ГАЙКА
Гайка, Романов Пантелеймон Сергеевич, Год: 1923
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Пантелеймон Романов. Гайка
Издание: Пантелеймон Романов, Избранные произведения.
Изд-во ‘Художественная литература‘, Москва, 1988.
OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com), 20 августа 2002.
На вокзальной платформе, заваленной узлами, мешками и прочей пассажирской рухлядью, сидел и лежал народ, дожидавшийся поезда.
— Когда поезд придет? — спросил, войдя на платформу, рабочий с сундуком и чайником через плечо.
— А черт его знает,— неопределенно отвечал малый в картузе, к которому он обратился.
— Вот дьявола-то…— сказал раздраженно рабочий, оглядываясь по сторонам.
— Мы, батюшка, третий денечек тут сидим,— проговорила старушка в туфлях и шерстяных чулках,— балакали вчера, что должен быть поезд беспременно, знающий человек говорил, да вот, знать, не угадал.
— Придет, бог даст…— сказал сидящий рядом с ней на мешках лохматый мужичок в накинутой на плечи без рукавов шубенке.
Рабочий, не слушая, смотрел по сторонам.
— А это какой поезд?
— Это в другую сторону, батюшка, третий звонок давно пробил, да гайку, говорят, какую-то на паровозе потеряли.
— Чего стоим? — кричали из окон стоявшего поезда пассажиры.
— Гайку не найдут никак…
— Растерялись, на весь поезд одна гайка… голь несчастная.
— Ехать не едет, а вылезть по своему делу боишься — уйдет,— говорила растрепанная женщина в расстегнутой кофте, с нечесаными волосами, выглядывая на обе стороны из вагона.— Звонки-то еще будут? — спросила она у проходившего толстого кондуктора.
— Сколько ж тебе звонков еще надо, пробило три, ну, и сиди, жди.
— Им и трех мало…— сказал какой-то веселый мужичок в лапотках, с ножичком на поясе, свертывавший папироску.
— Голубчики, идет!..— закричал как зарезанный малый в картузе и бросился в вокзал за вещами.
Вся платформа зашевелилась.
— У меня как сердце чуяло, что придет,— сказала старушка в туфлях, торопливо собирая свой мешок.— Как-то теперь, господь даст, сядем.
— На каком пути остановится? — кричали разные голоса.
— На втором пути, за этим поездом,— спокойно сказал толстый кондуктор, махнув рукой в сторону второго пути.
Все озадаченно остановились перед загородившим дорогу поездом.
— Вот этот тут черт застрял еще на дороге… Скоро ли тронетесь-то, окаянные! Стоят поперек дороги, и неизвестно что, не то в обход иттить, не то ждать.
— Сейчас уедут, им только гайку найтить,— сказал, подмигнув, веселый мужичок.
Вдали засвистел паровоз. Пассажиры вдруг, точно спасаясь от кого-то, бросились к своим мешкам и сундукам рассыпной толпой в обход и под колеса стоявшего на пути поезда, потерявшего гайку.
— Куда вы, оглашенные, под поезд лезете! — кричали на них из окон.— Трогаемся сейчас, подавим всех.
— А вы что тут распространились на самой дороге? Зимовать, что ли, собрались?
Лохматый мужичок необычайно проворно пролез по головам ломившихся на площадках людей и сел на краю крыши, спустив вниз ноги в лапотках.
— Что на голову становишься! — сказал, поглядев на него с усилием вверх, рабочий, который ухватился рукой за железную скобку через плечи других и висел на ней.
— Пройтить негде было, батюшка,— сказал мужичок и, увидев барахтавшуюся внизу в общей свалке старушку, закричал:
— Эй, тетка, тетка, на тебе, хватайся за подпояску. Держись, тащить буду. Ну, вот…
— Эй, кто там опять?! Тьфу! Что за дьяволы, сказано — не лазить по головам! — закричал вне себя рабочий, когда старуха покрыла его голову своей юбкой.
Малый в картузе тоже вскочил на крышу и, стоя у края, кричал:
— Выше господ залезли!
Старушка, отдышавшись, устроилась около трубы.
— Ну, вот, и слава тебе господи, сели. Только с непривычки дюже высоко.
— Обтерпишься…
Пришедший поезд дал свисток и дернул один раз, потом другой, потом медленно попятился назад. Все затаили дыхание.
— Только бы с места взял.
— Самое главное… а там разойдется, бог даст,— говорили на крышах.
Наконец паровоз часто запекал, медленно тронулся, шипя на обе стороны паром, выпускаемым из паровоза низко по земле, и увозя вагоны, платформы, груженные лесом и облепленные народом.
Малый в картузе стоял посредине крыши и кричал на поезд:
— Пошел, пошел, разгоняй, разорви его утробу!
— А ездить как будто похуже стало,— сказал лохматый мужичок,— взбираться дюже трудно.
— Зато спокоен…
— Про это никто не говорит.
Висевший внизу на площадках народ недоброжелательно поглядывал на крыши.
— И прежде были господа, и теперь господа,— сказал какой-то мужичок, посмотрев снизу на сидевшего на крыше солдата с револьвером.
— Расселись там на хороших местах-то,— сказала злобно какая-то баба с молочным жбаном, прилипшая внизу к дверной скобке.
Вдруг поезд, тяжело поднимавшийся на подъем, неожиданно рванул вперед и остановился.
— Ой, мать честная,— раздалось с крыши,— вот было чебурахнул-то!
— Держись, время такое…
— Что стал? Ай потеряли что?
— Должно, силы нету.
— Вот и опять станция,— сказал веселый мужичок.— Тут бы по всей линии трактиров настроить, в самый раз было бы.
— Что же вы, дьяволы, сидите! — закричал шедший от паровоза кондуктор,— видите, машина не берет, не можете слезть?..
— И так вывезет!..— крикнул, стоя на крыше, малый в картузе.
— ‘И так вывезет’… что ты на лошадь, что ли, засел, болван не понимающий. Слезай к чертовой матери!
— Под горку идет хорошо, а вот как навзволок, так мука с ним одна.
Все сошли на насыпь. Поезд постоял с минуту на месте, подергался судорожно и пошел назад…
— Матушки! Куда ж это он?
— За картошкой поехал… гайку не потеряй!..— крикнул вслед машинисту веселый мужичок.
— Ежели спешить некуда, еще ничего,— можно и подождать.
— Да, подождать. Хорошо вам на крыше-то,— злобно сказала баба с жбаном,— а тут все молоко розлили, да еще проквасишь его, покуда довезешь.
— А ты пешком иди, баба молодая, чего машину зря мучаешь,— сказал веселый мужичок.
— Только вот оскаляться и умеете…
— Пошел!..— крикнул кто-то.
Несколько человек бросились наперерез к поезду и с озверелым видом, работая локтями, стали пробиваться на крышу.
— Ах, дьяволы, опять самые хорошие места займут.
— Садись, не зевай! Черт вас побери, окаянные. Разинули рты! — крикнул кондуктор.
— А мы думали — остановится.
— Останавливайся для вас, а потом опять сначала разгоняй. Вот бестолочь-то окаянная, ну, никак к порядку не приучишь. Весь свет обойди, другого такого народу не найдешь.
Старушку затерли, и она, потеряв туфлю, успела только повиснуть на подножке. Лохматый мужичок, опять раньше других вскарабкавшийся на крышу, увидев старушку внизу, крикнул ей:
— Висишь, тетка?
— Вишу, батюшка, слава богу.
И она о плечо поправила съехавший на глаза платок, так как обе руки ее были заняты держанием за скобку…
Поезд пошел, прибавляя ходу. А сзади бежали, спотыкаясь, с мешками, и испуганно махали руками те, кто не успел на ходу прицепиться.
— Догоняй, догоняй, тетка! — кричал малый в картузе, держась за трубу, как за мачту.— Ах ты, мать честная, вот так подвезли тетеньку!
Какой-то человек в бабьей кофте посмотрел на оставшихся и сказал:
— Ну, беда теперь с плохими ногами.
— Тут и с хорошими голову потеряешь.
— Вот как народу поскидает побольше, все, может, лучше пойдет.
— И то как будто расходиться стал.
— Разойдется… Тут под горку.
Все замолчали и, оглядывая свои мешки, стали прочнее усаживаться.
— …Не тяни за плечо…— раздался голос снизу, где висели, как виноград, люди на подножках.
— Потерпишь, что же мне, оторваться, что ли…— сказал другой голос.
— О, господи батюшка, того и гляди, руки оборвутся. А тут этот домовой разогнался.. Куда его леший так понес? Холера проклятая!
— На кульерском едем!
Поезд, шедший под уклон, все прибавлял ходу и наконец так разошелся, что поднял за собой целый ураган крутившихся в воздухе бумажек и пыли.
Вагоны дребезжали и ныряли из стороны в сторону.
Разговоры на крышах прекратились. Пассажиры притихли и, как гонщики, плотнее надвинув шапки и сощурив глаза, смотрели вперед.
— Куда его нечистые разнесли!
— Эй, куда ты так расскакался! Головы, что ли, сломить всем хочешь! — кричали с крыш машинисту.
— ‘Расскакался’,— передразнил с тормоза угрюмо кондуктор, стоявший, как в метель, с поднятым от пыли воротником шинели.— Что ж он изделает, когда тормоза не действуют? Не понимает ни черта, а тоже глотку дерет.
— А тут какого-то черта догадало еще крышу полукруглую сделать. Ухватиться не за что.
— Что ж они не могли хоть какие-нибудь держалочки устроить?
— Нешто они об публике думают!..
Впереди показался полустанок. Кондуктор схватился было за тормоз, покрутил несколько времени, потом плюнул и махнул рукой. Поезд пролетел мимо платформы. Стоявшие плотной стеной на платформе люди сначала удивленно смотрели, потом стали испуганно махать руками и кричать:
— Стойте, стой! Куда же вы? Нас-то захватите!
— Никак не могим, гайка на отделку развинтилась! — крикнул веселый мужичок. А малый в картузе, подняв вверх руку, точно у него был кнут и он скакал на лошади, кричал во все горло:
— Шпарь, шпарь его! Вот как распатронили!
Поезд, далеко прокативший за полустанок, наконец остановился.
— Ну, нет, это уж бог с ним, с этим удобством,— сказал человек в бабьей кофте, лежавший на животе около трубы, обхватив ее обеими руками: — лучше уж внизу тесноту потерпеть да живым остаться. А то сейчас чуть-чуть не стряхнуло.
— Да, на крыше хуже,— сказал лохматый мужичок, протирая обеими руками глаза и сплевывая.— Пыль очень, и сердце с непривычки заходится.
— У вас там, у чертей, наверху заходится, а вы попробовали бы тут пошли, повисели,— раздался снизу озлобленный голос бабы с молочным жбаном.— А то расселись там, как господа.
— Ну, вы, что же там ждете? — К подъезду, что ли, прикажете подавать! — крикнул кондуктор на пассажиров, озадаченно стоявших на платформе полустанка. Те, схватив свои мешки, испуганно бросились к поезду.
— Вот окаянный народ-то, каждому объясняй да еще по шее толкай, а чтоб самим к порядку привыкать, этого — умрешь, не добьешься.