![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/glinka_volszky.jpg)
Глинка А. С., Венгеров Семен Афанасьевич, Год: 1911
Время на прочтение: 4 минут(ы)
— талантливый критик, пишет под псевдонимом Волжский. Родился в Симбирске около 1880 г. Выдержав экстерном экзамен на аттестат зрелости, поступил на юридический факультет Московского университета. За участие в уличных студенческих беспорядках 1901 г. и по обвинению в издании нелегального органа ‘Студенческая Жизнь’ сидел некоторое время в одиночном заключении, а затем был выслан на родину. Студентом 1-го курса напечатал ‘О ценности’ в ‘Научном Обозрении’ (1900, No 5. В 1902 г. издал (СПб.) ‘Два очерка об Успенском и Достоевском’, в 1903 г. (СПб.) — ‘Очерки о Чехове’, в 1907 г. (СПб.) ‘Гаршин как религиозный тип’, в 1907 г. (СПб.) ‘Ф.М. Достоевский. Жизнь и проповедь’. Получил от Н.К. Михайловского предложение принять участие в ‘Русском Богатстве’, во многом не сошелся с редакцией и поместил в этом журнале только статью ‘Г.И. Успенский о заболевании личности русского человека’ и несколько рецензий. В ‘Мире Божьем’ поместил статьи о Короленке (1903, No 7) и Достоевском (1905, No 6 — 8), в ‘Вопросах философии и психологии’ (кн. 64) — ‘Торжествующий аморализм’, в ‘Русских Ведомостях’ (1903) — ‘Человек в философской системе Владимира Соловьева’. Когда окончился срок ссылки, Глинка некоторое время жил в Самаре и сотрудничал в ‘Самарской Газете’, позднее в ‘Самарском Курьере’. В 1903 г. был приглашен вести критический отдел в ‘Журнале для всех’, где поместил ряд обративших на себя большое внимание статей о Горьком (1904, No 1 и 2), Леониде Андрееве (1904, No 7), Метерлинке (1904, No 9), неоидеализме (1903, No 12), марксизме (1904, No 4) и др. Ярко выраженный уклон в сторону мистики был причиной того, что Глинке пришлось оставить журнал, распространенный в среде, которая с величайшей подозрительностью относится о всякой мистике, боясь ее родства с клерикализмом. Он принял участие в преобразованном ‘Новом Пути’, а с 1905 г. состоял деятельным сотрудником ‘Вопросов Жизни’, где, между прочим, поместил обширную статью: ‘Мистический пантеизм В.В. Розанова’ (No 1 — 3). Часть написанного Глинкой собрана им в книге ‘Из мира литературных исканий’ (СПб., 1906). Заглавие этого сборника очень верно определяет основную черту духовного облика Волжского. Он — искатель истины в лучшем смысле слова. Ему чужда робость людей, желающих прежде всего успокоения на лоне какого-нибудь определенного миросозерцания, мысль его всегда тревожна. ‘Критиком’ Волжского можно назвать только с формальной точки зрения, потому что он пишет по поводу литературных явлений, чисто литературная сторона этих явлений его совершенно не интересует. В книжке о Чехове он так прямо и заявляет, что цель его — ‘рассмотреть идейное содержание литературной работы Чехова под одним строго определенным углом зрения’. Разбирая творчество Горького, он тоже прямо отказывается от разбора художественных особенностей его. Властитель дум Волжского — Достоевский — занимает его исключительно со стороны постановки религиозно-нравственной проблемы. В своих исканиях Волжский пережил два основных фазиса, осложненных, однако, тем, что ни с одним из пережитых настроений он не сливался всецело. В первом фазисе молодые порывы все ‘искали самого настоящего, где все станет понятно и поймешь самое важное, что делать теперь же, куда себя девать, как использовать рвущиеся на живое и ответственное дело молодые, задорные силы’. Мучил трагизм человеческого существования, более всего — ‘унижение человеческое’, манила ‘греза о конечной гармонии всечеловеческого успокоения, всеобщего спасения от зла’, хотелось ‘жить и работать для этого, всего себя отдать, и скорее, скорее…’ Но как? Ответ давали Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Миртов и, особенно, Михайловский. Это решающее значение Михайловского в ‘духовной родословной’ молодого писателя ‘было превзойдено новым углубленным чтением и изучением Достоевского’. Промежуточным звеном было увлечение Кантом и неокантианством, от ‘Критики чистого разума’ к ‘Критике практического разума’, от гносеологии к религии и религиозной метафизике. ‘В Достоевском и в том, что за ним и около него, я пережил свой собственный личный кризис рационализма и сознательно и свободно пошел к подлинной религии, не чураясь метафизики и не боясь мистики. Достоевский влек меня, конечно, не в социально-политических моментах своего творчества, а в религиозно-философских озарениях. Осложнение старой идеологии новыми напластованиями шло у меня медленно, с вечной боязнью оступиться, с раздумьем и оглядыванием назад, в страхе переступить дорогое старое новым нужным. Это не страх свистков и усмешечек, которыми преследуется в нашей прогрессивной литературе все уклоняющееся из-под общепризнанного шаблона, а боязнь самого себя, желание не обрывать без нужды традиционной преемственной связи, потребности быть в связи с прошлым, с умершим, своего рода культ отцов, предков. Нарастающая сложность религиозно-философских увлечений всегда была для меня требованием живой совести, как интеллектуальной, так и этической, дальнейшим обоснованием и укреплением того живого делания, к которому звали все впечатления с самого раннего детства’. Как ни искренни и глубоки порывы Глинки к мистике, они не идут на пользу его изящного и тонкого таланта. Как писатель-мистик, он не представляет интереса, потому что в этой области мало самостоятелен и слишком доверчив. К Достоевскому он, например, относится с совершенно слепым обожанием, не желая замечать его точек соприкосновения с византинизмом и грубым шовинизмом. Еще печальнее увлечение патологической эротикой Розанова. Совершенно не соответствует также тревожности исканий Волжского его стремление к осевшим формам религиозной мысли. Лучшая сторона его ‘живого делания’ там, где он в рассудочность русской радикальной программы вносит мечтательность мистических порываний, выводя обязанности мыслящего человека из тоски по идеалу, из потребности жертвы, из любви к Богу как началу справедливости. Соединение мистики и метафизики с непреклонной преданностью русской социально-политической радикальной программе делает Глинку одним из наиболее видных представителей того ‘неоидеализма’, который создан в последние годы С. Булгаковым, Н. Бердяевым, профессором Новгородцевым, П.Б. Струве и др.
С. Венгеров.
Источник текста: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.