Франція давно знаетъ Глинку. Геніальный отецъ русской оперы не только впервые и на вчныя времена привилъ отечественному музыкальному искусству солидныя техническія начала западно-европейской образованности, но и — vice versa — явился первымъ посредникомъ въ дл ознакомленія Франціи съ русской музыкой, конечно, въ лиц ея единственнаго по тмъ временамъ представителя, самого творца ‘Жизни за Царя’ и ‘Руслана’.
Безъ сомннія, двукратное посщеніе Глинкой Парижа (1844—45 и 1852—54), внимательное и любовное къ нему отношеніе такихъ музыкантовъ, какъ Берліозъ и находившійся тогда въ зенит своей славы Мейерберъ, не прошли безслдно для Франціи и явились первымъ, малымъ, но важнымъ звеномъ въ той, будемъ надяться, прочной и цнной цпи музыкально-художественныхъ симпатій и взаимовліяній, что соединяютъ нын страну Глинки и Мусоргскаго съ родиной Берліоза и Дебюсси. Въ первую пору (кстати сказать, почти полувковую по своей длительности) франко-русскій музыкальный, альянсъ оказался крайне одностороннимъ. Въ то время какъ идеи и многіе пріемы творчества Берліоза вошли существеннымъ ингредіентомъ въ искусство новой русской школы,— эта послдняя была едва извстна во Франціи. Въ то время какъ Россія не переставала ни на минуту слдить за музыкальной жизнью Парижа — его знакомство съ нашей музыкой продолжало пребывать на положеніи шапочнаго: мало того, самъ Берліозъ добился гораздо скорйшей и полнйшей оцнки своего дарованія и своихъ новаторскихъ замысловъ въ Россіи, нежели во Франціи. Хронологическая пропасть свыше трети вка отдляетъ первыя горячія статьи
Берліоза о Глинк (посл парижскаго концерта изъ его сочиненій въ 1845 г.) отъ первой обстоятельной французской біографіи великаго композитора, написанной г. Фукомъ (1880). И отъ этой послдней до современной, какъ ни какъ, а все же извстной популярности русской музыки въ Париж, до обнаруживающагося теперь въ нкоторыхъ парижскихъ музыкальныхъ кругахъ даже совершеннаго увлеченія ею — опять-таки четвертьвковой антрактъ, заполненный поверхностными знакомствами съ тни или иными отдльными и случайными именами и произведеніями русской музыкальной литературы. Концерты Олениной д’Адьгеимъ изъ сочиненій Мусоргскаго, а больше всего ‘русскіе сезоны’ С. П. Дягилева, показавшаго Парижу лучшіе образцы русской музыки, при участіи въ ихъ сценической интерпретаціи лучшихъ артистическихъ силъ нашихъ оперы, балета, декоративнаго искусства и театральной режиссуры, повидимому, надолго, если не навсегда, пробили послдній ледъ французскаго равнодушія къ нашей музыкально-художественной культур. Въ лиц) стараго генія, Мусоргскаго, и молодого таланта, Стравинскаго, русская музыка одержала надъ сердцами парижанъ побду боле значительную, чмъ это когда-нибудь ей удавалось въ чужой стран. И то, что вслдъ за обширной монографіей о Мусоргскомъ извстнаго парижскаго музыкальнаго, руссофила М. Д. Кальвокоресси (Moussorgsky par М. D. Calvocoressi, Paris, 1908, монографія изъ серіи — ‘Les maitres de la musique’) только что появилась книга того же автора о Глинк (Glinka par М. D. Calvocoressi, Paris, 1911, изъ серіи — ‘Les Musiciens clè,bres’) лучше всего свидтельствуетъ о серіозности франкорусскихъ музыкальныхъ симпатій, о томъ, что тяготніе непосредственнаго вкуса къ гутированію всяческой утонченности и изощренности, изобилующей въ новйшихъ русскихъ партитурахъ, сопровождается нын во Франціи боле углубленнымъ интересомъ къ русскому искусству, стремленіемъ вникнуть въ его исторію, желаніемъ понять и усвоить его основной первоисточникъ, творчество Глинки.
Надо отдать справедливость г. Кальвокоресси — его монографія о родоначальник нашей музыки составлена съ обстоятельностью, какою не могутъ похвастать многіе русскіе очерки жизни и дятельности Глинки (особенно изъ мелкихъ изданій подобнаго рода). Источниками новой работы для ея автора послужили біографическій очеркъ Стасова, статьи г. Финдейзена, автобіографія и переписка Глинки, очерки но исторіи русской музыки Кашкина, воспоминанія Л. И. Шестаковой, французская біографія Фука и цлый рядъ боле мелкихъ русскихъ и французскихъ статей и замтокъ, посвященныхъ художнической личности и творчеству великаго русскаго композитора. Источники использованы настолько умло, что на протяженіи 1:25 небольшихъ страницъ крупной печати авторъ успваетъ и сообщить важнйшія свднія о русской музык до глинковскаго періода, и дать сжатое, но ясное и для большой публики совершенно удовлетворительное, въ смысл фактической полноты, изложеніе вншнихъ біографическихъ данныхъ, и немногими штрихами набросать отчетливую и въ общемъ врную характеристику композитора, подробно разбирая вс крупныя его произведенія, восхищаясь огромной непосредственностью его генія и необычайными ритмическими и гармоническими богатствами, щедро разсыпанными на страницахъ ‘Жизни за Царя’ и еще щедре въ ‘Руслан’, но и не замалчивая слабыхъ оторопь глинковскаго творчества, причемъ, однако, частичная устарлость, банальность, итальянизмы иныхъ эпизодовъ въ операхъ Глинки біографъ не забываетъ поставить въ надлежащую связь съ общими музыкально-культурными условіями глинковскаго времени въ Россіи. Фигура Глинки, который, по основной мысли его французскаго біографа, является однимъ изъ наиболе значительныхъ и, въ то же время, однимъ изъ наиболе безсознательныхъ революціонеровъ въ исторіи музыки, еще выигрываетъ въ своей монументальности и титаничности, когда г. Кальвокоресси въ послдней глав своего труда выясняетъ вліяніе Глинки на дальнйшія судьбы русской музыкальной цивилизаціи. Къ числу небольшихъ странностей книги, принадлежитъ отношеніе г. Кальвокоресси къ романсамъ Глинки. Что французскій авторъ почти вс вокальныя вещи ею считаетъ слабыми и блдными, это еще не удивительно. Вдь даже для насъ, русскихъ почитателей Глинки, лишь немногія псни его сохранили донын полную художественную значительность, большинство же плняетъ насъ но особому, погружая наши чувства въ милую для насъ и непонятную для иностранца атмосферу сентиментальной старомодности условнаго русско-итальянскаго стиля. Но удивителенъ тотъ выборъ отдльныхъ положительныхъ исключеній, который длаетъ Кальвокоресси изъ вокальныхъ сочиненій Глинки. Наиболе удачными романсами онъ считаетъ: ‘Ночной смотръ’, ‘Дубрава шумитъ’ и ‘Молитву’. О первомъ не можетъ быть двухъ мнній, но съ растянутой, хотя и красивой по музык ‘Дубравой’, конечно, успшно могутъ поспорить такія вещи, какъ глубоко-драматическая ‘Пснь Маргариты’, поэтическій ‘Жаворонокъ’ (вдохновившій, между прочимъ, Балакирева на прекрасную фортепьянную транскрипцію этой вещи), очаровательная баркаролла (‘Уснули Голубыя’). Если же причислить къ удачнымъ вещамъ безцвтную Молитву’, то по всей справедливости слдовало бы рядомъ назвать еще добрый десятокъ романсовъ, которые во всякомъ случа гораздо содержательне и вдохновенне ея.
Впрочемъ, о вкусахъ не спорятъ, и единственный объективный упрекъ, который можно предъявить по адресу лежащей передо мной изящно изданной и недурно иллюстрованной книги, это — за неполноту и неточность списка сочиненій Глинки. Такъ, напримръ, Аррагонская Хотя датирована 1848-ымъ годомъ вмсто 1845-го, Кантата для воспитанницъ Смольнаго Института — 1856-мь вмсто 1850-го и т. п. Смольный Институтъ обратился на французскомъ язык въ ‘Institut de Smolensk’! Дале, въ списк значатся 4 кантаты Глинки, тогда какъ мы знаемъ ихъ всего три, что же до упоминаемаго біографомъ сочиненія Глинки: Air et choeur pour le drame La Moldavienne et la Tsigane ou Or et Poignard, то подобное сочиненіе въ Россіи абсолютно неизвстно. Среди фортепіанныхъ вещей упомянута совершенно ничтожная ‘Полька’ 1849 г., и не названа гораздо боле содержательная ‘Дтская Полька’ 1851 г. (изд. Юргенсона) Полонезы Глинки во избжаніе путаницы слдовало бы датировать годами сочиненія и тональностями (1-ый съ хоромъ — Es-dur, 1837 г., 2-ой — E-dur, 1839 г., 3-ій — F-dur, 1853 г.). Вс три полонеза — вещи оркестровыя, но существуютъ во многихъ фортепіанныхъ переложеніяхъ, что не даетъ, однако, права помщать второй полонезъ въ рубрику фортепіанной 4-хъ-ручной музыки. Жаль также, что г. Кальвокоресси, ограничившись изданіями Юргеисона, совершенно игнорировалъ изданія Стелловскаго и Гутхейля, которыя обнимаютъ собою весьма много произведеній Глинки, быть можетъ не достойныхъ отдльнаго разсмотрнія, но все же долженствующихъ фигурировать въ простомъ каталог сочиненій мастера.