Гимнъ солнцу.
Съ Италіянскаго Николай Иванчинъ-Писаревъ.
‘Встникъ Европы’, No 2, 1815
Гимн солнцу, Иванчин-Писарев Николай Дмитриевич, Год: 1815
Время на прочтение: 3 минут(ы)
O солнце, лучшее твореніе Превчнаго, источникъ жизни и свта! теки обновить юность и веселіе на счастливыхъ долинахъ моей родины. При твоемъ величественномъ появленій пробуждается воздремавшая природа, пернатыя, оживленныя твоимъ воззрніемъ, сладостнымъ пніемъ торжествуютъ твое шествіе, хребты каменистыхъ горъ, узрвъ ясное чело твое, разгораются: яркими, разноцвтными огнями трепещущія струи потока, отражая въ себ блистающій образъ твой, играютъ и размножаютъ его въ ндрахъ своихъ, плодоносные берега выставляютъ предъ тобою злато и пурпуръ, коими ты ихъ украсило лса, завидя твой приходъ, прерываютъ молчаніе, стрясаютъ мракъ съ зеленыхъ верховъ своихъ, теб во сртеніе одлась вселенная въ лпоту и веселіе. Уже ли сердце, жестокое сердце человка одно находится силъ твоихъ прелестей? уже ли не ощутитъ онъ сладостнаго восторга при созерцаніи всхъ красокъ, въ которыя ты облекаешь его обиталище? — Ахъ! ты озаряешь однихъ неблагодарныхъ, не умющихъ или нехотящихъ восчувствовать твоихъ богатыхъ даровъ! Тебя сртаетъ одинъ мудрый, коего ршительная душа жаждетъ въ златые часы утра упоиться небеснымъ очарованіемъ, тобою на землю проліяннымъ. Первые лучи твои усматриваемы одними кроткими жителями селъ, которымъ появленіе твое возвщаетъ время обратиться къ повседневнымъ ихъ трудамъ.— Всьавайте, пастыри, пора вамъ оставлять тихіе кровы, подъ коими вы наслаждались сномъ безмятежнымъ — стада зовутъ васъ на муравчатыя луговины! — Вижу прекрасную, молодую поселянку, коей невинная душа чиста какъ руно агнцевъ, ею въ долину выгоняемыхъ вижу, встрепенулась отъ сна, протягиваетъ прелестныя руки и какъ бы желая встртить свтлый образъ юности въ тихомъ мерцаніи зари румяныя, но скоро, встревоженная, узнаетъ что ты, свтодарное солнце, уже замнило свою раннюю предшественницу, и закраснвшись, быстро оставляетъ ложе успокоенія, на коемъ ты ее застало.
О коль противоположно сіе милое подобіе утреннюющей непорочности пробужденію сей хитрой прелестницы, коей слабыя вжды никогда на отверзались для созерцанія тебя въ полномъ торжеств твоемъ: шелковыя ткани преграждаютъ ей твой образъ, она страшится, чтобъ яркіе взоры твои не открыли слдовъ нощныхъ бдній, причинившихъ нкоторое поврежденіе увядающему лицу ея, она не прежде ршается взглянуть на тебя, какъ тогда когда ты готово уже уступить мсто свое нощнымъ тнямъ: ночь благоприятстуетъ лжи и обману. Тебя также ненавидитъ сей лукавый царедворецъ, облекающій во мракъ постыдные своя происки. Твой свтъ не нравится сему развратному сластолюбцу, коего безчинства долженствуютъ покрыться вчнымъ мракомъ. Тебя проклинаетъ сей злодй, коего сонъ безпрестанно возмущаемъ ужасными видніями, онъ погружается въ свой уединенный одръ, дабы избгнуть твоихъ лучей, призывающихъ стыдъ и поношеніе на его блдныя ланиты въ то время когда ты улыбаешься на природу, пробужденная душа его воспоминаетъ вс преступныя дйствія, которыя желала бы погрузить во мракъ забвенія.
Но ты, о царь свтилъ! уже возносишься къ зениту твоея славы, уже низпускаешь прямые лучи на согртую землю, и заставляешь жнецовъ укрыться подъ снь сихъ влажныхъ ивъ, сихъ густыхъ вязовъ, висящихъ надъ чистою струею журчащаго потока. Они отдыхаютъ, вкусивъ хлбъ, трудами ихъ добытый, и скоро возвращаются къ благороднымъ занятіямъ своимъ.
Уже склоняешься ты, о Солнце! Косвенные лучи твои возвщаютъ твое отшествіе, лса и холмы разстилаютъ въ долинахъ тнь свою, уже ты позволяешь смертнымъ почить отъ трудовъ, при сіяніи твоемъ совершенныхъ…. Но вотъ уже скрываешься за возвышенныя горы, скоро отсутствіе твое погрузитъ въ сладостное усыпленіе сію играющую природу, тобою оживляемую Шумящее стадо разсыпается по клевамъ, ревущій волъ идетъ медленно, тоскуя, по долин, повсемстно отзываются звуки сельскихъ свирлей и псней пастуховъ. Усталый селянинъ спшитъ къ покою, спшитъ къ подруг, изготовляющей ему деревенской ужинъ, которому труды и здоровье придадутъ сладость Царской трапезы. У соломеннаго крова смиренной хижины встртятъ его старая мать и играющія дти, онъ увидитъ ихъ, увидитъ милыхъ, и растворенное радостно сердце, его почувствуетъ трепетаніе, неизвстное надменному величію и жестокосердой пышности.
Скажи мн, о солнце! на пространномъ пути, тобою протекаемомъ, видло ли ты смертныхъ счастливыхъ? скажи мн, гд они? Въ сихъ ли огромныхъ чертогахъ подъ златовидными сводами, облегающими тоскующую праздность, ненасытимую роскошь, изнеможенное сладострастіе, сребролюбіе невдающее наслажденія, коварство, развращеніе, раздоры супруговъ? — Скажи мн, счастливъ ли сей вельможа, моего тщеславіе недавно обманулось? Счастливъ ли сей откупщикъ, утучненный пожитками неимущаго? Счастливъ ли сей скупецъ, страдающіе отъ нищеты среди накопленныхъ кучъ золота, которыя онъ сберегаетъ для наслдника, имъ ненавидимаго? Счастливъ ли сей малодушный, проводящій златое время жизни въ вихр такъ называемаго блестящаго свтила, гд день превращается въ ночь, гд пылающія люстры представляютъ уродливое изображеніе яркихъ лучей твоихъ! счастлива ли сія искусствомъ поддерживаемая красавица, оставляющая бесду, гд была свидтельницею торжествъ подобныхъ ей тварей? Счастливъ ли сей Обладатель, который все можетъ, кром того чтобъ содлать себя довольнымъ? — Ахъ, нтъ! Если только счастіе озаряемо тобою на земл, то проницательные лучи твои скоре отъищутъ его подъ простою кровлею сего поселянина, который, невзирая на несправедливость рока, уметъ наслаждаться прямымъ спокойствіемъ души, трудами купленной. Оно въ сердц сей невинной сельской двушки, оно въ очахъ ея врнаго друга, коего постоянство награждается скромнымъ признаніемъ любви непорочной. Оно въ разум сего мудраго, размышляющаго въ безмолвіи уединенія, гд бури страстей не возмущаютъ его священныхъ бдній. Оно въ кроткой душ сего мужа, который подобно теб, о солнце! проливаетъ блаженство на все, что его окружаетъ, который любитъ отвращать слезы бдствующей добродтели, какъ ты тихія слезы зари утренней, который, подобно теб, несетъ жизнь и радость всмъ существамъ, его небесные взоры сртающимъ.