К. А—жин.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. VIIIa (1893): Германия — Го, с. 566—568
Герцен-Искандер, Александр Иванович, Арабажин Константин Иванович, Год: 1893
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Герцен-Искандер (Александр Иванович) — знаменитый публицист. Он был незаконный сын богатого помещика Ивана Алексеевича Яковлева и вывезенной последним из чужих краев немки, родился в 1812 году 25 марта. В юности получил обычное барское воспитание на дому, основанное на чтении произведений иностранной литературы, преимущественно конца XVIII века. Французские романы, комедии Бомарше, Коцебу, произведения Гете, Шиллера с ранних лет настроили мальчика в восторженном, сантиментально-романтическом тоне. Систематических занятий не было, но гувернеры — французы и немцы — сообщили талантливому мальчику твердое знание иностранных языков. Благодаря знакомству с Шиллером, Г. проникся свободолюбивыми стремлениями, развитию которых много содействовал учитель русск. словесности И. E. Протопопов, приносивший Г. тетрадки стихов Пушкина: ‘Оды на свободу’, ‘Кинжал’, ‘Думы’ Рылеева и пр., и Бушо, французский эмигрант, уехавший из Франции, когда ‘развратные и плуты’ взяли верх. К этому присоединилось влияние молоденькой ‘Корчевской кузины’ Г. (впоследствии Татьяна Пассек), которая поддерживала детское самолюбие молодого фантазера, пророча ему необыкновенную будущность. Уже в 1829—1830 гг. Г. написал философскую статью о Шиллеровом Валленштейне. В этот юношеский период жизни Герцена его идеалом был сначала Карл Моор, а потом Поза. Г. грезил дружбой, мечтал о борьбе и страданиях за свободу. В таком настроении поступил Г. в Московский унив. на физико-математ. отделение, и здесь это настроение еще более усилилось. В унив. Г. принимал участие в так называемой ‘маловской истории’, но отделался сравнительно легко — заключением, вместе со многими товарищами, в карцере. Унив. преподавание велось тогда плохо и мало принесло пользы, только Каченовский своим скептицизмом, да Павлов, умудрявшийся на лекциях сельского хозяйства знакомить слушателей с нем. философией, будили молодую мысль. Молодежь была настроена, однако, довольно бурно, она приветствовала Июльскую революцию (как это видно из стихотворений Лермонтова) и другие народные движения (много содействовала оживлению и возбуждению студентов появившаяся в Москве холера, в борьбе с которой деятельное и самоотверженное участие приняла вся университетская молодежь). К этому времени относится встреча Г. с Вадимом Пассеком, превратившаяся потом в дружбу, установление дружеской связи с Огаревым, Кетчером и др. Кучка молодых друзей росла, шумела, бурлила, допускала по временам и небольшие кутежи, вполне невинного, впрочем, характера, усердно занималась чтением, увлекаясь по преимуществу вопросами общественными, занимаясь изучением русской истории, усвоением идей Сен-Симона и др. социалистов. В 1834 году все члены кружка Герцена и он сам были арестованы. Г. был сослан в Пермь, а оттуда в Вятку, где и определен на службу в канцелярию губернатора. За устройство выставки местных произведений и объяснения, данные при ее осмотре Наследнику Цесаревичу, Герцен, по ходатайству Жуковского, был переведен на службу советником правления во Владимир, где женился, увезши тайно из Москвы свою невесту, и где провел самые счастливые и светлые дни своей жизни. В 1840 г. Г. было разрешено возвратиться в Москву. Здесь ему пришлось столкнуться с знаменитым кружком гегельянцев Станкевича и Белинского, защищавших тезис полной разумности всякой действительности. Увлечение гегельянством доходило до последних пределов, понимание философии Гегеля было односторонне, с чисто-русской прямолинейностью спорящие стороны не останавливались ни перед каким крайним выводом (‘Бородинская годовщина’ Белинского). Г. тоже принялся за Гегеля, но из основательного изучения его вынес результаты совершенно обратные тем, какие делали сторонники идеи о разумной действительности. Между тем, в русск. обществе сильно распространились, одновременно с идеями нем. философии, социалистические идеи Прудона, Кабе, Фурье, Луи Блана, они имели влияние на группировку литературных кружков того времени. Большая часть приятелей Станкевича сблизилась с Г. и Огаревым, образуя лагерь западников, другие примкнули к лагерю славянофилов, с Хомяковым и Киреевским во главе (1844). Несмотря на взаимное ожесточение и споры, обе стороны в своих взглядах имели много общего и прежде всего, по признанию самого Г., общим было ‘чувство безграничной обхватывающей все существование любви к русск. народу, к русск. складу ума’. Противники, ‘как двуликий Янус, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно’. ‘Со слезами на глазах’, обнимаясь друг с другом, разошлись недавние друзья, а теперь принципиальные противники, в разные стороны.
В 1842 г., Г., отслужив год в Новгороде, куда он попал не по своей воле, получает отставку, переезжает на жительство в Москву, а затем, вскоре после смерти своего отца, уезжает навсегда за границу (1847). В 1848 г. Г. принимал участие, впрочем, исключительно теоретическое, в парижском перевороте, сблизился с Прудоном и другими выдающимися деятелями революции и европейского радикализма. Впоследствии он был дружен с Гарибальди и друг. и вместе с Прудоном издавал одно время газету ‘Ami du peuple’, ко времени же пребывания Г. в Париже относится печальная история увлечения его жены поэтом Гервегом (см.). Вынужденный, по требованию полиции, оставить Францию, Г. переехал в Швейцарию, где и натурализовался, затем он жил некоторое время в Ницце и около 10 лет в Лондоне, где основал русскую типографию для печатания запрещенных изданий и с 1857. г. издавал еженедельную газету ‘Колокол’. В 1864—67 гг. Г., издавал в Женеве последние листки ‘Колокола’. 9 (21) января 1870 г. &dagger, от воспаления легких в Париже, куда незадолго перед тем прибыл по своим семейным делам. Литературная деятельность Г. началась еще в 30-х годах. В ‘Атенее’ за 30 год (II т.) его имя встречается под одним переводом с франц. Первая статья, подписанная псевдонимом Искандер, напеч. в ‘Телескопе’ за 1836 г. (‘Гофман’). К тому же времени относится ‘Речь, сказанная при открытии вятской публичной библиотеки’ и ‘Дневник’ (1842). Во Владимире написаны: ‘Зап. одного молодого человека’ и ‘Еще из записок молодого человека’ (‘Отд. Зап.’, 1840—41, в этом рассказе в лице Трензинского изображен Чаадаев). С 1842 по 1847 г. помещает в ‘От. Зап.’ и ‘Соврем.’ статьи: ‘Дилетантизм в науке’, ‘Дилетанты-романтики’, ‘Цех ученых’, ‘Буддизм в науке’, ‘Письма об изучении природы’. Здесь Г. восставал против ученых педантов и формалистов, против их схоластической науки, отчужденной от жизни, против их квиетизма. В статье ‘Об изучении природы’ мы находим философский анализ различных методов знания. Тогда же Г. написаны: ‘По поводу одной драмы’, ‘По разным поводам’, ‘Новые вариации на старые темы’, ‘Несколько замечаний об историческом развитии чести’, ‘Из записок доктора Крупова’, ‘Кто виноват’, ‘Сорока воровка’, ‘Москва и Петербург’, ‘Новгород и Владимир’, ‘Станция Едрово’, ‘Прерванные разговоры’. Из всех этих произведений, поразительно блестящих, и по глубине мысли, и по художественности и достоинству формы, — особенно выделяются: повесть ‘Сорока воровка’, в которой изображено ужасное положение ‘крепостной интеллигенции’, и роман ‘Кто виноват’, посвященный вопросу о свободе чувства, семейных отношениях, положении женщины в браке. Основная мысль романа та, что люди, основывающие свое благополучие исключительно на почве семейного счастья и чувства, чуждые интересов общественных и общечеловеческих, не могут обеспечить себе прочного счастья, и оно в их жизни всегда будет зависеть от случая.
Из произведений, написанных Г. за границей, особенно важны: письма из ‘Avenue Marigny’ (первые напечатаны в ‘Соврем.’, все четырнадцать под общим заглавием: ‘Письма из Франции и Италии’, изд. 1855 г.), представляющие замечательную характеристику и анализ событий и настроений, волновавших Европу в 1847—1852 гг. Здесь мы встречаем вполне отрицательное отношение к западно-европейской буржуазии, ее морали и общественным принципам и горячую веру автора в грядущее значение четвертого сословия. Особенно сильное впечатление и в России, и в Европе произвело сочинение Г.: ‘С того берега’ (первоначально по-нем. ‘Vom andern Ufer’ Гамб., 1850, по-русски, Лонд., 1855, по-франц., Женева, 1870), в котором Г. высказывает полное разочарование Западом и западной цивилизацией — результат того умственного переворота, которым закончилось и определилось умственное развитие Г. в 1848—1851 г. Следует еще отметить письмо к Мишле: ‘Русский народ и социализм’ — страстную и горячую защиту русск. народа против тех нападок и предубеждений, которые высказывал в одной своей статье Мишле. ‘Былое и Думы’ — ряд воспоминаний, имеющих частью характер автобиографический, но дающих и целый ряд высокохудожественных картин, ослепительно-блестящих характеристик, и наблюдений Г. из пережитого и виденного им в России и за границей.
Все другие сочинения и статьи Герцена, как, например, ‘Старый мир и Россия’, ‘Le peuple Russe et le socialisme’, ‘Концы и начала’, и др. представляют простое развитие идей и настроений, вполне определившихся в период 1847—1852 гг. в сочинениях, указанных выше. О характере литературной и общественной деятельности Г. и о его мировоззрении существуют довольно превратные взгляды, главным образом благодаря той роли, какую играл Г. в рядах эмиграции. По натуре Г. не был пригоден к роли агитатора и пропагандиста или революционера. Это был, прежде всего, человек широко и разносторонне образованный, с умом пытливым и созерцательным, страстно ищущим истины. Влечение к свободе мысли, ‘вольнодумство’, в лучшем значении этого слова, особенно сильно были развиты в Г. Он не понимал фанатической нетерпимости и исключительности и сам никогда не принадлежал ни к одной, ни явной, ни тайной партии. Односторонность ‘людей дела’ отталкивала его от многих революционных и радикальных деятелей Европы. Его тонкий и проницательный ум быстро постиг несовершенства и недостатки тех форм западной жизни, к которым первоначально влекло Г. из его непрекрасного далека русской действительности 40-х годов. С поразительной последовательностью Герцен отказался от увлечений Западом, когда он оказался в его глазах ниже составленного раньше идеала. Эту умственную независимость и непредубежденность Г., способность подвергать сомнению и испытанию самые заветные стремления, даже такой противник общего характера деятельности Г., как Н. Н. Страхов, называет явлением во многих отношениях прекрасным и полезным, так как ‘действительная свобода не даром считается одним из необходимых условий правильного мышления’. Как последовательный гегельянец, Г. верил, что развитие человечества идет ступенями и каждая ступень воплощается в известном народе. Таким народом по Гегелю были пруссаки. Г., смеявшийся над тем, что гегелевский бог живет в Берлине, в сущности перенес этого бога в Москву, разделяя с славянофилами веру в грядущую смену германского периода славянским. Вместе с тем, как последователь Сен-Симона и Фурье, он соединял эту веру в славянский фазис прогресса с учением о предстоящей замене господства буржуазии торжеством рабочего класса, кот. должно наступить, благодаря русской общине, только что перед тем открытой немцем Гакстгаузеном. Вместе со славянофилами Г. отчаивался в западной культуре. Запад сгнил и в его обветшавшие формы не влить уже новой жизни. Вера в общину и рус. народ спасала Г. от безнадежного взгляда на судьбу человечества. Впрочем, Г. не отрицал возможности того, что и Россия пройдет через стадию буржуазного развития. Защищая русское будущее, Г. утверждал, что в русск. жизни много безобразного, но зато нет закоснелой в своих формах пошлости. Русское племя — свежее девственное племя, у которого есть ‘чаянье будущего века’, неизмеримый и непочатой запас жизненных сил и энергий, ‘мыслящий человек в России — самый независимый и самый непредубежденный человек в свете’. Г. был убежден, что славянский мир стремится к единству, и так как ‘централизация противна славянскому духу’, то славянство объединится на принципах федераций. Относясь свободомысленно ко всем религиям, Г. признавал, однако, за православием многие преимущества и достоинства по сравнению с католицизмом и протестантством. И по другим вопросам Г. высказывал мнения, часто противоречившие западническим взглядам. Так, он относился довольно равнодушно к разным формам правления.
Влияние Г. в свое время было громадно. Значение деятельности Г. в крестьянском вопросе вполне выяснено и установлено (В. И. Семевский, проф. Иванюков, сенат. Семенов и др.). Гибельным для популярности Г. было его увлечение польским восстанием. Г. не без колебания стал на сторону поляков, довольно долго относясь к их делегатам несколько подозрительно (Посм. соч., стр. 213—215), окончательно он уступил, только благодаря настойчивому давлению со стороны Бакунина. В результате — ‘Колокол’ потерял своих подписчиков (вместо 3000 их осталось не более 500).
Ср. Страхова, ‘Борьба с Западом’ (т. 2), Скабичевского, ‘Сочинения’ (т. I), Анненкова, ‘Замечательное десятилетие’ (‘В. Е.’, 1880, 1—5), ‘Переписка с друзьями’ (СПб., 1891), Т. П. Пассек, ‘Из дальних лет’, наиболее подробная биогр. статья v. Althaus, ‘Unsere Zeit’ (1872, VIII. 1), ‘Переписка замечательных деятелей’ (‘Русск. М.’, 1890), Некролог (‘В. Е.’, 1870, 2, и ‘От. Зап.’), ‘Воспом. Свербеева’ (‘Русск. Арх.’, 1870). Собрание сочинений Г. издано в 10 томах (Женева, 1875—1880). В России напечатаны сборник написанных до отъезда за границу статей ‘Раздумье’ (1870) и ‘Кто виноват’ (посл. изд. 1891).