И. БАЛУЕВ
И. БАЛУЕВ
Гиппиус и ‘декаденты’
Гиппиус и ‘декаденты’
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Гиппиус и ‘декаденты’, Балуев Иван Иванович, Год: 1968
Время на прочтение: 6 минут(ы)
З.Н.Гиппиус: pro et contra
СПб.: РХГА, 2008. — (Русский Путь).
Как известно, писательницу Зинаиду Гиппиус часто называли в шутку ‘бабушкой русского декадентства’. Действительно, Гиппиус и ее муж, Дмитрий Мережковский, сыграли видную роль в формировании в 90-х годах прошлого столетия тех литературных течений, одной из разновидностей которых было и так называемое русское ‘декадентство’. Поэтому естественно, что в сочинениях Гиппиус имеется ряд высказываний — одни серьезные, другие шутливые — о ‘декадентах’ и ‘декадентстве’ русского толка. Эти тексты очень интересны для всякого исследователя той эпохи. Некоторые из них похожи на парадоксы. Во всяком случае, они представляют явление русского ‘декадентства’ в другом аспекте, чем тот, к которому нас приучили многие более поздние авторы. Тут дело в терминологии, но не только.
В наши дни термины русские ‘декаденты’ и русское ‘декадентство’ часто употребляется в широком, родовом смысле. Так, например, советский литературовед А. А. Волков, в своей книге ‘Русская литература XX века’, переизданной несколько раз за последние годы, пишет следующее: ‘В эпоху империализма получают широкое распространение новейшие (декадентские) течения в литературе как выражение реакции на идеологическом фронте. Различные разновидности декадентства, среди которых наиболее заметное место занимали символизм, акмеизм и футуризм, несмотря на кажущуюся ‘враждебность’ друг другу, объединялись в единый фронт в борьбе с прогрессивной — пролетарской и демократической литературой…’ И так далее. Это хороший пример употребления термина ‘декадентство’ в особенно широком значении. Для литературоведов марксистского толка логично, конечно, считать более или менее упадочной всякую буржуазную литературу, — предреволюционную же в особенности.
В других случаях термин ‘декадентство’ применяется в несколько более узком значении, по отношению к одному лишь символизму, но все же с расчетом охватить все разновидности этого литературного движения. Как иллюстрацию приведем несколько строк из недавно вышедшей в свет очень интересной книги Георгия Адамовича, озаглавленной ‘Комментарии’ (речь идет о ‘Серебряном веке’): ‘Век бессовестно играл в тайны, многозначительно давая понять, что узнал что-то важнейшее, открыл что-то вещее, — и многие из нас, из тогдашнего декадентствовавшего стада, из тогдашней желторотой литературной молодежи, откликались, ловились на удочку и с дрожью раскрывали ‘Весы’ или даже поздний, уже обмельчавший ‘Аполлон’, надеясь вот-вот прозреть, приобщиться, удостоиться посвящения…’ ‘Аполлон’, мы знаем, заменил ‘Весы’ в 1909 году, и это нам указывает, какую эпоху Георгий Адамович относит еще к ‘декадентству’.
Наконец, термин ‘декадентство’ употребляют иногда в еще более узком смысле, применяя его к первой фазе символизма. В таком случае ‘старшими символистами’, или ‘декадентами’, принято считать Минского, Мережковского, Гиппиус, Бальмонта, Брюсова, Сологуба, — особенно Сологуба…
Я позволил себе напомнить эти три, так сказать, ‘классические’ толкования терминов ‘декадентство’ и ‘декаденты’, в применении к русской литературной жизни, чтобы было ясно, в чем Гиппиус с ними расходится. Начать с того, что, по словам писательницы, период русского ‘декадентства’ был удивительно кратковременным. В ее сочинениях имеется ряд указаний на то, когда, по ее мнению, началось и когда закончилось ‘декадентское’ течение в русской литературе, и вот некоторые из этих суждений. Так, в воспоминаниях Гиппиус о Мережковском встречаются, например, следующие строки: ‘После долгого перерыва, я опять стала писать стихи, но уже совсем другого рода, с неприятным тогда ритмом и вольным размером. Первое такое стихотворение, с известной тогда заключительной строкой — ‘Хочу того, чего нет на свете’ и ее повторением, — долго тогда ни один журнал не хотел печатать, а так как вскоре заговорили о ‘декадентстве’, то и моя манера была признана ‘декадентской’…’ Гиппиус имеет в виду свое знаменитое стихотворение ‘Песня’, написанное в 1893 году. Таким образом, по ее словам, русское ‘декадентство’ зародилось немного позднее этой даты. В сборнике ‘Живые лица’ имеется другое интересное указание: ‘Летом одного очень дальнего года, 1895 кажется, в редакцию ‘Северного Вестника’ была прислана книжечка, ‘Шедевры’. Подобных книжонок, маленьких, тоненьких, с заглавиями еще менее скромными, присылалось тогда в редакции тьма тьмущая: годы декадентства…’ Гиппиус не ошибается: действительно, сборник Брюсова ‘Шедевры’ вышел из печати в 1895 году, а за год до этого появились его брошюры, озаглавленные ‘Русские символисты’. Затем, говоря о второй половине 90-х годов, писательница замечает: ‘В Москве закат ‘декадентства’ еще не чувствовался, стояло оно пока в зените’. Но зенит, по-видимому, был очень относительный, потому что — цитирую: ‘Туча декадентов ограничилась десятком-двумя стихотворений и рассеялась. Замолкли…’ Наконец, опять имея в виду середину 90-х годов прошлого столетия, Гиппиус писала: ‘Последние годы, правда, ‘декадентство’ в чистом своем виде близилось к закату. Будущая ответвь, символизм, — едва нарождалась. Сологуб только что начинал печатать свои странные и ясные рассказы, новые, и такие свежие, стихи…’ Вспомним, что первый сборник стихотворений Сологуба вышел из печати в 1896 году… Года три-четыре, приблизительно с 1894 года по 1897-й, или 98-й, вот, значит, тот короткий отрезок времени, который Гиппиус признавала за русским ‘декадентством’, как она его определяла.
Из только что приведенных строк явствует, что Гиппиус не причисляла Федора Сологуба к русскому ‘декадентству’, К этому пункту мы еще вернемся. Но тем более интересно установить, как писательница представляла себе тех (собратьев по перу?), которых она считала характерными русскими ‘декадентами’.
Насколько я знаю, первое указание такого рода мы находим у Гиппиус в ее длинной повести ‘Златоцвет’, вошедшей в 1898 году во второй сборник рассказов писательницы. Вот этот текст, написанный в шутливом тоне: ‘У Пассажа, по направлению к Литейной, двигалась медленно целая кучка юнкеров. Их было человек шесть или пять, все почти одного роста и очень похожие друг на друга, с розовыми, как будто удивленными, лицами и неподвижными глазами. Один только, очень маленький, казался живее, смелее, вертлявее и, пожалуй, умнее… Это были юнкера-декаденты, а сделались они декадентами следующим образом… Один из юнкеров, Ховецкий, был особенно пристрастен к списыванию стихов. Он списывал, собирал, и увлекся до того, что сам к чужим стал прибавлять строчки своего сочинения, потом целые куплеты и, наконец, прямо начал писать свое. Один раз Ховецкий пошел в отпуск к товарищу, студенту, где его заставили читать свои произведения… Ховецкий вернулся в училище задумчивый и рассеянный. ‘Знаете, господа, — отвечал он на расспросы товарищей, — вот вам не нравились мои стихи, вы говорили, что самого-то перцу мало и все вообще так, что ничего не разберешь, а между тем оказывается, что эти стихи самые декадентские… Такие стихи, говорят, теперь гораздо моднее писать, чем под мундир розовый муар подкладывать, как Черепенников делает’. — Вскоре около Ховецкого образовалась целая группа декадентов, которые не только писали стихи, но и старались держаться взглядов и привычек, свойственных декадентам…’
Однако на тему о русских ‘декадентах’ Гиппиус неоднократно писала, конечно, и в серьезном тоне. Вот, например, несколько строк из ее большой статьи, написанной в 1900 году, ‘Критика любви — Декаденты-поэты’. ‘Не о сильных хочу говорить, а хочу заступиться за малых и слабых, которые гибнут дурно, увлекая за собою других. Слабые, загнанные, засмеянные люди названы декадентами, их не только не слушают, но с ними привыкли даже совсем особенно обращаться…’ Можно было бы привести еще и другие выдержки такого же рода. Во всяком случае, в каком бы тоне — шутливом или серьезном — Гиппиус ни писала о русских ‘декадентах’, ее основное мнение о них не лестное. Она себе их представляла или в форме молодых снобов, послушно следующих уродливой, кратковременной моде (вспомним юнкеров-декадентов в ее повести ‘Златоцвет’), или в форме не вполне уравновешенных молодых людей, которые без большого успеха, — потому что они лишены природного таланта, — пробуют выразить какие-то личные сомнения и переживания, — и тут Гиппиус ссылается на пример своего современника, юноши поэта Александра Добролюбова. Она его называет ‘самым неприятным, досадным, комичным стихотворцем последнего десятилетия’. О стихах же его она отзывается следующим образом: ‘Стихи его, конечно, — не стихи, не литература, они и отношения к литературе, к искусству, никакого не имеют. Было бы смешно критиковать их, судить, — хвалить или бранить. Это просто крики человеческой души, которой больно так же, как и нашей бывает больно’. Наряду с Добролюбовым она упоминает Ивана Коневского, который написал предисловие к сборнику стихов Добролюбова, и пишет: ‘По этому предисловию, мучительному, уродливому — но и детски-жалкому, совершенно непонятному, — узнаю в Коневском духовного брата Добролюбова, такого же бедного человека наших дней, который хочет и не может высказать себя, человека в отчаянии, погибающего, одного из тех, кого не слышат…’
И когда изучаешь различные высказывания Гиппиус о русских поэтах ‘декадентах’, то приходишь к заключению, что писательница признавала подлинно таковыми, именно, лишь одних Добролюбова и Коневского. Есть тексты, в которых она и себя, и некоторых собратьев по перу называет ‘декадентами’, — и винит и себя и других в ‘декадентских’ вкусах и замашках, — но различие между этим видимым, поверхностным ‘декадентством’ и естественным, искренним ‘декадентством’ Добролюбова и Коневского, — это коренное различие ею явно ни на минуту не забывается. Мы уже видели, что Сологуба, которого она всегда особенно уважала, она определенно ‘декадентом’ не считала. Но не считала таковым и никого из многочисленных писателей-современников, упомянутых в ее знаменитых двух сборниках ‘Живые лица’. И вот именно потому, что русское ‘декадентство’ в глазах Гиппиус сводилось к таким мало талантливым поэтам, как Добролюбов и Коневский, а также к маленькой группе снобов-рифмоплетов, — именно поэтому она склонна была считать это движение пустым местом в русской литературе. Уже в 1900 году она писала: ‘Скажем лучше для многих уже ясную правду: никаких декадентов нет…’ А годом позднее: ‘Искусство для искусства — это змея, кусающая свой хвост. Это тесный склеп без двери’. В другом тексте той же эпохи мы находим следующие слова: ‘Почти вся поэзия и литература, поскольку она декадентская, — вне истории человечества, вне борьбы между ‘мы’ и ‘я’, ни она, эта литература, не имеет отношения к движению жизни и мысли, ни жизнь к ней’. В том же духе она писала двадцать лет спустя, и мы уже цитировали выше следующие ее слова: ‘Туча декадентов ограничилась десятком-двумя стихотворений и рассеялась. Замолкли…’ Наконец, еще на двадцать лет позднее, в воспоминаниях о Мережковском, написанных накануне ее смерти, она опять выразила следующим образом все ту же основную мысль: ‘…что до поэзии декадентской, то она писалась нашей мелкотой с расчетом и стараньем, главное, — удивлять. Эпатэ ле буржуа, а ведь с таким заданьем далеко не уйдешь’.
Таким образом, в течение почти полувека Гиппиус упорно твердила в статьях и воспоминаниях, что в России период ‘декадентства’ был исключительно кратковременным и что это движение никакого существенного значения для отечественной литературы никогда не представляло. Следует подчеркнуть еще раз, что писательница употребляла термин ‘декадентство’ в очень определенном и узком значении. Кроме того, для нее связь между словами ‘декадентство’, ‘декаданс’, ‘упадок’ сохраняла еще всю свою силу, И так ли она уже была неправа? Ведь недаром все же эпоха Сологуба, Блока, Вячеслава Иванова, той же Гиппиус была названа ‘Серебряным веком’ русской поэзии. И этот же период был ознаменован очень замечательной попыткой духовного возрождения. Так к этой ли эпохе подобает применять термин ‘декадентство’, термин, все же связанный в корне с понятием упадка? Гиппиус же, как мы видели, считала, что о русском ‘декадентстве’ можно говорить лишь до появления первых стихов талантливого Сологуба.
Во всяком случае существует мнение, что ‘декадентство’ явилось пустым местом в русской литературе, и это мнение было особенно сильно выражено самой ‘бабушкой русского декадентства’!
К этому кажущемуся парадоксу я и хотел привлечь внимание.
Впервые: Возрождение. 1968. No 194. С. 98—102.