ВТОРАЯ СЕРІЯ. 1883 г.
No 14.
БИБЛІОТЕКА ПИСАТЕЛЕЙ и МЫСЛИТЕЛЕЙ
Издаваемая В. В. ЧУЙКО
СТЕНДАЛЬ
ИТАЛЬЯНСКІЯ ХРОНИКИ:
Витторія Аккорамбони.— Ченчи.— Герцогиня Пальяно.— Ванина Ванини.— Санъ-Франческо-а-Рипа.
Я не натуралистъ, греческій языкъ знаю весьма посредственно, предпринимая путешествіе по Сициліи, моею главною цлью было не изученіе явленій Этны и не изслдованіе всего того, что древніе греческіе писатели говорили о Сициліи. Я, главнымъ образомъ искалъ наслажденія для глазъ, котораго такъ много въ этой стран. Она похожа, говорятъ, на Африку, но для меня очевидно, что на Италію она похожа только своими всепожирающими страстями. О сицильянцахъ можно смло сказать, что слово невозможно для нихъ не существуетъ, когда они охвачены любовью или ненавистью, а въ этой прекрасной стран ненависть никогда не порождается вопросами денежными.
Я замчалъ, что въ Англіи и, въ особенности, во Франціи часто говорятъ объ итальянской страстности, страстности необузданной, которая встрчалась въ Италіи въ шестнадцатомъ и семнадцатомъ столтіяхъ. Въ наше время эта дивная страстность погибла совсмъ, погибла въ классахъ, зараженныхъ подражаніемъ французскимъ нравамъ и модамъ Парижа и Лондона.
Мн, конечно, могутъ возразить, что со временъ Карла V (1530 г.), въ Неапол, Флоренціи и даже Рим явилось подражаніе испанскимъ нравамъ, но разв эти столь благородные соціальные обычаи не были основаны на безграничномъ уваженіи, которое каждый человкъ, достойный этого имени, долженъ питать къ своимъ душевнымъ движеніямъ? Они не только не подавляли энергію, но еще ее развивали, между тмъ, какъ главнымъ правиломъ фатовъ, подражавшихъ герцогу Ришелье около 1760 г., было не казаться ничмъ растроганными. Правило англійскихъ дэнди, которымъ теперь въ Неапол подражаютъ охотне, чмъ фатамъ французскимъ, не заключается-ли въ томъ, чтобы имть видъ чкловка, вчно и всюду скучающаго и стоящаго выше всего?
Оттого итальянская страстность прошлаго столтія боле не встрчается въ хорошемъ обществ Италіи.
Чтобы составить себ какое-нибудь понятіе объ этой итальянской страстности, о которой наши романисты говорятъ съ такой увренностью, я былъ принужденъ обратиться къ исторіи, да еще великая исторія, писанная людьми талантливыми, часто слишкомъ величественна и не говоритъ почти ничего объ этихъ подробностяхъ. Она нисходитъ до упоминанія о безуміяхъ по стольку, по скольку ихъ совершаютъ короли или принцы. Я прибгъ было къ частной исторія каждаго города, но былъ испуганъ обиліемъ матеріаловъ. Такой-то маленькій городокъ гордо предлагаетъ вамъ свою исторію въ трехъ или четырехъ печатныхъ томахъ и семи или восьми томахъ рукописныхъ,— исторію, едва разбираемую, наполненную сокращеніями самыми странными и, кром того, на самомъ интересномъ мст вы встрчаете мстное нарчіе, непонятное за околодкомъ города. Потому, что въ этой прекрасной Италіи, гд любовь породила столько трагическихъ происшествій, только три города, Флоренція, Сіенна и Римъ, говорятъ почти такъ-же, какъ пишутъ: во всхъ остальныхъ мстахъ языкъ письменный совершенно разнится отъ языка разговорнаго.
То, что называютъ итальянской страстью, т. е. страстью, ищущей удовлетворенія, а не старающейся дать сосду блестящее понятіе о нашей личности, начинается съ возрожденія общества въ XII вк и гаснетъ, по крайней мр, въ хорошемъ обществ, около 1734 г. Около этого времени Бурбоны воцаряются въ Неапол, въ лиц Донъ-Карлоса, сына Фарнезе, вторично вышедшей замужъ за Филиппа V, этого печальнаго внука Людовика XIV, столь безстрашнаго среди пуль, столь вчно скучавшаго, и столь страстно любившаго музыку. Извстно, что, въ продолженіи двадцати-четырехъ лтъ, знаменитый сопрано Фаринелли ежедневно плъ ему три его любимыя аріи, всегда одн и т-же.
Философскій умъ можетъ находить интересными подробности страсти, пережитой въ Рим или Неапол, но я сознаюсь, что ничто не кажется мн столь нелпымъ, какъ эти романы, дающіе итальянскія имена своимъ героямъ. Не признано-ли разъ навсегда, что страсти мняются по мр того, какъ подвигаешься къ сверу? Любовь разв та-же въ Марсели, что въ Париж? Можно только сказать, что страны, съ давнихъ поръ подчиненныя одинаковой форм правленія, представляютъ вншнее сходство и въ своихъ соціальныхъ обычаяхъ.
Пейзажи, какъ страсти, какъ музыка, мняются также по мр приближенія на три или четыре градуса къ сверу. Неаполитанскій пейзажъ показался-бы нелпымъ въ Венеціи, если-бы не было принято, даже въ Италіи, восхищаться прекрасной природой Неаполя. Въ Париж мы лучше длаемъ, мы воображаемъ, что видъ лсовъ и воздланныхъ луговъ совершенно одинаковъ какъ въ Неапол, такъ и въ Венеціи, и требуемъ, чтобы Каналетто, напримръ, имлъ точно такой колоритъ, какъ и Сальваторъ Роза.
Что можетъ быть комичне, неправда-ли, англійской дамы, одаренной всми превосходствами своего острова, но совсмъ лишенной дара описывать ненависть и любовь даже на этомъ самомъ остров: г-жи Анны Радклифъ, награждающей итальянскими именами, великими страстями героевъ своего знаменитаго романа: ‘Исповдь черныхъ гршниковъ’?
Я не буду стараться прикрасить простоту и сгладить иногда непріятную грубость разсказа истиннаго происшествія, предлагаемаго мною снисходительности читателя, напримръ, я дословно перевожу отвтъ герцогини Палліано на объясненіе въ любви ея кузена Марчелло Капечче.’ Монографія этого семейства, не знаю отчего, находится въ конц втораго .тома рукописной исторіи. Палермо, о которой я не могу сообщить никакихъ подробностей.
Этотъ разсказъ, который я, къ своему сожалнію, сильно сокращаю (я вычеркиваю тысячу характерныхъ обстоятельствъ), боле говоритъ о послднихъ приключеніяхъ несчастной семьи Карафа, чмъ объ интересной исторіи страсти. Литературное тщеславіе мн нашептываетъ, что, быть можетъ, я могъ-бы увеличить интересъ многихъ положеній, если-бы больше развилъ ихъ, т. е. угадалъ и подробно разсказалъ читателю, что чувствовали дйствующія лица. Ко я, молодой французъ, родившійся на свер отъ Парижа — могу-ли я наврно угадать, что чувствовали эти итальянскія сердца въ 1559 г.? Я могу только угадать, что покажется изящнымъ и пикантнымъ французскимъ читателямъ 1838 г.
Эта страстная чувствительность, господствовавшая въ Италіи около 1569 г., требовала дла, а не словъ. Поэтому эти разсказы очень бдны разговорами. Это большое неудобство для насъ, привыкшихъ къ длиннымъ разговорамъ героевъ нашихъ романовъ, для нихъ разговоръ тоже, что сраженіе. Исторія, для которой я прошу у читателя снисхожденія, указываетъ на странную особенность, введенную испанцами въ итальянскіе нравы. Я совсмъ не выхожу изъ роли переводчика. Врное подражаніе манер чувствовать шестнадцатаго вка и даже манер руководить историка, который, повидимому, былъ дворяниномъ, преданнымъ несчастной герцогин Палліано, составляетъ, та моему мннію, самое лучшее достоинство этой трагической исторіиесли только въ ней есть какія либо достоинства.
Самый строгій испанскій этикетъ преобладалъ при двор герцога Палліано. Замтьте, что у каждаго кардинала, каждаго римскаго принца былъ такой-же дворъ и вы можете себ представить зрлище, которое представляла въ 1559 г. цивилизація города Рима. Не забудьте, что это было время, когда король Филиппъ II, которому для одной изъ его интригъ понадобилось согласіе двухъ кардиналовъ, далъ каждому изъ нихъ по двсти тысячъ ливровъ ренты церковными бенефиціями. Римъ. хотя и безъ сильнаго войска, былъ, столицей міра. Парижъ въ 1559 году былъ городомъ довольно милыхъ варваровъ.
Точный переводъ разсказа, написаннаго около 1566 г.
Джіовано-Пьетро Карафа, не смотря на свое происхожденіе отъ одной изъ самыхъ благородныхъ фамилій Неаполитанскаго Королевства, имлъ привычку поступать грубо, рзко, жестоко, какъ подобало только простому пастуху. Онъ надлъ длинную одежду (рясу) и еще молодымъ отправился въ Римъ, гд получилъ покровительство своего двоюроднаго брата, Оливіо Карафа, кардинала и Неаполитанскаго архіепископа. Александръ VI, этотъ великій человкъ, все знавшій и ничмъ не стснявшійся, сдлалъ его своимъ cameriere, т. е. тмъ, что мы теперь называемъ адьютантомъ (чиновникомъ особыхъ порученій). ІОлій II сдлалъ его архіепископомъ Чіети, папа Павелъ — кардиналомъ и, наконецъ, 23-го мая 1555 г. посл различныхъ происковъ и страшныхъ распрей между кардиналами, запертыми въ конклавъ, онъ былъ провозглашенъ папою подъ именемъ Павла IV, тогда ему стукнуло уже семьдесятъ восемь лтъ. Избравшіе его на престолъ св. Петра вскор сами начали дрожать при мысли о суровой, неумолимой набожности властелина, ими-же самими надъ собою поставленнаго.
Извстіе объ этомъ неожиданномъ избраніи произвело переворотъ въ Неапол и Палермо. Черезъ нсколько дней Римъ увидлъ у себя великое множество членовъ знаменитой фамиліи Карафа. Вс получили мста, но весьма естественно, что папа особенно отличалъ своихъ трехъ племянниковъ, сыновей графа Монторіо, его брата Донъ-Жуанъ, старшій, уже женатый, былъ сдланъ герцогомъ Палліано. Это герцогство, отнятое у Марко-Антоніо-Колонна, заключало въ себ множество деревень и маленькихъ городовъ. Донъ-Карлосъ, второй изъ племянниковъ его святйшества, воевалъ въ качеств мальтійскаго рыцаря, его сдлали кардиналомъ, Болонскимъ легатомъ и первымъ министромъ. Это былъ человкъ полный ршимости, врный традиціямъ своей семьи, онъ осмлился ненавидть самого могущественнаго короля въ свт (Филиппа II, короля Испаніи и Индіи) и на дл доказать ему свою ненависть. Что касается до третьяго племянника новаго папы, Донъ-Антоніо Карафа, уже женатаго, то папа сдлалъ его маркизомъ Монтебелло. Наконецъ, онъ задумалъ выдать за Франциска, дофина Франціи и сына короля Генриха II, дочь своего брата отъ втораго брака. Павелъ IV намревался дать за нею Неаполитанское королевство, которое предполагалось отнять у Филиппа II, короля Испанскаго. Семья Карафа ненавидла этого могущественнаго монарха, который, впослдствіи, воспользовался ея же ошибками, чтобы совсмъ ее уничтожить, какъ вы это увидите ниже.
Со времени своего вступленія на престолъ св. Петра, самый могущественный въ свт и затмвавшій даже знаменитаго испанскаго монарха,— Павелъ IV, какъ и большинство его преемниковъ, являлъ изъ себя примръ всхъ добродтелей. Это былъ великій папа и великій святой, онъ принялся за уничтоженіе злоупотребленій въ церкви и этимъ путемъ успвалъ отдалять необходимость вселенскаго собора, котораго со всхъ сторонъ требовали у римскаго двора, а согласиться на который не допускала мудрая политика.
Согласно обычаю, того времени слишкомъ нами забытаго, и не позволявшаго монарху доврять людямъ, не имвшимъ съ нимъ однихъ общихъ интересовъ, владнія его святйшества деспотически управлялись его тремя племянниками. Кардиналъ былъ первымъ министромъ и совтникомъ своего дяди, герцогъ Палліано былъ сдланъ главнокомандующимъ войскъ св. церкви, а маркизъ Монтебелло, капитаномъ дворцовой гвардіи, пропускалъ къ пап только людей, ему пріятныхъ. Вскор эти молодые люди совершили самыя ужасныя безобразія, они начали съ захвата имуществъ семей, выразившихъ протестъ противъ ихъ управленія. Народъ не зналъ къ кому обратиться, чтобы добиться справедливости. Вс не только должны были трепетать за свои имущества, но страшно выполнить на родин цломудренной Лукреціи,— честь ихъ женъ и дочерей была въ опасности. Герцогъ Палліано и его братъ похищали самыхъ красивыхъ женщинъ, достаточно было имть несчастіе имъ, понравиться. Къ общему удивленію, они не обращали никакого вниманія на благородство крови, даже боле, ихъ нисколько не удерживали святые запоры монастырей. Народъ, приведенныя въ отчаяніе, не зналъ къ кому обращать свои жалобы, такъ великъ былъ ужасъ, внушенный тремя братьями всмъ приближеннымъ папы, они были дерзки даже съ посланниками. .
Герцогъ, еще до величія своего дяди, женился на Віоланте де-Кардоне, изъ семьи испанскаго происхожденія, а въ Неапол принадлежавшей къ высшему дворянству. Она считалась принадлежащей въ Seggio di nido.
Віоланте, извстная своей рдкой красотой и привлекательностью, которую обнаруживала? когда желала нравиться, была еще боле извстна своей безумной гордостью. Но справедливость требуетъ сказать, что трудно было найти характеръ боле. возвышенный, что она и доказала всему свту передъ смертью, ни въ чемъ не сознавшись брату капуцину, ее исповдывавшему. Она наизусть знала и говорила съ безконечной граціей восхитительное Оrlando Аріосто, большинство сонетовъ Петрарки, сказку Percorone, и т. д. Но она была еще прелестне, когда удостоивала свое общество сообщеніемъ страннымъ мыслей, приходившихъ ей на умъ.
У нея былъ сынъ, получившій имя герцога Кави. Братъ ея, Д’Ферранъ, графъ д’Алаффе, пріхалъ въ Римъ, узнавъ о блестящемъ положеніи своихъ родственниковъ.
Герцогъ Палліано былъ окруженъ блестящимъ дворомъ, молодые люди первыхъ неаполитанскихъ семействъ заискивали чести служить у него. Изъ самыхъ близкихъ къ нему людей Римъ отличилъ своимъ вниманіемъ Марчелло Капечче (изъ Seggiodi nido), молодаго кавалера, прославившагося въ Неапол своимъ умомъ, а, также и своей дивной красотой, полученной имъ отъ Бога.
Фавориткой герцогини была Діана Бранкаччіо, женщина лтъ тридцати, близкая родственница маркизы Монтебелло, ея невстки. Въ Рим говорили, что, находясь въ обществ этой фаворитки, герцогиня теряла всю свою гордость и сообщала ей вс свои тайны. Но эти тайны касались только политики, герцогиня воспламеняла страсти, но не раздляла ихъ.
По совтамъ кардинала Карафа, папа объявилъ войну испанскому королю и король французскій послалъ на помощь пап войско, подъ начальствомъ герцога Гиза.
Но намъ слдуетъ ограничиваться внутренними событіями двора герцога Палліано.
Капечче уже нкоторое время былъ точно безумный, онъ длалъ поступки самые странные, дло въ томъ, что бдный молодой человкъ страстно влюбился въ герцогиню, свою повелительницу, но не смлъ ей въ томъ признаться. Однако, онъ не совсмъ отчаявался достигнуть цли, видя, какъ глубоко раздражена герцогиня неврностями мужа, ею пренебрегавшаго. Герцогъ Палліано былъ всемогущъ въ Рим, и герцогин было отлично извстно, что римскія дамы, самыя извстныя по своей красот, почти ежедневно посщали ея мужа въ его дворц, что она считала оскорбленіемъ, съ которымъ не могла примириться.
Между капелланами святаго папы Павла IV находился одинъ почтенный монахъ, съ которымъ.онъ читалъ свой молитвенникъ. Этотъ старичекъ, рискуя погубить себя и, быть можетъ, по наущенію испанскаго посланника, осмлился однажды открыть пап вс безобразія его племянниковъ. Святой отецъ заболлъ отъ горя, онъ не хотлъ врить, но самыя тяжелыя улики явились со всхъ сторонъ. Въ первый день новаго 1559 года случилось событіе, убдившее лицу, во всхъ его подозрніяхъ и, быть можетъ, повліявшее на ршеніе его святйшества. Въ самый день Обрзанія Господня, что весьма увеличило вину въ глазахъ такого благочестиваго монарха, Андреа Лафранки, секретарь герцога Шлліино, Хавалъ великолпный ужинъ кардиналу Карафа, и желая возбудить не только гастрономическій вкусъ, но также и сладострастіе, пригласилъ на ужинъ Мартучіо, одну изъ самыхъ красивыхъ, самыхъ извстныхъ и самыхъ богатыхъ куртизанокъ благороднаго города Рима. Роковой судьб было угодно, чтобы незадолго передъ этимъ къ Мартуччіи привязался Капечче, любимецъ герцога, тайно влюбленный въ герцогиню и слывшій за перваго красавца міровой столицы. Въ этотъ вечеръ онъ искалъ ее всюду, гд только могъ встртить, не находя нигд и узнавъ, что у Лафранки былъ ужинъ, онъ заподозрилъ истину и около полуночи явился туда въ сопровожденіи нсколькихъ вооруженныхъ человкъ.
Его впустили, пригласили войти и принять участіе въ пир, но, посл нсколькихъ довольно натянутыхъ словъ, онъ сдлалъ Мартуччіи знакъ встать и слдовать за нимъ. Пока она колебалась, вся сконфуженная и предугадывая то, что должно было случиться, Капечче всталъ съ своего мста и, подойдя къ молодой двушк, взялъ ее за руку, чтобы увлечь за собою. Кардиналъ, для котораго она туда пришла, горячо воспротивился ея уходу, Капечче настаивалъ, стараясь вытащить ее изъ залы.
Кардиналъ, первый министръ, сбросившій на этотъ разъ одежду, приличную его высокому сану, схватилъ шпагу и съ энергіей и храбростью, которыя признавалъ на нимъ весь Римъ, воспротивился уходу молодой двушки. Марчелло, вн себя отъ гнва, позвалъ своихъ людей, но они большею частію были неаполитанцы: узнавъ сначала секретаря герцога, а потомъ кардинала, котораго они сперва не различили, благодаря его одежд, они вложили шпаги въ ножны, отказались драться и принялись усмирять драку.
Во время этой суматохи Мартуччіи удалось убжать, не смотря на окружавшую ее толпу и на то, что Марчелло Капечче старался удержать ее лвой рукой. Замтивъ ея отсутствіе, Марчелло побжалъ за нею и вся его компанія вмст съ нимъ.
Ночная темнота дала поводъ къ самымъ страннымъ разсказамъ и утромъ 2-го января столица была переполнена слухами объ опасномъ поединк между племянникомъ кардинала и Марчелло Капечче. Герцогъ Палліано, главнокомандующій Церковной арміей, придалъ этому длу гораздо боле серьезное значеніе, чмъ оно заслуживало и такъ какъ онъ не былъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ своимъ братомъ министромъ, то въ ту же ночь веллъ арестовать Лафранки, а рано утромъ самъ Марчелло былъ посаженъ въ тюрьму. Тогда оказалось, что не было ни одного убитаго и что эти аресты только увеличиваютъ скандалъ, падающій цликомъ на кардинала. Заключенныхъ поспшили выпустить и вс три брата соединили свое громадное вліяніе, чтобы потушить это дло. Сначала они надялись на полный успхъ, но на третій день все было подробно разсказано пап. Онъ призвалъ двухъ своихъ племянниковъ и говорилъ съ ними, какъ только могъ говорить монархъ столь набожный а столь глубоко оскорбленныя.
Въ пятый день января, когда множество кардиналовъ собралось въ конгрегаціи инквизиціи, святой папа первый заговорилъ объ этомъ ужасномъ дл, онъ спросилъ присутствовавшихъ кардиналовъ, какъ они смли не довести обо всемъ до его свднія.
— Вы молчите, а между тмъ скандалъ касается высокаго сама, которымъ вы облечены! Карафа осмлился показаться на улиц въ мірской одежд и съ обнаженной шпагой въ рук. И для чего? Чтобы овладть низкой куртизанкой!
Можно судить о гробовомъ молчаніи, царствовавшемъ между придворными во время этой выходки противъ перваго министра. Восьмидесятилтній старикъ сердился на любимаго племянника, до тхъ поръ полновластнаго господина. Негодованіе папы дошло до того, что онъ заговорилъ объ отнятіи у племянника кардинальской шляпы.
Гнвъ папы старался разжечь посланникъ великаго герцога Тосканскаго, пожаловавшійся ему на недавнюю дерзость кардинала, перваго министра. Кардиналъ, прежде столь могущественный, явился къ его святйшеству для обычной работы. Паза заставилъ его четыре часа прождать въ передней, на глазахъ у всхъ, затмъ отослалъ его, не допустивъ до аудіенціи. Можно судить, какъ была уязвлена громадная гордость министра. Кардиналъ былъ взбшенъ, но не наказанъ, онъ думалъ, что старикъ, обремененный годами, до самозабвенія преданный своей семь и, наконецъ, мало привыкшій къ мірскимъ дламъ, принужденъ будетъ снова обратиться къ его дятельности. Но добродтель святаго отца одержала верхъ, онъ созвалъ кардиналовъ, долго молча смотрлъ на нихъ, потомъ залился слезами и ршился на что-то въ род публичнаго покаянія:
— Старческая слабость, сказалъ онъ, мои заботы о длахъ церкви, въ которой, какъ вы знаете, я хочу уничтожить вс злоупотребленія, заставили меня доврить мою временную власть тремъ племянникамъ, они ею злоупотребили и я ихъ изгоняю.
Затмъ былъ прочтенъ приказъ, которымъ отъ племянниковъ отнимались вс ихъ чины и они ссылались въ ничтожныя деревушки. Кардиналъ первый министръ ссылался въ Чявита-Лаваніо, герцогъ Палліано въ Соріано, а маркизъ въ Монтебелло. Этимъ указомъ отъ герцога отнималось все его жалованье, доходившее до семидесяти двухъ тысячъ піастровъ (боле милліона франковъ).
Не могло быть и рчи о сопротивленіи этимъ строгимъ распоряженіямъ: весь римскій народъ, ненавидвшій Карафовъ, былъ ихъ врагомъ и тюремщикомъ.
Герцогъ Палліано, въ сопровожденіи графа д’Алиффе, своего зятя, и Леонарда дель Кардоне, поселился въ маленькой деревушк въ Соріано, между тмъ какъ герцогиня съ своей свекровью устроились въ Галлезе, маленькой деревушк въ двухъ миляхъ отъ Соріано.
Мстность эта очаровательна, но то была ссылка и вс они были изгнаны изъ Рима, гд когда-то дерзко царили.
Марчелло Капечче вмст съ другими придворными послдовалъ за своей повелительницей въ бдную деревушку, куда она была сослана. Вмсто поклоненія цлаго Рима, эта женщина, столь могущественная нсколько дней тому назадъ и пользовавшаяся своимъ положеніемъ съ полнымъ высокомріемъ, видла себя окруженною простыми крестьянками, удивленіе которыхъ еще боле напоминало ей ея паденіи. У нея не было никакого утшенія, дядя ея былъ такъ старъ, что по всей вроятности будетъ застигнутъ смертью, не успвъ снова призвать своихъ племянниковъ, и къ довершенію несчастья, три брата другъ друга ненавидли. Даже говорили, будто герцогъ и маркизъ, не раздлявшіе буйныхъ страстей кардинала, испуганные его излишествомъ, дошли до того, что донесли на него пап, своему дяд.
Во время этой ужасной и глубокой опалы случилось событіе, доказавшее, къ несчастью для герцогини и самого Капечче, что, въ ту памятную ночь, въ Рим, не истинная любовь заставила Марчелло бжать за Мартуччіей.
Однажды, когда герцогиня позвала его для какого то приказанія, онъ очутился наедин съ нею, что случалось, быть можетъ, не боле двухъ разъ въ годъ. Увидя, что никого нтъ въ зал, гд принимала его герцогиня, Капечче съ минуту простоялъ неподвижно, не говоря ни слова. Затмъ, онъ пошелъ къ двери посмотрть, нтъ ли кого, кто-бы могъ подслушать изъ сосдней комнаты, и тогда только ршился заговорить.
— Сударыня, не смущайтесь, и безъ гнва выслушайте странныя вещи, которыя я осмлюсь сказать вамъ. Уже давно я люблю васъ боле собственной жизни. Если, по слишкомъ большой неосторожности, я осмлился, какъ любовникъ, любовался вашей дивной красотой, то въ этомъ вы должны обвинять не меня, а сверхестественную силу, меня толкающую и волнующую. Я жестоко страдаю, я весь горю, я не прошу облегченія пламени, меня пожирающаго, но пусть только ваше великодушіе сжалится, надъ слугою, полнымъ недоврія къ себ и смиренія.
Герцогиня казалась удивленной и, въ особенности, разгнванной.
— Марчелло, что ты во мн такого увидлъ,— сказала она,— что давало-бы теб смлость требовать моей любви? Неужели моя жизнь, мой разговоръ до такой степени удалились, отъ правилъ приличія, что побудили тебя на такую дерзость? Какъ могъ ты осмлиться думать, что я могу отдаться теб или кому-нибудь другому, кром моего мужа и господина? Я прощаю теб твои слова, потому что считаю тебя помшаннымъ, но берегись повторить ту-же ошибку, не то клянусь, что накажу тебя какъ за первую, такъ и за вторую дерзость.
Герцогиня ушла вн себя отъ гнва, и, дйствительно, Капечче поступилъ крайне неосторожно: надо было дать понять, но не высказываться. Онъ оетался сконфуженнымъ, опасаясь, чтобы герцогиня не разсказала всего своему мужу.
Но послдствія совершенно не оправдали его опасеній. Въ деревенскомъ уединеніи гордая герцогиня Палліано не могла скрыть всего, ей высказаннаго, отъ своей любимой фаворитки, Діаны Бранкаччіо. Это была женщина лтъ тридцати, пожираемая самыми жгучими страстями. У нея были рыжіе волосы (историкъ нсколько разъ возвращается къ этому обстоятельству, объясняющему, по его мннію, вс сумасбродства Діаны). Она страстно любила Домиціано Фарнари, дворянина, служившаго при двор маркиза Монтебелло, и желала выйдти за него замужъ: но маркизъ и маркиза, которымъ она имла честь принадлежать по узамъ крови, согласятся-ли видть ее женою человка, находящагося на ихъ служб? Это препятствіе по крайней мр, ей такимъ казалось,
Оставалась одна надежда на успхъ: необходимо было заручиться покровительствомъ герцога Палліано, а Діана въ этомъ не отчаявалась. Герцогъ обращался съ нею скоре какъ съ родственницей, чмъ какъ со слугой, Это былъ человкъ съ сердцемъ простымъ и добрымъ и гораздо мене своихъ братьевъ обращалъ вниманія.на этикетъ. Хотя герцогъ, какъ настоящій молодой человкъ, пользовался всми выгодами своего высокаго положенія и далеко не былъ вренъ своей жен, но нжно любилъ ее и, повидимому, не могъ ни въ чемъ отказать ей, когда она настойчиво чего-нибудь просила.
Признаніе, которое Капечче осмлился сдлать герцогин, показалось неожиданнымъ счастьемъ для мрачной Діаны. До сихъ поръ госпожа ея вела себя съ самымъ безнадежнымъ благоразуміемъ, еслибы у нея явилась любовь, еслибы она въ чемъ-нибудь провинилась, то ежеминутно нуждалась-бы въ Діан, которая могла-бы на все разсчитывать отъ женщины, тайны которой ей извстны.
Вмсто того, чтобы напомнить герцогин объ ея обязанностяхъ относительно себя и о страшныхъ опасностяхъ, которымъ она себя подвергала посреди такого проницательнаго двора, Діана, охваченная силой своей страсти, начала говорить своей госпож о Марчелло Капечче, какъ она самой себ говорила о Домиціано Фарнари. Во время длинныхъ разговоровъ среди этого уединенія, она находила случай каждый день упомянуть герцогин о ловкости и красот этого бднаго Марчелло, кажущагося столь грустнымъ, какъ и герцогиня, онъ принадлежалъ къ первымъ неаполитанскимъ фамиліямъ, манеры его были также благородны, какъ и кровь, и ему не хватало только богатства, которое судьба могла всякій день соблаговолить послать ему, чтобы быть во всхъ отношеніяхъ равнымъ женщин, которую онъ осмливался любить.
Діана съ радостью замтила, что первымъ слдствіемъ этихъ разговоровъ было увеличеніе доврія къ ней герцогини.
Она не замедлила увдомить о.случившемся Марчелло Капечче.
Во время жгучихъ жаровъ этого лта, герцогиня часто прогуливалась въ лсахъ, окружающихъ Галлезе. Вечеромъ она приходила ожидать морскаго втерка на прелестные холмы, возвышающіеся среди этихъ лсовъ, и съ вершины ихъ любовалась моремъ, находившемся мене, чмъ въ двухъ миляхъ.
Не нарушая строгихъ законовъ этикета, Марчелло могъ находиться тоже въ лсу: говорятъ, что онъ тамъ прятался, старался показываться на глаза герцогини только тогда, когда она бывала хорошо подготовлена рчами Діаны Бранкаччіо, которая давала сигналъ Марчелло.
Діана, видя свою госпожу готовою слушать роковую страсть, пробужденную ею въ ея сердц, сама. поддалась страстной любви къ Домиціано Фарнари. Теперь она была уврена въ возможности за него выйдти. Но Домиціано былъ человкъ благоразумный, характера холоднаго и сдержаннаго, увлеченія его пылкой любовницы не только не привязали его въ ней, но сдлались вскор ему непріятны. Діана Бранкаччіо была близкая родственница Карафовъ, онъ былъ убжденъ, что будетъ заколотъ при первомъ слух объ ихъ любви, который дойдетъ до кардинала Карафа, который хотя и моложе герцога, но былъ, въ сущности, настоящимъ главою семьи.
Однажды утромъ, нсколько времени посл того, какъ герцогиня поддалась страсти Капечче, Домиціано Фарнари не оказалось въ деревн, отведенной для придворныхъ маркиза Монтебелло.
Онъ исчезъ: впослдствіи узнали, что онъ выхалъ изъ маленькаго порта Неттуно, разумется, онъ перемнилъ имя, потому что о немъ не было больше никакихъ слуховъ.
Кто можетъ описать отчаяніе Діаны? Герцогиня Палліано, сначала съ добротой выслушивавшая ея жалобы на злую судьбу, дала ей, наконецъ, понять, что считаетъ этотъ предметъ исчерпаннымъ. Діана видла себя брошенною своимъ любовникомъ, сердце ея было полно злобой и мщеніемъ, она вывела весьма странныя заключенія изъ того, что женщин надоло выслушивать все одн и т-же жалобы. Діана вообразила, что сама герцогиня, заставила Фарнари ее покинуть и даже дала ему средства на дорогу. Поводомъ къ этой безумной мысли было нсколько замчаній, которыя герцогиня ей когда-то сдлала. За подозрніемъ вскор послдовала месть. Она потребовала аудіенціи у герцога и разсказала ему все, что происходило между его женой и Марчелло. Герцогъ отказался ей врить.
— Подумайте,— сказалъ онъ,— что уже, пятнадцать лтъ, какъ я не имю права ни въ чемъ упрекнуть герцогиню, она устояла противъ обольщеній двора и увлеченій блестящимъ положеніемъ, которое мы занимали въ Рим, принцы, самые привлекательные, и даже самъ герцогъ Гизъ, предводитель французской арміи, ничего отъ нея не добились, а вы хотите, чтобы она уступила простому кавалеру?
Къ несчастью, герцогъ скучалъ въ Соріано, деревн, куда онъ былъ сосланъ, и находившейся всего въ двухъ миляхъ отъ мстносги, гд жила его жена, и Діан было легко добиваться множества аудіенцій, о которыхъ ничего не знала ея госпожа, Діана обладала удивительнымъ геніемъ, страсть длала ее краснорчивой. Она разсказывала герцогу тысячи подробностей, месть сдлалась ея единственнымъ удовольствіемъ. Она ему твердила, что почти каждый вечеръ, около одиннадцати часовъ, Капечче входилъ въ комнату герцогини и выходилъ изъ нея только часа въ два или въ три утра. Эти увренія производили сначала такъ мало впечатлнія на герцога, что онъ не хотлъ дать себ труда прохать дв мили, съ цлью неожиданно войдти въ комнату жены.
Однажды, вечеромъ, герцогъ былъ въ Галлеэе, солнце хотя и сло, но еще не совсмъ спряталось, въ комнату вдругъ вбжала Діана съ растрепанными волосами. Вс удалились, и она объявила, что Марчелло Капечче только что вошелъ къ герцогин. Герцогъ былъ въ этотъ день не въ дух, онъ схватилъ шпагу и побжалъ въ комнату жены, куда вошелъ черезъ потаенную дверь. Онъ, дйствительно, нашелъ тамъ Марчелло Капечче. Увидя его, любовники измнились въ лиц, но, впрочемъ, ни чего не было предосудительнаго въ ихъ позахъ. Герцогиня была въ постели, занятая записываніемъ только-что сдланной издержки, въ комнат была горничная, а Марчелло стоялъ въ трехъ шагахъ отъ кровати.
Взбшенный герцогъ, схватилъ Марчелло за горло, потащилъ его въ сосднюю комнату, гд приказалъ ему бросить на подъ кинжалъ и шпагу, которыми тотъ былъ вооруженъ. Затмъ герцогъ позвалъ свою стражу, которая немедленно-же отвела Марчелло въ тюрьму Соріано.
Герцогин позволено было оставаться во дворц, но подъ строгимъ надзоромъ.
Герцогъ не былъ жестокъ, повидимому, онъ хотлъ скрыть всю грязную сторону этого дла, чтобы не быть обязаннымъ прибгать къ крайнимъ мрамъ, которыхъ требовала оскорбленная честь. Онъ хотлъ дать понять, что Марчелло содержался въ тюрьм совсмъ по другой причин и, придравшись къ тому, что, два или три мсяца тому назадъ, Марчелло за большія деньги купилъ нсколько громадныхъ жабъ, герцогъ распустилъ слухъ, что Марчелло хотлъ его отравить. Но настоящій поступокъ былъ слишкомъ хорошо извстенъ, и его братъ, кардиналъ, послалъ спросить его, когда онъ въ крови виновника смоетъ оскорбленіе, которое осмлились нанести ихъ семь.
Герцогъ взялъ себ въ помощники графа д’Алиффе, брата своей жены, и Антоніо Торандо, друга дома. Они вс трое составили родъ трибунала, въ которомъ судили Марчелло Капечче, обвиненнаго въ прелюбодяніи съ герцогиней.
Превратности всего человческаго было угодно, чтобы папа Пій IV, наслдовавшій Павлу IV, принадлежалъ къ испанской фракціи. Онъ ничего не могъ отказать королю Филиппу II, потребовавшему отъ него смерти кардинала и герцога Палліано. Мстный трибуналъ обвинилъ обоихъ братьевъ и изъ протоколовъ ихъ процесса мы узнаемъ вс обстоятельства смерти Марчелло Капечче.
Одинъ изъ многочисленныхъ свидтелей показываетъ такъ:
— Мы были въ Соріано, герцогъ, мой господинъ, долго говорилъ съ графомъ д’Алиффе… Вечеромъ, очень поздно, мы спустились въ подвалъ, гд герцогъ веллъ приготовить веревки, необходимыя для пытки виновнаго. Тамъ были: герцогъ, графъ д’Алиффе, синьоръ Антоніо Торандо и я.
Первый спрошенный свидтель былъ капитанъ Камилло Грифоне, близкій другъ и повренный Капечче. Герцогъ обратился къ нему такъ:
— Скажи правду, другъ мой. Что теб извстно о томъ, что Капечче длалъ въ комнат герцогини?
— Я ничего не знаю: вотъ уже боле двадцати дней, какъ я въ ссор съ Марчелло.
Такъ какъ онъ продолжалъ упорна молчать, то синьоръ герцогъ, позвалъ съ улицы нсколькихъ изъ своихъ солдатъ. Соріанскій подеста веллъ привязать Грифоне къ веревк. Солдаты дернули за ея концы и приподняли виновнаго на четыре пальца отъ земли. Повисвъ въ такомъ положеніи четверть часа, капитанъ сказалъ:
— Спустите меня, я скажу, что знаю.
Когда его опустили на полъ, солдаты удалились и мы съ нимъ остались наедин.
— Правда, что нсколько разъ я провожалъ Марчелло до комнаты герцогини,— сказалъ капитанъ, — но боле я ничего не знаю, потому что ждалъ его въ сосднемъ двор до часа пополуночи.
Сейчасъ опять призвали солдатъ, которые, по приказанію герцога, приподняли его такъ, что ноги не касались пола.
Вскор капитанъ закричалъ:
— Спустите меня, я скажу всю правду. Правда, сказалъ онъ, что уже нсколько мсяцевъ, какъ я замтилъ любовь между Марчелло и герцогиней и собирался сообщить объ этомъ вашей свтлости или Д. Леонардо. Каждое, утро герцогиня посылала справляться о Марчелло, она длала ему маленькіе подарки и, между прочимъ, варенья, приготовленныя съ большимъ тщаніемъ и весьма дорогія, я видлъ у Марчелло маленькія золотыя цпочки, превосходной работы, которыя ему дарила, конечно, герцогиня.
Посл этого. показанія, капитанъ былъ отправленъ въ тюрьму. Привели привратника герцогини, объявившаго, что ничего не знаетъ, его привязали къ веревк и подняли на воздухъ. Повисвъ съ полчаса, онъ сказалъ:
— Спустите меня, я скажу, что знаю.
Очутясь на земл, онъ сослался на свое полное незнаніе, его снова подняли. Посл получаса спустили и онъ объяснилъ: что только недавно вступилъ на службу къ герцогин. Такъ какъ было весьма вроятно, что онъ ничего не зналъ, то его отправили назадъ въ тюрьму. Все это заняло много времени, такъ какъ всякій разъ солдатъ высылали. Хотли дать имъ понять, что тутъ все дло въ покушенія на отравленіе ядомъ, добытымъ изъ жабъ.
Ночь уже была на исход, когда герцогъ веллъ привести Марчелло Капечче. По уход солдатъ, дверь затворили на замокъ и герцогъ сказалъ:
— Что вы такое длали въ комнат герцогини, что оставались тамъ до часу, до двухъ, а иногда и до четырехъ?
Марчелло все отвергъ, призвали солдатъ и его приподняли — веревка рзала ему руки, не будучи въ состояніи выносить боль, онъ попросилъ, чтобы его спустили, его посадили на стулъ, но тамъ онъ сталъ путаться и самъ не зналъ, что говорилъ. Призвали солдатъ, которые его снова приподняли, долгое время спустя, онъ попросилъ спустить себя.
— Правда, сказалъ онъ, что я входилъ въ комнаты герцогнни въ такіе поздніе часы, но я ухаживалъ за синьорой Діаной Бранкаччіо, одной изъ дамъ ея свтлости, я поклялся быть ея мужемъ и она отказывала мн только въ томъ, что не согласовалось съ ея честью.
Марчелло былъ отведенъ назадъ въ тюрьму, гд его поставили на очную ставку съ капитаномъ и съ Діаной, которая все отвергла.
Затмъ, Марчелло снова ввели въ подвалъ, когда мы были у дверей, онъ сказалъ:
— Герцогъ, ваша свтлость, вроятно, помните, что общали мн оставить жизнь, если я скажу всю правду. Нтъ нужды меня снова привязывать къ веревк, я во всемъ сознаюсь.
Онъ подошелъ къ герцогу и голосомъ, дрожащимъ и едва слышнымъ, сказалъ, что, дйствительно, получилъ благосклонность герцогини. При этихъ словахъ герцогъ бросился на Марчелло и укусилъ его за щеку. Затмъ, вытащилъ свою шпагу и я видлъ, что онъ готовъ съ нею броситься на виновнаго. Я сказалъ, что Марчелло слдовало своею рукою написать свое показаніе, чтобы этотъ документъ могъ служить оправданіемъ его свтлости. Мы вернулись опять въ подвалъ, гд было все, что нужно для письма, но веревка до такой степени поранила руку Марчелло, что онъ могъ только написать: Да, я измнилъ своему господину, да, я лишилъ его чести!
Герцогъ читалъ по мр того, какъ Марчелло писалъ. Едва усплъ онъ кончить, какъ герцогъ бросился на него и закололъ его тремя ударами шпаги. Діана Бранкаччіо стояла тутъ, въ трехъ шагахъ, полумертвая отъ страха и, конечно, тысячу разъ каялась въ томъ, что надлала.
— Женщина, недостойная родиться въ благородной семь! воскликнулъ герцогъ, единственная виновница моего несчастья, которое ты постаралась устроить ради своихъ безчестныхъ наслажденій, я долженъ наградить тебя за вс твои измны.
Сказавъ это, онъ схватилъ ее за волосы и отпилилъ ей пилою голову. Изъ этой несчастной вылился цлый потокъ крови и, наконецъ, она скончалась.
Герцогъ веллъ бросить оба трупа въ клоаку, находившуюся по близости отъ тюрьмы.
Молодой кардиналъ Альфонсъ Карафа, сынъ маркиза Монтебелло, единственный изъ всей семьи, котораго Павелъ IV при себ оставилъ, счелъ своимъ долгомъ доложить ему объ этомъ происшествіи. Выслушавъ разсказъ, папа замтилъ:
— А герцогиня, что съ нею сдлали?
Въ Рим вс думали, что эти. слова должны повести за собою смерть этой несчастной женщины. Но герцогъ не могъ ршиться на, эту великую жертву, оттого-ли, что герцогиня была беременна, или въ память крайней нжности, которую онъ прежде питалъ къ ней.
Павелъ IV заболлъ, три мсяца посл великаго подвига добродтели, совершеннаго имъ при удаленіи отъ себя всей своей семьи, и еще три мсяца спустя умеръ 18 августа 155Э года.
Кардиналъ посылалъ герцогу Палліано письмо за письмомъ, безпрестанно повторяя, что ихъ честь требуетъ казни герцогини. Посл смерти дяди, не зная, какое будетъ на этотъ счетъ мнніе новаго папы, онъ хотлъ, чтобы все было покончено какъ можно скоре.
Герцогъ, человкъ простой, добрый и гораздо мене кардинала щекотливый относительно вопросовъ чести, не могъ ршиться на ужасную крайность, которой отъ него требовали. Онъ говорилъ себ, что самъ много разъ измнялъ герцогин, не давая себ ни малйшаго труда скрывать это отъ нея, и что эти измны могли побудить къ мести женщину, столь гордую. Передъ самымъ отправленіемъ на конклавъ, посл обдни и святаго причастія, кардиналъ еще разъ написалъ брату, что это постоянное откладываніе его до крайности мучитъ и что, если герцогъ самъ, наконецъ, не ршится на то, чего требуетъ отъ него честь всего дома, то онъ даетъ слово боле никогда не вмшиваться въ его дла, не стараться быть ему полезнымъ въ конклав или у новаго папы. Только причина, не касающаяся оскорбленной чести, одна могла убдить герцога. Не смотря на строгій надзоръ, герцогиня, говорятъ, нашла средство послать сказать Марко-Антоніо Колонн, смертельно ненавидвшему герцога изъ-за потери герцогства Палліано, имъ отъ него отнятаго, что если Маркъ-Антоніо найдетъ возможность спасти ей жизнь и освободить ее, то она, съ своей стороны, поможетъ ему завладть крпостью Палліано, комендантъ которой ей вполн преданъ.
28 августа 1559 г. герцогъ послалъ въ Галлезе два отряда солдатъ. 30, Д. Леонардо-дель-Кардине, родственникъ герцога, и Д. Ферранъ, графъ д’Алиффе, братъ герцогини, прибыли въ Галлезе и явились въ комнаты герцогини, чтобы лишить ее жизни. Они объявили ей смертный приговоръ и она выслушала его безъ малйшаго измненія въ лиц. Потомъ, она замтила разногласіе между этими синьорами и пожелала прежде исповдаться и прослушать обдню. Когда они подошли къ ней, она спросила, есть-ли у нихъ приказаніе герцога, ея супруга, умертвить ее.
— Да, сударыня, отвчалъ Донъ-Леонардо.
Герцогиня попросила показать ей этотъ приказъ, Донъ Ферранте исполнилъ ея волю.
(Въ процесс герцога Палліано я нахожу показанія монаховъ, присутствовавшихъ при этомъ страшномъ событіи. Эти показанія значительно выше показаній другихъ свидтелей, что доказываетъ, по моему мннію, что монахи говорили передъ судомъ безъ всякаго страха, между тмъ какъ другіе свидтели были боле или мене соучастниками своего господина).
Братъ Антоніо изъ Паніи, капуцинъ, показалъ такъ:
— Посл обдни, во время которой она набожно приняла святое причастіе, въ то время, какъ мы старались подкрпить ее, въ комнату вошелъ братъ герцогини, графъ д’Алиффе, съ веревкой и орховой палочкой, толщиною въ палецъ, а длиною въ полъ-фута. Онъ завязалъ платкомъ глаза герцогини, а она, совершенно хладнокровно, пониже спустила его себ на глаза, чтобы не видть его. Графъ надлъ ей веревку на шею, но такъ какъ она не совсмъ ей хорошо приходилась, то онъ снялъ ее и отошелъ на нсколько шаговъ, герцогиня, услыша его шаги, сняла платокъ съ глазъ и сказала:
— Ну, что же! въ чемъ дло?
Графъ отвчалъ:
— Веревка была не впору, я возьму другую, чтобы не заставить васъ страдать.
Сказавъ это, онъ вышелъ, вскор онъ вернулся съ другой веревкой, снова завязалъ ей платкомъ глаза, надлъ веревку на шею и, продвъ палочку въ узелъ, повернулъ ее и задушилъ. Со стороны герцогини все произошло въ тон самаго обыкновеннаго разговора.
Братъ Антоніо изъ Салазаро, другой капуцинъ, кончаетъ свое показаніе такими словами:
— Мн было совстно оставаться и я хотлъ удалиться, чтобы не видть ея смерти, но герцогиня сказала мн:
— Ради Бога, не уходи отсюда.
(Здсь монахъ разсказываетъ обстоятельства смерти точно такъ, какъ мы ихъ передали). Онъ прибавляетъ:
— Она умерла хорошей христіанкой, часто повторяя: Я врю, я врю.
Оба монаха, повидимому, получившіе отъ своего начальства необходимое полномочіе, повторяютъ въ своихъ показаніяхъ, что герцогиня постоянно увряла въ своей полной невинности во всхъ разговорахъ, въ исповдяхъ, и, въ особенности, когда исповдывалась передъ обдней, во время которой она получила святое причастіе. Если она была виновна, то подобная гордость должна низвергнуть ее въ адъ.
При очной ставк брата Антоніо изъ Паніи, капуцина, съ Домъ-Леонардо дель-Кардине, братъ сказалъ:
— Мой товарищъ замтилъ графу, что слдовало-бы подождать разршенія герцогини отъ бремени, она на седьмомъ мсяц беременности и не надо губить душу маленькаго существа, которое она въ себ носитъ, необходимо его окрестить.
На что графъ д’Алиффе отвчалъ:
— Вы знаете, что я долженъ хать въ Римъ и не хочу туда показываться съ подобной маской на лиц (съ оскорбленіемъ не отомщеннымъ).
Едва герцогиня успла умереть, какъ капуцины принялись настаивать, чтобы ее сейчасъ же разрзали для крещенія ребенка, но графъ и Донъ-Леонардо не вняли ихъ просьбамъ. На другой день, герцогиня была погребена въ мстной церкви, съ нкоторой торжественностью (я читалъ протоколъ). Это событіе, извстіе о которомъ сейчасъ же распространилось, произвело мало впечатлнія, его уже давно ждали, слухъ о немъ уже нсколько разъ распространялся въ Галлезе и Рим и, кром того, убійство вн города и во время междуцарствія не представляло ничего особеннаго. Конклавъ, собравшійся посл смерти Павла IV, былъ очень буренъ и продолжался не мене четырехъ мсяцевъ.
26 декабря 1559 г. несчастный кардиналъ Карло Карафа долженъ былъ содйствовать избранію кардинала, предложеннаго Испаніей и который, вслдствіе этого, не могъ отказать ни въ одной мр строгости, требуемой Филиппомъ II противъ кардинала Карафа. Вновь избранный папа назвалъ себя Піемъ IV.
Если-бы кардиналъ Карафа не былъ въ изгнаніи во время смерти своего дяди, то могъ-бы быть распорядителемъ выборовъ или, по крайней мр, могъ-бы помшать избранію врага.
Вскор арестовали кардинала и герцога, Филиппъ II, очевидно, приказалъ ихъ убить. Они должны были отвчать на четырнадцать главныхъ вопросныхъ пунктовъ. Допросили всхъ, бывшихъ въ состояніи какъ нибудь освтить эти четырнадцать пунктовъ. Этотъ процессъ, прекрасно веденный, состоитъ изъ двухъ большихъ томовъ, которые я прочелъ съ большимъ интересомъ, потому что на каждой страниц встрчаются подробности нравовъ, которыя историки не всегда считаютъ достойными величія исторіи. Я даже нашелъ тамъ чрезвычайно живописныя подробности о покушеніи испанской партіи убить кардинала Карафа, тогда всесильнаго министра.
Впрочемъ, обоихъ братьевъ осудили за преступленія, которыя-бы прошли даромъ всякому другому, какъ, на примръ, за убійство любовника неврной жены, и этой самой жены. Нсколько лтъ спустя, князь Орсини женился на сестр великаго герцога Тосканскаго, подозрвая ее въ измн, онъ убилъ ее въ самой Тоскан, съ согласія великаго герцога, ея брата, и никогда это не было вмнено ему въ преступленіе. Нсколько принцессъ изъ дома Медичи погибли такимъ же образомъ.
Когда процессъ Карафа былъ оконченъ, его значительно сократили, и это сокращеніе нсколько разъ разсматривалось собраніями кардиналовъ. Очевидно, что разъ, что было ршено смертью наказать убійство, совершенное какъ месть за прелюбодйствіе,— порокъ, которымъ правосудіе никогда не занимается,— то кардиналъ былъ виновенъ въ подстрекательств своего брата къ совершенію преступленія, какъ и герцогъ въ его совершеніи.
3 марта 1561 г. папа Пій IV созвалъ консисторію, продолжавшуюся восемь часовъ, при конц которой былъ произнесенъ приговоръ Карафамъ слдующими словами: Prout in schedul (Пусть будетъ такъ, какъ требуется).
Въ слдующую ночь фискалъ послалъ въ замокъ Сантъ-Анджелло приказъ объ исполненіи смертнаго, приговора надъ двумя братьями, Карломъ, кардиналомъ Карафа, и Джіакомо, герцогомъ Палліано, что и было сдлано. Сначала занялись герцогомъ. Онъ былъ переведенъ изъ замка въ Тардинонскія тюрьмы, гд все было приготовлено, тамъ-же отрубили головы герцогу, графу д’Алиффе и Донъ-Леонардо.
Герцогъ выдержалъ эту страшную минуту не только какъ кавалеръ высокаго рода, но какъ христіанинъ, готовый все перенести изъ любви къ Богу. Онъ обратился съ прекрасными словами къ своимъ двумъ товарищамъ, чтобы ихъ приготовить къ смерти,— и затмъ написалъ письмо своему сыну {Ученый г. Сисмонди путаетъ всю эту исторію. См. статью Карафа изъ біографіи Мишо, онъ полагаетъ, что графу Монторіо была отрублена голова въ одинъ день съ казнію кардинала. Графъ былъ отцомъ кардинала и герцога Паніано. Ученый историкъ принимаетъ отца за сына.}.
Палачъ вернулся въ замокъ Сантъ-Анджелло объявить кардиналу Карафа объ ожидающей его смерти и далъ ему всего одинъ часъ на приготовленіе. Кардиналъ выказалъ еще большее душевное величіе, чмъ его братъ, тмъ боле, что онъ мене говорилъ, слова — это сила, которую ищешь вн себя. Получивъ страшное извстіе, онъ тихо произнесъ:
— Мн умереть! о папа Пій! о король Филиппъ!
Онъ исповдался, прочелъ семь псалмовъ, слъ на стулъ и сказалъ палачу:
— Исполняйте.
Палачъ задушилъ его шелковымъ шнуркомъ, который лопнулъ, пришлось начинать снова. Кардиналъ взглянулъ на палача, не удостоивъ его ни однимъ словомъ.
Немного лтъ спустя, святой папа Пій V веллъ пересмотрть процессъ, который былъ кассированъ, кардинала и его брата возстановили во всхъ ихъ правахъ, а генеральный прокуроръ, наиболе содйствовавшій ихъ смерти, былъ повшенъ. Пій V приказалъ процессъ уничтожить, вс копіи, бывшія въ библіотекахъ, были сожжены, запрещено было хранить ихъ подъ страхомъ отлученія, но папа забылъ, что въ его собственной библіотек хранилась копія, и съ нея-то и были сдланы вс ныншнія.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
