К. Арабажин.
Галицко-русское литературно-общественное движение, Арабажин Константин Иванович, Год: 1892
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Галицко-русское литературно-общественное движение. — Галиция досталась Австрии на основании соглашения между тремя монархиями в 1772 г. (1-ый раздел Речи Посполитой). Многовековое польское господство довело этот край до полного разорения. В особенности страдала восточная часть Галиции, населенная русским (малорусским) племенем. Русское дворянство давно уже было здесь ополячено, хотя в домашнем быту употребляло еще народный язык, мало-помалу подчинилось польской культуре и русское купечество, и высшее духовенство. Остались верны своей народности только мелкие ремесленники, крестьяне и низшее духовенство (‘попы и хлопы’). Русской интеллигенции не было в Галиции, не было ни высших, ни средних учебных заведений. На весь край едва ли можно было бы насчитать 50 приходских школ, народ томился на панщине, а более сильные духом и энергичные натуры находили выход в ‘опришковщине’ (гайдамачине). В среде высшего духовенства отдельные личности сознавали свои обязанности по отношение к народу (напр. Микола Шадурский, составивший описание всех приходов и церквей львовской епархии, Карпинский и др.), но это были единицы, и притом, по духу своего монашеского образования, они были чужды простонародью. Низшее духовенство к концу XVIII века дошло до крайней степени невежества. Епископы, в особенности холмские, за плату посвящали в священники людей еле грамотных. С такими, единственными притом, представителями народа, шляхта обращалась подчас даже хуже, чем с крепостными. В помещичьем доме обыкновенно сажали попа за отдельный стол. По отношению к ним нередко применялось телесное наказание. Со своей стороны, одичавшие священники подчас приставали к разбойничьим шайкам и вместе с ними грабили паству. При всем том попадались, в особенности в убогих горных местностях, священники, проявлявшие уже в начале XVIII в. национальное самосознание. Тогда уже мы встречаем попытки заменить по возможности книжный церковно-славянский язык народным (Иван Прислопский, Федор Попович).
Немного произошло перемен и после 1772 г. Мария-Терезия и в особенности Иосиф II были противниками духовенства и шляхты и стремились облегчить положение русского народа, но их деятельность оказалась малоуспешной. В 1774 г. М.-Терезия учредила в Вене Духовную семинарию, в которой было 6 вакансий для обеих галицк. епархий, в 1783 г. Иосиф II учредил такую же Духовную семинарию во Львове, а в 1784 г. — и Университет, с богословским факультетом, в Университете с 1787 года было введено преподавание на местном русском языке. Русское население начало оживать. В каких нибудь 10 лет русины успели занять в Университете все кафедры на богословском факультете, занимали и многие светские кафедры. Среди профессоров не было ни одного поляка. К сожалению, среди новообразовавшейся интеллигенции русской царил дух схоластики, учености исключительно богословской. Духовенство льнуло к шляхте, новые веяния конца XVIII в. были ему чужды, господствующие предрассудки отталкивали его от народа и всего народного. Не имея никаких связей с общерусскими литературными традициями, галицко-русские ученые силились писать на церковно-славянском языке. С 1787 по 1806 г. не было издано в Галиции ни одной сколько-нибудь замечательной книги или брошюры. С 1790 г. антинародное настроение высших классов особенно усиливается, польский язык, польский лоск являются внешними выражениями ‘благородных’ шляхетских взглядов. Высшее духовенство, руководимое Римом, поощряло эту полонизацию, оно настолько ополячилось, что, когда в 1806 г. преподавание на русском языке во Львовском университете было прекращено, то никто из русинов не жалел об этом. Постепенно иезуитско-шляхетское направление стало охватывать и низшее духовенство. Когда во Львове была учреждена митрополичья кафедра, униатская церковь окончательно подпала влиянию Рима и иезуитов. Австрийское правительство оказывалось не способным прийти на помощь местному населению, которого, притом, оно совершенно не знало, опасаясь только его родства с русских народом. Еще в начале этого столетия официальный австрийский историк Энгель энергично полемизировал с русским генералом Тутолминым, отстаивавшим единство русского племени. Официальными представителями галицко-русского народа являлись митрополиты, но ни один из них не был истинным защитником народа. С 1809 до 1813 г. в восточной Галиции не вышло ни одной книги, ни одной даже азбуки. Первые проблески жизни обнаружились на самой западной границе восточной Галиции, в Перемышле, где видную роль в это время играл ученик Копитара, каноник Иван Могильницкий, ревностно занимавшийся народным образованием. Он первый в Галиции пришел к мысли о необходимости общества для издания и распространения популярных книг в народе. В этом смысле им и был составлен устав общества (Societas presbyterorum ritus graeco-catolici galicensium). Книжки предполагалось издавать ‘sermone vulgari’ (на народном языке), язык народный должен был, однако, быть сглажен и очищен от излишней грубости. Трудно сказать, насколько искренне, насколько по наивности составители, между прочим, ставили своей целью ‘стараться вызвать в крестьянах любовь к своим помещикам’. Устав был утвержден императором, но не получил санкции в Риме. Между тем, австрийская администрация всецело перешла на сторону поляков. Галицкий губернатор барон Ганер, под влиянием латинского епископа Анквича, впервые пускает в ход слово ‘сепаратизма’ и для устранения опасности рекомендует заменить кириллицу латинским алфавитом. С 1816 до 1830 г. всего в вост. Галиции было напечатано только 36 книг (12 церковн., 16 азбук, 3 стихотвор., между прочим ода — Державина, каталоги, словари и пр.). Экономическое положение крестьянства тоже ухудшилось за это время. Ганер произвел новый передел земель в Галиции: крестьянские наделы были уменьшены, общественные леса и луга отобраны в пользу помещиков. Галиция не могла, однако, остаться чуждой тому общему оживлению, которым было охвачено славянство в эпоху так называемого славянского возрождения (1820—30). Началось движение и среди поляков, появились тайные общества среди львовской молодежи (В. Хлэндовского, будущего историка Шайнохи). Начались споры в Венской семинарии между воспитанниками поляками и русинами. Питомец этой Семинарии, будущий митрополит Литвинович, пишет на товарищей полонофилов доносы австрийскому правительству. Кто-то с русской же стороны сочиняет стихотворный памфлет: ‘Кто лях ма страх’. Во львовской семинарии идут горячие споры — помогать или нет полякам в восстании. Среди воспитанников ее возникает тайное общество, с Маркианом Шашкевичем, Я. Головацким и Ив. Вагилевичем во главе. Цель его — возрождение русской народности, борьба против полонизма, создание литературы на народном языке. Кружку Шашкевича были известны некоторые произведения украинофильской литературы того времени, а также польской и других славянских народов. Молодежь зачитывалась ‘Энеидой’ Котляревского, ‘Краледворской рукописью’, поэмами Мальчевского, Гощинского, Залесского, распевала народные песни. Члены кружка, будущие священники, клялись говорить проповеди не по-польски, а по-русски.
Но сила предрассудков была так велика, что долго еще не решались молодые патриоты произнести с кафедры хотя бы несколько слов по-русски. Первым произведением на народном языке является стихотворение Шашкевича в честь императора Франца, по случаю его именин. Отличительной особенностью галицко-русского возрождения является его полная лояльность и крайний сервилизм по отношению к правительству. Кружок Шашкевича издал сборник ‘Русалка Днестровая’, в котором мы находим оригинальные стихотворения членов кружка и первые попытки перевода Евангелия на народный язык. ‘Русалку’ пришлось печатать в Пеште, несмотря на вполне невинное содержание этого литературно-этнографического сборника, львовское духовенство осудило его, как крайне преступную и революционную затею. Вмешались власти. ‘Русалка’ была конфискована, некоторые члены кружка Шашкевича попали под суд и приговорены к заключению в Шпильберге. Хотя Головацкий, Шашкевич и Вагилевич и не понесли такой же тяжкой кары, но зато подверглись систематическим преследованиям ‘св. Юра’, монастыря, по выражению Головацкого, ‘осиного гнезда’, в котором жили львовский митрополит и его приближенные. Вагилевич должен был принять лютеранство и умер почти что с голоду. Шашкевич дожил только до 32 лет. Так же много выстрадал за любовь к народу Степ. Григорович, который еще раньше Шашкевича радел о народе и, между прочим, в 1825 г. устроил Народную школу, где сам занимался преподаванием, несмотря на преследования соседних помещиков. Кружок Шашкевича был разгромлен, члены рассеялись по деревням, и до 1846 г. снова все притихло в Галиции. Оставался один Яков Головацкий, который, под прикрытием своего брата Ивана, светского человека (медика), издал сборник ‘Венок Русинам на обжинки’, посвященный сербскому митрополиту Раячичу, так как русский униатский митрополит не принял ‘Венка’. Головацкому же принадлежит замечательная во всех отношениях статья в ‘Slavische Jahrbcher’ за 1846 г.: ‘Die Zustnde der Rusinen in Galicien’, в которой смело, горячо и правдиво изображено положение Галиции. Г. указывает, между прочим, что австрийскому правительству нечего опасаться симпатий к России со стороны русского населения, напротив, ей сочувствуют паны-крепостники, недовольные мерами, направленными к облегчению крепостной зависимости галицких крестьян. Головацкий требовал принятия мер для поднятия среднего класса, освобождения крестьян от эксплуатации шляхты и евреев и прижимок австрийской бюрократии. Эта статья была немедленно конфискована. Тем не менее, она была переписана в сотнях экземпляров львовскими семинаристами и произвела весьма сильное впечатление в крае. Между тем еще в начале 1846 года в нескольких уездах западной Галиции произошла известная резня польских помещиков польскими же крестьянами (мазурами). Когда в 1848 г. в Вене вспыхнула революция, губернатор Галиции граф Фр. Стадион, человек замечательного государственного ума, издал (18 апр.) манифест о полном уничтожении панщины в Галиции, с целью привлечения крестьянства па сторону правительства. Он решил также противопоставить ненадежному в австрийском смысле польскому населению русское население, пользуясь традиционной враждой обеих народностей. 2 мая 1848 г. был созван съезд представителей русского народа для основания ‘Головной русской рады’. В залах того же монастыря св. Юрия, откуда вышли преследования кружка Маркиана Шашкевича, выслушано было стихотворение Н. Устиановича, посвященное памяти издателя ‘Русалки’ и почтена его память вставанием. Особенно сильное патриотическое возбуждение охватило собравшихся, когда они услышали на одном из заседаний ‘Головной рады’ заявление депутата, присланного польским революционным комитетом, о намерении воскресить Польшу в прежних границах, так чтобы и Галицкая Русь входила в ее состав. Собрание пришло в негодование, послышались восклицания: ‘Не може бути Польща в давных границах, русины вже неколи (никогда) до Польщи не хотят належати’!
По образцу львовской ‘Головной рады’ стали возникать подобные же общества и в провинциальных городах — Стрие, Коломие и др., в местных ‘радах’ принимал участие и простой народ, с которым браталось войско. Оживление было всеобщее, но ему не соответствовала политическая подготовка народа и его умственная зрелость. Это и отразилось прежде всего на литературной производительности за это время и ее качестве. 17 марта 1848 года появилась первая в Галиции русская газета ‘Пчола Галицка’, скоро переименованная в ‘Зорю Галицкую’ и просуществовавшая до 1856 г. При первом редакторе Павенцком (1848—50) газета издавалась на довольно чистом ‘хлопском’ языке и держалась так называемого народного направления, являясь органом политического общества ‘головной рады’. По почину Н. Устиановича и Ив. Гуркевича возникает общество народного образования ‘Галицко-русска Матица’, издавшее в 1850 г. ‘Читанку’ для детей М. Шашкевича. Существование этого общества тесно связано с деятельностью львовского съезда русских ученых, на котором, между прочим, Яков Головацкий прочитал свою ‘Расправу о южно-русском языке’. Съезд поставил своей задачей распространение образования в народной среде путем издания популярных книг. Одновременно с ‘Зорей Галицкой’ возникает официальное издание: ‘Галичо-русский вестник’, редактором которого, по счастливой случайности, правительство назначило Н. Устиановича. Благодаря этому ‘Вестник’ в первые годы своего существования был более народническим и прогрессивным изданием, чем самая ‘Зоря’. Здесь, между прочим, Устианович печатал свои замечательные ‘Розговоры’, в которых доказывал необходимость популярной литературы. Под покровительством австрийского правительства русское население пытается организоваться в целом ряде политических и просветительных обществ. Во Львове и в провинции возникают ‘читальни’. По инициативе члена ‘Р.-Г. рады’, Трещаковского, создается, буквально на гроши, собранные со всего русск. народа, ‘Народный дом’, долженствовавший быть средоточием всего необходимого для народа, начиная от библиотеки и типографии и до гостиницы и дешевой столовой. Заведование этим ‘народным домом’ принадлежало той же ‘головной раде’. Она посылала депутации правительству, сочиняла адресы и манифесты, она же выслала своих депутатов на первый общеславянский съезд в Праге (в июне 1848). Здесь представители ‘Головной рады’ выступили от имени особого русско-украинского народа и заключили с поляками союз (федерацию), на началах признания полной равноправности обеих народностей. Уступки поляков, вызванные сильным давлением со стороны Бакунина, обществом польским не были приняты, да и поведение русинов относительно поляков было крайне двусмысленно. ‘Головная русская рада’ считала первой своей обязанностью поддерживать интересы не народа, а австрийского правительства и, как выражался ее председатель, Куземский, — ‘возникающой повсюду мятежи противустанути’. ‘Рада’ разделяла мнение своего председателя Куземского, что духовенство ‘преимущественную часть народа составляет’: под интересами народа разумелись интересы клира, защита народности буквально отожествлялась с сохранением чистоты восточного обряда и увеличением жалованья духовенству. Популярные издания ‘Матицы’ тоже должны были преследовать одну цель: ‘укрепляти народ в вере’. К самому народу интеллигенция относилась с крайним презрением. Издания ‘Св. Юра’ наполнены сетованиями и прямо бранью против народа за его якобы поразительную лень, пьянство, непослушание и т. п. ‘грехи’. Депутаты и члены ‘головной рус. рады’ иногда прямо издевались над крестьянскими депутациями, которые приходила к ним жаловаться на кривды со стороны помещиков, отобрание пастбищ и пр. ‘Представители’ русского народа в 1848 г. решительно стояли на стороне помещиков. Когда летом 1848 г. народ отказался даже за деньги работать у помещиков, ‘Зоря Галицкая’ напечатала против крестьян статью, в которой назвала поведение крестьян ‘тяжким проступком’. Угрозами и проповедями силилось русское духовенство удержать народ от всякого решительного, хотя бы и законного шага в защиту своих прав и интересов. Представители русского народа заявили в одном из своих отчетов о депутатской деятельности, что они старались, чтобы ‘все помещики получили соответственное вознаграждение за убытки, какие понесли они вследствие уничтожения крепостного права’. Крестьянам, заседавшим в рейхсрате и не понимавшим ни слова по-немецки, депутаты из среды духовенства приказывали беспрекословно подавать голоса за правительство. Русские мужики, засевавшие в рейхсрате, были, конечно, против выкупа и вознаграждения помещикам. Один из них, Капущак, исчислив, сколько выгод извлекли из хлопов ‘паны’, заявил: ‘И мы теперь должны еще платить им! Нет! Нагайки, которые вились около наших голов и нашего измученного тела, — ими пусть довольствуются паны, их пусть примут в вознаграждение’. ‘Зоря Галицкая’ заявила, что ‘подобное мнение могут защищать только те, кто не хочет работать’. Про Капущака распространялись разные инсинуации, крестьяне-депутаты назывались ‘неверными и темными немовлятами’. Столь же не развитой галицко-русская ‘интеллигенция’ выказала себя и в вопросах литературных и политических. Она считала себя как бы начальством над русским народом, когда кто-то напечатал без ее ведома воззвание к народу, она почла это за нарушение своих прерогатив, обратилась за содействием к полиции, и только немногие члены ‘рады’ высказались по этому поводу за свободу слова и печати. Когда правительству удалось подавить всюду революцию, ‘Г. рада’ от имени всего народа выразила князю Шварценбергу свое ‘почтение’ и благодарность за ‘восстановление порядка’ (21 марта 1851 г.). Такая лояльность и преданность русинов не помешала, однако, правительству, когда в русинах миновала надобность, распустить русский ‘полк добровольцев’ (нечто вроде национальной гвардии), закрыть ‘Головную раду’, а вскоре потом и совсем отдать русский народ в руки польского большинства.
Уже в 1848 г. намечаются в зародыше два главных литературно-общественных течения. Часть интеллигенции признавала себя принадлежащей к единому нераздельному племени русскому (‘от Карпат до Камчатки’), другая часть определяла границы своего племени Доном и Карпатами и считала малорусское племя самостоятельной народностью. На вопрос, предложенный трусливой австрийской администрацией: ‘Что вы за народ?’, ‘Русская головная рада’ ответила единогласно: ‘Мы — русины, самостоятельное славянское племя, отличное от поляков и русских, часть малорусского племени’. Но русины были оторваны и от общерусских, и, в частности, от малорусских традиций, ‘языком образованного класса’ служил польский язык или какая-то невероятная смесь церковщины и русских, польских и народных слов. Лингвистические познания галицких русских были тогда весьма жалки. Еще в 1839 г. филолог Левицкий писал грамматику галицко-русского (малорусского) языка, пользуясь образцами его… из Державина. Трудно представить себе человеку, не видевшему писаний галицких старорусских авторов, какое невероятное ‘язычие’ галичане считали за образцовый русский литературный язык. Застигнутые врасплох новыми требованиями жизни, галицкие деятели, до тех пор употреблявшие польский язык, были поставлены в крайне затруднительное положение: русского литературного языка они не знали, а местное наречие было недостаточно развито для передачи отвлеченных и сложных понятий. Начинаются долгие споры по вопросу о языке, которого должны держаться образованные русины, обе партии, впрочем, почти сходятся на том, что ‘мужицкий’ язык не годится для этой цели. Те, кто стоял за ‘единение’ со всем русским племенем, старались, весьма неудачно, пользоваться общерусским литературным языком, который хорошо усвоен был только одним галичанином — историком Зубрицким, презиравшим язык ‘галицкой черни’. Зубрицкий полагал, что ‘для простолюдина довольно молитвенника, катехизиса и псалтыря’. Большинство галицких деятелей решительно не понимало даже, в чем должна заключаться самая идея народности, которую они думали защищать. Со стороны многих представителей высшего духовенства защита идей народности являлась простым лицемерием или хитрой иезуитской уловкой. Когда 17 июля 1849 г. в Вене состоялся съезд австрийских епископов, на нем присутствовали и русские епископы Левицкий и Яхимович, видные русские деятели и представители ‘Головной рады’. А между тем этот клерикальный съезд единогласно принял постановления, направленные против всякой политической свободы, объявил манифест немецкой демократии атеистическим и высказался против национального развития народов, потому что ‘национальность есть остаток язычества, так как разноязычие есть последствие греха’.
Наступившая вскоре Баховская реакция совершенно парализовала Г.-русск. литературную производительность. Две-три читанки, несколько альманахов, в виде приложений к ‘Веденьскому Вестнику’, несколько стихотворений оригинальных и переводных, несколько исторических и филологических работ — вот и все, что можно отметить в период времени с 1849 г. по 1860 г., все остальное — официально-церковная словесность: поучения, гимны, поздравительные песни ‘их превосходительствам’ русским епископам, циркуляры, архиерейские послания, молитвословы и пр. Весьма характерно, что за все это время галичане почти ничего не заимствовали ни из малорусской литературы, ни из русской. Из малорусской литературы было перепечатано несколько повестей Квитки Основьяненка, 2 — 3 стихотворения Метлинского, одна статейка Костомарова по этнографии, ‘Наталка’ Котляревского, из русской литературы — Державин, Хомяков, статьи из церковных журналов. Шевченко, Пушкин, Лермонтов были совершенно неизвестны и непонятны галичанам в период 1848—1860 гг.
В движении 1848-го года существовало и еще одно течение — русско-польское. Органом его был ‘Dnewnyk Ruskij’ (всего 9 NoNo, в 1848 году), издаваемый при политическом обществе ‘Собор Русский’, имевшем целью противодействовать стремлениям ‘Головной русской рады’. Партия ‘Русского Дневника’ состояла преимущественно из ополяченных и хлопоманствующих русинов, которые полагали, что галицкие русины составляют только разновидность польского племени, и верили в общность интересов обеих народностей, объединенных идеей одной общей ‘matki’ — Польши.
В 1859 г. совсем было замолкшая галицко-русская интеллигенция переполошилась вновь, по поводу попытки Голуховского заменить славянский шрифт латинским. Появляется несколько филологически-публицистических статей и крайне жалкий в литературном отношении сборник произведений 50 русинских писателей ‘Зоря Галицкая яко альбум’ (1860), посвященный ‘митрополиту и барону Яхимовичу’, тому самому, который осудил на съезде епископов 1849 г. народность, как остаток язычества. Достойна внимания здесь только статья о. Лисяка, который вспомнил, наконец, о народе и писал ‘о поддерживаньи народного образования посредством молодечих братств’, имея в виду, однако, привлечь покрепче народ ‘до церкви, до крылоса, та перед казальницю’. Между тем, неудачная война в Италии побудила австрийское правительство к некоторым либеральным уступкам. С самого начала 1861 г. был восстановлен во Львове сейм, куда явились довольно значительной группой и представители крестьянства. Г.-русская интеллигенция лицом к лицу встретилась с крестьянской массой, представительницей которой считала себя, волей-неволей она должна была сделаться народнической. В этом смысле огромное и благотворное влияние оказало широкое освободительное народолюбческое движение начала 60-х годов в России, достигшее наконец и Галичины, через украинофильство. Хлопоманы и украинофилы с энергией принялись за дело образования народа: возникла популярная литература, были устраиваемы воскресные школы и пр. Впервые в 1861 г. галичане познакомились с произведениями Шевченко. Они вызвали среди русинов необыкновенный подъем национального чувства. По счастливой случайности около этого же времени появились произведения талантливого и притом светского писателя, народного поэта О. Федьковича. Впервые галицко-русская интеллигенция перестает в общественной жизни говорить по-польски, пытается заговорить по-русски и в домашней жизни. Б. Дедицкий принимается за издание на малорусском языке политической газеты ‘Слово’, более горячая молодежь издает журналы: ‘Вечерницы’, ‘Мета’, ‘Нива’, ‘Русалка’. При ‘Народном доме’ возникает первая читальня: — ‘Русска беседа’, в 1864 г. основывается театр, вновь вспоминают о необходимости популярной литературы. При ‘Слове’ выходят прибавления для народа, с 1863—64 г. Шехович издает ‘Письмо до Громады’, а И. Гушалевич — газету ‘Дом и Школа’. В центре галицийского общественного движения по-прежнему оставался, однако, ‘св. Юр’, т. е. митрополит и его консистория, действовавшие более или менее в духе иезуитизма. ‘Св. Юр’ недоброжелательно глядел на новое движение, заподозривая его то в нигилизме и атеизме (Шевченко ведь написал ‘Гуса’), то в симпатиях к православию. Галицкие деятели 60-х годов были ничуть не лучше деятелей 48-го года и даже, отчасти, хуже: влияние Баховской реакции не могло пройти бесследно. Из украинофильства были взяты худшие его стороны: тоска по ‘колышней славе’, мечты о самостоятельной ‘гетмании’, сладкие надежды на политическую особность и независимость, смешное увлечение казачеством, которого совершенно не знала история Червонной Руси. Галицкие украинофилы в вопросе о языке не усвоили себе разумный принцип пользования народной речью, как могущественным орудием широкого распространения просвещения в массе, хотя бы только при помощи популярной литературы, они не обратились к своему галицкому наречию, потому что это был язык ‘хлопов’. Они вполне искусственно пробовали писать языком русского украинофильства (довольно отличным от галицко-русского наречия) — бесспорно потому только, что это был язык ‘благородный’, им говорили не только мужики, говорило когда-то гетманство, и теперь еще отчасти употребляет его дворянство. Таким образом, украинофильский язык на галицкой почве был явлением искусственным, наносным.
С 1861 по 1871 год русские политики в Галиции по-прежнему забрасывали центральное правительство адресами, петициями, ходатайствами. Но все их просьбы были строго чиновничьего и духовного характера: ходатайствовали о предоставлении митрополиту русскому чина тайного советника, об увеличении жалованья, новых епископских кафедрах и т. п. Когда министерством Шмерлинга выработан был проект устройства галицкого сейма, галицкие политики выразили Шмерлингу доверие, хотя вследствие этого проекта русины в сейме остались в меньшинстве. Крупной земельной собственности и капитала, этих двух крупных современных сил, нет у русинов. Центральное правительство, желая создать для себя прочное конституционное большинство и опираясь на дворянство и отчасти буржуазию, должно было искать помощи у поляков, а не у русинов. Несмотря на всю их ‘преданность’, русины, с установлением конституционного порядка, были решительно и бесповоротно ‘пожертвованы’ полякам (‘Wir haben ihnen die Ruthenen gepfert’ — слова министра Гербста). Поляки провозгласили: ‘Niema Rusi’, признав только особую разновидность поляка: ‘gente Ruthenus, natione polonus’, народ не знал интеллигенции не мог оказать ей поддержку нравственную и политическую. Депутатами в сейм от крестьянских округов сплошь и рядом являлись помещики, страхом и подкупом, а также обещанием мелких услуг приобретавшие голоса сельских избирателей. Депутат-священник оперировал на струнке ‘патриотизма’ и религиозности крестьян, не добиваясь в сейме никаких реальных выгод для крестьянского населения и хлопоча преимущественно о своих интересах, депутат-помещик тоже хлопотал о своих интересах, зато охотно давал за избирательный голос теленка и даже целую корову, лес на постройку и т. д. При таких условиях число русских депутатов в сейме все падало, и наконец в 1873 г. на скамьях сейма оказалось только 3 русских депутата.
Лишенная с 1866 года поддержки правительства, гал.-рус. интеллигенция не отказалась от игры в политику, обходя медленный и тяжелый, но верный путь работы в среде народа и созидания себе там почвы, большая часть ее решила искать поддержки там, где существовали не только крестьяне, но и высшие классы — в России. Новый политический маневр немедленно получил свойственную всем галицким общественным движениям своеобразную этнографическую окраску. Недавний украинофил Б. Дедицкий пишет брошюру: ‘В один час малорусину выучитися по-великорусски’, и засим его газета ‘Слово’ высказывается в смысле не только полного единства, но и полного тожества всех частей русского племени. Известная часть нашего общества доверчиво отнеслась к этим новым ‘общерусам’ и стала оказывать им значительную материальную помощь. Другая часть оказалась более благосклонной, хотя и не с большим основанием, к тем, кто остался верен старой формуле 1848 г. Наступил полный и окончательный разрыв между двумя партиями: украинофилами, или ‘народовцами’, и ‘москалефилами’. Разрыв этот, крайне вредный для народа, вызвал сильное междоусобие в среде галицкого общества, сопровождаемое взаимным ожесточением, интригами с обеих сторон, доносами, подкупом, предательством — всем тем, на что только способно темное полуграмотное общество, не усвоившее себе азбуки общественных отношений, забитое и запуганное и, вдобавок, вконец растленное веками иезуитского воспитания. Междоусобие это длится и до наших дней, и хроника его полна самыми невероятными фактами.
В руках старорусов оказалось большинство общественных учреждений и, между прочим, заведование ‘Народным домом’, который они и не выпускают до сих пор из своих рук, опираясь на чисто формальное право. Народовцы были в меньшинстве. ‘Непримиримая’ оппозиция старорусов первоначально, вызывая преследования со стороны правительства, требовала значительного гражданского мужества: они сами назвали себя ‘твердыми’, в отличие от ‘мягких’ народовцев, которые, будучи по преимуществу чиновниками, пошли на компромисс с правительством и поляками. Спор между обеими партиями почти не выходил до последнего времени из сферы формальных вопросов исторического, этнографического и грамматического характера, обнаруживая поразительное невежество обеих партий и полное отсутствие практического политического смысла.
Одни пишут ‘русский’, другие ‘руский’, одни требуют фонетического правописания, другие — этимологического, и т. д. В своих литературных произведениях народовцы признавали, в принципе, права живой народной речи, но до последнего времени употребляли de facto невероятную смесь малорусско-латино-польских слов. Москалефилы, в принципе, признавали общерусский литературный язык, но употребляли и употребляют какое-то ‘язычие’, из смеси малорусско-латино-польских слов со словами церковно-славянскими и русскими. До сих пор в Галиции не вышло еще ни одной брошюры и книги, написанной настоящим русским языком. Даже русских писателей старорусы перепечатывают с целым рядом изменений в духе ‘язычия’. Впрочем, в отношении популярной литературы обе партии признают необходимым употребление местного Г.-русского наречия. Во всех же других отношениях, различия между обеими партиями не существует. В среде народовцев было более светских элементов (чиновники, учителя гимназии). Промежуточное положение занимали ‘св. Юр’ и, вообще, галичане-оппортунисты ‘рутенского’ направления, по этнографической теории которых, граница самостоятельного ‘рутенского народа’ проходит как раз по реке Збручу, и, таким образом, русины Австрии составляют как бы особое племя, отличное и от великорусского, и от малорусского. Между тем, конституционный строй Австрии невольно заставлял обращаться к народу, который ведь избирал депутатов. Народовцам принадлежит заслуга более правильной постановки дела народного образования. В 1868 г. они основывают общество ‘Просвита’, которое должно было взять на себя дело популярной литературы, забытое ‘Галицко-русской Матицей’. Первые книжки ‘Просвиты’ оказались довольно удачными и получили широкое распространение в крае. В 1875 г. старорусы учредили такое же общество ‘Имени М. Качковского’. Оба общества вели свое дело довольно небрежно, не выработали определенной программы, не развили энергичной и систематической деятельности. По-прежнему галицкие деятели увлекались по преимуществу высокой политикой, сеймовыми делами. Популярными изданиями занимались только отдельные личности. Высокий пример энергичной и плодотворной работы представляет деятельность о. Ивана Наумовича одного из наиболее выдающихся представителей старорусской партии. Талантливый популяризатор, о. Наумович стал издавать в Коломии первую политическую газету для народа: ‘Русская Рада’, затем журнал ‘Науку’ (издания, расходившиеся в 1000 — 1500 экземплярах), писал отдельные книжки, в своих изданиях он первый провел мысль об устройстве по селам читален, ссудосберегательных касс, братств трезвости, общественных магазинов, учил рациональному ведению хозяйства, устройству пасек и т. д. Почти все читальни, возникшие между 1871—1878 гг., обязаны своим существованием деятельности Наумовича. Вообще, из 161 читальни, основанных по селам за 1871—1878 гг., только шесть было устроено ‘народовцами’. ‘Просвита’ почти не имела членов крестьян (до 1873 г. — только 2), тогда как в ‘общ. им. Качковского’ в 1875—1877 гг. было 645, 4791, 6123 члена, преимущественно крестьяне. По характеру популярных изданий и их содержанию, ‘народовцы’ ничем почти не отличались от старорусов, политических и экономических вопросов ‘народовские’ книжки вовсе не касались. Истинного и всестороннего просвещения народа в глубине души боялись обе партии. Когда на собрании общ. Качковского в 1875 г. одним из членов было предложено перевести с церковно-славянского языка Евангелие, поднялся страшный крик: священники заявили, что им тогда придется ‘идти с торбами’, и предложение было единодушно отвергнуто. В обществе ‘Просвита’ первое время принимал горячее участие Федькович, сам крестьянин и искренний народолюбец, но, убедившись в том, что его настроения не разделяет большинство членов ‘Просвиты’, он в 1873 г. окончательно разошелся с народовцами. Народовцы не заботились и о народном благосостоянии. Один из самых видных деятелей этой партии, К. Сушкевич, заявлял, что если ‘хлопу’ дать землю, то он ‘ляже пид грушкою’ и ничего не будет делать. Обе партии старались организовать народ около церкви и исключительно в целях церковного благолепия. Читальни братства часто прекращали свое существование вскоре после своего возникновения. Все эти неудачи вызвали у Наумовича, при выезде его в России, горькое признание: ‘У нас были братства в каждом селе, та до чого ж они были? до воску и больше до ничого!’. Разочаровавшись в своих обществах, крестьяне охотно поступали в польские ‘keka rolnicze’. К концу 70-х годов, по признанию самих галичан, по селам снова все ‘заснуло сном блаженным’.
В политическом отношении за это время также было сделано немного, борьба партий из-за вопросов филологических мешала сплоченности действий на сейме, где польское большинство соглашалось на уступки только под условием признания всеми русинскими партиями своей этнографической особности. Единственные уступки, каких добились русины за это время, — небольшая субсидия ‘Просвите’, русскому театру, журналу ‘Учитель’, три-четыре кафедры в Университете и Классическая гимназия во Львове, сделавшаяся главной твердыней ‘народовцев’. Возрастала зато литературная производительность партий. С 1866 г. органом народовцев является ‘Правда’ и, отчасти, ‘Основа’. С небольшими перерывами ‘Правда’ просуществовала до 1880 г., в ней помещали свои произведения и русские украинофилы, в ней же был напечатан важный протест русских украинофилов против ультрамонтанского направления политики ‘народовцев’. Кроме того, выходили ‘Учитель’, ‘Ластивка’, ‘Сион русский’, ‘Рада русска’, ‘Наука’, ‘Читальня’, ‘Русь’ — орган полонофильской фракции ‘народовцев’ с Лавровским во главе. По мере роста светской интеллигенции росли и силы ‘народовской’ партии, ее члены деятельно хлопотали над созданием педагогической литературы, преимущественно для средней школы (гимназий и семинарий), занимались переводом произведений европейских писателей на малорусский язык, и хотя в общем выбор был крайне плох, но все же галицкая литература обогатилась несколькими томами сочинений Диккенса, Гоголя, Достоевского, Тургенева, Щедрина, Л. Толстого, Даля, Пыпина и др. Народовцам, как и ‘москалефилам’, реализм в литературе все еще кажется чем-то зазорным, ‘нигилистическим’. Современная русская литература (1850—1880) и до сих пор им неизвестна или мало понятна. С начала 1880-х гг. благодаря главным образом молодым силам ‘народовцы’ занимают первенствующее положение среди галицко-русских партий. Талантливый, хотя и без определенных принципов, публицист В. Барвинский организует, при содействии и москалефилов, ряд народных ‘веч’, основывает и удачно ведет существующую и доныне газету ‘Дело’. Для народа народовцы издают газету ‘Батьковщина’, для школы — ‘Школьна ПомТчь’, ‘Педагогична часопись’, для детей — ‘ДзвТнок’, органами изящной словесности являются ‘Зоря’, ряд альманахов (‘Ватра’, ‘Днестрянка’, календари ‘Просвиты’). В области научной следует отметить труды О. и А. Огоновских, Партицкого, Верхратского, Целевича, Пулюя, Смаль-Стоцкого, Коцовского, ‘Историческую библиотеку’ Барвинского и пр. Политическими органами москалефилов служили сначала ‘Слово’ и ‘Новый Пролом’, а с конца 80-х годов — ‘Червоная Русь’, недавно переименованная в ‘Галицкую Русь’. Литературная производительность их меньше украинофильской. У старорусов преобладает археологическая ученость (труды Шараневича, Петрушевича, Дедицкого, Головацкого, ‘Галицко-русская библиография’ — почтенный труд Ив. Левицкого, и пр.). Ни та, ни другая партия не создали ни одного сколько-нибудь выдающегося писателя-художника. Среди старорусов можно указать только на одного Иеронима Анонима, но его талант зачах вследствие неестественных условий развития литературы и языка, в какие поставили себя старорусы. Из поэтов украинофильской партии (Масляк, Устианович, Данило Млака, В. Барвинский, Згарский) ни один не написал ничего талантливого и интересного: украинфильство перестало быть прогрессивным движением. Даже такой истинный поэт, как Федькович, стал писать совершенно слабые вещи, когда подчинился, одно время, влиянию украинофильства. На смену идет новое, свежее движение, возникшее из среды самого народа под влиянием более основательного и глубокого знакомства с русской литературой. Знакомством с русск. литературой галичане обязаны всего больше тем немногим лицам, которые одинаково отрицательно относились к обеим галицким партиям, в особенности глубокому знатоку галицких общественных отношений, автору предисловия к повестям Федьковича, Украинцу, написавшему ряд статей о русской литературе в ‘Правде’, ‘Друге’ и др. изданиях, ему же (М. Т — в) принадлежат лучшие в русской литературе статьи по галицкой литературе и истории общественных отношений в Галиции (‘Вестн. Евр.’, 1872—1873 г., ‘Дело’, 1881 г., окт.). Молодежь убедилась, наконец, в необходимости оставить праздные ‘языковые’ споры. Она поняла, что в русской части Галиции не может быть партии в европейском значении этого слова, так как существует только простой народ, поддерживать русскую народность в Галиции, значит поддерживать крестьянство, — а русская литература может научить любви к народу и самоотверженной деятельности на его пользу. Первоначально стал усердно знакомиться с русской литературой москалефильский кружок студентов, издававший во Львове газету ‘Друг’, а также венское общество студентов ‘Сич’. Через Россию же галичане знакомились с западно-европейской литературой и наукой — с современными трудами по социологии, политической экономии. Под благотворным влиянием такого чтения, в 1876 г. москалефильский ‘студенческий акад. кружок’ слился с украинофильским ‘Друж. Лихвярем’. Двум старшим партиям грозила опасность остаться без молодежи. Украинофилы обвинили свою молодежь в измене народности, в обрусительных стремлениях, и, заодно с москалефилами, заподозревают новое движение в нигилизме, анархизме и т. д. Первоначально новое радикальное движение действительно было не чуждо некоторых увлечений, но в общем галицкий радикализм — движение вполне мирное и культурное (как и сербский радикализм), и вся беда только в том, что он попал на почву слишком невежественную, лучшим доказательством этой страшной темноты галицкой публики служит история невероятных преследований, какие вызвал первый перевод повести Глеба Успенского ‘Отравленj Дьякон’. Единодушное негодование обрушилось на голову переводчика, М. Павлика, посыпались доносы, печатные и анонимные, издания молодежи были конфискованы, против главных ее деятелей были возбуждаемы политические процессы, на которых, в качестве corpus delicti, фигурировали и повести Успенского. Тяжелую школу испытаний вынесла молодая партия, пока стала на ноги, добилась доверия народа. Она стала издавать переводы европейских и русских писателей и вызвала серьезное движение среди женщин, с жаром устремившихся к знанию (‘Перший винок’, изданный талантливой писательницей Нат. Кобринской, в котором приняли участие до 20 русинок писательниц). Из изданий радикалов следует отметить ‘Громадск. Друг’, ‘Дзвин’, ‘Молот’, ‘Свит’ и с 1889 года самостоятельный литературно-политический орган радикальной партии ‘Народ’ — для интеллигенции, ‘Хлибороб’ — для крестьян и для городских рабочих. Из среды молодой партии вышли: первый писатель по экономическим вопросам А. Навроцкий, публицисты Е. Левицкий, С. Данилович, Герасимович, Охримович, д-р Яросевич и др. К радикальной партии примыкает и единственный галицкий бесспорно талантливый беллетрист, Ив. Франко. Рядом с ним следует поставить другого замечательного деятеля, М. Павлика. Еще 10 лет назад совершенно одинокий, он в настоящее время стоит во главе редакции ‘Народа’ и вообще всей радикальной партии. Радикальная партия в Галиции — единственно близкая России. Опираясь на реальную силу народа, она чужда ‘политикованья’, всякие компромиссы и связанные с ними перемены фронта чужды ее духу. Долгое время радикальные кружки не могли сплотиться в самостоятельную партию, потому что считались и отчасти сами считали себя как бы левым крылом украинофильства, которое по старым воспоминаниям признавалось еще отчасти демократическим движением. Но все попытки улечься на прокрустовом ложе украинофильства оказались только вредными. Галицкие народовцы обнаруживают теперь все яснее тенденцию опираться на дворянский элемент. Последняя ‘Польско-русская згода’ (1888—1889) рассеяла всякие на этот счет сомнения. Дело в том, что замалчивать в настоящее время народное русское движение делается все более неудобным для воротил сеймового большинства (т. е. поляков). Отсюда стремление среди польских групп направить это движение в благоприятном для себя смысле. Таковы были попытки ‘Русского Собора’, о том же старался в 70-х годах орган Лавровского ‘Русь’, а позже и иезуиты. Сеньор ордена ‘Змартвыхвстанцев’, известный историк Калина, сообразил, что многовековые попытки подчинить Восток, полонизуя его, должны быть признаны неудачными, следует попробовать перехватить украинское движение и перевоспитать его в духе римско-католическом. С этой целью Калина завел Семинарию, специально для детей бедных русинов (ср. речь еп. Пелеша, 1885). Одновременно с этим в среде ополяченной некогда аристократии возникает движение, аналогичное тому, какое привело в свое время онемеченную чешскую аристократию в лагерь старочехов. Некоторые польские магнаты (из русинов) обнаруживают тенденцию уступить с формальной стороны русинскому движению, признать себя принадлежащими к русской партии, под условием, что она откажется отстаивать экономические интересы крестьянства, в вопросах религиозных станет на римско-католическую почву, а в вопросах национально-политич. — на почву федерации народностей бывшей ‘исторической Польши’. С 1887 г. появляется в этом направлении анонимное издание ‘Правда’, объявляющее войну русс. литературе, как порождению ‘дикой, наполовину азиатской культуры’, и вообще всему великорус. племени, которое, вместе с Духинским, считает не славянским, а финским, не способным к культуре, лишенным чувства справедливости. ‘Правда’ выставляет ‘стяг’ ультранационального шовинизма, объявляя всех несогласных с нею врагами ‘Руси-Украины’. Долго никто не мог определить, на какие деньги и от имени какой группы выходит этот орган. Первоначально ‘народовцы’ отнеслись к нему отрицательно и даже опротестовали его попытку присвоить себе традиции прежней ‘Правды’. В 1889 г., по поводу предстоявших выборов в рейхсрат, вполне выяснилось, что ‘Правда’ — выразительница аристократических тенденций какой-то группы панов, имеющей вес и в правительственных сферах. ‘Народовцы’ не имели шансов попасть в рейхсрат, где, собственно говоря, они должны бы иметь 17 мест. Тогда вышеупомянутая группа, через наместника Галиции Гр. Бадени, предложила народовцам соглашение в духе ‘Правды’. Взамен было пообещано несколько формальных уступок и 6 депутатских мест для членов партии народовцев. Народовцы не поколебались пойти на такую сделку, хотя ею объявлялись ‘врагами отечества’ и старорусы, и радикалы, и вообще все, кто не признавал себя верным сыном римско-католической церкви, сторонником национальной особности малорусского племени и врагом России. В этом смысле и было сделано заявление от лица ‘народной партии’ депутатом Романчуком. ‘Народовцы’ согласились воспользоваться поддержкой полиции для проведения своих депутатов в рейхсрат, а где их шансы были слишком слабы, они обязательно подавали голоса за представителей крупной земельной собственности против депутатов радикальной и старорусской партий. Все это было первоначально искусно замаскировано красивой и симпатичной формулой ‘польско-русского примирения’. С самой решительной критикой этого соглашения выступила радикальная партия, несмотря на то, что в предупреждение возможных разоблачений был устроен, за некоторое время перед объявлением ‘згоды’, политический процесс, с целью скомпрометировать представителей радикальной партии (‘Процесс Дегенов’ из Киева). Удачная борьба с ‘соглашением’ составляет крупную общественную заслугу русской радикальной партии в Галиции.
Ср. ‘Галицко-русская библиография’ Ив. Левицкого (1801-86), его же, ‘Галицко-русская библиография’ (годы 1887-1889), М. Комаров, ‘Библиографичний покажчик новой украинськой литератури’ (1798-1883), в альм. ‘Рада’ (Киев, 1883), Н. И. Петров, ‘Очерки истории украинской литературы’ (Киев, 1884) и рецензия на это сочинение проф. Н. П. Дашкевич (‘Отчет о 29 прис. наград графа Уварова’, СПб, 1888 г., стр. 37 — 301), А. Н. Пыпин, ‘История русской этнографии’ (т. III, СПб., 1891), его же, ‘История славянских литератур’ (т. I, СПб., 1879), М. П. Драгоманова, ‘Гал. рус. письменство’ (предисловие к повестям О. Федьковича, Киев, 1875), его же, ‘Австро-руски спомини’ (Львов, изд. газеты ‘Народ’, ч. I — IV), М. Т — ов, ‘Русские в Галиции’ (‘В. Е.’, 1873, янв., февр.) и ‘Литературное движение в Галиции’ (‘В. Е.’, 1873, сент. и октябрь), Турист, ‘Литературное общественное движение в Галиции’ (‘Дело’, 1882, окт.), Украинец, статьи в ‘Галицкой Правде’ (1868), Кельсиев, ‘Галичина и Молдавия’ (СПб. 1868), О. Огоновский, ‘История литературы русской’ (Львов, 1887-1890), А. Конисский, ‘Просвещение в Галицкой Руси’ (‘Русск. Мысль’, 1890), Кн., ‘Галичина и Русины’ (‘Вестн. Евр.’, 1886, сент.), его же. ‘Буковина и Русины’ (‘Вестн. Евр.’, 1886, янв.), ‘Zarysy ruchu literackiego Rusinw’ (‘Atheneum’, 1886), M. Павлик, ‘Руско-украински читальни’ (Льв., 1888), его же, ‘Moskalefilstwo i ukrainofilstwo’ (‘Kurjer Lwowski’, 1885), И. Франко, ‘Skice z dziejow literatury rusinskiej w Galicyi’ (‘Gos’, 1888), Я. Головацкий, ‘О первом литературно-умственном движении в Галиции’ (Львов, 1863), его же, ‘Die Zustnde der Russinen in Galicien’ (‘Jahrbcher fr slavische Literatur, Kunst und Wissenschaft’, Лейпц., 1846), его же, ‘Воспоминания’ (‘Литературный сборник’), его же, очерк галицкой литературы в ‘Поэзии славян’ Гербеля, Дедицкий, ‘Литературный сборник’, И. Наумович, ‘Автобиография’ (‘Наука’), В. Коцовский, ‘Жите М. Шашкевича’, его же, ‘Библиотека Онышкевича’ т. III, К. Устианович, ‘Раевский и панславизм’, ‘Жите и деятельность В. Барвенского’ (книжка ‘Просветы’), Т. Rutowski, ‘Roczniki statystyki Galicyi’ (Львов), Szczepanowski, ‘Ndsa Galicyi’ (Львов, 1888), В. Limanowski, ‘Galicya pirem i olwkiem’ (1892).
Источник текста: Галицко-русское литературно-общественное движение, том VIIa (1892): Выговский — Гальбан, с. 913—922.