Старинныя, живописныя селенія невольно плняютъ взоръ прелестью растеній, вьющихся по стнамъ скромныхъ хижинъ. Почти во всхъ этихъ селеніяхъ чистая прозрачная рчка пробгаетъ подъ деревяннымъ мостомъ и, миновавъ ограду пасторскаго сада и общинный лугъ, украшенный древними вязами, подъ тнью которыхъ дти играютъ, а старики грютъ свои усталыя кости, теряется въ зеленыхъ ивовыхъ чащахъ. Въ феодальныхъ странахъ укрпленный замокъ господствуетъ надъ каждымъ селеніемъ, здсь же внцомъ мстности является стоящій на гор домъ сквайра или церковь съ старинными мелодичными колоколами, призывающими поселянъ къ деревяннымъ скамьямъ, а сквайра и пастора къ мягкимъ шерстянымъ подушкамъ.
Въ недальнемъ разстояніи отъ Гейгурста, селенія, вполн соотвтствующаго нашему описанію, находится Красленская станція желзной дороги, гд въ лтніе вечера останавливается поздъ. Взойдя на платформу въ то время, когда удаляется поздъ, вы очутитесь среди толпы поселянъ съ ихъ телгами и корзинами, и путешественниковъ, расходящихся по всмъ направленіямъ. Одни отправляются по дорог, перескающей обширныя пастбища, другіе взбираются по тропинк, извивающейся между полями, засянными клеверомъ, только одна телжка, запряженная невзрачной блой лошадью, избираетъ противоположную дорогу, боле мрачную и уединенную. Она пробирается подъ мостомъ желзной дороги и, минуя зеленыя поляны и болотистыя низменности, вступаетъ въ открытую страну, гд возвышаются правильными рядами громадные вязы и на горизонт рельефно, выступаютъ отдаленныя селенія на небольшихъ возвышенностяхъ.
Черноглазый юноша, сидящій въ телжк, мой герой Гансъ Лефевръ, низенькая хижина, стоящая на самой границ общиннаго выгона — его домъ, а отдаленное селеніе, которому принадлежитъ выгонъ,— Фокслипъ, нкогда пользовавшійся самой дурной славой. Здсь, по общей молв, жили воры и другіе злые люди, наводившіе ужасъ на всю окрестность. Много разсказывали страшныхъ исторій о томъ, что длалось въ маленькой, мрачной гостинниц на границ общиннаго выгона. Нсколько лтъ тому назадъ, въ Фокслипскомъ приход не было ни церкви, ни школы, ни пастора, ни учителя. Главнымъ землевладльцемъ былъ фермеръ Лефевръ, который, какъ всмъ было извстно, не имлъ ни гроша денегъ, и много ходило по рукамъ его векселей, уплата по которымъ очень затрудняла его. Это былъ легкомысленный, не религіозный человкъ. Онъ ничего не длалъ для бдныхъ и былъ занятъ только собственными интересами. Онъ открыто смялся надъ восторженнымъ энтузіазмомъ сторонниковъ церкви, находившейся въ Гейгурст подъ покровительствомъ сквайра. По воскресеньямъ, когда дулъ западный втеръ, онъ, во время обдни, отправлялся стрлять воронъ, зная, что сквайръ, сидя въ церкви на своей скамь, услышитъ его стрльбу. И дйствительно, сэръ Джорджъ Горджесъ выходилъ изъ себя и клялся, что отдастъ его подъ судъ.
Фермеръ Лефевръ имлъ постоянныя непріятности то съ тмъ, то съ другимъ, то онъ обвинялъ епископа во всевозможныхъ преступленіяхъ, на которыя можетъ быть способенъ епископъ, то ссорился съ сквайромъ относительно аренды его лучшихъ полей. Отецъ Лефевра купилъ эти поля за много лтъ передъ тмъ у отца теперешняго сквайра, который тогда очень нуждался въ деньгахъ. Однако, старый сэръ Джорджъ былъ слишкомъ гордъ, чтобъ безусловно продать свою землю чужестранцу, и потому заключилъ съ нимъ на извстное число лтъ арендное условіе, которое неизвстно куда пропало. Достоврно было, что сэръ Джорджъ получилъ за эту землю большую сумму денегъ, какъ бы за ея продажу, и ни онъ, ни его сынъ никогда не требовали арендной платы, кром нкоторой незначительной суммы (родъ подарка), которую фермеръ вносилъ ежегодно. Лефевръ ссорился также и съ семьей своей жены. Мистриссъ Лефевръ была до замужества миссъ Гансъ, и по словамъ родственниковъ ея бракъ былъ самый несчастный. Но она не раздляла этого мннія и повидимому не было на свт четы счастливе Лефевровъ. Фермеръ, нсколько рзкій въ манерахъ и рчи, былъ за всмъ тмъ совершеннйшій джентльменъ. Онъ былъ высокаго роста и отличался величественной осанкой, его ддъ прибылъ въ Англію изъ Нормандіи и отъ него онъ наслдовалъ черные глаза, блдный цвтъ лица и аристократическія черты, которыя были бы достойны самого сквайра Горджеса съ его древнимъ генеалогическимъ древомъ. Молодой Горджесъ, сынъ сквайра, толстый блобрысый саксонецъ, казался скоре сыномъ фермера, чмъ нашъ герой Гансъ Лефевръ, единственное дтище этого непопулярнаго, безпокойнаго человка. Каждый изъ сосдей имлъ чмъ нибудь попрекнуть фермера Лефевра. Правда, онъ платилъ рабочимъ боле всхъ, но онъ былъ строгій хозяинъ и требовалъ, чтобы работа соотвтствовала плат. Онъ самъ отличался такой необыкновенной силою, что никогда не жаллъ другихъ и, по общему говору, вполн предался денежнымъ спекуляціямъ. Но объ немъ судили несправедливо, онъ работалъ на свою жену, сына и на тотъ самый народъ, который такъ сурово къ нему относился. Онъ не жаллъ денегъ на дренажъ, и занялъ большую сумму для обращенія гнилаго болота въ богатое поле. Онъ работалъ безъ устали, утшая себя только тмъ, что времени впереди для отдыха много. Вроятно, онъ разсчитывалъ прожить сто лтъ, хотя бы только на зло сэру Джорджу, но надежды его не исполнились, онъ умеръ сорока лтъ, совершенно неожиданно. Однажды, во время снокоса, онъ помогалъ своимъ людямъ убирать стогъ сна, и, вроятно, надорвался, потому что вдругъ схватился за сердце и упалъ навзничь мертвымъ. Съ этой минуты его ферма и поля, — плоды его тяжелыхъ трудовъ — перешли въ пользу сквайра. Сэръ Джорджъ утверждалъ, что аренда окончилась со смертью Лефевра и тягаться съ нимъ было не кому. Гансу было семнадцать лтъ, а его мать, сраженная горемъ, не могла бороться съ сквайромъ. Тяжелое облако печали заволокло маленькую ферму. Емилина Лефевръ была женщина впечатлительная и, предаваясь отчаянію, забывала, какъ жестоко она терзала сердце единственнаго существа, любившаго ее. Гансъ, блдный, дрожа всмъ тломъ, молча слушалъ горькія стованія бдной вдовы, юноша, не смотря на всю свою нжную привязанность къ матери, еще пламенне любилъ отца, смерть котораго глубоко врзалась въ его сердце. Онъ поклялся возвратить себ отцовское наслдіе, но въ настоящее время, могъ только ждать. Онъ зналъ, какіе благородные планы обдумывалъ его отецъ для всеобщаго благоденствія окрестныхъ жителей. Онъ зналъ, чего желалъ фермеръ Лефевръ, какое свтлое будущее готовилъ онъ для всхъ, когда народъ научится добывать свой кусокъ честнымъ, свободнымъ трудомъ, а не кормиться изъ милости крохами. Теперь все это исчезло, хижина (ее нельзя было назвать фермерскимъ домомъ) осталась за вдовою и сыномъ Лефевра, а поля отошли къ сквайру, который и не подумалъ вознаградить за расходы, понесенные при обработк земли. Сэръ Джорджъ любилъ, чтобъ у него счеты были въ порядк и полагалъ, что, выстроивъ въ Фокслип хорошенькую, готическую церковь, онъ совершенно расквитался, съ людьми и съ своею совстью. Онъ выстроилъ также школу и пасторскій домъ для своего второго сына, который недавно женился. Такимъ образомъ, въ Фокслип завелся пасторъ съ красивымъ экипажемъ и роскошнымъ жилищемъ, а жена его, лэди Стелла, ежедневно посщала школу, въ которую акуратно стекались дти въ красныхъ курткахъ, пожертвованныхъ ихъ благодтельницею. Въ виду всего этого и зная энергію и краснорчіе пастора Горджеса, вс жители Фокслипа были уврены, что злой духъ исчезъ изъ этого селенія. Нкоторые полагали, что изгнанный бсъ переселился по ту сторону общиннаго выгона, въ Гейгурстъ, среди пастбищъ и старинныхъ вязовъ. Всмъ извстно, что чортъ покровительствуетъ желзнымъ дорогамъ, а Гейгурстъ ближе къ станціи и вообще удобне по многимъ отношеніямъ. Поэтому, и таверна въ Гейгурст, ‘Зеленая Лстница’, гораздо веселе мрачной, маленькой гостинницы въ Фокслип, ‘Голубой Левъ’.
II.
У нкоторыхъ глупыхъ людей, свтильники гаснутъ отъ недостатка масла, но у другихъ напротивъ, они гаснутъ отъ чрезмрнаго его избытка или оттого, что свтильникъ безсознательно тушится въ ту самую минуту, когда свтъ всего нужне. Мистриссъ Лефевръ принадлежала именно къ этому роду людей: это была какая-то неполная, недодланная женщина, дятельная, нетерпливая, неспособная, и въ тоже время одаренная странной силой преодолвать затрудненія, быть можетъ, потому что она ихъ не сознавала. Въ большей части затрудненій, она была сама виновата, за что и упрекала себя немилосердно. Но эти припадки самобичеванія только увеличивали грустное положеніе бднаго Ганса и продолжались обыкновенно не долго, такъ какъ постоянно представлялся новый предметъ для стованій:— то низкое поведеніе сквайра, то несправедливости родственниковъ, то дороговизна угля, то праздность Ганса, то ея собственная неспособность къ дламъ. Зачмъ она родилась женщиной? спрашивала она себя часто со слезами, недоумвая, что ей длать. Быть можетъ, всего лучше было бы, еслибъ она ничего не длала, но не такова была ея натура. Гансъ не могъ ей дать никакого практическаго совта. Онъ не зналъ свта и въ продолженіи долгаго времени посл смерти отца находился въ какомъ-то столбняк. Его мать жаловалась и стовала на жизнь, но юноша наслдовалъ отцовскую сдержанность и не выражалъ своихъ чувствъ, подобно матери, пустыми словами. Поэтому, она никогда не догадывалась, какъ глубоко онъ страдалъ и какой страшный ударъ поразилъ его нервы. Онъ съ каждымъ днемъ все боле и боле худлъ и глаза его становились мрачне и безпокойне, все и вс ему опротивли. Сначала онъ принялся энергично заниматься длами фермы, но вскор увидалъ, что нельзя было свести концы съ концами и руки у него опустились. Цлыя ночи на пролетъ онъ не смыкалъ глазъ и нужна была удивительная сила воли, чтобы при этомъ сохранить вншній, спокойный видъ. Мистриссъ Лефевръ ничего этого не подозрвала, она была добрая, любящая женщина, готовая сдлать все на свт для Ганса, исключая одного — оставить его въ поко.
Одно утшеніе оставалось у молодого Лефевра, хотя мать всячески старалась ему въ этомъ помшать: онъ страстно любилъ чтеніе и по цлымъ днямъ съ удовольствіемъ перечитывалъ старыя книги отца. Мистриссъ Лефевръ гордилась его прилежаніемъ, но ее выводило изъ себя его нежеланіе избрать себ какую нибудь профессію. Она постоянно упрекала его, что даже по словамъ мистриссъ Пласкетъ… ‘Матушка, какъ вы можете!..’ перебивалъ ее бдный Гансъ, красня и закрывая лицо книгою.
Мистриссъ Пласкетъ была мать мелочнаго лавочника въ Гейгурст, добрая, хромая старуха, постоянно разъзжавшая въ таратайк и съ удовольствіемъ исполнявшая комиссіи для всхъ и каждаго.
— Нтъ ли у васъ пяти фунтовъ свжаго масла, мистриссъ Лефевръ и яицъ — чмъ больше, тмъ лучше? сказала мистриссъ Пласкетъ, явившись однажды на ферму по порученію своей племянницы, экономки въ дом сквайра:— куры леди Горджесъ еще не несутся, а молодую ждутъ сегодня къ обду. Она будетъ жить въ Станемур, пока не отдлаютъ ея домъ. Миссъ Горджесъ кажется очень довольна своей невсткой, он ровесницы, а миссъ Горджесъ должно быть иногда очень скучно въ этомъ мрачномъ дом. Даже Сузи чувствуетъ скуку и часто думаетъ перемнить мсто. Сэръ Джорджъ никогда ничмъ не доволенъ. Самми говоритъ, что его всегда называютъ въ ‘Зеленой Лстниц’ людодомъ. Вроятно, это штуки Тома Паркера. Мистриссъ Миллардъ не слдовало бы позволять такихъ грубыхъ выходокъ. Но, кажется, вамъ некогда, хотите, я заду въ другой разъ?
— Нтъ, я занята не боле обыкновеннаго, отвчала мистриссъ Лефевръ, бросая по сторонамъ безпокойные взгляды:— но я не могу ничего доврить моей двушк: Годжетъ куда-то запропастился, а какъ на зло съ теленкомъ что-то не ладно.
— Вдь это кажется мистеръ Гансъ лежитъ подъ деревомъ? продолжала мистриссъ Пласкетъ:— отчего вы его не пошлете посмотрть бдную скотину? Я, прозжая мимо, разглядла его хорошо и увряю васъ, онъ будетъ такой же молодчина, какъ его отецъ.
— Нтъ, онъ никогда не будетъ тмъ, чмъ былъ его отецъ, произнесла мистриссъ Лефевръ съ отчаяніемъ, и глаза ея наполнились слезами.
— Да, бдняжка! замтила мистриссъ Пласкетъ:— я понимаю ваши чувства, хотя небо меня благословило въ моихъ обоихъ сыновьяхъ. На вашего сына съ его книгами плохая надежда.
— Я не желаю лучшаго сына, какъ мой, сказала мистриссъ Лефевръ съ нкоторымъ достоинствомъ, и отправилась за яйцами.
Мистриссъ Лефевръ не отличалась ложнымъ стыдомъ и продавала окрестнымъ жителямъ масло и яйца, нисколько не теряя своего достоинства. Ни она, ни ея покупатели никогда не забывали, что она родилась лэди и могла бы продавать въ десятеро боле молочныхъ скоповъ, не рискуя потерять общаго уваженія. Но увы! куры, не обращавшія вниманія на благородное происхожденіе ихъ хозяйки, часто забывали нестись, вообще, все шло дурно въ птичник, да и вся ферма быстро клонилась къ упадку. Работникъ на ферм, Годжетъ, не умлъ обращаться со скотиной, и мистриссъ Лефевръ сомнвалась въ его честности, что же касается до служанки Бетти, то она была такъ глупа, что, не видавъ ея, невозможно было представить себ подобной глупости. Если бы дла не поправились, то вскор пришлось бы бросить ферму. Что тогда сталось бы съ ними? Дойдя до молочной, мистриссъ Лефевръ увидала, что вс яйца были перебиты, масло не готово и даже горшки для молока не вымыты, а Бетти была занята восторженнымъ разсматриваніемъ новыхъ ботинокъ съ каблуками, о которыхъ она мечтала уже нсколько мсяцевъ. Мистриссъ Пласкетъ пришлось ухать безъ яицъ, а мистриссъ Лефевръ, взволнованная, разсерженная пошла черезъ поле къ тому дубу, подъ которымъ лежалъ ея сынъ.
— Гансъ, гд Годжетъ? спросила она:— что ты тутъ длаешь? поди посмотри теленка. Ты валяешься, а я одна не могу всюду поспть. Конечно, я виновата во всемъ. Я тебя избаловала, и ты думаешь только о своихъ удовольствіяхъ. Что ты читаешь? Миля о свобод. Какой толкъ въ этомъ? Какъ можешь ты терять время на такой вздоръ! Я знаю, что не исполняю своего долга въ отношеніи тебя, но ты могъ бы постараться и…
Тутъ мистриссъ Лефевръ залилась слезами.
— Я бжалъ сюда отъ мистриссъ Пласкетъ, отвчалъ онъ вздохнувъ:— я пойду посмотрть на теленка. Право, мн очень жаль, матушка, что у васъ столько хлопотъ по моей милости.
— Да, милый, сходи на скотный дворъ, произнесла сквозь слезы мистриссъ Лефевръ:— ахъ! еслибъ твой отецъ былъ живъ! Я забыла, чмъ онъ лчилъ скотину. Я все забываю. О! Жизнь, жизнь!
И бдная женщина горько зарыдала. Жизнь для нея сосредоточивалась въ одной собственной особ Емелины Лефевръ съ ея чернымъ платьемъ и вдовьимъ чепцемъ. Вообще, жизнь чисто субъективное понятіе. Жизнь для меня — я, для васъ — вы. Жизнь для молодого человка, отправившагося на скотный дворъ, олицетворялась въ немъ самомъ, въ Ганс Лефевр, юнош, безпокойномъ существ, полномъ самаго нжнаго сочувствія ко всему хорошему. Гансъ отличался нкоторымъ сознаніемъ собственнаго достоинства и увренности въ себ, въ которыхъ такъ нуждалась его мать. Она была добрая женщина, но ея обычное смиреніе только служило помхою ея счастью, и не смотря на попытки исполнить свой долгъ, она вполн сознавала всю ихъ тщету.
III.
Бдный теленокъ околлъ и мистриссъ Лефевръ, оплакивая его, снова жаловалась на свою судьбу и на потерю мужа.
— Онъ спасъ бы бдную скотину, говорила она.— Гансъ, коновалъ, увряетъ, что нельзя было употребить худшаго средства, какъ водку, но надо же было что нибудь попробывать. Годжетъ такой дуракъ, что ничего не могъ придумать, а я полагала, что это хорошее средство.
— Конечно, вы поступили, матушка, какъ могли, отвчалъ Гансъ, стараясь ее успокоить: — но телята околваютъ у всхъ.
— Другимъ потеря теленка ничего не значитъ, а намъ это важно, произнесла всхлипывая мистриссъ Лефевръ.— Послушай, какъ мычитъ бдная корова, приказчикъ сэра Джорджа хотлъ купить ихъ обоихъ на прошлой недл, но я отказала, не желая имть съ нимъ никакого дла. Ахъ! зачмъ я не продала. Завтра придетъ за деньгами Патчъ, да наступаетъ и срокъ платежа жалованья Годжету и…
Гансъ не далъ ей окончить стованій и повелъ ее изъ скотнаго двора въ маленькій фруктовый садъ, гд яблони, зеленая листва и блестящіе цвты сіяли во всей своей красот при яркихъ лучахъ заходящаго солнца. Она медленно, тяжело ступала, какъ человкъ, предавшійся отчаянію, а Гансъ между тмъ, не сводя глазъ съ ея заплаканнаго лица, ломалъ себ голову, какъ ей помочь, такъ какъ, кром его, у ней не было никакой поддержки. Еслибъ ему удалось добыть себ какую нибудь работу! Содержать ферму было немыслимо, она сама себя не окупала. Еслибъ его мать давно согласилась покончить это дло, то они не дожили бы до такой крайности, поэтому, пользуясь настоящей минутой, онъ снова старался уговорить ее закрыть ферму.
— Я нсколько разъ поврялъ вс расчеты, сказалъ онъ:— и ршительно думаю, что мы могли содержать ферму только тогда, когда пользовались полями, которыя отнялъ сэръ Джорджъ. Но теперь это невозможно. Посмотрите, матушка, на этотъ расчетъ.
И онъ подалъ ей листъ бумаги.
— Нтъ, нтъ! я не понимаю, я не хочу и смотрть! воскликнула мистриссъ Лефевръ, выходя изъ себя.— Всему виною низость сэра Джорджа. Впрочемъ, все можно было бы устроить, еслибъ Годжетъ и Бетти были честные и способные люди. Впрочемъ, длай, что хочешь милый, я желаю только одного: твоего счастья.
Залившись слезами, она побжала домой и съ шумомъ захлопнула за собою дверь. Бдный Гансъ облокотился на изгородь и, далеко не чувствуя себя счастливымъ, бросилъ безпокойный взглядъ на расчетъ, который онъ держалъ въ рукахъ.
Онъ ненавидлъ ферму. Еслибъ онъ могъ найти другую работу, они могли бы продать скотъ, и посл уплаты долговъ у нихъ осталась бы достаточная сумма, чтобъ начать новое дло. Хижина была ихъ собственностью, а слугъ они могли распустить. Честность Годжета подлежала большому сомннію. ‘Его честность! думалъ съ горькой улыбкой Гансъ:— у него больная жена и десять человкъ дтей. Чтоже, если онъ и воруетъ яйца?’ Въ припадк негодованія, Гансъ скомкалъ бумагу, которую онъ держалъ въ рукахъ и бросилъ ее черезъ изгородь. Мимо проходила работница съ плачущимъ ребенкомъ на рукахъ, но она не обратила вниманія на валявшуюся бумажку. Черезъ нсколько минутъ заковылялъ по дорог старикъ, согбенный подъ тяжелой ношей кирпича, онъ остановился, поднялъ бумажку, посмотрлъ на нее, разгладилъ и снова положилъ на землю. Между тмъ, Гансъ ходилъ взадъ и впередъ тревожными шагами. Онъ постоянно днемъ и ночью думалъ о горькой, несправедливой сторон жизни и все что было хорошаго, добраго на свт было въ его глазахъ отравлено зломъ. Его пріятель и любимый собесдникъ въ деревенской гостинниц, Томъ Паркеръ, не раздлялъ его мрачнаго взгляда. Томъ Паркеръ гордился своимъ краснорчіемъ и постоянно просилъ Ганса не забывать его словъ. Вскор онъ надялся выдти на боле широкое поприще и имть боле многочисленныхъ слушателей. Гансъ не совсмъ ясно понималъ его таинственные намеки и не могъ ждать для выраженія своего негодованія той минуты, когда ему станутъ платить по стольку-то за строчку въ газет. Что значило для Ганса одною газетой боле или мене? Онъ выходилъ изъ себя, подобно многимъ молодымъ людямъ, отъ того, что не могъ передлать жизнь по своему, не могъ уничтожить зло, которое, какъ ядовитый міазмъ, распространялось повсюду. Погруженный въ подобныя, мрачныя думы, Гансъ стоялъ у изгороди своего сада, облокотившись на калитку. Неожиданно, вечерній свжій втерокъ донесъ до него странные, необычайные звуки. Что это было, мелодія волшебной псни, или игра пастуха на свирли? Нтъ, это былъ женскій голосъ, нжно напвавшій какую-то дикую мелодію, которая звонко, серебристо переливалась въ воздух. Этотъ очаровательный голосъ глубоко тронулъ Ганса, онъ никогда не слыхалъ ничего столь страннаго, столь прелестнаго. Черезъ минуту, дв молодыя женщины показались на дорог вдоль зеленой изгороди. У одной изъ нихъ виднлся въ рукахъ розанъ, только что сорванный, другая держала въ рукахъ шляпку, жадно вдыхая въ себя ароматическое благоуханіе кашки и дикаго терна съ сосдняго общиннаго луга. Вся залитая блестящими лучами заходящаго солнца, явилась она передъ удивленными глазами Ганса, въ блдномъ, шелковомъ японскомъ плать, вошедшемъ въ моду въ послдніе годы. Вдругъ очаровательное пніе умолкло, она взглянула въ сторону и остановилась.
— Повернемъ назадъ, вонъ смотритъ черезъ калитку человкъ, котораго папа терпть не можетъ, сказала она, хотя тихимъ, но яснымъ, звучнымъ, почти металлическимъ голосомъ.
Другая молодая женщина отвтила ей что-то, но Гансъ не хотлъ боле ничего слышать и, бросивъ пристальный взглядъ на красавицу, быстро удалился.
— Онъ врно слышалъ мои слова! Ты видла, какъ онъ на меня взглянулъ! Что я надлала, Стелла!
— Это случайность и боле ничего, отвчала лэди Стелла, стараясь успокоить ее и, указывая розаномъ на что-то лежащее на земл, прибавила:— ты уронила бумажку, Лина.
Лина нагнулась и подняла бумагу.
— Почеркъ очень походитъ на мой, сказала она, повертывая бумажку во вс стороны.
На одной сторон этого лоскутка былъ написанъ какой-то счетъ: жалованья столько-то, ремонтъ столько-то, балансъ — 50 фунтовъ дефицита.
— Тутъ еще какіе-то стихи, промолвила молодая двушка и, продолжая медленно идти въ противоположную сторону, она прочла вслухъ стихотвореніе, написанное бднымъ Гансомъ, который конечно не намревался никому его показывать, а всего мене Лин Горджесъ, лучезарной нимф, столь неожиданно явившейся передъ его восхищенными глазами.
Чмъ дале она читала, тмъ боле блднли ея розовыя щечки. Это была жалоба на ея отца, вложенная въ уста Годжета. Назвавъ свое стихотвореніе ‘Англійскій Земледлецъ’, и очевидно подражая знаменитому произведенію Тенисона ‘Сверный фермеръ’, Гансъ, въ самыхъ простыхъ, грубыхъ выраженіяхъ, представилъ поразительный стонъ бднаго человка. Годжетъ разсказывалъ свою исторію, свое горькое положеніе и заклиналъ землевладльца довольствоваться тмъ, что онъ уже взялъ. Онъ пустилъ по міру вдову и сироту. Неужели онъ не пожалетъ общиннаго выгона и старинныхъ вязовъ? Читая эти строки, Лина дрожала всмъ тломъ и сердце ея пылало негодованіемъ.
— Какъ онъ сметъ, какъ онъ сметъ! воскликнула она съ необыкновеннымъ жаромъ, не имя терпнія дале читать:— мой отецъ беретъ то, что ему не принадлежитъ! Стелла! ты не вришь этой злой, гнусной клевет? Да, это ложь, гадкая ложь. Это ошибка… Это….
Ея голосъ неожиданно оборвался, и лэди Стелла, взглянувъ на нее, увидла съ изумленіемъ, что она вся побагровла, поникла головою и крупныя слезы, словно дождевыя капли во время грозы, выступили на ея глазахъ. Что-то необыкновенное произошло въ ней, ея пылъ, ея гнвъ мгновенно исчезли.
— Надо возвратить эту бумагу, сказала она измнившимся, слабымъ, беззвучнымъ голосомъ: — Стелла, повидайся съ этимъ молодымъ человкомъ и отдай ему. Я не могу. Скажи, чтобъ онъ разорвалъ… Чтобъ никому не показывалъ эти жестокія строчки.
У воротъ парка, ихъ встртилъ сэръ Джорджъ и ласково потрепалъ дочь за подбородокъ, но она не улыбнулась и пристально взглянула на него.
— О чемъ ты думаешь, дитя мое? Иди скорй домой. Мистеръ Крокетъ здсь. Я его привезъ обдать.
Лина вздрогнула, но ничего не отвтила.
IV.
Какъ описать дочь сэра Джорджа? Она сама съ изумленіемъ замчала, что нисколько не походила на свою семью, отца, мать, окружающую ее среду. Откуда и почему она стала тмъ, чмъ была? Отъ которой изъ старыхъ бабушекъ, портреты которыхъ висли въ золотыхъ рамкахъ, унаслдовала она свой странный характеръ? Вс он роскошно ее одарили. Одна дала ей свое имя, за что Аполлина Горджесъ ни мало не была благодарной и называла себя Линой, другая одарила ее золотыми кудрями, третья прелестными ручками, четвертая рдкимъ, мелодичнымъ голосомъ, который однако имлъ ту особенность, что въ немъ совершенно недоставало нсколькихъ нотъ, почему Лина не могла пть веселую мазурку, а шотландскія и ирландскія народныя псни были всего сродне ея голосу. Это прелестное существо было выше обыкновеннаго роста женщинъ и отличалось стройной, граціозной фигурой. Ея платье всегда длинными складками ниспадало до земли и даже во времена царства кринолина, она не подчинялась этой мод. Черты ея лица были правильныя, правда, нкоторые находили, что она была слишкомъ неподвижна, безжизненна, что у нея одно плечо было выше другого, что головка была слишкомъ мала для ея высокаго роста, но что бы ни говорили, никто не могъ отрицать ея красоты. Что же касается до нея самой, то она не много цнила свое прелестное лицо, но была очень довольна своими миніатюрными ручками и ножками, не смотря на ея хладнокровіе къ нарядамъ, она съ удовольствіемъ смотрла на свои маленькія, золотомъ шитыя туфли, которыя были какъ бы предназначены для того, чтобы красоваться подъ витриною башмачнаго магазина. Т, которые считали ее неподвижной, безжизненной, совершенно ее не знали, она была однимъ изъ тхъ застнчивыхъ, но впечатлительныхъ существъ, которыя никогда первыя не идутъ на встрчу, но которыя откликаются на каждое теплое, благородное слово. Она была горда и нсколько задумчива, она то молчала по цлымъ часамъ, то вдругъ поддавалась неожиданной вспышк, вообще, это была нервная натура, слишкомъ впечатлительная, чтобъ быть счастливой въ жизни. Часто миссъ Горджесъ какъ бы надвала на себя маску сосредоточенности, очень впечатлительные люди должны иногда прибгать къ какому-либо средству, чтобы бороться съ своими чувствами, и созерцательность даетъ отдыхъ слишкомъ напряженнымъ нервамъ. Я долженъ сознаться, что Лина не была совершенствомъ, она часто надувала свои прелестныя губки, была очень упряма и на нее имла сильное вліяніе перемна погоды. Гроза приводила ее въ болзненное состояніе и даже сильный дождь разстроивалъ ея нервы на нсколько часовъ. Она была очень лнива и ея отецъ часто жаллъ, что она не имла наклонностей къ сельской жизни. Дйствительно, она рдко выходила изъ своего хорошенькаго будуара и когда гуляла, то никогда не заходила дале маленькой рощи за лужкомъ. Прогулка съ невсткой, о которой мы говорили въ прошедшей глав, была явленіемъ необычайнымъ, и только лэди Стелла могла завести ее такъ далеко отъ дома. Лина не казалась очень счастливой. Она не была такъ счастлива, какъ могла бы быть, но вс въ дом уже привыкли къ напряженной, безмолвной тишин въ присутствіи сэра Джорджа, и Лина прожила въ этой атмосфер двадцать лтъ. Лэди Горджесъ подавала всмъ примръ, она боялась мужа и никогда, даже ради дтей, не ршалась ему противорчить. А если человкъ по слабости поддается чужому вліянію, и день за день, года за годами, обманываетъ себя, заглушая естественныя побужденія, то натура въ конц концевъ зло мститъ ему тмъ или другимъ образомъ. Лэди Горджесъ, отшатнувшись отъ законной, справедливой борьбы, казалась теперь грустной женщиной, все ея существованіе сводилось къ одному — къ страху передъ мужемъ, который имлъ на нее такое странное, парализующее вліяніе, что она вздрагивала всмъ тломъ, когда неожиданно онъ съ нею заговаривалъ. Это была блдная, довольно полная женщина съ свтлыми волосами и нкоторыми остатками прежней красоты. Гарольдъ, ея второй сынъ, походилъ на нее, это было ея любимое дтище, ея старшій сынъ Джасперъ имлъ такое поразительное сходство съ отцомъ, что бдной женщин было какъ-то неловко въ его обществ. Лина также предпочитала Гарольда своему старшему брату и не мало встревожилась, узнавъ объ его свадьб, когда же она увидала впервые его жену, то сразу почувствовала, что горячо полюбитъ молодую невстку.
Что касается до лэди Стеллы, то, по общему мннію, она была счастливой женщиной, вс ее любили безъ исключенія. Она была высокаго роста, съ русыми кудрями и карими глазами: она нсколько походила на Мадонну Рафаеля, только въ ней было боле жизни и выраженія. Она легко переносила вс случайности жизни и твердо держалась однажды принятаго ршенія, кром того, она отличалась тмъ нжнымъ, чарующимъ обращеніемъ, той увренностью въ своей звзд, которая привлекала къ ней всхъ, кого она удостоивала своей дружбой. Лина Горджесъ восхищалась ею и часто ей завидовала, боле всего за ту удивительную способность, съ которой она умла поставить себя на независимую ногу въ дом тестя, о чемъ сама Лина никогда не мечтала. Лэди Стелла была моложе миссъ Горджесъ, но она принадлежала къ большой, дружной семь. Любовь братьевъ и сестеръ и сочувствіе друзей часто замняютъ года жизненнаго опыта и даютъ человку ту увренность въ себ, которая пріобртается обыкновенію только съ лтами. Вообще, лэди Стелла знала гораздо боле свтъ, чмъ бдная миссъ Горджесъ. Она не была богата, и, кром прекраснаго характера и веселаго блеска, не принесла въ приданое почти ничего, но и за это мистеръ Горджесъ былъ ей чрезвычайно благодаренъ. Онъ былъ изумленъ и приведенъ въ восторгъ ловкостью, съ которою она поставила себя въ новой семь, а равно и мужествомъ, съ которымъ она встрчала мрачный, повелительный тонъ отца, безмолвную холодность матери и нервныя вспышки Лины, то отталкивавшей ее отъ себя, то изливавшей передъ нею свое сердце. Если въ первые дни ея пребыванія въ Станемуръ-Корт, лэди Стелла приходила въ отчаяніе, то этого никто не зналъ, кром, быть можетъ, лэди Мэри, ея больной сестры, которая была въ ея семь общей наперсницей и утшительницей. Сэръ Джорджъ былъ по природ самодуръ, что ясно обнаруживалось его злобно сдвинутыми бровями, тонкими губами, изъ-за которыхъ блестли фальшивые зубы. Никто въ дом не говорилъ ему ‘нтъ’, и когда впервые лэди Стелла съ прелестной улыбкой сказала ему что-то на перекоръ, то въ комнат воцарилось мгновенно роковое молчаніе.. Лэди Горджесъ до того перепугалась, что взглянула на дворецкаго, а сэръ Джорджъ отъ изумленія чуть не проглотилъ бекаса съ костями. Но лэди Стелла, какъ бы ничего не замчая, смотрла на него своими ясными, блестящими глазами.
— Я думаю, что Гарольдъ долженъ изслдовать это дло, сказала она, продолжая прежній разговоръ, какъ бы ни въ чемъ не бывало: — когда мистеръ Браджесъ прізжалъ въ наше селеніе, то мой отецъ присутствовалъ на митинг поселялъ.
— Вашъ отецъ можетъ длать, что хочетъ! злобно воскликнулъ сэръ Джорджъ: — но мои арендаторы знаютъ, что со мною нельзя шутить.
V.
Фокслипскій лсъ въ лтнее время прекрасное мсто для прогулки, и Гансъ съ удовольствіемъ шелъ по узенькой, тнистой тропинк. Онъ возвращался отъ управляющаго сэра Джорджа, которому продалъ корову и старую лошадь, онъ грустно побрякивамъ деньгами въ карман, вспоминая непріятную улыбку управляющаго при выдач денегъ, нежеланіе матери разстаться съ скотиной и ожидавшія его въ будущемъ затрудненія. Размышляя такимъ образомъ, онъ насвистывалъ мелодію, которую наканун пла мисъ Горджесъ. Это былъ рослый молодой человкъ, съ загорлымъ лицемъ, и въ обычномъ фермерскомъ костюм: короткомъ пальто, кожанныхъ штиблетахъ и поярковой шляп съ вересковой вткой. Гансъ шелъ гордо, самоувренно, словно весь лсъ принадлежалъ ему, а не одна полуразвалившаяся хижина, которая, вмст съ вырученными въ тотъ день сорока фунтами, составляла все состояніе какъ его, такъ и матери. Дойдя до опушки, онъ остановился, ему показалось, что кто-то его назвалъ по имени. Оглянувшись, онъ увидалъ женщину, сидвшую подъ большимъ оршникомъ. Была эта дйствительная женщина или фея? Увы! въ моемъ правдивомъ разсказ нтъ мста для фей.
Если это и была фея, то она очень походила на лэди Стеллу съ ея чертами Рафаелевой Мадонны. На ней былъ фантастичный, красивый костюмъ, который входилъ въ моду между англійскими дамами лтъ десять тому назадъ. На ея хорошенькой головк красовалась высокая шляпка съ перомъ, прикрпленнымъ блествшей на солнц звздочкой, изъ подъ блой, длинной кофты виднлась красная, атласная юбка, ея хорошенькія, тонкія ножки были обуты въ башмаки съ высокими каблуками и блестящими пряжками, въ рук ея былъ зонтикъ съ длинной ручкой, которою она махала молодому человку. Гансъ подошелъ къ ней и съ удивленіемъ узналъ одну изъ красавицъ, которыя наканун прошли мимо его калитки, это была не та, которая пла, но другая, минуту передъ тмъ, онъ думалъ о нихъ и конечно не ожидалъ такъ скоро встртиться съ одной изъ красавицъ. И вотъ передъ нимъ на зеленой мурав сидла преспокойно лэди Стелла, прислонясь спиною къ дереву.
— Мн нужно поговорить съ вами, сказала она нжнымъ голосомъ:— подойдите ближе, я васъ не задержу.
Гансъ остановился передъ нею и смотрлъ на нее съ из-умленіемъ. Она покраснла и продолжала, не спуская съ него глазъ:
— Я хотла сегодня зайти къ вамъ на ферму, но ду на крестины къ герцогу и теперь поджидаю свой кабріолетъ.— Я должна вамъ кое-что передать, мастеръ Лефевръ (лэди Стелла, вынувъ изъ кармана, подала Гансу конвертъ съ адресомъ на его имя, написаннымъ почеркомъ, столь похожимъ на его собственный почеркъ, что онъ еще боле изумился), моя золовка, миссъ Горджесъ, поднявъ эту бумагу и прочтя ее по ошибк, просила меня сказать вамъ…
Лэди Стелла немного смутилась и не могла продолжать, но черезъ минуту, она снова заговорила:
— Я жена пастора. Миссъ Горджесъ было очень горько узнать, что есть люди, которые такъ несправедливо судятъ объ ея отц и она проситъ васъ сжечь ваше стихотвореніе и помнить впредь, что сэръ Джорджъ длалъ только то, что считалъ справедливымъ и законнымъ.
— То, что онъ считалъ справедливымъ и законнымъ! воскликнулъ Гансъ.— Знаете ли вы, что о немъ говорятъ? Знаете ли вы въ какомъ положеніи находятся дла? Мы должны уйти съ нашей земли, а знаете ли вы, какую сумму заплатилъ за нее мой ддъ? Говорилъ ли онъ вамъ объ условіяхъ этой сдлки?
Гансъ назвалъ такую большую сумму, что лэди Стелла опустила глаза. Она была въ очень неловкомъ, непріятномъ положеніи. Она желала быть хорошаго мннія обо всхъ, кто ее окружали, но многое начинало ее смущать. Ея мужъ, къ которому она обратилась за объясненіемъ, принялъ серьезный видъ и отвчалъ, что ничего не знаетъ о сдлк отца съ фермеромъ Лефевромъ, но что онъ часто въ длахъ не соглашался съ отцемъ. Однако, пламенныя увренія Лины успокоили ее, и она вознамрилась прочитать юнош нравоученіе, выслушать его исторію и убдиться въ правот сэра Джорджа.
— Но, конечно, сказала она дрожащимъ голосомъ и неожиданно измняя тактику: — вы должны со мною согласиться, что не хорошо молодому человку, какъ вы, нападать на такого старика, какъ мой свекоръ, приписывать ему всевозможныя низости и поднимать его на смхъ.— Вы не можете себ представить, какое горе вы причинили миссъ Горджесъ и мн.
— Что касается до стиховъ, сказалъ гордо Гансъ:— то я никогда не намревался ихъ показывать кому бы то ни было, у меня даже нтъ съ нихъ другой копіи, и право я не понимаю, какъ они попали въ руки миссъ Горджесъ.— Вы говорите, что они здсь, вотъ видите, я исполняю ваше желаніе (и онъ разорвалъ конвертъ на нсколько мелкихъ частей), но вы не можете требовать, прибавилъ онъ съ жаромъ: — чтобы я отказался отъ моего законнаго права на собственность отца и дда. Я очень сожалю (говоря это онъ нсколько поблднлъ), что огорчилъ миссъ Горджесъ. Но мы съ матерью совершенно раззорены и у насъ почти ничего не осталось изъ того, что нкогда было нашею собственностью. Я долженъ же подумать о ней и о себ. Вы, конечно, не можете требовать отъ меня, чтобъ я не постарался возвратить себ то, что по совсти я считаю своимъ.
Съ каждою минутою увеличивались изумленіе и смущеніе лэди Стеллы. Ея братъ не могъ бы говорить лучше, спокойне и учтиве этого фермера, не смотря на ея либеральныя мннія, упорство молодаго человка ее невольно сердило, но съ другой стороны на нее сильно повліяли его очевидное чистосердечіе и умренность выраженій.
— Я уврена, что вы ошибаетесь и сами вскор пожалете, что когда-нибудь питали такія несправедливыя подозрнія, сказала она мягкимъ голосомъ, протягивая свою маленькую ручку:— но во всякомъ случа, если я, или мой мужъ можемъ вамъ быть въ чемъ нибудь полезными, то располагайте нами.— Онъ можетъ дать вамъ хорошій совтъ, а я имю кой-какія связи, вамъ надо пробить себ дорогу въ свтъ, здсь вамъ не мсто. Я уврена, что вы вскор составите себ состояніе, и что ваша матушка будетъ вами гордиться также, какъ, надюсь, я буду гордиться своимъ сыномъ.
Послднія слова она произнесла съ такимъ чувствомъ, что Гансъ былъ совершенно обезоруженъ и не зналъ, какъ ее благогодарить. Въ эту минуту подъхалъ ея кабріолетъ.
— Благодарю васъ за то, что вы разорвали стихи, сказала лэди Стелла:— я скажу объ этомъ сестр. Прошу васъ, не забывать меня. Я буду васъ ждать. До свиданія, мистеръ Лефевръ.
И подаривъ молодого человка привтливой улыбкой, прелестная фея прыгнула въ кабріолетъ и быстро удалилась, громко хлопая бичемъ.
VI.
Гансъ пошелъ домой, побрякивая деньгами въ карман, и размышляя о странномъ свиданіи съ леди Стеллой. Неужели онъ огорчилъ эти добрыя, прелестныя созданія? Воспользоваться приглашеніемъ или нтъ? Лучше нтъ. Но его занимала мысль, каковы-то эти красавицы дома. Проходя мимо ‘Зеленой Лстницы’,. онъ увидлъ Тома Паркера, который недавно возвратился посл довольно продолжительнаго отсутствія, и стоялъ теперь въ дверяхъ гостинницы, заложивъ руки въ карманы и нахлобучивъ шляпу на свою рыжую голову.
— Э! Лефевръ! мн надо съ вами поговорить, сказалъ онъ и отведя его таинственно въ сторону продолжалъ:— здсь сейчасъ соберется митингъ сельскихъ рабочихъ. Мы пригласили Бриджеса, я также скажу нсколько словъ. Мы пригласили и мистера Борджеса, но я не думаю, чтобъ онъ пришелъ, здсь слишкомъ близко къ сэру Джорджу. Останьтесь, Лефевръ, къ чему отворачивать глаза отъ того, что длается вполн открыто? Я увренъ, что мы вскор проведемъ своего представителя въ парламентъ. Право, Лефевръ, еслибъ я былъ на вашемъ мст, то не колебался бы ни минуты. Я записалъ васъ членомъ въ нашъ Гольфордскій клубъ: ‘Красные и Зеленые’. У насъ, наконецъ, есть теперь свой органъ… Я за этимъ-то и отлучался.
— Органъ! произнесъ изумленный Гансъ.
— Да, еженедльная, первоклассная газета. Во вчерашнемъ нумеръ Daily Telegraph есть отвтъ на мою передовую статью въ первомъ нумеръ нашей газеты, конечно, тамъ не названа наша газета, но ясно видно, о чемъ идетъ дло.
— Вы пишете передовыя статьи? спросилъ Гансъ съ невольнымъ уваженіемъ.
— Я не имю права отвчать вамъ, произнесъ Томъ:— одинъ редакторъ знаетъ, кто пишетъ статьи, такъ какъ онъ отвчаетъ на нихъ. У насъ редакторъ Бутчеръ, вы его не знаете? Очень замчательный человкъ. Онъ желаетъ съ вами познакомиться: я ему передавалъ ваши взгляды на земледліе, и они очень его заинтересовали. Онъ здсь.
Гансъ вспыхнулъ, ему было очень лестно, что такой человкъ, какъ мистеръ Бутчеръ, интересовался имъ.
— Какъ вы полагаете, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ:— еслибъ я далъ вамъ нсколько замтокъ, могли ли бы вы ихъ напечатать въ вашей газет?
— Право, не знаю, отвчалъ Томъ, поглядывая на дорогу, по которой шло пять или шесть поселянъ въ праздничной одежд:— вонъ и пасторъ.
Гансъ обернулся: дйствительно по дорог шелъ новый пасторъ, за нимъ прихрамывали и ковыляли рабочіе, смотря по тяжести взваленнаго на ихъ плечи гнета лтъ, тяжелаго труда и ревматизма. Молодой, только что женившійся пасторъ, казалось, не зналъ еще ни одного изъ гнетовъ подобнаго рода, ему было только двадцать лтъ и, полный счастья и надеждъ, онъ шелъ прямо, твердо по своему свтлому пути. Томъ отвернулся отъ него и промолвилъ сквозь зубы какую-то насмшку, Гансъ покраснлъ и далъ дорогу пастору, учтиво поклонившись.
— Сегодня митингъ? спросилъ мистеръ Горджесъ.
— Да, мы собрались для этого, отвчалъ Гансъ:— я очень радъ, что вы пришли, дло касается насъ всхъ.
— Я, право… не ршился еще, идти мн на митингъ или нтъ, сказалъ мистеръ Горджесъ, нсколько смущенный:— мое положеніе очень затруднительное, я не хочу выказать пристрастія ни къ той, ни къ другой сторон.
— Извините меня, отвчалъ онъ:— я думалъ, что пасторы для того существуютъ, чтобъ быть пристрастными въ пользу несчастныхъ. Я не зналъ, что это не такъ, я простой фермеръ, да и то неудавшійся.
Съ этими словами онъ отошелъ отъ мистера Горджеса и догналъ Тома Паркера, который громко смялся.
— Ага! вотъ и вы, сказалъ онъ:— отъ нихъ ничего не добьешься. Я могъ бы вамъ это впередъ сказать, да вы бы мн не поврили. Дайте только напустить на нихъ нашу газету и вы увидите, что станется съ старымъ людодомъ.
Томъ надвинулъ на бекрень свою поношенную шляпу и торжественно вошелъ черезъ узкій корридоръ въ столовую ‘Зеленой Лстницы’, гд приготовлены были дубовый столъ, стаканъ воды и нсколько старыхъ, покосившихся скамеекъ.
— Садитесь подл меня, сказалъ Томъ:— я скажу нсколько словъ, но что значатъ слова! ихъ слышать могутъ немногіе и хорошія смена только даромъ разсиваются по воздуху. Газета — вотъ что дастъ намъ силу, и мы, конечно, воспользуемся ею… Послушайте, Гансъ! прибавилъ онъ конфиденціально:— я говорю вамъ, какъ истинный другъ, возьмите четыре пая по десяти фунтовъ въ нашей газет. Я знаю, деньги при васъ. Мы вамъ дадимъ шесть процентовъ на вашъ капиталъ, долю во всхъ дивидендахъ и кром того заплатимъ вамъ за передовыя статьи, или замтки, которыя вы доставите въ редакцію. Поврьте мн, вы не фермеръ и никогда не извлечете дохода изъ вашей земли, но у васъ хорошіе мозги и этимъ путемъ вы сдлаете себ блестящую карьеру.
Быть можетъ, еслибъ на этомъ митинг говорили только Томъ Паркеръ и Бутчеръ въ его новой съ иголочки одежд, то мой разсказъ никогда не былъ бы написанъ. Предложеніе Тома казалось очень соблазнительнымъ для Ганса, но его удерживала мысль о матери. Однако благоразумно ли было отказываться отъ выгоднаго дла, предлагаемаго врнымъ другомъ, только потому, что его мать была нервная старуха, а Томъ отличался грубыми, непріятными манерами и не былъ одаренъ краснорчіемъ? Дйствительно, онъ заикался и останавливался на каждомъ слов, такъ что Гансъ, посл первыхъ же фразъ, началъ ему подсказывать слова, и вскор убдился, что онъ самъ произнесъ бы гораздо лучшую рчь. Посл него всталъ мистеръ Бутчеръ, редакторъ газеты. Онъ состоялъ секретаремъ въ новомъ радикальномъ клуб ‘Красные и Зеленые’. Его гладкія, звучныя фразы текли неудержимымъ потокомъ. Все, что онъ говорилъ, было справедливо и врно, но нкоторые люди умютъ говорить истину такъ, что она кажется смутной, безцльной, даже лживой. Гансъ слушалъ его съ любопытствомъ, но ни мало не былъ тронутъ его краснорчіемъ, напротивъ, пристрастіе и односторонность его взглядовъ производили какое-то отталкивающее впечатлніе. Онъ не желалъ идти рука объ руку съ такимъ человкомъ, не желалъ доврить ему всего, что имлъ, и засунулъ поглубже въ карманъ свои сорокъ фунтовъ.
Вслдъ за Бутчеромъ подошелъ къ столу мистеръ Бриджесъ. Гансъ много слыхалъ о немъ и потому съ любопытствомъ устремилъ на него свои взоры. Это былъ человкъ среднихъ лтъ, коренастый, съ честнымъ лицомъ и могучимъ голосомъ. Онъ говорилъ съ оттнкомъ мстнаго, провинціальнаго нарчія, что ни мало, впрочемъ, не оскорбляло слуха, а напротивъ придавало своеобразный, опредленный характеръ его словамъ, которыя вс были обдуманы, взвшены и врно выражали его мысль. Во время его рчи многимъ казалось, что говоритъ не одинъ человкъ, а цлое поколніе мужчинъ и женщинъ, которые просто, естественно разсказывали свою ежедневную жизнь, со всми ея трудностями и лишеніями.
Человкъ этотъ самъ прошелъ черезъ все, самъ испыталъ голодъ и холодъ, самъ видлъ страданія своихъ больныхъ, умирающихъ дтей. Представивъ въ ясныхъ и опредленныхъ выраженіяхъ, но безъ излишней горечи, современное положеніе англійскихъ земледльцевъ, Бриджесъ перешелъ къ разсмотрнію причинъ этого печальнаго явленія. Вс причины сводились къ одной: таковъ обычай!
Бриджесъ умолкъ и впродолженіе нсколькихъ минутъ никто не прерывалъ безмолвной тишины. Между тми, на которыхъ слова Бриджеса боле всего подйствовали,— находился и мистеръ Горджесъ, который незамтно вошелъ въ комнату и внимательно слушалъ, что говорилось.
— Вы слышали? сказалъ Бутчеръ, отводя въ сторону Ганса до окончаніи митинга:— хотите вы присоединиться къ намъ? Хотите вы помочь этимъ бднымъ людямъ и извлечь сами выгоду? Нашъ органъ нуждается только въ мускулахъ, а мускулы — деньги… Дайте руку! Паркеръ уже за васъ далъ слово. Намъ нужна гинея въ недлю, чтобъ начать дло, а вы получите шесть процентовъ.
Въ эту минуту подошелъ къ нимъ Бриджесъ.
— Вы фермеръ,— и на нашей сторон! сказалъ онъ своимъ искреннимъ, честнымъ голосомъ:— отъ души желаю, чтобы побольше было такихъ людей, какъ вы.
Гансъ возвратился домой въ сумерки, блдный, взволнованный.. Мистриссъ Лефевръ встртила его въ дверяхъ съ распростертыми объятіями. Время, проведенное въ отсутствіе сына, показалось ей очень долгимъ и материнское ея сердце наболло о немъ.
— Ну, милый! воскликнула она съ жаромъ:— гд ты былъ? Продалъ корову и принесъ деньги?
— Я принесъ вамъ хорошія всти, матушка, отвчалъ Гансъ, съ сіяющими отъ счастья глазми:— я, кажется, нашелъ себ работу по сердцу и буду въ состояніи успокоить васъ на старости,
— Что же это такое, мой милый? спросила съ нетерпніемъ мистриссъ Лефевръ.
Гансъ вынулъ изъ кармана и подалъ ей четыре лоскутка розовой бумаги. Это были паи газеты. Бдная мистриссъ Лефевръ огласила воздухъ воплемъ отчаянія.
Прошло три мсяца съ тхъ поръ, какъ Гансъ Лефевръ купилъ розовыя акціи у Тома Бутчера, къ всеобщему удивленію газета имла удивительный успхъ, особливо посл того, какъ сэръ Джорджъ написалъ гнвное письмо къ редактору, которое возбудило вниманіе всей мстной печати и удвоило продажу новой газеты. ‘Красные и Зеленые’ составляли могущественное общество и ихъ органъ, находившійся на краю погибели въ ту минуту, когда сорокъ фунтовъ Ганса Лефевра воскресили его, составлялъ теперь всми признанную силу въ графств и приносилъ десять процентовъ дивиденда. Гансъ, конечно, какъ говорила его мать, потерялъ много времени на чтеніе книгъ, но оно принесло свои плоды теперь, когда онъ сталъ сять идеи, а не овесъ, и владть перомъ, а не лопатой. Но онъ самъ боле всхъ былъ удивленъ своимъ успхомъ.
Досел Гансъ далеко не былъ счастливъ. Онъ не любилъ своего ежедневнаго труда и своего положенія въ жизни, ему горько было смотрть на окружавшее зло, которое онъ не могъ измнить. Теперь же, надежда казалась ему возможной, но по временамъ его безпокоило недовріе матери. Она любила его, но не могла питать къ нему доврія. Въ глубин своего сердца, она имъ восхищалась, но на словахъ далеко его не поощряла.
— Реформаторамъ лучше бы заниматься своимъ дломъ, сказала однажды мистриссъ Лефевръ съ тяжелымъ вздохомъ.— Твой отецъ никогда не презиралъ своимъ трудомъ и не жаловался на свое положеніе. Я также никогда не сожалла, что покинула свою сферу, выйдя замужъ за твоего отца (сфера мистриссъ Лефевръ вращалась вокругъ стклянокъ и ретортъ провинціальной аптеки), хотя часто думала, что для тебя было бы гораздо полезне, еслибъ отецъ женился на женщин боле способной… Но гд это поютъ, Гансъ?
— Въ часовн, матушка, отвчалъ Гансъ:— тамъ всегда собираются по середамъ.
Во время этого разговора, Гансъ и его мать гуляли по большой дорог, вдыхая въ себя вечернюю прохладу, и зашли дале, чмъ намревались. Гансъ былъ безъ шляпы, а мистриссъ Лефевръ накинула себ на голову платокъ, было еще довольно рано, часъ седьмой, и только что лэди Стелла и миссъ Горджесъ прохали мимо, въ соломенномъ кабріолет, по дорог въ пасторскій домъ, гд ихъ ожидали къ обду. Лэди Стелла остановила лошадь, протянула руку Гансу и поздоровалась съ мистриссъ Лефевръ.
— Мы должны были встртить сэра Джорджа, сказала она:— не видали ли вы его?
— Нтъ, отвчала мистриссъ Лефевръ, но такъ рзко, что лэди Стелла покраснла, и, хлопнувъ возжами, продолжала путь.
Миссъ Горджесъ не промолвила ни слова, но молча смотрла на Ганса своими свтло-голубыми глазами, полными любопытства и сочувствія. Ея взглядъ, казалось, магнетически дйствовалъ на Ганса и возбуждалъ какую-то таинственную струну въ его сердц. Когда лэди Стелла покраснла, то лицо миссъ Горджесъ покрылось блдностью, и въ глазахъ ея блеснуло что-то странное, въ род сожалнія или извиненія, но конечно, это только показалось Гансу. Прошло нсколько минутъ посл того, какъ исчезъ экипажъ, а она все какъ бы смотрла на него.
— Какая гордая! сказала съ пренебреженіемъ мистриссъ Лефевръ:— что это они поютъ?
Гансъ ничего не отвчалъ. Они остановились и стали прислушиваться къ пнію гимна, доносившемуся изъ часовни. Это была живая, радостная мелодія, составлявшая разительный контрастъ съ обыкновеннымъ, мрачнымъ пніемъ англиканской церкви. Старый пастухъ Камбъ Жерьеръ былъ запвалою, а вс присутствующіе въ часовн подтягивали, постукивая въ тактъ молитвенниками и локтями. Эти люди очевидно пли свои гимны, произносили свои молитвы и просили у неба того, что дйствительно было нужно имъ и ихъ семействамъ. Въ углу за каедрой сидлъ Томъ Паркеръ съ цвткомъ въ петлиц, и мистриссъ Лефевръ, не смотря на сильное впечатлніе, произведенное на нее пніемъ, не утерпла, чтобъ не сказать:
— Ты видлъ, какой у него громадный букетъ? Я ршительно не понимаю, какъ ты можешь проводить цлые вечера съ нимъ и Бриджесомъ, въ противной ‘Зеленой Лстниц’… Я уврена, что сэръ Джорджъ думаетъ…
— Какое мн дло до того, что онъ думаетъ, если онъ только уметъ думать! воскликнулъ Гансъ: — Бриджесъ честный человкъ, и еслибъ онъ имлъ десять тысячъ годоваго дохода, то въ одну недлю сдлалъ бы больше добра, чмъ старый людодъ сдлалъ зла во всю свою проклятую жизнь.
— Шш! произнесла мистриссъ Лефевръ.
Гансъ поднялъ голову и услыхалъ конскій топотъ. Это былъ сэръ Джорджъ, при вид Ганса онъ презрительно улыбнулся, оскаливъ зубы, и прохалъ дале, въ сопровожденіи своего ливрейнаго грума.
Маленькій Джекъ Ферьеръ, бжавшій по дорог и едва не попавшій подъ ноги лошади сэра Джорджа, имлъ оба кармана, наполненные собственностью старика, но сэръ Джорджъ былъ въ дух и бросилъ ему мдную монету. Онъ наконецъ нанесъ своимъ арендаторамъ давно подготовленный ударъ. Онъ имъ покажетъ, что на своей земл онъ господинъ, и что никто не можетъ помшать ему рубить деревья и застроивать общинный лугъ. Кром этого, сэръ Джорджъ былъ въ дух и отъ другой причины: въ то самое утро мистеръ Крокетъ, новый владлецъ Трембльтонскаго замка, просилъ у него руки его дочери Лины, которая, какъ сказалъ сэръ Джорджъ своей жен, ‘не могла сдлать лучшей партіи’. Бдная лэди Горджесъ, услыхавъ объ этомъ, едва не лишилась чувствъ, ибо Лина сказала ей по секрету, что никогда не выйдетъ замужъ за мистера Крокета.
Черезъ нсколько минутъ, Джекъ Ферьеръ подбжалъ къ Гансу, весь въ пыли и едва переводя духъ.
— Ддушка здсь? произнесъ онъ, отрывистымъ, едва внятнымъ голосомъ:— мама прислала за нимъ… Его нужно поскорй… его и мистера Паркера. Деревья рубятъ… Ужь сломали скамейку, на которой сидитъ всегда ддушка. Подите, посмотрите сами. Мама сказала, что кто нибудь долженъ ихъ остановить.
Гансъ понялъ, въ чемъ дло и, не говоря ни слова, подошелъ къ дверямъ часовни и вызвалъ знаками Паркера. Черезъ минуту, Гансъ и Паркеръ уже бжали во всю прыть по полямъ. По дорог они встртили Самма Пласкета, гулявшаго со своею невстой, одного слова было достаточно, чтобъ онъ бросилъ красавицу и послдовалъ за ними. Гансъ бжалъ первый съ сверкающими глазами и, достигнувъ выгона, увидалъ, что его подозрнія были справедливы: великолпное, громадное дерево лежало на земл, широко раскинувъ свои втви. Рабочіе уже закинули веревки на другое дерево, птицы тревожно летали съ втви на втвь, вдова Барнсъ со слезами умоляла управляющаго. Нсколько дтей и звакъ изъ сосдняго кабачка съ любопытствомъ смотрли на происходившее.
Управляющій не обращалъ никакого вниманія на вдову Барнсъ, но боле серьезная преграда его дальнйшимъ дйствіямъ явилась въ вид кабріолета, въ которомъ сидла лэди Стелла. Миссъ Горджесъ быстро выскочила изъ экипажа и, подойдя къ срубленному дереву, воскликнула своимъ звонкимъ, серебристымъ голосомъ:
— Отецъ никогда не могъ приказать ничего подобнаго. Мистеръ Масонъ! прошу васъ, прикажите рабочимъ уйти.
— Да, мистеръ Масонъ, повторила лэди Стелла:— это, должно быть, ошибка.
— Я очень сожалю, отвчалъ мистеръ Масонъ:— но право…. сэръ Джорджъ мн положительно приказалъ срубить деревья. Мн самому жаль…
— Жаль! Это позоръ — рубить такія благородныя, старыя деревья! воскликнула миссъ Горджесъ, приходя все въ большее и большее волненіе: — я уврена, что никто не иметъ на это права.
— Да, не правда ли, что это позоръ, миссъ! промолвила всхлипывая вдова Барнсъ, вспоминая длинные годы счастья и горя, проведенные подъ тнью этихъ деревъ.
Управляющій съ смущеніемъ смотрлъ то на миссъ Горджесъ, то на лэди Стеллу, все еще сидвшую въ кабріолет, то на Ганса и его товарищей, которые съ твердою ршимостью окружили дерево.
— Вотъ и сэръ Джорджъ! воскликнулъ Масонъ, съ удовольствіемъ глядя на дорогу.
Лина бросилась на встрчу къ отцу. Ея волненіе было такъ сильно, что она не замтила, какъ развязалась ея шляпка, лепты которой разввались вмст съ ея золотистыми кудрями. Гансъ никогда впослдствіе не забылъ этой поразительной сцены. Ея обычное, кажущееся равнодушіе исчезло, и она съ сверкающими глазами, полными слезъ, умоляла отца запретить рабочимъ продолжать начатое разрушеніе.
— Пустяки! произнесъ баронетъ:— зачмъ вы остановились, Масонъ? Миссъ Горджесъ ничего не понимаетъ. Садись въ экипажъ, Лина, и позжай домой. Теб нечего здсь длать.
Лина задрожала всмъ тломъ, но продолжала свои мольбы.
Лэди Стелла прикусила губу отъ негодованія, а Лина едва не упала въ обморокъ.
— Папа, я… начала она поблднвъ, какъ полотно, но она не кончила своей фразы, такъ какъ вниманіе отца было обращено на новый предметъ.
Подоспвшіе со всхъ сторонъ поселяне неожиданно окружили приговоренное къ смерти дерево.
— Эта наша собственность, и вы не имете никакого права рубить деревья! воскликнулъ громко Лефевръ:— докажите, если можете, свое право на нашу общинную землю.
— Деревья проданы, сказалъ мистеръ Масонъ, какъ бы извиняясь:— сэръ Джорджъ заключилъ сдлку, а слово джентльмена…
Но въ эту минуту, одинъ изъ рабочихъ бросилъ на землю пилу.
Остальные два работника послдовали его примру, не смотря на крики сэра Джорджа.
— Подемъ, Лина, подемъ! воскликнула лэди Стелла, сгорая со стыда.
Лина, смертельно блдная, съ опущенными глазами, возвратилась къ кабріолету. Он об быстро удалились, и когда экипажъ прозжалъ мимо группы молодыхъ людей, окружавшихъ еще дерево, до Ганса долетлъ тяжелый вздохъ, въ которомъ слышались сдержанныя слезы.
Мало по малу, зеленая поляна опустла: оселъ вдовы возвратился ковыляя на свое обычное пастбище, куры и птухи снова явились на прежнее мсто. Одно громадное дерево лежало распростертымъ на земл, но другія были спасены и ихъ густыя втви, какъ бы возвратясь къ новой жизни, колыхались съ таинственнымъ шелестомъ при матовомъ свт восходящей луны.
VIII.
Тайна, мучившая Лину, была заперта въ одномъ изъ четыреугольныхъ ящиковъ, находившихся въ кабинет ея отца. Онъ называлъ эту комнату своей берлогой и не дозволялъ никогда слугамъ убирать ее или стирать въ ней пыль. Лина была единственнымъ лицемъ, допускаемымъ туда, и въ сущности немногіе, кром Лины, нашли бы пріятнымъ оставаться долго въ этой комнат. Она была чрезвычайно мрачна, не говоря уже о самомъ сэр Джордж, подъ столами валялись груды сора, паутина покрывала потолки, моль летала по стнамъ, гд висли на гвоздяхъ сюртуки, пальто, шляпы, покрытые пылью, воздухъ былъ пропитанъ табакомъ, запахомъ мышей и пр. На одной изъ стнъ висла коллекція пистолетовъ и иностраннаго оружія, а въ углу стоялъ ящикъ съ палками и хлыстами. Надъ каминомъ виднлся рядъ оленьихъ головъ, а противъ окна стоялъ большой шкафъ съ окаменлостями. Желзный ящикъ, о которомъ мы только что говорили, находился въ числ шести подобныхъ же ящиковъ, въ которыхъ сэръ Джорджъ сохранялъ семейныя бумаги.
Однажды сэръ Джорджъ позвалъ дочь, чтобъ помочь ему найти какой-то счетъ, который онъ никакъ не могъ отыскать. Лина, какъ настоящій ребенокъ, искала пропавшую бумагу везд, въ самыхъ невозможныхъ мстахъ, въ ножнахъ палаша, во внутренности зонтика и т. д. Наконецъ, заглянувъ за шкафъ, она выдернула оттуда толстый пакетъ, который оказался пергаментнымъ листомъ, покрытымъ многими подписями и печатями. Лина взглянула на содержаніе этого документа и, увидавъ имена Лефевра и Горджеса, повторенныя нсколько разъ, подошла къ отцу.
— Папа, это должно быть важный документъ, сказала она и инстинктивно прочла заголовокъ:— ‘Договоръ между сэромъ Гаральдомъ Горджесомъ, баронетомъ и Джономъ Лефевромъ фермеромъ, того же прихода, о земл, обыкновенно именуемой Болотистой Поляной’.
— Что это у тебя! воскликнулъ грубо сэръ Джорджъ, выхватывая документъ изъ ея рукъ,— сколько разъ я теб говорилъ, чтобы ты ни до чего не дотрогивалась въ этой комнат.
— Нтъ, отвчалъ сэръ Джорджъ и, бросивъ пергаментный листъ въ желзный ящикъ, заперъ его съ шумомъ, спрятавъ ключъ въ карманъ.
Этотъ таинственный документъ долго мучилъ Лину. Она слыхала исторію о пропаж договора на землю Лефевровъ. Тревожная мысль, что найденный ею документъ и былъ этотъ самый договоръ, не покидала ее ни на минуту. Въ церкви, видя передъ собою старый чепецъ мистриссъ Лефевръ, она думала объ этой тайн, во время прогулки, когда она читала стихи Ганса, эта тайна возстала передъ ней еще страшне, чмъ когда либо. Однимъ словомъ, она не знала покоя и съ каждымъ днемъ становилась блдне и блдне. Что ей было длать? Тщетно упрекала она себя за недостойное подозрніе: какой-то невдомый голосъ шепталъ ей, что она видла пропавшій арендный договоръ. Однажды, она уже ршилась снова заговорить объ этомъ предмет съ отцемъ, но вся ея ршимость исчезла при вид, жестокаго выраженія его лица.
Лина не отличалась геройской натурой и не могла противостоять грубымъ вспышкамъ отца, который, конечно, былъ бы боле добрымъ человкомъ, еслибъ жена и дти не такъ его боялись. Только отъ одного члена своего семейства, отъ леди Стеллы, онъ иногда сносилъ противорчія, но ей Лина не могла высказать своихъ подозрній, и потому приходилось хранить роковую тайну въ глубин своего сердца.
— Что это съ Линой, она какъ-то совсмъ развинтилась, спрашивалъ Гаральдъ у жены.
— На нее очень сильно подйствовала сцена на общинномъ лугу, отвчала лэди Стелла:— и потомъ твой отецъ очень сердится на нее за то, что она не хочетъ даже смотрть на мистера Крокета. А право жаль! У нея нтъ никакого интереса въ жизни, она не знаетъ, что такое счастье, и если это продолжится, то она совершенно потеряетъ здоровье. Но посмотри, Гаральдъ, на мальчугана, какъ онъ славно стоитъ на ножкахъ.
И лэди Стелла съ восторгомъ взглянула на своего ребенка и подумала про себя, съ совершенно простительной гордостью: вотъ я такъ счастлива, и жизнь моя полна!
Однако, не смотря на исчезновеніе румянца съ прелестныхъ щечекъ Лины, она съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ зрла и развивалась, если не физически, то нравственно, какъ всегда бываетъ съ молодыми людьми, надъ которыми неожиданно разразилось горе. Сомнніе и страхъ, волновавшіе ея сердце, побуждали ее сочувствовать чужому горю, чужимъ страданіямъ и ея сердце возставало противъ всего ее окружавшаго, съ тмъ большею силою, что не было исхода ея благороднымъ вспышкамъ. Какое-то новое, невдомое ей чувство побуждало ее быть врной себ и ничего не бояться. Отказавъ мистеру Крокету, она возстановила противъ себя всхъ, но эта борьба, эти постоянныя мелочныя непріятности были для нея уже не страшны. Что-то отдернуло дымку, застилавшую глаза молодой двушки, и шеитало ей ежеминутно, что не должно бояться горя, а идти путемъ самопожертвованій и страданій къ разршенію таинственной загадки жизни, съ тмъ геройствомъ, которое одушевляетъ камни и освящаетъ насущный кусокъ хлба.
IX.
Въ слдующемъ нумеръ мстной газеты появилась статья, которая привела въ бшенство сэра Джорджа. Но она была написана въ такихъ приличныхъ выраженіяхъ, что невозможно было придраться ни къ одному изъ горькихъ сарказмовъ, которыми она была наполнена. Сидя за роскошнымъ завтракомъ, старый баронетъ тщетно сердился, кричалъ, топалъ ногами: онъ ничего не могъ сдлать. Однако, онъ клялся, что начнетъ процессъ за клевету, хотя его стряпчій и уврялъ, что во всей стать не было ничего похожаго на клевету, даже въ той басн, съ которой начиналась статья и въ которой описывалось какое-то миологическое чудовище, поглощавшее не только ословъ и гусей, находившихся на общинныхъ выгонахъ, но самые выгоны съ травою, крапивой, шиповникомъ и т. д. Это миологическое чудовище, по словамъ газеты, было не взыскательно, и юныя красавицы, старыя вдовы, неосторожные арендаторы, поврившіе его слову и самыя фермы, не говоря уже о скотныхъ дворахъ съ ихъ нечистотами — были одинаково жертвами его ненасытной жадности. Какъ противоположны поведенію этого чудовища, продолжалъ авторъ статьи, были дйствія почтеннаго владльца сосднихъ двухъ замковъ, который уважалъ вс права, не подлежавшія сомннію, и нарушалъ только т, которыя, по обычаю, хотя и принадлежали жителямъ общины, но не были освящены буквою закона. Напримръ, онъ старался овладть общинными выгонами, рубить старинныя деревья…
— Какой стыдъ! Какая гадость! произнесла лэди Горджесъ, поднимая глаза отъ своей тарелки:— неужели, милый Джорджъ, они подразумваютъ тебя?
— Какое мн дло, кого они подразумваютъ! воскликнулъ баронетъ, бросая на полъ скомканную газету.
— Можетъ быть, они говорятъ о мистер Крокет, продолжала лэди Горджесъ, едва слышнымъ голосомъ:— у него есть въ сосдств владнія и…
— Чортъ ихъ возьми! воскликнулъ сэръ Джорджъ, бросая ножикъ почти въ голову дворецкаго:— дайте мн острый ножикъ, Корксонъ. Какъ вы смете подавать такую дрянь!
— Ты совершенно правъ, что не обращаешь никакого вниманія на то, что они говорятъ, произнесла лэди Горджесъ, бросая на мужа умоляющій взглядъ.
— Молчи, Джокаста! прогремлъ сэръ Джорджъ.— Лина, хочешь мяса?… Да ну же, чортъ возьми! говори, да или нтъ!
Лина молча покачала головой и опустила глаза. Когда же отецъ вышелъ изъ комнаты, то, не смотря на слова матери, она послдовала за нимъ въ сни, гд онъ громко требовалъ ботфортъ, хлыстъ и лошадь.
— Твоя мать просто идіотка, сказалъ онъ, увидавъ Лину:— какъ ты можешь позволять ей нести такую чепуху? Я сейчасъ отправлюсь къ Грингаму и переговорю еще разъ объ этой проклятой дерзости. Я знаю, кто это писалъ… Это Лефевръ, чортъ его возьми! Онъ поплатится.
Стоя передъ отцемъ, Лина чувствовала, что она должна исполнить свой долгъ во чтобы то ни стало, что она должна сказать то, что такъ давно ее душило.
— Папа! начала она, громкимъ, звучнымъ голосомъ:— я должна вамъ напомнить прежде, чмъ вы начнете это дло, что вы не посмотрли на бумагу, которую, помните, я у васъ нашла. Если это арендное условіе, если онъ докажетъ…
— И ты туда же! заревлъ какъ зврь сэръ Джорджъ, и, бросивъ на полъ пальто, которое онъ надвалъ, схватилъ Лину за плеча.
Молодая двушка поблднла, въ глазахъ у ней померкло и она едва сознавала, что происходило.
— Убирайся! произнесъ онъ глухимъ голосомъ, выпуская изъ своихъ тяжелыхъ рукъ единственное существо на свт, которое онъ дйствительно любилъ.
Когда она подняла глаза, то его уже не было въ сняхъ. Пальто валялось еще на полу и дворецкій, поднимая его, выронилъ ключи сэра Джорджа.
— Нтъ, дайте ихъ мн, отвчала Лина едва слышнымъ голосомъ:— я отдамъ ихъ отцу.
X.
Палящіе лучи солнца прямо падаютъ на вымощенный плитами дворъ Станемуръ-Корта, на этихъ плитахъ широко раскидывается тнь каменныхъ аркадъ дома, а трубы рельефно выступаютъ на безоблачномъ голубомъ неб. Везд царитъ безмолвіе, везд душно. Окна въ будуар Лины открыты настежь, дубовыя стны кажутся очень мрачными и общаютъ прохладный пріютъ въ лтній зной. Надъ большимъ стариннымъ каминомъ красуется рзной гербъ Горджесовъ, а іго сторонамъ висятъ портреты женщинъ, въ былое время обитавшихъ въ этой комнат: бабушки сэра Антоніо, глаза которой напоминаютъ Лину, и бабушки сэра Джошуа, первой лэди Горджесъ. Эти женщины были, вроятно, счастливы въ этомъ роскошномъ будуар, всми уважаемыя, спокойныя, он охранялись дубовыми стнами отъ дневнаго зноя, ночныхъ опасностей и человческихъ страданій. Эти лэди были при жизни добрыя существа, прозябавшія подъ снью семейнаго древа и мирно перешедшія въ вчность. Почему же ихъ правнучка не могла, быть такой же счастливой, довольной женщиной? почему, подобно имъ, она не считала возможнымъ поддерживать семейныя преданія красоты, граціи и мирной добродтели? Зачмъ она питала интересъ къ тому, чмъ не должна была интересоваться?
Въ жизни каждаго человка наступаетъ, рано или поздно, день откровенія, въ который ясно высказывается все его существо, такой день наступилъ и для Лины. Встртивъ ее посл открытія несчастной тайны, Гансъ понялъ, какого рода эта была женщина. Она не могла уже смотрть на него съ гордымъ равнодушіемъ знатной лэди. Оказанная его семейству несправедливость, жестокіе нападки на него со стороны ея отца и угрозы судебнаго преслдованія — все казалось привлекало ее къ нему, и она мало по малу стала говорить съ нимъ, какъ бы съ ровнымъ, съ любопытствомъ разспрашивая его о семейныхъ длахъ, о распр съ ея отцомъ, о бдныхъ прихода и т. д. Однажды, Гансъ предложилъ проводить ее къ старику Кондерелю, жившему въ отдаленной, нищенской хижин, и Лина съ удовольствіемъ пошла бы тотчасъ съ нимъ, еслибъ не помшала лэди Стелла. Молодая двушка вспыхнула отъ негодованія на такое непрошенное вмшательство, но во время ихъ спора, лэди Горджесъ подъхала въ своей большой карет и увезла Лину плнницей въ этой мрачной темниц съ громаднымъ гербомъ на дверцахъ.
Въ этотъ жаркій осенній день Лина стояла въ углу своего будуара, въ своей обычной поз: одна ея нога была вытянута впередъ, длинныя руки висли, какъ тряпки, а голубые глаза тревожно блуждали. Что-то было не ладно. Чего же ей не доставало? Все вокругъ нея дышало роскошью и богатствомъ. Садовникъ только что принесъ дв вазы съ великолпными розами, она сама за нсколько минутъ возвратилась изъ сада и бросила на кресла голубой газовый шарфъ, хорошенькую лтнюю шляпку и французскую книжку. На стол лежало нсколько тетрадей музыки, недавно полученныхъ изъ Лондона, а на нотахъ виднлся большой полураспущенный веръ. На полу, у ея ногъ, стоялъ маленькій желзный ящикъ съ нумеромъ 5 на крышк, онъ очень походилъ на т ящики, которые находились въ кабинет сэра Джорджа.
Неожиданно послышался стукъ въ дверь.
— Кто тамъ? спросила Лина, быстро закрывая ящикъ своимъ шарфомъ.
— Папа еще не вернулся, произнесла ея мать, полуотворяя дверь:— я пойду раздавать хлбъ въ комнат экономки. Подемъ ли мы кататься въ три часа?
— Да, мама, отвчала Лина съ нкоторымъ смущеніемъ.
— То есть, если папа не вернется къ тому времени, продолжала лэди Горджесъ: — онъ, можетъ быть, разсердится, что мы велимъ закладывать, и не пожелаетъ, чтобы мы хали.
Лэди Горджесъ затворила дверь и медленно пошла въ комнату экономки, гд два раза въ недлю, во время отсутствія мужа и безъ его вдома, она раздавала хлбъ и деньги, отложенные ею изъ экономіи по хозяйству. Рядомъ съ комнатой экономки находилась кладовая, въ которой бдная лэди Горджесъ искала утшенія посл гнвныхъ вспышекъ мужа, среди головъ сахара, банокъ варенья, ящиковъ съ орхами, пряностями и проч. Изъ этой кладовой можно было пройти узкимъ корридоромъ во дворъ, а также въ кабинетъ сэра Джорджа, который никмъ не замченный любилъ выходить и входить этимъ путемъ. Третья дверь въ корридор вела въ кухню, и черезъ нея всегда спасалась племянница мистрисъ Пласкетъ, услыхавъ шаги баронета, въ дни пріема бдныхъ ея госпожею.
На этотъ разъ наплывъ просителей былъ многочисленне обыкновеннаго. Юные представители Ферьеровъ, Кондерелей и проч. разсказывали каждый плачевную исторію и получали помощь. Сама мистрисъ Барнсъ также явилась за помощью, въ день погрома, какъ она выражалась, дв ея курицы были раздавлены срубленнымъ деревомъ на общинномъ лугу.
— И он были у меня лучшія насдки, сказала бдная старуха дрожащимъ голосомъ:— это для меня большая потеря.
Лэди Горджесъ не отказала ей въ шиллинг и въ нкоторой дол сочувствія, не лишеннаго, однако, горькаго упрека.
— Вы, конечно, не можете ожидать отъ меня большаго, мистрисъ Барнсъ, сказала она:— въ виду того, какъ вы вс неприлично и неблагодарно обошлись съ сэромъ Джорджемъ, который всегда столько для васъ длаетъ. Я съ грустью узнала, что вы забылись. Пожалуйста, попомните, что вамъ не слдуетъ забываться.
Вдова Барнсъ смиренно удалилась, вполн сознавая, что она чмъ-то провинилась противъ господъ. Хотя она не могла купить новыхъ куръ на шиллингъ, по все же думала, возвращаясь домой: ‘Миледи настоящая барыня, что бы ни говорили про нее. Пребезпокойный народъ у насъ въ селеніи, а все мутитъ молодой Лефевръ. Не можетъ онъ сидть спокойно дома!’
Между тмъ, Лина дрожащими руками отперла ящикъ No 5-й и торопливо переглядывала находившіеся въ немъ документы и планы, а лэди Горджесъ въ тоже время разсматривала съ любопытствомъ только что полученный ящикъ съ сухарями Альбертъ.
— Это отлично для чая сэру Джорджу, сказала она племянниц мистрисъ Пласкетъ, на обязанности которой лежало наблюдать за порядкомъ въ кладовой: — я положу нсколько сухарей на завтра.
Пока все это происходило въ Станемуръ-Корт, безпокойный Гансъ направился къ замку прямымъ путемъ черезъ поля, изгороди и канавы. Онъ желалъ видть сэра Джорджа и войти съ нимъ въ соглашеніе. Гансъ Лефевръ былъ самъ по себ ничто, но какъ уполномоченный агентъ Красныхъ и Зеленыхъ, съ своей газетой за спиною и заключеніемъ стряпчаго въ карман, уже не говоря о случайностяхъ будущихъ выборовъ — онъ имлъ не малое значеніе.
XI.
И такъ, благодаря одной изъ тхъ случайностей, которыя кажутся столь невроятны въ разсказахъ, хотя довольно часто встрчаются въ дйствительной жизни, Гансъ входилъ во дворъ замка, въ то самое время, когда Лина, опустивъ для большей безопасности занавски на окнахъ, читала документъ, обезпечивавшій ея будущее состояніе. Увидавъ въ одной изъ дверей пожилую женщину въ бломъ передник, Гансъ принялъ ее за экономку, и спросилъ: ‘Дома ли сэръ Джорджъ?’
— Сэръ Джорджъ! отвчала женщина съ видимымъ смущеніемъ:— онъ ухалъ. Что вамъ нужно? Вы попали не въ ту дверь. Мой мужъ не любитъ встрчать постороннихъ на дорог. Если вы хотите его видть, то должны подождать. Пласкетъ! проведите этого человка въ кладовую, пусть онъ подождетъ. Да уберите хлбъ и заприте дверь.
Гансъ вспыхнулъ, но посл минутнаго молчанія послдовалъ за служанкой въ кладовую, гд она стала прибирать въ шкапахъ и на полкахъ.
— Вамъ надо было пройти въ парадную дверь, мистеръ Лефевръ, сказала она:— сэръ Джорджъ ужасно гнвается на насъ, когда кого нибудь встртитъ на дорог. Вонъ онъ идетъ.
— Фу! какъ душно! говорилъ онъ сердито: — я очень усталъ. Чтоже, чортъ возьми, не даютъ чаю. Не забудьте коньякъ и скажите кухарк, что завтра обдаютъ гости, пусть хорошенько дожаритъ жаркое. А то въ прошлый разъ было сырое мясо. Вы не думали, что я такъ скоро вернусь. Я встртилъ Грипмана на станціи. Гд Лина? Мн ее нужно!
Лина слышала голосъ отца, громко раздававшійся по всему дому, но не двинулась съ мста. Она ршительно ничего не сознавала и, держа въ рукахъ роковой документъ, думала только о томъ, какъ убдить отца, что это было дйствительно пропавшее арендное условіе, которое слдовало возвратить законному собственнику. Зналъ ли онъ содержаніе этого документа? Нтъ, это было невозможно. Бдная, молодая двушка не хотла врить въ очевидность и пламенно ухватилась за надежду, что онъ не зналъ всей правды. Вдь онъ только взглянулъ на бумагу и бросилъ ее въ ящикъ. Какъ же могъ онъ знать ея содержаніе?
— Что ты тутъ длаешь, Лина? воскликнула лэди Горджесъ, отворяя дверь и такъ неожиданно появляясь въ комнат, что Лина успла лишь по примру отца бросить въ ящикъ бумагу, дрожавшую въ ея рукахъ.— Папа тебя зоветъ. (Лина! Лина! раздавалось по всему дому). Онъ вернулся и спрашиваетъ свою счетную книгу, а по словамъ Корксана, ключи у тебя. А еще снеси ему ящикъ съ документами No 5-й. Но что это, отъ чего у тебя спущена занавска? Ты больна, дитя мое?
— Нтъ, я спустила отъ солнца, отвчала Лина, стараясь собраться съ мыслями:— а зачмъ пап ящикъ съ документами?
— Противный Лефевръ пришелъ переговорить о своихъ правахъ, сказала лэди Горджесъ: — я велла ему подождать въ кладовой. Я надюсь, что я его не обидла.
— О! мама, какъ вы могли! произнесла Лина:— что же онъ?
— Какое намъ до него дло, продолжала лэди Горджесъ: — мн было непріятно, потому что изъ кладовой слышно каждое слово, а папа вернулся усталый и недовольный. Онъ такой дятельный и разсказывалъ мн, что желаетъ выстроить новый кабачекъ на общинномъ выгон, тамъ мсто отличное, и дло очень доходное, такъ что глупо было съ моей стороны ему противорчить.
— Ахъ, мама! начала было Лина, но громкій крикъ отца заставилъ ее быстро выбжать изъ комнаты съ ящикомъ въ рукахъ.
— Ты найдешь его въ столовой, сказала ей вслдъ лэди Горджесъ, и, оставшись въ комнат одна, стала отдергивать занавски.— Зачмъ это она сидла въ темнот и чего рылась въ ящик? Какъ измялись занавски. Надо ихъ выгладить.
Никогда въ жизни Гансъ никого такъ не сожаллъ, какъ въ этотъ день Лину, когда она вошла въ столовую съ ящикомъ и счетной книжкой, которые требовалъ ея отецъ. Сэръ Джорджъ сидлъ, развалясь, на большомъ кресл, и въ лиц его было что-то странное. Чашка съ чаемъ стояла передъ нимъ на стол, а также графинъ съ коньякомъ и полуотпитой стаканъ. Въ ту минуту, какъ показалась въ дверяхъ Лина, онъ неожиданно налилъ полную чашку коньяку и выпилъ ее залпомъ. День былъ очень жаркій и коньякъ, вроятно, выпитый въ излишк для приданія смлости при объясненіяхъ съ Гансомъ Лефевромъ, быстро подйствовалъ на баронета. Увы! даже Ной Ферверъ никогда не бывалъ боле пьянъ въ кабачк ‘Зеленая Лстница’, чмъ въ настоящую минуту гордый баронетъ въ его наслдственномъ замк. Увидавъ Лину, онъ какъ-то дико засмялся, такъ что молодая двушка вздрогнула отъ страха, Гансъ подошелъ къ ней и хотлъ взять ящикъ изъ ея рукъ, но она отказалась отъ его помощи и поставила ящикъ на столъ передъ отцомъ. Сама же она отошла въ сторону, и тогда только замтила съ ужасомъ, что забыла ключъ въ замк. Но сэръ Джорджъ не обратилъ на это вниманія, и подозвалъ къ себ испуганную Лину, которую съ каждой минутой его взгляды и голосъ приводили все въ большее и большее смущеніе.
Языкъ его едва ворочался, и онъ съ трудомъ отдлялъ слово отъ слова, но черезъ минуту пустился въ очень учтивое и любезное объясненіе о томъ, что онъ сохраняетъ важныя бумаги въ различныхъ ящикахъ.
— Никогда не кладите много яицъ въ одну корзинку, сказалъ онъ, и, поглаживая нжно ящикъ, продолжалъ:— здсь мои документы на землю…. здсь моя курица съ золотыми лицами…. тутъ есть чмъ заплатить за твое внчальное платье, Лина.
Произнеся эти слова, онъ странно засмялся, закрылъ глаза и, казалось, заснулъ.
Бдная Лина никогда въ жизни не переживала такой страшной минуты. Она устремила на Ганса взглядъ, полный мольбы, и съ утшеніемъ увидла, что въ его глазахъ свтилось самое искреннее сожалніе и сочувствіе.
— Вашъ отецъ очень усталъ отъ духоты, сказалъ онъ въ полголоса:— это пройдетъ, не безпокойтесь. Я зайду въ другой разъ.
При этихъ послднихъ словахъ, сэръ Джорджъ неожиданно открылъ глаза.
— Въ другой разъ! произнесъ онъ: — нтъ, чортъ возьми! я хочу теперь.
Съ неимоврнымъ усиліемъ онъ выпрямился, и, отпервъ ящикъ ключомъ, торчавшимъ въ замк, вынулъ карту своего помстья и торжественно разложилъ ее передъ Лефевромъ.
— Вотъ карта, сказалъ онъ:— и вы увидите, что выгонъ принадлежитъ къ Болотистой Полян, а Болотистая Поляна моя.
— Ну, это еще вопросъ, сэръ, отвчалъ Гансъ, покраснвъ:— во всякомъ случа, я не думаю, чтобы собственникъ Болотистой Поляны имлъ бы право завладть общимъ выгономъ.
— Я собственникъ Болотистой Поляны, продолжалъ сэръ Джорджъ, выходя изъ себя:— кто сметъ утверждать противное? Вы что ли не врите? Чортъ возьми! Вотъ арендное условіе.
Несчастный старикъ, выхвативъ изъ ящика роковой документъ и бросивъ его на столъ, торжественно взглянулъ на Ганса. Однако, черезъ секунду, въ немъ какъ бы возродилось сомнніе, и онъ протянулъ руку, чтобъ схватить документъ.
— Это мое, отдайте мн! произнесъ онъ злобно, но дремота снова овладла имъ, и онъ захраплъ, поникнувъ головою.
— Это мое, а не вашего отца, сказалъ Гансъ, повертывая въ рукахъ бумагу и смотря то на миссъ Горджесъ, то на спавшаго старика.
— Такъ возьмите и ступайте! воскликнула миссъ Горджесъ, побагроввъ отъ стыда: — чего вы ждете? Я вамъ говорю, ступайте. Разв вы не видите, онъ самъ вамъ далъ эту бумагу. Чего вамъ еще нужно?
Сэръ Джорджъ снова силился открыть глаза, но тщетно.
— Я знаю, что онъ хотлъ вамъ отдать ее, продолжала съ жаромъ молодая двушка: — возьмите и, умоляю васъ, уходите отсюда.
XII.
Гансъ возвращался домой, погруженный въ тяжелыя думы, онъ старался сообразить все, что случилось и приготовиться къ подробному допросу, которому неминуемо его должна была подвергнуть дома любящая мать. Онъ ршился ради Лины пожалть пьянаго старика и сказать, что онъ добровольно отдалъ арендное условіе, хотя Гансъ не былъ такъ тупъ, чтобы не заподозрить всей истины. Знала ли всю истину Лина? Онъ надялся, что нтъ. Бдная молодая двушка! какую она должна была вести грустную жизнь. Какъ великолпна она была въ ту минуту, когда бросила ему свертокъ, блдная, дрожащая, съ разввающимися золотистыми кудрями. Онъ никогда не забудетъ ея невиннаго, грустнаго взгляда, онъ какъ живую видлъ ее передъ собою въ старинномъ, желтоватомъ кружевномъ воротничк, съ брилліантовой брошкой и съ сверкающими глазами. Когда Гансъ выходилъ изъ комнаты, Лина взглянула на него, ихъ глаза встртились и лучезарное, волшебное царство открылось передъ ними.
Придя на ферму, Гансъ не засталъ матери, которая ушла въ селеніе, и онъ хотлъ уже отправиться къ ней на встрчу, какъ вдругъ къ хижин подъхалъ Томъ Паркеръ на большой рыжей лошади, которую онъ безжалостно дергалъ за поводья.
— Берегитесь, Томъ, зачмъ вы такъ дергаете лошадь! воскликнулъ Гансъ и тотчасъ прибавилъ съ сіяющимъ лицомъ: — дло о выгон улаживается, старый Горджесъ идетъ на уступку.
— На уступку, онъ! отвчалъ Томъ съ презрительной улыбкой:— неужели вы поврили такому вздору? Я пріхалъ за вами, Гансъ. Бутчеру надо съ вами тотчасъ повидаться. Вы слышали? Старый людодъ подалъ въ судъ жалобу на Бриджеса за произведеніе безпорядковъ и нарушеніе общественной тишины на его земл. Подемте, Гансъ, и вы узнаете въ чемъ дло. Намъ необходимо въ будущую субботу пустить грозную статно. А тамъ подождемъ выборовъ, когда явится кандидатомъ молодой людодъ. Но поторопитесь, нельзя терять ни минуты.
— Неужели онъ посмлъ преслдовать судебнымъ порядкомъ мистера Бриджеса! воскликнулъ Гансъ въ сильномъ волненіи:— позжайте, я явлюсь вслдъ за вами.
Такимъ образомъ, когда его мать возвратилась домой, усталая и измученная, она не нашла ни Ганса, ни всточки о немъ. Она начала безпокоиться и какъ всегда стала упрекать себя въ недостаточно нжномъ обращеніи съ Гансомъ, стала спрашивать себя, не сказала ли она ему чего обиднаго, и не по этой ли причин онъ не возвращался домой? Долго предавалась стованіямъ и отчаянію бдная вдова и наконецъ, замтивъ, что уже стемнло, зажгла свчу и принялась за шитье. Но голова у ней болла, и она, вскор бросивъ работу, потушила свчу. Черезъ нсколько времени раздался стукъ въ дверь.
— Это ты, милый Гансъ? сказала она вздыхая.
Отвта не было. Дверь немного пріотворилась и на порог показалась блая фигура.
— Кто это? Кто это? воскликнула мистриссъ Лефевръ, вскакивая съ мста.
— Я, Лина Горджесъ, миссъ Горджесъ изъ Станемура, произнесъ дрожащій голосъ, который однако тотчасъ оправился и прибавилъ:— мн надо сказать два слова мистриссъ Лефевръ, или… ея сыну.
— Нтъ, нтъ! Не надо свчи, я пришла только на минуту. Меня ждутъ у брата. Мн необходимо сказать вамъ кое-что.
Мистриссъ Лефевръ была чрезвычайно удивлена неожиданнымъ появленіемъ миссъ Горджесъ. Въ другое время, она, можетъ быть, приняла бы ее боле холодно, но теперь въ сумерки, застигнутая врасплохъ, она какъ-то поневол поддалась обычному влеченію своей доброй натуры. Она сама не признавала никакихъ вншнихъ стсненій и охотно извиняла, когда другіе пренебрегали пустыми приличіями. Поэтому, она подошла къ своей странной постительниц и, взявъ ее за руку, сказала:
— Какъ вамъ угодно, моя милая миссъ Горджесъ, вотъ вамъ стулъ у окна и если вы желаете переговорить со мною, то я васъ слушаю.
Какъ только услыхала Лина голосъ мистриссъ Лефевръ, она тотчасъ поняла, какимъ образомъ у Ганса были манеры образованнаго человка хорошаго общества. Узнавъ въ этомъ голос знакомыя ей ноты, она почувствовала безсознательную симпатію къ матери. Но она сидла молча и не могла ршиться заговорить. Неужели было такое страшное различіе между Гансомъ и всмъ остальнымъ міромъ, что онъ ей казался единственнымъ человкомъ, который могъ поврить ея словамъ и понять ихъ?
Посл ухода Ганса, до пробужденія отца, прошелъ, казалось, цлый вкъ, а когда старикъ проснулся, то разразилась такая гроза, что лэди Горджесъ послала тайкомъ Лину за братомъ. Баронетъ ревлъ во все горло, что его ограбили, что его обманули, и выдумка бдной Лины о томъ, что онъ самъ добровольно отдалъ арендное условіе, была опровергнута въ глазахъ всхъ слугъ. Она видла, какъ вс жадно слушали каждое слово баронета и знала, что не будетъ конца толкамъ. Ей было такъ стыдно за себя и отца, что она не знала куда дваться. Еслибъ только Гансу была извстна вся правда, то онъ бы поврилъ ей и помогъ бы ей поврить въ ея собственную выдумку. Она высказала это лэди Стелл, которая обошлась съ нею очень ласково и чтобъ утшить ее, принесла къ ней своего ребенка и чашку чаю, но посовтовала не говорить съ мистеромъ Лефевромъ, прежде, чмъ она повидается съ Гарольдомъ. Но Лина положительно чувствовала, что Гансъ былъ единственный человкъ на свт, къ которому она могла обратиться за помощью въ настоящую минуту. Стелла не понимала, какъ ужасно страдало сердце Лины подъ гнётомъ стыда, она могла даже весело улыбнуться и погрозить пальцемъ ребенку, когда тотъ пролилъ чашку чаю. Конечно, она могла это только потому, что не такъ любила сэра Джорджа, какъ Лина.
— Бдный папа! повторяла про себя молодая двушка. Голова у ней кружилась, ей было дурно и она выбжала въ садъ, чтобъ подышать чистымъ воздухомъ. Послдніе лучи заходящаго дня исчезли на горизонт и на темномъ неб показалась первая звзда, въ окн хижины вдовы Лефевръ, на противоположномъ конц общиннаго выгона, вдругъ засвтился огонекъ, словно манившій ее къ себ, и Лина, посл минутнаго колебанія, отворила калитку и исчезла въ полумрак. Вотъ какимъ образомъ она очутилась въ темной комнат бдной хижины.
