Василий Курочкин
Газета ‘День’ и Иван Яковлевич Корейша
ПРИМЕЧАНИЯ
Газета ‘День’ и Иван Яковлевич Корейша, Курочкин Василий Степанович, Год: 1861
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Василий Курочкин. Стихотворения. Статьи. Фельетоны
М., ГИХЛ, 1957
Серьезные люди, прочитав это заглавие, нахмурят лбы и от этого сделаются еще серьезнее. Господа, не вините меня. Я ничего сам здесь не сочинил, я выписал только заглавия двух статей, помещенных одна возле другой в 46 No ‘Домашней беседы’ (‘По поводу погребения Ивана Яковлевича Корейши’ и ‘Несколько слов о газете ‘День».) Г-н Аскоченский относится с одинаково горячим участием и к московскому юродивому и к московскому журналисту. Надо заметить, что г-н Аскоченский приветствовал назад тому две недели появление первого No ‘Дня’, но тогда в этом приветствии проглядывала какая-то робость, какое-то сомнение… В 46 No приветствие принимает характер ясный и определительный. ‘Дай бог здоровья редакции, — говорит г-н Аскоченский, — что она не стала дожидаться обычного срока появления в свет газет и журналов. Не такое теперь время, чтобы стеснять себя подобного рода формальностью: в литературе нашей пожар, тушить надо, — кто первый поспел на тревогу, тому честь и слава’. Далее он говорит даже, что у него ‘душа дрожит благоговейным трепетом при чтении таких речей, вырывающихся из-под самого сердца’.
Не знаю, будет ли впору редактору ‘Дня’ венок славы, налагаемый на его голову редактором ‘Домашней беседы’, не берусь решить, польстит ли ему честь стоять в препрославленной газете рядом с Иваном Яковлевичем в качестве литературного брандмейстера мнимых пожаров, не могу утвердительно сказать, какое произведут на него впечатление цитаты из его газеты, изукрашенные собственными соображениями г-на Аскоченского, поздоровится ли ему от благодарности за то, что вести из-за границы в его газете касаются ‘не Гарибальди какого-нибудь или Рикасоли’, благодарности Виктора Ипатьевича, который точно так же ставит в заслугу юродивым, или простецам, как он выражается, то, что они не знают, ‘земля ли вертится вокруг солнца или солнце вокруг земли, можно ли или нет найти квадратуру круга, удобно ли провести электрическую проволоку через Атлантический океан, от жмуди ли русские произошли или от норманнов’… (‘Дом<,ашняя>, бес<,еда>,’, No 45).
Предоставляю публицистам и экономистам разобрать беспристрастно каждую статью ‘Дня’. Я этого не могу сделать: я теряюсь в противоречиях между отрицанием юбилеев и юбилейными липами, между нападками на г. Чичерина и разными красноречивыми фразами противу всякого рода увлечений, между поголовным обвинением целых народов и идиллическими желаниями всеобщего мира, между русским безобразием и русскою нравственностью и пр. и пр. Полагаю, что вся публика, так же как и я, будет очень благодарна тому писателю, который выведет ее из этого хаоса и укажет ей, как надо смотреть на газету ‘День’. {В 257 No ‘Русского инвалида’ помещена статья о газете ‘День’. Читавшие эту статью согласятся с нами, что она указывает настоящую точку зрения, но в ней все-таки много недосказанного, это заметит, вероятно, и г. Аксаков, пламенно желающий прежде всего ‘вполне откровенной литературной полемики’. Эти слова в 6 No ‘Дня’ даже набраны каким-то особенно крупным шрифтом.} От самого г. Аксакова, судя по вышедшим до сих пор нумерам, этого ожидать нельзя. Покуда мы должны быть очень благодарны г. Аскоченскому, который прямо и откровенно высказал свое мнение. Я по крайней мере очень ему благодарен. Без его статьи я бы ничего не мог сказать о ‘Дне’.
Тщетно тер я свой лоб,
Домогаясь дознаться,
Что такое могло б
В этом ‘Дне’ выражаться.
Но вполне разгадал
‘Дня’ стремленья и метод
Лишь Аскоченский — этот
Наших дней Ювенал.
Он Аксакова вдруг,
Для разгадки скорейшей,
С господином Корейшей
Сопоставил сам-друг!
Поводов к этому сопоставлению, кажется, не было никаких, но игривое воображение г. Аскоченского хорошо известно нашим читателям. Рассказывают, что в некотором веселом обществе подали на днях Виктору Ипатьевичу несколько риторических упражнений, написанных на одном листе бумаги, с предложением решить, что сочинено им и что г. Аксаковым.
Вот, наудачу, несколько выдержек из этого листа.
‘…Хотя мы почти уверены, что голос наш раздается напрасно, но, применяясь к предмету настоящей речи нашей, скажем и мы: глас вопиющего в пустыне уготовайт путь господень. Покайтеся!..’
‘…Вся беда от того, что мы захотели разом поумнеть и, будучи еще ребятами, натянули на себя парики взрослых людей, взятые нами напрокат у немцев’.
‘Выходите на борьбу, не щадя живота своего, до последней капли крови, за те вековечные принципы, которыми крепка была Русь в течение тысячи лет, которые манят и притягивают к себе все славянские племена, утратившие то, чем мы, благодаря бога, еще владеем’.
‘Отправляется, например, процессия на могилу с венками и с лентами. Зачем тут венки? Это делают католики на своих кладбищах, там это и законно, но у нас это без смысла’.
Читатель, разумеется, не догадается, что принадлежит здесь г-ну Аскоченскому и что г-ну Аксакову. Я бы тоже не догадался, если бы не сам выписал эти строки, сам г-н Аскоченский не догадался и, прочитав целый лист подобных выдержек, мог воскликнуть только: ‘Вот как мы ныне пишем!’
Восторг г-на Аскоченского превзошел всякую меру, когда в редакцию ‘Домашней беседы’ прислали статью Киреевского ‘Индифферентизм’, которая и помещена в 46 No убогой газетки. Напечатав статью одного из лучших представителей славянофильской партии, авторитета между западоненавистниками, Виктор Ипатьевич припрыгнул до потолка и даже, подражая г-ну Стуколкину, сделал некоторое комическое антраша: ‘Мы, дескать, нынче славянофилы, знай наших!’
Но когда Виктор Ипатьевич прочел в ‘Дне’, что безобразие — подвиг народного духа, то именно место, где г-н Аксаков, пародируя известное, приводимое во всех хрестоматиях для народа, стихотворение Хомякова
Подвиг есть и в сраженье,
Подвиг есть и в борьбе, —
Высший подвиг в терпенье,
Любви и мольбе и пр.,
говорит нечто вроде следующего четверостишия:
И в Европе и в Азии
Были подвиги, но
Для меня безобразие
Высший подвиг — одно! —
тогда Виктор Ипатьевич несколько задумался и, по зрелом размышлении, отвечал г-ну Аксакову:
Подвиг есть в общем сходстве
Ваших взглядов с моим,
Несогласен с одним:
Высший подвиг — в юродстве!
что и доказал блистательно в своей статье о Корейше, где говорит прямо, что ‘подвиг юродства есть один из самых труднейших подвигов’.
Какой же вывод из всего этого? — спрашивает читатель. Вывода никакого: я никогда не делаю выводов. Кажется мне, — это мое личное мнение, — что Виктор Ипатьевич несколько поторопился в изъявлении своего сочувствия новой газете. Полагаю, что ему придется разочароваться. А впрочем, с другой стороны… ‘Русский инвалид’ вот говорит, например, что ‘г. Аскоченский так крепко впился в г. Аксакова, так глубоко запустил руку в душу последнего, что его не спасут уже ни гг. В. Ламанский, ни Погодин, ни другие даровитейшие представители славянофильского направления. Вы что ни говорите, а ловкий человек г. Аскоченский. Это своего рода Бертрам в подобном деле’. Последнее замечание очень верно: в Викторе Ипатьевиче действительно есть что-то демоническое, байроновское отрицание в соединении с игривостью Парни и отчетливостью маркиза Зада в его киевских стихотворениях неотразимо действуют на душу впечатлительную и страстную. По крайней мере на меня они так подействовали, что, собрав перлы этой поэзии, я написал следующую маленькую балладу, применяясь к современной деятельности Виктора Ипатьевича.
Печальный рыцарь тьмы кромешной,
Блуждал Аскоченский с клюкой
И вдруг припомнил, многогрешный,
Преданья жизни молодой,
Те дни, когда, в восторгах млея,
Он волочился, как Фоблаз,
И полногрудая Лурлея,1
Ревнивцу-мужу нос наклея,
С ним оставалась глаз на глаз,
Когда безвременью чужому
Он рад был, словно Асмодей,
И остроумью молодому,
Непозволительно-живому,
Был сытной пищей Гименей,
Когда в размеренные речи
Его резвившихся стихов
Входили мраморные плечи
И фольгой убранные свечи,
Без целомудренных оков…
Припомнил он, как жизни летом
Он в Лете рыбицу удил
Блаженным киевским поэтом
И много, много… и при этом
Слезу на изгарь уронил.
——
Давно отверженный блуждал…
Увы! ни друга, ни соседа
Не мог найти его журнал,
Его ‘Домашняя беседа’.
Не трогал сердца ничьего
Застоя добровольный пленник:
Проходит мимо ‘Современник’,
Едва взирая на него,
‘Пчела’ в него впускает жало,
Костыль заносит ‘Инвалид’,
И ‘Время’ грозное шумит
Косой звенящего металла,
Разит ирониею злой
В своих изданиях Краевский,
И — грудь о грудь, рука с рукой —
С ним выступил в смертельный бой
Альберт Викентьевич Старчевский,
Гудеть сбирается ‘Гудок’,
‘Свисток’ неугомонно свищет —
И тщетно он опоры ищет
И робко смотрит на восток.
——
Там перед ним иной картины
Красы живые расцвели:
Там девонширские долины
Ковром раскинулись вдали,
Но ‘Вестник английский’ сурово
Глядит из фермы образцовой,
Наводит ‘Зритель’ свой лорнет,
А в арсеналах ‘Русской речи’
Не наготовятся картечи…
И вдруг — блеснул нежданный свет!
‘Откуда он? То ‘Наше время’
Пошло на молодое племя?’
(Надежды промелькнула тень.)
‘Нас в русской прессе только двое’.
О нет, Аскоченский! Другое —
Слепец! Не видишь: это ‘День’!
——
‘Клянусь газеткою убогой,
Клянусь усопшим ‘Маяком’,
Клянуся хроникою строгой,
Пылавшей в ‘Светоче’ огнем.
Клянусь сердитым Дорофеем,
Клянусь Камбека ерундой,
Поддетым на смех Гименеем,
Повитой фольгою свечой,
Статьей Дубровского про Ганку,
Благодеяньями Н. Б.,
Пером, принадлежащим Бланку,
Любовью общества к себе,
Клянуся Кочкою Сохраной,
Романом ‘Хижина в степи’,
Клянуся Юлией Пастраной,
Клянусь ботфортами Шампи,
Клянуся ласкою нежнейшей
Моей Лурлеи милых рук,
Клянусь всей мудростью
Корейши И всею глупостью наук, —
Журналы все перебирая,
С газетой русскою — клянусь —
С тех пор, как мир лишился рая,
Впервые в мнениях схожусь!’
1 Полногрудая Лурлея, обманутый Гименей и пр. заимствовано из книжки стихотворений г-на Аскоченского. Мы ни минуты не сомневаемся, что все эротические проказы в этих стихотворениях чистый вымысел и никогда не были в действительности. Иначе мы бы не позволили себе даже говорить о них. Ред. <,‘Искры’>,
Такие страшные клятвы произносил Виктор Ипатьевич, читая ‘с благоговейным трепетом’ первые нумера ‘Дня’. Читатель убежден, что г-н Аксаков не поддастся на эти клятвы.
1861
Газета ‘День’ и Иван Яковлевич Корейша. Впервые — в ‘Искре’, 1861, No 45, стр. 653—658, подпись: Пр. Знаменский. Разумеется, Курочкин не отождествлял славянофила И. С. Аксакова с мракобесом Аскоченским. Однако приверженность обоих к православию, их великодержавный шовинизм и ненависть к революционному движению (‘увлечениям’), материализму и пр. давали основание для их сближения, особенно в связи б приветствием Аскоченского по адресу ‘Дня’. Стихотворение вошло в изд. 1869 г. ‘Приветствовал назад тому две недели появление… ‘Дня». О статье в No 42 ‘Домашней беседы’ (‘Блестки и изгарь’). ‘Не Гарибальди какого-нибудь или Рикасоли’. Аскоченский враждебно относился ко всем проявлениям национально-освободительного движения, и потому итальянский политический деятель, умеренный либерал Б. Риказоли был для него так же неприемлем, как и Гарибальди. Между отрицанием юбилеев — см. передовую статью No 3 ‘Дня’. И юбилейными липами. Намек на стих. Тютчева ‘Князю П. А. Вяземскому’: ‘И так над вами юбилейно Петровы липы зашумят’ (No 2). Между нападками на г. Чичерина и разными красноречивыми фразами противу всякого рода увлечений. Говоря о нападках на Чичерина, Курочкин имеет в виду передовую статью No 5 ‘Дня’, где Аксаков, не называя Чичерина, полемизирует с его вступительной лекцией по государственному праву в Московском университете (‘Моск. ведомости’, 1861, No 238). Противоречие Курочкин видит в том, что Аксаков относится к ‘увлечениям’, то есть к передовым идеям и передовому общественному движению, так же неприязненно, как и Чичерин, и им, казалось бы, не о чем спорить. Русским безобразием. О передовой статье No 4 ‘Дня’. Говоря о ‘безобразии’ русской жизни, Аксаков усматривает в нем ‘подвиг самобытного народного духа’, ‘протест живой и живучей, непокорившейся силы народной’. В уста ‘святой Руси’ Аксаков вкладывает обычные славянофильские причитания: ‘Оттого я так безобразна, — отвечает святая Русь, — что набелили вы, нарумянили мою красу самородную, что связали вы по рукам и по ногам мою волю-волюшку, что стянули вы могучие плечи во немецкий тесный… кафтан!’ Ювенал — см. стр. 649. Читатель… не догадается, что принадлежит здесь г-ну Аскоченскому и что г-ну Аксакову. Аксакову принадлежит первый и четвертый отрывки (из передовых статей NoNo 2 и 3 ‘Дня’), Аскоченскому — второй (из статьи ‘Чего главнее всего недостает нашим университетам’ в No 45 ‘Домашней беседы’) и третий (из статьи о ‘Дне’ в No 46). Статью Киреевского ‘Индифферентизм’. Киреевский И. В. — публицист, философ-мистик, один из основоположников славянофильства. В этой статье (с подзаголовком ‘Из письма покойного И. В. Киреевского к N’) говорится о преимуществах православия перед католицизмом и протестантством. Стуколкины Л. П. и Г. А. — артисты петербургской балетной труппы. Погодин — см. стр. 635. Ламанский В. И. — филолог и историк-славист, публицист, близкий по своим взглядам к славянофилам. Бертрам — невидимому Бертран, персонаж французской мелодрамы ‘L’auberge des Adrets’ (‘Постоялый двор в Адре’), коварный злодей, сообщник бандита Робера Манера. Парни. Э.-Д. — французский поэт конца XVIII — начала XIX вв., автор сборника элегий ‘Эротические стихотворения’ и других произведений так называемой ‘легкой поэзии’, антирелигиозной поэмы ‘Война старых и новых богов’ и пр. Зад — маркиз де Сад, французский порнографический писатель конца XVIII в., свойственное ему соединение жестокости и разврата получило название садизма. Фоблаз — герой скабрезного романа французского писателя Ж.-Б. Луве де Кувре ‘Любовные приключения кавалера Фоблаза’ (1787). Полногрудая Лурлея — из стих. Аскоченского ‘Лурлеин утес’ (подражание ‘Лорелее’ Гейне). В 1846 г. Аскоченский издал в Киеве сборник стихотворений. Обнаружив эту книжку, а в ней, наряду с религиозными, и любовные мотивы, искровцы неоднократно использовали их в своих сатирах и карикатурах на Аскоченского. Асмодей — библейский злой дух, сластолюбивый демон, ср. ниже заглавие романа Аскоченского. Гименей (греч. и рим. миф.) — бог брака, покровитель супружеской любви. Лета (греч. миф.) — ‘река забвения’ по пути в царство мертвых. По представлениям древних греков, тени умерших, испив воды из Леты, забывали свою земную жизнь. Изгарь — ‘Блестки и изгарь’, отдел ‘Домашней беседы’. ‘Пчела’ — газета ‘Северная пчела’. ‘Инвалид’ — газета ‘Русский инвалид’. Краевский, Старчевский — см. стр. 639 и 652. Гудеть сбирается ‘Гудок’. В 1862 г. выходил близкий к идейному направлению ‘Искры’ сатирический журнал ‘Гудок’. ‘Свисток’ — сатирическое приложение к ‘Современнику’. И робко смотрит на восток. Дальше (вплоть до клятвы Аскоченского) речь идет о московских журналах и газетах, выше перечислены петербургские. ‘Вестник английский’ — ‘Русский вестник’, намек на англофильство Каткова в годы его либерализма. То ‘Наше время’ — см. стр. 643. ‘Маяк’ — ультрареакционный журнал, издававшийся в 1840—1845 гг., предшественник ‘Домашней беседы’ Аскоченского. Газеткою убогой — то есть ‘Домашней беседой’. Сердитым Дорофеем — см. ‘Ворчун Дорофей’ и примечание к нему, стр. 69 и 626. Камбека ерундой — см. стр. 635. Статьей Дубровского про Ганку. ‘Воспоминание о В. В. Ганке’ П. П. Дубровского — ‘Отечественные записки’, 1861, No 2. Благодеяньями Н. Б. В разгар студенческих волнений осенью 1861 г. в ‘Русском инвалиде’ (No 227) появилось письмо в редакцию за подписью магистра законоведения Петербургского университета Н. Б. {Н. А. Безобразова) (публициста крепостнического лагеря), в котором он сообщал о готовности жертвовать до 250 р. в год в уплату за обучение пяти студентов, известных своим ‘хорошим поведением и благонадежностью в науках’. Бланк — см. стр. 635—636. Кочка Сохрана — псевдоним Аскоченского, под которым он выпустил свой роман ‘Асмодей нашего времени’ (1858). Пастрана — женщина с бородой и усами, которую демонстрировали в Петербурге и Москве в конце 50-х годов. Шампи В. — великан, которого показывали в Петербурге в 1860 г. — ‘Печальный рыцарь тьмы кромешной…’ — ‘перепев’ ‘Демона’ Лермонтова.