Голиаф, Лондон Джек, Год: 1904 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Голиаф

Рассказ Джека Лондона.

Пер. М. Матвеевой. Иллюстрации И. А. Владимирова.

В 1924 г. (чтобы быть точным — утром, 3 января) жители города С. Франциско, проснувшись, могли прочесть в одной из ежедневных газет любопытное письмо, полученное Вальтером Бассетом и, очевидно, написанное каким-то сумасшедшим. Вальтер Бассет был виднейший из главарей промышленности к западу от Скалистых Гор и принадлежал к той небольшой группе людей, которая неофициально управляет всей страной. Вследствие этого он получал всякого рода ахинею от бесчисленного количества сумасшедших и чудаков. Но это произведение так отличалось от обычного вороха подобных писем, что, вместо того, чтобы бросить его в корзину для ненужной бумаги, он передал его репортеру. Оно было подписано ‘Голиаф’ и наверху был приписан адрес: ‘Остров Палграв’. Письмо гласило следующее:

‘М-ру Вальтеру Бассету.
М. Г. (милостивый государь)

Приглашаю вас, наряду с девятью другими вашими сотоварищами, навестить меня на моем острове, с целью обсуждения плана переустройства общества на более разумных основаниях. До настоящего времени социальная эволюция была слепым, бесцельным заблуждением. Наступило время все изменить. Человек возвысился от оживотворенного ила первобытных морей до господства над материей, но он еще не господствует над обществом. Человек теперь является в той же степени рабом своего коллективного тупоумия, в какой сто тысяч поколений тому назад он был рабом материи.

Есть два теоретических метода, посредством которых человек может достигнуть господства над обществом и сделать из общества разумное и действительное средство к преследованию и достижению счастья и радости. Первая теория выставляет положение, что никакое правительство не может быть умнее и лучше, чем сам народ, составляющий это правительство, что все преобразования и все развитие должны исходить из личности, что поскольку отдельные личности становятся умнее и лучше, постольку же становится умнее и лучше правительство. Короче говоря, что, прежде чем правительство станет умнее и лучше, должно стать умнее и лучше большинство людей. Толпа, политическая условность, дикая жестокость и непроходимое невежество народных масс — опровергают эту теорию. В толпе коллективная интеллигентность и милосердие — это интеллигентность и милосердие наименее интеллигентных и наиболее жестоких элементов, из которых эта толпа состоит. С другой стороны, во время бури на море тысяча пассажиров корабля подчиняется мудрости и благоразумию капитана, зная, что в таком деле он умнее и опытнее, чем они.

Вторая теория выставляет положение, что большинство народа не является пионерами, что большинство находится под гнетом инерции того, что уже существует, что правительство, которое является представителем большинства, воплощает только его слабость, мелочность и тупоумие, и то, что мы слепо называем правительством, не является рабом воли этого большинства, но что это последнее — в рабстве у правительства, короче: продолжая говорить о больших массах, — что не они делают правительство, а правительство их делает и что правительство есть и всегда было глупым и ужасным чудовищем, незаконнорожденным исчадием проблесков разума, подавленных инерцией масс.

Лично я — склоняюсь в пользу последней теории. Кроме того, я нетерпелив. В продолжение ста тысяч поколений, начиная с первых же социальных групп наших прародителей, правительство так и осталось чудовищем. Сегодня подавленная инерцией масса знает меньше веселья, чем когда либо раньше. Несмотря на господство человека над материей, человеческие страдания, нужда и унижение омрачают прекрасный мир.

Вследствие этого, я решил вмешаться и сделаться капитаном мирового корабля. Я обладаю разумом и широтою взглядов искусного эксперта. Я также обладаю властью. Я заставлю себе повиноваться. Люди всего мира будут исполнять мои веления и создавать такие правительства, которые будут производителями веселья и счастья. Эти созданные правительства, согласно моему намерению, не будут делать людей счастливыми, умными и благородными путем декретов, но будут давать людям возможность сделаться счастливыми, умными и благородными.

Я сказал: я пригласил вас и девять ваших сотоварищей, главарей промышленности, ко мне на совещание. 3 марта яхта ‘Энергон’ уйдет из С. Франциско. Вы приглашаетесь прибыть на берег накануне вечером. Это серьезно. Мировые дела должно вершить непременно сильною рукою. Эта сильная рука — моя. Если вы не повинуетесь моему призыву — вы умрете. Откровенно говоря, я не ожидаю, что вы будете повиноваться. Но ваша смерть из за того, что вы не повиновались, заставит повиноваться тех, кого я потом призову. Вы сослужите вашу службу. И помните, пожалуйста, что у меня нет никакой ненаучной сентиментальности во взгляде на ценность человеческой жизни. Я всегда держу в глубине моего сознания идею о бесчисленных биллионах жизней, уделом которых будет смех и счастье будущих поколений на земле.

Голиаф‘.

Опубликование этого письма не позабавило даже местных обывателей. Может быть, некоторые люди и улыбались про себя, читая его, но было до такой степени очевидно, что это произведение сумасшедшего, что о нем не стоило и говорить. Интерес был возбужден только на следующее утро. Благодаря телеграмме агентства Соединенной Прессы Восточных Штатов и последовавшим за нею интервью юрких репортеров, выяснились имена других девяти главарей промышленности, которые тоже получили подобные письма, но нашли, что это не так важно, чтобы предавать их гласности. Но интерес был все таки слабоват и скоро бы иссяк, если бы не появилась каррикатура Габбертона на одного хронического кандидата на пост президента, изображенного в виде ‘Голиафа’. Затем появилась шансонетка, распевавшаяся от моря до моря, с припевом: ‘Не зевайте! Не зевайте! Вас поймает Голиаф’.

Прошло несколько недель. Этот инцидент был позабыт. Позабыл о нем Вальтер Бассет, но 22 февраля вечером он был вызван к телефону портовым сборщиком податей:

— Я только хотел вам сообщить, — сказал тот, — что яхта ‘Энергон’ вышла в гавань и стала на якорь у пристани ‘Семь’.

Вальтер Бассет никогда не рассказывал о том, что произошло с ним в эту ночь. Но известно, что он, поехав на своем автомобиле на набережную, нанял один из катеров Броулея и был на нем доставлен на неизвестную яхту.

0x01 graphic

Вальтер Бассет.

Кроме того известно, что, когда три часа спустя, он вернулся на берег, он немедленно отправил пачку телеграмм своим девяти сотоварищам, получившим письма от Голиафа. Телеграммы эти были одинакового содержания: ‘Яхта ‘Энергон’ пришла. В этом что то есть. Советую вам поехать’.

Над Бассетом только посмеялись. Смеха было много (так как телеграмма его попала в газеты), а популярная песенка о Голиафе возродилась и сделалась еще более популярной. На Бассета и Голиафа посыпались пасквили и беспощадные каррикатуры, причем в последних Голиаф изображался в виде водяного, сидящего на шее Бассета. Смех раздавался в клубах и гостинных, сдержанно-весело звучал на столбцах газет и превращался в громкий хохот в юмористических журналах. Но тут была и серьезная сторона. Многие, в том числе торговые компаньоны Бассета, начали сомневаться в состоянии его умственных способностей.

Бассет всегда был вспыльчив. После того, как он разослал вторую пачку телеграмм и над ним опять стали смеяться, он замолчал. В этой второй пачке он говорил: ‘Поедем те, умоляю вас. Если вам дорога жизнь, поедемте’. Он заблаговременно устроил все свои дела и вечером 2 марта отправился на ‘Энергон’. Яхта, очистив должным порядком свои документы, на другое утро вышла в море. И на следующее утро мальчишки, продавцы газет, выкрикивали экстренное прибавление.

Говоря воровским языком, Голиаф ‘дал сдачи’. Девять главарей промышленности, не принявших его приглашения, умерли. Вскрытие тел убитых миллионеров указывало на какое то сильное распадение тканей, но врачи и хирурги (в вскрытии принимали участие все знаменитости страны) не решались утверждать, что они были убиты. Еще менее решались прийти к заключению, что смерть была ‘делом неизвестных рук’. Все это было слишком таинственно. Они были поражены. Научное легковерие их рухнуло. Во всей науке им не на что было опереться, чтобы допустить, что неизвестное лицо на острове Палграв могло убить несчастных джентльменов. Скоро однако выяснилось одно, а именно, что остров Палграв не был мифом. Он был нанесен на карте и был хорошо знаком всем мореплавателям. Находится он на 160-м градусе западной долготы, в точке пересечения ее 10-тым градусом северной широты, только в нескольких милях расстояния от отмели Диана. Подобно островам Мидево и Фаннин, остров Палграв был одинок, вулканического происхождения, с коралловыми рифами. Он был необитаем. В 1887 году одно дозорное судно посетило остров и донесло о нахождении на нем нескольких ключей и хорошей гавани, к которой было очень опасно подходить, И это было все, что знали об этой крошечной крупинке земли, которой скоро суждено было обратить на себя испуганные взоры всего света.

Голиаф молчал до 24 марта. В этот день утром в газетах появилось второе его письмо, копии с которого были получены 10-ю главнейшими политическими деятелями Соединенных Штатов, — 10-ю выдающимися политическими людьми, известными, как ‘государственные мужи’. Письмо с тем же заголовком заключало в себе следующее:

‘М. Г.

Я говорил не в шутку. Мне должны повиноваться. Вы можете смотреть на это, как на приглашение, или как на требование, но если только вы желаете остаться в живых и смеяться, вы будете на яхте ‘Энергон’ в гавани С. Франциско не позднее вечера 5-го апреля. Я желаю и хочу, чтобы вы явились на совещание со мной сюда, на остров Палграв, по вопросу о переустройстве общества на каких либо разумных основаниях.

Во избежание всяких недоразумений, скажу вам, что у меня есть своя теория. Я хочу ее привести в исполнение и поэтому обращаюсь к вашему содействию. В этой моей теории я имею дело с множеством жизней, а отдельные жизни являются лишь пешками. Я стремлюсь к радости, и те, которые преграждают путь к ней, должны погибнуть. Игра крупная. В настоящее время на нашей планете насчитывается полторы тысячи миллионов человеческих жизней. Что такое ваша единственная жизнь в сравнении с ними? По моей теории, все равно, что нуль. И помните, что за мною сила. Помните, что я — человек науки, и что одна жизнь или миллионы жизней для меня ничего не значат, при сопоставлении их с бесчисленными биллионами биллионов жизней грядущих поколений. Я стремлюсь перестроить теперь общество, чтобы дать радость этим поколениям и в сравнении с ними ваша собственная мелкая жизнь, действительно, ничтожна. Тот, кто имеет силу, может повелевать себе подобными. Благодаря военному изобретению, известному под именем фаланги, Александр Македонский покорил себе клочек света. Благодаря химическому изобретению пороха, Кортес со своими несколькими сотнями головорезов покорил империю Монтезумы. Что касается до меня, то я тоже имею свое собственное изобретение. В течение одного столетия делается не более полудюжины великих открытий или изобретений. Я сделал такое изобретение. Обладание им дает мне господство над миром. Я использую это изобретение не в целях коммерческой эксплоатации, но ко благу человечества. Для этой цели я нуждаюсь в помощниках: добросовестных агентах и послушных руках. Я достаточно силен, чтобы заставить служить себе. Я избираю кратчайшую дорогу, хотя я и не тороплюсь. Я не замедлю своего успеха торопливостью.

Стремление к материальным выгодам развило человека от дикаря до состояния полу-варвара, каковым он является в настоящее время. Это побуждение оказалось надежным и полезным средством для развития человечества, но теперь оно уже исполнило свое назначение и годно лишь для того, чтобы выбросить его в смешанную кучу таких пережитков старины, как, например, жабры в человеческом горле или вера в божественное происхождение королевской власти. Конечно, вы не такого мнения, но я не вижу почему это может помешать вам помочь мне выбросить эти анахронизмы в мусорную яму, ибо, — говорю вам, — пришло время для того, чтобы пища, кров и тому подобные мерзости имели автоматический характер, сделались бы так же легко доступными и непроизвольными, как приток воздуха. И я их сделаю автоматичными с помощью моего открытия, с помощью силы, которую это открытие мне дает. И коль скоро пища и кров сделаются автоматичными, стремление к материальным выгодам навсегда исчезнет со света. Когда пища и кров станут автоматичными, возымеют всемирное преобладание высшие стремления — духовные, этические, интеллектуальные побуждения, которые поведут к развитию, украшению и облагорожению тела, ума и души.

Тогда над всем миром воцарится счастье и радость. Наступит всемирное царство счастливого смеха.

Ваш, в ожидании этого дня,

Голиаф’.

Но мир все же не желал поверить. Десять политических деятелей находились в Вашингтоне и поэтому не имели такого случая убедиться, какой имел Бассет. Ни один из них не дал себе труда поехать в С. Франциско, чтобы создать этот случай. Что касается Голиафа, то газеты его приветствовали, как второго Тома Лаусона с его всецелебным средством, нашлись даже специалисты по болезням мозга, которые путем анализа писем Голиафа неопровержимо доказали, что он страдал бредовой идеей.

Яхта ‘Энергон’ вошла в гавань С. Франциско 5 апреля после полудня, и Бассет съехал на берег. Но ‘Энергон’ не ушла на следующий день, потому что ни один из приглашенных политических деятелей не заблагорассудил предпринять путешествие на остров Палграв. Мальчишки, продавцы газет, на следующий день выкрикивали экстренные прибавления во всех городах. Эти десять политических деятелей внезапно умерли. Яхта, мирно стоявшая на якоре, возбудила общий интерес. Ее окружала целая флотилия катеров и лодок, и множество буксиров и пароходов организовывали экскурсии на нее. В то время, как чернь была самым решительным образом отстранена, власти и даже репортеры были допущены на борт. Мэр города С. Франциско и начальник полиции заявили, что ничего подозрительного на ней не замечено, а портовые власти объявили, что все ее документы были в полном порядке до мельчайших подробностей. В газетах появилось много фотографий и целые столбцы описаний яхты.

Согласно этим описаниям, экипаж ее состоял, преимущественно, из скандинавцев — белокурых, голубоглазых шведов, страдающих свойственной их расе меланхолией, норвежцев и тупых русских финнов, с небольшой примесью американцев и англичан. Было замечено, что у них не было ничего летучего и быстроногого. Они казались чрезвычайно тяжеловесными, исполненными какого-то воловьего, печального и тупого прямодушия. Все они отличались трезвой серьезностью и большой уверенностью. Они, казалось, не имели нервов и не знали страха, как бы поддерживаемые всеобъемлющей силой или какой то сверхчеловеческой рукой. На капитана яхты, американца с резкими чертами лица и печальными глазами, появилась в газетах каррикатура, изображавшая его в образе ‘Мрачного Гесса’, (пессимистического героя приложения к юмористическим журналам).

Какой то морской капитан узнал в ‘Энергоне’ яхту ‘Бег’, принадлежавшую некогда Мерривалю, члену Ньюиоркского яхт-клуба. Затем удалось установить, что ‘Бег’ исчез несколько лет тому назад. Продавший его агент уверял, что покупателем являлся другой агент, которого он ни до того, ни после не видал. Яхта была перестроена на корабельной верфи Деффи в Нью-Джерсей. В это время она была переименована и вновь зарегистрирована. После этого ‘Энергон’ исчез во мраке таинственности.

Тем временем Бассет как бы помешался, по крайней мере, как говорили его ближайшие компаньоны и друзья, он совершенно удалился от своих обширных коммерческих предприятий, и говорил, что должен иметь руки свободными, пока к нему не присоединятся другие владыки мира, чтобы общими силами приступить к перестройке общества — несомненное доказательство, что его укусила Голиафская муха. Он почти ничего не мог сказать репортерам. По его словам, он не имел права рассказывать о том, что видел на острове Палграв, но он мог их уверить, что это дело серьезное и самая серьезная вещь, какая когда либо встречалась. В заключение, он заявил, что мир находится накануне переворота, к лучшему или худшему — он не знал, но так или иначе был абсолютно убежден, что переворот приближается. Что касается торговли, то пусть торговля идет к чорту. Он увидел такие вещи… такие вещи…

Между местными федеральными властями и государственными и военным департаментом в Вашингтоне происходили оживленные переговоры по телеграфу. Произведена была в большой тайне, как то довольно поздно днем, попытка взять на абордаж ‘Энергон’ и арестовать капитана, так как, по мнению генерал-прокурора, ему могло быть предъявлено обвинение в убийстве десяти ‘государственных мужей’. Видели, как казенный катер вышел из верфи Мейча и взял курс на ‘Энергон’, но после этого катера с его экипажем больше и не видели.

Правительство старалось потушить дело. Но правда выплыла на свет, благодаря нескромности родных исчезнувших людей, и газеты были заполнены чудовищными версиями этой истории. Тогда правительство приняло крайние меры. Броненосец ‘Аляска’ получил приказание захватить незнакомую яхту и, в случае неудачи, потопить ее. То были секретные инструкции, но тысячи людей на берегу и на стоящих в гавани судах были свидетелями того, что произошло в этот день. Броненосец развел пары и тихо направился к ‘Энергону’. В расстоянии полумили от него броненосец взорвался — просто взорвался и больше ничего, развалившийся корпус его пошел ко дну залива, а обломки его и несколько спасшихся людей остались на поверхности. В числе уцелевших находился молодой лейтенант, заведывавший беспроволочным телеграфом на ‘Аляске’. Репортеры ухватились за него и заставили его говорить. — ‘Не успела ‘Аляска’ развить ход, как получилось сообщение с ‘Энергона’, — рассказал лейтенант, — это предостережение было сообщено на международном кодексе и заключало распоряжение, чтобы ‘Аляска’ не приближалась на расстояние меньше полумили. Он немедленно передал это распоряжение капитану по трубке. Больше он ничего не знал, кроме того, что ‘Энергон’ повторил это предостережение два раза и что через пять минут после этого произошел взрыв’. Капитан ‘Аляски’ погиб вместе со своим кораблем и больше ничего нельзя было узнать.

Между тем, ‘Энергон’ быстро снялся с якоря и вышел в открытое море. Газеты подняли страшнейший шум, обвиняя правительство в трусости и нерешительности действий по отношению к простой увеселительной яхте и к какому-то сумасшедшему, называвшему себя Голиафом, и требовали принятия немедленных, решительных мер. Кричали также о потере стольких человеческих жизней и о попустительстве убийству десяти ‘государственных мужей’. Голиаф не замедлил ответом.

Ответ его получился так скоро, что эксперты в беспроволочном телеграфировании заявили, что раз сообщение по беспроволочному телеграфу на таком большом расстоянии представлялось совершенно невозможным, Голиаф должен был находиться среди них, а не на острове Палграв. Письмо Голиафа было доставлено Агентству Соединенной Прессы посыльным, взятым на улице. Оно гласило следующее:

— ‘Что такое несколько ничтожных человеческих жизней? В ваших безумных войнах вы уничтожаете миллионы жизней, и это вам нипочем. В вашей братоубийственной коммерческой борьбе вы убиваете бесчисленное множество детей, женщин и мужчин, и победоносно называете трупы их ‘индивидуализмом’, я же называю это ‘анархией’. Я положу конец вашему оптовому уничтожению человеческих существ. Я хочу счастливого смеха, а не войны. Те, которые преграждают путь к радости, пойдут на бойню!

— Ваше правительство старается заставить вас поверить, что уничтожение ‘Аляски’ было делом несчастной случайности. Так знайте же теперь, что ‘Аляска’ была уничтожена по моему приказанию. Через несколько недолгих месяцев все броненосцы на всех морях будут уничтожены и развеяны по ветру, и все государства будут разоружены, крепости будут снесены, армии распущены, и войны прекратятся на земле. Сила в моих руках. Я — воля бога. Весь свет будет порабощен мною, но это будет рабством мира.

‘Голиаф».

‘Остров Палграв должен быть сметен с лица земли’, — так озаглавлен был крупными буквами ответ газет на это письмо. Правительство было того же мнения. Оно начало мобилизовать флот. Вальтер Бассет тщетно попытался протестовать, но угроза подвергнуть состояние умственных его способностей исследованию психиатрической комиссии заставила его быстро замолчать. На остров Палграв выпущено было пять больших морских единиц: Азиатская эскадра, Южная эскадра Тихого Океана, Северная Эскадра Тихого Океана, Эскадра Караибского Моря и половина Северной Эскадры Атлантического Океана, причем две последних прошли через Панамский канал.

‘Честь имею донести, что мы стали ввиду острова Палграва к вечеру 29 апреля’, — так начиналось донесение командира броненосца ‘Северная Дакота’, капитана Джонсона, Штабу Морских Сил. ‘Азиатская Эскадра задержалась. Состоялось совещание адмиралов, и было решено приступить к атаке на следующее утро с рассветом. Минный истребитель ‘Свифт VII’ пробрался незаметно и донес, что на острове не видно никаких военных приготовлений. В гавани он видел несколько небольших торговых пароходов, а также обнаружил небольшое поселение на совершенно открытом месте, которое легко могло быть обстреляно нашими орудиями.

Было решено, что все суда будут направлены в рассыпном строе на остров, открыв огонь на расстоянии трех миль от берега, продолжая его вплоть до оконечности рифа, чтобы и там, сохранив то же построение, продолжать бой. Остров Палграв повторно предупреждал нас по беспроволочному телеграфу на международном кодексе: не выходить из пределов десятимильного расстояния, но на эти предостережения не было обращено никакого внимания.

‘Северная Дакота’ не приняла участия в действиях 1-го мая, вследствие происшедшего в предыдущую ночь несчастного случая, который временно повредил ее штурвал. Погода утром 1-го мая была ясная и тихая. С юго-запада дул небольшой ветер, вскоре затихший. ‘Северная Дакота’ стояла в расстоянии двенадцати миль от острова. По данному сигналу эскадра полным ходом со всех сторон двинулась на остров. Радио-телеграф все время отмечал предостережения с острова. Суда вышли из-за десятимильной полосы и ничего не произошло. На расстоянии пяти миль ничего не произошло, на расстоянии четырех миль ничего не произошло, на расстоянии трех миль ‘Нью-Иорк’, шедший в голове колонны с нашей стороны острова, открыл огонь. Он сделал только один выстрел. После этого он взорвался. Остальные суда не дали ни одного выстрела. Они стали взрываться перед нашими глазами со всех сторон. Некоторые из них повернули кормой и двинулись назад, но им не удалось спастись. Минный истребитель ‘Эротик ХХХ’, едва удалившись от острова на расстояние десяти миль, также взлетел на воздух. Он был последним, единственным уцелевшим из всех. ‘Северная Дакота’ повреждений не получила, и, по исправлении штурвала, я отдал приказание взять курс на С. Франциско’.

Сказать, что Соединенные Штаты были поражены, было бы слишком слабо. Весь мир был поражен. Он оказался лицом к лицу с этим проклятием человеческого разума — отсутствием прецедентов. Человеческие усилия были не более, как шутка, чудовищный пустяк, если безумец, живший в совершенно открытом со всех сторон селении, на одиноком острове, и обладающий только яхтой, мог истребить пять могущественнейших в мире флотилий. Как он это сделал? Никто не знал. Люди науки посыпали пеплом головы, стонали и несли какую то тарабарщину. Они ничего не знали. Военные эксперты десятками лишали себя жизни. Созданная ими непроницаемая броня орудий войны оказалась лишь паутиной, в клочки разорванной жалким безумцем. Рассудок их не мог этого выдержать. Простой человеческий разум не мог противостоять этому удару. Подобно дикарю, подавленному фокусом чародея, мир был подавлен магической силой Голиафа. Как он это делал? Мир созерцал страшный лик неизвестного, и в трепете его у него стерлась память и о своих величайших достоинствах.

Но не весь мир был потрясен. Было одно, неизбежное всегда, исключение — то была островная Японская Империя. Опьяненная успехом, без предрассудков и без веры во что бы то ни было, кроме как в собственную восходящую звезду, издеваясь над крушением науки и обезумев от национальной гордости, она вступила на путь войны. Американский флот был уничтожен. С высоты небесных крепостных зубцов склонялись к своим потомкам тени минувших японских поколений. Представлялся ниспосланный богом случай. Микадо был, поистине, братом богов!

Военные чудища Японии были выпущены в виде могущественных флотов. Филиппинские острова были забраны, как ребенок собирает цветы. Несколько больше времени требовалось для перехода броненосцев к Гавайским островам, Панаме и Тихо-Океанскому побережью. Соединенные Штаты были охвачены паникой. Образовалась могущественная партия позорного мира. В разгар этой сумятицы ‘Энергон’ пришел в С. Франциско, и Голиаф заговорил еще раз. При входе его в гавань произошло небольшое столкновение и последовало несколько взрывов пороховых складов, расположенных вдоль укрепленных возвышенностей, сопровождавшихся разрушением береговых укреплений. Взрыв минных заграждений в Золотых Воротах также представил собою грандиозное зрелище. В газетах появилось послание Голиафа к населению С. Франциско, как всегда, помеченное островом Палграв. Оно гласило:

‘Мир! Да будет с вами мир! Вы получите мир! Я уже раньше говорил в этом духе. Но и вы дайте мне мир! Оставьте мою яхту ‘Энергон’ в покое. Попробуйте только ее тронуть, и от С. Франциско не останется камня на камне.

Пусть все добрые граждане соберутся завтра на возвышенности, спускающейся к морю. Идите с музыкой, с радостным смехом и гирляндами цветов. Отпразднуйте занимающуюся зарю новой эры. Будьте как дети на ваших горах, будьте свидетелями исчезновения войны. Не упускайте этого случая. Вам представляется последний случай увидеть то, что с этих пор придется разыскивать в музеях старины.

‘Обещаю, что вы проведете весело день’.

‘Голиаф».

В воздухе царило волшебное безумие. Народу казалось, что все боги рухнули, между тем, как небо еще держалось. Порядок и законность исчезли с лица земли, но солнце еще светило, ветер еще дул, цветы еще цвели, — вот, что было изумительно. Что вода продолжала стекать с гор — казалось чудом. Все устои человеческого разума и человеческих достижений рассыпались в прах. Непоколебленным оставался один лишь Голиаф, безумец на острове. Вот каким образом случилось, что на другой день все население С. Франциско, в безумном веселии, высыпало на высоты, господствующие над морем. Впереди шли оркестры, развевались знамена, затем фургоны с пивом, ученики воскресных школ, — все странные, разнородные сочетания кишащей столичной жизни.

На линии горизонта виднелись дымящиеся трубы сотни вражеских военных судов, сходящихся к одной точке, к беспомощным, беззащитным Золотым Воротам, не вполне, впрочем, беззащитным, так как через них прошел ‘Энергон’, — белая крохотная игрушка, качающаяся, подобно соломинке, на бурных волнах, там, где сильный отлив встречался с дующим в лоб летним морским ветром. Но японцы были осторожны. Их броненосцы в тридцать и сорок тысяч тонн уменьшили ход на расстоянии шести миль от берега, тяжеловесно маневрируя, между тем как крошечные дозорные суда (тонкие шеститрубные истребители) неслись вперед, бороздя сверкающее море черными полосками, как акулы. По сравнении с ‘Энергоном’ они казались левиафанами. ‘Энергон’ был как бы мечом архангела Михаила, они казались предвестниками адских полчищ.

Но мирное население С. Франциско, собравшееся на высотах, так и не увидело сверкания меча. Невидимый и таинственный он рассекал воздух, нанося самые мощные удары, какие когда либо видел свет. Мирное население С. Франциско видело очень мало, а поняло еще меньше. Оно увидело только, как полтора миллиона тонн, прорезывающих морскую пену, испускавших громы орудий войны, взлетело к небу и опустилось на дно морское, потеряв все вооружение. Все было кончено в пять минут. На широкой морской поверхности остался только ‘Энергон’, качающийся, как белая игрушка.

0x01 graphic

Население С. Франциско видело, как в пять минут полтора миллиона тонн, испускавших громы войны, взлетело к небу и опустилось на дно морское…

Голиаф обратился с несколькими словами к Микадо и старейшим государственным мужам. Это была самая обычная телеграмма, отправленная по кабелю С. Франциско капитаном ‘Энергона’, но достаточно многозначительная, чтобы Япония моментально очистила Филиппинские Острова и отозвала из морей свои уцелевшие корабли. Скептическая Япония сразу уверовала. Она почувствовала на себе тяжелую руку Голиафа. И она кротко повиновалась, когда Голиаф приказал ей разоружить все военные суда и превратить их в полезные орудия мира. Во всех портах, на всех корабельных верфях, машиностроительных заводах в Японии десятки тысяч загорелых рабочих переливали броню морских чудовищ в миллиарды полезных предметов, как плуги (Голиаф особенна настаивал на плугах), газолиновые моторы, стропила для мостов, телеграфные и телефонные проволоки, стальные рельсы, локомотивы и весь подвижной состав железных дорог. Мир был свидетелем общественного покаяния. Каким жалким, в сравнении с ним, казалось ранее покаяние стоявшего в снегу босиком перед папой в Каноссе императора, осмелившегося восстать против духовной власти.

Следующий призыв Голиафа был обращен к десяти выдающимся ученым Соединенных Штатов. На этот раз ему повиновались без всяких колебаний. Ученые проявили забавную поспешность. Некоторые из них прибыли в С. Франциско еще за несколько недель, чтобы не пропустить назначенного отъезда. Они уехали на ‘Энергоне’ 15 июня, и, пока они находились в море, Голиаф дал еще одно представление. Германия и Франция готовились схватить друг друга за горло. Голиаф приказал им помириться. Они не вняли приказаниям, молчаливо согласясь между собою драться на суше, как более безопасном месте для проявления их воинственных наклонностей. Голиаф назначил 19 июня сроком прекращения приготовлений к войне. Оба государства закончили мобилизацию своих армий 18 июня и бросили их на общую границу. 19 июня Голиаф нанес удар. Все генералы, военные чиновники и патриоты обоих стран умерли в этот день, и в тот же день две огромных армии, оставшиеся без руководителей, разбежались, как стадо баранов, затем перешли общую границу и побратались. Но германский верховный вождь избежал общей участи. Потом стало известно, что он спрятался в громадном сейфе, в котором хранился секретный архив его империи. Он выбрался оттуда вполне раскаявшимся военным вождем и, подобно японскому Микадо, был усажен за перековку сабельных клинков в сошники и сохи.

Но спасение германского императора многим показалось знаменательным. Ученые всего мира опять набрались храбрости и приободрились. Одно — было несомненно, что Голиаф не обладал магической силой. Законность попрежнему царила в мире. Власть Голиафа имела свои пределы, раз германский император мог спастись тем, что спрятался в несгораемом шкафу. По этому поводу в газетах появилось немало ученых исследований.

Десять ученых вернулись назад с острова Палграв 6-го июля. Сильные полицейские отряды ограждали их от репортеров. ‘Нет, мы не видели Голиафа’, — сказали они при единственном данном ими официальном интервью — ‘но мы говорили с ним и много насмотрелись. Нам не было разрешено определенно сообщить обо всем, что мы видели и слышали, но можно сказать, что весь мир будет революционизирован. Голиаф обладает страшным открытием, которое ставит весь мир в зависимость от его милосердия, и было большим счастьем для мира, что Голиаф милосерден’.

Десять ученых немедленно отправились в Вашингтон со специальным поездом и проводили целые дни в тайных совещаниях с людьми, стоявшими во главе правительства, между тем как страна с затаенным дыханием ожидала р

Голиаф

Читайте также: