Германскому могуществу мы должны противопоставать наше могущество, германскому единству — наше единство.
Германскому могуществу мы должны противопоставать наше могущество, германскому единству — наше единство.
‘Москва’, 16-го февраля 1867 г.
Германскому могуществу мы должны противопоставать наше могущество, германскому единству — наше единство, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Пруссія переживаетъ дйствительно ‘возвышенное мгновеніе’ своей исторіи, какъ выразился верховный вождь новозданнаго Сверогерманскаго Союза — прусскій король. Радостнымъ торжествомъ дышетъ вся рчь престарлаго короля, переданная намъ по телеграфу и напечатанная въ 36 No нашей газеты. Король былъ правъ, возглашая, что ‘съ этимъ мгновеніемъ сопряжены великія надежды’ — для Германіи, разумется, и могъ по праву, горделиво озираясь, сказать, что окруженъ собраніемъ, ‘какого уже въ теченіи вковъ не видалъ около себя ни одинъ германскій государь’.
Итакъ, политическое Sehnsucht Нмцевъ къ ‘единству’ не было одною только нмецкою политическою сантиментальностью, раздробленность Германіи,— еще недавно возбуждавшая такое обиліе насмшекъ, особенно со стороны нкоторыхъ — уродившихся крупными и сильными, — обращается въ такую плотную массу, въ такую значительную политическую величину, что насмшки невольно уступаютъ мсто — даже выраженіямъ страха. Русскимъ туристамъ уже не придется больше изощрить свое остроуміе въ неистощимыхъ шуткахъ надъ зелеными, желтыми, розовыми мундирами нмецкихъ армій и надъ полчищами нмецкихъ князьковъ — численностью въ два съ половиною солдата. Теперь, въ Сверной Германіи по крайней мр, вс военныя мелкія силы сливаются въ одну грозную военную силу съ типомъ прусскаго солдата, уже снискавшимъ себ нкоторое право на уваженіе. Все это совершилось на нашихъ глазахъ, на дняхъ, съ такою изумительною быстротой, что объяснить эту быстроту одними успхами прусскаго оружія, какъ бы велики они ни были, невозможно. Эта самая быстрота свидтельствуетъ, что историческая идея единства уже вполн назрла и ждала только твердой воли и дерзкой руки для своего воплощенія въ факт, что общественное сознаніе въ Германіи было давно приготовлено и ожидало только наступленія завтной минуты, что сопротивленіе, встрченное Пруссіей, было не со стороны народовъ, а только со стороны правительствъ и династическаго эгоизма, что единство, наконецъ, было для Германіи не прихотью прусскаго властолюбія, не отвлеченно и по теоріи нмецкими учеными предпоставленною нормой, а существенною, историческою, столько же сознательною, сколько и инстинктивною потребностью. Само-собою разумется, что безъ преобладанія Пруссіи политическое единство Германіи никогда бы и не осуществилось, Пруссія одна представляла то объединяющее политическое начало, которое могло сплотить во едино вс эти мелкія народныя и государственныя индивидуальности Германіи, все это безконечное множество личныхъ племенныхъ и династическихъ интересовъ. Старый Германскій Союзъ не былъ цльною органическою силой, а только механическою совокупностью разныхъ государствъ, совокупностью — повторимъ это слово — народныхъ и государственныхъ эгоизмовъ, съ установленіемъ между ними какого-то механическаго равновсія и съ сохраненіемъ въ то же время во всей сил элемента индивидуальности, со всмъ ея себялюбіемъ.
Вообще, германское политическое единство, такъ какъ оно теперь совершается и задумано Пруссіей, представляетъ ту особенность, то отличіе отъ прочихъ крупныхъ политическихъ единицъ, что оно не можетъ перейти въ такую централизацію, гд бы жизни центра приносилась въ жертву жизнь окружности, жизнь мстная. Прусская централизація будетъ простираться, конечно, на вншнюю и политическую сторону германскаго бытія, но не въ силахъ сломить или поглотить мстную жизнь, взрощенную вками и развившуюся до полноты сознанія. Въ предлахъ новаго Германскаго Союза, представляющаго уже не союзъ государствъ, какъ прежде, а единое, союзное государство, подъ предводительствомъ Пруссіи,— духовная, умственная и промышленная, самостоятельная и самодятельная жизнь (и какая богатая жизнь!) будетъ кипть, попрежнему, на всхъ пунктахъ и оконечностяхъ. Нмцы, переживъ долгій періодъ индивидуальнаго развитія, доведя эту индивидуальность и въ частной и въ политической жизни до крайняго ея предла — до нелпости, ad absurdum, совершаютъ теперь поворотное движете и идутъ къ общности и единству, отская отъ себя (добровольно или недобровольно, это все равно) всю такъ-сказать остроугольность непомрно-развившейся индивидуальности и выступая изъ предловъ узкой, личной односторонности. Чмъ искренне примутся за это германскія политическія дроби, тмъ лурше для нихъ, чмъ охотне пожертвуютъ он личнымъ эгоизмомъ иде общаго и общему интересу, тмъ плодотворне будетъ для нихъ новая норма политическаго бытія. Другими словами: мстная жизнь Нмцевъ монетъ развиваться шире и всесторонне, если будетъ совершенно изъятъ изъ нея элементъ политическій. Для Нассау, Гессена, Рейсса и т. п. политическая форма самостоятельнаго существованія была, конечно, помхой и въ матеріальномъ и въ нравственномъ отношеніи. Въ матеріальномъ она истощала средства страны, не давая ей взамнъ никакой дйствительной силы. Въ нравственномъ отношеніи она невольно съуживала существованіе узкостью горизонта, мелочностью размровъ и интересовъ, и необходимо вытекавшею оттуда ‘претенціозностью’, т. е. притязаніемъ имть политическое значеніе, наравн съ сильными, и возводить на степень государственныхъ явленій каждое происшествіе своего закоулка. Политическій элементъ вообще, по самой натур своей, слишкомъ тяжеловсенъ и такъ-сказать нравственно и матеріально крупенъ для быта миніатюрныхъ политическихъ организмовъ: онъ или совершенно поглощаетъ собою вс отправленія жизни, задутая ея развитіе, или же, не имя ровно никакого значенія, служитъ только праздною помхой силамъ жизни, вн его развившейся, въ немъ не нуждающейся и постоянно переступающей свои политическіе предлы. Это замчаніе не худо принять къ свднію тмъ изъ нашихъ славянскихъ братій, которые боле или мене заражены недугомъ политической похоти.— Отнын германская жизнь должна пойти боле широкимъ русломъ и освободиться отъ той мелочности, узкости, односторонности, которыя составляли характеристическія черты германскаго быта.
Какъ ни мало имемъ мы поводовъ радоваться усиленію прусскаго могущества, мы однакожъ не можемъ не сознать, что остановить это усиленіе было не въ нашей власти. Стремленія Германіи къ единству были слишкомъ серьезны и вызывались историческою необходимостью. Да къ тому же мы, по чувству справедливости, не можемъ ни осуждать Германію за эти стремленія, ни осуждать Пруссію за то, что она поняла и исполнила свое призваніе. Если сосдство могучей Пруссіи грозитъ намъ опасностью, то точно также и сосдство могучей Россіи грозитъ опасностью Пруссіи. Ея могуществу мы должны противопоставить свое могущество, германскому единству — свое единство. Рядомъ съ ея призваніемъ — собрать во едино разрозненныя части Германскаго міра, мы можемъ и обязаны выступить съ своимъ при званіемъ — объединенія міра Славянскаго…
Императоръ Французовъ,— въ тронной рчи, недавно имъ произнесенной при открытіи засданій законодательнаго корпуса, — напомнилъ, по поводу событій, совершившихся въ Германіи, вщее слово Наполеона, обращенное къ міру съ острова Св. Елены. ‘Одною изъ моихъ величавыхъ идей,— говоритъ онъ,— было собрать во едино однородныя географическія населенія, разрозненныя и разорванныя историческими переворотами и политикой. Это соединеніе произойдетъ рано или поздно по самой сил вещей, толчокъ данъ, и скоро для Европы будетъ невозможно никакое другое равновсіе, кром основаннаго на соединеніи великихъ народовъ’.
Совершилось и закрпляется италіанское единство, совершилось или близится къ совершенію единство Германіи. Наполеонъ III мечтаетъ объ объединеніи латинской расы въ Испаніи и Франціи и о(конфедераціи латинскихъ націй… Не находится ли въ этихъ словахъ и въ этихъ дяніяхъ самой Западной Европы полнаго признанія права и Славянскихъ племенъ — стремиться къ единству и искать себ могучаго средоточія? Но этимъ стремленіямъ не увнчаться успхами, и правамъ этимъ не быть признанными, если сами Славянскіе народы не отрекутся въ то же время отъ мелочныхъ эгоистическихъ побужденій, отъ личныхъ политическихъ вожделній и не возвысятся до сознанія высшаго блага единства, если сама Россія, наконецъ, не пойметъ своего призванія. Не чрезъ поглощеніе Славянъ Россіей, но чрезъ объединеніе Славянъ силою объединяющаго начала, представляемаго Россіею, и только Россіею, возможно возрожденіе Славянскаго міра…