ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ
ОСКАРА ГЕКЕРА
ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ‘ИСТОРИЧЕСКОМУ ВСТНИКУ’
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 11—2
1888
Лондонъ праздновалъ день новаго 1361 года. Мрачныя времена суроваго пуританства въ ту пору еще не наступили для Лондона и духъ игривой веселости, свойственной быту Старой Англіи, живою струею, кипучимъ ключемъ билъ въ сердц королевства, въ Лондон — въ центр богатой, торговой и промышленной страны. Предки ныншнихъ, сухихъ и скучныхъ, сыновъ Альбіона, пользовались каждымъ праздникомъ, чтобы предаться веселью и утхамъ всякаго рода, и вотъ почему, въ описываемый нами день Новаго года, толпы разряженныхъ и веселыхъ горожанъ всюду бродили по улицамъ обширнаго города и внутри, и вн городскихъ стнъ, нкогда воздвигнутыхъ римлянами. На льду городскихъ рвовъ и подгородныхъ прудовъ рзвилось на конькахъ юношество, боле взрослые молодые люди, забавлялись примрнымъ боемъ на копьяхъ, и около бойцовъ стнастной, тснилась толпа зрителей, состоявшая изъ почетнйшихъ гражданъ, ихъ женъ и дочерей. Но боле всего тсноты и давки было на площади, передъ Вестминстерскимъ дворцомъ, гд выжидали обратнаго прозда лорда-мэра, съ его придворнымъ штатомъ: — согласно давнему обычаю, лордъ-мэръ отправился поздравить короля съ наступившимъ новымъ годомъ, и король Эдуардъ III долженъ былъ пригласить его къ своему обденному столу. Да и стоило посмотрть на этотъ торжественный поздъ лорда-мэра! Было тамъ чему подивиться!— Свита его состояла изъ каммергеровъ и маршаловъ, изъ меченосцевъ и архиваріусовъ, ихъ каппеллановъ и егермейстеровъ, изъ множества пажей и альдермэновъ разряженныхъ въ богатые наряды.
Но лорда-мэра на этотъ разъ пришлось подождать, а потому и неудивительно, что нкоторые, мене терпливые, отдлились отъ ожидавшей его толпы, утшая себя тмъ, что еще увидятъ главу города Лондона въ тотъ же вечеръ на улиц Темзы, черезъ которую лордъ-мэръ неизбжно долженъ былъ прохать, направляясь къ торговому двору остерлинговъ (такъ обыкновенно изстари называли англичане нижне-нмецкихъ купцовъ, проживавшихъ въ Лондон).
Боле всего оживлены были пивныя и виноторговли, которыхъ въ то время было въ Лондон великое множество. Со времени установленія торговыхъ сношеній Англіи съ югомъ Европы, съ тхъ поръ, какъ произведенія Испаніи, Италіи и даже Греціи стали провозиться въ Англію моремъ — вино стало быстро вводиться въ общее употребленіе и явилось мощнымъ соперникомъ элю, любимому, исконному напитку англичанъ. Даже и благороднйшій рейнвейнъ проникъ въ Лондонъ съ тхъ поръ, какъ Генрихъ II даровалъ право ввоза этого вина освшимъ въ Лондон кёльнскимъ купцамъ. Однако же рейнвейнъ можно было достать только въ нкоторыхъ, лучшихъ тавернахъ, къ которымъ принадлежала и таверна ‘Вепря’, впослдствіи прославленная Шекспиромъ, избравшимъ ее для подвиговъ Фальстафа и другихъ своихъ героевъ.
Но и не только въ лучшихъ, а и въ самыхъ плохенькихъ тавернахъ въ описываемый нами день Новаго года едва можно было протолкаться, такъ что двое иноземныхъ гостей едва-едва могли найти себ мстечко въ одной изъ такихъ тавернъ, въ улочк ‘Всхъ Святыхъ’. Двое моряковъ и нсколько ломовыхъ извозчиковъ оказали, однако же, иностранцамъ столько вниманія, что потснились на лавк, очищая мсто, при чемъ одинъ изъ нихъ воскликнулъ, обращаясь къ тому изъ двухъ пришельцевъ, который былъ пониже ростомъ:
— Ба! мейстръ Нильсъ! Какъ же это вы въ Лондонъ прибыли, и не сочли нужнымъ розыскать здсь вашего стараго пріятеля?
— Вы укоряете меня напрасно, Бенъ!— отвчалъ мейстеръ Нильсъ.— Я всего только нсколько часовъ назадъ прибылъ въ Лондонъ, на готландской шнек ‘Св. омы’.
— А! славное судно!— замтилъ тономъ знатока одинъ изъ присутствующихъ моряковъ.— Киль 55 локтей, а длина палубы 23 сажени.
— И камора на носу двухъ-ярусная,— добавилъ другой морякъ.
— Ну, значитъ, вамъ было сюда удобно плыть,— сказалъ Бенъ, который и самъ владлъ маленькимъ грузовымъ суденкомъ, и частенько бывалъ въ Визби, гд и познакомился съ датчаниномъ Нильсомъ, золотыхъ длъ мастеромъ.— А какъ-то поживаетъ ваша стройная красавица донка, Христина? Небойсь все еще, попрежнему, съ пренебреженіемъ отказываетъ всмъ своимъ женихамъ.
— Что будешь длать! Такой ужъ упрямицей уродилась,— проворчалъ Нильсъ, чокаясь своей глиняной кружкой съ кружкою сосда. Потомъ, отхлебнувъ пива, онъ поморщился и сказалъ:— Ну, ужъ и пиво! одна только слава!.. Такая-то жидель, что его хоть бочку вытяни — не захмлешь!
— Въ этомъ никто другой не виноватъ, какъ лордъ-мэръ и его альдермэны!— воскликнулъ одинъ изъ ломовиковъ.— Это имъ, видите ли, неугодно, чтобы намъ варили пиво получше да покрпче этого!
— Боятся насъ споить!— смясь, замтилъ старый морякъ.— А вдь и при этомъ дрянномъ пив пьянство ничуть не меньше: ночная стража не успваетъ подбирать всхъ пьяницъ, которые валяются по улицамъ и подъ воротами домовъ!
— По моему,— сказалъ Бенъ,— для праздника слдовало бы потшить душу, пойти въ винный погребокъ, да винца хорошенькаго испить!..
— Чортъ бы ихъ побралъ — вс эти погребки!— раздалось нсколько голосовъ разомъ.— Эти погребки — тоже новинка, которою мы нмецкой Ганз обязаны. Кабы не она ввезла къ намъ вино, такъ намъ не посмли бы давать такого пива!
— Что врно, то врно!— замтилъ старый морякъ.— Имъ-то — барышъ, а намъ — все убытокъ.
И вс разразились бранью противъ нижне-нмецкихъ купцовъ, возбуждавшихъ въ Лондон всеобщую зависть и нерасположеніе къ себ своимъ процвтаніемъ и богатствомъ.
— Вашему сотоварищу, кажется, не очень по вкусу пришлась наша брань противъ нмцевъ!— сказалъ старый морякъ, указывая на спутника Нильса, который опустилъ голову на руки, грустно поморщилъ лобъ и тяжело вздохнулъ.
— Ошибаетесь, почтенный другъ,— перебилъ моряка золотыхъ длъ мастеръ.— Ужъ если кто иметъ право поносить ганзейцевъ, такъ ужъ, конечно, мой сотоварищъ, потому что эти нмецкіе вброны отняли у него все, и онъ теперь нищій!
Это заявленіе вызвало въ присутствующихъ большое участіе къ иноземцу, и вскор вокругъ обоихъ датчанъ образовался тсный кружбкъ.
— Мой другъ, котораго вы здсь видите, былъ богачемъ!— продолжалъ Нильсъ,— и много кораблей плавало по морямъ отъ его торговой фирмы! Кто-кто не зналъ большого торговаго дома, принадлежавшаго Кнуту Торсену?
— Такъ это и есть господинъ Торсенъ?— воскликнули многіе изъ присутствовавшихъ моряковъ, поспшно снимая съ головы свои матросскія шапки (всмъ имъ приводилось перевозить грузы этой фирмы) и Бенъ еще сильне воздйствовалъ на нихъ, добавивъ:
— Да! теперь я понимаю, что господину Торсену не могло прійтись по вкусу наше жиденькое пиво. Клянусь св. Георгомъ! Здшней таверн никогда еще не случалось принимать у себя боле почетнаго гостя!
Сумрачное выраженіе нсколько прояснло на лиц Торсена. Онъ пожалъ руку ближайшимъ изъ своихъ сосдей по лавк и сказалъ:
— Спасибо вамъ за доброе обо мн мнніе! Мейстеръ Нильсъ не преувеличилъ ничего, говоря вамъ, что меня Ганзейскій союзъ въ конецъ загубилъ…
— И вы не единственная жертва этихъ хищныхъ гильдейцевъ!— перебилъ Торсена старый морякъ,— и тмъ боле стыдно намъ, независимымъ англичанамъ, что наши короли даютъ больше правъ и привилегій этимъ нмецкимъ проходимцамъ, нежели своимъ собственнымъ подданнымъ.
— Выгнать бы ихъ всхъ отсюда!— закричали многіе.
— Пусть намъ господинъ Кнутъ Торсенъ разскажетъ о себ, какъ это съ нимъ случилось?— требовали другіе.
Только по прошествіи нкотораго времени шумъ и гамъ пріутихъ, и вс собрались въ кружокъ около датчанъ, желая услышать то, что могъ имъ разсказать раззорившійся купецъ.
Онъ разсказывалъ долго, много и подробно, и, когда, наконецъ, смолкъ, то шумъ поднялся снова. Еще бы немного, и вс бывшіе въ таверн готовы были гурьбою двинуться къ близь лежащему торговому двору ганзейцевъ, и потребовать отчета отъ ихъ здшняго главы и представителя. Лондонская чернь радёшенька была каждой возможности выказать ненавистнымъ ганзейцамъ свое недовольство.
— Я человкъ миролюбивый!— сказалъ Кнутъ Торсенъ, стараясь успокоить присутствующихъ,— я вотъ и пріхалъ въ Лондонъ, чтобы вступить въ переговоры съ альдермэномъ здшняго торговаго двора. Господинъ Тидеманъ фонъ Лимбергъ — высокоуважаемый и богатйшій купецъ, и я надюсь, что онъ поможетъ мн возвратить мое утраченное достояніе.
— Да, коли онъ этого захочетъ!— проворчалъ старый морякъ.— Но вдь онъ такой упрямецъ, что осмливается идти на перекоръ даже и нашему доброму королю Эдуарду.
— Ну, что за диво — король!— вступился одинъ изъ ломовиковъ,— король безгласенъ передъ Тидеманомъ, отъ котораго онъ зависитъ, хотя еще и не извстно, будутъ ли ганзейцы и впредь ссужать короля деньгами. Я слышалъ отъ своихъ пріятелей кёльнскихъ корабельщиковъ, что еще намедни король давалъ секретно аудіенцію ихъ землякамъ, и совщался съ ними, потому никакъ не могъ выкупить своихъ клейнодовъ, заложенныхъ кёльнскимъ купцамъ. Эти торгаши не соглашались боле ждать, и грозились, что пустятъ въ оборотъ свой драгоцнный залогъ… Ну, такъ вотъ Тидеману и удалось ихъ какъ-то образумить. Вотъ-то Эдуардъ былъ этому радёшенекъ и альдермэну ганзейскаго торговаго дома, вроятно, поднесетъ за услугу не дурной подарочекъ!
![[]](https://az.lib.ru/img/g/gekker_o/text_1888_die_bruder_der_hansa-oldorfo/g01.jpg)
— Да! да!— подтвердилъ Бенъ,— Тидеманъ человкъ умный и съ тхъ поръ, какъ онъ здсь отъ Ганзы поставленъ альдермэномъ, онъ не потратилъ времени даромъ. Вдь вотъ ужъ ныньче кончился срокъ контракту, по которому сынъ нашего короля Черный Принцъ, предоставилъ ему разработку свинцовыхъ рудъ, и никто не думалъ, что король ршится возобновить этотъ невыгодный для него контрактъ… Однако, г. Тидеманъ съумлъ такъ его обойти!
Въ отвтъ на эти слова послышался и смхъ, и ропотъ. Когда голоса стихли, Кнутъ Торсенъ сказалъ:
— Быть можетъ, я застану альдермэна въ благопріятномъ для меня настроеніи, и во всякомъ случа хочу попытать у него счастья…
Вс въ одинъ голосъ крикнули: ‘конечно! попытать слдуетъ’! Бенъ съ удовольствіемъ потеръ руки и сказалъ:
— Я всегда бываю радъ, когда что-нибудь противъ ганзейцевъ затвается. Сегодня было бы это какъ разъ кстати!
— Ну, вотъ еще!— зашумли многіе,— разв не вс дни равны?
— Конечно, не вс!— возразилъ Бенъ.— Сегодня вечеромъ въ большой зал торговаго двора ганзейцевъ соберется купеческій совтъ, и на это торжественное засданіе обычно прізжаетъ и самъ лордъ-мэръ, а затмъ, ганзейцы должны будутъ открыть настежъ среднія ворота своего торговаго двора, а эти ворота только разъ въ году и открываются…
— Еще бы они ихъ чаще открывали! они вдь нашихъ кулаковъ порядочно побаиваются…
— Вотъ въ томъ-то и дло!— замтилъ Бенъ.— А вдь въ эти большія ворота мы могли бы туда цлой гурьбой ввалиться…
— Дайте мн сначала попытаться добромъ поправить мое дло,— сказалъ Торсенъ,— а если меня примутъ на торговомъ двор неласково, такъ тогда я прибгну къ вашей помощи.
— Чтожъ, попытайтесь!— крикнули ему съ разныхъ сторонъ, и съ почетомъ проводили обоихъ датчанъ до дверей таверы.
II.
На торговомъ двор ганзейцевъ.
Кнутъ Торсенъ былъ не пара своему сотоварищу, такъ какъ Нильсъ былъ низкаго происхожденія и очень плохо образованъ, между тмъ, какъ Торсенъ и родомъ былъ знатенъ, и образованіе получилъ, по тому времени превосходное. Это можно было видть и по всмъ вншнимъ его пріемамъ. Кнутъ Торсенъ могъ бы пожалуй прослыть и очень красивымъ человкомъ, тмъ боле, что имлъ благородную осанку и умное выраженіе лица, но выраженіе его голубыхъ глазъ было весьма непріятно. Въ его глазахъ свтилось коварство, и то невыгодное впечатлніе, которое производилъ этотъ взглядъ, еще усиливалось противной улыбкой, безпрестанно появлявшейся у него на лиц.
Нильсъ былъ очень не великъ ростомъ. Длинные блокурые волосы почти прикрывали весь его низкій лобъ и отдльными прядями падали на глаза. Красное, лоснящееся лицо его слишкомъ ясно указывало на то, что золотыхъ длъ мастеръ былъ большимъ любителемъ всякихъ спиртныхъ напитковъ.
Оба датчанина направились къ Ганзейскому торговому двору, расположенному повыше Лондонскаго моста, который, какъ извстно, долгое время былъ единственнымъ мостомъ, соединявшимъ оба берега Темзы. Обширныя верфи торговаго двора простирались вверхъ по берегу до самой южной оконечности улицы Темзы, съ западной стороны дворъ примыкалъ къ улиц Даугэтъ, получившей свое прозваніе отъ древнихъ воротъ въ римской стн Лондона, съ восточной — дворъ огибала улочка ‘Всхъ Святыхъ’. Первоначально, дворъ, заложенный кёльнскими купцами, былъ очень малъ, и всею своею постройкою напоминалъ подобные же дворы, уцлвшіе и досел въ Германіи. Но съ самаго своего основанія, этотъ дворъ былъ для нмцевъ мстностью, въ которой они могли чинить судъ и расправу по своимъ законамъ. Дворъ, собственно говоря, состоялъ изъ ряда домовъ, амбаровъ и лавокъ, окружавшихъ довольно обширное пустое пространство, на этомъ пространств помщались огороды, площадь для игръ и воинскихъ упражненій ганзейцевъ, на ней же происходили и всякія общія торговыя собранія. И въ другихъ городахъ Европы торговые дворы ганзейцевъ устраивались на тотъ же ладъ, и внутреннія площадки ихъ служили какъ для торговыхъ цлей, такъ и для сходокъ ганзейцевъ. Сверхъ всего, упомянутаго нами, внутри лондонскаго двора находилось еще обширное врытое помщеніе или зала для сношеній съ мстными купцами и для собраній купеческаго совта.
Однимъ словомъ, лондонскій дворъ, построенный кёльнскими купцами по образцу всхъ остальныхъ ганзейскихъ дворовъ, представлялъ собою клочекъ земли, окруженный высокими стнами, и на этомъ клочк нмецъ не только находилъ врное убжище себ и безопасный складъ своему товару, но и такое мсто, въ которое онъ переносилъ свои обычаи, и гд чувствовалъ себя, какъ дома. Когда торговыя дла лондонскаго двора начали расширяться, то и самъ дворъ сталъ возрастать въ объем и уже въ правленіе Ричарда II ганзейцы пріобрли громадный сосдній домъ, примыкавшій къ ихъ двору. Въ XVIII вк были прикуплены еще другія сосднія постройки, между ними находился и очень красивый домъ, который почему-то носилъ названіе Стыллъ-хауза (Stealhouse) или Стыллъ-ярда Steal-yard) {‘Стальной домъ’ или ‘Стальной дворъ’. Названіе это истолковывали различно, и, главнымъ образомъ производили отъ того, будто бы ганзейцы, купивъ домъ, нашли въ подвалахъ его массу стальныхъ и желзныхъ издлій.}.
По окончаніи всхъ этихъ прикупокъ, округливъ свои владнія, ганзейцы (къ кёльнскимъ купцамъ примкнули впослдствіи и другіе нижне-нмецкіе) возвели на своемъ участк крпкій замокъ, соотвтствовавшій, по устройству своему, потребностямъ богатаго средневкового торговаго учрежденія.
Особенно красивъ былъ фасадъ этого зданія, выходившій, съ сверной стороны, на берегъ Темзы, оно состояло изъ нсколькихъ этажей, и здсь-то и находились трои ворота, съ округлыми сводами, крпко-на-крпко притворенныя и обитыя толстыми полосами кованнаго желза. Надъ каждыми изъ воротъ стояла своя, особая надпись. Одна изъ нихъ указывала на то, что вступающему въ ганзейскій дворъ хозяева его предлагаютъ ? радость и довольство, миръ, спокойствіе и честное веселье’, другая гласила, что ‘золото должно порождать искусства и само должно быть плодомъ трудолюбія’, третья, наконецъ, угрожала карою тому, кто осмлится нарушить обычаи ганзейцевъ. Подъ самою крышею, широко размахнувъ крыльями, красовался на дом двуглавый орелъ — гербъ Германской имперіи. Крпкія, неприступныя стны окружали ‘Стальной дворъ’, захватывая въ свою ограду и древнюю, круглую башню, которая принадлежала еще къ римскимъ постройкамъ, ограждавшимъ входъ въ лондонскую гавань. Въ этой башн, примыкавшей къ большому залу, главному мсту дйствія всхъ празднествъ и публичныхъ собраній, хранилась казна ганзейцевъ — ихъ харатейныя {Харатейныя — писанныя на харать или пергамен.} торговыя книги и важнйшія драгоцнности. Внутри стнъ двора заключалось ‘особое государство въ государств’ — особый міръ, въ которомъ жизнь текла на свой, особый ладъ, подчиняясь стражайшему, почти монастырскому уставу и проявляя значительный оттнокъ религіозности.
Въ описываемый нами праздничный день все на ‘Стальномъ двор’ было приведено въ такой порядокъ, такъ прибрано и подчищено, что иноземные гости, когда привратникъ впустилъ ихъ въ ворота, не замтили внутри даже и признаковъ того суетливаго движенія, которое здсь кипло съ утра до вечера въ будни. Нельзя было даже и предположить, что вступая на тотъ клочекъ земли, на которомъ постоянно толклись купцы и приказчики изъ шестидесяти слишкомъ ганзейскихъ городовъ, ворочая и громоздя тюки товаровъ, длинными рядами поваленныхъ и внутри двора, и на берегу, или перебгая отъ одной лавки къ другой. Объ этомъ обычномъ торговомъ движеніи можно составить себ нкоторое понятіе только потому, что черезъ ганзейскій лондонскій дворъ ввозились въ Англію вс извстныя тогда въ Европ предметы торга и промысла, какіе были доступнны европейской торговл! Такая же тишина, какъ и на двор, господствовала и на громадныхъ верфяхъ ганзейскаго двора, окруженныхъ высокимъ моломъ о который, во время прилива шумно плескались волны Темзы, и къ которому свободно причаливали тяжело нагруженныя большія морскія суда.
Привратникъ отвелъ Торсена къ главному сторожу дома, который принялъ его въ своей холостой каморк (по строгому обычаю ганзейскаго двора вс служащіе въ немъ не (имли права жениться, о чемъ не мало горевалъ этотъ старый сторожъ, ощущавшій большой недостатокъ въ женскомъ уход).
— Вы желаете, чтобы я свелъ васъ къ нашему господину альдермэну?— спросилъ сторожъ у чужеземнаго гостя.— Если вы пришли по торговому длу, то вамъ прійдется обождать до завтра, потому — сегодня праздникъ и, сверхъ того, нашъ г. Тидеманъ занятъ по горло, такъ какъ сегодня вечеромъ предстоитъ ему предсдательствовать въ большомъ купеческомъ совт.
— Я желаю быть принятъ въ составъ здшняго ганзейскаго двора, а слдовательно и въ составъ Ганзейскаго союза,— отвчалъ Торсенъ.
— Въ качеств хозяина или въ качеств приказчика?— переспросилъ осторожный сторожъ.
— Я думаю, вы объ этомъ можете и сами посудить, по моимъ лтамъ и по вншности?— обидчиво возразилъ Кнутъ.
— Ну, нтъ!— съ улыбкой отвтилъ сторожъ,— у насъ и приказчики бываютъ постарше васъ, а впрочемъ, я о васъ доложу господину альдермэну, который теперь изволитъ быть въ совтской комнат.
Когда немного спустя домовый сторожъ вернулся съ извстіемъ, что г. Тидеманъ готовъ принять иноземнаго гостя, Торсенъ замтилъ, что сторожъ зорко его осматриваетъ.
— Меча при васъ нтъ,— пояснилъ сторожъ,— а только кинжалъ за поясомъ. Только ужъ будьте добры, пожалуйте мн его сюда.
— Разв у васъ ношеніе оружія воспрещено?— спросилъ Торсенъ, вручая сторожу свой кинжалъ.— А мн говорили, что каждый купецъ на вашемъ двор долженъ имть и шлемъ, и броню, и все необходимое оружіе?
— Совершенно врно!— подтвердилъ домовый сторожъ.— Вс живущіе на здншнемъ двор должны быть, дйствительно, во всякое время готовы къ борьб съ оружіемъ въ рукахъ, не только ради собственной безопасности, но и ради выполненія стариннаго обязательства, которое мы на себя приняли по отношенію къ городу Лондону, гостепріимно пріютившему насъ въ своихъ стнахъ. Мы, ганзейцы, обязаны принимать участіе въ защит города, и, въ виду этого обязательства, должны не только поддерживать самое зданіе Епископскихъ воротъ, выходящихъ на сверную сторону города, но, если бы того потребовали обстоятельства, мы обязаны даже содержать на этихъ воротахъ стражу и озаботиться о ихъ защит.
— Тогда и я, значитъ, могъ бы оставить при себ оружіе,— сказалъ датчанинъ.
— Если бы вы были ганзейцомъ, то вы бы могли его сохранить у себя, въ вашей каморк. А такъ какъ вы еще не ганзеецъ, то находящееся при васъ острое оружіе должно храниться у меня, до самаго вашего ухода. А теперь, пожалуйте наверхъ: господинъ альдернэнъ ждетъ васъ тамъ.
Домовый сторожъ вывелъ Торсена изъ зданія, въ которомъ находилась гало собраній, провелъ его черезъ небольшой садикъ, въ которомъ нмцы посадили нсколько вывезенныхъ изъ Германіи лозъ и фруктовыхъ деревьевъ, и привелъ его въ другой домъ, поменьше перваго, въ которомъ собиралась купеческая дума. Тамъ, за громаднымъ прилавкомъ, на возвышенномъ помост, сидлъ за своею конторкою альдермэнъ.
То былъ человкъ худощавый, съ сдющими волосами, и рзкими, опредленными чертами лица. Во всей осанк его было нчто аристократическое, нчто пріобртенное путемъ частыхъ сношеній съ ‘великими міра сего’ — съ королями и князьями. Онъ говорилъ тихо и сдержанно, отъ времени до времени покашливая, и лишь очень рдко дозволялъ себ дополнить рчь небольшимъ движеніемъ руки.
Датчанинъ невольно поклонился альдермэну ниже, нежели вообще имлъ привычку кланяться, и Тидеманъ отвтилъ ему легкимъ кивкомъ головы. При этомъ онъ указалъ на одинъ изъ стульевъ съ высокою спинкою и спросилъ гостя о цли его прихода.
— Я желаю здсь, въ Лондон, поселиться,— отвчалъ Торсенъ,— и желалъ бы поступить въ число членовъ вашего здшняго торговаго двора.
Альдермэнъ кивнулъ головою, и, не много помолчавъ, снова спросилъ:
— А знакомы ли вы съ обычаями нашего двора? Они вдь очень суровы. Вс преступающіе положенныя нами правила подлежатъ тяжкому взысканію.
— Какъ обойтись безъ порядка тамъ, гд должны господствовать миръ и спокойствіе?— отвчалъ датчанинъ,— а вдь вс суровыя предписанія вашего общежитія только къ этой цли и направлены. Сколько мн извстно, на ганзейскихъ торговыхъ дворахъ высокими денежными пенями наказуется лишь тотъ, кто дерзнетъ произнести бранное слово или дозволитъ себ ручную расправу, такія же точно пени положены за игру въ кости, пьянство и другіе подобные проступки. Все это такія постановленія, которымъ охотно подчиняется всякій благовоспитанный человкъ.
Альдермэнъ опять кивнулъ головой.
— А какъ васъ зовутъ?— спросилъ онъ посл минутнаго молчанія.
— Кнутъ Торсенъ.
Альдерманъ поднялъ сначала глаза къ верху, какъ бы о чемъ-то размышляя, потомъ перевелъ ихъ на Торсена и продолжалъ свой допросъ:
— Откуда вы родомъ?
— Изъ Визби.
— Визби?— переспросилъ Тиденанъ съ нкоторымъ удивленіемъ.— Судя по имени, вы, какъ будто датчанинъ?
— Я и дйствительно родился въ Даніи, но уже въ юности переселился на Готландъ.
— И вы занимались торговлей?
Торсенъ отвчалъ утвердительно.
— И ваше имя — Кнутъ Торсенъ?.. Гы, гд же это я его, какъ будто, ужъ слышалъ?
Альдерманъ приложилъ лвую руку ко лбу, и сталъ припоминать. Не ускользнуло при этомъ отъ его вниманія и то, что датчаниномъ, при послднихъ словахъ овладло нкоторое безпокойство, которое еще боле возросло, когда альдернэнъ подозвалъ къ себ одного изъ сидвшихъ въ сторон писцовъ и приказалъ ему принеети книгу постановленій Ганзы.
Прошло довольно много времени, прежде нежели посланный вернулся съ громаднымъ фоліантомъ, переплетеннымъ въ кожу и окованнымъ желзными скобами. Торжественно возложилъ онъ фоліантъ на конторку предъ г. альдермэномъ. Въ теченіе всего этого времени Тядеманъ не проронилъ ни единаго слова. Онъ былъ до такой степени глубоко погруженъ въ размышленіе, что даже не разслышалъ, что именно говорилъ датчанинъ, старавшійся скрыть свое смущеніе.
— Кнутъ Торсенъ,— бормоталъ про себя альдермэнъ, разворачивая фоліантъ и пробгая алфавитный списокъ именъ, упоминаемыхъ въ немъ, затмъ быстро сталъ перелистывать книгу, пока, наконецъ, указательный палецъ его не остановился на одной изъ страницъ…
— Вотъоно!— воскликнулъ альдермэнъ, сверкнувъ глазами.— ‘Кнутъ Торсенъ’ — такъ и есть!— здсь-то я и вычиталъ это имя. Да, да, память мн не измняетъ! ‘Кнутъ Торсенъ, купецъ въ Визби, вслдствіе непорядочнаго способа дйствій и нарушенія постановленій Ганзейскаго союза изъ состава членовъ его исключенъ’… Ахъ, милостивый государь! и вы, посл этого, еще изъявили желаніе вступить въ нашъ торговый дворъ? Вы преднамренно умалчиваете о вашемъ прошломъ, чтобы меня провести — да! чтобы меня провести!— повторилъ онъ, возвышая голосъ, такъ какъ онъ видлъ, что датчанинъ желаетъ перебить его рчь.— И если бы я не обладалъ такою отличною памятью, то вашъ обманъ вамъ бы и удался! Тогда ужъ я оказался бы виноватъ передъ моими сотоварищами. Ну, сударь, надо сказать правду: это съ вашей стороны было не похвально!
— Вы иначе взглянете на дло, если узнаете т поводы, которые привели къ исключенію моему изъ союза,— возразилъ альдермэну Торсенъ.
— Вы думаете? Дйствительно, вы такъ думаете?— спросилъ альдермэнъ съ оттнкомъ сомннія въ голос. Затмъ онъ покачалъ головою, опять заглянулъ въ фоліантъ и сталъ читать вслухъ слдующее:
‘Въ январ 1358 года воспослдовало въ высшей купеческой дум, въ Любек, по поводу несправедливости, оказанной нмецкому купцу во Фландріи — постановленіе: прервать всякія торговыя сношенія съ вышепоименованною страной и приказать всмъ ганзейцамъ, дабы они не продавали тамъ своихъ товаровъ, и не получали таковые ни отъ фламандцевъ, ни отъ брабантцевъ. А кто изъ членовъ Ганзейскаго союза’,— такъ написано дале въ постановленіи — ‘преступитъ это наше ршеніе, тотъ будетъ лишенъ всего своего имущества, которое отчисляется въ пользу его родного города, а онъ самъ навсегда изгоняется изъ состава нмецкаго Ганзейскаго союза’.— А такъ какъ проживающій въ Визби ганзеецъ, Кнутъ Торсенъ, не только не соблюлъ выданнаго нами постановленія, но, и посл вступленія его въ законную силу, продолжалъ, какъ и прежде, свои торговыя сношенія съ Фландріей, то онъ признанъ виновнымъ въ неповиновеніи и нарушеніи врности союзу, и потому вышепомянутое въ постановленіи наказаніе примнено по отношенію къ нему и къ его имуществу’.
Альдермэнъ захлопнулъ фоліантъ, откинулся на спинку своего стула и зорко глянулъ въ лицо датчанину. Суровое выраженіе его лица ясно говорило датчанину, что альдермэнъ вполн раздляетъ приговоръ, произнесенный Ганзою.
— Я вовсе и не попытаюсь облить передъ вами мой проступокъ,— началъ Торсенъ не совсмъ увреннымъ голосомъ (и только уже при дальнйшей рчи его голосъ сталъ нсколько боле твердымъ),— не стану, въ извиненіе своей вины ссылаться и на то, что транспортъ фламандскихъ и брабантскихъ товаровъ уже находился въ пути и былъ направленъ ко мн въ то время, когда послдовало постановленіе любекской думы, всякій безпристрастный человкъ и безъ моихъ оправданій пойметъ, что обрушившееся на меня наказаніе не состоитъ ни въ какомъ соотношеніи съ совершеннымъ мною проступкомъ. Я былъ боле чмъ зажиточнымъ человкомъ, и могъ съ истинною гордостью взирать на плоды моихъ трудовъ. И вдругъ, у меня отнимаютъ все, что добыто было мною путемъ многолтнихъ, тяжкихъ усилій,— длаютъ меня бднякомъ!.. Мало того, я даже не смю помышлять о томъ, чтобы вновь начать торговлю! Я исключенъ изъ ганзейцевъ, я — отверженецъ, съ которымъ каждый долженъ поневол избгать всякихъ дловыхъ сношеній, изъ опасенія, что и его можетъ постигнуть такой же суровый приговоръ Ганзы. Что же мн теперь длать? Какъ могу я теперь пропитать себя честнымъ путемъ, когда мн ни откуда нельзя ждать помощи, когда я напрасно сталъ бы молить даже о состраданіи къ себ!
Торсенъ умолкъ и выжидалъ отвта на свою рчь. Онъ надялся, что слова его побудятъ альдермэна къ снисхожденію, однако же, суровое выраженіе лица его ни мало не измнилось, и онъ отвчалъ Торсену очень рзко:
— Вы бы должны были обдумать все это прежде, нежели совершили вашъ проступокъ, тогда и судьи ваши не произнесли бы надъ вами своего суроваго приговора. Справедливость должна стоять выше всякаго состраданія.
Торсенъ почувствовалъ, что ему трудно сдержать себя. Взволнованнымъ голосомъ отвчалъ онъ альдермэну:
— Если ужъ такъ судитъ господинъ альдермэнъ, то пусть же судъ Ганзейскаго союза не останавливается на полупути, пусть онъ судитъ меня по всей справедливости! Ганзейцы 14-го іюня прошедшаго года вновь заключили миръ съ жителями города Брюгге, что уже и заране можно было предвидть, такъ какъ фламандцы и нмецкіе купцы не могутъ долго жить въ разрыв. Ганзейская складочная контора вновь вернулась въ столицу Фландріи и всякія враждебныя отношенія прекратились. Почему же я одинъ исключенъ изъ этого примиренія? Это ли пресловутая справедливость Ганзы?
— Вы явились ко мн въ качеств просителя,— произнесъ альдермэнъ, спокойнымъ и твердымъ голосомъ,— а просителю не прилично вести рчь, подобную вашей. Ганза иметъ полное право заключить миръ съ враждебной страной, не навязывая себ на руки обязательства — уничтожить карательныя постановленія противъ своихъ членовъ, вызванныя отношеніями этихъ членовъ къ враждебной стран до примиренія съ нею. Если бы мы такъ стали поступать, то наши законы потеряли бы всякое значеніе, и явились бы пугаломъ, которымъ можно было бы разв пугать дтей, а ужъ никакъ не взрослыхъ. Или вы думаете, что сочлены наши по союзу стали бы относиться съ уваженіемъ къ нашимъ суровымъ законоположеніямъ, если бы, при каждой перемн обстоятельствъ, могли разсчитывать на послабленіе или на отмну постановленій? Нтъ, господинъ Кнутъ Торсенъ, право должно оставаться правомъ, и если бы вы даже были моимъ сыномъ, я не измнилъ бы ни одного слова въ моей рчи. Легко можетъ быть, что Ганза васъ и вновь приметъ въ составъ своихъ членовъ, если вы изволите обратиться къ ней съ нижайшею просьбою.
— Я ничего не желаю иного, какъ только получить обратно мое законное достояніе,— гордо возразилъ датчанинъ.— Если бы я этого могъ добиться, то просуществовалъ бы и безъ помощи Ганзы.
— Вы вольны поступать, какъ вамъ вздумается,— сказалъ альдермэнъ тономъ холодной учтивости, поднимаясь со своего мста и тмъ самымъ указывая, что аудіенція окончена.
— Одно слово, замолиленное вами въ мою пользу, г. Тидеманъ,— ршился добавить датчанинъ съ волненіемъ въ голос,— и Ганза, конечно, помилуетъ меня.
— Я тмъ мене чувствую въ себ къ этому склонности,— сказалъ альдермэнъ,— что и самъ настаиваю на строгомъ примненіи нашихъ законовъ. Вашимъ дурнымъ положеніемъ вы обязаны себ самому, вдь — ‘что посешь, то и пожнешь’.
— Хорошо вамъ это говорить,— злобно отвчалъ ему Торсенъ,— когда вы съумли прибрать къ рукамъ такое поле, на которомъ всякій посвъ оказывается всхожимъ!
Альдермэнъ слегка дрогнулъ, но тотчасъ овладлъ собою и замеръ на мст.
— Всему свту извстны,— горячо продолжалъ датчанинъ,— т великія заслуги, которыми вы съумли пріобрсти себ расположеніе короля Эдуарда. Вы пользуетесь затруднительными обстоятельствами бднаго короля, чтобы обогащать себя различными способами! Ужъ видно плохи были его дла, когда онъ могъ предоставить вамъ на откупъ подать, которую нижне-ммецкіе купцы должны платить за каждый тюкъ британской шерсти. Не мудрено вамъ проповдывать о справедливости, когда вы такъ близко подсли къ казенному пирогу! Но я вамъ попомню вашу суровость, да и не вамъ однимъ, а и всей Ганз, я…
Рзкій, дребезжащій звукъ звонка перервалъ плавную рчь Торсена. По знаку, данному альдермэномъ, нсколько слугъ разомъ явилось въ помщеніе думы. Тидеманъ повелительнымъ жестомъ указалъ имъ на датчанина и на дверь. Нсколько дюжихъ рукъ разомъ подхватили датчанина и повлекли его къ выходу. Немного спустя, онъ ужъ очутился за порогомъ одной изъ боковыхъ калитокъ ‘Стального двора’, и калитка тотчасъ за нимъ и захлопнулась.
Торсенъ судорожно стиснулъ кулаки и произнесъ страшное проклятіе. Затмъ, онъ оглянулся кругомъ, переулокъ, въ которомъ онъ очутился, былъ ему незнакомъ. Онъ подозвалъ къ себ мальчика, который, судя по конькамъ изъ бычьей кости, возвращался съ катанья на льду. Отъ него узналъ Торсенъ, что онъ находится въ одной изъ улочекъ, примыкающихъ къ Даугэтской улиц. Добравшись до этой улицы, онъ уже безъ малйшаго затрудненія вышелъ къ тому мсту на улиц Темзы, гд ожидалъ его Нильсъ, невдалек отъ главнаго входа въ ганзейскій дворъ.
Несчастіе сблизило этихъ двоихъ людей, совершенно различнаго завала, и сдлало ихъ неразрывными друзьями. Благодаря высокомрію своей дочери Христины, Нильсъ долженъ былъ много переносить непріятностей въ Визби. Большая часть его заказчиковъ покинула его, такъ что онъ, наконецъ, увидлъ себя вынужденнымъ отпустить всхъ своихъ рабочихъ. Не смотря на эти неудачи, Нильсъ все же обладалъ небольшимъ капиталомъ, половину котораго онъ и ссудилъ находившемуся въ тяжкой нужд Кнуту Торсену, въ томъ твердомъ убжденіи, что тотъ, рано или поздно, опять-таки будетъ принятъ ганзейцами въ ихъ торговую общину. Зная щедрость своего земляка, онъ разсчитывалъ получить отъ него богатое вознагражденіе за оказанную ему услугу. Однако же, Нильсъ совсмъ упалъ духомъ, услыхавъ отъ Торсена о печальномъ исход его аудіенціи на Ганзейскомъ торговомъ двор. Сообразно своему настроенію, Нильсъ уже готовъ былъ обрушиться на Торсена со своими жалобами и упреками, но тотъ, какъ человкъ тонко-воспитанный, съумлъ внушить ремесленнику должное уваженіе.
Торсенъ хотлъ было направиться къ той таверн, въ которую они заходили съ Нильсомъ, но Нильсъ сказалъ:
— Наши молодцы отправились дале, къ Ньюгэту, хлебнуть сладенькаго винца въ одной тамошней таверн, потому ихъ въ ныншній праздникъ жиденькимъ пивцомъ не удовольствуешь. Они приказали мн сказать вамъ, чтобы мы ихъ тамъ розыскали. Въ Ньюгэт всего-то и есть одинъ винный погребъ, который не трудно узнать по длинному желзному шесту съ зеленымъ кустомъ, который выдвигается чуть не на середину улицы. А вы разв хотите воспользоваться помощью этихъ ребятъ?
— Во всякомъ случа,— мрачно отвчалъ Торсенъ,— я хочу отмстить и здшнимъ ганзейцамъ, и тмъ, что въ Визби и въ Любек,— добавилъ онъ, скрежеща зубами.
И они пошли по лабиринту улицъ и улочекъ, черезъ обширную площадь, среди которой возвышался готическій соборъ св. Павла, и затмъ, свернули въ улицу, которая вела къ Ньюгэту, знаменитой тюрьм, построенной еще въ XII вк. Въ задушевной и тайной бесд, которая, однако же, вслдствіе сильнаго ихъ возбужденія, нердко становилась и очень громкою, и очень внятною, Торсенъ и Нильсъ составили планъ своего мщенія, то быстро шагая, то пріостанавливаясь для своей бесды, они поравнялись, наконецъ, и съ длиннымъ монастырскимъ зданіемъ ‘срыхъ братьевъ* францисканскаго ордена, который пользовался въ Лондон большимъ уваженіемъ и стоялъ въ дружественныхъ отношеніяхъ къ ‘остерлингамъ’.
— Прежде всего, мы здсь отомстимъ ганзейцамъ!— сказалъ Торсенъ, останавливаясь подъ однимъ изъ многочисленныхъ оконъ обители, и обращаясь къ своему спутнику,— а тамъ ужъ вы начнете ваше дло въ Визби. Клянусь, что остерлинги будутъ обо мн помнить!
Торсенъ поднялъ руку вверхъ, произнося это заклинаніе, и затмъ, вмст съ Нильсомъ, быстро зашагалъ по улиц и, вскор посл того, они оба исчезли подъ сводомъ указаннаго имъ погребка.
Тайная бесда датчанъ не осталась безъ свидтелей.
Монахъ-францисканецъ, сидвшій у ршетчатаго окна своей кельи надъ какою-то старою рукописью, услышалъ подъ окномъ громкій разговоръ и осторожно пріотворилъ свое маленькое оконце, такъ какъ лица говорившихъ не были ему видны сквозь оконницы изъ роговыхъ пластинокъ. Быть можетъ, отецъ Ансельмъ и не сдлалъ бы этого, потому что мірское любопытство было ему чуждо, но до его слуха доносились слова ‘гайзецы’ и ‘остерлинги’ — и слова эти были произнесены съ особенною злобою, а потому и возбудили его пытливость. Онъ и самъ былъ родомъ изъ Любека, и старшій братъ его, богатйшій купецъ Госвинъ Стеенъ, принадлежалъ также къ этому обширному сверному торговому союзу. Потому и не удивительно, что отецъ Ансельмъ ршился прислушаться къ разговору, который вызвалъ гнвный румянецъ на его блдныя щеки.
А такъ взволновать Ансельма было не легко, при его добродушномъ характер, при его готовности все прощать и извинять! Безъ всякаго прекословія покорился онъ нкогда отцовскому приказанію и промнялъ веселую мірскую жизнь на тишину одинокой кельи: — любовь къ отцу была въ немъ сильне вліянія ко всмъ тмъ наслажденіямъ, какія могла ему представить жизнь. Для того, чтобы братъ его могъ расширить свои торговые обороты, Ансельмъ отказался отъ своей доли въ отцовскомъ наслдств:— онъ ни въ чемъ не нуждался, такъ какъ обитель принимала на себя заботу о его немногосложныхъ потребностяхъ. У него была только одна страсть къ ученымъ книгамъ, которыми онъ никогда не могъ насытиться. И только эту страсть могъ поставить ему въ укоръ настоятель обители…
Отецъ Ансельмъ, тотчасъ посл того, какъ оба иноземца удалились отъ его окна, ршился дйствовать. Онъ испросилъ разршеніе у настоятеля и направился къ ‘Стальному двору’ — извстить г. Тидемана о нападеніи, угрожающемъ ему и ганзейцамъ. Каждый монахъ ‘Сраго братства’ поступилъ бы точно также на его мст, потому что весь ихъ орденъ стоялъ въ самыхъ тсныхъ дружественныхъ отношеніяхъ къ ганзейцамъ и шелъ по слдамъ ихъ въ самыя отдаленныя мстности, гд только они основывали свои факторіи. Весьма естественно, въ ганзейцахъ, вчно боровшихся съ опасностями на мор, развивалось глубокое сознаніе ничтожества всего человческаго и потребность въ духовномъ руководительств:— вотъ почему всюду, куда бы ни проникали корабли ганзейцевъ, они строили церкви во славу Божію, во славу Того, кто столь милосердо указывалъ имъ путь по морямъ. И никто изъ ганзейцевъ не пускался въ море иначе, какъ захвативъ съ собою на корабль священника, обыкновенно, изъ францисканскаго ордена. Такъ, постепенно, съ теченіемъ времени, между нмецкими купцами и монахами излюбленнаго ими ордена, установилось нчто въ род братства, которое для отца Ансельма тмъ боле имло значеніе, что онъ самъ сопровождалъ когда-то своего брата, ‘господина Тидемана-фонъ-Лимбергъ’, въ его прежнихъ, дальнихъ плаваніяхъ.
Снова раздался стукъ у воротъ ‘Стального двора’ и тотчасъ вслдъ за нимъ благочестивый францисканецъ явился въ каморк домоваго сторожа. Но прежде, чмъ онъ усплъ попросить о томъ, чтобы было доложено господину альдермэну о его приход, словохотливый старикъ уже усплъ сообщить ему, что сынъ Госвина Стеена прибылъ изъ Любека.
— Какъ, мой племянникъ Реймаръ?— воскликнулъ Ансельмъ съ радостнымъ изумленіемъ.— Боже ты мой, сколько же лтъ минуло съ тхъ поръ, какъ я видлъ его,— еще мальчуганомъ! Теперь небось ужъ совсмъ взрослый мужчина? Такъ онъ, значитъ, переселился въ Лондонъ, а о своемъ дяд и не вспомнилъ? Конечно, моя одинокая келья немного можетъ имть привлекательнаго для пылкаго юноши. Ну, а вы-то — видли этого милаго юношу?— каковъ онъ изъ себя — и неужели же ни словечка обо мн не спросилъ?
Домовой сторожъ съ досадою выслушивалъ этотъ рядъ вопросовъ, которые такъ и сыпалъ на него отецъ Ансельмъ, не давая ему возможности говорить:
— Да позвольте же, святой отецъ! Вы мн и слова не даете сказать! Молодой г. Стеенъ и живъ, и здоровъ, и васъ бы, конечно, постилъ въ теченіе ныншняго же дня, но вдь сначала онъ долженъ былъ исполнить то порученіе, ради котораго онъ и присланъ въ Лондонъ. А порученіе-то очень важное,— таинственно добавилъ сторожъ, понижая голосъ.
— А въ чемъ же дло-то? говорите поскоре,— нетерпливо торопилъ Ансельмъ стараго сторожа, который замолкъ не вовремя.
Сторожъ наклонился къ уху францисканца и шепнулъ ему:
— Онъ былъ сегодня тамъ,— въ самомъ Вестминстер.
Монахъ боязливо покосился на сторожа.
— Былъ принятъ самимъ королемъ, и имлъ у него продолжительную аудіенцію,— продолжалъ шопотомъ сторожъ.
Добрый Ансельмъ долженъ былъ даже ссть отъ волненія.
— И его величество,— вновь раздалось у него надъ ухомъ,— изволили быть къ нему весьма милостивы и даже къ столу его пригласили…
Ансельмъ сложилъ руки. Сердце его ощутило великое счастье, когда еще сторожъ добавилъ къ словамъ своимъ, что Реймаръ посаженъ былъ за столомъ противъ самого господина лорда-мэра, то Ансельму показалось, что сами ангелы вознесли его на седьмое небо.
— Молодой г. Стеенъ всего съ полчаса какъ вернулся изъ Вестминстера,— продолжалъ сторожъ.— Онъ будетъ радёшенекъ васъ повидать. Пожалуйте за мною въ думскую палату. Тамъ онъ изволитъ быть теперь съ самимъ господиномъ альдермэномъ.
Неожиданная радость такъ поразила отца Ансельма, что онъ совсмъ было позабылъ о главной цли своего прихода. Съ сильнымъ біеніемъ сердца послдовалъ онъ за сторожемъ и нсколько минутъ спустя уже держалъ въ объятіяхъ своего нжно-любимаго племянника.
— Господи Боже!— воскликнулъ онъ, съ гордостью оглядывая статнаго юношу — какъ же ты измнился съ годами! Да, да, таковъ былъ и братъ мой Госвинъ, когда былъ въ твоихъ лтахъ. Также точно насмшливо выставлялась у него нижняя губа, также пламенно горли его очи, и такая же добрая была у него улыбка! Быстро течетъ время,— и вотъ мы, былые юноши, теперь ужъ вс стали сдыми стариками. Счастливъ тотъ, кто можетъ видть въ сын отраженіе своей далекой, давно-минувшей юности!
Отецъ Ансельмъ все смотрлъ и смотрлъ на своего племянника, и, дйствительно — молодецъ былъ этотъ Реймаръ Стеенъ, и удивительно щедро надленъ отъ природы и вншними, и внутренними качествами! Его немного старила густая темная борода, но за то она придавала нкоторый мужественный оттнокъ всей его физіономіи. Реймаръ и сложенъ былъ на славу, онъ скоре походилъ на храбраго воина, нежели на мирнаго торговца — такою неустрашимою отвагою блистали его очи, такая мощь видна была въ его рукахъ, во всей его фигур.
Искренность, съ которою онъ отвчалъ на привтствія и ласки дяди, выказывала въ немъ человка съ теплымъ сердцемъ — и такъ дядя долгое время занятъ былъ бесдою съ племянникомъ, и г. Тидеманъ не нарушалъ ее: присутствуя при ней, но не вступая въ нее, онъ смотрлъ съ участіемъ на родственную встрчу. Въ лиц альдермэна вовсе не замтно было при этомъ даже и слдовъ того оффиціальнаго, должностнаго характера, которое онъ умлъ придавать ему: онъ являлся простымъ и малымъ старикомъ, умющимъ цнить семейное счастье.
— Вы, видимо, гордитесь вашимъ племянникомъ, почтеннйшій отецъ Ансельмъ,— замтилъ альдермэнъ,— а потому вамъ лестно будетъ узнать, что и городъ Любекъ гордится имъ не мене, чмъ вы. Городской совтъ принялъ Реймара Стеена въ число своихъ сочленовъ. Подумайте, какъ велика эта честь для вашего племянника, удостоеннаго ею въ такія молодыя лта!
Взглядъ Ансельма съ неописанною нжностью обратился на Реймара. ‘Какъ будетъ счастливъ братъ мой Госвинъ!’ — прошепталъ онъ чуть слышно.
— Спасибо теб, дядя, что ты теперь вспомнилъ о моемъ добромъ отц!— воскликнулъ радостно Реймаръ.— Его похвала для меня выше всхъ отличій, какія могутъ выпасть на мою долю на чужбин. Мы ведемъ такую счастливую семейную жизнь, дядя:— отецъ, мать и сестра составляютъ для меня цлый міръ.
— Да хранитъ ихъ Богъ на многія лта!— набожно сказалъ Ансельмъ.
— Слдовало бы и теб также принять участіе въ нашемъ счастіи, дядя.
Монахъ слегка покачалъ головою и, указывая на сердце, произнесъ:
— Счастье мое погребено здсь, и весь мой міръ — въ стнахъ моей кельи.
— Да нтъ же, дядя!— ласково возразилъ Реймаръ.— Ты долженъ хоть ненадолго пріхать въ Любекъ, хоть для того, чтобы быть на моемъ почетномъ празднеств.
— На почетномъ празднеств?— переспросилъ Ансельмъ съ недоумніемъ.— Что ты этимъ хочешь сказать?
— Ахъ, да, да!— съ улыбкою замтилъ племянникъ,— ты вдь этого ничего не знаешь! На радостяхъ нашего свиданія я и позабылъ сообщить теб самое главное. Такъ слушай же,— промолвилъ онъ, помолчавъ и самодовольно поглаживая бороду:— Въ послднемъ засданіи совта мн дано почетное порученіе — провести черезъ Зундъ ожидаемую въ іюн Бойскую флотилію и оберечь ее отъ всякаго враждебнаго нападенія. Мн поручаютъ управленіе военнымъ кораблемъ, и меня уже наименовали главнымъ его командиромъ.
Ансельмъ не могъ достаточно надивиться этимъ высоко-почетнымъ отличіямъ, такъ какъ онъ зналъ, что для жителей города Любека было въ высшей степени важно благополучное возвращеніе ихъ Бойской флотиліи. Бой и, гавань въ южной Бретани, лежавшая нкогда въ Бургнёфской бухт,— была знаменитйшею гаванью для флотовъ всхъ сверныхъ націй, вс он содержали тамъ свои факторіи и вымнивали тамъ на свои товары крупнозернистую Бойскую соль, которая почиталась лучшею приправою при засол рыбы. Но туда же заходили корабли и съ юга Европы — изъ Испаніи и Средиземнаго моря, съ виномъ, нжными плодами и шелковыми матеріями, такъ что въ теченіе всхъ лтнихъ мсяцевъ, въ Бойяхъ шелъ оживленнйшій торгъ. Любекскіе купцы, черезъ посредство хозяевъ-купцовъ и приказчиковъ, находившихся на судахъ бойской флотиліи, длали въ Бойяхъ значительныя закупки, и грузъ флотиліи, въ то время когда она возвращалась на Сверъ, къ родному городу, представлялъ собою капиталъ весьма значительный. Немудрено, что тотъ день, когда бойская флотилія благополучно проходила черезъ Зундъ, составлялъ истинный праздникъ для всхъ ганзейцевъ, принимавшихъ участіе въ барышахъ и убыткахъ этого предпріятія.
— Ужъ я вс силы употреблю въ дло,— такъ заключилъ Реймаръ свое объясненіе,— чтобы добиться чести и славы въ этомъ дл, и вотъ, когда мы будемъ праздновать праздникъ счастливаго возвращенія Бойской флотиліи, ты, дядя, непремнно долженъ будешь принять участіе въ нашей общей радости.
— Если на то будетъ воля Божія, и если отецъ настоятель мн дозволитъ пуститься въ это странствованье! Но я слышалъ, что на твою долю выпала еще большая честь, дорогой племянничекъ: ты былъ на аудіенціи у короля Эдуарда?
— Неужто сторожъ разболталъ?— спросилъ съ усмшкой Тидеманъ.— Онъ никакой тайны уберечь не можетъ.
— Да разв королевская аудіенція можетъ быть тайной?— спросилъ добродушный Ансельмъ почти съ испугомъ.
— Конечно, нтъ!— отвчалъ альдермэнъ,— въ особенности по отношенію къ нашимъ врнымъ союзникамъ, ‘срымъ братьямъ’.Такъ знайте же, почтенный отецъ, что вашему племяннику удалось добиться отъ короля того именно, къ чему мы уже издавна и тщетно стремились, а именно: ему дозволено перевезти въ Любекъ подлинники нашихъ привиллегій, дарованныхъ намъ англійскими королями, а въ здшнемъ нашемъ архив сохранить только копіи. Это для насъ въ высшей степени важно, такъ какъ это священное для насъ сокровище подвергается здсь постоянной опасности, благодаря всякимъ смутамъ и буйству лондонской черни…
— Это совершенно врно,— замтилъ съ живостью Ансельмъ,— и вотъ изъ-за этой самой черни, которую теперь опять стараются замутить разные иноземцы — изъ-за нея-то я къ вамъ и пришелъ сегодня…
— Ты сейчасъ еще успешь объ этомъ разсказать намъ, дорогой дядя,— перебилъ Реймаръ Ансельма,— но прежде позволь мн указать теб на причину, по которой король соблаговолилъ дать свое согласіе на мое представленіе: изъ словъ г. альдермэна, который ужъ слишкомъ дружественно ко мн относится, ты можешь получить о моихъ заслугахъ боле выгодное мнніе, нежели они того стоютъ. Король Эдуардъ заложилъ свою корону и царственный уборъ своей супруги-королевы городу Кёльну, и эти сокровища долгое время лежали у кёльнцевъ въ залог, и онъ ни теперь, ни въ ближайшемъ будущемъ не имлъ бы возможности ихъ выкупить. И вотъ Балтійскіе Ганзейцы сговорились съ товариществомъ здшняго сСтальнаго двора’, выкупили коронные брилліанты на свои собственныя деньги, и мн на долю выпало счастье и честь — возвратить сегодня королю его драгоцнные клейноды. Понятно, что при такихъ обстоятельствахъ, онъ не могъ отказать намъ въ нашемъ ходатайств относительно подлиныхъ актовъ нашихъ привиллегій, а добиться этого было не трудно:— не было въ томъ никакой заслуги!
— Да, да!— подтвердилъ Ансельмъ,— нмецкому прилежанію и нмецкимъ деньгамъ англійскіе монархи многимъ обязаны, только благодаря этой поддержк и могъ вести борьбу Черный принцъ и одержать свои блестящія побды при Креси и Пуатье. Тмъ боле тяжело мн видть, что здшніе ганзейцы должны ежеминутно озираться и быть готовыми къ отраженію коварныхъ нападеній лондонской черни, и нельзя не признать величайшимъ злодйствомъ то, что это пламя ненависти къ нмцамъ еще поддерживается и раздувается иноземцами!
— Вы, кажется, хотли намъ нчто сообщить по этому самому поводу, почтенный отецъ Ансельмъ?— сказалъ альдермэнъ.
— Да, да!— подтвердилъ монахъ и передалъ дословно разговоръ, подслушенный имъ подъ окномъ его кельи.
— Такъ вы думаете, что это были датчане — т, что затвали противъ насъ нападеніе?— спросилъ альдермэнъ.— Не можете ли вы описать мн вншность этихъ обоихъ молодцовъ?
Ансельмъ очень охотно исполнилъ его желаніе, и не только альдермэнъ узналъ въ описываемомъ лиц Кнута Торсена, но даже и Реймаръ.
— Съ этими обоими датчанами,— сказалъ Реймаръ,— я халъ сюда на одномъ корабл изъ Любека. Я знавалъ ихъ обоихъ въ Визби. Золотыхъ длъ мастеръ Нильсъ тамъ пользуется очень дурной репутаціей, и меня удивляетъ то, что Торсенъ могъ съ нимъ сойтись. Торсенъ ходатайствовалъ передъ любекскимъ совтомъ объ отмн произнесеннаго противъ него приговора, однако же, его ходатайство встртило препятствіе, сущность котораго мн неизвстна. Во время всего плаванія сюда, Торсенъ постоянно смотрлъ на меня очень враждебно, хоть я не принималъ никакаго участія въ ршеніи его судьбы.
— Онъ принадлежитъ къ числу тхъ безумцевъ, которые непремнно хотятъ головою пробить стну,— презрительно замтилъ альдермэнъ, лишь вскользь упомянувъ о своемъ свиданіи съ Торсеномъ.
— И онъ, и его сотоварищъ задумали непремнно вамъ отомстить,— началъ было отецъ Ансельмъ,— а потому будьте пожалуйста осторожны, г. Тидеманъ, и обратите вниманіе на мое предупрежденіе.
— Не боюсь я мщенія этого датчанина,— перебилъ Ансельма Тидеманъ, съ гордымъ сознаніемъ собственнаго достоинства.— Этотъ датчанинъ слитномъ слабъ и ничтоженъ, чтобы повредить нашему союзу даже и здсь, на чужбин.
— Да вдь лондонскую чернь не мудрено поднять,— замтилъ Ансельмъ,— да при томъ же, головы-то у всхъ подогрты излишними возліяніями по поводу сегодняшняго праздника.
— У насъ везд разставлены ведра съ водой — вотъ мы имъ головы-то и остудимъ!
Монахъ пожалъ плечами и сказалъ:
— Никакой опасностью не слдуетъ пренебрегать! иногда маленькая случайность способствуетъ тому, чтобы отъ искры раздуть пожаръ.
— Благодарю васъ за ваше предупрежденіе,— сказалъ альдермэнъ, посмиваясь,— но не могу, однако же, не высказать, что вы смотрите на дло ужъ слишкомъ мрачно. Одиночество, среди котораго вы проводите жизнь въ вашей кель, населяетъ ваше воображеніе такими страшными видніями, какихъ въ дйствительности вовсе не существуетъ. А вы, г. Стеенъ,— добавилъ онъ, обращаясь къ Реймару,— конечно, съ удовольствіемъ желали бы проводить вашего дядю, и я вамъ разршаю эту отлучку. Но я прошу васъ о своевременномъ возвращеніи, такъ какъ ровно въ 9 часовъ вечера опускная ршетка передъ воротами нашего двора замыкается и никто уже не можетъ быть впущенъ во дворъ ране завтрашняго утра.
— О! я вернусь гораздо ране! Какъ ревностный ганзеецъ, я ни въ какомъ случа не опоздаю на сегодняшнее торжественное вечернее собраніе.
Ансельмъ хотлъ было еще распространиться о томъ же предмет, но Тидеманъ кивнулъ дружелюбно и дяд, и племяннику, и вернулся къ своимъ занятіямъ.
Неутомимо работалъ Тидеманъ до самого наступленія сумерекъ, затмъ, отложилъ перо въ сторону, заперъ въ столъ бумаги и документы и пошелъ въ большую залу собраній, гд и должны были вечеромъ собраться почетные гости. Зоркимъ взглядомъ окинулъ онъ кругомъ себя, какъ бы желая убдиться, все ли находится тамъ въ надлежащемъ порядк.
Кругомъ высокаго камина и вдоль по всему искусно разукрашенному деревянному карнизу тснымъ рядомъ были уставлены серебрянные и оловянные сосуды, праздничная утварь торжественныхъ собраній, на которыя сзывались почетные гости. Между этими сосудами было много всякихъ чужеземныхъ диковинокъ, привезенныхъ изъ-за моря. Альдермэнъ не нашелъ здсь ничего, требующаго исправленія, къ великому удовольствію окружавшей его толпы слугъ и затмъ обратился къ обзору стнъ, увшанныхъ коврами. Здсь онъ сдлалъ кое-какія измненія,— потомъ осмотрлъ главный столъ, стоявшій на возвышеніи, предназначенный для хозяевъ и уставленный богато-вызолоченными кубками. Потомъ обошелъ длинные столы, приготовленные для приказчиковъ, кстати заглянулъ и въ кладовую, смежную съ залой, и убдившись въ томъ, что массивный желзный сундукъ, служившій хранилищемъ харатейныхъ грамотъ и важнйшихъ драгоцнностей — накрпко запертъ, направился въ кухню, гд по стнамъ какъ жаръ горли ярко вычищенныя кострюли, блюда и сковороды, а около очага суетились повара, приготовляя къ вечерней трапез обычныя рыбныя блюда.
Альдермэнъ, повидимому, остался вполн доволенъ осмотромъ, и такъ какъ приближался часъ, назначенный для собранія, то онъ приказалъ слугамъ — зажечь свчи въ различныхъ фигурныхъ подсвчникахъ и люстрахъ, которыя были прившены и къ потолку, и къ боковымъ колонванъ залы и сдланы были въ вид сиренъ, кораблей, оленьихъ роговъ, внковъ и гирляндъ.
Г. Тидеманъ-фонъ-Лимбергъ, принадлежалъ къ числу тхъ дловыхъ людей, которыхъ лица рдко освщаются лучемъ мимолетной улыбки, пока они заняты исполненіемъ своей обязанности. Въ этотъ вечеръ альдермэнъ казался еще серьезне обыкновеннаго и даже съ нкоторою тоскою обводилъ онъ глазами эту ярко-освщенную залу, вспоминая, какъ часто онъ здсь обращался съ рчью къ своимъ сотоварищамъ, и какъ часто видлъ здсь изъявленіе уваженія къ себ не только со стороны ганзейцевъ, жившихъ на лондонскомъ двор, но и со стороны мстныхъ городскихъ властей, и со стороны иноземныхъ депутацій.
Въ ныншній вечеръ всмъ этимъ почестямъ наступалъ конецъ, такъ какъ онъ, по положеніямъ ‘Стального двора’, долженъ былъ сегодня, въ опредленный срокъ, сложить съ себя обязанность альдермэна. Мало того: въ ближайшіе два года онъ не могъ еще подлежать выборамъ. Тяжелая отвтственность и масса труда выпадала на долю того, кто бывалъ избранъ въ должность альдермэна лондонскаго торговаго двора! Кром внутренняго управленія дворомъ, онъ должелъ былъ вдать и всю заграничную корреспонденцію, и такъ пристально слдить за ходомъ торговли, что каждая фактура выгружаемаго во дворъ или вывозимаго со двора товара должна была носить на себ его собственноручную подпись. Правда, у альдернэна было два помощника, которые значительно облегчали его трудъ, однако же главная доля работы и надзоръ за общимъ теченіемъ длъ лежали все же на немъ одномъ. Тидеманъ былъ педантически-преданъ исполненію своихъ обязанностей, даже въ воскресенье и праздники онъ до самаго вечера работалъ въ своей контор — и все же онъ весьма неохотно слагалъ съ себя свою обязанность и возвращался къ своему собственному длу, которое, между тмъ, вели его сыновья. Жизнь казалась ему пустою безъ усиленной работы, а его богатство представлялось ему ничтожнымъ — безъ почестей, сопряженныхъ съ его положеніемъ. И въ томъ, и въ другомъ отношеніи его совершенно удовлетворяла занимаемая имъ должность, и онъ чувствовалъ себя здсь всесильнымъ владыкой. Нелегко было ему со всмъ этимъ разставаться.
Вс гости, въ полномъ состав, собрались къ назначенному часу, и только знатнйшій и почетнйшій изъ нихъ, лордъ-мэръ, заставилъ себя нсколько подождать. Однако же и онъ наконецъ явился со всею своею свитою и былъ самымъ торжественнымъ образомъ встрченъ альдермэномъ и его сотоварищами по лондонскому двору. Посл обычныхъ поклоновъ и привтствій, г. Тидеманъ передалъ ему, согласно установленному обычаю, пару новыхъ перчатокъ, въ которыя завернуты были пятьдесятъ розенобіей (=100 ныншнимъ маркамъ), между тмъ, какъ слуги альдернэна подносили ему другіе новогодніе подарки,— боченокъ лучшей икры и нсколько бочонковъ сельдей. Крон лорда-мэра, подарки были поднесены, изъ числа гостей, почтовымъ чиновникамъ, представителямъ адмиралтейства и служащимъ въ государственной канцеляріи — всмъ по пар перчатокъ, со вложенными внутрь ихъ золотыми монетами, а таможеннымъ надсмотрщикамъ — роздано двадцать фунтовъ стерлинговъ, конечно, въ тхъ видахъ, чтобы они не слишкомъ сурово исполняли по отношенію къ ганзейцамъ свою щекотливую обязанность.
Когда вс гости разслись по своимъ мстамъ, г. Тидеманъ держалъ къ нимъ прощальную рчь, въ которой выставилъ на видъ то обстоятельство, что король Эдуардъ соблаговолилъ, наконецъ, дать согласіе на давнее ходатайство ганзійцевъ — дозволилъ перевести подлинники привиллегій ‘Стального двора’ въ Любекъ, и объявилъ, что это дло возложено на г. Рейнара Стеена, котораго и представилъ собранію. Затмъ, онъ высказалъ всмъ сотоварищамъ глубокую признательность за то повиновеніе, которое они ему оказывали постоянно, въ теченіе его труднаго служенія альдермэномъ и тотчасъ перешелъ къ выборамъ новой купеческой луны, которая должна была состоять изъ двнадцати сочленовъ альдермэна, двухъ его товарищей и девяти помощниковъ.
Выборы происходили въ опредленномъ порядк, при которомъ приняты были въ соображеніе присутствовавшія на собраніи лица различныхъ ганзейскихъ городовъ. Эти резиденты, точно также, какъ и вс ганзейцы ‘Стального двора’ раздлялись на три части. Кёльнъ, съ городами лежащими за Рейномъ, составлялъ одну треть, Вестфалія съ нижнерейнскими, саксонскими и вендскими городами составляла другую треть, а прусскіе и лифляндскіе города съ Готландомъ — третью. Новый составъ думы образовался такимъ образомъ: присутствующіе кёльнцы избрали четырехъ членовъ изъ второй трети, вестфальцы — столько же изъ прусской трети, а пруссаки и лифляндцы — столько же изъ первой, кельнской трети. Затмъ, тайною подачею голосовъ избранъ былъ изъ тхъ же двнадцати членовъ думы новый альдёрмэнъ. Преемникомъ Тидемана, на этотъ разъ, оказался кёльнскій купецъ, пользовавшійся большою извстностью между ганзейцами. Вслдъ затмъ, изъ числа избранныхъ восьми сочленовъ второй и третьей группы были назначены двое товарищей альдермэна,— и вс эти новоизбранные, съ новымъ альдермэномъ во глав, выступили впередъ и принесли старому альдермэну слдующаго рода клятву:
‘Обязуемся т купеческія права и вольности, которыя составляютъ привиллегію ганзейцевъ въ Англіи или гд бы то ни были въ другихъ странахъ — охранять всми силами, и клянемся во всхъ торговыхъ длахъ, безъ пристрастія и лукавства, соблюдать справедливость по отношенію къ каждому, кто бы онъ ни былъ — богачъ или бднякъ. И въ томъ да будетъ намъ Богъ помощникъ и вс его святые’!
Все собраніе произнесло единогласно: ‘аминь’!— подтверждая тмъ самымъ, что вс клятвы слышали и приняли.
Затмъ г. Тидеманъ вручилъ своему преемнику ключъ отъ казны и отъ главнаго сундука, который двое слугъ внесли въ залу. Новый альдермэнъ долженъ былъ испытать замокъ его и заглянуть внутрь его, на содержимое, и объявить, что онъ все нашелъ въ наилучшемъ порядк. Сундукъ, посл этой церемоніи, былъ унесенъ обратно въ башню, избранные девять помощниковъ и двое новоизбранныхъ товарищей приведены были новымъ альдермэномъ въ присяг, и, наконецъ, присутствовавшій на собраніи священникъ мстнаго прихода ‘Всхъ Святыхъ’ прочелъ заключительную молитву и отпускъ.
Этой молитвой закончилось обычное торжественное засданіе думы, и начался пиръ. Музыканты помстились на эстрад, чтобы увеселять музыкою пирующихъ. Стали разносить вина въ большихъ серебряныхъ кружкахъ, и разнообразные сорта винъ ясно указывали на богатство погребовъ ‘Стального двора’, точно также какъ и разнообразіе блюдъ краснорчиво говорило о широко-раскинутыхъ связяхъ ганзейскаго товарищества, потому что на этомъ пиршеств можно было ознакомиться съ кулинарными диковинками и лакомствами чуть ли не всхъ странъ свта.
Общее веселіе овладло всми гостями, и присутствовавшіе на пиршеств многочисленные приказчики должны были проникаться гордымъ сознаніемъ того, что и они также составляли извстную единицу въ сред обширнаго и могущественнаго Ганзейскаго союза. И какъ было не гордиться? Самъ лордъ-мэръ поднялся со своего мста и предложилъ самый лестный тостъ за процвтаніе всего ихъ сословія.
И вдругъ — нежданно-негаданно,— какой-то странный, рзкій звукъ нарушилъ общій гулъ веселья… и въ зал, словно по мановенію волшебнаго жезла, все стихло. Этотъ звукъ, такъ внезапно нарушившій пиршество, долеталъ откуда-то съ улицы, издалека. Но онъ быстро возрасталъ и усиливался, и вскор стало ясно, что это былъ ревъ и гулъ толпы, приближавшейся въ ‘Стальному двору’, какъ о томъ донесли перепуганный привратникъ и домовый сторожъ.
— Ну, значитъ, дядя врно предсказалъ и не слишкомъ преувеличилъ опасность,— замтилъ Реймаръ Тидеману, быстро поднявшемуся съ мста. Тотъ поблднлъ. Во время своего управленія ‘Стольнымъ дворомъ’ Тидеману, однажды, уже пришлось выдержать нападеніе разъяренной черни, и онъ уже зналъ, съ какими это сопряжено опасностями.
— Вс къ оружію!— раздался голосъ новаго альдермэна, и вс сидвшіе за столомъ хозяева и приказчики бросились по своимъ каморкамъ — вооружаться.
Когда они снова вернулись въ залу, въ полномъ вооруженіи, лордъ-мэръ заявилъ слдующее:
— Я прошу васъ всхъ о томъ, чтобы вы не спшили употребить въ дло оружіе, ибо я убжденъ, что вся эта смута въ народ стихнетъ, и народъ спокойно разойдется по домамъ, какъ только узнаетъ, что я самъ присутствую здсь, на вашемъ ‘Стальномъ двор’.
— Да будетъ исполнено по желанію вашему, уважаемый лордъ,— отвчалъ альдермэнъ, и вс гильдейцы, въ знакъ согласія своего, ударили по мечамъ своимъ.
А между тмъ, долетавшій съ улицы шумъ все усиливался. Слышались даже дерзостные клики: ‘Давай намъ сюда ганзейцевъ’!
Нсколько слугъ разомъ вбжали въ залу и доложили, что бунтовщики намриваются приставить въ стнамъ и воротамъ лстницы и этимъ путемъ проникнуть внутрь ‘Стального двора’. Кривъ неголованія раздался въ зал, и вс ганзейцы, не дожидаясь дальнйшихъ приказаній альдермэна бросились во дворъ. За ними послдовалъ и лордъ-мэръ, сопровождаемый Тидеманомъ и его преемникомъ.
Громко звучали удары топоровъ въ крпко-запертыя ворота и мракъ ночи былъ зловще освщенъ яркимъ пламенемъ смоляныхъ факеловъ. Проклятія и угрозы слышались со всхъ сторонъ, пока наконецъ не раздался изъ-за воротъ голосъ альдермэна:
— Изъ-за чего вы шумите?
Тогда вдругъ все стихло на нсколько мгновеній, а затмъ нсколько сотъ голосовъ разомъ завопили:
— Отворяйте ворота и впускайте насъ!
— Кто вы такіе и чего вамъ нужно въ такой поздній часъ на Стальномъ двор?— переспросилъ альдермэнъ.
— Сами узнаете, когда насъ впустите!— воскликнулъ насмшливо одинъ какой-то голосъ. Эти слова встрчены были общимъ хохотомъ. Тотчасъ вслдъ за этимъ нсколько голосовъ заревло изъ толпы:
— Отворяйте, что ли, калитку, а не то мы подрубимъ у васъ ворота!
— Сначала скажите, чего вы желаете,— возразилъ альдермэнъ,— тогда мы вступимъ съ вами въ дальнйшіе переговоры.
— Гд тутъ у васъ Тидеманъ-фонъ-Лимбергъ!— заревли голоса.— Выдайте его намъ, тогда мы васъ оставимъ въ поко.
— Я здсь!— смло отозирался Тидеманъ.— Чего вы отъ меня хотите?
— Вы должны передъ нами быть въ отвт!— послышалось опять изъ-за стны.— Вы сегодня прогнали съ вашего двора одного честнаго малаго, нашего товарища! Вы и со всми нами поступаете также высокомрно!
— Давайте намъ сюда Лимберга!— раздалось съ разныхъ сторонъ, и новые удары топоровъ посыпались на ворота.
Тогда вдругъ защелкали и зазвенли тяжелые замки и запоры воротъ и къ великому удовольствію толпы медленно стали поворачиваться на своихъ петляхъ обитыя толстыми скобами половинки воротъ. Передніе крикуны изъ толпы готовы уже были ринуться во дворъ, когда сзади ихъ ухватила толпа и заставила остановиться:— передъ изумленнымъ народомъ явился самъ лордъ-мэръ!
— Его милость, господинъ лордъ-мэръ!
И дйствительно, глаза города Лондона, стоялъ у входа на ‘Стальной дворъ’, среди своей многочисленной свиты. Гнвно обратился онъ къ толп, въ рядахъ которой сразу замтилъ ивого учениковъ и подмастерьевъ изъ ремесленнаго класса. Этихъ мальчишекъ прежде всего спросилъ лордъ-мэръ — не пожелаютъ ли они отправиться въ Ньюгэтъ, посидть за ршеткой?
Слугамъ своимъ онъ приказалъ переловить нсколькихъ изъ числа этихъ мальчишекъ, затмъ, громко обратился къ остальнымъ: ‘Этихъ я выхватываю изъ вашей толпы, но и всмъ остальнымъ заявляю, что ни съ кого не будетъ взыскано, если вы теперь же и немедленно разойдетесь по домамъ. Иначе, мы, черезъ захваченныхъ нами, узнаемъ имена главныхъ зачинщиковъ смуты и примнимъ къ нимъ высшую мру наказанія. Постыдно уже и то, что здсь, въ толп, я вижу такое множество людей зрлыхъ и взрослыхъ, которые настолько безнравственны, что завлекаютъ съ собою въ смуту и несовершеннолтнихъ ребятъ’.
Вся мастеровщина разомъ отхлынула въ сторону, между тмъ, какъ захваченные лордомъ-мэромъ ученики и подмастерья подняли громкій ревъ.
Въ народ послышался ропотъ, но лордъ-мэръ, нимало не смущаясь, спросилъ:
— Изъ-за чего вы бунтуете? Или вы съ жиру бситесь? Можетъ быть вамъ еще налоговъ мало?
Ропотъ усилился.
— Или вы вс такіе трусы, что передъ мною и отвта держать не смете?
Тогда выступилъ изъ толпы Бенъ и тотъ старый морякъ, съ которыми мы уже утромъ познакомились въ пивной.
— Не въ обиду будь вашей милости — заговорилъ старый морякъ, перебирая въ рукахъ свою шапку,— если мы въ такой поздній часъ собрались и пришли сюда, то, право, только ради того, чтобы добиться справедливости…
Багрово-красный цвтъ лица говорившаго и маслянистый блескъ его глазъ слишкомъ ясно указывали на то, что онъ сегодня хватилъ хмльнаго черезъ край. Тоже самое можно было сказать и о Бен, и о прочихъ крикунахъ.
— Лучше бы вы пошли домой, да проспались бы хорошенько, чтобы хмль-то свой повывтрить,— сказалъ — лордъ-мэръ.— А вы, вмсто того, еще и другимъ спать не даете, и нарушаете ночной покой города! Разв вы не знаете, чему вы подлежите, по закону, за подобный проступокъ?
— Мы хотимъ только добиться правосудія,— отвчалъ старый морякъ.— Ганзейцамъ слдуетъ задать порядочную трепку — и мы имъ трепку зададимъ, а потомъ преспокойно разойдемся по домамъ.
Новые крики и смхъ раздались изъ толпы.
— Ганзейцы здшніе,— продолжалъ, ободряясь, морякъ,— ужъ слишкомъ высоко носъ дерутъ, и намъ отъ нихъ солоно приходится!
![[]](https://az.lib.ru/img/g/gekker_o/text_1888_die_bruder_der_hansa-oldorfo/g02.jpg)
— Такъ, такъ! вторила толпа, вдь вотъ, небось, они насъ на свои верфи не пускаютъ?— заорали въ толп ломовые извозчики.
— И намъ тоже нтъ отъ нихъ никакого заработка!— кричали въ свою очередь коробельщики.
— Небось все только нмцамъ да англичанамъ ходъ даютъ! вступился Бенъ, и эти ганзейцы пользуются дружбой Англіи, лопатой гребутъ здсь деньги, и за все это у насъ же, изъ-подъ носу, заработокъ нашъ отбиваютъ.
— Вонъ ихъ изъ Лондона и изъ Англіи!— ревла толпа.
— Именно такъ!— подтвердилъ старый морякъ,— и прежде всего слдуетъ въ трубу выпустить Тидемана, потому что онъ хуже ихъ всхъ!
Лордъ-мэръ убдился въ томъ, что безъ вооруженной силы ничего не подлаешь съ пьяною толпою, а потому ограничился тмъ, что еще разъ обратился къ ней съ увщаніями и предостереженіями.
Онъ потребовалъ, чтобы толпа спокойно разошлась по домамъ и обратилась бы на слдующій день съ жалобой въ его канцелярію. Затмъ его слуги очистили ему путь черезъ толпу, которая очень охотно разступилась и молча дала дорогу лорду-мэру и его свит.
Но едва только представитель города скрылся изъ вида, какъ шумъ поднялся снова, и толпа стала ломиться въ ворота вновь захлопнувшіяся за лордомъ-мэромъ.
Между тмъ, какъ часть нападающихъ изо всхъ силъ, всми возможными инструментами и орудіями, старалась подломить или пробить ворота, другая часть толпы приготовилась лвть на стны по приставленнымъ лстницамъ. Третьи, наконецъ, раскручивая смоляныя факелы, старались освтить какъ можно ярче стны и ворота двора и потрясали ими съ дикимъ, неистовымъ крикомъ.
Первые изъ мятежниковъ, взобравшіеся на стны, были встрчены градомъ мелкихъ булыжниковъ, которыми ганзейцы угостили ихъ изъ своихъ самострловъ. Ревъ и крики тхъ, кому пришлось отвдать этого угощенія, еще увеличили ярость нападающихъ, которые начали бросать черезъ стну горящія головни и тмъ вынудили ганзейцевъ сойти со стны.
Какъ разъ въ эту критическую минуту съ западной стороны двора раздался пронзительный крикъ и громкіе возгласы побды, и вслдъ за тмъ нсколько ганзейцевъ разомъ закричали: ‘боковая калитка съ Даугэтскаго переулка взломана, и вооруженная толпа ворвалась оттуда’.
— Сюда!! на помощь!!.— раздались крики извнутри зданія, въ которомъ помщалась ратуша, и поспшно бросившіеся туда ганзейцы уже издали услыхали звонкій стукъ мечей.
И дйствительно — тамъ кипла настоящая битва, и бились не на животъ, а на смерть.
По удаленіи лорда-мэра Тидеманъ и Реймаръ поспшили въ контору, чтобы танъ собрать и припрятать важнйшіе письменные документы. Исполнивши это, они направились въ залу засданій, чтобы озаботиться о важныхъ документахъ, хранившихся въ главномъ сундук кладовой. Въ это самое время вооруженные люди ворвались на боковую лстницу, которая вела въ зданіе со стороны Доугэтскаго переулка. Во глав ворвавшихся были — Торсенъ и Нильсъ. Первому изъ нихъ пришла въ голову счастливая мысль, повести своихъ пособниковъ въ обходъ къ той маленькой калиточк, изъ которой его сегодня утромъ выпроводили со двора. Замокъ у калитки оказался не особенно крпкимъ я какой-то слесарь съумлъ его взломать безъ особеннаго труда.
По счастью, ворвавшіеся на лстницу люди не могли ни окружить, ни обезоружить Тидемана и Реймара, потому, что лстница была узенькая и двое людей съ трудомъ могли по ней взбираться рядомъ. Такимъ образомъ обоимъ ганзейцамъ пришлось биться только противъ Торсена и Нильса, хотя толпа и сильно напирала сзади.
Тидеманъ плохо владлъ мечемъ,— его дло было писать бумаги и сводить счеты, а потому судьба обоихъ ганзейцевъ зависла исключительно отъ силы и ловкости Реймара, который, въ данную минуту вдвойн возблагодарилъ отца своего за то, что тотъ обучилъ его и воинскому искусству.
Реймаръ, дйствительно, оказался превосходнымъ бойцомъ, который не только съумлъ отражать удары, наносимые обоими противниками, но еще и санъ нападалъ на нихъ энергично и сильно.
— Пойдите прочь, Реймаръ Стеенъ — закричалъ ему Торсенъ — намъ не до васъ нужно добраться! Пусть Тидеманъ-фонъ-Лимбергъ самъ попробуетъ защититься!
— Одинъ — противъ цлой шайки!— гнвно отвчалъ Реймаръ, нанося жестокій ударъ Нильсу, который, между тмъ собирался проколоть кинжаломъ лвую ногу мужественнаго бойца.
Съ крикомъ рванулся Нильсъ назадъ, и на мсто его выступилъ какой-то рыжій морякъ.
— Еще разъ, Реймаръ Стеенъ,— продолжалъ Торсенъ, которому вся кровь бросилась въ голову,— знайте, что я ничего противъ васъ не имю, хотя вашъ отецъ и врагъ мн! Отстранитесь отъ борьбы!
— Нтъ! противъ людей, врывающихся съ улицы, буду биться до послдняго!— закричалъ Реймаръ.— Стыдно вамъ, что вы, нкогда принимавшій участіе въ нашемъ общемъ союз, вы, нкогда бывшій такимъ честнымъ и почтеннымъ купцомъ, позволяете себ принять участіе въ такомъ темномъ дл! И вновь скрестились мечи и раздался ихъ стукъ.
— Убирайтесь съ вашими укорами!— кричалъ Торсенъ,— что я длаю, за то я и отвчаю!
— Ха! ха! ха! вотъ какъ! Потому-то вы и приходите сюда, ‘какъ тать во нощи!’
— Ты мн заплатишь за это,— кричалъ датчанинъ, потому не я воръ, а вы, ганзейцы — вы вс воры, вы украли у меня все мое состояніе. Ну васъ всхъ къ чорту — въ пекло!
И съ неистовой яростью онъ устремился на Реймара. Тотъ долженъ былъ подняться еще на дв ступеньки. Датчанинъ послдовалъ за нимъ, совершенно ослпленный бшенствомъ и нанося ударъ за ударомъ. Реймаръ видлъ, что съ этимъ безумцемъ борьба становится ему невозможною, и отступалъ шагъ за шагомъ, пока наконецъ не очутился на самомъ верху лстницы. А толпа все лзла и лзла наверхъ, и черезъ нсколько минутъ заняла площадку, съ которой нсколько дверей вели въ ратушу. Реймаръ и Тидеманъ, съ большимъ трудомъ могли отбиться отъ нападающихъ на столько, что имъ удалось проскользнуть въ дверь конторы. Но и сюда рвался Торсенъ и сопровождавшая его толпа. Когда Реймаръ увидлъ, что только мечемъ онъ можетъ спасти своего старшаго товарища, онъ съ такою непреодолимою силою набросился на разъяреннаго датчанина, что тотъ невыдержалъ натиска, поскользнулся и при паденіи выронилъ изъ рукъ оружіе. Тогда Реймаръ сталъ ему своею мощною ногою на грудь, и, взмахнувъ мечемъ, крикнулъ толп:
— Или вы вс сейчасъ же уберетесь отсюда, или я проколю датчанину его коварное сердце!
Съ изумленіемъ взглянули бунтовщики на храбраго ганзейца — и вдругъ услыхали недоброе… По главной лстниц, которая вела въ залу изъ садика, поспшно бжали на помощь Тидеману и Реймару вооруженные ганзейцы, въ шлемахъ и доспхахъ. Толпа сразу дрогнула и побжала. Торсенъ рванулся съ земли, съ отчаяннымъ усиліемъ поднялся на ноги и бросился вслдъ за своими пособниками. ‘Теб еще это припомнится!’ — крикнулъ онъ Реймару, убгая.
