Гэбриель Конрой, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1875 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 351 минут(ы)

ГЭБРІЕЛЬ КОНРОЙ.

РОМАНЪ

Бретъ-Гарта.

I.
Извн.

Снгъ — всюду, на сколько глазъ видлъ, на пятьдесятъ миль къ югу отъ высшаго благо пика, наполнялъ ущелья и котловины, падая съ отвсныхъ стнъ горныхъ проходовъ какъ бы блымъ саваномъ, придавая среднему кряжу подобіе чудовищной толпы, скрывая основы гигантскихъ сосенъ, засыпая совершенно молодыя деревья, окружая словно фарфоровой рамкой холодныя зеркальныя озера и медленно разстилаясь блыми волнами къ отдаленному горизонту. Снгъ везд лежалъ и продолжалъ еще падать въ Калифорнскихъ Сіеррахъ, 15-го марта 1848 года.

Впродолженіи десяти дней снгъ шелъ мелкимъ, граненымъ порошкомъ, крупными, рыхлыми хлопьями, тонкими, перистыми звздочками, снгъ шелъ изъ черныхъ, свинцовыхъ тучь, блой волнистой массой или длинными рядами тонкихъ копьевъ, снгъ шелъ жестоко, но безмолвно. Лса были такъ занесены снгомъ, втви деревъ такъ гнулись подъ его грудами, онъ такъ переполнялъ собою землю и небо, онъ такъ окутывалъ мелкимъ, непроницаемымъ покровомъ и горные отвсы, что умеръ всякій звукъ, всякое эхо. Сильнйшій порывъ втра не возбуждалъ ни малйшаго стона въ снгомъ засыпанныхъ лсахъ. Нигд не раздавалось треска втвей или шелеста валежника, погнутые массою снга сучья сосенъ и елей поддавались и падали, но безмолвно. Тишина была неизмримая, безграничная!

Никакой вншній признакъ жизни не нарушалъ мертвой неподвижности пейзажа. Вверху не было игры свта и тней: только по временамъ ночь и вьюга становились мрачне. Внизу ни одна птица не пролетала надъ блымъ, необозримымъ пространствомъ, ни одинъ зврь не показывался на опушк черныхъ лсовъ, все живое, что нкогда обитало въ этой пустынной стран, уже давно бжало въ нижнія поляны. Нигд не было видно слдовъ, и, если какая-нибудь нога запечатллась въ этой обнаженной, дикой мстности, то снгъ все покрылъ, все стушевалъ. Блая поверхность пустыни была незапятнанной, двственной. И однако, среди этого мрачнаго опустошенія виднлись признаки человческаго труда.

Нсколько деревъ было срублено при вход въ ущелье и только слегка покрыты снгомъ. (Они, быть можетъ, служили только для указанія большой сосны, на которой топоромъ была вырзана рука, обращенная къ ущелью. Подъ этой рукой былъ пробитъ гвоздями кусокъ полотна съ слдующей надписью:

Объявленіе.

‘Партія эмигрантовъ капитана Конроя потеряна въ снгу и занимаетъ это ущелье. Нтъ припасовъ, умираемъ съ голода!

Вышли изъ Сент-Джо 8-го октября 1847 г.

‘Вышли съ Соленаго Озера 1-го января 1848 г.

‘Прибыли сюда 1-го марта 1848 г.

‘Потеряли половину вещей на Платт.

‘Пришли фургоны 20-го февраля.

‘Помогите!.

‘Насъ зовутъ: Джоелъ Мак-Кармикъ.

Питеръ Думфи.

Поль Деваржъ.

Грэсъ Канрой.

Олимпія Конрой,

Джени Бракетъ.

Гэбріель Канрой.

Джонъ Валъкеръ.

Генри Марчъ.

Филипъ Аіилей.

Мэри Думфи.

(Потомъ карандашемъ было написано мелкими буквами):

‘Мэри умерла 8-го ноября, Сладкій Ручей.

‘Минни умерла 1-го декабря, Ущелье Эхо.

‘Джени умерла 2-го января, Соленое Озеро.

‘Джемсъ Бракетъ пропалъ 3-го февраля.

‘Помогите’.’

Языкъ страданій не склоненъ къ художественнымъ красотамъ: но я полагаю, что цвты реторики не придали бы краснорчія этой фактической лтописи. Поэтому я оставляю ее въ томъ вид, въ какомъ она находилась 15-го марта 1848 года, на сосновой кор, покрытая тонкимъ слоемъ мокраго снга, подъ грубой блой рукой, неподвижно указывавшей, подобно рук смерти, на роковое ущелье.

Около полудня мятель нсколько стихла и на восток небо слегка прояснилось. На горизонт показался мрачный абрисъ отдаленныхъ горъ, а вблизи блая отвсная стна утеса ярко заблестла. Вдоль нея вдругъ что-то черное стало медленно двигаться, но такъ неопредленны были очертанія этого предмета, что невозможно было сказать — зврь это или человкъ, то онъ ползъ на четверенькахъ, то шелъ выпрямившись, но спотыкаясь, какъ пьяный. Однако, цль его была опредленная, онъ шелъ прямо къ ущелью.

Наконецъ, стало ясно, что это былъ человкъ, изнуренный, испитой, въ лохмотьяхъ и изорванной буйволовой шкур, не все же человкъ и очень ршительный. Это былъ юноша, несмотря на его согнутую спину и дрожащія ноги, на преждевременныя морщины, окаймлявшія его чело, благодаря страданіямъ, и заботамъ, несмотря на выраженіе дикой мизантропіи, прямое слдствіе страданій и голода.

Достигнувъ дерева при вход въ ущелье, онъ смахнулъ слой снга съ полотнянаго объявленія и прислонился въ изнеможеніи къ рук, указывавшей путь. Въ его отчаянной поз было что-то, доказывавшее гораздо ясне и патетичне его лица и фигуры совершенное изнеможеніе юноши, хотя не было никакой видимой къ тому причины. Отдохнувъ немного, онъ продолжалъ свой путь съ судорожной энергіей, спотыкаясь, падая, нагибаясь, чтобъ поправить грубые башмаки изъ сосновой коры, постоянно сваливавшіеся съ его ногъ, но все же онъ подвигался впередъ съ лихорадочнымъ безпокойствомъ человка, сомнвающагося даже въ своей сил воли.

Въ разстояніи мили отъ дерева ущелье съуживалось и постепенно повертывало къ югу, тутъ виднлся тонкій клубъ дыма, какъ бы выходившій изъ какого-то отверстія въ снгу. Нсколько дале показались слды шаговъ, и усталый путникъ остановился или, лучше сказать, прилегъ къ небольшому сугробу, изъ котораго выходилъ дымъ. Въ этой снжной пещер было отверстіе и, наклоняясь къ нему, онъ нарушилъ окружающую тишину слабымъ крикомъ. Изнутри отвчали такими же, но еще мене слышными звуками. Черезъ минуту, въ отверстіи показалось лицо и потомъ цлая фигура, такая же изнуренная и оборванная, затмъ другая, третья и, наконецъ, восемь человческихъ существъ, мужчинъ и женщинъ, окружили его, ползая въ снгу, какъ животныя и, какъ животныя, потерявъ всякое сознаніе стыда и приличія.

Вс они были такъ несчастны, безпомощны, блдны, изнурены, такъ жалки, какъ человческія существа или, врне, остатки человческихъ существъ, что при вид ихъ невольно навертывались слезы,~но, съ другой стороны, они были такъ дики, глупы, безсмысленны и смшны въ своихъ животныхъ проявленіяхъ, что невольная улыбка просилась на уста. Первоначально принадлежа къ тому общественному классу сельскаго люда, у котораго самоуваженіе скоре основывается на обстоятельствахъ и обстановк, нмъ на индивидуальной, нравственной или умственной сил, они потеряли въ общихъ страданіяхъ всякое чувство стыда и не могли ничмъ замнить удовлетвореніе матерьяльныхъ потребностей, въ чемъ имъ теперь отказывала судьба. Они были дти безъ дтскаго самолюбія и соревнованія, они были люди безъ человческаго достоинства и простоты. Все, что возвышало ихъ надъ уровнемъ животныхъ, пропало въ снгу. Даже исчезло различіе половъ: шестидесятилтняя старуха ссорилась, бранилась и дралась такъ же грубо и дико, какъ любой мужчина, а золотушный юноша вздыхалъ, плакалъ и падалъ въ обморокъ, какъ женщина. Вс эти существа такъ глубоко пали, что утомленный путникъ, вызвавшій ихъ изъ ндръ земли, казалось, принадлежалъ къ другой рас, несмотря на свои лохмотья и мрачную меланхолію.

Вс они были слабы и безпомощны, но одна изъ женщинъ, повидимому, совершенно потеряла разсудокъ. Она носила на рукахъ свернутое дтское одяло и укачивала его, какъ ребенка, не сознавая, что настоящее ея дтище умерло съ голоду нсколько дней тому назадъ. Но еще грустне былъ тотъ фактъ, что никто изъ ея товарищей не обращалъ вниманія на ея безуміе. Когда она, спустя нсколько минутъ посл выхода изъ подземнаго жилища, просила не шумть, чтобъ не разбудить ея ребенка, вс бросили на нее равнодушный взглядъ и продолжали шумть. Только одинъ изъ мужчинъ, рыжій, посмотрлъ на нее дико, жестоко, но потомъ какъ бы забылъ объ ея присутствіи и принялся за свое прежнее занятіе — жеваніе буйволовой шкуры.

Возвратившійся путникъ перевелъ дыханіе и медленно произнесъ:

— Ничего.

— Ничего, повторили хоромъ вс присутствующіе, но съ различнымъ выраженіемъ въ голос.

Одинъ произнесъ это слово гнвно, другой мрачно, третій глупо, четвертый безсознательно. Женщина съ мнимымъ ребенкомъ сказала со смхомъ, обращаясь къ своей нош:

— Слышишь, онъ говоритъ ничего!

— Да, ничего, отвчалъ пришлецъ:— вчерашній снгъ занесъ старую тропу. Маякъ на вершин выгорлъ. Я поставилъ объявленіе на перепуть. Посмй это сдлать опять Думфи, прибавилъ онъ:— и я снесу твою проклятую голову.

Думфи, рыжій мужчина, жевавшій буйволовую шкуру, грубо толкнулъ и ударилъ женщину съ мнимымъ ребенкомъ, она была его жена, и, быть можетъ, онъ это сдлалъ по привычк. Она, повидимому, не обратила никакого вниманія на ударъ и подкравшись къ прибывшему юнош сказала:

— Такъ завтра!

— Завтра наврно, произнесъ онъ, давая свой обычный отвтъ на на вс подобные вопросы въ теченіи послднихъ восьми дней.

Несчастная посл этого удалилась въ отверстіе снжнаго сугроба, нжно прижимая свою ношу.

— Вы, кажется, не очень-то заботитесь о насъ, произнесла другая женщина грубымъ, рзкимъ голосомъ, походившимъ на лай собаки:— отъ васъ толку мало. Отчего вы, прибавила она, обращаясь къ товарищамъ:— не займете его мсто? Зачмъ вы довряете этому Ашлею свою и нашу жизнь?

Золотушный молодой человкъ бросилъ на нее дикій взглядъ и, словно боясь, что его вовлекутъ въ разговоръ, поспшно удалился вслдъ за мистриссъ Думфи.

Ашлей пожалъ плечами и произнесъ, отвчая скоре всей групп, чмъ одной личности:

— Для насъ всхъ одинъ путь спасенія. Вы его знаете. Оставаться здсь — смерть, что бы насъ ни ожидало въ пути, все лучше этого.

Онъ всталъ и медленно пошелъ по ущелью къ другому снжному сугробу, виднвшемуся нсколько поодаль. Когда онъ скрылся изъ глазъ, оставшіеся товарищи гнвно заговорили:

— Пошелъ къ старому доктору и къ двчонк, а о насъ и не думаетъ.

— Они — лишніе въ нашей партіи.

— Да, съумасшедшій докторъ и Ашлей.

— Я говорила тогда же, какъ мы его подобрали, что изъ этого не будетъ добра.

— Но капитанъ пригласилъ въ нашу партію стараго доктора и взялъ вс его запасы въ Сладкомъ Ручь, Ашлей также вложилъ въ общую массу всю свою провизію.

Послднія слова произнесъ Мак-Кармикъ. Онъ былъ голоденъ, но не потерялъ еще разсудка, и въ глубин его хотя и отуманеннаго сознанія скрывалась еще доля справедливости. Къ тому же, онъ помнилъ съ сожалніемъ, какую отличную пищу доставилъ имъ Ашлей.

— Такъ что-жь! воскликнула мистриссъ Бракетъ:— онъ принесъ намъ несчастье. Мой мужъ умеръ, а этотъ чужой сорванецъ живетъ.

Ея голосъ былъ совершенно мужской, но логика чисто-женская, которая часто дйствуетъ на людей при совершенномъ упадк умственныхъ и нравственныхъ силъ. Вс товарищи согласились съ нею и почти въ одинъ голосъ сказали:

— Чортъ его возьми!

— Что-жь длать?

— Еслибъ я была мужчина, то знала бы, что длать.

— Убить его?

— Да, и…

Мистриссъ Бракетъ окончила эту фразу конфиденціальнымъ шепотомъ на ухо Думфи, посл чего они оба сидли, молча, качая головою, какъ уродливые, китайскіе идолы.

— Посмотрите, какъ онъ силенъ, а не рабочій человкъ, какъ мы, произнесъ, наконецъ, Думфи:— я никогда не поврю, чтобъ онъ не имлъ постоянной…

— Что?

— Пищи.

Невозможно выразить неимоврную энергію, съ которой онъ произнесъ это слово. Наступило тревожное молчаніе.

— Пойдемъ и посмотримъ.

— И убьемъ его, прибавила нжная мистриссъ Бракетъ.

Они вс отправились съ лихорадочной энергіей, но, сдлавъ нсколько шаговъ, упали на снгъ. Даже и тогда они не почувствовали стыда, что ршились на такое дло. Все же они остановились, кром Думфи.

— О какомъ сн вы только-что говорили? спросилъ Мак-Кармикъ, садясь на снгъ и равнодушно отказываясь отъ задуманнаго предпріятія.

— О вкусномъ обд въ Сент-Джо? спросилъ мистеръ Марчъ, къ которому относились эти слова.

Онъ отличался чрезвычайно живымъ воображеніемъ на счетъ кулинарнаго искуства, что составляло счастье и мученье его товарищей.

— ДаВс окружили Мак-Кармика, даже Думфи остановился.

— Вотъ видите, сказалъ Марчъ:— обдъ начался съ бифстека, знаете, такого сочнаго, съ подливкой и печенымъ картофелемъ, съ подливкой и печенымъ картофелемъ, повторилъ онъ, видя, что отъ его разсказа слюнки текли у слушателей.

— Вы прежде сказали, что картофель былъ жареный и такой жирный, что масло текло, произнесла мистриссъ Бракетъ.

— Кто любитъ жареный картофель — для того былъ и жареный, а печеный съ кожей сытне. Потомъ были сосиски, кофе, пышки.

При этомъ магическомъ слов вс какъ-то дико засмялись.

— Продолжайте! продолжайте!

— И пышки.

— Вы ужъ это разсказали! воскликнула мистриссъ Бракетъ неистовымъ голосомъ:— продолжайте, чортово отродье.

Разскащикъ, видя свое опасное положеніе, сталъ искать глазами Думфи, но онъ уже исчезъ.

II.
Внутри.

Жилище, въ которое спустился Ашлей, находилось подъ поверхностью снга, на подобіе гренландскаго ‘шлука’. Скоре случайно, чмъ намренно, оно приняло этотъ полярный видъ. По мр того, какъ снгъ засыпалъ стнки шалаша и окружалъ его со всхъ сторонъ блой засадой, и сила изнуренныхъ обитателей ежедневно уменьшалась, сообщеніе съ вншнимъ міромъ поддерживалось только черезъ одно узкое отверстіе. Конечно, воздуха въ этомъ жилищ было очень мало и духота достигала ужасающихъ размровъ, но въ немъ было тепло, а теплота для ослабвшихъ, малокровныхъ обитателей была гораздо важне свта и воздуха.

Въ печк съ деревянной трубой тлло нсколько полнъ, бросая вокругъ мерцающій свтъ. Подл, на полу, лежали четыре фигуры: молодая женщина съ ребенкомъ трехъ или четырехъ лтъ, завернутые въ одно одяло, а немного подале двое мужчинъ, свернувшіеся отдльно. Вс они лежали такъ неподвижно и спали такимъ тяжелымъ сномъ, что ихъ можно было принять за мертвецовъ.

Быть можетъ, подобная мысль вошла въ голову Ашлея, и, посл минутнаго колебанія, онъ молча опустился на колни передъ молодой женщиной и положилъ руку ей на лобъКакъ ни легко было это прикосновеніе, оно разбудило спящую. Не знаю, что за магнитическая сила скрывалась въ этомъ прикосновеніи, но молодая женщина схватила руку Ашлея и, не открывъ еще глазъ, промолвила:

— Филипъ!

— Шш… Грэсъ.

Взявъ ея руку, онъ нжно поцловалъ и указалъ пальцемъ на остальныхъ спавшихъ.

— Вы вернулись, шопотомъ произнесла она, пожирая глазами Ашлея, и слабая улыбка, освтившая ея лицо, ясно доказывала, что этотъ фактъ былъ для нея важне всхъ остальныхъ: — я видла васъ во сн, Филипъ.

— Милая Грэсъ, отвчалъ онъ, снова цлуя ея руку: — выслушайте меня, голубушка. Я принесъ все ту же мрачную всты нтъ ни откуда помощи. Я убжденъ, Грэсъ, продолжалъ онъ такъ тихо, что его слова могли быть понятны только напряженному слуху молодой двушки: — что мы очень уклонились въ югъ отъ проложенной тропы. Только чудо или несчастье, подобное нашему, можетъ привести въ эту сторону другую партію. Мы одни и безпомощны въ невдомой мстности, которую покинули даже дикари и зври. Мы можемъ разсчитывать только на свою собственную помощь, а вы знаете не хуже меня, какъ на нее можно положиться, прибавилъ онъ, бросая циническій взглядъ на спящихъ.

Молодая двушка молча пожала ему руку, какъ-бы сознавая справедливость его упрека.

— Мы, какъ партія, не имемъ никакой силы, никакой дисциплины, продолжалъ онъ:— со смерти вашего отца, у насъ нтъ предводителя, я знаю, что вы хотите сказать, Грэсъ, прибавилъ онъ, отвчая на краснорчивый знакъ ея руки: — но еслибы я и былъ способенъ предводительствовать, то никто меня не послушаетъ. Быть можетъ, оно и лучше. Если мы останемся вс вмст, то величайшая для насъ опасность будетъ въ насъ самихъ.

Онъ взглянулъ на нее пристально, но она, очевидно, не поняла значенія этого взгляда.

— Грэсъ, произнесъ онъ съ отчаяніемъ: — люди, умирающіе съ голоду, способны на всякую жертву, на всякое преступленіе, чтобы только сохранить драгоцнную имъ жизнь. Вы читали въ книгахъ… Грэсъ! Боже мой! что съ вами?

Хотя бы она не читала въ книгахъ того, на что намекалъ Ашлей, но смыслъ его словъ она могла прочесть въ эту самуюминуту въ ужасномъ лиц, внезапно показавшемся въ полурастворенной двери: столько было дикой жестокости и зврской кровожадности въ искаженныхъ голодомъ чертахъ знакомаго ей лица Думфи. Но женскій тактъ подсказалъ ей тотчасъ, что не слдовало обнаруживать настоящей причины ея испуга, и, опустивъ голову на плечо Филипа, она шопотомъ промолвила:

— Я понимаю.

Когда она снова подняла голову, то ужасное видніе исчезло.

— Довольно, продолжалъ Ашлей: — я не хочу васъ пугать, Грэсъ, а только указываю на то, чего мы должны избжать, пока у насъ есть еще силы. Вы знаете, что у насъ одинъ путь къ спасенію, правда, отчаянный, но, вдь, не мене страшно оставаться здсь и ждать врной погибели. Спрашиваю васъ снова, хотите вы бжать со мною? Когда я вамъ это впервые предложилъ, то самъ сомнвался въ успх, но теперь я изслдовалъ всю окрестную мстность. Бгство возможно. Я боле ничего не говорю.

— А сестра и братъ?

— Ребенокъ былъ бы для насъ только помхой, еслибы и выдержалъ вс трудности пути, а вашъ братъ долженъ остаться съ нимъ, бдной двочк необходимы остающіяся въ немъ силы и непреодолимая бодрость. Нтъ, Грэсъ, мы должны идти одни. Если мы спасемся, то и ихъ спасемъ. У нихъ хватитъ силъ подождать помощи, которую мы имъ пришлемъ, но они погибли бы, отправившись съ нами. Я ушелъ бы одинъ, но, милая Грэсъ, я не могу васъ здсь оставить.

— Я умру, если вы меня бросите, сказала просто Грэсъ.

— Я знаю, отвчалъ также просто Ашлей.

— Да разв мы не можемъ подождать еще немного? Помощь можетъ явиться завтра, всякую минуту.

— Завтра мы будемъ слабе, я не могу разсчитывать на наши силы, если мы не уйдемъ сегодня.

— А старикъ докторъ?

— Онъ вскор не будетъ нуждаться ни въ какой помощи, отвчалъ грустно Ашлей: — шш!.. онъ шевелится.

Дйствительно, одна изъ человческихъ фигуръ, лежавшихъ на полу, повернулась, Филипъ, подойдя къ печк, помшалъ въ ней. Разгорвшееся пламя освтило испитое лицо старика, смотрвшаго на юношу лихорадочно-пристальнымъ взглядомъ.

— Что вы длаете съ огнемъ? спросилъ онъ недовольнымъ тономъ и съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ.

— Мшаю.

— Оставьте.

Филипъ отошелъ въ сторону.

— Подите сюда, произнесъ старикъ.

Филипъ подошелъ.

— Вамъ нечего мн разсказывать, сказалъ старикъ посл минутнаго молчанія:— я читаю на вашемъ лиц все ту же старую всть.

— Такъ что-жь? спросилъ Филипъ.

— Ничего.

Филипъ снова отошелъ.

— Вы закопали ящикъ и бумаги?

— Да.

— Въ земл, подъ снгомъ?

— Да.

— Врно?

— Врно.

— Чмъ вы означили мсто?

— Грудой камней.

— А объявленія выставили на нмецкомъ и французскомъ языкахъ?

— Я прибилъ ихъ всюду, гд могъ, близь старой тропы.

— Хорошо.

Филипъ отвернулся отъ старика съ цинической улыбкой и пошелъ къ дверямъ, но тотчасъ вернулся и, вынувъ изъ-за пазухи завядшій цвтокъ, подалъ его доктору.

— Я нашелъ дубликатъ растенія, котораго вы искали, сказалъ онъ.

Старикъ съ необыкновенной живостью привсталъ и, схвативъ цвтокъ, сталъ внимательно его разсматривать.

— Да, это самое, произнесъ онъ съ видимой радостью:— а вы сказали, что нтъ извстій.

— Что же означаетъ этотъ цвтокъ, сказалъ Филипъ.

— Онъ доказываетъ, что я правъ, а Линней, Дарвинъ и Эшенгольцъ ошибаются. Это — важное открытіе. То, что вы называете альпійскимъ цвткомъ, есть совершенно новый видъ.

— Нечего сказать — важный фактъ для людей, умирающихъ съ голода! замтилъ съ горечью Филипъ.

— Да, это — важное открытіе, продолжалъ старикъ, не обращая вниманія на слова юноши: — цвтокъ не можетъ развиться въ въ стран вчныхъ снговъ, значитъ, онъ выросъ на теплой почв, подъ солнечными лучами, значитъ, черезъ два мсяца тамъ, гд вы его нашли, здсь, гд мы теперь лежимъ, будетъ роскошная трава. Мы находимся ниже линіи вчныхъ снговъ.

— Черезъ два мсяца! воскликнула молодая двушка, всплеснувъ руками.

— Черезъ два (мсяца, произнесъ съ горечью Ашлей: — мы будемъ далеко отсюда или въ могил.

— По всей вроятности, отвчалъ холодно старикъ:— но если вы исполнили мою просьбу относительно моихъ коллекцій и бумагъ, то он будутъ во-время спасены.

Ашлей нетерпливо махнулъ рукой и, подъ предлогомъ приласкать ребенка, нагнулся къ Грэсъ и сказалъ ей на ухо нсколько словъ, потомъ быстро исчезъ за дверью. Старикъ безпомощно опустилъ голову на грудь и молчалъ нсколько минутъ.

— Грэсъ, произнесъ онъ, наконецъ.

— Докторъ Деваржъ.

— Подите сюда.

Она встала и приблизилась къ нему.

— Зачмъ онъ мшалъ огонь? спросилъ старикъ, смотря съ подозрніемъ вокругъ себя.

— Не знаю.

— Вы ему говорите все, вы сказали и это?

— Нтъ.

Деваржъ пристально посмотрлъ на молодую двушку, какъ-бы желая проникнуть въ глубину ея сердца, и, успокоившись, прибавилъ:

— Выньте изъ огня и дайте ему остыть въ снгу.

Грэсъ помшала въ печк и вытащила изъ золы, съ помощью двухъ щепокъ, небольшой блестящій камень, раскаленный до бла, величиною съ яйцо. Потомъ она вынесла его за дверь, положила въ снгъ и возвратилась къ старику.

— Грэсъ?

— Сэръ.

— Вы уходите?

Грэсъ ничего не отвчала.

— Не отрицайте, я все слышалъ. Быть можетъ, это — лучшее, что вы можете теперь сдлать, но, во всякомъ случа, добро это или зло, вы съ нимъ уйдете. Но, Грэсъ, знаете ли вы, что это за человкъ?

Ни ежедневныя столкновенія, ни равенство голода, ни приближеніе смерти не уничтожили въ Грэсъ женскаго инстинкта. Она тотчасъ встала въ оборонительное положеніе и начала парировать удары умирающаго.

— Я знаю о немъ то же, что мы вс: это — добрый, истинный другъ, не эгоистъ, а человкъ, мужеству и находчивости котораго мы столькимъ обязаны.

— Гм! еще что?

— Больше ничего, но вы его привели къ намъ, отвчала съ нкоторой хитростью молодая двушка: — и онъ всегда былъ вашимъ преданнымъ другомъ. Я полагала, что и вы — его другъ.

— Я его подобралъ у Сладкаго Ручья, боле я ничего не знаю. Но что онъ вамъ разсказывалъ о свомъ прошедшемъ?

— Онъ убжалъ отъ злого вотчима и родственниковъ, которыхъ онъ ненавидлъ. Онъ явился на Западъ, желая поселиться между индйцами или составить себ состояніе въ Орегон, Онъ очень гордъ, вы это знаете, сэръ, и, какъ вы, нисколько на насъ не походитъ. Онъ — джентльмэнъ и человкъ образованный.

— Да, это здсь называютъ образованіемъ, промолвилъ Деваржъ:— а онъ не знаетъ разницы между лепестками и тычинками. Ну, общаетъ онъ жениться на васъ, когда вы убжите вмст?

На минуту молодая двушка выдала себя, и густой румянецъ покрылъ ея щеки, но тотчасъ она оправилась.

— О, сэръ, нжно сказала юная лицемрка:— какъ можете вы шутить въ такую минуту? Жизнь моего милаго брата и сестры, жизнь несчастныхъ женщинъ въ сосднемъ шалаш зависитъ отъ нашего бгства. Мы оба — единственные люди, которые имемъ достаточно силъ, чтобъ перенести такой тяжелый путь. Я могу ему помочь, и для поддержанія моихъ силъ требуется меньше, чмъ для всхъ остальныхъ. Я убждена, что мы успемъ въ своемъ предпріятіи и вскор явимся съ помощью. О, сэръ, теперь не время шутить, когда жизнь всхъ и, между прочимъ, ваша виситъ на волоск!

— Моя жизнь, отвчалъ старикъ спокойно:— уже давно проиграна. Задолго до вашего возвращенія, если вы когда нибудь вернетесь, я навки успокоюсь.

Лице его исказилось страданіями, и впродолженіи нсколькихъ минутъ онъ собирался съ силами, чтобъ произнести слово.

— Грэсъ, сказалъ онъ, наконецъ, боле слабымъ, невнятнымъ голосомъ:— подойдите поближе, я хочу вамъ кое-что сказать.

Грэсъ колебалась, ей вдругъ стало страшно смотрть на умирающаго старика и она взглянула на спящаго брата.

— Онъ не проснется, сказалъ Деваржъ, слдя за движеніемъ ея глазъ:— успокоительное средство еще не потеряло своей силы. Принесите мн то, что вы вынули изъ огня.

Грэсъ вышла за дверь и возвратилась съ камнемъ. Это былъ кусокъ синевато-сраго шлака. Старикъ взялъ его въ руки, пристально осмотрлъ со всхъ сторонъ и сказалъ тихо:

— Потрите его объ одяло.

Грэсъ исполнила его желаніе, и черезъ нсколько минутъ полированная поверхность камня получила бловатый блескъ.

— Это походитъ на серебро, сказала Грэсъ сомнительно качая головой.

— Это — настоящее серебро, отвчалъ докторъ Деваржъ.

Грэсъ поспшно положила камень подл старика и отошла въ сторону.

— Возьмите его, онъ — вашъ, сказалъ старикъ:— я нашелъ его годъ тому назадъ въ горномъ кряж, далеко на западъ отсюда. Я знаю, гд его много скрыто въ синеватомъ камн, подобномъ тому, который вы вчера положили въ огонь. Я вамъ скажу, гд и какъ его найти. Грэсъ, это — цлое состояніе, оно ваше. Я отдаю вамъ право на мое открытіе.

— Нтъ, нтъ! произнесла молодая двушка поспшно:— оставьте это богатство себ. Вы не умрете и имъ воспользуетесь.

— Нтъ, Грэсъ, даже, еслибъ я не умеръ, то никогда имъ не воспользуюсь. Я въ своей жизни испыталъ все, знаю, что богатство не приноситъ счастья. Оно въ моихъ глазахъ не иметъ никакой цны, послдняя былинка для меня дороже этого серебра. Но вы его возьмите. Для свта оно — все, оно сдлаетъ васъ столь же гордой и независимой, какъ вашъ возлюбленный, оно придастъ вамъ вчную прелесть въ его глазахъ. Оно будетъ оправой вашей красоты и пьедесталомъ вашей добродтели. Возьмите его, оно — ваше.

— Но, у васъ есть родственники, друзья, отвчала молодая двушка, отворачиваясь съ суеврнымъ страхомъ отъ блестящаго камня:— другіе имютъ право…

— Никто боле васъ не иметъ права на мое наслдство, перебилъ ее старикъ съ нервной поспшностью человка, боящагося, что у него недостанетъ силъ выговорить все, что нужно:— примите это, если угодно за награду или за подкупъ вашего возлюбленнаго, съ цлью заставить его исполнить свое общаніе и сохранить мои коллекціи и рукописи. Смотрите на это, какъ на позднее раскаяніе старика, знавшаго въ своей жизни молодую двушку, для которой подобное состояніе было бы спасеніемъ. Смотрите на это, какъ хотите, но только возьмите.

Голосъ его до того ослабъ, что онъ произносилъ слова шепотомъ. Сроватая блдность покрыла его лицо, и онъ едва переводилъ дыханіе. Грэсъ хотла кликнуть брата, но Деваржъ остановилъ ее движеніемъ руки. Съ неимоврнымъ усиліемъ онъ приподнялся на локт и, вынувъ изъ за пазухи пакетъ, положилъ его въ руку молодой двушки.

— Тутъ, прошепталъ онъ:— карта… описаніе руды и мстности… все ваше… скажите, что вы согласны… скажите, Грэсъ, скоре…

Голова его опустилась на полъ. Грэсъ нагнулась, чтобы ее приподнять. Въ эту минуту какая-то тнь мелькнула въ отверстіи двери. Она быстро подняла глаза и увидала страшное лице Думфи. На этотъ разъ она не отскочила, а, инстинктивно обращаясь къ Деваржу, сказала:— Я согласна.

Потомъ она бросила вызывающій взглядъ на дверь, но тамъ уже никого не было.

— Благодарствуйте, сказалъ старикъ, губы его продолжали шевелиться, но уже не издавали никакого звука.

— Докторъ Деваржъ! шепотомъ произнесла Грэсъ.

Онъ ничего не отвчалъ, и глаза его какъ-то странно померкли.

— Онъ умираетъ, подумала молодая двушка со страхомъ и быстро пошла къ спящему брату.

Съ минуту она его старалась разбудить, толкая въ бокъ, но онъ только тяжело дышалъ и, несмотря на вс ея усилія, не открылъ глазъ. Тогда она бросилась къ двери и воскликнула:— Филипъ!

Не получивъ никакого отвта, она высунулась въ отверстіе, служившее входомъ въ подземное жилище. Было уже совершенно темно и въ нсколькихъ шагахъ нельзя было ничего разглядть. Она бросила поспшный взглядъ на внутренность шалаша и, съ отчаяніемъ махнувъ рукою, исчезла въ мрак.

Въ туже минуту, дв человческія фигуры приподнялись изъ за снжнаго сугроба и быстро проникли въ подземное жилище. Это были мистриссъ Бракетъ и Думфи. Какъ дикіе, хищные зври, они проворно, ловко, но боязливо крадучись, обшарили вс углы, то пробираясь на четверенькахъ, то выпрямляясь во весь ростъ. Въ своей кровожадной поспшности они натыкались другъ на друга, злобно плюя въ лицо отъ безпомощной ярости. Они рылись въ каждомъ углу, перебирали звриныя шкуры и одяла, шарили въ зол, все трогали, все обнюхивали. Наконецъ, они остановились въ своихъ безъуспшныхъ поискахъ и посмотрли другъ на друга сверкающими глазами.

— Проклятые, они врно съли, произнесла мистрисъ Бракетъ глухимъ шепотомъ.

— Не похоже это на пищу, замтилъ Думфи.

— Вы видли, какъ они вынули изъ огня?

— .

— И терли?

— Да.

— Дуракъ, разв вы не понимаете…

— Что?

— Это — печеный картофель.

— Но зачмъ тереть картофель? сказалъ Думфи, посл минутнаго молчанія:— вдь, кожа сойдетъ.

— У нихъ нжные желудки, отвчала мистриссъ Бракетъ.

Думфи разинулъ ротъ отъ удивленія при такомъ важномъ открытіи.

— Онъ сказалъ, что знаетъ, гд ихъ много, промолвилъ Думфи шепотомъ.

— Гд?

— Я не разслышалъ.

— Дуракъ, зачмъ вы не бросились на него и не принудили сказать, произнесла мистриссъ Бракетъ съ зврской злобой:— вы трусливе блохи. Дайте мн только поймать эту двчонку… Но что это?

— Онъ шевелится, сказалъ Думфи.

Въ одну минуту, эти оба человческія существа превратились въ пресмыкающихся животныхъ и думали только о бгств, но не смли двинуться съ мста.

Старикъ Деваржъ повернулся на другой бокъ, и уста его лепетали что-то въ лихорадочномъ бреду.— Грэсъ! произнесъ онъ наконецъ.

Мистрисъ Бракетъ сдлала знакъ Думфи и подкралась къ умирающему.

— Да, я здсь, промолвила она.

— Скажите ему, чтобъ онъ не забылъ. Заставьте сдержать свое слово. Спросите его, куда онъ зарылъ.

— Да.

— Онъ вамъ скажетъ.

— Да.

— При вход въ Монументное Ущелье, въ ста футахъ къ сверу отъ одинокой сосны. Надо выкопать два фута земли надъ поверхностью камней.

— Да.

— Туда не проникнутъ волки.

— Да.

— Камни сохранятъ отъ дикихъ зврей.

— Да.

— Отъ голодныхъ животныхъ.

— Да.

— Которыя могли бы разрыть.

— Да.

Блуждающіе глаза старика вдругъ потухли, какъ свчки. Нижняя губа его отвисла. Онъ умеръ. Мистриссъ Бракетъ и Думфи смотрли на него и другъ на друга съ дикой страшной улыбкой, впервые исказившей ихъ лица, со времени ихъ пребыванія въ роковомъ ущель.

III.
Гэбріель.

На слдующее утро оказалось, что партія эмигрантовъ уменьшилась на пять человкъ. Филипъ Ашлей и Грэсъ Конрой, Питеръ Думфи и мистрисъ Бракетъ бжали, докторъ Поль Деваржъ умеръ. Смерть старика не возбудила никакого вниманія или горя, но исчезновеніе четырехъ живыхъ членовъ отряда было объяснено сокрытіемъ отъ другихъ извстнаго имъ средства къ спасенію, и безумная ярость овладла всми оставшимися. Тотчасъ было ршено лишить бглецовъ жизни и имущества, но предпринятая погоня продолжалась недолго — около двадцати шаговъ. Силы измнили преслдователямъ, и они остановились въ безпомощной злоб.

Одинъ только Гэбріель Конрой зналъ, что Филипъ и Грэсъ ушли вмст. Проснувшись рано утромъ, онъ нашелъ пришпиленную къ его одялу слдующую записку карандашемъ:

‘Да благословитъ Господь добраго брата и сестру и сохранитъ ихъ, пока я и Филипъ возвратимся съ помощью’.

Подл этой записки лежалъ небольшой запасъ провизіи, очевидно, собранный молодой двушкой изъ ея скудныхъ порцій.

Гэбріель, прежде всего, отдалъ эти припасы на общую пользу. Потомъ онъ принялся ухаживать за своей маленькой сестрой. Онъ отличался не только способностью сохранять бодрость и не терять надежды въ самыя отчаянныя минуты, но также инстинктивнымъ сочувствіемъ къ страданіямъ и потребностямъ дтей. У него даже были вс физическія качества няньки: большая, мягкая рука, нжный, внушительный голосъ, быстрыя, неутомимыя ноги и широкая грудь, могущая служить подушкой. Во время долгаго, тягостнаго путешествія женщины довряли ему своихъ дтей и большинство умершихъ испустили духъ на его рукахъ, безпомощность во всхъ ея формахъ и видахъ пользовалась его рдкой способностью быть нянькой и сидлкой. Однако, никто не думалъ его благодарить, и онъ самъ, я полагаю, не ожидалъ благодарности, онъ, повидимому, не сознавалъ своего значенія, и, какъ часто бываетъ, его услугамъ не придавали цны и другіе. Боле того: люди, дававшіе ему случай примнить на практик его способность, чувствовали какое-то превосходство надъ нимъ.

— Олли, сказалъ Гэбріель, качая ребенка:— хочешь ты куклу?

Двочка широко открыла глаза и утвердительно махнула головкой.

— Я теб принесу славную куклу, продолжалъ онъ: — у нея есть настоящая мама, которая няньчитъ ее, какъ ребенка. Ты можешь ей помогать.

Мысль о подобномъ товариществ, очевидно, понравилась маленькой Олли.

— Подожди меня, я сейчасъ приведу маму съ куклой, но тогда Грэси должна уйти и уступить ей свое мсто.

Олли сначала несочувственно отнеслась къ подобной мн, но почти тотчасъ новизна взяла свое, какъ обыкновенно бываетъ съ ея поломъ, голодающимъ или нтъ. Однако, она все же благоразумно спросила:

— Кукла хочетъ сть?

— Никогда, отвчалъ Гэбріель ршительнымъ тономъ.

— Это хорошо, промолвила Олли, какъ бы успокоившись.

Хитрый Гэбріель тотчасъ отыскалъ съумасшедшую мистрисъ Думфи и, приласкавъ мнимаго ребенка, никогда не покидавшаго ее, сказалъ нжно:

— Вы убиваете себя, ухаживая за ребенкомъ. Боже мой! какъ онъ исхудалъ. Я увренъ, что перемна и товарищество ему сдлаютъ пользу. Подите къ Олли, она вамъ поможетъ ухаживать за нимъ до завтра.

Завтра было конечнымъ предломъ будущаго для мистрисъ Думфи.

Такимъ образомъ, бдная съумасшедшая съ мнимымъ ребенкомъ заняла мсто Грэсъ, и Олли была совершенно счастлива. Человкъ съ боле утонченной натурой или съ боле дятельнымъ воображеніемъ, чмъ Гэбріель, быть можетъ, возсталъ бы противъ такой чудовищной комбинаціи, но Гэбріель видлъ только, что вс были довольны и что отсутствіе Грэсъ нечувствительно для Олли. Маленькая двочка и съумасшедшая поочередно няньчили мнимаго ребенка, первая предвкушая будущее и забывая настоящее, а послдняя — живя въ прошедшемъ. Заботы обихъ о сохраненіи частицы своей скудной пищи для куклы были, по истин, трогательны, но некому было обратить на это вниманія, такъ какъ единственный зритель, Гэбріель, былъ, вмст съ тмъ, и дйствующимъ лицемъ драмы, къ тому же, самая трогательная сцена кажется патетичной только издали.

Около полудня, золотушный молодой человкъ, двоюродный брать Конроевъ, умеръ. Гэбріель пошелъ тотчасъ въ сосдній шалашъ и старался ободрить своихъ товарищей по несчастью. Онъ на столько усплъ въ своемъ намреніи, что языкъ обычнаго разскащика развязался, и онъ сталъ описывать, какъ всегда, великолпные обды. Все же, когда Гэбріель ушелъ къ себ въ 4 часа, тло умершаго не было еще предано земл.

Вечеромъ, сидя съ Олли и мистрисъ Думфи у мерцающаго огня, онъ вдругъ замтилъ странную перемну въ бдной женщин. Мнимый ребенокъ выпалъ изъ ея рукъ, и глаза ея безсознательно смотрли въ пространство. Гэбріель спросилъ, что съ ней, но она не отвчала. Онъ прикоснулся къ ней, тло ея словно окоченло. Л’Олли начала плакать, и звуки ея рыданій какъ бы пробудили мистрисъ Думфи. Не двигаясь съ мста и неестественнымъ голосомъ она промолвила:

— Слышите!

Олли перестала плакать по знаку Гэбріеля.

— дутъ! продолжала мистрисъ Думфи.

— Кто? спросилъ Гэбріель.

— Къ намъ на помощь.

— Гд?

— Далеко, очень далеко. Они только-что вызжаютъ. Двнадцать людей съ вьючными лошадьми и провіантомъ. Предводитель американецъ, а другіе — иностранцы. Они дутъ… но, о! какъ еще далеко!

Гэбріель пристально смотрлъ на нее, но не промолвилъ ни слова. Посл убійственнаго молчанія она продолжала:

— Тамъ, гд они дутъ, солнце свтитъ, птицы поютъ и трава зеленетъ, но это слишкомъ, слишкомъ далеко.

— Вы ихъ знаете? спросилъ Гэбріель.

— Нтъ.

— А они насъ знаютъ?

— Нтъ.

— Зачмъ же они дутъ и почему знаютъ, гд мы?

— Ихъ предводитель насъ видлъ.

— Гд?

— Во сн {Я считаю долгомъ подвергнуть еще дальнйшему испытанію терпніе скептическаго читателя и обратить его вниманіе на, быть можетъ, самый врный и вполн подтвержденный фактъ этой вообще вымышленной хроники. Положеніе и мсто нахожденія злополучной Донперской партіи (тогда еще неизвстной группы эмигрантовъ), умиравшей отъ голода въ пустынномъ горномъ проход Калифорнійскихъ Сіерръ, узнаны впервые во сн капитаномъ Уоптомъ изъ Напы. Испанскія лтописи удостовряютъ, что помощь несчастнымъ, оставшимся въ живыхъ, была послана только на основаніи этого сна.}.

Гэбріель засвисталъ и посмотрлъ на мнимаго ребенка, валявшагося на полу. Онъ готовъ былъ признать нчто ненормальное и, быть можетъ, пророческое въ словахъ этой съумасшедшей женщины, но онъ никакъ не могъ допустить подобнаго же явленія въ человк здоровомъ и не голодномъ. Однако, обычное добродушіе и способность во всемъ видть надежду на счастливый исходъ взяли въ немъ верхъ, и онъ спросилъ:

— Какъ они прідутъ?

— Они прежде минуютъ прекрасную долину и широкую, блестящую рку, потомъ переберутся черезъ гору и очутятся въ другой прекрасной долин съ быстрой ркой, которая бжитъ такъ близко отсюда, что я слышу плескъ воды. Разв вы ея не видите? Вонъ она, за той снжной вершиной, зеленая долина и въ ней дождь идетъ. Посмотрите на нее.

И она указала прямо на сверъ, гд простиралась пустынная, снжная страна.

— Можете вы дойти до нее? спросилъ практическій Гэбріель.

— Нтъ.

— Отчего?

— Я должна здсь ждать мою двочку. Она идетъ за мною и найдетъ меня здсь.

— Когда?

— Завтра.

Въ послдній разъ произнесла она это вчное слово ‘завтра’, немного за полночь, ея ребенокъ явился къ ней въ лучезарномъ сіяніи, хотя невидимый для Габріеля, и бдная съумасшедшая, вскочивъ съ блестящими глазами, протянула къ нему руки. Гэбріель поддержалъ ее и положилъ въ ея объятія мнимаго ребенка. Она была мертвая.

Черезъ минуту, онъ бросился въ сосдній шалашъ, но не пошелъ дале двери. То, что онъ тамъ видлъ, онъ никогда впослдствіи не разсказывалъ, но, возвратясь къ сестр дрожащими шагами, онъ былъ блденъ, какъ полотно, и глаза его дико блуждали. Онъ сознавалъ только одно — надо бжать изъ этого проклятаго мста.

— Господи! помоги мн, помоги мн! воскликнулъ онъ громко и, схвативъ испуганную, плачущую Олли, выбжалъ на снжную поляну.

Черезъ минуту онъ исчезъ во мрак.

IV.
Природа указываетъ путь.

По блоснжному откосу одного изъ горныхъ отроговъ, къ сверу отъ ущелья, медленно поднимались отъ полудня до захода солнца дв фигуры, наконецъ, он рельефно обрисовались на краю гребня. Это были Филипъ и Грэсъ.

Несмотря на всю усталость долгаго странствія, недостатокъ пищи и мрачную тнь прошедшаго горя, Грэсъ была прелестна при нжномъ, розовомъ свт потухающаго дня. Мужская одежда, сшитая не по ея росту, придавала ея хорошенькой, маленькой фигурк еще большую миньятюрность, не скрывая ея художественныхъ очертаній. Филипу были теперь ясно видны ея черные глаза, окаймленные густыми бровями, правильный овалъ ея лица и даже веснушки на верхней губ. Онъ нжно обнялъ ее и поцловалъ: первое, очевидно, для физической поддержки, а второе — безъ всякой видимой причины.

— Любите вы меня, Филипъ? спросила Грэсъ съ характеристической осторожностью женскаго пола.

Она уже не разъ задавала этотъ вопросъ, и Филипъ съ поспшной откровенностью мужчинъ въ подобныхъ случаяхъ всегда отвчалъ, какъ и въ настоящую минуту:

— Да, Грэсъ.

Однако, молодой человкъ былъ задумчивъ, озабоченъ и голоденъ. Прошло уже четыре дня съ тхъ поръ, какъ они покинули своихъ товарищей. На второй день они нашли нсколько сосновыхъ шишекъ, сохранившихся подъ снгомъ, и блку съ ея зимнимъ запасомъ продовольствія. На третій день, Филипъ убилъ и сълъ блку, въ тотъ же вечеръ, онъ увидалъ утку, летвшую надъ ущельемъ. Вполн увренный, что утка летла къ какому-нибудь недалекому озеру, Филипъ замтилъ направленіе ея полета, а потомъ меткимъ выстрломъ повергъ ее на землю. На слдующее утро они съли своего путеводителя и направили шаги по его указанію.

Но Филипъ обманулся въ надеждахъ. Съ гребня горнаго отрога, достигнутаго съ такимъ трудомъ, открывался все тотъ же однообразный пейзажъ безконечныхъ блыхъ, волнистыхъ вершинъ до самаго горизонта. Нигд не было видно разслины въ кряж или хоть малйшаго слда воды. Ничто не указывало, откуда или куда летла утка. Онъ сталь соображать, не перемнить ли снова свой путь, какъ неожиданное обстоятельство распорядилось по своему ихъ дальнйшей судьбой.

Грэсъ, стоя на самомъ краю утеса, смотрла съ напряженнымъ вниманіемъ на необозримую снжную равнину, какъ вдругъ почва подалась подъ ея ногами. Филипъ схватилъ ее за руку, но въ тоже мгновеніе гранитная масса отдлилась отъ утеса и, низвергнувшись въ бездну, оставила молодую двушку висящей на воздух. Прежде, чмъ Филипъ усплъ отскочить съ своей драгоцнной ношей, каменная глыба, на которой онъ стоялъ, также дрогнула и покатилась внизъ, увлекая за собою Филипа и Грэсъ. По счастью, масса камней и льда летла впередъ и очищала имъ путь, хотя почти перпендикулярный вдоль горнаго откоса.

Даже падая, Филипъ сохранилъ присутствіе духа и не хватался за камни, попадавшіеся на дорог и которые, отторгнувшись отъ утеса, могли бы ихъ раздавить. Прежде, чмъ онъ потерялъ чувство, онъ помнилъ, что крпко обвилъ руками и спряталъ ея лицо на своей груди, инстинктивно охраняя ее отъ окружающей опасности, потомъ онъ полусознавалъ, что очутился во мрак, вслдъ затмъ снова въ свту, что вокругъ него хрустли сучья и еловыя иглы царапали его лицо. Наконецъ, какая-то преграда остановила его паденіе, а въ голов у него все завертлось и наступило утшительное мгновеніе полной безсознательности.

Когда онъ очнулся, то что то его душило и жгло. Открывъ глаза, онъ увидалъ передъ собою Грэсъ: блдная, дрожащая, она терла снгомъ его руки и лобъ. На одной изъ ея круглыхъ щечекъ виднлась капля крови.

— Что съ вами, Грэсъ, вы ранены? промолвилъ Филипъ, едва переводя дыханіе.

— Нтъ, милый, храбрый Филипъ, отвчала молодая двушка:— но я такъ счастлива, такъ благодарна, что вы спасены.

Однако, она прислонилась къ дуплу и смертельно поблднла даже залитая солнечнымъ свтомъ, ея верхняя губа посинла.

Но Филипъ ея не видалъ. Онъ жадно смотрлъ вокругъ себя. Онъ лежалъ среди обломковъ низвергнувшейся скалы и сломанныхъ сучьевъ. Въ ушахъ его раздавался плескъ воды, а передъ нимъ, въ какихъ-нибудь ста футахъ, весело бжала рчка. Онъ взглянулъ на верхъ: красный свтъ заходящаго солнца проникалъ широкимъ лучемъ черезъ отверстіе, пробитое ихъ паденіемъ въ каменномъ и снговомъ свод, сложенномъ самой природой.

Онъ зналъ теперь, откуда летла утка, отчего онъ не видалъ ране этой рки. Онъ зналъ теперь, куда исчезли вс птицы и животныя, отчего лса и ущелья были покрыты безслдной снжной пеленой. Наконецъ, передъ ними былъ открытый путь.

Онъ вскочилъ и съ восторгомъ воскликнулъ:

— Грэсъ, мы спасены!

Грэсъ смотрла на него счастливой улыбкой, но скоре она радовалась, что онъ былъ невредимъ, чмъ понимала причину его восторга.

— Посмотрите, Грэсъ, продолжалъ онъ: — сама природа указываетъ намъ путь изъ этой снговой пустыни. Слдуя по берегу этой рки, мы выйдемъ въ боле широкую долину.

— Я знаю, сказала Грэсъ просто.

Филипъ взглянулъ на нея вопросительно.

— Когда я вытащила васъ изъ подъ снга и обломковъ утеса, я видла долину, о которой вы говорите. Вонъ оттуда все видно.

И она указала на уступъ горы надъ отверстіемъ въ каменномъ свод, гд остановилась въ своемъ паденіи гранитная глыба.

— Когда вы меня вытащили, дитя мое?

Грэсъ улыбнулась.

— Вы не знаете, какъ я сильна, сказала она и въ доказательство своихъ словъ упала въ обморокъ.

Филипъ бросился къ ней и сталъ искать у себя въ карманахъ фляжку съ водкой, которую онъ, какъ святыню, берегъ во время всхъ ихъ бдствій. Она исчезла. Онъ бросилъ взглядъ вокругъ себя и съ отчаяніемъ увидалъ на снгу фляжку, но пустую.

Впервые въ ихъ тяжеломъ странствіи Филипъ застоналъ. Въ тоже мгновеніе,’Грэсъ открыла глаза. Увидавъ въ его рукахъ пустую фляжку, она съ улыбкой сказала:

— Я все влила вамъ въ горло, милый Филипъ. Вы были безъ чувствъ, и я боялась, что вы умрете. Простите меня.

— Я былъ только ошеломленъ паденіемъ, а вы, Грэсъ, вы?

— Мн теперь лучше, сказала она, стараясь встать, но, вскрикнувъ отъ боли, снова упала на землю.

Филипъ не слыхалъ и не видалъ этого. Онъ поспшно взлзъ на указанный молодой двушкой уступъ горы и возвратился, сіяя радостью:

— Я вижу долину, Грэсъ, она въ нсколькихъ миляхъ! воскликнулъ онъ:— еще свтло, и мы тамъ остановимся на ночлегъ.

— Врядъ ли, милый Филипъ, отвчала Грэсъ, качая своей маленькой головкой.

— Отчего? спросилъ Филипъ съ нетерпніемъ.

— У меня… кажется… нога сломана.

— Грэсъ!

Но уже молодая двушка была безъ чувствъ.

V.
Изъ снга въ мракъ.

По счастью, Грэсъ ошибалась. У нея была только свихнута щиколка, но все же она не могла стоять. Филипъ разорвалъ свою рубашку, сдлалъ бинтъ и, намочивъ его снговой водой, обвернулъ распухшую ногу молодой двушки. Потомъ онъ отправился въ кусты и вернулся черезъ нсколько минутъ съ перепелкой и уткой, изъ которыхъ поспшно приготовилъ горячій ужинъ для больной. Имъ нечего было боле бояться голодной смерти, а потому ихъ не пугало нсколько дней насильственнаго отдыха.

Въ послдніе часы воздухъ сталъ гораздо мягче. Около полуночи верхушки сосенъ заколебались, запахло сыростью и глухая дробь послышалась на снжномъ свод. Это былъ дождь.

— Весна, пробуждается весна, произнесъ шепотомъ Филипъ.

Но Грэсъ теперь было не до поэзіи, даже въ устахъ милаго человка. Она припала головой къ его плечу и промолвила:

— Вы должны продолжать путь, голубчикъ, а меня оставьте здсь.

— Грэсъ!

— Да, Филипъ. Я могу преспокойно васъ здсь обождать. Мн нечего теперь бояться. Мн такъ хорошо здсь, въ сравненіи съ ними.

Филипъ почувствовалъ на своей рук капли ея слезъ и насупилъ брови. Быть можетъ, его укоряла совсть или было что-то особенное въ тон молодой двушки, но ея слова непріятно затронули ту внутреннюю его сторону, которую онъ называлъ здравымъ смысломъ. Онъ, дйствительно, считалъ себя возвышеннымъ, пламеннымъ, сильнымъ, легкомысленнымъ существомъ, спасеннымъ отъ погибели только благодаря своему мужеству.

Впродолженіи нсколькихъ минутъ онъ ничего не отвчалъ. Онъ думалъ о томъ, какъ, рискуя своей жизнью, спасъ эту молодую двушку отъ страшной смерти, какъ берегъ ее во время опаснаго пути, неся все бремя на себ, какъ, по его милости, она была счастлива, что сама вполн признавала, думалъ о своей готовности, ради ея безпомощнаго положенія, отложить дальнйшее странствованіе, думалъ о счастіи, которое ее ожидало съ нимъ въ будущемъ… и что-же?.. Въ минуту ихъ спасенія, она заботилась о двухъ умирающихъ существахъ, которыя безъ особаго чуда должны были умереть прежде, чмъ она могла до нихъ достигнуть. При этомъ надо сказать, что Филипъ, разсуждая подобнымъ образомъ, всегда ставилъ себя на мсто того человка, съ которымъ онъ не соглашался, и спрашивалъ себя, какъ бы онъ поступилъ въ такомъ случа. Конечно, постоянно оказывалось, что онъ поступилъ бы прямо противоположно. Въ настоящемъ случа, ставя себя на мсто Грэсъ, онъ чувствовалъ, что бросилъ бы всхъ и все ради любви и блестящей будущности, открывавшейся передъ нею. Поэтому ясно, что ея поведеніе доказывало нравственное уродство или недостатокъ расы. Подобная логика легка и неопровержима. Къ ней часто прибгали и за Калифорнійскими Сіеррами, люди даже не утомленные физически, а въ полной сил своихъ умственныхъ и физическихъ способностей.

— Поговоримъ прямо, Грэсъ, и поймемъ другъ друга, прежде чмъ идти дале или вернуться назадъ, сказалъ онъ совершенно измнившимся тономъ:— пять дней прошло съ тхъ поръ, какъ мы покинули хижину, еслибъ мы были уврены, что съумемъ найдти дорогу назадъ, то все же на это потребуется еще пять дней, а къ тому времени тамъ все будетъ кончено. Они или спасены, или уже безполезна всякая помощь. Мои слова могутъ показаться вамъ жестокими, но жестокъ фактъ, а не словй. Еслибъ мы остались съ ними, то не принесли бы имъ никакой пользы, а только раздлили бы ихъ судьбу. Я былъ бы на мст вашего брата, а вы — на мст сестры. Не наша вина, а счастье, что мы не умираемъ вмст съ ними. Провиднію угодно, чтобъ мы съ вами спаслись. Быть можетъ, по вол того же Провиднія, мы погибли бы, стараясь имъ помочь, и помощь которая ихъ спасетъ, не спасла бы насъ.

Грэсъ не привыкла къ мужской логик и невольно почувствовала, что, еслибъ Филипъ говорилъ съ нею этимъ тонгмъ въ снжномъ сугроб, то она никогда не ушла бы оттуда. Но, конечно, вс читатели мужскаго пола признаютъ несостоятельность ея женскаго инстинкта и замтятъ, что онъ нисколько не опровергалъ аргументовъ Филипа.

Она взглянула на него съ какимъ-то страхомъ. Слезы-ли отуманили его глаза, или по какой другой причин, но онъ теперь казался совершенно чуждымъ ей человкомъ, и впервые она почувствовала себя одинокой. Ей хотлось попрежнему прижаться къ нему, но ее удерживало какое-то новое чувство стыда.

Филипъ замтилъ ея колебаніе и по своему объяснилъ его.

— Лучше намъ отложить всякій разговоръ о помощи другимъ, пока мы сами не избгнемъ опасности, сказалъ онъ съ прежней горечью:— несчастный случай съ вами задержитъ насъ нсколько дней, а мы сами не знаемъ, гд мы. Усните теперь, прибавилъ онъ боле нжно:— а утромъ мы увидимъ, что предпринять.

Грэсъ долго плакала, прежде, чмъ уснуть. Бдная Грэсъ! Она давно ждала этого случая поговорить съ Филипомъ о себ, объ ихъ будущемъ. Она намревалась открыть ему тайну доктора Деваржа и передать вс его слова, даже т, которыя выражали сомнніе въ самомъ Филип. Тогда, конечно, Филипъ открылъ бы ей свои планы, и они вернулись бы съ помощью къ несчастнымъ, Филипъ былъ бы герой, Гэбріель призналъ бы его достойнымъ мужемъ, сестра, и вс были бы счастливы. А теперь они умерли, умерли, проклиная ее… и Филипъ въ эту минуту не простился съ нею, не поцаловалъ ее!

На другой день дождь шелъ ливнемъ, и вода изъ ркъ поднялась. Теченіе теперь было быстрое и уносило снгъ, ледъ, сучья и даже иногда, въ сроватомъ свт туманнаго утра, проносилось цлое дерево, вырванное съ корнями. Неожиданно Филипъ, погруженный въ тяжелую думу, вскочилъ съ громкимъ крикомъ. Грэсъ томно открыла глаза.

Онъ указалъ ей на дерево, которое спускаясь по теченію, задло за берегъ, гд они сидли, и на мгновеніе остановилось.

— Грэсъ, произнесъ онъ, съ прежнимъ одушевленіемъ:— природа насъ сама спасетъ. Она привела насъ сюда на берегъ рки, а теперь прислала за нами лодку. Пойдемте, Грэсъ.

Прежде, чмъ она могла отвтить, Филипъ весело взялъ ее на руки и бережно посадилъ на дерево между двумя торчащими къ верху корнями. Потомъ онъ положилъ подл нея свое ружье и провизію, самъ же, помстившись на носу этого страннаго корабля, отчалилъ отъ берега съ помощью отломаннаго сучка сосны. Съ минуту, дерево не повиновалось, но потомъ понеслось по теченію, какъ живое существо.

Рка была узкая и быстрая, такъ что Филипъ напрягалъ все свое вниманіе и энергію, чтобъ удержать дерево посреди русла. Грэсъ сидла молча, любуясь своимъ милымъ, столь ловкимъ, сильнымъ и полнымъ одушевленія.

— Видите вы полно? воскликнулъ онъ:— наконецъ, мы близь селенія.

Дйствительно, свжеотрубленное сосновое полно плыло рядомъ съ ними. Лучъ надежды блеснулъ въ голов Грэсъ: если они были такъ недалеко отъ помощи, то, быть можетъ, она достигла и до несчастныхъ страдальцевъ! Но молодая двушка не сказала ни слова объ этомъ Филипу, а онъ, казалось, позабылъ ее.

Черезъ нсколько времени, однако, онъ обернулся къ ней и, пройдя на корму импровизированной лодки, слъ подл нея.

— Грэсъ, дитя мое, мн вамъ надо кое что сказать, произнесъ онъ, нжно взявъ ее за руку.

Сердце Грэсъ радостно и тревожно забилось, она не смла поднять глазъ. Не обращая вниманія на ея волненіе, Филипъ продолжалъ:

— Черезъ нсколько часовъ, мы не будемъ боле въ пустын, но между людьми, быть можетъ, женщинами. Конечно, это будутъ люди чужіе, не ваши родственники, не товарищи, съ которыми мы провели столько дней и недль, а люди, не знающіе насъ и нашихъ страданій.

Грэсъ взглянула на него, но ничего не сказала.

— Вы понимаете, Грэсъ, что, не зная насъ, они могутъ истолковать во зло наше бгство. Говоря прямо, дитя мое, вы — молодая двушка, а я — молодой человкъ. Ваша красота, милая Грэсъ, послужитъ въ глазахъ свта боле вроятнымъ истолкованіемъ нашего товарищества, чмъ самая истина. Поэтому, эту истину надо скрыть. Я одинъ возвращусь съ помощью къ вашимъ родственникамъ, а васъ оставлю на попеченіе добрыхъ людей. Но я оставлю васъ здсь не какъ Грэсъ Конрой, а вы возьмете мое имя.

Грэсъ вспыхнула, и не только ея щеки, но и горло покрылось яркимъ румянцемъ. Едва переводя дыханіе, она ждала его слдующихъ словъ.

— Вы будете моей сестрою, Грэсъ Ашлей, сказалъ онъ спокойно.

Кровь отхлынула отъ ея щекъ, вки тяжело опустились, и она закрыла лицо руками. Филипъ терпливо ждалъ отвта. Когда она снова подняла глаза, то лицо ея было спокойно и гордая улыбка играла на ея устахъ.

— Вы правы, промолвила она.

Въ это мгновеніе, ихъ оснилъ неожиданный лучъ свта и тепла, дерево быстро обогнуло крутую косу и медленно поплыло по широкой рк, среди роскошной, волнистой долины, залитой полуденнымъ солнечнымъ свтомъ. Вдали, въ какой нибудь мил, виднлся столбъ дыма, поднимавшійся къ небу изъ трубы хижины.

VI.
Слды.

Впродолженіи двухъ недль, всходило и садилось безоблачное солнце надъ суровыми очертаніями Монументнаго Пика. Впродолженіи двухъ недль, не произошло никакой видимой перемны въ роковой близн снгомъ покрытыхъ утесовъ, въ волнистой, блоснжной равнин, растилавшейся во вс стороны, въ мертвой тишин, царившей вверху и внизу. Было 1-е апрля, въ воздух чувствовалась весенняя мягкость, но въ необозримой пустын не слышно было ни звука, ни движенія.

Однако, при ближайшемъ наблюденіи, оказывалась большая, хотя и медленная, тайная перемна. Блыя очертанія горъ не были такъ круглы и полны, мстами виднлись трещины и въ нихъ обнаженный гранитъ, кости начинали мало по малу проглядывать изъ подъ отвисавшаго тла. И все же эта перемна произошла безмолвно, безъ нарушенія могильной тишины.

Наконецъ, въ одинъ свтлый, блестящій день, въ роковой долин раздались человческія голоса и бряцанье шпоръ. Въ горномъ проход показалась кавалькада всадниковъ и вьючныхъ муловъ, которые медленно двигались, то проваливаясь въ снгу, то шумно стуча копытами по камню. Неожиданные звуки пробудили дремавшее горное эхо, подняли вокругъ, отъ сотрясенія въ воздух, снжную пыль и вызвали изъ какой-то невдомой пещеры на снжную поверхность такое дикое, растерзанное и чудовищное существо, которое едва походило на человка. Оно прокралось по снгу до большого дерева и, какъ испуганное животное, стало ждать въ засад приближенія путниковъ.

Впереди отряда хали два человка: одинъ серьёзный, озабоченный, молчаливый, другой энергичный, живой, словоохотливый. Наконецъ, первый сказалъ медленно, какъ бы вспоминая что-то:

— Они должны быть недалеко. Я видлъ ихъ именно въ такой мстности. Она мн знакома.

— Дай Богъ, отвчалъ поспшно второй всадникъ:— по правд сказать, я сомнваюсь, чтобъ мы удержали въ повиновеніи людей до завтра, если наши безумные поиски ни къ чему не поведутъ.

— Именно здсь я видлъ мужчину и женщину. Если, по близости, тутъ не найдется груды камней, то я признаю свой сонъ несправедливымъ, а себя — старымъ дуракомъ.

— Ну, да, дайте намъ хоть груду камней, хоть лоскутокъ бумаги, старое одяло или колесо. Колумбъ могъ продолжать свой путь и держать въ порядк своихъ матросовъ, благодаря морскому тростнику. Но люди на что-то смотрятъ! Боже мой! что-то движется вдоль утеса.

Подъ вліяніемъ общаго суеврнаго инстинкта, весь отрядъ скучился, даже т, которые, за нсколько минутъ, всего громче выражали свой скептицизмъ, притаили дыханіе отъ страха. Дикое существо, спрятавшееся за дерево, теперь выскочило и, принявъ человческій образъ, съ странными ужимками и глухимъ воплемъ приблизилось къ отряду. Это былъ Думфи.

Первый оправился отъ волненія предводитель и встртилъ Думфи на пол-дорог.

— Кто вы?

— Человкъ.

— Что съ вами?

— Голоденъ.

— Гд другіе?

— Кто? спросилъ Думфи, подозрительно взглянувъ на незнакомца.

— Другіе. Вы не одинъ?

— Одинъ.

— Какъ вы сюда попали?

— А вамъ какое дло? Я здсь и умираю съ голода. Дайте мн сть и пить.

Съ этими словами, онъ въ изнеможеніи опустился на четвереньки.

Въ толп раздался ропотъ.

— Дайте ему сть. Онъ не можетъ стоять, не только говорить. Гд докторъ?

— Предоставьте его мн, онъ боле нуждается въ моей помощи, чмъ въ вашей, сказалъ младшій изъ передовыхъ всадниковъ, котораго назвали докторомъ.

Онъ налилъ водки въ горло несчастнаго. Думфи тяжело перевелъ дыханіе и вскочилъ на ноги.

— Какъ васъ зовутъ? спросилъ нжно молодой докторъ.

— Джаксонъ, отвчалъ Думфи, бросая вокругъ себя дикій, вызывающій взглядъ.

— Откуда?

— Миссури.

— Какъ вы сюда попали?

— Отсталъ отъ товарищей.

— А они…

— Пошли впередъ. Дайте пость.

— Отведите его въ лагерь и передайте Санхезу: онъ знаетъ, что съ нимъ сдлать, сказалъ докторъ одному изъ людей и прибавилъ, обращаясь къ предводителю: — ну, Блунтъ, вы спасены, но ваши девять человкъ въ клеенчатой одежд уменьшились до одного, и тотъ, признаюсь — не важный экземпляръ.

— Я желалъ бы, докторъ, чтобъ дале ничего не исполнилось изъ моего сна, отвчалъ Блунтъ:— я согласенъ теперь возвратиться, но что-то мн говоритъ — дло только начинается. Этотъ человкъ длаетъ вроятнымъ все остальное. Но что это?

Одинъ изъ людей отряда подошелъ къ предводителю съ лоскуткомъ бумаги, углы котораго обнаруживали слды гвоздей.

— Это объявленіе я снялъ съ дерева, но читать не умю, сказалъ бывшій vachero.

— И я также, отвчалъ Блунтъ, взглянувъ на бумагу:— это, кажется, по-нмецки. Позовите Глора.

Черезъ минуту подошелъ рослый швейцарецъ и, прочитавъ бумагу, сказалъ:

— Это — указаніе какъ найти скрытое сокровище, чрезвычайно важное, драгоцнное.

— Гд?

— Подъ грудой камней.

Блунтъ и докторъ переглянулись.

— Ведите насъ туда, сказалъ Блунтъ.

Посл часоваго пути, они достигли гребня горы, гд ущелье круто поворачивало. Блунтъ громко вскрикнулъ.

Передъ ними была груда камней, нкогда симетрически положенныхъ другъ на друга, а теперь разбросанныхъ по сторонамъ. Снгъ и земля были взрыты вокругъ. Повсюду валялись бумаги, портфель съ рисунками птицъ и растеній, разбитый стеклянный футляръ съ наскомыми и разбросанныя перья набитыхъ птицъ. Немного по-одаль лежало что-то походившее на кучу лохмотьевъ. Ближайшій къ ней всадникъ съ громкимъ крикомъ соскочилъ съ лошади. Это была мистрисъ Бракетъ — мертвая.

VII.
Слды начинаютъ исчезать.

Она умерла уже съ недлю. Черты ея лица и одежда были почти неузнаваемы, все тло было судорожно стянуто. Молодой докторъ сталъ внимательно ее осматривать.

— Умерла отъ голода? спросилъ Блунтъ.

Докторъ ничего не отвчалъ, но, отойдя отъ трупа, подобралъ съ земли валявшіеся остатки чучелъ, понюхалъ ихъ, поднесъ къ губамъ и, наконецъ, спокойно сказалъ:

— Нтъ, она отравлена.

Вс присутствующіе отшатнулись отъ трупа.

— Я полагаю, что отрава бы случайная, продолжалъ докторъ хладнокровно:— бдная женщина, мучимая голодомъ, набросилась на эти чучела птицъ, которыя прикрыты толстымъ слоемъ мышьяка для предохраненія отъ наскомыхъ. Несчастная сдлалась жертвою предосторожности ученаго.

Во всемъ отряд раздались восклицанія ужаса и негодованія.

— Вишь какой, предпочелъ сохранить проклятыхъ птицъ! произнесъ швейцарецъ.

— Убилъ женщину, чтобъ спасти дохлую дичь, промолвилъ другой.

Докторъ улыбнулся и невольно подумалъ, что доктору Деваржу въ эту минуту было бы небезопасно показаться въ отряд.

— Если этотъ энтузіастъ естествоиспытатель еще живъ, то я надюсь, что онъ не явится къ намъ хоть нсколько часовъ, сказалъ онъ на ухо Блунту.

— Кто это такой?

— Иностранецъ, довольно извстный ученый въ своей стран. Я не разъ слыхалъ его имя. Это — докторъ Деваржъ, и въ разбросанныхъ здсь бумагахъ онъ увряетъ, что сдлалъ удивительныя открытія въ наук. Онъ также цнитъ очень высоко свою коллекцію.

— А стоитъ ее собрать и сохранить!

— Не теперь, намъ дорога каждая минута. Прежде подумаемъ о несчастныхъ людяхъ, а потомъ о наук.

Они похали дале. Бумаги и коллекціи, сохраненныя такъ старательно, плодъ столькихъ мсяцевъ терпливаго труда и лишеній, памятникъ научныхъ открытій и побды человческаго ума — остались брошенными на снгу. Втеръ, разметая снгъ съ горныхъ откосовъ, какъ бы съ презрніемъ разносилъ ихъ съ мста на мсто, а лучи солнца, уже теплые, накаляя металлическую поверхность ящика и портфеля, хоронили ихъ все/ глубже и глубже въ снгу, словно желая скрыть навки отъ человческаго глаза.

Обогнувъ долину по горному скату, гд снгъ былъ унесенъ втромъ, отрядъ достигъ, черезъ нсколько часовъ, большаго дерева у входа въ роковое ущелье. Объявленіе все еще виднлось на дерев, но грубое изображеніе руки, указывавшее нкогда на похороненные подъ снгомъ шалаши, теперь, по вол втра или непогоды, значительно опустилось и знаменательно указывало на снгъ подъ ногами. Входъ въ ущелье былъ занесенъ такими сугробами, что путники были принуждены оставить своихъ лошадей и пойти пшкомъ. Инстинктивно они сохраняли совершенное безмолвіе и подвигались одинъ за однимъ, то по мокрому снгу, то по обнаженнымъ уступамъ горы. Наконецъ, они достигли до деревянной трубы и крыши шалаша, виднвшихся надъ снгомъ. Вс остановились и взглянули другъ на друга. Предводитель отряда подошелъ къ труб и, нагнувшись къ ней, крикнулъ:

— Кто тамъ?

Отвта не было. Только горное эхо откликнулось вдоль всего ущелья, и снова наступила мертвая тишина, прерываемая лишь паденіемъ льдинки или снжной лавины съ горнаго ската. Посл минутнаго колебанія, Блунтъ пошелъ къ отверстію въ сугроб и опустился въ подземное жилище. Не прошло и мгновенія, какъ онъ возвратился блдный и сдлалъ знакъ доктору. Они оба исчезли въ отверстіе. Мало по малу, за ними послдовали и остальные люди отряда. Черезъ нсколько времени, они медленно поднялись на поверхность, держа въ рукахъ три мертвыхъ трупа. Потомъ они снова исчезли и вынесли разъединенныя части скелета четвертаго мертвеца. Опять наступило гробовое молчаніе. Вс глядли другъ на друга, не смя вымолвить слова.

— Здсь долженъ быть другой шалашъ, сказалъ, наконецъ, Блунтъ.

— Вотъ онъ! воскликнулъ одинъ изъ людей, указывая на вторую трубу.

Теперь уже нечего было колебаться. Худшее уже было узнано. Поспшно вс направились ко второму подземному жилищу и исчезли въ немъ. Возвратясь обратно, они собрались въ кучку и шопотомъ говорили о чемъ-то съ видимымъ волненіемъ. Они были такъ заняты, что даже не замтили неожиданнаго появленія въ ихъ сред новаго лица.

VIII.
Слды все боле и боле исчезаютъ.

Это былъ Филипъ Ашлей — блдный, утомленный, съ впалыми глазами, но съ напряженными нервами и непреодолимой энергіей. Четыре дня передъ тмъ, онъ оставилъ Грэсъ на попеченіи гостепріимнаго поселенца и его семейства въ Калифорнійской Долин. Мрачный, недовольный, онъ ненавидлъ цль своего странствія, но все же предпринялъ его, повинуясь общанію, данному Грэсъ, и дикому инстинкту своей совсти. Онъ теперь стоялъ подл шалаша, скрытаго въ снгу, и обернулся къ вышедшимъ изъ него людямъ съ полу-циничной, полу-равнодушной улыбкой.

Докторъ первый его замтилъ и бросился къ нему.

— Пойнсетъ, Артуръ! воскликнулъ онъ:— что вы тутъ длаете?

Ашлей вспыхнулъ при вид доктора и инстинктивно промолвилъ:

— Шш!

Потомъ онъ поспшно взглянулъ на окружающихъ и съ видимымъ смущеніемъ произнесъ:

— Я оставилъ лошадь у входа въ ущелье.

— Я вижу, отвчалъ докторъ:— вы также явились сюда съ помощью, но уже поздно.

— Поздно? повторилъ Ашлей.

— Да. Они вс или умерли, или исчезли.

Странное выраженіе показалось на лиц Ашлея, но докторъ этого не замтилъ. Онъ отошелъ къ Блунту, сказалъ ему что-то на ухо и потомъ прибавилъ громко:

— Капитанъ Блунтъ, это — поручикъ Пойнсетъ, 5-го линейнаго полка, мой старый товарищъ, съ которымъ я не видался уже два года. Онъ, подобно намъ, явился сюда съ человколюбивой цлью. Это такъ походитъ на него.

Обычный Филипу тонъ образованнаго и свтскаго человка, а также радушная встрча со стороны доктора расположили весь отрядъ въ его пользу. Мало по малу, его смущеніе исчезло и онъ спросилъ:

— Что это за люди?

— Ихъ имена означены на лоскут бумаги, прибитомъ на дерев, отвчалъ докторъ:.— конечно, мы не можемъ признать всхъ труповъ, такъ какъ никто не остался въ живыхъ. Мы наврно опредлили только трупы доктора Деваржа, схороненнаго въ снгу, и молодой двушки, Грэсъ Конрой, съ ея маленькой сестрой на рукахъ.

— А какъ вы признали молодую двушку? спросилъ Филипъ, пристально взглянувъ на доктора.

— По мткамъ на ея одежд.

Филипъ вспомнилъ, что Грэсъ перемнилась одеждою съ своимъ младшимъ братомъ, который недавно передъ тмъ умеръ.

— Только по этому? снова спросилъ онъ.

— Нтъ, докторъ Деваржъ въ своихъ бумагахъ называетъ по именамъ всхъ обитателей его шалаша. Мы всхъ нашли, кром брата молодой двушки и какого-то Ашлея.

— А гд же они по вашему? спросилъ мрачно Филипъ.

— Убжали! Чего ожидать отъ такихъ людей? отвчалъ докторъ, презрительно пожимая плечами.

— Какихъ людей? произнесъ Филипъ почти грубо.

— Вы, любезный другъ, знаете ихъ такъ же хорошо, какъ я, продолжалъ докторъ:— помните, они постоянно проходили мимо форта, гд мы стояли. Чего они не могли выпросить, они крали, я, потомъ жаловались въ Уашингтонъ на отказъ въ помощи со стороны военныхъ. Вчно бывало заведутъ ссору съ индйцами, а потомъ дадутъ тягу, и намъ приходилось за нихъ расхлебывать кашу. Разв вы не помните? мужчины — вс грубые, болзненные, самаго низкаго класса, женщины — грязныя, старообразныя?

Филипъ старался вызвать прелестный юный образъ Грэсъ въ противоположность отвратительной картин, рисуемой докторомъ, но ему какъ-то это не удавалось. Въ послдніе полчаса, его инстинктивная надменность и чванство взяли верхъ надъ всми другими чувствами. Онъ взглянулъ на доктора и отвчалъ:

— Да.

— Еще бы. Здсь были тже люди. Чего отъ нихъ ожидать? Они сильны только физически и, потерявъ эту силу, никуда не годятся. Мы видимъ передъ собою ясные слды эгоизма, жестокости, быть можетъ, убійства.

— Да, да, сказалъ поспшно Филипъ:— но вы что-то говорили о молодой двушк, Грэсъ Конрой, что вы знаете о ней?

— Только то, что мы нашли ее мертвой съ одяльцемъ ея маленькой сестры въ рукахъ, словно посл смерти у нея вырвали еще живаго ребенка. Но, Артуръ, какъ вы попали сюда? Вы здсь вблизи стойте съ полкомъ?

— Нтъ, я въ отставк.

— Неужели! А вы здсь…

— Одинъ.

— Хорошо, мы посл поговоримъ обо всемъ. Вы должны мн помочь составить донесеніе. Наша экспедиція — оффиціальная, хотя и основана на такъ называемыхъ ясновидящихъ способностяхъ нашего друга Блунта. Во всякомъ случа, мы доказали справедливость этого факта, если и не могли сдлать ничего боле..

Вслдъ за тмъ, докторъ весело разсказалъ Филипу ихъ экспедицію, начиная отъ сна Блунта, который ясно видлъ, что извстное число эмигрантовъ умирало съ голоду въ горахъ, и до встрчи съ нимъ, причемъ онъ выказалъ столько циническаго юмора и сатирическаго таланта, развлекавшихъ обыкновенно всхъ офицеровъ въ форт Бобадил, что молодые люди вскор оба захохотали. Нкоторые изъ людей отряда, приготовлявшіе мертвецовъ къ погребенію и разговаривавшіе между собою шепотомъ, видя, что джентльмэны смются надъ роковой экспедиціей, стали сами шутить, конечно, грубе и неприличне.. Филипъ насупилъ брови, а докторъ засмялся.

Черезъ нсколько времени, они рядомъ вызжали изъ мрачной долины. Молчаніе Филипа на счетъ причины его появленія въ этомъ странномъ мст не возбуждало подозрнія въ ум его пріятеля. Докторъ былъ очень радъ, что его встртилъ, и думалъ только объ удовольствіи, которое ему доставитъ общество человка, равнаго ему по образованію, вкусамъ и привычкамъ. Онъ гордился своимъ пріятелемъ, гордился впечатлніемъ, произведеннымъ Филипомъ на грубыхъ, невжественныхъ людей, съ которыми онъ принужденъ былъ поневол брататься при демократическихъ условіяхъ пограничной жизни. Что касается до Филипа, то онъ, несмотря на свою юность, привыкъ, чтобы друзья имъ гордились. Онъ даже находилъ чрезвычайно похвальнымъ, что такъ рдко пользовался этимъ обстоятельствомъ. Онъ былъ увренъ, что, еслибъ разсказалъ доктору о своемъ участіи въ несчастной экспедиціи эмигрантовъ и бгств съ Грэсъ, то докторъ почелъ бы его за героя, а потому скрылъ этотъ фактъ, онъ чувствовалъ тмъ мене укоровъ совсти.

Путь ихъ лежалъ мимо Монументнаго Пика и разбросанной груды камней. Филипъ тутъ уже однажды прохалъ по дорог къ ущелью и былъ очень радъ, что неожиданная трагедія освободила его отъ необходимости исполнить общаніе, данное умершему натуралисту. Однако, онъ не могъ удержаться отъ вопроса и, обращаясь къ доктору, произнесъ:

— А стоитъ что нибудь сохранить изъ этихъ бумагъ и коллекцій?

— Нтъ, отвчалъ рзко докторъ, который уже нсколько мсяцевъ не имлъ случая выказать свой обычный скептицизмъ:— еслибъ мы могли возвратить ихъ самому доктору Деваржу, то, вроятно, он доставили бы ему большое удовольствіе. Но, право, я не вижу здсь ничего достойнаго его пережить.

Тонъ доктора такъ походилъ на тонъ самого Деваржа, что Филипъ какъ-то странно улыбнулся и почувствовалъ себя гораздо спокойне. Достигнувъ до разбросанной груды камней, онъ увидалъ, что сама природа раздляла этотъ циническій взглядъ: металлическій ящикъ глубоко погрузился въ снгъ, втеръ далеко разнесъ бумаги, и даже камни едва сохранили свои очертанія.

IX.
Слды исчезли навки.

Палящее, майское солнце жгло блыя стны комендантскаго дома въ Presidio Сан-Романа, красныя черепицы его крыши и черныя плиты двора, откуда мулы и погонщики только-что вернувшагося каравана бжали подъ тнь длинной галлереи. Самъ комендантъ предавался полуденной siesta въ маленькой, низенькой комнат близь караульни. Сонъ коменданта никогда еще не былъ прерываемъ, и потому онъ съ испугомъ вскочилъ, когда его неожиданно разбудилъ секретарь. Его первая мысль была схватить свой врный толедскій клинокъ, но случилось, что въ это самое утро кухарка взяла шпагу коменданта, чтобъ вынуть tortillas изъ печи, и Донъ-Жуанъ Сальватьера удовольствовался тмъ, что строго спросилъ о причин подобнаго нарушенія заведенныхъ имъ порядковъ.

— Сеньорита… американка желаетъ васъ немедленно видть, произнесъ секретарь.

Донъ-Жуанъ снялъ съ головы черный, шелковый платокъ, которымъ были повязаны его посдвшіе волосы, и привсталъ. Но, прежде, чмъ онъ усплъ Припять боле оффиціальную позу, дверь отворилась, и въ комнату вошла молодая двушка скромно, застнчиво.

Несмотря на ея скудную, грубую, дурно сидвшую одежду, впалые глаза, отуманенные слезами, и тяжелое горе, изсушившее ея хорошенькія щечки, она была такъ прелестна, молода, невинна, доврчива и безпомощна, что комендантъ быстро вскочилъ и низко поклонился почти до земли.

Повидимому, они взаимно произвели другъ на друга хорошее впечатлніе, потому что молодая двушка, поспшно взглянувъ на худощавую, но благородную фигуру коменданта и добрые глаза, свтившіеся надъ густыми, сдыми усами, съ неожиданнымъ пыломъ бросилась передъ нимъ на колни.

Комендантъ хотлъ ее нжно поднять, но она отстранила его рукой.

— Нтъ, нтъ, выслушайте меня. Я — только бдная двушка безъ друзей и крова. Мсяцъ тому назадъ, я оставила свою семью въ горахъ и отправилась искать помощи, чтобъ спасти ихъ отъ голодной смерти. Со мною былъ братъ. Господь сжалился надъ нами, синьоръ, и мы, посл долгаго странствія, нашли, наконецъ, кусокъ хлба и пріютъ въ хижин поселенца. Братъ мой Филипъ возвратился къ нашимъ съ помощью. Я съ тхъ поръ ничего о немъ не знаю. О, синьоръ! онъ, можетъ быть, умеръ, они, можетъ быть, вс умерли. Три недли прошло съ тхъ поръ, а я все одна, синьоръ, одна на чужой сторон. Поселенецъ былъ очень добръ ко мн и послалъ меня къ вамъ за помощью. Вы мн поможете, я въ этомъ уврена. Вы ихъ найдете, моихъ друзей, мою маленькую сестру, моего брата.

Комендантъ, терпливо дождавшись конца ея словъ, нжно поднялъ ее и посадилъ рядомъ съ собою. Потомъ онъ обратился къ секретарю, который поспшно по испански отвчалъ на безмолвный вопросъ коменданта. Молодая двушка была ужасно разочарована при вид, что ея пламенныя словй были непонятны Донъ-Жуану, и съ какимъ-то вызывающимъ тономъ, совершенно ей непривычнымъ, обернулась къ секретарю, который принялъ на себя роль переводчика.

— Вы — американка?

— Да, рзко отвтила молодая двушка, которая вдругъ почувствовала, съ чисто женскимъ инстинктомъ, странное, неотразимое отвращеніе къ этому человку.

— Сколько лтъ?

— Пятнадцать.

Комендантъ почти безсознательно положилъ свою загорлую руку на ея юную головку.

— Имя?

Она взглянула на коменданта и съ минуту колебалась.

— Грэсъ.

Она снова замолчала и черезъ минуту прибавила, бросая вызывающій взглядъ на секретаря:

— Грэсъ Ашлей.

— Назовите мн кого-нибудь изъ вашей партіи эмигрантовъ, миссъ Грэсъ Ашлей.

Молодая двушка снова колебалась нсколько мгновеній.

— Филипъ Ашней, промолвила она:— Гэбріель Конрой, Питеръ Думфи, мистрисъ Дженни Думфи.

Секретарь открылъ конторку, вынулъ печатныя листокъ и быстро пробжалъ его. Потомъ онъ подалъ его коменданту со словами.

— Виспо.

— Виспо, повторилъ комендантъ и добродушно взглянулъ на Грэсъ, стараясь ее ободрить.

— Экспедиція изъ верхняго Presidio напала на слды партіи американцевъ въ горахъ, сказалъ секретарь: — между ними находятся подобныя имена.

— Это — наша партія! радостно роскликнула Грэсъ.

— Вы уврены? спросилъ подозрительно секретарь.

— Да.

Секретарь снова взглянулъ на бумагу, а потомъ на Грэсъ.

— Здсь нтъ имени миссъ Грэсъ Ашли.

Грэсъ поблднла и опустила глаза. Черезъ мгновеніе она бросила умоляющій взглядъ на коменданта. Еслибъ она могла прямо говорить съ нимъ, то на колняхъ созналась бы въ своемъ невинномъ обман, но она не могла ршиться, чтобъ ея исповдь была передана секретаремъ. Поэтому она прибгла къ хитрости.

— Это — ошибка, сказала она: — но вдь есть имя Филипа, моего брата?

— Да, такое имя значится, отвчалъ секретарь мрачно.

— Онъ живъ и здоровъ! воскликнула Грэсъ, забывая все отъ радости.

— Онъ не найденъ.

— Какъ не найденъ? спросила Грэсъ, широко открывая глаза.

— Его тамъ не было.

— Конечно, не было, промолвила Грэсъ съ нервнымъ истерическимъ смхомъ:— онъ былъ со мною, но потомъ онъ вернулся.

— 30 апрля, Филипъ Ашлей не былъ найденъ.

Грэсъ громко застонала и всплеснула руками. Забывая все отъ отчаянія, она бросилась на колни передъ комендантомъ и со слезами воскликнула:

— Простите меня, синьоръ, но я обманула васъ безъ всякаго дурнаго намренія.^Филипъ — мн не братъ, но другъ, добрый, преданный. Онъ просилъ меня назваться его именемъ, и я согласилась. Меня зовутъ не Ашлей. Я не знаю, что въ этой бумаг, но въ ней должно быть упомянуто о моемъ брат Гэбріел и сестр. О, синьоръ! Живы они или умерли? отвчайте мн, вы должны мн отвтить… Я… Грэсъ Конрой.

Секретарь опять развернулъ печатный листокъ, пробжалъ его, какъ-то странно взглянулъ на Грэсъ и подалъ бумагу коменданту, указывая въ ней на одно мсто. Они переглянулись, комендантъ закашлялъ и, вставъ, отвернулся отъ Грэсъ. Секретарь подошелъ къ ней и, по приказанію коменданта, подалъ ей бумагу.

Молодая двушка взяла ее дрожащими руками. Морозъ пробжалъ по ея тлу. Это былъ документъ на испанскомъ язык.

— Я не могу этого прочесть! воскликнула она, нетерпливо топая своей маленькой ножкой: — скажите мн, что тутъ написано!

Комендантъ махнулъ рукой, и секретарь взялъ бумагу у молодой двушки. Свтъ изъ глубокой амбразуры окна падалъ прямо на Грэсъ, которая, опустивъ немного голову и раскрывъ свои прелестныя губки, пламенно, жалобно смотрла на коменданта, хотя онъ и стоялъ къ ней спиной и, повидимому, глядлъ въ окно. Секретарь прокашлялся и началъ надменнымъ тономъ безупречнаго лингвиста переводить по англійски испанскій документъ:

Донесеніе.

Его превосходительству, коменданту Сан-Фелипе.

‘Имю честь донести, что экспедиція, посланная на помощь несчастнымъ эмигрантамъ въ Сіерр-Невад, согласно показанію Дона Хозе-Блуента изъ Сан-Геранито, нашла въ ущель, къ востоку отъ Чертова Прохода, доказательства о недавнемъ существованіи этихъ эмигрантовъ, погребенныхъ въ снгу, а также открыла исторію ихъ страданій и смерти. Письменный документъ, оставленный несчастными, знакомитъ насъ съ именами и организаціей партіи капитана Конроя, а потому прилагаю копію съ этого документа.

‘Тла пяти несчастныхъ, найденныя въ снгу, не могли быть признаны, кром двухъ, которыя и погребены согласно церковнымъ обрядамъ.

‘Наши солдаты дйствовали въ этомъ случа съ мужествомъ, хладнокровіемъ, патріотизмомъ, непреодолимой стойкостью и искренней набожностью, отличающими мексиканскаго воина. Нельзя достаточно выразить похвалъ добровольной помощи, оказанной нашему предводителю въ этомъ человколюбивомъ дл однимъ путешественникомъ, Дономъ Артуромъ Пайнестомъ, отставнымъ поручикомъ сверо-американской арміи.

‘Несчастные, повидимому, умерли отъ голода, хотя одна женщина сдлалась жертвою яда. Къ сожалнію, среди погибшихъ былъ знаменитый въ наук докторъ Поль Деваржъ, натуралистъ и набиватель чучелъ’.

Секретарь остановился, понизилъ голосъ и, пристально смотря на Грэсъ, продолжалъ:

‘Тла признанныя принадлежатъ Полю Деваржу и Грэсъ Конрой’.

— Нтъ, нтъ! воскликнула Грэсъ, дико всплеснувъ руками:— это — ошибка! Вы хотите испугать меня, бдную, безпомощную двушку! Вы наказываете меня за обманъ. Сжальтесь надо мною. Господи!.. Спаси меня, Филипъ!

Съ дикимъ отчаяннымъ крикомъ, она вскочила, схватила себя за волосы обими руками и грохнулась безъ чувствъ на полъ.

— Пошлите сюда Мануелу, сказалъ поспшно комендантъ и, нетерпливо оттолкнувъ секретаря, поднялъ съ полу безчувственную Грэсъ.

Въ ту же минуту въ комнату вбжала индійская служанка и помогла коменданту положить на диванъ молодую двушку.

— Бдное дитя! сказалъ онъ, пока Мануела поспшно разстегивала ей платье:— Бдное дитя! безъ отца и матери.

— Бдная женщина! промолвила Мануела въ полголоса.— и безъ мужа.

X.
Одноконный Станъ.

Одноконный Станъ пользовался неслыханнымъ благоденствіемъ. Еслибы его основатель, такъ безнадежно окрестившій свое дтище въ минуту пьянаго отчаянія, не сдлался жертвою ‘хитрыхъ смшеній’ въ тавернахъ Сан-Франциско задолго до процвтанія стана, то, конечно, онъ призналъ бы всю несправедливость сочиненнаго имъ названія. ‘Держись Джимъ одной водки, говорилъ мстный критикъ:— онъ открылъ бы богатую руду подъ самымъ своимъ шалашемъ’. Но Джимъ поступилъ иначе, выручивъ тысячу долларовъ изъ первоначально-занятой имъ земли, онъ полетлъ въ Сан-Франциско и тамъ, роскошно одваясь, пилъ все, что ни попало, быстро переходя отъ шампанскаго къ коньяку, отъ джина къ пиву, пока, наконецъ, не окончилъ своей мишурной, эфемерной жизни въ городской больниц.

Одноконный Станъ пережилъ не только своего крестнаго отца, но и его безнадежное предсказаніе, что въ немъ не будетъ бэле одного коня. Это цвтущее селеніе рудокоповъ имло свою гостинницу, Домъ Трезвости, почтовую контору, нсколько тавернъ, два четыреугольника низенькихъ деревянныхъ строеній на главной улиц, группы тсно скученныхъ хижинъ на скатахъ горы, массы свжо срубленныхъ пней и рядъ недавно очищенныхъ участковъ земли. Несмотря на свое недавнее существованіе,, онъ уже гордился древностями и историческими воспоминаніями. Первый шалашъ, построенный Джимомъ Войтомъ, все еще стоялъ на своемъ мст, слды пуль ясно виднлись на ставняхъ таверны Качуги, гд произошло знаменитое побоище между Бастономъ Джо, Гарри Бартомъ и Томсономъ изъ Анджеля, изъ крыши таверны Ватсана все еще торчала балка, на которой, въ предъидущемъ году, былъ повшенъ рудокопъ посл неформальнаго слдствія по подозрнію въ принадлежности ему нсколькихъ муловъ. Вблизи находилось скромное четыреугольное строеніе, въ которомъ происходило знаменитое собраніе, избравшее делегатовъ, которые, въ свою очередь, выбрали почтеннаго мистера Бланка представителемъ Калифорніи въ конгресс Соединенныхъ Штатовъ.

Шелъ дождь, но не прямо, честно, какъ обыкновенно въ этой горной стран, а неопредленно, нершительно, какъ-бы предоставляя себ право каждую минуту превратиться въ туманъ и тмъ отнимая возможность у всякаго держать пари, что это — дождь. Во всякомъ случа, было мокро какъ сверху, такъ и снизу, что доказывалось облаками пара, стоявшаго вокругъ нижнихъ оконечностей нсколькихъ звакъ, грвшихся у печки въ лавк Бригса. Эти постители, отъ недостатка вкуса или капитала, избгали публичныхъ притоновъ игры и пьянства и довольствовались гостепріимнымъ боченкомъ Бригса, причемъ набивали свои трубки его табакомъ и ясно обнаруживали своимъ тономъ глубокое сознаніе, что ихъ общество вполн удовлетворяло Бригса за понесенные расходы.

Они курили молча, только по временамъ раздавалось глухое шипнье отъ плевковъ, искусно направленныхъ на раскаленныя стнки желзной печи. Неожиданно, дверь изъ внутренней комнаты отворилась, и вошелъ Гэбріель Конрой.

— Какъ его здоровье, Гэбъ? спросилъ одинъ изъ присутствующихъ.

— По маленьку, отвчалъ Гэбріель и прибавилъ, обращаясь къ Бригсу:— вамъ придется, до прихода доктора, перемнить ему компрессы. Я самъ вернулся бы черезъ часокъ, но мн надо навстить Стивена, а, вдь, это — дв мили отсюда.

— Но онъ говоритъ, что никого не допуститъ къ себ, кром, васъ, замтилъ Бригсъ.

— Знаю, отвчалъ Гэбріель: — но это пройдетъ. Вдь, Стимсонъ говорилъ то же, когда ему стало хуже, но вскор забылъ обо мн, а я только подосплъ, чтобы положить его въ гробъ.

Бригсъ долженъ былъ, хотя и неохотно, согласиться, что Гэбріель правъ. Послдній уже направился къ дверямъ, какъ его остановилъ одинъ изъ грвшихся рудокоповъ.

— Ей, Гэбъ! Вы знаете вновь прибывшее семейство въ шалаш по ту сторону рудника. Ребенокъ у нихъ умеръ вчера ночью.

— Неужели? спросилъ Гэбріель съ сочувствіемъ.

— Да, и бдная мать въ большихъ хлопотахъ. Будьте такъ добры, зайдите къ ней по дорог.

— Хорошо, отвчалъ задумчиво Гэбріель.

— Я полагалъ, что, сказавъ объ этомъ, доставлю вамъ обоимъ удовольствіе, продолжалъ рудокопъ, снова обернувшись къ печк съ видомъ человка, исполнившаго свой долгъ цною большого труда и самопожертвованія.

— Вы всегда думаете о другихъ, Джонсонъ, замтилъ Бригсъ съ явнымъ восхищеніемъ.

— Да, отвчалъ Джонсонъ съ скромнымъ самодовольствомъ:— я полагаю, что въ Калифорніи всмъ необходимо думать не только о себ, но и о другихъ. Нсколькихъ словъ съ моей стороны, вы видите, было достаточно, чтобы успокоить это бдное семейство.

Между тмъ, смиренное орудіе самоотверженнаго человколюбія Джонсона исчезло во мрак и въ дожд. Гэбріель такъ добросовстно исполнялъ свои разнообразныя обязанности, что только къ часу ночи вернулся въ свое скромное жилище на горномъ скат. Эта срубленная изъ сосновыхъ бревенъ хижина была такъ проста и первобытна, такъ близко подходила къ природ, что виноградная лоза свободно вилась по крыш изъ древесной коры, птицы гнздились въ разслинахъ стнъ, а блка безбоязненно грызла желуди на коньк кровли.

Тихо отодвинувъ деревянную задвижку, замнявшую желзный засовъ, Гэбріель вошелъ въ дверь своей обычной осторожной едва слышной поступью. Онъ зажегъ свчу въ камин, гд еще свтились красные уголья, и внимательно посмотрлъ вокругъ себя. Хижина раздлялась на дв части холщевой занавской, на сосновомъ стол лежала одежда, очевидно, принадлежавшая двочк семи или восьми лтъ: платье, разорванное во многихъ мстахъ, блая фланелевая юбка съ красными заплатками и чулки, до того перештопанные, что не оставалось почти ни одного цльнаго мстечка. Гэбріель грустно взглянулъ на эти несчастные предметы туалета и очень серьёзно, заботливо сталъ ихъ перебирать. Потомъ, снявъ сюртукъ и сапоги, онъ услся передъ столомъ, но не усплъ вынуть изъ ящика иголку и нитки, какъ изъ-за холщевой занавски раздался дтскій голосъ:

— Это — ты, Гэбъ?

— Да.

— Я устала и легла спать, Гэбъ.

— Вижу, отвчалъ Гэбріель сухо и вынулъ изъ юбки иголку съ ниткой, которая, повидимому, была брошена посл безнадежной попытки зашить прорху.

— Право, Гэбъ, вс мои платья такъ стары.

— Стары! воскликнулъ Гэбъ съ упрекомъ:— они почти также хороши теперь, какъ были сначала. Юбка положительно стала крпче, чмъ въ первый день, когда ты ее надла, прибавилъ онъ, смотря на заплатки съ гордостью художника.

— Да, вдь, съ тхъ поръ, Гэбъ, прошло пять лтъ.

— Ну, такъ что-жъ? отвчалъ Гэбріель съ нетерпніемъ, обращаясь къ занавск:— еслибы даже…

— Я выросла.

— Выросла! повторилъ Гэбріель презрительно:— а разв я не выпустилъ рубцовъ и не наставилъ лифа на три пальца? Ты меня просто раззоришь своей одеждой.

Олли разсмялась, но, не слыша сочувственнаго отклика со стороны безмолвно работавшаго Габріеля, она просунула въ отверстіе занавски свою курчавую головку. Черезъ секунду, маленькая, худенькая двочка, въ коротенькой ночной рубашк, подбжала къ столу и старалась взобраться на колни къ Габріелю.

— Поди прочь, сказалъ онъ строгимъ голосомъ, но на лиц его ясно виднлось желаніе приласкать ребенка: — поди прочь! Ты обо мн не думаешь! Я могу работать до смерти, чтобы водить тебя въ шелкахъ и бархатахъ, а ты непремнно залзешь во всякую лужу или заберешься въ лсную чащу. Ты не бережешь платье, Олли. Я десять дней тому назадъ сковалъ его какъ-бы желзными обручами, а теперь посмотри, на что оно походитъ?

И онъ презрительно указывалъ на платье. Но двочка не обращала вниманія на его слова, а, вскарабкавшись къ нему на колни, прижалась головкою къ его груди.

— Ты — совсмъ сумасшедшій, Гэбъ, совсмъ сумасшедшій, повторяла она, не поднимая глазъ.

Гэбріель не удостоилъ ея отвтомъ, а молча продолжалъ работать.

— Кого ты видлъ въ город? спросила Олли, нисколько не сконфуженная.

— Никого, отвчалъ рзко Гэбріель.

— Неправда! воскликнула Олли, качая головой: — отъ тебя пахнетъ мятой и мазью. Ты былъ у Бригса и у новыхъ поселенцевъ.

— Да, отвчалъ Гэбріель: — мексиканцу лучше, но ребенокъ умеръ. Напомни мн завтра посмотрть въ вещахъ матери, не найдется ли чего нибудь для бдной женщины.

— А ты знаешь, Гэбъ, что о теб говоритъ мистрисъ Маркль? произнесла Олли, неожиданнно поднимая голову.

— Нтъ, отвчалъ Гэбріель, стараясь, но совершенно неудачно, придать себ равнодушный видъ.

— Она говоритъ, продолжила Олли:— что ты приносишь себя въ жертву другимъ, а самъ нуждаешься боле всхъ въ попеченіяхъ. Она говоритъ также, что необходимо завести для меня женщину.

Гэбріель положилъ на столъ юбку и, взявъ обими руками кудрявую головку Олли, повернулъ ее лицомъ къ себ.

— Олли, сказалъ онъ серьёзно: — когда я бжалъ съ тобою изъ Голоднаго Стана, несъ тебя на спин милю за милей, дв недли кормилъ тебя рыбой и дичью въ долин, теб, кажется, было не хуже оттого, что не было при теб женщины. Пробравшись сюда, я выстроилъ этотъ домъ и, кажется, никакая женщина не сдлаетъ лучше. Впрочемъ, если мн докажутъ, что во всхъ этихъ случаяхъ теб была бы полезне женщина, то я признаю, что мистрисъ Маркль права.

Олли стало неловко, по женскій инстинктъ ее выручилъ, и она снова возобновила аттаку.

— Мн кажется, что ты, Гэбъ, очень нравишься мистрисъ Маркль.

Гэбріель взглянулъ съ испугомъ на маленькую двочку. Самыя юныя представительницы женскаго пола часто инстинктивно угадываютъ то, что ускользаетъ отъ самыхъ проницательныхъ, умныхъ мужчинъ.

— Поди спать, Олли, произнесъ Гэбріель, не отвчая на слова сестры.

Но Олли хотла еще посидть и потому перемнила разгикоръ.

— Мексиканецъ, за которымъ ты ухаживаешь — не мексиканецъ, а чиліецъ. Такъ, по крайней мр, говоритъ мистрисъ Маркль.

— Можетъ быть, но это все равно, отвчалъ равнодушно Гэбріэль:— я его называю мексиканцемъ.

— А разспрашивалъ онъ тебя еще о… старомъ времени?

— Да, онъ желалъ узнать вс подробности объ исторіи Голоднаго Стана. Онъ особенно интересовался нашей бдной Грэсъ и спрашивалъ многое о ней. Ея исчезновеніе, повидимому, его огорчило такъ же, какъ и насъ. Я никогда не видывалъ, Олли, чтобы кто нибудь такъ сильно сочувствовалъ чужому горю. Можно, право, подумать, что онъ принадлежалъ къ нашей партіи. Онъ также разспрашивалъ меня подробно о доктор Деварж.

— И о Филип? спросила Олли.

— Нтъ, отвчалъ Гэбріель.

— Гэбріель, я не желала бы, чтобы ты разсказывалъ всякому нашу исторію, произнесла двочка неожиданно.

— Отчего? спросилъ Гэбріель съ удивленіемъ.

— Потому что не хорошо объ этомъ говорить. Мн кажется иногда, что на насъ здсь какъ-то странно смотрятъ. Маленькій мальчикъ новыхъ поселенцевъ не хотлъ со мною играть, а двочка мистрисъ Маркль говоритъ, что мы въ снгу длали что-то страшное. Этотъ мальчишка сказалъ, что мы съ тобою…

— Шш! перебилъ ее Гэбріель, вспыхнувъ: — я ему задамъ трезвону.

— Но, Гэбріель, никто…

— Ступай спать Олли, а то ты простудишься, и не къ чему говорить о пустякахъ, сказалъ Гэбріель рзко, опуская ее на полъ:— двочка мистриссъ Маркль — дрянь, всегда заведетъ тебя въ грязь и перепортитъ твое лучшее платье, а я потомъ чини его всю ночь.

Олли возвратилась за холщевую занавску, а Гэбріель принялся снова за работу, но нитка у него какъ-то ежеминутно рвалась, и онъ мысленно кололъ иглою обнаженныя ноги дряннаго. мальчишки, вмшавшагося не въ свое дло.

— Гэбъ, произнесъ черезъ нсколько минутъ голосъ Олли.

— Что? спросилъ онъ нетерпливо, откладывая свою работу.

— Какъ ты думаешь… Филипъ… сълъ Грэсъ?..

Гэбріель быстро вскочилъ и побжалъ за холщевую занавску. Но не усплъ онъ скрыться, какъ дверь въ хижину отворилась, и вошелъ незнакомецъ. Онъ остановился на порог и окинулъ пытливымъ взоромъ всю комнату. За занавской слышались голоса. Незнакомецъ постоялъ немного и потомъ кашлянулъ.

Черезъ мгновеніе, Гэбріель очутился подл него. Лицо его выражало неудовольствіе, но, взглянувъ пристально на неизвстнаго гостя, онъ остановился, какъвкопанный. Незнакомецъ слегка улыбнулся и, нсколько хромая, подошелъ къ креслу.

— Вы меня извините, сказалъ онъ, садясь съ тяжелымъ вздохомъ:— вы удивлены? Вы видли меня часовъ шесть тому назадъ въ постели совершенно безъ ногъ и такъ нжно, мило ухаживали за мной. А теперь я здсь. Вы думаете, что я сошелъ съ ума!

Онъ поспшно поднесъ правую руку ко лбу, указывая знакомъ, что рехнулся, и продолжалъ съ улыбкой.

— Выслушайте меня. Часъ тому назадъ, я получилъ важное извстіе. Мн необходимо сегодня же ночью отправиться въ Мэрисвиль. Длать нечего — я всталъ и одлся. Вы видите, мн гораздо лучше, и я могу владть ногами. Но я сказалъ себ: Викторъ, ты долженъ прежде всего засвидльствовать свое почтеніе и пожать руку великодушному, доброму рудокопу, который тебя вылечилъ. Виспо’. Вотъ я и здсь.

Онъ протянулъ свою тонкую, мускулистую, загорлую руку и устремилъ на Габріеля пытливые, черные глаза, которые дотол быстро бгали по всмъ окружавшимъ его предметамъ.

— Но, вдь, вы еще недостаточно оправились, промолвилъ Гэбріель вн себя отъ изумленія: — вы не можете ходить. Вы себя убьете.

— Вы думаете? Ничего, меня ждетъ у вашихъ дверей лошадь. Сколько, вы полагаете, миль до ближайшаго города? Пятнадцать? Это — пустяки. Черезъ два часа идетъ оттуда дилижансъ, и я поспю во время.

Говоря это, онъ махнулъ рукой, какъ бы отстраняя отъ себя вс препятствія, но, въ тоже время, глаза его остановились на маленькомъ старомодномъ дагеротип, стоявшемъ на полочк, надъ печкой. Онъ всталъ и, прихрамывая, дошелъ до предмета, приковывавшаго его вниманіе.

— Это — чей портретъ? спросилъ онъ.

— Грэсъ, отвчалъ Гэбріель, просіявъ: — его сняли въ тотъ самый день, когда мы выступили изъ Сентъ-Джо.

— Давно?

— Шесть лтъ тому назадъ, ей было тогда четырнадцать лтъ, произнесъ Гэбріель, вытирая рукавомъ стекло портрета и смотря на него гордо, хотя съ влгиными глазами:— не было двушки красиве во всемъ Миссури. А, что вы сказали?

Незнакомецъ произнесъ поспшно нсколько словъ на иностранномъ язык, но, вроятно, они выражали комплиментъ, потому что онъ немедленно прибавилъ громко:

— Прелестная! Восхитительная! Ангелъ! и походитъ на брата.

Послднія слова онъ произнесъ задумчиво, перебгая глазами отъ портрета къ лицу Габріеля и обратно. Молодому человку это очень польстило, хотя всякій, не столь простой, какъ онъ, легко отгадалъ бы въ этомъ замчаніи простую свтскую любезность. Дйствительно, честное, грубое лицо брата нисколько не напоминало нжныхъ, поэтическихъ чертъ молодой двушки.

— Драгоцнная вещь, продолжалъ незнакомецъ: — и у васъ нтъ ничего боле?

— Ничего.

— Не осталось ни одного письма, ни одной записки? Это было бы настоящее сокровище!

— Она ничего не оставила, кром своего платья. Вы знаете, что она ушла въ мужской одежд брата Джона. Поэтому я всегда удивлялся, какъ ее признали, найдя мертвой.

Незнакомецъ не произнесъ ни слова, и Гэбріель продолжалъ:

— Я возвратился къ нимъ не прежде мсяца, и тогда уже не было ни снга, ни слда всей нашей партіи. Потомъ мн разсказали, что отрядъ, посланный къ намъ на помощь, нашелъ всхъ мертвыми, а, между прочими, и Грэсъ. Я ршительно не понимаю, какъ она вернулась одна, потому что никто не упоминалъ о человк, съ которымъ она ушла. Грустно подумать, что она, бдная голубушка, вернулась къ Олли и ко мн и не нашла никого. Эта мысль просто сводитъ меня съ ума. Она умерла не отъ голода и холода, г. Рамиресъ. Ея сердце было разбито.

Незнакомецъ какъ-то странно взглянулъ на Гэбріеля, но ничего не промолвилъ.

— Боле года я тщетно старался получить донесеніе о дйствіяхъ отряда, посланнаго къ намъ на помощь, продолжалъ Гэбріель, отирая глаза юбочкой Олли: — потомъ я сталъ искать миссіонерную станцію или presidio, откуда отправился этотъ отрядъ. Но тутъ вскор началась золотая лихорадка, и американцы овладли всми миссіонерными селеніями и presidios, такъ что, когда я достигъ до Сан… Сан… Сан…

— Геронимо, поспшно подсказалъ Рамиресъ.

— Разв я вамъ называлъ его? спросилъ Гэбріель:— кажется, нтъ.

Рамиресъ утвердительно улыбнулся, оскаливъ зубы, и знакомъ просилъ его продолжать.

— Достигнувъ до Сен-Геронимо, я тамъ не нашелъ никого — ни людей, ни архива. Тогда я напечаталъ объявленіе въ газетахъ Сан-Франциско, прося Филипа Ашлея — такъ звали молодого человка, который помогъ ея бгству — дать о себ всточку. Но не получилъ никакого отвта.

— Вы не богаты, другъ Гэбріель? спросилъ неожиданно Рамиресъ, вставая.

— Нтъ.

— Но вы надетесь разбогатть?

— Да, надюсь, какъ вс, найти руду.

— Гд ни попало?

— Гд ни попало, отвчалъ съ улыбкой Гэбріель.

— Adios, сказалъ незнакомецъ, направляясь къ двери.

— Adios, повторилъ Гэбріель: — но разв вамъ непремнно надо хать ночью? Что за спхъ? Вы правду говорите, что вамъ гораздо лучше?

— Лучше! отвчалъ Рамиресъ съ странной улыбкой:— конечно, лучше. Посмотрите, какъ я силенъ.

Онъ выпрямился во весь ростъ, поднялъ голову и торжественно пошелъ къ дверямъ.

— Вы вылечили меня отъ ревматизма, другъ Гэбріэль, сказалъ онъ: — прощайте.

Затворивъ за собою дверь, онъ быстро вскочилъ на лошадь, стоявшую на улиц, и поскакалъ во всю прыть, такъ что, несмотря на темноту и грязь, черезъ два часа достигъ сосдняго города, черезъ который проходилъ дилижансъ въ Сакраменто. На слдующее утро, онъ уже былъ въ Мэрисвил и, войдя въ контору Международнаго Отеля, подалъ одному изъ служащихъ свою карточку, говоря:

— Велите подать миссъ Грэсъ Конрой.

XI.
Г-жа Деваржъ.

Викторъ Рамиресъ послдовалъ за слугой на верхъ по лстниц и по длинному корридору, до большой залы, гд слуга попросилъ его подождать, а самъ исчезъ въ другомъ, темпомъ корридор. До его возвращенія, Рамиресъ занялся разсматриваніемъ стнъ, на которыхъ, между прочимъ, красовалась таинственная надпись: ‘Просятъ не спать на лстницахъ’, наконецъ, слуга явился и, подозрительно махнувъ рукой Рамиресу, повелъ его по темному корридору, гд остановился передъ одной изъ дверей, и слегка постучался въ нее. Несмотря то, что этотъ стукъ былъ очень слабъ, онъ какимъ-то магическимъ образомъ заставилъ вс двери въ корридор отвориться, и въ каждой изъ нихъ показалась мужская голова. Рамиресъ мрачно насупилъ брови. Онъ хорошо зналъ, что, при тогдашнемъ положеніи длъ въ Калифорніи, каждый человкъ, посщающій даму, возбуждалъ зависть и подозрніе въ другихъ людяхъ.

За дверью раздались легкіе шаги, и она отворилась. Слуга на минуту остановился, чтобъ посмотрть, довольно ли прилично произойдетъ свиданіе между мужчиной и женщиной, а потомъ мрачно удалился. Рамиресъ вошелъ въ комнату, дверь за нимъ захлопнулась, и онъ очутился лицомъ къ лицу съ таинственной обитательницей Международнаго Отеля.

Это была худощавая блондинка, небольшаго роста, когда исчезла съ ея лица улыбка, показавшаяся на немъ при открытіи двери, она казалась обыкновенной, ничмъ не замчательной женщиной. Еслибъ она не поражала излишней мягкостью своихъ граціозныхъ манеръ и слишкомъ смиренной покорностью, которыя всегда опасны въ женщинахъ, едва ли бы она чмъ нибудь могла возбуждать восхищеніе мужчинъ или опасеніе женщинъ.

Рамиресъ поспшно протянулъ къ ней об руки, но она застнчиво отшатнулась и спокойно сказала, указывая на потолокъ и стны.

— Полотно и бумага.

Смуглое лицо Рамиреса омрачилось. Наступило продолжительное молчаніе. Наконецъ, блондинка разсяла улыбкой облако, заволакивавшее его лицо, и сказала, указывая на стулъ:

— Садитесь, Викторъ, и разскажите, отчего вы такъ скоро возвратились?

Викторъ молча слъ. Блондинка смотрла на него мягко и покорно, но не промолвила ни слова. Онъ хотлъ-было послдовать ея примру, но пламенная натура взяла свое, и онъ воскликнулъ:

— Вамъ бы лучше вычеркнуть изъ книги отеля имя — Грэсъ Конрой и вписать свое собственное.

— Отчего, Викторъ?

— Боже мой! Она спрашиваетъ отчего! воскликнулъ Викторъ, поднимая глаза къ потолку:— оттого, что въ ста миляхъ отсюда живутъ братъ и сестра Грэсъ Конрой. Я ихъ видлъ.

— Хорошо.

— Хорошо? повторилъ Викторъ:— чтожь тутъ хорошаго? Выслушайте меня и вы увидите, хорошо ли это.

Онъ пододвинулъ свой стулъ и продолжалъ пламеннымъ, но тихимъ голосомъ.

— Я, наконецъ, отыскалъ руду. Описаніе мстности въ найденной мною бумаг совершенно врно. А, вы начинаете интересоваться моими словами? Самая руда еще никому неизвстна. Это мсто называется Одноконный Станъ, почему?— никто не знаетъ. Это — богатое селеніе рудокоповъ. Вокругъ разрабатываются драгоцнные рудники, но на вершин небольшой горы никто не работаетъ, а тамъ именно и есть руда. Никто не подозрваетъ ея присутствія, но она совершенно точно описана въ этой бумаг.

Онъ вынулъ изъ кармана конвертъ а изъ него сложенную бумагу (ту самую, которую докторъ Деваржъ далъ Грэсъ Конрой) и указалъ на начерченную на ней карту.

— По этому описанію, продолжалъ онъ:— я отправился къ источникамъ Американской Рки и прослдилъ весь кряжъ небольшихъ горъ, шагъ за шагомъ, до тхъ поръ, что на прошлой недл достигъ Одноконнаго Стана. Вотъ его мстность здсь обозначена совершенно ясно.

Онъ указалъ на бумагу, и его собесдница схватила ее за уголъ своими тонкими, длинными пальцами, какъ бы когтями ястреба.

— Мн необходимо было остаться тамъ дней пять, чтобы навести справки, но какъ поступить? Я — чужестранецъ, а рудокопы подозрваютъ всхъ чужестранцевъ и потому со мною говорили не откровенно. Но я услышалъ, что между ними живетъ одинъ добрый человкъ, ухаживающій всегда за больными, по имени Гэбріель Конрой. Хорошо! Вдругъ я занемогъ. Меня схватилъ ревматизмъ въ колнк. Я лежу безпомощный, какъ ребенокъ въ дом мистера Бригса. Вотъ приходитъ ко мн Гэбріель Конрой, сидитъ со мною, разговариваетъ и разсказываетъ все. Онъ приводитъ ко мн свою маленькую сестру, потомъ я посщаю его хижину на гор и вижу портретъ его сестры Грэсъ. Ну, теперь вы понимаете, что все кончено?

— Отчего?

— Эта женщина спрашиваетъ отчего, произнесъ Викторъ поднимая глаза къ потолку:— если этого мало, такъ слушайте. Домъ Габріеля Конроя стоитъ на той самой земл, которую губернаторъ подарилъ доктору Деваржу. Понимаете? этотъ Габріель фактически владетъ землею.

— Онъ знаетъ о руд?

— Нтъ, это — одна случайность, судьба.

Она подошла къ окну и смотрла впродолженіи нсколькихъ минутъ на дождь. Лице ея казалось теперь такъ старо, такъ искажено, что одинъ изъ звакъ на улиц, посмотрвъ въ окно, не узналъ хорошенькой француженки. Быть можетъ, это обстоятельство заставило ее очнуться, и она возвратилась къ Рамиресу съ очаровательной, нжной улыбкой.

— Такъ вы отъ меня отказываетесь? спросила она мягкимъ голосомъ.

Викторъ не смлъ взглянуть на нее. Онъ смотрлъ въ пространство и, пожавъ плечами, произнесъ:

— Это — судьба.

Она слегка щелкнула своими тонкими пальцами и, остановившись передъ нимъ, сказала:

— У васъ хорошая память, Викторъ.

Онъ ничего не отвчалъ.

— Но позвольте, все-же, напомнить вамъ обстоятельства нашего знакомства. Годъ тому назадъ, я получила въ Берлин письмо мистера Питера Думфи изъ Сан-Франциско, который увдомлялъ меня, что у него находятся важныя бумаги относительно недвижимой собственности моего покойнаго мужа, доктора Поля Деваржа, и просилъ меня вступить съ нимъ въ письменныя сношенія. Я ничего не отвчала, но сама пріхала сюда. Быть можетъ, умный человкъ выразилъ бы колебаніе или сомнніе, но я въ такихъ случаяхъ не разсуждаю. Я — только бдная, слабая женщина и прямо пріхала. Конечно, не такъ слдовало поступить, и вы хитрые, осторожные мужчины прежде переписались бы. Но я прямо пріхала.

Викторъ вздрогнулъ, но не прервалъ молчанія.

— Я видла мистера Думфи въ Сан-Франциско. Онъ показалъ мн нсколько бумагъ, которыя, по его словамъ, онъ нашелъ въ потаенномъ мст, гд ихъ спряталъ докторъ Деваржъ. Тутъ былъ документъ о пожалованной губернаторомъ земл моему мужу, и въ другихъ бумагахъ находились важныя, научныя открытія. Онъ посовтовалъ мн обратиться за дальнйшими свдніями въ миссіонерную станцію и presidio Сан-Изабель, откуда была послана экспедиція на помощь пропавшимъ поселенцамъ. Онъ былъ просто торговецъ, и для него этотъ вопросъ представлялъ чисто денежную сдлку. Поэтому онъ согласился мн помогать за извстный процентъ. Не такъ ли все это?

Викторъ поднялъ на нее свои черные глаза и махнулъ головой.

— Я похала въ миссіонерную станцію и увидала тамъ васъ, секретаря прежняго коменданта, хранителя архива и единственное лице, помнившее экспедицію. Вы мн показали копію съ донесенія о дйствіяхъ экспедиціи и держали себя со мною очень холодно, пока я вамъ не разсказала своей исторіи. Тогда вы, повидимому, заинтересовались мною и объяснили, какъ неожиданно появилась въ комендатскомъ дом Грэсъ Конрой, имя которой внесено въ списокъ мертвыхъ. Вы мн сказали, что сочли молодую двушку за самозванку. Такъ, вдь, было?

Викторъ снова махнулъ головой.

— Вы разсказали, какъ она пришла въ отчаяніе, прочтя донесеніе о дйствіяхъ экспедиціи, какъ упала въ обморокъ, какъ женщины открыли ея несчастное положеніе, какъ комендантъ ее сожаллъ, какъ она таинственно исчезла, какъ комендантъ хранилъ объ этомъ молчаніе, какъ вы сами подозрвали, что она родила. Не такъ ли, Викторъ?

Онъ хотлъ взять ее за руку, но она тихонько ее выдернула, не измняя своего нжнаго тона.

— Потомъ вы сказали мн, что нашли на полу, гд молодая двушка упала въ обморокъ, бумагу, которая теперь у васъ въ рукахъ, и объяснили мн, почему вы ее спрятали. Потомъ, вы, Викторъ, предложили мн планъ дйствія для возвращенія себ того, что мн должно было принадлежать по праву, вы посовтывали мн взять на себя роль этой двушки и перехитрить обманщицу. Вы не просили процентовъ, вы не старались зашибить копейки. Вы просили только моей любви. Быть можетъ, я — глупая, слабая женщина, но ваше безкорыстіе меня подкупило, и я послушалась скоре голоса сердца, чмъ разсчета. Я общала вамъ мою руку и все мое состояніе по достиженіи успха. Теперь, вы приходите ко мн и просите, чтобы я нарушила нашъ договоръ и освободила васъ отъ принятаго на себя обязательства. Нтъ, нтъ, вы уже сказали довольно.

Испуганный Рамиресъ бросился передъ нею на колни и, схвативъ за руку, хотлъ что-то произнести, но она съ усиліемъ освободилась отъ него и продолжала тмъ же тономъ упрека.

— Нтъ, нтъ! отправляйтесь къ этому брату, отыскать котораго, повидимому, составляло вашу главную цль. Ступайте къ нему и возвратите бумагу, находящуюся въ вашихъ рукахъ. Скажите ему, что вы украли ее у его сестры, которую заподозрили въ обман, скажите, что она родила незаконнаго ребенка. Скажите также, что этимъ поступкомъ вы отнимаете послднюю надежду у несчастной брошенной жены, которая пріхала за тысячи миль, чтобъ потребовать хоть малость отъ человка, обязаннаго еще при жизни ее содержать. Скажите ему все это, и, если онъ — дйствительно такой добрый и хорошій человкъ, какъ вы говорите, то онъ васъ благословитъ. Потомъ вы прибавьте, что эта бумага не можетъ принести ему никакой пользы, такъ какъ сокровища принадлежатъ, по закону, ребенку его сестры, если онъ живъ. Наконецъ, покажите ему донесеніе экспедиціоннаго отряда, удостовряющее смерть его обихъ сестеръ и возбуждающее сильное сомнніе въ его личности. Тогда онъ пойметъ, какое вы сдлали ему благодяніе.

— Простите меня, произнесъ Викторъ, съ страннымъ смшеніемъ стыда, опасенія и восторга:— простите меня, Жюли. Я — негодяй, я — неблагодарный, я — трусъ. Я сдлаю все, Жюлй, все, что вы скажете.

Г-жа Деваржъ была слишкомъ умна, чтобъ настаивать на своей побд, и слишкомъ осторожна, чтобъ вывести изъ себя легко увлекающагося Рамиреса.

— Шш! произнесла она и какъ бы незамтно позволила ему привлечь ее къ себ.— Послушайте, Викторъ, чего вамъ бояться этого человка? Разв его показаніе можетъ пересилить мое, если я его не признаю. Тмъ боле, что онъ незаконно владетъ моей собственностью. Кто можетъ подтвердить, что онъ — дйствительно Гэбріель Конрой, когда его единственная родственница не посметъ явиться, для его отождествленія, а, еслибъ она и явилась, то вы можете подъ присягой засвидтельствовать, что она вамъ выдавала себя за другую? Какое значеніе можетъ имть одно пристрастное показаніе, когда вы подтвердите, что я — та самая Грэсъ Конрой, которая явилась въ миссіонерную станцію, когда тоже самое покажетъ и одинъ изъ членовъ несчастной партіи эмигрантовъ, погибшихъ въ снгу — Питеръ Думфи.

— Думфи! произнесъ Рамиресъ съ удивленіемъ.

— Да, Думфи, повторила г-жа Деваржъ:— когда онъ убдился, что я, какъ разводная жена доктора Деваржа, не могу имть никакого законнаго права на его наслдство, онъ одобрилъ вашъ планъ и предложилъ быть свидтелемъ для подтвержденія того факта, что я — дйствительно Грэсъ Конрой. Да, Викторъ, я не дремала, пока вы приходили въ отчаяніе отъ найденныхъ вами затрудненій.

— Простите меня! воскликнулъ онъ и, схвативъ ея руку, покрылъ пламенными поцлуями:— я лечу. Прощайте.

— Куда? спросила г-жа Деваржъ, вставая.

— Въ Одноконный Станъ.

— Нтъ, садитесь и выслушайте меня. Вы должны отправиться въ Сан-Франциско и сказать Думфи о сдланномъ вами открытіи. Быть можетъ, намъ придется взять адвоката, но прежде надо привести въ извстность наши силы. Вы должны разыскать, во что бы то ни стало, Грэсъ. Позжайте въ Сан-Франциско, повидайтесь съ Думфи и возвратитесь сюда.

— Но вы здсь одни, безъ защитника, среди мужчинъ, произнесъ Рамиресъ, съ блестящими отъ ревности глазами.

— Поврьте, мужчины мене опасны для насъ, чмъ женщины! Разв вы мн не врите, Викторъ, сказала она, смотря на него съ чарующей улыбкой.

Онъ хотлъ было броситься къ ея ногамъ, но она остановила его быстро, указавъ пальцемъ на потолокъ и бросивъ знаменательный взглядъ на стну.

— Прощайте, узжайте скоре, промолвила она:— нтъ, подождите. Гэбріель женатъ?

— Нтъ.

— Прощайте.

Дверь затворилась за его смуглой и энергичной фигурой, и онъ исчезъ.

Спустя минуту, раздался громкій звонокъ изъ No 92, находившагося рядомъ съ комнатою, занимаемой г-жею Деваржъ.

Слуга немедленно явился, постучалъ въ дверь и почтительно вошелъ. Личность, занимавшая этотъ нумеръ, не возбуждала никакихъ подозрній. Это былъ всмъ извстный игрокъ, мистеръ Джокъ Гатлинъ.

— Чортъ возьми! Зачмъ вы такъ долго заставили меня ждать! воскликнулъ Джокъ, лежа въ постел и съ яростью схватывая машинку для снятія сапоговъ.

Слуга промолвилъ что-то въ свое оправданіе.

— Принесите горячей воды.

Слуга поспшно направился къ двери, но Джокъ остановилъ его.

— Дьяволъ! чего побжалъ? Кто только-что вышелъ изъ сосдней комнаты?

— Не знаю, сэръ.

— Узнайте и скажите.

Джокъ бросилъ золотую монету въ оторопвшаго слугу, поправилъ себ подушку и отвернулся къ стн. Слуга переминался съ ноги на ногу, и Джокъ черезъ мгновеніе снова обратился къ нему:

— Вы еще не ушли? Кой чортъ…

— Извините, сэръ, вы знаете что-нибудь о ней?

— Нтъ, отвчалъ Джокъ, приподнимаясь на локтяхъ: — но, если я увижу еще разъ, что вы, какъ пять минутъ тому назадъ, подсматриваете въ ея дверь, то я вамъ…

Мистеръ Гатлинъ понизилъ голосъ и очень тихо, но энергично погрозилъ лишить слугу одного изъ необходимыхъ органовъ человческаго тла.

— Ступайте.

Посл ухода слуги, затворившаго за собою дверь, Джокъ лежалъ безмолвно около часа. Потомъ онъ всталъ и началъ медленно одваться, напвая, какъ всегда, въ полголоса своимъ нжнымъ теноромъ, которымъ онъ такъ славился. Окончивъ свой туалетъ подъ это птичье чириканье, онъ положилъ въ карманъ жилета маленькій пистолетъ съ костяной ручкой, надлъ шляпу на свою красивую голову, быть можетъ, боле на бекрень, чмъ обыкновенно, и вышелъ въ залу. Запирая свою дверь, онъ крпко ее захлопнулъ, и отъ этого удара отворилась дверь въ сосднюю комнату, проходя мимо, мистеръ Гатлинъ механически взглянулъ въ ту сторону и увидалъ г-жу Деваржъ, стоявшую у конторки, закрывъ лицо платкомъ. Онъ тотчасъ прекратилъ свое чириканье и серьёзно пошелъ по лстниц. На нижней площадк онъ встртилъ слугу, который, почтительно снявъ шляпу, сказалъ:

— Онъ — не здшній, сэръ.

— Кто не здшній? спросилъ Джокъ рзко.

— Человкъ.

— Какой человкъ?

— О которомъ вы спрашивали.

Мистеръ Гатлинъ спокойно вынулъ изъ кармана сигару, закурилъ ее и, пустивъ два или три клуба дыма, пристально взглянулъ на слугу.

— Я ни о комъ у васъ не спрашивалъ.

— Я думалъ, сэръ…

— Вамъ не слдуетъ такъ рано пить, Майкль, продолжалъ мистеръ Гатлинъ спокойно, не спуская глазъ съ слуги:— вы натощахъ слишкомъ пьянете. Подождите до обда.

XII.
Мистрисъ Маркль.

Замчаніе Олли о мистрисъ Маркль и ея критическій отзывъ о своемъ туалет не выходили изъ головы Габріеля всю ночь, и, вставъ рано на другое утро, онъ взглянулъ на свою работу, лежавшую на стол, съ мрачнымъ сомнніемъ въ своемъ искусств по этой отрасли домашняго хозяйства.

— Да, вроятно, я не вполн исполняю свой долгъ въ отношеніи ребенка, думалъ онъ, взявъ со стола одежду Олли и положивъ ее бережно къ постел спавшей двочки: — это платье, не говоря о прочности и крпости матеріи, немного устарло и не совсмъ прилично. Конечно, ты не требуешь моднаго туалета, прелестное личико (обратился онъ къ спящему ребенку съ разсыпавшимися кудрями и раскраснвшимися щечками), но это возбуждаетъ замчанія другихъ дтей. Все наше селеніе что-то слишкомъ переполняется жителями. Въ послдніе полгода явилось новыхъ три семейства… Это — ужь слишкомъ быстрое увеличеніе населенія. А мистрисъ Маркль! (Гэбріель вспыхнулъ, подумавъ о ней даже одинъ въ безмолвной комнат). Каковъ ребенокъ! въ девять лтъ такъ говоритъ объ этой вдов! Просто непонятно. И, подумаешь, я все время избгалъ этого только ради Олли, ради того, чтобъ женскій надзоръ ея не мучилъ.

Однако, во время своего скромнаго завтрака съ Олли, Гэбріель впервые замтилъ съ безпокойствомъ нсколько странностей, никогда прежде его не поражавшихъ въ ея одежд и даже манерахъ.

— Вообще, Олли, сказалъ онъ, осторожно оставаясь на точк общихъ вопросовъ:— въ порядочномъ обществ молодыя двушки не возятся, сидя на стул, и каждыя пять минутъ не поправляютъ своихъ сапогъ.

— Вообще, Гэбъ, двочки не носятъ сапогъ, отвчала Олли, обмакивая кусокъ хлба въ соусъ на сковород.

Искусно избгая разршенія вопроса, составляютъ ли высокіе резинковые сапоги необходимую принадлежность туалета молодой двушки, Гэбріель произнесъ съ спокойнымъ равнодушіемъ.

— Я думаю, что, идя на работу, я загляну къ мистрисъ Маркль.

Онъ изъ подлобья посмотрлъ на ту незначительную часть лица сестры, которая виднлась изъ за большаго, уничтожаемаго ею ломтя хлба.

— Возьми меня съ собою, Гэбъ.

— Нтъ, ты останешься здсь и приберешь комнату. Да смотри, не убгай въ лсъ прежде, чмъ все кончишь. Къ тому же, прибавилъ онъ, гордо поднимая голову:— мн надо поговорить о дл съ мистрисъ Маркль.

— О, Гэбъ! воскликнула Олли, поднимая голову.

Все ея лице сіяло хитрымъ лукавствомъ и говяжьимъ жиромъ.

— Что съ тобою, Олли? спросилъ Гэбріель съ спокойнымъ достоинствомъ.

— Чего ты стыдишься, Гэбъ?

Онъ не отвчалъ, но, вставъ, собралъ инструменты, надлъ шляпу и пошелъ къ двери. Потомъ неожиданно вернулся и взялъ обими руками Олли за голову.

— Если что-нибудь случится со мною, сказалъ онъ: — то ты, голубушка, знай, что я всегда и боле всего заботился о теб.

Мысль о рк блеснула тотчасъ въ голов ребенка.

— Ты не пойдешь сегодня въ воду, Гэбъ? спросила она, слегка вздрогнувъ.

— Нтъ, Олли, не бойся: я вернусь здравъ и невредимъ, произнесъ онъ поспшно, взглянувъ на ея испуганное лицо: — прощай.

Онъ нжно поцловалъ ее, она провела рукою по его блокурымъ кудрямъ, пригладила бороду и поправила галстухъ.

— Ты лучше перемнилъ бы рубашку, Гэбъ, эта не довольно чиста. Вдь, ты идешь къ мистрисъ Маркль. Погоди, я достану твою соломенную шляпу.

Она побжала за холщевую занавску, но, когда возвратилась, то Гэбріеля не было уже въ комнат.

Ночью шелъ дождь, земля дышала свжестью, а небо было покрыто живописными облаками, что въ Калифорніи бываетъ очень рдко, исключая дождливаго сезона. Гэбріель обыкновенно не очень поддавался метеорологическимъ вліяніямъ и не особенно восторгался красотами природы, но въ это утро онъ вполн сознавалъ, что погода была прекрасная, что окружающая его природа великолпна, а потому, я полагаю, онъ былъ впечатлительне обыкновеннаго и въ отношеніи всхъ проявленій красоты на земл. Для нкоторыхъ натуръ, спасеніе которыхъ зависитъ отъ ихъ практичности, очень опасно восторгаться природой: деревомъ, цвткомъ, лучемъ солнца, отсюда одинъ только шагъ до роковой сантиментальности въ отношеніи женскаго пола. А случаю было угодно, чтобъ Гэбріель, подойдя къ хижин мистрисъ Маркль, увидлъ посл красотъ природы и царицу природы — мистрисъ Маркль, которая мыла посуду въ кухн передъ окномъ.

Тутъ произошла сцена, ясно обнаружившая одну изъ тхъ несообразностей женскаго характера, которыя плняютъ обыкновенныхъ людей, но иногда не имютъ никакого вліянія на своеобразный характеръ. Мистрисъ Маркль всегда обращалась съ застнчивымъ Габріелемъ очень мягко, радушно и естественно, но теперь, замтивъ на его лиц тнь энергичнаго одушевленія, тотчасъ приняла воинственный тонъ.

— Если вы желаете меня видть, Гэбріель Конрой, сказала она, обтирая щелокъ со своихъ загорлыхъ, но красивыхъ рукъ:— вы должны подойти къ лохани, потому что я не могу бросить посуду невымытой. Джо Маркль всегда мн говорилъ: ‘Когда у тебя есть работа, то не позволяй себ думать ни о чемъ другомъ’. Солли, подай стулъ Габріелю, онъ не довольно часто ходитъ къ намъ, чтобъ постоять для разнообразія. Мы — работящія женщины, Солли, и намъ не время болть, а мистеръ Конрой только находитъ удовольствіе въ посщеніи больныхъ.

Гэбріель былъ совершенно изумленъ этимъ саркастическимъ пріемомъ, но онъ, въ то же время, какъ бы успокоился.

— Олли ошибается, сказалъ онъ самъ себ: — эта женщина думаетъ только о своихъ жильцахъ и посуд. Впрочемъ, еслибъ она всегда была такой и не приставала, не надодала, а занималась бы преспокойно хозяйствомъ, то недурно было бы на ней жениться. Но женщинамъ доврять нельзя, он измнчивы. Какъ бы то ни было, я могу успокоить лли.

По счастью, мистрисъ Маркль не знала, какія мысли таились въ голов безмолвно стоявшаго передъ нею человка, и поспшно продолжала свой монологъ и мытье посуды.

— Говоря, что мы — работящія женщины, Солли, продолжала она, попрежнему обращаясь къ своей худощавой помощниц, которая, стоя спиною къ хозяйк, вытирала посуду и съ улыбкой посматривала на Гэбріеля:— говоря, что мы — работящія женщины, Солли, я не забываю, что мужчины, смотрящіе на насъ, могутъ также и еще боле работать.

Въ эту минуту мистрисъ Маркль разбила тарелку и, посл непродолжительнаго молчанія вздохнула, посмотрла вокругъ себя и, покраснвъ, объявила, что чувствуетъ себя нервной и не можетъ продолжать мытья посуды.

Снова наступило неловкое молчаніе. Къ счастью Гэбріеля худощавая Солли возобновила разговоръ и, вовсе не замчая его присутствія, сказала, обращаясь боле къ стн, чмъ къ хозяйк.

— Вы можете быть нервны, Сюзанъ, работая на сорокъ жильцовъ и случайныхъ путешественниковъ. Вдь, у васъ нтъ помощника. Вотъ, еслибъ вы слегли отъ ревматизма, то, пожалуй, кто-нибудь и сталъ бы за вами ухаживать. Случись смерть въ вашемъ семейств, то друзья, не оставляющіе иначе своихъ занятій, пожалуй, явятся къ вамъ на помощь. Маленькая Манти такъ кашляла въ послднія недли, что другая мать отъ страху дошла бы до чахотки.

Въ эту минуту Гэбріель вспомнилъ съ упрекомъ, что, подходя къ дому мистрисъ Маркль, онъ замтилъ маленькую Манти въ канав и ощутилъ къ ней какое-то необъяснимое чувство будущаго родственника. Но теперь это родство показалось ему столь невозможнымъ и нелпымъ, что онъ счелъ себя чмъ-то въ род самозванца и пришелъ въ сильное смущеніе, которое выразилось совершенно своеобразно. Вынувъ изъ кармана маленькій гребешокъ, онъ началъ медленно, съ смутной улыбкой, причесывать свои блокурыя кудри. Мистрисъ Маркль часто видывала это вншнее выраженіе внутренняго чувства, отгадала его причину и приняла его, какъ слдуемую ей дань. Она смилостивилась, но, по таинственной женской симпатіи, это выразилось въ словахъ ея помощницы.

— Вы сегодня не въ дух, Сюзанъ, сказала Солли: — послушайтесь моего глупаго совта, бросьте работу и, усвшись преспокойно въ гостиной, разговаривайте съ Гэбріелемъ, если онъ не предпочитаетъ остаться въ кухн, чтобъ собрать полезныя свднія по части хозяйства. Я никогда не могла бы работать при мужчин. Дайте мн вашъ передникъ, и я перемою всю посуду, если вы согласны лишиться моего общества, впрочемъ, двое — славное общество, а трое — никуда негодится. Вамъ, Сюзанъ, никогда не время заниматься туалетомъ, посмотрите, у васъ волосы совсмъ растрепались.

Тутъ Солли, какъ бы замтивъ присутствіе Гэбріеля, стала поправлять прическу мистрисъ Маркль, но та ее оттолкнула.

— Оставьте, Солли, мн не время заниматься такимъ вздоромъ, это — не волосы, а швабра, сказала она строгимъ тономъ самоуниженія:— ну, вотъ, что вы надлали? Я такъ и знала.

Дйствительно, Солли съ чисто-женской хитростью неожиданно распустила черную, роскошную гриву мистрисъ Маркль, раскинувшуюся волною по ея полнымъ плечамъ. Она засмялась и хотла убжать въ гостиную, но Солли, какъ истинный художникъ, не пустила ея прежде, чмъ эта поэтическая картина не произвела полнаго эффекта на воображеніе невиннаго Гэбріеля.

— Швабра, нечего сказать, произнесла Солли: — хорошо, что не вс одинаковаго мннія и что самовосхваленіе безчестно. Но вчера стряпчій Максвель сказалъ мн на этомъ самомъ мст, смотря на васъ, когда вы разливали супъ и одна изъ прядей вашихъ волосъ случайно распустилась: ‘Много красавицъ въ Фриско дорого бы дали за волоса Сюзанъ Маркль…

Въ эту минуту рчь, Солли была прервана быстрымъ бгствомъ мистрисъ Маркль въ гостиную.

— Вы не знаете, Гэбріель, иметъ ли здсь какое-нибудь дло стряпчій Максвель? спросила Солли, принимаясь за свою работу.

— Нтъ, отвчалъ Гэбріель, столь же не понимая тайнаго смысла ея словъ, сколько и опаснаго для его спокойствія эффекта распущенныхъ волосъ мистрисъ Маркль.

— Онъ гораздо чаще прозжаетъ здсь, чмъ прежде, и въ одинъ день, кажется, пять разъ обдалъ. Когда вы вошли, я подумала, что это — онъ. Сюзанъ этого не замчаетъ, она не любитъ такихъ, какъ стряпчій, продолжала Солли, бросивъ знаменательный взглядъ на могучія плечи и высокій ростъ Гэбріеля:— какъ вы находите ее теперь? Я васъ спрашиваю, какъ друга семейства.

Гэбріель поспшилъ уврить Солли, что мистрисъ Маркль была на взглядъ совершенно здоровой, но сухощавая служанка тяжело вздохнула и покачала головой.

— Наружность обманчива, Гэбріель! Никто не знаетъ, что переноситъ эта бдная женщина. Она, въ послднее время, очень разстроена и постоянно бьетъ посуду. Вы видли, какъ она только что разбила тарелку. Быть можетъ, мн не слдовало бы этого говорить, но вы — другъ дома и человкъ врный, поэтому я не скрою отъ васъ, что по количеству разбитой посуды можно положительно сказать, когда вы были здсь. Конечно, еслибъ она узнала, что я вамъ это выболтала, то убила бы меня, такъ какъ она горда, какъ я. Вотъ хоть, напримръ: вы заходили дв недли тому назадъ, и столько въ этотъ день она перебила чашекъ, что не хватило ихъ вечеромъ на всхъ жильцовъ.

— Можетъ быть, у нея лихорадка, произнесъ испуганный Гэбріель, вскакивая съ мста:— у меня дома есть индійское лекарство, и я его тотчасъ принесу или пришлю.

Онъ думалъ теперь только о бгств и непремнно спасся бы такимъ постыднымъ образомъ, еслибъ Солли не остановила его, принявъ таинственный видъ.

— Если она вернется и не застанетъ васъ, то, при ея нервномъ положеніи, я не отвчаю за ея жизнь. Если вы уйдете посл того, что случилось сегодня, посл того, что произошло между вами, то она просто умретъ.

— Что же произошло? спросилъ Гэбріель съ испугомъ.

— Не мое дло, отвчала торжественно Солли:— судить о поведеніи другихъ и объяснять, что значитъ то или другое: посщеніе мужчинами женщинъ, битье посуды, причесываніе волосъ гребнемъ (Гэбріель вздрогнулъ) и молчаніе передъ посторонними. Не мое дло разсуждать, почему одна выходитъ изъ себя, а другой бросается, какъ съумасшедшій за лекарствомъ. Я сама знаю про себя и молчу. Часто мн говоритъ Сюзанъ: ‘Никто на свт не уметъ такъ запереть свои мысли и бросить отъ нихъ ключъ, какъ вы, Солли’. Ну, вотъ и вы, сударыня, давно уже пора, а то я теряю время, разговаривая съ джентльменомъ.

Излишне прибавлять, что послднія слова обращались къ мистрисъ Маркль, которая въ эту минуту показалась въ дверяхъ въ новомъ ситцевомъ плать, рельефно выставлявшемъ ея роскошныя формы, и что Солли относилась къ обоимъ дйствующимъ лицамъ съ чрезвычайнымъ уваженіемъ, какъ бы въ доказательство, что минута была торжественная.

— Я надюсь, что не помшала вашему разговору, сказала вдова съ лукавой улыбкой, останавливаясь на порог:— но если вы еще не покончили, то я подожду.

— Я не думаю, чтобъ Гэбріель имлъ еще что-либо мн сказать по секрету отъ васъ, мистрисъ Маркль, отвчала Солли, намекая на то, что Гэбріель открылъ ей тайну, которую она изъ деликатности не могла обнаружитъ:— не мн станутъ доврять джентльмены свои чувства.

Трудно сказать, что боле пугало Гэбріеля, лукавыя ли замчанія мистрисъ Маркль, или ясные намёки Солли. Онъ всталъ и убжалъ бы даже въ виду истерики мистрисъ Маркль и насильственныхъ дйствій Солли, на которыя онъ считалъ ее вполн способной, но его удерживали страшное подозрніе, что онъ уже безвозвратно запутался, надежда, что онъ найдетъ случай для объясненія, и, быть можетъ, роковая, притягательная сила опасности. Какъ бы то ни было, онъ нершительно послдовалъ за мистрисъ Маркль въ ея гостиную. Тамъ она пригласила его ссть, и онъ безпомощно опустился на стулъ, тогда какъ Солли въ кухн стала громко шумть посудой и пть во все горло, съ явною цлью убдить застнчивыхъ влюбленныхъ, что она не можетъ подслушать ихъ нжной бесды, это было такъ очевидно, что Гэбріель покраснлъ до корня волосъ.

Въ этотъ день Гэбріель возвратился домой вечеромъ серьёзне обыкновеннаго. На вс вопросы Олли онъ отвчалъ коротко и уклончиво. Но не въ его натур было хранить въ тайн что-либо, даже непріятное, а потому Олли терпливо ждала той минуты, когда онъ самъ все ей разскажетъ. Эта минута наступила посл ихъ скромнаго ужина, который прошелъ безъ всякихъ критическихъ замчаній со стороны Гэбріеля. Олли, какъ всегда, поставила между ногъ брата маленькій ящикъ и сла на него, прислонясь головою къ его жилетк. Гэбріель закурилъ трубку и, выпустивъ нсколько клубовъ дыма, сказалъ тихо:

— Это невозможно.

— Что невозможно, Гэбъ? спросила хитрая Олли, очень хорошо понимая, о чемъ онъ говорилъ.

— Дло, о которомъ мы говорили.

— Какое дло, Гэбъ?

— Женитьба на мистриссъ Маркль, сказалъ Гэбріель съ искуственнымъ хладнокровіемъ.

— Отчего?

— Она не хочетъ идти за меня.

— Отчего? воскликнула Олли, поспшно обернувшись.

Гэбріель уклонился отъ взгляда сестры и твердо повторилъ, смотря на огонь:

— Ни за что не хочетъ.

— Низкая, противная, старая дрянь! воскликнула съ сердцемъ Олли:— разв есть человкъ лучше тебя, Гэбъ? Какое безстыдство!

Гэбріель махнулъ трубкою по воздуху, но съ такимъ тономъ невозмутимой покорности, что Олли снова взглянула на него подозрительно.

— Что она сказала?

— Она сказала, отвчалъ Гэбъ медленно:— что ея сердце отдано другому. Кажется, она выразилась стихами:

Сердце отдано другому

И не бывать твоимъ ему.

Я не помню именно, что она сказала, но ты знаешь, Олли, что женщины въ такую минуту всегда говорятъ стихами. Во всякомъ случа смыслъ былъ такой.

— Кого же она предпочла теб? неожиданно спросила Олли.

— Она не сказала, отвчалъ Гэбріель съ безпокойствомъ:— а я не считалъ себя въ прав спрашивать.

— Ну?

— Что? спросилъ Гэбріель, съ еще большимъ смущеніемъ.

— Что ты сказалъ?

— Потомъ?

— Нтъ, прежде, какъ ты объяснился, Гэбъ? произнесла Олли, смотря въ глаза брату и поддерживая рученками свой подбородокъ.

— О! какъ всегда, въ подобныхъ случаяхъ, сказалъ Гэбріель, махая трубкой въ знакъ того, что всмъ извстно, какъ длается вообще предложеніе руки и сердца.

— Но какъ именно? Гебъ, разскажи мн все.

— Ну, вотъ видишь, началъ Гэбріель, смотря на потолокъ:— женщины обыкновенно, застнчивы, и мужчины (всего лучше привлекаютъ ихъ къ себ смлостью. Вотъ, Олли, я, войдя въ домъ, потрепалъ Солли по щек и, обнявъ вдову, поцловалъ ее раза два или три, знаешь, изъ любезности и для приличія.

— Н подумать, Гэбріель, что, посл этого, она не захотла выдти за тебя!

— Ни подъ какимъ видомъ, произнесъ Гэбріель ршительно.

— Отвратительная бестія! воскликнула Олли:— я желала бы, чтобъ Манти посмла теперь придти сюда, прибавила она, дико грозя перстомъ: — и подумать только, что сегодня я позволила ей выбрать лучшаго щенка.

— Тише, Олли: это для всхъ должно остаться тайной, произнесъ поспшно Гэбріель:— я только теб и довряю, между нами не можетъ быть ничего скрытнаго. Къ тому же, прибавилъ онъ убдительнымъ тономъ: — прежде, чмъ жениться, всякій долженъ перенести съ дюжину отказовъ. Это такъ водится. Одинъ мой знакомый, съ безстыдствомъ продолжалъ Гэбріель, вполн сознавая, что онъ лгалъ: — получилъ пятьдесятъ отказовъ, а былъ гораздо лучше меня и имлъ тысячу долларовъ. Знаешь, Олли, нкоторые это любятъ, какъ сильное ощущеніе, въ род разыскиванія руды.

— Но что-жь ты сказалъ, Гэбъ? спросила Олли, снова возвращаясь къ главному факту и не понимая удовольствія, доставляемаго отказомъ по словамъ Гэбріеля.

— Я всталъ и говорю: ‘Сюзанъ Маркль, вотъ въ чемъ дло: я и Олли живемъ на гор, а вы съ Манти въ ущель, горы и долины раздляютъ два любящихъ сердца, а нтъ причины, почему бы намъ всмъ не составить одно семейство въ моемъ дом, вамъ назначить день’. Потомъ я пустился немного въ поэзію, ввернулъ это кольцо (Гэбріель указалъ на толстое золотое кольцо, красовавшееся на его мизинц), поцловалъ опять вдову, потрепалъ по щек Солли — вотъ и все.

— И она, посл всего этого, не хотла выдти за тебя, Гэбъ? произнесла задумчиво Олли:— ну, такъ что-жь, кому она нужна? Право, не мн.

— Я очень радъ слышать это отъ тебя, Олли, отвчалъ Гэбріель.— Но ты не должна говорить ей объ этомъ ни слова. Она собирается купить ту часть стараго участка на нашей гор, гд я начиналъ работы въ прошломъ году, и выстроить домъ подл насъ. Она говоритъ, что хочетъ быть поближе къ намъ и ухаживать за тобою. Поэтому, Олли, продолжалъ Гэбріель серьёзно:— если она будетъ попрежнему приставать ко мн, то ты не обращай вниманія — такъ поступаютъ вс женщины.

— Я желала бы это видть, произнесла Олли.

Гэбріель взглянулъ на нее съ невольнымъ удовольствіемъ и обнялъ.

— Теперь все кончено, Олли, сказалъ онъ: — и, право, такъ лучше. Мы будемъ жить съ тобою попрежнему. Я надняхъ говорилъ съ товарищами о томъ, чтобъ выписать учительницу изъ Морисвиля, и мистриссъ Маркль одобряетъ эту идею. Ты будешь ходить въ школу, Олли, на будущей недл я съзжу въ Морисвиль за новой для тебя одеждой, и мы будемъ жить припваючи. Потомъ, Олли, вдругъ — счастье всегда является вдругъ — я найду руду въ этой гор, и мы будемъ богаты. Я всегда говорилъ, что здсь руда. А, разбогатвъ, мы съ тобою подемъ въ Сан-Франциско. Я куплю большой домъ, у тебя будутъ всевозможные учителя и множество подругъ изъ лучшихъ двочекъ въ город. Тогда, можетъ быть, я полажу и съ мистриссъ Маркль…

— Никогда! воскликнула Олли съ сердцемъ.

— Да, никогда, отвчалъ хитрый Гэбріель, сіяя удовольствіемъ, но чувствуя въ тоже время упреки совсти: — однако, маленькимъ двочкамъ пора спать.

Повинуясь этому замчанію, Олли удалилась за холщевую занавску, взявъ съ собою свчку и оставивъ брата курить трубку при мерцающемъ свт потухающаго огня. Но Олли не заснула, а, спустя полчаса, выглянула изъ-за занавски. Гэбріель сидлъ на томъ же мст, закрывъ лицо руками. Она тихонько подошла къ нему и, поднявъ его голову, нжно обняла. На одной изъ ея рукъ она почувствовала что-то влажное.

— Ты не грустишь объ этой женщин, Гэбъ? спросила она.

— Нтъ, отвчалъ Гэбріель, засмявшись.

Олли взглянула на свою руку, а Гэбріель пристально посмотрлъ на потолокъ.

— Крыша течетъ, произнесъ онъ: — ее надо завтра починить. Но, ступай, Олли, спать, ты простудишься въ одной рубашонк.

XIII.
Гэбріель выдаетъ себя.

Хотя Гэбріель принялъ на себя маску спокойствія и дйствительно чувствовалъ нкотораго рода облегченіе, онъ далеко не былъ доволенъ результатомъ своего посщенія мистрисъ Маркль. Что бы ни произошло на этомъ свиданіи, о которомъ читатель знаетъ только по разсказу самого Гэбріеля, его дальнйшее поведеніе нисколько не согласовалось съ смлымъ и ршительнымъ отзывомъ, который онъ далъ Олли. Впродолженіи двухъ дней, онъ съ неудовольствіемъ прекращалъ разговоръ, когда Олли наводила его на этотъ предметъ, но на третій онъ самъ завелъ съ однимъ изъ рудокоповъ въ таверн Эврики бесду, имвшую нкоторое отношеніе къ данному случаю.

— Въ послднее время въ газетахъ много говорятъ о процессахъ по поводу отказа отъ брака, началъ онъ очень осторожно:— поэтому, мн кажется, что всякій, любезно обращающійся съ женщиной, всегда находится въ опасности попасть подъ судъ — не правда ли?

Собесдникъ Гэбріеля искавшій, по слухамъ, въ Одноконномъ Стан убжища отъ своей жены, грубо отвчалъ, что вс женщины — дуры и имъ никогда не слдовало довряться.

— Я полагалъ бы необходимымъ издать по этому поводу общій законъ, продолжалъ Гэбріель.— Что бы вы сказали, еслибъ вамъ пришлось сидть присяжнымъ по слдующему длу? Это случилось съ моимъ пріятелемъ въ Фриско — вы его не знаете. Одна женщина, скажемъ вдова, ухаживала за нимъ года два или три, но онъ ни разу не говорилъ ей ничего о женитьб. Однажды, онъ преспокойно отправляется къ ней въ домъ, чтобъ дружески провести…

— Это плохо, перебилъ его циническій собесдникъ.

— Быть можетъ, съ виду оно и нехорошо, но мой пріятель не имлъ никакого дурного намренія.

— Ну?

— Вотъ и все.

— Все! воскликнулъ изумленный совтчикъ съ презрніемъ.

— Да, все. Теперь эта женщина увряетъ, что заведетъ процессъ и заставитъ его жениться.

— Мое мнніе, произнесъ рзко импровизированный совтчикъ:— что вашъ пріятель — дуракъ, что не сказалъ вамъ прежде. Я присудилъ бы его къ уплат убытковъ за глупость.

Это ршеніе такъ поразило Гэбріеля, что онъ безмолвно отошелъ, но, находясь въ подобномъ настроеніи духа, онъ не могъ удержаться отъ дальнйшаго собранія справокъ и, въ тотъ же день, въ лавк Бригса, искусно навелъ общій разговоръ на вопросъ объ ухаживаніи за женщинами и брак.

— Много различныхъ путей познакомиться съ женщинами, сказалъ Джонсонъ, графически разсказавъ, какъ онъ побдилъ сердце одной красавицы:— столько же различныхъ путей, сколько различныхъ мужчинъ и женщинъ. На однихъ женщинъ вовсе не дйствуетъ то, что сильно вліяетъ на другихъ. Но есть одно средство, которое побждаетъ почти всхъ — равнодушіе. Надо не выказывать, что вамъ нравится та или другая женщина, а вообще добродушно обращаться со всми, какъ, напримръ, Гэбъ съ больными, но не говорить ни одной изъ нихъ чего-либо особеннаго и, такимъ образомъ, дать имъ понять, что все ухаживаніе должно быть съ ихъ стороны. Что съ вами, Гэбъ, вы уходите?

Гэбріель съ безпокойствомъ выскочилъ съ мста и направился съ дверямъ, бормоча подъ носъ: ‘пора домой’, но потомъ онъ возвратился, снова слъ и взглянулъ со страхомъ на Джонсона.

— Этотъ способъ дйствуетъ почти на всхъ, продолжалъ Джонсонъ:— но за человкомъ, придерживающимся ему, надо зорко слдить. Этотъ способъ слдовало бы запретить закономъ, какъ недостойную игру самыми святыми человческими чувствами. Подобный человкъ долженъ быть заклейменъ общимъ презрніемъ.

— Но, можетъ быть, онъ поступаетъ такъ безо всякаго намренія, просто по своему характеру, замтилъ Гэбріель жалобнымъ тономъ и смотря пристально на всхъ присутствующихъ:— можетъ быть, онъ по природ равнодушенъ къ женщинамъ и къ браку.

— Чортъ возьми! воскликнулъ съ презрніемъ Джонсонъ: — какъ бы не такъ! Это — хитрйшая изъ хитростей. Это все равно, что зажать въ одной рук горсть золота, а другой просить милостыню.

Гэбріель медленно всталъ и, отстраняя вс просьбы посидть еще, пошелъ къ дверямъ и тамъ сказалъ нсколько словъ о дурной погод, чтобъ доказать присутствующимъ свое равнодушіе къ предмету разговора. Потомъ, понуривъ голову, онъ исчезъ въ дожд, который впродолженіи всего дня лилъ, какъ изъ ведра, превративъ единственную узкую, но длинную улицу Одноконнаго Стана въ ручей желтой, клокочущей воды.

— Что-то Гэбъ сегодня не въ дух, сказалъ Джонсонъ: — говорятъ, что утромъ спрашивалъ о немъ стряпчій Максвель. Врно что нибудь не ладно. Гэбъ — не дурной человкъ, онъ — не Богъ всть что, но отлично ухаживаетъ за больными, а это очень полезно для нашего стана. Надюсь, что ничего не помшаетъ ему продолжать свою дятельность.

— У него можетъ быть исторія съ какой нибудь женщиной, замтилъ Бригсъ:— онъ что-то очень внимательно слушалъ вашу рчь о женщинахъ. Нкоторые полагаютъ, прибавилъ Бригсъ, понижая голосъ и посматривая по сторонамъ:— что Олли — совсмъ не сестра ему, какъ онъ говоритъ, а дочь. Правда, никто не сталъ бы такъ ухаживать за двочкой и отказывать себ ради нея въ женщинахъ, въ водк и обществ товарищей, еслибъ она не была его дочь. Такихъ братьевъ не бываетъ въ нашей сторон.

— Во всякомъ случа, прибавилъ одинъ изъ собесдниковъ:— его разсказъ о Голодномъ Стан и бгств оттуда чрезвычайно странный. Я никогда ему не доврялъ.

— Впрочемъ, это — его дло и до меня не касается, продолжалъ Джонсонъ:— я оказывалъ ему услуги на сколько могъ, говорилъ, кто боллъ, и совтовалъ, какъ лучше ухаживать за больными. Но не стану же я отвчать за него, если онъ попалъ въ какую нибудь бду.

— И я также не обязанъ слдить за его нравственностью, прибавилъ Бригсъ:— потому только, что дозволялъ ему приходить сюда и ухаживать за больнымъ мексиканцемъ.

Между тмъ, несчастный предметъ этого разговора, пройдя по улиц и держась стнки домовъ, чтобы избгнуть порывовъ втра, свирпо дувшаго прямо съ горы, достигъ, наконецъ, маленькой тропинки, которая вела черезъ оврагъ къ его хижин на противоположномъ горномъ скат. Онъ остановился въ нершительности. Эта тропинка шла мимо того дома, въ которомъ мистриссъ Маркль содержала меблированныя комнаты, и ему казалось, что, посл всего слышаннаго, онъ, подвергаясь снова опасности, неосторожно бросалъ бы вызовъ судьб. Онъ считалъ неизбжнымъ одно изъ двухъ: или вдова и Солли, бросившись на него, затащутъ къ себ, или вдова, увидавъ, что онъ прошелъ мимо, не зайдя къ ней, упадетъ въ обморокъ. Другая дорога въ его хижину была вдоль гребня горы, и ему пришлось бы пройти, по крайней мр, три лишнихъ мили. Но Гэбріель не долго колебался и сталъ быстро взбираться на гору.

Это было не легко, при порывистомъ втр и сильномъ дожд, преодолніе физическихъ трудностей силой своихъ могущественныхъ мускуловъ изгнало изъ его ума нелпый страхъ. Достигнувъ вершины горы, онъ впервые замтилъ, къ какимъ роковымъ послдствіямъ привели постоянные дожди впродолженіи цлой недли. Журчащій горный источникъ, въ которомъ онъ дв недли тому назадъ утолялъ свою жажду во время прогулки съ Олли, теперь превратился въ бурный водопадъ, а ручей, черезъ который они перепрыгивали, сдлался широкой, быстрой ркой. Внизу, въ долинахъ и на далекой простиравшейся къ горизонту равнин, виднлись громадныя мрачныя водяныя пространства, а въ воздух стоялъ гулъ отъ неустанно лившаго дождя.

Въ полчаса онъ прошелъ еще дв мили по этой тяжелой дорог и очутился въ виду узкаго, крутаго чернаго ущелья, чрезъ которое долженъ былъ прозжать вингдамскій дилижансъ изъ Мерисвиля. Подойдя ближе, онъ увидалъ, что маленькій горный потокъ, бжавшій подл дороги, значительно разлился и занялъ часть дороги, которая тамъ и сямъ исчезала подъ водою.

— Не легко пробраться по этому ущелью, подумалъ Гэбріель, вспомнивъ, что было уже время прохать вингдамскому дилижансу: — непріятно и опасно, но бываютъ на свт вещи и хуже (его мысли снова перенеслись къ мистрисъ Маркль), и, еслибъ я могъ помняться мстомъ съ Биллемъ, то съ охотою посадилъ бы Олли въ дилижансъ, самъ бы вскочилъ на козлы и былъ бы таковъ.

Въ эту самую минуту глазамъ его представился на вершин горы резервуаръ вингдамскаго рва, и онъ забылъ о мистрисъ Маркль, обо всемъ мір. Онъ какъ бы вдругъ преобразился. Что же онъ увидлъ? Ничего особеннаго для обыкновеннаго путешественника. Резервуаръ былъ переполненъ водою и излишекъ ея съ грохотомъ выливался въ боковой прокопъ. Ничего боле? Нтъ — для опытнаго глаза количество воды нисколько не уменьшалось за плотиной. И это все? Нтъ: на половин грубо устроенной плотины, вода медленно просачивалась сквозь небольшое, но постоянно увеличивавшееся отверстіе надъ самымъ ущельемъ и почтовой дорогой. Плотина уступала напору воды.

Поспшно снявъ одежду, мшавшую его движеніямъ, Гэбріель бросился съ опасностью жизни внизъ къ ущелью, перепрыгивая съ утеса на утесъ, съ валуна на валунъ, придерживаясь за втви деревъ и торчащіе громадные корни, а, очутившись въ горномъ проход, онъ пустился бгомъ на встрчу дилижанса, чтобъ предупредить его о грозившей опасности. Все это было дломъ мужественнаго человка, хотя не имло ничего особеннаго или своеобразнаго, сдлалъ онъ все это безъ излишней потери силъ и напротивъ, сохраняя ихъ по возможности, съ ловкостью и навыкомъ горца, съ такой простотою, опредленностью и твердостью во всхъ движеніяхъ, что, казалось, онъ за-долго приготовлялся къ такому подвигу, это было отличительною чертою Гэбріеля Конроя. Всякій, кто увидалъ бы его спокойный, ровный бгъ, серьёзное, энергичное, но не взволнованное лицо и зоркій, невозмутимый взглядъ, принялъ бы его за великана, длавшаго моціонъ для здоровья.

Не усплъ онъ пробжать и полумили, какъ до его чуткаго уха долетлъ глухой ревъ воды, стремившейся вслдъ за нимъ. Но онъ только немного ускорилъ свой ровный шагъ, словно за нимъ торопился какой-нибудь пріятель, а не гналась неумолимая смерть. Въ то же мгновеніе на дорог послышался стукъ экипажа, который на секунду остановился и повернулъ назадъ, такъ какъ громкій крикъ Гэбріеля предвщалъ издали опасность. Но было уже поздно. Съ дикимъ грохотомъ несшаяся за нимъ вода сшибла его съ ногъ, а затмъ закрутила въ своемъ водоворот дилижансъ и лошадей, прибивъ ихъ черной, смутной массой къ отвсной стн ущелья. Тогда сказался весь запасъ силъ, сохраненныхъ Габріелемъ. Сначала онъ не выказалъ безполезнаго сопротивленія неудержимому потоку, а носился со стороны на сторону по вол свирпой стихіи, пока, наконецъ, не увидалъ близь себя дерева, нависшаго надъ ущельемъ. Съ неимоврной силой схватился онъ за его длинную втвь и приподнялся надъ клокочущимъ, всасывающимъ въ себя водоворотомъ. Дилижансъ исчезъ, только нсколько фигуръ чернло въ вод, кружась въ безпомощной борьб. Между ними была женщина. Гэбріель снова бросился въ пнящіяся желтыя волны. Черезъ минуту онъ былъ подл нея, схватилъ ее за талію своей могучей рукой и приподнялъ ея голову надъ поверхностью воды, но въ это мгновеніе онъ почувствовалъ, что его кто-то схватилъ съ другой стороны. Онъ не стряхнулъ съ себя опаснаго бремени, а, громко закричавъ ‘держи меня ниже’, поплылъ обратно, разрзая бушующую воду одной рукой. Достигнувъ дерева, онъ выпрямился и, схватившись зубами за втвь, вытащилъ изъ пучины обоихъ несчастныхъ. Но тутъ снова раздался роковой грохотъ и второй потокъ желтой воды ворвался въ ущелье. Дерево начало подаваться подъ тяжестью висвшихъ на немъ трехъ человкъ. Гэбріель вонзилъ свои пальцы въ землю у самыхъ его корней, ухватился ногами за выдающійся уступъ скалы и крпко прижалъ женщину къ отвсной стн. Лнящійся валъ пронесся надъ ними, послышался отчаянный вопль и человкъ, спасенный Габріелемъ, исчезъ. Остались только Гэбріель и женщина.

Они были невредимы, но лишь на минуту. Оба они держались надъ бездною одной лвой рукой Гэбріеля. Онъ впервые взглянулъ на женщину и промолвилъ нершительно:

— Можете вы удержаться на секунду?

— Да.

Даже въ эту критическую минуту онъ вздрогнулъ отъ таинственно нжнаго тона ея голоса.

— Обхватите меня обими руками за шею.

Она повиновалась. Гэбріель освободилъ свою правую руку. Онъ почти не чувствовалъ висвшей у него на плечахъ ноши и осторожно сталъ ощупывать утесъ надъ своей головой, стараясь за что-нибудь уцпиться. Найдя выдающійся камень, онъ съ неимоврной силой приподнялся и поставилъ ногу въ небольшое отверстіе, изъ котораго вырванъ былъ одинъ изъ корней дерева. Онъ остановился.

— Можете удержаться еще минуту?

— Лзьте.

Гэбріель ползъ. Онъ нашелъ другой выдающійся камень, потомъ третій, четвертый и такимъ образомъ достигъ до небольшаго уступа въ одинъ футъ ширины, недалеко отъ вершины утеса. Онъ снова остановился.

— Можете вы долзть до верха? спросила женщина.

— Да, если вы…

— Лзьте, отвчала она просто.

Гэбріель продолжалъ подниматься и черезъ нсколько минутъ достигъ вершины. Тутъ руки женщины неожиданно дрогнули, и она упала бы, еслибъ Гэбріель не схватилъ ея за талію, онъ осторожно взялъ ее на руки и отнесъ къ близь стоявшей сосн, вокругъ которой земля была устлана шишками, словно ковромъ. Онъ положилъ ее тамъ съ своей обычной нжностью и умньемъ обращаться съ безпомощными существами. Она поблагодарила его такой граціозной улыбкой, обнаружившей рядъ блестящихъ блыхъ зубковъ и такимъ страннымъ взглядомъ темно-срыхъ глазъ, что онъ не могъ оторваться отъ нея. Это была женщина небольшаго роста съ свтлыми волосами, красиво одтая и совершенно незнакомаго ему типа. Еслибъ она не улыбнулась, то онъ никогда не подумалъ бы, что она хороша собой. Однако, несмотря на эту улыбку, она вдругъ поблднла и упала въ обморокъ.

Въ ту же минуту, Гэбріель услыхалъ вблизи голоса и увидлъ приближавшихся двухъ пассажировъ, которые, очевидно, спаслись также вскарабкавшись по утесамъ. Но тутъ трудно объяснить, какъ онъ вдругъ созналъ всю странность своего положенія. Что о немъ подумаютъ? Поврятъ ли его словамъ? Онъ болзненно вспомнилъ недавній разговоръ въ лавк Бригса, ему представились разгнванныя лица толстой мистрисъ Маркль и сухощавой Солли, даже вопросительный взглядъ маленькой Олли, казалось, пронизывалъ его до глубины сердца, и увы! этотъ мужественный герой обратился въ бгство!

XIV.
Простота и хитрость.

Уже стемнло, когда Гэбріель возвратился домой, и Олли съ безпокойствомъ ожидала его.

— Ты промокъ до костей и весь въ грязи, гадкій Гэбъ! воскликнула она: — поди скорй переоднься, а то умрешь отъ простуды.

Олли произнесла эти слова какимъ-то страннымъ, необычайнымъ тономъ, но Гэбріель не сдлалъ ей никакого замчанія или упрека — такъ онъ былъ радъ, что она не закидала его вопросами. Однако, надвъ сухое платье и выйдя изъ-за холщевой занавски, онъ съ удивленіемъ замтилъ при свт только-что зажженной свчи, что и вншній видъ Олли подвергся совершенной перемн. Не только ея лицо и руки были чисто вымыты, а русыя кудри перехвачены розовой лентой, но во всей ея фигур была какая-то необыкновенная порядочность и даже стремленіе украсить нсколько свой туалетъ: такъ, на ше у ней виднлись малиновая лента и старинный кружевной воротничекъ, найденный въ вещахъ ея матери.

— Кажется, кто-то здсь и до меня перемнялъ твой туалетъ, сказалъ Гэбріель съ удовольствіемъ:— ты опять была въ канав, Олли?

— Нтъ, отвчала Олли съ нкоторымъ достоинствомъ и принялась накрывать столъ для ужина.

— Но, право, я никогда не видалъ тебя такъ хорошо одтой, Олли, замтилъ Гэбріель и, посл минутнаго молчанія, прибавилъ съ неожиданнымъ ужасомъ: — кто здсь былъ?

— Никто. Люди могутъ жить и одваться прилично безъ помощи другихъ, а особливо Сюзанъ Маркль.

При этомъ злобномъ намёк Гэбріель насупилъ брови.

— Послушай, Олли, сказалъ онъ:— ты не должна такъ говорить объ этой женщин. Ты — ребенокъ, и, если твой братъ сказалъ теб, какъ сестр, кое-что по секрету, то не слдуетъ объ этомъ болтать.

— Болтать! съ презрніемъ воскликнула Олли:— ты думаешь, что я стану съ кмъ нибудь говорить объ этой женщин? Поймай меня.

Гэбріель взглянулъ на сестру съ искреннимъ восторгомъ и почувствовалъ въ глубин громко упрекавшей его совсти, что онъ не достоинъ такого мужественнаго защитника. Онъ хотлъ-было высказать ей всю правду, но его удержали страхъ, что Олли станетъ его презирать, и желаніе пользоваться ея энергичнымъ сочувствіемъ. ‘Къ тому же, подумалъ онъ съ какимъ-то самодовольствомъ: — быть можетъ, эта сказка послужитъ ей къ добру. Посмотри, Гэбріель, на ея воротничекъ и волоса! Ты правдой никогда не достигалъ и половины того, чего достигъ ложью!’

Однако, онъ все еще находился подъ впечатлніемъ полученнаго въ тотъ день совта и, посл ужина, во время котораго Олли вела себя такъ прилично, что даже отказала себ въ удовольствіи обтереть сковороду своимъ кускомъ хлба, серьёзно сказалъ:

— Еслибы у тебя, Олли, когда нибудь спросили, ухаживалъ ли я за мистрисъ Маркль, что бы ты сказала?

— Я бы сказала! воскликнула съ сердцемъ Олли:— что никакая женщина такъ не бросалась на шею мужчин и безъ всякаго повода, какъ мистрисъ Маркль… какъ эта противная, старая Сюзинъ Маркль. Вотъ что я скажу даже ей прямо въ лицо. Знаешь что, Гэбъ?

— Что? спросилъ съ восхищеніемъ Гэбріель.

— Если сюда прідетъ школьная учительница, о которой ты говорилъ, такъ пріударь за ней.

— Олли! воскликнулъ съ испугомъ Гэбріель.

— Да, да, пріударь за ней. Будь съ ней такъ же любезенъ, какъ съ Сюзинъ Маркль, и, если можешь, то устрой такъ, чтобы. это увидла противная мистрисъ Маркль или маленькая Манти, она все пересказываетъ матери. Правда, Гэбъ, я слыхала, что между этими учительницами есть славныя женщины.

Чтобы сдлать удовольствіе Олли, Гэбріель готовъ былъ разсказать о томъ, что случилось съ нимъ въ ущель, но его остановила смутная боязнь, чтобы Олли не потребовала отъ него немедленнаго предложенія руки и сердца спасенной имъ женщин. Пока онъ еще колебался, кто-то постучалъ въ дверь хижины.

— Я забыла сказать, Гэбъ, что безъ тебя приходилъ стряпчій Максвель, сказала Олли:— и, врно, это онъ стучится. Если онъ будетъ тебя приглашать къ больному, то не ходи: теб довольно хлопотъ и со мною.

Гэбріель всталъ и съ безпокойствомъ отворилъ дверь. Въ комнату вошелъ человкъ высокаго роста, смуглый и съ просдью. Его одежда и манеры, хотя вполн согласовавшіяся съ мстными обычаями и предразсудками, обнаруживали въ немъ человка, стоявшаго нсколько выше общественнаго уровня обитателей Одноконнаго Стана. Онъ не оглядывался съ любопытствомъ по сторонамъ, какъ мексиканецъ, постившій Гэбріеля наканун, а устремилъ на него свои срые глаза полувопросительно, полуюмористично. Постоянное выраженіе его лица было серьёзное, за исключеніемъ полунервнаго дрожанія въ лвомъ угл рта, которое исчезало только тогда, когда онъ проводилъ рукою по лицу. Этотъ обычный жестъ производилъ на зрителей впечатлніе, словно онъ отиралъ рукой улыбку, какъ нкоторые отираютъ слезу.

— Кажется, мы никогда еще съ вами не встрчались, Гэбріель, сказалъ онъ, протягивая руку:— я — Максвель. Вы, вроятно, обо мн слышали. Мн надо поговорить съ вами объ одномъ дл.

На лиц Гэбріеля выразился необычайный страхъ, и онъ, молча, махнулъ рукою Олли, чтобы она вышла изъ комнаты.

— Я, очевидно, поймалъ его въ расплохъ. и ребенокъ ничего не знаетъ, подумалъ Максвель и тотчасъ прибавилъ вслухъ: — если я не ошибаюсь, Гэбріель, это дло касается столько же вашей… двочки, сколько васъ самихъ. Отчего бы ей не остаться?

— Нтъ, нтъ! произнесъ Гэбріель, вполн убжденный, что Максвель явился въ качеств адвоката оскорбленной мистрисъ Маркль:— нтъ, Олли, сбгай за щепками для завтрашней топки. Ступай!

Олли выбжала изъ хижины. Максвель посмотрлъ ей вслдъ, отеръ ротъ рукою и, облокотясь на столъ, устремилъ свои глаза на Гэбріеля.

— Я пришелъ къ вамъ, Гэбріель, сказалъ онъ: — чтобы попробовать, нельзя ли намъ устроить одно дльце мирно, безъ шума и скандала. Говоря откровенно, мн поручено начать противъ васъ судебное дло. Нужно ли говорить, въ чемъ оно заключается и чей я адвокатъ?

Гэбріель опустилъ глаза, но честная натура взяла верхъ надо всмъ. Онъ мгновенно поднялъ голову и просто отвчалъ:

— Нтъ.

Стряпчій Максвель ‘вздрогнулъ отъ изумленія, но тотчасъ оправился.

— Хорошо, сказалъ онъ задумчиво: — видя вашу откровенность, я позволю себ спросить васъ, не согласны ли вы, для избжанія скандала и судебнаго дла, которое, безъ сомннія, будетъ ршено противъ васъ — отдать вашъ домъ и участокъ земли въ вознагражденіе за понесенные до сихъ поръ убытки? Я готовъ на этомъ покончить и могу общать, что вопросъ о родств не будетъ возбужденъ. Однимъ словомъ, она сохранитъ свое имя, а вы свое, и оба вы останетесь другъ для друга чужими. Что вы на это скажете?

Гэбріель вскочилъ и, сильно пожимая руку стряпчему, сказалъ:

— Вы — добрый человкъ, мистеръ Максвель. Это — гадкая исторія, и вы нашли лучшій изъ нея исходъ. Еслибы вы были моимъ адвокатомъ, а не ея, то не могли бы сдлать для меня ничего лучшаго. Я тотчасъ отсюда уду. Я уже думалъ объ этомъ и безъ васъ. Завтра она можетъ получить этотъ домъ со всмъ, что въ немъ находится. Еслибъ у меня были средства, то поврьте, я съ удовольствіемъ заплатилъ бы вамъ за ваши хлопоты. Но, вдь, посл моего отъзда ни слова не будетъ сказано объ этомъ дл?

— Ни слова, повторилъ Максвель, смотря съ любопытствомъ на Гэбріеля.

— И въ газетахъ ничего не напишутъ?

— Вообще, ваше поведеніе въ отношеніи ея и вся эта исторія будутъ сохранены въ тайн, если вы сами ея не откроете. Вотъ почему я вамъ совтую ухать отсюда.

— Я уду завтра, сказалъ Гэбріель, потирая руки:— не хотите ли вы, чтобъ я подписалъ какую-нибудь бумагу?

— Нтъ, нтъ, отвчалъ стряпчій, отирая ротъ рукою и смотря на Гэбріеля, какъ на образецъ совершенно новой породы:— позвольте мн дружески посовтовать вамъ никогда не подписывать бумаги, которую впослдствіи могли бы представить противъ васъ. Намъ совершенно достаточно, если вы просто оставите свой домъ и участокъ земли. Я не представлю никакой бумаги до четверга, а тогда уже не съ кмъ будетъ тягаться. Вы понимаете?

Гэбріель утвердительно кивнулъ головою и крпко пожалъ руку стряпчему. Максвель направился тогда къ дверямъ, не спуская пристальнаго взора съ ясныхъ, честныхъ глазъ Гэбріеля. На порог онъ, однако, остановился и, медленно отеревъ рукою ротъ, сказалъ:

— По всему видно, Гэбріель, что вы — простой, честный человкъ — и скажу откровенно, еслибъ вы сами не сознались, я считалъ бы васъ неспособнымъ обидть женщину. Я — скоре былъ бы склоненъ объяснить дло какой-нибудь ошибкой. Я не судья человческихъ дйствій и слишкомъ опытный стряпчій, чтобъ удивиться какому бы то ни было мотиву того или другого поступка. Но теперь, такъ какъ мы вполн поняли другъ друга, не разскажете ли вы мн, что побудило васъ на такой странный и чудовищный обманъ? Ваши словй нисколько не измнятъ моего мннія, что вы — не дурной человкъ, но мн очень любопытно узнать, почему вы ршились съ преднамренной цлью такъ зло обидть эту женщину?

Гэбріель вспыхнулъ. Онъ поднялъ глаза и указалъ на дверь. На порог стояла Олли.

Максвель улыбнулся и подумалъ:

— Все же тутъ замшана женщина, хоть и моложе, чмъ я думалъ. Конечно, это — его ребенокъ.

Онъ кивнулъ головою, улыбнулся Олли и съ пріятнымъ сознаніемъ побды, не лишеннымъ нравственнаго удовлетворенія, что не всегда сопровождало его успхи, какъ стряпчаго, вышелъ изъ хижины.

До поздняго вечера Гэбріель избгалъ разговора съ Олли. Наконецъ, она, по обыкновенію, услась у его ногъ передъ огнемъ и прямо спросила:

— Что ему нужно, Гэбъ?

— Ничего особеннаго, отвчалъ Гэбріель съ искуственнымъ равнодушіемъ:— не разсказать ли теб, Олли, сказку? я уже давно ничего теб не разсказывалъ.

Гэбріель обыкновенно передавалъ Олли новости Одноконнаго Стана или современныя событія подъ формой вымышленной сказки, но, въ послднее время, съ тхъ поръ, какъ его стала безпокоить мистрисъ Маркль, онъ бросилъ эту привычку. Олли утвердительно кивнула головою, и Гэбріель продолжалъ:

— Жилъ былъ человкъ одинъ на свт и тмъ онъ отличался, что всегда жилъ и намревался жить одинъ. Только у него была маленькая сестра, которую онъ очень любилъ и никому онъ не позволялъ вмшиваться во что-либо касавшееся сестры, самъ же доврялъ ей все и говорилъ съ ней обо всемъ.

— Это былъ настоящій человкъ? спросила Олли.

— Да, онъ былъ настоящій человкъ, но его маленькая сестра была волшебницей, длавшей ему много добра безъ его вдома. Этотъ человкъ и его сестра жили въ лсу, въ блестящемъ дворц. Неожиданно онъ подвергся многимъ непріятностямъ, такъ что ему необходимо было оставить прекрасный дворецъ, и онъ не зналъ, какъ сообщить объ этомъ своей маленькой сестр. Вотъ онъ встаетъ и говоритъ: ‘Глоріона — ее звали Глоріоной — Глоріона, говоритъ онъ:— мы должны бросить нашъ прекрасный дворецъ и пойти въ чужую страну, почему это необходимо — тайна, которую я не могу теб открыть’. Маленькая сестра также встаетъ и говоритъ: ‘Все, что угодно теб, угодно мн, ибо мы другъ для друга — все на свт, разнообразіе придаетъ прелесть жизни, и я завтра уложу свои тряпки’. И она на другой день приготовилась къ отъзду. А почему она такъ поступила, Олли? Потому что эта маленькая сестра была волшебница и знала все, о чемъ ей даже не говорили. Вотъ братъ и сестра отправились въ чужую страну, выстроили тамъ дворецъ, еще красиве прежняго, и жили счастливо до конца своихъ дней.

— И ихъ не безпокоила старая вдьма, мистрисъ Маркль. Когда мы узжаемъ, Гэбъ? спросила практическая Олли.

— Я полагаю — завтра, отвчалъ Гэбріель, бросая аллегорію и смотря на сестру съ почтительнымъ страхомъ:— мы успемъ захватить вечерній дилижансъ въ Мерисвиль.

— Хорошо, такъ мн надо сейчасъ ложиться спать.

— Олли, произнесъ съ упрекомъ Гэбріель, когда маленькая двочка исчезла за холщевой занавской:— ты не простилась со мною и не поцловала.

Олли вернулась назадъ.

— Ахъ, ты старый Гэбъ, сказала она покровительственнымъ тономъ и цлуя его въ лобъ съ сознаніемъ своего нравственнаго и умственнаго превосходства: — ахъ, ты старый, большой Гэбъ! что бы ты длалъ безъ меня?

На слдующее утро Гэбріель съ удивленіемъ увидлъ, что Олли, посл завтрака, нарядилась въ т немногія, боле приличныя тряпки, которыя оставались у нея изъ гардероба матери. Сверхъ благо, кисейнаго платья, пожелтвшаго уже отъ времени, она надла розовый, также полинявшій кушакъ и большую клтчатую, черную съ блымъ шаль, которая, несмотря на множество складокъ, все же волочилась по полу. На голов у нея была большая соломенная шляпа съ свтло-зеленой лентой и блыми маргаритками и въ рукахъ маленькій желтый зонтикъ.

Гэбріель съ безпокойствомъ слдилъ за туалетомъ этого страннаго, но хорошенькаго существа.

— Куда ты идешь, Олли?

— На ту сторону оврага, проститься съ двочками Ридъ. Не хорошо ухать изъ Стана, никого не предупредивъ.

— Но ты не зайдешь къ мистрисъ Маркль? спросилъ со страхомъ Гэбріель.

Олли презрительно взглянула на брата и рзко отвтила:

— Поймай меня!

Въ ея блестящихъ голубыхъ глазахъ и во всемъ лиц выражалось столько твердой ршимости и пламенной энергіи, что Гэбріель ничего не отвчалъ. Олли вышла изъ комнаты, и онъ безмолвно слдилъ, какъ соломенная шляпка и желтый зонтикъ медленно исчезали по извивающейся тропинк вдоль горы.

Въ глубин его сердца теперь неожиданно проснулось болзненное сознаніе, что онъ вполн завислъ отъ этого ребенка и что въ немъ заключалось нчто скрытое, досел имъ незамченное, но отчуждающее ее отъ него и способное въ будущемъ все боле и боле расширять зіяющую между ними бездну. Его обуяло такое гнетущее чувство одиночества, что онъ не могъ оставаться въ хижин, а пошелъ къ своему участку земли на горномъ скат. По дорог туда ему надо было пройти мимо большаго, одинокаго хвойнаго дерева, которое своею личиною умаляло весь остальной лсъ. Оно казалось столь нелпымъ, столь безсмысленно большимъ и непроизводительнымъ, хотя могло общать по величин много пользы, такъ рзко отличалось отъ тонкихъ, гибкихъ, молодыхъ березъ, елей, что Гэбріель призналъ эти березы за свое олицетвореніе. Въ настоящую минуту, смотря на дерево, онъ спрашивалъ себя, не было ли такой мстности, гд бы оно, а слдовательно и онъ, нашли бы подходящую для себя обстановку. ‘Еслибъ мн удалось попасть въ эту страну, думалъ онъ: — то, пожалуй, я могъ бы принести боле пользы ребенку’. Проложивъ себ дорогу чрезъ загромождавшій лсъ валежникъ, Гэбріель очутился на большой, широкой горной закраин, покрытой валунами сро-желзнаго цвта. По прибытіи въ Одноконный Станъ, онъ самъ выбралъ себ этотъ участокъ для розысканія золота. ‘Никто бы другой не сдлалъ такой глупости, думалъ онъ улыбаясь:— быть можетъ, къ лучшему, что я разстался съ этимъ участкомъ’. И Гэбріель отправился внизъ въ оврагъ, гд онъ, въ послднее время, взялъ другой участокъ въ рудникахъ, дававшій ему скромныя средства къ существованію.

Онъ возвратился домой только въ три часа съ нсколькими инструментами, взятыми съ работы. Олли ждала его, щеки слегка разгорлись отъ волненія, но въ хижин не было видно никакихъ приготовленій къ отъзду.

— Ты, кажется, немного уложила, Олли, сказалъ Гэбріель:— хотя, правда, намъ нечего много и укладывать.

— Не къ чему укладываться, Гэбъ, отвчала Олли, смотря пристально въ глаза брата.

— Не къ чему? повторилъ съ изумленіемъ Гэбріель.

— Да, не къ чему, отвчала ршительно Олли:— мы не узжаемъ, Гэбъ — вотъ и все. Я ходила къ стряпчему Максвелю и все устроила.

Гэбріель опустился на стулъ и, разинувъ ротъ, смотрлъ на сестру.

— Я все устроила, Гэбъ, продолжала хладнокровно Олли: — вотъ послушай. Я пошла сегодня утромъ къ стряпчему, поговорила съ нимъ, высказала свое мнніе о мистрисъ Маркль и уладила дло.

— Боже мой! что ты сказала?

— Я сказала все, что знаю объ этой женщин. Я объяснила, какъ она преслдовала тебя съ первой минуты вашего знакомства, во время болзни ея покойнаго мужа, за которымъ ты ухаживалъ, какъ ты не обращалъ на нее вниманія, пока я не научила тебя сдлать предложеніе, какъ она приходила къ намъ и сиживала часами, смотря на тебя, Гэбъ, вотъ такъ (и Олли, подражая мистрисъ Маркль, длала глазки, къ немалому ужасу Гэбріеля, вспыхнувшаго до ушей), и какъ она выдумывала всевозможные предлоги, чтобъ заманить тебя къ себ, но ты всегда отказывался. Однимъ словомъ, я доказала, какая это старая, противная, низкая женщина, прибавила Олли, останавливаясь чтобъ перевести дыханіе.

— А что онъ сказалъ? спросилъ Гэбріель, также едва дыша.

— Сначала ничего. Потомъ онъ сталъ смяться и такъ страшно, что я боялась, какъ бы онъ не лопнулъ. Наконецъ… дай вспомнить… да, онъ сказалъ: ‘глупая, нелпая ошибка’… вотъ какъ онъ назвалъ мистрисъ Маркль. Провалиться мн сквозь землю, если онъ этого не говорилъ. Потомъ онъ опять расхохотался, и я, смотря на него, стала смяться, и она также.

— Кто она? спросилъ Гэбріель со страхомъ.

— О! Гэбъ, ты думаешь, что на свт только и есть одна мистрисъ Маркль, отвчала поспшно Олли:— у стряпчаго Максвеля сидла какая-то дама, и ее интересовали мои слова столько же, сколько самого стряпчаго, можетъ быть, оттого, что я хорошо разсказывала, прибавила Олли съ самодовольствомъ.

— Что же онъ сказалъ? повторилъ Гэбріель мрачно, ему, человку простому и серьёзному, неодаренному ни малйшимъ юморомъ, этотъ общій, безпричинный смхъ казался подозрительнымъ.

— Онъ хотлъ тотчасъ бжать сюда, чтобъ объяснить все дло, но дама его остановила и сказала что-то въ полъ-голоса, чего я не разслышала. Она, должно быть — большой его другъ, потому что онъ исполняетъ вс ея желанія, а она сказала, чтобъ я шла домой и объявила теб, что намъ не зачмъ узжать. Вотъ и все, Гэбъ.

— Но онъ ничего боле не говорилъ, Олли? спросилъ Гэбріель съ безпокойствомъ.

— Да, онъ началъ разспрашивать меня о старин и Голодномъ Стан, но, какъ я уже сказала теб, Гэбъ, я ршилась забыть все это, мн надоли насмшки. Поэтому я ему ничего не отвчала, и онъ замтилъ дам: ‘она, очевидно, ничего, не знаетъ о дл’. Но дама все останавливала его и длала мн знаки, чтобъ я не отвчала на его вопросы. О! она очень умная, Гэбъ, я это замтила съ перваго взгляда.

— На кого она походитъ, Олли? спросилъ Гэбріель съ искуственнымъ равнодушіемъ, но, въ сущности, онъ еще далеко не успокоился.

— О! Гэбъ, она нисколько не походитъ на мистрисъ Маркль или на кого нибудь въ этомъ род. Она маленькая, съ блыми зубами, тонкой таліей и хорошо одта. Впрочемъ, она мн не очень понравилась, Гэбъ, хотя была чрезвычайно добра ко мн. Право, не знаю, какъ теб сказать, на кого она походитъ, здсь нтъ такихъ женщинъ. Боже мой! да вотъ она и сама, Гэбъ.

Въ эту минуту въ дверяхъ хижины показалась какая-то фигура. Гэбріель поднялъ глаза и увидлъ передъ собою женщину, которую онъ наканун спасъ въ ущель. Это была г-жа Деваржъ.

XV.
Старый Рудокопъ 49-го года.

Густой, непроницаемый туманъ, сырой и синеватый, ознаменовалъ наступленіе лта 1854 года, на калифорнійскомъ берегу. Едва еще прошла краткая, неопредленная весна на горныхъ скатахъ, окружающихъ Сан-Франциско, виднлись цвты, и дикій овесъ еще зеленлъ на выступахъ Контра-Костскаго Кряжа. Но колосья овса и лепестки цвтовъ скрывались подъ густою мглою, стушевывавшей все въ своихъ объятіяхъ. Однимъ словомъ, погода была такая непріятная, что калифорнійцамъ было трудне, чмъ когда либо, уврить иностранцевъ, что ихъ туманы здоровы и что ихъ климатъ лучшій на свт.

Быть можетъ, никто не умлъ внушить иностранцу подобнаго убжденія лучше Питера Думфи, банкира и капиталиста. Его вра въ настоящее и будущее Калифорніи была безпредльна. Его искреннее убжденіе, что ни одна страна, ни одинъ климатъ не были лучше, и его постоянная готовность бороться съ противнымъ мнніемъ — длали его достойнымъ представителемъ Калифорніи. Онъ такъ положительно и прямо высказывалъ свои убжденія, что невозможно было, оставшись долго въ его обществ, не увровать также, что общество, климатъ и цивилизація, несоотвтствовавшіе калифорнійскимъ, были ошибкой. Чужестранцы и слабые калифорнійцы могли постоянно черпать новыя силы въ этомъ бездонномъ источник вчныхъ похвалъ Калифорніи, такъ что, наконецъ, почти вс безсознательно стали вторить мнніямъ Думфи, и большинство диирамбовъ, выраженныхъ въ газетахъ и письмахъ, впервые было произнесено Питеромъ Думфи.

Рзкость выраженій и манеръ мистера Думфи нисколько не вредили его общественной репутаціи. Обыкновенно, въ пограничныхъ странахъ подозрительно смотрятъ на мягкое обращеніе и на всякаго рода уступки требованіямъ приличій, а потому рзкая прямота мистера Думфи принималась за чистую монету.

— Вы всегда знаете, что думаетъ Питеръ Думфи, говорили о немъ:— онъ не станетъ лгать изъ угожденія кому бы то ни было.

Рядомъ съ чудовищной самонадянностью, доходившей до геройства своей дерзкой откровенностью и невжествомъ, приводящимъ въ тупикъ людей образованныхъ своимъ безстыдствомъ, въ мистер Думфи поражало отсутствіе всякаго нравственнаго сознанія и ‘какихъ бы то ни было добродтелей.

Вооруженный подобными орудіями борьбы съ треволненіями жизни, мистеръ Думфи сидлъ однажды утромъ въ своей контор и выражалъ уже одной вншней фигурой побдоносную опозицію туману или, лучше сказать, его вліянію на общество, Лицо его выражало замчательную силу, хотя было чисто выбрито, такъ какъ онъ уже давно освободился отъ бороды, какъ совершенно излишней и характеристической примты. Было еще рано, но онъ уже покончилъ много длъ съ той быстрой ршимостью, которая придавала геройской характеръ даже его ошибкамъ.

— Пригласите мистера Рамиреса, неожиданно сказалъ онъ, не поднимая глазъ съ письма, которое въ ту минуту подписывалъ.

Рамиресъ заходилъ въ контору Думфи три дня къ ряду и не могъ добиться аудіенціи, поэтому онъ появился въ дверяхъ съ выраженіемъ оскорбленнаго достоинства, которое, однако, тотчасъ стушевалось передъ ршительнымъ, воинственнымъ тономъ Думфи.

— Здраствуйте, сказалъ Думфи, не поднимая глазъ съ своей конторки.

Рамиресъ пробормоталъ что-то о дурной погод и съ безпокойствомъ слъ возл банкира.

— Продолжайте, сказалъ Думфи:— я васъ слушаю.

— Я пришелъ послушать новостей, отвчалъ Рамиресъ очень мягко.

— Да, да, да, повторилъ Думфи, подписывая нсколько бумагъ и, наконецъ, взглянувъ на Рамиреса, неожиданно спросилъ:— многимъ вы рискуете въ этомъ дл?

— А что? произнесъ Рамиресъ, теряясь въ догадкахъ.

— Сколько вы теряете?

— Сколько я теряю, повторилъ Рамиресъ, тщетно стараясь поймать взглядъ Думфи:— если… если что?

— Сколько — вы — вложили — въ — это — дло — денегъ? спросилъ Думфи, рзко отчеканивая каждое слово и пристукивая перомъ по конторк.

— Ни гроша. Я только очень заинтересованъ въ успх г-жи Деваржъ.

— Такъ вы немного потеряете. Вы счастливы. Прочтите это письмо. Просите!

Послднее слово относилось къ прикащику, который доложилъ о новомъ постител. Быть можетъ, на счастье Рамиреса, Думфи занялся съ вошедшимъ человкомъ и не обратилъ вниманія на лицо своего прежняго собесдника. Читая письмо, Рамиресъ поблднлъ, какъ полотно, потомъ побагроввъ и, закусивъ до крови губу, промолвилъ: ‘Caramba’.

— Вы сами прочли? спросилъ онъ, сверкая глазами и махая письмомъ.

— Подождите минутку, произнесъ Думфи, оканчивая разговоръ съ вторымъ постителемъ и, проводивъ его до дверей, прибавилъ:— да, прочелъ.

Рамиресъ молча махалъ письмомъ и улыбался какой-то роковой, дикой улыбкой.

— Да, я прочелъ, повторилъ Думфи, хладнокровно взявъ письмо изъ дрожавшей руки Рамиреса:— повидимому, она выходитъ замужъ за брата, за человка, фактически владющаго рудою. Такъ или иначе, но дло въ шляп, только васъ выбросили за бортъ.

Съ этими словами Думфи спокойно спряталъ письмо въ ящикъ и далъ ясно понять своему постителю, что аудіенція кончена.

— А вы, вы? спросилъ Рамиресъ глухимъ голосомъ.

— О, я не далъ и доллара, хотя дльце почти врное. У нея были безспорныя доказательства. Вы имли въ рукахъ завщаніе или какой-то тамъ документъ, а существованіе другой женщины ничмъ нельзя доказать, продолжалъ Думфи, своимъ обычнымъ, громкимъ, хладнокровнымъ тономъ, несмотря на знаки Рамиреса:— А это вы? Я только что хотлъ вамъ писать.

И Думфи занялся съ новымъ постителемъ. Рамиресъ всталъ. На лиц его не видно было ни кровинки и губы пересохли.

— Куда вы торопитесь? сказалъ Думфи, поднимая голову: — зайдите когда-нибудь. У меня есть другое до васъ дльце, Рамиресъ. Я далъ денегъ подъ руду, но недостаетъ нсколькихъ бумагъ для доказательства права собственности. Вроятно, вы ихъ можете отыскать гд-нибудь. Конечно, я заплачу за расходы.

Думфи произнесъ эти слова не съ особымъ, хитрымъ, мрачнымъ выраженіемъ, а просто, откровенно, какъ бы говоря: ‘Мы съ вами — мошенники, но мошенникъ ли свидтель нашего разговора — все равно’. Потомъ онъ отвернулся отъ Рамиреса и занялся своими длами.

По счастію для Рамиреса, выйдя на улицу, онъ настолько оправился, что лицо его не обратило на себя вниманія прохожихъ, впрочемъ, быть можетъ, и синеватый туманъ стушевалъ его мертвую блдность. Онъ направился быстро, почти безсознательно къ пароходной пристани и только тамъ пришелъ въ себя. Ему казалось, что онъ разомъ перешагнулъ изъ конторы Думфи на пристань, такъ тсно соединялись въ его ум эти два предмета. Между ними для него ничего не существовало.

Пароходъ въ Сакраменто отходилъ только въ восемь часовъ вечера, а теперь было десять часовъ утра. Ему приходилось ждать пассивно, сложа руки — десять часовъ! Чмъ было наполнить это время?

Онъ могъ отпустить свой ножъ или купить новый. Онъ могъ купить другой, лучшій пистолетъ. Ему вошло въ голову, что, по дорог изъ конторы Думфи на берегъ, онъ прошелъ мимо блестящаго магазина оружія. Онъ вернулся и, войдя въ магазинъ, переглядлъ много замчательныхъ орудій смерти, но всего боле поразилъ его длинный, съ широкимъ лезвіемъ охотничій ножъ.

— Это — мое собственное произведеніе, сказалъ оружейникъ, съ самодовольствіемъ проводя жирнымъ пальцемъ по острію ножа:— посмотрите, я перебью долларъ по поламъ.

Онъ бросилъ монету на столъ и быстрымъ, твердымъ ударомъ перерубилъ ее на дв половинки. Рамиресъ остался очень доволенъ этимъ опытомъ и захотлъ его самъ повторить, но остріе ножа у него скользнуло по монет, она отскочила въ сторону, а ножъ врзался въ дерево конторки.

— У васъ нервы разстроены, и вы бьете слишкомъ крпко, замтилъ хладнокровно оружейникъ:— вы, джентльмены, всегда выходите изъ себя изъ-за такого пустяка, будьте хладнокровне, вотъ такъ, прибавилъ онъ, и снова съ успхомъ повторилъ свой опытъ.

Рамиресъ купилъ ножъ, и оружейникъ, завертывая его въ бумагу, сказалъ съ спокойствіемъ философа:

— Я, на вашемъ мст, не пробовалъ бы этой штуки до вечера. Я не разъ замчалъ, что джентльмэнъ, не спавшій всю ночь, на другое утро не иметъ и десятой доли своей силы. Подождите до вечера и потомъ наедин попробуйте хладнокровно, вы увидите, что вамъ удастся.

Выйдя изъ магазина, Рамиресъ посмотрлъ на часы: было одиннадцать часовъ. Онъ убилъ только одинъ часъ. Засунувъ ножъ во внутренній карманъ и крпко застегнувъ пальто, онъ пошелъ по улиц лихорадочными шагами. Около полудня, онъ очутился на песчаныхъ холмахъ близь миссіонерной станціи Долоресъ. Въ одномъ изъ закоулковъ предмстья онъ встртилъ женщину, такъ сильно напомнившую ему ту, которая наполняла вс его мысли, что онъ бросилъ на нее убійственный взглядъ, и она съ ужасомъ отвернулась. Это обстоятельство, лихорадочное волненіе и непріятная сухость губъ заставили его войти въ ближайшую таверну, гд онъ выпилъ, не зная что и сколько, но это ни мало не увеличивало и не уменьшало его волненія. Снова возвратясь на многолюдныя улицы, онъ продолжалъ идти машинально, съ безпокойствомъ сознавая, что, вроятно, на него вс обращали вниманіе, конечно, это сознаніе овладвало имъ только въ т минуты, когда онъ отрывался отъ предмета, сосредоточивавшаго на себ вс его мысли.

Какъ было ему отомстить? Много было различныхъ путей. Онъ могъ грозно обличить ее и убить въ пылу злобы. Другой и боле улыбавшійся ему планъ заключался въ томъ, чтобъ накрыть ее въ расплохъ и убить вмст съ ея соучастникомъ, потому что Рамиресъ, какъ вс ревнивые люди, не могъ подумать, чтобъ она предпочла ему другого не изъ корыстныхъ цлей, наконецъ, онъ могъ убить одного своего соперника и насладиться зрлищемъ ея отчаянія отъ неудачи своего предпріятія, а, быть можетъ, еще боле отраднымъ зрлищемъ пламенной мольбы простить и забыть все. Но онъ не могъ достичь до нихъ ране двухъ дней, а, можетъ быть, къ тому времени они уже женятся или удутъ изъ Одноконнаго Стана.

Во всей этой борьб страстей онъ ни разу не спросилъ себя, справедлива ли была его месть. Достаточной причиной къ мести было то, что онъ обманутъ, осмянъ. Съ тхъ поръ, какъ онъ прочелъ письмо, въ глазахъ его блестло одно только туземное слово Bobo. Онъ видлъ его передъ собою на всхъ вывскахъ, слышалъ его, во всхъ уличныхъ звукахъ.

— Я — дуракъ, я — жертва, я — Bobo, думалъ онъ:— она увидитъ!

Посл полудня туманъ еще боле усилился. Изъ гавани доносились свистки и звонъ колоколовъ. А если пароходъ не пойдетъ? Пли пойдетъ позже нсколькими часами? Онъ ршился пойти и узнать на пристани. Рамиресъ поспшно повернулъ въ Комерческую Улицу, но, поравнявшись съ аркадскимъ игорнымъ домомъ, остановился и, повинуясь инстинкту, побуждающему отчаянныхъ людей на отчаянные поступки, вошелъ въ дверь.

Громадная зала, блестящая огнями, золотомъ и зеркалами, казалась спокойной и серьёзной въ сравненіи съ шумной, многолюдной улицей. Обыкновенные постители никогда не являлись въ такой ранній часъ, и только нсколько столовъ было занято. Метали банкъ лишь въ одномъ мст, и банкометомъ случайно былъ Джакъ Гамлинъ. Обычная его игра была не банкъ, а фараонъ, теперь же онъ, только изъ дружбы къ банкомету, занялъ его мсто, пока тотъ обдалъ, и небрежно металъ карты.

Рамиресъ подошелъ къ столу и бросилъ золотую монету. Онъ проигралъ. Онъ повторилъ и снова проигралъ. Третья попытка увнчалась той же неудачей. Тогда онъ пробормоталъ сквозь зубы: ‘Caramba‘. Джакъ Гамлинъ поднялъ глаза. Его вниманіе обратило на себя не гнвное восклицаніе, а знакомый голосъ. Онъ посмотрлъ на Рамиреса, и его прекрасная память тотчасъ подоспла на помощь. Онъ немедленно его призналъ, но ничмъ этого не обнаружилъ и продолжалъ игру. На слдующей карт Рамиресъ выигралъ. Гамлинъ преспокойно подвинулъ къ себ деньги Рамиреса. Онъ разсчиталъ совершенно врно. Рамиресъ вскочилъ съ гнвнымъ восклицаніемъ, Гамлинъ тогда хладнокровно оттолкнулъ отъ себя ставку и выигрышъ Рамиреса. Но послдній, не дотрогиваясь до денегъ, подскочилъ къ банкомету.

— Вы меня оскорбляете! Вы хотите меня ограбить! воскликнулъ онъ глухимъ голосомъ, страшно махая одной рукой, а другой судорожно схватился за ножъ въ карман.

— Сядь, Джони, сказалъ спокойно Джакъ Гамлинъ, устремивъ на Рамиреса свои черные глаза.

Подъ впечатлніемъ бушевавшихъ въ немъ страстей и обезумвъ отъ злобы при этомъ новомъ оскорбленіи, Рамиресъ бросился на Гамлина съ явной цлью его убить. Какъ, его, Виттара Рамиреса, появленіе котораго поразитъ ужасомъ два существа въ Одноконномъ Стан, называютъ Джони! Этотъ позоръ надо было смыть кровью. Но онъ посмотрлъ въ глаза Гамлину и остановился… Что онъ въ нихъ увидалъ — я не могу сказать. Эти глаза были красивые, большіе, ясные и, по мннію многихъ женщинъ, очень нжные и проницательные. Какъ бы то ни было, Рамиресъ опустилъ руки и безмолвно возвратился къ своему мсту.

— Вы не знаете этого человка, сказалъ Гамлинъ, таинственно обращаясь къ своимъ ближайшимъ сосдямъ, но такимъ громкимъ голосомъ, что его слышали вс сидвшіе за столомъ, не исключая Рамиреса: — вы его не знаете, а я знаю. Это — отчаянный человкъ, прибавилъ Гамлинъ, смотря на Рамиреса и спокойно тасуя карты:— ставьте деньги, господа! Да, это — отчаянный человкъ. Онъ держитъ стада въ Сонор, и у него есть маленькое кладбище, гд онъ хоронитъ своихъ мертвецовъ. Его прозвали желтымъ Сонорскимъ Коршуномъ. Онъ теперь не въ своей тарелк, врно, убилъ только что кого-нибудь, и на рукахъ у него еще кровь.

Рамиресъ улыбнулся роковой улыбкой и сталъ пристально разсматривать карты.

— Онъ — хитрый Джони, продолжалъ Гамлинъ: — хитрый и коварный, особливо, когда дло пахнетъ кровью. Посмотрите, какъ онъ спокойно улыбается, онъ не хочетъ прерывать игры, онъ знаетъ, что, черезъ пять минутъ, Джимъ вернется, и я буду свободенъ. Онъ только этого и ждетъ. Вотъ какой человкъ желтый Сонорскій Коршунъ. У него въ карман ножъ наготов, да еще завернутъ въ бумагу для чистоты. Онъ очень капризенъ, Джони для каждаго человка покупаетъ новый ножъ.

Рамиресъ всталъ, молча положилъ въ карманъ выигрышъ и направился къ дверямъ.

— Онъ меня подождетъ на улиц! воскликнулъ Гамлинъ и прибавилъ вслдъ удалявшемуся Рамиресу:— черезъ пять минутъ, Джони. Если вамъ не время меня ждать, то я васъ буду ждать на слдующей недл въ Мерисвил, въ No 95, въ сосдней комнат, Джони, въ сосдней.

Рамиресъ, вышедшій на многолюдную улицу изъ игорнаго дома, нисколько не походилъ на того Рамиреса, который вошелъ въ него, двадцать минутъ передъ тмъ. Онъ даже дышалъ не такъ, какъ прежде, его испитыя щеки покрылись обыкновеннымъ румянцемъ, глаза сверкали, какъ всегда, безпокойнымъ блескомъ. Прежнее его волненіе выразилось только въ томъ, что онъ поспшно пошелъ по улиц и нсколько разъ оборачивался, какъ бы боясь погони, но, кром этого, онъ былъ совершенно другой человкъ. Такая громадная перемна произошла, однако, безъ пролитія крови, безъ удовлетворенія пламенной жажды мести! Я, конечно, не знаю Рамиреса лучше, чмъ онъ самъ себя зналъ, и потому не могу объяснить ясне, чмъ онъ самъ себ объяснялъ, причину, измнившую неожиданно все его существо и стушевавшую его жажду мести. Быть можетъ, это странное явленіе объясняется отчасти тмъ, что Рамиресъ въ продолженіи шести часовъ безгранично предавался игр своихъ страстей, а въ послднія двадцать минутъ онъ могъ усомниться въ ея всемогуществ. Одно только врно, что, въ половин седьмаго, Рамиресъ разсуждалъ самъ съ собою о томъ, что физическое насиліе — не лучшая форма мести, а въ половин восьмаго онъ ршился не садиться въ пароходъ. Однако, въ продолженіи шести часовъ, онъ былъ вполн искреннимъ убійцей и, по всей вроятности, совершилъ бы убійство, еслибъ Гамлинъ не подйствовалъ на его врожденную трусость.

Медленно идя по Монгомерійской Улиц, Рамиресъ повернулъ въ улицу Тихаго Океана, и на углу его на минуту остановилъ фургонъ, скакавшій по направленію къ пристани. Онъ узналъ, что это везли почту на пароходъ, отходившій въ Сакраменто, но не подозрвалъ, что въ почтовой сумк находилась, между прочимъ, слдующее письмо:

‘Милостивая государыня!

‘Мы получили ваше письмо отъ 10-го числа и готовы вамъ служить. Мы полагаемъ, что вашъ новый планъ можетъ привести такъ же врно къ успху, какъ и прежній. Позвольте вамъ посовтывать не имть личнаго свиданія съ мистеромъ Рамиресомъ, но пусть лучше съ нимъ будетъ имть дло мистеръ Гэбріель Конрой. По тону мистера Рамиреса мы полагаемъ, что онъ въ состояніи прибгнуть къ насилію, если его не удержитъ присутствіе третьяго лица.

‘Уважающій васъ
‘Питеръ Думфи’.

XVI.
Толпа свидтелей.

Улица, въ которую углубился Рамиресъ, съ перваго взгляда казалась непроходимой, и даже можно было сомнваться, улица ли это, еслибъ не существовала нкоторая правильность въ параллельныхъ рядахъ странно и неправильно выстроенныхъ домовъ. Она была грязная, пыльная, темная, крутая, скалистая въ одномъ мст, низменная, песчанная въ другомъ. Поверхность ея измнялась два или три раза и всегда къ худшему, причемъ вовсе не были взяты въ разсчетъ дома, игравшіе роль случайныхъ преградъ, которыя слдовало преодолть во что бы то ни стало. Ближайшимъ слдствіемъ подобной системы было совершенное изолированіе нкоторыхъ домовъ и невозможность попасть въ другіе иначе, какъ по наружнымъ лстницамъ. Вся эта мстность находилась какъ бы въ общественной опал, а ея жители вн закона. Въ нкоторыхъ изъ этихъ домовъ первоначально жили испанскіе туземцы Калифорніи, которые съ консервативнымъ инстинктомъ своей расы льнули къ своимъ casas, посл того какъ американцы перешли на новыя, боле удобныя мста. Имъ наслдовали другіе калифорнійскіе туземцы на основаніи того соціальнаго закона, въ силу котораго представители низшей, политически униженной расы всегда скучиваются въ уединенныхъ уголкахъ, и эта мстность получила названіе Испанскаго Квартала. Для мыслящаго наблюдателя картина этой мрачной части Санъ-Франциско была тмъ странне и патетичне, что самое ея положеніе и вншній, а равно внутренній видъ домовъ ни мало не соотвтствовали вкусамъ, обычаямъ и привычкамъ ихъ обитателей.

Передъ однимъ изъ этихъ зданій или, лучше сказать, подъ нимъ, Рамиресъ остановился и началъ подниматься по длинной деревянной лстниц къ фундаменту дома. Другая столь-же длинная наружная лстница вела къ галлере второго этажа, тогда какъ первый былъ въ половину скрытъ насыпью. Тутъ передъ Рамиресомъ открылась третья боле узкая лстница, опускавшаяся на площадку передъ наружной дверью. Эта дверь была открыта. Въ сняхъ ходило взадъ и впередъ нсколько человкъ съ смуглыми лицами, съ сигаретками въ зубахъ и въ слишкомъ легкомъ костюм, въ виду окружающаго тумана, именно — безъ сюртуковъ и воротничковъ на рубашкахъ. У открытыхъ оконъ гостинной виднлись женщины въ легкихъ блыхъ кисейныхъ платьяхъ и тяжелыхъ шаляхъ, накинутыхъ на голову и плечи, словно лто оканчивалось у таліи, игравшей роль экватора.

Домъ былъ очень мраченъ, нестолько отъ недостатка свта, какъ отъ закоптлыхъ табачнымъ дымомъ стнъ и мебели. Дымъ отъ сигаретокъ стоялъ желтоватой мглой во всхъ комнатахъ. Желтоватыя табачныя пятна виднлись повсюду: на рубашкахъ мужчинъ, блыхъ платьяхъ женщинъ и на рукахъ представителей обоего пола. Запахъ жженной бумаги и табаку распространялся по всему дому, словно какой-то церковный иміамъ, и только время отъ времени къ нему примшивался запахъ краснаго перца и чесноку.

Двое или трое изъ мужчинъ торжественно поздоровались съ Рамиресомъ. Одна изъ женщинъ, самая дородная, показалась въ дверяхъ и, крпко придерживая одной рукой шаль, словно боялась обнаружитъ опасный d&#233,shabill, другою-же, шутливо грозя молодому человку чернымъ веромъ, осыпала его эпитетами: неблагодарный, измнникъ, Іуда.

— Зачмъ же ты теперь явился къ намъ, негодяй, посл такого долгаго отсутствія, прибавила она кокетливо, останавливаясь передъ Рамиресомъ.

— За дломъ, душа моя, отвчалъ Рамиресъ поспшно и съ нсколько искуственной любезностью:— кто на верху?

— Свидтели.

— И дон-Педро?

— Да, и синьоръ Перкинсъ.

— Хорошо, я пойду къ нимъ, произнесъ Рамиресъ и торопливо сталъ подниматься по лстниц.

На первой площадк онъ остановился и, сомнительно посмотрвъ на ближайшую дверь, постучалъ въ нее съ замтной нершимостью. Отвта не было. Рамиресъ повторилъ стукъ уже совершенно твердо. Черезъ минуту ключъ заскриплъ въ замк, дверь отворилась и на порог показался человкъ въ изорванномъ, люстриновомъ сюртук и въ полинялыхъ панталонахъ.

— Чортъ побери! Слдующая дверь, воскликнулъ онъ, дико взглянувъ на Рамиреса, и хлопнулъ дверью ему на носъ.

Рамиресъ вошелъ въ указанную ему комнату и былъ встрченъ густымъ облакомъ табачнаго дыма и громкими привтствіями пол-дюжины людей, сидвшихъ за длиннымъ столомъ, заваленнымъ пергаментами, картами и документами. Большинство этихъ людей были пожилые, смуглые, съ просдью, а одинъ былъ до того старъ, что его морщинистое лицо походило на кору краснаго дерева.

— Ему вчера минуло сто два года! воскликнулъ дон-Педро:— это — главный свидтель въ подтвержденіе подписи Михельторены по длу Кастро.

— Разв онъ можетъ что нибудь помнить? спросилъ Рамиресъ.

— Кто знаетъ, отвчалъ дон-Педро:— онъ присягнетъ, и этого довольно.

— А что у насъ за зврь въ сосдней комнат? произнесъ Рамиресъ:— волкъ или медвдь?

— Это — сеньоръ Перкинсъ.

— Къ чему онъ здсь?

— Онъ переводитъ.

Тутъ Рамиресъ разсказалъ съ жаромъ, какъ онъ ошибся комнатой и какъ его грубо встртилъ незнакомецъ. Вс присутствующіе слушали его внимательно и даже съ уваженіемъ. Американцы встртили бы подобный разсказъ смхомъ, но настоящее общество не измнило своего серьёзнаго вида, нарушеніе должной учтивости къ чужому человку было важнымъ вопросомъ даже для этихъ сомнительныхъ личностей.

— Да, вс говорятъ, что у него тутъ не ладно! воскликнулъ дон-Педро, ударяя себя по лбу: — но онъ не походитъ на своихъ соотечественниковъ: онъ аккуратенъ, усидчивъ и не болтливъ. Онъ приходитъ лишь только бьетъ три часа и уходитъ въ девять. Вс эти шесть часовъ онъ работаетъ безъ устали въ своей комнат. Удивительно, сколько онъ пишетъ — тома, фольянты. Ровно въ девять часовъ вечера, онъ беретъ положенный на его конторку конвертъ съ десятью долларами и удаляется. Говорятъ, что изъ этихъ денегъ онъ ежедневно проигрываетъ пять долларовъ, а на остальные пять онъ существуетъ. Каждый день повторяется одно и тоже съ удивительной аккуратностью. Онъ глубоко ученъ и знаетъ въ совершенств испанскій и французскій языки. Стряпчіе цнятъ его на всъ золота, но не могутъ имъ пользоваться. Онъ всегда имъ говоритъ: ‘я перевожу ложь и правду — мн вс равно, но дале я не иду’. Это удивительный человкъ.

Слова дон-Педро напомнили Рамиресу цль его прихода, и онъ сказалъ въ пол-голоса:

— Ты мн говорилъ, дон-Педро, что можно доказать посредствомъ свидтелей право на землю, дарованное старымъ губернаторомъ или алькадомъ.

— Находящіеся здсь люди, отвчалъ дон-Педро, окинувъ глазами комнату:— покажутъ подъ присягой все, чему я ихъ научу. Здсь есть и губернаторъ, и военный секретарь, и алькадъ, и комендантъ, и Господи прости! архіепископъ. Все это — почтенные caballeros, но ихъ обворовали американцы, и ты понимаешь, Викторъ, имъ надо чмъ нибудь жить.

— Хорошо, такъ выслушай меня, дон-Педро, продолжалъ Рамиресъ:— еслибъ, напримръ одинъ разбойникъ, чортъ, американецъ выманилъ у Пико формальный, признанный поземельной комиссіей документъ на собственность участка земли… а кто нибудь… хоть я, сталъ бы утверждать, что этотъ документъ — незаконный… Что-бы ты сказалъ, другъ мой и братъ?

— Документъ выданъ губернаторомъ Пико? переспросилъ дон-Педро.

— Да, въ 1847 году.

Дон-Педро молча всталъ и открылъ конторку, стоявшую въ углу, вынулъ изъ нея нсколько дурно напечатанныхъ желтоватыхъ бланковъ за оффиціальной печатью.

— Вотъ гербовая монтерейская бумага съ бланковой надписью губернатора Пико, сказалъ онъ:— ты понимаешь, другъ Викторъ. Второй документъ дло — не трудное.

— Но братъ мой, вдь, на одинъ участокъ земли будетъ два документа, выразилъ Викторъ, сверкая глазами.

— Такъ что-жъ! отвчалъ дон-Педро, скручивая сигаретку:— почти на каждый участокъ земли, данный покойнымъ губернаторомъ, есть документъ. Увренъ ли ты мой другъ, что на эту землю нтъ трехъ документовъ? Если только одинъ, то клянусь Мадоной, дло это пустое. Вроятно, земля ничего не стоитъ. Гд они? Сколько въ ней квадратныхъ миль? Пойдемъ въ отдльную комнату, и ты мн на свобод все объяснишь. Къ тому же, Викторъ, у насъ есть отличный aguardiente.

Съ этими словами дон-Педро всталъ и вышелъ вмст съ Рамиресомъ въ другую комнату, затворивъ за собою дверь. Прошло около часу, и впродолженіи этого времени, люди, оставшіеся въ большой комнат, могли слышать громкій голосъ Виктора, съ жаромъ о чемъ-то разсказывавшій за стной, но никто не обратилъ на это вниманія изъ приличія или оттого, что люди эти были погружены въ свое дло. Они тщательно разсматривали различные юридическіе документы, длали замтки и спорили между собою, обнаруживая такую любознательность и увлеченіе, точно ихъ занятіе было новинкой. За нсколько минутъ до девяти часовъ, дон-Педро снова появился съ Викторомъ. Я, къ сожалнію, долженъ сознаться, что, вслдствіе реакціи, посл пламеннаго волненія этого дня, теплаго сочувствія друга или еще боле теплаго вліянія aguardiente, Рамиресъ говорилъ отрывочно, несвязно и былъ чрезмрно сообщителенъ. Пьянство, обыкновенно, приводитъ пламенныя натуры къ совершенной тупости или развиваетъ въ нихъ излишнюю нжность. На Рамиреса оно дйствовало двояко. Онъ просилъ со слезами на глазахъ, чтобъ его проводили къ дамамъ, желая въ обществ дородной Мануелы найти то горячее сочувствіе, въ которомъ такъ нуждалась его доврчивая, обманутая и оскорбленная натура.

На лстниц онъ наткнулся на незнакомца, очень прилично одтаго и съ достойной осанкой, это былъ сеньоръ Перкинсъ, который, освободившись изъ неволи, казался совершенно инымъ человкомъ. Рамиресъ хотлъ-было его остановить и пуститься въ нескончаемыя разглагольствованія о неврности женщинъ, но дон-Педро быстро потащилъ его въ гостинную, чтобъ скрыть отъ признательнаго, спокойнаго взгляда сеньора Перкинсъ. Очутившись въ присутствіи кокетливой Мануелы, которая все еще была закутана въ шаль, Викторъ началъ краснорчиво доказывать неспособность женскаго пола оцнить его страстную натуру, но вскор безпомощно опустился въ большое кресло и пришелъ въ совершенно безсознательное состояніе.

— Надо найти ему здсь постель, сказала сочувственная, но практическая Мануела:— онъ, дуракъ, не въ состояніи дойти до своей гостинницы. Но Боже мой! что это?

Поправляя Рамиреса въ кресл, съ котораго онъ постоянно скатывался, Мануела увидала съ изумленіемъ, что изъ внутренняго кармана его сюртука выпалъ ножъ, купленный имъ утромъ у оружейника.

— О! Разбойникъ! прибавила она:— онъ былъ въ обществ американцевъ. Посмотрите, дядя.

Дон-Педро взялъ изъ рукъ Мануелы ножъ и хладнокровно его осмотрлъ.

— Ножъ совершенно новый, племянница, отвчалъ онъ, пожимая плечами:— лезвее еще лоснится. Понесемъ его спать.

XVII.
Прелестная мистриссъ Сепульвида.

Если былъ на свт уголокъ земли, гд обычное, мертвенное однообразіе калифорнскихъ временъ года казалось вполн естественнымъ, то это — древнее, всми уважаемое publo и миссіонерская станція св. Антонія. Неизмнно-безоблачное, ничего не выражающее лтнее небо казалось символомъ того аристократическаго, чуждавшагося всякаго нововведенія консерватизма, который былъ отличительной чертой этого уголка. Чужестранецъ, възжая въ городъ въ своемъ экипаж (въ Сан-Антоніо не допускали дилижансовъ, грозившихъ наводнить pueblo невдомыми, быть можетъ, бглыми странниками), съ перваго взгляда на небольшую, окаймленную высокими стнами улицу и открытую площадь, видлъ, что нигд не было ни отеля, ни гостинницы и что онъ долженъ былъ разсчитывать на гостепріимство мстныхъ обитателей для ночлега и пищи. На лицахъ всхъ праздношатающихся гражданъ Сан-Антоніо ясно выражался знаменательный фактъ, что крупные rancheros, владвшіе окружающей городъ землей, отказывались продать ее, подъ какимъ бы то ни было условіемъ, американцамъ. Везд прошедшее сохранялось безъ малйшаго измненія. Солнце свтило также ясно и пекло также безжалостно длинныя, красныя черепицы низкихъ крышъ, какъ сто лтъ тому назадъ, большія, похожія на волковъ, собаки бгали и лаяли точно такъ же, какъ бгали и лаяли ихъ отцы и матери. Какъ въ старину, тянулись блыя стны, обнаженныя и однообразныя, какъ сама жизнь въ Сан-Антоніо, возвышались блыя башни миссіонерскаго зданія надъ зелеными оливковыми и персиковыми деревьями, простиралась узкая полоса благо берега и вдали виднлось море, громадное, безконечное, все тоже изъ вка въ вкъ. Пароходы, медленно двигавшіеся на горизонт вдоль береговой линіи, казались чмъ-то отдаленнымъ, неестественнымъ, фантастическимъ, со времени крушенія филипповой галеры на песчанной мели въ 1640 году, ни одно судно не бросило якоря въ открытой гавани подъ сосновымъ лсомъ и блыми стнами съ бронзовой, стоявшей безъ лафета пушкой presidio.

Несмотря на все это, Сан-Антоніо чрезвычайно соблазнялъ корыстолюбивые взоры американцевъ. Его громадное количество плодородной земли, безчисленныя стада, полутропическая роскошь растительности, благорастворенность климата и существованіе чудотворныхъ, минеральныхъ источниковъ служили нетолько соблазномъ, но и приводили въ ярость жадныхъ спекулаторовъ Сан-Франциско. По счастью для Сан-Антоніо, какъ городъ, такъ и его окрестности принадлежали нсколькимъ богатйшимъ представителямъ мстной аристократіи, права которыхъ на владніе землею были подтверждены надлежащими документами въ первыя времена американскаго завоеванія. Досел сравнительная отдаленность отъ многолюдныхъ центровъ обезпечивала ихъ неприкосновенность, и только одинъ американскій владлецъ проложилъ себ дорогу въ эту калифорнійскую Аркадію: это была вдова Дона-Хозе, Сепульвида. Полтора года тому назадъ, почтенный Сепульвида умеръ весьмидесятичетырехъ лтъ и оставилъ своей прелестной молодой жен, американк, громадныя помстья. Вс въ Сан-Антоніо хорошо понимали, какъ естествененъ и вроятенъ былъ вторичный бракъ прелестной, веселой и обворожительной донны-Маріи съ какимъ-нибудь американцемъ, который путемъ реформъ привелъ бы къ погибели консервативный городъ, и единственнымъ способомъ избгнуть этой грозной опасности считались постъ и молитва.

По истеченіи перваго года своего вдовства, донна-Марія провела мсяцъ въ Сан-Франциско, и, когда она возвратилась одна повидимому, не связавъ себя никакими узами, въ миссіонерной церкви отслуженъ былъ благодарственный молебенъ. Возможная измна молодой вдовы мстнымъ интересамъ казалась тмъ важне для обитателей Сан-Антоніо, что громаднйшее помстье во всей долин, rancho св. Троицы, принадлежало другой представительниц обманчиваго пола, предполагаемой незаконной дочери покойнаго губернатора отъ индіанки, но, по счастью, искренняя набожность и затворническая жизнь обезпечивали ее отъ судьбы, грозившей молодой вдов. Иронія судьбы, поставившей будущность Сан-Антоніо въ зависимость отъ каприза слабаго пола, придавала мрачной оттнокъ всмъ толкамъ сеньоровъ и сеньоринъ въ pueblo. Однако, боле набожные твердо врили, что ихъ городъ будетъ спасенъ чудомъ отъ американцевъ и погибели, увряли даже, что святой покровитель города, столь искусившійся въ побдахъ надъ соблазнами, не откажется лично побороть слабость плоти въ безпомощной вдов. Но даже самые врующіе не могли не почувствовать нкотораго сомннія при вход въ церковь донны-Маріи въ нечестивомъ парижскомъ плать и такой-же шляпк, съ лицомъ, сіяющимъ самодовольствіемъ и невинной веселостью.

Насколько позволяла испанская учтивость за донной-Маріей постоянно слдили, для чего и устроена [была цлая система шпіонства, а самые консервативные изъ гражданъ замчали, что необходима была дуэнья для молодой женщины, представлявшей столь важный общественный интересъ, хотя мужья, испытавшіе на опыт всю недостаточность подобнаго обезпеченія, громко протестовали. Но когда этотъ совтъ былъ переданъ хорошенькой вдов ея духовникомъ, патеромъ Фелипе, она отвчала со смхомъ, качая головой: ‘мужъ — лучшая дуэнья’, и на этомъ разговоръ прекратился.

Быть можетъ къ лучшему, что обитатели Сан-Антоніо не знали, какая великая опасность грозила ихъ общественнымъ интересамъ 3-го іюня 1854 года.

Было свтлое, ясное утро, столь ясное и свтлое, что отдаленные пики горнаго кряжа Сан-Бруно, казалось, неожиданно надвинулись ночью на самую долину Сан-Антоніо, а горизонтъ былъ такъ обширенъ, что Тихій Океанъ повидимому захватывалъ полъ земного шара. Воздухъ былъ холодный, рзкій, твердый, какъ гранитъ, но, вмст съ тмъ, полный жизни, невольно побуждая всякаго къ физическому движенію, чтобы вполн имъ насладиться. Не удивительно, что донна-Марія Сепульвида, возвращаясь домой отъ своего управляющаго и майордома въ сопровожденіи одного vachero, бросила поводья на шею своей буланой лошади Тита и понеслась маршъ-маршемъ по узкой береговой полос, простиравшейся отъ сада миссіонернаго дома до Сосноваго Мыса. Почтенный vachero, посл тщетныхъ усилій послдовать за бшенымъ конемъ своей госпожи и за ея фантазіей, еще боле бшеной, пожалъ плечами и, продолжая путь мелкой рысью, вскор исчезъ за песчаными дюнами. Увлекаемая свжимъ, возбуждающимъ воздухомъ и опьяняемая быстрымъ движеніемъ, донна-Марія съ разввающимися изъ подъ бархатной шляпки каштановыми волосами и срой амазонкой, обнаруживавшей хорошенькую ножку до щиколодки — наконецъ, достигла Сосноваго Мыса, крайней точки полуострова.

Но на разстояніи ста ярдовъ отъ мыса, который она хотла обогнуть, прелестная мистрисъ Сепульвида замтила съ неудовольствіемъ, что уже начался приливъ, и сдые, морскіе валы бросали свою пну до самыхъ корней громадныхъ сосенъ. Къ еще большему ея смущенію, на другой сторон мыса показался красивый всадникъ, который также осадилъ свою лошадь и наблюдалъ за ея движеніями съ большимъ интересомъ, и даже, какъ ей казалось, съ ироніей. Вернувшись назадъ, она рисковала, что незнакомецъ послдуетъ на нею и, что еще хуже, Конхо, ея vachero почтительно, но цинически сдлаетъ ей замчаніе, продолжая же путь, она могла только слегка промокнуть, и, конечно, незнакомецъ изъ приличія не повернулъ бы своей лошади за нею. Все это донна-Марія сообразила съ чисто женскимъ инстинктомъ въ одно мгновеніе и, ни мало не колеблясь, направила лошадь прямо въ бушующія волны вокругъ мыса.

Увы! Женская логика оказалась неврной! Умозаключеніе мистрисъ Сепульвиды было совершенно правильно, но посылки неточны. Первымъ смлымъ скачкомъ, Тита почти обогнула половину мыса, на второмъ-же скачк она дала осчку, волна подкосила ей переднія ноги, а на третьемъ она сла на заднія. Смлая наздница была на зыбучемъ песк!

— Соскочите! Бросьтесь въ волну, и пусть она унесетъ васъ въ море. Держитесь за конецъ ріаты.

Донна-Марія машинально распустила ріату, клубокъ волосяной веревки, висвшій на лук ея сдла, и взглянула въ ту сторону откуда слышался голосъ, но она ничего не увидла, кром лошади безъ всадника, медленно огибавшей мысъ.

— Ну, скоре!

Теперь голосъ слышался съ моря, и донн-Маріи показалось, что кто-то плылъ по направленію къ ней. Не колеблясь боле, она бросилась въ слдующую волну, которая и отнесла ее на нсколько ярдовъ, но снова она очутилась на роковомъ, предательскомъ песк.

— Не двигайтесь, но держите крпко ріату.

Новая волна откинула бы ее назадъ, но она поняла, въ чемъ дло, и, напрягая вс свои силы, удержалась на мст, пока нижнее теченіе не отнесло ее дале къ морю. Она чувствовала, что вода ее увлекаетъ, потомъ, что кто-то схватилъ ее за руку, что ее съ силой тянутъ изъ воды, что ея сапоги остались въ песк, что ее спасъ какой-то молодой незнакомецъ, и уже боле ничего не чувствовала.

Когда она открыла свои большіе, каріе глаза, то уже лежала на сухомъ песк за Сосновымъ Мысомъ, а молодой человкъ, нсколько поодаль, держалъ двухъ лошадей, свою и Титу.

— Я усплъ покуда вытащить вашу лошадь, съ помощью Чарли. Если я не ошибаюсь, вы — мистрисъ Сепульвида.

Донна-Марія молча кивнула головой.

— А это, вроятно — вашъ слуга, продолжалъ онъ, указывая на Конхо, медленно подвигавшагося среди песчаныхъ дюнъ къ мысу: — позвольте мн помочь вамъ ссть на лошадь. Пусть никто не знаетъ о вашемъ бдствіи.

Донна-Марія, все еще въ большомъ смущеніи, машинально повиновалась, несмотря на то, что, садясь на лошадь, принуждена была выказать свои ножки безъ сапогъ. Потомъ она догадалась, что еще не поблагодарила своего избавителя, и начала выражать благодарность такъ смутно и несвязно, что молодой человкъ перебилъ ее со смхомъ:

— Я почелъ бы за лучшую благодарность, еслибъ вы пустили лошадь въ галопъ и тмъ спасли бы себя отъ простуды. Я — мистеръ Пойнсетъ, одинъ изъ стряпчихъ вашего покойнаго мужа, и пріхалъ сюда по длу, которое, надюсь, доставитъ мн случай видться съ вами при боле благопріятныхъ обстоятельствахъ. До свиданія.

Съ этими словами онъ вскочилъ на лошадь и приподнялъ шляпу. Донна-Марія не отличалась особенно блестящимъ умомъ, но была достаточно смышлена, чтобъ понять, что рзкій, дловой тонъ молодого человка происходилъ или отъ худо скрытой боязни женщинъ, или, напротивъ, отъ дерзкаго пренебреженія къ нимъ. Въ томъ и въ другомъ случа его слдовало оборвать. Какъ же поступила прелестная мистрисъ Сепульвида? Она надула губки и промолвила:

— Вы всему виною.

— Какъ такъ?

— Да, еслибъ вы тутъ не стояли и не смотрли на меня иронически, то я никогда не подумала бы огибать мысъ.

Съ этими словами она умчалась, и ея избавитель не усплъ даже поклониться, а остался на берегу съ неопредленной улыбкой.

XVIII.
Патеръ Фелипе.

Артуръ Пойнсетъ самъ послдовалъ примру, который онъ далъ донн-Маріи и, когда черезъ часъ, посл быстрой зды по песчанымъ холмамъ, онъ остановился у дверей миссіонерной трапезы, то былъ совершенно сухъ, и его фигура не представляла ни малйшихъ слдовъ недавно случившагося приключенія. Быть можетъ, еще замчательне былъ тотъ фактъ, что въ немъ не осталось почти никакихъ и внутреннихъ слдовъ. Только люди, хорошо знавшіе эгоистичную самоувренность Пойнсета могли понять нравственную и умственную особенность его характера, въ силу которой онъ чрезвычайно легко воспринималъ новыя впечатлнія, по также быстро и совершенно отъ нихъ отдлывался, безъ малйшаго сознанія личной отвтственности и рзкой непослдовательности. Но зато люди, близко знавшіе его, никогда не поврили бы, что, разставшись съ спасенной имъ женщиной, онъ сталъ-бы думать о ней или о логическихъ послдствіяхъ своего поступка. Увидавъ впервые мистрисъ Сепульвиду у Сосноваго Мыса, онъ размышлялъ о возможномъ вред или польз для Сан-Антоніо отъ измненія его консервативнаго элемента и, оставшись одинъ на берегу, продолжалъ думать о томъ же предмет до той минуты, какъ его встртилъ въ дверяхъ трапезы патеръ Фелипе. Я этимъ вовсе не хочу сказать, чтобы онъ не сознавалъ нкотораго самодовольства отъ своего подвига, но это сознаніе стушевывало вс остальныя идеи и подразумвало еще хотя и ничмъ не выражаемое, чувство, что, когда онъ былъ доволенъ, то вс должны были быть довольны.

Если донн-Маріи обращеніе Пойнсета показалось слишкомъ свободнымъ, то ее очень удивила бы неожиданная перемна въ его манерахъ. Онъ привтствовалъ патера Фелипе самымъ учтивымъ, почтительнымъ образомъ, вся его фигура теперь дышала дтской врой, самоотреченіемъ и полнйшей откровенностью, а, главное, онъ былъ совершенно искрененъ. Быть можетъ, ее изумилъ бы еще боле тотъ фактъ, что Пойнсетъ такъ почтительно обращался съ старикомъ въ полинялой, ветхой одежд и большихъ, уродливыхъ башмакахъ, не соотвтствовавшихъ своему назначенію, только мягкія, приличныя манеры и очевидное умственное развитіе придавали старику нкоторую пріятность.

Онъ, повидимому, былъ очень расположенъ къ Пойнсету и, протянувъ къ нему свои загорлыя руки, привтствовалъ его съ пріятной улыбкой, называя ‘сынъ мой’.

— Отчего вы не предупредили о своемъ прізд? спросилъ патеръ Фелипе, усвшись съ своимъ гостемъ на балкон, выходившемъ въ садъ.

— Я не зналъ заране о своей поздк, отвчалъ Пойнсетъ:— нашлись какіе-то новые документы на земли, пожалованныя покойнымъ губернаторомъ, и необходимо ихъ оформить. Мои компаньоны завалены дломъ и потому меня прислали сюда, чтобъ навести справки. По правд сказать, я очень радъ предлогу увидать нашу прекрасную кліентку или, по крайней мр, раздлить разочарованіе моихъ товарищей, которымъ не удалось познакомиться съ таинственной донной-Долоресъ.

— О! любезный дон-Артуро, возразилъ патеръ махая рукою:— я боюсь, что вы не будете счастливе вашихъ товарищей. На этой недл бдное дитя говетъ и никого не принимаетъ, даже по дламъ. Поврьте, сынъ мой, что вы, подобно всмъ, а, быть можетъ, и боле, увлекаетесь своимъ воображеніемъ. Донна Долоресъ скрываетъ свое лицо вовсе не для того, чтобъ возбудить любопытство мужчинъ, но бдное дитя прячетъ отъ постороннихъ взглядовъ дикую татуировку, уродующую ея щеки. Вы знаете, что она смшанной крови, и поврьте, что вы вс ошибаетесь на счетъ ея. Быть можетъ, это — глупая суетность, но что прикажете…. она — женщина.

Послднее слово патеръ произнесъ съ особеннымъ выраженіемъ и пожимая плечами, такъ что самъ св. Антоній остался бы имъ доволенъ.

— Однако, несмотря на все это, говорятъ, что она очень хороша собою, продолжалъ Артуръ, съ обычнымъ упорствомъ, отъ котораго онъ не могъ отстать, даже говоря съ патеромъ.

— Такъ, такъ, донъ Артуръ, отвчалъ старикъ съ нетерпніемъ:— это — все пустые толки, донна Долоресъ — темнокожая индіанка, съ загорлыми щеками, какъ поля лтомъ.

Артуръ сдлалъ гримасу въ подтвержденіе словъ патера и промолвилъ:

— Такъ, вроятно, мн придется пересмотрть бумаги съ вами. ‘Bueno‘. Ну, давайте ихъ и кончимъ дло поскоре.

— Poco tiempo, отвчалъ патеръ съ улыбкой и потомъ прибавилъ боле серьёзнымъ тономъ:— но что это! Вы, кажется, не такъ интересуетесь своимъ ремесломъ, какъ можно было бы ожидать отъ юнаго адвоката, младшаго компаньона знаменитой фирмы, которой вы являетесь представителемъ. Вы не принадлежите всмъ сердцемъ вашему длу?

— Отчего же нтъ! произнесъ со смхомъ Артуръ: — наше ремесло не хуже другого.

— Защищать угнетаемыхъ, оправдывать неправильно обвиняемыхъ и возстановлять нарушенныя права — дло благородное, сынъ мой. Вотъ почему, донъ-Артуръ, вы и ваши товарищи стали дороги мн и всмъ бывшимъ досел безпомощными жертвами вашихъ судовъ, ваши съ carregidores.

— Да, да, перебилъ его поспшно Артуръ, не изъ скромнаго желанія отстранить отъ себя похвалы, но отъ самоувренной гордости, не терпвшей несоотвтствующаго комплимента:— да, наше ремесло приноситъ хорошій доходъ, быть можетъ, больше, чмъ другія. ‘Честность лучшая политика’, говорили наши первые философы.

— Позвольте, позвольте, я не понимаю, произнесъ патеръ.

Артуръ строго и буквально перевелъ на испанскій языкъ знаменитое изреченъ Франклина, и съ саркастической улыбкой посмотрлъ на патера, который съ ужасомъ поднялъ руки къ небу.

— И это — ваша американская этика? спросилъ онъ, наконецъ.

— Да, отвчалъ Артуръ по англійски:— и эти принципы вмст съ судьбою привели насъ сюда и доставили мн честь вашего знакомства.

Патеръ Фелиппе взглянулъ на своего юнаго друга съ безпомощнымъ смущеніемъ. Артуръ тотчасъ принялъ прежній почтительный видъ и продолжалъ говорить по испански, а, чтобъ развеселить старика, разсказалъ съ юмористическими подробностями утреннее приключеніе. Эта попытка удалась только въ половину: патеръ очень заинтересовался его разсказомъ, но не смялся. Когда же молодой человкъ кончилъ, онъ нжно провелъ рукою по волосамъ Артура и съ родительскимъ чувствомъ сказалъ:

— Выслушайте меня, донъ Артуръ. Я — старикъ, и вы мн, конечно, дозволите дать вамъ совтъ. Вы принадлежите къ тмъ людямъ, которые способны особенно вліять на женщинъ и, въ свою очередь, подвергаться ихъ вліянію. Пэвините меня, но вдь это такъ, прибавилъ онъ, видя, что Артуръ покраснлъ, несмотря на улыбку, игравшую на его устахъ, и, указывая картину св. Антонія, висвшую на стн, продолжалъ:— не стыдитесь, донъ Артуръ, здсь не подобаетъ говорить легко о могуществ женщинъ. Вдова богата, красива и впечатлительна. Вы не любите своего ремесла. У васъ есть, однако, способности и таланты, которыхъ вы еще практически не примнили. Вы рождены для любви. Вы обладаете четверыми S.— sano, solo, solicita y secreto. Послдуйте совту старика и воспользуйтесь вашими слабостями или суетностью для обезпеченія себ старости.

Артуръ странно улыбнулся вспоминая ужасъ, съ которымъ старикъ отнесся къ высказанной имъ аксіом.

— Но, патеръ Фелиппе! воскликнулъ онъ шуточно торжественнымъ тономъ:— если мое сердце исполнено страстью къ другой? Вы мн не посовтуете быть измнникомъ.

Патеръ не улыбнулся. Какое-то особенное выраженіе показалось на его широкомъ, загорломъ, выбритомъ лиц, и обычный дтски-простодушный взглядъ неожиданно потухъ.

— Говоря о моей кліентк и вашей прихожанк, не взяли ли мы, патеръ Фелиппе, слишкомъ серьёзнаго тона? произнесъ Артуръ, вставая съ нкоторымъ смущеніемъ:— во всякомъ случа, избавьте меня отъ неловкаго положенія краснть передъ женщиной, съ которой я завтра долженъ имть дловой разговоръ. Теперь же займемся документами, которые врно вамъ вручила наша красавица вмст со всми необходимыми свдніями. Потрудитесь изложить въ чемъ дло, я васъ слушаю внимательно, прибавилъ Артуръ, съ своимъ обычнымъ самообладаніемъ.

— Вы ошибаетесь, сынъ мой, отвчалъ патеръ:— она по этому предмету была еще молчаливе обыкновеннаго. Еслибъ я ей не посовтовалъ, то она, кажется, отказалась бы отъ всякой претензіи. Теперь же, она, повидимому, желаетъ войти въ сдлку съ воромъ или, какъ вы это говорите… съ фактическимъ владльцемъ. Но все это дло до меня нисколько не касается. Вс бумаги и свднія находятся у вашего друга, мистрисъ Сепульвиды. Вы завтра увидитесь съ нею и, врьте мн, что, если васъ ожидаетъ разочарованіе на счетъ свиданія съ вашей индійской кліенткой, то ея представительница донна Марія вполн васъ за это вознаградитъ. Забудьте все, что я вамъ сказалъ о ней, но нтъ, вы не забудете. О! Донъ Артуръ, я васъ знаю лучше, чмъ вы сами. Но пройдемтесь по саду. Я развелъ новую лозу съ тхъ поръ, какъ вы были здсь.

— Я не знаю ничего лучше старой, миссіонерской лозы, отвчалъ Артуръ, входя въ садъ.

— Конечно, а туземцы ея не знали и цнили только въ дикомъ вид за краску, заключающуюся въ кож винограда. Этой краской, добываемой какимъ-то химическимъ процессомъ, оставшимся досел тайной, они красили свое тло и придавали ему еще боле темный цвтъ. Вы не слушаете, донъ Артуро, а это должно быть для васъ интересно, такъ какъ ваша таинственная кліентка донна Долоресъ именно такого цвта.

Разговаривая подобнымъ образомъ, патеръ Фелипе провелъ Артура по всему саду, указывая на замчательные въ немъ предметы, отъ старой смоковницы, втви которой гнулись подъ громаднымъ количествомъ плодовъ, до трещины въ садовой оград отъ недавняго землетрясенія. Мало по малу, взаимное довріе обоихъ друзей возвратилось, и, когда патеръ Фелипе оставилъ на нсколько минутъ своего гостя, чтобы сдлать кое-какія распоряженія для его пріема, они находились въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ.

Артуръ случайно направилъ свои шаги къ дверямъ церкви и, остановившись передъ нею, задумался. Потомъ, повинуясь какому-то неожиданному влеченію, вошелъ въ церковь. Она, какъ и все въ Сан-Антоніо, сохранилась въ томъ самомъ вид, въ какомъ-была сто лтъ тому назадъ. Она ничмъ не отличалась отъ другихъ миссіонерныхъ церквей, которыя видалъ Артуръ: т же старинныя балки, окрашенныя блестящими, красными и коричневыми полосами, т же уродливыя, восковыя фигуры святыхъ съ стеклянными глазами, безпомощно смотрвшими изъ нишъ, та же Мадонна въ бломъ плать и атласныхъ туфляхъ, держащая на рукахъ младенца въ роскошныхъ, кружевныхъ пеленкахъ, та же Магдалина въ модномъ костюм испанскихъ дамъ прошлаго столтія, то же количество грубыхъ, плохихъ картинъ, то же изображеніе св. Антонія, представленнаго столь старымъ и уродливымъ, что искушеніе его женщиной казалось большимъ чудомъ, чмъ его сопротивленіе, тотъ же страшный судъ съ ужасными реальными подробностями.

Но одна картина невольно остановила на себ вниманіе Артура. Она изображала знаменитаго миссіонера патера Хуниперо Серра, проповдывавшаго дикимъ индійцамъ. Глаза’молодаго человка устремились не на самаго героя, но на граціозную дтскую, полуобнаженную фигуру юной индіанки, стоявшей на колняхъ передъ патеромъ. Въ ея взорахъ было столько трогательнаго раскаянія, составлявшаго странный контрастъ съ двственною невинностью всей ея фигуры, что сердце Артура тревожно забилось. Онъ поспшно повернулся къ другимъ картинамъ, но, куда ни смотрлъ, всюду его преслдовали глаза маленькой кающейся индіанки.

Какъ уже знаютъ читатели, Артуръ Пойнсетъ не былъ религіозенъ, и, несмотря на его быстрое воображеніе, а также поэтическую впечатлительность, сюжетъ картины и самый видъ церкви не могли тронуть его сердце или умъ. Но все же онъ полубезсознательно опустился на скамейку и закрылъ лице руками. Неожиданно онъ почувствовалъ, что кто-то прикоснулся къ его плечу. Онъ мгновенно поднялъ голову и съ неудовольствіемъ встртилъ нжный взглядъ патера Фелипе.

— Простите, дитя мое, сказалъ старикъ, очень мягко:— я прервалъ ваши мысли.

Артуръ боле рзкимъ тономъ, чмъ обыкновенно онъ говорилъ съ патеромъ, объяснилъ, что обдумывалъ трудный процессъ.

— Да, донъ-Артуро! и со слезами на глазахъ? сказалъ патеръ и прибавилъ про себя:— нтъ, это не такъ.

Потомъ, онъ взялъ молодого человка подъ руку и провелъ его въ приготовленную ему комнату.

XIX.
Донна Марія производитъ впечатлніе.

Ранча Блаженнаго Рыболова смотрла на море, какъ и слдовало ожидать по ея названію. Если основатель ранчи выказалъ свои религіозныя наклонности въ выбор мстоположенія для своего жилища, то прелестная его вдова обнаружила много практическаго вкуса въ украшеніяхъ дома. Низенькое четвероугольное кирпичное строеніе потеряло свои рзкія очертанія, благодаря чисто-женскимъ передлкамъ и прибавкамъ. Къ дому была пристроена широкая галлерея съ колоннами, обвитыми виноградною лозой, и внутренній корридоръ, вопреки всмъ испанскимъ обычаямъ, превращенъ въ наружный. Дворъ, существовавшій внутри дома, былъ уничтоженъ. Мрачная, тяжелая мексиканская архитектура была скрашена блестящими, французскими ситцами на мебели, кружевными занавсками и свтлыми обоями. Галлерея была заставлена новомодными китайскими креслами и кушетками изъ бамбука, а венеціанская, полосатая ткань защищала отъ солнечныхъ лучей фасадъ, выходившій на море. Однако донна Марія, изъ уваженія къ мстнымъ предубжденіямъ, въ силу которыхъ эти нововведенія считались несоотвтственными ея вдовьему положенію, придерживалась и нкоторыхъ преданій. Въ гостиной стояло фортепьяно, но въ углу виднлась арфа, на стол, рядомъ съ новымъ романомъ, лежалъ молитвенникъ, на камин французскіе часы съ бронзовыми пастушками указывали время, а надъ ними на стн чугунное распятіе краснорчиво говорило о вчности.

Въ это утро мистрисъ Сепульвида была дома и ждала гостя. Юна лежала въ манильскомъ гамак, висвшемъ между двумя колоннами въ галлере, ея лице было частью скрыто сткой, а въ противоположномъ конц торчалъ носокъ миніатюрной туфли. Это не значило, чтобы донна Марія хотла принять гостя въ подобной поз, напротивъ, она приказала слугамъ предупредить ее, какъ только на дорог покажется чужой Caballero. Къ сожалнію, я долженъ сказать, что она не послушала совта Артура и разсказала о происшествіи у Сосноваго Мыса нетолько своимъ пріятельницамъ, но и служанкамъ. Вообще, женщины, интересуясь мужчиной, сначала чрезвычайно охотно говорятъ о немъ и только, когда чувство становится серьёзнымъ, он перестаютъ упоминать его имя публично. На другое утро, посл своего приключенія, донна Марія была поглощена мыслями о спасшемъ ее геро и наивно болтала о немъ.

Насколько помнится, я еще не представилъ портрета донны Маріи и теперь — прекрасный для этого случай. Лежа въ гамак, она казалась меньше ростомъ, чмъ въ дйствительности, длинные ея волосы были гладко причесаны по старой привычк, пріобртеной ею, когда она была еще гувернанткой, пятнадцать лтъ тому назадъ. Свло-каріе глаза отличались слегка красноватыми вками, соотвтствовавшими ея вдовьему положенію. Маленькій сжатый ротикъ напоминалъ прелестно надутыя дтскія губки, прибавьте къ этому правильные блые зубы и здоровый цвтъ лица. Ей казалось на взглядъ тридцать лтъ, и во всхъ чертахъ ея замтна была та печать супружества, которую оставляетъ на подруг своей жизни почти каждый мужчина, какъ бы онъ добръ и внимателенъ ни былъ. Клеимо дона Хозе Сепульвиды, столь же опредленное, какъ тавро на его лошадяхъ, заключалось въ небольшой морщин, шедшей отъ ноздрей къ обимъ оконечностямъ рта, что придавало ему боле сжатое, недовольное выраженіе. Эта морщина свидтельствовала о страсти покойнаго къ бою быковъ и объ его слабости къ синьор X. въ Сан-Франциско, пользовавшейся нехорошей репутаціей.

Когда, спустя часъ, Пепе подалъ своей госпож на серебрянномъ поднос карточку Артура Пойнсета съ просьбою принять его по длу, донна Марія была немного разочарована. Еслибъ онъ явился неожиданно на галлере, устранивъ ея слугъ, то это боле походило бы на героя и лучше сообразовалось бы съ ея мечтаніями. Однако, тяжело вздохнувъ, она приказала Пепе провести джентльмэна въ гостиную, а сама, выскочивъ изъ гамака, скрылась въ уборную.

— Онъ не могъ бы поступить оффиціальне, еслибъ былъ въ живыхъ донъ Хозе, думала сна, подходя къ своему туалету.

Артуръ Пойнсетъ вошелъ въ пустую гостиную не въ самомъ лучшемъ настроеніи духа. По глазамъ всхъ слугъ, встрченныхъ имъ во двор, онъ увидалъ, что исторія происшествія у Сосноваго Мыса извстна всему дому. Привыкнувъ къ тому, что вс знакомыя женщины за нимъ ухаживали, онъ приписывалъ передачу дла своей кліентки въ руки мистрисъ Сепульвиды тайному замыслу патера Фелпппе или соглашенію между ними. раздраженіе, причиненное ему совтомъ патера и упрекомъ въ слабости, всегда сердившемъ его боле всего, еще не изгладилось, и онъ ршился ограничить настоящее свиданіе съ вдовою дловымъ разговоромъ. При этомъ, я боюсь, что онъ забылъ на минуту даже присущую ему любезность. Его дурное настроеніе нисколько не разсялось отъ пріема мистрисъ Сепульвиды: она вошла въ комнату спокойно, самоувренно, не обнаруживая ни малйшаго слда недавняго разочарованія, и, спросивъ съ полуиспанской учтивостью объ его здоровь, пригласила ссть. Сама она опустилась въ кресло по другую сторону стола и, вовсе не намекая на происшествіе у Сосноваго Мыса, молча смотрла на него съ равнодушнымъ вниманіемъ.

— Я полагаю, то есть, мн сказали, произнесъ Артуръ, прямо приступая къ длу и чувствуя какой-то антагонизмъ къ этой красивой женщин: — что вы, кром своего дла, еще имете порученіе ко мн отъ донны Долоресъ Сальватьеры. Съ котораго дла мы начнемъ? У меня свободныхъ два часа, и я совершенно къ вашимъ услугамъ, но мн кажется, что лучше заняться каждымъ дломъ отдльно.

— Такъ начнемте съ дла донны Долоресъ, мое не спшное, отвчала донна Марія:— даже если вамъ время дорого, а я въ этомъ уврена, то я могу передать свои бумаги одному изъ вашихъ писцевъ. Я ему разскажу, какъ умю, свое дло, а онъ уже изъ моей глупой болтовни выберетъ то, что нужно, и доложитъ вамъ, донъ Артуръ. Вы не поврите какой, я ребенокъ въ длахъ.

Артуръ улыбнулся и махнулъ рукой, въ вид протеста. Несмотря на его прежнюю ршимость, тонъ, нсколько ироническій, донны Маріи ему понравился. Но все же онъ молча открылъ свою памятную книжку и вынулъ карандашъ. Донна Марія, замтивъ это, продолжала боле серьёзнымъ тономъ.

— Какъ глупо! Я болтаю о себ, когда надо говорить о длахъ донны Долоресъ. Прежде всего, я должна вамъ объяснить, почему она мн поручила хлопотать за нее. Какъ вы уже, вроятно, слышали, она очень застнчива, религіозна и любитъ уединеніе — совершенная монахиня. Надо предположить, что причиной этой странной черты ея характера служитъ ея щекотливое положеніе въ здшнемъ кра: вы, конечно, знаете, что ея мать была индіанка. Только нсколько лтъ тому назадъ, старый губернаторъ, оставшись бездтнымъ вдовцемъ, вспомнилъ о своей дочери отъ индіанки Долоресъ и узналъ, что ея мать умерла, а она сама живетъ въ отдаленной миссіонерпой станціи. Онъ привезъ ее въ Сан-Антоніо, окрестилъ и призналъ своей законной дочерью и наслдницей. Ей тогда было лтъ четырнадцать или пятнадцать, и отъ природы она имла почти блую кожу, какъ многіе метисы, но въ дтств ее окрасили по обычаю ея расы, въ какую-то краску, которую нельзя ничмъ вывести. Она теперь свтло-мднаго цвта, въ род бронзовой пастушки на этихъ часахъ. Но все же я ее нахожу красавицей, быть можетъ, потому, что я ее люблю и пристрастна къ ней. Но вы, мужчины, такъ критически относитесь къ цвту лица и кожи женщинъ, что не удивительно, если бдное дитя избгаетъ общества. А, право, стыдно мужчинамъ на это обращать вниманіе. Однако… извините, мистеръ Пойнсетъ, я опять заболталась о постороннемъ предмет и удалилась отъ дла.

— Нтъ, нтъ, произнесъ поспшно Артуръ: — продолжайте разсказывать по своему.

— Неужели, донъ Артуръ? сказала мистрисъ Сепульвида съ улыбкой: — если такъ, то я повторяю, что стыдно мужчинамъ подвергать ее одиночеству, по этой причин и вы сами не можете лично проврить мой отзывъ объ ея красот.

Артуръ внутренно сердился на свое смущеніе, которое доказывалось выступившимъ на его лиц румянцемъ, и хотлъ представить оправданіе, но мистрисъ Сепульвида съ женскимъ тактомъ не допустила его до этого.

— Частью потому, что я не раздляла предубжденія здшнихъ старинныхъ семействъ противъ ея расы и цвта кожи, продолжала она:— а частью оттого, что мы об — иностранки, мы съ нею подружились. Сначала она отворачивалась отъ меня и,’ кажется, избгала боле всхъ другихъ, но современемъ я восторжествовала, и мы стали съ ней друзья. Я говорю друзья, мистеръ Пойнсетъ, но это не значитъ, чтобъ я пользовалась вполн ея довріемъ. Вы, мужчины, этого не поймете, но донна Долоресъ — странная молодая двушка и очень рдко со мною откровенна, хотя я, быть можетъ — ея единственный другъ.

— За исключеніемъ патера Фелиппе, ея духовника?

Мистрисъ Сепульвида пожала плечами и произнесла обычную скептическую фразу обитателей Сан-Антоніо.

— Quien sabe! Но я опять удалилась отъ предмета. Возвратимся къ длу.

Она встала и, вынувъ изъ конторки конвертъ съ бумагами, продолжала:

— Недавно обнаружилась въ Монтере, что Сальватьера владлъ участкомъ земли, пожалованнымъ ему Михельтареной, о которомъ ничего не было упомянуто въ оставшихся посл него бумагахъ. Это обстоятельство объясняютъ тмъ, что актъ о пожалованіи этой земли былъ отданъ, въ вид залога по прекратившейся нын аренд, дону Педро Руису, изъ Сан-Франциско. Актъ этотъ, повидимому, вполн правильный, законный и засвидтельствованный кмъ слдуетъ. Донъ Педро пишетъ, что нкоторые изъ свидтелей досел живы и помнятъ его составленіе.

— Такъ отъ чего же просто не просить ввода во владніе?

— Еслибъ дло было такъ просто, то не выписали бы изъ Сан-Франциско дона Артура. По словамъ дона Педро, на ту же землю выданъ другой актъ другому лицу.

— Къ сожалнію это — не единственный примръ въ нашей практик, сказалъ Артуръ съ улыбкой:— но репутація и честность Сальватьеры, конечно, дадутъ перевсъ его документу передъ одинаковымъ документомъ другого лица. Жаль, однако, что онъ умеръ и что актъ найденъ посл его смерти.

— Но владлецъ земли по другому акту также умеръ.

— Въ такомъ случа, права обихъ сторонъ равны. Какъ зовутъ другого владльца?

— Докторъ Деваржъ, сказала мистрисъ Сепульвида, посмотрвъ въ свои бумаги.

— Кто?

— Деваржъ, повторила мистрисъ Сепульвида, снова взглянувъ на бумаги:— странное имя, онъ врно былъ иностранецъ. Нтъ, мистеръ Пойнсетъ, я вамъ не дамъ этой записки. Я такъ торопилась, что написала совершенно неразборчиво, и вы ничего не поймете. Что это? Какія у васъ холодныя руки, мистеръ Пойнсетъ!

Артуръ, между тмъ, быстро вскочилъ и почти грубо схватилъ бумагу изъ рукъ красивой вдовы, но та кокетливо отшатнулась и отвела его руку.

— И какъ вы блдны! продолжала мистрисъ Сепульвида: — Боже мой! я боюсь, что вы простудились въ то утро, и никогда себ этого не прощу. Право, я выплачу вс свои глаза, прибавила донна Марія, бросая нжный взглядъ на молодого человка.

— Ничего, отвчалъ Артуръ съ принужденной улыбкой: — я сегодня всталъ рано и много здилъ верхомъ. Но я васъ перебилъ, пожалуйста, продолжайте. Остались посл доктора Деваржа наслдники, которые могли бы оспаривать права Сальватьеры?

Но мистрисъ Сепульвида не хотла продолжать разсказа. Она сказала, что устала и что, вроятно, Артуръ также усталъ, а потому предложила позавтракать и выпить стаканъ вина прежде, чмъ углубиться дале въ это страшное дло.

— Это — моя обязанность, отвчалъ Артуръ сухо, но потомъ поправился и объяснилъ съ улыбкой, что, чмъ скоре она кончитъ дла, тмъ лучше, такъ какъ онъ тогда будетъ въ состояніи воспользоваться ея гостепріимствомъ.

— Мы не можемъ найти никакихъ наслдниковъ доктора Деваржа, произнесла мистрисъ Сепульвида, сіяя удовольствіемъ при мысли о предстоявшемъ завтрак съ ея героемъ:— но землей фактически владетъ… какъ вы это называете….

— Скватеръ.

— Да, скватеръ, повторила вдова съ легкимъ смхомъ: — по имени… подождите, я сама не разберу… Да, Гэбріель Конрой.

Артуръ снова почти машинально протянулъ руку къ бумаг, но мистрисъ Сепульвида, вставъ съ кресла, подошла къ окну, чтобъ іучше разобрать свой нелпый почеркъ. Такъ какъ она держала бумагу передъ своими глазами, то и не замтила, какъ страшно поблднлъ Пойнсетъ.

— Гэбріель Конрой, повторила мистрисъ Сепульвида:— и… его… его…

— Его сестра, произнесъ Артуръ съ усиліемъ.

— Нтъ, отвчала донна Марія, надувъ губки:— жена, а не сестра. Неужели вы, законники, всегда игнорируете насъ, замужнихъ женщинъ!

Артуръ, впродолженіи нсколькихъ минутъ, молчалъ, но потомъ сказалъ спокойнымъ, совершенно естественнымъ тономъ:

— Позвольте мн перемнить мое мнніе и попросить у васъ стаканъ вина и бисквитъ.

Мистрисъ Сепульвида быстро направилась къ дверямъ.

— Могу я посмотрть вашу записку во время вашего отсутствія? спросилъ Артуръ.

— Вы не будете смяться надъ моимъ почеркомъ?

— Нтъ.

Донна Марія съ веселымъ смхомъ бросила ему конвертъ и выбжала изъ комнаты. Артуръ поспшно подошелъ къ окну съ запиской въ рукахъ. Но на ней было написано только два имени и боле ничего. По крайней мр, и это было для него утшеніемъ.

Неожиданность удара скоре, чмъ упреки совсти или страхъ, поразила его. Какъ вс люди съ живымъ воображеніемъ, онъ былъ суевренъ и, услыхавъ имя Деваржа, тотчасъ вспомнилъ анализъ его характера, сдланный патеромъ Фелиппе, его грустныя мечты въ часовн, случайность, приведшую его въ СанАнтоніо, и еще большую случайность, въ силу которой ему поручено было вести дло противъ наслдниковъ доктора Деваржа и Гэбріеля Конроя. Конечно, онъ не могъ принять на себя подобнаго дла и долженъ былъ уговорить другихъ отказаться отъ него. По всей вроятности, права Деваржа основывались на правильномъ акт, а Гэбріель фактически владлъ землею. Но если онъ былъ дйствительно наслдникомъ Деваржа, то отчего онъ смло не потребовалъ признанія своихъ правъ? А гд была Грэсъ?

Это имя возбуждало въ немъ сантиментальныя воспоминанія, но не укоры совсти. Онъ несомннно надялся, что будетъ въ состояніи оказать ей услугу, и не могъ скрыть отъ себя, что подобный поступокъ съ его стороны будетъ очень благороденъ, такъ какъ время уже давно изгладило романтичный оттнокъ ихъ перваго знакомства. Онъ ршился, поэтому, уговорить свою красивую кліентку пойти на сдлку и, отыскавъ Грэсъ и Гэбріеля, уладить все миролюбно. Нервное волненіе послднихъ минутъ онъ приписалъ своей изысканно честной натур, быть можетъ, слишкомъ щекотливой и благородной для адвоката. Кром того, онъ сознавалъ, что дйствительно, ему слдовало серьёзно обдумать совтъ патера Фелиппе и поставить себя вн заколдованнаго круга подобныхъ романтичныхъ вліяній.

Въ такомъ самодовольномъ настроеніи нашла его мистрисъ Сепульвида по возвращеніи въ гостиную. Онъ тотчасъ объяснилъ, что вполн ясно понялъ дло донны Долоресъ, вроятно, благодаря, главнымъ образомъ, ея основательнымъ замткамъ. Онъ теперь былъ готовъ выслушать ея собственное дло и только просилъ, чтобъ она его разсказала такъ же ясно, какъ дло своего друга. Артуръ былъ до того веселъ и любезенъ за завтракомъ, что прелестная вдова была совершенно имъ очарована и внутренно простила ему недавнее разочарованіе. Когда же, посл завтрака, онъ предложилъ ей прогулку верхомъ по берегу для доказательства, что Сосновый Мысъ можно обогнуть, не выходя въ море, она тотчасъ согласилась, не обращая вниманія на толки обитателей Сан-Антоніо. Впрочемъ, не могло быть ничего дурного въ прогулк съ адвокатомъ покойнаго ея мужа, который пріхалъ къ ней, какъ всмъ извстно, по длу и не имлъ ни минуты свободнаго времени. Къ тому же, Пепе могъ слдовать за ними и сопровождать ее домой.

Конечно, ни Артуру, ни донн Маріи не входило въ голову, что они могли оставить Пепе далеко позади себя, что имъ представятся безконечные предметы для разговора и кром длъ, что, въ виду прекрасной погоды и окружающихъ пейзажей, они будутъ останавливаться на каждомъ шагу, что ревъ морскихъ волнъ будетъ такъ силенъ, что имъ придется для продолженія разговора хать очень близко и Артуръ будетъ постоянно ощущать на своей щек дыханіе донны Маріи, наконецъ, что сдло молодой вдовы свернется и ей надо будетъ соскочить на землю для приведенія его въ порядокъ, посл чего, Артуръ возьметъ ее на руки и посадитъ снова на сдло. Посл всхъ этихъ непредвиднныхъ обстоятельствъ, они благополучно обогнули Сосновый Мысъ, и Артуръ на прощаніи далъ своей кліентк нсколько дльныхъ совтовъ, причемъ одной рукой крпко сжималъ ея маленькую ручку, а другой освобождалъ длинную прядь ея волосъ, запутавшуюся отъ втра вокругъ его шеи. Въ эту минуту, по дорог прохала старомодная карета, запряженная четверкой муловъ въ серебрянной сбру. Донна Марія быстро отшатнулась отъ Артура и выдернула свою руку, сильно покраснвъ. Но черезъ мгновеніе, она, съ громкимъ смхомъ, послала рукой поцлуй удалявшейся карет. Артуръ также засмялся, но принужденно и самъ не зная почему.

— Напрасно вы такъ увлеклись, что не видали, кто прохалъ, сказала мистрисъ Сепульвида.

Артуръ отвчалъ, что даже не замтилъ экипажа прежде, чмъ онъ прохалъ.

— Вы много потеряли. Въ карет сидла ваша юная, прелестная кліентка.

— Я ея и не видалъ, произнесъ со смхомъ Артуръ.

— Но она васъ видла. Она не спускала съ васъ глазъ. Adio!

XX.
Д&#1123,ва Скорби.

— Вы не подете сегодня, сказалъ патеръ Фелиппе, входя въ трапезу миссіонерной станціи на другое утро къ завтраку.

— Черезъ часъ я буду уже въ дорог, патеръ, отвчалъ весело Артуръ.

— Да, но не въ Сан-Франциско, произнесъ онъ:— ваше желаніе исполнилось. Вы увидите таинственную красавицу. Понимаете? Донна Долоресъ прислала за вами.

Артуръ взглянулъ на патера съ изумленіемъ. Быть можетъ, лицо его не выражало столько удовольствія, сколько ожидалъ патеръ, и, понюхавъ табаку, онъ философски замтилъ:

— Ah, Іо que es ei mundo! Его желаніе исполнено, а онъ недоволенъ, Пресвятая Два!

— Я этимъ вамъ обязанъ?

— Боже избави! отвчалъ поспшно патеръ:— поврьте мн, сынъ мой, что я тутъ не причемъ. Донна Долоресъ была здсь вчера, передъ вечерней, и ничего объ этомъ не говорила. Быть можетъ, ваше свиданіе устроилъ вашъ другъ, мистрисъ Сепульвида.

— Едва ли: она мн сообщила вс свднія по длу, и личное свиданіе съ донной Долоресъ совершенно излишне. Но bueno, я поду.

Однако, это извстіе его разстроило. Онъ лъ мало и упорно молчалъ. Вс опасенія, которыя онъ разсялъ наканун съ такою самодовольной логикой, проснулись въ немъ съ покой силой. Не было ли еще какихъ фактовъ, которые скрыла мистрисъ Сепульвида? Зачмъ странная отшельница, постоянно избгавшая необходимыхъ съ нимъ объясненій, теперь желала, повидимому, ненужнаго свиданія? Какая причина могла ее къ этому побудить? Неужели она вступила уже въ переговоры съ Габріелемъ и Грэсъ и узнала ихъ исторію? Извстны ли были ей его отношенія къ этимъ людямъ?

Наканун, услыхавъ впервые въ устахъ мистриссъ Сепульвиды имя Гэбріеля Конроя, онъ спокойно и мужественно взглянулъ на возможность случайнаго обнаруженія его отношеній къ Грэсъ Конрой, теперь онъ совершенно думалъ иное. Но разв случилось что-нибудь съ тхъ поръ, разв въ его ум родился новый планъ, осуществленію котораго помшало бы открытіе этой тайны? Пустяки. И однако, онъ не могъ не сопоставить съ нкоторымъ безпокойствомъ встрчу донны Долоресъ у Сосноваго Мыса съ неожиданнымъ его приглашеніемъ. Глупая поза, въ которой его случайно увидала донна Долоресъ, и, быть можетъ, нескромные намеки добронамреннаго, но престарлаго патера Фелипе могли возбудить негодованіе въ его прекрасной кліентк, если она знала исторію Грэсъ. Вообще, Артуръ былъ взволнованъ, и, какъ всегда, въ его сложной натур боролись противоположныя чувства: въ одно и то же время, онъ боялся и желалъ свиданія съ донной Долоресъ. Какъ бы то не было, но за часъ до назначеннаго срока, онъ вскочилъ на коня и поскакалъ сломя голову въ ранчу Св. Троицы.

Это уединенное жилище находилось въ трехъ миляхъ отъ берега у подошвы горнаго кряжа, но до него тянулась плоская, безводная долина, перескаемая только кое-гд разслинами. Трудно представить себ боле унылую, пустынную мстность, чмъ это громадное, солнцемъ залитое, но холодное, бездушное пространство. Оно казалось безконечнымъ, безжизненнымъ моремъ, на которомъ наступилъ убійственный штиль посл сильнаго, сверо-западнаго урагана. Насколько видлъ глазъ, ничто не нарушало унылаго однообразія, даже стада, какъ бы ползавшія по поверхности пустыни, не оживляли, а еще рельефне выставляли ея суровыя очертанія. Ни втеръ, ни солнце, ни небо не производили никакого измненія въ безжизненной, гладкой ея поверхности. Она казалась олицетвореніемъ безнадежнаго, безпомощнаго, но вчнаго терпнья.

Онъ халъ около часа, машинально убавивъ шагъ, какъ вдругъ вдали, на разстояніи мили, показалась черная линія каменной стны, оканчивавшейся какими-то неправильными извилинами на синев неба. Сначала ему показалось, что это была разслина въ горномъ кряж при соединеніи его съ пустынной равниной, но вскор надъ стною показались красныя черепичныя крыши, а перехавъ чрезъ ложбину пересохшаго потока и выбравшись на противоположный берегъ, онъ прохалъ мимо незамтнаго дотол низенькаго скотнаго двора. Нсколько воронъ въ своемъ полу-испанскомъ, полу-клерикальномъ черномъ наряд поднялись съ земли и привтствовали унылымъ карканьемъ путешественника. Это были первые звуки, которые, впродолженіи цлаго часа, нарушили однообразное бряцаніе его шпоръ и глухой лошадиный топотъ. Тогда, по мстному обычаю, онъ привсталъ въ стременахъ, пришпорилъ лошадь и понесся маршъ маршемъ на десять или двнадцать вачеровъ, разъзжавшихъ, повидимому, безо всякаго дла, хотя, очевидно, его дожидавшихся передъ воротами ранчи. При его приближеніи, они выстроились по обимъ сторонамъ воротъ, почтительно сняли свои лакированныя, черныя шляпы и, пришпоривъ лошадей, разсыпались во вс стороны. Когда Артуръ соскочилъ съ коня на устланномъ кирпичемъ двор, уже никого изъ нихъ не было видно.

Одинъ индійскій слуга молча взялъ подъ уздцы лошадь, а другой повелъ Артура черезъ длинный корридоръ, увшанный пестрыми попонами и чепраками, въ пустую переднюю съ обнаженными стнами. Тутъ на низенькой, деревянной скамейк сидлъ сдой старикъ, лице котораго походило на морщинистый, табачный листъ. Онъ представлялъ олицетвореніе терпливаго ожиданія, и Артуру казалось, что онъ сидлъ тутъ и ждалъ его съ самаго основанія миссіонерной станціи. При вход молодого человка въ переднюю, старикъ всталъ и, почтительно поклонившись по испански, проводилъ его въ слдующую, боле и роскошне меблированную комнату. Снова поклонившись, онъ удалился, оставивъ Артура одного. Хотя молодой человкъ привыкъ ко всмъ подобнымъ формальностямъ, но он показались ему теперь слишкомъ преувеличенными, и онъ съ нетерпніемъ обернулся, услыхавъ, что отворилась дверь въ противоположномъ конц комнаты. Въ ту же минуту, онъ почувствовалъ, что въ отворенную дверь неслось какое-то странное благоуханіе индій’скихъ травъ, на порог показалась дряхлая старуха, съ смуглымъ лицемъ и съ темными глазами.

— Вы — донъ Артуро Пойнсетъ? спросила она, почтительно присядая.

Артуръ молча поклонился.

— Донна Долоресъ не совсмъ здорова и проситъ извиненія, что приметъ васъ въ своей комнат.

Артуръ снова поклонился.

— Bueno. Пожалуйте.

Старуха указала на отворенную дверь, и Артуръ прошелъ вслдъ за нею въ сосднюю комнату, гд царствовалъ полумракъ, такъ что онъ сначала не могъ разобрать окружающихъ его предметовъ. Мало по малу, съ помощью слабаго свта, проникавшаго чрезъ два узкихъ окна, походившихъ скоре на разслины въ толстой стн, онъ разглядлъ, что въ комнат находились кровать, католическій налой и кушетка. Наконецъ, онъ ясно увидалъ, что на кушетк полулежала женщина, лицо которой было частью скрыто большимъ веромъ, а ея длинное, блое платье изящными складками ниспадало до полу.

— Вы говорите по испански, донъ Артуро? произнесъ прелестный, мелодичный голосъ на чистомъ, кастильскомъ нарчіи.

Артуръ быстро обернулся, и вс его нервы дрогнули отъ какого-го невдомаго удовольствія.

— Немного.

Онъ обыкновенно гордился своимъ знаніемъ испанскаго языка, но теперь избитая приличная фраза была впервые искренна.

— Присядьте, донъ Артуро.

Онъ слъ на указанный старухой стулъ въ нсколькихъ шагахъ отъ кушетки. Въ ту же самую минуту, женщина, лежавшая на кушетк, быстрымъ, легкимъ движеніемъ руки зак/Тыла большой черный веръ, скрывавшій ея черты, и взглянула прямо въ лицо Артура.

Сердце молодого человка тревожно забилось, а потомъ, на нсколько мгновеній, какъ бы замерло. Смотрвшіе на него глаза были большіе, блестящіе, рдкой красоты, черты лица донны Долоресъ были мелкія, европейскія, художественныя, овалъ лица поражалъ своимъ совершенствомъ, но цвтъ кожи былъ блестящій, мдный. Въ ум Артура тотчасъ произошла борьба между различными сравненіями ея цвта кожи съ золотистымъ хересомъ, слегка окрашеннымъ янтаремъ, осеннимъ листомъ и внутренностью коры madrono. Въ одномъ онъ только былъ убжденъ — что никогда не видывалъ такой красавицы.

Можетъ быть, донна Долоресъ отгадала впечатлніе, произведенное ею на Артура, потому что, открывъ веръ она спокойно заслонила имъ свое лицо. Быстрымъ взглядомъ Артуръ окинулъ всю ея граціозную фигуру до маленькой ножки въ блой, атласной туфл. Eg платье было самое простое и, еслибъ не блый цвтъ, то его можно было бы принять за монашескую рясу.

— Вы, вроятно, удивляетесь, допъ Артуро, сказала она посл непродолжительнаго молчанія:— что я прежде вошла съ вами въ переговоры черезъ уполномоченное лице, а потомъ уже послала за вами. Дло въ томъ, что я перемнила свое мнніе и ршилась не принимать никакихъ мръ для укрпленія своихъ правъ на спорную землю.

Артуръ мгновенно оправился. Немногія слова донны Долоресъ воскресили въ его голов прошедшее, которое онъ уже почти совершенно забылъ, и даже необыкновенная мелодія ея голоса не могла заглушить его нервнаго безпокойства. Онъ предчувствовалъ что-то недоброе и, собравшись съ силами, сказалъ спокойно, очевидно готовый на борьбу:

— Открыли вы новые факты или документы, которые длаютъ сомнительнымъ исходъ процесса?

— Нтъ.

— Или, можетъ быть, мистрисъ Сепульвида не передала мн всхъ необходимыхъ свдній? Вотъ, въ краткихъ чертахъ, все, что она мн сообщила.

И онъ съ искуствомъ и опытностью адвоката передалъ въ нсколькихъ словахъ сущность разсказа мистрисъ Сепульвиды. Вмст съ тмъ, онъ скрылъ, что видитъ, какъ его прекрасная кліентка подвергала его лицо самому подробному изслдованію, со вниманіемъ, превосходившемъ обыкновенное женское любопытство.

—Bueno, сказала она, когда онъ кончилъ:— я ей боле ничего не передавала.

— А есть еще что нибудь?

— Можетъ быть.

Артуръ скрестилъ руки на груди и смотрлъ пристально на донну Долоресъ, которая перебирала свой веръ словно четки.

— Я узнала нсколько фактовъ объ этомъ дл, сказала она:— которые могутъ не интересовать васъ, какъ адвоката, донъ Артуро, но меня, какъ женщину, они вильно поразили. Я вамъ ихъ разскажу, и вы, быть можетъ, найдете, что они нисколько не измняютъ юридическихъ правъ моего… отца на спорную землю. Вы, пожалуй, будете смяться надъ моею ршимостью. Но я причинила вамъ столько хлопотъ, что считаю обязанностью объяснить вамъ по какой причин вашъ пріздъ сюда останется безплоднымъ, и почему вы, великій адвокатъ, потеряли даромъ драгоцнное время въ бесд съ моикь бднымъ другомъ, донной Маріей.

Артуръ былъ слишкомъ занятъ своими мыслями, чтобъ обратить вниманіе на чисто-женскій смыслъ, который донна Долоресъ придала послднимъ своимъ словамъ. Въ другое время, онъ непремнно это замтилъ бы, но теперь молча смотрлъ въ окно и терпливо поглаживалъ усы.

— Меня руководитъ въ этомъ случа, донъ Артуро, не пустой капризъ, продолжала его странная кліентка:— я — женщина и сирота. Вы знаете мою исторію. Единственный другъ, который у меня былъ на свт, оставилъ меня полной владтельницей этихъ громадныхъ помстій. Выслушайте меня, донъ Артуро, и вы поймете или, по крайней мр, извините мое глупое сочувствіе къ людямъ, оспоривающимъ мои права въ этомъ дл. То, что случилось съ ними, то-есть съ ней, могло случиться и со мною, еслибъ Пресвятая Два не хранила меня.

— Кто это она? спросилъ спокойно Артуръ.

— Извините, я совершенно забыла, что вы еще ничего не знаете. Вамъ, конечно, извстно, что спорная земля занята человкомъ, по имени Гэбріель Конрой, и его женою. Вамъ также извстно, что они не имютъ никакихъ законныхъ правъ на эту землю, исключая права фактическаго владнія. Это послднее обстоятельство несправедливо, донъ Артуро.

Пойнсетъ обернулся и взглянулъ на нее съ неподдльнымъ удивленіемъ:

— Это — новое обстоятельство, и оно можетъ быть юридически очень важно.

— Можетъ быть, отвчала равнодушно донна Долоресъ: — но дло не въ этомъ. Докторъ Деваржъ, получившій также законный документъ на владніе этой землею, подарилъ его сестр этого Гэбріеля Конроя. Вы понимаете?

И донна Долоресъ пристально посмотрла на Артура.

— Совершенно, отвчалъ онъ, продолжая смотрть въ окно:— это обстоятельство объясняетъ занятіе земли Гэбріелемъ. Но жива ли она? А если нтъ, то онъ ли ея законный наслдникъ? Вотъ въ чемъ вопросъ, и, извините меня, вопросъ чисто-юридическій, а не сантиментальный. Исчезнувшая женщина… его сестра… единственная, законная владтельница земли, была ли замужемъ… имла ли ребенка? Вотъ настоящій наслдникъ, если таковой былъ.

Молчаніе посл этихъ словъ продолжалось такъ долго, что

Артуръ взглянулъ на донну Долоресъ. Повидимому, она подозвала знакомъ старую служанку, которая стояла теперь между нею и Артуромъ. Но черезъ минуту, почтенная дуэнья вышла изъ комнаты и снова оставила ихъ глазъ на глазъ.

— Вы правы, донъ Артуро, сказала донна Долоресъ, закрываясь веромъ:— я вижу, что вашъ совтъ мн необходимъ, и то, что я считала глупостью, можетъ быть, получитъ важность и въ дловомъ отношеніи. Вы хорошо сдлали, что напомнили мн объ этомъ. Мы, женщины, глупы, а вы, мужчины, осторожны и прозорливы. Хорошо, что я за вами послала.

Артуръ молча поклонился и принялъ ту позу терпливаго слушателя, которая бситъ и, вмст съ тмъ, наполняетъ уваженіемъ всхъ кліентовъ, обращающихся къ адвокатамъ.

— Сестра, законная владтельница… исчезла. Никто не знаетъ, гд она. Вс слды ея пропали. Но вотъ является на сцену самозванка, женщина, выдающая себя за сестру Гэбріеля Конроя, Грэсъ.

— Позвольте, сказалъ Артуръ спокойно: — почему вы знаете что она самозванка?

— Почему… я… знаю… что… она… самозванка?

— Да, какія у васъ есть на это доказательства?

— Такъ говорятъ.

— А! произнесъ Артуръ и снова принялъ прежнюю позу адвоката, терпливо слушающаго своего кліента.

— Вы требуете доказательствъ, продолжала поспшно донна Долоресъ:— а разв недостаточно факта, что она вышла замужъ за этого Гэбріеля, сестрой котораго она себя называетъ?

— Конечно, это — сильное, нравственное доказательство и можетъ служить юридической, косвенной уликой, отвчалъ хладнокровно Артуръ:— но это обстоятельство не можетъ помшать ей, съ точки зрнія закона, доказать, если это только возможно, что она — его сестра. Но извините, я васъ перебилъ, продолжайте.

— Это — все, что я имла вамъ сказать, произнесла донна Долоресъ, приподнимаясь на кушетк и нетерпливо махая рукою.

— Въ такомъ случа, насколько я понимаю, дло заключается въ слдующемъ: вы имете законный актъ на владніе землею, которой фактически пользуется скватеръ, имющій право на эту землю чрезъ свою жену или сестру — юридически, это все равно — въ силу дара отъ доктора Деваржа, имвшаго такой же законный, какъ вы, актъ на владніе означенной землей.

— Да, произнесла донна Долоресъ нершительнымъ голосомъ.

— Такимъ образомъ, все дло состоитъ въ спор между нами и докторомъ Деваржемъ. Это — просто вопросъ о дйствительности и законности первоначальныхъ актовъ на владніе землей. Все, что вы мн только-что разсказали, нисколько не измняетъ сущности дла. Но позвольте, откуда вы имете эти свднія?

— Изъ письма.

— Отъ кого?

— Письмо безъ подписи, но анонимный авторъ обязывается доказать вс приводимые имъ факты.

— Позвольте мн еще у васъ спросить, если это — не дерзость съ моей стороны, сказалъ Артуръ, вставая съ кресла и самодовольно улыбаясь:— на основаніи этого именно письма вы хотите отказаться отъ своихъ правъ на богатое помстье?

— Я уже вамъ сказала, донъ Артуро, что это — вопросъ не юридическій, отвчала донна Долоресъ, быстре прежняго махая веромъ.

— Хорошо, взглянемъ на дло съ нравственной или сантиментальной точки зрнія, такъ какъ вы удостоили меня чести спросить моего совта. Прежде всего, вы питаете нжное сочувствіе къ сирот, которая, повидимому, боле не въ живыхъ.

— А ея братъ?

— Онъ сошелся съ самозванкой и женился на ней, чтобъ закрпить за собою право на землю. Къ тому же, что намъ доказываетъ тождественность этого брата? Онъ, можетъ быть — также самозванецъ.

— Правда, промолвила донна Долоресъ задумчиво.

— Конечно, ему придется вступить въ борьбу съ наслдниками доктора Деваржа, кто бы они ни были, но это до насъ не касается.

— Правда.

— Итакъ, я не вижу никакой причины, даже съ вашей точки зрнія, отказываться отъ вашихъ правъ. Сирота, возбудившая ваше сочувствіе, не играетъ въ дл активной роли. Вашъ противникъ — только ея братъ, который, повидимому, продалъ изъ личныхъ интересовъ свою родную сестру. Къ тому же, ваше снисхожденіе къ нему, какъ бы оно похвально ни было, не можетъ принести ему ни малйшей пользы безъ судебнаго ршенія противъ доктора Деваржа. Мой совтъ — начните процессъ, Если право не всегда одерживаетъ побду, то я по опыту знаю, что оно всегда обнаруживаетъ въ борьб вс свои силы и ставитъ на карту все, что можетъ убдить въ его справедливости. Иначе, вы согласитесь, нельзя и отличить право отъ безправія.

— Вы говорите очень разумно, донъ Артуро, но вы — законники, часто только адвокаты своихъ кліентовъ, и боле ничего. Извините, я нисколько не желаю васъ оскорбить. Но, еслибъ на моемъ мст была Грэсъ… его сестра… то что бы вы ей посовтовали?

— То же самое. Я сказалъ бы ей: боритесь и сдлалъ бы все, что только возможно, для опроверженія вашихъ правъ. Поймите меня: вся борьба заключается въ этомъ вопрос, а кто жена, кто сестра — совершенно побочное обстоятельство. Но почему до-сихъ поръ Гэбріель не выправилъ новаго патента на свою землю? Объясняетъ ли ваше анонимное письмо этотъ фактъ, говорящій въ нашу пользу?

— Вы забываете, что нашъ документъ найденъ только недавно.

— Правда! Слдовательно, оба акта имли почти равную силу въ initio, и отсутствіе законнаго наслдника противной стороны дастъ намъ большое преимущество.

— Отчего?

— Оттого, что въ сердцахъ присяжныхъ всегда кроется тайное сочувствіе къ хорошенькой сирот, особливо, если она бдная.

— А почему вы знаете, что она хорошенькая? спросила поспшно донна Долоресъ.

— Я предполагаю, это — неотъемлемое преимущество всякой сироты, отвчалъ онъ съ учтивымъ, но холоднымъ поклономъ.

— Вы — мудрецъ, донъ Артуро, дай Богъ, вамъ жить тысячу лтъ.

Теперь нельзя было не замтить ироніи въ словахъ и тон донны Долоресъ. Вс инстинкты, побуждавшіе всегда Артура къ борьб, проснулись въ немъ. Таинственная сила ея красоты, которой онъ не могъ не признать, ея гордый тонъ превосходства надъ нимъ — происходилъ ли онъ отъ сознанія своей силы, или отъ знакомства съ его прежней исторіей — все затрогивало его самолюбіе. Онъ вспомнилъ, что донна Долоресъ пользовалась репутаціей набожной и строго нравственной женщины. Еслибъ его открыто упрекнули въ томъ, что онъ бросилъ Грэсъ и составилъ планъ, хотя еще очень смутный, о брак съ мистрисъ Сепульвидой, то онъ холодно призналъ бы справедливость того и другого и не сталъ бы себя оправдывать никакими аргументами. Онъ зналъ, что этимъ путемъ потерялъ бы уваженіе донны Долоресъ, вс достоинства которой онъ вполн оцнилъ въ послднія минуты, но, по странной сложности своей натуры, онъ самъ былъ бы въ глубин своей совсти доволенъ этимъ поступкомъ и похвалилъ бы себя за ‘врность своимъ принципамъ’. Въ нкоторомъ отношеніи, онъ, дйствительно, былъ бы правъ.

— Какъ же вы ршаете? спросилъ онъ, почтительно вставая передъ своей прелестной кліенткой:— слдуетъ мн начать дло противъ этихъ людей съ цлью лишить ихъ собственности, или вы оставите ихъ пока спокойно владть землею?

— А вы какъ полагаете? спросила донна Долоресъ, не спуская съ него глазъ.

— Я уже высказалъ свое мнніе, отвчалъ Артуръ съ терпливой улыбкой:— съ нравственной и юридической точекъ зрнія, я вамъ совтую начать процессъ.

Допна Долоресъ отвернулась съ явнымъ неудовольствіемъ.

— Bueno, сказала она посл минутнаго молчанія:— увидимъ, нечего торопиться. Сядьте, донъ Артуръ. Что это? Неужели вы откажетесь отъ нашего гостепріимства и не останетесь до завтра?

— Очень сожалю, но мн необходимо возвратиться сегодня въ миссіонерную станцію, отвчалъ серьёзно Артуръ:— я уже и то промедлилъ слишкомъ долго, меня ждутъ завтра въ Сан-Франциско.

— Пусть ждутъ. Вы напишите, что васъ задержали здсь важныя дла, а Дьего тотчасъ поскачетъ на моей лошади на берегъ, такъ что застанетъ вечерній пароходъ и завтра будетъ въ Сан-Франциско.

Прежде, чмъ Артуръ усплъ ее остановить, она позвонила въ бронзовый колокольчикъ, стоявшій подл нея на стол.

— Однако, донна Долоресъ, началъ было Артуръ, но она его перебила:

— Понимаю. Дьего, продолжала она, обращаясь къ вошедшему слуг:— осдлайте немедленно Джовиту, приготовьтесь въ дорогу и вернитесь сюда. Извините, прибавила она, смотря пристально на Артура:— вы хотли сказать, что время вамъ дорого, что, по милости вашего отсутствія, пропадетъ большая сумма. Хорошо. Напишите вашимъ компаньонамъ, что я заплачу за все, что никто на свт не можетъ заплатить такихъ денегъ, какъ я, за ваши услуги. Напишите, однимъ словомъ, что вы должны здсь остаться.

Эти слова, конечно, разсердили и оскорбили Артура, но вмст съ тмъ, онъ взглянулъ на свою странную кліентку съ какимъ-то почтительнымъ восторгомъ. Повелительный тонъ, деспотическая власть надъ сотней слугъ и полуварварское презрніе къ богатству удивительно шли къ ея очаровательной фигур. Отъ нетерпливаго желанія поставить на своемъ она вся вспыхнула, кровь заиграла подъ ея темной кожей, ея маленькая ножка лихорадочно стучала объ полъ, а глаза пламенно горли въ полумрак. Вдругъ она перемнила тонъ и промолвила нершительно:

— Извините, я сказала глупость. Простите меня, донъ Артуро: Я — избалованная женщина, впродолженіи пяти лтъ, мн ни въ чемъ никто не перечилъ, и я легко забываю, что есть свтъ вн моего маленькаго царства. Узжайте, если это необходимо, узжайте сейчасъ.

Она откинулась на спинку кушетки, полузакрыла лицо веромъ и томно опустила свои длинныя рсницы.

Артуръ съ минуту колебался, но только съ минуту.

— Позвольте мн поблагодарить васъ, сказалъ онъ:— за возможность исполнить свой долгъ и не лишиться большаго удовольствія. Если вашъ слуга — человкъ надежный и быстро исполнитъ это порученіе, то я остаюсь.

Она взглянула ему прямо въ глаза и неожиданно улыбнулась. Эта улыбка была, очевидно, рдкостью для ея гордаго, маленькаго ротика и черныхъ задумчивыхъ глазъ, она обнаруживала удивительный рядъ блыхъ блестящихъ зубковъ и даже посл ея исчезновенія оставляла радостный слдъ въ очаровательныхъ ямочкахъ на темныхъ щекахъ и въ влажной мгл, застилавшей ея глаза. При вид этой улыбки, Артуръ почувствовалъ, что вся кровь прилила къ его лицу.

— Въ сосдней комнат вы найдете вс письменныя принадлежности, сказала донна Долоресъ:— Дьего придетъ къ вамъ туда за приказаніями. До свиданія, мы вскор съ вами опять увидимся. Благодарю васъ.

И она протянула ему маленькую бронзоваго цвта ручку. Артуръ на секунду впился въ нее глазами, поклонился и вышелъ изъ комнаты въ сильномъ волненіи.

Не успла дверь затвориться за нимъ, какъ донна Долоресъ, откинувшись на спинку кушетки, промолвила въ полголоса:

— Мануела!

Старуха вбжала въ комнату и съ безпокойствомъ поспшила къ кушетк. Но было уже поздно: ея госпожа лежала безъ чувствъ.

XXI.
Страница прошедшаго.

Въ письм къ своимъ компаньонамъ. Артуръ объяснилъ вкратц причину, по которой онъ не могъ вернуться въ Сан-Франциско, и окончилъ его словами:

‘Поищите въ архивахъ, нтъ ли какого-нибудь документа, по которому докторъ Деваржъ отчудилъ свои права на означенную землю’.

Не усплъ онъ написать послдняго слова, какъ въ комнату вошелъ Дьего. Отправивъ его, Артуръ сталъ съ нетерпніемъ ожидать появленія донны Долоресъ. Но къ величайшему его сожалнію, вмсто нея, въ дверяхъ показался торжественный майордомъ, очень живо напоминавшій командора въ Дон-Жуан, и молча провелъ молодого человка въ приготовленную для него комнату. Согласно правиламъ испанско-калифорнской архитектуры, избгающей, главнымъ образомъ, солнечныхъ лучей, она была длинная, низенькая и полутемная, два окна съ ршетками по об стороны двери выходили въ корридоръ и во внутренній дворъ, въ противоположной стн было только маленькое овальное отверстіе съ глубокой амбразурой, чрезъ которое виднлась обширная солнцемъ залитая равнина. Жесткій, однообразный, палящій свтъ почти не проникалъ въ эту уединенную, мрачную, монашескую келью, гд не слышно было даже завыванія втра, постоянно гудвшаго извн.

Но роскошное, испанское убранство этой комнаты представляло странный контрастъ съ ея аскетическимъ характеромъ. Въ ниш, украшенной занавсками, стояла громадная кровать краснаго дерева съ блестящимъ, желтымъ атласнымъ одяломъ, вышитымъ краснымъ шелкомъ. Простыни и прокрывала подушекъ были обшиты широкими, дорогими кружевами. Передъ кроватью и большимъ покойнымъ кресломъ лежали на темномъ, деревянномъ полу толстые, пестрые ковры, а передъ большой печью виднлась громадная медвжья шкура. На стн висло распятіе изъ слоновой кости и золота, а подъ нимъ нсколько современныхъ картинъ и изображеній католическихъ святыхъ. Артуру показалось очень страннымъ, что вс современныя картины изображали зимніе снжные пейзажи: пріютъ св. Бернарда, горный проходъ въ австрійскомъ Тирол, русскую степь, норвежскую равнину и т. д. Смотря на нихъ, Артуру сдлалось какъ бы холодно, а маленькая акварельная картинка, на которой представленъ былъ одинокій, альпійскій цвтокъ его сильно поразилъ, словно онъ его когда-то видлъ.

Передъ обдомъ, донна Долоресъ прислала сказать, что она, по болзни, не выйдетъ въ столовую, а ея представителемъ явился двоюродный братъ донъ Хозе Сальватьера. Обдъ прошелъ въ торжественномъ молчаніи, и Артуръ, разочаровавшись въ своемъ ожиданіи увидть снова донну Долоресъ, смотрлъ съ ожесточеніемъ на своего собутыльника, который только изрдка произносилъ нсколько словъ, критически относясь къ давно прошедшимъ событіямъ. Посл десерта, Артуръ выкурилъ сигару въ галлере и, не слыша ничего о донн Долоресъ, сталъ внутренно упрекать себя за принятіе ея приглашенія. Онъ уже обдумывалъ, какъ удалиться немедленно изъ дома и даже постить мистрисъ Сепульвиду, какъ къ нему подошла Мануела и объявила, что ея госпожа проситъ дона Артура пожаловать къ ней.

Онъ почувствовалъ, что щеки его покрылись румянцемъ и что, въ настоящую минуту, его совтъ по юридическимъ вопросамъ не можетъ отличаться хладнокровіемъ и благоразуміемъ, но все же, молча кивнувъ головой, послдовалъ за старой индіанкой. Они вошли въ ту самую комнату, гд онъ впервые увидалъ донну Долоресъ. Она лежала на той же кушетк и въ той же поз, словно она цлый день не перемнила своего положенія. Почтительно подходя къ ней, онъ вполн сознавалъ таинственную, чарующую силу ея черныхъ глазъ, которые какъ бы насильно приковывали его къ себ.

— Вы будете презирать меня донъ Артуро, сказала она: — за мою слабость и лнь. Ваши соотечественницы — такія сильныя, дятельныя женщины, но я была больна и еще не оправилась. Впрочемъ, я къ этому привыкла. Цлыми днями я лежала здсь, ничего не длая, въ безполезномъ ожиданіи. Право, донъ Артуро, это скучно, томительно.

Ея голосъ былъ такъ нженъ, такъ жалостливъ, что Артуръ не осмлился поднять на нее глазъ, хотя былъ увренъ, что она не спускала съ него взгляда. Изъ чувства самосохраненія, онъ устремилъ свои взоры на ея веръ.

— Такъ вы много болли, донна Долоресъ? спросилъ онъ.

— Я много страдала, донъ Артуро.

— Пробовали вы когда-нибудь развлечься перемной мстопребыванія и образа жизни? Ваше богатство и независимое положеніе даютъ вамъ къ этому вс средства.

Онъ обращалъ эти слова къ веру, но этотъ веръ, словно наэлектризованный его взорами, пришелъ въ движеніе, заколебался и, наконецъ, совершенно сложилъ крылья. Артуръ очутился въ безпомощномъ положеніи.

— Быть можетъ, вы правы, промолвила донна Долоресъ: — кто знаетъ?

Посл этого она замолчала и знакомъ попросила старую индіанку выйдти изъ комнаты. Та немедленно повиновалась.

— Я должна вамъ кое-что сказать, донъ Артуро, продолжала она: — мн слдовало это сдлать еще утромъ, но и теперь непоздно. Поврьте, что если я въ чемъ сомнвалась, то въ своемъ прав открыть эту тайну, а не въ вашемъ благородств, донъ Артуро.

Онъ пристально посмотрлъ на нее, но теперь она, въ свою очередь, избгала его взгляда и опустила свои длинныя рсницы.

— Пять лтъ тому назадъ, еще про жизни моего отца, упокой его Господи! къ вамъ въ presidio Сан-Херонимо явилась молодая безпомощная двушка, американка. Она разсказала моему отцу, что спаслась въ снжныхъ горахъ, гд ея родственники и друзья умирали съ голода. Этотъ разсказъ былъ вроятный, не правда ли?

Артуръ молча наклонилъ голову въ знакъ согласія.

— Но, повидимому, она назвалась не своимъ настоящимъ именемъ. Мой отецъ послалъ ране экспедицію для спасенія этихъ несчастныхъ, и изъ ея отчета оказалось, что молодая двушка, подъ именемъ которой явилась къ намъ незнакомка,находилась въ числ мертвыхъ. Это имя было Грэсъ Конрой.

Ни одинъ мускулъ въ лиц Артура не дрогнулъ, и онъ продолжалъ пристально смотрть на опущенныя рсницы донны Долоресъ.

— Дло было очень серьёзное, тмъ боле, что молодая двушка сначала назвала себя Грэсъ Ашлей, а потомъ объяснила, что приняла фамилію молодого человка, который помогъ ей спастись отъ голодной смерти и неправильно выдавала себя за его сестру. Мой отецъ былъ хорошій, добрый, святой человкъ, онъ не сталъ разбирать, кто она — Грэсъ Ашлей или Грэсъ Конрой, для него было достаточно, что она несчастна и безпомощна. Вопреки совту своихъ подчиненныхъ, онъ принялъ ее въ свой домъ, въ лоно своего семейства, отвелъ ей уголокъ въ своемъ сердц. Полгода она ждала своего брата или Филиппа Ашлея, но ни тотъ, ни другой не явились. Наконецъ, она занемогла… у нея родился ребенокъ… но почти въ ту же минуту онъ умеръ, а вслдъ затмъ умерла и мать. Вы понимаете, донъ Артуро? они оба умерли на моихъ рукахъ!

— Какое несчастье! произнесъ поспшно Артуръ: — я убжденъ, что эта таинственная незнакомка была настоящая Грэсъ Конрой.

Донна Долоресъ взглянула съ изумленіемъ на Артура.

— Почему вы такъ думаете? спросила она.

— Потому что дознаніе о самоличности труповъ было произведено экспедиціей очень поспшно и неправильно.

— Откуда вы это знаете?

Артуръ всталъ и приблизилъ свое кресло къ кушетк.

— Вы удостоили меня чести доврить мн важную тайну, произнесъ онъ:— позвольте и мн, въ свою очередь, доврить вамъ другую тайну, не мене важную. Я знаю, что опредленіе самоличности труповъ было не врное, потому что я самъ при этомъ присутствовалъ. Въ отчет экспедиціи вы можете найти, если еще не нашли, имя поручика Артура Пойнсета. Это — я.

Донна Долоресъ присла на кушетк.

— Отчего вы прежде мн этого не сказали?

— Во-первыхъ, я думалъ, что вамъ это извстно, а во-вторыхъ, я не полагалъ, чтобы вы знали о тождественности Артура Пойнсета и Филиппа Ашлея.

— Я васъ не понимаю, сказала донна Долоресъ тихимъ, но металлическимъ голосомъ.

— Я — поручикъ Артуръ Пойнсетъ, нкогда служившій въ американской арміи и, подъ вымышленнымъ именемъ Филиппа Ашлея, я бжалъ съ Грэсъ Конрой изъ Голодающаго Стана. Я потомъ ее бросилъ, я — отецъ ея ребенка.

Входя въ эту комнату, онъ не имлъ ни малйшаго намренія открыть свою тайну, и его побудило къ тому странная особенность его натуры. Но теперь, обнаруживъ свое прошедшее, онъ не чувствовалъ стыда и не безпокоился о послдствіяхъ своей исповди, а гордо, самодовольно откинулся на спинку своего кресла. Еслибъ онъ сознался въ самомъ благородномъ поступк, то не могъ бы быть спокойне, самонадянне. Боле того: во всей его фигур виднлось какое-то оскорбленное достоинство, и прежде, чмъ, пораженная изумленіемъ донна Долоресъ, могла произнести одно слово, онъ всталъ и торжественно произнесъ:

— Вы теперь можете оцнить: достоинъ ли я вашего доврія и могу ли въ этомъ дл оказать вамъ помощь? Что касается до меня, донна Долоресъ, то я готовъ быть свидтелемъ для признанія самоличности настоящей Грэсъ Конрой или вашимъ адвокатомъ, или тмъ и другимъ. Когда вы ршите, какъ поступить, то передайте мн ваши приказанія или отпустите меня. До тхъ поръ — adios.

Онъ поклонился и величественно вышелъ изъ комнаты. Когда донна Долоресъ подняла голову, то онъ уже исчезъ за дверью.

Возвратясь въ свою комнату, самонадянный молодой человкъ былъ въ нкоторой степени очень доволенъ своимъ поступкомъ, даже, если можно такъ выразиться, гордился имъ съ нравственной точки зрнія. Вообще, онъ находился въ лучшемъ настроеніи духа, чмъ впродолженіи всего дня съ минуты своего прізда. Изъ своей комнаты онъ вышелъ на галлерею, и, еслибъ лошадь его была осдлана, то онъ прохался бы верхомъ по равнин для моціона, по теперь была послобденная siesta, и на двор онъ никого не встртилъ. Онъ направился къ воротамъ и съ завистью посмотрлъ на обширную равнину, въ которой на свобод гудлъ втеръ. Онъ не могъ спокойно оставаться на мст и потому ршилъ предпринять прогулку пшкомъ, но, обернувшись къ дому, остановился въ нершительности, такъ какъ отворилась дверь въ отдаленномъ его конц, и онъ подумалъ, не требуетъ ли его снова донна Долоресъ, черезъ минуту, однако, онъ махнулъ рукой и поспшными шагами пошелъ за ограду.

XXII.
Быки св. Троицы.

Безпредльная свобода громадной пустыни, яркій блескъ знойныхъ, солнечныхъ лучей и возбуждающее дйствіе сильнаго втра, заставлявшаго напрягать мускулы, такъ благодтельно подйствовали на Артура, что, черезъ нсколько минутъ, онъ сбросилъ съ себя бремя таинственныхъ чаръ, опутавшихъ его въ ранч св. Троицы, и поставилъ между собою и мрачными ея башнями значительное, матеріальное пространство. Окружающая его мстность, дотол казавшаяся унылой, однообразной и безсмысленной, теперь получила въ его глазахъ глубокое значеніе, въ отдаленныхъ, невысокихъ, съ круглыми вершинами горахъ, какъ бы выросшихъ изъ земли изъ пламеннаго дыханія давно умершаго вулкана, онъ видлъ первообразъ архитектуры миссіонерныхъ зданій. Въ безграничной, ровной пустыни онъ призналъ олицетвореніе спокойной, мирной жизни, наложившей свою печать на серьёзныхъ, терпливыхъ обитателей этой мстности. Въ сильномъ, безпокойномъ втр, такъ часто свирпствовавшемъ, что вся растительность, за исключеніемъ нсколькихъ чахлыхъ изъ на берегу высохшаго потока, скрывалась въ ущельяхъ и защищенныхъ горными скатами уголкахъ, онъ видлъ изображеніе своей безпокойной расы и не удивлялся, что пришельцамъ мстная жизнь представлялась только безплодной, мрачной, пустынной. ‘Вроятно, думалъ онъ:— гд нибудь въ ущельяхъ нравственной натуры туземцевъ процвтаетъ роскошная флора, которую мы никогда не увидимъ. Можетъ быть, и донна’… Но тутъ онъ съ сердцемъ прервалъ нить своихъ мыслей, недовольный и, надо сознаться, немного испуганный упорствомъ, съ которымъ донна Долоресъ примшивалась ко всмъ его чувствамъ и мыслямъ.

Впрочемъ, и нчто другое заставило его на время забыть о ней. Идя быстрыми шагами по равнин, онъ замтилъ, какъ случайную, но нисколько несущественную черту унылаго пейзажа, громадныя стада, медленно двигавшіяся безо всякой видимой цли. Но теперь онъ, мало по малу, началъ сознавать, что эти стада не двигались безцльно туда и сюда, но, повинуясь опредленному закону притяженія тлъ, стягивались отовсюду къ одной опредленной цли. И этой цлью былъ онъ!

Куда онъ ни смотрлъ, впередъ, назадъ, по сторонамъ, на сверъ, югъ, западъ или востокъ, на обнаженныя вершины горъ, на мрачные ихъ скаты, по сю и по ту сторону высохшаго потока, медленно сходившіеся ряды живыхъ существъ подвигались къ одному фокусу — къ нему. Хотя онъ шелъ быстро, но, казалось, представлялъ одну неизмнную, неподвижную точку въ безпредльной пустын, которая какъ бы ожила, заколебалась и пришла въ движеніе. Все, что возвышалось надъ ея мертвой, обнаженной поверхностью, медленно, инстинктивно, неудержимо влеклось къ одному общему центру — къ нему. Одинъ, вдали отъ всякой человческой помощи, онъ былъ безсознательнымъ ядромъ отовсюду собиравшейся безпредльной, могучей силы.

Сначала это зрлище показалось ему забавнымъ, потомъ живописнымъ, дале серьёзнымъ, вызывающимъ на практическія соображенія, и, наконецъ… но, съ непреложнымъ инстинктомъ сильной воли онъ не далъ себ времени почувствовать страхъ, который могъ бы парализировать его физическія силы и остановившись, обернулся назадъ. Ранча св. Троицы исчезла! Провалилась ли она сквозь землю, или онъ сбился съ пути? Ни то, ни другое: онъ просто перешелъ черезъ небольшое возвышеніе въ равнин близь скотнаго двора и находился уже въ двухъ миляхъ разстоянія отъ ранчи.

Но не это одно обстоятельство изумило его: обернувшись, чтобъ идти назадъ въ ранчу, онъ встртился лицомъ къ лицу съ сотней быковъ, отстоявшихъ отъ него не боле, какъ въ пятидесяти шагахъ. Они также остановились и, какъ бы повинуясь его таинственной сил, повернули назадъ, за первымъ рядомъ послдовалъ второй, третій, и, наконецъ, вся живая масса повторила это движеніе какъ бы по военной команд. Успокоившись отъ минутнаго, не успвшаго принять опредленную форму страха, Артуръ прибавилъ шагу, ближайшій къ нему быкъ пошелъ тогда маленькой рысцой, и съ той же математическою врностью послдовала его примру вся громада, начавшая извиваться по равнин, какъ волны на океан. Такимъ образомъ, онъ перешелъ черезъ русло засохшаго потока и оставилъ за собою скотный дворъ, наконецъ, облака пыли, поднимаемыя копытами двигавшихся впереди стадъ, заставили его остановиться. Позади раздавался глухой шумъ, какъ бы отъ землетрясенія, Артуръ невольно обернулся. Въ двадцати шагахъ за нимъ, виднлся первый валъ другого бушующаго моря роговъ и волнистыхъ спинъ. Онъ забылъ, что былъ окруженъ со всхъ сторонъ.

Ближайшіе отъ него быки находились такъ недалеко, что онъ могъ ихъ разсмотрть по одиночк. Это не были большія, могучія, дикія, озлобленныя животныя, напротивъ, худыя, изнуренныя, привыкшія къ голоду и продолжительнымъ засухамъ, они выражали въ своихъ выпученныхъ глазахъ только удивленіе и любопытство. Когда же онъ съ громкимъ крикомъ побжалъ къ нимъ на встрчу, то они, въ ту же минуту, повернули фронтъ и быстро ретировались. Но его побда была только минутная, обернувшись снова, чтобъ продолжать путь къ ранч, онъ увидалъ передъ собою массу роговъ прежнихъ его противниковъ, которые, воспользовавшись диверсіей арьергарда, вновь произвели наступленіе.

Съ своей обычной быстротою и присутствіемъ духа, Артуръ сразу понялъ всю безвыходность своего положенія. Неминуемая смерть была только вопросомъ времени. Могъ ли онъ успть достигнуть ранчи? Нтъ. Могъ ли онъ добраться до скотнаго двора? Можетъ быть. Между нимъ и этой послдней цлью находилось боле тысячи головъ скота. Станутъ ли они отступать по мр его наступленія? По всей вроятности. Но настигнетъ, ли его живая масса, шедшая по пятамъ?

На этотъ вопросъ онъ отвчалъ фактически и, вынувъ изъ кармана единственное орудіе самосохраненія, бывшее при немъ, маленькій пистолетъ, онъ выстрлилъ въ ближайшаго быка. Пуля попала въ плечо животнаго, и оно грохнулось на колни. Какъ ожидалъ Артуръ, другіе быки первой шеренги остановились и стали обнюхивать своего раненнаго товарища. Но Артуръ не предвидлъ, что масса, напиравшая сзади, опрокинетъ несчастное животное и растопчетъ его подъ ногами въ своемъ поспшномъ движеніи впередъ. Мгновенно сообразивъ, что такова будетъ и его участь, Артуръ обернулся къ скотному двору и побжалъ со всхъ ногъ.

Онъ вполн сознавалъ, что это дйствіе только ускоряло неизбжную катастрофу, но онъ не могъ придумать ничего лучшаго. Онъ чувствовалъ, по сотрясенію земли, что за нимъ слдовала вся масса его враговъ и видлъ, что передній ихъ отрядъ ретировался съ такою же быстротою. Въ эту критическую минуту, онъ думалъ только объ ожидавшей его страшной судьб, и эта мысль удесятеряла его силы. Я уже старался дать понять читателю, что Артуръ не былъ подверженъ той физической слабости, которую называютъ трусостью. Для защиты того, что онъ считалъ истиной въ интересахъ своего самолюбія или въ минуту страсти, онъ встртилъ бы смерть мужественно и спокойно. Но сдлаться жертвой случайности, безо всякой причины или цли, своей смертью ничего не доказать, ничего не достигнуть, умереть подъ ногами глупыхъ животныхъ, которыя дйствовали даже не въ пылу злобы или мести, было такъ нелпо такъ дико смшно, что этотъ гордый, самонадянный, умственно развитой человкъ поддался чувству всепожирающаго страха и бжалъ отъ опасности, какъ самый низкій трусъ. Къ тому же, въ голов его блеснула суеврная мысль: не была ли эта роковая смерть достойной карой за нчто, о чемъ онъ теперь и помыслить не смлъ?

При этой мысли, силы неожиданно стали ему измнять. Въ глазахъ у него помутилось, дыханіе сперлось, ноги задрожали. Ему казалось, что среди глухаго шума тысячи копытъ, несшихся за нимъ, слышался женскій голосъ. Онъ подумалъ, что сходитъ съ ума, громко вскрикнулъ и упалъ, потомъ вскочилъ, сдлалъ еще нсколько шаговъ и снова грохнулся на землю. Все было кончено! Онъ сознавалъ только, что дкая пыль наполняла его ротъ и глаза, что какое-то странное благоуханіе примшалось къ этой пыли — и боле онъ уже ничего не сознавалъ. Для него наступило блаженное, безсознательное состояніе.

Когда онъ очнулся, въ ушахъ его звучало слово ‘Филипъ’, виски его страшно стучали и изо всего, что произошло въ послднія минуты, онъ сохранилъ воспоминаніе только о странномъ благоуханіи. Онъ лежалъ въ русл засохшаго потока, на берегу виднлась лошадь, подл него стояла донна Долоресъ, нагнувъ къ нему свое темное, смуглое лицо.

— Постарайтесь встать и ссть на лошадь, сказала она.

Передъ Артуромъ находилась женщина, и, съ инстинктивнымъ, присущимъ всмъ мужчинамъ страхомъ выказать физическую слабость передъ слабымъ поломъ, онъ хотлъ подняться безъ ея помощи, но, увидавъ ея протянутую ручку, схватилъ ее и даже крпко пожалъ, несмотря на свое смущеніе.

— Вы явились ко мн на помощь одн? спросилъ онъ, поднявшись на ноги.

— Отчего же нтъ? Мы теперь равны, донъ Артуръ, сказала донна Долоресъ съ очаровательной улыбкой: — я увидала васъ изъ окна. Вы поступили слишкомъ смло, извините меня, просто глупо. Самый старый vachаro никогда не пойдетъ пшкомъ по этой равнин. Не было времени сдлать другую лошадь,и я думала, что вы не захотите разгласить ваше приключеніе. Права я?

Въ глазахъ и въ очертаніи ея рта виднлась легкая иронія, но Артуръ схватилъ ея руку и почтительно поднесъ къ губамъ.

— Вы также умны, какъ храбры, донна Долоресъ, произнесъ онъ.

— Мы это увидимъ, отвчала она:— а теперь вы должны меня слушаться. Сядьте на лошадь, если вы слишкомъ слабы, то я вамъ помогу… и оставьте мн мсто за вами.

Артуръ поспшно вскочилъ на лошадь. Ему казалось, что еслибъ у него были даже сломаны кости, то онъ для этого нашелъ бы достаточно силы. Черезъ мгновеніе, донна Долоресъ очутилась на сдл за нимъ.

— Ну, теперь домой и поскорй, мы вернемся прежде, чмъ кто-нибудь догадается о нашемъ отсутствіи, сказала она, охвативъ его одной рукой за талію съ гордой небрежностью.

Артуръ пришпорилъ лошадь, и черезъ пять минутъ, которыя показались ему самыми короткими въ жизни, они уже были въ ранч св. Троицы.

XXIII.
Домашняя жизнь мистера и мистрисъ Конрой.

Принятіе обитателями Одноконнаго Стана извстія о брак Гэбріеля Конроя вполн характеризовало эту откровенную и чистосердечную общину. Не касаясь вопроса объ его предъидущемъ безстыдномъ ухаживаніи за мистрисъ Маркль (до чего оно дошло, не было вообще извстно въ стан), они ограничили свои возраженія противъ этой женитьбы тмъ, что невста была чужестранка, слдовательно, подозрительная личность, и что полезная, филантропическая дятельность Гэбріеля отъ этого сильно пострадаетъ. Кратковременность его ухаживанія не удивила никого въ мстности, гд, благодаря климату, жатва быстро слдуетъ за посвомъ, а узнанный всми фактъ спасенія имъ своей невсты въ Черномъ Ущель былъ признанъ достаточной причиной для объясненія его успха. Быть можетъ, нкоторые завидывали Габріелю, его преимуществу не въ храбрости, ловкости и сил, но въ счасть, которое навело его на такой удачный случай.

— Подумайте только, говорилъ Джо Бригсъ:— я долженъ былвъ это самое время идти въ Черное Ущелье охотиться за дичью и не пошелъ по глупости или, право, не знаю почему, а Гэбъ, которому тамъ и длать было нечего, подвернулся и поймалъ хорошенькую двочку и славную жену.

— Все — случай, отвчалъ Баркеръ:— вотъ, напримръ, Дудлей, у него денегъ куча и онъ такъ хочетъ жениться, что завтра, детъ въ Сакраменто для пріисканія жены, сколько разъ онъ ходилъ взадъ и впередъ по этому ущелью и никогда плотина не лопалась. Да вотъ я также: на прошлой недл, фидльтаунскій дилижансъ опрокинулся на дорог, я первый подскочилъ и помогъ выдти пассажирамъ. Кто же они оказались? Шесть китайцевъ, чортъ возьми! и толстый мясникъ. Ужь такая удача!

Для свадьбы не требовалось почти никакихъ приготовленій. Согласіе Олли не трудно было получить. Она была очень рада, что мистрисъ Маркль можно было такъ скоро отомстить. Преимущество надъ нею приличной чужестранки и поспшность сватовства казались Олли достойной карой легкомыслію мистрисъ Маркль. Что же касается до нея самой, то она не могла дать, себ точнаго отвта, нравится ли ей будущая невстка: конечно, это была добрая, тихая женщина и, повидимому, любила Гэбріеля, но Олли повременамъ смутно сознавала, что мистрисъ Маркль была бы лучшей женой для Гэбріеля, и съ чисто женской непослдовательностью она тмъ боле ее ненавидла. Можетъ быть, она еще боле безсознательно чувствовала разочарованіе отъ неудавшагося сватовства.

По всей вроятности, мистрисъ Деваржъ никому не открыла, кром своего стряпчаго, тайны принятія ею имени Грэсъ Конрой.

Но насколько она ему въ этомъ отношеніи доврилась, зналъ только онъ одинъ, сохраняя эту тайну, онъ выслушалъ извстіе объ ея предполагавшемся брак съ Габріелемъ съ снисходительной улыбкой человка, который считаетъ прекрасный полъ способнымъ на все.

— Теперь, вступая въ фактическое пользованіе землею, сказалъ мистеръ Максвель: — я полагаю, вы боле не будете нуждаться въ моихъ услугахъ.

— Надюсь, что нтъ, отвчала мистрисъ Деваржъ, слегка покраснвъ и съ искренностью, удивившей даже адвоката.

Насколько ея нарченный мужъ раздлялъ это довріе къ будущему, я не могу сказать. Въ краткую эпоху его ухаживанія, онъ съ гордостью говорилъ, что его невста была вдова знаменитаго доктора Деваржа, и его знакомство съ первымъ ея мужемъ объясняло отчасти въ глазахъ общества поспшность его брака.

— Подумать только, какой это хитрый человкъ, говорила Салли конфиденціально мистрисъ Маркль: — онъ возбуждалъ во всхъ сочувствіе къ своимъ страданіямъ въ Голодномъ Стан, а въ то же время велъ интрижку со вдовой одного изъ несчастныхъ. Неудивительно, что онъ — такой странный. То, что вы принимали въ невинности своей души за застнчивость, были укоры совсти. Я вамъ никогда не говорила, мистрисъ Маркль, но всегда замчала, что Гэбъ не могъ смотрть мн прямо въ глаза.

Злые языки могли бы замтить, что, такъ какъ у миссъ Сары глаза всегда больны, то физически было трудно мняться съ нею взглядами, но злые языки никогда не пользовались довріемъ этой здоровенной молодой особы.

Однажды, мсяцъ посл свадьбы Гэбріеля, мистрисъ Маркль сидла одна въ своей гостиной посл ужина, какъ вдругъ дверь отворилась и вошла Салли. Было воскресенье, и Салли пользовалась праздникомъ для болтовни съ сосдками или кокетничанья съ молодежью Одноконнаго Стана, какъ сказали бы злые языки.

— Ну, Салли, какъ поживаетъ молодая чета?

Салли слишкомъ хорошо знала всю цну принесенныхъ ей извстій, чтобъ ихъ сразу повдать, и потому прикинулась, что не понимаетъ своей госпожи. Только, когда та повторила свой вопросъ, она отвтила съ саркастическимъ смхомъ:

— Я не знаю, о какой молодой чет вы говорите, вдь, ейто лтъ за сорокъ.

— Нтъ, Салли, вы ошибаетесь, замтила мистрисъ Маркль съ упрекомъ, не лишеннымъ, однако, нкоторой доли самодовольствія.

— Ну, если блила, чужіе волосы и другія хитрости, продолжала Салли: — могутъ обмануть людей, то я — не изъ ихъ числа. Я, слава Богу, давно живу у женщины, которая открыто говоритъ, что ей тридцать три года, несмотря на то, что ея плечи и руки не уступятъ шестнадцати-лтней двушк, и мн ли не узнать, когда сорокалтняя старуха выдаетъ себя за двадцатилтнюю красавицу.

Мистрисъ Маркль слегка покраснла отъ комплимента Салли и замтила:

— Она многимъ нравится.

— У всякаго свой вкусъ, отвчала Салли.

— Какъ они живутъ? спросила мистрисъ Маркль посл минутнаго молчанія, принимаясь снова за вязанье.

— Ну, не лучше того, что я ожидала. Большой любви въ нихъ незамтно. По моему мннію, она ему уже надола. Она управляетъ всмъ домомъ и, напримръ, заставила бднаго Гэба разрывать весь горный скатъ. Онъ, дуракъ, бросилъ свою работу и принялся за это нелпое дло изъ угожденія жен, которая все же недовольна. Поврьте мн, Сюзанъ Маркль, у нихъ что-то не ладно. Вотъ и Олли…

Мистрисъ Маркль поспшно подняла глаза и оставила работу.

— Олли! повторила она съ одушевленіемъ:— бдная, маленькая Олли! Что вы узнали о ней?

— Я, право, никогда не видла ничего хорошаго въ этой дерзкой двчонк, отвчала Салли, нетерпливо качая головой: — особенно для женщины, у которой есть собственный ребенокъ. Вы не поврите, что, за день до свадьбы, она подошла ко мн и сказала: ‘Салли, скажите мистрисъ Маркль, что мой братъ Гэбъ женится на настоящей лэди, въ нашемъ дом нтъ мста для дряни’. И этой двчонк только восемь лтъ!

Къ чести женскаго пола, надо сказать, что мистрисъ Маркль не разсердили эти слова ребенка, и она спокойно спросила:

— Что же вы узнали объ Олли?

— Ей нтъ мста въ дом, и Гэбъ, по своей глупой слабости, позволяетъ жен длать, что она хочетъ. Неудивительно, что двочка плакала, когда я ее встртила въ лсу.

Мистрисъ Маркль вспыхнула, и черные ея глаза засверкали.

— Я желала бы, начала она, но тотчасъ спохватилась и прибавила:— Салли, мн надо видть этого ребенка.

— Гд?

— Здсь, или гд хотите. Приведите ее, если можно.

— Она не пойдетъ.

— Такъ я пойду къ ней, отвчала мистрисъ Маркль съ неожиданной ршимостью, и тмъ разговоръ ихъ кончился.

Справедливы или нтъ были свднія, сообщенныя Солли, но они нисколько не подтверждались вншними фактами. Повидимому, молодая чета была совершенно счастлива и довольна, такъ что вс обитатели Одноконнаго Стана завидовали ей боле, чмъ какой бы то ни было парочк, свившей гнздо въ ихъ сред. Если же большая часть общества, бывшаго въ дом Гэбріеля, состояла изъ мужчинъ, то это легко объяснялось значительнымъ преимуществомъ мужского пола надъ женскимъ въ Одноконномъ Стан, и по той же причин вс мужчины превозносили до небесъ мистрисъ Конрой. Что же касается до необыкновеннаго старанія Гэбріеля, который бросилъ участокъ въ овраг и началъ рыть ямы по различнымъ направленіямъ на горномъ скат, то онъ вполн соотвтствовалъ самолюбивымъ стремленіямъ недавно женившагося человка.

Спустя нсколько дней, Гэбріель Конрой сидлъ вечеромъ одинъ, у очага, въ своемъ новомъ дом, который, по мннію мистрисъ Конрой и всхъ сосдей, былъ необходимымъ условіемъ его новаго положенія. Это жилище было обширное, роскошное, но, быть можетъ, мене удобное, чмъ его прежняя хижинка. Оно было выстроено въ кредитъ, постоянно открытый въ Одноконномъ Стан для семейныхъ людей, и состояло, кром внутреннихъ комнатъ, изъ гостиной, въ которой, въ настоящую минуту, мистрисъ Конрой принимала гостей, засиживавшихся благодаря ея очаровательнымъ прелестямъ. Когда замеръ веселый говоръ и смхъ, то мистрисъ Конрой затворила дверь за послднимъ гостемъ и возвратилась въ комнату, гд Гэбріель сидлъ въ темнот на своемъ любимомъ мст передъ очагомъ.

— Ты здсь? спросила она весело.

Гэбріель поднялъ голову и своимъ обычнымъ, серьёзнымъ тономъ отвчалъ:

— Да.

Мистрисъ Конрой подошла къ своему повелителю и съ супружеской смлостью взъерошила его волосы своими тонкими, длинными пальцами. Онъ схватилъ ея руку и съ минуту подержалъ ее, но въ этой ласк проглядывало какое-то смущеніе, непонравившееся его жен. Она немедленно выхватила свою руку и, пытливо смотря на него, спросила:

— Отчего ты не пришелъ въ гостиную?

— Мн не хотлось, отвчалъ Гэбріель просто: — и я былъ увренъ, что ты обойдешься безъ меня.

Въ этихъ словахъ не слышалось ни малйшей горечи, и, хотя мистрисъ Конрой зорко слдила за нимъ, но не могла замтить какого-либо признака ревности. Смутно сознавая, что жена имъ недовольна, Гэбріель протянулъ руку, обнялъ ее за талію и потянулъ къ себ. Но въ этомъ движеніи было столько снисходительнаго состраданія къ слабому, въ физическомъ и нравственномъ отношеніяхъ, существу, что мистрисъ Конрой нисколько не успокоилась, а только подумала: ‘онъ обходится со мною, какъ съ больнымъ’. Она тотчасъ встала и пересла на другую сторону камина. Гэбріель не сдлалъ ни малйшаго усилія, чтобъ ее удержать.

Мистрисъ Конрой не надула губъ, какъ сдлала бы другая женщина, а только горько улыбнулась, причемъ ея тонкій, прямой носъ еще боле удлиннился.

— Ты нездоровъ? спросила она посл нкотораго молчанія, не смотря на него.

— Да, несовсмъ здоровъ.

Снова наступило молчаніе, оба они не сводили глазъ съ огня.

— Ты ничего не нашелъ еще на горномъ скат? спросила мистрисъ Конрой съ нетерпніемъ.

— Ничего.

— Ты изслдовалъ весь скатъ?

— Весь.

— И ничего не нашелъ?

— Ничего, то-есть ничего годнаго. Золото, если оно тамъ и находится, лежитъ гораздо ниже въ овраг, гд я прежде работалъ. Ты знаешь, что я только взялся за это дло ради твоего каприза, Джули.

Страшная мысль блеснула въ голов мистрисъ Конрой. Неужели докторъ Деваржъ ошибся? Не описывалъ ли онъ найденное имъ сокровище въ минуту болзненнаго бреда или безумія? А можетъ быть, секретарь обманулъ ее насчетъ мстности? Она съ ужасомъ начала сознавать, что единственный выигрышъ отъ всхъ ея усилій и хитрыхъ плановъ былъ бракъ съ человкомъ, который не любилъ ея такъ, какъ она привыкла, чтобъ ее любили. Но всего хуже было сознаніе, что она сама начинала любить этого человка.

— Да, это былъ мой капризъ и, какъ оказывается, глупый, сказала она, смотря на мужа съ необычайнымъ для нея смиреніемъ:— но теперь онъ прошелъ, и ты не обращай на него вниманія.

— Я и не обращаю.

— Мн казалось, что ты недоволенъ, сказала мистрисъ Конрой, закусивъ губу.

— Я думалъ не объ этомъ, а объ Олли, отвчалъ Гэбріель.

— Конечно, рзко воскликнула мистрисъ Конрой: — Олли, Олли, всегда Олли. Пора мн къ этому привыкнуть.

— Да, спокойно прознесъ Гэбріэль:— я только-что думалъ о положеніи Олли, и нахожу, что вамъ лучше разойтись. Вы никогда не поладите и никакого толку изъ этого не выходитъ, Джули, а, главное, Олли нтъ никакой пользы.

Мистрисъ Конрой ничего не отвчала, но очень поблднла, что не предвщало добра.

— Я всегда хотлъ отдать ее въ школу, продолжалъ Гэбріель: — но Олли — такая глупая, что не хочетъ со мною разстаться, да и я, кажется, не умне и боюсь разлуки. Единственный выходъ…

Мистрисъ Конрой повернула голову и впилась своими срыми глазами въ лицо мужа.

— Теб лучше бы ухать на время, прибавилъ Гэбріель прежнимъ спокойнымъ тономъ:— я слыхалъ, что молодая всегда узжаетъ погостить къ своей матери. У тебя нтъ матери? Жаль. Но ты говорила на-дняхъ, что у тебя дло въ Фриско — ну, и позжай мсяца на два или на три, пока наши дла съ Олли здсь устроятся. Это будетъ просто и естественно.

По всей вроятности, Гэбріель былъ единственный на свт человкъ, отъ котораго мистрисъ Конрой выслушала бы подобное унизительное предложеніе. Всякаго другого она гнвно прервала бы на первомъ слов, а теперь она только отвернулась и съ истерическимъ смхомъ произнесла:

— Отчего же ограничить мой отъздъ двумя или тремя мсяцами?

— Хорошо, узжай на четыре, отвчалъ Гэбріель просто: — тмъ намъ съ Олли будетъ боле времени на приведеніе всего въ порядокъ.

Мистрисъ Конрой встала и, подойдя къ мужу, глухо промолвила:

— А если я несогласна ухать?

Гэбріель подумалъ, что такое предположеніе не противорчило отвлеченному понятію о странныхъ капризахъ женщинъ вообще, но ничего не отвчалъ.

— А если, продолжала мистрисъ Конрой поспшно:— я скажу, чтобъ ты убирался отсюда съ своимъ поганымъ отродьемъ? Если, прибавила она неожиданно, возвышая голосъ: — если я выгоню васъ обоихъ изъ моего дома, съ моей земли — что тогда! Что? Что?

И она опустила свою тонкую, худощавую руку на могучія плечи Гэбріеля, тщетно стараясь пошатнуть его.

— Конечно, конечно, спокойно произнесъ Гэбріель:— но кто-то стучится, Джули.

Онъ медленно пошелъ къ наружной двери и, отворивъ ее, увидалъ передъ собою Олли и Салли. Послдняя заговорила прежде всхъ.

— Мы уже цлый часъ стучимся, сказала она:— я было и говорила себ, не надо безпокоить молодой четы, но, вдь, я пришла по длу, иначе не стала бы нарушать ночью супружескихъ тайнъ. Я привела домой ребенка, мистрисъ Конрой, прибавила она, вбгая въ гостиную:— и…

Она вдругъ остановилась, увидавъ, что въ комнат никого не было. Мистрисъ Конрой уже исчезла.

— Мн казалось, что я слышала… начала озадаченная Салли, но Олли, съ чисто женскимъ тактомъ, перебила ее.

— Я вамъ говорила, что это — голосъ Гэба. Онъ разговаривалъ самъ съ собою. Благодарствуйте, Салли, за то, что вы меня проводили, прощайте.

И съ смлой ршительностью, приведшей въ восторгъ Гэбріеля, она взяла за руку Салли, довела ее до двери и захлопнула ее подъ носъ изумленной женщины прежде, чмъ та успла опомниться.

Посл этого, она возвратилась въ комнату, сняла шляпку и шаль, усадила брата на его прежнее мсто у камина, а сама помстилась на скамейк между его колнами.

— Милый, старый Гэбъ, произнесла она, смотря ему прямо въ глаза и лаская его руку.

Неожиданная улыбка, освтившая задумчивое лицо Гэбріеля, еще боле вывела бы изъ себя мистрисъ Конрой, чмъ его слона.

— Въ чемъ дло, Гэбъ? продолжала Олли:— это она теб говорила, когда мы вошли.

Со времени появленія сестры, Гэбріель совершенно забылъ слова и тонъ мистрисъ Конрой.

— Право не помню, отвчалъ онъ, отворачиваясь отъ проницательнаго взгляда Олли: — она что-то говорила очень громко, вотъ и все.

— Но что она хотла сказать, говоря, что домъ и земля принадлежатъ ей? спросила Олли.

— Женатые люди, Олли, имютъ свои привычки и шутки, отвчалъ Гэбріель важнымъ тономъ человка, опытнаго въ супружеской жизни:— ты не замужемъ и этого не понимаешь. Она только хотла сказать, что все ея — мое, а мое — ея, боле ничего. Ты хорошо провела время?

— Да, отвчала Олли.

— Теб и здсь вскор будетъ хорошо.

Олли недоврчиво взглянула на дверь, которая вела въ комнату мистрисъ Конрой.

— Вотъ видишь, Олли, продолжалъ Гэбріель:— мистрисъ Конрой узжаетъ въ Фриско повидаться съ своими друзьями. Она очень желаетъ этой поздки, и ничто ее не удержитъ. Ты не знаешь, Олли, многихъ порядковъ супружеской жизни, потому что ты не замужемъ, между прочимъ, принято въ свт, что молодые разстаются на время и посщаютъ своихъ друзей. Мистрисъ Конрой — свтская дама и привыкла слдовать мод, поэтому, она и узжаетъ на три или четыре мсяца. Я, право, не помню, какой срокъ модный.

Олли бросила пытливый взглядъ на брата.

— Не узжаетъ ли она изъ-за меня? спросила смтливая двочка.

— Что съ тобой! Откуда ты это взяла? произнесъ Гэбріель веселымъ тономъ: — она въ послднее время чрезвычайно тебя полюбила и только-что спрашивала съ безпокойствомъ, куда ты пропала.

Какъ будто нарочно для подкрпленія его добродушной лжи, хотя къ его величайшему удивленію, дверь въ комнату мистрисъ Конрой отворилась, и она сама вышла въ прелестномъ dshabill. Съ любезной улыбкой и весело сверкающими, хотя нсколько красными глазами, она подошла къ Олли и поцловала ее.

— Мн казалось, что я слышу твой голосъ, сказала она добродушно:— и хотя я уже ложилась въ постель, но мн захотлось на тебя посмотрть. Гд ты это была такъ поздно, гадкая двочка? Я скоро стану ревновать мистрисъ Маркль. Ну, пой демъ и разскажи мн все, что ты длала. Ночуй сегодня у меня въ комнат, а брату Гэбу ты не дозволишь подслушать нашихъ секретовъ, не правда-ли? Ну, пойдемъ!

Прежде, чмъ Гэбріель усплъ опомниться отъ удивленія, мистрисъ Конрой увлекла въ свою комнату полуобрадованную, полуиспуганную двочку. Но онъ еще боле изумился, и вмст съ тмъ, успокоился насчетъ ребенка, когда, черезъ нсколько минутъ, Олли высунула въ дверь свою курчавую головку и шутливымъ, ироническимъ тономъ воскликнула:

— Доброй ночи, старый Гэбъ!

Гэбріель хотлъ подойти къ ней, но она заперла эту дверь ему подъ носъ. Онъ совершенно пришелъ втупикъ. Неужели онъ ошибся, и гнвъ мистрисъ Конрой былъ только шуткой? Дйствительно ли Олли не любила его жены? На эти тревожные вопросы можно было отвтить только, что женщины — непостижимыя созданія.

— Женщины непослдовательны, и я мене всхъ могу ихъ понять, думалъ Гэбріель, удаляясь въ маленькую одинокую комнату, назначенную для Олли,

Утшившись этимъ размышленіемъ, онъ спокойно, какъ всегда, легъ спать.

XXIV.
Сокровище найдено и потеряно.

Что говорили между собою въ эту ночь мистрисъ Конрой и Олли — никогда впослдствіи не было узнано, и я боюсь, что мои читатели взглянутъ на послдующее ихъ поведеніе съ отвлеченной точки зрнія Гэбріеля. Что же касается читательницъ, справедливой и снисходительной оцнк которыхъ я преимущественно посвящаю эти страницы, то, конечно, он не потребуютъ дальнйшаго объясненія и охотно поврятъ, что, на другое утро, Олли и мистрисъ Конрой, повидимому, были величайшими друзьями и что об он стали обращаться съ Гэбріелемъ очень рзко, какъ онъ вполн этого заслуживалъ.

— Ты ведешь себя, не такъ, какъ слдуетъ съ Джули, сказала Олли Габріелю, черезъ нсколько дней улучивъ свободную минуту, такъ какъ она теперь почти не разставалась съ мистрисъ Конрой.

— Я въ послднее время часто не бывалъ дома, видя, что я теб и Джули вовсе ненуженъ, отвчалъ Гэбріель, смотря на сестру съ удивленіемъ.— Къ тому же, я столько потерялъ времени на изслдованіе горнаго склона, что теперь надо хорошенько поработать. У насъ большой недостатокъ провизіи, Олли, но не бойся. Я вскор все приведу въ порядокъ.

— Дло вовсе не въ провизіи, Гэбъ! воскликнула Олли:— ты не ведешь себя, какъ слдуетъ мужу.

— Я въ этомъ увренъ, отвчалъ Гэбріель безъ малйшаго неудовольствія и задумчиво смотря на сестру: — я прежде никогда не былъ женатъ и не знаю всхъ порядковъ супружеской жизни, а потому неудивительно, что женщина, привыкшая къ этой жизни, недовольна моею неопытностью. Къ тому же, Олли, ея первый мужъ былъ ученый, знаменитый ученый.

— Ты нехуже его, поспшно воскликнула Олли:— и я думаю, что она любитъ тебя гораздо боле. Но ты недовольно нженъ, Гэбъ. Вотъ, на прошлой недл, у мистрисъ Маркль останавливалась молодая парочка, такъ мужъ окружалъ жену самыми нжными ласками: онъ подавалъ ей шаль, отворялъ и затворялъ окно, чтобъ ей не было душно или чтобъ не подулъ на нея втеръ, каждую минуту онъ спрашивалъ объ ея здоровь и постоянно сидлъ съ нею вотъ такъ.

И Олли, насколько могла, обняла своими маленькими рученками могучую грудь Гэбріеля.

— Какъ, при всхъ? спросилъ Гэбріель, покраснвъ.

— Конечно, при всхъ. Молодая всегда любитъ доказывать всмъ, что она замужемъ.

— Олли! воскликнулъ съ отчаяніемъ Гэбріель:— твоя невстка — не такая женщина. Она, конечно, сочтетъ низкимъ подобное обращеніе.

— Попробуй, отвчала Олли съ хитрой улыбкой и убжала въ комнату мистрисъ Конрой.

По счастью для Гэбріеля, Джули не доставляла ему случая выказать своихъ нжныхъ чувствъ. Хотя она не упоминала о прошедшемъ и какъ будто забыла о недавней ссор, она обращалась съ нимъ сдержанно, что сильно поколебало его вру въ непогршимость мннія сестры. Когда же онъ, изъ повиновенія къ Олли, ршился, однажды въ воскресенье, обнять свою жену при публик на единственной улиц Одноконнаго Стана, то мистрисъ Конрой преспокойно вывернулась изъ его рукъ.

— Я сдлалъ, что ты мн совтовала, сказалъ онъ потомъ Олли:— но ей это не понравилось, и даже товарищи сочли мое поведеніе страннымъ. Джо Гобіонъ даже громко разсмялся.

— Когда это было? спросила Олли.

— Въ воскресенье.

— Гд?

— На большой улиц,

— Охъ! Господи, воскликнула Олли, поднимая глаза къ небу:— былъ ликогда на свт такой олухъ, какъ ты!

— Можетъ быть и не было, отвчалъ Гэбріель задумчиво.

Какъ бы то ни было, между этими тремя воюющими сторонами заключено было перемиріе, и мистрисъ Конрой не похала въ Сан-Франциско по дламъ, для успшнаго веденія которыхъ было, повидимому, достаточно частой переписки. Впродолженіе слдующихъ двухъ недль, она съ большимъ безпокойствомъ ожидала каждой почты, а въ одно прекрасное утро дилижансъ ей привезъ нетолько письмо, но гостя, играющаго значительную роль въ нашемъ разсказ.

Его пріздъ возбудилъ энтузіазмъ въ жителяхъ Одноконнаго Стана. Всмъ было извстно, что онъ — богатый банкиръ изъ Сан-Франциско, а его энергія, грубая рзкость, невозмутимый скептицизмъ и презрніе ко всему, что выходило изъ практической, матерьяльной области, а главное, его слава, какъ успшнаго коммерческаго дятеля, плнили всхъ пассажировъ, пріхавшихъ съ нимъ вмст въ дилижанс. Они прощали ему отрывистыя дидактическія рчи, похожія на изреченія оракула, потому что онъ произносилъ ихъ самымъ добродушнымъ голосомъ, любезно хлопая, отъ времени до времени, по плечу своего собесдника. Онъ легко убдилъ ихъ въ превосходств своихъ матеріалистическихъ принциповъ нестолько логичностью своихъ доводовъ, сколько успшностью своей практической дятельности. Не трудно было помириться съ скептицизмомъ человка, который, очевидно, отъ него нисколько не пострадалъ. Радикализмъ и демократизмъ гораздо привлекательне для насъ, когда ихъ проповдуетъ не бднякъ въ лохмотьяхъ, а состоятельный, богатый человкъ. Люди жаждутъ плодовъ отъ древа познанія добра и зла, но предпочитаютъ получить ихъ отъ счастливаго обладателя ключа отъ эдемскаго сада, чмъ отъ похитителя, только-что изгнаннаго изъ его предловъ.

Однако, по всей вроятности, незнакомецъ, обладавшій этими славными качествами, не презиралъ людей, выказывавшихъ-подобную слабость, какъ презираетъ ихъ авторъ этихъ строкъ и, надо надяться, вс читатели. Въ противномъ случа, онъ врядъ ли былъ бы такъ счастливъ въ длахъ. Какъ истинный герой, онъ не сознавалъ свойства своего героизма и не умлъ его анализировать. Такимъ образомъ, безъ всякаго заране обдуманнаго плана, онъ отдлался отъ своихъ поклонниковъ и, не обманывая жителей Одноконнаго Стана насчетъ своихъ намреній и, въ то же время, не обнаруживая ихъ, онъ принялся за дло, для котораго нарочно прибылъ изъ Сан-Франциско. Общее мнніе приписывало ему планъ открытія новой линіи дилижансовъ изъ Сакраменто или устройства новой гостинницы въ Одноконномъ Стан, который, очевидно, обратилъ на себя особое вниманіе могущественнаго капиталиста. Каждый изъ мстныхъ жителей предлагалъ ему даромъ всевозможныя свднія, и изъ собранныхъ, такимъ образомъ, фактовъ, онъ почерпнулъ то, что ему было нужно, не прибгая ни къ какимъ разспросамъ. Достаточно кому-нибудь пользоваться славой проницательнаго и прозорливаго человка, чтобъ весь свтъ поставилъ его въ положеніе, въ которомъ эти качества становятся излишними.

Познакомившись съ шириной, длиной и толщиной, съ настоящимъ и будущимъ Одноконнаго Стана, онъ сказалъ своимъ провожатымъ, показывавшимъ ему все селеніе, когда они дошли до крайняго предла Одноконнаго Стана.

— Я теперь наведу справки, которыя вы у меня спрашиваете.

— Какъ?

— По телеграфу, если вы отправите депешу.

И оторвавъ листокъ изъ записной книжки, онъ написалъ ножемъ нсколько словъ.

— А вы?

— Я еще похожу, хотя кажется здсь боле нтъ ничего замчательнаго.

— Нтъ, ничего, слдующій участокъ — Гэбріеля Конроя.

— Врно, не важный?

— Да, Конрой только кормится.

— Ну, до свиданія, обдайте со мною въ три часа, гд и какъ хотите — вы лучше это знаете. Пригласите кого угодно.

И свита великаго дльца удалилась въ восторг отъ его непостижимой энергіи и щедрости. Оставшись одинъ, незнакомецъ направилъ шаги къ участку Гэбріеля Конроя. Еслибъ онъ любилъ природу или поддавался вліянію ея дикой красоты на слабый человческій умъ, то его поразилъ бы постепенный переходъ пастушескаго пейзажа въ величественный горный видъ. Черезъ нсколько минутъ, онъ миновалъ рядъ тнистыхъ сосенъ и очутился на обнаженномъ, сгорвшемъ отъ солнца горномъ скат, на которомъ, вмсто зелени, виднлся шлакъ и сухой мохъ, осыпавшійся подъ его ногами, отчего восхожденіе становилось затруднительнымъ. Еслибъ онъ былъ ученый, то замтилъ бы тамъ и сямъ въ неожиданныхъ углубленіяхъ или возвышеніяхъ слды волканическихъ переворотовъ. Но я полагаю, что онъ ощущалъ только нестерпимую духоту. Взобравшись до половины горы, онъ снялъ сюртукъ и обтеръ лобъ платкомъ. Однако, по нкоторымъ особенностямъ его походки, видно было, что онъ привыкъ къ горной мстности. Достигнувъ вершины, онъ остановился и бросилъ взглядъ вокругъ себя.

Прямо подъ нимъ простирался оврагъ, кормившій золотымъ пескомъ жителей Одноконнаго Стана и, мало-по-малу, расширявшійся въ обширную лсную долину. Изъ ея глубины доносилось нжное благоуханіе душистыхъ смолъ. На запад, чрезъ случайное отверстіе въ ущель виднлась едва замтная, туманная полоса береговаго кряжа. Къ сверу и югу тянулись еще боле высокія горы съ узкими террасами, покрытыми прямыми колонадами сосенъ, въ виду чего, вершина, на которой онъ стоялъ, казалась еще черне и обнаженне. На восток, между двумя громадными пиками, было какое-то странное, пустое пространство, но привычный глазъ незнакомца тотчасъ призналъ въ немъ снгъ и нсколько минутъ онъ не могъ оторваться отъ этого какъ бы чарующаго его зрлища.

На самой вершин находился рядъ многочисленныхъ углубленій, недавно выкопанныхъ. Въ одномъ изъ нихъ незнакомецъ поднялъ обломокъ скалы и довольно небрежно осмотрлъ его. Потомъ онъ медленно спустился по отлогому западному скату, направляясь къ тому мсту, гд работалъ какой-то человкъ. Черезъ нсколько минутъ онъ уже былъ рядомъ съ нимъ. Работникъ поднялъ голову и, опершись на заступъ, взглянулъ на пришельца. Его атлетическая фигура, окладистая русая борода и серьёзные, задумчивые глаза не могли принадлежать никому другому, какъ Гэбріелю Конрою.

— Какъ вы поживаете? спросилъ поспшно незнакомецъ, протягивая руку, которую Гэбріель машинально пожалъ:— вы, на взглядъ — молодецъ. Я васъ помню, а вы меня, кажется, не признаёте. Не такъ ли?

Сказавъ это отрывистымъ, дловымъ тономъ, онъ бросилъ нетерпливый взглядъ на Гэбріеля, который безпомощно смотрлъ на него. Какія-то смутныя воспоминанія воскресали въ его голов, но онъ не могъ себ дать яснаго о нихъ понятія. Вокругъ него была прежняя обстановка и, солнце также свтило, но это лицо, этотъ голосъ…

— Я пріхалъ по дламъ, прибавилъ незнакомецъ, устраняя вопросъ объ его признаніи, какъ не имвшій значенія:— что вы можете мн предложить?

— Это — Питеръ Думфи, произнесъ Гэбріель со страхомъ и какъ бы про себя.

— Да, вы меня признали. Я такъ и думалъ. Вдь прошло не боле пяти лтъ съ тхъ поръ, какъ мы съ вами видлись. Было тяжелое время, не правда-ли? А вы теперь, на взглядъ, молодецъ, врно благоденствуете, а? Ну, что вы думаете длать съ этимъ участкомъ? Вроятно, вы ни на что еще не ршились. Но я вамъ сдлаю предложеніе. Конечно, ваше право собственности основано на безспорномъ документ?

По глазамъ Гэбріеля, широко раскрытымъ отъ удивленія, Думфи ясно видлъ, что онъ его не понимаетъ, и потому прибавилъ, пристально смотря на него:

— Я говорю по длу объ образцахъ, которые вы мн прислали.

— Какіе образцы? спросилъ Гэбріель, все еще погруженный въ воспоминанія о прошедшемъ.

— Ваша жена мн ихъ прислала, но вдь это все равно.

— Нтъ, не все равно, отвчалъ Гэбріель съ своимъ обычнымъ прямодушіемъ:— вы лучше поговорите съ нею. Это — ея дло. Да, я припоминаю, она говорила что посылаетъ какіе-то камни въ Фриско для изслдованія, но меня это нисколько не интересовало и я не спрашивалъ подробно. Это — все ея зати, обратитесь къ ней.

Теперь, въ свою очередь, Думфи былъ вн себя отъ изумленія.. Совершенно заблуждаясь на счетъ характера Гэбріеля, онъ подумалъ, что хитрый рудокопъ подъ маской простоты увертывается отъ прямаго отвта. Онъ хорошо помнилъ, что, въ первое время процвтанія конторы Думфи и Дженкинсъ, онъ постоянно отсылалъ людей, съ которыми не хотлъ вступать въ ршительныя объясненія, къ Дженкинсу, и потому полагалъ, что Гэбріель. по той же причин, отсылалъ его къ мистрисъ Конрой.

— Конечно, я могу переговорить съ нею, отвчалъ онъ поспшно:— но у меня мало сегодня времени, а потому прямо обратился къ вамъ. Можетъ быть, я не успю повидаться съ нею, но, во всякомъ случа, вы можете мн написать.

— Да, да, это все-равно, если вы ея не увидите, то я ей передамъ, что вы невиноваты, сказалъ Гэбріель и покончивъ съ этимъ, по его мннію, маловажнымъ вопросомъ, прибавилъ:— вы не слыхали ли чего нибудь о Грэсъ? Вы помните, Думфи, мою хорошенькую сестру Грэсъ. Не слыхали ли вы чего о ней, или не видали ли ея?

Этотъ вопросъ, въ подобную минуту, показался Думфи новой хитростью Гэбріеля. Ясно было, что мистрисъ Конрой во всемъ созналась своему мужу, и онъ хотлъ сдлать Думфи соучастникомъ обмана для большаго успха предпріятія. Онъ чувствовалъ, что имлъ дло съ двумя первоклассными актёрами, изъ которыхъ одинъ былъ природный лицемръ. Впервые въ своей жизни зло показалось ему отвратительнымъ, мы никогда такъ не цнимъ искренности и правды, какъ видя отсутствіе ихъ въ нашемъ противник.

— Она кажется бжала съ кмъ-то? сказалъ онъ:— Да, да, я помню. Вамъ ея боле никогда не видать, и потому она для васъ все равно, что умерла.

Хотя Думфи былъ убжденъ, что Гэбріель только прикидывался нжнымъ братомъ, онъ надялся, что это колкое замчаніе затронетъ его сердце. Но Гэбріель не понялъ ядовитаго намёка и, видя, что Думфи собирается уйти, сказалъ съ неожиданнымъ жаромъ:

— Не можете ли вы остаться немного и поговорить о старин. Олли была бы очень рада васъ видть. Вы помните маленькую сестру Грэсъ, она стала теперь славной двочкой. Пойдемте къ ней.

— Нтъ, нтъ, отвчалъ поспшно Думфи:— мн теперь не время. Заверну въ другой разъ. Прощайте.

Съ этими словами онъ повернулся и пошелъ назадъ, пока не скрылся за окружающею листвой. Тогда онъ остановился и, перейдя черезъ вершину горы, прямо направился къ жилищу Гэбріеля.

Мистрисъ Конрой ожидала его, она замтила его издали на опушк лса, потому что отворила ему дверь и провела прямо въ гостиную съ такой любезностью и въ такомъ кокетливо-граціозномъ костюм, что всякому человку на мст Думфи грозила бы серьёзная опасность. Но онъ, подобно большинству людей, имющихъ дурную славу между женщинами, строго отдлялъ ухаживаніе за ними отъ своей комерческой дятельности.

— Я могу у васъ остаться только нсколько минутъ, сказалъ онъ:— очень жаль, но надо хать. Вы, кажется, процвтаете?

Мистрисъ Конрой отвчала, что она не надялась на личное свиданіе съ мистеромъ Думфи, который всегда такъ занятъ.

— Да, произнесъ онъ:— но я люблю самъ передавать хорошія всти. Присланные вами образцы изслдованы первоклассными, надёжными учеными. Дльце выходитъ славное. Золота нтъ, но 80% серебра. Что? Вы, можетъ быть, этого ожидали.

По лицу мистрисъ Конрой ясно было видно, что она никогда не питала подобныхъ надеждъ.

— Серебро, промолвила она, съ трудомъ переводя дыханіе:— 80% серебра!

Думфи былъ удивленъ, но успокоился. Очевидно, она не обращалась ни къ кому другому за совтомъ, и потому онъ могъ предлагать свои условія.

— Чего же вы желаете? Вашъ планъ? спросилъ онъ коротко.

— Не знаю, я еще не думала, начала мистрисъ Конрой, но Думфи ее перебилъ:

— Вы не имете никакого плана. Вы не имете мн ничего предложить. Время дорого. Выслушайте мой планъ. Руда въ 80% — дло богатое, но серебряную руду пустить въ ходъ гораздо дороже, чмъ золотую. Сначала будутъ одн издержки — 20%. Вотъ мое предложеніе: составитъ акціонерную компанію, въ сто паевъ на 5.000,000 капитала, вы возьмете 50 паевъ, я 25, а остальное я помщу, какъ удастся. Что вы на это скажете? Не можете сразу ршиться? Ну, подумайте.

Но мистрисъ Конрой могла думать только объ одномъ: о 2 ¹/₂ милліонахъ. Эта чудовищная, соблазнительная цифра сверкала передъ ея глазами.

— Эти деньги… вдь, только въ будущемъ! сказала она блдная, взволнованная.

— Реализируйте свои паи черезъ десять минутъ посл ихъ выпуска. Это — коммерческое дло!

Въ виду этой возможности получить немедленно громадную сумму, мистрисъ Конрой успокоилась и медленно произнесла:

— Я… поговорю… съ мужемъ.

Думфи улыбнулся открыто, дерзко, и мистрисъ Конрой тотчасъ покраснла, но не потому что Думфи отгадалъ ея хитрость, а отъ боязни, что онъ зналъ равнодушіе къ ней мужа.

— Я уже видлся съ нимъ, отвчалъ спокойно Думфи.

— Онъ объ этомъ ничего не знаетъ, промолвила дрожащимъ голосомъ мистрисъ Конрой и страшно поблднла.

— Конечно, замтилъ презрительно Думфи:— онъ мн такъ и сказалъ и послалъ къ вамъ. Хорошо, это — коммерческое дло.

— Вы ему не говорили, вы не смли…

Думфи посмотрлъ съ любопытствомъ на мистрисъ Конрой, потомъ всталъ, затворилъ дверь и произнесъ, не сводя съ нея глазъ:

— Вы хотите меня уврить, что вашъ мужъ сказалъ правду, что онъ ничего не знаетъ о тхъ обстоятельствахъ, при которыхъ вы явились сюда.

— Онъ ничего не знаетъ, клянусь небомъ! воскликнула мистрисъ Конрой.

Это было непонятно, но Думфи ей поврилъ.

— Какъ же вы теперь ему объясните? спросилъ онъ:— вдь, безъ него ничего нельзя сдлать.

— Зачмъ ему знать боле? Онъ нашелъ руду и она — его, безъ всякаго дара съ моей стороны. По закону, онъ — собственникъ руды, на чьей бы земл ее ни нашелъ. Взявъ на себя роль его сестры, я предъявляла свои права на землю, но онъ открытіемъ руды придалъ ей цнность, которой она прежде не имла. Даже его сестра, прибавила она, сверкая глазами:— еслибы была въ живыхъ, не можетъ у него отнять руды.

Она была права. Женщина, слабостью которой онъ хотлъ воспользоваться, перехитрила ихъ всхъ и выскользнула изъ его рукъ. И какъ она сдлала это просто. Онъ былъ ловко проведенъ, но не могъ скрыть своего восхищенія и откровенно произнесъ:

— Отлично! Вотъ такъ коммерческое дло!

Но въ эту минуту, умная женщина, ловкая искательница приключеній, торжествующая побдительница, заплакала и стала просить побжденнаго Думфи не говорить ничего ея мужу. При этомъ доказательств всеобщей женской слабости, Думфи мгновенно оправился и сказалъ отрывисто, но не безъ нкотораго сочувствія:

— Чмъ вы можете доказать, что вашъ мужъ первый открылъ эту руду? Не будетъ ли бумага, данная докторомъ Деваржемъ сестр вашего мужа, безспорнымъ доказательствомъ, что не ему, а доктору принадлежитъ право открытія руды?

— Дк, но докторъ Деваржъ умеръ, а бумага, о которой вы говорите, у меня въ рукахъ.

— Хорошо, произнесъ Думфи и, посмотрвъ на часы, прибавилъ:— у меня остается только шесть минутъ, выслушайте меня. Я не буду отрицать, что вы поступили въ этомъ дл дьявольски хитро и можете дйствовать теперь одн, безъ моей помощи, но, вдь и я вмшался въ эту исторію не безъ разсчета на прибыль. Это — коммерческое дло. Подумайте, мы другъ друга знаемъ насквозь, и не выгодне ли вамъ устроить это дльце вмст со мной, а не искать чужой помощи. Вы понимаете? Вамъ не трудно найти въ Сан-Франциско десятокъ людей, которые предложатъ вамъ боле выгодныя, чмъ я, условія. Но ни одинъ изъ нихъ не будетъ имть такого побужденія скрыть ваше прошедшее, какъ. я. Вы понимаете?

— Вы сохраните мою тайну отъ всхъ и отъ ‘его? отвчала мистрисъ Конрой, протягивая руку.

— Конечно, это — коммерческое дло.

Съ этими словами оба хитреца пожали другъ другу руку съ чувствомъ искренняго уваженія, и мистеръ Думфи отправился обдать.

Не успла мистрисъ Конрой затворить за нимъ дверь, какъ Олли выбжала изъ внутреннихъ комнатъ, она схватила двочку за плечи и, обнявъ, стала съ жаромъ цаловать. Но Олли вырвалась изъ ея рукъ и нетерпливо воскликнула:

— Пустите меня, мн надо его видть.

— Кого? Мистера Думфи? спросила мистрисъ Конрой, удерживая двочку съ какимъ-то истерическимъ смхомъ.

— Да, Гэбъ мн сказалъ, что онъ здсь. Пустите меня, пустите.

— Зачмъ теб его?

— Гэбъ говоритъ… Да пустите ли вы меня? Гэбъ говоритъ, что онъ зналъ…

— Кого?

— Мою милую сестру Грэсъ. Извините, я не хотла вамъ сдлать больно, но я должна бжать за нимъ.

И, вырвавшись на свободу, Олли быстро исчезла. Будущая обладательница двухъ съ половиною милліоновъ осталась одна, недовольная, сердитая, съ горькимъ подозрніемъ въ сердц.

XXV.
Встрча мистера Думфи съ старымъ пріятелемъ.

Питеръ Думфи былъ вренъ своей кліентк. Черезъ нсколько дней посл возвращенія въ Сан-Франциско, онъ послалъ записку Виктору Рамиресу, прося его зайти къ нему въ контору. Хотя Викторъ и былъ совершенно побжденъ, такъ что не могъ оказать никакого противодйствія, но все же полезно было стушевать въ его памяти всякое воспоминаніе о прежнемъ соучастіи въ обман мистрисъ Конрой. Думфи ждалъ отъ него отвта, когда одинъ изъ его писцовъ подалъ ему карточку. Банкиръ съ нетерпніемъ взглянулъ на нее и прочиталъ: ‘Артуръ Пойнсетъ’. Несмотря на все свое величіе въ коммерческой сред, онъ не могъ не обратить вниманія на это имя, пользовавшееся значительнымъ вліяніемъ въ Калифорніи, тмъ боле, что, при всемъ своемъ скептицизм и демократизм, онъ зналъ цну всякой личности, имвшей высокое общественное положеніе. Поэтому, не поднимая глазъ съ конторки, за которой онъ сидлъ, Думфи поспшно сказалъ:

— Просите.

Черезъ минуту, дверь снова отворилась, и въ комнату вошелъ красивый молодой человкъ, одтый по послдней мод. Онъ держалъ себя развязно и не выказывалъ никакого смущенія въ присутствіи богатаго капиталиста. Небрежно положивъ шляпу на столъ, онъ всталъ спиною къ камину и терпливо ждалъ привтствія хозяина. Думфи былъ, наконецъ, вынужденъ взглянуть на него.

— Вы, я вижу, заняты, произнесъ Пойнсетъ учтивымъ, холоднымъ тономъ:— я не буду васъ безпокоить. Мн сказали, вроятно, по ошибк, что вы свободны?

Думфи положилъ перо и всталъ, внутренно протестуя.

— Вы меня не знаете по фамиліи, продолжалъ молодой человкъ съ улыбкой:— но лицо мое должно быть вамъ знакомо. Въ послдній разъ я васъ видлъ пять лтъ тому назадъ. Да, вы, въ то время, съ голоду грызли буйволовую кожу.

— Филипъ Ашлей! промолвилъ Думфи, понижая голосъ и озираясь по сторонамъ.

— Именно, отвчалъ Пойнсетъ съ нетерпніемъ: — это — мое nom de guerre. Но, повидимому, вы справедливо называли себя тогда мистеромъ Думфи.

Еслибы Думфи и намревался привести въ смущеніе Пойнсета ссылкою на его двойное имя, то презрительное замчаніе молодого человка должно было заставить его отказаться отъ подобной мысли. Но, въ дйствительности, онъ никогда не имлъ этого намренія. Несмотря на вс свои усилія, онъ въ присутствіи Ашлея почувствовалъ себя въ томъ же подчиненномъ положеніи, въ какое добровольно поставилъ себя пять лтъ тому назадъ. Онъ забылъ свое богатство, свое могущества и въ собственномъ кабинет смиренно ждалъ приказаній неожиданнаго постителя. Однако, онъ сдлалъ еще одно усиліе, чтобы возвратить себ потерянный авторитетъ.

— У васъ дло до меня, Пойнсетъ? сказалъ онъ.

Но, ни гордое достоинство, съ которымъ онъ началъ эту фразу, ни фамильярный тонъ, въ который онъ неожиданно перешелъ, нисколько не подйствовали на молодого человка.

— Конечно, отвчалъ Пойнсетъ небрежно:— безъ дла я не сталъ бы безпокоить такого занятаго человка. Я слышалъ, что вы заинтересованы въ недавно открытой новой руд въ Одноконномъ Стан. Одинъ изъ моихъ кліентовъ иметъ права, еще неоформенныя, на эту землю.

— Кто? спросилъ поспшно Думфи.

— Я полагаю, что для васъ имя моего кліента вовсе неважно, пока мы не предъявимъ своихъ правъ, отвчалъ спокойно Артуръ:— но я готовъ(удовлетворить вашему любопытству. Это — миссъ Долоресъ Сальватьера.

Думфи успокоился и съ обычной рзкостью произнесъ:

— Это нисколько не…

— Не нарушаетъ правъ лица, открывшаго руду, перебилъ его Артуръ:— вы совершенно правы. Я пришелъ къ вамъ вовсе не для того, чтобъ предъявлять права своей кліентки, даже, быть можетъ, мы и не станемъ просить ихъ оффиціальнаго признанія. Но моя кліентка желала бы имть свднія о теперешнихъ владльцахъ земли. Вы, кажется, ихъ представитель. Они — мужъ и жена. Эта женщина сначала выдавала себя за миссъ Грэсъ Конрой, которой были переданы права на эту землю ея собственникомъ. Потомъ она является женою Гэбріеля Конроя, вроятно, ложнаго брата ложной сестры. Вы, конечно, согласитесь, что это — ужасная путаница и на суд ваше положеніе будетъ незавидное. Но мы теперь судиться не намрены, а желаемъ только знать, оба ли они: братъ и сестра — самозванцы, или кто-нибудь изъ нихъ, дйствительно, то лицо, за которое себя выдаетъ? Да женатые ли они? Вы, Думфи, должны это знать лучше всхъ.

— Вамъ самимъ это должно быть извстно, вы бжали съ настоящей Грэсъ Конрой, отвчалъ Думфи съ своей прежней смлостью.

— Неужели? Такъ, значитъ, по вашему, это — не она. Ну, а братъ?

— Это — дйствительно Гэбріель Конрой, если я его только знаю, отвчалъ Думфи, чувствуя, что его поймали: — но отчего вы сами въ этомъ не удостовритесь?

— Благодаря вашей любезности, это теперь излишне, отвчалъ съ улыбкою Артуръ:— я вамъ врю и, къ тому же, я слишкомъ опытный адвоката, чтобъ сомнваться въ показаніяхъ мною же вызванныхъ свидтелей. Но кто эта женщина?

— Вдова доктора Деваржа.

— Дйствительная?

— Да, если только Грэсъ Конрой не предъявитъ правъ на этотъ титулъ. Повидимому, старикъ не былъ постояненъ въ своихъ чувствахъ.

Этотъ намёкъ не произвелъ никакаго впечатлнія на Артура, и онъ спокойно спросилъ:

— Есть ли у васъ законныя доказательства, что она — вдова доктора Деваржа? Если это — фактъ, то моя кліентка, какъ богатая женщина и интересующаяся настоящимъ братомъ и настоящей сестрой, быть можетъ, откажется отъ своихъ правъ. Да, кстати, была еще сестра?

— Конечно, она — еще ребенокъ.

— Хорошо, я не буду васъ боле задерживать. Благодарствуйте и прощайте.

Онъ взялъ шляпу и направился къ дверямъ, но Думфи, чувствуя, что не извлекъ никакой пользы изъ этого разговора, хотлъ поправиться смлой выходкой.

— Подождите, сказалъ онъ:— вы имете свднія объ этой молодой двушк. Что съ ней сталось?

— Не знаю, отвчалъ спокойно Пойнсетъ:— иначе я не сталъ бы обращаться къ вамъ.

Въ манерахъ Пойнсета было что-то не дозволявшее Думфи назвать его прямо лжецомъ, и потому онъ рзко прибавилъ:

— Когда и гд вы ее видли въ послдній разъ?

— Я оставилъ ее въ хижин охотника, когда отправился обратно къ вамъ. Я опоздалъ. Отрядъ, посланный на помощь, уже нашелъ нашу партію, но не въ живыхъ. Потомъ я вернулся къ Грэсъ, но ея уже тамъ не было. Я полагаю, что ее спасъ и взялъ съ собою отрядъ.

Наступило молчаніе, впродолженіе котораго оба негодяя пристально смотрли другъ на друга. Читатель, конечно, не забылъ, что какъ тотъ, такъ и другой обманули отрядъ, высланный на помощь, касательно ихъ отношеній къ мертвымъ товарищамъ. Но ни одинъ изъ нихъ не зналъ, что другому былъ извстенъ этотъ фактъ. Такимъ образомъ, Думфи боялся предложить Артуру вопросъ, который его могъ смутить, потому что, въ свою очередь, открылся бы его обманъ. Не зная причины колебанія Думфи, Артуръ пришелъ къ убжденію въ его полномъ невдніи и, чувствуя себя побдителемъ, молча вышелъ изъ комнаты, небрежно кивнувъ головой Думфи.

Въ дверяхъ онъ столкнулся съ человкомъ небольшого роста, но коренастымъ. По какому-то общему чувству инстинктивнаго отвращенія, они оба взглянули презрительно другъ на друга. Пойнсетъ увидалъ передъ собою испитое лицо, казавшееся чахоточнымъ, несмотря на дородное туловище, надъ которымъ оно возвышалось, ему были знакомы эти узкія скулы и блдныя губы, изъ-подъ которыхъ виднлись большіе, выдающіеся зубы. Не отдавая себ вполн отчета, кто былъ этотъ странный человкъ съ полуоткрытымъ ртомъ, но зная, что онъ видалъ его по дламъ, Пойнсетъ небрежно кивнулъ головой и быстро удалился. Вошедшій подозрительно посмотрлъ вслдъ Артуру и потомъ на Думфи. Послдній немедленно оправился и, съ своей обычной смлостью, произнесъ:

— Ну, что вы скажите?

— Вы врно имли мн что-нибудь сказать, вы за мной послали?

— Да, вы умолчали о томъ, что на руду имютъ право еще другія лица. Что все это значитъ, Рамиресъ?

Викторъ поднялъ глаза къ потолку и промолвилъ, пожимая плечами:

— Права правамъ — рознь.

— Конечно, но вы врно знаете, что наше право основано не на документ, а на фактическомъ открытіи руды, что гораздо крпче.

— Наше право? повторилъ Викторъ подозрительно.

— Да, я составляю акціонерную компанію для эксплуатаціи руды ея мужа.

— Ея мужа… Хорошо.

Думфи проницательно взглянулъ на Рамиреса. Что-то въ его обращеніи было подозрительное, и Думфи, уже смущенный неожиданнымъ для него пораженіемъ въ разговор съ Пойнсетомъ, вышелъ изъ себя.

— Да, руда ея мужа. Что вы на это скажете? Ничего. Такъ выслушайте меня. Я послалъ за вами, чтобъ объявить вамъ слдующее: теперь все въ порядк и законно. Забудьте прежній планъ и ваши отношенія къ ней. Вы понимаете? Вы ничего не знаете о миссъ Грэсъ Конрой.

— Нтъ боле сестры, а только жена!

— Да.

— Хорошо.

— Вы, конечно, получите что-нибудь за ваши хлопоты, хотя они ни къ чему не привели и прежній планъ брошенъ. Такимъ образомъ, вы не имете никакого участія въ ея теперешнемъ успх. Если, впрочемъ, прибавилъ Думфи иронически:— вы не считаете, что она обязана вамъ своимъ бракомъ съ Гэбріелемъ.

— Ха, ха, ха! Славная шутка! отвчалъ Викторъ, поблднвъ еще боле и смясь принужденно: — нтъ, я за это ничего не требую, даже съ васъ, ха, ха, ха!

Но, еслибъ Думфи зналъ, что въ эту минуту дйствительно происходило въ ум Рамиреса, то онъ, по всей вроятности, приблизился бы къ дверямъ конторы.

— Мы можемъ вамъ заплатить за одно только — за молчаніе. Но поймите, что открытіе извстной вамъ тайны можетъ васъ сильно компрометировать, а намъ оно не принесетъ никакого матерьяльнаго вреда и важно только въ отношеніи общественнаго положенія мистрисъ Конрой. Еслибъ сегодня вся исторія была узнана, то завтра я реализирую права Гэбріеля на руду. Какъ вы помните, единственное доказательство предъидущаго открытія руды заключается въ бумаг, находящейся въ нашихъ рукахъ. Вотъ за то, что вы знаете это обстоятельство, мы вамъ и заплатимъ. Но помните, что всякая попытка овладть этой бумагой путемъ законнымъ или инымъ поведетъ только къ ея уничтоженію. Что же вы на это скажете? Согласны? Когда мы выпустимъ акціи, то я вамъ напишу чекъ, или, можетъ быть, вы возьмете акцію?

— Нтъ, я предпочитаю деньги, отвчалъ Рамиресъ съ усмшкой.

— Вы правы, Викторъ, произнесъ Думфи, какъ бы не замчая его ироніи:— акціи — не вашего ума дло. Прощайте.

Викторъ направился къ дверямъ, но Думфи его остановилъ:

— Кстати, Викторъ, если вы знаете лицо, которому принадлежитъ вновь открытый документъ на руду, то скажите ему, что процессъ ни къ чему не, поведетъ. Я только-что сказалъ объ этомъ и адвокату новаго собственника.

— Пойнсету? спросилъ Викторъ.

— Да, но, такъ какъ, онъ, въ то же время — и Филиппъ Ашлей, молодой человкъ, бжавшій съ Грэсъ Конрой, то вамъ лучше бы обратиться къ нему. Быть можетъ, онъ вамъ будетъ полезне меня. Прощайте.

Отвернувшись отъ пораженнаго удивленіемъ Рамиреса и внутренно сознавая, что онъ возвратилъ себ свой прежній авторитетъ, Думфи позвонилъ и приказалъ ввести въ кабинетъ слдующаго постителя.

XXVI.
Мистеръ Джакъ Гамлинъ отдыхаетъ.

Впродолженіи нсколькихъ недль, мистеръ Гамлинъ былъ нездоровъ или, какъ онъ самъ выражался, ‘не въ своей тарелк’. Знаменитый Дюшенъ, отставной полковой докторъ, посл внимательнаго изслдованія своего паціента и откровеннаго его разспроса, спокойно сказалъ:

— Вы ведете себя не такъ, какъ слдуетъ игроку, Джакъ. У васъ пульсъ 75, а это — плохо для игры. Вы, вроятно, много поработали въ послднее время и были въ удар — не такъ ли? Но берегитесь: вы слишкомъ шибко живете и пустили машину на всхъ парахъ. Поубавьте огня, откройте спасительный клапанъ и дйствуйте въ пол-силы. Поживите два мсяца, какъ подобаетъ христіанину, и все обойдется. То есть, я хочу сказать, прибавилъ онъ, видя неожиданный ужасъ, отпечатлвшійся на лиц Гамлина:— ложитесь спать до полуночи, вставайте рано, кушайте какъ можно боле и пейте какъ можно мене. Играйте умренно, не для выигрыша, скучайте ужасно, и черезъ два мсяца я васъ посажу за зеленый столъ такимъ же могучимъ и хладнокровнымъ игрокомъ, какъ въ старину. Вы прежде пли, Джакъ, сядьте-ка за фортепьяно и покажите свою прыть. Ну, довольно, благодарствуйте. Я такъ и думалъ: вы не въ голос и отвыкли пть. Это — не бда, попрактикуйтесь ежедневно, и черезъ недлю вернется ваше прежнее искуство. Кажется, уже боле мсяца я не видалъ, чтобы вы возились съ дтьми, а это очень вамъ хорошо. Съ большимъ удовольствіемъ я заперъ бы васъ въ дтскій пріютъ. Чортъ знаетъ, какую пользу это принесло бы вамъ и дтямъ! Отыщите какого нибудь бдняка съ дюжиной дтей и возьмитесь учить ихъ пнію. Относительно пищи — все равно, что вы будете кушать, только шьте въ положенные часы. Я надялся бы на ваше выздоровленіе, Джакъ, гораздо боле, еслибъ вырвалъ васъ изъ Голодающаго Стана въ Сіеррахъ, какъ одного несчастнаго шесть лтъ тому назадъ, а не изъ этой роскошной обстановки. Ну, Джакъ, послушайтесь моего совта, и я поставлю васъ на ноги, понижу пульсъ, разсю ваше уныніе и успокою ваши нервы. Теперь же вы ни на что не похожи, Джакъ, и я смло сталъ бы играть съ вами цлую ночь.

Изъ этихъ словъ почтеннаго доктора читатель ясно видитъ, что онъ не касался отвлеченной, нравственной стороны ремесла Гамлина, а только заботился о практической его способности продолжать это ремесло. Онъ былъ настолько искрененъ, что, нсколько дней спустя, сказалъ другому своему паціенту, уважаемому всми пастору:

— Я долженъ подвергнуть васъ такому же леченію, какъ Джака Гамлина. Вы знаете его? извстный игрокъ и славный малый, вы очень мн его напоминаете. У васъ тотъ же недугъ, и я васъ вылечу такъ же, какъ его.

Джакъ Гамлинъ религіозно исполнилъ предписаніе доктора и впродолженіи двухъ недль странствовалъ по низменной, береговой стран, ужасно скучая, но строго придерживаясь даннаго рецепта. Въ Сан-Луи-Хе онъ присутствовалъ при бо быковъ, и ему сильно хотлось держать громадное парй, даже ему вошла въ голову мысль натравить на быковъ стараго медвдя, но онъ поспшно бжалъ отъ всхъ этихъ соблазновъ. На слдующій день, въ старомодномъ дилижанс, онъ перебрался черезъ береговой кряжъ и спокойно въхалъ въ мирную, миссіонерную станцію Сан-Антоніо. Предъидущее путешествіе и мрачный, унылый видъ города такъ подйствовали на него, что онъ слегъ прямо въ постель въ единственной гостинниц Сан-Антоніо, переполненной, какъ обыкновенно вс испанско-калифорнійскія гостинницы, не постояльцами, а блохами.

— На что походитъ это мстечко, Питъ? спросилъ Джакъ своего врнаго оруженосца-негра.

— Масса Джакъ, отвчалъ Питъ, чрезвычайно серьёзно:— мало здсь хорошаго. Внизу играютъ въ карты, да не по васъ эта игра. Она вамъ пользы не принесетъ, а разв только взбситъ. На двор стоитъ прекрасная лошадь, а хозяинъ ничего въ ней не смыслитъ. Еслибъ вы были здоровы, я позволилъ бы вамъ съиграть съ нимъ штуку, но теперь и этого нельзя. Въ сосднемъ дом какая-то школа, врно воскресная. Тамъ множества дтей поютъ и славословятъ Господа.

— Какой сегодня день? спросилъ съ нетерпніемъ Джакъ.

— Воскресенье.

Джакъ застоналъ и, повернувшись на другой бокъ, промолвилъ:

— Дайте одному изъ этихъ дтей мелкую монету и скажите, что здсь онъ получитъ вторую.

— Нтъ, масса Джакъ, сегодня ни одинъ ребёнокъ не пойдетъ дурачиться съ вами. Ему дали бы за это сильную встрёпку. Здсь очень строго смотрятъ за дтьми въ день Господень.

Частью изъ неудовольствія, что не можетъ поиграть съ дтьми, а частью изъ желанія помучить набожнаго Пита, Джакъ разразился громкимъ протестомъ противъ богословской теоріи, мшавшей дтямъ дурачиться съ нимъ во всякое время.

— Откройте окно, прибавилъ онъ:— и подвиньте къ нему кровать. Такъ хорошо. Дайте мн романъ. Сегодня я не стану васъ безпокоить чтеніемъ вслухъ: вы можете кончить ‘Газвалины’ Вольнея въ другой разъ.

Здсь, кстати замтить, что Джакъ часто заставлялъ Пита читать вслухъ, что доставляло ему большое удовольствіе, такъ какъ книги онъ выбиралъ постоянно не по вкусу Пита, въ устахъ котораго он принимали совершенно извращенный, непонятный смыслъ.

— Вы можете идти, сказалъ Гамлинъ, когда Питъ подалъ ему все, что нужно:— я васъ не спрошу до вечера. Возьмите денегъ. Вы врно не найдете здсь своей церкви, но, если кто-нибудь станетъ издваться надъ вами, то вздуйте его. Если же не сладите, то замтьте подлеца, и я его отдлаю (Гамлинъ не позволялъ никому, кром себя, порицать религіозныя стремленія своего тлохранителя). Проведите время весело, Питъ, но, если можете, не напивайтесь. Здсь водка — ядъ.

Съ этими словами Гамлинъ повернулся на другой бокъ и открылъ книгу. Но не усплъ онъ прочесть нсколькихъ строчекъ, какъ буквы запрыгали въ его глазахъ и онъ принужденъ былъ бросить чтеніе. Вспоминая слова доктора, онъ теперь боле, чмъ когда-либо сознавалъ постоянныя утомленія и слабость, не говоря уже о періодическихъ страданіяхъ. Мысль, что его можетъ постигнуть слпота или параличъ, впервые мелькнула въ его голов. Сначала, она показалась ему очень смшной, и онъ спрашивалъ себя, можно ли метать банкъ безъ ногъ, или устроить выпуклыя карты, подобно книгамъ для слпыхъ? Но, вскор онъ вспомнилъ, что бдный Гордонъ, сраженный параличемъ, застрлился, и мрачно подумалъ: ‘у него не было лучшаго выбора’. Это размышленіе такъ уныло подйствовало на него, что онъ видлъ спасеніе только въ водк, но, черезъ минуту, вспомнивъ свое общаніе доктору, онъ сдлалъ надъ собою усиліе и, чтобъ перемнить теченіе мыслей, обернулся къ окну.

Комната, въ которой онъ лежалъ, выходила на пыльный дворъ и каменную стну, надъ которой возвышались дв четыреугольныя башни миссіонерной церкви. Между этими башнями виднлась зеленая листва деревьевъ, а вдали — блестящее море.

Было очень жарко, и ни малйшій втерокъ не колыхалъ занавсокъ на окн и втвей плакучей ивы, приходившихъ отъ всякаго удобнаго предлога въ истерическую дрожь. Даже море, обыкновенно бурное, теперь представляло невозмутимую, безмолвную равнину. Вся эта картина была очень успокоительная, но, взглянувъ во дворъ, Джакъ увидалъ человка, съ которымъ онъ ссорился въ Сакраменто и въ Сан-Франциско. Поднявъ голову, человкъ этотъ глазлъ на гостинницу. Джакъ тотчасъ совершенно нелогично вышелъ изъ себя. Еслибъ Питъ былъ подъ рукою, то онъ непремнно послалъ бы его передать какую-нибудь дерзость Рамиресу, но пока онъ смотрлъ на него, въ воздух раздались мелодичные звуки, которые приковали къ себ его вниманіе.

Это былъ органъ, не очень прекрасный, и игравшій на немъ не отличался большимъ искуствомъ. Но Джакъ страстно любилъ органъ. Я забылъ сказать, что онъ занималъ мсто органиста въ пресвитеріанской церкви въ Сакраменто, пока общественное мнніе не открыло несовмстимости его будничныхъ занятій съ воскреснымъ препровожденіемъ времени, и почтенный пасторъ, самъ торговавшій крпкими напитками, потребовалъ его удаленія. Хотя, впослдствіи, Джакъ перенесъ свою любовь къ музык на фортепьяно, но прежняя страсть никогда въ немъ не исчезла, и одно изъ его любимйшихъ мечтаній было завести первоклассный игорный домъ съ громаднымъ органомъ. Поэтому, услыхавъ столь дорогіе для него звуки, онъ приподнялся на кровати. При боле подробномъ разсмотрніи стны, возвышавшейся противъ окна, онъ убдился, что она принадлежала къ пристройк, недавно прибавленной къ старинной миссіонерской церкви. Среди стны виднлась глубокая ниша съ большимъ окномъ, изъ котораго и неслись звуки органа. Вскор къ нимъ присоединился хоръ свжихъ, юныхъ голосовъ. Гамлинъ сталъ прислушиваться еще внимательне. Это была одна изъ мессъ Моцарта, хорошо ему знакомыхъ.

Впродолженіе нсколькихъ минутъ, онъ въ пол-голоса подпвалъ хору, а потомъ, забывъ свою слабость и болзнь, сталъ громко вторить, покрывая юные голоса своимъ могучимъ теноромъ, хорошо извстнымъ его друзьямъ. Любопытное зрлище представлялъ этотъ сантиментальный пвецъ, лежавшій на постел въ изнеможеніи отъ развратной жизни и позорнаго ремесла. Однако, онъ продолжатъ съ энтузіазмомъ пть славословіе Богородиц, пока не замеръ органъ. Тогда онъ поднялъ голову и, устремивъ глаза во дворъ, сталъ ожидать появленія маленькихъ пвцовъ. У него была готова въ рукахъ горсть мелкихъ монетъ, а на устахъ веселыя шутки, которыми онъ всегда забавлялъ дтей. Но его надежда не осуществилась. ‘Вроятно, школа еще открыта’, подумалъ онъ и хотлъ уже снова прилечь, какъ неожиданно за ршеткой противоположнаго окна показалось женское лицо.

Гамлинъ вспыхнулъ и тяжело перевелъ дыханіе. Онъ былъ очень впечатлителенъ, женская красота сильно на него подйствовала, и онъ готовъ былъ присягнуть, что никогда не видывалъ ничего очаровательне прелестной индйской молодой двушки, появившейся въ окн. Окруженное амбразурой окна, словно внцомъ, ея лицо могло показаться прекраснымъ образомъ, еслибъ оно поражало, кром ангельской красоты, еще очаровательными женскими чертами и большими глазами, сверкавшими нетерпніемъ и любопытствомъ. Скрытый занавской, Гамлинъ зналъ, что его нельзя было видть, и потому на свобод любовался прелестнымъ смуглымъ созданіемъ, которое, повидимому, вызвано на свтъ его пніемъ. Черезъ нсколько минутъ, оно исчезло такъ же неожиданно, какъ явилось, и въ глазахъ Гамлина померкло яркое солнце и блестящее, искрившееся море.

Когда Питъ возвратился домой передъ закатомъ солнца, онъ съ удивленіемъ и испугомъ увидалъ, что мистеръ Гамлинъ сидлъ у окна совершенно одтый. Его еще боле поразили неожиданный блескъ глазъ Джака и непривычный румянецъ на его блдномъ лиц.

— Вы безъ меня что-нибудь длали, запрещенное докторомъ, масса Джакъ! воскликнулъ онъ.

— Посмотрите фляжку съ водкой — она не тронута, если только вы сами, старый чортъ, ее не почали, отвчалъ Джакъ весело:— я одлся потому, что иду въ церковь на вечернюю службу, а веселъ потому, что сталъ ужь очень нравственнымъ. Возьмите, Питъ, ‘Развалины’ Вольнея и почитайте вслухъ, а то вы совсмъ отвыкнете отъ этого полезнаго занятія. Нтъ, погодите. Неужели я долженъ умирать съ голоду, потому что вы ходили въ церковь? Закажите, прежде всего, хорошій ужинъ. Куда же вы идете? Вы пропадали три часа и теперь не даете мн отчета, какъ исполнили мою комиссію.

— Вашу комиссію, масса? спросилъ удивленный Питъ.

— Конечно, я вамъ приказалъ посмотрть, какія въ город церкви, продолжалъ спокойно Джакъ: — и, главное, убдиться, можетъ ли прилично набожный христіанинъ и бывшій органистъ пресвитеріанской церкви въ Сакраменто постить католическую церковь. Я увренъ, что вы тамъ даже не были, и мн самому придется собрать эти справки.

Питъ въ безмолвномъ смущеніи началъ чистить платье своего господина.

— Я — не папистъ, масса Джакъ, сказалъ онъ наконецъ:— но еслибъ я думалъ…

— Неужели вы полагаете, что я стану на тощій желудокъ слушать, какъ вы поносите католическую церковь, перебилъ его Гамлинъ:— единственную церковь, въ которую джентльмэнъ…

Но испуганный Питъ не дослушалъ этой фразы и выбжалъ изъ комнаты.

При первыхъ звукахъ колокола и за полчаса до начала вечерни, Джакъ уже входилъ въ старую миссіонерную церковь. Очень немного неясныхъ фигуръ виднлось въ различныхъ углахъ мрачнаго зданія. Скоре инстинктивно, чмъ при помощи мерцающаго блеска восковыхъ свчей на высокомъ алтар, онъ тотчасъ убдился, что тутъ не было того существа, которое онъ жаждалъ увидать. Помстившись въ тни за колонною,— онъ преспокойно сталъ ожидать его появленія. Время, казалось, шло очень медленно. Прямо противъ него помстилась пожилая женщина, отъ которой ужасно несло чеснокомъ. Потомъ явился смуглый вачеро, виднный Гамлиномъ по дорог, и, упавъ на колни, началъ молиться Мадонн съ такой характеристичной словоохотливостью, съ какою онъ бранилъ свое стадо. Немного поодаль, нсколько невзрачныхъ, знакомыхъ Джаку игроковъ громко оплакивали свои потери, вознося мольбы къ небу о дарованіи имъ удачи. Наконецъ, Гамлинъ съ безпокойствомъ замтилъ, что у двери другой человкъ точно такъ же, какъ онъ, кого-то ждалъ и пристально оглядывалъ всхъ входившихъ. Не смотря на полумракъ, царившій въ церкви, Джакъ узналъ въ этой фигур своего стариннаго противника въ Сакраменто. Еслибъ онъ увидалъ его гд-нибудь въ другомъ мст, то, подъ вліяніемъ инстинктивной къ не:у ненависти, затялъ бы съ нимъ немедленно ссору. Теперь же онъ ршился терпливо выждать конца службы и, послдовавъ за Рамиресомъ, вымстить на немъ всю свою злобу и разочарованіе, такъ какъ онъ начиналъ сомнваться въ появленіи прекрасной незнакомки. Но вдругъ послышался шелестъ шелковаго платья, Джакъ обернулся, и сердце его замерло.

Это была она. Дойдя до скамьи, почти прямо противъ него, она подняла черный вуаль, и передъ восхищенными его глазами явилось то же спокойное, очаровательное лице, которое его такъ поразило въ окн. Она теперь была даже прекрасне, и странный бронзовый цвтъ лица имлъ какую-то особенную, очаровательную прелесть для Джака. Взглянувъ по сторонамъ, она остановилась на минуту и потомъ медленно встала на колни между двумя невзрачными игроками. Джакъ инстинктивно подался впередъ и хотлъ ее предупредить объ оскверняющемъ прикосновеніи этихъ несчастныхъ. Но, въ ту же минуту, онъ отшатнулся, и лицо его побагровло отъ стыда. Впервые въ жизни онъ усумнился въ нравственности своего ремесла.

Подъ старинными сводами церкви раздались мелодичные звуки органа, въ воздух пронеслось благоуханіе ладона, патеръ началъ службу монотоннымъ голосомъ и Джакъ Гамлинъ впалъ въ какое-то изступленіе. Ему казалось, что онъ замнилъ холоднаго механическаго органиста и, пріобртя снова все свое искуство и силу голоса, оглашалъ старинную церковь пламенной игрой и страстнымъ пніемъ. Юный, прелестный голосъ незнакомки вторилъ ему, и это холодное, вншнее сліяніе звуковъ наполняло сердце его радостью. Но, вмст съ тмъ, онъ вполн сознавалъ, по своему тяжелому дыханію, что въ дйствительности не могъ взять ни одной ноты. Наконецъ, онъ очнулся и пристально взглянулъ на прелестное созданіе: ея граціозно наклоненная головка, изящный, хотя и строгій костюмъ, отъ кружевнаго вуаля до маленькой атласной туфли, виднвшейся изъ подъ тяжелаго шелковаго платья — ясно обнаруживали въ ней богатую аристократку, отказавшуюся отъ міра. Джакъ невольно чувствовалъ, что онъ неизмримо далекъ отъ нея.

Служба кончилась, послдніе звуки органа замерли, и незнакомка встала. За полчаса передъ этимъ, Джакъ смло пошелъ бы къ ней навстрчу, чтобъ только хоть на лету поймать бле стящій взглядъ ея чудныхъ глазъ, но теперь онъ почувствовалъ какую-то необычную для него робость и смущеніе. Поэтому, увидвъ, что она подходитъ къ колонн, за которой онъ стоялъ, Джакъ еще боле стушевался въ полумрак. Приблизившись къ раковин со святой водой, незнакомка сняла перчатку и, протянувъ руку, опустила въ воду свои длинные, тонкіе пальцы. Джакъ вздрогнулъ: она была такъ близко отъ него, что онъ чувствовалъ ея дыханіе, а, когда она мокрыми пальцами перекрестилась, то нсколько капель упали на его пылающую щеку.

XXVII.
Неожиданное открытіе Виктора.

По счастью для Гамлина, молодая двушка не замтила, что она окрестила незнакомаго ей человка и направилась къ дверямъ. Джакъ вышелъ изъ-за колонны и съ восторженнымъ уваженіемъ слдилъ за нею. Но не успла она дойти до портика, какъ неожиданно обернулась и быстро пошла назадъ, едва не задвъ платьемъ Гамлина. Ея прекрасные глаза выражали смущеніе, губы были блдны, и во всхъ ея движеніяхъ виднлось безпокойство. Она снова остановилась передъ колонною и, подъ предлогомъ взять вторично святой воды, оперлась рукою на раковину. Джакъ съ удивленіемъ замтилъ, что ея руки нервно дрожали. Съ минуту онъ колебался и потомъ, собравшись съ силами, подошелъ къ ней, но не смло и самоувренно, какъ онъ всегда обращался съ женщинами, а съ юношеской робостью.

— Могу я вамъ чмъ-нибудь служить, миссъ, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ: — вамъ, кажется, дурно… или вы устали. Прикажете подать вамъ стулъ? Тутъ дьявольская духота… извините, я хотлъ сказать, что здсь жарко. Прикажете подать вамъ стаканъ воды или привести экипажъ?

Молодая двушка неожиданно подняла на него глаза, и онъ совершенно растерялся.

— Это ничего, сказала она, бросивъ на Джака такой спокойный и откровенный, но, въ то же время, холодный взглядъ, что онъ опустилъ свои обыкновенно дерзкіе взоры: — здсь очень душно. Теперь прошло.

— Прикажете… началъ снова Джакъ, но она его перебила.

— Мн ничего не нужно, благодарю васъ, произнесла незнакомка съ прежнимъ достоинствомъ и, какъ бы находя необходимымъ объяснить свое странное возвращеніе, прибавила: — въ дверяхъ была толпа, и у меня закружилась голова. Кто-то меня толкнулъ, но, можетъ быть, это только мн показалось.

Съ этими словами, она взглянула на портикъ, въ которомъ виднлся какой-то мужчина, облокотившійся на колонну.

Джакъ понялъ ея взглядъ, хотя, по всей вроятности, онъ выражалъ совершенно иное, и поспшно направился къ дверямъ. Къ его величайшему удивленію, онъ узналъ въ своемъ неожиданномъ противник Виктора. Не говоря ни слова, онъ однимъ движеніемъ руки и ноги сбросилъ его съ лстницы и преспокойно обернулся къ незнакомк. Но она, съ такой же быстротою, воспользовалась исчезновеніемъ Виктора и въ одно мгновеніе очутилась въ карет, ожидавшей ее у портика. Однако, узжая, она высунула свою прелестную головку въ окно кареты и, очаровательно улыбнувшись, взглянула на Джака съ нжной благодарностью. Онъ былъ совершенно счастливъ. Что значила для него новая ссора съ Рамиресомъ? Даже предчувствіе этого столкновенія увеличивало его радость.

Чья-то тяжолая рука опустилась на его плечо. Онъ обернулся и увидлъ Виктора, который весь дрожалъ отъ злобы.

— А, это — вы, Джони, сказалъ Гамлинъ, добродушно улыбаясь:— вы здсь живете? Вы — компаньйонъ св. Антонія? Хорошо! А я васъ сбросилъ съ собственной вашей лстницы! Странно, что я васъ сразу не узналъ — неправда ли, Джони?

— Меня зовутъ не Джони, caramba! воскликнулъ Викторъ, вн себя отъ гнва.

— А, вотъ что! Вы, значитъ, принадлежите къ знаменитому роду Caramba изъ Голландской Долины. Но, признаюсь, это — не красивое имя: Джони лучше. Знаете что: не длайте здсь скандала. Сегодня, Джони — воскресенье. Я бы на вашемъ мст пошелъ бы преспокойно домой и побилъ бы до полусмерти какую-нибудь женщину или ребёнка — такъ, для практики. Но, во всякомъ случа, я пошелъ бы домой и не вынималъ бы на улиц, ножа, а то, пожалуй, обржешь руку или напугаешь мирныхъ людей. А вотъ завтра, я пошелъ бы въ сосднюю гостинницу, въ No 29, спросилъ бы мистера Джака Гамлина и, вспомнивъ съ нимъ старинку, обагрилъ бы кровью весь домъ.

Въ эту минуту, подошли къ Виктору его соотечественники, невзрачные игроки, и онъ тотчасъ воспользовался ихъ поддержкой.

— Насъ принимаетъ за собакъ этотъ негодяй, произнесъ онъ съ горечью.

Но Гамлинъ, понимавшій испанскія бранныя слова, разслышалъ эту фразу и отвтъ неожиданныхъ союзниковъ, воскликнувшихъ хоромъ:

— Caramba!

Быть можетъ, они приняли бы наступательное движеніе, еслибъ ихъ не пугало что-то сверкавшее въ глазахъ Гамлина и что-то не виднвшееся, но, вроятно, бывшее въ его карман.

— Это — ваши друзья? продолжалъ онъ съ иронической любезностью.— Вс вы — Caramba! Можетъ быть, имъ теперь не время? Такъ пусть пожалуютъ съ вами завтра. Если же моя комната слишкомъ мала или они не хотятъ ждать, то милости просимъ въ сосдній скверъ, Plaza del Toros. Что вы сказали? Извините, я немного глуховатъ.

Подъ этимъ предлогомъ Джакъ подошелъ къ одному изъ союзниковъ Виктора, и тотъ поспшно отретировался. Гамлинъ захохоталъ, но, видя, что вокругъ нихъ собирается толпа, онъ положилъ конецъ шутк, хотя она очень его забавляла. Онъ пресерьёзно снялъ шляпу, поклонился Виктору и его друзьямъ, дерзко надлъ ее на бекрень и съ вызывающимъ видомъ медленно пошелъ домой. Очутившись въ своемъ нумеръ, онъ разбудилъ спавшаго Пита и вступилъ съ нимъ въ религіозный споръ, доказывая, къ величайшему ужасу негра, что католическая церковь — единственно приличная церковь для блыхъ. Въ конц этого глубокомысленнаго разсужденія, онъ неожиданно спросилъ, въ порядк ли пистолеты, что окончательно привело втупикъ Пита.

Между тмъ, Викторъ также простился съ своими друзьями.

— Негодяй подло бжалъ, сказалъ онъ: — это ты, Тибурсіо, обратилъ его въ бгство.

— Нтъ, онъ узналъ тебя, Викторъ, и сердце его ёкнуло.

— При вид мексиканцевъ, вчно готовыхъ заступиться за свободу, онъ задрожалъ, какъ цыплёнокъ, прибавилъ невзрачный джентльмэнъ, ретировавшійся при наступленіи Гамлина: — пойдемте отпразднуемъ нашу побду.

Викторъ желалъ поскоре отдлаться отъ своихъ друзей и, видя возможность подобнаго спасенія въ попойк, тотчасъ пошолъ съ ними въ ближайшій погребокъ.

Случайно, этотъ погребокъ оказался главнйшимъ учрежденіемъ подобнаго рода въ Сан-Антоніо. Онъ отличался всми типичными свойствами всхъ погребковъ, т. е. былъ грязной, смрадной, пропитанной табачнымъ дымомъ трущобой. Стны его были украшены нсколькими французскими картинами, прекрасными по исполненію, но низкими въ нравственномъ отношеніи, и испанскими образами, низкими по исполненію, но высокими по нравственности. Кром того, висли портреты Санта-Анны и какого-то другого революціоннаго генерала, наконецъ, тутъ же виднлась аллегорическая картина генія свободы, оснявшаго лаврами мексиканскую республику. Побуждаемый, вроятно, тмъ же пристрастіемъ къ аллегоріи и поэзіи, погребщикъ прибавилъ къ своей художественной коллекціи блестящую, раскрашенную афишку американскаго спекулятора, объявлявшаго міру объ изобртенномъ имъ жизненномъ элексир устами громаднаго пестраго ангела. Въ дальномъ углу комнаты, за зеленымъ столомъ играли въ карты человкъ десять или двнадцать, которые не обращали никакого вниманія на странствующаго музыканта, лниво игравшаго какую то мрачную мелодію на арф.

Викторъ внимательно взглянулъ на одного изъ игроковъ. Это былъ странный англійскій переводчикъ, на котораго онъ наткнулся во время своего памятнаго посщенія дона-Хосе. Викторъ тотчасъ его узналъ, хотя его неряшливая, рабочая одежда была замнена праздничной, черной парой. Онъ не поднималъ глазъ со стола, пока не проигралъ нсколькихъ серебряныхъ монетъ, лежавшихъ передъ нимъ, потомъ онъ всталъ, кивнулъ головой товарищамъ и молча вышелъ изъ комнаты.

— Онъ проигралъ свои пять полудолларовъ, сказалъ Викторъ пріятелю: — это — его положенный кушъ, ни боле, ни мене. Онъ уже на сегодня забастовалъ.

— Вы его знаете? спросилъ Винцентъ, съ уваженіемъ смотря на товарища.

— Да, это — американская собака, отвчалъ Викторъ, находя удовольствіе хоть за спиною отомстить американцу за его прежнюю дерзкую выходку:— онъ хвалится, что знаетъ нашъ языкъ и исторію, а проклятые американцы обращаются къ нему, а не къ намъ, когда надо объяснить какое-нибудь хитрое слово. Caramba!

— Caramba, повторилъ Винцентъ подъ вліяніемъ патріотизма и выпитаго вина.

— Да, таковъ свтъ, продолжалъ Викторъ, желая развязать языкъ Винцента для своихъ личныхъ цлей:— американцы часто сюда прізжаютъ?

— Вы знаете знаменитаго американскаго адвоката, нашего друга дона-Артура Пойнсета?

— Да, отвчалъ съ нетерпніемъ Викторъ: — онъ бываетъ здсь?

— Еще бы! со смхомъ воскликнулъ Винцентъ: — онъ постоянно всегда здсь. У него есть кліентка, вдова, молодая, красивая, богатая, его соотечественница.

— Вы — умный человкъ, Винцентъ.

— Это всмъ извстно, отвчалъ Винцентъ, смясь: — по врьте мн, вс подтвердятъ вамъ мои слова.

— Кто же эта красивая кліентка?

— Донна Марія Сепульвида, отвчалъ Винцентъ глухимъ шепотомъ пьянаго человка.

— Какъ же вы сказали, что она — его соотечественница?

— Да, она — американка. Она прибыла сюда очень молодая, съ первыми американцами. Она учила дочь дона-Хосе Сепульвиды, хотя сама была почти ребёнокъ. Это — старая исторія. Она была хорошенькая, бдная, молодая двушка, а онъ — богатый, старый вдовецъ. Ха, ха, ха! По доброт своей, онъ кончилъ тмъ, что женился на маленькой американк, а черезъ два года оставилъ ее богатой вдовой. Caramba!

Еслибъ Винцентъ не былъ совершенно пьянъ, то замтилъ бы необычайный блескъ въ глазахъ Виктора.

— Она хорошенькая, высокаго роста, статная, какъ вс американки? спросилъ онъ поспшно:— у нея большіе глаза и прелестная улыбка?

— Да, она — ангелъ! просто очаровательна.

— А дон-Артуръ изъ адвоката превратился въ любовника?

— Такъ говорятъ, отвчалъ Винцентъ, хитро улыбаясь: — но мы съ вами, Викторъ, знаемъ, что любовь не получается по исполнительному листу. Врьте мн, это — старая любовь. Разсказываютъ, что онъ пріхалъ сюда два мсяца тому назадъ, и она сразу влюбилась въ него. Absurde! Disparatado! Это — старая любовь. Мы съ тобою, Викторъ, слыхали подобные романы. Самое обыкновенное дло — бдные любовники, разстающіеся благодаря обстоятельствамъ. Она выходитъ замужъ за богатаго старика, а онъ въ отчаяніи.

Викторъ былъ вн себя отъ радости, слушая эту отрывочную рчь своего пріятеля. Вотъ, наконецъ, разгадка тайны. Онъ нашелъ пропавшую Грэсъ Конрой. Это была молодая американка, богатая вдова, кліентка своего прежняго любовника Филиппа Ашлея. Итакъ, въ его рукахъ была тайна трехъ лицъ. Онъ не могъ удержаться, чтобъ не ударить Винцента по плечу и не воскликнуть:

— Вы — умнйшій человкъ, другъ Винцентъ. Вроятно, я видлъ въ церкви вашу героиню.

— Врядъ ли. Она — католичка, а такъ какъ дон-Артуръ — протестантъ, то она не ходитъ въ церковь, когда онъ здсь.

— А сегодня?

— И сегодня ея не было.

— Ну, ужь вы ошибаетесь, другъ Винцентъ: я ее видлъ сегодня въ церкви, отвчалъ Викторъ съ нетерпніемъ.

— Нтъ, синьоръ Викторъ, врьте мн, вы ее не видали, произнесъ Винцентъ, пожимая плечами и качая головой.

— Да я-жь вамъ говорю, что видлъ! воскликнулъ Викторъ съ жаромъ:— Borrachon! Она была въ церкви и стояла у колонны. Выходя, она взяла святой воды. Я и видлъ: у нея большіе глаза, овальное лицо, и она вся въ черномъ.

Винцентъ, по счастью, не слыхалъ эпитета, произнесеннаго Викторомъ, и, засмявшись, сказалъ съ пьяной самоувренностью:

— Не говори этого, Викторъ, ты видлъ не ее. Врь мн. я, вдь — умный человкъ. Это Донна Долоресъ брала святой воды сама, потому что никто не иметъ права ей поднести aqua bendita. Ахъ! глупый Викторъ, у нея, дйствительно, большіе глаза, маленькій ротъ, овальное лицо и тёмная кожа. ДА? тёмная кожа?

— Въ темнот вс черны, какъ черти! промолвилъ Викторъ съ нетерпніемъ и прибавилъ съ какимъ-то инстинктивнымъ страхомъ:— кто же эта донна Долоресъ?

— Ты, другъ Викторъ, здсь — чркой. Выслушай меня: это — незаконная, полукровная дочь стараго коменданта Сан-Изабеллы. Но такова уже человческая глупость: онъ оставилъ ей все свое состояніе. Она очень богата и еще недавно получила новый, чрезвычайно цнный участокъ земли. Но чего ты таращишь глаза, Викторъ? Она ведетъ жизнь уединенную. Любовь и бракъ созданы не для нея. Странно подумать, что ты принялъ эту темнокожую, смиренную монахиню, донну Долоресъ Сальватьеру, за маленькую американскую кокетку. Ха, ха, ха! Эта шутка стоитъ второй бутылки. Эй, Викторъ, ты меня не слушаешь! Ты хочешь убжать, подлецъ! Смотри, самъ останешься въ дуракахъ!

Викторъ стоялъ неподвижно, какъ въ столбняк. Дйствительно, не остался ли онъ въ дуракахъ? Не обманутъ ли онъ снова и на этотъ разъ по своей собственной вин? Если онъ, дйствительно, узналъ Грэсъ Конрой въ смуглой красавиц, имя которой онъ только-что узналъ впервые, то по какому дьявольскому стеченію обстоятельствъ онъ вручилъ ей поддльный актъ на потерянную ею собственность! Неужели дон-Педро его обманулъ? Неужели дон-Педро, Артуръ Пойнсетъ, Думфи и Жюли Деваржъ знали этотъ фактъ, ему одному неизвстный? Не смялись ли они надъ нимъ въ эту самую минуту? Эта мысль его сводила съ ума.

Когда умный и храбрый Винцентъ очнулся, то онъ лежалъ подъ столомъ и помнилъ только, какъ во сн, что Викторъ грубо оттолкнулъ его отъ себя и съ безпомощной злобой бормоталъ что-то про себя въ мрачномъ отчаяніи. Теперь же его не было въ погребк.

XXVIII.
Экспертъ.

Холодный, срый туманъ, безмолвно проникнувъ ночью съ моря, окуталъ нетолько городъ, но и низменную поляну, окружающую ранчу св. Троицы, гд и оставался даже посл того, какъ утреннее солнце разсяло его на восток. Съ миссіонерныхъ башень вся окрестная страна казалась обширнымъ пнистымъ моремъ, а издали самая ранча не отдлялась отъ сосднихъ холмовъ, составляя одну смутную, неопредленную массу. Въ это утро, къ ранч подъзжалъ въ кабріолет англійскій переводчикъ, мистеръ Перкинсъ, который нсколько разъ принужденъ былъ останавливаться и смотрть на компасъ, пока срое море не разсялось и блыя стны города не выплыли медленно на видъ.

Хотя товарищи и близкіе пріятели мистера Перкинса знали его различныя превращенія, но всякій посторонній съ трудомъ узналъ бы грязнаго поденщика изъ улицы Тихаго Океана въ старомодномъ франт, сидвшемъ въ кабріолет. Волоса его были причесаны, завиты и выкрашены въ боле тёмный цвтъ. Высокій галстухъ сжималъ его шею, а лицо, матово-блое отъ косметическихъ средствъ, было неподвижно, какъ маска. Костюмъ его состоялъ изъ свтло-синяго сюртука, застегнутаго до верху, узкихъ полосатыхъ брюкъ и сапогъ изъ японской кожи.

Несмотря на то, что эта странная, эксцентричная фигура была совершенно неизвстна въ долин Сан-Антоніо, очевидно, ее ожидали въ ранч св. Троицы. Не усплъ мистеръ Перкинсъ въхать во дворъ, какъ торжественный майордомъ встртилъ его и провелъ въ знакомую намъ гостиную, гд черезъ минуту онъ увидалъ донну Долоресъ Сальватьеру.

Съ чисто-женской проницательностью, она тотчасъ замтила въ странной, смшной наружности мистера Перкинса нчто достойное уваженія и любезно ему присла. Онъ былъ пріятно удивленъ такимъ пріемомъ и низко, почтительно поклонился, но, какъ вс люди неопредленнаго общественнаго положенія, онъ былъ подозрителенъ и всегда на сторож. Граціознымъ движеніемъ вера донна Долоресъ указала ему на стулъ, но онъ не слъ.

— Я для васъ — чужая, синьоръ, но вы мн хорошо извстны, сказала донна Долоресъ съ любезной улыбкой:— прежде, чмъ я ршилась безпокоить васъ, я уже знала о вашей честной репутаціи и рдкихъ способностяхъ. Позвольте мн быть въ числ вашихъ друзей прежде, чмъ я открою вамъ причину, по которой я обратилась за вашей помощью.

Комичная фигура снова поклонилась, но сквозь блила, покрывавшія ея лицо, проглянулъ застнчивый румянецъ. Донна Долоресъ замтила это и, отвернувшись изъ деликатности, пошла къ старомодной конторк. Вынувъ изъ ящика сложенный документъ, она положила его на столъ и придвинула два стула. Когда она услась на одномъ изъ нихъ, то мистеръ Перкинсъ уже не счелъ себя въ прав отказываться боле отъ предложеннаго ему мста.

— Я полагаю, начала донна Долоресъ, давъ мистеру Перкинсу время оправиться: — что вы сочтете мое дло очень страннымъ, хотя у васъ постоянно спрашиваютъ совтовъ по подобнымъ дламъ. Вотъ актъ, выданный на имя моего отца, покойнаго дона-Хосе Сальватьеры. Разсмотрите его хорошенько и отвчайте мн по совсти на одинъ вопросъ. При этомъ помните, что вашъ отвтъ не иметъ никакого отношенія къ моимъ денежнымъ интересамъ и что вамъ никогда не придется доказывать основательность вашего мннія на суд. Вашъ отвтъ будетъ сохраненъ мною въ тайн и не лишитъ васъ права высказать публично, если къ тому представится случай, другое, хотя бы совершенно противоположное мнніе. Вы, кажется, изумлены, синьоръ Перкинсъ, но я очень богата и не нуждаюсь въ вашемъ мнніи для увеличенія своего состоянія.

— Въ чемъ же заключается вашъ вопросъ? спросилъ Перкинсъ спокойно, безо всякаго смущенія.

— Этотъ документъ — фальшивый?

Онъ взялъ изъ ея рукъ бумагу, развернулъ ее привычной рукою и, только взглянувъ на подпись и печати, возвратилъ обратно.

— Подписи настоящія, отвчалъ онъ, дловымъ, отрывочнымъ тономъ:— я видлъ уже этотъ документъ.

Донна Долоресъ съ нетерпніемъ отодвинула свой стулъ. Это движеніе возбудило любопытство мистера Перкинса. Впервые онъ видлъ, что человкъ, имвшій документъ на недвижимую собственность, былъ недоволенъ отъ признанія его дйствительнымъ.

— Такъ вы полагаете, что это — подлинный актъ? спросила она съ легкимъ вздохомъ.

— Столь же подлинный, какъ вс документы, на которые выдаются патенты въ Уашингтон, отвчалъ онъ поспшно.

— А! произнесла донна Долоресъ, и мистеру Перкинсу это восклицаніе показалось сомнительнымъ.

— Имете вы какія нибудь причины подозрвать подложность этого документа? спросилъ онъ.

— Да, онъ только недавно найденъ въ бумагахъ дона-Хосе, а существуетъ подобный же документъ на имя другого лица.

Перкинсъ снова взялъ бумагу, внимательно просмотрлъ ее, поднесъ къ свту и попрежнему положилъ на конторку.

— Документъ этотъ вполн правильный, сказалъ онъ:— а гд другой?

— У меня его нтъ, отвчала донна Долоресъ.

Перкинсъ пожалъ плечами, и въ его взгляд, почтительно обращенномъ на донну Долоресъ, можно было прочесть нкоторое презрніе къ недостатку дловыхъ способностей въ женскомъ пол.

— Какъ же вы хотли, чтобы я сравнилъ этотъ документъ съ другимъ, несуществующимъ? спросилъ онъ.

— Всякое сравненіе излишне, если этотъ документъ подлинный, отвчала донна Долоресъ поспшно.

— Конечно, могла быть ошибка, продолжалъ Перкинсъ:— кому выданъ другой документъ, при какихъ обстоятельствахъ и кто имъ теперь владетъ?

— Онъ выданъ, пять лтъ тому назадъ, доктору Деваржу… Вы, кажется, что-то сказали?

Перкинсъ не промолвилъ ни слова, но пристально посмотрлъ на донну Долоресъ и медленно повторилъ:

— Вы сказали, что документъ принадлежалъ доктору Деваржу?

— Да. Вы его знали?

Теперь донна Долоресъ, въ свою очередь, смутилась. Она прикусила губу и насупила брови. Впродолженіе нсколькихъ минутъ, оба молчали.

— Я слыхалъ прежде это имя, произнесъ наконецъ Перкинсъ съ напряженнымъ смхомъ.

— Не удивительно: онъ былъ знаменитый ученый, отвчала донна Долоресъ:— онъ умеръ, но передъ смертью передалъ этотъ документъ молодой двушк по имени… по имени… Грэсъ Конрой.

Она остановилась и взглянула на Перкинса, который совершенно оправился отъ смущенія. Онъ молча кивнулъ головой, чтобы она продолжала.

— По имени Грэсъ Конрой, повторила донна Долоресъ поспшно:— по прошествіи пяти лтъ, явилась какая-то женщина… самозванка… и требовала признанія этой земли ея собственностью, подъ ложнымъ именемъ Грэсъ Конрой. Но, встртивъ, повидимому, непреоборимыя трудности въ исполненіи своего преступнаго плана, она какимъ-то нечестивымъ образомъ овладла сердцемъ брата настоящей Грэсъ и вышла за него замужъ, какъ за ближайшаго наслдника исчезнувшей собственницы этой земли.

Донна Долоресъ умолкла, чтобъ перевести дыханіе, ея смуглыя щеки горли, и голосъ звучалъ какъ-то звонко, металлически. Быть можетъ, это происходило отъ естественнаго негодованія, возбужденнаго въ ея впечатлительной, пламенной натур, но мистеръ Перкинсъ не обратилъ на это никакого вниманія. Впродолженіе послднихъ минутъ, онъ не глядлъ на донну Долоресъ и, вперивъ въ стну свой задумчивый взглядъ, казался еще старше, чмъ прежде.

— Да, да, сказалъ онъ, наконецъ, съ усиліемъ:— но это только доказываетъ, что самый актъ на владніе можетъ быть, столь же подложенъ, какъ сама владлица. Итакъ, вы не имете другихъ основаній сомнваться въ дйствительности вашего права, кром недавняго открытія документа? Я полагаю, что въ этомъ отношеніи вамъ нечего безпокоиться. Помните, что вашъ документъ былъ выданъ въ то время, когда земля не имла никакой цны, и потому вашъ отецъ могъ очень легко забросить его, какъ маловажный.

Съ этими словами онъ всталъ, какъ бы давая понять, что ихъ разговоръ оконченъ. Онъ все еще былъ очень задумчивъ и странно озабоченъ. Донна Долоресъ тоже встала, на лиц ея ясно выражалось разочарованіе. Еще минута, онъ удалился бы, и жизнь этихъ двухъ существъ, которыхъ судьба таинственно столкнула, потекла бы прежнимъ порядкомъ. Но въ дверяхъ онъ остановился и спросилъ самую простую, обыкновенную вещь. Отъ ея отвта зависла судьба ихъ обоихъ.

— Настоящая Грэсъ Конрой исчезла, а докторъ… Деваржъ? сказалъ онъ, произнеся это имя такимъ тономъ, словно оно было также вымышленное:— вы говорите, умеръ? Какъ же самозванка узнала о существованіи документа на землю? Кто она?

— О, она… она вышла замужъ за Гэбріеля Конроя подъ именемъ вдовы доктора Деваржа, извините, что вы сказали? Пресвятая Богородица! что съ вами? Вы больны? Сядьте, я сейчасъ позову Санчеса.

Онъ тяжело опустился въ кресло, но только на одну минуту, и, когда донна Долоресъ быстро направилась къ дверямъ, то онъ вскочилъ и удержалъ ее за руку.

— Мн лучше, сказалъ онъ:— это ничего. Со мною часто бываютъ такіе припадки. Не обращайте на меня вниманія и не уходите, а только велите подать стаканъ воды. Благодарю васъ.

Онъ взялъ стаканъ, который ему подала донна Долоресъ, но не выпилъ воду, а, откинувъ голову, облилъ ее. Потомъ онъ вынулъ изъ кармана большой шелковый платокъ и обтеръ имъ волосы и лицо. Краска сошла съ его щекъ, волосы развились, ниспадая въ безпорядк на его багровое лицо, онъ разстегнулъ галстухъ и сюртукъ, что придало его фигур еще боле комичный видъ. Но онъ совершенно оправился отъ смущенія и спокойно произнесъ:

— Это — приливъ крови. Я ожидалъ его съ утра. Теперь все прошло. Нтъ ничего лучше воды. Надюсь, что я не испортилъ вашего ковра. Но возвратимся къ длу и посмотримъ еще разъ на документъ, прибавилъ онъ, пододвигая стулъ къ донн Долоресъ и разсматривая бумагу въ маленькое увеличительное стекло, которое онъ носилъ всегда въ карман:— подпись подлинная, печать и бумага правильны. У васъ все въ порядк, документъ г-жи Деваржъ — фальшивый.

— Не думаю, отвчала также спокойно донна Долоресъ.

— Отчего?

— А если ея документъ точно такой же по бумаг, подписи и печати?

— Это ничего не доказываетъ, поспшно произнесъ Перкинсъ: — дло въ томъ, что, въ прежнее время, много валялось подобныхъ бланковъ, подписанныхъ губернаторомъ и нужно было только вписать содержаніе документа, чтобы придать ему дйствительную силу. Она… эта самозванка… эта г-жа Деваржъ достала подобный бланкъ, какъ многіе другіе со времени американскаго владычества, и вотъ какимъ образомъ явились на свтъ ея права на землю. Но не безпокойтесь, она не предусмотрла всего. Я знаю почерки всхъ писцовъ и самъ былъ въ ихъ числ. Вызовите меня въ судъ, донна Долоресъ, и я докажу, что ея документъ — фальшивый, какъ уже сдлалъ это со многими другими.

— Вы забываете, отвчала холодно донна Долоресъ: — что я не желаю вести дло судебнымъ порядкомъ. Къ тому же, если испанскіе документы такъ легко составляются, то отчего же и эта бумага не можетъ быть фальшивой? Вы говорите, что вамъ извстны почерки всхъ писцовъ — кто же это писалъ?

Перкинсъ нетерпливо схватилъ документъ и, поспшно пробжавъ его, промодвилъ:

— Странно, это — почеркъ не мой, не Санчеса, не Руиса, это — совершенно новая рука. Э! да здсь есть и подчистка числа, другимъ почеркомъ. Подождите… я гд-то видлъ этотъ почеркъ. Но гд?

Онъ задумался, какъ бы стараясь что-то припомнить, и провелъ рукою по волосамъ.

— Но для чего было бы этому документу быть фальшивымъ? спросилъ онъ неожиданно.

— Предположите, что другой документъ подлинный и что эта женщина овладла имъ какимъ-нибудь преступнымъ образомъ. Вдь можно допустить, что кто нибудь, узнавъ эту исторію, ршился фальшивымъ документомъ помшать успху ея преступнаго дла, не подвергая, вмст съ тмъ, ея тяжелой отвтственности.

— Но кто же это могъ сдлать?

— Можетъ быть, братъ… ея мужъ, можетъ быть, продолжала донна Долоресъ съ замтнымъ смущеніемъ, и снова красня подъ своей бронзовой кожей:— кто-нибудь… не врящій въ смерть или исчезновеніе настоящей Грэсъ Конрой.

— Можетъ быть, самъ чортъ! Извините, но люди не поддлываютъ документовъ въ интересахъ справедливости и человчества. А зачмъ же этотъ документъ переданъ вамъ?

— Я извстна всмъ за богатую и… кажется… мн многіе говорили… за справедливую и честную женщину.

Послднія слова донна Долоресъ произнесла съ такимъ гордымъ достоинствомъ, что мистеръ Перкинсъ смутился и взглянулъ на нее съ неподдльнымъ восторгомъ.

— Но если эта женщина, эта искательница приключеній, эта самозванка, произнесъ онъ съ неожиданной горечью:— такое существо, которое длаетъ невозможнымъ подобное предположеніе? Если она въ состояніи отравить нетолько жизнь, но самую душу всякаго человка, тмъ боле мужа? если она — воплощенный дьяволъ, умющій вселить въ человка, обманываемаго ею, слпую увренность въ ея невинности? если ей невдома никакая слабость, никакая страсть, а вс ея дйствія, каждая улыбка, каждая слеза разсчитаны, эгоистичны, коварны — неужели вы думаете, что такая женщина, которую вы, слава Богу, не можете себ представить, не приняла бы мръ даже противъ такой случайности? Нтъ, нтъ, это невозможно!

— Невозможно, если это — не месть, произнесла донна Долоресъ съ какой-то странной дрожью и неожиданно поблднвъ.

— Да! промолвилъ Перкинсъ, вскочивъ съ мста: — я былъ бы на это способенъ. Я сдлалъ бы это! Вы правы, донна Долоресъ. Но кто-то идетъ, прибавилъ онъ поспшно, застегивая галстухъ и сюртукъ:— предоставьте это дло мн. Я его изслдую для вашего и моего спокойствія. Доврите вы мн документъ?

Донна Долоресъ, молча, подала ему бумагу.

— Благодарствуйте, сказалъ онъ съ прежнимъ смущеніемъ, словно его застнчивость происходила отъ застегнутаго сюртука и отъ туго завязаннаго галстуха, а не отъ нравственныхъ или физическихъ причинъ:— но не думайте, чтобъ я дйствовалъ вполн безпристрастно, чтобы я не имлъ въ этомъ дл своего интереса, прибавилъ онъ съ странной улыбкой:— adios.

Она хотла спросить его что-то, но на двор раздались голоса и конскій топотъ, мистеръ Перкинсъ поспшно поклонился и вышелъ изъ комнаты. Почти въ ту же минуту въ дверяхъ показалась кокетливая, улыбающаяся мистрисъ Сепульвида.

— Ну, сказала она, съ трудомъ переводя дыханіе:— для набожной затворницы у васъ бываетъ слишкомъ много мужчинъ. На двор подъ вашими окнами ходятъ двое молодыхъ людей, а вы сидите, запершись, съ старымъ селадономъ. Кто это? новый адвокатъ? Ужь это слишкомъ! У меня, по крайней мр, только одинъ.

— И его достаточно? съ улыбкой спросила донна Долоресъ, дотрогиваясь веромъ до покраснвшей щечки мистрисъ Сепульвиды.

— Конечно, отвчала кокетка: — я скакала во всю прыть, чтобъ привезти вамъ важную новость. Но прежде всего скажите мн, кто этотъ смлый, дерзкій молодецъ во двор? Онъ не можетъ быть писцомъ адвоката.

— Я не понимаю, о комъ вы говорите, но, вроятно, это — писецъ, отвтила донна Долоресъ съ нетерпніемъ:— скажите лучше вашу новость, я вся вниманіе.

Однако, мистрисъ Сепульвида подбжала къ окну и, выглянувъ во дворъ, воскликнула.

— Нтъ, это — не писецъ, адвокатъ ухалъ въ кабріолет, а молодецъ все стоитъ на прежнемъ мст. Долоресъ! Долоресъ! Не хорошо такъ себя вести, прибавила она, устремляя на подругу шуточно-торжественный взглядъ:— Кто это?

Съ ужасомъ предчувствуя встртить взглядъ Виктора, донна Долоресъ взглянула во дворъ съ той стороны окна, откуда ее нельзя было видть. Она тотчасъ успокоилась: это не былъ Викторъ. Тогда она смло отдернула занавску и встртилась взорами съ мистеромъ Джакомъ Гамлиномъ. Въ ту же минуту она снова задернула занавсъ и спокойно сказала:

— Не знаю.

— Правда, Долоресъ?

— Правда, Марія.

— Я вамъ врю. Онъ, вроятно, здсь для меня.

Донна Долоресъ улыбнулась и весело потрепала щечку своей веселой подруги.

— Ну? спросила она.

— Что? отвчала мистрисъ Сепульвида съ странной смсью смущенія и удовольствія.

— А новость?

— Да все кончено.

— Кончено? спросила донна Долоресъ, серьёзно взглянувъ на подругу.

— Да, онъ былъ опять.

— И сдлалъ предложеніе? произнесла донна Долоресъ, открывая веръ и отворачиваясь къ окну.

— Онъ просилъ моей руки.

— И вы отвчали…

— Я…

Мистрисъ Сепульвида весело подошла къ окну и взглянула во дворъ.

— Что?

— Нтъ.

XXIX.
Гэбріель признаетъ приличія.

Посл посщенія мистера Питера Думфи, Одноконный Станъ готовъ былъ встртить безъ удивленія всякую всть о новомъ благополучіи. Чего нельзя было ожидать посл прізда великаго капиталиста и счастливаго спекулатора! Поэтому, никого не изумилъ вскор распространившійся слухъ объ основаніи новой компаніи для эксплуатаціи богатой серебрянной руды, открытой на Конроевой Гор. Это открытіе объяснялось обитателями Одноконнаго Стана двояко. Одни полагали, что это — просто была грандіозная спекуляція Думфи, что онъ сочинилъ серебрянную руду лишь какъ предлогъ для ловкой наживы основаніемъ новаго города и для этой цли, пять лтъ тому назадъ, онъ выбралъ своимъ орудіемъ Гэбріеля Конроя, которому и платилъ по 1,000 ф. ст. въ годъ, что же касается до 2.500,000 Конроя, то это былъ такой же пуфъ, какъ и все предпріятіе, а потому всякій долженъ былъ воспользоваться неожиданнымъ возвышеніемъ цнъ на землю, пока этотъ мыльный пузырь не лопнетъ. Но другая половина Одноконнаго Стана, обладавшая большимъ воображеніемъ, держалась совершенно иного взгляда. По этой теоріи, все дло было основано на неожиданной случайности, именно: мистеръ Потеръ Думфри прибылъ въ Одноконный Станъ по совершенно другому длу, пошелъ гулять съ Габріелемъ Конроемъ и, поднявъ странный камень на земл Гэбріеля, сказалъ: ‘это походитъ на серебро’, Гэбріель, въ отвтъ, разсмялся, а Думфи, своимъ рзкимъ, дловымъ тономъ, предложилъ ему тотчасъ 17.000,000 за его право собственности, на что конечно глупый Гэбріель и согласился, хотя его земля стоитъ не мене 150.000,000.

Какъ бы то ни было, черезъ нсколько недль посл посщенія Одноконнаго Стана Питеромъ Думфи, вся окрестная почва, какъ бы пригртая солнцемъ, дала неожиданную жатву, и всюду стали появляться новые всевозможнаго рода дома и постройки. На обнаженномъ скат Конроевой Горы былъ основанъ громадный конроевъ плавильный заводъ, а скромная гостинница мистрисъ Маркль, какъ совершенно недостаточная для новыхъ требованій Одноконнаго Стана, была замнена великолпнымъ отелемъ. Но еще прежде всего этого появился мстный ‘Times’, въ которомъ о послднемъ событіи говорилось съ замчательнымъ краснорчіемъ:

‘Большой Конроевъ Отель, быстро возвышающійся въ нашемъ город, будетъ находиться подъ управленіемъ мистрисъ Сюзанъ Маркль, рдкія способности которой, какъ ‘chef de cuisine’, также хорошо извстны всему Одноконному Стану, какъ и ея общественные таланты и личныя прелести. Ея помощницей остается прежняя ея правая рука, миссъ Сара Кларкъ, лучше которой во всей Калифорніи никто не уметъ готовить соусы’.

При подобныхъ многочисленныхъ доказательствахъ быстраго развитія Одноконнаго Стана, самое его названіе перестало быть соотвтственнымъ, и было предложено назвать новый городъ Сильверополисомъ, такъ какъ, по выраженію туземцевъ, въ ихъ стан завелось уже боле одного коня.

Между тмъ, Гэбріель занялъ номинальное и отвтственное положеніе управляющаго плавильнымъ заводомъ, хотя, въ сущности, всмъ дломъ завдывалъ ловкій, энергичный молодой человкъ, присланный для этой цли компаніей. Это распоряженіе было сдлано по желанію Гэбріеля, который не доврялъ своимъ административнымъ способностямъ, но, вмст съ тмъ, не хотлъ оставаться празднымъ, а компанія, вполн соглашаясь съ неспособностью Гэбріеля завдывать такимъ крупнымъ дломъ, признавала его громадное вліяніе на рабочихъ, между которыми онъ пользовался особой популярностью, благодаря его демократическимъ привычкамъ и постоянной готовности помочь каждому своей геркулесовской силой. Дйствительно, Гэбріель сдлался всеобщимъ любимцемъ, когда оказалось, что богатство нисколько не измнило его простой натуры, и каждый работникъ съ гордостью показывалъ чужестранцамъ этого добродушнаго, могучаго гиганта, трудившагося въ пот лица, какъ вс его товарищи, несмотря на то, что половина руды, на сумму 17.000,000, принадлежала ему. Всегда застнчивый и любившій уединеніе, онъ естественно чувствовалъ гнётъ богатства и искалъ утшенія въ обществ своихъ прежнихъ, старинныхъ товарищей, а странный, повидимому, фактъ, что онъ избгалъ разговоровъ о своемъ богатств, какъ будто подтверждалъ мнніе тхъ, которые считали его только орудіемъ ловкой спекуляціи Думфи.

Хотя Габріелю приписывали самую незначительную часть неожиданнаго благоденствія Одноконнаго Стана, было характеристично, что никто не подозрвалъ, какое участіе въ этомъ дл принимала его жена. Давно уже вс признавали ея превосходство надъ Габріелемъ относительно физической красоты и общественныхъ талантовъ. Но никто не сомнвался, что, пригртая блестящими лучами мильйоннаго богатства, эта красивая бабочка станетъ порхать съ цвтка на цвтокъ и, наконецъ, покинувъ мужа, улетитъ въ боле благорастворенный климатъ. ‘Она протретъ глаза мильйонамъ и дастъ тягу’, говорило большинство туземцевъ, смотрвшихъ съ презрніемъ на равнодушіе Гэбріеля къ сомнительной репутаціи жены.

Однако, несмотря на вс предсказанія, мистрисъ Копрой не выказывала никакого намренія покинуть мужа. Новый домъ, выстроенный съ необыкновенной быстротою, возникъ между соснами на Конроевой Гор, изящный вкусъ мистрисъ Конрой украсилъ его тюлевыми занавсками и красивыми коврами, а братская любовь Гэбріеля побудила его завести для Олли рояль, на которомъ она брала уроки у хорошой учительницы. Въ этотъ домъ стекались знатнйшіе граждане окрестной страны, и даже власти штата. Чувствуя, что мистеръ Думфи сдлалъ Одноконный Станъ мстомъ, достойнымъ уваженія, вс вскор нашли, что мистрисъ Конрой была очень привлекательна. Представитель Одноконнаго Стана въ конгресс, мистеръ Бланкъ, обдалъ въ дом Конроя въ послднее посщеніе своихъ избирателей, судья Бесвинджеръ разсказывалъ тутъ лучшіе изъ своихъ анекдотовъ, а полковникъ Старботль не разъ удостоивалъ своимъ присутствіемъ обды мистрисъ Конрой, которая производила на него большое впечатлніе своими прелестями. Самъ Гэбріель рдко бывалъ дома, и то лишь въ часы сна или ды. Если же въ другое время его и заманивала домой Олли, то онъ сиживалъ на заднемъ крыльц, безъ сюртука и съ трубкой въ зубахъ.

— Не обращай на меня вниманія, Джули, говаривалъ онъ, когда жена звала его въ комнаты, увряя, что любитъ запахъ табаку:— оставь меня, я люблю здсь сидть. Мн гораздо свободне на чистомъ воздух. Къ тому же, запахъ табаку пропитаетъ красивыя занавси, и это можетъ не понравится подругамъ Олли и ея учительниц. Наконецъ, я слыхалъ, что табачный дымъ можетъ застрять среди струнъ и испортить музыку. Фортепьяно — хитрая штука. Говорятъ, что оно такъ же деликатно и хрупко, какъ ребенокъ. Посмотрите только, какъ струны переплетены въ немъ, неудивительно, что он часто приходятъ въ безпорядокъ.

Гэбріель никогда не наблюдалъ очень зорко за манерами своей жены, а то онъ непремнно замтилъ бы, что, кром фортепьяно, были и другіе инструменты, чрезвычайно чуткіе ко всякому диссонансу. Когда же онъ смутно сознавалъ, что, мистрисъ Конрой была не въ дух, Гэбріель винилъ въ этомъ себя и удалялся изъ дома. Его любимымъ убжищемъ была прежняя хижина, быстро пришедшая въ упадокъ, но съ которой онъ ни за что не хотлъ разстаться. Онъ любилъ сидть въ уединеніи у покинутаго, заглохшаго ея очага и курить трубку.

Около этого времени, онъ пришелъ къ убжденію, что постоянно увеличивавшееся различіе между ихъ чувствами и вкусами длало необходимымъ его разлуку съ Олли. Онъ уже нсколько разъ говорилъ ей объ этомъ съ обычной откровенностью и въ учтивыхъ выраженіяхъ объяснилъ, однажды, музыкальной учительниц, просившей его выслушать игру Олли на фортепьяно, что онъ этого дла не понимаетъ и что, вообще, двочка должна жить, не обращая вниманія на его мннія, еслибъ они и имли какую-либо цну. Въ другой разъ, встртивъ Олли съ нсколькими боле взрослыми подругами, которыхъ она пригласила изъ Сакраменто, онъ поспшно свернулъ въ сторону, какъ бы стыдясь своей громадной фигуры и всегдашней вялости.

Съ другой стороны, ея новое положеніе побуждало Олли нестолько думать о брат, какъ прежде, и не навязывать ему упорно своей дружбы. Она знала, что, благодаря богатству, онъ достигъ среди товарищей извстнаго значенія, и это удовлетворяло ея самолюбію. Что же касается лично до ея брата, то ее начинали сердить его грубыя манеры, простота и старомодныя привычки, прежде только возбуждавшія въ ней нжное сожалніе. Такимъ образомъ, съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ они все боле и боле отдалялись другъ отъ друга. Наконецъ, въ одно прекрасное утро, мистрисъ Конрой была пріятно удивлена извстіемъ, что Гэбріель ршился отправить Олли въ школу въ Сакраменто, а самъ съ женою совершить давно общанное путешествіе въ Европу.

Конечно, для простой, добродушной натуры Гэбріеля было невозможно совершенно скрыть свои планы, и Олли очень хорошо ихъ знала, такъ что заране приготовилась къ офиціальному объявленію о перемн въ ея жизни. Это долго ожидаемое объясненіе, наконецъ, произошло во время прогулки Гэбріеля съ Олли по окрестнымъ лсамъ. Остановившись передъ своей старой, покинутой хижиной, онъ замтилъ, что Олли презрительно пожимала плечами, осматриваясь по сторонамъ.

— Это — не очень красивое мстечко, Олли, сказалъ онъ, потирая руки:— но мы съ тобою были здсь счастливы. Помнишь, какъ я возвращался по вечерамъ съ работы и чинилъ твое платье, пока ты спала?

Гэбріель громко разсмялся, и Олли также вторила ему, но не такъ искренно. Она невольно взглянула на себя, и Гэбріель также устремилъ на нее свои взоры. Не легко было узнать въ ней того шаловливаго, отчаяннаго ребенка, который еще такъ недавно сидлъ у его ногъ въ этой самой хижин. Она нетоль ко была лучше одта и ея волосы изящне причесаны, но она стала гораздо боле развитой, граціозной и приличной. Смотря на нее, онъ также долженъ былъ сознаться, что совершенно разсялась его надежда увидть въ ней современемъ живой портретъ Грэсъ. Но, по замчательному безпристрастію его натуры, онъ приписывалъ свое разочарованіе не ей одной, а скоре какому-то тайному, невдомому закону человческой природы. Онъ даже спрашивалъ мннія по этому вопросу у глубокомысленнаго Джонсона, который отвчалъ, не задумавшись:

— Въ этомъ заключается разница между людьми и животными. Щенокъ всегда остается щенкомъ, даже сдлавшись собакой, а съ ребенкомъ дло совершенно иное: у щенка только инстинктъ, а у ребенка разумъ.

Видъ стараго жилища возбудилъ въ Олли совершенно другое воспоминаніе, и она поспшно сказала:

— Помнишь, Гэбъ, ту ночь, когда сестра Джули впервые пришла къ намъ и остановилась въ этихъ дверяхъ? Господи! какъ мы были удивлены! и еслибъ кто-нибудь сказалъ мн тогда, что она выйдетъ за тебя замужъ, то я ударила бы его изо всей силы.

Гэбріель, повидимому, не очень былъ тронутъ воспоминаніемъ Олли, и только обратилъ вниманіе на приличія, такъ рзко ею нарушенныя.

— Теб не слдуетъ говорить, Олли, о томъ, что ты кого-нибудь побьешь, произнесъ онъ: — это неприлично для молодой двушки. По мн это — все равно, но не хорошо, если ты будешь говорить такія вещи при своихъ хорошенькихъ подругахъ или при твоей учительниц. Сядемъ, Олли. Мн надо теб кое-что сказать.

Онъ взялъ ее за руку и посадилъ рядомъ съ собою на ступеньку передъ дверью стариннаго, заброшеннаго жилища.

— Ты врно помнишь, началъ онъ, не выпуская ея руки и выбивая ею тактъ по своимъ колнамъ:— что я всегда намревался, въ случа неожиданнаго обогащенія, дать теб хорошее воспитаніе и отыскать Грэсъ, если она еще въ живыхъ. Много было способовъ въ этомъ убдиться, но вс они не по мн. Я всегда полагалъ, что, если Грэсъ невдалек, то явится на мой зовъ. Конечно, я могъ бы прибгнуть къ помощи другихъ людей, опытныхъ въ подобныхъ длахъ, но я этого не хотлъ. А почему?

Олли нетерпливо покачала головою, какъ бы говоря, что она не понимаетъ руководившей его причины.

— Потому что она была очень застнчива и всегда боялась чужихъ. Ты этого не помнишь Олли, ты тогда была слишкомъ мала. Къ тому же, ты всегда отличалась смлостью и готова была вступить въ разговоръ съ кмъ бы то ни было, такъ что ты не можешь понять застнчивости Грэсъ. Были еще причины, объяснявшія эту застнчивость, но теб он, Олли, непонятны.

— Ты хочешь сказать, Гэбъ, замтила Олли съ своей безстыдной прямотой:— что она была застнчива, потому что убжала съ любовникомъ.

Гэбріель былъ поставленъ въ тупикъ этими словами слишкомъ прозорливаго ребенка и не зналъ, что сказать.

— Ну, что же ты сдлалъ, Гэбъ? Продолжай! воскликнула Олли съ нетерпніемъ.

— Такъ какъ были причины, побуждавшія Грэсъ къ застнчивости, именно причины, касавшіяся наслдства покойныхъ родителей, произнесъ Гэбріель, какъ бы не замчая словъ Олли:— то я полагалъ, что мн надо сказать первое слово. Я зналъ, что она не въ Калифорніи, ибо иначе она отвчала бы на т объявленія объ ея розыск, которыя я всюду разослалъ, пять лтъ тому назадъ. Что я сдлалъ? Въ Нью-Йорк печатается газета, подъ названіемъ ‘Herald’ и въ ней отведено особое мсто для корреспонденціи между родителями и дтьми, мужьями и женами, братьями и сестрами, которые далеко другъ отъ друга.

— Да, я знаю, такъ всегда переписываются любовники, перебила его Олли.

Гэбріель посмотрлъ на нее съ безмолвнымъ ужасомъ.

— ДА, продолжала Олли:— я все это знаю. Это называется — частныя объявленія. Молодыя двушки такимъ образомъ достаютъ себ любовниковъ.

Гэбріель съ отчаяніемъ взглянулъ на небо, но оно не обрушилось на этого ужаснаго ребенка. Но стоило ли ему продолжать? Не знала ли бдовая двочка лучше его все, что онъ могъ бы ей сказать.

— Я напечаталъ вотъ это объявленіе, произнесъ онъ, наконецъ, какъ будто Олли его не перебивала, и, вынувъ изъ кармана жилетки лоскутокъ старой, измятой газеты, прочелъ слдующее, съ тмъ особымъ самодовольствіемъ, которое двуногое животное всегда выражаетъ при чтеніи своего собственнаго сочиненія.

‘Если Г. К. напишетъ своимъ друзьямъ, которые о ней безпокоятся, то она окажетъ большую милость старому Гэбу. Я пріду къ ней, и Олли съ радостью встртитъ ее. Если Г. К. больна или не хочетъ сама пріхать, то пусть напишетъ къ Г. К. Г. К.— все тотъ же и Олли — также. Они здоровы. Адресуйте до новаго объявленія къ Г. К. Одноконный Станъ, Калифорнія’.

— Прочти еще разъ, сказала Олли.

Гэбріель охотно исполнилъ ея желаніе.

— Тутъ какая-то путаница съ этими Г. К., замтила практическая двочка.

— Тоже самое сказала мн и Джули, когда я прочелъ ей объявленіе, отвчалъ Гэбріель: — по какъ ей, такъ и теб я скажу, что Грэсъ не можетъ спутаться. Она знаетъ, что наши имена начинаются одинаковыми буквами. А если чужимъ будетъ непонятно, то тмъ лучше. Такъ именно и надо писать частныя объявленія. Какъ бы то ни было, Олли, объявленіе вполн соотвтствовало своей цли, прибавилъ онъ конфиденціально, понижая голосъ:— я получилъ отвтъ.

— Отъ Грэсъ?

— Нтъ, отвчалъ Гэбріель съ нкоторымъ смущеніемъ: не именно отъ Грэсъ… но вотъ прочти.

Онъ вынулъ изъ-за пазухи маленькій кожаный кошелекъ, въ которомъ рудокопы носили лишнее золото, и вынулъ второй лоскутокъ газеты.

Олли быстро схватила бумажку и прочитала слдующее:

‘Г. К.— не думайте боле о той, которая никогда не возворотится. Думайте о домашнихъ. Будьте счастливы.— Ф. А.’

— Вотъ и все? спросила она, возвышая голосъ, и румянецъ, негодованія выступилъ на ея щекахъ.

— Да, отвчалъ Гэбріель: — коротко и застнчиво: такъ и походитъ на Грэсъ.

— По моему, это просто подло! воскликнула Олли, ударяя кулакомъ по своимъ колнямъ:— и я прямо это сказала бы Ф. А., то есть Филиппу Ашлею, еслибъ когда-нибудь его встртила.

Странный взглядъ, совершенно непохожій на обыкновенное, спокойное выраженіе его лица, засвтился въ глазахъ Гэбріеля, и онъ тихо произнесъ:

— Я для этого и ду.

— дешь? повторила Олли.

— Да, въ Штаты, въ Нью-Йоркъ, отвчалъ онъ:— я ду вмст съ Джули. Она — ловкая, смтливая и энергичная женщина, Олли, по ея словамъ, такой человкъ, какъ Филиппъ Ашлей, долженъ непремнно жить въ Нью-Йорк. Вотъ о чемъ я и хотлъ поговорить съ тобою Насъ могутъ разлучить только дв вещи: мой долгъ въ отношеніи Грэсъ и въ отношеніи тебя. Конечно, теб нельзя кататься со мною по свту, вмсто того, чтобъ оканчивать свое воспитаніе. Поэтому, ты поступишь въ первоклассную школу въ Сакраменто и останешься тамъ до моего возвращенія. Ты меня слушаешь, голубушка?

— Да, отвчала Олли, пристально смотря на брата.

— Ты не должна горевать обо мн и забудь какъ можно скоре объ Одноконномъ Стан съ его жителями. Ты будешь настоящая лэди, и я не хочу, чтобы нашлись какія-нибудь къ тому преграды. Я хочу всмъ сказать, Олли: не судите о нашемъ семейств по моей фигур, мы, мужчины, вообще идемъ въ ростъ и несильны тутъ, прибавилъ онъ, указывая на голову:— но у меня есть сестра въ школ, которая знаетъ астрономію, грамматику, ариметику и прочее — вотъ съ ней поговорите. Она поспоритъ съ вами о любомъ предмет, и Грэсъ была бы точно такая же, еслибъ получила воспитаніе въ школ.

— Но какая польза отыскивать Грэсъ/ если она не хочетъ возвратиться къ теб? спросила Олли рзко.

— Нельзя буквально понимать частныя объявленія въ газетахъ. Они походятъ иногда на загадки. Сказано, что Г. К. никогда не возвратится, а если Г. К. перемнила свое имя? Понимаешь?

— Ты намекаешь на ея свадьбу? воскликнула Олли, хлопая въ ладоши.

— Да, отвчалъ Гэбріель, слегка покраснвъ.

— А почему ты знаешь, что въ объявленіи говорится именно о Грэсъ?

Гэбріель въ смущеніи не зналъ, что сказать, но черезъ минуту промолвилъ:

— Джули говоритъ, что это, наврно — отвтъ о Грэсъ.

Олли, казалось, не сочла этого доказательства достаточнымъ.

— А что значитъ ‘думайте о домашнихъ?’ спросила она.

— Это значитъ, отвчалъ Гэбріель поспшно: — думай о маленькой Олли. И это очень походитъ на Грэсъ, которая всегда заботилась о другихъ.

— Ну, сказала Олли:— я пойду въ школу, а ты можешь ухать. Но что ты будешь длать безъ меня?

Гэбріель ничего не отвчалъ. Заходящее солнце свтило ему прямо въ глаза, и онъ какъ бы старался заслонить отъ себя блестящіе лучи волосами Олли, для чего взялъ ея голову обими руками.

— Хочешь знать, почему я такъ люблю нашу старую хижину, Олли? спросилъ онъ неожиданно.

— Да.

— Не потому, что мы съ тобою провели тамъ много счастливыхъ дней — намъ объ этомъ слдуетъ совершенно забыть, а но той простой причин, что я на этомъ мст впервые ударилъ молотомъ о каменную глыбу. Многіе увряютъ, что я здсь нашелъ серебрянную руду, но это неправда. Я часто думаю. Олли, что былъ счастливе до этого открытія. Но пойдемъ, Олли, Джули будетъ безпокоиться о теб, и вонъ идетъ какой-то иностранецъ. Такой красавиц, какъ ты, не подобаетъ гулять со мною, впрочемъ, онъ не можетъ знать, что я — теб родственникъ.

Несмотря на поспшность Гэбріеля, незнакомецъ прямо направился къ нему и спросилъ очень учтиво:

— Можете вы мн указать Большой Конроевъ Отель?

Во всякое время, онъ произвелъ бы непріятное впечатлніе на Гэбріеля, а тмъ боле въ эту минуту. Онъ былъ одтъ изысканно, хотя по старой мод, на немъ былъ сюртукъ, застегнутый до верху, высокіе сапоги, плоенная рубашка и черная шляпа, носимая въ Одноконномъ Стан исключительно пасторами и игроками.

— Идите все по этой тропинк и вы очутитесь въ Главной Улиц, гд стоитъ отель, сказалъ Гэбріель добродушно и, потомъ прибавилъ съ необыкновенной хитростью, незамтно сжимая руку Олли: — я пошелъ бы съ вами, но занятъ: семейство этой молодой особы поручило мн провожать ее домой и подымаетъ ужасный шумъ, когда я опаздываю. Не такъ ли, миссъ?

Но прежде, чмъ Олли оправилась отъ изумленія, онъ уже увлекъ ее въ сторону съ тропинки въ чащу вчно зеленыхъ сосенъ, покрывавшихъ Конроеву Гору.

XXX.
Неожиданные постители большого Конроева Отеля.

Большой Конроевъ Отель былъ новое, и, сравнительно говоря, чистое, опрятное заведеніе. Его залы и корридоры еще не пропитались запахомъ вчерашнихъ обдовъ и давно забытыхъ завтраковъ. Отъ только-что выбленныхъ потолковъ и оклеенныхъ обоями стнъ не пахло многочисленными постителями, которые всегда оставляютъ посл себя въ трактирахъ какой-то странный слдъ въ воздух. Вообще, этотъ отель отличался двственнымъ видомъ, и даже административная дятельность мистрисъ Маркль и Солли была скрыта отъ публики, которая имла прямо дло только съ буфетчикомъ и ирландскимъ слугою. Одни прежніе habitus видали этихъ энергичныхъ особъ въ ихъ ежедневной жизни. Общая зала сіяла золоченными зеркалами и такой же мебелью, крытой плисомъ, но за нею, въ маленькой гостинной, помщалась прекрасная вдова съ своимъ адъютантомъ Солли, и въ это скромное святилище допускались иногда излюбленные постители. Къ ихъ числу принадлежалъ стряпчій Максвель. Онъ былъ вдовецъ и питалъ циническое презрніе къ женскому полу, который тмъ боле имъ интересовался, къ его вящшей опасности.

Мистрисъ Маркль, конечно, знала, что мистрисъ Конрой была кліенткой Максвеля и что, во время поздки къ Нилу, она подверглась несчастью, отъ котораго ее спасъ Гэбріель. Но мистрисъ Маркль не могла удостовриться, были ли они прежде знакомы, а Максвель объявилъ ей, что, насколько ему было извстно, они до несчастнаго случая другъ друга не знали. На столько онъ могъ сказать, не нарушая тайны своей кліентки, но боле этого мистрисъ Маркль ничего отъ него не добилась. Однако, упоминая, что г-жа Деваржъ просила его совта на счетъ принадлежавшей ей земли онъ какъ-то случайно назвалъ ее именемъ Грэсъ Конрой. Мистрисъ Маркль тотчасъ это замтила и взглянула на него.

— То есть, я хотлъ сказать — мистрисъ Конрой, поспшно произнесъ онъ.

— Грэсъ… такъ кажется звали его погибшую сестру?

— Да, отвчалъ Максвель: — онъ часто говорилъ съ вами о ней?

— Нтъ, сказала откровенно мистрисъ Маркль:— мы съ нимъ разговаривали только объ общихъ предметахъ, но изъ словъ Олли я заключаю, что эта сестра — единственное существо, которое онъ любилъ когда-нибудь.

Максвель не могъ не вспомнить съ улыбкою о своей странной бесд съ Гэбріелемъ относительно этой самой женщины.

— Вроятно, мистрисъ Маркль, его теперешняя жена вполн замнила погибшую сестру? сказалъ онъ неожиданно, серьёзнымъ тономъ.

— Никогда! воскликнула мистрисъ Маркль:— эта хитрая, коварная вдьма не можетъ замнить ему любимаго существа.

— Вы, кажется, къ ней несправедливы, произнесъ Максвель съ улыбкой:— но дло обычное, чтобъ дв хорошенькія женщины не любили другъ друга. На какомъ основаніи вы называете ее хитрой и коварной?

— На томъ основаніи, что она вышла за него замужъ, отвчала мистрисъ Маркль:— неужели вы думаете, что этотъ простой, застнчивый, скромной человкъ женился бы на ней, еслибъ она сама не бросилась къ нему на шею?

Ревность мистрисъ Маркль была очевидна, и Максвель отнесъ ее къ обычной слабости женскаго пола.

— А если вы и вс другіе ошибаетесь относительно характера Гэбріеля? сказалъ онъ поспшно:— если его простота и застнчивость — только маска, если онъ — величайшій на свт актёръ, если онъ обманулъ всхъ, въ томъ числ и свою жену?

— Если, чортъ возьми! воскликнула мистрисъ Маркль съ жаромъ и прибавила, указывая на Монти: — все равно подирвать этого ребенка!.. Вы, стряпчіе, всегда подозрваете то, чего не понимаете. Но что вы хотите сказать? Что вы знаете о немъ?

— Ничего! Только справедливость требуетъ признать, что противъ нея также мало доказательствъ, какъ и противъ него. Но, съ другой стороны, этотъ простой, невжественный человкъ…

— Онъ — не невжа! перебила его мистрисъ Маркль.

— Ну, хорошо, этотъ взрослый ребенокъ находитъ самую крупную руду въ Одноконномъ Стан, отыскиваетъ основательнаго финансиста въ Калифорніи для завдыванія этимъ дломъ и, наконецъ, женится на красивой, богатой женщин. Можетъ быть, все это онъ сдлалъ по простот, но, признаюсь, несмотря на долгую опытность, я никогда не видывалъ такой счастливой простоты.

— Все это не принесетъ ему никакой пользы, поврьте мн, замтила мистрисъ Маркль, торжественно заканчивая разговоръ.

По всей вроятности, отвращеніе мистрисъ Маркль къ жен Гэбріеля поддерживалось боле энергичной ненавистью Солли и постояннымъ ея шпіонствомъ за всмъ, что длалось у Конроевъ. Одинокая жизнь Гэбріеля, его любимое препровожденіе времени въ покинутомъ жилищ, на горномъ скат, число и качество постителей мистрисъ Конрой, даже отрывки семейныхъ разговоровъ — все было извстно Солли, а чрезъ нея и мистрисъ Маркль, конечно, съ должными прибавками и прикрасами. Можетъ быть, большая часть сплетенъ о мистрисъ Конрой имла своимъ источникомъ мннія и наблюденія Солли, которая бесдовала откровенно, но съ одной только своей госпожей. Такимъ образомъ, когда, однажды, какой то-путешественникъ, остановившійся въ Большомъ Конроевомъ Отел, сталъ за завтракомъ, для развлеченія, разспрашивать Солли о Конрояхъ, то она разсказала все, что о нихъ знала.

Правда, говорятъ, что манеры и красота незнакомца подйствовали чарующимъ образомъ на строгую двственницу и развязали ей языкъ, но, въ дйствительности, не было никакихъ фактовъ, подтверждающихъ это мнніе, кром разв того, что она лично ему служила и съ особой любезностью предлагала ему различныя кушанья. Конечно, этотъ незнакомецъ не былъ обыквеннымъ постителемъ отеля, и въ нкоторой степени оправдывалъ оказываемое ему предпочтеніе. Онъ былъ молодъ, съ блыми зубами, тонкими, загорлыми руками, смуглымъ цвтомъ лица и тропической энергіей, выражавшейся въ его глазахъ и движеніяхъ, все это придавало ему, по словамъ миссъ Сары Кларкъ, итальянской видъ.

— Я не хочу ни пышекъ, ни яблочныхъ пирожковъ, сказалъ Викторъ, котораго, конечно, давно узнали мои смышленные читатели:— мн достаточно кофе, подслащеннаго вашими прелестными взглядами и поданнаго вашими хорошенькими ручками, которыя я почтительно цлую.— Вы думаете, что мистрисъ Конрой не очень счастлива съ своимъ мужемъ? Какъ вы умны и проницательны, миссъ Кларкъ! я не желалъ бы подвергнуться вашей критик.

— Слава Богу, не даромъ мн даны глаза, и гршно зарывать въ землю свой талантъ, сказала Солли съ нкоторымъ смущеніемъ и роняя съ тарелки печеное яйцо на сюртукъ близь сидвшаго судьи Бисвинджера:— я не могу назвать счастливой женщину, которая кричитъ своему господину и повелителю: ‘это — мой домъ, это — моя земля’. Еслибъ я этого не слыхала своими собственными ушами, то никогда не поврила бы. Она еще называетъ себя барыней, а не уметъ быть учтивой съ женщинами, которыя гораздо лучше ея и могли бы всегда выйти замужъ, еслибы захотли. Но люди бываютъ различные, и хвастаться стыдно. Позвольте мн рекомендовать вамъ эти бобы съ ветчиной. Мы сами откармливаемъ свиней, это — наша спеціальность.

— Нтъ, благодарю васъ, миссъ Кларкъ, я уже сытъ одними вашими любезностями, отвчалъ Викторъ:— очень грустную исторію вы мн разсказываете. Право, жаль его, несмотря на его богатство! Таковъ ужь свтъ! А кто это здсь сидитъ?

Послднія слова онъ произнесъ очень тихо и указалъ на пожилаго франта, котораго наканун Гэбріель встртилъ на Конроевой Гор. Онъ незамтно сидлъ за боковымъ столомъ, и теперь, вставъ, вышелъ изъ комнаты. Викторъ тотчасъ узналъ въ немъ игрока въ Сан-Антоніо и переводчика улицы Тихаго Океана, тревожное подозрніе проснулось въ его душ, но онъ вскор успокоился словами Солли, что это былъ свидтель, вызванный мстнымъ судомъ, и тмъ фактомъ, что онъ его не призналъ.

— Что касается до богатства Конроя, продолжала Солли, когда незнакомецъ удалился:— то здсь на прошедшей недл были славные, богатые господа и говорили, что серебрянная руда въ Конроевой Гор, по изслдованіи, оказалась не глубже фута, такъ что черезъ мсяцъ истощится. Питеръ Думфи это знаетъ и продалъ вс свои акціи, а Гэбріель Конрой нарочно узжаетъ, чтобъ не присутствовать при томъ, казъ лопнетъ все дло.

— Гэбріель узжаетъ — не можетъ быть! воскликнулъ очаровательный гость, обращая къ Солли блестящій рядъ блыхъ зубовъ.

Во всякое другое время, Солли замтила бы неожиданное смущеніе незнакомца, но его зубы такъ сильно подйствовали на нее, что она сама пришла въ смущеніе и поставила передъ нимъ нсколько пустыхъ блюдъ, а впослдствіи она, по секрету, сообщила мистрисъ Маркль, что никогда не видывала такой ангельской улыбки, какъ у этого итальянца.

— Благодарю васъ за любезное замчаніе, что я солгала, продолжала она съ притворнымъ неудовольствіемъ.— Я этого и стою: всегда болтаю безъ толку. Но Олимпія Конрой узжаетъ въ школу на полгода, а на мсто Гэбріеля уже явился новый распорядитель. Онъ сидлъ рядомъ съ вами, въ сромъ пальто. Что это вы собираетесь? Не хотите ли еще чего-нибудь? Яблочнаго или клубничнаго пирога? Я все боюсь, что вы голодны.

Несмотря на вс любезности Солли, Викторъ поспшно всталъ и вышелъ изъ комнаты.

— Не обидлся ли онъ моимъ грубымъ словомъ, подумала она:— бдный молодой человкъ! Онъ — чужестранецъ и не привыкъ къ такому вольному обращенію.

Ршившись доказать незнакомцу свое раскаяніе и расположеніе къ нему лишнимъ блюдомъ на другой день за завтракомъ, Солли удалилась въ кухню. Вскор посл этого, она принялась мести полъ въ сняхъ, близь комнаты Виктора, но, къ ея величайшему разочарованію, она была пуста. Поздне, она сообщила мистрисъ Маркль часть своего разговора съ незнакомцемъ и объяснила, что только въ интересахъ заведенія, она не оборвала слишкомъ смлаго незнакомца, какъ бы того требовали приличіе и женская стыдливость.

— Я не понимаю, прибавила она:— къ чему онъ такъ выражался и смотрлъ на меня! А если онъ убжалъ, какъ сумасшедшій, то это — ничего, пройдетъ.

Мнніе миссъ Кларкъ объ отъзд Гэбріеля не было ея собственнымъ и раздлялось многими. Вообще, предполагаемое путешествіе Гэбріэля возбуждало неудовольствіе въ его товарищахъ, и онъ вскор потерялъ свою недавнюю, такъ тяжело нажитую популярность. Одни считали, что онъ не имлъ права оставить Одноконный Станъ до совершеннаго обезпеченія въ финансовомъ отношеніи своего предпріятія, другіе обвиняли его въ желаніи сложить съ себя отвтственность за дло, успхъ котораго они никогда ему не приписывали. ‘Сильверополійскій Встникъ’, неопредленно указывалъ на опасность перемнять распорядителей въ промышленномъ дл въ такую минуту и смутно предсказывалъ раззореніе компаніи. Другая газета противоположнаго лагеря помстила передовую статью о вред абсентеизма и тхъ безстыдныхъ людей, которые, нажившись въ Одноконномъ Стан, спшатъ прожить свое богатство за границей.

Между тмъ, виновникъ всхъ этихъ критическихъ отзывовъ приготовляется къ отъзду, не подозрвая, что на него обращено общественное вниманіе. Онъ не принялъ предложенія своего преемника отдать ему въ аренду свой домъ, но оставилъ его на попеченіе своей врной служанк.

— Если меня будетъ спрашивать скромная и застнчивая молодая двушка, сказалъ онъ втайн этой служанк: — то отведите ей лучшую комнату въ дом и пошлите за мною нарочнаго, а мистрисъ Конрой объ этомъ ничего не говорите.

Видя, что на лиц служанки, замужней женщины, бросившей своего мужа за его чудовищную ревность, выразился нравственный ужасъ, онъ поспшно прибавилъ.

— У нея большое состояніе, но дла разстроены, и она желаетъ сохранить это въ тайн.

Такимъ образомъ, онъ вполн убдилъ эту женщину въ преступности своихъ дйствій и въ существованіи мрачной тайны въ его дом. Посл этого, онъ постилъ Олли по секрету отъ жены, уложилъ вс остатки гардероба покойной матери, отрзавъ маленькіе куски отъ старыхъ платьевъ Грэсъ, спряталъ ихъ въ свой бумажникъ и, попрежнему, проводилъ большую часть своего времени въ уединенныхъ прогулкахъ или въ покинутой хижин, избгая смлыхъ любезностей мистрисъ Маркль, ловившей его на улицахъ, и застнчивыхъ ласкъ жены, тщетно старавшейся удержать его дома Такимъ образомъ, приводя въ отчаяніе двухъ любившихъ его женщинъ, онъ съ удовольствіемъ думалъ о близкомъ будущемъ, когда онъ будетъ счастливъ далеко отъ нихъ обихъ.

XXXI.
Отдыхъ Мистера Думфи.

Былъ жаркій день на калифорнійскомъ берегу. Никто изъ старйшихъ американскихъ поселенцевъ не могъ запомнить такого зноя, и, хотя свидтельство испанскихъ калифорнійцевъ считалось незаслуживающимъ уваженія, но заявленіе дон-Педро Перальты, что въ теченіи шестидесяти лтъ не было такой духоты, принималось всми на вру. Конечно, нельзя того же сказать объ его замчаніи, что великое землетрясеніе, низвергнувшее миссіонерскую станцію Іоанна Крестителя, было предшествуемо недлей подобныхъ же жаровъ, такъ какъ это указаніе было тотчасъ устранено въ виду его дурного вліянія на эмиграцію. Какъ бы то ни было, жара стояла нестерпимая. Обычные, послполуденные втры совершенно прекратились и, на всемъ берегу царила мертвая тишина. Вечерніе туманы также исчезли, и необозримый океанъ представлялъ безмолвную, зеркальную, блестящую водную равнину. Песчаныя дюны подъ лучами палящаго солнца жгли лица и ноги пшеходовъ. Впервые, большіе балконы и широкія галлереи мстной архитектуры въ Сан-Франциско оказалися полезными, и на нихъ виднлись мужчины въ однихъ рубашкахъ. Окна, постоянно закрытыя отъ сильныхъ втровъ, теперь были настежъ открыты, и обитатели Сан-Франциско, отличающіеся быстрой, энергичной походкой, стали едва передвигать ноги. Вс питейныя заведенія и кофейныя были полны публикой, стремившейся утолить свою жажду, гавань и набережныя кишили народомъ, а дорога къ морю — экипажами, хотя прежде никогда соленый морской воздухъ не пользовался популярностью. Вс улицы и переулки, неочищаемые великимъ ассенизаторомъ-втромъ, были полны грязи и зловонія. Въ продолженіи двадцати-четырехъ часовъ всякое дло было забыто, и въ убжденіяхъ жителей произошли разительныя перемны: возникли сомннія въ правильности промышленныхъ и общественныхъ порядковъ и даже благотворности калифорнійскаго климата, такъ что мистеръ Думфи и другіе финансовые магнаты боялись, чтобъ курсъ не упалъ по мр возвышенія температуры.

Однако, мистеръ Думфи, сидя въ своей контор, не выказывалъ ни малйшаго расположенія поддаться разслабляющему вліянію необыкновенной погоды. Единственную уступку, съ его стороны, составляла растегнутая рубашка безъ воротничка, что лишало его въ извстной степени его обычнаго величія. Но все же его вншній видъ былъ попрежнему внушительный, и вошедшіе въ его кабинетъ двое постителей, видя великаго финансиста въ dshabill, поспшили растегнуть свои жилеты и развязать галстухи.

— Жарко! произнесъ мистеръ Пильчеръ, извстный подрядчикъ.

— Да, отвчалъ Думфи: — на берегу Атлантическаго Океана должно быть невыносимо. Тамъ люди умираютъ сотнями отъ солнечныхъ ударовъ. Но здсь нтъ ничего подобнаго, и можно переносить гораздо боле, чмъ на восток.

Защитивъ, такимъ образомъ, превосходство калифорнійскаго климата, Думфи прямо перешелъ къ длу, по которому, какъ онъ очень хорошо зналъ, пришли оба постителя.

— Дурныя всти изъ Одноконнаго Стана, сказалъ онъ поспшно:— что вы имете предложить?

Пильчеръ, имвшій большое количество акцій въ компаніи конроевой руды, отвчалъ нершительно:

— Мы слышали, что дло идетъ плохо.

— Чортъ знаетъ, какъ плохо! воскликнулъ Думфи: — что вы имете предложить?

— Я полагаю, продолжалъ мистеръ Пильчеръ: — что намъ остается только продать свои акціи прежде, чмъ распространится непріятная всть.

— Нтъ, отвчалъ Думфи ршительно.

Оба постителя взглянули другъ на друга въ изумленіи.

— Нтъ, продолжалъ онъ съ отрывочнымъ, сухимъ смхомъ, походившимъ скоре на логическое выраженіе мысли, чмъ на проявленіе веселости:— нтъ, мы должны удержать наши акціи. Мы съ вами знаемъ боле дюжины людей, которымъ мы могли бы завтра спустить вс наши акціи. Но что изъ этого произойдетъ? Сдлавшись компаніонами на 400.000 долларовъ, они, конечно, захотятъ узнать, какъ обстоитъ дло, и въ двадцать четыре часа убдятся, что ихъ провели. Это будетъ неладно и для меня, и для васъ.

Эти слова не были внушены мистеру Думфи никакими высокими чувствами благородства, истинности или совстливости, но произвели впечатлніе на обоихъ слушателей, какъ нчто очень честное и благородное.

— Нтъ, продолжалъ онъ:— мы должны увеличить капиталъ компаніи. Это дастъ намъ возможность удержать все дло въ нашихъ рукахъ, и, если впослдствіи правда обнаружится, то, кром насъ, еще съ пол-дюжины людей будетъ заинтересовано въ ея скрытіи. Черезъ полгода можно будетъ подумать о продаж акцій, теперь надо покупать. Вы не врите? Ну, Викъ, я куплю ваши акціи но той цн, которую вы заплатили. Что вы на это скажете?

Викъ былъ очень смущенъ, но поспшилъ объявить, что онъ оставляетъ за собою свои акціи. Пильчеръ громко засмялся, а Думфи, обернувшись къ конторк, промолвилъ:

— Я даю вамъ сроку три мсяца, вы можете во всякое время получить деньги. Вы не желаете? Нтъ. Ну, значитъ, дло кончено.

Понявъ изъ послднихъ словъ Думфи, что они могутъ удалиться, Пильчеръ и Викъ вышли изъ комнаты.

— Дьявольски ловкій человкъ, промолвилъ первый, очутившись на улиц.

— Честный человкъ, отвчалъ второй.

Оставшись одинъ въ кабинет, Думфи позвонилъ.

— Сходите къ мистеру Дженсу, сказалъ онъ вошедшему писцу:— и попросите его немедленно явиться ко мн. Бгите скоре, такъ чтобъ поспть къ нему ране Вика.

Черезъ нсколько минутъ, въ дверяхъ показа лея мистеръ Дженсъ, очень юный на взглядъ, но ловкій и смышленный маклеръ.

— Мистеръ Викъ захочетъ купить обратно акціи, которыя онъ вамъ передалъ сегодня утромъ, Дженсъ, сказалъ Думфи:— я считаю нужнымъ васъ предупредить, что он теперь дороже на 50 долларовъ.

Смышленный юноша знаменательно улыбнулся и вышелъ изъ комнаты.

Въ тотъ-же день, около полудня, распространился слухъ, что, несмотря на неблагопріятныя извстія изъ Одноконнаго Стана, одинъ изъ компаніоновъ конроевой руды купилъ только-что проданныя имъ акціи съ преміей въ 50 долларовъ. Кром того, разсказывали, что Думфи подъ шумокъ скупаетъ акціи. Такимъ образомъ, несмотря на нестерпимую жару, въ промышленномъ мір произошло большое волненіе.

Обрадованный этимъ или поддаваясь вліянію неожиданной перемны въ атмосфер, Думфи покончилъ въ два часа вс дла и взялъ себ день отдыха, отказавшись даже принять полковника Старботля, карточку котораго ему подали. Черезъ полчаса, онъ уже халъ по направленію къ Тихому Океану въ избранномъ обществ мужчинъ и женщинъ. Блестящій экипажъ, уносившій это общество къ отдаленному, прохладному берегу, возбуждалъ въ прохожихъ невольную зависть, вроятно, потому, что среди пассажировъ находились дв хорошенькія женщины и знаменитый финансистъ Ролангстонъ, соперникъ Думфи. Онъ славился сельскими праздниками въ своей приморской вилл и, въ настоящее время, везъ на одинъ изъ подобныхъ праздниковъ представителей лучшаго общества въ Сан-Франциско, съ прибавленіемъ восторженнаго туриста изъ Бостона.

Дорога шла по движущимся, песчанымъ дюнамъ, ярко блествшимъ подъ свтлымъ, безоблачнымъ калифорнійскимъ небомъ: только мстами однообразная картина прерывалась отдаленными проблесками голубого океана и странными, словно выброшенными на берегъ строеніями. Среди зыбучаго песка возвышалась одинокая, довольно значительная гора, усянная могильными памятниками, воздвигнутыми въ честь почтенныхъ піонеровъ, которые заплатили жизнію за свою преданность ‘самому здоровому климату на свт’. Это обширное кладбище, распространившееся и у подножія горы, представляло для всхъ пикниковъ страшное ‘memento mori’, и виднлось даже съ балконовъ многихъ домовъ въ Сан-Франциско, на которыхъ веселые и легкомысленные граждане ли, пили и веселились. Наконецъ, экипажъ остановился на самомъ берегу, передъ великолпнымъ павильйономъ, возвышавшимся на скал, у подножія которой разбивались морскія волны.

Ролиністонъ любезно ввелъ своихъ гостей въ большую, прохладную комнату, выходившую окнами на море, гд уже ихъ ожидали другіе гости, прибывшіе ране. Среди комнаты стоялъ большой накрытый столъ, украшенный громадными фруктами и колосальными розами.

— Ну, вотъ мы и пріхали! воскликнулъ Думфи добродушно, ударяя по плечу сосда, который былъ очень доволенъ этой фамильярностью мильйонщика: — какъ скоро! я никогда этого не ожидалъ.

— Ну, произнесъ Ролингстонъ, оглядываясь по сторонамъ: — вы вс, кажется, знакомы: мистеръ Думфи, мистеръ Пойнсетъ, мистеръ Пильчеръ, мистеръ Дайсъ, мистеръ Викъ, мистрисъ Сепульвида, миссъ Роза Ринграундъ, мистеръ и мистрисъ Рейнаръ, изъ Бостона. Вотъ представленіе и кончено! Обдъ готовъ. Садитесь, гд желаете. Пожалуйста, безъ церемоній, мы — въ Калифорніи.

Пользуясь предложенной хозяиномъ свободой, гости размстились какъ кто хотлъ: Артуръ Пойнсетъ слъ подл мистрисъ Сепульвиды, а Думфи рядомъ съ миссъ Ринграундъ, хорошенькой блондинкой, немного походившей на школьника, но блестяще одтой, по послдней мод.

Обдъ былъ обильный и роскошный, но не изысканный. Дичь была безвкусна, фрукты чудовищной величины, но несочны: громадные персики были жестки, а колосальныя груши водянисты, только одинъ виноградъ отличался столько же качествомъ, какъ и величиной. Впрочемъ, большая часть гостей, повидимому, была очень довольна банкетомъ и вторила восторженнымъ похваламъ американскаго туриста мистера Рейнара.

— Удивительно! Удивительно! восклицалъ онъ:— еслибъ я не видалъ собственными глазами, то никогда не поврилъ бы. Эти груши вчетверо больше нашихъ.

— Да, вотъ какъ мы здсь поступаемъ, замтилъ Думфи, какъ бы считая себя лично отвтственнымъ за необыкновенную величину фруктовъ.

Въ эту минуту, Артуръ Пойнсетъ устремилъ на него проницательный взглядъ, и Думфи замолчалъ, опустивъ руку съ костью тетерева, которую онъ, за мгновеніе передъ тмъ, съ удовольствіемъ глодалъ. Но въ глазахъ Пойнсета онъ ясно прочелъ воспоминаніе о чемъ-то для него крайне непріятномъ, и потому онъ быстро отвернулся. Что же касается до Пойнсета, то онъ небрежно продолжалъ разговоръ съ мистрисъ Сепульвидой, которая была очень хорошенькой, но далеко не умной женщиной.

— Чтобъ быть послдовательной, природа должна была бы населить эту мстность великанами, произнесъ онъ и прибавилъ, понизивъ голосъ:— а, кажется, дон-Хосе былъ небольшого роста.

— Какого бы роста онъ ни былъ, но очень любилъ и уважалъ меня, отвчала мистрисъ Сепульвида, надувъ губки.

Пойнсетъ хотлъ замтить, что, еслибы любовь и уваженіе къ ней могли прибавить роста, то онъ вскор сдлается великаномъ, но его перебила миссъ Роза Ринграундъ:

— Что это вы говорите о великанахъ? Здсь ихъ нтъ. Они, какъ большія деревья, не встрчаются на берегу, а ихъ надо искать въ горахъ. Вотъ я такъ недавно видла до-историческаго человка, колоссальнаго атлета. Въ немъ семь футовъ, тяжелъ онъ, какъ тюлень, плечистъ, какъ Томъ Гайеръ, а глаза нжные, голубые, и волоса, какъ у Самсона. Онъ храбръ, какъ левъ, и смиренъ, какъ агнецъ. Онъ краснетъ, какъ умли въ старину краснть двушки. Что бы я дала за подобный румянецъ!

Все общество громко разсмялось: мужчины искренно и весело, а женщины ядовито.

— Гд вы видли это чудо? спросила мистрисъ Сепульвида покровительственнымъ тономъ.

— Не трудитесь наводить справки, онъ женатъ, отвчала миссъ Роза: — я его видла не въ цирк и не въ звринц, а въ женской школ.

Снова раздался взрывъ хохота, обыкновенно сопрождавшій слова молодой двушки.

— Я видла его въ пансіон мадамъ Эклеръ въ Сакраменто, продолжала она совершенно спокойно:— онъ привезъ туда свою маленькую сестру. Его зовутъ Гэбріелемъ онъ живетъ въ горахъ въ какомъ-то рудник и такъ же силенъ, какъ скроменъ и невиненъ.

— Ужь это — не нашъ ли другъ-распорядитель! воскликнулъ Дайсъ, взглянувъ на Думфи.

— Конечно, отвчалъ Пильчеръ:— а какъ вы думаете, Дайсъ, онъ не очень-то невиненъ?

Вс мужчины разсмялись, а дамы взглянули другъ на друга и на миссъ Ринграундъ, которая нимало не смутилась.

— Скажите прямо, что вы знаете дурного о моемъ миломъ великан? воскликнула она.

— Ничего, отвчалъ Пильчеръ: — только вашъ невинный, скромный другъ выкинулъ такую тонкую штуку, какую не запомнятъ на бирж въ Сан-Франциско.

— Продолжайте, сказала миссъ Роза.

— Разсказывать? спросилъ Пильчеръ, обращаясь къ Думфи, который отвчалъ, смясь:

— Разсказывайте.

— Ну, милостивыя государыни и государи, началъ Пильчеръ, съ рззвязг остью краснорчиваго разсказчика:— скромный и невинный другъ миссъ Розы находится распорядителемъ и компаньйономъ въ эксплуатаціи богатой серебряной руды, въ которой и Думфи сильно заинтересованъ. Узжая отсюда и желая реализировать свой капиталъ, онъ запродалъ сто акцій по 1,000 долларовъ нашему общему пріятелю мистеру Дайсу. Передача акцій должна была совершиться десять дней тому назадъ, но въ назначенное утро, вмсто акцій, Дайсъ получилъ отъ Конроя письмо, удивительный образецъ ловкой хитрости въ самой простой, полуграматной форм. Въ немъ Конрой извщалъ, что, такъ какъ руда оказалась не столь обильной, какъ того ожидали, то онъ освобождаетъ Дайса отъ обязательства купить акціи. Дайсъ уже, съ своей стороны, продалъ ихъ другому лицу съ значительной выгодой, а потому немедленно бросился къ маклеру Думфи, который ему объявилъ, что у него есть для продажи двсти акцій по 1,200 долларовъ. Предвидя повышеніе акцій, Дайсъ тотчасъ увдомилъ Гэбріеля, что онъ настаиваетъ на покупк акцій, и, кром того, взялъ двсти штукъ у маклера, въ надежд на чистый барышъ. Но ни повышенія, ни барыша ему не дождаться. Вскор оказалось, что акціи у маклера принадлежали также Гэбріелю, какъ можетъ удостоврить Думфи. Вотъ вамъ и невинная простота вашего друга-великана. Она ему принесла 100,000 долларовъ.

Эти слова были покрыты общимъ хохотомъ, и никто не смялся искренне Пойнсета. Не анализируя своихъ чувствъ, онъ только сознавалъ инстинктивное удовольствіе при этихъ ясныхъ доказательствахъ хитрости Гэбріеля. Когда-же мистрисъ Сепульвида спросила его: тотъ-ли это рудокопъ, который владетъ землею по подложному акту? то онъ отвчалъ многозначительно и ни мало не сознавая, что поступаетъ неблагородно:

— Да.

— Такъ я врю страшной исторіи, которую мн разсказывала донна Долоресъ объ его женитьб на самозванк, назвавшейся его сестрой сказала очі.

— Вотъ и письмо, произнесъ Пильчеръ. вынимая изъ кармана свернутую бумагу:— это просто диковина. Если вы хотите убдиться въ невинной простот вешего друга, то не угодно-ли прочесть? прибавилъ онъ, обращаясь къ миссъ Ринграундъ.

Она взяла письмо и развернула его, остальное общество окружило ее, а Думфи, воспользовавшись удобнымъ случаемъ, облокотился фамильярно на ручку ея кресла. Письмо было очень неграмотное, и нершительный, неровный почеркъ доказывалъ, что писавшій часто останавливался, затрудняясь продолжать. За исключеніемъ грамматическихъ ошибокъ, мы приводимъ его цликомъ:

Одноконный Станъ, 10 августа.

‘Любезный сэръ,

У насъ дло идетъ не ладно, и руда истощилась, поэтому я пишу къ вамъ, надясь, что вы здоровы. Руда совершенно насъ разочаровала и оказалась далеко не такой, какъ мы ожидали. Вы ожидаете отъ меня исполненія нашего условія и доставки вамъ ста акцій по 1000 долларовъ, но он теперь далеко этого не стоятъ. Поэтому, я ршился вамъ написать и считаю, что съ моей стороны было-бы не хорошо взять съ васъ такія деньги. Я разорвалъ наше условіе и освобождаю васъ, мистеръ Дайсъ, отъ вашего обязательства, надясь, что это не доставитъ вамъ никакой непріятности. Вотъ что я хотлъ вамъ сказать и остаюсь преданный вамъ. Г. Конрой.

P. S. Вы, можетъ быть, не разсердитесь, если я вамъ скажу, что у меня пропала сестра въ 1849 году. Если вы узнаете что-нибудь о ней во время моего отсутствія, то напишите на имя Вельса Фарко и К^о въ Нью-Йорк, за что я вамъ буду очень благодаренъ и уплачу все, что придется’.

— Несмотря на вс ваши толки, это — честное, благородное письмо! воскликнула миссъ Роза ршительнымъ тономъ, котораго въ ней никто не подозрвалъ:— честне и благородне этого никто никогда не видывалъ.

Вс молчали, мужчины переглянулись съ улыбкой сознательнаго превосходства, а мистрисъ Сепульвида пожала плечами и бросила знаменательный взглядъ на Пойнсета. Но, къ ея величайшему изумленію, онъ протянулъ руку, взялъ письмо, прочелъ его и сказалъ положительнымъ, твердымъ тономъ:

— Вы правы, миссъ Роза, эти строки совершенно искренны.

Неожиданная защита Гэбріеля со стороны Пойнсета была также искренна, какъ и его недавнее порицаніе — такъ непослдовательна была, его натура. Взявъ письмо, онъ мгновенно убдился въ невиновности Гэбріеля и вспомнилъ, что дйствительно онъ былъ такой простой, честный человкъ. Онъ даже узналъ въ его откровенныхъ, безкорыстныхъ словахъ, благородную натуру Грэсъ, которую Гэбріель, очевидно, любилъ и помнилъ досел. Пойнсетъ даже легко себ объяснялъ его женитьбу на женщин, выдававшей себя за его сестру, но онъ не призналъ необходимымъ оправдать передъ всми человка, котораго онъ незадолго передъ тмъ оклеветалъ. Однако, онъ ничего не отвчалъ на вопросительный взглядъ мистрисъ Сепульвиды и, отойдя къ окну, сталъ смотрть на море.

— Впрочемъ, вы, можетъ быть, и правы, сказалъ Думфи, понимая инстинктомъ ревнивца, что Пойнсетъ согласился съ миссъ Розой только, чтобъ заслужить ея расположеніе:— Джо! наливай шампанское.

Дайсъ и Пильчеръ посмотрли вопросительно на Думфи, а тотъ взглядомъ указалъ на мистера Рейнара, который былъ вн себя отъ изумленія при этой неожиданной перемн общаго мннія.

— Позвольте, сказалъ онъ:— если это письмо искренное, то вы, господа, потеряли 100,000 доларовъ. Если его слова справедливы и акціи не стоятъ…

Пильчеръ и Дайсъ перебили его громкимъ хохотомъ.

— Да, да, эта дьявольская шутка для Дайса, замтилъ первый:— но, такъ какъ и я попался, то мн нельзя смяться надъ нимъ.

— Но разв вы подозрваете, что сообщаемое имъ извстіе справедливо? спросилъ мистеръ Рейнаръ.

— Да, отвчалъ спокойно Пильчеръ.

— Да, повторилъ Дайсъ холодно.

Пораженный туристъ взглянулъ на обоихъ собесдниковъ съ изумленіемъ и восторгомъ, потомъ обернулся къ жен и сказалъ въ полголоса, хотя такъ, что вс слышали:

— Понимаешь, эти люди также легко переносятъ потерю четверти мильйона. какъ мы — почтовой марки! Какое величественное хладнокровіе! Какое благородное равнодушіе! Какое безусловное довріе въ свои силы! Это, дйствительно — страна боговъ.

— Да, господа, продолжалъ Пильчеръ:— нельзя обращать вниманія на подобныя случайности. Вчера выпало счастье ему, завтра выпадетъ намъ. Въ нашемъ климат нтъ возможности предаваться отчаянію. Здсь человкъ рождается каждый день съизнова. Сдлайте одолженіе, передайте мн бутылку.

Но что это? Стекла въ окнахъ и посуда на стол зазвенли, какъ при прозд экипажа — и боле ничего. Почему же вс присутствующіе вскочили блдные, испуганные? Эти вопросы инстинктивно задавали себ мистеръ и мистрисъ Рейнаръ, не сознавая никакой опасности, но видя выраженіе ужаса на лицахъ тхъ самыхъ людей, которые за минуту передъ тмъ казались столь спокойными и хладнокровными. Отъ чего вс они бросились къ окнамъ, и одна женщина упала въ обморокъ въ сняхъ?

Артуръ первый опомнился и произнесъ съ принужденной улыбкой:

— Ничего, прошло, ударъ шелъ съ востока на западъ. Вы не испугались? прибавилъ онъ, обращаясь къ мистрисъ Сепульвид:— вдь, для васъ это — не новость. Позвольте мн предложить вамъ стаканъ вина.

Мистрисъ Сепульвида, блдная отъ испуга, взяла стаканъ съ нервнымъ смхомъ., Мистеръ Пильчеръ оказалъ ту же услугу мистрисъ Рейнаръ, но, наливая шампанское, онъ дрожалъ всмъ тломъ. Къ всеобщему удивленію, Думфи очутился въ дверяхъ, и только черезъ нсколько минутъ возвратился на свое прежнее мсто подл миссъ Розы, которая прежде всхъ засмялась.

— Это — небесная кара за вашу клевету на благороднйшаго изъ людей, сказала она, грозя пальцемъ Думфи.

Ролингстонъ, также возвратившійся къ столу, громко захохоталъ.

— Но, что-же случилось? спросилъ Рейнаръ, не понимая въ чемъ дло.

— Землетрясеніе, отвчалъ Артуръ спокойно.

XXXII.
Думфи получаетъ извстіе о своей жен.

— Землетрясеніе, повторилъ мистеръ Ролингстонъ, обращаясь къ своимъ гостямъ:— теперь вы видли все, чмъ мы можемъ похвастаться. Не пугайтесь, сударыня, прибавилъ онъ, видя, что мистрисъ Рейнаръ готова была упасть въ обморокъ:— землетрясенія не приносятъ никому вреда.

— Въ теченіи двухъ сотъ лтъ въ Калифорніи убито землетрясеніями людей не боле, чмъ на вашемъ берегу молніей въ одно лто, замтилъ Думфи.

— Они никогда не бываютъ сильне этого, прибавилъ мистеръ Пильчеръ, успокоительно намекая, что по берегамъ Тихаго Океана природа умряетъ свои вспышки.

— Какъ вы видите, землетрясеніе продолжается не боле минуты, сказалъ Думфи:— но что это еще?

Въ ту же минуту, вс присутствующіе вскочили на ноги, блдные, едва переводя дыханіе. Но оказалось, что только прохалъ мимо экипажъ.

— Пойдемте на террасу, сказалъ мистеръ Думфи, взявъ подъ руку мистрисъ Рейнаръ, словно онъ всталъ лишь для этого.

За Думфи поспшно послдовали вс остальные. Одна мистрисъ Сепульвида осталась на минуту въ столовой съ Артуромъ.

— Отвезите меня домой, какъ можно скоре, сказала она шопотомъ.

— Неужели вы серьёзно испугались?

— Море здсь слишкомъ близко, отвчала мистрисъ Сепульвида, бросая взглядъ на воду и слегка вздрагивая:— не задавайте мн никакихъ вопросовъ. Вы видите, что нью-йоркцы перепугались до смерти, и они могутъ услыхать ваши Слова.

Мистрисъ Сепульвид не пришлось долго ждать отъзда, потому что, несмотря на замчанія Пильчера, Дайса и Думфи, что землетрясенія были нетолько безвредны, но и положительно полезны въ санитарномъ отношеніи, терраса оказалась пустою. Вс ея обычные постители удалились, и даже краснорчивые защитники землетрясеній обнаруживали нетерпливое желаніе скоре вернуться въ городъ. Быстрая зда вскор возвратила всмъ прежнюю веселость, и мистеръ Рейнаръ съ женою снова стали всмъ восхищаться.

Мистрисъ Сепульвида и Пойнсетъ хали позади всхъ, въ открытомъ кабріолет. Пользуясь тмъ, что они были наедин, Артуръ спросилъ, почему она такъ боялась моря.

— Разсказываютъ, отвчала донна Марія: — что Сосновый Мысъ — вы его знаете, мистеръ Пойнсетъ — былъ въ древности наводненъ громадной волной, набжавшей съ моря посл землетрясенія. Но лучше скажите мн: дйствительно ли вы полагаете, что письмо Конроя подлинное?

— Да, я въ этомъ увренъ, отвчалъ поспшно Артуръ.

— И вы полагаете, что акціи могутъ понизиться въ цн?

— Да, очень вроятно.

— Если я вамъ скажу, что у меня въ этомъ предпріятіи вложено много денегъ, то вы все же будете настаивать на томъ, о чемъ вы мн говорили нсколько дней тому назадъ?

— Да отвчалъ Артуръ, перебрасывая возжи въ лвую руку, съ цлью освободить правую руку неизвстно для чего:— я, во всякомъ случа, сказалъ бы, что вамъ необходимо найти для себя защитника и покровителя.

То, что послдовало за этой замчательной рчью, такъ сильно противорчило словамъ мистрисъ Сепульвиды въ ея разговор съ донной Долоресъ, переданномъ въ одной изъ предыдущихъ главъ, что я лучше замолчу. Достаточно будетъ сказать, что кабріолетъ подъхалъ не вмст съ шарабаномъ, а гораздо поздне, къ роскошному дому Думфи на Ринконовой Гор, гд былъ приготовленъ богатйшій ужинъ. Думфи былъ, повидимому, очень въ дух и настолько преодоллъ свое обычное недовріе и недавнюю ревность къ Артуру, что, посл отъзда дамъ, подошелъ къ нему съ веселой фамильярностью, изумившей Артура, который въ эту минуту, быть можетъ, имлъ боле причинъ, чмъ когда-нибудь поднимать носъ. Онъ зналъ или подозрвалъ, что миссъ Рингвудъ только кокетничала съ мистеромъ Думфи на зло другимъ, боле самолюбивымъ представительницамъ прекраснаго пола, и потому нашелъ очень смшнымъ, что Думфи говорилъ съ нимъ по секрету именно о ней.

— Вотъ видите, Пойнсетъ, сказалъ онъ:— я — человкъ занятой и не посщаю общества такъ много, какъ вы, но она мн кажется славной, прямой двушкой. Какъ вы думаете?

Излишне упоминать, что Артуръ разсыпался въ искреннихъ похвалахъ миссъ Рингвудъ. Думфи, по какому-то таинственному умственному процессу, принялъ часть этихъ похвалъ на свою долю и, сіяя удовольствіемъ, дозволилъ себ лишнюю бутылку шампанскаго. Вскор всякая тнь недоврія къ Пойнсету исчезла, и, крпко пожимая ему руку, онъ сказалъ:

— Вотъ видите, Пойнсетъ, если я могу быть вамъ полезенъ, то просите смло всего, чего хотите. Я вижу… не бойтесь ничего… я вижу вашу игру съ вдовою. Конечно, она много всадила денегъ въ конроеву руду, но я помогу ей и вамъ высвободить деньжонки, чортъ возьми! Это — дло хорошее, Пойнсетъ, надо его реализировать. Мы понимаемъ другъ друга, не правдали? Вы увидите, Пойнсетъ, какъ я стою за своихъ друзей. Послушайтесь моего совта — не пропускайте этого случая. Женитесь поскоре на вдов. Она этого стоитъ, и вы выручите хорошій капиталецъ. Мы съ вами, такъ сказать — старые пріятели. Вы помните старинку? Ну, ну! я не буду васъ задерживать, она васъ врно ждетъ. А вотъ посмотри, Пойнси, у меня въ петлиц цвтокъ. Это Роза мн дала, ей Богу, Роза! Ха, ха, ха! Гурія!

Эта невнятная, пьяная болтовня сначала забавляла Артура, но подъ конецъ возбудила въ немъ такое отвращеніе, что, бросивъ великаго финансиста, онъ поспшно бжалъ, а Думфи нершительными шагами направился въ гостиную, гд на порог его встртилъ слуга и подалъ карточку.

— Этотъ джентльмэнъ говоритъ, что ему непремнно надо васъ видть сегодня вечеромъ, но очень важному длу, сказалъ слуга скороговоркой, боясь, чтобъ Думфи не перебилъ его бранью:— дло ваше, а не его. Онъ ждетъ уже давно: съ тхъ поръ, какъ вы вернулись.

Думфи взялъ карточку, на ней было написано карандашемъ: ‘Полковникъ Старботль, изъ Сискіу, по важному длу’. Банкиръ задумался, магическія слова ‘важное дло’ мгновенно его отрезвили.

— Проведите его въ контору, сказалъ онъ рзко и пошелъ встрчать гостя.

Всякій, не столь практичный человкъ, какъ Питеръ Думфи, назвалъ бы большую, красивую комнату, куда онъ направился, не конторой, а библіотекой. Богатыя, краснаго дерева полки были заставлены многочисленными, новыми, неразрзанными книгами въ блестящихъ переплетахъ, а на стнахъ висли длинными рядами всевозможныя газеты и биржевые листки. Въ роскошной витрин, обитой внутри бархатомъ, лежала коллекція минераловъ, образцовъ золотой и серебряной руды. Убранство комнаты довершали: большая карта какого-то острова, принадлежавшаго Думфи, морской видъ съ пароходомъ на первомъ план, также собственностью Думфи, и громадная, плохо нарисованная картина тропическаго лса, въ которомъ Думфи арендовалъ сахарную плантацію. Вс эти предметы, очевидно, продавались, еслибъ только нашелся покунщикъ по выгодной цн.

Незнакомецъ, вошедшій въ эту комнату, былъ высокаго роста и склонный къ дородности, которую сдерживалъ отъ дальнйшаго развитія узкій, синій фракъ, стягивавшій его талію. Напротивъ, воротникъ фрака былъ очень широкій, внушительный, черный, шелковый галстухъ едва касался его длиннаго горла и большимъ бантомъ полускрывалъ рубашку и опускался концами на блый жилетъ съ золоченными пуговицами. Надъ всмъ этимъ возвышалось красное лицо полковника, съ длиннымъ горбатымъ носомъ, хитрыми глазами и добродушнымъ ртомъ. Онъ вошелъ поспшно на цыпочкахъ, какъ всегда ходятъ люди, желающіе скрыть свою тучность. Въ одной рук держалъ большой блый платокъ, а въ другой — шляпу съ широкими полями, и подъ мышкой у него виднлась толстая трость. Засунувъ платокъ въ пазуху и положивъ шляпу на конторку, за которой сидлъ Думфи, онъ спокойно опустился въ кресло безъ всякаго приглашенія и, облокотившись на свою трость, сталъ молча ожидать привтствія хозяина.

— Вы говорите, что у васъ важное дло? сказалъ Думфи:— надюсь, что такъ. Ну, разсказывайте. Я не теряю времени. Ну, живе. Что вамъ угодно?

Рзкое обращеніе Думфи, дошедшее теперь до отталкивающей грубости, нисколько не подйствовало на Старботля. Онъ преспокойно вынулъ платокъ, медленно высморкался и произнесъ хладнокровно:

— Я пришелъ сюда, сэръ, два часа тому назадъ, и мн сказали, что вы банкетствуете. Я отвчалъ слуг: ‘не мшайте вашему барину, никто не любитъ, чтобъ его прерывали въ минуты поклоненія Вакху и Венер’. Я зналъ человка въ Луизіан — его звали Ганкъ Пинкней — который убилъ слугу, негра, стоившаго, по крайней мр, 1,000 долларовъ, за то, что онъ вошелъ въ комнату во время его выпивки. И еще тамъ не было дамъ, а слуга объявилъ о пожар на завод. Можетъ быть, вы скажете, что это былъ исключительный случай, но, чортъ возьми! и знаю десятки подобныхъ исторій. Вотъ я потому и сказалъ вашему слуг: ‘не мшайте барину, но, когда дамы удалятся и ни красота, ни веселье боле не будутъ украшать банкетнаго стола, то скажите ему обо мн. За пустымъ столомъ и полуопустошенной бутылкой мы съ нимъ отлично обдлаемъ наше дло’.

Съ этими словами, Старботль всталъ и прежде, чмъ изумленный Думфи усплъ открыть ротъ, онъ подошелъ къ столу, взялъ стоявшій на поднос графинъ съ виски и, наливъ себ полстакана, преспокойно выпилъ, кивнувъ головою хозяину.

Впервые Думфи пожаллъ, что его манеры не отличались гордымъ достоинствомъ. Очевидно, что на полковника не дйствовало его обычное, грубое обращеніе, и что, доведенное до крайности, оно могло только возбудить рукопашную расправу. Полковникъ принадлежалъ къ тому классу хорошо извстныхъ въ Калифорніи людей, съ которыми Думфи избгалъ имть дло, и потому онъ прикусилъ губу, молча глотая свою безпомощную злобу. Его радовало только, что никто изъ его недавнихъ гостей не присутствуетъ при этой унизительной сцен, и, надо прибавить, что стыдъ и негодованіе уничтожили въ немъ всякій слдъ винныхъ паровъ.

— Да, сэръ, продолжалъ Старботль, усвшись снова въ кресло и чмокая губами:— я ждалъ въ передней, пока вы проводили всхъ гостей и простились съ одной прелестной нимфой. Чортъ возьми! я одобряю вашъ вкусъ, а поврьте, я — компетентный судья въ этомъ дл. Видя васъ въ ту минуту, я сказалъ себ: ‘Нтъ, Старъ, ты не станешь мшать человку провожать красавицу и накидывать шаль на алебастровыя плечи’. Ха, ха, ха! Я хорошо помню, что въ Уашингтон, въ 1843 году, у Тома Бентона я былъ точно въ такомъ положеніи. ‘Что-жъ вы, Старъ, никогда не наднете на меня шаль?’ спросила она, первйшая красавица сезона 1843 г. Мн нечего вамъ объяснять, почему я отвчалъ: ‘Еслибъ это зависло отъ меня, то я никогда не закрылъ бы этихъ чудныхъ плечъ’. Однако, длать нечего, пришлось ихъ закрыть. Но вы ничего не пьете, мистеръ Думфи. Сдлайте одолженіе, сэръ, выпейте хоть рюмку для нашего перваго знакомства.

Не ршаясь, по прежнему, произнести ни слова, Думфи нетерпливо покачалъ головой. Старботль всталъ и, вытянувшись во весь ростъ, медленно, съ достоинствомъ подошелъ къ Думфи.

— Если вы, мистеръ Думфи, сказалъ онъ, величественно махая рукой:— считаете, что я нарушилъ ваше уединеніе, если, судя по вашему нежеланію быть просто вжливымъ со мною, сэръ, вы недовольны моими замчаніями о молодой дам, которую я имлъ удовольствіе видть въ вашемъ обществ, то вы скажите прямо, и, чортъ возьми! я не останусь здсь доле ни минуты, а завтра дамъ я вамъ всякое удовлетвореніе, въ которомъ ни одному джентльмэну никогда не отказывалъ Кульпетръ Старботль. Моя карточка, сэръ, у васъ, а живу я въ отел Св. Карла, гд я и мой пріятель будемъ васъ ожидать.

— Послушайте, мистеръ Старботль, отвчалъ Думфи въ испуг:— не обижайтесь. Я не пью водки, потому что уже много выпилъ. Я ждалъ только, чтобы вы объяснили, по какому важному длу вы пожаловали, и уже потомъ хотлъ потребовать бутылку коньяку, за которой мы основательне повели бы разговоръ. Садитесь, полковникъ, пожалуйста. Эй, проклятый! принеси бутылку шампанскаго и два стакана.

Когда же слуга исполнилъ его приказаніе, онъ, подъ предлогомъ запереть дверь, пошелъ за нимъ до порога и шопотомъ сказалъ ему:

— Постой за дверьми и минутъ черезъ десять войди съ извстіемъ, что меня требуютъ по крайне необходимому длу въ контору.

Возвратясь къ столу, онъ налилъ два стакана вина и очень любезно произнесъ:

— Радъ съ вами познакомиться, полковникъ. За ваше здоровье.

Старботль кашлянулъ, какъ-бы съ цлью освободиться отъ взятаго на себя строгаго тона, и, съ достоинствомъ кивнувъ головой, чокнулся съ хозяиномъ.

— Еслибъ цль моего посщенія была обыкновенная, началъ онъ, усаживаясь снова въ кресло:— то я искалъ бы васъ, сэръ, въ вашей контор, въ дловой атмосфер, а не средь Ларовъ и Пенатовъ, въ блестящей банкетной зал. Въ такомъ случа я искалъ бы васъ въ храм, выстроенномъ вами богин Фортун, однимъ изъ баловней которой вы считаетесь. Но, имя постоянныя сношенія съ даровитымъ Джономъ Кольхуномъ, я никогда не мшалъ его дятельности на гладіаторской арен сената, а бесдовалъ постоянно съ нимъ за стаканомъ вина въ его частной квартир. Въ нашемъ ремесл, сэръ, мы отличаемся умніемъ обращаться съ людьми.

— А какое ваше ремесло?

— До выбора въ члены законодательнаго собранія гражданами Сискіу я былъ адвокатомъ. Съ тхъ поръ я продолжаю иногда вести важныя, деликатныя дла. Мои услуги, смю сказать, цнятся въ сложныхъ, трудныхъ длахъ, гд замшаны самолюбіе и любовь, политическія интриги и щекотливыя отношенія половъ. Мн удавалось, сэръ, помочь честолюбивому всаднику перескочить черезъ вс препятствія на его пути и утереть слезы плачущей красавицы. Еслибъ меня не удерживала адвокатская честь, то я вамъ назвалъ бы по именамъ нкоторыхъ изъ кліентовъ Кульпетра Старботля. Это — самыя блестящія красавицы и первые дятели страны.

— Я очень сожалю, но если вы думаете прибавить меня къ числу вашихъ кліентовъ, то….

— Это немыслимо, сэръ, перебилъ его очень хладнокровно полковникъ, какъ-бы не замчая ироніи Думфи:— я — адвокатъ противной стороны.

Улыбка мгновенно исчезла съ лица Думфи, и онъ съ изумленіемъ произнесъ:

— Что вы хотите сказать?

Старботль пододвинулъ свое кресло къ конторк, фамильярно облокотился на нее и началъ, выбивая тактъ перомъ по рук Думфи.

— Замтьте, сэръ, что, хотя я — адвокатъ противной стороны, но это не мшаетъ мн благородно относиться къ отвтчику и стараться покончить дло миролюбиво, какъ подобаетъ джентльмэнамъ.

— Но, чортъ возьми! въ чемъ дло? воскликнулъ Думфи, вн себя отъ гнва:— кто вашъ истецъ?

— Гм! конечно, женщина. Не думайте, чтобъ я васъ обвинялъ въ политическомъ честолюбіи. Ха, ха, ха! Нтъ, сэръ, вы похожи на меня! Дло идетъ о женщин, о прелестной женщин. Такіе люди, какъ мы съ вами, не живутъ на свт пятьдесятъ лтъ безъ подобающей мысли о милыхъ существахъ. Я презираю человка, не думающаго о нихъ. Это — слабость великихъ людей.

— Послушайте, полковникъ Старботль, отвчалъ Думфи съ ршимостью человка, измрившаго силы своего противника и рискнувшаго вступить съ нимъ въ бой:— я не знаю и не хочу знать, кто ваша истица. Мн ршительно все равно, какъ ее обманули, обошли или надули, но вы, какъ человкъ, знающій свтъ, должны понять, что я, въ моемъ положеніи, никогда не ставлю себя въ зависимость отъ женщинъ. Я не думаю, что я лучше всхъ, но я — не дуракъ. Вотъ какое различіе между мною и вашими кліентами.

— Да въ этомъ и есть различіе. Въ другихъ случаяхъ, дло идетъ о прелестномъ, восхитительномъ созданіи, часто скромномъ и набожномъ, какъ монахиня, но отношенія истицы къ отвтчику — незаконныя. А, въ вашемъ дл, чортъ возьми, истица…. ваша жена.

— Моя жена умерла, промолвилъ Думфи, поблднвъ, но все же стараясь скрыть свое волненіе подъ презрительной улыбкой.

— Вы ошибаетесь, сэръ, очень ошибаетесь. Поймите меня: я не говорю, что она не должна была умереть. Судя по тому взгляду, который на васъ бросила прелестная нимфа, нсколько минутъ тому назадъ, я полагаю, что здсь не мсто другой женщин, но что-же длать… она жива! Вы думали, что она умерла и бросили ее въ снгу. Она даже увряетъ — вы знаете Думфи, какъ клевещутъ женщины на мужчинъ — что не ваша вина, если она осталась въ живыхъ. Что это?

— Изъ конторы пришли, сэръ, требуютъ васъ немедленно, произнесъ слуга, отворяя дверь.

— Убирайся къ чорту! заревлъ Думфи.

— Очень нужно….

— Уберешься ли ты? еще страшне закричалъ Думфи, и дверь поспшно затворилась.

— Это — ошибка, продолжалъ Думфи:— вс умерли голодною смертью, пока я искалъ помощи. Я самъ читалъ, чортъ возьми! донесеніе экспедиціи, посланной на выручку.

Старботль медленно вынулъ изъ кармана измятую, полинявшую бумагу и, указывая на нее, сказалъ.

— Вотъ донесеніе коменданта Praesidio, пославшаго экспедицію. Вы читаете по-испански? Посмотрите: здсь сказано, что тла всхъ мужчинъ и женщинъ были признаны, кром тла вашей жены. А почему? очень просто. Ея тамъ не было.

Думфи опустился почти безъ чувствъ на спинку кресла. Судьба, въ лиц полковника Старботля, нанесла ему роковой ударъ.

XXXIII.
Неожиданный поститель мистрисъ Конрой.

Нетолько въ Сан-Франциско стояли жары. Въ залив Сан-Пабло и въ ркахъ Сан-Іохимъ и Сакраменто желтыя воды медленно катились подъ знойными лучами солнца, словно плотная масса огненной лавы. Ни малйшее дуновеніе втра не нарушало безмолвной тишины на западныхъ откосахъ Контра-Кастскихъ Горъ, на восток высокими столбами поднимался къ небу дымъ отъ горвшихъ лсовъ, громадныя поля пшеницы въ окрестныхъ долинахъ представляли пустыню, усянную пепломъ. Густое, красное облако пыли сопровождало днемъ и ночью вингдамскій дилижансъ, заставляя страдающихъ отъ духоты пассажировъ вздыхать съ нетерпніемъ о виднвшихся вдали снжныхъ вершинъ. Никто въ Калифорніи не помнилъ подобныхъ жаровъ. Но одинъ смлый ученый, доказывавшій, что, по всей вроятности, землетрясеніе повторится, былъ такъ перепуганъ выраженіемъ, всеобщей вражды, что счелъ нужнымъ удалиться до тхъ поръ, пока принципы метеорологіи будутъ повсемстно признаны.

Жарко было въ Одноконномъ Стан, въ овраг, на берегу рки и даже на Конроевой Гор, въ тни темно-зеленыхъ сосенъ и на галлере красиваго дома Конроя. Быть можетъ, по этой причин, мистрисъ Конрой, рано утромъ, посл ухода ея мужа, на работы, искала убжища вн своего блестящаго жилища, подъ тнью сосенъ. Впрочемъ, не мене важной причиной, удалившей ее изъ дома, была таинственная записка, полученная ею наканун, вечеромъ, и которую она теперь перечитывала, сидя на полусгнившемъ пн.

Я желалъ бы нарисовать читателямъ ея портретъ въ эту минуту. Соломенная шляпа съ широкими полями прикрывала ея старательно завитые русые волосы. Жара вызвала румянецъ на ея обыкновенно блдныхъ щекахъ и усилила нервный блескъ ея срыхъ глазъ. По той же причин, ея губы были полуоткрыты, что уменьшало рзкость ихъ очертанія. Она казалась, на взглядъ гораздо здорове, и широкія складки платья, къ которымъ она чувствовала всегда особую склонность, какъ вс женщины небольшаго роста, охватывали талію, далеко не столь тонкую, какъ прежде. Она отличалась необычной томностью и заботливостью о своей особ, чего прежде никогда въ ней не было замтно, но все это придавало ей гораздо боле женственности и прелести. Записка, лежавшая открытой у нея въ рук, заключала въ себ слдующее:

‘Въ десять часовъ я буду ждать васъ подъ горою, близь большой сосны. Вы придете туда, если жалете себя. Берегитесь, я силенъ, потому что чувствую себя оскорбленнымъ.

Викторъ.’

Перечитавъ нсколько разъ съ улыбкой записку, мистрисъ Конрой спрятала ее въ карманъ и, положивъ руки на колна, задумалась. Черезъ нсколько минутъ, она поспшно поджала подъ себя ноги и нетерпливо стала осматривать землю, отыскивая мелкихъ наскомыхъ, не дающихъ покоя человку. Потомъ она взглянула на часы. Было пять минутъ одинадцатаго. Въ безмолвномъ, сонномъ лсу не слышно было ни малйшаго звука, кром отдаленнаго карканья грача. Блка, быстро сбжавъ съ сосдняго дерева, неожиданно остановилась передъ открытымъ зонтикомъ, лежавшимъ у ногъ мистрисъ Конрой и въ испуг распласталась на кор. Черезъ минуту, заяцъ, поджавъ уши, набжалъ на этотъ страшный зонтикъ и задрожалъ весь отъ страха. Наконецъ, въ кустахъ послышались мужскіе шаги, и мистрисъ Конрой, поднявъ зонтикъ, полускрыла имъ свои сверкавшіе глаза.

Какая-то фигура медленно поднималась въ гору. Издали мистрисъ Конрой увидала, что это былъ не Викторъ, но, когда онъ приблизился, она быстро вскочила, блдная, дрожащая всмъ тломъ. Это былъ испанскій переводчикъ изъ Улицы Тихаго Океана. Она вскрикнула и хотла бжать, но, въ ту-же минуту, онъ обернулся и, узнавъ ее, также вздрогнулъ, также вскрикнулъ отъ изумленія. Впродолженіи нсколькихъ секундъ они молча смотрли другъ на друга, едва переводя дыханіе.

— Деваржъ, произнесла мистрисъ Конрой, едва слышнымъ голосомъ:— Боже милостивый!

— Да, отвчалъ съ горькимъ смхомъ незнакомецъ: — Деваржъ, который бжалъ съ тобой! Деваржъ, измнникъ, братъ твоего мужа, твой сообщникъ, твой любовникъ, твоя жертва! Посмотри на меня, ты меня знаешь?

— Тише, тише! ради Бога! отвчала мистрисъ Конрой, озираясь по сторонамъ.

— А ты кто? продолжалъ онъ, не обращая вниманія на ея мольбы:— которая изъ двухъ госпожъ Деваржъ ты теперь? Или ты носишь имя молодого офицера, ради котораго ты меня бросила? Или онъ отказалъ теб въ единственномъ удовлетвореніи, которое могло бы хоть отчасти оправдать твоею измну? Или я говорю съ женою и сообщницей дурака Конроя? Какъ тебя зовутъ? Скажи скоре. Мн о многомъ надо съ вами поговорить, сударыня, но я — человкъ учтивый и желаю знать прежде всего, какъ васъ звать?

Несмотря на искренній пылъ его страсти и гнва, фигура незнакомца была такъ уморительна съ его крашенными волосами, фальшивыми зубами и старомодной одеждой, что эта гордая женщина поникла головою отъ стыда не за свое преступленіе, но за презрнную ничтожность своего сообщника.

— Тише, тише! промолвила она:— называй меня своимъ другомъ, Генри. Я всегда останусь твоимъ другомъ. Называй меня, какъ хочешь, только пойдемъ отсюда. Ради Бога, не кричи!

И, почти не сознавая, что она длала, мистрисъ Конрой увлекла его за собою къ разоренной хижин Гэбріеля, тамъ, по крайней мр, ей нечего было бояться Виктора.

— Какъ ты попалъ сюда? Какъ ты нашелъ меня? Что ты длалъ все это время? поспшно спросила она.

Незнакомецъ, казалось, поддался тому странному вліянію, которое она имла надъ всми мужчинами, кром Гэбріеля Конроя. Съ минуту онъ помолчалъ, а потомъ отвтилъ скоре без надежнымъ, чмъ горькимъ тономъ:

— Я пріхалъ сюда шесть лтъ тому назадъ, убитый, раззоренный, опозоренный. Я желалъ одного: скрыть свое безчестіе отъ всхъ, знавшихъ меня, я жаждалъ спрятаться отъ брата, жену котораго я укралъ, отъ тебя, Жюли, и твоего послдняго любовника.

Произнося эти слова, онъ возвысилъ было голосъ, но тотчасъ же понизилъ его по жесту мистрисъ Конрой.

— Когда ты меня бросила въ Сент-Луи, мн оставалось одно изъ двухъ, или смерть, или второе изгнаніе, продолжалъ онъ:— я не могъ возвратиться въ Швейцарію и жить на родин, постоянно вспоминая о своемъ преступленіи. Я пріхалъ сюда и, благодаря моему образованію и знанію языковъ, я вскор разбогатлъ. Я могъ бы сдлаться и вліятельнымъ человкомъ, но предпочиталъ работать, какъ поденщикъ, цлый день, а ночь проводить въ игорномъ дом, забывая въ пьянств, разврат и игр свое горе. Но я все же остался джентльмэномъ, и, хотя меня считали за энтузіаста, за сумасшедшаго, но вс меня уважали. Я, предатель и измнникъ, пользовался полнымъ довріемъ, и никто не сомнвался въ моей чести и безкорыстіи. Но теб какое до этого дло? Теб!

Онъ хотлъ отвернуться отъ нея съ презрніемъ, но неожиданно замтилъ въ ея глазахъ если не сочувствіе, то, во всякомъ случа, удовольствіе, что онъ, по своимъ внутреннимъ качествамъ, былъ выше своей уморительной наружности. Какъ низка ни была эта женщина, она съ гордостью услыхала, что ея мнніе о человк, которому она измнила, было вполн справедливо и что въ немъ было нчто хорошее. Этотъ взглядъ снова возвратилъ его къ ея ногамъ.

— Мало-по-малу, я началъ забывать свое горе, Жюли, продолжалъ онъ грустнымъ тономъ:— свое преступленіе и даже тебя, но вдругъ до меня дошла всть о смерти брата отъ голода. Однажды, мн принесли для перевода документъ, изъ котораго я узналъ, что мой братъ, а твой мужъ погибъ голодной смертью! Понимаешь ты — голодной смертью! Изгнанный изъ своего дома клеймомъ позора, онъ также, какъ я, жаждалъ скрыться и принялъ участіе въ экспедиціи эмигрантовъ. Онъ, джентльмэнъ и ученый, длилъ вс испытанія и лишенія эмигрантской жизни вмст съ грубой чернью, наконецъ, онъ умеръ голодной смертью никому невдомый, никмъ неоплаканный.

— Онъ умеръ, какъ жилъ — подлецомъ и лицемромъ! воскликнула мистрисъ Конрой съ пламеннымъ горемъ: — онъ послдовалъ за грубой, необразованной двушкой по имени Грэсъ Конрой, и, умирая, оставилъ ей все свое состояніе. Слава Богу! у меня есть на это документъ. Но что это?

Что бы это ни былъ за шорохъ — паденіе листа, или шаги какого-нибудь маленькаго зврька — но онъ мгновенно замеръ, и мертвая тишина снова окружила дйствующихъ лицъ этой сцены.

— Да, продолжала мистрисъ Конрой въ полголоса: — это — все та же исторія, какъ въ Базел, гд онъ измнилъ мн ради необразованной двчонки, что возбудило въ теб, Генри, дружеское сочувствіе, которое потомъ перешло въ боле опасную страсть. Ты страдалъ, но и я также страдала.

Генри Деваржъ молча смотрлъ на нее. Ея голосъ дрожалъ, слёзы выступили на глазахъ, за мгновеніе передъ тмъ сверкавшихъ благороднымъ негодованіемъ оскорбленной женщины. Онъ зналъ, что она измнила его брату и ему самому. Она этого даже не отрицала. Онъ явился въ Одноконный Станъ для того, чтобъ обвинить ее въ позорномъ обман, а теперь ощущалъ какое-то странное сочувствіе къ этой женщин: онъ, казалось, былъ готовъ осудить своего брата и оправдать ее въ дл обмана. Онъ начиналъ чувствовать, что его страданіе было ничто въ сравненіи съ несправедливостями людей къ этой бдной женщин. Всякая женщина, пытающаяся оправдать себя передъ ревнивымъ любовникомъ, иметъ всегда могущественнаго союзника въ его самолюбіи, и Деваржъ готовъ былъ поврить, что, если онъ и потерялъ ея любовь, то она никогда его не обманывала. Что же касается до принятія ею чужого имени, то она вполн оправдывалась тмъ фактомъ, что на ней женился единственный братъ двушки, роль которой она взяла на себя. Ни онъ, ни докторъ Деваржъ никогда не выказывали такого благороднаго доврія къ ней и такъ достойно не цнили ея природныхъ качествъ и страданій, какъ этотъ человкъ. Не виновны ли они сами въ томъ, что не успли пользоваться, по своей глупости и самолюбію, возвышенной любовью этой женщины? Мы съ вами, читатель, невлюбленные въ это презрнное существо, легко видимъ нелогичность доводовъ Генри Деваржа, но, когда человкъ становится въ одно и тоже время обвинителемъ, судьею и присяжнымъ въ дл любимой женщины, то онъ часто признаетъ за приговоръ простое прекращеніе производства. По всей вроятности, мистрисъ Конрой замтила, что онъ поддается ея вліянію, хотя она теперь и находилась въ большомъ волненіи, боясь неожиданнаго прихода Виктора, который, съ своей увлекающейся пламенной натурой, могъ скомпрометировать ее передъ мужемъ и передъ Деваржемъ.

— Зачмъ ты пришелъ ко мн? спросила она съ соблазнительной улыбкой:— только для того, чтобъ оскорбить меня?

— На землю, которой ты владешь, въ качеств Грэсъ Конрой или мистрисъ Конрой, существуетъ другой документъ, выданный ране того, который получилъ братъ, отвчалъ Деваржъ съ чисто мужской прямотой:— особа, въ чьихъ рукахъ этотъ документъ, иметъ подозрніе, что тутъ кроется обманъ, и мн поручено преслдовать это дло.

— А что возбудило это подозрніе? спросила мистрисъ Конрой, сверкая глазами.

— Анонимное письмо.

— Ты его видлъ?

— Да, и оно написано тмъ же почеркомъ, какъ и часть документа на владніе землею.

— Ты знаешь чей это почеркъ?

— Знаю. Это — почеркъ человка, находящагося здсь, стараго калифорнійца, Виктора Рамиреса.

Произнеся эти слова, онъ пристально взглянулъ на нее, но она не смутилась и отвчала съ очаровательной улыбкой:

— Но разв твой кліентъ не знаетъ, что, фальшивый ли это документъ или нтъ, права моего мужа вполн законны?

— Но моя кліентка принимаетъ пламенное участіе въ сирот Грэсъ.

— А! произнесла мистрисъ Конрой съ легкимъ вздохомъ:— вы предприняли такое большое путешествіе ради женщины?

— Да, отвчалъ Деваржъ, полудовольный, полусмущенный.

— Я понимаю, продолжала мистрисъ Конрой:— твоя кліентка — молодая женщина, быть можетъ, хорошая и красавица! Ты сказалъ себ: ‘я докажу, что мистрисъ Конрой — презрнная обманщица’, и вотъ для чего ты пріхалъ сюда. Ну, я тебя не осуждаю. Ты — человкъ. Быть можетъ, это и къ лучшему.

— Но, Жюли, выслушай меня, перебилъ ее испуганный Деваржъ.

— Нтъ! воскликнула мистрисъ Деваржъ, вставая и махая своей тонкой блой ручкой:— ты слышишь, что я тебя не осуждаю. Я не могла ничего другого и ожидать отъ тебя. Я это вполн заслужила. Вернись къ своей кліентк и скажи ей, что ты видлъ преступную обманщицу Жюлй Деваржъ. Посовтуй ей начать противъ меня процессъ и веди его самъ. Докончи дло, начатое авторомъ анонимнаго письма, и загладь свою вину, а мое безуміе. Получи за все это заслуженную награду, но скажи ей, чтобъ она благодарила Бога за то, что онъ ей даровалъ такихъ друзей, какихъ Жюли Деваржъ никогда не имла въ самую блестящую эпоху своей красоты! Ну, теперь прощай! Нтъ, Генри Деваржъ, не удерживай меня: я иду къ своему мужу. Онъ, по крайней мр, съумлъ простить и приголубить безпомощную, заблуждающуюся, несчастную женщину.

Прежде, чмъ изумленный Деваржъ могъ опомниться, она выскользнула изъ его рукъ и исчезла. Съ минуту ея блое платье виднлась между деревьями, но потомъ лсная чаща скрыла ее отъ его глазъ.

Быть можетъ, это исчезновеніе было какъ нельзя боле кстати, ибо, черезъ минуту, изъ-за деревьевъ показался Викторъ Рамиресъ, едва переводившій духъ, съ растрепанными волосами и дико сверкающими глазами. Они оба посмотрли другъ на друга молча.

— Жаркій день для прогулки, сказалъ Деваржъ съ презрительной улыбкой.

— Да, чортъ возьми! вы правы, отвчалъ Викторъ:— а вы что здсь длаете?

— Я билъ мухъ, произнесъ спокойно Деваржъ:— прощайте!

XXXIV.
Гэбріель Конрой отказывается отъ всего.

Къ сожалнію, я долженъ сказать, что выраженіе лица мистрисъ Конрой во время ея бгства нисколько не соотвтствовало грустному, отчаянному тону, которымъ она простилась съ Генри Деваржемъ. Когда она входила на лстницу своего дома и съ трудомъ переводила дыханіе отъ поспшной ходьбы, на устахъ ея играла улыбка. Но тутъ она неожиданно почувствовала себя дурно и, войдя въ пустой домъ, прошла поспшно въ будуаръ, гд бросилась на кушетку, негодуя на свою унизительную слабость. Никто не видалъ, какъ она вошла, экономка, воспользовавшись ея отсутствіемъ, ухала въ городъ, а китайскіе слуги, подъ предлогомъ нестерпимой жары, вс удалились въ прачечную.

Мистрисъ Конрой задумалась. Свиданіе съ Деваржемъ сначала ее очень поразило, а теперь она была довольна, что онъ явился на сцену, такъ какъ онъ могъ быть полезнымъ для нея союзникомъ противъ Рамиреса, благо она еще не потеряла свою власть надъ нимъ. Что же касается до Рамиреса, то она чувствовала, что онъ становился опаснымъ врагомъ. До сихъ поръ его ревность выражалась только гнвными вспышками, и она не боялась его, хотя знала, что онъ въ состояніи каждую минуту прибгнуть къ насилію, по она невольно содрогнулась, услыхавъ отъ Деваржа хитрый планъ мести, придуманный страстнымъ испанцемъ. Она ршилась повидать снова Деваржа и, напомнивъ ему о тхъ страданіяхъ, которыя она вынесла отъ его брата, убдить его, что онъ нисколько не былъ виноватъ передъ памятью брата. Затмъ, овладвъ имъ, воспользоваться его помощью для удержанія Рамиреса отъ обнаруживанія ея тайны до отъзда Гэбріеля. Однажды выхавъ изъ Калифорніи, она могла на свобод предать посмянію ихъ обоихъ и посвятить себя всецло своему мужу, любовь котораго стала съ нкоторыхъ поръ цлью ея жизни и всхъ ея усилій. Поэтому, необходимо было поспшить отъздомъ. Съ тхъ поръ, какъ распространилась всть о томъ, что руда была далеко не такая цнная, какъ полагали, Гэбріель смутно понялъ, что его долгъ — остаться и раздлить судьбу своего открытія, поэтому, онъ отложилъ свой отъздъ. Но мистрисъ Конрой могла уврить его, что Думфи желалъ его скорйшаго отъзда и даже могла побудить Думфи написать Габріелю въ этомъ дух. Она улыбнулась при мысли, какую власть въ послднее время она пріобрла надъ великимъ финансистомъ. Она могла все это сдлать, если ей только не помшаетъ ея физическая слабость. При мысли объ этой слабости именно въ такую минуту, она заскрежетала зубами, но черезъ мгновеніе другая мысль блеснула въ ея голов, и она тотчасъ просіяла. Быть можетъ, сердце Гэбріеля тронется этимъ: мужчины — такія странныя созданія!

Среди подобныхъ размышленій, она вдругъ услыхала какой-то странный шумъ. Въ дом царила такая тишина, что ясно раздавался стукъ дятла на крыш. Но вдругъ явственно раздались медленные, тяжелые, мужскіе шаги въ одной изъ верхнихъ комнатъ, въ которой были сложены старыя, ненужныя вещи. Мистрисъ Конрой не отличалась, какъ многія женщины, нервнымъ предчувствіемъ враговъ или призраковъ, она для этого была слишкомъ практична, но она съ любопытствомъ стала прислушиваться. Шаги снова раздались, и теперь не было никакого сомннія, что это были шаги ея мужа.

Что онъ тамъ длалъ? Во все время ихъ брачной жизни, онъ никогда не возвращался съ работы такъ рано. Въ той комнат находились, между прочимъ, вещи, принадлежавшія ему, когда онъ былъ простымъ рудокопомъ. Можетъ быть, ему понадобилось что-нибудь изъ нихъ. Она также вспомнила, что тамъ былъ мшокъ съ платьями его матери. Но къ чему онъ пошелъ туда именно теперь? Какой-то суеврный страхъ, надъ которымъ она, во всякое другое время, громко разсмялась бы, овладлъ ею всецло. Шаги стали приближаться. Дыханіе ея замерло. Онъ прошелъ по столовой и сталъ медленно спускаться по лстниц, потомъ онъ направился по корридору къ дверямъ ея будуара. Шаги его были нершительны, и каждый изъ нихъ болзненно отзывался въ ея сердц. Еще минута ожиданія, и она чувствовала, что вскрикнетъ отъ ужаса. Но вотъ дверь отворилась, и Гэбріель показался на порог.

Она бросила на него одинъ быстрый, безнадежный взглядъ и поняла, что ея судьба ршена. Онъ зналъ все! Однако, его глаза, хотя серьёзно и грустно смотрвшіе на нее, не сверкали негодованіемъ или злобой, но въ нихъ также и не виднлось обычнаго смущенія, которое онъ ощущалъ въ ея присутствіи. На немъ была толстая блуза рудокопа и такіе же шаровары, въ рукахъ онъ держалъ небольшой узелъ, ломъ и мотыку. Молча онъ положилъ все это на полъ и, видя, что она смотритъ на него съ нервнымъ безпокойствомъ, онъ сказалъ, какъ бы извиняясь:

— Я беру съ собою только одно одяло и немного стараго блья. Если хотите, я развяжу узелъ, но вы меня знаете, сударыня: я не вынесу изъ этого дома того, чего я въ него не внесъ.

— Вы уходите? произнесла она едва слышно.

— Да, если вы не знаете отчего, то вамъ объяснитъ это то лицо, отъ котораго и я все узналъ. Но прежде, чмъ уйти, я долженъ засвидтельствовать, что тутъ никто не виноватъ — ни онъ, ни я. Сегодня, утромъ, я былъ въ моей старой хижин.

Этотъ фактъ показался ей столь естественнымъ, что она выслушала его, какъ что-то хорошо ей извстное.

— Я сидлъ въ хижин, продолжалъ онъ:— когда услышалъ голоса, вашъ и какого-то незнакомца. Вы знаете, сударыня, что я не стану подслушивать того, что говорится не для меня. Еслибъ это зависло отъ меня, то вы могли бы говорить до вечера. Но я замтилъ, что кто-то за деревьями за вами слдилъ. Я издали узналъ въ немъ мексиканца, за которымъ я ухаживалъ въ прошломъ году въ Одноконномъ Стан. Я пошелъ прямо къ нему, но онъ, увидавъ меня, пустился бжать. Я его догналъ и положилъ ему руку на плечо. Онъ остановился.

Было что-то столь величественное въ движеніи руки, сопровождавшемъ эти слова, что мистрисъ Конрой была поражена, несмотря на ея оскорбленную гордость. Черезъ мгновеніе, она, однако, произнесла, сама не сознавая, вслухъ или про себя:

— Еслибъ онъ меня любилъ, то убилъ бы его на мст.

— Не мн передавать вамъ то, что онъ мн сказалъ въ пылу страсти, когда я его держалъ стиснувъ за горло, чтобъ онъ не бросился на васъ и на незнакомца. Вы его знаете боле, чмъ я, и, конечно, подозрваете, что онъ мн сказалъ. Что это правда — я вижу теперь по вашему лицу и могъ бы уже давно отгадать по вашимъ манерамъ, еслибъ я не былъ такой слабый, нершительный человкъ.

Онъ умолкъ, провелъ рукою по лбу и, вынувъ изъ кармана бумагу, продолжалъ:

— Я написалъ здсь, что передаю вамъ все, нкогда полученное отъ васъ, ибо я не согласенъ съ мексиканцемъ, чтобы собственность Грэсъ была моей собственностью. Если она когда-нибудь явится, то пусть поступитъ, какъ хочетъ, хотя я увренъ, что она и ногой не прикоснется къ этой земл. Мы, сударыня — люди простые, необразованные, но ни одинъ Конрой никогда не взялъ ничего чужого, имъ незаработаннаго.

Впервые, онъ говорилъ съ нею съ такимъ достоинствомъ, хотя вполн безсознательно. Потомъ онъ нагнулся, взялъ свои вещи и пошелъ къ дверямъ.

— Вы ничего здсь не оставляете? спросила она.

Онъ остановился и пристально взглянулъ на нее.

— Нтъ, отвчалъ онъ просто: — ничего.

О! еслибъ она только могла сказать ему, что онъ оставлялнчто такое, что онъ не могъ унести съ собою, и что своей безпомощностью затронуло бы въ немъ вс инстинкты его доброй, мужественной натуры! Но она не смла произнести ни слова. Краснорчіе, которое еще такъ недавно привело къ ея ногамъ человка, котораго она не любила, отказывалось теперь ей служить. Отдавшись всецло своей первой истинной, безнадежной любви, эта хитрая, коварная женщина потеряла даже тактъ, отличающій каждую женщину. Она не сказала ни слова, а когда подняла глаза, то его уже не было въ комнат.

Однако, черезъ нсколько минутъ, его шаги снова послышались по корридору, и онъ медленно, нершительно вошелъ въ комнату. Ея сердце тревожно забилось и потомъ замерло.

— Вы только-что спросили, оставляю ли я что-нибудь здсь? сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ:— да, я нчто оставляю, если вы позволите мн высказаться. Когда мы съ вами собирались заграницу, то я, по секрету отъ васъ, далъ денегъ экономк и приказалъ ей остаться въ этомъ дом. Я просилъ ее принять радушно сестру Грэсъ, еслибъ она когда-нибудь явилась, и тотчасъ увдомить меня. Если это не слишкомъ большое требованіе съ моей стороны, то я просилъ бы васъ не прогонять этого бднаго ребенка изъ дома, который она можетъ считать моимъ. Но не говорите ей всего, что произошло, не объясняйте, какой я былъ дуракъ, а просто примите ее и пошлите за мною. Стряпчій Максвель дастъ вамъ мой адресъ.

Она вскочила, какъ бы ужаленная, и съ дикимъ смхомъ про молвила:

— Ваши желанія будутъ исполнены… если я останусь здсь.

Послднихъ словъ Гэбріель не слыхалъ, такъ какъ дверь уже затворилась за нимъ.

XXXV.
Что произошло и что осталось подъ сосною.

Месть не доставила Рамиресу такого счастья, какъ онъ ожидалъ. Въ минуту пламеннаго гнва, онъ преждевременно поджегъ свою мину и теперь боялся, что она недостаточно принесла вреда его врагамъ. Гэбріель не упалъ въ обморокъ, даже не казался очень пораженнымъ при извстіи объ измн жены. Онъ такъ спокойно выслушалъ Рамиреса, что послдній сомнвался, покараетъ ли онъ Жюли. Кром того, Рамиресъ ощущалъ непріятное сознаніе, что открытіе роковой тайны не было сдлано имъ съ гордымъ достоинствомъ, а вызвано насиліемъ. Наконецъ,— и это было хуже всего,— онъ пропустилъ случай насладиться отчаяніемъ мистрисъ Конрой при его угрозахъ разсказать все мужу. Въ сущности, его месть походила на месть автора анонимнаго письма, поражающаго свою жертву въ темнот, не видящаго ея агоніи и несознающаго своей индивидуальной силы.

Къ этимъ грустнымъ мыслямъ прибавлялось еще опасеніе испанскаго переводчика Перкинса. Къ Габріелю Рамиресъ чувствовалъ только презрніе, которое питаетъ всякій любовникъ къ законному мужу любимой женщины, но Перкинсъ возбуждалъ въ немъ тревожное сомнніе, какъ всякій человкъ, кром мужа, возбуждаетъ въ любовник. Открывъ тайну Гэбріелю, онъ не бросилъ-ли эту женщину въ объятія другого любовника? Рамиресъ съ нервнымъ безпокойствомъ упрекалъ себя, что не.умлъ воспользоваться вполн представившимся случаемъ мести. по какъ бы то ни было, онъ ршился тотчасъ повидать ее и объявить ей, что подозрвалъ ея связь съ Перкинсомъ. Онъ хотлъ ей сказать, что онъ, Рамиресъ, написалъ анонимное письмо, составилъ подложный актъ на владніе участкомъ земли Гэбріеля Конроя и…

Но тутъ его размышленія были прерваны стукомъ въ дверь маленькой комнаты, которую онъ занималъ въ большомъ Конроевомъ Отел. Это была Солли. Остановившись на порог, она приняла смущеніе Рамиреса при ея появленіи за врный признакъ любви къ ней.

— Обдъ уже конченъ боле часа, произнесла эта хитрая два:— но я припасла кое-что для васъ. Вы вчера спрашивали о Конрояхъ: Гэбріель недавно былъ здсь и спрашивалъ стряпчаго Максвеля, который ухалъ въ Сакраменто, хотя онъ одинъ изъ близкихъ друзей Сюзанъ Маркль и постоянный поститель отеля.

Но Гэбріель боле не интересовалъ Рамиреса, и онъ неожиданно спросилъ:

— Скажите мн, миссъ Кларкъ, гд синьоръ Перкинсъ?

— Этотъ старый, полинявшій джентльмэнъ? Не знаю и знать не хочу, отвчала Солли, желая доказать Рамиресу, что ему нечего было бояться подобнаго соперника.— Онъ съ утра не возвращался, вроятно, онъ гд нибудь на Конроевой Гор. Я знаю о немъ только, что онъ прислалъ сказать, чтобъ уложили его чемоданъ къ отъзду вингдамскаго дилижанса. Вы дете вмст съ нимъ?

— Нтъ, произнесъ рзко Рамиресъ.

— Извините за мой вопросъ, но, такъ какъ онъ веллъ взять два мста, то я думала, не надоли ли вамъ наши горные, простые обычаи и не узжаете ли вы съ нимъ?

— Онъ взялъ два мста! промолвилъ Викторъ, едва переводя дыханіе:— можетъ быть, съ нимъ подетъ дама?

— Дама! произнесла Солли, какъ бы принявъ его слова за намёкъ:— я желала бы видть, какая женщина похала-бы съ нимъ! Но вы опять уходите, а обдъ все васъ дожидается. Право, мистеръ Рамиресъ, вы, должно быть, влюблены. Я слыхала, что любовь отнимаетъ аппетитъ, но, конечно, сама этого не испытала, хотя въ послдніе два дня почти ничего не брала въ ротъ.

Но Рамиресъ не слушалъ Солли и, пробормотавъ что-то въ род извиненія, схватилъ шляпу и поспшно вышелъ изъ комнаты.

Пока Солли оплакивала странное вліяніе ея кокетства на впечатлительнаго испанца, Викторъ отправился, среди зноя и пыли, на Конроеву Гору. Достигнувъ ея вершины, онъ остановился, чтобъ привести въ порядокъ свои мысли, составить планъ дйствія и отереть потъ, струившійся по его лицу отъ жары и утомленія. Онъ хотлъ тотчасъ видть ее, но гд и какъ? Пойти прямо къ ней въ домъ значило увидать ее въ присутствіи Гэбріеля, а это уже теперь нисколько не составляло его цли, къ тому-же, если она назначила свиданіе съ чужестранцемъ, то, конечно, оно не должно было произойти дома. Поэтому, онъ спрятался за кусты, надясь пересчь имъ дорогу къ Одноконному Стану и, никмъ незамченнымъ, подслушать ихъ разговоръ. Мсто, избранное имъ, было, странно сказать, любимымъ убжищемъ Гэбріеля въ первыя времена его пребыванія въ Одноконномъ Стан. Большая сосна одиноко возвышалась на маленькой площадк, и Викторъ, повинуясь какой-то таинственной притягательной сил, подошелъ къ ней и услся подъ ея тнью. Тутъ случилось нчто наполнившее его суеврнымъ страхомъ. Платокъ, которымъ онъ отеръ лицо, и даже рубашка были какъ бы обрызганы кровью. Черезъ мгновеніе, онъ однако убдился, что это были только слды красной пыли, смшавшейся съ крупными каплями пота.

Солнце медленно садилось. Длинныя тни Резервуарнаго Кряжа ложились на Конроевой Гор и какъ бы подкашивали громадную сосну, еще такъ недавно гордо сіявшую на солнц. Звуки человческаго труда замерли внизу въ овраг, и даже не раздавался на вингдамской дорог свистъ возницъ. Чмъ боле приближались сумерки, тмъ Рамиресъ становился безпокойне и нервне. Онъ ходилъ взадъ и впередъ вокругъ одинокой сосны, сверкая глазами и скаля зубы, словно онъ былъ кровожадный зврь, дожидавшійся ночи для нападенія на своихъ жертвъ. Вдругъ онъ остановился и сталъ всматриваться въ даль. По тропинк изъ города шла какая-то женщина. Когда она боле приблизилась, то Рамиресъ по некрасивой походк и костюму узналъ въ ней Солли. Чортъ бы ее побралъ! Но она повернула направо къ бывшей хижин Гэбріеля и къ его теперешнему дому, Викторъ вздохнулъ свободне. Почти въ туже минуту подл него раздался голосъ, заставившій его обернуться. Передъ нимъ стояла мистрисъ Конрой — блдная, величественная, ршительная.

— Что вы тутъ длаете? спросила она рзко.

— Тише, отвчалъ Рамиресъ, дрожа всмъ тломъ:— только что кто-то прошелъ по тропинк.

— Какое мн до этого дло теперь? отвчала она презрительно:— по вашей милости, всякія предосторожности излишни. Всему свту извстна наша тайна. Поэтому, снова спрашиваю васъ: зачмъ вы здсь?

Онъ хотлъ подойти къ ней ближе, но она отшатнулась и откинула въ противоположную сторону свое длинное, блое платье, какъ бы не желая осквернять его прикосновеніемъ къ этому человку.

Викторъ принужденно разсмялся.

— Вы пришли на назначенное мною свиданіе, сказалъ онъ:— я не виноватъ, если опоздалъ.

— Я пришла сюда потому, что видла съ балкона, какъ вы сновали взадъ и впередъ между деревьями, подобно бшеной собак. Я пришла сюда, чтобъ прогнать васъ хлыстомъ съ моей земли, какъ я сдлала бы съ дйствительной собакой. Но прежде мн надо вамъ сказать два слова, какъ человку, потому что вы имъ прикидываетесь.

При блеск заходящаго солнца, граціозная фигура мистрисъ Конрой, съ ея сверкающими глазами и тысячью соблазнительныхъ прелестей, казалась страстному испанцу очаровательне, чмъ когда-либо, и онъ готовъ былъ упасть къ ея ногамъ.

— Вы ошибаетесь, Жюлй, ей Богу, ошибаетесь. Я утромъ былъ безуменъ, увидавъ васъ съ другимъ, я просто сошелъ съ ума. Клянусь, что было достаточно причинъ сойти съ ума, но я пріхалъ сюда съ мирными намреніями.

— Хороши мирныя намренія, возразила презрительно мистрисъ Конрой:— ваша записка также была мирная?

— Но мн надо было чмъ-нибудь заставить васъ придти на свиданіе, а мн необходимо вамъ передать важныя всти, которыя могутъ васъ спасти. Это — всти о женщин, обладающей вторымъ документомъ на вашу землю… Вы меня теперь выслушаете, не правда-ли? Дайте мн дв минуты, Жюли, и я уйду.

— Говорите, холодно сказала мистрисъ Конрой, прислонившись къ дереву.

— А, а! вы теперь хотите меня слушать, отвчалъ Викторъ радостнымъ тономъ:— а выслушавъ меня, вы поймете все. Вопервыхъ, я узналъ, что адвокатъ этой женщины — тотъ самый человкъ, который бросилъ Грэсъ Конрой въ горахъ. Онъ тогда называлъ себя Филиппомъ Ашлеемъ, но его настоящее имя — Пойнсетъ.

— Какъ вы сказали? спросила мистрисъ Конрой, неожиданно отходя отъ дерева и устремляя сверкающій взглядъ на Рамиреса.

— Артуръ Пойнсетъ, отставной офицеръ. Вы мн не врите? Клянусь Богомъ, что это правда.

— Какое мн до него дло? сказала она, презрительно возвращаясь на свое прежнее мсто подл дерева:— продолжайте! или вы все сказали?

— Нтъ, но и этого достаточно. Онъ — женихъ богатой вдовы. Его прошедшее никому неизвстно. Теперь вы понимаете? Онъ никогда не дерзнетъ отыскивать настоящую Грэсъ Конрой и энергично защищать права своей кліентки. Поэтому, онъ ничего и не длаетъ.

— Въ этомъ вс ваши новости?

— Нтъ, не вс. У меня есть еще одна новость, но я не смю ее здсь сказать, отвчалъ онъ, озираясь по сторонамъ.

— Такъ я ея не узнаю, отвчала холодно мистрисъ Конрой: — потому что это — послднее наше свиданіе.

— Но, Жюли…

— Вы кончили? спросила она тмъ же тономъ.

Ея равнодушіе, естественное или ложное, подйствовало на него. Онъ подозрительно посмотрлъ по сторонамъ и сказалъ въ полголоса:

— Подойдите ко мн поближе, и я вамъ скажу. Вы боитесь? Хорошо.

Съ этими словами онъ самъ приблизился къ ней и прибавилъ:

— Нагните голову.

Мистрисъ Конрой отшатнулась отъ его протянутой руки, но наклонила голову. Рамиресъ прошепталъ ей нсколько словъ на ухо, такъ тихо, что ихъ не слышно было на разстояніи полуаршина отъ дерева.

— Вы сказали это ему, Габріелю? спросила она, не спуская глазъ съ Рамиреса, но тмъ же холоднымъ тономъ.

— Нтъ, клянусь Богомъ, нтъ. Я бы ему и ничего не сказалъ, еслибъ не обезумлъ отъ злобы и ревности. Притомъ же, этотъ грубый дикарь душилъ меня и насильно вырвалъ мою исповдь. Клянусь, что я уступилъ только насилію.

По счастью для Виктора, онъ не увидалъ въ темнот, какъ презрительно сверкнули глаза мистрисъ Конрой при этомъ новомъ доказательств могучей силы ея мужа и позорной трусости Рамиреса.

— Вы боле ничего не имете мн сказать? спросила она.

— Ничего, ей Богу, ничего.

— Такъ выслушайте меня, Викторъ Рамиресъ, сказала она, сдлавъ шагъ впередъ и останавливаясь передъ нимъ, блдная, ршительная:— какая-бы цль ни привела васъ сюда, вы вполн ея достигли. Вы сдлали все, что хотли, и гораздо еще боле. Человкъ, счастье котораго вы хотли отравить, человкъ, котораго вы хотли возстановить противъ меня, ушелъ и никогда не вернется. Онъ меня не любилъ, и ваши слова послужили ему радостнымъ предлогомъ для оскорбленія и для измны, давно уже таившейся въ его сердц.

Даже въ темнот она замтила, что Викторъ радостно оскалилъ зубы, она чувствовала вблизи его горячее дыханіе и поняла, что онъ хочетъ схватить ея руку и покрыть ее поцлуями. Не перемняя своей позы, она поспшно заложила об руки за спину.

— Вы довольны? Вы сказали и сдлали, что хотли. Теперь — моя очередь. Вы думаете, что я пришла васъ поздравить съ успхомъ? Нтъ, я пришла сказать вамъ, что, хотя мой мужъ, Гэбріель Конрой, оскорбилъ меня, унизилъ и бросилъ, но я люблю его. Я его люблю такъ, какъ никого прежде не любила и никого никогда не полюблю. Я его люблю такъ же пламенно, какъ васъ ненавижу, и пойду за нимъ всюду, хотя бы пришлось ползти на колняхъ. Его презрніе дороже мн вашей любви. Слышите, Викторъ Рамиресъ? Вотъ что я хотла вамъ сказать. Но это еще не все. Тайну, которую вы только-что шопотомъ сообщили мн — правда это или ложь — я передамъ ему. Я помогу ему отыскать сестру. Я заставлю его полюбить меня, хотя бы цною вашей или моей жизни. Слышишь, Викторъ Рамиресъ., бшеная собака, испанскій ублюдокъ! Я знаю, ты теперь скрежещешь зубами, какъ сегодня утромъ, когда тебя держалъ своей мощной рукой Гэбріель. Это была поза, достойная почтеннаго секретаря, укравшаго бумаги у умирающей двушки, и мужественнаго воина, сдавшаго крпость съ гарнизономъ одному лавочнику съ котомкой за плечами. Я васъ знаю, сэръ, и презираю съ первой минуты, какъ я выбрала васъ своимъ орудіемъ и жертвой. Ну, что же? вынимай ножъ! Я не боюсь, я кричать не стану! Живе, трусъ!

Съ крикомъ безумной злобы и поднятымъ ножемъ, Рамиресъ бросился на нее. Но, въ ту же минуту, изъ-за деревьевъ протянулась чья-то рука и схватила его за плечо. Она увидла передъ собою Деваржа, бросившаго на землю Рамиреса и, не дожидаясь результата борьбы, не благодаря даже своего избавителя, бросилась бжать.

Въ голов ея была только одна мысль — написать Гэбріелю. Вернувшись домой, она поспшно набросала нсколько словъ на лоскутк бумаги и, позвавъ одного изъ своихъ китайскихъ слугъ, А-Фи, сказала:

— Отнесите эту записку мистеру Конрою. Вы найдете его у стряпчаго Максвеля, а если его тамъ нтъ, то стряпчій вамъ скажетъ, куда онъ отправился. Вы должны его отыскать во что бы то ни стало, если онъ не въ город, то скачите за нимъ. Найдите его черезъ часъ, и вы получите вдвое, прибавила она, отдавая ему золотой:— ну, живе!

Хотя А-Фи очень плохо зналъ по англійски, но волненіе мистрисъ Конрой было краснорчиве всякихъ словъ.

— Я отыщу его живо, не бойтесь, отвчалъ онъ, многозначительно кивнувъ головой, и, сунувъ въ рукавъ записку съ золотымъ, бросился бгомъ по направленію къ городу.

По дорог онъ не останавливался ни на секунду, и ничто не могло отвлечь его вниманія отъ даннаго порученія. Въ кустахъ, на Конроевой Ггор, онъ услыхалъ шумъ и крики о помощи, но пробжалъ мимо, только воскликнувъ:

— Убирайтесь вы къ чорту! Мн не время.

Черезъ полчаса, онъ уже входилъ въ контору стряпчаго Максвеля. Но тамъ онъ узналъ, что Гэбріель ушолъ часъ тому назадъ и неизвстно куда. А-Фи съ минуту задумался, но потомъ махнулъ головой и побжалъ внизъ по гор къ тому мсту, гд работала въ овраг партія его соотечественниковъ. Поровнявшись съ ними, онъ огласилъ воздухъ дикими звуками, совершенно непонятными для американцевъ, случайно работавшихъ подл. Но дйствіе этихъ звуковъ было магическое: вс китайцы мгновенно уронили заступы и разбжались по всмъ дорогамъ и тропинкамъ, ведущимъ изъ Одноконнаго Стана.

А-Фи счастливе всхъ выбралъ свой путь. Черезъ полчаса онъ набжалъ на Гэбріеля Конроя, который спокойно сидлъ на пн подл дороги и курилъ трубку. Подл него лежали: ломъ, мотыка и узелъ. А-Фи, не теряя времени на слова, молча подалъ записку своему хозяину, повернулся и также быстро побжалъ назадъ. Прошло еще полчаса, и вс китайцы возвратились въ оврагъ къ своей работ, словно ничего не случилось.

Между тмъ, Гэбріель вынулъ изо рта трубку и подозрительно вертлъ въ пальцахъ письмо. Наконецъ, онъ его открылъ и, узнавъ мелкій почеркъ жены, съ чувствомъ сожалнія и медленно, вслухъ, какъ полуграмотный человкъ, прочиталъ слдующее:

‘Я не права. Вы оставили за собою нчто — тайну, которую вы должны взять съ собою, если дорожите своимъ счастьемъ. Вернитесь на Конроеву Гору черезъ два часа, и вы узнаете тайну, но не медлите, потому что нога моя не будетъ боле въ этомъ дом, и сегодня вечеромъ я уду отсюда навки. Я прошу васъ вернуться не ради вашей жены, а ради женщины, имя которой она нкогда приняла на себя. Вы придете, потому что любите Грэсъ, а не Жюлй’.

Гэбріель понялъ изъ этого письма только одно — что были получены свднія о Грэсъ. Не думая долго, онъ всталъ, взялъ свои вещи и поспшно пошелъ домой. Но, приблизившись къ городу, изъ котораго онъ только-что ушелъ навки, ему показалось постыднымъ идти по улицамъ, съ своей обычной неловкостью онъ обратилъ на себя вниманіе нсколькихъ рудокоповъ, которые замтили, что онъ взбирался на гору по самой неудобной и никмъ не избираемой тропинк. На Конроевой Гор онъ оставался недолго, и, черезъ десять минутъ, по словамъ однихъ, и черезъ двнадцать, по словамъ другихъ, онъ быстро, не оглядываясь по сторонамъ, спустился въ оврагъ и исчезъ за кустами.

Посл захода солнца, въ этотъ день температура измнилась, сильный, холодный втеръ уничтожилъ удушливый зной, царствовавшій въ послдніе дни въ Калифорніи. Но на слдующее утро, втеръ спадъ, и солнце освтило по прежнему безмолвную, неподвижную природу. Первые лучи его, озаривъ макушку громадной сосны на Конроевой Гор, мало-по-малу, проникли чрезъ ея зеленыя втви до земли и робко остановились на бездыханномъ труп Виктора Рамиреса, лежавшаго ща спин съ ножемъ въ сердц.

XXXVI.
Продолженіе отдыха мистера Гамлина.

Когда донна Долоресъ, посл ухода мистрисъ Сепульвиды, взглянула въ окно и увидала, что мистеръ Гамлинъ исчезъ, она подумала, что онъ послдовалъ за красивой вдовой и, конечно, очень удивилась бы, еслибы знала, что онъ, въ эту самую минуту, пилъ aguardiente въ ея замк, съ торжественнымъ Донжуаномъ Сальватьерой. Дйствительно, съ своей обычной смлостью, Джакъ проникъ во дворъ замка, попросилъ гостепріимства у Дон-Жуана и, не сказавъ ему даже своего имени, просидлъ съ нимъ два часа, а когда ушелъ, то гордый испанецъ былъ такъ пьянъ, что не былъ въ состояніи ничего разспросить объ общественномъ положеніи его неожиданнаго гостя. Отчего Джакъ не воспользовался этимъ случаемъ, чтобъ познакомиться съ таинственной синьйорой, сдлавшей на него такое сильное впечатлніе — я не могу сказать, и даже онъ самъ не могъ впослдствіи объяснить. Необычная застнчивость вдругъ овладла имъ, и онъ молча слушалъ пьяную болтовню Дон-Жуана о томъ, что длалось въ Миссіонерной Станціи и въ дом донны Сепульвиды. Быть можетъ, смутное чувство безнадежности, столь-же новое для Джака, заставило его удалиться въ еще боле уныломъ настроеніи духа. Не удивительно, что донна Долоресъ ничего не знала объ этомъ странномъ гост въ продолженіи трехъ дней, такъ какъ она, въ это время, была нездорова и не выходила изъ комнаты, но достоинъ изумленія былъ ея гнвъ, когда ей, наконецъ, разсказали объ этомъ происшествіи.

— Отчего мн не объявили о посщеніи этого страннаго американца? воскликнула она съ негодованіемъ, поразившимъ Донжуана и всхъ домашнихъ:— разв я — ребенокъ, что мн не позволяютъ исполнять обязанностей хозяйки Св. Троицы! Или вы, Дон-Жуанъ — моя дуэнья? По вашимъ словамъ, этотъ храбрый cabalero долженъ быть тмъ самымъ человкомъ, который спасъ меня отъ оскорбленія въ церкви въ прошлое воскресенье. И вы не дозволили ему увидать меня и поцловать мою руку! Боже мой! вы даже забыли его имя.

Тщетно Дон-Жуанъ уврялъ, что cabalero не просилъ аудіенціи донны Долоресъ и что ей, какъ молодой двушк, не прилично было принимать его, помимо его желанія.

— Пусть сказали бы, что я — легкомысленная (женщина, хотя американцы держатся совершенно иныхъ понятій, но зато Св. Троица не потеряла бы своей гостепріимной славы.

Между тмъ, Джакъ Гамлинъ не нашелъ климатъ Сан-Антоніо полезнымъ для предписаннаго ему докторомъ спокойствія и на другое же утро отправился въ Сакраменто, гд прошлялся три дня среди нестерпимаго зноя, а на четвертый бжалъ въ горы.

— Здсь есть кто-нибудь знакомый?— спросилъ онъ утромъ, одваясь въ Вингдам, куда прибылъ наканун.

— Нтъ, сэръ, отвчалъ его врный тлохранитель Питъ.

— Тмъ лучше, произнесъ Джакъ цинично.

— Въ зал сидятъ двое восточныхъ туристовъ продолжалъ, Питъ медленно:— они только-что прибыли и, кажется, принадлежатъ къ обществу мистера Думфи и другихъ богачей.Фриско, которые страшно втираютъ имъ очки.

— Я пойду завтракать внизъ, сказалъ Джакъ съ улыбкой.

Туристы, о которыхъ говорилъ Питъ, были мистеръ и мистрисъ Рейнаръ, которые осматривали рудники подъ руководствомъ назначеннаго самимъ Думфи редактора одной газеты въ Сан-Франциско. Они чрезвычайно удивились, когда, во время завтрака, въ столовую отеля вошелъ красивый, блдный мужчина, съ томнымъ выраженіемъ лица и очень прилично одтый. За нимъ слдовалъ его слуга, негръ, и онъ преспокойно слъ за столъ противъ туристовъ. Мистрисъ Рейнаръ тотчасъ почувствовала, что ея туалетъ былъ въ безпорядк, и подъ какимъ то предлогомъ немедленно удалилась. Ея мужъ, пораженный наружностью незнакомца, толкнулъ локтемъ своего почтеннаго проводника, но тотъ ничего не отвчалъ. Быть можетъ, узнавъ въ незнакомц знаменитаго Джака Гамлина, онъ не хотлъ разсказывать объ его репутаціи при немъ самомъ или просто не обратилъ вниманія на телеграфическіе знаки. Во всякомъ случа, посл появленія Гамлина, онъ пересталъ распвать диирамбы Калифорніи и углубился въ чтеніе газеты. Джакъ выждалъ, пока вышла изъ комнаты мистрисъ Рейнаръ, и тогда, вынувъ изъ кармана, положилъ преспокойно на столъ, по об стороны тарелки, пистолетъ и охотничій ножъ.

— Скажите хозяину, чтобъ мн подали большого картофеля, сказалъ онъ, подозвавъ къ себ Пита:— да спросите, какъ они смютъ кормить гостей такою мелочью. Да чтобъ живо подавали. Ваше ружье заряжено?

— Да, сэръ, отвчалъ Питъ серьёзно.

— Хорошо, взведите курокъ и ступайте съ ружьемъ въ буфетъ.

Этотъ разговоръ возбудилъ какъ нельзя боле любопытство мистера Рейнара, который только-что передъ входомъ Гамлина удивлялся величин картофеля. Видя, что его чичероне молчитъ, онъ самъ обратился къ незнакомцу:

— Извините, сэръ: вы кажется сказали, что этотъ картофель мелкій и можно получить крупне?

— Я впервые выношу подобное оскорбленіе, отвчалъ серьёзно Джакъ:— я даже не подозрвалъ, что хозяинъ можетъ осмлиться подать цльный картофель. Я здсь — чужой, такъ же, какъ вы, и не знаю: быть можетъ, въ этой части страны плохи овощи, но все же это — не причина обманывать людей.

— Позвольте васъ еще спросить, продолжалъ доврчивый Рейнаръ:— вы, кажется, посовтовали вашему слуг пойти съ ружьемъ.въ буфетъ, неужели…

— Питъ — хорошій негръ, перебилъ его Гамлинъ:— и я не желалъ бы его потерять. Можетъ быть, я и слишкомъ остороженъ, но поневол будешь предусмотрителенъ, когда, въ теченіи трехъ мсяцевъ, у тебя убили двухъ слугъ.

Спокойный тонъ незнакомца, безмолвіе газетнаго издателя и тишина, царствовавшая въ столовой, произвели потрясающее дйствіе на мистера Рейнара.

— Боже мой! воскликнулъ онъ, вопросительно смотря на своего спутника:— я никогда не слыхивалъ ничего подобнаго!

— Вашъ другъ — калифорніецъ, произнесъ Гамлинъ, слдя за взглядомъ Рейнара:— и, конечно, знаетъ, какъ мы ненавидимъ лжецовъ. Поэтому, естественно, и подозрніе во лжи считается самой оскорбительной обидой. Онъ, я надюсь, подтвердитъ мои слова.

Редакторъ промолвилъ нсколько словъ, изъ которыхъ можно было вывести, что онъ вполн соглашался съ Гамлиномъ, и поспшно вышелъ изъ комнаты, оставивъ своего спутника на попеченіи страшнаго Джака. Воспользовавшись его отсутствіемъ, Гамлинъ началъ разсказывать всевозможныя небылицы изумленному, доврчивому янки, но его разглагольствованія о чудовищной растительности Калифорніи, ея колоссальныхъ богатствахъ и о всеобщемъ презрніи къ чужой жизни и собственности нисколько не касаются нашей строго правдивой хроники. Однако, несмотря на все это, Гамлинъ очень понравился Рейнару, а, когда возвратился редакторъ, Джакъ просилъ его уговорить туриста не входить въ игорный домъ, проклятіе Калифорніи, раззорившее какъ его самого, такъ и редактора. Рейнаръ былъ до того пораженъ его благородствомъ и откровенностью, что сталъ умолять его присоединиться къ ихъ обществу. Быть можетъ, Гамлинъ принялъ бы это приглашеніе, еслибъ не случилось совершенно неожиданнаго обстоятельства.

Во время разговора съ своимъ новымъ знакомымъ, онъ съ любопытствомъ замтилъ, что въ залу тихо вошелъ какой-то незнакомецъ и скромно слъ подл самой двери. Гамлина поразилъ контрастъ его скромнаго обращенія съ мощной силой его мускуловъ и громаднымъ ростомъ. Онъ былъ увренъ, что это смиреніе — лишь маска, съ помощью которой онъ ловилъ въ свои сти доврчивыхъ дураковъ, а потому Джакъ съ уваженіемъ смотрлъ на него и чувствовалъ жгучее желаніе спросить его: ‘въ чемъ состоитъ ваша игра?’

Незнакомецъ былъ одтъ, какъ простой южный рудокопъ, быть можетъ, нсколько опрятне и живописне, благодаря его личному вкусу и колоссальной фигур. На немъ были блые полотняные шаровары, такая же блуза съ отложнымъ воротникомъ и матросскій галстухъ, широко завязанный, такъ что онъ вполн обнаруживалъ его мускулистую, загорлую шею, полускрытую бородой. Длинные русые волосы естественно раздлялись посреди головы и падали равными прядями по об стороны широкаго лба. Его нжный цвтъ лица, хотя нсколько загорлый, поблекъ въ послднее время, повидимому, отъ болзни или горя. Это предположеніе подтверждалось тмъ страннымъ фактомъ, что подобный великанъ лъ ужасно мало. Глаза его были опущены, а когда онъ смотрлъ на окружающихъ, то застнчиво избгали встрчаться взглядами. Однако, его замчательная вншность возбудила вниманіе нетолько Гамлина, а привела въ восторгъ Рейнара, которому редакторъ указалъ на незнакомца, какъ на прекрасный образецъ горнаго населенія.

Джакъ, въ послдніе дни, по какой-то таинственной причин, находился въ странномъ настроеніи, и потому, уважая грустную сосредоточенность незнакомца, онъ молча прошелъ мимо его и сталъ въ бильярдной дожидаться прибытія дилижанса. Какъ только онъ вышелъ изъ комнаты, редакторъ объяснилъ Рейнару, что за человкъ былъ Гамлинъ, и, опровергнувъ его чудовищные разсказы о природ и обычаяхъ Калифорніи, воскресилъ въ янки его прежнюю увренность въ выгодномъ помщеніи капиталовъ въ калифорнійскія предпріятія.

— Что же касается до личной безопасности, воскликнулъ онъ съ негодованіемъ:— то здсь такъ же безопасно жить, какъ въ Нью-Йорк или Бостон. Конечно, въ первыя времена Калифорніи, здсь было слишкомъ много искателей приключеній, въ род игрока Гамлина, но лучшимъ опроверженіемъ подобный клеветы служитъ типъ рудокопа, которымъ вы только что восхищались. Онъ — образецъ нашего горнозаводскаго населенія, честнаго, мужественнаго, сильнаго, скромнаго и тихаго. Признаюсь, мы гордимся этими людьми. Не бойтесь, это ничего! врно, пріхалъ дилижансъ.

Эти слова относились къ неожиданному шуму на улиц. Мгновенно собравшаяся толпа оглашала воздухъ криками и старалась пробиться къ труп людей, надъ которыми возвышалась высокая фигура рудокопа. Вс постители буфета бросились къ дверямъ, но ничего не могли узнать, пока на порог не показался возница дилижанса, Юба Биль.

— Что это за шумъ, Биль? спросили разомъ множество голосовъ.

— Ничего, отвчалъ Биль, снимая свои толстыя перчатки:— Каловерасскій шерифъ, пріхавшій съ нами, арестовалъ здсь человка.

— Гд?

— Да вотъ здсь, на галлере.

— За что?

— Кого?

— Что онъ сдлалъ?

— Кто онъ такой?

— Что случилось?

Вс эти вопросы посыпались на Биля, который прехладнокровно взялъ съ выручки графинъ водки и отвчалъ:

— Въ прошлую ночь, онъ убилъ человка въ Одноконномъ Стан.

— Кого онъ убилъ?

— Мексиканца изъ Фриско, по имени Рамиресъ.

— А какъ зовутъ человка, убившаго Рамиреса?

Послдній вопросъ былъ сдланъ Джакомъ Гамлиномъ, и Юба Биль, обернувшись, поставилъ стаканъ на выручку и протянулъ съ улыбкой руку Джаку.

— Это — вы, старина! произнесъ онъ съ удивленіемъ:— какъ поживаете? Вы немного поблднли, но все — молодецъ, какъ всегда. Я слышалъ, что вы были нездоровы на прошлой недл въ Сакраменто. Очень, очень радъ васъ видть. Вы подвернулись кстати. Хозяинъ, подайте стаканъ Джаку. За ваше здоровье!

Толпа разступилась съ уваженіемъ передъ этими двумя великими людьми. Никто не смлъ промолвить ни слова. Гамлинъ первый прервалъ молчаніе.

— Какъ вы назвали человка, покончившаго съ мексиканцемъ? спросилъ онъ, немного покраснвъ.

— Габріелемъ Конроемъ, отвчалъ Биль.

XXXVII.
Содйствіе Гамлина.

Арестъ Гэбріеля былъ совершенъ самымъ мирнымъ образомъ, Къ величайшему изумленію шерифа, онъ не выказалъ ни малйшаго сопротивленія и отдался въ руки правосудія почти добровольно, какъ бы считая свой ареста первой ступенью къ разршенію задачи, которая, рано или поздно, должна была быть разршена. Однако, знавшіе его, замтили, что онъ обнаружилъ необычайную осторожность, потребовалъ исполнительный листъ, прочелъ его, спросилъ, гд нашли тло убитаго, и, главное, ни слова не говорилъ о случившемся въ свое оправданіе или извиненіе. Эта неожиданная сдержанность была принята всми за хитрость преступника и сильно возстановила общее мнніе противъ него. Онъ безпрекословно дозволилъ себя объискать, и на немъ не нашли ни оружія, ни чего либо замчательнаго. Но когда онъ увидалъ колодки, которыя хотли надть ему на руки.. то поблднлъ и тяжело перевелъ дыханіе. Губы его зашевелились, и онъ, очевидно, желалъ протестовать, но шерифъ, извстный своей неустрашимостью, замтилъ его волненіе и спокойно положилъ въ карманъ колодки.

— Я полагаю, что он излишни, сказалъ онъ:— если вы готовы на рискъ, то и я не прочь.

При этомъ они оба взглянули другъ другу прямо въ глаза, и Гэбріель поблагодарилъ шерифа. Онъ понялъ, что, при малйшей попытк къ бгству, шерифъ его убьетъ на мст, и безмолвно согласился на подобное условіе.

До ухода дилижанса, съ которымъ должны были отправить узника, его помстили въ верхнюю комнату отеля, подъ надзоромъ надежнаго стража. Очутившись съ нимъ наедин, Гэбріель добродушно попросилъ позволенія выкурить трубку и, получивъ разршеніе, бросился на кровать и сталъ пускать клубы дыма. Положеніе тюремщика было боле неловкое, чмъ узника, и онъ напрасно старался поддержать разговоръ, пока, наконецъ, Гэбріель не сказалъ съ своей обычной прямотой:

— Не теряйте время со мной. Разговоръ не входитъ въ вашу обязанность. Если у васъ есть здсь друзья, то пригласите ихъ и не обращайте на меня никакого вниманія.

Но не усплъ онъ произнести этихъ словъ, какъ въ комнату вошелъ шерифъ, Джо Голлъ.

— Я привелъ джентельмэна, который хочетъ съ вами переговорить, сказалъ онъ Габріелю: — онъ можетъ здсь остаться до нашего отъзда. Это — адвокатъ обвиняемаго, прибавилъ онъ, обращаясь къ сторожу: — вы можете взять стулъ и ссть за дверью.

Гэбріель поднялъ голову и увидалъ стряпчаго Максвеля, который серьёзно, но сочувственно протянулъ ему руку.

— Я не ожидалъ увидть васъ такъ скоро, Гэбріель, произнесъ онъ:— но, какъ только я узналъ о случившемся, и что нашъ пріятель Голлъ получилъ исполнительный листъ для вашего ареста, я тотчасъ пустился въ путь. Я былъ бы здсь ране его, но моя лошадь пала на дорог.

Онъ остановился, пристально взглянулъ на Гэбріеля и прибавилъ:

— Ну?

Гэбріель бросилъ на него такой же взглядъ, но ничего не отвчалъ.

— Я полагалъ, что вамъ нужна будетъ помощь адвоката, продолжалъ Максвель, посл минутнаго колебанія:— и, быть можетъ, именно моя, такъ какъ мн извстны нкоторыя обстоятельства, предшествовавшія этому длу.

— Какія обстоятельства? спросилъ Гэбріель съ той же хитрой улыбкой, которая возстановила противъ него толпу.

— Ради Бога, Гэбріель! воскликнулъ Максвель, вскакивая со стула и нетерпливо махая рукой:— не сдлаемъ той же ошибки, какъ въ наше первое свиданіе. Это — серьёзное дло и можетъ окончиться плохо для васъ. Вспомните, что вчера вы просили меня составить актъ о передач всего вашего имущества въ собственность вашей жены, подъ тмъ предлогомъ, что вы никогда не вернетесь въ Одноконный Станъ. Я не спрашиваю васъ: къ чему вы это сдлали? Я только хочу обратить ваше вниманіе на то, что я одинъ знаю это обстоятельство, которое, могу васъ уврить, какъ адвокатъ, иметъ важное значеніе въ виду преступленія, въ которомъ васъ обвиняютъ.

Гэбріель, по прежнему, продолжалъ молчать.

— Конрой! воскликнулъ Максвель, забывая всякое приличіе:— что-жь вы, чортъ возьми — дуракъ?

— Вроятно, отвчалъ Гэбріель просто, словно признавая безусловную аксіому.

— Да еще какой! произнесъ рзко Максвель, но потомъ, опомнившись, продолжалъ тихо, убдительно:— ну, Гэбріель, если вы не хотите исповдываться мн, то я исповдуюсь вамъ. Полгода тому назадъ, я думалъ, что вы — обманщикъ и женщина, теперь ваша жена, прямо говорила, что вы ложно называете себя Гэбріелемъ Конроемъ, и что она, Грэсъ Конрой, сестра настоящаго Гэбріеля, хорошо знала, что вы воспользовались именемъ и правами, вамъ не принадлежавшими. Все это она подтверждала доказательствами, и, чортъ возьми, всякій адвокатъ взялся бы за ея дло, какъ за основательное. При подобныхъ обстоятельствахъ, я постилъ васъ. Вы помните наше свиданіе и его результатъ. Теперь я вамъ скажу, что никогда человкъ невинный не сознавалъ такъ ясно своей преступности, какъ вы. Потомъ Олли объяснила мн ваше странное поведеніе, а эта женщина, хотя нисколько не уничтожая первоначальныхъ уликъ противъ васъ и не отказываясь отъ своихъ правъ, объявила мн, что вы спасли ей жизнь и что она не можетъ изъ благодарности васъ преслдовать. Впослдствіи, она объяснила мн, что эта благодарность перешла въ боле теплое чувство, и что она согласилась выйти за васъ замужъ, заглаживая тмъ вашу вину. Все это было такъ естественно и вроятно, что, чортъ возьми! я ей поврилъ. Да, сэръ, все это время я считалъ, что она великодушно простила вамъ и что вы ее обошли. Если вы признаете себя дуракомъ, то, какъ видите, я былъ еще глупе. Когда вы вчера пришли ко мн и сказали, что, узжая навсегда отсюда, хотите передать жен все свое имущество, я возъимлъ первое подозрніе. Оно еще боле подтвердилось извстіемъ объ убійств чужестранца, одного изъ свидтелей, доказывавшихъ права жены на вашу землю, о вашемъ бгств и внезапномъ исчезновеніи мистрисъ Конрой. Наконецъ, прочитавъ письмо, которое она послала вамъ вчера вечеромъ съ слугою и которое найдено подл убитаго, я вполн убдился въ справедливости этого подозрнія.

Съ этими словами, онъ вынулъ изъ кармана свернутый лоскутокъ бумаги и подалъ его Гэбріелю, который машинально взялъ его и развернулъ. Это была записка мистрисъ Конрой, которую онъ получилъ наканун вечеромъ. Не выпуская ея изъ рукъ, онъ вынулъ перочинный ножикъ и молча сталъ ковырять имъ въ своей трубк.

— А какъ оно къ вамъ попало? спросилъ онъ, наконецъ, осторожно.

— Его нашла Солли Кларкъ и передала мистрисъ Маркль, отъ которой я его получилъ. Объ ея существованіи знаютъ только трое, и вс они — ваши друзья.

Снова наступило молчаніе, Гэбріель продолжалъ чистить трубку, а Максвель смотрлъ на него съ любопытствомъ.

— Ну, спросилъ онъ:— какъ вы будете себя защищать?

— А что бы вы признали за хорошую защиту? произнесъ Гэбріель, садясь на кровати и постукивая трубкой по ея краямъ:— я спрашиваю васъ, какъ знающаго, опытнаго адвоката, и надюсь вамъ заплатить дороже всякаго другого кліента.

— Мы надемся доказать, отвчалъ Максвель съ улыбкой, что, когда вы покинули свой домъ и пришли ко мн въ контору, убитый человкъ былъ еще живъ и спокойно сидлъ въ своемъ отел, что онъ отправился на Конроеву Гору гораздо ране васъ, а вы возвратились туда только вечеромъ посл совершенія убійства. Это послднее обстоятельство ясно доказывается таинственною запиской вашей жены, въ которой прямо говорится о ‘тайн’. Очевидно, по той или другой причин, она хотла поставить васъ въ такое положеніе, чтобъ васъ заподозрили въ убійств. Изъ ея записки ясно видно, что она намекаетъ на какой-то фактъ извстный ей, но невдомый вамъ.

— Вы хотите сказать, что она знала нчто, недошедшее еще до меня? спросилъ Гэбріель.

— Да, вы видите, какъ важна эта записка.

Гэбріель молча всталъ съ кровати, подошелъ къ окну и прежде, чмъ Максвель могъ его остановить, онъ разорвалъ на мелкіе куски записку и выбросилъ ихъ.

— Теперь эта бумага ничего не стоитъ, сказалъ онъ спокойно и, возвратясь къ кровати, снова закурилъ трубку.

Теперь Максвель, въ свою очередь, остолбенлъ и безсознательно вперилъ глаза въ Гэбріеля, который продолжалъ очень хладнокровно:

— Если вамъ все равно, то я объясню вамъ мою идею о защит, хотя, конечно, не спорю, что вы должны знать лучше, и я не вычту изъ вашего гонорара ничего за мое мнніе. Вотъ оно: встаньте передъ судомъ и скажите, что я — ужасный игрокъ, хотя никто объ этомъ не зналъ, даже моя жена, то есть бывшая жена, Джулй. За игорнымъ столомъ я поссорился съ Викторомъ Рамиресомъ, онъ назвалъ меня лжецомъ, а я его убилъ. Нтъ, погодите, это не годится. Онъ — маленькій, плюгавый человчекъ! Нтъ: вы скажите, что на меня напало семь человкъ, онъ и шесть его пріятелей, драка у насъ была знатная, около часа, и, наконецъ, прижатый къ стн, я случайно нанесъ ему ударъ ножемъ. Что же касается моего бгства, то вы объясните, что я вдругъ вспомнилъ, что мн на другое утро необходимо быть въ Сакраменто, и поспшно отправился туда. Если спросятъ, куда длась Джулй, то скажите, что она, испугавшись моего неожиданнаго исчезновенія, похала меня отыскивать. Вотъ, я полагаю, славная защита, а вы, конечно, прибавите жалкихъ словъ, поэтическихъ возгласовъ и краснорчивой болтовни, которые такъ сильно дйствуютъ на судей и присяжныхъ.

— Такъ вы хотите признать… началъ было Максвель мрачно, но Гэбріель его перебилъ:

— Что я это сдлалъ? Конечно. Но, прибавилъ онъ съ хитрой улыбкой: — я защищался противъ семерыхъ. Это — убійство, но оправдываемое самозащитой, Что же касается до шестерыхъ моихъ противниковъ, то я не видалъ ихъ въ темног и, слдовательно, подозрніе не можетъ пасть ни на кого изъ молодцовъ Одноконнаго Стана.

Максвель, молча, подошелъ къ окну и задумался. Черезъ минуту, лицо его просіяло, и, подойдя къ Габріелю, онъ спросилъ:

— Гд Олли?

Лицо Конроя отуманилось и, посл нкотораго колебанія, онъ отвчалъ:

— Я халъ въ Сакраменто, гд она находится въ школ.

— Вы должны за нею тотчасъ послать: мн необходимо ее видть.

— Она — ребенокъ, и ей не слдуетъ ничего знать объ этомъ — слышите! произнесъ Гэбріель ршительнымъ тономъ и опустивъ свою могучую руку на плечо Максвеля.

— Какъ же вы отъ нея это скроете? отвчалъ столь же твердо стряпчій:— завтра же во всхъ газетахъ напишутъ объ этомъ со всевозможными коментаріями. Нтъ, вы должны ее видть и разсказать ей сами вашу исторію.

— Но я не могу ее видть теперь, отвчалъ Гэбріель, и голосъ его впервые задрожалъ.

— И не надо, произнесъ поспшно Максвель: — предоставьте все мн. Я съ ней повидаюсь прежде, а вы — потомъ. Не бойтесь, я вамъ дла не испорчу. Дайте мн ея адресъ — ну, скорй!

Въ эту минуту, у дверей раздались голоса. Гэбріель исполнилъ желаніе своего защитника, и тотъ прибавилъ въ полголоса:

— Еще одно слово. Если вы дорожите жизнью и счастьемъ Олли, то держите языкъ за зубами.

Гэбріель многозначительно кивнулъ головою.

Дверь отворилась, и въ комнату вошелъ Джакъ Гамлинъ съ самоувренной, смлой улыбкой на устахъ. Онъ фамильярно поклонился Максвелю и, остановившись передъ Габріелемъ, протянулъ ему руку. Послдній, сознавая вліяніе какой-то притягательной силы, крпко пожалъ ее.

— Очень радъ васъ видть, произнесъ Джакъ, хлопая другой рукой по плечу Гэбріеля: — очень радъ васъ видть, старина, хотя вы лишили меня удовольствія покончить самому съ этимъ проклятымъ мексиканцемъ. Рано или поздно, а ему бы отъ меня не отвертться, еслибъ вы не обдлали этого дльца за меня. Не безпокойтесь, Макъ, прибавилъ онъ, видя, что стряпчій мигаетъ Габріелю:— мы здсь — свои. Если вы желаете, то я подъ присягой покажу, что проклятая собака Рамиресъ, въ послдніе полгода вполн заслужилъ вислицу. Право, господа, я не понимаю, что не я, а другой его отправилъ на тотъ свтъ.

Онъ остановился, чтобъ насладиться частью неудовольствіемъ Максвеля, а частью гигантской фигурой Гэбріеля:

— Вы можете оказать вашему другу большую услугу, сказалъ Максвель, понижая голосъ и пользуясь удобной минутой.

— Нтъ, Макъ, это не удастся, отвчалъ со смхомъ Джакъ:— мн никто не повритъ. На такую удочку не поймаешь ни судей, ни присяжныхъ.

— Вы меня не поняли, продолжалъ стряпчій съ принужденной улыбкой:— когда Конроя арестовали, то онъ халъ въ Сакраменто повидаться съ сестрой…

— Да, да! отвчалъ Джакъ съ убійственной ироніей: — знаю, знаю! У него невинная семнадцатилтняя сестра съ голубыми глазами и русыми кудрями. Онъ каждую недлю здитъ къ ней, и въ этотъ день она написала: ‘милый братъ, прізжай ко мн’. Вотъ онъ…

Но тутъ онъ встртилъ грустный взглядъ Гэбріеля и злобно накинулся на Максвеля:

— Что это за вздоръ вы несете?

— Я говорю правду, отвчалъ поспшно стряпчій:— онъ, дйствительно, халъ къ сестр, малолтнему ребенку. Конечно, теперь онъ не можетъ постить ее, а видться съ ней ему необходимо. Можете вы привезти ее?

Джакъ пристально взглянулъ на Гэбріеля и сказалъ лаконично:

— Положитесь на меня. Когда мн хать?

— Сейчасъ.

— Хорошо. Куда ее привезти?

— Въ Одноконный Ставъ.

— Дло сдлано, сказалъ Джакъ:— завтра, къ вечеру, она будетъ на мст.

Съ этими словами, онъ выбжалъ изъ комнаты, но черезъ нсколько минутъ, возвратился и, вызвавъ Максвеля къ дверямъ, сказалъ вполголоса:

— Я думаю, лучше не говорить шерифу, что Конрой — мн другъ! Мы съ Джо Гольмъ — въ ссор. Въ прошломъ году, въ Мэрисвил, мы съ нимъ посчитались, и дло дошло до выстрловъ. Онъ — хорошій человкъ, но предубжденіе противъ меня можетъ его возстановить и противъ нашего друга.

Максвель кивнулъ головой и Джакъ снова исчезъ съ быстротою молніи.

Онъ находился въ такомъ волненіи и такой румянецъ покрывалъ его щеки, что, когда онъ вернулся въ свою комнату, Питъ воскликнулъ съ испугомъ:

— Господи! неужели вы хватили водки посл всего, что вамъ говорили доктора?

Этого замчанія было достаточно, чтобъ окончательно развеселить Джака. Онъ прикинулся пьянымъ, сталъ качаться, набросился на Пита, свалилъ его съ ногъ, схватилъ за волосы и потребовалъ вторую бутылку. Потомъ онъ разсмялся и серьёзнымъ тономъ спросилъ Пита, какъ онъ смлъ валяться пьяный ни полу.

— Господи! Мистеръ Джакъ, какъ вы меня напугали! Я уже думалъ, что эти туристы васъ угостили.

— Ты думалъ, старый развратникъ! Еслибъ ты читалъ ‘Развалины’ Вольнея или размышлялъ бы о нравственныхъ принципахъ, которые я теб внушаю, не щадя своего здоровья, а не думалъ бы пустяковъ обо мн, то не былъ бы ты такъ часто пьянъ. Уложи мой чемоданъ и сунь его въ первую попавшуюся тележку. Ну, проворнй!

— Мы демъ въ Сакраменто, мистеръ Джакъ?

— Мы? Нтъ, сэръ, я ду одинъ. Я долго думалъ и пришелъ къ убжденію, что не могу боле оставаться съ вами, сэръ. Пять лтъ тому назадъ, я попалъ въ ваши руки невиннымъ юношей, а вы уничтожили во мн вс нравственныя и религіозныя чувства. Нтъ, Питеръ, я разстаюсь съ вами. Прощайте, несчастный развратитель юношества.

Очевидно, подобная рчь была не диковина для Пита, ибо онъ, не обращая никакого вниманія на слова Гамлина, продолжалъ спокойно укладывать вещи въ чемоданъ. Когда же все было готово, онъ сказалъ, качая головою:

— Смотрите, мистеръ Джакъ: ужь не опять ли у васъ какая-нибудь женщина въ голов?

— Ваше замчаніе, Питеръ, отвчалъ съ достоинствомъ Джакъ: — доказываетъ совершенное отсутствіе всякихъ нравственныхъ чувствъ, убитыхъ аинскими ночами, ромомъ, водкой, пивомъ и такъ дале. Прощайте, пьяный развратникъ! Ты подождешь меня здсь, прибавилъ онъ серьёзно:— если же я не возвращусь черезъ два дня, то прізжай въ Одноконный Станъ. Расплатись съ хозяиномъ и, смотри, не выговаривай себ боле 75%. Помни, что я старъ и слабъ, а ты молодъ и передъ тобою открыта блестящая будущность. Ну, неси мой чемоданъ.

Джакъ бросилъ на кровать горсть золотыхъ, пригладилъ свои роскошныя кудри, надлъ шляпу и вышелъ изъ комнаты. Проходя по зал, онъ остановился, отвелъ въ сторону Рейнара и исправилъ вкравшуюся ошибку въ его разсказъ о громадной сосн, въ дупл которой онъ нашелъ жилище сотни счастливыхъ индійцевъ. По его словамъ, онъ преувеличилъ на два фута величину этого дерева и теперь считалъ своею обязанностію повиниться въ этомъ. Потомъ онъ учтиво поклонился мистрисъ Рейнаръ и, какъ бы не замчая редактора, направился къ дверямъ. Черезъ минуту, онъ уже скакалъ въ тележк.

— Пріятный человкъ, замтилъ Рейнаръ, смотря ему вслдъ.

— И настоящій джентльмэнъ, прибавила мистрисъ Рейнаръ.

Но газетный охранитель общественныхъ нравовъ Калифорніи горячо протестовалъ противъ даже такой умренной похвалы.

— Эти люди — проклятіе нашей страны, сказалъ онъ: — они презираютъ законы, своимъ примромъ задерживаютъ благодтельное распространеніе экономіи и предусмотрительности. Это — безумные потребители, а не производители. Они унижаютъ славу нашей страны въ глазахъ людей, которые принимаютъ ихъ за типъ нашего населенія.

— Но что же длать? отвчала мистрисъ Рейнаръ: — когда ваши развратные игроки — люди приличные, а ваши честные рудокопы безжалостно убиваютъ людей, а потомъ спокойно садятся рядомъ съ вами за завтракъ.

Журналистъ не тотчасъ отвчалъ, но, наконецъ, произнесъ краснорчивую рчь въ доказательство того несомнннаго факта, что въ Калифорніи существовала свободная пресса, не сдержанная преградами изнженной цивилизаціи, а ‘сіяющая, обличающая, карающая и развивающая’.

— А что сдлали съ убійцей? спросилъ Рейнаръ, едва удерживаясь отъ звоты.

— Его повезли, съ полчаса тому назадъ, въ Одноконный Станъ, отвчалъ одинъ изъ постителей отеля: — хотя онъ предпочелъ бы, наврно, остаться здсь. Судя по нкоторымъ признакамъ, ему тамъ будетъ жарко.

— Что вы этимъ хотите сказать? спросилъ Рейнаръ съ любопытствомъ.

— Нсколько минутъ тому назадъ, здсь прохали трое старыхъ Vigilantes съ ружьями. Можетъ быть, это ничмъ не кончится, но походитъ на…

— На что?

— На судъ Линча.

XXXVIII.
Думфи довряетъ свои тайны Пойнситу.

На слдующій день посл разговора Думфи съ полковникомъ Старботлемъ погода была прохладная, что много способствовало успокоенію разстроенныхъ чувствъ банкира. Онъ смутно вспоминалъ, что просилъ полковника бывать у него запросто, и съ нервнымъ содроганіемъ теперь воображалъ, какъ этотъ человкъ, ровный ему по смлости, явится въ его обществ. Однако, успокоенный нетолько свжимъ воздухомъ, но и почтительнымъ обращеніемъ, онъ написалъ записку Артуру Пойнсету, приглашая его къ себ по длу. Молодой человкъ явился аккуратно, въ назначенный часъ и съ удивленіемъ услышалъ, что Думфи, принявъ его, приказалъ отказывать всмъ постителямъ. Посадивъ Артура противъ себя, онъ, какъ практическій человкъ, въ немногихъ опредленныхъ выраженіяхъ передалъ свой разговоръ съ Старботлемъ.

— Я хочу васъ просить помочь мн въ этомъ дл. Вы понимаете, что мн неловко обратиться къ постоянному адвокату фирмы. Что вы мн посовтуете?

— Во-первыхъ, позвольте мн спросить: врите-ли вы, что ваша жена жива?

— Нтъ, но, конечно, я поручиться не могу.

— Такъ успокойтесь: я могу засвидтельствовать, что она умерла.

— Вы въ этомъ уврены?

— Да. Тло, признанное за тло Грэсъ Конрой, было тломъ вашей жены. Я его тотчасъ призналъ, и, къ тому же, мн было извстно, что Грэсъ Конрой не находилась въ Стан въ минуту катастрофы.

— Отчего же вы не исправили ошибки?

— Это — мое дло, отвчалъ съ гордымъ достоинствомъ Пойнсетъ:— вы же меня пригласили по своему длу. И такъ, ваша жена умерла.

— Въ такомъ случа, отвчалъ Думфи, вставая:— если вы согласны публично засвидтельствовать этотъ фактъ, то тмъ дло и кончится.

Однако, Артуръ не всталъ съ мста, а молча продолжалъ смотрть на Думфи., Черезъ минуту, банкиръ снова слъ и вызывающимъ тономъ произнесъ:

— Ну?

— Это — все? спросилъ спокойно Артуръ:— вы желаете публично засвидтельствовать подобный фактъ?

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, промолвилъ Думфи.

— Подождите, мистеръ Думфи. Вы — смышленный и практическій человкъ, неужели вы думаете, что личность, кто бы она ни была, мужчина или женщина, которая послала къ вамъ Старботля, разсчитываетъ только на невозможность доказать юрнюридически смерть вашей жены? Не думаетъ ли она скоре, что вы вовсе не пожелаете поднимать этого дла?

— Конечно, сказалъ Думфи посл минутнаго колебанія:— мои враги разсказывали, что я бросилъ жену…

— И ребенка, прибавилъ Артуръ.

— И ребенка, повторилъ злобно Думфи:— въ газетахъ непремнно напечатали бы объ этомъ, еслибъ я не отплатился, хотя, по правд сказать, бросить жену — не большая диковинка въ Калифорніи.

— Конечно, саркастично замтилъ Артуръ, несмотря на то, что эта иронія относилась столько же и къ нему.

— Но вернемся къ длу, сказалъ Думфи съ нетерпніемъ:— что вы мн посовтуете?

— Зная, что ваша жена дйствительно умерла, намъ надо розыскать, за кого хлопочетъ полковникъ Старботль. Очевидно, эта личность знаетъ не мене насъ о всемъ, что произошло въ Голодномъ Стан, а, можетъ быть, на наше горе и боле. Кто бы это былъ? Кто остался въ живыхъ изъ нашего отряда? Вы, я, можетъ быть, Грэсъ…

— Это не можетъ быть проклятая Грэсъ Конрой, поспшно перебилъ его Думфи.

— Нтъ, отвчалъ спокойно Артуръ:— вы помните, что ея не было во время катастрофы.

— Разв Гэбріель?

— Не думаю. Онъ — вашъ другъ.

— Это не можетъ же быть…

Думфи не окончилъ своей фразы и съ дикимъ испугомъ сталъ озираться по сторонамъ.

— Кто? спросилъ хладнокровно Пойнсетъ.

— Никто. Я только думалъ, не узналъ ли эту исторію отъ Гэбріеля или кого другого какой нибудь ловкій мошенникъ.

— Врядъ ли.

— Ну, произнесъ Думфи съ грубымъ хохотомъ:— если мн приходится заплатить за торжественныя. похороны мистрисъ Думфи, то устройте дло такъ, чтобъ она никогда не воскресла. Я полагаюсь на васъ. Розыщите кліента или кліентку Старботля и узнайте, сколько онъ или она требуютъ за свое молчаніе. Если ужь платить, то нечего терять время. Съ этими словами онъ снова всталъ, какъ бы въ знакъ того, что ауденція кончена.

— Думфи, произнесъ Артуръ, сидя по прежнему и не обращая никакого вниманія на банкира.— Люди, обращающіеся къ помощи докторовъ и адвокатовъ, ничего не должны отъ нихъ скрывать. Я еще понимаю, что можно, изъ самозаблужденія, обмануть своего доктора, но, право, я не вижу причины обманывать адвоката. Вы скрываете отъ меня какую то важную причину, по которой вы желали бы, чтобъ вся эта исторія была погребена подъ снгомъ Голоднаго Стана.

— Я не понимаю, на что вы намекаете, сказалъ Думфи, снова усаживаясь.

— Выслушайте меня и, быть можетъ, вы меня поймете. Я познакомился съ покойнымъ докторомъ Деваржемъ за нсколько мсяцевъ прежде васъ. Во время нашихъ дружескихъ бесдъ, онъ часто говорилъ мн о своихъ научныхъ открытіяхъ, которыми я интересовался, и я хорошо помню, что видлъ между его бумагами описанія мстностей въ горахъ, гд находились большія минеральныя богатства. Но его теоріи казались мн непрактичными, и я не придавалъ никакой цны его изслдованіямъ. Однако, когда мы находились въ Голодномъ Стан и исчезла всякая надежда на выздоровленіе доктора, я, по его просьб, закопалъ въ землю, у Монументскаго Мыса, его бумаги и коллекціи. Возвратясь посл катастрофы съ отрядомъ, высланнымъ на помощь эмигрантамъ, я нашелъ эти бумаги и коллекціи вырытыми и разбросанными по снгу. Мы предположили, что это, врно — дло мистрисъ Бракетъ, которая, отыскивая пищу, разрыла землю и стала сть экземпляры коллекціи, пропитанные ядомъ для лучшаго ихъ сохраненія.

Онъ остановился и взглянулъ на Думфи, но послдній не промолвилъ ни слова.

— Какъ вс калифорнійцы, я съ интересомъ слдилъ за вашими многочисленными предпріятіями, продолжалъ Артуръ:— удивлялся необычайному счастью, которое сопровождало вашу рудокопную дятельность. Но мн извстенъ фактъ, невдомый остальнымъ вашимъ друзьямъ, что почти вс ваши шахты, по странному совпаденію, указаны въ записк доктора Деваржа.

Думфи вскочилъ съ дикимъ, громкимъ хохотомъ и грубо воскликнулъ:

— Такъ вотъ чья это игра! Чортъ возьми, какъ ловко я къ вамъ обратился! теперь не надо и женщины отыскивать! Продолжайте! интересно узнать конецъ вашей рчи! Скажите прямо ваши условія! а если я ихъ не приму?

— Первое мое условіе — чтобы вы немедленно взяли назадъ эти слова и попросили у меня извиненія, отвчалъ Артуръ, гнвно сверкая глазами:— если вы отъ этого откажитесь, то, клянусь Богомъ, я убью васъ на мст.

Въ первую минуту, дикіе, животные инстинкты проснулись въ Думфи, и онъ сдлалъ шагъ впередъ. Артуръ не двинулся съ мста, но, черезъ мгновеніе, Думфи одумался. Драка съ Артуромъ могла только возбудить скандалъ. Въ случа его побды, Артуръ, конечно, отомстилъ бы ему открытіемъ тайны. Онъ безпомощно опустился въ кресло, но, еслибъ Пойнсетъ зналъ, какъ низко Думфи цнилъ его честь, то не очень радовался бы пораженію врага.

— Я нисколько не подозрвалъ васъ, произнесъ, наконецъ, Думфи съ принужденной улыбкой:— и надюсь, что вы меня извините. Я знаю, чтобы — мой другъ, поклянусь, чтобы ошибаетесь насчетъ бумагъ доктора Деваржа. Конечно, еслибъ постороннія лица узнали объ этомъ факт, то могли бы составить обо мн превратное понятіе. Но кому до этого дло? Кто иметъ юридическое право вмшиваться въ мои дла?

— Никто, кром друзей или наслдниковъ Деваржа.

— Посл него никого не осталось.

— А жена?

— Она развелась съ нимъ.

— Неужели! Вы въ прошлой разъ говорили мн, что она — дйствительно вдова Деваржа.

— Все равно, произнесъ съ нетерпніемъ Думфи:— дло не въ томъ. Вы хорошо понимаете, что, какія бы открытія ни длалъ Деваржъ, они ничего не стоили, пока шахты не были устроены и руда разработана.

— Вы сами удаляетесь отъ предмета, отвчалъ Артуръ:— никто не опровергаетъ вашихъ правъ на ту или другую руду, никто не хочетъ даже искать съ васъ убытки, но васъ могутъ преслдовать за уголовное преступленіе, за кражу со взломомъ.

— Но какъ же это докажутъ?

— Это все равно. Дло въ томъ, что явилась самозванка, называющая себя вашей женой. Мы съ вами знаемъ, что она — обманщица, и можемъ это доказать. Она сама это знаетъ не хуже насъ, но, вмст съ тмъ, она, конечно, готова предъявить противъ васъ такія обвиненія, которыя васъ страшно скомпрометируютъ.

— Значитъ, прежде всего, необходимо узнать: кто она такая, что она знаетъ и чего желаетъ?

— Нтъ, отвчалъ Артуръ:— прежде всего, надо доказать, что ваша жена дйствительно умерла, а для этого надо удостоврить фактъ, что Грэсъ Конрой была жива, когда было отыскано ея тло, въ сущности, бывшее тломъ вашей жены. Уничтоживъ, такимъ образомъ, достоврность донесеній испанской экспедиціи, вы уже не будете бояться какихъ бы то ни было уликъ противъ себя, такъ какъ ихъ можно почерпнуть только изъ этого источника. Но вы понимаете, что, съ тмъ вмст, подрывается и довріе ко всмъ лицамъ, принимавшимъ участіе въ испанской экспедиціи, а потому, естественно, вы не можете меня выставить свидтелемъ.

Несмотря на то, что послднія слова Артура были очень непріятны Думфи, онъ не могъ не почувствовать неожиданнаго уваженія къ ловкому мошеннику, который такъ искусно отклонилъ отъ себя всякую отвтственность.

— Но, прибавилъ Артуръ спокойно:— вамъ не трудно будетъ доказать другими свидтелями, что Грэсъ не умерла въ Голодномъ Стан.

Думфи тотчасъ вспомнилъ о Рамирес. Не могло быть лучшаго свидтеля, потому что онъ видлъ и слышалъ, какъ Грэсъ протестовала передъ испанскимъ комендантомъ противъ ложности донесенія экспедиціи и клялась, что она — дйствительно Грэсъ Конрой. Но, чтобъ воспользоваться его показаніемъ, необходимо было поврить Артуру тайну г-жи Деваржъ, выдавшей Себя за Грэсъ при содйствіи его, Думфи. Нсколько минутъ онъ колебался, но, подозрвая, что г-жа Деваржъ принимала участіе въ новомъ заговор противъ него, онъ желалъ во что бы то ни стало имть на своей сторон сметливаго Пойнсета. Поэтому, онъ ршился ничего отъ него не скрывать и передалъ ему въ сжатомъ разсказ исторію самозванства г-жи Деваржъ, счастливо окончившагося свадьбой съ Габріелемъ Конроемъ. Артуръ слушалъ его съ большимъ интересомъ и слегка покраснлъ. Когда Думфи кончилъ, онъ задумался.

— Ну? спросилъ Думфи съ нетерпніемъ.

— Ну, отвчалъ Артуръ, вставая съ кресла и надвая шляпу:— ваша откровенность спасла меня отъ многихъ хлопотъ.

— Какимъ образомъ?

— Теперь не нужно отыскивать вашей самозванной жены. Это — все та же мистрисъ Конрой, г-жа Деваржъ, Грэсъ Конрой. Вашъ свидтель — Рамиресъ. Трудно найти человка, который съ большей энергіей исполнилъ бы свою роль.

— Такъ мои подозрнія справедливы?

— Я не знаю, на чемъ вы ихъ основали, но эта женщина иметъ неограниченную власть надъ окружающими ее людьми, особливо надъ Гэбріелемъ, который одинъ, кром насъ съ вами, знаетъ, какъ вы бросили свою жену въ Голодномъ Стан, какъ она умерла и какъ я, по просьб Деваржа, зарылъ его бумаги. Ему также извстно, что вы подслушали послднія приказанія, данныя мн Деваржемъ насчетъ этихъ документовъ. Онъ былъ тогда въ мазАнк, а вы — извините, Думфи, но только откровенность насъ спасетъ — вы просунули голову въ дверь и слдили за нами. Не отпирайтесь: Грэсъ мн разсказывала, какъ вы ее тогда напугали своимъ страшнымъ лицомъ и заставили ее ршиться послдовать за мной. Вотъ тогда-то именно вы набрались свдній, которыми впослдствіи такъ успшно воспользовались.

Оба они теперь были очень блдны и говорили съ искреннимъ жаромъ.

— Я повидаюсь съ вами завтра и до тхъ поръ придумаю планъ защиты, сказалъ Артуръ, направляясь къ дверямъ:— намъ предстоитъ бороться съ умной женщиной. Помните только одно, Думфи: что Рамиресъ — наше спасеніе, и держитесь за него, какъза свою жизнь. Прощайте.

Черезъ минуту, онъ исчезъ, а въ дверяхъ показался конторщикъ, который почтительно произнесъ:

— Вы не приказали васъ безпокоить, сэръ, но получена важная депеша изъ Вингдама.

Думфи машинально взялъ конвертъ и распечаталъ его, но, прочитавъ первую строчку, онъ поспшно произнесъ:

— Бгите за этимъ джэнтльменомъ, верните его. Нтъ, подождите. Ничего не надо, можете идти.

Конторщикъ удалился изъ кабинета банкира, и Думфи еще разъ перечелъ депешу:

‘Вингдамъ 7-го числа, 6 ч. пополудни — Викторъ Рамиресъ убитъ вчера ночью на Конроевой Гор. Гэбріель Конрой арестованъ. Мистрисъ Конрой исчезла.Сильное волненіе, вс возстаютъ противъ Гэбріеля. Жду приказаній. Фитчъ’.

Сначала въ ушахъ Думфи раздавались только послднія слова Артура Пойнсета: ‘Рамиресъ — наше спасеніе, держитесь за него, какъ за свою жизнь’. И теперь его не стало! Онъ, ихъ единственный свидтель, былъ убитъ Гэбріелемъ, ихъ коварнымъ противникомъ! Вс его подозрнія вполн подтверждались, но что имъ было длать? Ему необходимо было переговорить снова съ Пойнсетомъ и составить новый планъ дйствій. Завтра, быть можетъ, будетъ уже поздно. Нтъ!

Къ чему теперь былъ свидтель? одинъ изъ обвинителей находился въ тюрьм за уголовное преступленіе, а главный убійца, бжалъ отъ суда, ибо Думфи не сомнвался, что мистрисъ Конрой задумала, если не совершила это убійство. Это преступленіе спасало его, и Думфи чувствовалъ какую-то смутную благодарность къ покровительствовавшей ему судьб. Боле того: онъ сознавалъ, какъ часто бываетъ съ себялюбивыми людьми, что это было не что иное, какъ торжество добродтели (Думфи) надъ порокомъ (Конрой и К^о).

Но эта исторія окончится гласнымъ судомъ, и Гэбріель, съ отчаянія, могъ раскрыть чужія тайны. Съ другой стороны, едва ли можно было разсчитывать на отсутствіе и нейтралитетъ мистрисъ Конрой. Онъ зналъ, что она любила мужа боле, чмъ ему сначала казалось, и потому, конечно, могла на все ршиться для его спасенія. Но въ глазахъ Думфи подобная слабость вовсе не шла къ такой женщин. Ей слдовало бы убить заодно и Гэбіеля. Отчего она этого не сдлала? Судьба, покровительствовавшая ему, не докончила своего дла, и практическій Думфи чувствовалъ, что онъ поступилъ бы иначе. Вдругъ въ голов его блеснула. мысль, адская мысль, и, усвшись къ столу, онъ сталъ быстро писать. Несмотря на общее убжденіе о трагичномъ характер каждаго преступленія, Думфи, въ эту минуту, казался просто занятымъ, дловымъ человкомъ: въ его глазахъ не сверкалъ адскій блескъ и сатаническая улыбка не играла на его устахъ. Онъ спокойно, методично, безъ излишней торопливости, написалъ, свернулъ и запечаталъ около полдюжины писемъ, потомъ онъ самъ вышелъ въ контору, гд уже распространилось извстіе объ убійств Рамиреса.

— Мистеръ Пибльсъ, сказалъ онъ, обращаясь къ одному изъ конторщиковъ:— вы, вмст съ Фитчемъ и Джюдсономъ, отправитесь сегодня вечеромъ въ Одноконный Станъ. Не теряйте ни минуты на пути и не жалйте денегъ. Прибывъ туда, передайте письма по адресамъ и исполняйте распоряженія моихъ корреспондентовъ. Соберите всевозможныя свднія объ этомъ дл и увдомьте меня.

— Вы, вроятно, желаете, сэръ, чтобъ мы стояли за вашего управляющаго Конроя? спросилъ почтительно конторщикъ.

— Нтъ, не вмшивайтесь въ общественныя дла. Частныя дйствія лицъ до насъ не касаются. Правосудіе будетъ оказано Конрою. Пора положить конецъ преступленіямъ, помрачающимъ добрую славу калифорнскихъ рудокоповъ. Необходимы энергичныя мры, когда дло идетъ о спасеніи чести всего общества и коммерческой дятельности, прибавилъ Думфи громко, возвышая голосъ, замтивъ, что въ контор находились нкоторые изъ значительныхъ его кліентовъ.

Его рчь убдила бы присутствующихъ въ его строгой, римской добродтели, напоминавшей Брута, еслибъ онъ, уходя въ кабинетъ, не прибавилъ словъ, повредившихъ общему эффекту:

— Вотъ какъ надо вести дла!

XXXIX.
Гамлинъ находитъ свою старую любовь.

Мистеръ Джакъ Гамлинъ не терялъ времени изъ Вингдама въ Сакраменто. Его быстрая зда, грязью забрызганный экипажъ и изнуренныя лошади не возбудили никакого удивленія въ людяхъ, знавшихъ его привычки, а къ мннію остальныхъ онъ питалъ полнйшее презрніе. Однако, изъ предосторожности, онъ оставилъ экипажъ въ предмсть, поправилъ свой туалетъ и отправился пшкомъ по адресу, данному Максвелемъ. Обогнувъ уголъ указанной улицы и увидавъ издали блестящую вывску Pensionnat de Madame Eclair, онъ неожиданно остановился и, посл минутнаго колебанія, поспшно вернулся назадъ.

Для объясненія этого страннаго поступка я долженъ открыть его сердечную тайну, о которой я нисколько не желалъ упоминать. Получивъ адресъ Олли, онъ только вскользь взглянулъ на него и теперь впервые съ ужасомъ узналъ, что она находится въ той самой школ, въ которой онъ, нсколько мсяцевъ тому назадъ, ухаживалъ, хотя совершенно невиннымъ образомъ, за впечатлительной молодой двушкой. Благодаря тайной переписк съ предметомъ своей любви, онъ заслужилъ гнвъ директрисы школы и потому боялся, что его теперь не пустятъ или, во всякомъ случа, ему не доврятъ Олли. Однако, онъ не отчаивался, повернулъ назадъ и вошелъ въ первую цирюльню, а потомъ къ оптику. Такимъ образомъ, черезъ нсколько минутъ, онъ очутился снова на улиц въ большихъ зеленыхъ очкахъ и съ бритыми усами. Если вспомнить, что онъ гордился этими черными, шелковистыми усами, то нельзя не признать въ немъ искренняго желанія исполнить во что бы то ни стало взятое на себя дло.

Несмотря на всю свою смлость, онъ, однако, чувствовалъ нкоторую нервную дрожь, входя въ пріемную школы и отдавая свою кредитивную грамату, контролированную Максвелемь, на разсмотрніе г-жи Эклэръ. Онъ не боялся, чтобъ его узнали по имени, потому что, во время своего ухаживанія, онъ называлъ себя Кларенсомъ Стефлингтономъ. Судьба ему покровительствовала, и, черезъ нсколько минутъ, служанка, возвратясь, объявила, что миссъ Конрой тотчасъ сойдетъ внизъ. Гамлинъ посмотрлъ на часы и началъ уже терять терпніе, когда дверь отворилась и Олли вошла въ комнату. Она была прехорошенькая двочка, походившая своимъ смлымъ, открытымъ взглядомъ и угловатыми манерами скоре на мальчика. Гамлинъ, вообще любившій дтей, былъ очарованъ ею съ перваго взгляда. Увидавъ его, она едва удержалась отъ смха и, осторожно затворивъ дверь, сказала въ полголоса:

— Она сейчасъ придетъ.

— Кто? спросилъ Джакъ.

— Софи.

— А кто это — Софи? спросилъ серьёзно Джакъ, который не зналъ имени своей Дульцинеи.

— Не притворяйтесь, отвчала Олли, увертываясь отъ его поцалуевъ: — посл этого, я, на ея мст, не стала бы съ вами и говорить. Она увидала васъ изъ окна, когда вы подошли къ дому, повернули назадъ и вторично явились уже безъ усовъ. Она васъ тотчасъ узнала, а вы спрашиваете — кто она! А они снова выростутъ?

Эти слова относились къ исчезнувшимъ усамъ.

Джакъ былъ изумленъ и испуганъ. Онъ думалъ только, какъ избгнуть страшной дуэньи, и совершенно забылъ о предмет своей страсти.

— Да, да, произнесъ онъ поспшно, стараясь придать своему лицу влюбленный видъ: — Софи, это — мой предметъ, но у меня есть записка и для васъ.

Онъ подалъ Олли лоскутокъ бумаги, на которомъ Гэбріель написалъ второпяхъ нсколько словъ. Пока она читала, Джакъ смотрлъ на нее пристально, едва переводя духъ. Но, къ его величайшему изумленію, она бросила записку на столъ и равнодушно сказала:

— Это такъ и походитъ на простяка Гэба.

— Но вы… все же исполните его желаніе? спросилъ Гамлинъ.

— Нтъ, отвчала Олли:— и не подумаю. Вы его не знаете, мистеръ Гамлинъ. Онъ разыгрываетъ такія комедіи каждую недлю. Нсколько дней тому назадъ, онъ написалъ мн, что ждетъ меня за угломъ сосдней улицы: точно онъ — мн не братъ. Чтобъ я похала къ нимъ въ Вингдамъ? Никогда!

— А если онъ, дйствительно, не можетъ къ вамъ пріхать.

— Отчего? Все это — глупости и дикая застнчивость. Здсь была молодая особа изъ Сан-Франциско, Роза Ринграундъ, которая влюбилась въ него, стараго дурака, и вотъ онъ боится приходить сюда. Если онъ могъ пріхать въ Вингдамъ, то нтъ причины не дохать до сюда!

— Позвольте мн посмотрть его записку.

— Онъ пишетъ неграматно и не хочетъ у меня учиться, отвчала Олли, подавая бумагу.

Гамлинъ прочелъ слдующее:

‘Милая Олли, если у тебя не слишкомъ много уроковъ и теб позволятъ директриса и двицы, то братъ Гэбъ тебя ждетъ въ Вингдам. До свиданія! Твой любящій братъ Гэбъ’.

Гамлинъ сталъ въ тупикъ. Онъ не намревался открыть Олли всю важность ея путешествія. Максвель просилъ его привезти ее какъ можно ‘тише’, не длая никакого скандала, самъ же онъ боялся, открывъ истину, сдлаться предметомъ безчисленныхъ вопросовъ въ школ и, наконецъ, желалъ спокойно путешествовать съ этимъ интереснымъ ребенкомъ. Но теперь онъ встртилъ непреодолимую преграду. Однако, онъ вскор придумалъ средство ее преодолть.

— Такъ вы думаете, что Софй придетъ ко мн? спросилъ онъ съ неожиданнымъ интересомъ.

— Непремнно, отвчала Олли:— вы ловко поступили, сведя знакомство съ Гэбомъ и научивъ его написать мн записку. Впрочемъ, онъ — такой мягкій, что всякій можетъ его обойти. Ботъ и она! я слышу ея шаги по лстниц. Вы, конечно, во мн не нуждаетесь, мистеръ Гамлинъ?

Съ этими словами она исчезла, а въ дверяхъ показалась молодая двушка, высокаго роста, стройная, въ синемъ плать.

Чтобъ быть справедливымъ къ мистеру Гамлину, я пройду молчаніемъ его свиданіе съ миссъ Софи, такъ какъ его чувства къ ней не имютъ прямого отношенія къ настоящему разсказу. Достаточно упомянуть, что ему удалось убдить молодую двушку въ своей неизмнной любви и объяснить ей свое долгое отсутствіе мучительнымъ сомнніемъ въ ея врности, сдлавшимся подъ конецъ до того нестерпимымъ, что онъ ршился узнать всю правду изъ ея устъ. Миссъ Софй въ смущеніи даже прослезилась, сознавая, что, во время разлуки съ нимъ, она обращала вниманіе и на другихъ мужчинъ. Но, мало по малу, они оба успокоились, и Джакъ сказалъ въ полголоса:

— Съ неимоврными усиліями я досталъ эту записку къ сестр Конроя и, чтобъ не возбудить никакого сомннія, мн необходимо ее повезти къ брату. Если вы, Софй, дорожите прошедшимъ и не хотите себя скомпрометировать, то вы должны ее уговорить хать со мною.

Слова Джака такъ подйствовали на Софй, что она немедленно потребовала отъ Олли исполненія просьбы брата.

— Если ты, дрянная двчонка, такъ поступишь съ нами, несмотря на наше довріе къ теб, то, конечно, ни одна двица въ школ не довритъ теб своей тайны.

Эта угроза такъ поразила Олли, что она, не разсуждая, согласилась послдовать за Джакомъ Гамлиномъ и, показавъ записку Гэбріэля г-ж Эклэръ, получила позволеніе хать къ брату. Черезъ полчаса, они оба уже были въ дорог.

XL.
Три голоса.

Освободившись отъ соблазнительныхъ прелестей Софи и отъ еще боле опаснаго шпіонства г-жи Эклэръ, а также достигнувъ цли своей поздки, Гамлинъ пришелъ въ такое веселое настроеніе, что Олли приписала это счастью отъ свиданія съ Софи и съ чисто женскимъ инстинктомъ сдлала нсколько критическихъ замчаній насчетъ этой молодой особы. Но, къ ея величайшему удивленію, онъ нимало не заступился за свою Дульцинею, хотя внимательно ее выслушалъ.

— Вы, Олли, бывали на Юг? спросилъ онъ неожиданно, смотря на ея русые волосы, ни.зпадавшіе изъ подъ круглой шляпки.

— Нтъ.

— Никогда не бывали въ Сан-Антоніо?

— Никогда.

Гамлинъ задумался и, черезъ нсколько минутъ, прибавилъ:

— Тамъ есть женщина, Олли!

— Гд, въ Сан-Антоніо?

Гамлинъ молча кивнулъ головой.

— Хорошенькая? спросила Олли.

— Это слово къ ней не идетъ, отвчалъ серьёзно Гамлинъ.

— Такая же хорошенькая, какъ Софи? продолжала Олли съ хитрой улыбкой.

— Чортъ ее возьми, вашу Софи, воскликнулъ Гамлинъ, но тотчасъ поправился:— то есть, я хочу сказать: она — совершенно иной масти.

— А! понимаю, отвчала Олли:— она — бубновая дама, а Софи — трефовая.

— Разв вы смыслите что-нибудь въ картахъ? воскликнулъ съ восторгомъ игрокъ.

— Все смыслю, отвчала Олли торжественно: — мы, двицы, узнаёмъ по нимъ свою судьбу. Я — червонная дама, Софи — трефовая, а вы — пиковый король. Знаете, прибавила она шепотомъ:— вчера, вечеромъ, мн вышло письмо, путешествіе, смерть и черный господинъ, пиковый король — вы.

— Вы, вроятно, сказалъ Гамлинъ, чувствуя себя гораздо свободне въ обществ столь развитой по картежной части особы:— въ школ часто слышите объ ангелахъ. Какой у нихъ цвтъ лица?

— На картинахъ? спросила положительная Олли.

— Да. Вдь, бываютъ они смуглые?

— Никогда, отвчалъ ршительно ребенокъ: — всегда блые.

— Всегда?

— Да, блые и пухлые.

Они оба замолчали и, прохавъ немного, Гамлинъ затянулъ народную псню. Олли стала подпвать, и Джакъ, восхищенный ея мелодичнымъ голоскомъ, предложилъ спть дуэтъ. Такимъ образомъ, прозжая по пустынной равнин Сакраменто, они оглашали воздухъ громкимъ, чисто дикимъ, но почти всегда мелодичнымъ пніемъ, похожимъ на чириканье птицъ. Остановившись поужинать въ гостинниц, Джакъ выказалъ такую ловкость, энергію и находчивость, такъ скоро и успшно добылъ, повидимому, невозможную въ такой мстности вкусную пищу, что Олли въ глубин своего сердца находила этого пиковаго короля самымъ пріятнымъ мужчиной, когда-либо ею виданнымъ.

Когда они снова пустились въ путь, Олли предложила своему спутнику нсколько вопросовъ о брат Габріел и тотчасъ убдилась, что Гамлинъ очень недавно съ нимъ познакомился.

— Такъ вы никогда не видали Джули?

— Джули? А на что она похожа?

— Право не знаю, червонная она или трефовая, отвчала Олли задумчиво.

Джакъ помолчалъ нсколько минутъ и потомъ, къ величайшему удивленію ребенка, начертилъ въ двухъ-трехъ словахъ портретъ мистрисъ Конрой.

— А вы сказали, что никогда ея не видывали? спросила Олли.

— Никогда и не видалъ, отвчалъ онъ со смхомъ:— я только такъ рисую воображаемое лицо.

Между тмъ, посл непродолжительныхъ сумерекъ наступила ночь. Отдаленныя очертанія береговаго кряжа выступали рельефно на блдномъ сромъ неб, на которомъ уже показывались первыя звзды. Красная, извилистая дорога исчезала въ окружающемъ мрак, горы и деревья принимали различныя чудовищныя очертанія. По временамъ, они прозжали мимо оврага, откуда несло сыростью, и Олли дрожала отъ холода, несмотря на толстый плодъ Гамлина, которымъ она была укутана. Наконецъ, Джакъ вынулъ изъ кармана фляжку и уговорилъ ребенка проглотить нсколько капель. Она закашляла и тотчасъ признала, съ своей обычной практичностью, что это была водка. Но, къ ея удивленію, Гамлинъ не прикоснулся къ фляжк.

— Отчего же вы не пьете? спросила Олли.

— Я въ дтств далъ общаніе матери не пить крпкихъ напитковъ, отвчалъ серьёзно Гамлинъ:— иначе, какъ по приказанію доктора. Я ношу эту фляжку по приказанію доктора, но онъ не веллъ мн пить, и я не пью.

Было слишкомъ темно, чтобъ разглядть глаза Гамлина, по которымъ Олли скоре отгадывала, чмъ по его словамъ, настоящій смыслъ его рчи, и потому она ничего не отвчала.

— Ну, ужь какая эта была женщина, Олли! произнесъ неожиданно Гамлинъ черезъ нсколько минутъ.

— Въ Сан-Антоніо? спросилъ ребенокъ съ необыкновенной находчивостью.

— Да.

— Разскажите мн о ней все, что вы знаете.

— Это немного, отвчалъ Гамлинъ, вздыхая: — какъ она поетъ, Олли!

— Подъ фортепіано?

— Нтъ, подъ органъ.

Олли не была знакома съ этимъ инструментомъ иначе, какъ въ самой грубой его форм, именно — въ шарманк, а потому, не выражая особаго сочувствія къ разсказу Гамлина, сказала, что она желала бы познакомиться съ этой особой.

Джакъ не засмялся, а началъ подробно объяснять Олли, что такое церковный оргАнъ.

— Я прежде игралъ на оргАн въ церкви, Олли, и, говорятъ, вс прихожане бывали очень тронуты, но это было очень давно. Я особенно любилъ одну пьесу Моцарта, потому ‘что слышалъ, какъ она ее пла.

И онъ началъ во все горло пть торжественный гимнъ, не обращая вниманія на окружающіе его предметы. Колеса скрипли, тележка прыгала по дорог, Олли прижалась къ его плечу, а онъ все плъ. Когда, наконецъ, онъ кончилъ, Джакъ взглянулъ на двочку — она спала. Джакъ былъ художникъ и энтузіастъ, но благоразумный, и потому подумалъ про себя,какъ бы въ извиненіе ребёнку:

‘Это — отъ водки’.

Онъ перекинулъ возжи изъ одной руки въ другую и обнялъ Олли, прижавъ ея голову къ своему плечу. Въ такомъ положеніи, онъ, не шевеля ни однимъ мускуломъ, чтобъ не разбудить ребёнка, дохалъ въ полночь до Фидльтауна. Тутъ онъ самъ запрегъ свжую лошадь въ тележку, нжно обложилъ подушками Олли и окуталъ ее одяломъ. Все это онъ сдлалъ такъ осторожно и тихо, что ребёнокъ не проснулся. Черезъ нсколько минутъ онъ уже снова былъ въ дорог и поднимался въ гору по направленію къ Вингдаму.

Передъ самымъ разсвтомъ, онъ достигъ вершины и пустилъ лошадь шагомъ, такъ какъ колеса углублялись по ступицу въ густую пыль. Дорога шла по дремучему сосновому лсу. Тишина царила безмолвная. Неожиданно чуткое ухо Джака услыхало позади звуки голосовъ и бряцаніе мексиканскихъ шпоръ. Онъ не обгонялъ по дорог никакого всадника и потому въ первую минуту не могъ понять, какимъ образомъ могъ кто-нибудь поселиться въ томъ мст, откуда слышались звуки. Но потомъ онъ вспомнилъ, что тутъ, по близости, перекрещивала дорогу тропинка изъ Одноконнаго Стана, которая около полумили шла параллельно съ большой вингдамской дорогой. На этой тропинк раздавались голоса. Джакъ прибавилъ шагу и, достигнувъ перекрестка, всталъ въ тни громадныхъ сосенъ, чтобъ пропустить всадниковъ. Вскор голоса раздались рядомъ съ нимъ. Всадники, очевидно, остановились.

— Здсь дорога, сказалъ одинъ голосъ совершенно явственно.

— И отлично, отвчалъ другой:— мы повернемъ на тропинку и выиграемъ цлый часъ.

— Нтъ, будемъ держаться большой дороги, замтилъ третій голосъ,— Если Джо-Голъ догадается, въ чемъ дло, то онъ отвезетъ его въ Сакраменто, а другой дороги нтъ. Мы его и накроемъ.

Джакъ Гамлинъ слушалъ, притаивъ дыханіе.

— Но мы потеряемъ часъ, продолжалъ второй голосъ.

— Ничего, молодцы подождутъ, отвчалъ третій голосъ.

Въ ту же минуту, раздались общій смхъ, бряцаніе шпоръ и топотъ удаляющихся лошадей.

Гамлинъ не пошевелилъ ни однимъ мускуломъ, пока голоса не замерли вдали. Тогда онъ поспшно взглянулъ на ребёнка, который спокойно спалъ. Щеки Джака пылали, а въ черныхъ глазахъ его блестлъ огонь. Что ему было длать? Осторожно слдовать за этими поборниками суда Линча значило отказаться отъ предупрежденія шерифа о готовившемся нападеніи на его узника. Если же онъ отправится по тропинк въ Одноконный Станъ, то можетъ разойтись съ шерифомъ. Не будь у него на рукахъ ребёнка, онъ ршился бы обогнать всадниковъ — но теперь это было невозможно. Ему оставалось только слдовать за ними до Вингдама, оставить тамъ Олли и постараться достигнуть раньше ихъ Одноконнаго Стана. Это послднее было возможно, если всадники остановились бы на время въ Вингдам.

Мало-по-малу, чувство неудовольствія, что его связывалъ этотъ ребёнокъ, перешло въ самое теплое сочувствіе и сожалніе къ нему. Онъ нжно обвивалъ Олли рукой, боясь, чтобъ она не проснулась, и надялся, что ему удасться доставить ее въ этомъ положеніи до города и сдать спящею на руки врному Питу. Онъ очень боялся, чтобъ ребёнокъ, проснувшись, не вывдалъ у него ужасной правды о брат, онъ теперь на все смотрлъ глазами Олли, и, еслибъ она расплакалась, то и онъ, кажется, сталъ бы ей вторить. Таково было его безсознательное поклоненіе этому ребёнку. Наконецъ, при первыхъ лучахъ восходящаго солнца, онъ достигъ Вингдама и съ удовольствіемъ увидалъ, что у подъзда отеля остановились три вооруженные всадника, голоса которыхъ онъ, очевидно, слышалъ ночью на дорог. Они соскочили съ лошадей и вошли въ буфетъ. Джакъ осторожно вынулъ изъ тележки спящую Олли и, отнеся ее въ свою комнату, положилъ на постел.

— Господи! это — ребёнокъ! воскликнулъ съ изумленіемъ Питъ, котораго Джакъ разбудилъ и притащилъ къ кровати, гд Олли была полускрыта наброшенными на нее шалями и плэдами.

— Молчи, идіотъ! ты ее разбудишь, произнесъ Джакъ шепотомъ:— выслушай меня. Дай ей спать сколько она хочетъ. Когда она проснется, то скажи, что я пошелъ за ея братомъ. Говори ей что хочешь, только скрой правду. Что ты длаешь, дуракъ?

Питъ нжно освободилъ ребёнка отъ груды шалей и плэдовъ.

— Вы ее задушите, отвчалъ онъ.

— Достань мн лошадь, сказалъ Гамлинъ, довольный сочувствіемъ, которое доказывалъ ребёнку Питъ.

— Здсь не осталось ни одной лошади. Вс угнаны въ Одноконный Станъ.

— У подъзда стоятъ три лошади, сказалъ Джакъ съ злобной улыбкой.

— Ради Бога! не длайте этого, мистеръ Джакъ! воскликнулъ со страхомъ Питъ:— они вамъ не спустятъ такой шутки.

Но Джакъ, видя передъ собою покойно спавшую Олли и слыша въ буфет громкіе голоса всадниковъ, очевидно, подкрплявшихъ свои силы водкой, чувствовалъ себя способнымъ на все.

— Я не знаю, которую изъ лошадей я возьму, сказалъ онъ хладнокровно: — но ты узнаешь это отъ ея собственника. Скажи ему, что мистеръ Джакъ Гамлинъ веллъ кланяться и предлагаетъ взять взамнъ кобылу съ тележкой. Ну, не возражай. До свиданія!

Онъ нагнулся, поцловалъ Олли и, погрозивъ пальцемъ Питу,выбжалъ изъ комнаты.

Врный слуга сталъ прислушиваться, едва переводя дыханіе. Черезъ минуту на улиц раздался лошадиный топотъ, и онъ воскликнулъ съ отчаяніемъ.

— Онъ взялъ лошадь! Господи! спаси его! Дло — дрянь! Какъ бы ему не поплатиться головой.

Между тмъ, Джакъ Гамлинъ скакалъ на быстромъ кон одного изъ всадниковъ по дорог въ Одноконный Станъ.

XLI.
Думфи пораженъ движеніемъ въ недвижимой собственности.

Обычная самоувренность Думфи теперь вполн.возвратилась и онъ принялся съ новой энергіей за нсколько крупныхъ предпріятій, дремавшихъ въ послднее время, и быстро пустилъ ихъ въ ходъ, къ величайшему удовольствію мелкихъ дльцовъ, умолявшихъ его дать толчокъ длу, прикрывъ его своимъ именемъ. Онъ подписалъ уставъ и выдалъ чекъ ассоціаціи для поощренія эмиграціи посредствомъ разсылки по сосднимъ штатамъ мильйона соблазнительныхъ памфлетовъ, расхваливавшихъ въ самыхъ цвтистыхъ выраженіяхъ вс преимущества Калифорніи для фермеровъ и доказывавшихъ, что 150 долларовъ, употребленныхъ на поздку, равнялись цн фермы. Онъ также оказалъ содйствіе къ отправк краснорчиваго мистера Блогарда и убдительнаго Виндигуста въ восточные штаты, для изустнаго распространенія тхъ же свдній. Наконецъ, онъ поручилъ двумъ знаменитымъ калифорнійскимъ статистикамъ доказать цифрами, что боле народа умерло отъ молніи и замерзло на улицахъ Нью-Йорка въ одинъ годъ, чмъ погибло насильственной смертью и отъ несчастій на желзныхъ дорогахъ, въ теченіи трехъ вковъ, въ Калифорніи. Кром того, онъ въ этотъ день составилъ великолпный планъ: провести воду изъ озера іТахае въ Сан-Франциско, доставляя тмъ возможность гражданамъ поддерживать все лто роскошные, зеленые лужки передъ своими домами, онъ основалъ два банка и линію дилижансовъ, открылъ заведеніе минеральныхъ водъ и составилъ проектъ объ основаніи маленькаго городка въ предмстьи Сан-Франциско. Онъ только-что возвратился съ нсколькими друзьяти изъ этой мстности, которую хотлъ назвать своимъ именемъ, и вообще былъ въ самомъ веселомъ настроеніи духа. Всякая тнь смущенія, замтная во время разговора съ Пойнсетомъ, теперь исчезла.

Утро было туманное, а предшествовавшая ему ночь — тихая, свтлая, что составляло обыкновенное атмосферическое явленіе того времени года, а потому Думфи не обратилъ на него особеннаго вниманія. Однако, войдя въ контору, онъ почувствовалъ въ воздух какую-то особенную тяжесть и снялъ сюртукъ и галстухъ. Вскор, утренняя почта такъ всецло заняла его, что онъ забылъ о погод. Между прочими письмами, онъ получилъ одно отъ мистрисъ Сепульвиды, которая писала, что, неожиданно и непонятно, пересохли источники въ нижнихъ равнинахъ, а, вслдствіе этого, большое количество ея скота пало отъ жажды. Подобное извстіе было очень важно для Думфи, который далъ денегъ подъ залогъ этого подлежащаго тлнію капитала, и онъ немедленно отмтилъ на поляхъ письма, что необходимо принять мры къ прекращенію такого безпорядка въ природ, происшедшаго, по всей вроятности, отъ женской нераспорядительности. Дале, мистрисъ Сепульвида спрашивала свднія о положеніи длъ въ Конроевой Руд и высказывала чисто женское желаніе реализировать свои акціи. Письмо оканчивалось слдующими словами: ‘Я, по всей вроятности, увижу васъ вскор въ Сан-Франциско. Пепе говоритъ, что сегодня утромъ приливъ поднялся такъ высоко, какъ никогда еще не случалось съ 1800 года. Я не считаю себя безопасной на берегу и выстрою новый домъ подальше будущею весною’. Думфи съ улыбкой сложилъ письмо. Онъ было завидовалъ Пойнсету, но теперь оказалось, что женщина, на которой молодой человкъ долженъ былъ жениться, была легкомысленнымъ, безразсуднымъ существомъ, которому грозило неминуемое раззореніе, и, однако, она предпринимала поздку въ 200 миль изъ-за глупаго,.суеврнаго, женскаго каприза. Онъ съ удовольствіемъ подумалъ, что, такимъ образомъ, красивый, гордый и непризнающій даже своей счастливой звзды Артуръ Пойнсетъ могъ открыть, въ конц концевъ, что его обманули — и просить помощи и содйствія у Думфи. Его торжество было бы тмъ полне, что совтъ и содйствіе Пойнсета въ дл полковника Старботля оказались безполезными. При мысли о столь блестящей мести, онъ уже потиралъ отъ удовольствія себ руки.

Когда же, черезъ нсколько минутъ, ему подали карточку полковника Старботля, то самодовольство Думфи достигло своего апогея. Храбрый полковникъ, конечно, явился за отвтомъ, и, слдовательно, Артуръ его не видалъ и не открылъ имени его невдомаго кліента. Возможность побдить этого человка, безъ всякой помощи Пойнсета, чрезвычайно улыбалась Думфи. Чтобъ приготовиться къ разговору съ полковникомъ и чтобъ нсколько наказать его самоувренность, онъ продержалъ цлыхъ пять минутъ своего постителя въ контор.

Наконецъ, онъ приказалъ его просить и не поднялъ головы съ конторки, пока полковникъ поспшно не подошелъ къ нему и не положилъ на конторку своей палки, его лицо было багровое, грудь тяжело колыхалась и вообще кровь кипла. Но, все же онъ очень прилично и сдержанно сказалъ:

— Позвольте, сэръ, прежде чмъ мы приступимъ къ длу, посвятить одну минуту на необходимое объясненіе. Десять минутъ тому назадъ, я отдалъ лежащую передъ вами карточку одному изъ служащихъ въ вашей контор. Я желалъ бы знать, сэръ, была ли она вамъ передана тогда же?

— Да, отвчалъ Думфи съ нетерпніемъ.

Старботль протянулъ хладнокровно руку чрезъ конторку Думфи и позвонилъ. Одинъ изъ писцовъ показался въ дверяхъ.

— Я желаю, началъ полковникъ, обращаясь къ изумленному молодому человку:— я васъ призвалъ… чтобъ взять назадъ т непріятности, которыя я вамъ сказалъ, а также и угрозу личнаго насилія. Виноваты не вы, а вашъ хозяинъ, который долженъ передо мною извиниться. Но все же, сэръ, я всегда готовъ дать вамъ удовлетвореніе… то есть, конечно, посл вашего хозяина.

Чувствуя, въ присутствіи Старботля, прежнее смущеніе, Думфи махнулъ головой писцу и, посл его ухода, сказалъ съ искуственной фамильярностью:

— Очень жаль, полковникъ, но я занятъ. Не обижайтесь, все это — одно недоразумніе. Я — дловой человкъ, и мн дорога каждая минута.

— Чрезвычайно радъ, сэръ, вашему объясненію и охотно принимаю ваши извиненія, отвчалъ полковникъ, мгновенно повеселвъ:— а я ужь думалъ, что дло будетъ такое же, какъ съ Толлаверомъ изъ Джорджіи. Я однажды зашелъ къ нему въ Уашингтон, въ 1848 году. Мальчикъ понесъ къ нему карточку. Я ждалъ десять минутъ, но отвта не было. Тогда я послалъ своего пріятеля, бднаго Джефа Бумеринга, впослдствіи убитаго въ Новомъ Орлеан Беномъ Пасторомъ, съ вызовомъ. На второмъ выстрл, сэръ, Толлаверъ упалъ обливаясь кровью, и, подозвавъ меня, сказалъ едва слышно: ‘все это — недоразумніе, Старъ, я никогда не получалъ карточки. Пожалуйста, задайте трепку проклятому негру. Мн самому уже до этого не дожить’. И онъ умеръ, какъ джентльмэнъ.

— Что вы имете предложить? спросилъ поспшно Думфи при первой возможности остановить словоохотливаго полковника.

— Насколько мн помнится, отвчалъ полковникъ:— во время нашего послдняго разговора за стаканомъ вина въ вашемъ дом, вы сказали, что сдлаете мн предложеніе. Если я ошибаюсь, то готовъ за это отвтить.

Думфи сначала хотлъ разомъ покончить дло и рзко объявить Старботлю, что его кліентъ бжалъ, но, по различнымъ причинамъ, онъ перемнилъ свою тактику.

— Мы съ вами, Старботль — люди свтскіе, сказалъ онъ, пододвигая свое кресло къ полковнику и фамильярно кладя ему руку на плечо:— мы оба — джентльмэны, но я — человкъ дловой, а вы нтъ. Намъ надо понять другъ друга. Пожалуйста, не обижайтесь. Женщина, которая выдаетъ себя за мою жену, не существуетъ. Неправда ли? Хорошо, я понимаю. Васъ обманули. Я васъ за это и не обвиняю. Но если я, какъ человкъ свтскій и дловой, скажу вамъ, что ваша игра проиграна, то вы, конечно, меня поймете. Чортъ возьми! Вотъ прочтите, прибавилъ онъ, подавая ему телеграмму, полученную наканун:— теперь уже этого человка повсили судомъ Линча, а женщина бжала.

Старботль прочелъ телеграмму и спокойно, не выражая никакого удивленія отвчалъ.

— Конрой! Конрой! Я его не знаю. Былъ Макъ Конрой въ Сент-Джо, но это, врно — не онъ. Нтъ, онъ такъ не поступилъ бы. Дло не походитъ на дуэль, а на убійство джентльмэнъ неспособенъ. Чортъ возьми! я на его мст оскорбился бы этой телеграммой.

— И вы не знаете мистрисъ Конрой? спросилъ Думфи, пристально смотря на Старботля.

— Мистрисъ Конрой? Жену вашего управляющаго, одну изъ прелестнйшихъ женщинъ на свт? Конечно, знаю. Такъ это — ея мужъ! Очень, очень жаль бдную женщину! Но что тутъ общаго съ нашимъ дломъ? А, понимаю! прибавилъ полковникъ, махая рукою:— все это сплетни, сэръ! Правда, она прекрасная женщина! Но если и выказывала нкоторое вниманіе къ полковнику Старботлю, то вс женщины падки на это. Вы понимаете, Думфи, что тутъ нтъ ничего необыкновеннаго, а сплетники врно сочинили исторію, что мужъ изъ ревности убилъ не того человка, а она убжала съ полковникомъ, ха, ха, ха! Нтъ, сэръ, произнесъ онъ, принимая торжественную позу:— вы можете всмъ сказать, что полковникъ Старботль говоритъ, что эта исторія — ложь и готовъ защищать честь оклеветанной женщины своею кровью.

Несмотря на странный, смшной оборотъ, приданный разговору Старботлемъ, Думфи не могъ не убдиться, что онъ говорилъ искренно и что мистрисъ Старботль не была его таинственной кліенткой. Думфи понялъ, что вся его система рушилась и, вмст съ нею, исчезла надежда на счастливый исходъ непріятнаго дла. Ему все же, попрежнему, угрожала таинственная опасность и, хотя онъ не былъ суевренъ, но съ какимъ-то необъяснимымъ страхомъ думалъ о своемъ невдомомъ враг. Неужели, это дйствительно была его жена? Не поддался ли обману хитрый Пойнсетъ, или не хотлъ ли онъ его провести? Во всякомъ случа, надо было узнать имя этого врага и попробовать, не пойдетъ ли Старботль на подкупъ.

— Я только-что сказалъ, что васъ обманула женщина, выдающая себя за мою жену, произнесъ онъ: — но я ошибся и неправильно подозрвалъ одну особу въ этомъ обман. Можетъ быть, моя жена и дйствительно жива. Привезите ее завтра, и я тогда признаю фактъ ея существованія.

— Вы забыли, что она не хочетъ съ вами видться, прежде чмъ ея правА будутъ доказаны въ суд, отвчалъ Старботль.

— Хорошо, мы понимаемъ другъ друга. Но я — человкъ практическій и люблю вести дла прямо съ продавцами, безъ комиссіонеровъ, хотя и не отказываюсь уплатить за комиссію. Вы, какъ джентельмэнъ и свтскій человкъ, конечно, меня понимаете. Представьте вашу доврительницу, и я немедленно покончу съ вами дло. Я знаю, вы скажете, что дали слово и т. д., но будьте покойны, я васъ не выдамъ. Вы можете просто указать мн, гд я ее увижу. Главное, я желалъ бы убдить васъ, что готовъ вполн справедливо поступить въ этомъ дл. Я съ удовольствіемъ выдалъ бы вамъ чекъ, въ 5,000 долларовъ, въ доказательство своихъ добрыхъ намреній.

Полковникъ всталъ, вытянулся во весь ростъ, выставилъ впередъ свою мощную грудь и, схвативъ Думфи за руку, произнесъ съ жаромъ:

— Я очень радъ, что имю дло съ джентльмэномъ и благороднымъ человкомъ. Ваши чувства вамъ длаютъ честь, сэръ. Я горжусь знакомствомъ съ вами. Но, долженъ сказать съ сожалніемъ, что не могу доставить вамъ желаемыхъ свдній. Я самъ не знаю ни имени, ни адреса моей кліентки.

При первыхъ словахъ полковника, на лиц Думфи показалась презрительная улыбка самодовольствія, но тотчасъ она смнилась выраженіемъ гнвнаго подозрнія.

— Жаль, чортъ возьми! что вы такъ легкомысленны, произнесъ онъ настолько оскорбительнымъ тономъ, насколько онъ смлъ, при данныхъ обстоятельствахъ.

— Ваша откровенность и довріе ко мн, отвчалъ Старботль, какъ бы не видя ничего обиднаго въ словахъ или тон Думфи:— заслуживаютъ того же съ моей стороны. Сказавъ однажды, что я не знаю имени и адреса моей кліентки, конечно, я не потерплю, чтобъ кто-нибудь выразилъ малйшее сомнніе по этому предмету. Я увренъ, что это и невозможно со стороны такого джентльмэна, какъ вы. Благодарю васъ, сэръ, еще разъ за ваше довріе, продолжалъ онъ, когда Думфи молча кивнулъ головою: — приступимъ теперь къ длу. Я считаю излишнимъ называть ту особу, которая явилась посредникомъ между мною и моей настоящей кліенткой. Врьте мн, сэръ, что эта особа — вполн почтенная. Поручивъ мн это дло, она мн передала запечатанный конвертъ съ адресомъ моей кліентки и главнаго свидтеля. Я не имю права открыть его, пока не истощу вс средства къ примиренію. Вотъ конвертъ, вы видите, что онъ еще не распечатанъ.

Думфи инстинктивно протянулъ руку, но Старботль очень учтиво отвелъ ее и положилъ конвертъ на столъ передъ собою.

— Вы понимаете, сэръ, что я не распечатаю конверта, пока не представится необходимость идти въ судъ. Но еслибъ я случайно забылъ его здсь на стол и получилъ бы обратно завтра, въ томъ же вид, не распечатаннымъ, то — вы понимаете — я, какъ джентльмэнъ и благородный человкъ, не нарушилъ бы даннаго слова.

— Понимаю, отвчалъ Думфи съ усмшкой.

— Извините, но у меня есть еще одно условіе: потрудитесь написать то, что я вамъ продиктую, произнесъ Старботль, вставая и шагая по комнат, словно отмривая пространство для дуэли:— вы готовы?

— Диктуйте, сказалъ Думфи, съ нетерпніемъ взявъ въ руки перо.

— Я, нижеподписавшійся, обязуюсь, въ случа открытія конфиденціально сообщенныхъ мн свдній полковникомъ Старботлемъ, дать ему удовлетвореніе… какъ водится между джентльмэнами въ этой мстности и тмъ оружіемъ, которое онъ изберетъ, не дожидаясь формальнаго вызова, а, если я этого не исполню, то признаю себя нын же лгуномъ, трусомъ и подлецомъ.

Вполн занятый сочиненіемъ этого важнаго документа, Старботль не замтилъ презрительной улыбки, съ которой Думфи подписалъ его. Онъ молча взялъ бумагу и спряталъ въ карманъ.

— Что касается чека, прибавилъ онъ:— то лучше напишите его на свое имя.

Думфи задумался. Онъ, какъ практическій человкъ, желалъ прежде удостовриться въ томъ, что содержалось въ конверт, а потомъ уже произвести уплату, но, черезъ минуту, онъ снова улыбнулся и, написавъ чекъ, подалъ его Старботлю.

— Если это васъ не очень обезпокоитъ, то потрудитесь приказать кому-нибудь изъ служащихъ у васъ получить для меня деньги, произнесъ полковникъ съ достоинствомъ.

Думфи нетерпливо позвонилъ и отдалъ чекъ вошедшему конторщику, а Старботль, какъ бы ни въ чемъ ни бывало, подошелъ къ окну.

Впродолженіи всей своей послдующей жизни, онъ долго раскаявался въ этой излишней осторожности и никакъ не могъ себ простить, что не положилъ въ карманъ чека. Въ ту самую минуту, какъ онъ подошелъ къ окну, онъ почувствовалъ, что полъ комнаты мгновенно поднялся и такъ же быстро опустился. Въ глазахъ у него потемнло, онъ былъ силою отброшенъ къ камину и, со страхомъ взглянувъ на своего собесдника, увидалъ, что тотъ едва держался на ногахъ, также блдный и испуганный. Черезъ мгновеніе, со стны упала полка съ книгами, и въ сосдней комнат раздались крики, торопливые шаги, дребезжаніе стеколъ и трескъ дерева. Думфи и Старботль бросились къ дверямъ, но не могли ихъ отворить, несмотря на вс усилія. Съ дикимъ воплемъ запертаго въ клтк звря, Думфи выбилъ стекло въ окн и выскочилъ на улицу. Старботль послдовалъ за нимъ. Забывъ обо всемъ, они искали только спасенія и разбжались въ разныя стороны, не сознавая, куда и за чмъ стремились.

Улица была переполнена шумными толпами блдныхъ, до смерти перепуганныхъ, едва переводящихъ дыханіе людей, потерявшихъ всякое сознаніе, кром животныхъ инстинктовъ. Одни истерически смялись, сами не зная чему, другіе кричали во все горло безсвязныя слова, третьи въ безмолвномъ отчаяніи стояли подъ обрушившимися карнизами. Нкоторые бгали взадъ и впередъ, какъ безумные, держа въ рукахъ письма, дловыя бумаги или счетныя книги, были и такіе, которые, забывъ всякое приличіе, выскочили на улицу безъ всякой одежды. Двое несчастныхъ, спасаясь отъ смерти, нашли ее, бросившись на мостовую съ четвертаго этажа. Храбрые, мужественные люди дрожали, какъ дти, одни увряли, что вся опасность ужь прошла и роковой ударъ никогда боле не повторится, а другіе, качая головою, предвщали скорое его повтореніе. Земля была устлана обломками трубъ и грудами мусора, кое-гд валялись сломанные экипажи и убитыя лошади, которыя, съ испуга, въ безумной скачк налетли на какую-нибудь преграду. Вокругъ телеграфныхъ станцій и газетныхъ конторъ толпился народъ, жаждая извстій о произведенныхъ бдствіяхъ. Въ отдаленныхъ переулкахъ жители сидли на ступеняхъ своихъ домовъ, боясь возвратиться подъ устроенный съ такимъ трудомъ кровъ и одинаково страшась сдлать шагъ вправо или влво, такъ какъ земля могла всюду податься подъ ними. Какъ-то странно, даже оскорбительно казалось, что земля, эта недвижимая собственность, вдругъ выказывала способность къ движенію, и не удивительно ли, что одинъ владлецъ обрушившагося маленькаго дома въ безпомощномъ отчаяніи грозилъ кулакомъ Великой Кормилиц людей.

Въ дйствительности, потеря людьми и имуществомъ была такъ незначительна въ сравненіи съ объявшимъ всхъ страхомъ, что, черезъ полчаса посл роковаго событія, большинство жителей Сан-Франциско смялось надъ своими собственными опасеніями. Думфи, какъ практическій человкъ, одинъ изъ первыхъ пришелъ въ себя, и окружающіе^ его невольно успокоились, когда этотъ великій человкъ, рисковавшій потерять столько, возвратился спокойно въ свою контору. Напомнивъ своимъ подчиненнымъ о святости прерванныхъ обязанностей, онъ прошелъ прямо въ кабинетъ. Но на конторк не было конверта. Онъ поспшно оглянулся по сторонамъ, посмотрлъ на полъ, въ окно — но все тщетно. Онъ нетерпливо позвонилъ:

— Уплачено по чеку? спросилъ онъ у вошедшаго конторщика.

— Нтъ, сэръ, мы только что стали считать деньги, какъ…

— Не выдавайте денегъ и возвратите мн чекъ.

Не усплъ молодой человкъ выдти изъ комнаты, какъ Думфи его снова потребовалъ.

— Сходите къ мистеру Пойнсету и попросите его тотчасъ пожаловать ко мн. сказалъ банкиръ.

Черезъ нсколько минутъ, конторщикъ возвратился, едва переводя дыханіе.

— Мистеръ Пойнсетъ, произнесъ онъ:— ухалъ, четверть часа тому назадъ, въ Сан-Антоніо?

— Въ Сан-Антоніо?

— Да, сэръ, оттуда получены печальныя извстія.

XLII.
Паденіе правосудія.

Всть объ убійств Виктора Рамиреса произвела страшное волненіе въ Одноконномъ Стан. Убійство не было рдкимъ явленіемъ въ этомъ мирномъ уголк, и многіе, боле и мене почтенные граждане, умирали насильственной смертью, къ тому же, жертвой былъ чужестранецъ, не возбуждавшій къ себ никакого сочувствія, но подозрніе въ убійств мгновенно пало на такихъ значительныхъ лицъ, какъ мистеръ и мистрисъ Конрой, которые и безъ того уже подвергались очень строгому сужденію туземцевъ. По этой причин, означенное преступленіе возъимло особенную важность и, въ продолженіи двухъ дней, вс дла въ Одноконномъ Стан прекратились. Только и было разговору повсюду, что о необыкновенномъ убійств.

Первая узнала о преступленіи Солли, которая, отправившись на поиски невозвратившагося наканун въ отель Виктора, наткнулась случайно на его трупъ. Сначала злые языки увряли, что незнакомецъ самъ наложилъ на себя руку, чтобъ избгнуть преслдованій миссъ Кларкъ, но эта нелпая ипотеза была тотчасъ оставлена, какъ только разнеслась всть, что Гэбріель и жена его бжали. Потомъ стали разсказывать, что рано утромъ одинъ рудокопъ видлъ Гэбріеля, тащившаго за шиворотъ незнакомца и осыпавшаго его бранью. Миссъ Кларкъ, съ своей стороны, показала, что она видла, какъ мистрисъ Конрой, незадолго до убійства, разговаривала въ тайн съ Рамиресомъ, кром того, по словамъ китайца, носившаго письмо Габріелю, онъ по дорог слышалъ въ кустахъ шумъ и крики о помощи, но это послднее показаніе не было включено въ протоколъ слдствія, такъ какъ, по знаменитому калифорнійскому закону, свидтелями могутъ быть только блые — христіане, тмъ боле, что, въ виду послдующаго бгства Гэбріеля, это показаніе было очень невроятно, и, конечно, глупый китаецъ ошибся во времени. Наконецъ, люди, работавшіе въ туннел, свидтельствовали, что они видли въ ту ночь Гэбріеля на скат горы. Только одно доказательство, очень важное въ этомъ дл, осталось неизвстнымъ большинству жителей Одноконнаго Стана, именно — записка мистрисъ Конрой. Ее подняла Солли и представила мистрисъ Маркль, а та передала стряпчему Максвелю.

Много теорій составилось о причинахъ, побудившихъ къ совершенію подобнаго убійства. Прежде всего увряли, что Гэбріель случайно набжалъ на любовника своей жбны въ минуту ихъ бгства и убилъ его на мст, потомъ прибавляли, что Гэбріель вызвалъ своего соперника на свиданіе съ женою, пославъ ему подложную записку отъ ея имени. Наконецъ, пришли къ тому убжденію, что Гэбріель, вмст съ женою, отправили на тотъ свтъ непріятнаго, стараго любовника мистрисъ Конрой. Къ вечеру же, на свобод, сочинена была новая исторія о томъ, что Гэбріель съ женою убили дйствительнаго собственника участка земли, которымъ Конрой неправильно завладлъ. Это мнніе преобладало надъ всми остальными впродолженіе нсколькихъ часовъ, но потомъ явился новый варіантъ: что Викторъ не былъ собственникомъ земли, а только опаснымъ свидтелемъ, котораго Конрои хотли во что бы то ни стало устранить. Случайное, неосторожное замчаніе Максвеля еще боле подтвердило эту теорію, и Гэбріель Конрой былъ объявленъ нетолько убійцей, но и самозванцемъ. Самый приговоръ присяжныхъ обвинительной камеры былъ произнесенъ противъ Джона До, то жъ Гэбріеля Конроя. Посл этого, вс дальнйшія предположенія уже были излишни, и досужіе языки даже обвиняли Конроя въ краж лошадей и грабеж, недавно случившемся въ окрестностяхъ Одноконнаго Стана. Читателямъ, конечно, понятно, что я упоминаю объ этомъ постепенномъ убжденіи туземцевъ въ виновности Конроя именно по характеристичности этого явленія, немыслимаго въ другихъ боле образованныхъ общинахъ.

Излишне говорить, что только одно лицо во всемъ селеніи съ самаго начала упорно отстаивало невиновность Гэбріеля, и что это была мистрисъ Маркль. Она нетолько была убждена, что онъ — жертва гнуснаго заговора и что мистрисъ Конрой, совершивъ злодйство, съумла набросить всю тнь подозрнія на мужа, но и уврила въ справедливости своего предположенія стряпчаго Максвеля и Солли. Мало того, она сильно повліяла на самое показаніе Солли, которая явилась передъ присяжными въ глубокомъ траур и подъ креповымъ вуалемъ. ‘Показаніе миссъ Кларкъ, говорилъ ‘Сильверопольскій Встникъ’:— хотя прерываемое рыданіями и гнвными выраженіями противъ убійцы, произвело на присяжныхъ сильное впечатлніе, какъ искреннее краснорчіе существа, соединеннаго самыми нжными узами съ несчастной жертвой. Говорятъ, что Рамиресъ давно ее зналъ и пріхалъ сюда въ надежд увнчать долговременную, преданную любовь счастливымъ бракомъ, но презрнная рука убійцы превратила фату невсты въ креповый вуаль. Изъ нкоторыхъ словъ, вырвавшихся изъ устъ свидтельницы, несмотря на всю ея скромность, можно ясно вывести, что побудительной причиной была ревность, такъ какъ Гэбріель Конрой, до своей женитьбы, часто посщалъ домъ миссъ Кларкъ’. Я привожу этотъ отрывокъ нестолько, какъ доказательство вновь образовавшейся теоріи, сколько въ виду красоты изложенія, составляющей поразительный контрастъ съ грубой, рзкой статьей, появившейся въ ‘Одноконномъ Знамени’. ‘Солли — не простая свидтельница, говорила эта послдняя газета: — опутавъ себя двадцатью аршинами чернаго крепа и обвернувъ голову черной сткой противъ мухъ, она походила на лошадь траурнаго катафалка. Если она намрена носить трауръ по каждому постителю, которому она подаетъ обдъ, то мы ей совтуемъ скупить вс черныя матеріи во всхъ лавкахъ и нанять на цлый годъ траурный экипажъ. Люди проницательные полагаютъ, что эта комедія сочинена ‘Встникомъ’, чтобъ отвлечь вниманіе отъ настоящихъ причинъ убійства, въ которомъ замшаны люди, стоящіе гораздо выше Солли. Мы не назовемъ никого, но спросимъ у редактора, что онъ длалъ вчера, въ десять часовъ вечера, въ контор агента Питера Думфи. Онъ подводилъ свой текущій счетъ — не правда ли? Какая цифра этого счета сегодня? Отвтьте, господинъ редакторъ’.

Въ то же утро, въ часъ, редакторъ ‘Встника’ выстрлилъ на улиц въ редактора ‘Знамени’, но не попалъ. Въ половин второго, двое неизвстныхъ людей были ранены въ происшедшей свалк, у дверей магазина Бригса. Въ девять часовъ, около дюжины горожанъ собралось вокругъ этого дома, и черезъ полчаса толпа увеличилась до пятидесяти человкъ. Въ то же время, другая, мене значительная группа составилась на лстниц въ зданіи суда, гд содержался подъ арестомъ Конрой. Въ десять часовъ, въ предмстье города прискакалъ всадникъ и, бросивъ свою полумертвую лошадь, бросился къ суду. Это былъ Джакъ Гамлинъ. Но три голоса, которые онъ слышалъ по дорог, опередили его и торжественно объявили съ лстницы суда народную волю.

Это объявленіе относилось до Джо Тола, шерифа Коловераса, который, въ продолженіи двнадцати часовъ, одинъ, безъ всякой помощи и покинутый всми, сидлъ подл арестанта — твердый, энергичный, грозный. Онъ спокойно ждалъ за баррикадой, устроенной за дверью тюрьмы, нападенія, за поясомъ у него были заряженные пистолеты, но въ сердц не было надежды. Человкъ ограниченный, безъ всякихъ средствъ къ защит, онъ зналъ только одно: что законъ и голоса выбравшихъ его людей повелвали ему умереть, исполняя свою обязанность. Сначала его нсколько смущало, что между голосами, кричавшими на улиц, онъ различалъ и голоса нкоторыхъ изъ своихъ избирателей, но потомъ онъ вспомнилъ, что въ полученномъ имъ исполнительномъ лист было сказано: ‘предписывается вамъ арестовать и представить лично Гэбріеля Конроя’. Эта простая, ясная фраза удвоила его силы. Онъ не походилъ на героя, маленькаго роста, суетливый, онъ не внушалъ своей вншностью никакого уваженія и, сидя за запертою дверью, молча гладилъ себ бороду.

— Слышите! воскликнулъ онъ, наконецъ, подходя къ Габріелю:— они подступаютъ.

Гэбріель кивнулъ головой. Узнавъ, два часа передъ тмъ, о предполагаемой народной расправ, онъ написалъ записку стряпчему Максвелю, передалъ ее шерифу, и съ тхъ поръ сохранялъ свое обычное спокойствіе.

— Вы мн поможете? спросилъ Голъ.

— Конечно, отвчалъ Гэбріель, съ удивленіемъ смотря на своего тюремщика:— если вы этого хотите. Но, пожалуйста, не подвергайте себя никакой опасности изъ-за меня. Я этого не стою. Не лучше ли вамъ отдать меня головою толп? Но если вы считаете себя обязаннымъ передъ присяжными судьями доставить меня въ цлости, то я васъ не выдамъ. Понимаете?

Произнеся эти слова удивительно-нжнымъ тономъ, онъ всталъ и отставилъ къ стн свой стулъ. Шерифъ успокоился. Семидесятипушечный корабль приготовлялся вступить въ бой и очищалъ себ дорогу.

Мало-по-малу шумъ на улиц затихъ, и раздался одинъ повелительный голосъ. Шерифъ подошелъ къ окну и отворилъ его. Осаждающій и осажденный измрили другъ друга взглядами.

— Ступай домой, Джо-Голъ! произнесъ голосъ изъ толпы:— мать давно тебя дожидается.

— Чего брешешь, старая вдьма! отвчалъ поспшно Голъ:— въ попыхахъ, что ли, надла братьнины штаны вмсто юпки? Убирайся сама по добру, по здорову!

— Не болтай пустяковъ, Джо-Голъ. Насъ пятьдесятъ человкъ и, въ томъ числ, наши избиратели.

— Чортъ бы васъ всхъ побралъ!

— Смотри!

— Смотри самъ!

Въ эту минуту раздались страшный ударъ въ дверь, пистолетный выстрлъ и стеклы въ окн полетли въ дребезги. Переговоры были окончены, военныя дйствія начались.

Нсколько часовъ тому назадъ, Голъ перевелъ своего узника изъ плохо-защищеннаго каземата нижняго этажа въ залу судебныхъ засданій во второмъ этаж, въ окна которой нельзя было влзть, а массивныя ея двери были заставлены скамейками и столами. Съ боку находилась маленькая дверь для рекогносцировокъ. Въ эту залу вела узкая лстница, которую, посредин, Гэбріель загородилъ большимъ присутственнымъ столомъ, такъ что проходъ по ней былъ почти невозможенъ. Наружная дверь, передъ которой также была устроена баррикада, начала, однако, мало-по-малу, поддаваться могучимъ усиліямъ толпы. Осажденные тревожно слдили съ верхней площадки за тмъ, что длалось внизу. Въ ту самую минуту, какъ дверь, наконецъ, соскочила съ петель, шерифъ поспшилъ отретироваться въ залу, но Гэбріель, махнувъ ему рукою, быстро подлзъ подъ столъ, который заграмождалъ ступени лстницы. Осаждающіе, выведенные изъ себя новой преградой, бросились на столъ, и нкоторые взлзли на него, но тутъ словно сверхъестественной силой, онъ поднялся съ одной стороны и всей своей тяжестью грохнулся на головы толпы, которая съ криками и воплями бросилась назадъ на улицу. Между тмъ, новый Самсонъ преспокойно всталъ и медленно удалился въ судебную залу, но онъ не усплъ затворить за собою маленькой двери и вмст съ нимъ проникъ въ залу одинъ изъ осаждающихъ, незамтно проложившій себ туда дорогу. Въ ту же минуту, раздался выстрлъ, и несчастный упалъ.

— Стой! воскликнулъ онъ, приподнимаясь на колняхъ:— я пришелъ вамъ помочь.

Это былъ Джакъ Гамлинъ, оборванный, запыленный, съ пылающими щеками, но все же сильный, смлый, хотя кровь и струилась у него изъ раны на ног. Гэбріель и шерифъ инстинктивно бросили свое оружіе и подняли Гамлина съ пола.

— Посадите меня на стулъ, сказалъ онъ хладнокровно:— спасибо. Ну, мы съ вами, Джо-Голъ, квиты, вы разсчитались со мною за старое, хотя и лишили себя моей помощи. Но времени терять нельзя. Выслушайте меня. Вамъ можно бжать только по крыш, прибавилъ онъ, указывая на большое окно, освщавшее залу сверху: — задняя стна дома выходитъ на Вингдамскій Оврагъ. Выбравшись на крышу, вы легко достигнете земли съ помощью веревки, только вамъ надо распутать ее: она обвита вокругъ меня. Чортъ возьми! Я самъ не могу ничего сдлать. Вы можете добраться до верхняго окна?

— Можемъ по лстниц изъ галлереи, отвчалъ шерифъ весело:— но, вдь, насъ увидятъ.

— Прежде, чмъ они обгутъ кругомъ дома, вы уже успете скрыться въ лсу. Но чего вы ждете? Ступайте. Вы еще можете удержаться десять минутъ, если они начнутъ осаду снова съ двери, но догадайся они добыть лстницъ и взлзть на крышу, то все дло погибло. Ступайте! ступайте!

На лстниц раздался новый шумъ, на тяжелую дверь посыпались удары ломовъ и мотыкъ, баррикада начала поддаваться, и пули, проникая сквозь щели двери, засвистали въ зал. Но шерифъ все еще колебался. Наконецъ, Гэбріель, взявъ на руки раненнаго Гамлина, какъ малаго ребенка, и сдлавъ знакъ шерифу, направился къ галлере. Но онъ не сдлалъ и двухъ шаговъ, какъ зашатался и едва не упалъ, Голъ, слдовавшій за нимъ, также ухватился за перила лстницы. Грохотъ извн казалось усилился, нетолько дверь, но и окна затряслись, тяжелая люстра упала съ потолка, увлекая за собою большіе куски штукатурки. Въ осаждающей толп раздались крики ужаса, и по шуму удаляющихся шаговъ можно было заключить, что она вдругъ ретировалась. Наступила неожиданная тишина. Осажденные смотрли другъ на друга съ изумленіемъ.

— Землетрясеніе, произнесъ шерифъ.

— Тмъ лучше, замтилъ Джакъ: — намъ будетъ боле времени.

Достигнувъ галлереи, они поднялись по приставной лстниц на крышу, но, только-что Гэбріель съ своей ношей проникъ сквозь верхнюю дверцу, она съ трескомъ за нимъ затворилась и онъ упалъ на колни отъ новаго удара землетрясенія, поколебавшаго весь домъ. Оправившись, онъ положилъ Гамлина на крышу, а самъ вернулся къ двери, чтобъ ее отворить для шерифа, но это было невозможно. Стны осли и дверь такъ крпко захлопнулась, что Джо-Голъ остался узникомъ внутри. Тоже самое произошло и съ дверью залы, такъ, что осаждающіе, несмотря на вс свои усилія, не могли ее выломать.

Гэбріель посмотрлъ нершительно на Джака, который пристально глядлъ внизъ.

— Намъ надо поспшить, воскликнулъ Гамлинъ: — они уже достали лстницу.

Гэбріель всталъ и взялъ на руки раненнаго. Крыша была очень поката и посреди нея, на небольшомъ купол, красовалась грубая, громадная, въ пятнадцать футовъ вышины статуя изъ дерева. Она изображала правосудіе съ обнаженнымъ мечемъ и колеблющимися всами. Достигнувъ статуи, Гэбріель осторожно пробирался за нею, какъ вдругъ внизу, въ толп раздался крикъ. Его увидали и раздались выстрлы. Одна пуля вонзилась въ мечъ богини, а другая нарушила съ жестокой ироніей равенство всовъ.

— Распутайте веревку! воскликнулъ Гамлинъ.

Гэбріель повиновался.

— Привяжите одинъ ея конецъ къ труб или стату.

Но труба была сорвана землетрясеніемъ и даже статуя колебалась на своемъ пьедестал. Поэтому, Гэбріель закинулъ одинъ конецъ веревки за желзную щиколду фонаря, освщавшаго сверху залу, а другой конецъ бросилъ внизъ. Но веревка оказалась на нсколько футовъ слишкомъ коротка, такъ что раненному Гамлину нельзя было соскочить съ такой вышины на землю.

— Ступайте впередъ, произнесъ Гэбріель спокойно:— я вамъ спущу съ крыши веревку. На меня можете положиться.

Не дожидаясь отвта Гамлина, онъ обвязалъ его веревкой и, притащивъ къ краю крыши, легъ на животъ, нагнулся насколько возможно черезъ щипецъ и медленно, осторожно опустилъ раненнаго на землю. Потомъ, притянувъ къ себ веревку, онъ снова взобрался на куполъ, чтобъ привязать ее и самому спуститься. Но тутъ онъ неожиданно увидалъ верхушку приставленной съ улицы лстницы.

Три голоса, тщетно требуя снизу сдачи узника, взлзли по лстниц наверхъ, чтобы схватить его. Но на крыш никого не было, кром статуи правосудія. Они стали кричать, отвта не было. Но вотъ статуя какъ бы оживилась, простерла свои руки, мечъ и всы заколебались, и, сдлавъ могучій натискъ, она грохнулась, вмст съ навки умолкшими голосами, на землю. Изъ-за пьедестала показалась блдная, съ трудомъ переводящая дыханіе, но торжествующая фигура Гэбріеля.

XLIII.
In tenebris servare fidem.

Несмотря на свои громадные размры, Гэбріель былъ очень ловокъ и потому легко и безъ малйшаго вреда спрыгнулъ на землю. По счастью, паденіе статуи, принятое за результатъ землетрясенія, отвлекло на время вниманіе осаждающей толпы. Гэбріель взялъ на руки едва дышавшаго Гамлина и, опустившись въ оврагъ, черезъ десять минутъ, очутился подъ тнью сосенъ Конроевой Горы. Онъ зналъ въ этой мстности нсколько пещеръ, которыя едва ли были извстны другимъ. Отверстіе въ одну изъ нихъ, по счастью, почти совсмъ завалило большимъ камнемъ, и потому можно было смло разсчитывать, что никто его не замтитъ. Гэбріель осторожно внесъ туда свою ношу, да и пора было успокоиться Джаку Гамлину. Кровь такъ сильно струилась изъ его раны, что, посл нсколькихъ попытокъ поднять голову, онъ безъ чувствъ растянулся на земл.

Гэбріель раздлъ его и нашелъ опасную рану на большомъ пальц правой ноги. Онъ тотчасъ принялся за дло съ своимъ практическимъ знаніемъ медицины и инстинктивнымъ умньемъ ходить за больными. Прежде всего, его поразило болзненное, изнуренное физическое состояніе этого молодого человка, на взглядъ столь энергичнаго и полнаго жизни. Откуда бралась та сила, которая укрпляла эту хрупкую оболочку? Гэбріель былъ изумленъ и съ какимъ-то упрекомъ взглянулъ на свою мощную, здоровенную фигуру, рядомъ съ этимъ малокровнымъ, испитымъ, но прекраснымъ Адонисомъ.

Потомъ, съ нжностью молодой матери, ухаживающей за своимъ новорожденнымъ младенцемъ, онъ остановилъ кровь и перевязалъ рану такъ искусно, что больной не дрогнулъ. Пока онъ держалъ его на рукахъ, вблизи раздался какой-то трескъ, вроятно, отъ пробжавшаго мимо зайца или кролика, и онъ крпко прижалъ его къ своей груди, закрывъ руками, какъ львица, защищающая своихъ дтенышей. Раздвая раненаго, Гэбріель съ уваженіемъ смотрлъ на невдомое ему тонкое блье и деликатно отложилъ въ сторону нсколько медальоновъ на золотой цпочк, которыя Гамлинъ носилъ подъ рубашкой. Но одинъ изъ нихъ, открытый, съ фотографическимъ портретомъ, невольно его поразилъ. Изображенное на немъ женское лице напоминало всми чертами его сестру, Грэсъ, только ея прекрасный цвтъ лица былъ какъ-то странно омраченъ. Гэбріель, съ суеврнымъ страхомъ, не могъ оторваться отъ этого медальона.

— Можетъ быть, этотъ портретъ снятъ въ пасмурный день, промолвилъ онъ вполголоса:— или здсь темно, или отъ внутренняго жара больного почернла фотографія. Разв у нея была оспа, но нтъ: я помню, у нея она была вмст съ Олли. Нтъ, прибавилъ онъ, смотря на безсознательно лежавшаго передъ нимъ Джака:— она его никогда не видала. Это мн только кажется. Полно, Гэбъ, не нарушай чужихъ секретовъ! особливо, не пользуйся болзненнымъ положеніемъ ближняго.

Онъ только усплъ надть цпочку съ медальономъ на шею Гамлина, какъ послдній произнесъ едва слышно:

— Питъ!

— Это, врно — его товарищъ, подумалъ Гэбріель и прибавилъ громко:— Питъ сейчасъ придетъ.

— Питъ, продолжалъ Джакъ съ большею силой:— отведи лошадь, она навалилась мн на ногу. Разв ты не видишь? А то, чортъ возьми! Я опоздаю и его полонятъ.

Сердце Гэбріеля ёкнуло. Если у Джака откроется горячка, то они оба погибли. Но, по счастью, бредъ продолжался недолго, и, черезъ нсколько минутъ, открывъ глаза, онъ взглянулъ на Гэбріеля, который ободрительно ему улыбался.

— Что же это? я умеръ и меня похоронили? спросилъ Джакъ, озираясь по сторонамъ.

— Нтъ, вамъ только было нехорошо одну секунду, отвтилъ Гэбріель, совершенно успокоенный:— теперь все прошло.

Гамлинъ хотлъ встать, но не могъ.

— Это — ложь, сказалъ онъ весело:— но что намъ длать?

— Если вы спокойно меня выслушаете, то я вамъ скажу, продолжалъ Гэбріель:— вамъ необходимъ докторъ, а вы его не достанете, если будете возиться со мною. Вотъ видите: я пойду къ этимъ людямъ, которые насъ преслдуютъ, и скажу имъ: ‘вы можете меня взять, только подъ условіемъ не трогать моего друга и послать къ нему доктора. Вдь, они ничего не могутъ имть противъ васъ. Я подъ присягою покажу, что взялъ васъ въ плнъ, а Джо не откажется, что стрлялъ по васъ’.

Слова Гэбріеля, казалось, принесли большое удовольствіе Гамлину.

— Благодарствуйте, сказалъ онъ съ улыбкою:— но, вроятно, уже выдали исполнительный листъ на арестованіе меня по обвиненію въ угон лошади, а потому я не отдамся въ ихъ руки. Они могутъ простить васъ за убійство какого-то неважнаго мексиканца, но не сдлаютъ того же со мною за угонъ лошади одного изъ ихъ предводителей, особливо когда лошадь упала и сломала себ ногу.

Гэбріель взглянулъ на него съ удивленіемъ.

— Я поздно халъ съ Олли въ Вингдамъ и долженъ былъ помняться лошадьми, не дожидаясь согласія собственника. Не удивляйтесь, прибавилъ онъ, неправильно истолковывая молчаніе Гэбріеля:— но я таковъ. Вотъ до чего довели меня недостатокъ аккуратности и постоянное опаздываніе всюду! Никогда не опаздывай, Гэбріель, и поставь себ правиломъ жизни всегда приходить во-время въ воскресную школу!

— Жаль, что у меня нтъ водки, произнесъ Гэбріель: — нсколько капель возстановили бы ваши силы.

— Я не употребляю крпкихъ напитковъ, отвчалъ серьёзно Джакъ: — безъ особаго приказанія доктора. Мн вредно всякое возбудительное средство. Вотъ смягчающее дйствіе раны на меня хорошо повліяетъ.

Но сквозь его шутки проглядывало мучительное страданіе.

— Мы здсь останемся до ночи, сказалъ Гэбріель:— а потомъ проберемся въ лсъ на Конроевой Гор. Тамъ вамъ будетъ поспокойне, а къ вечеру опять спрячемся въ пещер. Длать нечего, у насъ нтъ выбора.

Джакъ сдлалъ гримасу и съ неудовольствіемъ посмотрлъ на окружающія его стны пещеры.

— Хорошо, отвчалъ онъ съ тяжелымъ вздохомъ человка, привыкшаго къ роскошной обстановк:— намъ необходимо остаться здсь, по крайней мр, еще часъ. Что же вы? намрены заставить меня умереть со скуки? Отчего вы ни слова не говорите?

— Что же вы желаете, чтобъ я говорилъ?

— Что хотите. Лгите, только болтайте.

— Я желалъ бы спросить у васъ кое-что, мистеръ Гамлинъ, сказалъ Гэбріель смиреннымъ тономъ: — не подумайте, чтобъ я хотлъ вмшиваться въ ваши дла, я говорю это только для того, чтобы занять время до захода солнца. Во время вашего обморока я случайно увидалъ у васъ на ше медальонъ. Я не спрашиваю, кто эта женщина, но желалъ бы знать — дйствительно ли у нея такой темный цвтъ лица, какъ на портрет?

Джакъ покраснлъ и отвчалъ поспшно:

— Чортъ возьми! Она еще черне, чмъ на портрет.

Гэбріель, видимо, былъ разочарованъ, а Гамлинъ продолжалъ,

— Да, сэръ, и самая блолицая женщина на свт не годится ей въ подмётки. Она прелестне даже ангела. Вотъ она какова! Но этотъ портретъ, прибавилъ Гамлинъ, вынимая медальонъ изъ-за пазухи и обтирая его платкомъ: — не передаетъ и сотой доли ея красоты. Но вы — что имете вы сказать противъ нея? произнесъ онъ вызывающимъ тономъ.

— Она очень походитъ на мою сестру Грэсъ, отвчалъ Гэбріель смиренно:— вы ея не знали, мистеръ Гамлинъ. Она пропала въ 1849 году. Вотъ и все.

Гамлинъ взглянулъ на Гэбріеля съ презрительной улыбкой.

— Ваша сестра? повторилъ онъ: — нечего сказать! походитъ она на сестру такого человка, какъ вы. Посмотрите, прибавилъ онъ, суя подъ носъ Габріелю медальонъ:— вдь, это — лэди.

— Не судите Грэсъ по мн или даже по Олли, отвчалъ Гэбріель очень мягко, какъ бы не замчая обиднаго тона Гамлина.

Но Джакъ не унялся и продолжалъ съ жаромъ:

— Ваша сестра поетъ, какъ ангелъ, и говоритъ по испански, какъ губернаторъ Альварадо? Она — родственница одного изъ старйшихъ испанскихъ семействъ въ стран, владетъ ранней 30 квадратными милями земли и называется Долоресъ Сальватьера? Цвтъ лица у нея — какъ молодая кора модрона, такъ что вс остальныя женщины кажутся передъ нею вымазанными мломъ?

— Нтъ, отвчалъ Гэбріель со вздохомъ: — это я сказалъ по глупости, мистеръ Гамлинъ. Но, смотря на этотъ портретъ…

— Я его укралъ, перебилъ Гамлинъ: — я увидлъ этотъ медальонъ у нея въ гостиной и ршился его похитить. Она сама мн никогда бы его не отдала. Еслибъ ея родственники узнали объ этомъ воровств, то задали бы мн трезвону. Это — не то, что угнать лошадь.

Джакъ разсмялся и съ удивительной откровенностью разсказалъ свое первое и послднее свиданіе съ донной Долоресъ, причемъ онъ очень смиренно отзывался о себ и даже не упомянулъ, что донна Долоресъ его благодарила.

— Вы понимаете теперь, почему я питалъ нжныя чувства къ Джони Рамиресу? Естественно, что, узнавъ объ его смерти отъ вашей руки, я воспылалъ къ вамъ страстью. Но разскажите мн подробно: какъ вы это сдлали? Говорятъ что онъ ухаживалъ за вашей женой и вы его подкараулили. Ну, ну! я жду, прибавилъ Джакъ, перемнившись въ лиц:— я право очень страдаю и нуждаюсь въ развлеченіи.

Гэбріель ничего не отвчалъ и молча поправилъ перевязку у Гамлина.

— Разсказывайте! воскликнулъ Джакъ, хмуря брови: — или я сейчасъ сорву перевязку и на вашихъ глазахъ изойду кровью. Чего вы боитесь? Я знаю о вашей жен боле, чмъ вы можете мн сказать. Я ее зналъ въ Сакраменто, прежде, чмъ вы на ней женились, и она уже тогда водила за носъ Рамиреса, Она также его обманула, какъ васъ. Вдь, вы, я надюсь — не такой дуракъ, чтобы еще вздыхать по ней?

— Вы говорите о мексиканц Рамирес? произнесъ Гэбріель, смотря прямо въ глаза своего собесдника.

— Конечно, отвчалъ Джакъ съ нетерпніемъ:— не о чорт же я говорю?

— Я его не убилъ, спокойно промолвилъ Гэбріель.

— Да, да, понимаю, поспшно отвчалъ Джакъ: — онъ случайно наткнулся на вашъ охотничій ножъ, которымъ вы ковыряли въ зубахъ. Но, разскажите же: какъ вы его доканали? Что онъ — совсмъ трусъ или сопротивлялся?

— Повторяю, что я его не убилъ.

— Такъ кто-жъ его убилъ? воскликнулъ Гамлинъ, вн себя отъ нетерпнія и страданій.

— Не знаю… можетъ быть… началъ-было Гэбріель и умолкъ, бросивъ странный, смущенный взглядъ на своего собесдника.

— Можетъ быть, мистеръ Гэбріель Конрой, сказалъ Джакъ съ неожиданной холодностью и опаснымъ блескомъ глазъ:— вы будете такъ добры объяснить мн, что все это значитъ? За что я лежу здсь раненый? зачмъ вы сводили съ ума народъ, запершись въ зданіи суда? Зачмъ вы теперь прячетесь здсь, да ужь и кстати: зачмъ вы меня посылали за своей сестрой въ Сакраменто? Конечно, мн нуженъ былъ моціонъ и я имлъ честь представиться вашей сестр, по объясните мн, что это все значитъ?

— Джакъ, отвчалъ Гэбріель, неожиданно принимая свой прежній смущенный видъ:— я думалъ, что она совершила убійство и, когда меня спросили, то я взялъ вину на себя. Я не впуталъ васъ, Джакъ, въ свое дло. Я думалъ, что все равно — они ли меня повсятъ, или судъ.

— Такъ вы не убили Рамиреса?

— Нтъ.

— И вы полагали, что убійца — ваша жена!

— Да.

— И вы взяли вину на себя?

— Взялъ.

— Вы это сдлали?

— Сдлалъ.

— Вы?

— Я.

Гамлинъ отвернулся отъ Гэбріеля и заплъ псню ‘Какъ весною моя Анна’, желая этимъ выказать все свое презрніе подобному поведенію.

Гэбріель молча подложилъ руку подъ плеча Гамлина, какъ бы желая поправить ему перевязку и поднялъ его, какъ ребенка.

— Джакъ, сказалъ онъ нжно: — а еслибъ этотъ портретъ… Эта темная женщина…

— Которая? воскликнулъ злобно Джакъ.

— Да красавица, о которой вы говорили… еслибъ вы узнали случайно, что она васъ обманываетъ или, лучше сказать, что вы поддаетесь обману…

— Она — порядочная женщина, а ваша жена…

Онъ не докончилъ фразы и, взглянувъ на Гэбріеля, прибавилъ.

— Оставьте меня въ поко., я хочу быть ангеломъ и съ ангелами жить.

— Еслибъ эта женщина имла тайну и, чтобъ отдлаться отъ человка, знавшаго эту тайну и преслдовавшаго ее, убила его, то неужели бы вы дозволили этой красавиц пострадать за свой поступокъ? Нтъ, Джакъ! Вы пожертвовали бы вашей жизнью, и я такъ же сдлалъ. Помоги мн Господи!

— Все это очень трогательно, мистеръ Конрой, и длаетъ честь вашему сердцу, отвчалъ Джакъ, избгая взгляда Гэбріеля: — а который часъ, старый дуракъ? Не довольно ли ужь темно, чтобъ намъ выбраться изъ этой берлоги? Почему вы знаете, что ваша жена это сдлала? спросилъ онъ посл минутнаго молчанія.

Гэбріель поспшно и съ удивительной для него ясностью разсказалъ вс обстоятельства, отъ свиданія съ Рамиресомъ до той минуты, когда онъ наткнулся на трупъ Рамиреса, возвращаясь домой по приглашенію жены. Джакъ только однжды его перебилъ, спросивъ: почему онъ, увидавъ убитаго испанца, не пошелъ къ своей жен?

— Я полагалъ, что уже это было излишне, отвчалъ Гэбріель: — я не хотлъ доказать ей, что убійство мн было извстно.

— Идіотъ! произнесъ Гамлинъ: — еслибъ вы дошли до дома, то увидали бы ее въ обществ человка, совершившаго убійство.

— Кого?

— Того человка, котораго вы видли утромъ съ вашей женою.

— Неужели вы полагаете, что не она убила испанца?

— Конечно, не она, отвчалъ Гамлинъ холодно.

— Такъ зачмъ же она мн писала эту записку?

— Не знаю. Но, можетъ быть, вы съ дуру не такъ прочли письмо. Дайте мн его.

— Не могу, отвчалъ Гэбріель нершительно.

— Вы не можете? повторилъ Гамлинъ.

— Я разорвалъ записку.

— Вы разорвали? спросилъ Гамлинъ, знаменательно напирая на слова.

— Да.

Наступило молчаніе, которое, наконецъ, прервалъ Джакъ:

— Васъ лечили отъ съумасшествія?

— Меня всегда считали страннымъ, отвчалъ очень смиренно Гэбріель.

— Питеръ Думфи иметъ что-нибудь противъ васъ? спросилъ Гамлинъ.

— Нтъ, отвчалъ съ удивленіемъ Гэбріель.

— Однако, его агентъ поднялъ народную толпу противъ васъ.

— Вы, я думаю, ошибаетесь, Джакъ, произнесъ Гэбріель:— Думфи — мой другъ. Онъ первый далъ мн денегъ для разработки руды, и я — его управляющій.,

— О! промолвилъ Джакъ и потомъ прибавилъ: — нтъ ли у васъ знакомаго съумашедшаго дома, куда приняли бы двухъ паціентовъ: одного неизлечимаго, а другого, получившаго опасную рану отъ того, что онъ неосторожно обращался съ оружіемъ?

— Вамъ не надо много говорить, Джакъ, произнесъ Гамлинъ съ глубокимъ вздохомъ:— помолчите и отдохните до ночи.

Изнуренный страданіями, Гамлинъ повиновался.

Мало-по-малу, блдный свтъ, проникавшій сквозь листву вокругъ входа въ пещеру, совершенно исчезъ, отдаленные голоса умолкли, солнце садилось и, черезъ нсколько минутъ, благодаря наступившей темнот, они могли уже безопасно выйти изъ своего убжища. Гэбріель подкрался на четверенькахъ къ отверстію и, убдившись, что сумерки уже настали, вернулся назадъ. На пути, онъ замтилъ неожиданный лучъ свта изъ новой разслины въ стн, вроятно, произведенной землетрясеніемъ. Въ ту же минуту, онъ почувствовалъ, что нога его дотронулась до чего-то металлическаго. Онъ нагнулся и поднялъ маленькій оловянный ящикъ, не боле коробки съ сардинками, герметически закрытый. На крышк его была какая-то надпись, но Гэбріель не могъ ее разобрать въ темнот. Надясь, что въ немъ заключается что-либо полезное для его товарища, Гэбріель пошелъ къ выходу и снова сталъ разсматривать надпись на ящичк, но все было тщетно. Наконецъ, онъ открылъ его съ помощью остраго камня и, къ величайшему своему разочарованію, нашелъ тамъ только памятную книжку и нсколько бумагъ. Онъ сунулъ ихъ въ карманъ и возвратился къ Гамлину. Но, несмотря на то, что прошло не боле пяти минутъ, Джака въ пещер уже не было.

XLIV.
Гекторъ является изъ рва.

Около минуты Гэбріель стоялъ неподвижно, пораженный изумленіемъ, потомъ онъ медленно сталъ шагъ за шагомъ осматривать пещеру и вскор нашелъ въ боковой разслин Джака Гамлина, сидвшаго на земл. Глаза его лихорадочно горли, и онъ прямо заявилъ, что не трогался съ того мста, гд его оставилъ Гэбріель, который тотчасъ понялъ, что больной находился въ горячечномъ бреду.

— Намъ пора идти, сказалъ Гэбріель.

— Да, отвчалъ Джакъ и съ жаромъ прибавилъ:— я исполнилъ свой долгъ въ отношеніи предполагаемаго убійцы Виктора Рамиреса и теперь готовъ вступить въ съумасшедшій домъ.

Гэбріель, не говоря ни слова, взялъ его поспшно на руки и вынесъ на свжій воздухъ. Силы ихъ обоихъ немедленно какъ бы удвоились, Джакъ забылъ свою оппозицію и, успокоившись, отдался всецло попеченіямъ Гэбріеля, а послдній, обходясь съ нимъ, какъ съ безпомощнымъ ребенкомъ, поспшно взобрался по крутизн Резервуарной Горы. Тутъ въ тни развсистыхъ сосенъ, онъ могъ безопасно устроить на всю ночь ложе своему больному товарищу. Собравъ въ кучу сосновыя шишки и накрывъ ихъ втвями, онъ положилъ на эту импровизированную постель Джака. Не усплъ онъ принять эти необходимыя мры, какъ у больного открылся бредъ. Онъ дышалъ отрывисто и началъ поспшно, несвязно говорить объ Олли, Рамирес, чудной красавиц, медальонъ которой вислъ у него на ше, о Гэбріел и е какомъ-то таинственнымъ собесдник, созданномъ его фантазіей. Вдругъ, къ неописанному ужасу Гэбріеля, онъ громко заплъ народную балладу подъ странный акомпаниментъ тихо журчащаго горнаго потока, мелодичнаго шелеста листьевъ и безмолвнаго блеска звздъ. Слабое эхо этой псни раненнаго раздалось внизу въ овраг. Гэбріель вздрогнулъ и затаилъ дыханіе отъ радости и страха. Неужели и онъ бредилъ? Или, дйствительно, до него долеталъ голосъ Олли? Больной продолжалъ пніе, и тотчасъ второй куплетъ былъ повторенъ уже ближе хорошо знакомымъ, дорогимъ для него голосомъ. Сомнніе было невозможно, Гэбріель сложилъ небольшую груду хвороста и сосновыхъ шишекъ, зажегъ спичку, и, черезъ минуту, среди окружающей мглы, засвтился пылающій маякъ. Еще нсколько мгновеній, захрустли сухія втви, валявшіяся на земл, и дв фигуры поспшно выбжали изъ лсной чащи. Олли бросилась на шею къ Гэбріелю, а ея товарищъ, врный Питъ опустился на колни передъ раненымъ.

Олли первая заговорила и, по женскому инстинкту, начала прямо съ упрека:

— Зачмъ ты не прислалъ намъ сказать, гд вы? сказала она съ нетерпніемъ:— зачмъ ты забрался въ такую глушь и темноту, а меня оставилъ въ Вингдам? Зачмъ вы пли, а не кричали?

— Это ты, дитя мое! воскликнулъ Гэбріель, какъ истый мужчина, обращая вниманіе только на настоящее:— ты нашла своего стараго Гэба! Да благословить тебя Господь!

Тутъ Гамлинъ, съ ужасной послдовательностью лунатика, затянулъ третій куплетъ.

— Онъ поетъ со скуки, объяснилъ Гэбріель:— у него бредъ отъ тяжелой раны. Очень нужно было меня спасать!

Попрежнему, врная женскимъ инстинктамъ, Олли бросилась къ страждущему Гамлину.

— О! Питъ! воскликнула она:— гд у него рана? Неужели онъ умретъ?

— Ему, дйствительно, нехорошо, миссъ Олли, отвчалъ Питъ, вполн убжденный въ превосходств своихъ медицинскихъ способностей:— но теперь онъ въ моихъ рукахъ, слава Богу! Вашъ братъ — очень добрый человкъ и хорошая сидлка, но у него нтъ знанія, необходимаго для леченія.

Съ этими словами Питъ вынулъ изъ сумки, висвшей у него черезъ плечо, маленькій ящикъ съ лекарствами и открылъ его самоувренно, какъ докторъ, призванный къ больному, лечившемуся до сихъ поръ домашними средствами.

— Какъ ты сюда попала? спросилъ Гэбріель у Олли, передавъ молча своего паціента опытнымъ попеченіямъ Пита:— почему ты знала, что я здсь скрываюсь? Какая ты ловкая и сметливая двочка! прибавилъ онъ, смотря на нее съ восхищеніемъ.

— Проснувшись въ Вингдам, отвчала Олли:— посл отъзда Джака, я увидала передъ собою стряпчаго Максвеля. Онъ закидалъ меня вопросами, но, чувствуя, что ты опять наглупилъ, я, прежде, чмъ отвтить, заставила его разсказать мн все. И страшныя же вещи я услышала! Тебя арестовали! Тебя подозрваютъ въ убійств! Но, вдь, ты не убьешь и мухи! А все это потому, что ты ухаживалъ за мексиканцемъ вмсто того, чтобъ печься объ одной маленькой Олли. Максвель больше все разспрашивалъ о Джули и о томъ, ненавидитъ ли она тебя. Такой дуракъ! Точно есть на свт другая женщина, которая такъ нжничала бы съ тобою, какъ Джули. Видя, что я ему ничего не отвчаю на счетъ Джули, онъ сказалъ Питу, что мое присутствіе необходимо для тебя, такъ какъ мстители хотятъ овладть тобою до суда, и что при мн они не посмютъ до тебя дотронуться. Дйствительно, я желала бы видть, какъ они поднимутъ на тебя руку! Питъ отправился со мною, зная, что Джакъ не разстанется съ тобою и не дастъ тебя въ обиду. Славный старикъ — этотъ Питъ! Я никогда не видывала такого благо негра: прибывъ сюда, мы узнали, что вы исчезли, а за вами и шерифъ. Предводители мстителей были убиты землетрясеніемъ. Мы не знали, что длать, какъ вдругъ китаецъ подалъ твою записку.

— Мою записку? Я никакой не посылалъ.

— Ну, такъ его записку, нетерпливо продолжала Олли, указывая на Гамлина:— въ ней было сказано: ‘вы найдете своихъ друзей на Конроевой Гор’. Мы отправились и услыхали издали пніе Джака. Нечего сказать, глупо вы это сочинили — пть. по какъ бы то ни было, мы васъ нашли.

— Послушай, Олли: вдь, онъ не писалъ никакой записки, произнесъ Гэбріель.

— Какой ты противный, Гэбъ! воскликнула практическая Олли, топая ногой:— не все ли равно, кто писалъ. Мы ее получили и васъ нашли. А вотъ и записка.

Вынувъ изъ кармана, она подала Габріелю лоскутокъ бумаги, съ написанными карандашомъ словами: ‘Вы найдете вашихъ друзей сегодня ночью на Конроевой Гор’.

Почеркъ былъ незнакомъ Габріелю, но, еслибъ даже записка была отъ Джака, то какимъ образомъ онъ ее послалъ? Гэбріель ни на минуту съ нимъ не разставался со времени бгства изъ суда. Онъ такъ былъ пораженъ этимъ анонимнымъ документомъ, что не могъ произнести ни слова и безпомощно проводилъ рукою по лбу.

— Слава Богу! все обошлось хорошо, Гэбъ, продолжала Олли, стараясь его успокоить:— мстители разбжались, а шерифа нигд не найдутъ. Всхъ перепугало землетрясеніе, и никто не думаетъ о теб. Говорятъ даже — я и забыла сказать — что землетрясеніе раззорило нашу шахту на Конроевой Гор и наша руда теперь ничего не стоитъ. Но, главное, намъ нечего бояться, никто насъ не остановитъ. Завтра утромъ, на разсвт, мы сядемъ въ фургонъ, который, по распоряженію Пита, будетъ ждать насъ у Резервуарнаго Оврага. Питъ говоритъ, что мы можемъ совершенно безопасно отправиться въ Стоктонъ и Фриско, а оттуда въ мстечко, называемое Сан-Антоніо, гд преспокойно останемся до тхъ поръ, пока вс забудутъ объ этомъ происшествіи. Джакъ выздороветъ, а Джули возвратится.

Гэбріель не смлъ передать Олли подозрніе Максвеля, что Джули принимала участіе въ преступленіи, и убжденіе Джака въ ея неврности. Но все же, посл продолжительнаго молчанія, онъ, самъ удивляясь своей хитрости, произнесъ:

— Олли, Джули вовсе не вернется!

— Послушай, Гэбъ, отвчала Олли:— если ты опять будешь вести себя дуракомъ, то я лучше уйду. Неужели ты думаешь, что эта женщина когда-нибудь тебя покинетъ? Еслибъ она знала, гд ты, то никакая сила не удержала бы ее вдали отъ тебя. Полно, Гэбъ, встряхнись, не будь осломъ.

Гэбріель съ трудомъ удержался, чтобъ не застонать, но ничего не отвчалъ.

Между тмъ, Гамлинъ успокоился и пересталъ бредить, благодаря какому-то таинственному средству, которое нашелъ Питъ въ лекарственномъ ящик. Черезъ нсколько времени, Гэбріель, на физическую натуру котораго не вліяло никакое нравственное волненіе, молча кивнулъ головою Олли и, не выпуская ея руки, заснулъ крпкимъ сномъ. Вскор наступила-очередь и Олли, завернувшись въ плэдъ Гамлина, она прильнула головой къ широкой груди брата и прозаически захрапла. Только одинъ Питъ бодрствовалъ, онъ мене другихъ утомился, а, главное, Гамлинъ, по его словамъ, нуждался въ его ежеминутныхъ попеченіяхъ.

Около полуночи, Олли приснился тревожный сонъ. Она скакала съ Гамлиномъ на помощь къ брату и вдругъ увидала передъ собою многочисленную, шумную толпу, которая тащила Гэбріеля на вислицу. Она обернулась съ ужасомъ къ Гамлину, но онъ куда-то исчезъ, а вмсто него сидлъ на лошади какой-то странный, чудовищный старикъ, съ пожелтвшимъ, морщинистымъ лицемъ, полусдыми, полурыжими волосами, въ пыльной, старомодной одежд. Она проснулась съ крикомъ и совершенно пришла въ себя только, когда къ ней подошелъ Питъ, протиравшій себ глаза, хотя, по его словамъ, онъ не смыкалъ ихъ ни на минуту. Все же она не могла боле заснуть и видла, какъ блдный мсяцъ закатился за сосновыми макушками и, мало по малу, холодные лучи разсвта разогнали густой туманъ и пробудили птицъ, привтствовавшихъ начинающійся день веселымъ чириканьемъ. Въ чащ раздался шелестъ хвороста подъ ногами зашевелившихся зайцевъ, и вдали, на большой дорог, заскрипли колеса. Олли разбудила своихъ товарищей, и они возвратились къ сознанію чрезвычайно характеристично. Гэбріель проснулся медленно и взглянулъ смиренно на всхъ, какъ бы прося извиненія, что проспалъ, Джакъ Гамлинъ, напротивъ, поднялъ голову съ очень воинственнымъ выраженіемъ лица, словно кто-нибудь воспользовался во зло его минутной слабостью.

— Что-жь ты, черный идіотъ, не розыскалъ насъ ране! воскликнулъ онъ, приподнимаясь съ помощью Пита:— здравствуйте Олли, извините, что я не встаю. Поцлуйте меня и лежачаго. Если этотъ проклятый неучъ не велъ себя какъ слдуетъ въ отношеніи васъ, то скажите только слово и я его тотчасъ прогоню. Но, чортъ возьми! чего вы ждете? Вдь, солнце уже взошло, а намъ надо еще добраться до Резервуарнаго Оврага. Ну, дти, живе! пикникъ конченъ!

Гэбріель всталъ и, осторожно взявъ на руки Гамлина, открылъ шествіе. Джакъ, чувствуя свое нелпое положеніе, нашелъ невозможнымъ продолжать гнвную рчь и молча дозволилъ нести себя, какъ ребенокъ. Олли и Питъ медленно шли позади.

Дорога ихъ лежала чрезъ Резервуарное Ущелье, гд природа сіяла всми своими утренними красотами. Тишина была невозмутимая, только по временамъ слышался шумъ крыльевъ испуганной птицы или трескъ сухой втви подъ ногами Гэбріеля, старательно избгавшаго наступить на какой-нибудь скромно развернувшійся цвтокъ. Воздухъ былъ свжій, благоухающій, вся природа казалась только что созданной, и земля, повидимому, не знала ни горя, ни страданій, ни заботъ. Маленькому каравану, искавшему спасенія отъ смерти, также казалось, что какимъ-то невдомымъ путемъ вс опасности исчезли вмст съ ночью. Раза два или три Олли остановилась, чтобъ собрать уединенно краснвшую ягоду, а Питъ въ полголоса напвалъ методистскій гимнъ.

Они шли тихо, устремивъ глаза на рдвшій востокъ, блествшій для нихъ лучезарной надеждой. Свтъ все боле и боле усиливался и, наконецъ, ясно обрисовался, выходя изъ ущелья. Олли вскрикнула и указала рукою на какой-то темный предметъ, двигавшійся въ долин. Это былъ ожидавшій ихъ фургонъ. Возница отвчалъ свистомъ на крикъ Олли, и Гэбріель ускорилъ шаги. Вс благодарили судьбу, что черезъ минуту они будутъ вн опасности.

— Стой! раздался неожиданно голосъ, какъ бы изъ-подъ земли.

Гэбріель безсознательно остановился, прижавъ одной рукой къ себ Гамлина еще крпче прежняго, а другой закрывая Олли. Изъ канавы, окаймлявшей дорогу, тихо поднялась человческая фигура и встала передъ нимъ.

Это былъ человкъ небольшаго роста, забрызганный грязью и въ изорванной одежд, изнуренный, усталый, дрожащій отъ нервнаго волненія, онъ все же грозно простеръ руку. Гэбріель и Гамлинъ тотчасъ его признали. Это былъ Джо Голъ, шерифъ Каловераса. Въ правой рук онъ держалъ пистолетъ, а лвой опирался о дерево, очевидно, боясь упасть отъ изнеможенія.

— Гэбріель Конрой, я васъ не пропущу! сказалъ призракъ.

— Онъ навелъ на васъ пистолетъ, шепотомъ произнесъ Гамлинъ:— нагнитесь и опустите меня на землю, онъ тогда промахнется.

Но Гэбріель, быстрымъ движеніемъ, вполн противорчившимъ его обычной медленности, перебросилъ Гамлина изъ одной руки въ другую и подставилъ свое правое плечо подъ дуло пистолета.

— Гэбріель Конрой, я васъ арестую, повторилъ тотъ же голосъ.

Гэбріель не дрогнулъ: а надъ его плечомъ показалось дуло любимаго пистолета Джака. Игра была двойная. Наступило мертвое молчаніе.

— Валяй! произнесъ спокойно Джакъ:— только смотри, Джо, мть лучше. Если ты промахнешься, я тебя положу на мст. Если ты попадешь, все же теб не сдобровать.

Пистолетъ задрожалъ въ рукахъ Гола, но отъ слабости, а не отъ испуга мужественнаго гражданина, сердце котораго нельзя было ничмъ запугать.

— Хорошо, Джакъ, произнесъ онъ едва слышно:— я знаю, что ты меня убьешь. Но все же ты скажешь: Голъ исполнилъ свой долгъ къ Каловерасу и къ тмъ гражданамъ, которые его выбрали въ шерифы. Я васъ не пропущу. Я здсь поджидалъ васъ всю ночь и уже боялся, что умру отъ изнуренія. Ну, слава Богу! вы пришли. А чтобъ ссть въ фургонъ, вамъ придется перешагнуть черезъ мой трупъ.

Говоря это, онъ вытянулся во весь ростъ, что было не очень грозно, и, прислонясь къ дереву, старался твердо цлить, но странный контрастъ между его безпомощной слабостью и геройскимъ духомъ производилъ комическое впечатлніе. Гамлинъ громко разсмялся, но, въ ту же минуту, почувствовалъ, что его осторожно, хотя оскорбительно для его гордости, опустили на землю.

— Я готовъ послдовать за вами, мистеръ Голъ, произнесъ Гэбріель, спокойно подходя къ шерифу и отводя направленное на него дуло пистолета:— но у меня есть до васъ просьба. Не трогайте этого бднаго молодого человка, прибавилъ онъ, указывая на Гамлина, скрежетавшаго зубами въ безсильной злоб:— онъ ни въ чемъ не виноватъ и раненъ, случайно вмшавшись въ дло. Я къ вашимъ услугамъ, мистеръ Голъ, и очень сожалю, что доставилъ вамъ столько безпокойства.

XLV.
Посл землетрясенія.

За четверть часа до появленія въ квартир Пойнсета прикащика Думфи, Артуръ получилъ телеграмму изъ Сан-Антоніо. Она была очень короткая, но человку съ воображеніемъ говорила боле, чмъ длинная, краснорчивая рчь. Вотъ ея содержаніе:

‘Миссіонерская церковь уничтожена. Отецъ Филипе спасенъ. Св. Троица въ развалинахъ. Долоресъ исчезла. Мое жилище уцлло. Прізжайте тотчасъ.— Марія Сепульвида’.

На слдующій день, въ 4 часа, Артуръ Пойнсетъ былъ въ Сан-Херонимо, въ 15-ти миляхъ отъ цли его поздки. Здсь, полученное имъ извстіе было подтверждено.

— Нтъ боле Сан-Антоніо! сказалъ содержатель гостинницы, гд онъ остановился:— Богъ или чортъ его унесъ. Вотъ что бываетъ на свт. Вы найдете, дон-Артуръ, вмсто домовъ — груды камней. Хотите коньяку или водки? Этимъ служить могу, а Сан-Антоніо весь вышелъ.

Несмотря на эти безнадежныя слова, Пойнсетъ не сталъ дожидаться дилижанса, а нанявъ бодраго коня, отправился искать исчезнувшій городъ. Увидавъ издали море, деревья миссіонернаго сада и надъ ними блую крышу одной изъ башенъ, онъ почти совершенно успокоился. Но черезъ мгновеніе онъ остановилъ свою лошадь и съ изумленіемъ протеръ глаза. Не видно было другой башни. Онъ отъхалъ въ сторону и опять остановится. Положительно, въ воздух выдлялась только одна башня. И такъ, церковь была уничтожена.

Быть можетъ, благодаря этому открытію или боле сильному инстинкту, Артуръ теперь свернулъ влво отъ дороги, которая вела въ Сан-Антоніо, и направился по открытой равнин къ ранч св. Троицы. Сильный морской втеръ колыхалъ высокую траву, какъ бы преграждая ему путь на каждомъ шагу. Здсь, по крайней мр, все было по старому: та же однообразная тишина на земл и на неб, т же медленно двигавшіяся стада. Онъ вздрогнулъ при мысли о той опасности, которой онъ подвергался на этой степи, и невольно покраснлъ при мысли, какъ его спасла прелестная, но холодная отшельница. Снова въ его ушахъ раздавалось нжно произнесенное слово ‘Филиппъ’, которое возбуждало въ немъ цлый потокъ дорогихъ старинныхъ воспоминаній. Однако, онъ уже давно убдилъ себя, что донна Долоресъ не могла назвать его въ критическую минуту Филиппомъ и что, конечно, это былъ только плодъ его разстроеннаго воображенія. Донна Долоресъ обращалась съ нимъ съ такой холодной учтивостью, что онъ не могъ упомянуть въ разговор съ нею объ этомъ обстоятельств, и она, повидимому, совершенно о немъ забыла. Напротивъ того, Артуръ часто вспоминалъ эту сцену съ какимъ-то мучительнымъ удовольствіемъ, какъ единственный эпизодъ въ его жизни, не потерявшій своей прелести отъ послдующаго критическаго на него взгляда. И теперь героиня этого поэтическаго приключенія исчезла, и онъ никогда боле ее не увидитъ. Получивъ это извстіе, онъ въ первую минуту какъ бы обрадовался, точно прошелъ сонъ, хотя пріятный, но опасный и грозившій сдлать его неспособнымъ на практическую дятельность. Донна Долоресъ никогда не казалась ему реальнымъ существомъ, и ея романичное исчезновеніе вполн соотвтствовало, въ его глазахъ, ея таинственному появленію на прозаическомъ пути его жизни.

Вотъ что чувствовалъ Пойнсетъ, получивъ телеграмму донны Маріи. Такъ разсуждалъ человкъ, считавшій себя хладнокровнымъ эгоистомъ, стоявшимъ выше всякой обыкновенной человческой слабости, при этомъ, подобное сознаніе нисколько не казалось ему унизительнымъ. Но, свернувъ съ своей прямой дороги и направившись къ жилищу донны Долоресъ, онъ чувствовалъ, что повиновался новому безпокойному побужденію. Несмотря на все свое благоразуміе, онъ не могъ побороть въ себ этого инстинктивнаго стремленія и съ нкоторымъ самодовольствомъ приравнивалъ его къ тому неопредленному чувству, которое побудило его нкогда возвратиться въ Голодный Станъ къ покинутымъ товарищамъ.

Вдругъ его лошадь остановилась, какъ вкопанная, и другой мене искусный всадникъ непремнно былъ бы выбитъ изъ сдла. Прямо поперекъ дороги тянулась широкая, въ 30 футовъ, бездна и въ глубин ея виднлись въ ужасномъ безпорядк развалины скотнаго двора св. Троицы. Еслибъ эта бездна не была такъ громадна, то Артуръ принялъ бы ее за обыкновенную разслину въ степи, которая подъ палящимъ солнцемъ иногда трескается, подобно сухому дереву. Но при боле внимательномъ взгляд, Артуръ убдился, что это явленіе природы имло совершенно иной характеръ. Земля не треснула, не раздалась, а осла. Ширина пропасти внизу была почти такая же, какъ на верху, а дно этой миніатюрной долины было покрыто такой же растительностью, какъ и степь наверху.

Занятый своими мыслями, Пойнсетъ не замчалъ, сколько онъ прохалъ въ послдній часъ. Но если тутъ дйствительно находился нкогда скотный дворъ, то блыя стны ранчи должны были уже виднться у подножія горъ. Однако, ничего не показывалось на горизонт. Безконечная степь тянулась однообразно, безпрерывно. Между пропастью, на краю которой онъ стоялъ и первымъ отрогомъ отдаленныхъ горъ, не видно было ни крыши, ни стны, ни даже груды камней.

Морозъ пробжалъ по его тлу и поводья выскользнули изъ его окоченвшихъ отъ ужаса пальцевъ. Боже милостивый! Неужели слова донны Маріи относились къ подобному дйствію, или произошло еще второе землетрясеніе? Онъ оглянулся по сторонамъ. Громадная, пустынная, безжизненная степь сіяла, какъ безпредльный океанъ. Стоя на краю бездны, Пойнсетъ понялъ, какой судьб подверглась ранча. Подземный переворотъ, происшедшій подъ поверхностью мрачной пустыни, разверзъ лоно земли и увлекъ въ бездну ранчу со всми ея жителями.

Первой мыслью Артура было поспшить на помощь несчастнымъ, въ смутной надежд, что они еще не вс погибли, но пропасть, зіявшая передъ нимъ была непреодолимой преградой. Вмст съ тмъ, онъ подумалъ, что катастрофа, о которой телеграфировала донна Марія, случилась два часа передъ тмъ, а, слдовательно, помочь было уже поздно. Онъ проклялъ безумную мысль, побудившую его отправиться прямо въ ранчу, не спросивъ предварительно совта и содйствія патера Филипе. Онъ быстро повернулъ лошадь и поскакалъ сломя голову къ миссіонерной станціи.

Между тмъ, солнце уже сло, и густой туманъ, поднявшись съ моря, медленно распространился по степи, застилая Сосновый Мысъ съ его блестящимъ маякомъ и окружая Артура непроницаемой пеленой. Какъ бы отрзанный отъ всего міра, онъ продолжалъ скакать все прямо, безмолвная тишина прерывалась только отдаленными звуками колокола, и даже шумъ копытъ лошади какъ бы поглощался туманомъ. Сознаніе, что все это происходитъ во сн, а не на яву, вскор овладло Артуромъ, и онъ поддался ему безъ малйшей борьбы.

Наконецъ, туманъ или сонъ принесъ его въ поля, окружавшія миссіонерную станцію. Мерцавшіе кое-гд огни придавали еще боле призрачный видъ селенію, окутанному черной мглой. Очутившись на его улицахъ и пробираясь въ темнот къ церкви, Артуръ замтилъ, что одной изъ башенъ не существовало, а трапеза представляла массу безпорядочныхъ развалинъ. Самая же церковь сіяла огнями и кишла народомъ. Въ обыкновенное время это показалось бы ему страннымъ, но теперь подобное явленіе было естественной частью сна. Машинально, онъ соскочилъ съ лошади, поставилъ ее подъ снью развалившейся башни и вошелъ въ церковь. Внутренность зданія вполн сохранилась, по прежнему, на стнахъ красовались чужеземныя картины, восковыя изображенія мадоны и святыхъ занимали свои мста въ нишахъ, а у центральнаго престола служилъ патеръ Филипе. Весь престолъ былъ драпированъ чернымъ, и пвчіе пли De profundis. Лихорадочное волненіе, овладвшее всмъ существомъ Артура, въ послдніе часы, неожиданно замнилось полнйшей апатіей. Онъ опустился на одну изъ скамеекъ и закрылъ лицо руками. Вокругъ него раздавались мелодичные звуки органа, тихое пніе и монотонная рчь патера. Сонъ продолжался.

Когда, минутъ черезъ десять, онъ очнулся, то увидлъ передъ собою патера Филипе. Церковь была пуста и темнота нарушалась мерцаніемъ нсколькихъ восковыхъ свчей на престол.

— Я зналъ, что вы прідете, сынъ мой, сказалъ патеръ нжно, положивъ руку на плечо молодого человка:— но гд она? Привезли вы ее съ собой?

— Кого? спросилъ Артуръ, съ трудомъ приходя въ себя.

— Кого? Богъ съ вами, донъ Артуро! Да ту, которая васъ вызвала — донну Марію? Разв вы не получили ея телеграммы?

Артуръ отвчалъ, что онъ только-что прибылъ и поспшилъ прямо въ миссіонерную станцію. Ему какъ-то было стыдно сознаться, что онъ старался прежде достигнуть ранчи св. Троицы и въ послдніе часы совершенно забылъ о существованіи донны Маріи.

— Вы служили De profundis, патеръ Филипе? произнесъ онъ, сомнваясь, дйствительно ли онъ на яву видлъ молящуюся толпу:— у васъ, значитъ, были несчастья?

— Боже милостивый! воскликнулъ патеръ, смотря съ изумленіемъ на Артура:— вы не знаете, о комъ мы молились? Вы не знаете, что на неб прибавилась новая святая, что донна Долоресъ получила высшее воздаяніе, мученическій внецъ?

— Въ телеграмм донны Маріи сказано было, что она исчезла, промолвилъ Артуръ съ неудовольствіемъ, чувствуя, что онъ поблднлъ и что голосъ его дрожитъ.

— Исчезла! повторилъ патеръ Филипе:— она найдется, когда ранчу св. Троицы, провалившуюся въ бездну, мы поднимемъ снова на поверхность земли. Да, донъ Артуро, она исчезла, исчезла на вки.

Отвчая, быть можетъ, на выраженіе лица Артура, патеръ въ нсколькихъ характеристическихъ фразахъ разсказалъ Артуру печальную катастрофу. Землетрясеніе нетолько стерло съ лица земли стны ранчи св. Троицы, но погрузило ее въ громадную могилу, разверзшуюся подъ ея жилищами. Никто изъ жителей не остался въ живыхъ. Врные vaclieros бросились къ ранч изъ степи въ минуту опасности, но видли только, какъ вс зданія погрузились въ зіяющую бездну. Донъ Жуанъ, донна Долоресъ, Мануелла и Алессандро, майоръ-домъ, съ дюжиною слугъ, погибли безвозвратно.

— Разв нельзя постараться откопать несчастныхъ изъ подъ развалинъ? спросилъ Артуръ.

— Вы, значитъ, не слыхали, что было второе землетрясеніе, и остатки ранчи, на дн бездны, покрыты густымъ слоемъ земли. Около дюжины людей работаютъ на дн пропасти. Быть можетъ, черезъ недлю они откопаютъ трупы, но и то невроятно.

Смиренная, фаталистическая покорность патера судьб, погубившей донну Долоресъ, взорвала Артура. Въ Сан-Франциско сотня людей работала бы день и ночь, чтобъ отрыть тла. Нельзя ли было, съ помощью Думфи, вызвать сюда энергичныхъ рабочихъ? Но тутъ обычная осторожность сказалась въ Артур. Если близкіе родственники и пріятели погибшихъ такъ хладнокровно мирятся съ этимъ ужаснымъ бдствіемъ, то имлъ ли онъ, чужестранецъ, право вмшиваться?

— Однако, сынъ мой, сказалъ патеръ, отеческимъ тономъ:— пойдемъ ко мн. Благодаря мадон, я могу предложить вамъ убжище. Но что это? Одежда у васъ совсмъ мокрая. Руки холодныя, а щеки горятъ, Это врно отъ усталости, а, быть можетъ, и отъ голода. Пойдемте, пойдемте!

Взявъ Артура за руку, онъ повелъ его черезъ отворенную дверь трапезы въ маленькой садикъ, заваленный обломками обвалившейся башни, и оттуда въ небольшой флигель, гд помщалась прежде миссіонерная школа. Теперь, это помщеніе было превращено въ келію патера Филипе. Веселый огонь пылалъ въ камин. На стнахъ висли калиграфическія прописи, а въ конц, противоположномъ двери, помщался небольшой органъ. По среди наружной стны было глубокое окошко, въ которомъ, дв недли тому назадъ, Джакъ Гамлинъ видлъ донну Долоресъ.

— Она проводила здсь много времени, голубушка, сказалъ патеръ Филипе, отирая глаза платкомъ:— она занималась ревностно дтьми, и эта школа — лучшій ея памятникъ. Она всегда была очень щедра для святой церкви и, благодаря ей, основана обитель Богородицы всхъ скорбящихъ. Вамъ, вроятно, извстно, какъ ея адвокату, что по завщанію, уже давно составленному, она оставила вс помстья Салватьеры святой церкви?

— Нтъ, я не знаю, отвчалъ Пойнсетъ, неожиданно воспылавъ протестантскимъ гнвомъ противъ католическаго патера и впервые смотря на него подозрительно: — я никогда не слыхалъ отъ донны Долоресъ ничего подобнаго. Напротивъ, мн было поручено…

— Простите, сынъ мой, перебилъ его патеръ, открывъ табакерку и взявъ щепотку табаку: — не прошло еще сутокъ, какъ это дорогое дтище церкви перенесено на небо, и намъ не подобаетъ говорить о такихъ вещахъ. На все свое время. Но позвольте вамъ отдать телеграмму, которую я получилъ на ваше имя, прибавилъ онъ, вынимая желтый конвертъ и подавая его Артуру.

Взявъ телеграмму, Пойнсетъ случайно увидалъ на стол карточку полковника Кульпетра Старботля изъ Сискіу.

— Вы знаете этого человка? спросилъ Пойнсетъ, указывая на карточку и не распечатывая телеграммы.

— Да, вроятно, отвчалъ патеръ, вторично нюхая табакъ: — это, кажется — адвокатъ. Онъ у меня былъ по какому-то длу о церковныхъ имуществахъ, но, право, хорошенько не помню. Что же вы не читаете телеграммы? Надюсь, что она не заставитъ васъ немедленно ухать?

Взглянувъ на Артура, патеръ Филипе замтилъ, что молодой человкъ смотритъ на него пытливо. Они встртились взорами. Черезъ мгновеніе, Артуръ отвернулся отъ яснаго, твердаго взгляда патера. Онъ неожиданно вспомнилъ о тысячахъ скандальныхъ исторій, которыя разсказывались насчетъ коварства и хитрости религіознаго ордена, къ которому принадлежалъ патеръ Филипе, и, сознавая, что слдуетъ вести себя осторожно съ человкомъ, съ которымъ онъ досел былъ откровененъ, Артуръ чувствовалъ себя въ неловкомъ положеніи. Телеграмма выводила его изъ затрудненія, и онъ съ удовольствіемъ ее распечаталъ. Она была отъ Думфи и тотчасъ изгнала вс другія мысли изъ головы Пойнсета. Вотъ ея содержаніе:

‘Гэбріель Конрой арестованъ за убійство Виктора Рамиреса. Что вы предложите? Отвчайте’.

— Когда проходитъ черезъ Сан-Геронимо дилижансъ? спросилъ онъ, поспшно вставая съ мста.

— Въ полночь, отвчалъ патеръ Филипе:— но, сынъ мой, вы не хотите…

— А теперь девять часовъ, продолжалъ Артуръ:— нельзя ли здсь достать хорошую лошадь? Дло очень важное.

— Важное? Это дло…

— Жизни и смерти, отвчалъ Артуръ серьёзно.

Патеръ позвонилъ и отдалъ приказаніе слуг. Между тмъ, Артуръ слъ къ столу и написалъ отвтную телеграмму.

— Вы пошлете ее какъ можно скоре, сказалъ онъ.

— А донна Марія? спросилъ патеръ, взявъ депешу и смотря съ безпокойствомъ на Артура: — вы ея еще не видали? Конечно, вы задете къ ней, хотя бы на минуту.

— Я боюсь, что не буду имть времени, отвчалъ онъ съ улыбкой, надвая пальто: — вы потрудитесь, патеръ, объяснить ей, что меня вдругъ вызвали обратно. Зная, какъ пріятно ваше общество, она врно не постуетъ на меня за нсколько минутъ, проведенныхъ у васъ.

Прежде, чмъ патеръ усплъ отвтить, слуга вошелъ въ комнату и доложилъ, что лошадь готова.

— Прощайте, патеръ, сказалъ Артуръ, горячо пожимая руку Филипе: — прощайте, тысячу разъ благодарю васъ за лошадь. Вы, можетъ быть, оказали спасенію моей души такую услугу, какую вы и не подозрваете. Adios.

Патеръ Филипе вышелъ проводить своего гостя, и, черезъ минуту въ сромъ, густомъ туман раздался глухой звукъ копытъ, скачущей лошади. Патеръ промычалъ что-то себ подъ носъ, понюхалъ табаку, заперъ дверь и, возвратясь въ комнату, бросилъ въ огонь карточку Старботля.

Но посщеніе Пойнсета имло и другія непріятныя послдствія для патера Филипе. На слдующее утро явилась къ нему донна Марія Сепульвида, блдная, взволнованная, разгнванная.

— Скажите, пожалуйста, патеръ Филипе: провелъ у васъ ночь донъ Артуръ?

— Нтъ, дочь моя, отвчалъ патеръ: — онъ былъ здсь очень не надолго и…

— Когда онъ ухалъ?

— Въ девять часовъ.

— Куда? спросила донна Марія, покраснвъ.

— Въ Сан-Франциско, но очень важному длу. Но присядьте, дитя мое, и успокойтесь.

— А вы знаете, патеръ Филипе, что онъ не былъ у меня? продолжала донна Марія, возвышая голосъ.

— Можетъ быть, можетъ быть, но онъ получилъ очень спшную депешу.

— Депешу? повторила донна Марія презрительно:— неужели! А отъ кого?

— Не знаю, дитя мое, отвчалъ патеръ, смотря съ удивленіемъ на раскраснвшіяся щеки и блестящіе глаза донны Маріи:— ваше нетерпніе и гнвъ неприличны.

— Депеша отъ Думфи, повторила донна Марія, топая ногою.

Патеръ отодвинулъ немного свое кресло отъ странной женщины, превратившейся вдругъ изъ смиренной жены въ сварливую вдову. Неужели она хотла вымстить на Артур все, что выстрадала отъ дона Хосе? Ему стало жаль Артура.

— Что же вы? скажите или нтъ? воскликнула донна Марія съ истерическою дрожью.

— Я полагаю, что депеша была отъ мистера Думфи, отвчалъ Патеръ:— по крайней мр, отвтъ онъ меня просилъ отправить на имя мистера Думфи. Онъ состоялъ изъ двухъ словъ ‘Возвращаюсь тотчасъ’. Но, право, не знаю, о чемъ депеша.

— Вы не знаете! воскликнула донна Марія, вскакивая съ мста, блдная, съ сверкающими глазами и взволнованнымъ голосомъ:— такъ я вамъ скажу. Я получила тоже извстіе, прибавила она, вынимая изъ кармана телеграмму и размахивая ею передъ лицомъ патера: — прочтите. Вотъ почему онъ убжалъ отсюда, какъ трусъ. Вотъ почему онъ не посмлъ явиться ко мн… негодяй, измнникъ! Вотъ почему я его ненавижу. Прочтите, прочтите! Отчего же вы не читаете? продолжала она, размахивая телеграммой, но не дозволяя патеру взять ее:— прочтите и вы увидите, что я — нищая! Меня обманули и обворовали! Думфи и мис…теръ Ар…туръ Пойнсетъ. Отчего же вы не читаете? Или вы — такой же измнникъ, какъ вс? Вы, Долоресъ и…

Она скомкала телеграмму въ рукахъ и бросила на полъ, потомъ неожиданно поблднла и въ нервномъ припадк сама растянулась у ногъ патера Филипе. Онъ былъ человкъ старый и опытный, а потому, взглянувъ на телеграмму и на лежавшую безъ чувствъ женщину, прежде всего поднялъ первую и прочелъ слдующее:

‘Съ сожалніемъ долженъ васъ увдомить, что землетрясеніемъ уничтожена руда Конроя. Все погибло. Не могу боле давать вамъ впередъ денегъ или реализировать ваши акціи.

Думфи’.

— Бдное дитя мое, сказалъ патеръ Филипе, подходя къ донн Маріи и поднимая ее: — но, вроятно, Артуръ этого не зналъ.

XLVI.
Пропавшій конвертъ.

По жестокой ироніи судьбы, неблагопріятные отзывы о Конроевой Руд оказались на этотъ разъ справедливыми. Нкоторые акціонеры все еще упорно держались того мннія, что эти извстія придуманы нарочно для пониженія курса, но фактъ, обнаруженный телеграммой Думфи къ донн Маріи, вскор сдлался всеобщимъ достояніемъ. Акціи упали до 35 долларовъ, до 30, до 10 и, наконецъ, до 0. Спустя часъ посл землетрясенія, вс въ Одноконномъ Стан уже знали, что жила въ руд неожиданно исчезла, и между нею и жадными искателями богатства вдругъ возвысился непроницаемый слой гранита. Много теорій, боле или мене ученыхъ, составилось немедленно для объясненія, куда двалась жила. Старожилы вспоминали, что подобные примры уже бывали въ этой мстности, но все это не могло нисколько утшить несчастныхъ, потерявшихъ все свое состояніе.

Извстія о роковомъ бдствіи быстро распространились повсюду. Они заставили содрогнуться многихъ калифорнійцевъ, путешествовавшихъ по Европ, и побудили ихъ съ безпокойствомъ обратиться къ своимъ банкирамъ, благодаря этимъ встямъ, поблднли щеки не одного опекуна безпомощныхъ сиротъ, пришла въ отчаяніе не одна вдова, бжалъ одинъ кассиръ и мистеръ Рейнаръ изъ Бостона до того перепугался, что вселилъ во всхъ подозрніе, не куплены ли его хвалебные гимны о производительныхъ силахъ Калифорніи акціями той или другой компаніи. По всему берегу Тихаго Океана произошло сильное движеніе въ пользу принятія какихъ-нибудь мръ для гарантіи капиталовъ отъ капризовъ природы. Такъ выражалась разумная и свободная печать, а нкоторые изъ старыхъ поселенцевъ стали поговаривать о томъ, не лучше ли возвратиться, по добру по здорову, въ восточные штаты.

Во время этого общаго волненія, Думфи сохранилъ свое обычное, самоувренное хладнокровіе, даже сталъ еще надменне и рзче. Вс, имвшіе съ нимъ дло, не смли жаловаться ему на понесенныя потери, а слдовали его примру, высказывая необычайный стоицизмъ.

— Дло плоховато, говаривалъ онъ:— что вы желаете?

Каждый изъ акціонеровъ, конечно, желалъ возвращенія своихъ денегъ, но не смлъ сказать объ этомъ Думфи, и послдній торжествовалъ. Въ подобномъ настроеніи духа его засталъ Пойнсетъ, по возвращеніи изъ Сан-Антоніо.

— Дурныя всти, не правда ли? сказалъ Думфи: — бдная вдова, хотя она и кажется счастливе своихъ сосдей, не должна быть очень довольна своей судьбою. Я чрезвычайно васъ сожалю, Пойнсетъ: но вы, какъ мужчина, понимаете, что дло было врное, а вотъ женщин, не понимающей дла, это очень трудно втолковать. Она, врно, выходитъ изъ себя и называетъ меня мошенникомъ. Женщины всегда такъ поступаютъ. Ужь мы ихъ съ вами, Пойнсетъ, знаемъ! прибавилъ Думфи, подмигнувъ молодому человку.

Артуръ взглянулъ на него съ неподдльнымъ изумленіемъ.

— Если вы говорите о мистрисъ Сепульвид, сказалъ онъ холодно:— то я ея не видалъ. Я былъ по дламъ у патера Филипе и хотлъ прохать къ ней, когда ваша телеграмма меня вызвала обратно.

— Такъ вы не знаете, что Конроева Руда уничтожена землетрясеніемъ? Жила исчезла, а съ нею и 56,000 долларовъ вдовы. Разв вамъ это неизвстно?

— Нтъ, отвчалъ Артуръ съ такимъ равнодушіемъ, которое показалось Думфи опасне всякаго безпокойства: — я не знаю, но, во всякомъ случа, вы меня вызвали телеграммой не по этому поводу.

— Конечно, нтъ, произнесъ Думфи, смотря пристально на Пойнсета и стараясь отгадать причину необъяснимой его апатіи, когда дло шло о состояніи его невсты.

— Ну, произнесъ Артуръ съ прежнимъ хладнокровіемъ: — я тотчасъ отправлюсь въ Одноконный Станъ и предложу свои услуги Габріелю Конрою для его защиты. Я убжденъ, что преступленіе совершено не Гэбріелемъ, если это — тотъ человкъ, котораго я зналъ. Разскажите мн все, что вы знаете объ этомъ дл, и потомъ объясните, что вамъ отъ меня нужно, такъ какъ, конечно, вы телеграфировали не въ интересахъ одного Гэбріеля.

Чувствуя, что онъ совершенно подчинился сильной вол Конроя, Думфи передалъ все, что зналъ объ убійств въ Одноконномъ Стан.

— По послдней депеш, его снова арестовали, прибавилъ онъ:— и, вроятно, боле не будетъ попытки судить его судомъ Линча. Я устроилъ это, благодаря вліянію, которымъ я тамъ пользуюсь.

Впервые, во время разговора съ Думфи, Артуръ какъ бы отвлекся отъ своихъ собственныхъ мыслей и пристально взглянулъ на Думфи.

— Конечно, сказалъ онъ холодно: — вы — не такой дуракъ, чтобъ пожертвовать единственнымъ свидтелемъ смерти вашей жены, даже еслибъ вы были уврены въ соучастіи въ убійств и бгств отъ суда той особы, которая выдаетъ себя за вашу жену. Вы — не такой дуракъ, чтобъ не знать, что мистрисъ Конрой всми средствами будетъ стараться защитить любимаго человка и не пожалетъ никого ради его спасенія. Нтъ, мистеръ Питеръ Думфи. прибавилъ многозначительно Артуръ:— вы — слишкомъ практическій человкъ, чтобъ этого не понять.

Говоря это, онъ внимательно слдилъ за быстрыми перемнами въ лиц Думфи, которое то краснло, то блднло, ясно выражая, что Думфи именно былъ тмъ дуракомъ, о которомъ говорилъ Артуръ.

— Показаніе женщины, обвиняемой въ уголовномъ преступленіи, не можетъ заслуживать большой вры, замтилъ Думфи, стараясь придать себ самоувренный видъ, хотя въ дйствительности далеко не былъ спокоенъ.

— А если она и Гэбріель подъ присягою покажутъ, что она знаетъ вашу жену, которую вы бросили, что она, по вашему наущенію, приняла имя Грэсъ Конрой для пріобртенія правъ на руду, но потомъ раскаялась и вышла замужъ за Гэбріеля, что, наконецъ, они оба убили Рамиреса съ цлью освободиться отъ вашихъ преслдованій, такъ какъ Рамиресъ былъ только вашимъ орудіемъ? Мало этого: они могутъ еще показать, что, по вашему наущенію, Рамиресъ сдлалъ подложный документъ на владніе ихъ землею.

— Это — ложь! воскликнулъ Думфи, вскакивая:— онъ сдлалъ это изъ ревности.

— Вы можете доказать, какимъ мотивомъ онъ руководствовался?

— Но документъ сдланъ не въ мою пользу, а на имя какого-то калифорнійца, жившаго въ Сан-Антоніо. Это я могу доказать.

— Положимъ, что вы это и докажете, но никто и не заподозрилъ бы васъ въ нелпомъ намреніи составить новый актъ на ваше имя, когда вы вели переговоры съ Гэбріелемъ объ уступк вамъ его правъ на землю. Не прикидывайтесь дуракомъ: я знаю, что вы не принимали никакого участія въ дл о подлог, и только хотлъ указать вамъ, какъ легко можетъ васъ обвинить женщина, которую вы стараетесь сдлать своимъ врагомъ, хотя полезне было бы ее сдлать союзницей. Если вы желаете отомстить за Рамиреса, то подумайте, какъ повліяетъ на васъ фактъ нахожденія Рамиреса въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ къ вамъ, что имъ очень легко доказать, если вы не окажете имъ помощи. Какое вамъ дло, кто совершилъ убійство? Вы — не судья и не прокуроръ. По моему мннію, вы должны, для своей личной пользы, спасти ихъ. На ваше счастье, мстители не повсили Гэбріеля Конроя и не побудили этой отчаянной женщины дйствовать противъ васъ изъ ненависти.

— Но, знаете ли вы, что мистрисъ Конрой, дйствительно — кліентъ полковника Старботля и приняла имя моей жены?

— Знаю, отвчалъ ршительно Артуръ.

Думфи колебался, разсказать ли Артуру о новомъ свиданіи съ Старботлемъ, о покупк у него конверта и таинственной его пропаж. Артуръ ясно видлъ его нершительность и, съ цлью побороть ее, спросилъ:

— Вы видлись еще съ полковникомъ Старботлемъ?

Теперь Думфи боле не колебался и разсказалъ подробно все, что случилось. Артуръ спокойно его слушалъ, но, когда дло дошло до пропажи конверта, то онъ многозначительно взглянулъ на Думфи.

— Вы говорите, что потеряли конвертъ, который вамъ доврили, какъ честному человку, сказалъ Артуръ, оскорбительно отчеканивая каждое слово:— вы его потеряли прежде, чмъ распечатали и узнали, что въ немъ содержится? Это — очень несчастное обстоятельство, мистеръ Думфи, очень не…счаст…ное.

Негодованіе честнаго человка при обвиненіи его въ низкомъ поступк — ничто въ сравненіи съ гнвомъ мошенника, который могъ бы совершить преступленіе вполн безнаказанно и не совершилъ. Думфи побагровлъ. При вид этого, Артуръ убдился, что онъ дйствительно невиновенъ въ исчезновеніи пакета и не читалъ бумагъ, находившихся въ конверт.

— Старботль отрицалъ участіе мистрисъ Конрой въ этомъ дл? спросилъ Артуръ.

— Положительно отрицалъ, отвчалъ Думфи:— онъ далъ мн почувствовать, что его кліентка — совершенно иная особа и мн неизвстна. Право, Пойнсетъ, вы ошибаетесь. Это — не та женщина.

Артуръ покачалъ головой.

— Никто иной не иметъ необходимыхъ свдній и ни у кого нтъ достаточной причины дйствовать враждебно противъ васъ.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ конторщикъ и подалъ Думфи карточку.

Полковникъ Старботль изъ Сискіу, прочелъ Думфи вслухъ съ нетерпніемъ и вопросительно взглянулъ на Пойнсета.

— Хорошо, произнесъ спокойно молодой человкъ:— примите его. Вроятно, прибавилъ онъ, когда конторщикъ удалился:— вы выписали меня именно для этого свиданія?

— Да, отвчалъ Думфи съ своей прежней рзкостью.

— Такъ держите языкъ за зубами и предоставьте мн все дло.

Между тмъ, дверь отворилась, и прежде выглянула высокая грудь и плоенная рубашка Старботля, а потомъ и вся фигура мужественнаго полковника. Онъ, очевидно, удивился присутствію посторонняго лица, но это нисколько не уменьшило его достойной осанки.

— Мой адвокатъ, мистеръ Пойнсетъ, сказалъ Думфи, знакомя ихъ.

Старботль принужденно поклонился, а Артуръ, съ очаровательной, почтительной улыбкой, изумившей Думфи и сильно польстившей полковнику, подошелъ къ нему, протянувъ руку.

— Какъ молодой членъ нашей корпораціи, я едвали имю права претендовать на вниманіе такого опытнаго и почтеннаго человка, какъ полковникъ Старботль, сказалъ онъ:— но я былъ другомъ бднаго Генри Бесвинджера и потому прошу позволенія пожать руку его благородному секунданту.

— Полноте, сэръ, произнесъ Старботль, сіяя удовольствіемъ:— вы слишкомъ мн льстите. Я всегда радъ встртиться съ другомъ Генри Бесвинджера. Я помню это дло, какъ-будто оно случилось вчера. Вашъ другъ упалъ мертвымъ посл втораго выстрла. Я, чортъ возьми! не помню такой славной дуэли. Вс вели себя отлично, какъ джентельмэны. Не было ни толковъ, ни газетныхъ статей, ни арестовъ. Даже родственники убитаго не подняли никакой исторіи. Очень, очень радъ васъ видть, сэръ. Дуэль вашего друга была однимъ изъ высшихъ проявленій кодекса чести среди нашего низкаго въ этомъ отношеніи общества. Да, мы быстро идемъ къ такому общественному и политическому положенію, въ которомъ голосъ чести будетъ постоянно заглушаться голосомъ коммерческаго интереса.

Старботль остановился и торжественно поднялъ глаза къ потолку, какъ бы сожаля, что рыцарская эпоха прошла и американскія учрежденія, вмсто постояннаго прогресса, пошли назадъ. Думфи съ нетерпніемъ, но молча смотрлъ на него, а Пойнсетъ сказалъ съ сочувственной улыбкой:

— Я очень радъ встртить полковника Старботля, тмъ боле, что мой другъ и кліентъ, мистеръ Думфи, находится въ очень деликатномъ положеніи, которое можетъ только понять истинный джентельмэнъ и благородный человкъ. Дло въ томъ, что ему поврена была на честное слово бумага и она исчезла во время землетрясенія. По всей вроятности, она сохранилась невредима, такъ какъ конвертъ, въ которомъ она находилась, не открытъ и печати на немъ цлы. Повторяю, это — вопросъ очень деликатный, но я чрезвычайно радъ, что бумагу отдалъ почтенный, пользующійся такой славной репутаціей, полковникъ Старботль, а лицо, потерпвшее отъ этого непредвидннаго случая — мой другъ, мистеръ Думфи. Поэтому, я беру на себя смлость явиться между вами посредникомъ или, въ случа надобности, отвтственнымъ лицомъ за моего друга и доврителя.

Тонъ Артура былъ до того похожъ на тонъ Старботля, что Думфи посмотрлъ съ изумленіемъ прежде на одного, а потомъ на другого.

— Долженъ ли я понять, произнесъ полковникъ, широко раскрывъ глаза и пристально смотря на Артура:— что мистеръ Думфи открылъ вамъ тайну…

— Извините, полковникъ Старботль, перебилъ его Артуръ, вставая съ гордымъ достоинствомъ:— я уже вамъ сказалъ, что я отвчаю за все. По словамъ моего кліента, пропалъ запечатанный конвертъ, я ему врю и утверждаю, что до пропажи онъ его не открывалъ. Это — дло довольно серьёзное само по себ и не слдуетъ его еще боле усложнять.

— Бумага и конвертъ — оба пропали? спросилъ Старботль недоврчиво.

— Да, отвчалъ спокойно Артуръ:— я посовтовалъ моему другу, мистеру Думфи, считать себя все же связаннымъ въ отношеніи васъ тмъ обязательствомъ, которое онъ принялъ на себя въ отношеніи пропавшей бумаги. Онъ, какъ честный и практическій человкъ, долженъ вамъ вручить залогъ, подъ который вы соглашались отдать ему бумагу. Онъ только ждалъ, чтобъ вы пожаловали сами за этимъ залогомъ.

Съ этими словами, Артуръ подошелъ къ Думфи и положилъ руку ему на плечо. Банкиръ понялъ, въ чемъ дло, и, молча вынувъ книжку съ чеками, написалъ дубликатъ чека, даннаго Старботлю, два дня передъ тмъ. Артуръ взялъ его и позвонилъ.

— Прикажите, сказалъ онъ, обращаясь къ Думфи: — чтобъ вашъ кассиръ сдлалъ надпись на чек, что онъ подлежитъ немедленной уплат. Мы не задержимъ боле полковника Старботля, который, я надюсь, дойдетъ до моей конторы.

Черезъ минуту, конторщикъ вошелъ въ комнату и, получивъ чекъ, удалился.

— Позвольте мн выразить, что я вполн удовлетворенъ вашимъ объясненіемъ, отвчалъ Старботль, протягивая руку Артуру:— не безпокойтесь объ этой бумаг. Надюсь, что она еще найдется, а если нтъ, прибавилъ онъ, съ смиренной покорностью судьб:— то я, чортъ возьми! лично отвчу передъ своимъ кліентомъ.

— На конверт не было никакой замтки, по которой можно было бы его признать, не упоминая о находящейся въ немъ бумаг? спросилъ Артуръ.

— Никакой, отвчалъ полковникъ, но, черезъ секунду прибавилъ, ударяя себя рукою по лбу:— погодите, я теперь припоминаю, что, разговаривая съ мистеромъ Думфи, я написалъ карандашемъ имя Гэбріеля Конроя.

— Вы написали на конверт имя Гэбріеля Конроя? хорошо, отвчалъ Артуръ:— тмъ скоре его можно будетъ отыскать.

— Отдайте чекъ этому джентельмэну, сказалъ Думфи вошедшему конторщику, и Старботль спряталъ бумагу въ боковой карманъ.

— Излишне говорить, произнесъ онъ, обращаясь къ Думфи:— что съ моей стороны будутъ приняты вс мры къ прекращенію этого деликатнаго дла, не доводя его до суда. Если какимъ-нибудь образомъ конвертъ найдется, то вы, конечно, его пришлете ко мн, потому что я лично за него отвчаю. Я былъ бы очень радъ покончить это дло, веденное вами такъ благородно за веселой трапезой, но узжаю черезъ часъ въ Одноконный Станъ.

— Въ Одноконный Станъ? повторилъ Артуръ, многозначительно переглянувшись съ Думфи.

— Да, я участвую въ дл по обвиненію Гэбріеля Конроя въ убійств.

— Такъ подемте вмст, произнесъ Артуръ, съ пріятной улыбкой:— я тоже отправляюсь туда. Неужели судьба посадитъ насъ на одну скамью. Вы приглашены?…

— Родственниками убитаго, въ качеств повреннаго частныхъ обвинителей, отвчалъ Старботль:— онъ былъ испанскій джентельмэнъ и имлъ очень вліятельныя родственныя связи. Я буду помогать казенному обвинителю, окружному атторнею, моему старойу другу, Нильсу Букторну.

Глаза Артура сверкали, но голосъ не обнаруживалъ внутренняго волненія. Онъ снова бросилъ знаменательный взглядъ на совершенно растерявшагося Думфи и сказалъ съ граціозной улыбкой:

— Если судьб будетъ угодно, чтобъ мы встртились на суд противниками, то я все же надюсь, любезный полковникъ, что мы останемся друзьями. Позвольте вамъ предложить мою руку и проводить васъ до моего дома, гд мы на дорогу выпьемъ прощальный кубокъ.

Взявъ за руку полковника, Пойнсетъ вышелъ съ нимъ поспшно изъ кабинета, а Думфи, какъ только затворилась за ними дверь, предался давно накипвшему гнву. Но и тутъ ему помшалъ конторщикъ, черезъ минуту снова появившійся въ дверяхъ.

— Чортъ возьми! воскликнулъ Думфи:— какого чорта вамъ надо! Чортъ-бы васъ побралъ!

— Извините, сэръ, отвчалъ озадаченный конторщикъ:— но я слышалъ, что только-что вышедшій отсюда джентельмэнъ говорилъ о надписи на потерянномъ конверт. Мн, кажется, что я знаю, гд этотъ конвертъ.

— Гд? воскликнулъ Думфи, съ необычайнымъ оживленіемъ.

— Въ самую минуту землетрясенія, продолжалъ конторщикъ:— мимо нашей конторы прозжалъ почтальйонъ съ почтовымъ ящикомъ, лошади, испугавшись, понесли, ящикъ упалъ, задвъ за фонарный столбъ, и письма вывалились на землю. Одинъ изъ нашихъ караульныхъ помогъ почтальйону собрать письма, и между прочими было одно съ надписью карандашемъ ‘Гэбріель Конрой’. Полагая, что этотъ конвертъ выпалъ также изъ почтоваго ящика, онъ положилъ его обратно. Узнавъ, что на пропавшемъ у васъ конверт была подобная надпись, мы только-что посылали въ почтамтъ и тамъ сказали, что письмо отправлено къ Конрою, въ Одноконный Станъ. Значитъ, все обстоитъ благополучно, сэръ, и онъ врно его уже получилъ.

XLVII.
До суда.

Просьба Гэбріеля насчетъ Гамлина была уважена шерифомъ, и раненный, несмотря на его крики и протесты, отвезенъ въ фургон въ Конроевъ Отель, гд и оставленъ съ своимъ врнымъ Питомъ. Черезъ полчаса у него открылась сильнйшая горячка.

Въ виду ненадежности тюрьмы въ Одноконномъ Стан и не довряя благонадежности мстныхъ жителей, шерифъ отправился съ Гэбріелемъ и Олли въ Вингдамъ. Однако, заявленіе Олли о перемн въ общественномъ мнніи, подъ вліяніемъ землетрясенія, было, въ сущности, справедливо. Извстіе о вторичномъ арест Гэбріеля не произвело никакого волненія, а, напротивъ, расположило многихъ въ пользу узника. Дйствія мстителей были неудачны и окончились смертью главныхъ предводителей. Быть можетъ, нравственное значеніе ихъ подвиговъ соразмрялось успхомъ. Главные представители суда Линча погибли, а, слдовательно, были виноваты, тмъ боле, что отъ этого ни чуть не выиграли интересы мстныхъ жителей. Узникъ же остался въ живыхъ и можетъ еще оказаться правымъ. ‘Сильверопольскій Встникъ’, говорившій, десять дней тому назадъ, о ‘благородномъ зрлищ, которое представляетъ свободный народъ, оскорбленный въ своихъ самыхъ святыхъ инстинктахъ и стекающійся, какъ одинъ человкъ, для защиты правосудія и общественнаго порядка’, теперь просто заявлялъ, что погибшія жертвы встртили неожиданную смерть, ‘осматривая крышу на зданіи суда, для оцнки убытковъ, нанесенныхъ землетрясеніемъ’. ‘Знамя’ проводило ту же идею, но въ боле изящной форм, и потомъ прибавляло иронически: ‘впредь не слдовало бы, кром экспертовъ, имть дло со статуей правосудія’. Я надюсь, что разумный читатель не заподозритъ меня въ желаніи поднять на смхъ народное чувство и демократическія его стремленія, которыя, по словамъ Встника, ‘дозволяли намъ въ старину сопротивляться правительственному насилію и взять въ свои руки всю власть въ государств’, или, какъ выражалось ‘Знамя’, ‘самимъ управлять правительственной машиной’. Я надюсь, что читатель объяснитъ мое указаніе на непослдовательность чувствъ и дйствій народа, только правдивостью лтописца, а не желаніемъ явиться нравственнымъ или политическимъ критикомъ, чего я никогда и не имлъ въ виду.

Поэтому не выказано было ни малйшей оппозиціи, когда Гэбріеля, по предложенію стряпчаго Максвеля, отпустили на поруки, и никто не удивился, что агентъ Думфи представилъ за него 50,000 дол. залога. По странной случайности, часто замчаемой въ спекуляціяхъ, этотъ поступокъ Думфи былъ признанъ за доказательство его доврія къ будущему успху Конроевой Руды, и, вслдствіе этого, акціи немного повысились.

— Ловко поступилъ Питъ Думфи, взявъ на поруки Гэба, въ виду уничтоженія его руды, говорили жители Одноконнаго Стана:— это мастерской шагъ.

Такимъ образомъ, Думфи продолжалъ пользоваться, если возможно, еще большимъ уваженіемъ въ Одноконномъ Стан, а Гэбріель очутился на свобод почти съ ореоломъ мученичества на чел. Онъ, однако, ни за что не хотлъ возвратиться въ свой домъ, переведенный на имя жены въ день убійства, и поселился временно вмст съ Олли въ Большомъ Конроевомъ Отел. Мистрисъ Маркль, хотя и выражала въ разговорахъ съ стряпчимъ Максвелемъ сильное безпокойство насчетъ процесса Гэбріеля, но, по странной непослдовательности женскаго пола, которой я объяснить не берусь, она обходилась съ самимъ Гэбріелемъ съ неожиданной, необычайной холодностью. Впрочемъ, эта холодность дйствовала на бднаго узника очень успокоительно, и, безъ сомннія, еслибъ она это знала, то не стала бы такъ заботиться о лучшей его защит. Однако, быть можетъ, я несправедливъ къ безкорыстному прекрасному полу и потому лучше всего приведу отрывокъ изъ разговора, происходившаго между Гэбріелемъ и мистрисъ Маркль.

— Мы не можемъ окружить васъ тми французскими удобствами и атенціями, къ которымъ вы, привыкли въ своемъ дом, мистеръ Конрой, сказала она, не смотря на него и гордо устремивъ глаза въ потолокъ:-мы — люди простые. Но все же вы найдете здсь все необходимое. Конечно, мы не будемъ часто съ вами видться, мистеръ Конрой, такъ какъ у меня 40 постоянныхъ жильцовъ и 25 временныхъ. Вы очень хороши на взглядъ, мистеръ Конрой, и я надюсь, что дла идутъ шибко, какъ всегда.

Читатель замтилъ, что мистрисъ Маркль намренно умалчивала о настоящемъ положеніи Гэбріеля.

— Пожалуйста, мистрисъ Маркль, не безпокойтесь о насъ съ Олли, отвчалъ онъ, стараясь скрыть то удовольствіе, которое ему доставляла видимая холодность мистрисъ Маркль:— доктора предписали Олли перемну воздуха и образа жизни. А вы, мистрисъ Маркль, все также энергичны и дятельны? Что подлываетъ ваше маленькая Марта? Право, странно, сколько разъ мы собирались съ Олли къ вамъ и всегда что-нибудь задерживало насъ.

— Много чести, произнесла мистрисъ Маркль съ ледяной учтивостью:— я зашла только, чтобъ вамъ сказать: не разсчитывайте всегда на мои услуги, а если вамъ что-нибудь понадобится, то позвоните, и тотчасъ явится служанка. Прощайте, мистеръ Конрой, доброй ночи!

Черезъ минуту посл ея ухода, въ дверяхъ комнаты Гэбріеля показалась Олли.

— Я скоре бы отравилась, воскликнула она:— чмъ болтать съ этимъ крокодиломъ въ юпк въ твоемъ положеніи и не зная ничего о Джули.

Гэбріень покраснлъ до корней волосъ и смиренно произнесъ:

— Я провожу время съ старыми пріятелями, Олли, стараясь расположить въ свою пользу общественное мнніе и присяжныхъ. Вотъ и все. Мн это совтовалъ стряпчій Максвель: разв онъ теб не говорилъ?

Но пребываніе Гэбріеля въ Конроевомъ Отел имло и свою непріятную сторону. Вскор, въ томъ же отел поселилась, въ ожиданіи суда надъ Конроемъ, женщина вся въ траур, съ крупными чертами лица. Это была Мануела изъ улицы Тихаго Океана, и ее сопровождалъ пожилой мужчина, нашъ старый пріятель, дон-Педро. По мннію обитателей Одноконнаго Стана, они оба были вооружены таинственными доказательствами виновности Конроя и ихъ разговоры между собою въ полголоса и на чужестранномъ язык невольно возбуждали въ постороннихъ зрителяхъ мысль о мести, кинжал и проч. По счастью для Гэбріеля, онъ черезъ нсколько времени освободился отъ этихъ мрачныхъ шпіоновъ, благодаря вмшательству Солли Кларкъ. Эта почтенная особа, сама вся въ траур, считала себя представительницей покойнаго, то-есть его самыхъ священныхъ чувствъ, и потому, естественно, была возмущена появленіемъ этихъ чуждыхъ ей людей. Встрчаясь за общимъ столомъ и въ корридорахъ, об женщины злобно смотрли другъ на друга.

— Боже мой! спрашивала Мануела у дона-Педро:— что это за дура, и зачмъ она такъ глядятъ на насъ?

— Не знаю, отвчалъ дон-Педро:— можетъ быть, она съумасшедшая или пьяница. Берегись, моя маленькая Мануела (эта маленькая Мануела всила, по крайней мр, 300 фун.), чтобъ она теб чего-нибудь не сдлала.

Между тмъ, миссъ Солли Кларкъ высказалась столь же прямо и откровенно мистрисъ Маркль:

— Если эта черная мулатка и ея старикъ думаютъ обратить въ свою пользу все вниманіе публики, то они очень ошибаются. Я никогда не видывала такой безстыжей женщины, да и старикъ хорошъ! Кто она такая? Я никогда о ней не слыхивала.

Какъ ни странно это можетъ показаться читателямъ, но убжденіе миссъ Кларкъ, какъ всякое сильное, пламенное убжденіе, повліяло на все общество Одноконнаго Стана и рикошетомъ на присяжныхъ.

— Вы обратите вниманіе, господа, говорилъ опасный субъектъ, именуемый разумнымъ, дальнозоркимъ присяжнымъ:— на то, что Тлавная свидтельница со стороны обвиненія и вс участвовавшіе въ первоначальномъ слдствіи не знаютъ этой сдой женщины и опровергаютъ ея показанія. Это очень странно. Притомъ же, Солли Кларкъ — наша соотечественница.

Такимъ образомъ, мало-по-малу, въ Одноконномъ Стан образовалось инстинктивное недоброжелательство къ чужестранцамъ и сочувствіе къ Габріелю.

Между тмъ, виновникъ общаго вниманія хранилъ столь же безусловное молчаніе, какъ его предполагаемая жертва, спавшая непробуднымъ сномъ на маленькомъ кладбищ Круглой Горы. Онъ даже очень мало разговаривалъ съ своимъ защитникомъ, стряпчимъ Максвелемъ, и съ обычной покорностью принялъ извстіе о томъ, что Думфи пригласилъ въ помощь Максвелю одного изъ лучшихъ адвокатовъ Сан-Франциско, Артура Пойнсета. Когда же Максвель прибавилъ, что Пойнсетъ выразилъ желаніе видться въ первый разъ съ Гэбріелемъ наедин, онъ отвчалъ:

— Хорошо, хотя я не имю ничего ему сказать.

— Такъ я буду ждать васъ у себя къ 11 часамъ, сказалъ Максвель.

— Хорошо, отвчалъ Гэбріель: — но, право, лучше было бы вамъ сговориться, какъ обойти присяжныхъ. Я на все согласенъ заране.

На слдующее утро, за нсколько минутъ до 11 часовъ, Максвель, по уговору съ Пойнсетомъ, ушелъ изъ своей конторы, предоставивъ послднему объясниться съ глазу на глазъ съ Гэбріелемъ. Ожидая своего кліента, Артуръ чувствовалъ себя въ какомъ-то нервномъ состояніи, что не могло не оскорблять его гордости. Ему предстояло встртиться съ человкомъ, любимую сестру котораго онъ похитилъ шесть лтъ тому назадъ — такъ, по крайней мр, думалъ Гэбріель. Что же касается до самого Пойнсета, то онъ не сознавалъ ни малйшей вины за собою и нимало не раскаявался. Но, съ своей обычной привычкой разсматривать всякое дло съ обихъ сторонъ, онъ допускалъ возможность, что Гэбріель выразитъ ему свое негодованіе при первой ихъ встрч. Въ его глазахъ тутъ не было никакого нравственнаго вопроса. Молодая двушка, Грэсъ Конрой, бжала съ нимъ добровольно посл благороднаго и откровеннаго съ его стороны объясненія всхъ обстоятельствъ, въ которыхъ они находились, а право Гэбріеля вмшиваться въ дла сестры онъ положительно отвергалъ. Не подлежало нималйшему сомннію, что онъ, Артуръ Пойнсетъ, поступилъ честно, благородно и даже слишкомъ нжно въ отношеніи Грэсъ, что онъ, по ея просьб или, лучше сказать, капризу, отправился въ Голодный Станъ, гд, какъ и ожидалъ, нашелъ всхъ мертвыми, и что, наконецъ, возвратясь туда, гд онъ оставилъ Грэсъ, онъ уже ея не нашелъ. Она скрылась и бросила его. Артуръ былъ убжденъ въ своемъ честномъ, благородномъ и даже великодушномъ поведеніи, а потому объяснялъ свое нервное состояніе лишь излишнимъ сочувствіемъ къ противнику, находящемуся въ несчастій.

— Я не долженъ поддаваться подобному донкихотству, говорилъ онъ себ торжественно.

Однако, когда ровно въ 11 часовъ, на лстниц раздались могучіе шаги Гэбріеля, Артуръ неожиданно вздрогнулъ. Черезъ секунду, кто-то нершительно постучалъ въ дверь, и контрастъ между двумя проявленіями сложной натуры Гэбріеля, въ которомъ нравственныя и физическія силы противорчили другъ другу, подйствовалъ успокоительно на Артура.

— Войдите, сказалъ онъ съ прежней самоувренностью, и Гэбріель показался въ дверяхъ, скромный, взволнованный.

— Мн сказалъ стряпчій Максвель, произнесъ Гэбріель, не поднимая глазъ и только смутно сознавая, что передъ нимъ находится сильная, здоровенная, приличная фигура:— что мистеръ Артуръ Пойнсетъ приметъ меня въ 11 часовъ. Вы — мистеръ Пойнсета?.. Боже мой!.. Что это?.. Это не можетъ быть!.. ДА, это вы!..

Хотя Гэбріель его совершенно призналъ, Артуръ хранилъ упорное молчаніе. Если онъ ждалъ вспышки гнва, то жестоко ошибся. Гэбріель провелъ рукою по лбу и по волосамъ, потомъ, не взявъ руки Артура, онъ подошелъ къ нему и тихо, спокойно спросилъ:

— Гд Грэсъ?..

— Не знаю, отвчалъ Артуръ просто:— я уже много лтъ не имю о ней никакихъ свдній. Я потерялъ ее изъ вида съ тхъ поръ, какъ оставилъ ее въ дом переселенца и отправился къ вамъ на помощь въ Голодный Станъ. Когда я вернулся, то ея уже не было. Я прослдилъ за нею въ Presidio, но и тамъ ея не оказалось.

Гэбріель пристально взглянулъ на Артура. Обычный его небрежный, правдивый тонъ всегда дйствовалъ на слушателей, и Гэбріель поддался его вліянію, но все же ничего не произнесъ.

— Она удалилась изъ хижины переселенца по своей доброй вол, продолжалъ Артуръ: — и, вроятно, ею руководили какія-нибудь причины, казавшіяся ей достаточными. Она бросила меня, если я могу такъ выразиться, и тмъ освободила отъ отвтственности.за нее передъ ея родственниками. Можетъ быть, ей надоло меня ждать. Я былъ въ отсутствіи дв недли, а она ушла на десятый день.

Гэбріель вынулъ изъ кармана газету, которую онъ когда-то показывалъ Олли и сказалъ безнадежнымъ тономъ:

— Такъ это не вы отвчали на мое объявленіе и выставленныя подъ отвтомъ буквы Ф. А. не означаютъ Филипа Ашлея?

— Я никогда этого не видалъ, отвчалъ Артуръ, поспшно взглянувъ на газету: — почему вы вообразили, что я отвчалъ замъ?

— Потому что Жюли, моя бывшая жена, сказала, что эти буквы означаютъ васъ.

— А! она это сказала! произнесъ съ улыбкой Артуръ.

— Да, но если не вы напечатали отвтъ, такъ кто же?

— Не знаю, сказалъ Артуръ небрежно: — можетъ быть, она сама. Насколько я слыхалъ о вашей жен, это — одинъ изъ самыхъ невинныхъ ея обмановъ.

Гэбріель опустилъ глаза и впродолженіе нсколькихъ минутъ молчалъ, потомъ, своимъ обычнымъ, добродушнымъ тономъ, онъ промолвилъ:

— Я очень вамъ благодаренъ, мистеръ Ашлей, за ваши любезные отвты и за воспоминаніе о старин, я часто думалъ о васъ съ укоризною и прошу теперь у васъ извиненія, но это такъ естественно въ человк, у котораго сестра пропала безъ всти. Не думайте, что я нарочно искалъ свиданія съ вами. Нтъ, я пришелъ сюда, къ мистеру Пойнсету, который общалъ меня ждать къ 11 часамъ. Я или пришелъ слишкомъ рано, или попалъ не туда.

— Меня зовутъ Пойнсетъ, отвчалъ Артуръ съ улыбкою: — имя, подъ которымъ бы меня знали, Филипъ Ашлей, я принялъ, отправившись въ далекое путешествіе.

Онъ произнесъ эти слова такъ самоувренно, что Гэбріель принялъ ихъ не за раскаяніе въ самозванств или за объясненіе непонятнаго факта, а пришелъ къ убжденію, что перемна имени, такъ же какъ одежды, составляетъ непремнное условіе джентльмэна-эмигранта.

— Я назначилъ вамъ свиданіе, какъ Артуръ Пойнсетъ, адвокатъ изъ Сан-Франциско, но теперь я, какъ вашъ старый другъ, Филипъ Ашлей, прошу разсказать мн откровенно ваше несчастное дло. Я пріхалъ, чтобъ вамъ помочь, Гэбріель, ради васъ и ради вашей сестры. Я увренъ въ своемъ успх.

Онъ протянулъ руку, и на этотъ разъ Гэбріель крпко пожалъ ее. Артуръ чувствовалъ, что главнйшая преграда преодолна.

— Онъ, кажется, отъ меня ничего не скрылъ, сказалъ Артуръ Максвелю черезъ два часа: — я врю его разсказу. Онъ также виновенъ въ убійств, какъ мы съ вами. Онъ не иметъ ничего общаго съ этимъ дломъ до преступленія, но что было посл преступленія — совершенно иной вопросъ. Его разсказъ для меня очень убдителенъ, но не подйствуетъ на присяжныхъ и общественное мнніе. Ему просто не поврятъ. Въ его словахъ слишкомъ много невроятнаго и, наконецъ, они могутъ послужить къ его обвиненію. Мы должны построить защиту на другихъ основаніяхъ. Его собственный планъ защиты, о которомъ вы мн сообщали, далеко не такъ нелпъ, какъ вы полагали. Мы должны признать, что онъ совершилъ убійство, но въ самозащит. Я знаю настроеніе здшняго общества и симпатіи присяжныхъ, еслибъ Гэбріель разсказалъ только то, что я только-что отъ него слышалъ, то его повсили бы, не разговаривая. По несчастію, дло усложняется имущественными интересами и самозванствомъ его жены, конечно, въ этомъ онъ нисколько не повиненъ и не тутъ кроется причина убійства, но присяжные признали бы подобный мотивъ достаточнымъ. Конечно, обвиненіе будетъ на этомъ вызжать, и намъ надо съ самаго начала энергично бороться съ нимъ. Впрочемъ, это обстоятельство нельзя ничмъ доказать, если онъ самъ не выдастъ себя. Обстоятельства такъ сложились, что, будь онъ дйствительно убійцей, его преступленія нтъ возможности доказать, а теперь своей нелпой, безпокойной жаждой защитить жену онъ испортилъ все дло и сильнйшія улики существуютъ противъ него.

— Такъ вы думаете, что не мистрисъ Конрой убила испанца? спросилъ Максвель.

— Нтъ, отвчалъ Артуръ:— она способна на убійство, но въ настоящемъ случа его не совершила. Настоящій убійца не навлекъ на себя еще подозрнія и никому не извстенъ въ Одноконномъ Стан. Но я долженъ еще разъ поговорить съ Конроемъ и съ Олли, а вы розыщите китайца по имени А-Фи. По словамъ Габріеля, онъ принесъ ему записку, а теперь онъ исчезъ.

— Но вы не можете представлять въ судъ свидтелемъ китайца, замтилъ Максвель.

— Прямо не могу, но никто мн не мшаетъ представить свидтелей христіанъ, которые подъ присягой покажутъ то, что они слышали отъ китайца. Въ нсколько дней, любезный Максвелъ, продолжалъ Артуръ, фамильярно положивъ руку на плечо стряпчаго, который былъ гораздо старше его: — я уясню вс факты, и тогда мы сообща постараемся ихъ уничтожить.

Вечеромъ Гэбріель разсказалъ Олли о своемъ разговор съ Пойнсетомъ и она воскликнула съ цламеннымъ гнвомъ:

— Какъ! онъ сказалъ, что не знаетъ, жива или умерла Грэсъ? А онъ еще увряетъ, что былъ ея милымъ?

— Ты забываешь, Олли, отвчалъ Гэбріель: — что Грэсъ никогда не хотла увдомить своего брата о своемъ мстопребываніи. Неудивительно, что она не писала и чужимъ.

— Можетъ быть, она не хотла и говорить съ нимъ, подлецомъ, продолжала Олли, качая головою:— но онъ долженъ былъ розыскать ее… свою милую! Отчего онъ не отправился въ Presidio? Зачмъ онъ вернулся въ Голодный Станъ? Онъ не нашелъ ее? Скажите, пожалуйста! Неужели ты думаешь, Гэбъ, что Джули тебя не отыщетъ? Я бьюсь объ закладъ, что она уже знаетъ, гд ты, и только ждетъ суда, чтобъ явиться (Гэбріель вздрогнулъ и сердце у него ёкнуло). Опять тебя, старый Гэбъ, обманываютъ. Хорошо, дайте мн только этого Филипа… Ашлея… Пойнсета!

XLVIII.
Чего не зналъ А-Фи.

Посл внушительныхъ нравоученій практической Олли, Гэбріель ретировался въ безопасныя твердыни Конроевой Горы, гд, покуривая трубку въ своей покинутой хижин, предавался тяжелымъ думамъ о неврности женскаго пола. Отъ времени до времени, онъ медленно ходилъ взадъ и впередъ, простирая свои прогулки до уединенно возвышавшейся надъ другими деревьями гигантской сосны, и тамъ, усвшись на ея торчавшіе надъ землею корни, разсуждалъ самъ съ собою объ удивительномъ предвидньи Олли и о милосердіи Творца, который терплъ на земл такого грубаго, неловкаго и безполезнаго человка, какъ онъ. Иногда онъ, по привычк, безсознательно направлялъ свои шаги къ своему прекрасному дому на гор, куда онъ не заглядывалъ со времени роковой сцены разлуки съ женой. Опомнившись, онъ быстро возвращался вспять, съ какимъ-то чувствомъ стыдливости и суеврнаго страха. Однажды, во время подобной невольной экскурсіи вн предловъ своего владнія, онъ замтилъ на трав маленькую рабочую корзинку, по всей вроятности, забытую или потерянную. Онъ тотчасъ призналъ ее за собственность жены и остановился, но потомъ, покраснвъ, продолжалъ путь. Однако, черезъ минуту, снова вернулся. Дотронуться до чего-нибудь, принадлежавшаго его жен, посл ихъ разлуки, казалось ему невозможнымъ, неблагороднымъ, но, съ другой стороны, онъ считалъ жестокимъ оставить эту вещь на поживу всякаго проходящаго китайца или на волю стихій. Онъ остановился на средней мр и поднялъ корзинку, намреваясь послать ее стряпчему Максвелю, какъ довренному лицу жены. Но, поднимая корзинку, онъ, къ величайшему своему ужасу, разсыпалъ все, что въ ней было, и долженъ былъ подобрать вещи съ земли. Между прочими предметами ему попалась въ руки маленькая дтская рубашечка, которую онъ тотчасъ призналъ за аттрибутъ новорожденнаго.

Онъ не положилъ рубашечки въ корзинку, а, покраснвъ, сунулъ ее за пазуху. Онъ также не послалъ корзинки стряпчему Максвелю и даже не упомянулъ Олли объ этомъ происшествіи, представляя ей обычный отчетъ о всемъ, что съ нимъ случалось. Впродолженіе двухъ дней, онъ былъ особенно молчаливъ и задумчивъ, такъ что Олли, боле чмъ когда, упрекала его въ идіотств.

— Богъ знаетъ, что ты длаешь! тебя нельзя нигд найти, говорила она:— а стряпчій Максвель нашелъ очень важнаго свидтеля, китайца А-Фи. Онъ тебя всюду искалъ, а ты ухаживалъ за груднымъ ребенкомъ мистрисъ Вельчъ. Какъ теб не стыдно! ты — взрослый мужчина, да еще судишься за убійство. Наконецъ, у тебя свое семейство!

— Я никогда не видывалъ такого маленькаго ребенка, отвчалъ поспшно Гэбріель, стараясь возбудить въ Олли инстинктивное женское сочувствіе:— право, теб бы надо на него посмотрть. Ему вчера минуло дв недли, а онъ меньше кролика.

— Не болтай пустяковъ, произнесла Олли презрительно, хотя въ глубин сердца ршила посмотрть на диковиннаго ребенка, какъ только окончится судъ:— бги лучше къ Максвелю и поговори съ китайцемъ.

Гэбріель вошелъ въ контору стряпчаго въ ту самую минуту, какъ этотъ джентльмэнъ и Артуръ Пойнсетъ оканчивали длинный и неудовлетворительный допросъ А- Фи. Они надялись, что имъ удастся доказать отсутствіе Гэбріеля, во время совершенія убійства, какимъ-либо обстоятельствомъ, которое могъ бы подтвердить А- Фи. Но китаецъ ршительно отрицалъ, чтобы онъ видлъ какого-нибудь европейца въ то время, когда ходилъ отыскивать Гэбріеля, и вообще началъ путаться въ тхъ подробностяхъ, которыя прежде передалъ насчетъ порученія, даннаго ему мистрисъ Конрой. Къ тому же, онъ хмурилъ брови и высказывалъ явное неудовольствіе, очевидно, утомившись отъ постоянныхъ разспросовъ.

— Мы ничего не добились отъ вашего друга А-Фи, сказалъ Артуръ, пожимая руку Габріелю: — постарайтесь вы разбудить его память, хотя это почти невроятно.

Гэбріель пристально взглянулъ на А-Фи, быть можетъ, потому, что онъ былъ послдній человкъ, видвшій его исчезнувшую жену. Китаецъ отвчалъ такимъ же взглядомъ, но лишеннымъ всякаго уваженія. Вслдъ затмъ, Гэбріель предложилъ нсколько неопредленныхъ, смутныхь вопросовъ и получилъ подобные же неясные отвты. Артуръ нетерпливо всталъ и, взявъ за руку Максвеля, вышелъ съ нимъ изъ комнаты. Допросъ былъ конченъ. Гэбріель хотлъ послдовать за ними, но, случайно взглянувъ на китайца, онъ былъ пораженъ необычайной перемной въ его лиц: А-Фи, съ быстротою молніи мигалъ обоими глазами, кивалъ головой и щелкалъ пальцами. Гэбріель разинулъ ротъ отъ изумленія.

— Все обойдется, сказалъ А-Фи, смотря пристально на Гэбріеля.

— Что? спросилъ Гэбріель.

— Все обойдется, повторилъ китаецъ:— она говоритъ: ‘все обойдется’.

— Кто она? спросилъ Гэбріель съ испугомъ.

— Ваша жена… мистрисъ Конрой. Она васъ любитъ, и я васъ люблю. Она говоритъ ‘все обойдется’ и гадкій шерифъ не повситъ васъ.

— Понимаю.

— Она еще говоритъ, что вы слишкомъ болтаете, и я слишкомъ болтаю, и Максвель слишкомъ болтаетъ. Вс слишкомъ болтаютъ. Она говоритъ: держите языкъ за зубами, и все обойдется.

— Но гд она? гд я могу ее видть? спросилъ Гэбріель.

Лицо А-Фи мгновенно потеряло всякое выраженіе, точно мокрой губкой стерли съ его аспиднаго лица все, что на немъ было написано. Онъ посмотрлъ на Гэбріеля совершенно безсознательно и, скрестивъ руки, ждалъ, пока Гэбріель снова заговоритъ съ нимъ на понятномъ ему язык.

— Послушайте, продолжалъ Конрой убдительнымъ тономъ:— вамъ, вдь, все равно, а мн вы сдлаете большое одолженіе, сказавъ гд Джули, то-есть мистрисъ Конрой. Конечно, вы въ своей слпот покланяетесь камню и дереву, а потому не можете понимать христіанскихъ чувствъ, но все же вы — человкъ и я васъ прошу, какъ человка и брата, сказать мн: гд моя жена? Положимъ, что это — мой идолъ, такъ я васъ спрашиваю, какъ идолопоклонника: гд она?

Китаецъ улыбнулся добродушной, безсознательной улыбкой и произнесъ:

— Я — не презрнный мексиканецъ, а мои рубашки по полтора доллара за дюжину.

XLIX.
Дло Джона До, Гэбріеля Конроя то-жь и Джени Ро, Джули Конрой то-жь.

Судъ надъ Гэбріелемъ Конроемъ возбуждалъ въ сильнйшей степени любопытство и вниманіе всего Одноконнаго Стана. Судебная зала и вс окружающіе ея корридоры были запружены народомъ съ самаго утра. Но, надо сознаться, что интересъ сосредоточивался не на личности Конроя, а на самомъ процесс. Всмъ было извстно, что важнйшія лица штата прибыли изъ Сакраменто нарочно, чтобъ присутствовать при судоговореніи, что одинъ изъ извстнйшихъ адвокатовъ Сан-Франциско былъ нанятъ для защиты подсудимаго за громадную сумму ста тысячъ долларовъ и что извстный полковникъ Старботль долженъ былъ содйствовать обвинителю. Такимъ образомъ, можно было ожидать бойкихъ преній, пожалуй, дуэли, любопытныхъ разоблаченій нравовъ высшаго общества и скрытой политической борьбы между югомъ и сверомъ, представителями которыхъ были полковникъ Старботль и Пойнсетъ. Вотъ что составляло главную приманку для Одноконнаго Стана въ этомъ процесс.

Въ десять часовъ, Гэбріель вошелъ въ залу въ сопровожденіи своихъ защитниковъ, а вслдъ за нимъ явились полковникъ Старботль и судья Бутнойнтеръ, который оффиціально поклонился Артуру и фамильярно Старботлю. Съ послднимъ онъ находился въ дружескихъ отношеніяхъ и проигралъ ему много денегъ, но присутствіе знаменитаго молодого адвоката, видимо, его смущало. Артуръ нисколько не рисовался, но судья смутно сознавалъ, что было бы гораздо лучше, еслибъ секретарь надлъ чистую рубашку, а онъ самъ не снялъ галстуха и воротничка, какъ всегда длалъ во время засданія. Присяжные смотрли также недоброжелательно на молодого франта-адвоката. Что же касается до ихъ состава, то публика обманулась въ ожиданіи многочисленныхъ отводовъ со стороны защиты, въ виду недавняго народнаго волненія. Пойнсетъ удовольствовался только нсколькими вопросами о происхожденіи присяжныхъ, большинство которыхъ оказались южанами и даже кліентами полковника Старботля.

Я сожалю, что рчь Старботля, названная ‘Знаменемъ’ однимъ изъ самыхъ блестящихъ образцовъ юридической реторики, не сохранилась въ стенографическомъ отчет, поэтому, мн приходится передать ее только вкратц. Онъ началъ съ заявленія, что никогда не находился въ такомъ важномъ, отвтственномъ и деликатномъ положеніи, такъ какъ настоящее дло имло громадное юридическое, общественное и политическое значеніе. Конечно, можетъ быть, ему будутъ возражать на подобное опредленіе, но онъ смло его повторяетъ въ присутствіи такого состава присяжныхъ, лица которыхъ сіяютъ рыцарскимъ благородствомъ, образованнымъ умомъ, неподкупнымъ правосудіемъ и… (Въ эту торжественную минуту внятно раздалось въ толп: ‘И одноконной водкой!’ Судья улыбнулся и приказалъ приставу наблюсти за порядкомъ, а Старботль, какъ ни въ чемъ не бывало, продолжалъ свою рчь). Онъ понималъ, почему защита довряла такому рыцарскому составу присяжныхъ, она, конечно, станетъ доказывать, что убійство было совершено изъ самозащиты, изъ мести за нарушеніе святости супружеской жизни. Но онъ, полковникъ Старботль, побдоносно докажетъ всю ложность этой защиты, онъ ясно обнаружитъ, что подсудимый руководствовался только низкими, матеріальными разсчетами и что по своимъ дйствіямъ, какъ прежде, такъ и посл убійства, онъ не заслуживаетъ никакого сочувствія. Онъ представитъ очевидныя улики, что обвиняемый смотрлъ сквозь пальцы на легкое поведеніе своей жены и что самое убійство произведено не по рыцарски. Преступленіе, въ которомъ обвиняютъ подсудимаго, могло быть совершено китайцемъ или негромъ. ‘Не въ присутствіи прекраснаго пола, прибавилъ полковникъ, граціозно махая рукою въ ту сторону, гд сидли Мануела и Солли, которыя приняли его слова за личный комплиментъ: — стану я унижать вліяніе женщинъ на мужчинъ. Но я докажу, что великая, благородная, очаровательная страсть, одинаково царящая во дворц и въ лачуг, не одушевляла Гэбріеля Конроя. Посмотрите на него, господа, и скажите сами, какъ опытные и благородные люди: можетъ ли онъ пожертвовать собою ради любви къ женщин, заклать себя на алтар Венеры?’

Вс глаза были обращены на Гэбріеля, и, конечно, въ эту минуту онъ не походилъ ни на влюбленнаго Артура, ни на страстнаго Отелло. Его серьёзное, смущенное лицо было очень сосредоточено, а, видя, что вс на него смотрятъ, онъ совершенно смутился и, вынувъ изъ кармана гребень, сталъ причесывать себ волосы, словно желая выказать полное равнодушіе.

— Да, сэръ, продолжалъ полковникъ торжественно-строгимъ тономъ: — вы можете, сколько хотите, приглаживать себ волосы, но вы никого не уврите, что они были въ рукахъ Далилы.

Потомъ Старботль нарисовалъ поэтическій портретъ убитаго Рамиреса, туземца юга, впечатлительнаго и пламеннаго человка, какъ вс южане. Нечего было распространяться боле объ этой личности, столь сочувственной всмъ его южнымъ соотечественникамъ, и этотъ представитель стивменскихъ, испанскихъ родовъ, ведущихъ свое начало отъ Сида и дон-Жуана, сдлался жертвою вроломныхъ ковъ низкой женщины и презрннаго ея супруга Гэбріеля Конроя. Онъ, Старботль, ясно докажетъ, что мистрисъ Конрой, тогда еще госпожа Деваржъ, взявъ на себя имя Грэсъ Конрой, просила помощи благороднаго Рамиреса для осуществленія своихъ правъ, попранныхъ жестокимъ братомъ. Повривъ разсказу г-жи Деваржъ, впечатлительный Рамиресъ оказывалъ ей всякое содйствіе, пока бракъ съ Гэбріелемъ не обнаружилъ ея обмана. Нечего было характеризовать подобный бракъ, сами присяжные поймутъ, что это былъ союзъ не любящихъ сердецъ, а сообщниковъ, спекулаторовъ, подъ снью не Гименея, а Меркурія. Единственнымъ результатомъ подобнаго брака могли быть только мошенничество, подлогъ, убійство. Овладвъ чужимъ имуществомъ, надо было удалить опаснаго свидтеля ихъ преступленія, Рамиреса. Жена нашла послушное орудіе въ своемъ муж. А какъ совершено убійство? Открыто, при свидтеляхъ? Вызвалъ ли Гэбріель на честный бой свою жертву? Нтъ, посмотрите на убійцу и сравните его громадную фигуру съ нжной, граціозной, юной фигурой жертвы, и вы поймете всю чудовищность этого преступленія.

Посл подобнаго вступленія, шли свидтельскія показанія со стороны обвиненія, которыя удостоврили: что убитый погибъ отъ раны, нанесенной ножомъ, что Гэбріель передъ тмъ поссорился съ нимъ, что, за нсколько часовъ до убійства, его видли на гор, что онъ немедленно потомъ скрылся, что его жена досел находится въ добровольномъ изгнаніи и что мотивъ преступленія совершенно объясняется обстоятельствами жизни подсудимаго. Многое изъ этихъ свидтельскихъ показаній было опровергнуто на перекрестномъ допрос. Докторъ, вскрывавшій тло убитаго, не могъ утверждать, что онъ не умеръ отъ чахотки въ ту же ночь. Свидтель, видвшій, какъ Гэбріель толкалъ испанца на большой дорог, не могъ присягнуть, чтобы, въ свою очередь, и Рамиресъ не толкалъ Гэбріеля. Наконецъ, обвиненіе мистрисъ Конрой въ самозванств было совершенно голословно. Однако, въ публик держали парй за Старботля противъ Пойнсета.

По окончаніи обвинительной рчи, защитникъ подсудимаго просилъ его освободить отъ суда, такъ какъ ничмъ не было доказано, чтобъ онъ находился въ какихъ-нибудь отношеніяхъ съ убитымъ и былъ сообщникомъ мистрисъ Конрой, противъ которой, въ сущности, были собраны вс улики обвинительной властью. Этотъ отводъ былъ оставленъ безъ уваженія, къ величайшему удовольствію присяжныхъ и всей публики, которые не простили бы Артуру, еслибъ, благодаря юридической формальности, ихъ лишили любопытнаго зрлища. Поэтому, вставъ, чтобъ произнести защитительную рчь, Пойнсетъ видлъ ясно, по лицамъ всхъ присутствующихъ, что его считаютъ человкомъ, желавшимъ добровольно удалиться съ поля брани. Этого было достаточно, чтобъ возбудить въ немъ энергію, и онъ съ жаромъ бросился въ борьбу.

По его мннію, дло это было вовсе не важное, какъ полагалъ полковникъ, а самое обыкновенное. Конечно, была одна особенность въ этомъ процесс, именно — что его краснорчивый соперникъ долженъ былъ бы говорить не за обвиненіе, а сидть съ нимъ на одной скамь защиты. Поэтому, полковнику Старботлю приходилось идти противъ своихъ принциповъ, и, вслдствіе этого, естественно, происходила путаница. Онъ, Пойнсетъ, постарается ее распутать. Вся суть, дла заключалась въ самозащит. Онъ готовъ былъ согласиться съ искусной теоріей обвиненія, что убійство совершила мистрисъ Конрой или какая-либо другая особа, но такъ какъ Гэбріель Конрой одинъ обвиняется въ настоящее время, то все это вовсе къ длу не относится. Доказавъ слабость обвиненія, онъ не станетъ много тратить словъ, а прямо сошлется на показанія самого обвиняемаго, который теперь незаконно судится въ томъ самомъ зданіи, гд такъ недавно онъ спасся отъ суда Линча.

Вс присутствующіе притаили дыханіе. Гэбріель медленно прошелъ на свидтельскую скамью. Лицо его горло, и онъ дышалъ тяжело. Но, достигнувъ своего мста и принявъ присягу, онъ, повидимому, успокоился и устремилъ пристальный взглядъ на Старботля.

— Какъ васъ зовутъ? спросилъ Артуръ.

— Вы желаете знать мое настоящее имя? спросилъ Гэбріель.

— Да, конечно, отвчалъ съ нетерпніемъ Артуръ.

Старботль навострилъ уши и не спускалъ глазъ съ лица Гэбріеля.

— Мое настоящее имя… Джони Думбльди, Джони Думбльди, произнесъ Гэбріель, разсматривая потолокъ.

Вся публика вздрогнула, и наступило мертвое безмолвіе.

— Что? воскликнули въ одинъ голосъ Артуръ и Максвелъ, вскакивая съ своихъ мстъ.

— Да, продолжалъ Гэбріель тихо: — меня зовутъ Джони Думбльди. Я часто называлъ себя Гэбріелемъ Конроемъ, но это имя мною ложно принято. Женщина, на которой я женился, была, дйствительно, Грэсъ Конрой. Все, что вамъ говорилъ этотъ старый, Богомъ забытый лгунъ, полковникъ Старботль — одинъ вздоръ. Моя жена — настоящая Грэсъ Конрой, слышите! Господинъ судья и господа присяжные! я одинъ — самозванецъ, я одинъ виновенъ и никто другой.

L.
Братъ и сестра.

Изумленіе всхъ присутствующихъ при неожиданномъ отвт Гэбріеля было такъ велико, что никто не замтилъ паники, объявшей даже его защитниковъ. Максвель хотлъ вскочить и громко протестовать, но Артуръ удержалъ его за руку.

— Онъ съ ума сошелъ! Это — самоубійство! произнесъ шепотомъ Максвель: — ему надо зажать ротъ. Вы должны объяснить…

— Шш! Шш! ни слова! перебилъ его Артуръ:— если мы выразимъ удивленіе, то все пропало.

Черезъ минуту, глаза всхъ сосредоточились на Артур, который сохранилъ наружное спокойствіе. Какую новую тайну откроетъ слдующій вопросъ? спрашивалъ себя всякій. Тишина была гробовая. Артуръ самодовольно окинулъ взглядомъ зрителей и присяжныхъ, словно измряя впечатлніе искусно подготовленнаго драматическаго эффекта, и, обращаась съ граціозной небрежностью къ судь, сказалъ хладнокровно:

— Мы не имемъ боле никакихъ вопросовъ.

Произнеся эти простыя, естественныя и вполн согласныя съ обстоятельствами слова, онъ спокойно слъ на свое мсто. Эффектъ вышелъ поразительный. Артуръ чувствовалъ, что никогда въ своей адвокатской дятельности онъ не одерживалъ такого колоссальнаго успха, онъ разомъ пріобрлъ такую славу, о какой даже никогда не мечталъ. Гэбріель былъ забытъ, и героемъ этого дла явился человкъ, который съумлъ подготовить такую эффектную сцену, въ которой, конечно, крылась вся сущность преступленія, хотя никто ясно не понималъ ея таинственнаго смысла. Еслибъ въ эту минуту присяжнымъ было предложено произнести свой приговоръ, то они, не выходя изъ залы, признали бы невиновнымъ кліента Артура.

Судья Бутнойнтеръ взглянулъ вопросительно на полковника Старботля, который, окончательно сбитый съ толку непонятнымъ поведеніемъ защиты, долго кашлялъ и заикался прежде, чмъ приступилъ къ допросу обвиняемаго.

— Вы сказали… что васъ зовутъ… Джонъ… Думбль… ли, произнесъ онъ, наконецъ:— съ какою же цлью, мистеръ Думбльди… вы приняли имя Гэбріеля Конроя?

Защитникъ предъявилъ отводъ противъ этого вопроса, доказывая многочисленными прецедентами, что нельзя спрашивать о мотивахъ дйствій подсудимаго и что онъ не обязанъ отвчать на вопросы, прямо клонящіеся къ его обвиненію. Судья оставилъ безъ уваженія этотъ отводъ, хотя и не привелъ никакихъ прецедентовъ.

— Какой идеей или мотивомъ вы руководствовались, назвавъ себя Гэбріелемъ Конроемъ? повторилъ Старботль.

— А вы какъ полагаете? произнесъ Гэбріель, съ хитрой улыбкой и посреди общаго смха.

Судья строго замтилъ, что обвиняемый обязанъ отвчать на предлагаемые ему вопросы, а не вступать въ пренія.

— Если такъ, отвчалъ Гэбріель:— то мн это имя очень понравилось. Я зналъ Гэбріеля Конроя, который умеръ въ Голодномъ Стан, и полагалъ, что его имя послужитъ мн лучшей рекомендаціей передъ его сестрой Грэсъ, моей бывшей женой. Это обстоятельство очень содйствовало моему ухаживанію, такъ какъ она чрезвычайно застнчива.

— Въ первое время вашего знакомства съ покойнымъ, вы были ему извстны подъ именемъ Гэбріеля Конроя или Джона Думбльди? спросилъ Старботль.

Артуръ Пойнсетъ просилъ судъ обратить вниманіе на два факта, во-первыхъ, что ничмъ не было доказано прежняго знакомства Гэбріеля, то есть Джона Думбльди, съ покойнымъ, а вовторыхъ, что защита удовольствовалась однимъ вопросомъ объ имени подсудимаго.

Судья согласился съ возраженіемъ защитника, и Старботль заявилъ, что онъ боле не желаетъ предлагать вопросовъ. Гэбріель возвратился на свое мсто, и многія незнакомыя ему лица, а потому совершенно безпристрастныя, сочувственно пожимали ему руки. Парй въ пользу его оправданія стали держать пять противъ одного. Защитники стали съ жаромъ между собою совщаться. Между тмъ, Старботлю подали записку, и онъ, выйдя на минуту изъ залы, вернулся въ сопровожденіи женщины, лицо которой было скрыто густымъ вуалемъ. Мануела и Солли съ любопытствомъ устремили глаза на эту новую фигуру. Вс присутствующіе, не исключая и присяжныхъ, выражали пламенное нетерпніе.

Слдствіе продолжалась. Первымъ свидтелемъ былъ спрошенъ Майкель Офлагерти. Онъ показалъ, что родомъ ирландецъ, по ремеслу рудокопъ, въ ночь совершенія убійства, возвращаясь домой съ работы, видлъ покойнаго на Конроевой Гор, гд онъ прятался, словно воръ, а, спустя пять минутъ, нагналъ Гэбріеля Конроя и пошелъ съ нимъ до конторы стряпчаго Максвеля. При передопрос сторонъ, онъ объяснилъ, что натурализованъ въ Америк, всегда поддерживалъ демократическую партію, не знаетъ, что такое alibi, что какой-то китаецъ ране его далъ подобное же показаніе, но онъ считаетъ китайца чмъ-то хуже негра, и, наконецъ, замтилъ, что Гэбріель былъ лвша.

Амедей Мише, родомъ французъ, по ремеслу шкиперъ ‘Parfaite Union’, показалъ:— Часто гулялъ на прелестной Конроевой Гор, ночью 15 числа, встртилъ Гэбріеля Конроя, который шелъ изъ дома и, поздоровавшись съ нимъ, продолжалъ свой путь на востокъ. Ночь была славная, это было часовъ въ семь или около того. Свидтель долго смотрлъ вслдъ Конрою, потому что лицо его было очень грустно, словно на сердц было у него тяжело. Когда онъ скрылся за деревьями, то свидтель возвратился на гору и слышалъ за кустами голоса мужчины и женщины. Женскій голосъ принадлежалъ г-ж Конрой, а мужской былъ ему совершенно неизвстенъ, но онъ могъ присягнуть, что это не былъ голосъ Гэбріеля. Свидтель оставался на гор около часа и боле не видлъ Гэбріеля, а, уходя домой, замтилъ дв фигуры, мужскую и женскую, направлявшіяся къ вингдамской дорог. По всей вроятности, женская фигура была мистрисъ Конрой. Мужская фигура ему была незнакома, но положительно это не былъ Гэбріель Конрой. На вопросы адвокатовъ свидтель отвчалъ, что онъ не могъ не узнать даже издали Конроя, какъ великана, что онъ патріотъ, ненавидитъ аристократовъ, но не знаетъ, былъ ли покойный аристократомъ, и не понимаетъ, что разумютъ въ Америк подъ демократомъ, что никогда не ухаживалъ за г-жею Конрой, не былъ ею обманутъ и не иметъ ничего противъ нея, наконецъ, замтилъ, что Конрой былъ лвша.

Дитманъ, родомъ нмецъ, показалъ, что никогда не видалъ покойнаго, а Гэбріеля зналъ, встртилъ его ночью 15 числа по дорог изъ Вингдама, часовъ въ восемь, и тогда онъ говорилъ съ китайцемъ. На вопросы адвокатовъ отвчалъ: что считаетъ китайца такимъ же человкомъ, какъ всхъ другихъ, что ему не было извстно показаніе китайца, и что Гэбріель Конрой былъ лвша.

Докторъ Приницъ, снова спрошенный, показалъ, что онъ свидтельствовалъ тло убитаго 16 числа, въ девять часовъ. Кровяныя пятна на бль и тл были отчасти смыты водою. Онъ, свидтель, полагаетъ, что это явленіе могло произойти отъ капель росы, попавшихъ на комки запекшейся крови. Тоже дйствіе не произошло бы, еслибъ кровь еще струилась изъ раны. Свидтель, впродолженіи трехъ лтъ, ведетъ журналъ метеорологическихъ наблюденій и можетъ утвердительно сказать, что въ этотъ вечеръ, въ семь часовъ, была сильная роса, но позже гидрометръ не показалъ никакой сырости и посл восьми часовъ, ночь была сухая съ сильнымъ втромъ. По всей вроятности, тло покойнаго приняло то положеніе, въ которомъ засталъ его свидтель ране восьми часовъ, но утверждать подъ присягою, что онъ умеръ до восьми часовъ — не можетъ. Что же касается до ранъ, то он положительно не могли быть нанесены позже восьми часовъ, и полагаетъ, что покойный получилъ ихъ стоя и съ поднятой рукой для самозащиты. Судя по направленію раны, докторъ Приницъ полагалъ, что она не могла быть нанесена лвой рукой. На вопросы адвокатовъ, онъ отвчалъ, что часто такъ называемый лвша владетъ обими руками, что подтеки кровяныхъ пятенъ произошли посл смерти и что они не могли произойти отъ испарины, тмъ боле, что у мертваго испарина невозможна.

Этимъ показаніемъ кончился допросъ свидтелей защиты, и Артуръ Пойнсетъ слъ среди всеобщаго волненія. Тогда поднялся полковникъ Старботль, передъ тмъ долго разговаривавшій съ дамой подъ вуалемъ, и, граціозно указывая на нее рукою, торжественно произнесъ: Грэсъ Конрой.

Незнакомка встала и, посл минутнаго колебанія, ршительными шагами проложила себ путь къ свидтельской скамь. Очутившись передъ судомъ, она, быстрымъ, изящнымъ движеніемъ руки, сбросила громадный вуаль, служившій ей головнымъ уборомъ, по испанскому обычаю, и обнаружила столь прелестное, очаровательное лицо, что даже Мануела и Солли ахнули отъ восторга. Она приняла присягу съ опущенными вками, придававшими ей еще боле красоты, а потомъ, поднявъ свои черные, блестящіе глаза, устремила ихъ на Гэбріеля.

— Ваше имя? спросилъ полковникъ Старботль, съ изысканной любезностью.

— Грэсъ Конрой.

— Есть у васъ братъ по имени Гэбріель Конрой?

— Есть.

— Посмотрите вокругъ себя: нтъ ли его здсь?

— Да, вотъ онъ, отвчала свидтельница, не сводя глазъ съ Гэбріеля и указывая на него маленькой, изящной ручкой въ безукоризненной перчатк.

— Вы говорите о подсудимомъ?

— Да.

— Это вашъ братъ, Гэбріель Конрой?

— Да.

— Когда вы его видли въ послдній разъ?

— Шесть лтъ тому назадъ.

— Гд и при какихъ обстоятельствахъ?

— Въ горахъ, въ Голодномъ Стан, я оставила его съ сестрою и отправилась искать для нихъ помощи.

— Съ тхъ поръ вы его не видали?

— Нтъ.

— Извстно вамъ, что въ числ несчастныхъ, умершихъ съ голоду, было признано и ваше тло?

— Да.

— Можете вы объяснить это обстоятельство?

— Могу. Я ушла изъ Голоднаго Стана въ мужской одежд, а мое платье оставила мистрисъ Думфи. Ея тло въ моемъ плать и было впослдствіи принято за мое.

— Можете вы доказать этотъ фактъ?

— Да, мистеръ Думфи, мужъ мистрисъ Думфи, мой братъ Гэбріель Конрой и…

— Мы, защитники подсудимаго, произнесъ, спокойно и медленно отчеканивая каждое слово, Артуръ Пойнсетъ:— имемъ честь заявить суду, что, не желая дале безпокоить судъ и присяжныхъ, согласны признать, что нашъ кліентъ — дйствительно, Гэбріель Конрой, не требуя другихъ доказательствъ, кром свидтельства его сестры. Судъ и присяжные, конечно, видятъ, что показаніе нашего кліента относительно его имени было легкомысленной, глупой и совершенно для насъ, его защитниковъ, неожиданной попыткой защитить репутацію его жены, которую онъ пламенно любитъ и противъ которой совершенно неосновательно и несвоевременно возстала здсь противная сторона. Мы считаемъ своимъ долгомъ заявить суду и присяжнымъ, что все это не иметъ никакого отношенія къ настоящему длу объ убійств Виктора Рамиреса Джономъ До, то-жь Гэбріелемъ Конроемъ. Соглашаясь съ фактомъ, удостовреннымъ свидтельницей Грэсъ Конрой, мы не желаемъ подвергать ее передопросу.

Блдное, спокойное лицо свидтельницы вспыхнуло, какъ только она взглянула на Артура Пойнсета, но этотъ почтенный джентльмэнъ не вздрогнулъ. Между тмъ, судья объявилъ, что свидтельница можетъ удалиться, а полковникъ Старботль отказался отъ представленія другихъ свидтелей въ доказательство тожественности подсудимаго.

— Мы имемъ честь обратить вниманіе суда, сказалъ Артуръ спокойно: — на то обстоятельство, что, если мы признали показаніе сестры, обвиняющей своего брата въ дл, могущему окончиться смертною казнью, то лишь потому, что имемъ возможность доказать его невиновность другими способами. Дло теперь идетъ вовсе не о томъ, какое имя носитъ или принялъ на себя подсудимый, а лишь о томъ — убилъ ли онъ Виктора Рамиреса, какъ утверждаетъ обвиненіе? и мы, отклоняя вс другіе побочные вопросы, докажемъ теперь показаніемъ одного, вполн достоврнаго свидтеля, что Отъ нисколько невиновенъ въ этомъ преступленіи. Мы не выставили его сначала по той простой причин, что онъ не могъ быть представленъ въ судъ ране. Имя его — Генри Перкинсъ.

Толпа, наполнявшая залу, заколыхалась, и къ свидтельской скамь подошелъ человкъ чрезвычайно странной наружности, съ желтоватымъ морщинистымъ лицомъ, съ сдыми волосами, на которыхъ оставались еще слды краски, и въ старомодной одежд.

Новый свидтель показалъ что онъ родомъ испанецъ и занимается переводомъ документовъ въ поземельной комиссіи. Онъ признаётъ подсудимаго, хотя видлъ его только разъ на Конроевой Гор, за два дня до убійства, тогда подсудимый сидлъ съ маленькой двочкой на ступеньк входной двери въ заброшенную хижину. Покойнаго онъ, свидтель, видалъ два раза: въ первый — въ дом дона-Педро, въ Сан-Франциско, куда покойный пришелъ съ цлью устроить подложный документъ на владніе землею, которой уже владла жена подсудимаго по другому документу. Во второй разъ, свидтель видлъ его, посл совершенія подлога, на Конроевой Гор. Онъ разговаривалъ съ женою подсудимаго и находился въ сильномъ волненіи, вдругъ онъ выхватилъ изъ-за пазухи ножъ и кинулся на жену подсудимаго, свидтель заступился за нее и между ними произошла борьба. Свидтель не могъ выхватить у него ножа, едва удерживалъ его отъ смертельнаго удара и громко кричалъ о помощи. На этотъ крикъ, наконецъ, отозвался изъ кустовъ голосъ, очевидно, не англичанина, а китайца, и jero ломаннаго языка свидтель не понялъ. Въ эту минуту, покойный вырвался изъ рукъ свидтеля и, отбжавъ нсколько шаговъ, вонзилъ ножъ себ въ грудь. Свидтель бросился къ нему и снова закричалъ о помощи, тогда покойный, лежа на земл, промолвилъ съ улыбкой: — ‘позовите кого-нибудь, и я васъ обвиню въ убійств’. Вслдъ за этими словами, онъ впалъ въ безпамятство, а испуганный свидтель остался подл него, не зная, что длать. Наконецъ, къ нему подошла мистрисъ Конрой, жена подсудимаго, и посовтовала ему тотчасъ бжать, предлагая отправиться съ нимъ вмст. Свидтель согласился, досталъ таратайку и, взявъ мистрисъ Конрой, дожидавшуюся его на дорог, похалъ съ нею въ Маркльвиль, гд она осталась подъ вымышленнымъ именемъ, а онъ одинъ отправился въ Сан-Франциско и Сан-Антоніо. Въ этомъ послднемъ мст онъ узналъ отъ Грэсъ Конрой, сестры подсудимаго, объ арест ея брата по обвиненію въ убійств покойнаго. Свидтель тотчасъ возвратился въ Одноконный Станъ, но тамъ засталъ правосудіе въ рукахъ мстителей и, боясь, что ему придется спасать подсудимаго цною своей собственной жизни, онъ скрылся въ пещер на Конроевой Гор. Случайно, въ эту же пещеру спрятался и Гэбріель Конрой съ своимъ другомъ, во время бгства отъ мстителей. Воспользовавшись его минутнымъ уходомъ изъ пещеры, свидтель объяснилъ другу Гэбріеля, Джаку Гамлину, что онъ явится свидтелемъ на суд, если таковой состоится. Посл вторичнаго ареста Гэбріеля, онъ отправился въ Сан-Франциско, чтобъ собрать доказательства подложности документа и неправильности преслдованій мистрисъ Конрой Рамиресомъ. Онъ нашелъ лавочника, который продалъ ножъ Рамиресу, восемь мсяцевъ тому назадъ, когда онъ впервые задумалъ убить мистрисъ Конрой. Съ этими словами, свидтель представилъ и самый ножъ, какъ вещественное доказательство. Несмотря на возраженіе противной стороны, судъ допустилъ представленіе ножа, и, среди общаго волненія, Артуръ произнесъ:

— Мы кончили нашъ допросъ.

Полковникъ Старботль молчалъ впродолженіи нсколькихъ минутъ, и только, когда Грэсъ Конрой, сидвшая рядомъ съ нимъ, шепнула ему что-то на ухо, онъ всталъ и спросилъ свидтеля:

— Отчего жена подсудимаго, бжавшая съ вами и тмъ подавшая поводъ къ аресту ея мужа, не явилась для его защиты? Отчего ея нтъ здсь?

— Она занемогла въ Маркльвил, отъ безпокойства и усталости она преждевременно родила.

Вокругъ подсудимаго засуетились, и Старботль, махнувъ рукой свидтелю, поспшно слъ.

— Мы просимъ судъ прервать засданіе, произнесъ Пойнсетъ:— подсудимый упалъ въ обморокъ.

LI.
Родственная встрча.

Когда очнулся Гэбріель, онъ лежалъ на полу въ комнат для присяжныхъ, его голову держала Олли, а другая нжная, граціозная фигура стояла подл, нагнувшись надъ нимъ, но въ ту самую минуту, какъ онъ открылъ глаза, она медленно отошла. Это была Грэсъ Конрой.

— Теб лучше, сказала Олли, взявъ за руку брата и не обращая никакого вниманія на сестру, въ которую впился глазами

Гэбріель: — попробуй встать и ссть въ кресло. Вотъ такъ, добрый, старый Гэбъ. Теперь теб будетъ спокойне.

— Это — Грэсъ, шопотомъ произнесъ Гэбріель, не спуская своихъ взоровъ съ блестящей, красивой женщины, которая, прислонясь къ двери, холодно смотрла на него:— Олли! это — Грэсъ, твоя сестра.

— Если ты говоришь о женщин, которая подъ присягой показывала противъ тебя, желая твоей смерти, то она мн — не сестра, отвчала Олли, бросая презрительный взглядъ на Грэсъ:— и чмъ она нарядне, тмъ для нея стыдне.

— Если вы говорите о двушк, у которой вы отняли ея наслдіе, женившись на женщин, похитившей ея имя, произнесла холодно Грэсъ:— если вы говорите о двушк, законно носящей имя, отъ котораго вы отказались торжественно, подъ присягою, то она ничего не иметъ общаго съ вами, кром этого имени.

— Такъ, такъ, промолвилъ Гэбріель просто и, понуривъ голову, задрожалъ всмъ тломъ.

— Не падай въ истерику передъ этимъ крокодиломъ, сказала Олли, видя, что слезы потекли по щекамъ Гэбріеля:— не плачь, Гэбъ, не распускай нюни при ней.

Об сестры враждебно глядли другъ на друга, а безпощадный Гэбріель молча предавался своему отчаянію, какъ вдругъ въ комнату вошла мистрисъ Маркль. Она сочувственно посмотрла на Гэбріеля, покосилась на обихъ двушекъ и, какъ бы не замчая ихъ присутствія, воскликнула:

— Все кончено, Гэбріель! Вы свободны! Вотъ и мистеръ Пойнсетъ.

Артуръ вошелъ поспшно, но, встртивъ холодный взглядъ Грэсъ, онъ остановился и покраснлъ. Черезъ минуту, однако, его смущеніе прошло и, подойдя къ Габріелю, онъ добродушно сказалъ:

— Поздравляю васъ. Обвинитель предложилъ прекратить дло производствомъ, и вы свободны.

— Я могу ухать? произнесъ Гэбріель съ неожиданнымъ оживленіемъ.

— Да.

— А она? спросилъ Гэбріель поспшно.

— О комъ вы говорите? промолвилъ Артуръ, невольно взглянувъ на Грэсъ, которая презрительно отъ него отвернулась.

— О моей жен… о Джули. Она также свободна?

— Конечно, отвчалъ Артуръ мене сочувственнымъ тономъ, что тотчасъ замтилъ Гэбріель.

— Такъ я поду, сказалъ Гэбріель вставая, но, подойдя къ дверямъ, онъ остановился и, возвратясь къ Грэсъ, продолжалъ своимъ обычнымъ смущеннымъ, застнчивымъ тономъ:— извините меня, миссъ, что мн теперь не время вамъ показать ваши владнія на Конроевой Гор, но все въ цлости, какъ вамъ засвидтельствуетъ стряпчій Максвель. Весь домъ къ вашимъ услугамъ, и служанка васъ ждетъ, согласно моему приказанію. Я съ удовольствіемъ проводилъ бы васъ, но я сейчасъ отправляюсь къ Джули, къ моей жен. Она ждетъ, конечно, не меня, но моего ребенка, и, вроятно, онъ уже теперь родился, вотъ такой маленькій, прибавилъ Гэбріель, указывая на свой палецъ:— вы, конечно, согласитесь, что я, какъ семейный человкъ, долженъ быть тамъ.

Находившіяся въ комнат женщины презрительно переглянулись, и только мужчины, Артуръ Пойнсетъ и стряпчій Максвель, вошедшій въ эту минуту, отнеслись сочувственно къ Гэбріелю.

— Мы васъ не задерживаемъ, Гэбріель, совершенно понимая ваши чувства, произнесъ Артуръ.

— Возьми меня съ собою, Гэбъ, сказала Олли, сверкая глазами и отворачиваясь отъ сестры.

— Ты — моя родная, собственная двочка, промолвилъ Гэбріель, и, взявъ ее на руки, вышелъ изъ комнаты.

Почти въ ту же минуту, мистрисъ Маркль послдовала за ними вмст съ Максвелемъ, такъ что въ комнат остались только Артуръ и Грэсъ. Впервые въ жизни, Пойнсетъ потерялъ свое обычное присутствіе духа и не зналъ, что сказать, чувствуя, что тутъ одинаково были немыслимы и пошлая любезность, и сантиментальныя воспоминанія о прошедшемъ.

— Я жду своей горничной, холодно сказала Грэсъ:— если вы ее увидите, то пришлите сюда.

— Ваша служанка… началъ-было Артуръ, неловко кланяясь, но Грэсъ его перебила:

— Да, вы ее знаете, мистеръ Пойнсетъ: это — Мануела.

Артуръ поблднлъ и, черезъ секунду, вспыхнулъ. Онъ чувствовалъ, что нетолько былъ въ неловкомъ, но и въ смшномъ положеніи.

— Извините меня, я, быть можетъ, васъ безпокою, продолжала Грэсъ презрительно:— я лучше сама пойду за ней.

— Одну минуту, миссъ Конрой, прошу васъ, выслушайте меня! сказалъ Артуръ, преграждая дорогу молодой двушк, и продолжая съ необычайнымъ для него жаромъ: — вы, можетъ быть, скоре простите брата, если узнаете, что я, который имлъ честь васъ видть посл того, какъ вы пропали для насъ всхъ, оказался столь же слпымъ, глупымъ и, повидимому, безсердечнымъ, какъ онъ, а я еще не былъ, подобно ему,— заинтересованъ другой женщиной. Вы помните, миссъ Конрой, что я васъ не узналъ: это, въ одно и тоже время — комплиментъ вашему искуству скрывать вашу личность и доказательство, что вашъ братъ не такъ виноватъ, какъ вы полагаете, хотя, можетъ быть, оно и не извиняетъ меня.

— Вы говорите, что мой братъ былъ занятъ другой женщиной, произнесла Грэсъ, пристально смотря на Артура: — это я понимаю. Онъ такъ любитъ ее, что готовъ принести ей въ жертву все, меня и даже свою жизнь. Но, упоминая о себ, вы забыли, дон-Артуро — я васъ не осуждаю, не имя на это права — но вы забыли донну Марію Сепульвиду.

Съ этими словами она гордо прошла мимо него, шелестя своимъ шелковымъ платьемъ. Сердце Артура дрогнуло. Онъ хотлъ броситься за нею, но въ дверяхъ его остановилъ полковникъ Старботль.

— Позвольте мн, сэръ, какъ джентльмену и благородному человку, поздравить васъ, сказалъ онъ:— когда мы разстались въ Сан-Франциско, я не подозрвалъ, сэръ, чтобы полковникъ Старботль, какъ частный человкъ и общественный дятель, принесъ бы публичное покаяніе. А я это сдлалъ, сэръ. ДА, сэръ, заявляя суду о прекращеніи дла, я чувствовалъ, что одерживалъ великую побду надъ собою, такъ какъ я въ этомъ дл былъ лично отвтственъ.

— Благодарю васъ, отвчалъ Артуръ, смотря вслдъ удалявшейся Грэсъ и чувствуя неожиданную ревность Къ этому человку: — благодарю васъ отъ своего имени и отъ имени своего кліента.

— Это еще не все, сэръ, продолжалъ Старботль, загораживая ему дорогу: — въ послднее наше свиданіе въ Сан-Франциско, мы говорили съ вами о другомъ дл, которое также совершенно окончено, благодаря сегодняшнимъ свидтельскимъ показаніямъ. Въ виду отожествленія и признанія миссъ Конрой, права моей кліентки падаютъ, и вы можете сказать вашему кліенту, что я прекращаю дло подъ личной своей отвтственностью.

Несмотря на сантиментальное настроеніе Артура, онъ пристально взглянулъ на полковника и медленно спросилъ:

— Вы отказываетесь отъ всякихъ претензій мистрисъ Думфи къ мистеру Думфи?

— Да, сэръ, отвчалъ Старботль, подмигивая: — но остается еще неразршеннымъ вопросъ о тхъ деньгахъ, которыя я получилъ подъ личной отвтственностью.

— Ихъ никто не будетъ взыскивать, полковникъ Старботль, отвчалъ съ улыбкою Артуръ:— я въ этомъ могу поручиться за мистера Думфи. Да вотъ и онъ самъ.

LII.
Слды прошедшаго.

Джакъ Гамлинъ находился въ очень опасномъ положеніи. Докторъ Дюшенъ, вызванный нарочно изъ Сакраменто, отзывался при Джак объ его болзни очень легко и ничего не отвчалъ на распросы Пита, но, оставшись наедин, серьёзно задумался. Все это доказывало людямъ, хорошо его знавшимъ, что дло было серьёзное. Онъ также избгалъ прямо отвчать Олли, которая помогала Питу ухаживать за больнымъ, но однажды спросилъ ее: не знаетъ ли она родственниковъ и друзей Гамлина? Уже и прежде Олли, съ чисто женскимъ инстинктомъ, думала объ этомъ и раза два хотла написать Софи въ школу, но теперь, понимая всю важность вопроса доктора, она вспомнила слова Джака объ испанской красавиц и ршилась поговорить съ Джакомъ о ней. Воспользовавшись минутой, когда онъ былъ въ памяти, она сказала съ хитрой улыбкой:

— Вамъ было бы гораздо пріятне быть больнымъ въ Сан-Антоніо.

Джакъ съ удивленіемъ взглянулъ на лукаваго ребенка.

— Тамъ за вами ухаживала бы ваша любовница, мексиканка, вмсто меня и Пита.

— Неужели вы полагаете, что я, странствующій бродяга, да еще калка, сталъ бы мозолить глаза такой барын, какъ она! воскликнулъ Джакъ, едва не выскочивъ изъ постели:— неужели вы думаете, что она — сестра милосердія? Вы совершенно ошибаетесь, миссъ Конрой, и прошу васъ никогда не называйте ее моей любовницей: это — святотатство и низкая клевета.

Чмъ боле приближался день суда надъ Гэбріелемъ, тмъ мене Гамлинъ интересовался результатомъ процесса, и только изъ уваженія къ его сестр не высказывалъ прямо своего отвращенія къ слабости Конроя. Однажды, онъ удостоилъ Олли объясненіемъ своего кажущагося хладнокровія.

— Въ день суда явится свидтель, Олли, который совершенно сниметъ съ вашего брата всякое подозрніе, хотя тмъ стыдне будетъ для него, что не онъ убилъ Рамиреса. Я вполн сочувствую этому молодцу, настоящему убійц. Но, не бойтесь: если онъ не явится во-время, то я пойду въ свидтели. Послушайтесь меня, не плачьте и не ходите въ судъ, пока не пришлютъ за мною.

— Но вы не можете тронуться съ мста, вы слишкомъ слабы.

— Питъ меня доставитъ въ судъ, хотя бы на рукахъ, отвчалъ Джакъ:— а если я уберусь отъ сюда ране, то у стряпчаго Максвеля есть мое письменное показаніе.

Несмотря на это, Олли очень безпокоилась въ день суда, пока Максвель не прислалъ Гамлину записку, въ которой объявлялъ о прибытіи Перкинса и просилъ немедленнаго появленія Олли.

— Кто это Перкинсъ? спросила она, поспшно надвая шляпу.

— Не спрашивайте ни о чемъ, а будьте уврены, что Гэбріель спасенъ, отвчалъ Джакъ,— Ну, бгите, миссъ Конрой, только прежде поцлуйте меня. Благодарствуйте. Ахъ, да, Олли, вы также интересуетесь вашей пропавшей сестрой, какъ и проклятый дуракъ Гэбріель? ДА, ну поздравляю, она нашлась. Да будетъ вамъ обоимъ благо отъ этого. Ну, разъ, два, три, бги!

Розовыя ленты Олли мелькнули въ дверяхъ, и Гамлинъ остался одинъ. Въ дом царила гробовая тишина, вс его обитатели, начиная отъ хозяйки до Пита, не воображавшаго, чтобъ Олли измнила принятой на себя обязанности сидлки — находились въ суд.

Сначала одиночество показалось чрезвычайно пріятнымъ Джаку, такъ какъ ему надолъ постоянный уходъ, хотя и очень дружескій. Онъ ршился встать, одться и вообще сдлать то, что ему запрещали. Онъ дйствительно поднялся съ постели и частью одлся, но слабость была такъ велика, несмотря на его возбужденное состояніе, что онъ едва дотащился до окна, и тамъ упалъ въ кресло. Свжій воздухъ придалъ ему на минуту новыя силы, и онъ старался встать, но тщетно, и впалъ снова въ забытье. Прежде ему казалось, что онъ очутился гд-то въ спокойномъ, мрачномъ, безмолвномъ убжищ, а потомъ онъ мгновенно перенесся въ большую комнату, полную суетившихся вокругъ него людей, которыхъ онъ тщетно старался уврить, что ему нисколько не хуже. Посл этого наступила ночь, прерываемая страданіями и знакомыми, но невполн внятными голосами, а наконецъ пришелъ день съ однообразнымъ повтореніемъ послдняго слова, сказаннаго докторомъ, Питомъ или Олли, безконечнымъ мерцаніемъ въ глазахъ розовыхъ лентъ Олли, и постояннымъ зрлищемъ одного и того же рисунка обоевъ. Затмъ слдовалъ сонъ, безпокойный, прерываемый частымъ пробужденіемъ, и минуты сознанія, омрачаемыя тнью смерти въ вид летаргическаго столбняка.

Но посреди всего этого хаоса, выдлялась одна центральная фигура, то смутно выступавшая изъ области воспоминаній и кропившая его святой водой въ церкви въ Сан.-Антоніо, то являвшаяся какъ бы на яву передъ нимъ, поправляя ему подушки и подавая лекарство. Какъ бы то ни было, донна Долоресъ не покидала его ни на минуту.

Однажды, въ боле продолжительной періодъ сознанія, онъ, ясно видя передъ собою ея граціозную фигуру, слабо промолвилъ:

— Донна Долоресъ!

Она вздрогнула, наклонила къ нему свое прелестное, раскраснвшееся лицо и, приложивъ палецъ къ чуднымъ, розовымъ губкамъ, отвчала чистымъ англійскимъ языкомъ:

— Шш! Я — сестра Гэбріеля Конроя.

LIII.
Смерть Джака Гамлина.

Повинуясь словамъ и жесту прелестнаго виднія, Гамлинъ умолкъ и впалъ снова въ забытье. Когда онъ очнулся, Олли сидла подл его кровати, а у окна Питъ читалъ какую-то книгу, но боле никого не было въ комнат. Видніе, если это было видніе, исчезло.

— Олли! промолвилъ Гамлинъ едва слышно.

— Что? спросила двочка, широко открывая свои большіе голубые глаза.

— Давно я сплю?

— Три дня! Но теперь вамъ лучше.

Гамлинъ замолчалъ, размышляя, происходилъ ли недавній разговоръ съ донной Долоресъ во сн, или на яву. Наконецъ, онъ произнесъ, смотря на Олли:

— Вы, кажется, что-то говорили на дняхъ о вашей сестр?

— Да, она вернулась, отвчала коротко двочка.

— Сюда?

— Да.

— Ну?

— Ничего, отвчала Олли, качая головой:— кажется, пора ей было вернуться.

Очевидное нерасположеніе Олли къ сестр, повидимому, понравилось Гамлину, который никакъ не могъ понять, чтобы донна Долоресъ была сестрою Гэбріеля.

— Гд она была все это время? спросилъ онъ, не спуская глазъ съ Олли.

— Кто ее знаетъ. Но ея словамъ, она жила на юг, въ какомъ-то семейств, должно быть, испанскомъ, отъ котораго она и заимствовала свои манеры.

— Она была здсь въ комнат?

— Конечно, отвчала Олли:— она вызвалась занять мое мсто, когда я узжала съ Гэбріелемъ навстить его жену въ Вингдам. Вы тогда были безъ памяти, мистеръ Гамлинъ, но я полагаю, что она осталась здсь не для васъ, а для своего любовника.

— Что? промолвилъ Гамлинъ, чувствуя, что его блдное лицо покрылось яркимъ румянцемъ.

— Для своего любовника, повторила Олли:— Ашлея, Пойнсета, или какъ онъ тамъ себя теперь называетъ.

Гамлинъ посмотрлъ на нее такъ странно и вопросительно, такъ сильно сжалъ ея руку, что она поспшно разсказала ему исторію Грэсъ, ея любви къ Пойнсету и бгства съ нимъ. Конечно, при теперешнемъ настроеніи Олли, она выставила Грэсъ въ неблагопріятномъ свт.

— Я уврена, что она и сюда явилась только, чтобъ видться съ Артуромъ, прибавила двочка:— она на суд хладнокровно и подъ присягою показывала противъ брата, зная, что онъ можетъ поплатиться жизнью, и увряла, что она длала это для спасенія своего имени, точно ей было бы пріятне видть Гэбріеля на вислиц подъ его собственнымъ именемъ, чмъ подъ чужимъ. Потомъ она обвиняла бднаго, невиннаго агнца Гэбріеля въ присвоеніи ея имени вмст съ Джули. Нечего сказать, хороша птица! Красивъ также и Пойнсетъ! Онъ никогда не старался даже найти ее или насъ. Когда же я стала ей говорить объ этомъ, то она оправдывала его тмъ, что сама скрывалась отъ него. Наконецъ, она отказалась постить Джули, которая только-что родила и лежитъ больная въ Вингдам. Нтъ, не говорите мн лучше объ ней.

— Но ваша сестра не убжала съ этимъ молодцомъ, а отправилась отыскивать помощи для васъ, замтилъ Джакъ, возвращаясь къ временамъ давно прошедшимъ.

— Неужели? Разв она не могла послать своего любовника за помощью, а сама спокойно его дожидаться? Вроятно, она не разсчитывала на его возвращеніе и потому отправилась съ нимъ, бросивъ всхъ, Гэбріеля и меня. И она теперь еще сметъ говорить, что Гэбріель опозорилъ свое семейство, женившись на Джули! точно она сама не опозорила своего имени и не…

— Замолчите! воскликнулъ Гамлинъ, дико метаясь на подушк:— вы меня сведете съ ума своей дьявольской болтовней. Мн сегодня нехорошо, прибавилъ онъ мягче, замтивъ испугъ Олли:— пошлите мн доктора Дюшена, если онъ здсь. Ну, благодарствуйте, идите. До свиданія.

Гамлинъ произнесъ эти слова такимъ повелительнымъ тономъ, что Олли тотчасъ повиновалась и, убжденная въ важной перемн, происшедшей въ немъ, поспшила отыскать доктора. Черезъ нсколько минутъ, онъ явился и, подойдя къ постели больного, хотлъ взять его за руку, но Джакъ спряталъ ее подъ одяло, не желая обнаружить лихорадочнаго пульса.

— Можно мн отсюда ухать? спросилъ онъ, пристально смотря на доктора.

— Можно, но я не совтовалъ бы.

— Мн не надо вашего совта. Я вистую одинъ, и, если проиграю, то не ваша вина — я плачу. Когда можно хать?

— Я полагаю — черезъ недлю, отвчалъ Дюшенъ, съ обычной докторской осторожностью:— то-есть, если не будетъ новыхъ дурныхъ симптомовъ.

— Я долженъ хать сейчасъ.

Докторъ нагнулся и увидалъ на лиц Джака нчто, никому другому незамтное.

— Вы можете хать, сказалъ онъ:— по помните, что рискуете вашей жизнью.

— Хорошо, отвчалъ Гамлинъ, съ слабой, но смлой улыбкой:— я веду уже шесть мсяцевъ отчаянную игру, и нтъ причины ее теперь прекратить. Прикажите Питу укладываться.

— Куда вы дете? спросилъ спокойно докторъ, не сводя глазъ съ своего паціента.

— Къ чорту! отвчалъ Гамлинъ, но потомъ, спохватившись, что онъ отправляется не одинъ, прибавилъ:— въ Сан-Антоніо.

— Хорошо, произнесъ докторъ серьёзно.

Странно сказать, но, благодаря ли лекарству или напряженію силъ, съ этой минуты Гамлинъ сталъ быстро поправляться. Вс приготовленія къ отъзду были окончены черезъ нсколько часовъ, и уже онъ сидлъ въ экипаж, когда Гэбріель пришелъ съ нимъ проститься, хотя больной и ненавидлъ прощанія.

— Я отправился бы за вами, мистеръ Гамлинъ, въ таратайк, сказалъ онъ, стоя у дверцы:— но я долженъ остаться у моей жены и маленькаго ребенка. Вы, какъ не женатый, этого понять не можете. Вамъ врно интересно узнать, что я вчера взялъ на поруки мистера Перкинса, который, какъ выяснилось на суд, не убилъ Рамиреса. Я очень радъ, что вамъ лучше и что Олли детъ съ вами. Я полагаю, Грэсъ также сопровождала бы васъ, но она очень застнчива съ чужими, тмъ боле, что она — невста, семь лтъ невста молодого человка, по имени Пойнсетъ, который былъ моимъ защитникомъ.

— Ступай, ступай! воскликнулъ съ ожесточеніемъ Гамлинъ, обращаясь къ возниц:— чего ты, чортъ возьми, ждешь!

Колеса застучали, Гэбріель отскочилъ въ сторону, а Гамлинъ въ изнеможеніи опустился на подушки.

Несмотря на это, чмъ онъ боле удалялся отъ Одноконнаго Стана, тмъ сильне проявлялись въ немъ его прежнія смлость и отвага, что возбуждало большія надежды во всхъ окружавшихъ его, кром доктора.

— Я полагаю, что это напряженное положеніе продлится еще три дня, сказалъ онъ, однажды ночью, старому Питу:— я поду завтра въ Сан-Франциско и черезъ три дня вернусь’. Если нужно, то телеграфируйте.

Онъ весело простился съ своимъ паціентомъ и очень серьёзно съ другими, а патеру Филипе сказалъ:

— У меня здсь есть паціентъ въ очень критическомъ положеніи. Ему не годится жить въ гостинниц, не можете ли вы найти ему убжище въ частномъ дом? Оно понадобится не надолго. Черезъ недлю онъ умретъ или совсмъ выздороветъ. Правда, онъ даже не протестантъ и ни во что не вритъ, но вдь вы, патеръ Филипе, не разъ имли дло съ язычниками.

Патеръ взглянулъ пристально на доктора, слава котораго дошла до Сан-Антоніо, и, тронутый его словами, отвчалъ:

— Это — странный, печальный случай, сынъ мой. Я позабочусь о немъ.

Дйствительно, на другой день, подъ его личнымъ наблюденіемъ, Гамлинъ былъ переведенъ въ ранчу Блаженнаго Рыболова, несмотря на отсутствіе хозяйки. Но мистрисъ Сепульвида, возвратясь домой изъ Сан-Франциско, была очень довольна подобному гостю, такъ какъ она сразу узнала въ немъ таинственнаго незнакомца, котораго видла, нсколько недль тому назадъ, въ ранч Св. Троицы. Къ тому же, Джакъ, несмотря на свою болзнь, былъ очень красивъ, а слабость придавала ему еще боле интереса въ глазахъ прекраснаго пола. Поэтому, она окружила его самыми любезными попеченіями, уступая ему днемъ свой гамакъ, а ночью лучшую спальню въ дом.

— Кажется, а видла васъ, мистеръ Гамлинъ, въ ранч Св. Троицы, сказала она однажды:— вы помните домъ донны Долоресъ?

Гамлинъ былъ вообще слишкомъ пламенный поклонникъ женскаго пола, чтобъ дерзко выказать большее вниманіе къ другой женщин, чмъ къ той, съ которой онъ разговаривалъ, а потому молча и небрежно кивнулъ головой. Это до того убдило донну Марію, что онъ въ первый разъ являлся въ ранчу, не для Долоресъ, а для нея, что она даже заподозрила, что теперешняя его болзнь была только предлогомъ увидться съ ней.

— Бдная донна Долоресъ, продолжала она:— вы знаете, что мы навсегда ее лишились?

— Когда? спросилъ Гамлинъ.

— Восьмого, въ день великаго землетрясенія.

Гамлинъ вспомнилъ, что Грэсъ Конрой явилась въ Одноконномъ Стан десятого, и снова задумчиво кивнулъ головой.

— Да, это очень грустно, прибавила донна Марія:— а, впрочемъ, можетъ быть, и къ лучшему. Она, бдная, безнадежно любила своего адвоката, знаменитаго Артура Пойнсета. Вы этого не знали? Да, это врно. Вотъ почему я и полагаю, что она во время умерла, не узнавъ его вроломства. Вы врите, мистеръ Гамлинъ, въ судьбу?

— Вы говорите о томъ, когда везетъ счастье?

— Можетъ быть, отвчала донна Марія, не понимая намёка игрока:— бдная донна Долоресъ была моимъ искреннимъ другомъ, а нкоторые сплетники увряли, что онъ ухаживалъ за мною.

Наступило продолжительное молчаніе.

— Питъ! промолвилъ, наконецъ, едва слышно Гамлинъ.

— Что, масса Джакъ?

— Не пора ли принять лекарство?

Когда вернулся докторъ Дюшенъ, то онъ не обратилъ вниманія на тревожные распросы Олли и сказалъ, обращаясь къ самому Гамлину:

— Вы ничего не имете противъ доктора Макинтоша? Я послалъ бы за нимъ. Онъ — славный человкъ.

Больной согласился, и, черезъ нсколько часовъ, Макинтошъ пріхалъ, вызванный по телеграмм. Оба доктора долго совщались, и, когда Макинтошъ ухалъ, то Дюшенъ слъ у изголовья больного.

— Джакъ! сказалъ онъ.

— Что, сэръ.

— Вы сдлали вс необходимыя приготовленія?

— Да, сэръ.

— Джакъ!

— Что, сэръ?

— Вы осчастливили сегодня Пита, сказавъ, что раздляете его религіозныя врованія.

Едва замтная улыбка показалась на лиц Джака.

— Старикъ безъ устали увщевалъ меня съ тхъ поръ, какъ пріхалъ другой докторъ, промолвилъ онъ:— и я согласился со всмъ, что онъ говоритъ. Онъ очень ухаживалъ за мною въ послднее время, а мн не чмъ его вознаградить, надо же было оставить ему что нибудь.

— Такъ вы уврены въ близкой смерти? спросилъ серьёзно докторъ.

— Да.

— Вы не имете сдлать никакихъ распоряженій?

— Я хотлъ вамъ оставить мои пистолеты въ серебрянной оправ, но собака Джимъ Бригсъ въ Сакраменто выпросилъ ихъ и не отдаетъ. Возьмите ихъ у него.

— Джакъ, не думайте обо мн! сказалъ нжно докторъ, протянувъ ему руку, которую больной крпко пожалъ.

— Моя брилліантовая булавка заложена въ Вингдам, чтобъ заплатить свидтелямъ по длу дурака Гэбріеля, продолжалъ онъ:— перстень я отдалъ Перкинсу, встртивъ его въ пещер, чтобы онъ во всякое время былъ готовъ показать въ пользу Гэбріеля. Золотой слитокъ у Олли, я просилъ ее сдлать кружку для щенка старой тигрицы… Жены Гэбріеля… г-жи Деваржъ. Но, чортъ возьми! гд мои часы?

— Не заботьтесь объ этомъ Джакъ. Не желаете ли вы передать кому нибудь вашу послднюю волю!

— Нтъ.

Наступило продолжительное молчаніе, прерываемое только стукомъ маятника стнныхъ часовъ. Вдругъ, въ сосдней комнат раздался грубый смхъ одного изъ товарищей Джака, пришедшаго его навстить, несовсмъ въ трезвомъ вид.

— Дуракъ! не уметъ вести себя прилично въ порядочномъ дом, промолвилъ едва слышно Гамлинъ: — скажите ему, чтобъ онъ зажалъ свою глотку, или я его пр….

Голосъ ему измнилъ, и онъ не могъ окончить фразы.

— Докторъ, произнесъ онъ черезъ нсколько минутъ съ неимоврнымъ усиліемъ.

— Что, Джакъ?

— Не… говорите… Ни…ту… что… я его обманулъ.

— Хорошо, Джакъ.

Снова наступило молчаніе. Наконецъ, докторъ Дюшенъ положилъ об руки Джака на одяло и тихонько вышелъ изъ комнаты. Въ дверяхъ его встртили нсколько лицъ, тревожно ожидавшихъ извстій о больномъ.

— Питъ, сказалъ онъ торжественно: — пусть войдетъ только одинъ Питъ.

Старый негръ послдовалъ за нимъ дрожащими шагами. Увидавъ блдное, безъ малйшей кровинки лицо Джака, онъ громко зарыдалъ и бросился на колни передъ кроватью. Долго черное и блое лица неподвижно лежали на подушк, омоченной слезами. Когда же Дюшенъ хотлъ нжно поднять старика, то онъ вдругъ выпрямился, поднялъ къ верху свои черныя руки и вдохновенно устремилъ широко раскрытые зрачки въ потолокъ, словно онъ видлъ голубое небо. Быть можетъ, онъ и дйствительно его видлъ…

— Боже милостивый! произнесъ онъ торжественно:— ты умеръ на крест одинаково за блыхъ и за черныхъ овецъ! Агнецъ небесный, помилуй гршнаго раба твоего! Господи, милосердный! помилуй его ради Женя! Ты, Боже, знаешь, что двадцать лтъ, Твой рабъ, Питъ, позналъ своего распятаго Господа и свято исполнялъ Его завтъ. Боже, провосудный! если Теб все равно, зачти мою вру и мои дла этому гршнику. Пріими его въ лоно Авраамово, а меня нечестиваго предай геен огненной. Аминь.

LIV.
Въ старой хижин.

Не трудно было доказать право Грэсъ Конрой на Конроеву землю, согласно завщанію доктора Деваржа. Ея тожественность подтвердилъ Думфи тмъ охотне, что это заявленіе освобождало его отъ страха увидать когда-нибудь мистрисъ Думфи и не лишало его права собственности на открытую Гэбріелемъ и проданную ему руду. Конечно, посл исчезновенія жилы во время землетрясенія, руда потеряла всякую цну, но Думфи все еще надялся, что жила найдется. И онъ былъ правъ.

Черезъ нсколько недль посл смерти Гамлина, Гэбріель и Олли стояли снова подл заброшенной старой хижины на Конроевой Гор. Но на этотъ разъ они постили свое прежнее жилище не съ романтичной, а чисто съ практической цлью. Гэбріель упорно отказывался принять предложеніе Грэсъ о перезд въ большой домъ и, оставивъ жену съ ребенкомъ въ отел, пошелъ посмотрть, какія передлки были необходимы въ старой хижин.

— Я полагаю, Олли, сказалъ онъ: — что возъ досокъ и нсколько дней работы превратятъ снова эту лачужку въ удобное жилище, какъ въ то время, какъ мы были съ тобою дтьми.

— Да, отвчала Олли задумчиво.

— Хорошо намъ съ тобою тогда жилось, Олли?

— Да, отвчала двочка, устремивъ глаза івъ пространство.

— Ты меня не слушаешь, милая Олли, произнесъ онъ, пристально посмотрвъ на нее и посадивъ, по старинному, къ себ на колни.

Миссъ Олимпія обвила руками шею брата и, повидимому, безо всякой причины залилась слезами. Со времени смерти Джака Гамлина, она была очень нервна и, быть можетъ, воображала, что обнимала теперь не брата, а покойнаго. Но черезъ нсколько минутъ она оправилась и промолвила:

— Я думала о бдной Грэсъ.

— Вотъ и она, легка на помин, отвчалъ Гэбріель съ улыбкой, указывая на дв фигуры, приближавшіяся къ хижин.,

Это были Артуръ Пойнсетъ и Грэсъ Конрой. Олли вскочила, и, черезъ минуту, инстинктивно, хотя, быть можетъ, не логично, об сестры бросились другъ другу на шею. Мужчины смотрли другъ на друга молча, подозрительно, но вскор наступила и ихъ очередь. Смясь и плача, Грэсъ обвила руками брата и долго прижимала его къ своему сердцу.

— Теперь, такъ какъ вы нашли сестру, то позвольте мн представить вамъ жену, сказалъ Пойнсетъ, взявъ за руку Грэсъ.

Тутъ Олли, въ свою очередь, бросилась въ объятія Пойнсета. Общая картина.

— Ты, Грэсъ, совсмъ не походишь на молодую, сказала практичная Олли, первая прерывая молчаніе: — на теб черное платье и нтъ ни вуаля, ни цвтовъ.

— Мы уже женаты семь лтъ, Олли, отвчалъ сметливый Артуръ.

Черезъ нсколько минутъ, вс четверо весело разговаривали, какъ будто всегда жили вмст мирно и дружно.

— Ты знаешь, сказала Грэсъ, обращаясь къ брату: — мы съ Артуромъ отправляемся завтра въ Соединенные Штаты, но ршили не вызжать отсюда, пока ты вернешься въ свой домъ, въ домъ твоей жены. Мы перевели все, домъ и землю, на твое имя.

Она съ особымъ удареніемъ произнесла слово жи.

— Прежде всего я долженъ передать теб, Грэсъ, отвчалъ Гэбріель, пристально смотря на Пойнсета: — бумаги, случайно попавшія мн въ руки. Вотъ конвертъ, полученный по почт посл суда, онъ, вроятно, принадлежитъ теб.

Грэсъ взяла изъ рукъ брата грязный, пожелтвшій конвертъ и, распечатавъ его, вскрикнула отъ изумленія, потомъ покраснла и спрятала въ карманъ.

— А вотъ и другой документъ, продолжалъ Гэбріель, вынимая изъ кармана новую бумагу:— я нашелъ его въ пещер, въ которой скрывался отъ мстителей. Онъ принадлежитъ Грэсъ и составляетъ безспорное доказательство, что докторъ Деваржъ нашелъ въ этой гор серебрянную руду прежде меня, такъ что ни я, ни мистеръ Думфи съ его акціонерами не имемъ никакого права на нее.

Пойнсетъ взялъ въ свою очередь бумагу и, внимательно прочитавъ, сказалъ:

— Да, это такъ. Документъ вполн законный и дйствительный.

— У меня есть еще бумага, продолжалъ Гэбріель, вынимая изъ-за пазухи кожанный кошелекъ, а изъ него свернутую бумагу:— это — документъ, по которому докторъ Деваржъ оставилъ все свое наслдство Грэсъ. Бдный мексиканецъ Рамиресъ, котораго потомъ убили, передалъ его Джули, моей жен, а она, прибавилъ Гэбріель покраснвъ:— держала его какъ бы на храненіи до возвращенія Грэсъ.

Артуръ принялъ бумагу отъ Гэбріеля и крпко пожалъ ему руку.

— А теперь, продолжалъ Конрой:— можетъ быть, вы сдлаете визитъ моей жен, и все будетъ прощено и забыто. Вдь вы узжаете, и увидите моего ребенка, онъ удивительно похожъ на меня.

Но Грэсъ не слышала этихъ словъ, а съ большимъ оживленіемъ разсказывала Олли о прошедшемъ.

— Я взяла камень изъ огня, говорила она, нагибаясь и поднимая обломокъ печи:— вотъ онъ былъ точно такой, черный, обуглившійся, я его потерла объ одяло и онъ заблестлъ, какъ серебро. Тогда докторъ Деваржъ сказалъ…

— Мы идемъ, Грэсъ, къ жен Гэбріеля, перебилъ ее мужъ.

Она съ минуту колебалась, но Артуръ взялъ ее за руку, выразительно пожимая ее. Она тотчасъ поняла, въ чемъ дло и весело пошла съ нимъ и съ Олли за сгорбившейся фигурой Гэбріеля, мелькавшей между деревьями.

LV.
Прошедшее проясняется.

Я очень сожалю, что не осталось подробнаго описанія встрчи мистрисъ Конрой съ Грэсъ и Пойнсетомъ, и намъ надо довольствоваться только послдующими замчаніями дйствующихъ лицъ о томъ, что произошло въ эту памятную минуту. Проводивъ сестру съ мужемъ до вингдамскаго дилижанса, Гэбріель вернулся къ Джули.

— Мн показалось, что ты и мистеръ Пойнсетъ съ перваго взгляда признали другъ друга, точно старые знакомые, сказалъ онъ.

— Я видала его гд-то прежде, но теперь, я думаю, онъ не станетъ намъ надодать своими посщеніями, отвчала мистрисъ Конрой, сверкая глазами:— но посмотри: малютка улыбается, онъ тебя знаетъ.

Гэбріель пришелъ въ неописанный восторгъ отъ такихъ необыкновенныхъ способностей своего наслдника, и, конечно, разговоръ на этомъ кончился.

— Гд ты видалъ мистрисъ Конрой? спросила Грэсъ у мужа въ тотъ же вечеръ въ Вингдам.

— Я никогда не видалъ до сегодняшняго дня мистрисъ Конрой, отвчалъ Артуръ, придавая послднимъ словамъ буквальный смыслъ: — конечно, я встрчалъ нсколько лтъ тому назадъ, въ Сент-Луи даму, которая теперь, кажется, жена твоего брата… но, Грэсъ, чмъ мене мы будемъ о ней говорить, тмъ лучше.

— Отъ чего?

— Ахъ, да, я и забылъ тебя спросить: какую бумагу теб передалъ Гэбріель? произнесъ Артуръ, внезапно перемняя разговоръ.

Грэсъ вынула изъ кармана бумагу и, покраснвъ, подала ее мужу. Потомъ она поцловала его и прильнула головой къ его плечу. Артуръ развернулъ бумагу и прочелъ вслухъ по-испански слдующее:

‘Симъ удостовряю, что 18-го мая 1848 г., молодая двушка, назвавшая себя миссъ Конрой, явилась въ Сан-Херонимо, прося помощи и крова. Какъ человкъ не женатый, я призналъ ее своей дочерью, подъ именемъ Долоресъ Сальватьеры. Черезъ шесть мсяцевъ, посл ея прибытія, 12-го ноября 1848 г., она родила мертваго ребенка, сына ея жениха Филипа Ашлея. Желая скрыть ея тайну и помшать ея родственникамъ и знакомымъ впослдствіи узнать ее, я, съ помощью индійской женщины Мануелы, уговорилъ ее ежедневно умывать лицо и руки сокомъ дерева іокато, который придаетъ кож бронзовый цвтъ. Посл этого превращенія молодой двушки въ индійскую красавицу, я выдалъ ее за свою дочь отъ индійской принцессы Никаты и назначилъ ее законнымъ образомъ своей наслдницей. Настоящій актъ составленъ въ Сан-Херонимо 1-го декабря 1848 г.— Жуанъ Гермензильдо Сальватьера’.

— Но какъ Гэбріель досталъ эту бумагу? спросилъ Артуръ.

— Не знаю.

— Кому ты ее дала?

— Патеру Филипе.

— А, понимаю! такъ это ты — жена мистера Думфи, неожиданно воскресшая?

— Я не знаю, что сдлалъ патеръ Филипе съ тайной, которую я ему доврила, отвчала Грэсъ, качая головой.

— Ты ему все разсказала?

— Все, только о теб не упоминала, глупый!

Артуръ поцловалъ ее, какъ бы подтверждая справедливость ея словъ.

— Право, я сожалю, что не разсказала всего и мистрисъ Сепульвид, когда она увряла, что ты просилъ ея руки, сказала Грэсъ и прибавила, смотря прямо въ глаза мужу:— ты наврно ей не длалъ предложенія?

— Никогда и не думалъ, поспшно отвчалъ почтенный и правдивый молодой человкъ.

LVI.
Отрывокъ изъ письма Олимпіи Конрой къ Грэсъ Пойнсетъ.

‘….. и ребенокъ совсмъ здоровъ. Но, главное, милая Грэсъ, Гэбъ нашелъ снова серебрянную жилу и все — по твоей милости. Помнишь, какъ ты разсказывала мн, что докторъ Деваржъ далъ теб камень и ты его до того терла, что онъ заблестлъ, какъ серебро, ты тогда незамтно взяла обломокъ старой печи и потерла его платкомъ. На другой день, Гэбъ увидалъ, что этотъ обломокъ блеститъ и, повришь ли, что онъ оказался слиткомъ серебра. Гэбъ тотчасъ сказалъ: ‘Жила найдена, я взялъ камни для печи изъ сосдней горы’. Дйствительно, онъ пошелъ на то мсто, сталъ рыть и снова напалъ на серебрянную руду. Мы опять очень богаты и прідемъ къ вамъ въ будущемъ году. Жаль только, что Гэбъ — такой дуракъ! Любящая тебя сестра

Олимпія Конрой’.

Конецъ.

<Перевод В. Тимирязева>

‘Отечественныя Записки’, NoNo 1—4, 6—12, 1876

ГЭБРІЕЛЬ КОНРОЙ.

I.Извн.

II.Внутри.

III.Гэбріель.

IV.Природа указываетъ путь.

V.Изъ снга въ мракъ.

VI.Слды.

VII.Слды начинаютъ исчезать.

VIII.Слды все боле и боле исчезаютъ.

IX.Слды исчезли навки.

Донесеніе.

X.Одноконный Станъ.

XI.Г-жа Деваржъ.

XII.Мистрисъ Маркль.

XIII.Гэбріель выдаетъ себя.

XIV.Простота и хитрость.

XV.Старый Рудокопъ 49-го года.

XVI.Толпа свидтелей.

XVII.Прелестная мистриссъ Сепульвида.

XVIII.Патеръ Фелипе.

XIX.Донна Марія производитъ впечатлніе.

XX.Д&#1123,ва Скорби.

XXI.Страница прошедшаго.

XXII.Быки св. Троицы.

XXIII.Домашняя жизнь мистера и мистрисъ Конрой.

XXIV.Сокровище найдено и потеряно.

XXV.Встрча мистера Думфи съ старымъ пріятелемъ.

XXVI.Мистеръ Джакъ Гамлинъ отдыхаетъ.

XXVII.Неожиданное открытіе Виктора.

XXVIII.Экспертъ.

XXIX.Гэбріель признаетъ приличія.

XXX.Неожиданные постители большого Конроева Отеля.

XXXI.Отдыхъ Мистера Думфи.

XXXII.Думфи получаетъ извстіе о своей жен.

XXXIII.Неожиданный поститель мистрисъ Конрой.

XXXIV.Гэбріель Конрой отказывается отъ всего.

XXXV.Что произошло и что осталось подъ сосною.

XXXVI.Продолженіе отдыха мистера Гамлина.

XXXVII.Содйствіе Гамлина.

XXXVIII.Думфи довряетъ свои тайны Пойнситу.

XXXIX.Гамлинъ находитъ свою старую любовь.

XL.Три голоса.

XLI.Думфи пораженъ движеніемъ въ недвижимой собственности.

XLII.Паденіе правосудія.

XLIII.In tenebris servare fidem.

XLIV.Гекторъ является изъ рва.

XLV.Посл землетрясенія.

XLVI.Пропавшій конвертъ.

XLVII.До суда.

XLVIII.Чего не зналъ А-Фи.

XLIX.Дло Джона До, Гэбріеля Конроя то-жь и Джени Ро, Джули Конрой то-жь.

L.Братъ и сестра.

LI.Родственная встрча.

LII.Слды прошедшаго.

LIII.Смерть Джака Гамлина.

LIV.Въ старой хижин.

LV.Прошедшее проясняется.

LVI.Отрывокъ изъ письма Олимпіи Конрой къ Грэсъ Пойнсетъ.

Читайте также:

I.
Извн.

II.
Внутри.

III.
Гэбріель.

IV.
Природа указываетъ путь.

V.
Изъ снга въ мракъ.

VI.
Слды.

VII.
Слды начинаютъ исчезать.

VIII.
Слды все боле и боле исчезаютъ.

IX.
Слды исчезли навки.

X.
Одноконный Станъ.

XI.
Г-жа Деваржъ.

XII.
Мистрисъ Маркль.

XIII.
Гэбріель выдаетъ себя.

XIV.
Простота и хитрость.

XV.
Старый Рудокопъ 49-го года.

XVI.
Толпа свидтелей.

XVII.
Прелестная мистриссъ Сепульвида.

XVIII.
Патеръ Фелипе.

XIX.
Донна Марія производитъ впечатлніе.

XX.
Д&#1123,ва Скорби.

XXI.
Страница прошедшаго.

XXII.
Быки св. Троицы.

XXIII.
Домашняя жизнь мистера и мистрисъ Конрой.

XXIV.
Сокровище найдено и потеряно.

XXV.
Встрча мистера Думфи съ старымъ пріятелемъ.

XXVI.
Мистеръ Джакъ Гамлинъ отдыхаетъ.

XXVII.
Неожиданное открытіе Виктора.

XXVIII.
Экспертъ.

XXIX.
Гэбріель признаетъ приличія.

XXX.
Неожиданные постители большого Конроева Отеля.

XXXI.
Отдыхъ Мистера Думфи.

XXXII.
Думфи получаетъ извстіе о своей жен.

XXXIII.
Неожиданный поститель мистрисъ Конрой.

XXXIV.
Гэбріель Конрой отказывается отъ всего.

XXXV.
Что произошло и что осталось подъ сосною.

XXXVI.
Продолженіе отдыха мистера Гамлина.

XXXVII.
Содйствіе Гамлина.

XXXVIII.
Думфи довряетъ свои тайны Пойнситу.

XXXIX.
Гамлинъ находитъ свою старую любовь.

XL.
Три голоса.

XLI.
Думфи пораженъ движеніемъ въ недвижимой собственности.

XLII.
Паденіе правосудія.

XLIII.
In tenebris servare fidem.

XLIV.
Гекторъ является изъ рва.

XLV.
Посл землетрясенія.

XLVI.
Пропавшій конвертъ.

XLVII.
До суда.

XLVIII.
Чего не зналъ А-Фи.

XLIX.
Дло Джона До, Гэбріеля Конроя то-жь и Джени Ро, Джули Конрой то-жь.

L.
Братъ и сестра.

LI.
Родственная встрча.

LII.
Слды прошедшаго.

LIII.
Смерть Джака Гамлина.

LIV.
Въ старой хижин.

LV.
Прошедшее проясняется.

LVI.
Отрывокъ изъ письма Олимпіи Конрой къ Грэсъ Пойнсетъ.