Голод, Юшкевич Семен Соломонович, Год: 1906 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 79 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Семенъ Юшкевичъ.

Голодъ.

Драма въ четырехъ дйствіяхъ.

Посвящается Константину Петровичу Пятницкому.

Семенъ Юшкевичъ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Мина. Работаетъ на сахарномъ завод. 40 лтъ.

Нахома. Его жена. 33 года

Мира. Сестра ея. 20 лтъ. Работаетъ на табачной фабрик.

Давидъ. Ихъ братъ. Въ ученьи у сапожника. 16 лтъ.

Бетька. Высокая худенькая двочка. 14 лтъ.

Гершеле. 7 лтъ, Нахмале. 5 лтъ, Фавеле. 2 мсяца — Дти Нахомы.

Семъ. Дядя Нахомы. Сторожъ. 60 лтъ. Берманъ. Старьевщикъ. 50 лтъ — Живутъ у Нахомы.

Габай. Работаетъ на мебельной фабрик. 26 лтъ.

Симонъ. Заготовщикъ. 27 лтъ.

Куна. Мельничный рабочій. Чахоточный. 40 лтъ.

Перка. Жена его. 35 лтъ.

Дти Куны. Калки.

Оснесъ. Нищая. 50 лтъ.

Гершель. Дурачокъ.

Первая нищая. Вторая нищая. Третья нищая — Старухи.

Сосди, сосдки, рабочіе, дти.

Дйствіе происходитъ въ большомъ город.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Широкій немощеный дворъ. По бокамъ длинные одноэтажные флигеля, старенькіе, низенькіе. У дверей однихъ квартиръ семьи пьютъ чай, сидя вокругъ маленькихъ столиковъ. У другихъ дверей на ступенькахъ сидятъ старики и старухи, нищіе калки, и грются на солнц. Въ глубин ворота, соединяющія два фасадныхъ строенія. Съ правой стороны между боковымъ и фасаднымъ флигелями повозки, биндюги, тамъ же играютъ босыя и оборванныя дти со двора. Съ лвой — пустырь, гд помщается водопроводный кранъ. Сюда приходятъ женщины съ ведрами, мужчины берутъ воду для лошадей. Вдали отчетливо виднется городъ, церковь справа и напротивъ верхушка зданія театра, скрытаго за домами. Слва и далеко выдляются трубы заводовъ и фабрикъ. Въ ворота безпрестанно входятъ и выходятъ живущіе въ дом. Во двор движеніе, шумъ отъ разговоровъ, суета, дтскій плачъ, смхъ, перебранка сосдокъ.

Жаркій іюльскій день. Пять часовъ вечера. Мира стоитъ справа, у дверей своей квартиры и разговариваетъ съ Нахомой. Нахома держитъ на рукахъ двухмсячнаго Фавеле и пьетъ чай. Бетька, присвъ на корточкахъ, щекочетъ ребенка. Остальныя дти Нахомы играютъ во двор.

Изъ квартиры слва выходитъ Перка съ ведромъ въ рукахъ. Горбатый мальчикъ слдуетъ за ней.

МАЛЬЧИКЪ

(назойливо).

Дай мн, дай мн!

ПЕРКА.

Ступай къ чорту! Ступай! Ты не уйдешь отъ меня? (Грозитъ рукой)

МАЛЬЧИКЪ.

Хочу, хочу! (Хнычетъ)

ПЕРКА

(кричитъ)

Вотъ жизнь! Ну возьми! (Даетъ ему ведро) Но если сломаешь,— убью тебя, помни! (Удаляется)

МИРА

(къ Нахом).

Мн иногда хочется убжать отъ твоихъ разговоровъ. Ну и осталась безъ работы! Не буду набивать папиросъ на этой проклятой фабрик. Ну и Бетька осталась безъ работы. И вс эти остались безъ работы. (Указываетъ на сосдей, сидящихъ во двор) Привыкла! Только не говори объ этомъ.

НАХОМА

(къ Бетьк).

Не мучь его, Бетька… Отойди.

МИРА.

Улетть мн иногда хочется. Все объ одномъ, все о земл, о тлн, какъ говоритъ дядя. (Разсмялась)

НАХОМА

(грустно).

Я хотла бы произносить самыя лучшія слова… Самыя лучшія! Бетька, не стой передъ глазами!

БЕТЬКА.

Я хочу его поцловать. Дай мн его, мать. (Беретъ у Нахомы ребенка и начинаетъ подбрасывать его, цловать)

МИРА.

Какія? (Сходитъ со ступеньки и оборачивается лицомъ къ городу)

НАХОМА.

Я ихъ не знаю, Мира… я забыла! (Задумчиво) Когда-то все знала, какъ ты! Когда-то! Что-то сіяло впереди… И душа моя поднималась. (Опускаетъ голову) Но оно прошло, вотъ эти глаза наплакались!…

МИРА.

Наплакались! (Вдругъ закрываетъ уши руками) Какъ они кричатъ!

НАХОМА.

Я въ дурной день родилась, Мира. Пока ты была маленькой, меня успли закопать вотъ такъ… глубоко.

МИРА.

Почему ты не боролась, какъ я?

НАХОМА.

Съ кмъ? Съ отцомъ, съ матерью? Можетъ быть, со стнами? Я опускала голову, ницъ я падала,— не помогало. И вышла за Мину. Да, за Мину!

МИРА.

Не говори!

НАХОМА.

Иногда вспомню, что за Мину вышла, и не поврю. Такъ это правда? Нахома — жена Мины? Нахома! Согласилась она! (Машетъ рукой. Грустно) Я всю жизнь работала то на отца, на мать, пока похоронила ихъ, то на тебя, на Давида, потомъ свои дти, Мина… и чего хочу я? Одной минуты, только одной минуты. Вздохнуть вотъ такъ и сказать: славу Богу! И этого нтъ! Нтъ этого… (Къ дочери) Бетька, ты его уронишь.

БЕТЬКА.

Нтъ, мать! Что-то онъ третъ глазки кулачкомъ. Его надо выкупать. (Бгаетъ съ нимъ)

МИРА.

Я жалю тебя, Нахома. Сердце мое сжимается отъ жалости. Но все-же, когда слышу вотъ эти разговоры дома-ли, или у сосдей — гд бы я ихъ ни слышала,— я страдаю… У меня какъ будто крылья навки складываются и вотъ такъ я ихъ чувствую. (Длаетъ движеніе) Я хочу, Нахома, только прекрасныхъ, хорошихъ словъ. Я хочу! Вотъ сегодня я вычитала въ книжк что-то, и мн хотлось смяться и кружиться. Я произносила это громко, и душа моя дрожала. Я люблю что-то, но что — не знаю. И скорбно мн,— судорожно обнять кого-то хочется.

НАXОМА.

Ты странная двушка, Мира. Я была другой.

МИРА.

Можетъ быть, можетъ быть…

НАХОМА.

Это отъ книжекъ. Он вскружили теб голову.

МИРА.

Не совсмъ еще. Глаза мои! Ясно видятъ мои глаза. (Разсмялась). Вотъ Гершель идетъ.

(Въ воротахъ показывается дурачокъ Гершель, весь въ заплатахъ, въ помятомъ старомъ цилиндр, въ лаптяхъ, и подпрыгивая уходитъ налво. Его окружаютъ дти. нкоторыя дергаютъ сзади, кричатъ).

БЕТЬКА.

Сумасшедшій Гершель! (Побжала за нимъ)

НАХОМА.

Ну, а жизнь?

МИРА.

Что жизнь?

НАХОМА.

Я о Симон говорю…

МИРА.

Онъ некрасивый… (Показывается изъ флигеля Гершель) Гершель, Гершель! (Манитъ его рукой)

ГЕРШЕЛЬ

(хохочетъ и кричитъ).

Я приду! (Хохочетъ и подпрыгивая заходитъ въ чью-то квартиру)

НАXОМА

(съ удивленіемъ).

Симонъ некрасивый? Въ первый разъ это слышу отъ тебя.

МИРА.

Ахъ, Нахома!… Я о душ его говорю. Душа у него простая.

НАХОМА.

Но зато онъ будетъ покорнымъ. Не будетъ гнуть тебя къ земл.

МИРА.

Мн не нужно покорности. (Разсмялась) Нтъ, нужно.

НАХОМА.

Такъ откажи ему. (Съ жаромъ) Я, Мира, всегда дйствовала прямо. Прямо я шла.

МИРА.

И отказать не хочу. Почему? Не знаю, но не хочу. Пусть ходитъ… Нтъ, мн все равно, пусть не ходитъ. Разв я его привязала? (Вдругъ откровенно) Что-то есть въ этомъ хорошее, Нахома. Крикнешь: ‘Симонъ, Симонъ!’ — и онъ уже здсь. Сидишь на фабрик, крутишь папиросы, и тошно и мучительно. И вотъ вспомнишь: Симонъ думаетъ о теб, Симонъ мучается изъ-за тебя…

НАХОМА.

Ну, а Габай?

МИРА.

Габай? (Задумчиво) Почему, Нахома, я радуюсь и сердце сжимается, когда слушаю его,— вотъ что хотла бы знать. Не знаешь, Нахома?

НАХОМА

(съ безпокойствомъ).

Онъ нравится теб?

МИРА.

Это не то слово… Иногда вотъ такъ дрожишь,— вдругъ въ огонь хочешь броситься… Иногда чувствуешь, что вотъ-вотъ крикнешь и убжишь. Нтъ, я не знаю — что это!

НАХОМА.

Я жалю, что сдала ему уголъ.

МИРА.

Я тоже…. иногда.

БЕТЬКА (прибжала).

Когда мы Фавеле купать будемъ?

НАХОМА.

Ступай, принеси горячей воды. (Бетька отдастъ ей ребенка и убгаетъ въ комнату)

МИРА.

Пойду кончать работу. Все-же лучше, чмъ на фабрик.

(Перка возвращается. Согнулась подъ тяжестью ведра съ водой. Поставила ведро у дверей своей квартиры)

НАХОМА.

Подумай, Мира, о Симон. Теб двадцать лтъ.

МИРА

(стоя въ дверяхъ).

Ахъ, Нахома, Нахома!

НАХОМА.

Что — Нахома? Я спрошу тебя: а жизнь? Вдь отъ нея не уйдешь.

МИРА.

Жизнь! Покориться нужно, Нахома. Надо смять ее подъ себя, уссться на ней и бить ее кнутомъ… Тогда она пойдетъ!

(Засмялась и ушла въ комнату. Нахома пожимаетъ плечами. Бетька выскочила съ чайникомъ и стрлой побжала къ воротамъ)

ПЕРКА

(подходитъ къ Нахом).

Смется Мира? А я совсмъ не вижу, отчего можетъ быть теперь весело. Убейте меня,— не вижу. Фабрики! Кончились вс фабрики! Заработки! Кончились вс заработки! Народъ въ отчаяніи. Я сказала бы ей: удержись. (Слышенъ дтскій плачъ, она прислушивается) Только-что на улиц поймали вора. Вы никогда не сказали бы, что это воръ. Онъ шелъ, плакалъ и жаловался: ‘я отъ голода укралъ. Зачмъ меня бить?..’ Отъ голода! Опять моего калку побили. Чтобъ ихъ съ корнемъ вырвало!

(Побжала въ конецъ двора, поймала какого-то мальчика и поколотила его. На крикъ ребенка выбжала женщина. Об поссорились. Возвращается Бетька съ чайникомъ и заходитъ въ комнату)

НАХОМА

(пьетъ чай. Обращается къ Бетьк).

Вымой корыто.

БЕТЬКА.

Хорошо, мать.

ПЕРКА

(которая уже вернулась).

Такихъ проклятыхъ людей еще не было въ этомъ двор. Живу здсь десять лтъ, а такихъ не видла.

(Садится возл Нахомы. Бетька показывается на порог и выливаеть воду изъ корыта)

ПЕРКА.

Что это? Вы его хотите выкупать? Дорогая, счастливы, что можете еще объ этомъ думать. Мои дти уже больше года не знаютъ горячей воды.

НАХОМА.

Ребенку вдь два мсяца…

ПЕРКА.

А если два? Гляжу на васъ и думаю: еще у нея эти глупости въ голов, еще она этимъ занимается…

НАХОМА.

Разъ онъ уже родился… Сказать правду, я его не хотла. Вотъ этого уже не хотла. Первые дни я на него смотрть не могла отъ злости. А теперь люблю… да, люблю! Что-то съ маленькими сама моложе становишься,— тише длаешься.

ПЕРКА.

Не большое счастье.

НАХОМА.

Что-же мн длать? Стоять въ сторон и смяться — легко. Богъ знаетъ, какъ не хотла этого. Но не помогло, Перка. Вдь я за двнадцать лтъ девять разъ рожала,— насытилась! Четверо умерло, наплакалась! А спросишь у Мины, зачмъ намъ дти, такъ услышишь отвтъ!

ПЕРКА.

Мужчины — скоты… Ничего имъ не нужно,— только это! Знаю ихъ. Но своего чахоточнаго я таки выучила. Объ этомъ даже разговоровъ не должно быть. Хлбъ, хлбъ, хлбъ,— вотъ о чемъ онъ долженъ думать.

НАХОМА.

Завидую вамъ…

ПЕРКА.

Я ему пою: хлбъ, хлбъ,— и онъ поетъ за мной: ‘хлбъ, хлбъ’.

НАХОМА.

А печаль,— когда они умираютъ? А скорбь? Четыре жизни отняли они у меня, четыре здоровья…

(Гершель показывается во двор. Дти набрасываются на него, онъ рычитъ).

ГЕРШЕЛЬ.

Я васъ, о-го-го! Съ хлбомъ скушаю!

(Наступаетъ на дтей, т съ крикомъ убгаютъ отъ него. Погнался за ними).

ПЕРКА.

Опять Гершель появился здсь. Не къ добру это.

НАХОМА (мрачно).

Не люблю его.

БЕТЬКА

(появляется на порог).

Вода готова.

НАХОМА.

Сейчасъ иду.

(Въ ворота входитъ нищая — Оснесъ, съ палкой въ рукахъ. Передвигается медленно. Голова у нея трясется)

ПЕРКА.

Вотъ идетъ Оснесъ, несчастная душа. Посидите, послушаемъ, что въ город длается. (Поднимается) Бабушка Оснесъ, бабушка Оснесъ! Подойдите-ка сюда. (Старуха направляется къ нимъ) Здравствуйте, бабушка. Принесли что-нибудь?

ОСНЕСЪ.

Что я принесла, дитя мое, хи-хи! Ничего я не принесла! Хи-хи-хи! Людямъ плохо, ахъ, какъ плохо! Никогда еще такъ плохо не было, хи-хи. (Трясетъ головой и переводитъ духъ) Безъ ногъ останешься, безъ здоровья, а вотъ что приносишь. (Показываетъ мдяки) Нищихъ, какъ мухъ въ этомъ году. И откуда они взялись, думаю себ, хи-хи…

НАХОМА (тихо).

И отчего она смется?.. Я все боюсь чего-то эти дни. Услышу слово и ловлю его. Можетъ быть, отсюда идетъ несчастье! Кто-то сторожитъ насъ! Кто-то…

ОСНЕСЪ.

Такой уже этотъ годъ. Охъ, вижу я этотъ годъ, хи-хи! Не было еще такого года! Меня спросите,— я все знаю, хи-хи!

ПЕРКА (испуганно).

Что вы говорите, Оснесъ? Разскажите что-нибудь повеселе.

ОСНЕСЪ.

Не купила еще веселаго, дитя мое, и никто его не продаетъ. И слезами его не выпросишь, хи-хи! Хожу по улицамъ и вижу длинныхъ людей… Молчаливыхъ людей! Но сердце ихъ знаю…

НАХОМА.

Выпейте, бабушка, стаканъ чаю.

ОСНЕСЪ.

Таки выпью, добрая. (Усаживается на порог и не можетъ отдышаться) Вотъ съ какимъ сердцемъ ходитъ нужно. За грошъ лзешь по лстницамъ и вверхъ и внизъ, на четверенькахъ ползешь, а часто и ничего не дадутъ. Вотъ какіе люди есть. Стоишь у дверей, стоишь ты, хи-хи, хи-хи!.. (Трясетъ головой) Ай, ай, я и позавтракала жизнью и пообдала, и поужинала его. Вотъ такъ налась жизнью! Пошла бы въ богадльню, а кто мою вдову-калку накормитъ? Кто мою внучку накормитъ? Нтъ, Нахомочка, я сахаръ не возьму. У чужихъ пью безъ сахара. Зачмъ людей разорять?

НАХОМА.

Видите, Перка… Сердце каменетъ! И только когда туда посмотрю… (Указываетъ на городъ) Меня желчь душитъ, когда посмотрю туда… Видите вы эти проклятые дома? Какъ они красивы, а я на нихъ кровь нашу вижу.

ПЕРКА.

Ну, это оставьте.

НАХОМА

(шопотомъ и съ ужасомъ).

Иногда выйду ночью… Стою и смотрю. И кажется мн, что отъ него, проклятаго, протягиваются сюда длинныя, цпкія руки, чтобы отнять у насъ мужей, нашихъ дтей, нашу жизнь… И я стою и показываю ему зубы,— а сердце не вритъ!

ПЕРКА

(посмотрла на городъ).

Что вы говорите, а тамъ не виноваты. Даже не возражайте мн. Вы и вашъ Мина вчно нападаете на городъ. Разв намъ мшаетъ, что тамъ дятъ изъ золотыхъ тарелокъ?

НАХОМА.

Они высасываютъ нашу кровь и наливаютъ ее въ свои жилы… Вотъ что намъ мшаетъ.

БЕТЬКА (появляется).

Идешь, мать?

(Махома машетъ головой и входитъ въ комнату)

ПЕРКА

(тихо, къ Оснесъ).

Терпть не могу этой женщины! Видли вы? Она ненавидитъ богатыхъ! Она! Нахома! Мужъ ея любитъ выпить и всего-навсего работаетъ на сахарномъ завод, а она ненавидитъ богатыхъ. Мигнулъ бы ей богатый,— она бы на четверенькахъ поползла. Вотъ мужъ мой чахоточный и — кровью и потомъ работаетъ на мельниц, а я ни слова не говорю. Я знаю свое мсто.

ОСНЕСЪ.

Не знаю, отчего вы, Перка, разсердились, хи-хи…

ПЕРКА.

Молчите, бабушка. Я кланяюсь городу, на колняхъ готова стать передъ нимъ. Кто насъ кормитъ? Городъ! Кому нуженъ нашъ трудъ? Городу! Я это чувствую… Можетъ быть, вы думаете, что сестра ея лучше? Посмотрите на мою сестру и вы скажете: золото, тихая, золотая рка. А Мира играетъ Симономъ. Вотъ какая она двушка.

ОСНЕСЪ.

А я люблю людей, хи-хи, и не чувствую къ нимъ ненависти. Люблю ихъ хорошихъ и всякихъ, хи-хи! Человкъ стоитъ, чтобы его любили.

(Изъ какой-то квартирки выходитъ худая женщина въ платочк, на костыляхъ. Увидвъ Оснесъ, тихо кричитъ)

ЖЕНЩИНА.

Мама, что-же ты тамъ услась? Иди домой!

(Старуха поднялась. Въ ворота входятъ нсколько рабочихъ. Одного изъ нихъ, худого и чернобородаго, нсколько мальчиковъ встрчаютъ съ крикомъ: ‘отецъ, отецъ’! Онъ идетъ съ ними къ квартир Перки)

ПЕРКА

(испуганно и всплеснувъ руками).

Боже мой, кто это идетъ? Я съ ума сошла. Вдь онъ долженъ былъ ночевать на мельниц! Да, это мой чахоточный! (Подбгаетъ къ нему и останавливаетъ его) Что это ты пришелъ, Куна? Что? И у васъ распустили людей? Когда? Теперь! Сегодня! (Опять всплеснула руками)

КУНА.

Я вдь давно говорилъ теб, что мельница перестанетъ работать.

ПЕРКА.

Что говорилъ? Дуракъ! Какъ это мельница можетъ перестать работать? Какъ? — спрашиваю.

КУНА.

Ей-Богу, я не знаю, о чемъ ты говоришь, Перка!

(Кашляетъ)

ПЕРКА.

Что не знаешь? Уже закашлялся! А дти? А я? Намъ разв сть не нужно? Что-же, съ ума они тамъ сошли на мельниц? Вдь идетъ къ осени, къ лютому зврю идетъ!..

(На крикъ Перки подходятъ сосди. Стоятъ, слушаютъ и качаютъ головами. У нкоторыхъ дверей разговариваютъ рабочіе, спорятъ съ женами и съ сосдями)

КУНА.

Сейчасъ они теб отвтятъ! Вотъ тхъ (указываетъ на рабочихъ) тоже разсчитали. Стояли мы тамъ… Стой передъ глухой стной. Не кричи такъ, Перка!

ПЕРКА.

Не кричать? Мое дло, что имъ нужно мельницу остановить? Должны же они и о насъ подумать. Не отвчай, калка,— молчи!

(Показываются Нахома и Мира. Мира подходитъ къ Перк)

НАХОМА.

Крики не помогутъ…

ПЕРКА.

Беру васъ въ свидтели, Нахомочка. Вы помните, что было два года назадъ? Тоже работалъ онъ на мельниц, а мельница сгорла. Годъ мы голодали, пока ее не построили. Теперь опять! Посмотрите же на моего счастливаго мужа!

СОСДКА (мрачно).

Онъ не виноватъ: идетъ къ осени. Гд теперь есть работа?

ПЕРКА.

Пусть идетъ къ чорту! На тотъ свтъ пусть идетъ!

КУНА.

Не знаю, отчего ты кричишь, Перка? Вдь я работалъ,— прилежно я работалъ! (Кашляетъ) Вс меня любили на мельниц, честное слово, Перка!

ПЕРКА.

Молчи, чахотка!

КУНА.

Перка, прошу тебя. Люди слушаютъ!

НАХОМА.

Это ничего, Куна, это ничего!..

(Куна кашляетъ)

ПЕРКА.

Нахомочка, Нахомочка!.. (Заплакала) Никто не знаетъ моего сердца, никто!

ГЕРШЕЛЬ

(появляется и хохочетъ).

Ага, ха-ха, ага!

СОСДКА (кричитъ).

Ступай къ чорту, нечистый! Откуда ты взялся?

ГЕРШЕЛЬ.

Оттуда! Хо-хо! (Оретъ) Оттуда!

СОСДЪ.

Прогоните его. Онъ всегда является передъ несчастьемъ.

СОСДКА.

Уходи отсюда, недобрый!

ГЕРШЕЛЬ.

Кто сытъ, а я хочу кушать! Жрать я хочу! (Заплакалъ. Его толкаютъ. Онъ уходитъ и слезливымъ голосомъ кричитъ) Хочу кушать!..

НЕРКА (въ слезахъ).

Пустите меня къ Кун, я хочу его спросить…

КУНА

(подходитъ къ ней).

Перка, Перка! Здсь народъ, пойдемъ въ комнату.

ПЕРКА.

Что я съ тобой въ комнат буду длать? (Обращается къ сосдямъ) Посмотрите же на насъ! Чахоточный мужъ, чахоточныя дти,— и ни копйки за душой! Завтра придется руку протянуть.

СОСДКА

(утираетъ глаза).

Намъ всмъ придется…

СОСДЪ.

Будь они прокляты!

НАХОМА.

Не могу этого слушать! Въ глазахъ моихъ темнетъ… взгляните теперь на него! (Указываетъ на городъ) Вотъ онъ стоитъ, нашъ жестокій, сильный хозяинъ,— а мы тутъ плачемъ! За что? Кто покорне насъ? Чьи плечи поддерживаютъ его? За что?..

ПЕРКА.

Что мн въ его сил, когда я несчастна?

НАХОМА.

Я и говорю…

СОСДКА.

Проклятые зври!..

(Изъ квартиры Нахомы выходитъ Семъ, съ молитвенникомъ въ рукахъ,— высокій старикъ. костлявый, съ длинной сдой бородой)

ПЕРКА

(возбужденно, къ мужу).

А за бороду ты не могъ его схватить? А за горло? Держать и кричать: съ ума вы сошли, господинъ управляющій? Вы жрать будете, а намъ голодать? Вы животы гладить будете, а намъ умирать? Пустите мельницу,— сейчасъ пустите! Не наше дло! Достаньте денегъ, достаньте пшеницу и пустите мельницу. Или мы вамъ ее разнесемъ, или мы васъ всхъ перебьемъ!

КУНА (испуганно).

Богъ съ тобой, Перка! Что ты сказала? Ты вдь умешь быть справедливой, когда хочешь… Разв управляющій виноватъ? Пойдемъ въ комнату.

(Беретъ ее за руку. Посл короткаго сопротивленія она идетъ за нимъ. Дти слдуютъ сзади).

СОСДЪ.

Она говорила, какъ человкъ!

СОСДКА.

Несчастная душа! Посмотрите на этихъ калкъ.

(Перка и Куна скрываются съ дтьми въ комнат).

ОСНЕСЪ

(трясетъ головой).

А я люблю міръ, дтки, люблю, хи-хи! людей люблю.

(Уходитъ съ калкой-дочерью. Сосди расходятся. У квартиръ кучка людей продолжаютъ разговаривать)

НАХОМА (къ Сему).

Будемъ ждать Мину. Какія новости онъ принесетъ? А я дрожу? дрожу… Хотите чаю?

СЕМЪ (смотритъ въ молитвенникъ).

Налей мн стаканъ.

(Мира уходитъ въ комнату и выноситъ оттуда столикъ, на которомъ небольшая горка табаку и гильзы).

МИРА.

Солнце сло. Буду здсь работать. Еще одну сотню осталось додлать, и я свободна, и я птица!

(Набиваетъ папиросы. Семъ пьетъ чай и иногда заглядываетъ въ молитвенникъ. Нахома поминутно оглядывается, не покажется ли Мина въ воротахъ. Дти играютъ въ жмурки. Раздается плачъ двочки. Мира поднимаетъ голову и прислушивается)

МИРА.

Роза опять бьетъ своего ребенка. Нахома, слышишь? Каждый день она ее истязаетъ. За что? Какіе люди! Зачмъ она бьетъ эту несчастную двочку? (Встаетъ) Роза, довольно, слышите: довольно, довольно! (Къ Сему) И мы люди, дядя? И мы живемъ? Чудовища мы!

(Крики стихли. Пауза. Въ ворота възжаетъ телжка, которую человкъ тащитъ за собой. Семъ встаетъ и начинаетъ ходить по двору)

НАХОМА.

Что скажете, дядя, на то, что тутъ произошло?

СЕМЪ.

Ничего не скажу.

НАХОМА.

Теперь уже съ отчаяніемъ ожидаю Мину. Ему давно пора быть дома.

СЕМЪ.

Надо, Нахома, идти по одной дорог, а не по двумъ. Отчаяніе! Оно никому здсь не нужно. Посмотри наверхъ и ты все увидишь, все узнаешь…

НАХОМА.

Скажите что нибудь земное-мудрое,— вотъ что нужно людямъ. Душа земного хочетъ, дядя.

СЕМЪ (съ сарказмомъ).

Земное!.. Я иду своей дорогой съ этой книгой (указываетъ на молитвенникъ) — и ничего больше. Люди кричатъ о тлн и о боли,— я не слышу, я ничего не слышу. Я иду…

МИРА.

Вы не добрый, дядя!

СЕМЪ.

Не разсказывай же мн о людяхъ.

НАХОМА.

О комъ же говорить?

СЕМЪ.

Вотъ теб дана книга…

НАХОМА.

Ну?

СЕМЪ (торжественно).

И тутъ все…

НАХОМА.

А когда жилы трясутся отъ страха? А если четверо дтей на плечахъ? Разв вы сами не голодаете? Разв у васъ близкихъ не было?

СЕМЪ.

Я всхъ похоронилъ.

НАХОМА.

И не кричали, и не стонали?

СЕМЪ.

Я смотрлъ въ книгу.

НАХОМА (волнуясь).

Вы не человкъ… Каменный вы!

СЕМЪ.

Дитя мое…

МИРА (задушевно).

Какъ хорошо вы это произносите, дядя. Скажите еще!

СЕМЪ (къ Нахом).

Дитя мое, покорности хочетъ Онъ! Покорности! Посмотри на нихъ! (Указываетъ на людей во двор) Свиней я вижу кругомъ… Хрюканье слышу!.. Растоптано ‘Слово’ свиными ногами. Дитя мое, сказано такъ: Въ пот лица своего будешь добывать хлбъ свой. Это надо понять. Или сердце можетъ быть правымъ, когда есть Онъ? Или языкъ сметъ роптать, когда повеллъ Онъ? Сказано: въ пот лица, въ страданіи… И спрашиваю: легко ли Ему видть страданія своихъ людей? Легко ли? Подумала ли ты о Его скорби? И вотъ уже утшеніе. Твое сердце смягчилось! Я страдаю, и Онъ страдаетъ. Далъ Законъ, далъ Слово, страдаетъ и молчитъ, не мняетъ и молча за насъ страдаетъ. Что же мы такъ громко кричимъ? Вотъ такъ отгорожено,— такъ идти нужно. Иди и страдай. Что я, Перка, ты, весь городъ, весь міръ, и вс наши слезы передъ однимъ вздохомъ Того, Кто наверху? Тлнъ! И вотъ гніетъ земля, но изъ гноища произростаетъ садъ — Его садъ… Сгніемъ!..

МИРА.

А я не хочу…

НАХОМА (въ волненіи).

Такъ вы хотите, чтобы я Его пожалла, а не Онъ меня, чтобы я Его любила, а не Онъ меня? Отъ меня, слабой Нахомы, нужно доброе слово для Него? Онъ нуждается въ немъ? Онъ Самъ ничего для меня, для всхъ насъ, не можетъ сдлать ни сердцемъ, ни силой Своей? Несчастные мы! Проклятые мы! Смшались мои мысли, дядя. Я буду молчать.

СЕМЪ.

Дитя мое, не спрашивай! Молчи! Вотъ стонутъ, плачутъ и ты и дти, стонете и плачете — молчи! Иди и молчи!

МИРА.

А я молчать не буду. Ни за что! Что-то я чувствую, дядя, что-то бьется во мн…

(Въ воротахъ показываются рабочіе. Среди нихъ Габай и Берманъ. Оба отдляются отъ остальныхъ и идутъ къ квартир Нахомы. Берманъ весь въ заплатахъ, держитъ въ рукахъ пару старой одежды)

БЕРМАНЪ

(тихо кричитъ).

Старыя вещи, вещи старыя! Вотъ и я домой пришелъ.

НАХОМА.

Теперь мн не до Габая.

(Махнула рукой и уходитъ въ комнату. Перка выходитъ и садится на порог. Мира при приближеніи Габая углубляется въ работу и длаетъ видъ, что не замчаетъ его. Семъ повернулся къ нему спиной Габай не здороваясь заходитъ въ квартиру Нахомы)

БЕРМАНЪ.

Добрый вечеръ. Охъ-ой-ой! Жарко! (Вытираетъ цвтнымъ платкомъ потъ съ лица) Семъ, добрый вечеръ!

МИРА.

Добрый вечеръ, Берманъ!

СЕМЪ.

Вечеръ добрый, какъ дла?

БЕРМАНЪ.

Охъ-ой-ой! Дла? Нтъ длъ. Одну пару калошъ купилъ сегодня.

СЕМЪ.

Теперь вамъ не нужно бояться грязи.

БЕРМАНЪ.

Я самъ такъ думалъ. Охъ-ой-ой!

(Какая-то сосдка изъ лваго флигеля говоритъ съ своего мста)

СОСДКА.

Что въ город говорятъ, Берманъ?

БЕРМАНЪ.

Кром богачей, никто не разговариваетъ. Вздыхаютъ вотъ такъ: охъ-ой-ой! охъ-ой-ой!..

(Выходитъ Габай. Въ рукахъ у него книжка)

ГАБАЙ.

Ну, добрый вечеръ. Чаю мн хочется. (Трогаетъ руками чайникъ. Говоритъ къ Мир) Можно взять чайникъ?

(Мира киваетъ головой, не поднимая глазъ. Габай насвистываетъ. Выливаетъ воду изъ чайника и собирается пойти заварить чай)

БЕРМАНЪ.

Дайте мн, я пойду.

ГАБАЙ.

Отлично, Берманъ! Купите и хлба. Гулять такъ гулять.

(Берманъ взялъ чайникъ, деньги и ушелъ. Габай садится у порога, перелистываетъ книжку и киваетъ головой).

МИРА

(не поднимая головы).

Вы сегодня веселы…

ГАБАЙ.

Не очень… скоро безъ работы останусь. (Повернулся къ Сему) Что подлываете, Семъ?

СЕМЪ

(не отрываясь отъ молитвенника, хмуро).

Не твое дло…

ГАБАЙ.

Вотъ теб и разъ, а чье же? Живете, Семъ,— давайте отчетъ.

(Мира смется).

СЕМЪ.

Кому, теб?

ГАБАЙ.

Конечно… Больше некому.

СЕМЪ.

Палкой по голов я теб дамъ, вотъ что.

ГАБАЙ.

Попробуйте.

(Выходитъ Бетька).

СЕМЪ.

И попробую. Думаешь, посмотрю на, то, что у тебя усы выросли.

ГАБАЙ.

Есть такая псенка: мы будемъ защищаться.

МИРА (сдержанно).

Оставьте, Габай, дядю…

ГАБАЙ.

А-а, Бетька! Здравствуй. Ступай-ка сюда. (Посадилъ ее къ себ на колни) Ну что? Скверно, нехорошо?

БЕТЬКА (скромно).

Да, все безъ работы сижу.

ГАБАЙ.

Ну давай псенку споемъ. (Поетъ) ‘Ахъ, Абрамъ, не могу я жить безъ тебя,— ты безъ меня, и я безъ тебя — что дверь безъ замка’.

БЕТЬКА (повторяетъ).

Ахъ, Абрамъ, не могу я жить безъ тебя…

ГАБАЙ.

Молодецъ Бетька!

БЕТЬКА

(не громко, обнявъ Габая).

Я васъ люблю, Габай. Какъ васъ зовутъ? Вотъ уже мсяцъ,— какъ вы здсь живете, а мы не знаемъ вашего имени.

ГАБАЙ (смется).

Меня зовутъ: Асмодей.

(Мира разсмялась).

БЕТЬКА.

Неправда, неправда.

ГАБАЙ.

Ну, хорошо… Я не знаю, какъ меня зовутъ. Не знаю. Будемъ пть. (Поетъ) ‘Помнишь, помнишь, у калитки я шепнулъ теб на ухо: дай мн свои губки’.

СЕМЪ

(съ досадой).

Зачмъ развращать ребенка?

ГАБАЙ.

Посмотрите въ молитвенникъ! Тамъ сказано, что вамъ до этого дла нтъ.

СЕМЪ.

Сказано: не развращай ребенка.

ГАБАЙ

(Берману, который вернулся).

Спасибо, Берманъ. Отличный хлбъ. (Наливаетъ себ чай и Берману) Ну, что тамъ сказано, Семъ, повторите-ка.

СЕМЪ.

Мало было слушать.

ГАБАЙ.

Вашихъ законовъ не хочу слушать. Мира, кто еще исполняетъ его законъ?

МИРА.

Я почитаю священныя книги.

ГАБАЙ.

Вотъ мы напишемъ новый законъ, и тогда его вс будутъ исполнять. Даже Семъ покорится.

СЕМЪ (плюнулъ).

Не могу слушать этихъ рчей. Погоди,— отзовется это на теб. А я буду смяться.

(Уходитъ въ комнату).

ГАБАЙ.

Не уходите же, Семъ. Это глупо. Ушелъ! Ну, Богъ съ нимъ! Налейте себ еще чашку, Берманъ. Берите хлба. Бетька, не души, мн жарко. (Бетька спрыгнула съ его колнъ) Ну, Мира…

МИРА.

Что, Габай?

ГАБАЙ.

Я принесъ новую книжку… Посмотрите.

(Мира беретъ, перелистываетъ книжку и качаетъ головой).

МИРА.

Опять т же слова. Такія страшныя! Хорошія слова, но я, кажется, боюсь ихъ. Я вечеромъ буду читать.

(Отдаетъ ему книжку).

ГАБАЙ

(искренно и горячо).

Дорогія слова здсь, Мира, дорогія мысли. Вотъ откуда намъ солнце сіяетъ. Если бы вс, Мира, кто трудится, знали, что тутъ!

МИРА.

Я кончила. (Поднимается) Работа кончена, и я свободна. Теперь выпью чай.

(Чуть темнетъ. Во двор становится тише. Иные сосди заходятъ въ свои квартиры).

ГАБАЙ (задушевно).

Какъ пріятно теперь посл дня на солнц. Прохладно. Широко здсь. (Оглядывается)

МИРА.

Я люблю этотъ дворъ, Габай. Здсь я выросла. Напротивъ домъ, гд я родилась. Все мн здсь знакомое, родное. Помню, когда отецъ вызжалъ на своемъ биндюг, я садилась рядомъ и чувствовала себя… царевной я себя чувствовала. Каждый камень мн здсь родной… Въ двнадцать лтъ я упала возл той квартирки и поранила себ руку топоромъ. Остался знакъ на рук, посмотрите. Какъ сейчасъ это вижу. А въ той квартир умерла моя подруга отъ чахотки. Да, отъ чахотки!

БЕРМАНЪ (вздохнулъ).

Время летитъ. Я тоже выросъ въ этомъ двор. Имлъ жену, дтей,— всхъ похоронилъ. И намучились же мы, охъ-ой-ой!

ГАБАЙ.

А мн тутъ все ново. Слушаю васъ, и кажется, что поднимаются тни и улыбаются… печально.

БЕРМАНЪ.

Откуда вы, Габай, и какъ васъ зовутъ?

ГАБАЙ

(хмуро и недоврчиво).

Не знаю…

(Берманъ качаетъ головой).

МИРА.

Пріятно въ сумеркахъ на этомъ двор. Иногда, когда луна становится посреди двора, такъ умереть хочется, улетть хочется. И дти кричатъ… какъ птицы…

БЕРМАНЪ.

А мн вздохи слышатся. Какъ наступитъ ночь, такъ изъ земли вздохи подымаются. Выйдешь, посмотришь, пойдешь,— никого нтъ. А вздохи слышатся.

ГАБАЙ (серьезно).

Вздохи!.. Везд сокращаютъ работу — вотъ вздохи! (Посл молчанія) На завод Мин вернули книжку…

МИРА (испуганно).

Не можетъ быть, Габай!

ГАБАЙ.

Заводъ прекращаетъ работу…

МИРА.

Что же это будетъ? Разскажите о другомъ… веселомъ. Бдная Нахома, бдныя дти!

БЕРМАНЪ.

Бдный народъ!..

МИРА.

Разскажите о другомъ. Лучше не думать.

ГАБАЙ.

О чемъ?

МИРА.

Не знаю… Но о чемъ-нибудь свтломъ, прекрасномъ. Чтобы душа моя вотъ такъ сжалась.

ГАБАЙ (серьезно).

Она у васъ скоро и такъ сожмется. Не отъ словъ она задрожитъ,— отъ событій!

БЕРМАНЪ.

Отъ событій?.. (Вздохнулъ)

ГАБАЙ.

Отъ гнва сожмется ваша душа. Скоро тысячи зальютъ васъ стонами. Вы задохнетесь!

МИРА (упрямо).

Какое мн дло до нихъ? (Покорно) Нтъ есть, есть. И еще, когда слышу эти слова,— съ закрытыми глазами я бросилась бы впередъ!

ГАБАЙ.

Я… Мира, выучился желать одного: разрушенія! Если существуетъ вотъ это (жестомъ указываетъ на окраину),— то надо жить съ волею народа, надо, чтобы сердце всегда было съ нимъ. Пока врагъ не сломленъ, не о чемъ другомъ думать.

МИРА (задумчиво).

Да, страшно здсь… ужасно здсь…

ГАБАЙ.

Я живу однимъ, дышу однимъ: надо опрокинуть все. Возьмемъ свою силу,— соединимъ ее. Врагъ силенъ…

БЕРМАНЪ.

Я простой человкъ и ничего не понимаю… не слышу…

ГАБАЙ.

Вотъ читаешь эти книжки… (Указываетъ на книжки) Отвтъ есть,— тутъ онъ. И увренно грозишь кулакомъ всмъ имъ, окружившимъ насъ своей проклятой силой… Я вижу прекрасный новый день! И сжимается мое сердце дикой и бурной радостью.

МИРА (въ волненіи).

Говорите еще, о, говорите…

ГАБАЙ.

Я счастливъ, что живу теперь, а не раньше или позже… Снаружи тихо, но внутри все кипитъ, бродитъ… накопляются огромныя силы… Пойдемъ въ комнату, Мира. Зажжемъ лампу и сядемъ читать.

БЕРМАНЪ.

Не къ добру эти чтенія. Что мужчин къ лицу, то женщин срамъ.

МИРА.

Пойдемъ читать.

(Поднимается. Въ воротахъ показываются Симонъ, Мина и Давидъ. Мира увидла ихъ)

МИРА.

Симонъ идетъ сюда. Какъ нехорошо, что онъ теперь пришелъ. Если бы онъ зналъ! Габай, я не буду читать. Потемнло въ моей душ.

(Габай услся въ сторон, раскрылъ книгу и читаетъ. Подходитъ Мина, окруженный дтьми, которыя кричатъ: ‘отецъ пришелъ, отецъ пришелъ! Не здороваясь идетъ къ себ съ Давидомъ. Симонъ въ короткомъ пиджак. Носитъ котелокъ. Въ рукахъ у него черная палочка)

СИМОНЪ

(снимаетъ котелокъ).

Добрый вечеръ, Мира. Здравствуйте, Габай! (Подаетъ имъ руку)

МИРА (неохотно).

Добрый вечеръ.

СИМОНЪ.

Что съ тобой, Мира? Ничего не случилось?

МИРА.

Ну вотъ еще… (Отвернулась и смотритъ упрямо передъ собой)

СИМОНЪ.

Я ничего не понимаю, Мира. Берманъ, можетъ бьпъ, вы знаете? (Берманъ качаетъ головой. Симонъ подходить къ Мир) Мира!

МИРА.

Хочу такъ сидть. Не мшай мн! Я думаю… Или нужно, чтобы я не сводила съ тебя глазъ?

СИМОНЪ (смущенно).

Я ничего не хочу, Мира… Но ты такъ встртила меня! Можетъ быть, я теб мшаю?

МИРА.

Ахъ!.. Ну оставь меня въ поко, на минутку! (Посмотрла на него и разсмялась) Какое у тебя лицо теперь… И причесался ты!

СИМОНЪ.

Я знаю, что я теб не нравлюсь.

МИРА.

Мн это не нравится. (Вскочила и растрепала его прическу) Ай, руки стали жирными!

СИМОНЪ (конфузливо).

Я вдь нарочно… Волосы блестятъ…

МИРА

(посмотрла на него и — торопливо).

Ну садись тамъ, садись гд-нибудь. (Нершительно) Можешь проще одваться, когда ко мн приходишь. Ты не двушка.

СИМОНЪ.

Я не знаю, какъ теб угодить. Вчера я былъ и другомъ сюртучк,— ты сказала, что я грязно одваюсь,

МИРА.

Я была права и вчера, и сегодня. Я была права. Никто не можетъ сказать, что я не права…

СИМОНЪ.

Я этого не говорю, Мира. Хотлъ бы только знать, какъ сдлать тебя довольной.

МИРА.

И я не знаю.

СИМОНЪ.

Можетъ быть, ты хочешь…

МИРА

(перебиваетъ его).

Ну довольно, довольно. Садись гд-нибудь…

СИМОНЪ (садится).

Ты не сердись, Мира.

(Мина выноситъ столъ съ Давидомъ. Дти бгутъ впереди)

МИНА

(слъ. Онъ въ жилетк. Обращается къ Габаю).

Вернули книжки!..

ГАБАЙ (поднялъ голову).

Знаю. Они сами себ готовятъ гибель. Въ город уже наберется тысячи безработныхъ. Это тянется съ мая.

(Симонъ тихо напваетъ. Играетъ палкой).

МИРА.

Не пой, Симонъ!

МИНА.

Гибель? Кого хозяевамъ бояться,— насъ? (Иронически разсмялся и ударилъ рукой по столу) Такихъ трусовъ? Вс мы храбрые дома… съ женами… а тамъ бы хоть слово сказали. Все хорошо понимаешь, а говоришь себ: лучше потерпть.

ГАБАЙ.

Не надо терпть.

МИНА.

Легко сказать! На что я вспыльчивый, а тамъ я тише цыпленка. Языкъ не поворачивается,— вотъ какими насъ сдлали. И почему имъ бояться насъ? Разв мало безработныхъ? Или сила не за нихъ? Что же она ужинъ не подаетъ. Нахома!

НАХОМА

(выноситъ большую чашку съ супомъ. Глаза у нея заплаканы).

Ну, вотъ, кушайте.

МИНА.

Слезы? (Раздраженно) Сейчасъ перестань плакаты

НАXОМА.

Я перестала… Кушай!

(Вс садятся за столъ, кром Бермана, Габая и Симона).

МИНА (стъ).

Я еще съ утра видлъ, что дло наше плохо. Это чувствуется. Стоишь въ проклятой жар или суетишься,— нтъ, что-то не то: другимъ воздухомъ пахнетъ. Передай-ка мн хлбъ, Нахома.

НАХОМА (съ отчаяніемъ).

Я думаю, что теперь не такъ скоро работа найдется.

МИНА.

Мы это увидимъ. Кто-кто, а я-то ужъ работу найду.

МИРА.

Откуда у васъ такая увренность?

МИНА.

Оттуда! Захочу и отыщу!

СИМОНЪ (несмло).

Это легче сказать…

БЕРМАНЪ.

Мертвые будутъ хоронить живыхъ, охъ-ой-ой, вотъ какъ будетъ. Дайте только холоду придти.

МИНА (вспылилъ).

Зачмъ вы вмшались, вы, пятая нога? Какое вамъ дло? Что онъ хочетъ, этотъ старикъ? Сидите на своемъ мст и вздыхайте, чтобы не слышно было.

НАХОМА (съ укоромъ).

Мина! Мина!

МИНА.

Зачмъ же онъ вмшивается? Обойдутся безъ его скрипки. И ты тоже, Нахома!… Вытри глаза. Не могу видть, когда у тебя текутъ слезы по лицу. Кушай, какъ я! Пусть все погибнетъ,— кушай!

ГАБАЙ

(поднявъ голову).

Это не долго продлится.

МИНА.

Что? Можетъ быть, вы поможете? (Разсмялся) Вмст издыхать будемъ. Что? Вмст будемъ. Когда начнемъ голодать, вцплюсь въ Нахому и въ дтей и лягу посреди города.

ГАБАЙ.

Это не поможетъ. Вы все-таки умрете.

(Симонъ слъ подл Миры и шепчетъ ей что-то. Она недовольно пожимаетъ плечами).

МИНА.

И вы тоже умрете.

ГАБАЙ.

Не дешево… будьте спокойны.

НАХОМА.

Мина, Мина!

МИНА.

Ну? Только поскоре. Кушайте, дти.

НАХОМА (твердо).

Мина, позволь мн теб сказать… Ты такой вспыльчивый. Позволь мн… Вотъ ты остался безъ работы. Даже голова кружится, такъ мн страшно…

МИНА.

Поскоре, поскоре…

НАХОМА.

Я плачу… Не могу я слезъ удержать!

МИНА

(словно готовится броситься на нее. Начинаетъ заикаться).

Ну, что ты еще скажешь?

НАХОМА (путаясь).

Когда я стояла подл тебя въ комнат, я опять почувствовала… Да, я почувствовала этотъ запахъ. И мн хотлось теб сказать съ упрекомъ: опять, Мина! Теперь-то? Вдь ты мн общалъ, ты клялся! Опять, Мина, эта проклятая водка! Уже тянетъ тебя къ ней. Вотъ ты теряешь все и разумъ. Характеръ у тебя портится…

МИНА.

Молчи, Нахома!

НАХОМА.

Хотла-бы… Въ комнат удержалась, а здсь не могу. И какъ молчать, когда вижу нашу гибель? А о чемъ, Мина, раньше плакать мн?

МИНА (сдерживается).

Дай мн покушать, Нахома. Ты должна меня понять. Голова не на мст, и вотъ я рюмочку выпилъ.

НАХОМА.

Сегодня одну? А въ пятницу, а на прошлой недл? Ты всякій разъ находишь предлогъ… А голодъ не за горами!

МИРА.

Кушай, Нахома.

МИНА.

Плевать мн на твои слова, если такъ!…

НАХОМА.

Вотъ здсь нсколько человкъ, спроси ихъ, хорошо ли это? Спроси у дтей!

МИНА (встаетъ).

Замолчи, Нахома! Замолчи!…

НАХОМА.

Надо же меня понять… Нищета, четверо дтей, ни одного дня покоя, ни дня отдыха! Все скорби, скорби, да скорби! Что же это за жизнь?

МИНА.

Нахома, замолчи! Мн кровь бросается въ голову…

НАХОМА.

Сердце стонетъ во мн… Палачъ идетъ на насъ, надо умть встртить его… Надо! Вотъ стояла въ комнат и думала: лучше взять топоръ и убить всхъ насъ, если Мина опять выпилъ.

МИНА.

Пусть отсохнетъ твой языкъ! (Встаетъ и съ гнвомъ) Сейчасъ! Пусть отсохнетъ! И ты замолчишь… Не смй мн противорчить! Пусть отсохнетъ, говорю я! (Бьетъ рукой по столу, лицо у него передергивается) Отсохнетъ!…

ГАБАЙ (встаетъ).

Садитесь, Мина! Будетъ вамъ кричать.

МИНА.

Что? Кто сметъ со мной такъ говорить? Я… (задыхается) Я, я… (подымаетъ край стола и опускаетъ его съ силой). Ты… ея… любовникъ! Ага! Любовникъ! (Хочетъ броситься на Габая, но его удерживаютъ) Я… я… тебя убью! Что? Ты… ты здсь не хозяинъ! Я хозяинъ! Всхъ убью, ее и дтей!

МИРА.

Мина, съ ума вы сошли. Сядьте, Мина, довольно!

НАХОМА.

Лучше кричи, лучше убей насъ, лишь бы не пей. Что за жизнь у насъ будетъ!

(Вокругъ нихъ собираются сосди: мужчины, женщины, дти).

МИНА

(садится. Сердитымъ тономъ).

Такъ я хочу. Буду пить, буду пьянствовать. Теб на зло — на улицахъ валяться буду.

БЕРМАНЪ.

Успокоились бы вы, Мина! Собрали народъ… И совсмъ не весело это слушать! Жалко это слушать.

МИНА.

Смотри, Нахома, что ты длаешь. Помни это…

НАХОМА.

Убей меня,— это легче! Не могу я видть — какъ ты падаешь.

МИРА.

Что за жизнь!… (Встаетъ въ волненіи)

МИНА

(опятъ встаетъ).

Молчи же, проклятая! Вотъ мое честное слово, что подниму руку на тебя. Честное слово. Трижды честное слово мое!…

НАХОМА (встаетъ).

Не могу я сидть за столомъ. Что ты разсказываешь, что руку поднимешь. На меня? На меня? Гд же твой Богъ? Разв я пьянствую? Разв я не работаю или не смотрю за дтьми? Или гуляю на сторон? За что? — спрашиваю тебя. Не говори этихъ словъ, Мина! Моя душа переполнилась. Чувствую, что кончается мое терпніе…

МИНА.

Какъ?… (Заикается) Молчать! Закрыть ротъ!

СИМОНЪ.

Должны же вы перестать. Нахома, Мина!

МИНА.

Ни звука! Замереть… Не дышать!… Противъ кого она? Противъ этихъ усталыхъ рукъ? Противъ этой спины? Противъ этихъ мозолей? Замереть, на колни пасть… Смотрите на это измученное тло! Когда я отдыхалъ? Когда? Пусть кто-нибудь скажетъ, когда Мина прилегъ отдохнуть? Или когда голова его лежала спокойно на плечахъ, или когда его лицо смялось? Шесть человкъ носитъ Мина на себ, и каждый виситъ на его жилахъ! Шесть!…. Съ шестью страданіями онъ ложится, съ ними отъ встаетъ! Шесть съ нимъ, гд бы онъ ни былъ, что бы ни длалъ…

СОСДЪ (пожилой).

Мы вс работаемъ до упаду. Посмотрите на насъ: мы вс готовимся къ смерти. Зачмъ же ссориться?

НАХОМА.

Дай мн сказать, Мина. Вотъ люди собрались,— пусть скажутъ, пусть разсудятъ. Ты приносишь шесть рублей въ недлю… Отсчитай для себя полтора,— что намъ остается? Ты спросилъ, какъ могу я накормить всхъ? Голова моя разрывается!.. Насъ шестеро, мы голодаемъ, и я, какъ проклятая лошадь, работаю на васъ. Скажи, упрекнула ли я тебя за эти двнадцать лтъ? Съ ногъ я падаю ежеминутно, но еще не спросила, когда конецъ, гд конецъ? Мечтала я, Мина: потерплю еще, дти подростутъ — и легче станетъ. Отдохнетъ моя голова! Свою жизнь, Мина, я потеряла и не думала о ней: такова моя судьба! Такова, Мина, и твоя судьба, таковы вс мы здсь… Но терпла я и голодъ, и болзни дтей и голодная думала: вотъ, Богъ дастъ опять Мина станетъ работать. Уговорю я Мину и онъ станетъ человкомъ. А вотъ, Мина, ты началъ отбиваться… И этого я испугалась… Въ нашей жизни голова на плечахъ должна быть ясной…

МИНА (растроганно).

Я испугался, Нахома. Голодъ мн вспомнился и я выпилъ… Только одну рюмочку.

СОСДЪ.

Мы бы вс напились съ горя.

ДРУГОЙ.

Выбросили людей на улицу! Что длать?

МИНА.

Терпть надо! Если бы не боялся, всхъ перебилъ бы отъ гнва…

СОСДЪ.

Гд силъ взять для терпнія? Вотъ у меня шестеро дтей, (указываетъ на другого) а у него пятеро! Тамъ восьмеро, а тамъ десятеро! Здсь больныя женщины, тамъ больныя дти, а тамъ мужчины, тутъ старики — и вс безсильные… А голодъ уже чувствуется, голодъ уже бьетъ. И хочется умереть. Разв теперь время ссориться? Посмотрите кругомъ! Оглянитесь! Сердце дрожитъ, сердце стонетъ.

ТРЕТІЙ (мрачно).

Несчастные мы!

ЧЕТВЕРТЫЙ.

Надо вырыть большую яму и всмъ лечь въ нее…. Пусть насъ закопаютъ!

(Ропотъ и жалобы. Габай стоитъ среди толпы и старается разслышать то, что ему говоритъ первый сосдъ. Онъ длаетъ нетерпливые жесты, начинаетъ волноваться)

ГАБАЙ.

Почему же вы только плачетесь? Не жалость рождаетъ ваши слезы, а гнвъ. Влейте немного смлости въ свои жилы и скажите прямо, чего хотите! Не можете? Нтъ? Такъ я скажу за васъ. Вотъ ваши палачи!

(Указываетъ на городъ).

МИНА (бормочетъ).

Мы трусливы, какъ кошки…

ГАБАЙ.

Кто виноватъ въ вашихъ несчастьяхъ и въ вашихъ, и въ вашихъ? Скажемъ вс въ одинъ голосъ: они!

СОСДЪ.

Не говорите такихъ словъ…

ВТОРОЙ.

Мы боимся нашей тни.

СЕМЪ

(стоявшій въ толп).

Вы не должны возбуждать народъ…..

ГАБАЙ (рзко).

Оставьте меня, Семъ! (Обращается ко всмъ) Вы боитесь? Что же вы за люди такіе?.. Молотъ бьетъ по нашимъ спинамъ,— возмутимся!… Возстанемъ противъ угнетателей! Обрушимся на нихъ, и они побгутъ отъ нашего гнва, отъ нашей силы. Пойдемъ туда, запрудимъ ихъ улицы, ихъ площади и подъ окнами ихъ станемъ съ угрозой… Пойдемъ туда и громко скажемъ, чего хотимъ,— и получимъ….. Еще разъ! Возмутимся! (Съ силой) Еще разъ! Возстанемъ!… Падетъ угнетатель — и встанетъ господинъ: господинъ-народъ! Онъ устроитъ жизнь! Или вы не хотите народа-господина? Тогда молчите: пусть насъ задавятъ, пусть насъ замучатъ… Слушайте! Начинаются безумные дни! Неистовые дни начинаются. Вспомнимъ вс обиды, вс наши горести, вс несчастья и съ смлымъ сердцемъ пойдемъ туда! Пойдемъ…

(Толпа начинаетъ волноваться).

СЕМЪ

(бросается впередъ).

Народъ, назадъ! Онъ зоветъ васъ на гибель! Назадъ, народъ!

(Волненіе растетъ. Иный грозятъ кулаками. Гд-то во двор Гершель кричитъ).

ГЕРШЕЛЬ.

Голодъ идетъ! Голодъ!… Ага, ха-ха!

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Комната средней величины. Сырыя стны, грязный полъ. Напротивъ широкая деревянная кровать. Слва окно на улицу. Справа плита, кое-какая утварь на полкахъ. Маленькій шкафчикъ. У стны узенькая деревянная кровать, принадлежащая Мир. Подл казанокъ. Посреди круглый столъ и три табурета. Напротивъ дверь.

Октябрьскій вечеръ. Стнная лампочка освщаетъ комнату. Дти Нахомы лежатъ на кровати. Бетька и Давидъ сидятъ тутъ же. Пятилтній Нахмале плачетъ.

БЕТЬКА (грустно).

Не плачь, Нахмале,— ты умный мальчикъ. Бетька тебя любитъ, потому что ты всегда былъ умнымъ мальчикомъ. Сейчасъ придетъ мать и принесетъ хлба…

ДАВИДЪ (мрачно).

Кто ей дастъ? Пошла она въ общество, и ей отказали. Почему? Потому что въ этомъ году много голодающихъ. Не хватаетъ на всхъ. А богатые не жертвуютъ. Такіе жадные, что ни хотятъ и жертвовать. Даже угля въ этомъ году дали только пять пудовъ, а въ прошломъ десять.

БЕТЬКА.

Можетъ быть, она все-таки принесетъ что-нибудь?

ДАВИДЪ.

Не принесетъ! Вчера вдь не принесла! Сегодня ночью я лежалъ и долго думалъ, отчего богатые никого не жалютъ? Тутъ я вспомнилъ о нашемъ бдномъ Фавеле и заплакалъ. (Вытираетъ глаза)

БЕТЬКА (жалобно).

Не вспоминай о немъ, Давидъ! Какъ онъ ручками длалъ? Вотъ такъ онъ длалъ (показываетъ) и пищалъ, какъ кошечка. (Заплакала. Пауза)

ДАВИДЪ.

Мина уже два мсяца ничего не зарабатываетъ. Меня сапожникъ разсчиталъ. Никто не работаетъ, и я не знаю, что будетъ съ нами. Умремъ мы вс съ голода. Пошелъ бы украсть, да боюсь.

БЕТЬКА.

Красть нельзя.

ДАВИДЪ.

Конечно, нельзя, но что же длать? И жалко мн всхъ. Нахома уже все продала, что въ комнат было. Къ кому ни зайдешь во двор,— все продано, вс плачутъ. А что у бабушки Оснесъ длается? А у Перки? А у Фавла? И теперь тутъ дти у всхъ умираютъ… Ты крпко голодна, Бетька?

БЕТЬКА.

Даже здсь болитъ. (Указываетъ. Нахмале заплакалъ) Спи, Нахмале. Вотъ мать придетъ и хлба принесетъ, Нахмале. (Со слезами) Нахмале! Что же ты плачешь?

ДАВИДЪ.

Онъ хочетъ кушать.

БЕТЬКА.

Что же я буду съ нимъ длать? (Растерянно) Нахмале!

ДАВИДЪ.

Знаешь, Бетька: ляжемъ вс мы вмст и закроемся. Можетъ быть, уснемъ и забудемъ, что голодны. (Вс ложатся и закрываются старымъ одяломъ. Пауза)

ДАВИДЪ.

Ты спишь, Бетька?

БЕТЬКА.

Я закрыла глаза и увидла… хлбъ… съ поджаренной коркой… такой красной…

ДАВИДЪ (блаженно).

Я тоже вижу… Теплый такой,— правда, Бетька? Такъ онъ пахнетъ хорошо.

БЕТЬКА.

Пахнетъ? А я вижу поджаренную корку…(Бормочетъ) съ красной коркой… Я кушаю… Дтей жаль.

ДАВИДЪ.

И я жалю. Нахому жалю и мужа Перки, и Фавла… Отчего же Нахома не приходитъ?

БЕТЬКА.

Не плачь же, Нахмале! Принесетъ мать хорошій хлбъ.

ДАВИДЪ

(какъ бы со сна).

Что ты сказала, Бетька? А я больше не могу выдержать. Я кушать хочу! (Вскакиваетъ) Кушать… (Подбгаетъ къ окну и стучитъ) Дайте намъ хлба, хлба!..

БЕТЬКА.

Онъ круглый… съ коркой. (Бормочетъ) И селедку. (Съ восторгомъ) Селедка, Давидъ. Такая вкусная. (Давидъ стоитъ у стны и бьетъ въ нее кулакомъ. Бетька подбгаетъ къ нему съ плачемъ)

БЕТЬКА.

Давидъ, перестань. (Точно вспомнила) А гд-то теперь кушаютъ, гд-то смются…

(Стоятъ и плачутъ. Входитъ Нахома. На ней старая шаль. Въ рукахъ корзинка. Пытливо оглядываетъ комнату).

ДАВИДЪ (съ радостью).

Вотъ Нахома пришла. Ты принесла что-нибудь?

БЕТЬКА

(бросается къ ней).

Мать, мать! (Плачетъ) Я думала, что ты никогда уже не придешь.

НАХОМА.

Вотъ и пришла. Перестань… Сейчасъ будетъ тепло. Дти плакали?

БЕТЬКА.

Плакали… они звали тебя.

(Нахома сбросила корзинку на столъ. Сбросила съ себя шаль. Давидъ и Бетька роются въ корзин и вскрикиваютъ: ‘хлбъ, уголь, картофель!’)

НАХОМА

(подходитъ къ кровати и оглядываетъ спящихъ дтей).

Дти. (Со слезами на глазахъ) Дточки мои, птички мои. (Беретъ Нахмале на руки) Нахмале, жизнь моя. (Страстно цлуетъ его) Я принесла теб хлба. Нахмале, Нахмале. (Мальчикъ стонетъ. Она стонетъ за нимъ, думая, что ему отъ этого легче) Любишь свою мать, любишь? (Подбгаетъ съ нимъ къ корзин, вынимаетъ оттуда хлбъ и показываетъ ему) Видишь, что я теб принесла? Давидъ, разржь хлбъ. Только на маленькіе кусочки.

(Суетится по комнат. Дала каждому хлба. Вс кром нея усаживаются рядышкомъ на кровати и жадно дятъ. Шумно выражаютъ свою радость).

НАХОМА.

Не кричите, дти. Что-то голова у меня болитъ. Никто не приходилъ? Отца не было? (Разводитъ огонь въ казанк. Поставила варить картофель) Сейчасъ будетъ тепло. А отца еще не было?

ДАВИДЪ.

Нтъ. (стъ) Гд ты работала сегодня, Нахома?

НАХОМА.

Гд? Не знаю. Кажется, я горы переворачивала. И что принесла? Пятнадцать копекъ. Купила пять фунтовъ угля, хлба, картофеля и ни гроша не осталось. Опять ни гроша.

БЕТЬКА.

Дай, мать, еще хлба Нахмале.

НАХОМА.

Уже сълъ весь хлбъ? Не кушай такъ скоро, Нахмале. Нельзя такъ скоро кушать. Надо отцу оставить. Вотъ возьми, только потихоньку кушай. Видишь какъ? Кусочекъ — и въ ротъ. Долго держи во рту.

(Беретъ его на руки, опять страстно цлуетъ. Посадила на кровать. Входитъ Оснесъ. Стоитъ на порог и какъ бы колеблется зайти. Смотритъ скорбно и умоляюще. Голова ея трясется)

ОСНЕСЪ

(дрожащимъ голосомъ).

Добрый вечеръ, Нахома.

НАХОМА.

Не стойте же на порог, бабушка. Закройте дверь, на двор не лто…

ОСНЕСЪ

(долго возится съ щеколдой).

Вотъ этими руками когда-то міръ переворачивала, хи-хи. Теперь он никуда не годятся… Никуда. Хи-хи.

НАХОМА.

Этими руками? (Посмотрла на нее) Хорошо, хорошо. Что же вы стоите? Сядьте гд-нибудь. А что ваша Ита?

ОСНЕСЪ (шопотомъ).

Смерть прокрадывается въ мой домъ. Ахъ, Нахома, Нахома… И маленькая уже свалилась.

НАХОМА.

Что вы говорите? И маленькая? Когда?

ОСНЕСЪ.

Сегодня утромъ. Горитъ двочка и… кусочекъ лимона проситъ… А у меня ни одного гроша. Два дня мы уже не ли… Вы хорошая, Нахома. Шла по двору и думала: Нахома у насъ хорошая.

НАХОМА (подозрительно).

Вотъ этого не говорите, бабушка. Если человку плохо, онъ хуже звря. (Вспомнила о своей забот) А Мины все нтъ.

ОСНЕСЪ

(подходитъ къ Нахом и долго смотритъ на нее).

Нахома!

НАХОМА.

Что, бабушка?

ОСНЕСЪ.

Нахома, я къ вамъ зашла. И въ той квартирк была, и у другихъ людей была… (Безнадежно машетъ рукой) Стны кричатъ, стны плачутъ… Зашла и къ Перк. О чемъ вамъ раньше разсказать? О ней или о Кун, или о ея дтяхъ? Комната пустая, какъ въ лсу — у нея страшно. И четвертый день ничего во рту не имли. А Куна кончается,— хрипитъ уже Куна.

НАХОМА.

Не разсказывайте мн. (Сердито) Прошу васъ, бабушка… Тамъ насмотрлись, а сюда пришли свалить… Не мое дло. Не мое… (Машетъ руками)

ОСНЕСЪ.

Нахома! Кусочекъ лимона. Одинъ только кусочекъ лимона она проситъ. Что-то ей нехорошо. Одолжите мн что-нибудь, хоть пять копекъ. Куплю четверть лимона, четверть хлба, заварю въ лавочк чай… Что-нибудь, Нахома. Вы думаете, для меня? Ничего не хочетъ это тло,— только сердце еще чувствуетъ. Что-нибудь, Нахома.

НАХОМА

(смотритъ на нее съ упрекомъ).

Мн кажется, что вы съ ума сошли, бабушка.

ОСНЕСЪ.

Я уже и здсь вс сто квартиръ обошла, и въ сосднемъ дом обошла… Даромъ, Нахома. Ни у кого ничего нтъ. Пустые лса стоятъ. А въ городъ не могу пойти, нтъ, не могу. Хоть пять копекъ, Нахома. Хоть три копйки. Вы добрая, Нахома. (Трясетъ головой)

НАХОМА.

Что вы сказали, бабушка? Подумайте. Пять копекъ? Теперь? Съ ума вы сошли. Сегодня я заработала пятнадцать копекъ… Заработала… Ударило васъ? Два дня бгала, искала, а на третій пятнадцать копекъ заработала. А сколько наработалась, а какъ наработалась! Вдь если нтъ копйки, то это тоже самое, что нтъ тысячъ. А что мои глаза кругомъ видли? (Съ ужасомъ) Голодъ. Люди кричатъ и падаютъ. Скажите, гд взять душу крпкую? Люди бьютъ другъ друга за грошъ, меньше чмъ за грошъ, и падаютъ…

ОСНЕСЪ.

Знаю, Нахома, ахъ, знаю.

НАХОМА.

Пять копекъ. Скажите — пять тысячъ и это будетъ не меньше. Идите и не мучьте моего сердца.

ОСНЕСЪ.

Хоть что-нибудь, Нахома. Какъ мн домой вернуться? Если бы вы слышали, какъ она проситъ… Плача ея не могу перенести.

НАХОМА (въ волненіи).

Ну и пусть ваша внучка умретъ. Легче вамъ будетъ. Умеръ же мой Фавеле. Я только стиснула зубы… Только. Пусть весь міръ умретъ… Кто теперь царь нашъ? Голодъ. Такъ молчите. Будемъ молчать. Скушаемъ послдній хлбъ и впустимъ царя… Умремъ. Кто первый, кто послдній. Бейтесь, можетъ быть вы будете послдней,— но не трогайте меня. Не бейте моего сердца. Не смйте. Я пью свой ядъ.

ОСНЕСЪ.

Я боюсь васъ, Нахома.

НАХОМА

(иронически разсмялась).

Кого? Меня? Меня? (Еще разъ разсмялась и грозно) Вставьте раньше въ ротъ мой желзные зубы, тогда бойтесь. Я буду кусаться. Дайте мн сильное сердце, крпкую душу и тогда кричите: я боюсь Нахомы. Возьму я голодъ за шиворотъ и брошу его сильнымъ, какъ бросаютъ большой камень въ дорогое зеркало. Или дайте мн широкую глотку,— вотъ когда бойтесь. Я крикну такъ, что люди содрогнутся…

ОСНЕСЪ (испуганно).

Вы такъ, тамъ (длаетъ жестъ) иначе,— но вс сойдемъ съ ума.

НАХОМА.

Говорю вамъ, я пью свой ядъ.

(Входятъ Берманъ и Семъ. Берманъ въ шубенк, вокругъ шеи красный шарфъ. Въ рукахъ у него старая дамская кофточка. Семъ раздвается и усаживается подл казанка. Держитъ молитвенникъ въ рукахъ).

БЕРМАНЪ (съ удивленіемъ).

Тепло здсь. Охъ-ой! А на улиц ржетъ,— вотъ такъ ржетъ. Бросаетъ втеръ людьми. (Снимаетъ съ себя шубу, шарфъ и кряхтитъ) Кости мои перемерзли,— вотъ какой морозъ теперь… Гд Мина? (Разсматриваетъ кофту)

НАХОМА.

Не пришелъ еще Мина. Что это вы купили сегодня?

БЕРМАНЪ

(пожимаетъ плечами).

Спрошу у васъ. Самъ не знаю… Народъ все уже распродалъ, что имлъ. Теплая кофточка,— а кому она нужна? Теперь ей цна какъ разъ два гроша, а я далъ пятнадцать копекъ. Охъ-ой-ой, Нахомочка, плачется народъ.

НАХОМА.

И я продала все, что у меня было.

БЕРМАНЪ

(вшаетъ кофточку на гвоздь).

Охъ-ой-ой! Говорятъ, что въ Писаніи сказано про тотъ голодъ. Ходишь по улиц и слышишь: кризисъ, кризисъ, а я не знаю, что въ Писаніи сказано про этотъ голодъ. Такой человкъ мн объяснилъ. (Подходитъ къ Сему и тычетъ пальцемъ въ его молитвенникъ) Почитайте-ка намъ, Семъ. Я простой человкъ,— но сказано такъ: ‘Придеть такая зима, что вс люди, сколько ихъ есть бдняковъ, умрутъ отъ голода. Почернетъ небо и хлынетъ каменный дождь’. Охъ-ой-ой! Вотъ какъ сказано. ‘И вс зври, домашніе и дикіе, умрутъ отъ голода. И вс птицы, что умютъ летать и не умютъ, умрутъ отъ голода. И останутся одни богатые’. Такъ говоритъ народъ. Охъ-ой-ой. Охъ-ой-ой!

СЕМЪ.

Этого нтъ въ Писаніи, примите руку….

БЕРМАНЪ.

А можетъ быть, и нтъ. Я простой человкъ и ничего не знаю. Старикъ одинъ мн сказалъ. И звзду какую-то ищутъ на неб. Съ хвостомъ. Охъ-ой-ой! Вотъ я скажу такъ: (тычетъ пальцемъ въ воздухъ) міръ темный, и жизнь темная. (Садится на корточкахъ у казанка и гретъ руки. Оснесъ подходитъ къ нему)

ОСНЕСЪ.

Хотла бы у васъ, Берманъ, попросить… Что-нибудь, Берманъ.

БЕРМАНЪ.

Что хочешь, старуха? Просить. Я лучше тебя умю… Не помогаетъ, старенькая. Всю жизнь прошу, языкъ мой шелковымъ сдлался,— не помогаетъ, нтъ, нтъ, охъ-ой-ой. И теб не поможетъ. Какъ добрая собачка, я и такъ ложусь и вотъ такъ, и на лапкахъ стою, и на веревочк танцую,— не помогаетъ.

ОСНЕСЪ

(подходитъ къ Сему).

Ну, а вы, Семъ? Что-нибудь?..

НАХОМА

(посл колебанія).

Возьмите, бабушка, кусочекъ хлба.

СЕМЪ.

Не смотри на меня, Оснесъ.— Не проси: что у сторожа за богатство. Меня не трогай, Оснесъ.

ОСНЕСЪ.

Хлбъ — что-нибудь. Ахъ, Нахома… Ну пойду уже. Зайдите, Нахома, къ Перк. Вотъ къ ней зайдите. (Къ Сему) А я не сержусь, Семъ. Душа болитъ, а на людей не сержусь, хи-хи. Нтъ, нтъ, хи-хи. (Выходитъ. Нахома провожаетъ ее глазами)

НАХОМА.

Вотъ, дядя, какъ люди умираютъ съ голода. Тихо и безъ шума. Маленькая ея тоже свалилась.

(Семъ погрузился въ молитвенникъ, не отвчаетъ. Нахома снимаетъ кастрюлю съ казанка и выбираетъ картофель).

БЕРМАНЪ

(вытащилъ изъ кармана соленый огурецъ и кусокъ чернаго хлба).

Только-что въ лавочк разсказывали, что на улиц подняли голоднаго… Шелъ человкъ и упалъ… (стъ) Хорошій человкъ съ виду, говорятъ — съ бородой, шелъ и упалъ. (Посл молчанія) Кто-то далъ ему кусокъ хлба… И онъ заплакалъ. Охъ-ой-ой.

БЕТЬКА.

Пусть онъ не разсказываетъ, мать. Я боюсь.

БЕРМАНЪ.

Не надо бояться… Еще хуже будетъ. Пройдись-ка по базару, Бетька.

НАХОМА (къ Сему).

А почему вы молчите, дядя? Ничто васъ не трогаетъ? Все молитесь,— еще не надоло? Ступайте лучше на улицу и соберите народъ. Что вы эту книгу все передъ глазами держите? Зачмъ вы молитесь, кому вы молитесь?

СЕМЪ

(спокойно, потомъ съ волненіемъ).

Каждый здсь приставленъ къ чему-нибудь, Нахома. Этого ты не хочешь знать. Теб мучиться, мн молиться, тому кричать… Набери въ ротъ воды и ты тоже чему-нибудь научишься. Кто слышитъ крикъ человка, страданіе человка? Люди? Ты не скажешь: люди. Онъ слышитъ. Повернись же лицомъ къ Нему, закрой глаза и стань на колни. Ты хочешь крикнуть. Задави свой крикъ,— ну, задави же. Задави. Смотри, вотъ очистился путь твой и ты идешь по ровному пути Ты идешь, куда нужно. Не бойся. Кто-то стонетъ, кто-то плачетъ,— прислушайся. Разв это ты? Это Онъ. Въ Немъ боли, въ Немъ скорби…

НАХОМА.

Не говорите, дядя. Не смотрите на меня такъ вашими глазами. Почему-то въ душ смолкаетъ и она умиляется. Робкой становится моя душа. (Отворачивается отъ него) Но когда я не могу… (Взволнованно) Онъ. Все Онъ. Гд Онъ? Гд? Подайте-ка мн Его. Поставьте Его здсь и я съ Нимъ поговорю, я. Я спрошу Его. Я скажу: Ты, всесильный, всемогущій, всевидящій, почему Ты отвратилъ лицо отъ насъ? Почему лаской и добромъ сіяешь Ты только сильнымъ, только избраннымъ? Почему одарилъ ты однихъ всмъ — и золотомъ, и здоровьемъ, и теплымъ домомъ, и смерть Ты посылаешь имъ рдко, а у насъ Ты отнялъ все, Ты вырвалъ надежду? Почему, когда Ты говоришь о людяхъ, то думаешь о тхъ, а насъ поставилъ ниже скотовъ, ниже червей. И что бы Онъ ни отвтилъ, я сказала бы Ему: обманщикъ Ты. Не всесильный, не могущій, а слабый. Съ лукавымъ сердцемъ, съ лукавымъ языкомъ. Всхъ, что страдаютъ на земл, взяла бы въ свидтели и сказала бы Ему: уйди съ глазъ нашихъ, лукавое сердце, лживый языкъ. Уйди, прислужникъ богатыхъ, поденщикъ у сильныхъ…

БЕРМАНЪ.

Охъ-ой-ой, Берманъ… До чего мы дожили. Берманъ, Берманъ.

СЕМЪ (сурово).

Я не слышу, Нахома, знай, что я не слышу.

БЕРМАНЪ.

Скажите ей что-нибудь, Семъ. Надо же… Пусть она опомнится. Мучаюсь самъ, но хожу съ опущенными глазами. Языкъ мой тащится по земл.

СЕМЪ (твердо).

Будемъ молчать…

(Погружается въ молитвенникъ. Нахома подходитъ къ кровати и начинаетъ раздвать спящихъ дтей, Входятъ Симонъ и Мира. Двушка взволнована)

МИРА.

Они сидятъ спокойно. Разв вы не знаете, что во двор длается? Куна вдь кончается.

НАХОМА.

Я уже слышала объ этомъ, Мира. Мн разсказали.

БЕРМАНЪ (вздыхаетъ).

Голодъ убилъ его…

МИРА.

Весь дворъ собрался у ея дверей. Женщины кричатъ, плачутъ… А Перка… Я только въ окно посмотрла и отшатнулась. Голова у меня закружилась.

СИМОНЪ

(обращается къ Мир).

Ты видишь, здсь ничего не случилось. Пойдемъ.

МИРА

(сла на кровать и цлуетъ Нахмале).

Я не пойду. Я раздумала. (Вздохнула)

НАХОМА.

Куда вы теперь пойдете, Симонъ? Снимите пальто.

СИМОНЪ

Видите ли, Нахома. Она все время у Розы сидла, и мы словомъ не обмнялись. Понимаете ли вы меня? Нельзя вдь разговаривать при чужихъ, о чемъ хочешь. (Къ Мир, умоляюще) Ты мн общала, Мира.

МИРА (нетерпливо).

Ну, общала, а теперь раздумала. И перестань повторять: ‘понимаете вы меня’. (Снимаетъ шаль)

СИМОНЪ (конфузливо).

Я таки перестану… Можетъ быть, ты позже пойдешь, такъ я посижу, хотя мн и нужно къ утру сдать работу. (Неохотно сбрасываетъ пальто)

МИРА (разсянно).

Можетъ быть… разв я знаю? Что это, Нахома, Мина еще не пришелъ? Гд онъ можетъ быть?

НАХОМА.

Если бы я знала. (Поднялась и поставила возл казанка табуретку) Сядьте здсь, Симонъ, согрйтесь.

СИМОНЪ.

Я мороза не боюсь и мн не холодно.

МИРА.

Я принесла сахаръ, Нахома… (Оглядывается, словно ищетъ чего-то) А Габай тоже не приходилъ?

ДАВИДЪ (вдругъ).

Смотри-ка: она покраснла…

НАХОМА.

Молчи, Давидъ. Такихъ словъ нельзя говорить.

МИРА

(вспыхнула. Встала).

Разв я покраснла? Симонъ, иди-ка сюда. Посмотри, я покраснла?

СИМОНЪ (бормочетъ).

Все это глупости…

МИРА (повелительно).

Подойди, я хочу… Сама хочу узнать, покраснла ли я?

БЕРМАНЪ.

Эта двушка когда-нибудь съ ума сойдетъ. Охъ-ой-ой!

СИМОНЪ (подошелъ).

Немножко, Мира… Но это ничего… только немножко.

МИРА.

Неправда. Разв можно покраснть, когда говоришь: Габай?

СИМОНЪ (осторожно).

Мн кажется, что объ этомъ намъ не слдуетъ разговаривать. Выходитъ какъ будто не красиво… Я ничего не говорю… Понимаешь ты, но это не идетъ какъ-то.

МИРА

(посмотрла на него. Торопливо).

Ну, хорошо. Садись тамъ, нтъ, вотъ тамъ. Нахома, дай мн свой гребень, я расчешу волосы.

НАХОМА (даетъ ей).

Берманъ, принесите ведро воды. У насъ есть сахаръ, и я сварю чай.

БЕРМАНЪ.

Давайте, охъ-ой-ой. (Одвается и выходитъ)

МИРА

(ходитъ по комнат и расчесываетъ волосы).

А дядя все съ книжкой? Почитайте мн что-нибудь изъ Писанія. (Заглядываетъ въ молитвенникъ)

НАХОМА (къ Симону).

Что у васъ слышно, Симонъ? Есть ли работа?

СИМОНЪ.

Понемножку. Я никогда не жалуюсь. Только вотъ… (Сдерживается) Немножко больше, немножко меньше,— безъ башмаковъ люди вдь не живутъ. Зарабатываю и теперь свои шесть-восемь рублей въ недлю. Заготовщику всегда хорошо. Кризисъ, а я не чувствую его. Вотъ только… (Сдерживается) Вы понимаете меня? (Знакомъ указываетъ на Миру) Но нужно терпть…

НАХОМА

(разводитъ руками).

Что съ ней подлаете?

МИРА.

Почитайте-ка, дядя, что-нибудь изъ Писанія. Зачмъ,— не знаю. Но хочу.

СЕМЪ

(нжно оглядываетъ ее).

Я разскажу теб объ одной двушк, которую звали Мира. Это будетъ лучше.

МИРА

(съ любопытствомъ).

Разскажите.

СЕМЪ.

Ее звали Мирой… Она не знала, чего хочетъ отъ жизни, и никто этого не зналъ. Вотъ это самое главное. Вотъ это…

МИРА

(въ волненіи).

Дядя, откуда вы все знаете? (Быстро ршается) Симонъ, одвайся и уходи. Сейчасъ. (Со слезами на глазахъ) Уходи и не приходи больше.

СИМОНЪ.

Ну вотъ… (Разводитъ руками. Взволнованно) Это уже нехорошо, Мира, честное слово. Два года хожу сюда, и ты этого никогда не говорила мн. Честное слово, нехорошо это. Вс скажуть: смется она надъ Симономъ. Я на тебя не сержусь, но что-то оно нехорошо… Для тебя же. Отчего же ты плачешь? (Растерянно) Отчего же ты плачешь? Вы видите, Нахома. Это трудно понять, это совершенно трудно понять. (Торопливо, къ Мир) Ну, хорошо, хорошо, вотъ я одваюсь, вотъ я и ухожу…

МИРА

(вытираетъ глаза. Засмялась).

Какъ я жалю тебя.

СИМОНЪ (перебиваетъ).

Вотъ этого ты не должна говорить мн.

МИРА.

Понимаешь ты меня… жалю. Я пойду съ тобой, Скорй дай мн кофточку, или я раздумаю. (Съ отчаяніемъ) Нтъ, я уже раздумала…

СИМОНЪ

(держитъ кофточку въ рукахъ. Съ недоумніемъ).

Такой странной двушки, какъ ты, я еще не видлъ. Понимаешь ли,— клянусь…

МИРА

(въ отчаяніи).

Чего же я хочу? Я смялась. Да, я смялась. Я… страдаю… я мучаюсь. (Заплакала. Сдержалась и — нетерпливо) Дядя! (Подходитъ къ нему) Я хочу знать, что пишутъ Тутъ. (Тычетъ пальцемъ въ молитвенникъ) Хоть тутъ…

СЕМЪ (просто).

Тутъ пишутъ, что все благополучно,— все благополучно.

МИРА.

Такъ я довольна… Я довольна, Симонъ…

(Слышенъ стукъ шаговъ въ корридор. Входитъ Берманъ съ ведромъ воды въ рукахъ и Габай. При вид Габая, Мира садится возл Симона)

БЕРМАНЪ.

Ну вотъ и вода. Охъ-ой-ой. И этотъ молодецъ — вотъ.

НАХОМА.

Дайте мн ведро. (Беретъ у него ведро и относитъ въ уголъ. Поставила чайникъ на казанк)

БЕРМАНЪ (къ Габаю).

Вы молчите. Поговорите-ка… Теперь спрошу: зачмъ мучить эту старую голову? Эта старая голова — вотъ.

(Бьетъ пальцемъ по столу).

СИМОНЪ.

Что съ вами случилось, Берманъ? Здравствуйте, Габай.

ГАБАЙ.

Здравствуйте. (Снимаетъ пальто и ходитъ по комнат)

БЕРМАНЪ

(слдитъ за нимъ, съ негодованіемъ).

А еще человкъ съ книжками. Скажите вы, Семъ. (Упираетъ руки въ бока) Что значитъ слово — бунтуй? А? Охъ-ой-ой. Какое слово. А? Стыдитесь, молодой человкъ.

СЕМЪ.

Изъ-за такихъ народъ распускается. Вотъ враги народа. Сюда не посмотрятъ. (Указываетъ на книгу) Зачмъ имъ?

ГАБАЙ

(смется. Легъ на полъ и подложилъ подушечку подъ голову).

А что сказано въ вашей книг нужное людямъ?

СЕМЪ.

Покорись,— вотъ что сказано.

ГАБАЙ.

Ага. А въ моихъ сказано: борись. (Поднимается, достаетъ пальто, книжку и погружается въ нее) Это получше.

МИРА.

Гд же правда?

СИМОНЪ.

Это уже не наше дло.

БЕРМАНЪ

(все стоитъ, уперши руки въ бока).

Змя мн миле. Она жалитъ, но безъ словъ. Вы молчите, Габай? Разв это по-человчески? Охъ-ой-ой. Иду я, Семъ, по двору… Что возл Перки длается. словъ много знаю, а не разскажу. Иду, и въ сердц горько-горько… Думаю я себ: что же Ты, Господь, задумалъ, когда создавалъ міръ и людей. Могъ вдь Ты лучше сдлать, а создалъ такъ. Почему-то. Создалъ морозъ, бдняковъ, голодъ, Перку. Выдумалъ горе, боли, болзни и конецъ человка. Кажется мн, могъ Ты что-нибудь получше выдумать, а выдумалъ это…

СЕМЪ

(перебиваетъ его).

Лучше бы вы замолчали. (Плюетъ)

БЕРМАНЪ

(не разслышавъ).

Я простой человкъ и то, кажется, могъ бы придумать что-нибудь поумне. Сдлалъ бы человка, такъ изъ стали сдлалъ бы его, изъ золота. Не далъ бы ему желудка, чтобы сть не хотлось, не далъ бы сердца, а если бы далъ, то сдлалъ бы изъ мди или изъ чугуна… Нашелъ бы уже планъ. И думаю я себ: дуракъ ты, Берманъ. Охъ-ой-ой, ужъ дуракъ. Можешь ли ты понять, что онъ этимъ думаетъ? Вроятно, нужно страдать… Вроятно, такъ лучше и не надо спрашивать. Страдай!

МИРА.

Не тяните же, Берманъ.

БЕРМАНЪ.

Вотъ я иду такъ и все думаю объ этомъ, а на сердц у меня нехорошо. Черная ночь у меня на сердц… И вдругъ встрчаю я этого чорта…

НАХОМА

(прерываетъ его).

Кажется, это шаги Мины.

БЕРМАНЪ (не слушая).

Добрый вечеръ, говорю ему…

(Габай смется. Входитъ Мина. Шапка у него на боку, глава горятъ, походка не совсмъ твердая)

БЕТЬКА.

Отецъ пришелъ. Отецъ!..

БЕРМАНЪ (обернулся).

А, Мина… Ну, довольно — ну, хорошо. (Машетъ рукой садится у казанка на полъ)

МИНА.

Отецъ. Я, Бетька… Иди, поцлуй меня. Пусть никто не мшаетъ. Я буду цловаться съ своей дочерью. Добрый вечеръ.

НАХОМА

(всплеснувъ руками).

Ты пьянъ, Мина? Опять ты напился?

МИНА.

Сердцемъ пьянъ я. Злобой пьянъ я. Что такое водка? А, Семъ? Вы не знаете? Для камня водка — вода. Для отчаянія — мечъ. Съ мечомъ хочу я идти…

(Нахома въ отчаяніи усаживается въ сторон и наблюдаетъ за нимъ).

СИМОНЪ.

Успокойтесь, Мина.

МИНА.

Ага, Симонъ. Это хорошо, что ты здсь. Честное слово, сапожникъ.

ГАБАЙ.

Уложите его, Нахома.

МИНА.

Я таки выпилъ, но почему мн нельзя было выпить, когда это ничего не стоитъ? Я, Симонъ, весь день бгалъ, какъ вчера, какъ мсяцъ тому назадъ. Вс двери заперты. Нтъ дверей… И я шелъ и спрашивалъ у людей: такъ это правда? Что? Правда? Голодъ! Голодъ! (Въ бшенств) Вотъ онъ. Сапожки его подкованы. Тонкій онъ, какъ коса… Лицо его зврское… Идетъ и зубами вырываетъ мясо у людей. Съ кровью… Морда его окровавлена. (Грозитъ кулакомъ)

БЕТЬКА.

Опять. Я боюсь его, мать.

МИНА.

Меня? (Хохочетъ) Никто Мины не боится. Нтъ въ мір человка, который сказалъ бы: я боюсь Мины. Мина былъ трусомъ и есть трусъ. Мина — собака безъ зубовъ.

НАХОМА (умоляюще).

Ложись, Мина. Ноги у меня дрожатъ отъ страха и отъ отчаянія дрожатъ. Ложись.

БЕРМАНЪ.

Плохо вы кончите, Мина, охъ-ой-ой.

МИНА.

Нтъ, Нахома. Не проси. Разв я пьянъ? Душа моя пьяна. Только душа. (Грозно) Нахома, дай Мин поужинать… Вотъ эти зубы сегодня еще хлба не пробовали.

НАХОМА (угрюмо).

А водку?

СЕМЪ.

Дай ему покушать, Нахома. Не спорь съ нимъ.

НАХОМА.

Пусть возьметъ себ, вотъ тутъ, на стол стоитъ.

МИНА

(подходить къ столу).

Что тутъ есть? Картофель? Хлбъ? (стъ, стоя) Водку? Сейчасъ я теб разскажу, Нахома. Все иметъ свою причину. Все. Вышелъ я утромъ, какъ всегда. Бросился къ одному заводу, къ другому, бросился на биржу,— ничего. Бгу и думаю, кому продать свою силу? Почему она никому не нужна? За грошъ отдамъ — только возьмите ее.

НАХОМА.

И я такъ бгала и тоже самое думала.

МИНА

(оставляетъ сть).

Ты понимаешь, Нахома? Понимаешь? Дти тутъ плачутъ, за квартиру не заплачено, въ комнат морозъ, понимаешь? А лавки открыты, везд торгуютъ хлбомъ, углемъ, мясомъ. (Бьетъ рукой по столу) Кто же могъ такъ обмануть насъ? Кто заставилъ насъ думать: это твое, это мое? Я голоденъ, лавки переполнены добромъ, не смй трогать. Умри, но не смй. Народъ съ ногъ падаетъ, а никто не подумаетъ сказать: мы не хотимъ больше, довольно.

БЕРМАНЪ.

Ложитесь уже, охъ-ой-ой. Водка сдлала васъ сумасшедшимъ.

ГАБАЙ.

Молчите, Берманъ, дайте ему договорить.

МИНА.

Водка? Да, Абрамъ, меня угостилъ,— я выпилъ. Утопился бы я въ водк. Или мы ослпли? (Лицо у него подергивается) Я встаю и спрашиваю людей: люди, почему мы должны страдать? Ага, вы не знаете?

ГАБАЙ.

Кто хочетъ страдать, тотъ страдаетъ.

МИНА (со злобой).

Никто не хочетъ. Это колдовство. Вотъ правда. Люди здоровые, сильные,— быки, а не люди,— идутъ тихо… ихъ давятъ, топчутъ,— они идутъ тихо и… ничего… (Съ силой и негодованіемъ) И ничего…

СЕМЪ.

Людямъ данъ одинъ путь…

НАХОМА.

Молчите, дядя. Почему не выйти на улицу и не крикнуть: мы не хотимъ страдать!

ГАБАЙ.

Мы скоро выйдемъ, но скажемъ другое. Подождите немножко.

НАХОМА.

Почему жаловаться тихо-тихо, а не собраться всмъ съ заводовъ, съ фабрикъ, съ биржъ, съ окраинъ, пойти туда и сказать: довольно. Сытые и сильные, выходите-ка изъ своихъ дворцовъ, уходите-ка, хозяева,— все принадлежитъ народу. Почему?

ГАБАЙ.

Отлично, Нахома. Лучше и сказать нельзя было… И не сегодня — завтра мы пойдемъ…

МИРА (возбужденно).

Я первая пошла бы. Шла бы впереди и требовала: отдайте народу его хлбъ.

СИМОНЪ.

Это не наше дло, Мира. Намъ объ этомъ не нужно говорить.

БЕРМАНЪ.

А я лягу. Не хочу этого слушать. Вотъ такъ время, охъ-ой-ой.

МИНА

(слушаетъ. Лицо у него подергивается, кулаки сжимаются).

Почему? Въ этомъ весь вопросъ. Никто не знаетъ, а я знаю. Трусы мы. Проклятые трусы мы, вотъ правда. Жилы наши трусливыя, мясо наше трусливое. Вотъ эти руки трусливыя, эти глаза всего боятся, платье наше трусливое. Потому что сами мы себ враги больше нашихъ враговъ. Вс стонемъ и отъ работы, и отъ безработицы, а что бьетъ насъ? Сами мы бьемъ другъ друга. Каждый требуетъ: я для себя хочу. У меня моя жена, моя семья. Умри ты сегодня, а я завтра. Сильные видятъ такой народъ,— сильные бьютъ по такому народу, и не рождается гнва, не рождается. (Грозно) Я пьянъ? Неправда. Сердце ненавистью пьяно противъ своихъ жилъ, противъ своего мяса. Возьмите это проклятое сердце, разорвите его,— я буду смяться. Такъ его, такъ его. Не будь трусомъ,— не будь. (Дрожитъ и опускается на стулъ. Пауза)

ГАБАЙ.

Если бы вс такъ чувствовали. Если бы…

СИМОНЪ.

Ты пойдешь, Мира? (Хочетъ встать)

МИРА.

Нтъ,— сиди. Я дышала свободне… Я хочу надышаться.

НАХОМА.

Ложись, Мина. Посмотри на себя. Ты на человка не похожъ.

МИНА.

И не надо быть похожимъ. Уложи меня гд-нибудь. (Она стелетъ на полу возл окна)

НАХОМА (работая).

Видите, дядя, мою жизнь. Если бы не мое терпніе… (Машетъ рукой) Ступай, ложись, Мина.

МИНА (миролюбиво).

Вотъ я выдохся теперь весь. Не сердись на меня, Нахома. Я усталъ, Нахома. Я былъ крпкимъ работникомъ, а что изъ меня жизнь сдлала. Не сердись. Ты знаешь, какъ люблю тебя, дтей. Не я пью, горе мое пьетъ. (Идетъ пошатываясь и устраивается на полу) А вдь и завтра нужно жить и послзавтра.

НАХОМА.

Не легче мн отъ этихъ словъ, нтъ, Мина. Я привыкла къ своей тачк, правда. Я сгибаю спину, но человкъ не желзо. Не желзо, Мина,— знай это. Вышла я за тебя — тоже я спину согнула… И не лежало мое сердце къ теб, другого я любила,— ты знаешь. Не я шла, судьба моя шла. Помни, Мина, не изъ желза я.

(Мина захраплъ)

СЕМЪ.

Ты этого не должна говорить ему, Нахома.

НАХОМА (сосредоточенно).

Кто мои слезы сосчитаетъ? Гд мои слезы?

(Сидитъ удрученная. Пауза. Раздается плачъ. Вс вскакиваютъ. Въ комнату вбгаютъ нсколько женщинъ. Въ открытую дверь виденъ длинный корридоръ, гд столпились сосди. Нкоторые бгутъ. Слышны возгласы: ‘Куна умеръ!’)

НАХОМА

(бросается къ первой сосдк).

Богъ съ нами. Богъ съ нами.

ПЕРВАЯ СОСДКА.

Нахомочка, мать моя. Умеръ, бдняжка.

НАХОМА И МИРА.

Умеръ.

ПЕРВАЯ СОСДКА.

Умеръ, мать моя. (Страстнымъ шопотомъ) Отъ голода. Даже не лчили, не кормили. Копйки тамъ не было. Несчастная наша жизнь.

НАХОМА.

Неудачница Перка. Бдная Перка!

ПЕРВАЯ СОСДКА (шопотомъ).

Этого она не перенесетъ. Сама, бдняжка, на мертвеца стала похожа.

НАХОМА (растерянно).

Еще сегодня утромъ я съ нимъ разговаривала. Что съ ней будетъ?

ПЕРВЫЙ СОСДЪ.

Какъ свча онъ угасъ. Тихо, безъ жалобы. (Шопотомъ) И никто ничего не зналъ. Нельзя было говорить.

(Мира, Симонъ, Габай и Давидъ выходятъ. Берманъ поднялся и вышелъ вслдъ за ними)

ВТОРОЙ СОСДЪ (къ Нахом).

Зайдите хоть къ ней… Выдержитъ ли Перка?

НАХОМА.

Идемъ! (Набрасываетъ на себя шаль. Вс выходятъ. Шумъ и плачъ постепенно утихаютъ)

СЕМЪ.

(одваетъ валенки. Провожаетъ толпу возгласомъ).

Въ твои пути врю, Господи.

БЕТЬКА

(дрожитъ. Удерживается отъ слезъ).

Ддушка, ты тоже уходишь?

СЕМЪ.

Пора мн… Поставилъ меня Богъ сторожемъ на земл.

БЕТЬКА.

Я боюсь, ддушка…

СЕМЪ

(одваетъ пальто).

Кого бояться, если Богъ съ нами?

БЕТЬКА (таинственно).

Мы тоже умремъ?

СЕМЪ.

Когда Онъ скажетъ — пора,— мы умремъ.

БЕТЬКА

(посл молчанія).

Слышишь, тамъ плачутъ.

СЕМЪ.

Это душа къ Богу уходитъ… не слдуетъ плакать.

БЕТЬКА (вдругъ).

Я люблю Бога. Вотъ такъ я люблю Его. (Прижимаетъ руки къ груди)

СЕМЪ.

Я Его тоже такъ люблю. Что Онъ длаетъ, то и хорошо. Спокойной ночи, Бетька.

БЕТЬКА (дрожа).

Спокойной ночи, ддушка.

(Семъ уходитъ. Пауза. Входятъ Мира и Симонъ. Изрдка слышится заглушенный плачъ)

МИРА (взволнованно).

Я испугалась. Уведи меня куда-нибудь. (Дрожитъ) Сейчасъ. Отыщи теплое мсто, родное мсто. Съ солнцемъ… (Короткая пауза) Пустая комната… мертвое тло, уроды дти и голодъ, голодъ. Спрячь меня куда-нибудь.

СИМОНЪ (холодно).

Меня это не тронуло, Мира. Я хочу сказать — тронуло, какъ всякая смерть. Смотрлъ и думалъ: вотъ и меньше однимъ несчастнымъ. Несчастнымъ лучше умереть.

МИРА (оглядывая его).

Какъ ты сказалъ, Симонъ? Несчастнымъ лучше умереть?

СИМОНЪ.

Зачмъ ты такъ смотришь на меня? Я не могу быть другимъ.

МИРА.

Что же у тебя за сердце?

СИМОНЪ.

Сердце, какъ сердце. И… зачмъ говорить объ этомъ? Умеръ — похоронятъ. Голодаютъ — найдется кто-нибудь и накормитъ. Я не хочу объ этомъ думать, Мира…

МИРА

(ходитъ въ волненіи по комнат и изрдка взглядываетъ на него).

Мн кажется, что ты занялъ всю комнату, всю ты ее наполнилъ, и мн нечмъ дышать.

СИМОНЪ.

Зачмъ меня мучить, Мира? Или я мало покоренъ теб? Я буду покорне. (Умоляюще) Мира…

МИРА.

Оставь меня.

СИМОНЪ.

Я оставлю… на сколько дней?

МИРА (съ силой).

Оставь меня.

СИМОНЪ (настойчиво).

Чмъ ты меня взяла? У меня все есть, что нужно, я доволенъ и только ты… Чмъ ты меня взяла? Околдовала ты меня. Ничего я не вижу безъ тебя. Два года не день. Можетъ быть, это болзнь,— такъ кто же меня вылчитъ?

МИРА.

Лучше бы ты не говорилъ теперь. Лучше.

СИМОНЪ.

Можетъ быть, и лучше было бы. Не знаю… Всегда ты устроишь, чтобы я не могъ поговорить съ тобой. Вдь у меня врное сердце и я всмъ доволенъ. Если еще нужно ждать,— я подожду. Я работящій и теб будетъ хорошо у меня. Врь, что будетъ хорошо. Я открою мастерскую… Я вытянусь, я сожмусь,— но теб будетъ хорошо у меня. Дай мн слово. Я не требую и не прошу, я только говорю: дай мн слово.

МИРА.

Что? Слово? (Старается вдуматься) Вс слова… Вс мои слова даю теб. Когда ты такъ говоришь со мной, я становлюсь слабой… Да, слабой. Но нужно и меня понять. Нужно. Вотъ я испугалась… О чемъ же ты говоришь. Мн сейчасъ надо подняться… понимаешь, Симонъ, подняться. Куда? Не знаю. Чего-то хочу я, до смерти хочу. Хочу что-то, чего еще не видла. Можетъ быть, красиваго. Можетъ быть, гордаго.

СИМОПЪ.

Теб не слдовало ходить туда.

МИРА (не слушая).

Иногда какъ бы со сна спрашиваю: почему я здсь? Не здсь, въ комнат, (нетерпливо) а здсь. (Длаетъ жестъ) Почему. Или я прилетла сюда, или меня въ цли заковали и привезли сюда. И я смотрю въ окно и бьюсь въ окно. Что-то я вижу тамъ. Что я вижу? Что? Разв я знаю. Что-то свтитъ, кто-то манитъ… (Вдругъ какъ бы опомнилась) Это я съ тобой говорю, Симонъ.

СИМОНЪ (въ отчаяніи).

Почему я не понимаю тебя. Я — какъ дерево. Мозгъ мой становится каменнымъ. Я хочу думать съ тобой,— не могу. А я люблю тебя всей кровью, всмъ сердцемъ.

МИРА.

Разв я могу дать теб слово. Кому, теб. Я вдь только жалю тебя. Я только спускаюсь къ теб… (Быстро) Нтъ, не спускаюсь. (Раздумала) Нтъ, спускаюсь. Вдругъ я дамъ слово. (Недоврчиво разсмялась) Посл свадьбы ты отведешь меня къ себ, вотъ въ такую клтку съ окномъ. Черезъ годъ будетъ ребенокъ. У меня. Я стану худой, какъ вс здсь, и глаза мои ввалятся, чтобъ никогда уже не видть свта. Ты посдешь… Какъ ты скажешь тогда: ‘Мира, я люблю тебя’. Симонъ, убей меня сейчасъ.

СИМОНЪ (безнадежно).

Опять то же. Опять — нтъ, опять.

МИРА (порывисто).

Конечно, нтъ. Всегда нтъ. (Колеблется) Или когда нибудь — да. Нтъ, нтъ. Я вдь не люблю тебя. Какъ съ братомъ говорю съ тобой, какъ съ глупымъ братомъ. И ты мн нуженъ,— зачмъ-то нуженъ… Нтъ, не нуженъ. (Смотритъ на него, какъ бы пораженная чмъ-то)

СИМОНЪ.

Ну, перестанемъ. Я опять буду молчать. Опять буду копить деньги и молчать.Я открою мастерскую, у меня дло пойдетъ хорошо, можетъ быть богатство смягчитъ тебя.

МИРА (недовольно).

Это меньше всего, меньше, Симонъ. У тебя выростетъ борода и посдетъ. (Всмотрлась въ него и разсмялась)

СИМОНЪ (серьезно).

Прошу тебя… Я буду ждать. Я умю, я долженъ. Мн все равно не жить безъ тебя. Всего ты меня забрала.

МИРА

(пожимаетъ плечами).

Я знаю, ты будешь ждать, пока я покорюсь. Вотъ этого-то боюсь… Нтъ, не боюсь. Я не покорюсь,— никогда. Или покорюсь…

СИМОНЪ.

Что же длать. Что я долженъ длать? Скажи.

МИРА.

Откажись отъ меня. Это будетъ лучше. Ты вдь мн нуженъ только… (Обрывается)

СИМОНЪ.

Славно ты хотла сказать, Мира… Но я буду ждать. И можетъ быть… Кто знаетъ…

(Доносится сильный плачъ).

МИРА (испуганно).

Кто это плачетъ?

(Входитъ Габай, онъ возбужденъ).

ГАБАЙ.

Это выше силъ… Выше. Мозгъ леденетъ. Я убжалъ оттуда…

СИМОНЪ (спокойно).

А что случилось?

ГАБАЙ

(смотритъ на него).

Только-что Перка умерла. Упала на трупъ и не поднялась. (Угрожающе) О…

МИРА.

Не можетъ быть, Габай. Перка. (Громко) Перка! (Съ крикомъ) Перка!

СИМОНЪ.

Вотъ это нехорошо. Съ этимъ я согласенъ.

ГАБАЙ.

Что? Съ чмъ согласны?

СИМОНЪ.

Ей не слдовало умереть. Надо было о дтяхъ подумать. Разв отчаяніе могло его вернуть.

МИРА.

Я не могу тебя слушать… Перестань.

СИМОНЪ.

Ты не хочешь меня понять… Мира… Я говорю только, что это меня не трогаетъ.

ГАБАЙ (сердито).

Послушаемъ-ка ваши проповди…

СИМОНЪ.

Не знаю, что вамъ нужно отъ меня. Я все понимаю. Оставьте меня въ поко.

ГАБАЙ.

Такъ съ кмъ же мн говорить? Подайте мн покойника Куну,— я встряхну его. Я вдуну въ него гнвъ…

СИМОНЪ

(отступаетъ отъ него, берется за шапку).

Вы меня безпокоите этими разговорами. Не безпокойте меня. Мира, я ухожу.

МИРА.

Мн тяжело… Мн страшно… Посиди еще немного. Нтъ, лучше уходи.

СИМОНЪ.

Зачмъ же онъ меня безпокоитъ?

ГАБАЙ.

Съ кмъ же мн разговаривать? (Оглядывается) Со стнами. Стны, проклятыя, терпливыя, кроткія стны. Свидтели насилій… Проклятыя, глухія стны. Слышите? Отъ безстыдной силы, отъ безграничной власти умерло двое и еще погибнутъ тысячи. Кричите, стны, объ этомъ!

СИМОНЪ (безстрастно).

А я думаю, что лучше быть терпливымъ и кроткимъ. Нужно молчать и работать.

ГАБАЙ.

Слушайте, Мира. Нужно взять ихъ тла и бросить въ середину города. Возьмемъ мечъ и ткнемъ имъ въ сердце города. Мечъ, залитый нашей желчью, бросимъ въ городъ. Какъ смемъ мы такъ умирать, такъ?..

МИРА

(съ увлеченіемъ).

Я пойду съ вами, Габай,— я буду съ вами. Симонъ,— я уйду съ нимъ.

СИМОНЪ (вспыхнувъ).

Я ненавижу его… говорю прямо: его ненавижу. Всхъ его товарищей, всхъ этихъ проклятыхъ разбойниковъ ненавижу. Съ кмъ ты пойдешь. Изъ-за нихъ мы страдаемъ. Бороться. Вдь насъ раздавятъ, какъ червей. Я помню прошлый годъ. Я помню, что было три года назадъ. Избивали, высылали и смирили насъ. Мы вс хорошо помнимъ это. Голодъ. Никто не виноватъ въ немъ. Теперь кризисъ. Надо перемучиться, и опять дла поправятся. Опять будетъ работа…

ГАБАЙ

(съ презрніемъ).

Разв я звалъ васъ? Скоре бы камень позвалъ, позвалъ потому, что камень можно бросить во врага. Я говорилъ, но то мой разумъ помутился…. Рыданія, плачъ, уроды дти, и ни одного гнвнаго стона…. Мой разумъ помутился… Ни одного гнвнаго крика я не услышалъ. Покорные, они умираютъ, какъ живутъ, покорно и примутъ завтрашній день.

СИМОНЪ.

Конечно. И отлично длаютъ. Мы должны быть покорными, мы должны молчать… всегда. Вотъ и хозяевамъ теперь плохо. Надо и ихъ пожалть. Ихъ пожалешь, себя пожалешь…

ГАБАЙ.

Вы слышите, Мира? Вотъ враги народа. Это языкъ врага. Кого жалть, тупой, темный человкъ.

СИМОНЪ.

Потише,— я васъ не боюсь. Васъ-то не боюсь. Я знаю, что нужно сдлать съ такими, какъ вы…..

МИРА.

Замолчи, Симонъ. Замолчи, прошу тебя. Ты долженъ.

ГАБАЙ

(желчно смется).

Жалость, Мира, къ угнетателямъ, къ гранитнымъ сердцамъ! Уничтожьте ихъ, вотъ будетъ ваше милосердіе. Сожгите ихъ, вотъ будетъ ваше добро. Станемъ хищными, безпощадными, свирпыми… Будущее человчество пойметъ насъ. Оно скажетъ: ваше изступленіе было милосердіемъ, ваша жестокость была жалостью. Потому что распахать жестокую каменистую землю можно только сохой и бороной. И если, Мира, кровь должна пролиться, то что значитъ небольшой ручеекъ ея передъ морями. Что значитъ крикъ насильника передъ тысячелтнимъ ревомъ обездоленныхъ. Что боль его, страхъ его передъ пыткой человчества. Милосердіе,— проклятіе ему! Жалость,— проклятіе ей! Оставимъ это имъ. Ни одной пяди не уступать назадъ….. И когда свершится, Мира,— встанутъ мертвецы…. Они разобьютъ крышки гробовъ, выйдутъ, чтобы увидть желанную жизнь, и мы обнимемъ ихъ. Мы скажемъ: ступайте спокойно назадъ въ ваши могилы,— дти вашихъ дтей освобождены, дти вашихъ дтей увидли новую жизнь.

МИРА.

Свершится ли?

ГАБАЙ.

Свершится… Отъ страданій на мигъ мой разумъ помутился. Свершится, Мира. Трусливые, слпые и темные плачутъ, дрожатъ, покоряются, но мы поднимаемся. Смотрите, мы поднимаемся. Повсюду несется дыханіе гнва работниковъ…. И оттого, что такъ скверно кругомъ, скажите себ: вковой ночи приходитъ конецъ. Запоры уступаютъ. Желзная дверь трещитъ… Дружне! Мы выбьемъ ее…..

СИМОНЪ.

Теперь я знаю, кто онъ.

МИРА.

Ты еще здсь, Симонъ… Почему онъ здсь? Я какъ будто только-что родилась… Вотъ комната, грязь, бднота, а на душ такъ свтло. Уходи, Симонъ.

СИМОНЪ.

Я ухожу, Мира. Никогда не думалъ я, что ты……

(Машетъ рукой).

МИРА (нетерпливо).

Знаю, знаю. Только уйди теперь.

(Симонъ смотритъ на нее нсколько мгновеній и уходитъ не прощаясь)

МИРА.

Говорите еще, Габай, говорите.

(Смотритъ на него съ восторгомъ. Входятъ Берманъ, Давидъ, Нахома. Нахома тихо плачетъ. При ихъ появленіи Габай и Мира отходятъ другъ отъ друга)

БЕРМАНЪ (мрачно).

Охъ-ой-ой. Тяжелое время, трудное время. И что Онъ тамъ на неб думаетъ объ этомъ. (Разводитъ руками) Охъ-ой-ой, Охъ-ой-ой.

НАХОМА

(сла. Плачетъ).

Можетъ быть, это и насъ ждетъ. Можетъ быть, завтра Мина или другой сосдъ… О Господи, помоги же намъ, помоги всмъ несчастнымъ на земл. Съ этими двумя смертями пусть кончаются горести, людей. Что-то на душ у меня неспокойно, Берманъ. Сердце плачетъ, плачетъ, какъ о своемъ.

БЕРМАНЪ.

Охъ-ой-ой, нтъ у меня силъ, Нахома, охъ-ой-ой, охъ-ой-ой.

(Пауза. Нахома плачетъ. Габай ложится на полу подл казанка и укрывается пальто. Мира ложится на кровати. Нахома встаетъ, подходитъ къ кровати и ложится съ дтьми. Берманъ немедленно раздвается и устраивается на полу подл Габая. Поворачивается лицомъ къ стн)

БЕРМАНЪ.

Охъ-ой-ой, охъ-ой-ой!

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Та-же комната. Изъ мебели осталась только кровать Нахомы, подушка и старенькое одяло. Кровать Миры, скамейка, казанокъ. Обденное время. Январь. День солнечный. Мимо окна отъ времени до времени проходитъ кучка мужчинъ. Дти сидятъ на кровати и то начинаютъ плакать, то перестаютъ. На скамейк сидятъ Оснесъ и Нахома. Семъ стоитъ съ молитвенникомъ въ рукахъ у окна и выглядываетъ на улицу.

СЕМЪ.

Окна оттаяли. Сегодня хорошій день. Опять прошла кучка рабочихъ. Куда это они идутъ?

ДАВИДЪ.

Я знаю!

СИМЪ.

Ты знаешь? Много ты можешь знать.

ДАВИДЪ.

Я говорю, что знаю, значитъ это такъ.

ОСНЕСЪ

(трясетъ головой).

Съ утра тутъ неспокойно…

(Дти заплакали. Сначала Нахмале, а за нимъ Гершеле)

НАХОМА

(сорвалась съ мста).

Опятъ плачете! Что же я вамъ дамъ? Что? Мясо мое? Ну отржьте, отржьте и кушайте. Разорвите меня! Кусайте меня!

БЕТЬКА.

Я уже не могу выдержать. Разв я виновата? Со вчерашняго дня ты мн кусочка хлба не дала. Иди достань гд-нибудь, попроси у кого-нибудь.

(Вс опять заплакали. Семъ отошелъ отъ окна и заглядываетъ въ молитвенникъ)

НАХОМА (путаясь).

Что я съ ними буду длать? У кого попросить, кто дастъ? Что вы тамъ молитесь, дядя, съ ума вы сошли! (Къ дтямъ) Не кричите же. Слышите, не смйте кричать! Я тоже голодна и молчу. И молчу! Не хочу слышать вашихъ голосовъ. Замолчите! Что? Голодны? Не смйте быть голодными. Молчать! (Подходитъ къ нимъ и бьетъ ихъ) Убью васъ. Вчера дала по кусочку хлба и на сутки должно быть довольно. Я не богачка, чтобы кормить васъ хлбомъ каждый часъ. Молчать, молчать! Здсь вс умираютъ съ голода и никто не кричитъ. Никого не слышно, кром васъ однихъ.

(Дти еще громче плачутъ).

СЕМЪ

(поднялъ голову).

Я не могу этого слушать, Нахома.

НАХОМА.

Такъ дайте имъ покушать, дядя. Продайте вашъ молитвенникъ и принесите имъ хлба, если у васъ такое сердце. Я все продала, что имла, и сердце мое окаменло. Я съ ума сошла, дядя! Гд Мина? Два дня какъ нтъ Мины!

ОСНЕСЪ.

Не надо отчаяваться: Богъ дастъ, онъ вернется. Вернется!.. Если Богъ мн мою маленькую вернулъ…

НАХОМА

(прерываетъ ее).

Кто? Богъ? (Иронически смется) Когда-то на Мину и смотрть не могла, а теперь съ безпокойствомъ спрашиваю: гд Мина? Вотъ что Богъ можетъ сдлать. Страшно мн безъ Мины! Когда онъ молодымъ былъ, молодцомъ онъ былъ, Мина, а я не хотла пойти за него. Теперь онъ и выпить любитъ и постарлъ Мина, а я дрожу и спрашиваю: гд же Мина? Куда онъ пропалъ?

ДАВИДЪ.

Опять прошли рабочіе.

НАХОМА.

…И сердце щемитъ. Что же это за проклятое сердце? О чемъ я говорю? Дти меня съ ума сведутъ. О чемъ я говорила? (Оглядывается) Мина два дня домой не приходилъ,— и я спокойна! Опять, дти, плакать! Молчать! Смйтесь… Нтъ голода, нтъ зимы. На двор хорошо, тепло. Отецъ принесъ деньги, и мы славно покушаемъ. Что намъ еще нужно? Богъ, что намъ еще нужно?.. И отчего у меня голова кружится и въ глазу стрляетъ? Это оттого, дти, что нашего бднаго отца уже два дня какъ нтъ дома!..

ОСНЕСЪ.

Можетъ быть, онъ нашелъ работу? Никто ничего не можетъ знать, хи-хи. Онъ вышелъ въ добрый часъ изъ дому и встртилъ человка… Хорошаго человка, хи-хи. И тотъ сказалъ ему: вотъ, Мина, есть для тебя работа! (Семъ киваетъ головой) Пошелъ Мина работать и принесетъ рубль. Хи-хи!

НАХОМА (растроганно).

Это похоже на сказку. На хорошую! Когда я, Оснесъ, была маленькой, то зимой забиралась на печку, и бабушка моя разсказывала сказки. Отецъ отдыхалъ, мать перебирала перья для подушки, а я свшивалась вотъ такъ внизъ головой и слушала, и видла, какъ на высокой гор, въ зеленой трав стояли два нмца, два нмца!.. (Откровенно) Мина въ гнв ушелъ. Не могъ онъ слышать плача дтей, такъ онъ сказалъ. А я поссорилась съ нимъ. Надо сказать правду, я разсердила его.

ОСНЕСЪ.

Мы вс такія.. Мы любимъ мужей, когда они кормятъ насъ, хи-хи.

НАХОМА.

Я сказала ему: ты сталъ пьяницей и ничего не можешь заработать. Ты убиваешь своихъ дтей, Мина! (Становится серьезной) Онъ ударилъ меня… Оснесъ, онъ меня побилъ въ первый разъ за двнадцать лтъ! Я не кричала, нтъ, Оснесъ, я не кричала. Я стиснула зубы и думала: вотъ и совсмъ пропала жизнь!

ОСНЕСЪ

(указываетъ на себя).

А спросите, что это тло вытерпло? Можетъ быть, извощикъ свою лошадь такъ не бьетъ, какъ меня билъ мой Фавлъ. Забывалось, Нахома! А что я выиграла? Иногда сижу и вспоминаю свою жизнь. Зачмъ я замужъ вышла? И зачмъ мы голодали? Зачмъ я дтей рожала, когда изъ десяти только одна калка осталась? Такъ сижу и думаю о жизни. Помню я, когда Фавлъ открылъ мастерскую… Что длалось! Души наши летали. И это прошло! Потомъ мастерскую закрыли,— все описали. Прошло, Нахома! Десять дтей было… Они умирали, умирали и, бывало кажется, что душа твоя отлетитъ отъ горя,— прошло, Нахома, все прошло!.. Что же я выиграла? Зачмъ жила?

СЕМЪ

(киваетъ головой).

Хорошо спросила Оснесъ, но отвта не будетъ.

НАXОМА.

Не хочу этого знать… Какое мн дло? Мое сердце разрывается! За что? Хоть не у кого спросить, а я все буду кричать: за что? Гд справедливость?

(Оснесъ хочетъ отвтить, Семъ перебиваетъ ее)

СЕМЪ.

Дай ей покричать. Если она будетъ молчать, то кто скажетъ, что Онъ (указываетъ пальцемъ вверхъ) страдаетъ съ любимыми и избранными?

(Дти обступили Нахому и плачутъ. Она оглядываетъ ихъ съ ненавистью. Сейчасъ же сжалилась)

НАХОМА (съ тоской).

Вдь я надъ ними кровь проливала. (Беретъ Нахмале на руки, тихо стонетъ и горячо цлуетъ его) Дяди, вы опять молитесь? Дядя, есть ли теперь въ город несчастне насъ?

СЕМЪ.

Скажи Ему: все принимаю изъ Твоихъ рукъ.

НАXОМА.

Ну, а справедливость?

СЕМЪ

(бьетъ рукой по молитвеннику).

Вотъ здсь она!

НАXОМА (въ отчаяніи).

И ничего больше, дядя?

СЕМЪ (торжественно).

Ничего!…

НАХОМА.

Отчего же я отпустила Мину? Отчего же я не выбжала и не крикнула ему: Мина, вернись, я прощаю тебя… И ничего больше, дядя, повторите-ка! Дти, молчать! Молчать! (Разсердилась и бьетъ ихъ) Я говорю — молчать!

СЕМЪ (съ сожалніемъ).

Ничего!

НАХОМА.

Ну хорошо, хорошо! (Разсянно) Я все знаю, все вижу. Мина можетъ придти, или я опять пойду искать его, но что-то приближается. Что-то!

ОСНЕСЪ.

Вы пугаете дтей, Нахома.

НАХОМА.

Такъ разсмшить ихъ? Разсказать, что мелькаетъ у меня въ голов? (Вдругъ, съ радостью) Мы улетаемъ, дти, мы на крыльяхъ поднимаемся, мы… (Расплакалась)

ОСНЕСЪ.

Возьмите свое сердце вотъ такъ въ руки. Я знаю отчаяніе.

НАХОМА (устало).

Мн темно, Оснесъ. Куда ни повернусь, темно, куда ни ткнусь — стна. А сердцу такъ больно, такъ ему больно!

СЕМЪ

(посмотрлъ въ окно).

Вотъ идетъ Берманъ.

ОСНЕСЪ.

Можетъ быть, Нахомочка, узнаете что-нибудь о Мин.

НАХОМА.

Гд же онъ? (Подбгаетъ къ окну)

СЕМЪ.

Что уже не видно. Вроятно, зашелъ въ ворота.

НАХОМА

(открываетъ двери и стоитъ въ ожиданіи. Въ глубин корридора показывается Берманъ).

Идите скоре, Берманъ. Слыхали что-нибудь о Мин?

БЕРМАНЪ

(отвчаетъ, идя по корридору. На плечахъ у него пара старыхъ брюкъ).

Что теперь на улицахъ длается! Чуть меня не задушили. Охъ-ой-ой! (Входитъ въ комнату) И отсюда толпа, и оттуда толпа!

НАХОМА (тревожно).

Я васъ о Мин спрашиваю? Вы ничего не слышали о моемъ Мин?

(Берманъ огорошенный смотритъ на нее. Какъ бы соображаетъ, что означаетъ ея вопросъ)

БЕРМАНЪ.

Что? о Мин? Вотъ Симона я встртилъ, это правда. Какъ сумасшедшій летлъ Симонъ. Охъ-ой-ой. Но не Мину. (Иронически смется) Она думаетъ, что теперь у всякаго ея мужъ въ голов. Носятся съ ея мужемъ, охъ-ой-ой. Пройдитесь-ка по улицамъ, такъ узнаете, что длается. Дайте мн приссть. Отдохну минуту. и опять пойду.

СЕМЪ.

Что вы тамъ разсказываете, Берманъ? Я ничего не понимаю.

БЕРМАНЪ

(слъ возл Оснесъ).

Подвинься-ка, старуха. Охъ-ой-ой. (Кладетъ брюки на холодный казанокъ) Что понимать?

ОСНЕСЪ

(трясетъ головой).

Я могу подняться:..

БЕРМАНЪ.

Сиди, старуха, если сидишь, охъ-ой-ой! Не надо понимать, Семъ. Это ясно. Я простой человкъ, съ того свта, и то вижу. Бермамъ такъ сказалъ,— попомните это. Сколько корней иметъ зло? Одинъ корень. Живу и знаю, что вс втки, сколько ихъ есть на дерев, отъ одного корня. А корень — голодный человкъ.

НАХОМА

(старается обратить его вниманіе).

Я спрашиваю у васъ о моемъ Мин, Берманъ. Вслушайтесь въ мои слова. Ни отъ кого не слыхали о немъ? Не говорятъ: убили ночью человка, повсился человкъ!

БЕРМАНЪ.

Охъ-ой-ой! А откуда я знаю? Что вы суетесь теперь съ вашимъ мужемъ? Не онъ одинъ пропадетъ. Попомните,— скажете: дуракъ Берманъ сказалъ. Охъ-ой-ой! Есть такой Берманъ, живетъ у Мины, и онъ это сказалъ.

ОСНЕСЪ.

Понять васъ нельзя. Говорите какъ человкъ.

БЕРМАНЪ.

А какъ же я говорю? Какъ лошадь? Въ город неспокойно… И оттуда приходятъ, и отсюда. И почему можетъ быть спокойно? Разв привезли хлбъ, разсыпали по улицамъ и сказали голоднымъ: берите! Или привезли уголь и роздали его народу. Я — старая собака и ничего у меня нтъ, ни голоса, ни зубовъ. А они не старыя собаки. (Достаетъ изъ кармана черный хлбъ и подходитъ къ дтямъ) А вамъ я пряникъ принесъ. Таки не пряникъ, но лучше пряника. Кушайте, маленькіе, кушайте, человчки! (Далъ каждому по кусочку)

БЕТЬКА (съ радостью).

Мать, хлбъ! (Крикнула) Хлбъ, хлбъ! Мать, вотъ и теб кусочекъ. Ну, бери же, не стыдись.

НАХОМА

(гладитъ ее по голов).

Сама покушай. Разв я голодна?

БЕТЬКА

(со слезами въ голос).

Ну кушай же. (Суетъ ей хлбъ въ ротъ) Мать, дорогая моя мать.

ОСНЕСЪ.

Не мучьте ее, Нахома. Возьмите кусочекъ.

БЕРМАНЪ.

Теперь опять пойти можно. (Вшаетъ брюки на стн) Чуть ихъ не разорвали. Ну, день сегодня. Такого дня не запомню.

СЕМЪ (нетерпливо).

Разскажи-же, что ты видлъ.

БЕРМАНЪ.

Вы должны меня съ одного слова понять. Вы вдь смотрите въ книгу. Народъ волнуется, народъ длаетъ кулаками вотъ такъ! И вотъ такъ онъ тоже длаетъ, какъ левъ въ лсу. (Оскалилъ грозно зубы) И шумитъ. Вы слыхали, какъ шумитъ втеръ? Такъ онъ шумитъ: шшъ, шшъ!

СЕМЪ

(съ досадой).

Почему-же ты молчалъ? Пойду и я посмотрю.

ОСНЕСЪ (недовольно).

Съ ума сошли люди! Мало они мучатся! (Встаетъ) Ахъ, Берманъ, Берманъ! И вы тоже? Надо идти на молитву,— они идутъ съ молитвы. Ихъ задушатъ! Ну голодъ, смерть, кто виноватъ въ этомъ? Когда-то хоть и нехорошо было, а все-таки хорошо. Радовались — молились, и мучились — молились. Сидли въ комнат, и смялись тихо, и плакали тихо. Вы тоже идете, Семъ? Зачмъ вамъ ходить? Берманъ пусть идетъ, о немъ нечего говорить. А вы, Семъ, человкъ. Вы почтенный человкъ.

СЕМЪ.

Сиди, старуха, и молчи.

БЕРМАНЪ.

Вотъ вамъ грошъ за ваши слова… (Разсмялся)

НАХОМА (уныло).

А мн все равно. Пусть тамъ кричатъ, или пусть молчатъ, мн все равно. Вдь то, что здсь кричитъ, лучше ихъ, громче. А кто слышитъ? Нтъ, мн все равно. Поищите только моего Мину.

(Открывается дверь, и на порог показывается Гершель. Оглядываетъ всхъ. На голов у него по-прежнему сплюснутый цилиндръ. Дико вращаетъ глазами)

ГЕРШЕЛЬ.

Ха-ха. Ага, ха! Ага! (Хохочетъ)

НАХОМА (испуганно).

Опять Гершель.

СЕМЪ

(съ гнвомъ).

Пошелъ отсюда. Убирайся, нечистый!

(Гершель поворачивается и уходитъ. Слышенъ его хохотъ. Оснесъ спшитъ за нимъ).

НАXОМА

(съ отчаяніемъ).

Теперь вижу, что я пропала.

СЕМЪ.

Подождите, Берманъ, я иду съ вами. Ничего не будетъ, Нахома. Не безпокойся. Я говорю: не безпокойся.

НАХОМА

(подходитъ къ Сему. Умоляющимъ голосомъ).

Дядя, вы будете ходить по улицамъ… Поищите моего Мину. Вотъ вы уходите, и мн кажется, что я умру. Такъ мн кажется. Сердце мое истекаетъ кровью отъ всего, дядя, отъ всего. Дти меня замучатъ. Если вы увидите Мину, скажите ему моимъ голосомъ: вернись, Мина, вернись! Нахома уже не сердится на тебя. Она прощаетъ тебя… Нахома сидитъ и плачетъ по теб… (Расплакалась)

СЕМЪ (растроганный).

Перестань, Нахома. Онъ вернется.

НАХОМА

(кладетъ ему голову на плечо).

Дядя, дядя, вы видите… Онъ видитъ.

БЕРМАНЪ (отвернувшись).

Идете, Семъ?

НАXОМА (подошла къ Берману)

И вы, Берманъ, тоже. Вы добрый старикъ. Если услышите о Мин, бросьте все и придите сказать мн. Смотрите по сторонамъ, не пропускайте людей. Еслиувидите его, вцпитесь въ него, какъ я, и удержите. Скажите ему мягко, вотъ такъ: ‘Мина, твои дти голодаютъ и просятъ: хлба, хлба! а дома уже все продано. Нахома сидитъ вся не своя. Ничего не понимаетъ Нахома и что-то хочетъ сдлать. Отъ отчаянія, Мина. Ни во что она уже не вритъ, Нахома. И вотъ, Мина, нужно, чтобы ты вернулся домой мужчиной твердымъ и добрымъ хозяиномъ семьи своей. Она ждетъ, Нахома… Такъ она ждетъ’…

БЕРМАНЪ

(слушаетъ, опустивъ голову).

Хорошо, хорошо. Я возьму съ собой палку, Семъ. Идете? Гд моя палка?

СЕМЪ.

Я готовъ. Твоя палка въ углу.

(Берманъ достаетъ палку, и оба выходятъ. За ними выбгаетъ Давидъ. Нахома подходитъ къ окну. Приложилась лбомъ къ стеклу и выглядываетъ на улицу. Доносится глухой шумъ. Бетька пугается)

БЕТЬКА.

Что это, мать? Какъ будто кричатъ или поютъ?

НАХОМА.

Пусть кричатъ.

(Стоитъ въ скорбной поз и прислушивается. На лиц появилось выраженіе испуга. Какъ будто мелькнула тяжелая мысль. Она машетъ руками, чтобы отвязаться отъ нея. Входитъ Симонъ. Видъ у него разстроенный. Не здороваясь, ревнивымъ взглядомъ осматриваетъ комнату. Тяжело вздохнулъ)

СИМОНЪ

(неестественно громкимъ голосомъ).

Ихъ нтъ здсь!

НАXОМА (очнувшись).

Вы меня испугали, Симонъ. Что съ вами? Какъ вы шапку надли?

СИМОНЪ

(нетерпливо машетъ рукой).

Только-что видлъ ихъ вмст въ толп и потерялъ. Мн казалось, что они шли сюда. И смялись, смялись, смялись!

НАХОМА.

Вытрите лицо, оно въ грязи.

СИМОНЪ.

Надо мною…. (Проводитъ рукой по лицу) Я бжалъ, на улицахъ грязно…. Я бжалъ! А толпа раздлила насъ. Отбросила меня толпа.

НАХОМА.

Я не знаю, о комъ вы говорите. О Мир?

СИМОНЪ (возбужденно).

Я говорю о немъ и о Мир. Чего онъ хочетъ отъ нея? Подлый онъ человкъ! Безчестный человкъ! Что ему нужно отъ меня? Скажите, что? Вы сами говорили, что Мир не надо лучшаго желать. Я ждалъ годъ, другой…. Теперь все перевернулось изъ-за него. Почему вы впустили его къ себ? На васъ буду плакаться.

НАХОМА

(умоляюще и съ тревогой).

Приходите, Симонъ, въ другой разъ. Голова моя заботой занята. Вы будете разсказывать о любви, а я разсмюсь. Еще существуетъ любовь, еще люди чувствуютъ…

СИМОНЪ.

Не говорите,— надоло! Всюду слышу одно: нтъ работы, голодъ, и что еще слышу! Но вдь одними жалобами на голодъ нельзя жить. Душа проситъ своего. Кровь горитъ, мозгъ горитъ. Вы были моей защитницей, Нахома. Почему же вы теперь молчите? Или онъ вамъ тоже нравится? Я рдко ее вижу…. Почему это? Почему она избгаетъ меня? Я хочу знать, за что? Если я виноватъ, пусть скажетъ, въ чемъ. (Взволнованно) И терпніе кончается. Она не хочетъ меня выслушать, а у меня такъ накипло за эти два мсяца! Бшенство меня душитъ.

НАХОМА.

Успокойтесь-же, Симонъ.

СИМОНЪ (слпо).

Я не хочу больше терпть, я не могу. Здсь прольется кровь. Если бы не этотъ подлый, грязный человкъ, она вышла бы за меня. Она бы полюбила меня. Откуда-же онъ взялся? (Свирпо) Здсь прольется кровь

НАXОМА.

Возьмите-же себя въ руки, Симонъ. Какъ вы его ненавидите. И такъ любите ее? Такъ крпко?

СИМОНЪ.

Я умираю за нее.Разорвалъ-бы себя, такъ люблю ее.

НАХОМА (убжденная).

И мн это что-то напомнило. Я вдь не любила Мину, когда выходила за него.

СИМОНЪ (прислушивается).

Бьется мое сердце. Вроятно, она недалеко. Я всегда чувствую, гд она. (Оглядывается и прислушивается) Я длаюсь тихимъ. При ней я не могу кричать. А иногда хочется поднять руку и убить ее и себя. (Уныло) Если бы кто-нибудь могъ меня вылчить…

НАХОМА

(съ грустью и просто).

Я тоже такъ любила когда-то.

СИМОНЪ.

Тоже? (Удивленный и растроганный) Въ самомъ дл?

НАХОМА.

Онъ ушелъ въ солдаты… (Опускаетъ голову) и… не вернулся оттуда….

СИМОНЪ (съ чувствомъ).

Бдная вы! И я бдный, Нахома. Душа горитъ, а словъ нтъ. По ночамъ не сплю. Лягу въ кровать и думаю до утра: еще нтъ со мной ея, еще нтъ ея, еще нтъ Миры? Отъ гнва плачу, какъ ребенокъ. Нтъ у меня Миры! Иногда стану у окна и смотрю на улицу: душа ноетъ,— нтъ Миры. И бгу изъ дому. Куда? Сюда бгу. Хожу и смотрю на окно: хоть бы огонекъ ея увидть.

(Нахома киваетъ головой. Пауза)

НАХОМА

Въ жизни все такъ: ты идешь направо, а счастье идетъ слва. Ты идешь налво, несчастье тоже идетъ слва.

СИМОНЪ.

Это правда. Сижу дома и думаю. Скриплю зубами и думаю: если не мн, такъ никому. Никто не коснется Миры. Или прольется кровь. На-дняхъ я ей сказалъ: Мира, земля зальется кровью! ‘Я хочу увидть кровь’, вотъ что она мн отвтила. Скажите, Нахома, вы дти одной матери? Почему-же вы — другая? Раньше я думалъ, что всего можно добиться терпніемъ. Можетъ быть, нужно требовать? Сказать громко, вотъ такъ: мое! Схватить за косы, обвить ихъ вокругъ руки и потащить ее за собой?

НАХОМА

(испуганная его голосомъ и движеніемъ).

Прошу васъ, Симонъ. Не теряйте головы.

СИМОНЪ (мрачно).

Что-же мн длать? Смяться теперь трудно, никогда я не буду больше смяться… Скажите, она любитъ Габая? Признайтесь мн.

НАХОМА.

Не знаю, наврно не знаю.

СИМОНЪ (съ испугомъ).

Можетъ быть, любитъ. Если да, то почему? Или онъ красиве меня? Или покорнй? Или лучше меня зарабатываетъ? Скажите, что онъ лучше меня, и я уйду.

НАХОМА.

Онъ смлъ. Мира какъ-то сказала мн: ‘вотъ хозяинъ жизни!’

СИМОНЪ (вскочилъ).

Она это сказала? Повторите,— какъ она сказала? Хозяинъ! Какой онъ хозяинъ этотъ нищій. Подбивать народъ значитъ быть хозяиномъ? О комъ вы говорите, Нахома? Вдь этихъ нужно убивать, какъ бшеныхъ собакъ. Говорить подлыя слова и сводить людей съ пути дло честнаго человка? И вдь это нравится, вотъ что меня бситъ. Почему это нравится? Проклятыя, проклятыя слова…

НАХОМА.

Слова хороши, вотъ что говоритъ Мира. Они складываются и такъ, и иначе. Они шепчутъ, они трубятъ…

СИМОНЪ (съ мольбой).

Поговорите вы съ ней. Можетъ быть, вы меня спасете. Попросите ее крпко или закричите. Я даю честное слово, что ей будетъ хорошо у меня. Не можете? Куда-же мн пойти теперь? Гд ее искать? А въ город неспокойно, и не до людей мн!

НАХОМА (вспомнила о своей забот).

Вы не встртили моего Мину въ город?

СИМОНЪ.

Нтъ. Толпы рабочихъ я встрчалъ. Страшно теперь на улиц! (Вдругъ) Она гд-то близко здсь.

(Доносятся крики и стихаютъ).

НАХОМА.

Что это? (Подбгаетъ къ окну) Вы слышите, вы слышите?

СИМОНЪ.

Это рабочіе!

НАXОМА

(суетливо набрасываетъ на себя шаль).

Я должна пойти посмотрть, что тамъ. Вы идете, Симонъ? Дти, тихо сидть!

СИМОНЪ.

Пойду поищу ее.

(Опять доносится шумъ смшанныхъ голосовъ, криковъ. Оба торопливо выходятъ. Слышно, какъ бгутъ по корридору. Открывается дверь, и входитъ сосдка. Оглядываетъ комнату и быстро выходитъ. Бетька съ дтьми подбжала къ окну. Гулъ постепенно стихаетъ. Раздается шумъ шаговъ въ корридор. Входятъ Мира и Габай. Бетька радостно вскрикиваетъ).

МИРА

(разочарованно).

Никого нтъ дома?

ГАБАЙ.

Вроятно, они вышли на улицу. (Видимо, усталъ, прислъ на скамейк)

МИРА

(подходитъ къ дтямъ и цлуетъ ихъ).

Гд мать, Бетька?

БЕТЬКА.

Только-что вышла. Ты ее не встртила? А мы боимся… кричатъ!

ГАБАЙ.

Сейчасъ васъ развеселю. Давайте-ка играть.

БЕТЬКА.

Ты только умешь общать. Я вижу, что ты уходишь.

ГАБАЙ.

Конечно, ухожу. (Смется) Вотъ весело, что надо уходить!

БЕТЬКА.

А мн не нравится…

МИРА (къ Бетьк).

Никого здсь не было?

БЕТЬКА.

Симонъ былъ. Онъ вышелъ съ матерью. И такое говорилъ… нтъ, я не скажу, что онъ говорилъ.

МИРА.

Симонъ. (Морщится) А отецъ вернулся?

БЕТЬКА (грустно).

Отца все не было. Мать плакала.

МИРА

(съ безпокойствомъ).

Видишь, Габай, Мина не приходилъ. Что это значитъ? Наврно, съ нимъ несчастье случилось. А ты меня успокаивалъ. Я говорила, что нужно зайти сюда.

ГАБАЙ.

Что-же мы выиграли отъ того, что я тебя послушалъ?

МИРА.

Ничего… Нтъ, выиграла. Буду ходить съ неспокойнымъ сердцемъ. (Серьезно) Вотъ несчастная жизнь, проклятая! То заболетъ кто-нибудь, то умретъ.

ГАБАЙ.

Не жалуйся, Мира. Теперь не жалуйся.

МИРА.

И не жалуюсь… Это другое…

ГАБАЙ (недовольно).

Что другое?..

МИРА.

Что-то. Не качай головой! Я открываю теб свою душу… Вотъ тамъ… на улиц идешь и тысячи шаговъ стучатъ въ твоемъ сердц. Что-то благородное душитъ тебя. Разорваться хочется. Цловать всхъ хочется. И улыбаться… Толпа сидитъ въ душ….. судьей казалась мн толпа. (Съ силой) Дла довольно! Правда! Но вдь это дло — дитя проклятой жизни…

ГАБАЙ

(перебиваетъ ее).

Ахъ, Мира…

МИРА.

Ну вотъ… Нтъ, ты подумай. Какое благородное дло можетъ быть безъ проклятой жизни? Какое? Такъ благословлять эту проклятую жизнь? А безъ нея — сиди и бейся въ окошко. Вотъ что меня мучитъ. И думаю, а нтъ ли чего-нибудь другого, кром проклятой жизни и дла? Можетъ бытъ, есть? Можетъ быть, нужно уйти въ сторону, и вдругъ откроется дверь куда-то, другая дверь… (Обрываетъ и смотритъ на него растерянно) Чего же я хочу?

ГАБАЙ.

Опять вопросы? Разв теперь время? Непонятная ты двушка, Мира, неуловимая! Благословлять проклятую жизнь. Зачмъ? Надо выйти на ровную дорогу, а тамъ мы обо всемъ подумаемъ. Дана проклятая жизнь, надо сдлать, чтобы ея не было. Это раньше всего. Уничтожимъ ее! Разв ты сегодня не видла, какъ орелъ расправляетъ крылья? Разв ты отсюда не слышишь, какъ народъ беретъ въ руки свои цпи? Вотъ правда, вотъ прекрасная правда. Она потрясаетъ меня, тебя, всхъ насъ…

МИРА

(уже увлечена).

Говори, говори! (Смотритъ на него съ восторгомъ)

ГАБАЙ

(обнимаетъ и цлуетъ ее).

Дорогая моя Мира!

МИРА (вдругъ холодно).

Нтъ, говори, говори… Почему ты всегда прерываешь себя?.. Эти слова и поцлуи! Поцлуи! Зачмъ они? Говори…. опять! Скажи: я люблю тебя? Ты цлуешь, а я спрашиваю, люблю ли я тебя? Иногда замираешь… и вдругъ что-то не нравится. У тебя тоже такъ?

ГАБАЙ.

Мн всегда нравится…

МИРА.

А мн нтъ. (Въ отчаяніи) И никогда я не полюблю? Когда ты говоришь о будущей жизни, я тоже замираю… и не нравится… въ конц. Но страшно, когда ты цлуешь. Не цлуй, когда говоришь. Къ чему это? (Обрываетъ и угрюмо) Нтъ, это не то. Почему, Габай, нтъ словъ, чтобы можно было все, все сказать? Всегда что-то остается… самое важное, самое нужное. Я цню тебя и все же мн страшно, когда ты говоришь: моя. Ты только-что сказалъ — моя. Нтъ, я не твоя… Я чья то, но не твоя!

ГАБАЙ.

Почему же не моя?

МИРА.

Вотъ этого ты не можешь понять… Не твоя! (Вдругъ страстно цлуетъ его)

ГАБАЙ.

Ничего я не понимаю.

МИРА.

Ты не можешь понять. (Шопотомъ) Зоветъ меня кто-то, что-то!.. Можетъ быть, и полюбила тебя за то, что ты… (Смется) Смло, впередъ,— рабочій народъ! Это опьяняетъ, какъ вино! (Устало) Это всмъ кружитъ голову. Всмъ голоднымъ, угнетеннымъ оно кружитъ голову, и слова рождаются, и кулаки сжимаются, а когда кругомъ оглянешься, думаешь,— хорошо, что у насъ есть такія слова, что у всхъ кулаки сжимаются. У всхъ!.. (Произноситъ это слово съ сдержаннымъ презрніемъ) А я чего хочу? Подведи меня къ окну и сбрось на улицу. (Замученнымъ голосомъ) Ну, не сердись… я люблю тебя. (Заплакала. Онъ цлуетъ ее).

БЕТЬКА

(захлопала въ ладоши).

Габай цлуетъ Миру!

ГАБАЙ.

Теб нужно взять себя въ руки. Я, право, не понимаю тебя. Зачмъ мучить себя, когда все такъ ясно. Посмотри: вотъ будущее! (Подходитъ къ окну) Смотри: идутъ наши братья. Они несутъ справедливость!

МИРА (прерываетъ его).

Жизнь кругомъ страшная, это правда, Габай. Но будущее!.. Скажи — сегодня, сейчасъ, и я отдамъ за него свою жизнь. Врь, сейчасъ бы дала замучить себя на смерть, лишь бы стало свтло, справедливо, лишь бы вс эти дома исчезли и несчастные люди пропали, лишь бы у всхъ было вволю хлба и чистая одежда. (Въ раздумьи) И въ конц это кажется скучнымъ… (Порывисто) Чего-то другого хочетъ душа… но отдала бы себя. Но… поскоре бы, поскоре бы! Вотъ змя, медвдь, дикій быкъ… Они бшеные, они опасные. Можно взять топоръ и убить ихъ… сейчасъ же.

ГАБАЙ

(нетерпливо и сейчасъ же мягко).

Сейчасъ!.. Да, сейчасъ… Взгляни на улицу! (Умоляюще) Не спрашивай теперь… Дло въ людяхъ, въ ихъ страданіяхъ, въ ихъ проклятомъ невжеств, въ проклятыхъ чувствахъ рабовъ… Надо раскрыть имъ глаза и повести ихъ. Вотъ задача! Врагъ сильный: столтіями накоплялъ онъ силу, тысячелтнія силы сидятъ въ немъ. Неизмримо страшенъ врагъ, а мы только поднимаемъ голову. Не спрашивай…

МИРА

(съ порывомъ).

Мн хочется отдать свою жизнь. Мн это кажется прекраснымъ, необыкновеннымъ. Необыкновенное хочу я сдлать. Пусть вс станутъ счастливы, а мн страдать вчно,— согласна! Всхъ освободить своей жертвой я согласна, но сейчасъ! Но чтобы не ждать, не томиться. Веди меня, укажи мн… (Габай въ отчаяніи машетъ руками) Ну, не сердись, можетъ быть, я не понимаю.

ГАБАЙ.

Ахъ, съ тобой трудно сладить. (Хочетъ взять ее за руку)

МИРА

(прячетъ свою руку, холодно).

Не надо! (Сейчасъ же горячо) Возьми, возьми!

ГАБАЙ.

Такъ идемъ…

(Входитъ Симонъ. Онъ блденъ отъ гнва. Говоритъ запыхаясь).

СИМОНЪ.

Ага, ты здсь… съ нимъ! Я зналъ, что найду тебя.

(Габай подходитъ къ Бетьк и садится возл нея на кровати).

СИМОНЪ.

А, теперь ты опять уходишь?

МИРА.

Какое теб дло?

ГАБАЙ.

Мира, идти, такъ идти. (Доносится гулъ толпы) Бетька, слышишь, что на улиц длается? То наши братья. Повтори-ка!

БЕТЬКА.

На улиц наши братья…

СИМОНЪ (съ удареніемъ).

Ты не пойдешь, Мира. Я не хочу, чтобы ты пошла. (Съ силой) Никогда не будетъ этого, если я не хочу.

МИРА (разсмялась).

Я пойду.

СИМОНЪ.

Мира!

МИРА

(полу-оборачивается).

Что теб нужно отъ меня?

СИМОНЪ

(вдругъ, тихо).

Я хочу два слова сказать теб. Только два слова,

МИРА.

Говори, но поскоре.

СИМОНЪ.

Скажи ему, чтобы онъ вышелъ. Я хочу, чтобы никто не слышалъ. Я могу только теб сказать.

МИРА (колеблется).

Габай, ступай внизъ и подожди меня у воротъ…

ГАБАЙ.

Ты знаешь, Мира… Ну, хорошо! Только не засиживайся.

(Выходитъ. Симонъ по уход Габая беретъ Миру за руку. Она вырываетъ ее. Отходитъ отъ него)

СИМОНЪ

(шопотомъ и съ мольбой).

Вотъ ты вырвала руку, а когда-то ты позволяла цловать себя. (Страстно) Радость моя, радость! Я уже не сержусь. Мы вдвоемъ…. одни.

МИРА (разсянно).

Ну, знаю! Любовь…. (Нетерпливо) Говори же, мн некогда.

СИМОНЪ.

Куда теб спшить? На улиц неспокойно. Народъ разгоняютъ силой…..

МИРА

(поворачивается, чтобы уйти).

Теб нтъ дла.

СИМОНЪ

(перерзалъ ей дорогу).

Мира! (Глухо) Вдь я вотъ такъ сдерживаю себя.

МИРА.

Можешь не сдерживать.

СИМОНЪ.

Что же ты имешь противъ меня? Какое зло я теб сдлалъ? Ты смотришь по сторонамъ, теб скучно. Но вдь я разсказываю теб о своей несчастной душ. Вспомни, сколько я перенесъ ради тебя. Вотъ ты стоишь каменная, а у меня вдь сердце сжимается отъ радости, что вижу тебя. Не смотри такъ на меня. Мн два слова нужно сказать теб.

МИРА

(съ сожалніемъ оглядываетъ его).

Ты вс слова знаешь, кром одного.

СИМОНЪ (съ жаромъ).

Зачмъ теб слова? Я люблю тебя,— это лучшія слова. Подумай, что у меня за жизнь теперь. Я здоровый. Мои руки хотятъ работы, тло ноетъ отъ бездлья, а я отъ всего отбился. Я весь ослаблъ… (Торопливо) Ты сказала мн: жди!

МИРА.

А теперь не надо больше ждать.

СИМОНЪ.

Не говори такъ… Ты сказала: жди, и я ждалъ. (Съ горечью) Вотъ и дождался. А я вдь ничего дурного не сдлалъ теб.

МИРА.

Это правда, но ты любишь меня.

СИМОНЪ.

Но разв онъ не любитъ тебя? Почему ты мн такъ отвчаешь? Вотъ только съ нимъ тебя видятъ. Помнишь, я говорилъ теб: обойдетъ тебя Габай и посмется. Покажетъ онъ себя.

МИРА.

Ты ничего не понимаешь.

СИМОНЪ.

Сердце мое понимаетъ. Я простой, это правда, но понимаю. Какъ-то само понимается. Подумай, Мира, на кого ты меня промняла. Разв онъ лучше меня? Можетъ быть, сильне? Я сильне его въ десять разъ. Я могу его вотъ такъ согнуть. Я и какъ работникъ лучше. Чмъ же онъ взялъ тебя? Вдь сегодня онъ здсь, завтра тамъ, неспокойный человкъ какой-то и безъ жалости броситъ тебя, когда ему нужно будетъ! Кому ты можешь быть дорога, какъ мн? Никому, Мира, никому, клянусь теб…

МИРА (вспыxнула).

Бросить? Я тоже могу его бросить. Разв я люблю его? Его! (Не знаетъ, какъ выразить, что чувствуетъ) Его? Вотъ плохая земля, Симонъ. Я стою на ней и вижу прекрасную землю…. Я хочу къ ней. Какъ пройти туда? Черезъ мостъ, Симонъ, черезъ мостъ.

СИМОНЪ.

Этого я не понимаю, Мира.

БЕТЬКА

(вдругъ, громко).

Габай цловалъ Миру.

СИМОНЪ

(быстро оборачивается).

Что она сказала? (Схватилъ Миру за руки) Это правда? Что же ты, Мира, со мной длаешь?

МИРА (смущенно).

Ну да, цловалъ.

СИМОНЪ.

Какъ же онъ смлъ! Ты вдь не хотла. Скажи, что ты хотла, и я пойду внизъ и убью его. Убью!.. Скажи слово — жизнь мн не дорога. Ну, скажи-же,— Цловалъ? Тебя онъ касался? (Ршительно) Ну хорошо, хорошо. Теперь я знаю, что мн нужно сдлать съ собой…

МИРА (холодно).

Ты умрешь? Тмъ лучше… Кто не можетъ, пусть умираетъ! Если бы я не могла!..

СИМОНЪ.

Теперь приду домой и расплачусь! Я увижу свои стны и расплачусь. Зачмъ я буду стоять у окна, когда нтъ Миры? Лягу спать и не скажу себ больше: завтра пройдусь по улиц, гд живетъ Мира, когда нибудь она будетъ моей женой… Свою улицу увижу и расплачусь.

МИРА.

Разв я виновата? Я жалю тебя… Нтъ, не жалю. Я какъ-то не думаю о теб. Такъ случилось… Что твое несчастье и что мое счастье? Мы вс тутъ бьемся. Я одного хочу, ты другого, каждый думаетъ о своемъ — мы рвемся куда-то… Я завидую теб, Симонъ. Теб нужна Мира,— какъ легко, если хочешь только Миру. Но мн-то что нужно? Мн-то! Да, Габай! Но вдь хочется другого, необыкновеннаго. И я недовольна, нтъ, я несчастна.

СИМОНЪ

(съ недоумніемъ и нжно).

Ты всегда была странной двушкой, Мира. Никому не понять тебя.

МИРА.

Ступай, Симонъ, домой. Ты долженъ меня забыть. У тебя есть терпніе. Заставь себя! Я совсмъ не то, что ты думаешь. Ни къ чему меня нельзя приручить,— ни къ мужу, ни къ семь, ни къ дтямъ. Въ одинъ день я все разорву и улечу. И туда полечу, и сюда полечу. (Вдругъ, серьезно) Народъ ворчитъ на улиц! Если бы ему нужна была моя жизнь! Благословила бы ихъ и поцловала бы свою смерть.

СИМОНЪ

(упавшимъ голосомъ).

Значитъ, все пропало! О Мира, какъ хорошо все-таки, что убьетъ меня не голодъ, не болзнь, не старость, а ты! Мн хочется поцловать тебя за это. Позволь мн на прощанье поцловать тебя. Я не сержусь, я покоряюсь, Мира. Ты всегда была сильнй меня, и я любилъ, что такая молоденькая вертитъ такимъ большимъ, какъ я. Я гордился… Я говорилъ себ: у меня будетъ жена съ головой. Всякій скажетъ: какая умница жена Симона. Ну, ничего, я не сержусь, я, кажется, успокоился. Дай мн обнять тебя. Посмотри на меня нжно, какъ нкогда смотрла.

МИРА.

Стань мужчиной! Стань имъ. Не можешь? Что я для цлаго человка? Не можешь? Такъ много значитъ любовь для человка?

СИМОНЪ.

Прощай, Мира. Я иду теперь домой и до вечера буду думать о теб. А потомъ? Сердце мн скажетъ, что потомъ…

МИРА.

Ты разв не чувствуешь, какъ душа моя плачетъ? Ну, что же? Можетъ быть, такъ и нужно. Можетъ быть, наступитъ другая жизнь, этого не будетъ… Или будетъ? Иди, симонъ… Иди! (Симонъ цлуетъ ее)

БЕТЬКА.

Симонъ цлуетъ Миру! (Хлопаетъ въ ладоши. Симонъ быстро уходитъ)

МИРА

(стоитъ въ раздумьи, махнула рукой).

Ну что, Бетька?

БЕТЬКА.

И Габай цловалъ тебя, и Симонъ. Это стыдно.

МИРА.

Мн, Бетька, не стыдно. Мн только больно, мн ужасно больно.

(Собирается уйти. Входятъ Габай, Нахома и Берманъ. Нахома садится на кровать. Дти ласкаются къ ней. Она ихъ отстраняетъ. Опустила голову, словно не видитъ, не знаетъ, что вокругъ нея происходитъ)

ГАБАЙ.

Ты заставила меня долго ждать, Мира. Я потерялъ терпніе.

МИРА (вздохнула).

Иду уже.

БЕРМАНЪ.

Только-что Симонъ пробжалъ мимо насъ. Совсмъ сумасшедшій… Я позвалъ его: Симонъ, Симонъ, онъ даже не оглянулся. Охъ-ой-ой! Что-то онъ мн не понравился. Какъ этотъ день, не понравился.

МИРА.

Не придетъ больше Симонъ сюда!

(Нахома подняла голову и сейчасъ же опустила ее).

ГАБАЙ

(все стоитъ у дверей. Нетерпливо).

Мира!

МИРА.

Сейчасъ, сейчасъ. (Къ Нахом) Вотъ у меня мелочь… Купишь хлба!

НАХОМА.

Что? мелочь? Ну хорошо, дай Берману.

БЕРМАНЪ.

Хлбныя заперты везд. Не до торговли теперь.

НАХОМА (устало).

Если, Мира, увидишь Мину гд-нибудь,— скажи ему… скажи ему… (Готова заплакать. Сдерживается)

БЕРМАНЪ.

Посидла бы ты дома, двушка… Берманъ говоритъ, что лучше сегодня дома посидть. Охъ-ой-ой. Что-то еще будетъ? Старые люди знаютъ, что будетъ, а молодые не видятъ. Буря пройдетъ и опять станетъ тихо, а въ домахъ будутъ плакать, не досчитаютъ всхъ. Охъ-ой-ой, жизнь наша темная. Ты послушай, что на улиц уже разсказываютъ!..

МИРА.

Пусть разсказываютъ. (Идетъ къ дверямъ. Габай вышелъ первымъ) Что тамъ за шумъ?

(Вс прислушиваются къ звукамъ идущимъ изъ корридора. Мира и Габай начинаютъ отступать въ комнату. Двое сосдей ведутъ подъ руки Мину, который безсмысленно озирается Нсколько сосдокъ сопровождаютъ ихъ. Нахома повернула голову и подозрительно всматривается).

НАХОМА.

Кто это тамъ? (Громко и испуганно) Кого это ведутъ? (Съ воплемъ) Кто это? (Дти подняли плачъ)

ПЕРВАЯ СОСДКА.

Это Мина. Его привезли сюда.

НАХОМА

(радостно вскрикиваетъ).

Мина! Мой мужъ! Дти, молчать! (Подбгаетъ къ нему и вдругъ начинаетъ отступать. Недоврчиво осматриваетъ его) Нтъ, это не мой Мина!.. Мой Мина вышелъ здоровымъ, крпкимъ. Сердитымъ вышелъ мой Мина.

(Пронзительно крикнула).

МИНА

(слабымъ голосомъ).

Свалился я, Нахома… Отъ голода!..

ВТОРАЯ СОСДКА.

Добрые люди подобрали его на улиц.

БЕРМАНЪ

(подходитъ къ нему. Подбоченился).

Что съ вами, Мина? Гд вы пропадали? Хорошихъ длъ вы натворили. Нахома, надо положить его.

НАХОМА.

Что? (Крикнула) Положить? Кого? (Къ сосдямъ) Зачмъ вы привели его сюда? Что? Мой мужъ? Какой онъ мн мужъ? У меня мужъ былъ здоровый. Ведите его туда, откуда взяли. Какъ вы смли привести сюда еще одного голоднаго. Возьмите его,— онъ мн не нуженъ. Я искала Мину, Мину!

МИНА

(тихимъ голосомъ).

Нахома, (дрожитъ) Нахомочка… Куда же ты меня гонишь? Теперь! Ослаблъ я, Нахома, пропалъ я!

МИРА (возмущенно).

Съ ума ты сошла, Нахома? (Къ сосдямъ) Положите его на кровать. Габай, есть у тебя деньги? Надо сейчасъ же затопить. (Беретъ Мину за руку) Онъ горитъ,— онъ простудился!

НАХОМА.

Простудился! Какъ же онъ смлъ придти сюда? (Къ Мин) Почему ты пришелъ? Почему, почему?

МИНА (умоляюще).

Нахомочка, жена моя, дай мн сказать. Я хотлъ придти только съ хлбомъ, я свалился…. Три дня я кусочка хлба не видлъ…. (Дрожитъ. Стучитъ зубами) Холодно мн.

НАХОМА (неумолимо).

Ничего не хочу знать… Что-же это за жизнь такая… Уходи, откуда пришелъ. (Отходитъ отъ него)

ГАБАЙ.

Перестаньте ссориться. Что вы за люди! (Беретъ его подъ руки, подводитъ къ кровати и устраиваетъ на ней) Вотъ вамъ, Берманъ, деньги. Принесите угля. Затопите. Заварите чай. (Къ сосдямъ) А вы уходите-ка отсюда. Нечего вамъ здсь смотрть.

(Сосди киваютъ головами и выходятъ).

НАХОМА.

Чай? (Подходитъ къ Мин)Чаю теб дать? А саванъ? (Къ Габаю)Что это вы задумали? Ядъ ему нужно дать! Ничего не имла отъ него въ жизни. Обманулъ онъ меня во всемъ. А что онъ мн общалъ?

МИНА (дрожитъ).

Разв можно теперь говорить со мной объ этомъ?

НАХОМА.

О чемъ можно? Скажи — о чемъ? День у меня былъ ли хорошій за эти двнадцать лтъ? Ты портился, я портилась. Голодъ, голодъ, голодъ, вотъ что я помню… Ссоры и голодъ! Ругань. Дтей рожала, дти умирали. Ругань! Голодъ! Потомъ водка. Несчастная я!… Помнишь, когда ты первый разъ пьянымъ пришелъ? Я сказала теб: теперь, Мина, мы пропали, ничто уже насъ не спасетъ, а ты смялся….

МИРА.

Оставь его, Нахома. Не мучь несчастнаго.

МИНА

(съ трудомъ произноситъ слова).

Я отъ голода сталъ пить. Врь, Нахома, что отъ этого, отъ отчаянія, клянусь!

(Хочетъ подняться и падаетъ назадъ).

НАХОМА.

Плакала я тогда. Уткнулась въ подушку и думала: прибралъ бы уже меня Богъ съ дтьми къ себ.

МИНА

(протягиваетъ къ ней руки).

Добрая жена моя, Нахома.

НАХОМА.

Зачмъ же ты пришелъ сюда? Пожаллъ бы насъ и не пришелъ. Ты намъ не нуженъ. Когда уже и руку поднялъ на меня… (Дико вскрикнула) Ты убжалъ! Ты думалъ, что побгу искать тебя, стонать буду? Стану рвать на себ волосы и кричать: гд мой дорогой Мина, гд мой хлбодатель?

МИРА.

Ты должна же перестать когда нибудь, Нахома, прошу тебя.

НАХОМА (въ опьяненіи).

Убирайся съ совтами! Я о своей жизни кричу, я о своей боли кричу, послднимъ голосомъ я кричу. Что у меня была за жизнь? Двнадцать лтъ я падала внизъ и все царапаласъ вверхъ!.. Разбивалась я, Габай! Работала, рожала, мучилась, а жизнь все криво шла. Все криво! Уйди съ совтами! Уйдите вс съ совтами. Это сокровище вамъ дорого, возьмите его съ собой, все возьмите. Возьмите дтей, все, все!… (Сбрасываетъ съ кровати дтей, подушку, одяло)

ГАБАЙ

(подбжалъ къ ней, схватилъ ее за руки).

Она съ ума сошла! Мира, помоги мн ее удержать.

НАХОМА

(въ изступленіи вырывается).

Берите все, ничего мн не нужно! (Дико всматривается. Тяжело дышетъ Взглядъ ея падаетъ на окно. Подбгаетъ къ окну и неистово стучитъ въ него) Вотъ виновникъ! Проклятый городъ, ты виноватъ въ моей жизни. Развались, разсыпься! Задуши людей въ твоихъ домахъ своими камнями! Ихъ проклинаю!… Всхъ сидящихъ въ тепл и сытыхъ — проклинаю! Властныхъ проклинаю! Холодныхъ, довольныхъ, сидящихъ на нашихъ спинахъ — проклинаю…. Ихъ жениховъ, ихъ невстъ, ихъ родильницъ!… дящій пусть подавится! Богатый пусть умретъ, гд стоитъ, лежитъ или ходитъ!

(Обрываетъ и падаетъ въ изнеможеніи. Дти окружили ее, кричатъ).

МИНА

(повернулся къ ней лицомъ. Старается сойти съ кровати и не можетъ).

Нахомочка, что съ тобой? Или ты хочешь, чтобы я сейчасъ же умеръ? Чтобы сердце мое разорвалось? Нахома, у меня темнетъ въ глазахъ!

ГАБАЙ

(бросается къ нему).

Мира, помоги ей! Мы ее сейчасъ поднимемъ. Мина, придите въ себя. Дти, не кричать! (Смотрит на Мину и на Нахому) Несчастные, несчастные люди, несчастныя жертвы. Видишь, Мира, запомни эту минуту! Напой гнвомъ свое сердце. Зажги ихъ виномъ свою ненависть и пусть она никогда не потухнетъ. Нахома проклинала,— она нашла врага…. Сердце ей сказало: вотъ онъ!…

МИРА.

Да, это онъ… (Къ Нахом) Нахома, вставай, успокойся. (Растерянно) Разв я знаю, чмъ ее утшить? Утшеніе!

(Габай помогаетъ поднять Нахому. Она приходитъ въ себя и тихо начинаетъ плакать. Ее подводятъ къ кровати и усаживаютъ на нее).

МИНА (съ тоской).

Нахомочка, дточки мои….

ГАБАЙ (къ Мир).

Утшеніе! Здсь нтъ утшенія. Оно тамъ! Мы принесемъ его… (Нахома плачетъ. Габай растроганно) Придетъ день, и мы начнемъ перелистывать книгу страданій… И тамъ мы прочтемъ о Нахом! И мы не поймемъ, мы не повримъ, было ли оно такъ!

МИРА.

Томлюсь я… О, если бы поскоре этотъ день наступилъ! Не перевернется ли міръ до того, не потухнетъ ли солнце, не превратимся ли мы въ зврей? О, если бы поскоре!

(Отчетливо слышится пніе рабочихъ. Габай подбжалъ къ окну. Мира прислушивается)

МИРА.

Меня что-то поднимаетъ. (Съ увлеченіемъ) Идемъ, идемъ!

ГАБАЙ.

Это заря! Идемъ! (Быстро уходятъ. Нахома плачетъ. Все слышится пніе рабочихъ)

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Каморка въ подвал. Стны черныя и мокрыя отъ сырости. Земляной полъ. Оконце во дворъ,— дверь напротивъ. Мебели никакой: ни стула, ни стола, ни кровати. Сбоку маленькая плита. На полу три мшка, набитыхъ соломой, на нихъ лежатъ двое дтей Нахомы, больныхъ тифомъ. Бетька забилась въ углу. Дтей сторожитъ первая нищая, старуха съ лицомъ, изрытымъ оспой. Сидитъ на полу подл больныхъ. Возл нея костыль. Вечеръ. На плит горитъ сальная свча. Больныя дти тихо стонутъ.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Тише, дточки, тише, птенчики! (Придвинулась и всматривается въ ихъ лица. Качаетъ головой) Распухли вы, посинли! (Дти опять застонали) Тише, маленькіе…

БЕТЬКА

(вдругъ вскрикнула).

Крыса, крыса…

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Гд она? Кш-кш… (Бьетъ костылемъ по земл) Чтобы васъ нечистый унесъ! И откуда он берутся?

БЕТЬКА.

Я боюсь, бабушка! Такъ я боюсь! (Плачетъ)

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Не надо бояться, двочка! Эге, что я видла въ жизни! Не боялась!

БЕТЬКА (плачетъ).

А я боюсь. Отецъ стоитъ передъ глазами. Вотъ тутъ онъ стоитъ и плачется, и мн клянется… Такъ онъ клянется, бабушка. (Плачетъ) Бабушка! Скажи мн, въ глубокую яму его положили?

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Въ глубокую, двочка, въ глубокую!

БЕТЬКА.

И теперь онъ тамъ одинъ лежитъ… одинъ! Еще вчера онъ лежалъ вотъ тутъ и такъ стоналъ, и такъ стоналъ, (плачетъ) что голова моя чуть не лопнула… Отецъ, бдный отецъ, такой молодой — и ты долженъ сегодня уже тамъ лежать…

НЕРВАЯ НИЩАЯ.

Вс тамъ будемъ, двочка! Набгаешься, натрудишься, намучаешься въ этой проклятой жизни и такъ это легко тамъ отдыхать. (Пауза) Душа пошла наверхъ… А тло? Лежитъ себ тло тихо и радуется: слава Богу, я уже по ту сторону,— перешло я мостъ.

БЕТЬКА (повторяетъ).

Слава Богу, я уже по ту сторону… Такъ онъ думаетъ? Бдный мой отецъ! И не боится? А черви?

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (къ дтямъ).

Тише, маленькіе, тише, бдненькіе. А черви? Охъ, черви!..

БЕТЬКА.

И мать еще не вернулась съ кладбища. Почему же ея нтъ, бабушка? Ты все знаешь, такъ и скажи! И о комъ плакать раньше, бабушка? Вчера отецъ умеръ, Гершеле и Нахмале умираютъ, мать ушла отца похоронитъ и еще не вернулась… Что съ нами стало, что съ нами стало! Сама я уже старуха, бабушка.

(Пауза. Двочка подползла къ Нахмале и смотритъ на него. Сильно расплакалась)

БЕТЬКА.

Нах мале мйо, Нахмале!

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Ахъ, двочка, двочка! Что же она оставила меня смотрть ваше горе?

БЕТЬКА.

Нахмале мой, Гершеле мой, и плакать уже не могу надъ вами. Слезъ у меня нтъ и голоса нтъ. (Заломила ручки, хрустнула пальчиками) Прибери уже всхъ насъ къ себ, Богъ добрый! Добрый Богъ, я прошу тебя, къ отцу возьми насъ всхъ. (Согнулась вдвое и вздрагиваетъ отъ рыданій)

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Не запомню я такого года, охъ, не запомню! Не плачь, двочка, не плачь! Тутъ вдь у меня сердце! Не кусокъ дерева, сердце тутъ лежитъ…

(Дти протяжно стонутъ. Входятъ, крадучись, вторая и третья нищія. Вторая одта въ мужское въ заплатахъ и въ дырьяхъ пальто. Босая. Голова ея повязана цвтнымъ платкомъ. Третья очень худая, съ желтымъ восковымъ лицомъ. зловщимъ. Глаза возбужденные, горящіе. Фигура скрыта подъ тряпьемъ)

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (обернувшись).

Кто это тамъ? Вы, Нахома?

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ.

Какая Нахома? Не знаю я Нахомы.

БЕТЬКА (испуганно).

Что имъ нужно, бабушка?

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Это сосдки со двора.

ВТОРАЯ НИЩАЯ.

Что же меня не надо пожалть? Вдь этого нельзя перенести. Зачмъ они воютъ? Дайте имъ что-нибудь, чтобы не кричали.

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ.

Они воютъ прямо въ мозгъ. Мы зашли сказать вамъ, чтобы они замолчали. Иголки они втыкаютъ въ мозгъ своими голосами.

ВТОРАЯ НИЩАЯ

(къ третьей нищей).

Дайте мн сказать имъ…

БЕТЬКА (съ крикомъ).

Бабушка, я ихъ боюсь!

ВТОРАЯ НИЩАЯ.

Не надо бояться, чего бояться? Но и чужое сердце нужно пожалть. Я живу рядомъ… Тамъ воютъ, здсь воютъ! Когда же конецъ?

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ.

Есть у васъ хлбъ или мясо, или что-нибудь? Такъ дайте мн перекусить. Я два дня не ла. Два дня.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Ничего у меня нтъ! Откуда? Вотъ дти больныя, а я должна ихъ стеречь…

ВТОРАЯ НИЩАЯ.

Больныя? А гд здоровые? Мучиться,— такъ пусть дадутъ силъ. Или загнали бы насъ всхъ въ сарай и перебили сразу. А то голодъ вчера, голодъ сегодня, голодъ завтра, и воютъ! Къ чему это?

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (сочувственно).

Да, къ чему это?

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ

(нюхаетъ воздухъ).

Куда ни пойду, везд пахнетъ хлбомъ, говядиной…

ВТОРАЯ НИЩАЯ (недовольно).

Вотъ когда вы начинаете о говядин говорить, я сержусь. Человкъ вдь пахнетъ мясомъ. И хочется… хочется вцпиться зубами въ чью нибудь руку… въ мясо!..

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Богъ съ вами! Такихъ словъ еще не слыхала.

ВТОРАЯ НИЩАЯ

(измученнымъ голосомъ).

Что — Богъ съ вами? Голова уже не въ порядк! И тутъ воютъ, и тамъ воютъ… Мутится въ голов. Сидишь — мутится, и стоишь — мутится… Въ глазахъ что-то прыгаетъ… отъ голода.

БЕТЬКА

(вдругъ, съ крикомъ).

Бабушка, бабушка! (Прячется у нея на рукахъ)

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Вы заговариваетесь! Вотъ тоже скажу: вы пугаете ребенка, а я боюсь васъ. Посмотрите, что тутъ длается, и уйдите. Хозяинъ вчера умеръ, два мальчика умираютъ голодной смертью… уходите отсюда.

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ (упрямо).

Пусть не воютъ, и я уйду.

ВТОРАЯ НИЩАЯ.

Во двор тоже умираютъ. И носятъ ихъ, носятъ! Всю недлю выносятъ мертвецовъ… Тутъ воютъ! Куда же дваться? Вырвала бы свои глаза, отрзала бы уши, а я сама хочу кушать. Какъ зовутъ ихъ мать? (Указываетъ на дтей)

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Нахома. Вотъ тоже забота. Ушла похоронить мужа и еще не вернулась.

БЕТЬКА.

Кто-то идетъ, кажется.

(Вс прислушиваются).

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Нтъ, никого!

ВТОРАЯ НИЩАЯ.

Что я вамъ хотла сказать? (Вспоминаетъ) Хотла сказать вамъ, что не могу слушать, какъ они воютъ… Нтъ, хотла сказать вамъ, что хочу кушать… Нтъ, хотла сказать вамъ, что плачу и врю! Вотъ это самое главное…

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Теперь вы хорошо говорите. Придетъ же конецъ нашимъ мученіямъ. Не сегодня, такъ завтра.

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ (мрачно).

Конецъ будетъ!… Перемремъ вс съ голода, вотъ какой конецъ будетъ.

(Дти застонали).

ВТОРАЯ НИЩАЯ.

Упросите ихъ, пусть не кричатъ. Не перенести мн этого.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ

(придвинулась къ дтямъ и заглядываетъ имъ въ глаза).

Тише, бдненькіе! Ахъ, козленочки, козленочки.

БЕТЬКА (прислушивается).

Бабушка, кто-то открываетъ дверь! Это мать! (Бжитъ къ дверямъ) Нтъ, это Берманъ. Берманъ! (Бросается ему на шею) Гд моя мать? Берманъ! (Плачетъ)

БЕРМАНЪ

(держитъ мшочекъ въ рукахъ. Цлуетъ Бетьку).

Не вернулась! Придетъ твоя мать, охъ-ой-ой. Не плачь! (Оглядываетъ комнату и вздыхаетъ) И отцу хорошо, не плачь, хорошо ему. Возл трона Его стоитъ и тепло ему, и не голоденъ! (Подходитъ къ больнымъ дтямъ, оглядываетъ ихъ и качаетъ головой) Радуется Мина теперь и проситъ: помоги, Господи, моей Нахом и моимъ дтямъ на земл. И поможетъ, и поможетъ, охъ-ой-ой. (Раскрываетъ мшочекъ и достаетъ оттуда хлбъ) А вотъ что я выпросилъ у добрыхъ. Денегъ не даютъ, а хлбъ выпросилъ.

БЕТЬКА.

Я сяду возл васъ, Берманъ. (Садятся на полу, Бетька стъ и вздыхаетъ)

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ (стремительно).

Дайте мн кусокъ хлба. Дайте, не то вырву его у васъ. (Берманъ даетъ ей. Она быстро глотаетъ) Вкусно! Еще есть хлбъ въ город? А мн, куда ни приходила, кого ни просила, везд отказывали. Два дня уже въ город не была. Что тамъ? Дайте еще.

ВТОРАЯ НИЩАЯ.

Будьте добрымъ и мн кусочекъ удлите.

БЕРМАНЪ.

А? (Роется въ мшочк и даетъ обимъ. Он жадно дятъ. Предлагаетъ и первой) Въ город? Стоитъ городъ какъ ни въ чемъ не бывало. (Сталъ на четверенькахъ и заглядываетъ больнымъ дтямъ въ глаза. Суетъ имъ хлбъ въ ротъ. Они стонутъ) Пропали и эти, охъ-ой-ой!

ВТОРАЯ НИЩАЯ.

Дайте еще кусочекъ. На томъ свт сосчитаемся. (стъ съ наслажденіемъ. Отрываетъ куски и бросаетъ ихъ въ ротъ)

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ.

Еще кусочекъ, старичокъ. Ну, ну, что же въ город?

БЕРМАНЪ (бормочетъ).

Вамъ быка подай и его вы скушаете. (Даетъ имъ и самъ жуетъ) Что? ничего! Вотъ Берманъ нищенствуетъ теперь, хорошо это? Былъ купцомъ, сдлался нищимъ, охъ-ой-ой! И много Бермановъ теперь ходятъ по городу съ мшочками въ рукахъ. Вотъ что теперь въ город. Если бы не въ землю шелъ, охъ-ой-ой, сказалъ бы: пропади этотъ міръ. Добрымъ голосомъ сказалъ бы!

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Теперь вс такъ говорятъ…

БЕРМАНЪ.

Женщины! (Жуетъ. Оживляется) Женщины! Что вы понимаете? Вы видли, какъ собаки грызутся изъ-за кости? Такъ это пустяки. Слышите, Берманъ говоритъ, что это пустяки. Сегодня, когда хоронили нашего Мину и другихъ несчастныхъ, на кладбищ былъ вой… Нахома лежала на земл и билась, какъ въ черной болзни, землю она грызла. Я говорю, это пустяки. Что смерть? Добро — теперь смерть! Живые ходятъ и кричатъ и спрашиваютъ: гд моя смерть? Вотъ что говоритъ народъ. Ну ничего! Можетъ быть, слышали, какъ недавно кричалъ народъ, когда его избивали на улиц? И даже этотъ крикъ пустяки! Вотъ что длается въ город.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (въ ужас).

Дорогой Богъ, пожалй уже насъ!

БЕТЬКА (вмшивается).

А что Мира подлываетъ, Берманъ, а Габай?

БЕРМАНЪ.

Тише, Бетька! Стны уши имютъ… Тшш! Не спрашивай о нихъ.

БЕТЬКА.

Они все тамъ?

БЕРМАНЪ.

Тшш, ахъ-ой-ой, тшш!

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ

(боле добрымъ голосомъ).

Еще кусочекъ, хорошій человкъ, и я ваши ноги поцлую.

ВТОРАЯ НИЩАЯ.

Почему нельзя говорить? Кто такая Мира?

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Не спрашивайте! Это имя нужно забыть.

БЕРМАНЪ

(старается перемнить разговоръ).

Почему никто не понимаетъ? Я простой человкъ и говорю, что никто ничего не понимаетъ. Вотъ что я говорю.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Ничего не понимаю.

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ.

Ну, объясните. По васъ вижу, что вы хорошій старичокъ. Теперь я сыта и послушаю.

БЕРМАНЪ.

Ну хорошо, женщина. Воть спрошу васъ, что значитъ этотъ голодъ? Такого голода не было и вдругъ такой голодъ. А? (Пауза. Женщины выжидательно смотрятъ на него) Охъ-ой-ой! Вотъ я иду въ пол ночью… Берманъ идетъ. И думаю: Господи, все ночь, все ночь… Докол? Охъ-ой-ой! И вдругъ гд-то огонь.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (съ благоговніемъ).

Огонь! Ну дальше, Берманъ.

БЕРМАНЪ.

Вотъ это нужно понять. Что свтитъ больше, чмъ измученное сердце? Ни звзда, ни огонь, ни солнце! Женщины,— голодъ! Женщины, женщины! Высунемъ голову изъ окна. Что мы слышимъ? Плачъ? Больше! Стонъ? Еще больше! Вой? А еще, еще? Вслушайтесь, хорошенько вслушайтесь. Добро идетъ оттуда, миръ идетъ оттуда… Ага, вотъ что я говорю.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (съ трепетомъ).

Я что-то слышу. Я давно слышу.

БЕРМАНЪ.

Что длалось мсяцъ тому назадъ? Тшш… Били, рубили, лошадьми топтали! Ага! А какъ цыпленочекъ изъ яйца выходитъ? Ага! Голодъ рождаетъ гнвъ, и гнвъ рождаетъ миръ.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (словно догадалась).

Богатые помирятся съ бдными?

БЕРМАНЪ.

Вотъ это и будетъ…

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ (возбужденно).

Никогда, никогда! Скоре на этихъ ладоняхъ волосы выростутъ.

БЕРМАНЪ.

Вотъ это то будетъ! Помирятся люди…. Былъ человкъ Симонъ и повсился съ горя. Охъ-ой-ой! На моихъ глазахъ плакалъ этотъ человкъ! И кто видлъ эти слезы, знаетъ ихъ вкусъ. А зачмъ? Подождалъ бы и примирились. Потому что помирятся люди, наврно помирятся, охъ-ой-ой. (Вдругъ) Кто это тамъ?

БЕТЬКА

(съ крикомъ вскакиваетъ).

Мать! Я чувствую, что это моя мать!

(Бжитъ къ дверямъ. Нахома входитъ быстро и сталкивается съ Бетькой. Замтивъ у себя чужихъ, останавливается въ изумленіи. На ея лиц мелькаетъ выраженіе досады, которое сейчасъ же смняется гнвомъ. Въ рукахъ у нея узелокъ)

БЕТЬКА

(съ радостнымъ крикомъ).

Мать, дорогая мать! (Обнимаетъ ее)

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Гд вы были такъ поздно? Разв вы оставили здоровыхъ дтей?

БЕТЬКА (плачетъ).

Одна ты вернулась.

БЕРМАНЪ.

Пришелъ васъ провдать, Нахома, а вы… Охъ-ой-ой!

(Нахома молча кладетъ узелокъ на плит. Развязала шаль. Повернулась и упорнымъ взглядомъ оглядываетъ присутствующихъ)

НАХОМА (сердито).

Зачмъ вы собрались здсь? Разв мн нуженъ кто-нибудь? Дти, молчать!

ВТОРАЯ НИЩАЯ (уступчиво).

Мы уже уходимъ. Мы знаемъ ваше несчастье. (Къ третьей) Идете?

ТРЕТЬЯ НИЩАЯ.

Еще надо спрашивать. (Не торопясь выходятъ)

Нахома (нетерпливо).

Вс уйдите. Кто призвалъ васъ?

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (испуганно).

Что съ вами, Нахома?

НАХОМА.

Я знаю, что со мною. Я знаю! (Подходитъ къ больнымъ дтямъ. Чуть застонала) Умираютъ! (Опять застонала) Умираютъ! Ну хорошо,— еще лучше!

БЕРМАНЪ (осторожно).

Не узнаю васъ, Нахома! Слова ваши пугаютъ.

Нахома (съ досадой).

Что вы понимаете? Перестаньте, Берманъ… Вы — хорошій старикъ, только перестаньте. Знаете, гд я была? Не знаете? Что ршила? Тоже не знаете! Сказать вамъ? Такъ я и скажу. Ну уходите, уходите скоре. Я тащилась по городу! Вотъ что я купила. (Показываетъ на узелокъ) Бжала я, бжала… И у оконъ богатыхъ стояла и… (Обрываетъ)

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Какъ же уйти отсюда? Дорогая, я васъ не оставлю.

НАХОМА.

Что? Кто сметъ мшаться? Кто посметъ… Должна сдлать людямъ добро и сдлаю. Или вы мн жизнь дали? Или вы, Берманъ? Что же вамъ за дло?

БЕТЬКА (къ матери).

Что ты говоришь? Какъ ты говоришь! (Ломаетъ пальчики отъ страха)

НАХОМА.

Молчи, Бетька. Надо людямъ помочь! Пришла минута, когда имъ можно помочь. Молчите, Берманъ. Вы должны теперь молчать и не мшать. Что-то должно случиться. (Смотритъ прямо передъ собой) Нтъ Мины! (Оглядывается и нжнымъ голосомъ зоветъ) Мина, Мина! Нтъ, нтъ, Берманъ, не жалко, не плачу. Слезынки не пролью. Какъ комочекъ желза мое сердце.

БЕРМАНЪ (тихо).

Я принесъ вамъ хлбъ, Нахома. Съ утра вы не ли,— покушайте.

НАХОМА.

Хлбъ… (Серьезно) Завтра у всхъ будетъ хлбъ. Ужаснутся люди и дадутъ всмъ хлба… Вотъ Мина спросилъ бы: отчего ты такъ поздно пришла, Нахома? А я отвтила бы: это оттого, Мина, что я искала правду. (Серьезно) Нашла Нахома правду.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (уступчиво).

Ну хорошо, но вы больны, дорогая. Отдохнуть вамъ нужно.

НАХОМА

(съ удивленіемъ).

А вы еще здсь? Уходите-же… Какъ васъ упросить? Словами, слезами? Я должна съ дтьми остаться. И поплакать…. и поплакать!

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (къ Берману).

Она въ отчаяніи. Богъ знаетъ, что она задумала.

БЕРМАНЪ.

Охъ-ой-ой! (Не знаетъ, на что ршиться)

НАХОМА.

Ну что же вы стоите? Зачмъ? Что у васъ есть теперь? Было немного хорошаго, какъ въ бдеой лавочк, да вышло.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ (ршительно).

Я останусь съ вами. Не могу я уйти.

НАХОМА.

Такъ я возьму васъ за плечи и выброшу. Не мучьте меня. Ничего со мной не будетъ, не бойтесь.

ПЕРВАЯ НИЩАЯ.

Если вы гоните меня… (Поднимается съ пола и достаетъ костыль) Послушать васъ послушаю… Только помните.

НАХОМА (оживленно).

Хорошо, хорошо. Идите съ Богомъ.

НИЩАЯ (заковыляла).

Спокойной ночи. (Выходитъ)

НАХОМА (къ Берману).

А вы? Идите же.

БЕРМАНЪ.

Таки пора мн пойти домой, но что-то сердце не велитъ оставить васъ.

НАХОМА (нжно).

Берманъ! Хорошій Берманъ, добрый Берманъ… И вамъ нужно уйти. Разв я шучу съ вами? Разв я маленькая? Если бы вы знали, что будетъ завтра. Но молчу, молчу… Я хочу одна съ дтьми остаться, расцловать ихъ косточки и хорошо поплакать. (Хочетъ заплакать, но удерживается) Вы видите мою судьбу? Посмотрите, на чемъ мы спимъ, даже приссть негд. И тутъ на земл онъ мучился весь мсяцъ. Вы иногда приходили. Что видли, что знаете! А помните, какъ хозяинъ выбросилъ меня на улицу съ больнымъ мужемъ, съ больными дтьми? Помните? И до сихъ поръ мы медленно умирали. Значитъ, все собралось для этого. (Обрываетъ) Не будемъ говорить, Берманъ! Сердце мое распухло, и все-таки я довольна…

БЕРМАНЪ.

Охъ-ой-ой.

НАХОМА.

Такъ вы теперь уходите. Что вамъ тутъ смотрть?

БЕРМАНЪ.

Я такъ привязался къ вамъ, Нахома. Честное слово Бермана, я привязался. Я даже могу въ огонь пойти, если вамъ нужно. Я жалю васъ. Дтей жалю. Можетъ быть, еще могу пригодиться вамъ? Не прогоняйте старика.

НАХОМА.

Нтъ, Берманъ, только я могу пригодиться людямъ. Вы — хорошій, только уходите. Не смягчайте меня. Ступайте, ступайте. Я съ дтьми о Мин поговорю и поплачу. Ахъ, Берманъ, Берманъ! (Страстно плачетъ)

БЕРМАНЪ.

Вотъ этого не нужно, охъ-ой-ой! Ну, я пойду. Что мн здсь длать? Смотрть на горе? Это не весело, больно это! Смотрть на слезы? Охъ-ой-ой. Спокойной ночи Нахома, спокойной ночи, дти! (Подходитъ къ нимъ и цлуетъ ихъ)

НАХОМА

(опять нетерпливо).

Ну, ступайте уже, ступайте.

(Берманъ уходитъ. Нахома провожаетъ Бермана взглядомъ. Какъ только онъ скрылся, она подбгаетъ къ Бетьк, обнимаетъ ее и крпко цлуетъ. Не выпускаетъ ее и рыдаетъ. Потомъ съ усиліемъ подходитъ къ больнымъ дтямъ и склоняется къ нимъ. Стонетъ и сдерживаетъ рыданія)

БЕТЬКА.

Не плачь, мать. Прошу тебя. Ты не слушаешь? Что же съ нами будетъ?

НАХОМА

(обращается къ больнымъ).

Косточки мои дорогія! (Плачетъ) Невинные мои! Распухшія, молодыя косточки!

(Обнимаетъ ихъ. Бетька стоитъ въ сторон и плачетъ. Скрипнула дверь. Нахома быстро поднялась. Входитъ Семъ)

НАХОМА.

Это вы, дядя? Зачмъ вы пришли?

СЕМЪ.

Нельзя къ теб и придти? Если не у тебя живу, такъ нельзя навстить тебя?

НАХОМА (нетерпливо).

Не теперь, дядя. (Достаетъ изъ кармана тряпки и разворачиваетъ ихъ)

СЕМЪ.

Не понимаю я тебя, Нахома. (Вглядывается въ нее) У тебя нездоровые глаза. (Качаетъ головой) Что это у тебя въ рукахъ? Тряпки?

НАХОМА (равнодушно).

Да. (Вдругъ) Бетька!

БЕТЬКА.

Что, мать?

НАХОМА.

Ложись спать. Уже поздно.

БЕТЬКА.

Я не хочу еще спать. Можетъ быть, Давидъ придетъ ночевать.

НАХОМА.

Онъ не придетъ. Ложись, говорю теб. (Бетька ложится на полу подл дтей)

СЕМЪ

(взглянулъ на больныхъ и отошелъ отъ нихъ).

Я сегодня получилъ поклонъ… отъ Миры.

НАХОМА (равнодушно).

Отъ Миры? (Мнетъ тряпки) Ну, что она?

СЕМЪ.

Она уже поправилась. Зажили раны! Велла теб кланяться, и чтобы ты не боялась.

НАХОМА.

Я не боюсь. Не думаю о ней. Она хотла, пусть расплачивается! Не жалю я ее!

СЕМЪ.

Это не можетъ быть.

НАХОМА (съ мольбой).

Васъ тоже просить нужно? Вы вдь видите?… (Замтила молитвенникъ въ его рукахъ и разсердилась) Все вы съ молитвенникомъ, дядя? Это меня сердитъ. Такъ хорошо кругомъ, что только благодарить нужно, только кланяться.

СЕМЪ.

Только!

НАXОМА

(вдругъ, откровенно).

Я мн вдь, дядя, скучно безъ Мины! Помните, дядя, его, когда ему книжку вернули? Здоровый онъ былъ! Помните, дядя, что онъ сказалъ? И какъ скоро онъ умеръ. Сгорлъ онъ. А на лиц у него тогда не было написано… Но вы велли молиться. И сколько уже съ тхъ поръ умерло людей отъ этого проклятаго голода, а вы все молились. Пролетаютъ замученные надъ вашей головой, какъ птицы, а вы ихъ не видите. Дядя, дядя! (Склоняется головой къ его плечу) Шесть человкъ носитъ Мина и каждый виситъ на его жилахъ,— вотъ что онъ говорилъ. А у меня даже сердце не екнуло. Почему? Молчало мое сердце, а мн съ нимъ прощаться нужно было. Мн нужно было обнять его, прижать къ себ и держать бы такъ до вчерашняго дня. Нтъ, не придетъ уже Мина пьяный, а я въ отчаяніи не скажу больше: опять выпилъ Мина, погубилъ ты себя, Мина.

(Сдерживаетъ слезы)

СЕМЪ.

Если нужно, Нахома, то Онъ сильную руку, слышишь, вотъ такую сильную, большую руку простираетъ червю, который съ дерева упалъ, не гнушается и ведетъ его.

НАХОМА.

А почему же Онъ насъ не поддержалъ? Разв мы вс вмст были слабе одного червя? Разв мы вмст молили не громче одного червя?

СЕМЪ (сурово).

Нтъ и нтъ! Вы возставали!

НАХОМА (покорно).

Когда вы такъ со мной говорите, дядя, я чувствую себя недостойной. Я смягчаюсь. Что-то тихое проходитъ въ душ, смиренное я чувствую, и хочется стать на колни, сложить руки вотъ такъ и опустить голову. Дрожь проходитъ по тлу. И готова страдать, дядя, сколько только вмститъ душа моя, тло мое…

СЕМЪ.

Что ты задумала, Нахома? А, Нахома? (Подходитъ къ ней и пытливо смотритъ ей въ глаза. Она отворачивается) Ага, не можешь?

НАХОМА.

Ну, а отчаяніе, а страданіе? А куда я пойду завтра съ моими дтьми? Вдь умри, никто не дастъ намъ хлба. Но вдь это, дядя, только первый вопросъ, только первый! Вдь мы, дядя, передъ желзной стной стоимъ! Подумайте, дядя. Мать и трое дтей, и она безумно любитъ своихъ дтей! Зачмъ имъ вырости? Соками своими, слезами и кровью вскормила ихъ,— для кого? Посмотрите на этихъ двухъ, зачмъ же имъ жить? И вдь это только еще первый вопросъ, только первый…

СЕМЪ (испуганно).

Нахома! Я читаю въ твоихъ глазахъ, Нахома. Посмотри на своихъ больныхъ, испуганныхъ. Или они не достойны твоего состраданія?

НАХОМА.

Простой, непонимающій вы человкъ, дядя.

СЕМЪ (съ волненіемъ).

Жизнь подаренную надо беречь. Надо, я говорю теб, надо… Задави свой вопль. Кто-то смотритъ на тебя, Нахома. Подними голову…

НАХОМА (раздраженно).

Не хочу смотрть! Ненавижу!

СЕМЪ (въ гнв).

Не обижай Бога! Вотъ этими руками я задушу тебя за Его имя. Молчи, Нахома, молчи, ослпленная. Возьми свое сердце въ руки и скажи, какъ созданіе Его: Господи, люблю Тебя! Несправедливость люблю Твою, ибо она справедливость, жестокость люблю Твою! Люблю Твою правду, мн непонятную, и все, что кажется Твоей ложью. Всего люблю Тебя и въ добромъ, и въ зломъ. Длай со мной, что хочешь, ибо врю въ Твои пути.

НАХОМА.

Дядя! (Со стономъ) Дядя!

СЕМЪ (твердо).

Врю въ Твои пути, такъ скажи.

НАХОМА.

Но вдь этого не должно быть! Дядя, людямъ нужна жертва! Не должно этого быть…

СЕМЪ (непреклонно).

Все должно быть, что есть на земл.

НАХОМА.

Я откушу свои пальцы отъ гнва. Камень поставьте вмсто себя, и я обниму его. Еще вы не содрогнулись?

СЕМЪ.

Это Его дла… Разв твое сердце не говоритъ теб, что везд Онъ…

НАХОМА (возмущенно).

Тяжело васъ слушать! Нтъ, дядя. Громъ нужно бросить на землю, чтобы этого не было больше! Нтъ такого закона, чтобы тьмы людей погибали. Дядя, такого закона нтъ. Только это нужно сказать. Сказать громко, сказать страшно. Вотъ послдній вопросъ. (Взволнованно) Кто виновникъ нашей жизни? (Указываетъ черезъ окно на городъ) Они! Они должны объ этомъ узнать… Завтра они опомнятся… Четыре трупа я брошу на ихъ головы. Богатые, сытые, сильные,— опомнитесь! И они содрогнутся… Четыре трупа я брошу на ихъ праздники, на ихъ пиры, на ихъ свадьбы, четыре грома я брошу среди ликованій и радости. Пусть жертва моя закричитъ: куда же идете, люди? Куда? Или можетъ быть радостью упиваться чужой кровью, или можетъ быть сладостью чужое страданіе? Или можно сть, когда тьмы голодаютъ? Или можно жить, когда другіе страдаютъ? плясать, когда тьмы рыдаютъ? Дядя! Четыре трупа я брошу въ сердце этого проклятаго города. Четыре… Мы погибнемъ, но дойдетъ наша жертва, дойдетъ. Они содрогнутся и опомнятся. Они скажутъ: откуда этотъ громъ, и оглянутся. Они спросятъ, откуда этотъ громъ? и прислушаются. И пойдутъ къ замученнымъ, обезсиленнымъ…

СЕМЪ (въ отчаяніи).

Нахома! Не смй! Я выйду на улицу и стану кричать: народъ, ступайте къ Нахом. Преступленіе хочетъ совершить Нахома.

НАХОМА (просто).

Вс, что чувствуютъ сердце человка, скажутъ: съ радостью и блаженствомъ она хочетъ отдать себя и своихъ дтей ради другихъ!..

СЕМЪ.

Дитя мое, дитя мое! (Протягиваетъ ей молитвенникъ) Возьми эту книгу и читай ее. Читай ее… Какъ палка въ трудномъ пути и какъ свтъ въ темнот она. Возьми ее! Я вижу,— горнило отчаянія проходитъ твоя душа. Возьми теперь эту книгу…

НАХОМА

(ее охватываетъ гнвъ. Вырываетъ книгу у него изъ рукъ и бросаетъ на полъ).

Вотъ мсто этой книг. Вотъ гд! Въ насмшку она намъ дана. Ложь, развратъ несетъ эта книга. Проклятіе нашей жизни, вотъ что въ этой книг…

СЕМЪ

(борется съ ней и поднимаетъ молитвенникъ).

Дитя мое,— Онъ проститъ. Вотъ насупилъ Онъ бровь, какъ я, и сейчасъ же разгладилось лицо Его. Онъ знаетъ страданіе. На ладонь положилъ его и взвшиваетъ…

НАХОМА.

А съ Нимъ я поговорю. Я иду къ Нему съ дтьми. И — если Онъ есть, но — если Онъ только существуетъ… Слушайте, дядя! Я возьму своихъ дтей и выдвину ихъ впередъ… Возьму своего несчастнаго Мину, подведу еще ближе къ Нему и скажу: посмотри, Господь, близко дла Твоихъ рукъ. И Мина заплачетъ, и дти заплачутъ, а я въ глаза Ему буду смотрть и глаза мои будутъ тихо кричать: вотъ, Господь, дла Твоихъ рукъ. И Онъ отвернется. Не выдержитъ Онъ слезъ невинныхъ вблизи, и тогда я спрошу Его: почему, Господь, когда я полюбила одного, Ты убилъ его и далъ мн Мину нелюбимаго и заставилъ выйти за него? Вотъ, Іегова, страданіе мое первое.

СЕМЪ

(съ порывомъ перебиваетъ ее).

Нтъ, нтъ, не такъ…

НАХОМА

(длаетъ движеніе рукой).

Почему Ты требуешь справедливости отъ слабыхъ, а Самъ, сильный, длаешь хуже худшаго, зле злйшаго? Вотъ жалоба моя первая! — чмъ Ты оправдаешь мое страданіе? Теб ли оно нужно было, когда Ты всмъ и каждому, направо и налво говоришь: Я — благо. Или Твое благо должно купаться въ страданіяхъ невинныхъ, такъ какое же это благо? И зачмъ Теб людское мученіе? Теб ли, Господь, сидть на трон изъ страданій, Теб ли нужна подставка изъ слезъ для ногъ? И вотъ направо и налво мы слышимъ про Тебя: Онъ добро, Онъ совершенство, какъ слышимъ мы лесть богатымъ и сильнымъ, когда и дла ихъ и помыслы — жестокость…

СЕМЪ

(съ гнвомъ перебиваетъ ее).

Закрой свой проклятый ротъ, безумная!

НАХОМА.

Слушайте, дядя, я спрошу Его во второй разъ. Почему Ты далъ мн мужа и сдлалъ его пьяницей? Отъ горя онъ сталъ пьяницей! Былъ неудачникомъ, строптивымъ, а Ты вдь могъ его сдлать добрымъ работникомъ! И вотъ мы всегда голодали, какъ будто голодъ былъ лучшимъ кушаньемъ, а Ты изъ любви далъ намъ его полные амбары. Вотъ жалоба моя вторая. Отвчай, почему? Почему мы жили въ грязи,— спрошу Его въ третій разъ,— болли, скорбли, и рядомъ съ нами жили тьмы въ грязи, болли, скорбли, и вс мы плакали ежедневно, ежедневно тщетно молили Тебя, когда тутъ же есть любимцы Твои, которые не знаютъ, куда хлбъ свой двать, что длать съ довольствомъ, съ здоровьемъ? Почему ежечасно, ежеминутно Ты давалъ намъ чувствовать только свою жестокость, свою злость, и мы спрашивали себя: что же это за Богъ, что же это за жизнь? — а Ты никогда не давалъ отвта, будто ни одна наша слеза къ Теб не дошла, будто ни одинъ крикъ всхъ тысячъ не дошелъ къ Теб? Или Твои уши открыты только для избранныхъ, только для сильныхъ? Такъ какой же Ты Богъ, какъ можешь Ты требовать праведной жизни, смиренія, благословенія своихъ длъ? Трижды жестокій содрогнулся бы, глядя на насъ. Ужаснулся ли Ты когда-нибудь, заплакалъ ли Ты хоть разъ надъ своими людьми?

СЕМЪ.

Я сейчасъ теб отвчу. Дай мн сказать теб, Нахома…

НАХОМА

(не слушаетъ его).

И вотъ вс годы моей жизни я видла только одну несправедливость Твою, только одну несправедливость видли мы и изо всхъ силъ старались не длать такъ, какъ Ты. Оцнилъ ли Ты это? Сказалъ ли Ты себ: такъ конецъ же страданіямъ этихъ слабыхъ,— освобожу людей. Нтъ, нтъ и нтъ! Потшался Ты надъ нами, и игралъ нашимъ горемъ и слезами, и день и ночь придумывалъ, что бы еще горькаго дать испить слабымъ? Посмотри же теперь внимательно, если не зналъ, земнымъ глазомъ на дла своихъ рукъ. Посмотри и устыдись! Я отдала свою жизнь и жизнь своихъ дтей, чтобы явиться сюда и потребовать отчета у Тебя. Что Ты длаешь, Господи? Оправдай Себя, оправдайся передъ нами, отвчай. Вка идутъ, несправедливость Твоя ростетъ съ вками,— люди уже не въ силахъ страдать. Ты отвернулся!.. Такъ отчего же Ты мучилъ? Зачмъ держалъ тьмы въ заблужденіи? Разв не могли мы силой своей побдить силу, взять власть и уничтожить зло? Несчастный обманщикъ же Ты! Сто разъ брось меня въ адъ свой,— душа моя не сдастся. Не простятъ Теб люди Твоего обмана… (Обезсилла. Садится на полъ у стны и сурово смотритъ на Сема)

СЕМЪ

(повернулся къ ней).

Проклясть тебя,— это не отвтъ, но было бы лучшимъ отвтомъ. Отчаяніе ослпило тебя. Взять бы камень и раздавить тебя… Кто можетъ желать, чтобы низъ дома лежалъ наверху, а крыша его подъ землей? (Съ презрніемъ) Человкъ! Кто можетъ просить, чтобы огонь охлаждалъ, а ледъ зажигалъ? Человкъ! И вотъ уже отвтъ. Вдь Онъ знаетъ, и Онъ не сдлалъ. Низъ дома лежитъ подъ землей, а крыша кладется сверху, такъ должно быть и иначе не можетъ быть. Какъ алмазъ сверкаетъ, такъ и правда сіяетъ здсь. Домъ,— вотъ его строеніе. Книга,— вотъ его пути. Камни жмутъ другъ друга, но кто спрашиваетъ о страданіи камня, когда зданіе нужно? (Съ презрніемъ) Человкъ! И что это за зданіе? Весь міръ! Крыша его тянется вверхъ къ Нему, но и низъ тянется вверхъ къ Нему, а кто скажетъ гд верхъ, гд низъ? Вотъ это нужно понять! Или хлбъ и солнце — все, что нужно человку? Нтъ и нтъ. Гд же отвтъ? (Показываетъ на молитвенникъ) Вотъ онъ, здсь отвтъ! Сюда смотри, ее читай. Что муки страданій и непониманіе и слезы передъ сладостью этой книги? Въ каждомъ слов ея — вдь царство царствъ! Въ каждой букв — блаженство блаженствъ… Или теб дорогъ тлнъ? Или хочешь золота? Такъ зачмъ къ Нему идешь? Зачмъ спрашиваешь? Молчанія Онъ хочетъ и любви! Покорности Онъ хочетъ и любви. Смиренія Онъ хочетъ… Дитя мое! Нахома! (Растроганный) Смотри!.. Вотъ вверху стоитъ Онъ и смотритъ на дла своихъ рукъ. Смотритъ онъ на шествіе своихъ людей къ Нему. И отмчаетъ однихъ, и отмчаетъ другихъ, и всхъ слушаетъ и ласково улыбается шествію своихъ людей къ Нему. Но въ улыбк Его сіяетъ страданіе!.. (Грустно) И надо идти, Нахома, неслышно надо идти къ Нему… Тамъ все объяснится…

НАХОМА (растроганная).

Онъ смотритъ на шествіе своихъ людей къ Нему. Онъ смотритъ… И страданіе сіяетъ въ Его улыбк?

СЕМЪ.

Онъ знаетъ все. И сказалъ: вотъ вамъ Моя книга,— съ нею идите…

НАХОМА

(ее охватываетъ безпокойство и нетерпніе. Нарочито соннымъ голосомъ).

Ну, хорошо! Спокойной ночи, дядя. (Приподнимается) Зайдите утромъ, дядя…

СЕМЪ (съ облегченіемъ).

Ты хочешь спать, Нахома? А то?

НАХОМА (зваетъ).

Что то? Я не знаю, что значитъ — то.

СЕМЪ (сбитый съ толку).

Вотъ то, о чемъ ты говорила.

НАХОМА.

О чемъ я говорила?

СЕМЪ.

Ты хотла умереть.

НАХОМА.

Кто? я? (Искусственно разсмялась) Умереть! Ничего Нахома не сдлаетъ съ собой. Смялась Нахома. Она, останется сидть на полу, будетъ скучать по своемъ Мин, вздремнетъ, а когда проснется, поплачетъ о немъ. (Ложится, какъ бы собираясь уснуть)

СЕМЪ

(смотритъ на нее и не знаетъ, на что ршиться).

Такъ какъ-же, Нахома? Я хочу спокойно уйти. Ничего ты съ собой не сдлаешь?

НАХОМА.

Я сплю. Вотъ сейчасъ Мину видла. Что, дядя?

СЕМЪ.

Сердце мое неспокойно. Я останусь съ тобою.

НАХОМА (живо).

Нтъ, нтъ, дядя. Ступайте домой! Зачмъ это? Умоляю васъ. Дайте мн вздремнутъ… Я сейчасъ увижу Мину… И такъ плачется хорошо во сн. Дядя, завтра встану и начну думать о работ….

СЕМЪ (успокоенный).

А я принесу утромъ хлба дтямъ. Принесу угля и затоплю.

НАХОМА.

И будетъ тепло…

СЕМЪ.

И чай заварю. Возьму Нахмале на руки и дамъ ему чаю.

НАХОМА.

Если Нахмале доживетъ, то скажетъ: ддушка Семъ, гд вы взяли хлба? А вы скажете: у людей, у проклятыхъ людей! (Зваетъ) Я спать хочу, дядя,спать…

СЕМЪ.

Такъ спокойной ночи. Я не буду тревожиться. Ты заснула, Нахома?

НАХОМА.

Что, дядя? Вы еще здсь? И плакать хочется, и спать хочется… Спокойной ночи. Не забудьте зайти утромъ

СЕМЪ.

Спокойной ночи. Я не тревожусь. Я спокоенъ.

(Выходитъ. Пауза. Нахома лежитъ, полузакрывъ глаза, и прислушивается. Шаги Сема стихли. Успокоенная, быстро поднимается).

НАХОМА

(съ тоской повторяетъ).

Спокойной ночи. (Застонала. Подходитъ къ Бетьк и будитъ ее) Бетька, Бетька!

БЕТЬКА

(со сна испуганнымъ голосомъ).

Что случилось, мать?

НАXОМА.

Ты спала? Ничего не случилось. Я разбудила тебя, чтобы поцловать.

БЕТЬКА (устало).

Вс спятъ. Дти притихли. А какой я сонъ видла! (Зваетъ) Отца я видла!..

НАХОМА

(беретъ ее на руки).

Бетька, Бетька…. (Плачетъ. Цлуетъ ее)

БЕТЬКА.

Что съ тобой, мать? Мать!…. (Обнимаетъ ее. Об плачутъ) Я не понимаю, я ничего не понимаю, мать.

НАХОМА.

Ну ложись, засни. А завтра удемъ.

БЕТЬКА.

Куда мы узжаемъ, мать? Узжаемъ? Завтра! А тамъ будетъ хорошо?

НАХОМА.

Лучше нигд не будетъ. (Подползаетъ къ другимъ дтямъ, нжно обнимаетъ ихъ. Цлуетъ и стонетъ)

БЕТЬКА.

Опять ты плачешь, мать! Я боюсь… Давно ддушка ушелъ? И отчего онъ ушелъ?

НАXОМА

Недавно. Поцлуемся еще разъ. (Обнимаетъ ее опять и страстно плачетъ)

БЕТЬКА.

Ахъ, какая ты! Мать, мать… И отца нтъ!.

НАХОМА.

Теперь разведу огонь, и вамъ будетъ тепло. Я и уголь принесла. Ну, ложись. (Подползаетъ къ больнымъ дтямъ) Косточки мои, косточки! Дорогія, больныя косточки!

(Долго смотритъ на нихъ. Поднялась. Бетька легла. Нахома подходитъ къ плит, вынимаетъ изъ узелка уголь и щепки и разводитъ огонь. Погодя закрываетъ трубу. Идетъ къ дтямъ и ложится подл нихъ).

НАХОМА.

Ну, еще разъ поцлуемся. Въ послдній разъ! Вс возл меня. Можетъ быть, посл насъ людямъ станетъ легко!

БЕТЬКА

(сквозь сонъ).

Кажется, угаръ въ комнат, мать? Голова что-то болитъ.

НАХОМА.

Это ничего, Бетька. Поцлуемся еще разъ, дти. Дточки! (Плачетъ) Обнимите меня! Еще одинъ разъ! Ну, еще!… (Припала къ нимъ и страстно рыдаетъ).

Сборникъ Товарищества ‘Знаніе’ за 1906 годъ. Книга восьмая

Читайте также: