ГГ. ПОСТОРОННЕМУ И ВСЯКИМ ПРОЧИМ САТИРИКАМ
ГГ. ПОСТОРОННЕМУ И ВСЯКИМ ПРОЧИМ САТИРИКАМ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Б. Б.
Гг. Постороннему и всяким прочим сатирикам, Зайцев Варфоломей Александрович, Год: 1865
Время на прочтение: 5 минут(ы)
В. А. Зайцев. Избранные сочинения в двух томах
Том первый. 1863—1865
Издательство всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев
Так как в прошлой книжке ‘Русского Слова’ г. Благосветлов сказал уже все, что следовало сказать в ответ на брань г. Постороннего сатирика (1), то я и прочие мои сотрудники не сочли бы нужным более касаться этого предмета, если бы приверженцы г. Постороннего сатирика, вступившись за него, не старались всячески содействовать победе, которую он обещал отпраздновать над нами. Но содействие, оказываемое ими славному деятелю ‘Современника’, — такого рода, что побуждает меня объясниться с ними от себя и от имени моих сотрудников вполне откровенно.
Я, конечно, не стану продолжать спорить с г. Посторонним сатириком против его нападок лично на меня. Я не стану продолжать с ним спор о неграх хотя бы потому, что доводы, приводимые им против меня, не заслуживают опровержения, такое мнение, как то, которое взялся защищать г. Посторонний сатирик, во всяком случае слишком серьезно, чтобы могло быть защищаемо указанием на Ольриджа и каламбурами вроде того, что ‘цветной Ольридж гораздо лучше многих бесцветных актеров’. Нельзя также защищать этого мнения и глубокомысленными замечаниями о том, что ‘если негров и легко поработить, то из этого еще не следует, что их должно поработить‘ — как-будто кто-нибудь говорит в этом случае о долге. И еще нельзя поддерживать мнение, противоположное моему, указаниями на то, что я говорю то же, что и плантаторы, потому что это я и без Постороннего сатирика знаю и нимало этим не смущаюсь. Словом, доводы г. Постороннего сатирика не таковы, чтобы серьезно разбирать их. На этот счет гораздо сообразнее статья в No 8 ‘Искры’, и я охотно бы отвечал на нее, если бы она не была так темна. Что же касается до ее темноты, то об этом можно судить по следующему обращению ко мне, которое, быть может, вполне справедливо, но которого я, к сожалению, не понимаю.
‘Г. Зайцеву, говорит эта статья, почему-то захотелось блеснуть оригинальною мыслью, что при решении вопроса об отношениях белой и черной рас можно обойтись без филантропической точки зрения, он не заметил ее практической неизбежности в решении всех практических вопросов в известную сторону, — как-будто наука может что-либо дать, кроме знания соотношения причин и явлений и предчувствия возможности при соблюдении или воспроизведении тех или других условий достижения тех или других результатов, обязательным для развития личности выбором более соответственного он пренебрег и этим порешил со всяким, смыслом личности’. (‘Искра’ No 8, стр. 114, столбец 2-й).
Признаюсь, не понимаю, не моего ума-разума дело! Оставляя несчастных негров на попечение более искусных защитников, возвращаюсь к г. Постороннему сатирику и его вполне искусным защитникам. Из всех вопросов его я отвечу ему на один, он спрашивает меня: ‘нахожу ли я, что полемика его не имела серьезной цели и не проводила серьезных мыслей, а была только массою ругательств, личностей и вообще изумительных непристойностей?’ (2). По правде сказать, — грешен, действительно думал я так, и когда г. Посторонний сатирик начал полемику с ‘Русским Словом’, то еще более утвердился во мнении, что все серьезные мысли и цели его состояли в уверении всех в том, что он очень храбр, остроумен, благороден, умен и вообще выше всех в литературе. Я полагал даже, что для этих серьезных целей г. Посторонний сатирик не пренебрегал никакими ругательствами и личностями и даже клеветой. Каюсь: в душе я совершил еще худший грех, полагая, что такая полемика, какую г. Посторонний сатирик ведет прошв ‘Русского Слова’, невозможна в сколько-нибудь уважающей себя литературе н прилична только той, которая volens-nolens {Волей-неволей. — Ред.} отразила в себе все прелести последних трех лет. Январская статья против ‘Русск. Слова’ г. Постороннего сатирика, в которой он обещался ‘ткнуть нас носом на номер’ и употребляет тому подобные игривые выражения, отвечая на указания игривости их возгласами вроде следующих: ‘что? обиделись? Вот то-то и есть, крошечка г. Зайцев и душечка г. Благосветлов!’ (3) — так эта-то последняя статья еще более утвердила меня во всех моих греховных мнениях. Кто знает, быть может, я доселе коснел бы во грехе, если бы г. Посторонний сатирик не нашел себе столь талантливых защитников, как, напр., г. Ив. Дмитриев. Защитники эти начали с того, что за все мои дерзости против г. Постороннего сатирика приравняли меня в ‘Искре’ и ‘Будильнике’ к гг. Каткову, Краевскому и всем прочим. Это было для меня первым лучом истины, потому что сравнение было действительно слишком метко, чтобы не отрезвить даже такую грешную душу, как моя. Но г. Ив. Дмитриев и прочие защитники г. Постороннего сатирика, не дожидаясь даже раскаяния ‘Русского Слова’, прибегли к таким красноречивым увещаниям, что всякое сомнение в высоких дарованиях г. Постороннего сатирика совершенно во мне исчезло. И теперь я открыто и всенародно приношу за себя покаяние, отрекаюсь от всех своих прегрешений и обещаю впредь находить умным и достойным все, что он скажет. К моему огорчению, я не могу сказать того же тот имени моих сотрудников. Вероятно, считая себя более огражденными от полемических приемов наших сатириков, гг. Писарев, Шелгунов и другие продолжают упорно отвергать великие цели в деятельности г. Постороннего сатирика. Я надеюсь, что сатирики примут во внимание, что я в этом упорстве их нисколько не виноват, и поверят мне, что с своей стороны я употребил все усилия, чтобы склонить их к изменению своего образа мыслей.
Принеся столь публичное покаяние, я считаю уже себя в праве не отвечать более г. Постороннему сатирику, что бы он ни говорил обо мне и о ‘Русском Слове’, потому что если — в чем нет сомнения — он будет говорить правду, но мне останется только молча выслушивать ее, но если бы даже он стал вести спор так же удачно, как о правах негров, то я, помышляя о тех аргументах которыми действует в полемике г. Посторонний сатирик, как-то: упреки, зачем я не пишу обо всем, о чем следует писать (4) , взведение клеветы с ссылкою на знатоков русской литературы (5) и т. п., а еще более защитники его,— не нахожу в своем арсенале оружия, с которым бы мог отважиться вступить с ними в бой.
В заключение скажу несколько слов защитникам г. Постороннего сатирика, особенно г. И. Дмитриеву. В своей статье против Г. Е. Благосветлова (‘Будильник’ No 18), о достоинствах которой судить не мне, а разве г. Стебницкому (6), он делает честь сотрудникам ‘Русского Слова’, называя их людьми честными (7). Не знаю, как велика эта честь и кого он разумеет здесь, но уполномочен сказать, что если этот лестный эпитет отнесен г. Дмитриевым к гг. Благовещенскому, Писареву, Серно-Соловьевичу, Шелгунову или ко мне, то тем хуже для него, потому что означенные лица не могут чувствовать ничего, кроме презрения к сатирикам, подобным г. Ив. Дмитриеву, которые грязнят наши дорогие убеждения, совершая под покровом их свои славные подвиги.
ГГ. ПОСТОРОННЕМУ И ВСЯКИМ ПРОЧИМ САТИРИКАМ. Напечатано в ‘Русском Слове’ 1865, No 2, отд. II, стр. 63—65.
Заметка направлена против критических отзывов, вызванных рецензией Зайцева на книгу Катрфажа и его ‘Ответом моим обвинителям’, — именно против статьи Постороннего сатирика (М. Антоновича) ‘Русскому Слову’ (‘Современник’, 1865, No 1, ‘Литературные мелочи’, стр. 157—170) и неподписанной статьи Н. Д. Ножина ‘По поводу статей ‘Русского Слова’ о невольничестве’ (‘Искра’, 1865, No 8). Нельзя не видеть, что Зайцев по существу уклоняется от спора, предпочитая свести речь на не имеющую к нему прямого отношения грубую статью И. Дмитриева ‘Предисловие к истории Григория Благосветлова’ (‘Будильник’, 1865, No 18). Между тем оппонентами были выставлены серьезные аргументы. Антонович указывал, что ‘отрицать возможность равноправности негров значит отрицать возможность их свободы, значит утверждать неизбежность их рабства, значит сходиться во мнениях с американскими плантаторами’. Далее он доказывает неправомерность вывода о необходимости неравноправия из признания неравноценности физической организации. ‘У женщины организация отлична от мужской, у женщин меньше мозга, меньше голова, меньше кровяных шариков, но из этого не следует, что она должна иметь прав меньше, чем мужчина’. Ножнн цитатами из Фогта и Дарвина доказывает несовпадение их мнений с социологическими выводами Зайцева из полигенетической теории.
Ответ Постороннего сатирика (М. Антоновича) на комментируемую заметку под названием ‘Г. Зайцеву (Подражание ему же)’ помещен в ‘Литературных мелочах’ No 3 ‘Современника’ за 1865, стр. 210—217.
‘Русское Слово’ возвращается к полемике о положении негров в No 9 за 1865 г. Зайцева защищает Писарев во II главе статьи ‘Посмотрим’, Зайцев посвящает этому вопросу большую часть своей рецензии на книгу П. Бибикова (перепечатана в настоящем издании).
(1) ‘Буря в стакане воды или копеечное великодушие г. Постороннего сатирика’. Статья относится к полемике между ‘Русским Словом’ и ‘Современникам’, о характере которой см. в комментарии к статье ‘Глуповцы, попавшие в ‘Современник’.
(2) Статья Антоновича ‘Русскому Слову’, стр. 161.
(3) Та же статья, стр. 157 и 158.
(4) См. примеч. 9 к ‘Ответу моим обвинителям’.
(5) Намек относится к личной полемике Антоновича с Благосветловым,
(6) Стебницкий — псевдоним Лескова. Ср. отзывы Зайцева о его романе ‘Некуда’ в ‘Перлах и адамантах русской журналистики’ и в ‘Славянофилы победили’.
(7) И. Дмитриев писал в упомянутой статье, что ‘благосветловщина вползла в этот журнал, назойливо бросается в глаза во многих статьях и тем бросает оскорбительную тень на статьи его честных сотрудников’.