СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
K. М. СТАНЮКОВИЧА.
Томъ VII.
Картинки общественной жизни.
МОСКВА.
Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровая, д. No 17, Савостьяновой.
1897.
Гады, пожирающіе самихъ себя.
Въ ‘Новомъ Времени’ напечатанъ весьма любопытный ‘документъ’ — письмо г. Дьякова (Незлобина), проливающее нкоторый свтъ на таинственное возникновеніе и исчезновеніе газеты ‘Берегъ’.
Настаетъ, видно, начало конца, когда г. Незлобинъ обвиняетъ г. Цитовича. А онъ (т. е. г. Незлобинъ) изливаетъ море брани на бывшаго редактора ‘Берега’ и на своего соратника. Письмо дышетъ злобою и ненавистью обойденнаго другимъ оффиціозомъ, и словно-бы доказываетъ, что ‘Берегъ’ утопила неумлая рука, а если-бы за это дло взялась умлая, то 120 тысячъ не пропали-бы даромъ.
Вроятно, г. Цитовичъ не останется въ долгу, и во всякомъ случа отвтитъ на обвиненіе г. Дьякова… А въ числ обвиненій есть одно очень вское. Г. Дьяковъ утверждаетъ, что г. Цитовичъ не боле, не мене, какъ уложилъ въ карманъ изъ субсидіи пятьдесятъ тысячъ.
Мы оставимъ въ сторон нарисованный г. Дьяковымъ портретъ г. Цитовича — надо помнить, кто самъ художникъ. Вренъ или невренъ портретъ, все равно. Гораздо большій интересъ представляютъ другія разоблаченія, имющія уже общественный характеръ, а потому мы и приведемъ изъ письма г. Дьякова — мста только такія.
По словамъ автора, ‘переговоры съ г. Цитовичемъ начались еще съ ноября 1879 года’. Почему остановились на г. Цитович, г. Дьяковъ не знаетъ, но полагаетъ, что трудно было сдлать ‘боле неудачный выборъ’.
Затмъ начинается любопытная одиссея:
‘Я былъ въ Одесс,— разсказываетъ г. Дьяковъ,— когда г. Цитовичъ вернулся изъ Петербурга посл окончательныхъ переговоровъ о ‘Берег’. Дло было слажено, чиновники составили ‘смту’, разсчитавъ каждую строку будущей газеты по 5 к. Тогда-же я сказалъ, что ‘смту’ составляли люди, ровно ничего не понимающіе въ газетномъ дл, гд случается сотнями оплачивать одну статью. Спрашиваю г. Цитовича: съ кмъ вы познакомились изъ литературныхъ людей? Кто будетъ участвовать въ газет?
Онъ даже изумился моему вопросу.
— Объявлю копйкой выше построчную плату, сами набгутъ, отбою не будетъ,— отвчалъ онъ, и, какъ ни старался я разуврить его въ этомъ дикомъ заблужденіи, онъ стоялъ на своемъ.
— Притомъ-же сотрудники и не нужны для оффиціозной газеты: сами министры будутъ писать, а мое дло редактировать.
Посл этого говорить было нечего, судьба газеты уже и тогда была ясна, а когда г. Цитовичъ прибавилъ, что вс высокопоставленныя лица рекомендуютъ ему самыхъ умныхъ и образованныхъ чиновниковъ, такихъ сотрудниковъ, ‘какихъ русская пресса и не видывала’, оставалось только ждать, когда обнаружатся эти великія чиновничьи силы, на удивленіе Россіи, скорбящей отсутствіемъ литературныхъ талантовъ.
Пріхали мы въ Петербургъ, сли на казенной квартир ‘Берега’ и начали метаться: ни онъ, ни я ничего не знаемъ, съ чего и какъ начать. Даже отдлку квартиры, устройство типографіи — все должны были сдлать чиновники и по казеннымъ ‘смтамъ’. А г. Цитовичъ облачился въ туфли, въ свой спальный костюмъ, и шлепалъ съ утра до ночи съ своей половины на мою и обратно, и все ждалъ, когда министры навезутъ ему статей, докладовъ, прожектовъ и соображеній. Явились очень умные и образованные чиновники: пара сла на окладъ въ иностранномъ отдл, а одинъ, по емкости своей персоны, самый мудрый и близко стоящій къ ‘сферамъ’, слъ на внутренній окладъ. Иностранная пара очень скоро была понята г. Цитовичемъ въ качеств отъявленныхъ посредственностей, а чинъ на внутреннемъ оклад оказался совсмъ уже не въ примръ прочимъ. Тмъ не мене они очень долго слонялись въ редакцію, отсиживали свои часы, скребли бумагу, а мы ее жгли посл, а премьеръ иностранный досидлся даже до послдняго мсяца’.
‘Оказалось, что ‘министры статей не навезли, а сотрудники на лишнюю копейку не набжали’, и никто изъ ‘сферъ никакихъ сообщеній не давалъ, такъ что ‘Берегъ’, собственно говоря, и оффиціозною газетою не былъ, а просто дали человку субсидію и больше ничего’.
Ни сотрудниковъ, сколько-нибудь приличныхъ (г. Дьяковъ себя не считаетъ), ни статей не было. Какъ редакторъ г. Цитовичъ никуда не годился, такъ что, по мннію г. Дьякова, ясно было видно съ начала, что, ‘пока газета въ его (Цитовича) рукахъ, она никакой будущности имть не можетъ’ (а въ умлыхъ?) По словамъ г. Дьякова, г. Цитовичъ терплъ только тихъ сотрудниковъ, которые восполняютъ свои дефекты ‘лакействомъ, наушничествомъ, сплетнями и принимаютъ на себя видъ безконечной преданности. Такіе господа у г. Цитовича могли держаться долго’.
Характеризуя такъ своего патрона, г. Дьяковъ забываетъ, что нсколькими столбцами ране онъ разсказываетъ, что г. Цитовичъ не разъ заявлялъ г. Дьякову свое уваженіе, и изъ письма явствуетъ, что Дьяковъ тоже ‘держался въ ‘Берег’ ‘долго’, до самаго крушенія…
Самъ редакторъ ничего не писалъ, по объясненію г. Дьякова.
‘Собственныхъ трудовъ г. Цитовича не наберется и десятка статей за все время существованія ‘Берега’, да и т имютъ слишкомъ исключительный, личный характеръ того же завистливаго озлобленія, или мщенія, или трусливаго разсчета. Таковы, напр., статьи о граф Д. А. Толстомъ, написанныя въ вид формальной ‘записки’ за долго до осуществленія ‘Берега’ и появившіяся въ немъ только тогда, когда графъ Толстой удалился отъ длъ и когда вс газеты на него набросились, доказавъ своей безотвтной отвагой, что и г. Цитовичу можно дйствовать безбоязненно. Таковы же были статьи о визират именно въ то время, когда въ правительств начинала формироваться единоличная власть и система. Таковы же были статьи о печати, появившіяся въ то время, когда вопросъ о печати обсуждался въ комиссіи. Короче сказать, что ни слово, то или личная злоба, или личная выгода. Для меня по крайней мр не оставалось въ этомъ никакого сомннія. О писател-профессор нельзя было говорить рзко потому, что г. Цитовичъ самъ профессоръ, о прокурорахъ нельзя было говорить безъ восторга потому, что г. Цитовичъ самъ числится за прокурорскимъ столомъ и при этомъ еще ‘знаетъ десятый томъ’ и т. д., о жидахъ нельзя было говорить потому, что г. Цитовичъ считаетъ за честь обдать у банкировъ и желзнодорожниковъ’.
Между тмъ по прежнему никто оффиціозныхъ статей не посылалъ, а пресса неотступно казнила ‘Берегъ’ за оффиціозность…
Г. Цитовичъ злобствовалъ и скорблъ, что какой-то ‘чинъ’ общалъ то и другое, а ничего не сдлалъ, только отдалъ его на травлю газетчиковъ, но по прежнему ничего для улучшенія газеты не длалъ, по словамъ г. Дьякова…
Подъ конецъ г. Цитовичъ махнулъ на все рукой и замнилъ вс отдлы перепечатками. Газета должна была ‘околвать’
‘Это не была смерть — увряетъ г. Дьяковъ — отъ невниманія (?) публики, а какое-то медленное, мучительное околваніе, устроенное со злости ради самозагрызенія’…
Интересно также, какія рукописи посылались г. Цитовичу. Достойный его врагъ свидтельствуетъ, что ‘масса’ поступавшихъ въ редакцію рукописей носила вполн очевидный характеръ поддлки подъ консерватизмъ, страшнаго усердія въ средствахъ и способахъ ‘искорененія крамолы’, а одинъ изъ иностранныхъ корреспондентовъ просилъ даже денегъ для поимки очень важнаго политическаго преступника, котораго онъ можетъ выдать головой, а чрезъ него можно узнать вс тайны революціонной организаціи. Г. Цитовичъ не читалъ ни газетъ, ни писемъ, ни рукописей, поступавшихъ въ редакцію, и такимъ образомъ избавлялся отъ множества безтолковыхъ недоразумній, невольно возбуждавшихъ такіе-же безтолковые упреки’.
Въ конц-концовъ г. Дьяковъ переходитъ къ послдней ‘щекотливости’.
‘Мн остается перейти, говоритъ онъ,— къ самому щекотливому предмету — деньгамъ. Ихъ было ассигновано по ‘смт» сто двадцать пять тысячъ собственно на изданіе газеты ‘Берегъ’. Не знаю, выговорилъ-ли г. Цитовичъ себ еще какой-нибудь гонораръ за то, что оставилъ профессорскую каедру и цлыхъ девять съ половиной мсяцевъ спалъ въ Петербург. Вроятно, да. Изъ этой-же суммы, въ теченіи семи мсяцевъ расходовалось ежемсячно около десяти тысячъ, а въ послдніе мсяцы не расходовалось и пяти. Кром этой суммы, надо взять въ разсчетъ подписную сумму — тысячъ девятнадцать. Отъ продажи типографіи получено семь тысячъ. Залогу пять тысячъ. Въ общей сложности у г. Цитовича осталось на память отъ ‘Берега’ тысячъ пятьдесятъ. Повторяю, ни я, ни П. А. Г—тъ, никто другой изъ сотрудниковъ никогда даже не заговаривали объ этихъ ‘остаткахъ’ съ г. Цитовичемъ и никакой отвтственности за эти деньги брать на себя не можемъ. Я и П. А. Г—тъ совтовали г. Цитовичу предоставить ликвидировать дла ‘Берега’ тмъ лицамъ, которыя его учреждали, и г. Цитовичъ въ порывахъ раздраженія соглашался на это, но потомъ перешелъ къ совершенно другому образу дйствій, боле сообразному съ его наклонностями. Когда въ печати стали появляться весьма не двусмысленные намеки на утайку денегъ, я не однажды обращалъ вниманіе г. Цитовича на необходимость опубликовать вс цифры расходовъ по изданію,— онъ и съ этимъ соглашался, а кончилъ тмъ, что забралъ денежныя книги и держалъ ихъ у себя чуть ли не подъ подушкой’.
‘Вотъ все, что покуда я нахожу возможнымъ сказать о ‘Берег’.
Слышите ли — ‘голосъ тайный’ въ этихъ изобличеніяхъ г. Дьякова? Такъ или иначе, а во всякомъ случа вся эта исторія, въ которой ‘оба хороши’, вся эта грызня двухъ единомышленниковъ — представляетъ любопытное и пріятное зрлище.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
