T. Щепкина-Куперникъ
Германія.
Германия, Щепкина-Куперник Татьяна Львовна, Год: 1903
Время на прочтение: 8 минут(ы)
T. Щепкина-Куперникъ. Письма изъ далека.
Изданіе Д. П. Ефимова. Москва, Б. Дмитровка, д. Бахрушиныхъ.
Мы садимся въ Нидерланштейн въ вагонъ и демъ до Рюдесгейма, чтобы потомъ опять обратно прохать черезъ Нидерланштейнъ, но уже спустившись по Рейну на пароход, и такимъ образомъ увидть самую красивую часть Рейна отъ Рюдесгейма до Кобленца.
Поздъ летитъ все время вдоль Рейна, и, право, сдлавъ оба конца, я затрудняюсь сказать, какъ красиве эта чудная рка — изъ окна вагона или съ палубы парохода. И такъ, и иначе — такая чудесная панорама, такая смна впечатлній…
Рейнъ течетъ въ долин, защищенной справа и слва стнами горъ: Вогезами и отрогами Таунуса.
По долин тянутся полосы кудряваго винограда, между ними золотятся хлбныя поля, сретъ зелень картофеля, чернются пространства убраннаго хлба — и на нихъ, здсь и тамъ, красуются яблони и груши, втки ихъ низко свисаютъ подъ тяжестью краснющихъ плодовъ.
Виноградники бгутъ и вверхъ по горамъ, кажется, будто ихъ сочныя, курчавыя лозы прямо вырастаютъ изъ дикаго камня.
Часто попадаются маленькіе, пестрые городки, старинныя деревушки, надъ каждой, словно охраняя ее, молчаливо бодрствуетъ колокольня съ длиннымъ шпицемъ своимъ.
Домики изъ кирпича, или блые съ косыми коричневыми перекладинами, характернымъ узоромъ оживляющіе ветхій фасадъ, это т домики въ которыхъ витаетъ тнь Тургеневской Аси! Вонъ frau Luise, конечно это она выглядываетъ изъ продольнаго окошка на верху дома съ остроконечной черепичной кровлей, вотъ и ея черный котъ съ желтыми глазами, и та герань цвтетъ у окна, съ которой Ася сорвала вточку, чтобы бросить ‘ему’…
Срый день. Волны Рейна сейчасъ зеленовато-срыя, изрдка отливающія серебряной рябью, и весь день кажется какъ-то проникнутъ нмецкой поэзіей, слегка туманной, задумчивой и свжей…
Вотъ по лвому берегу тянутся лса, свтло зеленыя лужайки, внезапно выглянувшее солнце длаетъ яркій свтовой эффектъ на изумрудной трав.
Начинаютъ показываться развалины замковъ.
За С.-Бархаузеномъ поздъ попадаетъ въ туннель. Когда онъ со свистомъ вырывается изъ него, въ окно ярко врывается видъ Рейна, дымящійся пароходъ бжитъ по нему, а по другой сторон рки — тоже входъ въ туннель, прорытая арка, надъ ней какая-то фантастическая башенка того же камня, что и скала, точно входъ въ чертоги фей — и видно, какъ эта пропасть проглатываетъ поздъ, на нашихъ глазахъ вагоны уходятъ въ землю одинъ за другимъ.
Какое оживленіе, какое движеніе! Какъ сплотилась здсь энергія настоящаго съ поэтической дымкой прошлаго, памятниками котораго проходятъ передъ нами гордыя развалины феодальныхъ замковъ, одни имена которыхъ своимъ звукомъ напоминаютъ намъ слышанныя преданія — дары легенды съ ея миннезенгерами, небесной любовью и пламенной врностью, блыми покрывалами двъ и блескомъ безупречныхъ рыцарей — и исторіи съ ея печальной правдой, грабежами, насиліями, нищетой крестьянъ и свирпостью марграфовъ и бурграфовъ…
Взглядъ не отрывается отъ окна вагона, не утомляясь ни на минуту.
Четыреугольныя башни, замшенныя зубчатыя стны, сдыя бойницы, благородныя очертанія уцлвшихъ арокъ, кое-гд растущія на камняхъ деревья, подъемные мосты, рвы — вотъ они, настоящія разбойничьи гнзда.
Штольценфельсъ, съ которымъ связано преданіе о двухъ братьяхъ, влюбившихся въ одну и ту же двушку, сдлавшихся смертельными врагами, и примирившихся только, когда ихъ красавица ушла въ монастырь.
Дальше — островки въ рам изъ тростника, купы вковыхъ деревьевъ. Зеленоватая вода, покрытая мелкой рябью, блеститъ на солнц, какъ зминая чешуя. Въ гору вьются дорожки между пестраго ковра полей, пирамидальные тополя чередуются съ фруктовыми деревьями, наконецъ — на сліяніи Наэ съ Рейномъ показывается пестрый Бингенъ, и черезъ нсколько минутъ мы въ Рюдесгейм, на станціи, усаженной олеандрами, густо усыпанными розовыми цвтами, которые пахнутъ миндалемъ.
Въ Рюдесгейм — родин золотистаго вина — мы прощаемся съ желзной дорогой и отправляемся въ Нидервальдъ смотрть статую ‘Германіи’.
Можно хать по зубчатой желзной дорог, но мы предпочитаемъ коляску. Мы демъ по набережной, уставленной чистенькими отелями. Туннели, завитыя виноградомъ, бесдки, на оградахъ майоликовыя вазы съ геранью — все это кокетливо и весело смотритъ на насъ. На террасахъ масса обдающихъ туристовъ, воскресенье, и въ Рюдесгейм наплывъ: все больше нмцы, дутъ на поклоненіе своей ‘Германіи’. День совсмъ разгулялся, солнце сіяетъ и все кругомъ золотитъ своими улыбками. Свернувъ съ набережной, мы углубляемся въ горы, сначала еще по улицамъ попадаются вывски съ изображеніями гномовъ, срое зданіе въ старо-нмецкомъ стил (Kn.-Domnen-Kellerei, гд единственное настоящее Рюдесгеймовское вино). Бочарная мастерская, у дверей которой стоитъ толстый бочаръ въ колпак, при вид котораго такъ и вспоминается Гофмановскій ‘Мейстеръ Мартинъ’, съ его тоненькой Розой и ея троими влюбленными, и большая бочка, увнчанная цвтами, и праздничныя псни въ честь ‘Рейнскаго золота’ — золотого вина.
Мы удаляемся отъ города. По сложенной изъ дикаго камня оград вьется плющъ, какіе-то невиданные вьющіеся цвты, врно изъ породы ипомей, свшиваютъ, точно огненные кубки, свои оранжево-красныя, продолговатыя чашечки.
Огромныя акаціи, липы, осины тснятся вдоль дороги. Виноградъ бжитъ тропинками по уступамъ въ гору. Земля здсь кажется сухой и усянной камнями, и странно, что она даетъ пищу этимъ роскошнымъ лозамъ. Дальше идутъ не везд еще убранныя поля, опять лужайки, опять фруктовыя деревья. По краю дороги природный бордюръ: взглянувъ на него, такъ и хочется пустить его въ какіе-нибудь изразцы, до того прихотливо, словно нарочно, по кайм зеленаго дерна раскиданъ узоръ самыхъ нжныхъ полевыхъ цвтовъ: крупная блая и розовая повилика, лиловые колокольчики, блдно-голубыя астры и малиновые съ срымъ репейники составляютъ чудесный рисунокъ.
Но вотъ мы сворачиваемъ въ сторону отъ полей, и аллеей оршниковъ, густыхъ липъ и тнистыхъ сосенъ подъзжаемъ къ цли нашего странствія.
Неизбжный ресторанъ, моментальная фотографія, лавчонка съ сувенирами и почтовыми ‘Ansichts-Karten’ — словомъ, налицо вс т меркантильные торговцы, которыхъ теперь такъ много въ каждомъ храм природы…
Здсь надо сдлать нсколько шаговъ по алле, спуститься по лстниц — и тогда открывается весь памятникъ.
Тысячу разъ лучше памятника та великолпная картина, которая открывается на Рейнъ, на противоположный берегъ. Отсюда видна вся долина Рейна… отсюда видна Франція…
Давно уже Германія мечтала о памятник на берегахъ Рейна, еще Кернеръ эти мечты воспвалъ въ своихъ патріотическихъ стихахъ.
И наконецъ ихъ мечта осуществилась. Надо отдать справедливость — памятникъ красивъ.
Величественная, колоссальная фигура женщины на громадномъ пьедестал изъ гранита. Батальные барельефы по его сторонамъ. Два генія съ обихъ сторонъ: геній войны въ вид воина, трубящаго въ рогъ, и геній міра — женщина съ масличной втвью въ корон изъ звздъ, если неошибаюсь, а внизу Рейнъ, въ вид мошнаго старца съ бородой, и молодая, прекрасная Мозель рядомъ съ нимъ. Сама Германія держитъ въ рукахъ императорскую корону, и взоръ каменныхъ глазъ ея гордо устремленъ туда, гд синютъ горы ея побжденной соперницы — Франціи.
Вдругъ раздается трубный звукъ: точно каменный воинъ затрубилъ. Но это сигналъ, и по нему стройный мужской хоръ начинаетъ пснь, слова которой стоятъ на памятник:
‘Lieb Vaterland, magst ruhig sein,
Fest steht und treu die Wacht am Rhein!’.
Надо уважать чужой патріотизмъ. Сцена была не лишена couleur locale. Этотъ торжественный гимнъ надъ водами-Рейна, у ногъ ‘Германіи’,— я думаю, пожалуй, будь я на мст нмцевъ, что столпились у памятника,— и у меня бы забилось сердце.
Осмотрвъ памятникъ, мы возвращаемся внизъ, уже не на станцію, а на пристань. Скоро подплываетъ пароходъ, носящій поэтичное названіе ‘Лоэнгрина’, выпускаетъ толпу пассажировъ, принимаетъ другую,— свистокъ, съ берега добродушно настроенные незнакомые люди машутъ платками — и мы демъ по Рейну.
Чудная погода. На палуб накрыты столики, одни пассажиры обдаютъ, знаменитая рейнская лососина занимаетъ видное мсто въ ихъ трапез, другіе пишутъ. Меня вообще сначала поражало, отчего, куда ни войти, въ какое-нибудь мсто, посщаемое нмецкими туристами, вы увидите, что вс они, какъ одинъ человкъ, сидятъ и пишутъ: и старцы, и дамы, и дти. Это усердіе изумляло и интересовало меня. Я думала: неужели они записываютъ свои путевыя впечатлнія? и даже завидовала имъ, потому что сама никогда не могла дойти до такого совершенства. Только когда я покину какую-нибудь мстность, она встаетъ передо мной, какъ живая, съ каждой ея особенностью, съ каждой линіей, съ каждымъ изгибомъ, но пока я смотрю на нее — зрніе воспринимаетъ впечатлніе безотчетно, безсознательно, и лишь издали вдругъ во всхъ деталяхъ ясно выплываетъ какая-нибудь картина. Итакъ, я завидовала нмцамъ, пока не присмотрлась, наконецъ, что они пишутъ: это были — ‘Ansichts-Karten’, т. е. открытыя письма съ изображеніемъ какого-нибудь вида, гд остается мсто еще для 2—3 словъ, кром адреса.
Эти Karten неимоврно распространены въ Германіи. Если нмецкій туристъ детъ куда-нибудь, то онъ обидитъ того изъ знакомыхъ и родныхъ, кому не пошлетъ карточки — съ Рейна, съ Везувія, съ вершины пирамидъ и т. д. Вотъ онъ и пишетъ тетушк Амаліи, кузин Мици, брату Оскару, дяд Фрицу и т. п. А чтобы не утруждать своего благороднаго ума, онъ часто прибгаетъ къ готовой поэзіи ‘Lexikon der Postkartengrsse’ — ‘Лексикона почтово-карточныхъ привтовъ’, если можно такъ перевести. Пишетъ ли онъ веселому буршу-студенту, онъ отыскиваетъ рубрику ‘Wein’ — и пишетъ:
‘Hin gesessen,
Wurst gegessen,
Wein gesoffen,
Fort geloffen!’
И страшно доволенъ этимъ остроумнымъ ‘witza’омъ’.
Пишетъ ли онъ златокудрой Мици, открывается рубрика ‘Liebe’ — и чертится:
Ob Sonnenlicht, ob Mondenschein,
Ich grsse dich und denke Dein!
и еще въ такомъ род…
Для дяди выбираетъ онъ отдлъ ‘Post-Karten’ — и пишетъ:
‘Ansichtskarten, sagtest Du,
Waren dein Entzucken —
Darum will ich hente gleich
Dich damit beglucken!..’
Вотъ что пишутъ добрые нмцы, пока пароходъ плавно и быстро разскаетъ волны Рейна, пока мы смотримъ на громадную срую скалу Лорелеи и тщетно ищемъ на ея голой вершин фигуру золотоволосой феи…
‘Ein Mrchen aus alten Zeiten’ —
вспоминается намъ, а передъ нами развертывается пестрая панорама Рейна, игрушечные городки, руины замковъ, сквозныя башни, Боппардская ратуша со статуей святого на углу, старинные монастыри. На набережной праздничная толпа. На лвомъ берегу — воспоминаніе о Франціи, вроятно — женщины пикантне, тоньше черты лица, оживленне глаза. Навстрчу попадаются пароходы, то блый, то черный дымъ тянется за ними въ воздух. Мы прозжаемъ очаровательный Кобленцъ съ конной статуей Вильгельма, словно на всемъ скаку собирающагося броситься въ рку (на самомъ сліяніи Мозели и Рейна, интересна разница цвтовъ у двухъ ркъ, словно рзкой чертой отдленныхъ другъ отъ друга).
Въ Кобленц я была передъ этимъ незадолго, и у меня осталась отъ него типичная картина: ночью, посл ужина, въ ожиданіи позда, мы бродили по площади. Вдругъ раздались звуки ‘funiculi-funicula’ — итальянской псенки, и показался… взводъ солдатъ: оказалось, это былъ военный маршъ, подъ его звуки солдаты возвращались въ казармы. Луна ярко играла на прусскихъ каскахъ, веселая псенка теряла свой задорный темпъ, чтобы приблизиться къ тяжкой маршировк солдатъ, и уличные мальчишки въ тактъ бжали за ними.
Красивый городокъ — связанный воздушнымъ мостомъ съ другимъ городомъ, Эренбрейтштейномъ — невзирая на ихъ мирный видъ, это дв очень сильныя крпости…
За Кобленцомъ слва горы куда-то ушли, да и справа он отступили. По берегамъ равнины, рощи, сады…
Рейнъ сталъ словно шире.
6 часовъ. Солнце близится къ закату. Посл Нейвида — городка, щетинящагося фабричными трубами,— горы налво уже едва синютъ вдалек…
Мелькаетъ веселая пристань Андернаха, съ чудесной церковью 13-го вка, острымъ шпицомъ возвышающейся надъ нимъ. Хорошенькая двочка съ двумя косами, въ коричневой юбк и блой рубашонк, точно сошедшая съ картины Каульбаха, махаетъ пароходу руками и смется.
За Андернахомъ опять пришли горы, но уже боле пологія.
Плавно идетъ пароходъ мимо движущейся панорамы береговъ, Рейнъ впереди уходитъ въ безконечность широкою серебряной дорогой, мелькаютъ лодки съ блыми парусами. А я думаю о томъ далекомъ времени, когда не было пароходовъ, а скользили по Рейну парусныя галеры, когда рыцари похищали принцессъ и стерегли ихъ въ крпкихъ замкахъ, и св. Геновефа на утлой ладь спасалась отъ своихъ тюремщиковъ…
По берегамъ виднются дикаго камыя церкви съ острыми крышами, съ круглыми ‘oeil de boeuf’ — темныя, съ великолпными узорами готическихъ оконъ. Тополя смотрятъ вверхъ, ивы низко кланяются вод. Позади горы, густо поросшія лсомъ, на скалахъ — то старые замки, то изящныя виллы — Ауербаховскія ‘Дачи на Рейн’, и чудится въ нихъ тихая, семейная жизнь, невинный и дозволенный отцами романъ какой-нибудь баронессы Греты съ врнымъ Лео…
Но пора собирать вещи. Я спускаюсь въ рубку, и тутъ новое впечатлніе.
Изъ маленькихъ четыреугольныхъ окошекъ рубки каждую секунду видны новые пейзажи, точно живая картинная галлерея проходитъ передъ глазами: каждое окошко кажется рамкой, а виды все мняются, бери кисть — и пиши любой!
Закатъ весь лиловый съ золотомъ.
Отъ солнца идутъ большіе лучи, какъ на наивныхъ старыхъ картинахъ надъ головами святыхъ. Море опалово-розоваго тумана застилаетъ его, а лучи все тянутся кверху. Въ точно прорванное отверстіе въ этомъ туман вдругъ проглядываетъ огненно-розовый кусокъ, это и есть солнце, потомъ оно совсмъ прячется, и только края тучъ золотятся.
Тучи разыгрываютъ цлую фантасмагорію: кажется, будто это синевато-лиловыя горы, а полосы розоваго неба,уходящія выше, въ сторону — залитая багрянцемъ рка…
Вотъ мы подъзжаемъ и къ Ремагену.
Это маленькій прирейнскій городокъ: здсь мы оставляемъ пароходъ, чтобы ссть въ поздъ и дальше хать уже по желзной дорог. Темнетъ и тянетъ свжестью съ рки. Мы выходимъ на берегъ, и изъ-за голубой тучи на розовомъ неб, какъ по заказу, выплываетъ полная, блдно-золотая луна. На вод темно-голубого Рейна дрожитъ и переливается широкій лунный столбъ. Отчаливающій пароходъ на минуту разбиваетъ его… и опять потомъ тянется, колышется черезъ рку золотая дорога…
Еще свтло въ эти лунныя сумерки.
Мы пшкомъ проходимъ по тихимъ, узкимъ, улицамъ, мощенымъ широкими плитами.
Картина соннаго городка полна мирной прелести, наши шаги гулко отдаются въ ночномъ воздух по каменнымъ плитамъ.
Вотъ въ полуотворенную калитку ограды виденъ дворикъ, два-три куста, двушка сидитъ у окна и читаетъ. Въ такомъ домик, врно, жила Ауербаховская ‘босоножка’, и у нея были такіе же чистые глаза, прилежно опущенные на книгу.
Огни зажигаются въ окнахъ. Луна освщаетъ пустыя улицы, играетъ на розетк готической церкви, сіяетъ на плитахъ мостовой. 8 часовъ,— но все уже готово къ отдыху…
Поздъ ждетъ… садимся… и скоро Рейнъ скрывается изъ нашихъ глазъ, а съ устъ просятся слова Тургенева:
‘Привтъ теб, скромный уголокъ Германской земли, съ твоимъ незатйливымъ довольствомъ, съ повсемстными слдами прилежныхъ рукъ, терпливой, хотя и не спшной работы… привтъ теб — и миръ!..’