Иногда вдругъ вспоминается одно имя, одно слово изъ прошедшихъ вковъ, и сначала смутно, а потомъ все ясне и ясне начинаешь понимать, что именно это слово, это имя являются для насъ очень нужными, очень близкими. Романтиковъ томила память о ‘Голубомъ Цвтк’, какъ о чемъ-то желанномъ, несбыточномъ и прекрасномъ. Не наступило ли для насъ уже время томиться той же мечтой, что уже увлекала поэтовъ и мудрецовъ столтіе тому назадъ?
У Шпильгагена найдемъ мы слова о ‘Голубомъ Цвтк’ приблизительно такія: ‘Синій цвтокъ никто никогда не видлъ, но имъ благоухаетъ вся земля, которую глупые люди воспваютъ въ стихахъ и проз, а тысячи мечтаютъ о томъ же молча’.
Но не только красивая томная печаль о невозможномъ, печаль, послужившая могучимъ стимуломъ для творчества многихъ, — ‘Голубой Цвтокъ’ у Новалиса. Для него это уже точный мистическій символъ, скрывающій за собой цлую религіозную систему. Въ вкахъ теряется происхожденіе этого символа, но у всхъ позднйшихъ мистиковъ встрчаемъ мы голубой цвтъ, какъ символъ Души міра, имющій свой корень въ мистическомъ опыт (это доказывается многими мстами изъ поэзіи Влад. Соловьева, особенно Тремя Свиданіями).
Культъ Міровой Души, понятый какъ Вчная Женственность, характеренъ и для современныхъ поэтовъ. Даже отъ религіозныхъ переживаній возникаетъ этотъ образъ, окрашенный религіознымъ свтомъ (Альдонса и Дульцинея Сологуба). Какъ же не вспомнить намъ о Новалис, который упредилъ Гете и на рыцарскомъ шлем поэта носитъ только голубые цвта своей Вчной Дамы?
Святая Два-Марія покровительствовала поэзіи среднихъ вковъ, но Ренесансъ, провозгласившій индивидуализмъ, суровая реформація измнили мадонн, забывая, что идея Вчной Женственности является необходимымъ условіемъ для расцвта лирической поэзіи и несетъ желанный синтезъ между христіанствомъ и красотой.
Новалисъ долженъ быть дорогъ намъ, какъ первый предтеча послдняго проникновенія въ тайну Міровой Души. Въ немъ первая возможность новаго христіанскаго поэта, врнаго Дв и Святому Духу. Но въ немъ должны мы чтить не только носителя великой идеи, но и одного изъ крупнйшихъ поэтовъ. Гете сказалъ про него: ‘Онъ не былъ императоромъ, но могъ бы имъ быть’. Этими словами Гете почтилъ въ немъ младенческую ясность вдохновенія, соединенную съ ясностью и глубиною геніальнаго мыслителя. Самая жизнь Новалиса, изъ которой романтики создали сладостную легенду-житіе, своей свтлой гармоніей со всмъ его творчествомъ, звенитъ какъ тихое журчаніе ручья.
Дтство съ глухимъ романтическимъ замкомъ, веселый дтскій нравъ, любовь къ Софіи фонъ-Кюние, полудтская любовь къ веселой двочк, кончившаяся смертью Софіи на 14 году ея жизни. .
Посл смерти невсты его свтлая печаль, съ которой онъ жилъ еще четыре года, твердо сказавъ себ, что онъ умретъ не отъ яда или пули, а отъ твердаго желанія не жить,— сонъ въ одно ясное утро подъ музыку въ сосдней комнат, перешедшій въ смерть, — любовь къ Софіи, къ той умершей двочк, — въ послдніе годы его жизни переходитъ въ живую любовь къ Софіи-Мудрости, соединенной въ вчный бракъ съ Христомъ. И для Новалиса это пророчество апокалипсиса о жен, облеченной въ солнц, является совершенно возможнымъ и близкимъ: это пришествіе третьяго царства въ душахъ людей.
Свое міросозерцаніе Новалисъ называетъ ‘магическимъ’ идеализмомъ, которое своеобразно преломляется съ мистическимъ реализмомъ. Когда Вячеславъ Ивановъ читалъ духовные стихи и ‘гимны къ ночи’ въ своихъ достигающихъ высшей степени перевоплощенія одного поэта въ тайну творчества другого переводахъ, казалось, что уже съ нами этотъ странный, быть можетъ, не всмъ понятный юноша, почти мальчикъ, съ блднымъ лицомъ, съ опускающимися на лобъ волосами, съ нжными губами, съ привтливымъ и печальнымъ взглядомъ. И расцвталъ таинственный ‘Голубой Цвтокъ’ въ этихъ неожиданныхъ вдохновенно-импровизованныхь словахъ о потерянномъ въ Столтіяхъ и вновь найденномъ, нужномъ и близкомъ намъ Новалис.