Этот чудесный уголок расположен на юго-западе Воронежской области. Между крутыми лесистыми склонами неширокой долины — два пруда. Плотины их ветхие, но воду держат хорошо, пруды всегда полноводны. К берегам вплотную подступают деревья, и их кроны живописно отражаются в зеркальной глади тихих вод. Изредка набежит легкий ветерок, прогонит зыбкую волну из края в край, и снова тишина и покой. К прудам стекают студеные лесные ручейки, рожденные ключами, бьющими из-под склонов. Здесь даже в самые жаркие летние дни свежо и хладно.
На берегу верхнего пруда растут два огромных каштана.
Если подняться от каштанов вверх по лесистому склону долины, то на опушке леса можно увидеть кусты сирени. К ним от пруда ведет запущенная, но еще вполне различимая аллея. Между кустами сирени — остатки фундамента какого-то строения. Здесь в 1888 году был выстроен барский дом для Владимира Григорьевича Черткова. А знаменит дом тем, что в нем в 1894 году целую неделю гостил Лев Николаевич Толстой. Усадьба называлась ‘Ржевск’.
Впервые я попал в эти места 25 лет назад. Здесь еще были живы люди, помнящие о приезде великого писателя. Анна Семеновна Могильная (она в молодости нянчила сына Черткова — Владимира, которого в семье звали Димочкой), Юлия Александровна Радина. Их рассказы о том далеком времени, письма и книги, присланные мне сыном Черткова Владимиром Владимировичем, письмо Н. Н. Гусева, бывшего секретаря Л. Н. Толстого, знакомство с литературными источниками позволяют с достаточной достоверностью осветить события более чем восьмидесятилетней давности.
Владимир Григорьевич Чертков — выходец из дворянской аристократической семьи. Мать его Елизавета Ивановна Чернышева-Кругликова была красивой, очень умной и воспитанной женщиной. Отец Григорий Иванович занимал высшие военные должности и слыл человеком прямым и честным. Владимир Григорьевич писал в дневнике о своих родителях, что они ‘принадлежат к числу наиболее порядочных из ‘порядочных’ людей’. Среди родственников матери Владимира Григорьевича были декабристы. Ее дядя — граф Захар Чернышев — был сослан в Сибирь за причастность к вооруженному восстанию 14 декабря 1825 года, а тетка — жена декабриста Никиты Муравьева — последовала за мужем в сибирскую ссылку.
Детство Владимира Григорьевича прошло в благополучии и довольстве. Девятнадцати лет он уже был гвардейцем лейб-гвардии конного полка и вел обычную светскую жизнь с ее кутежами и карточной игрой. Однако со временем он все больше и больше стал задумываться над тем, что, проживая огромные средства, он ничего не создает. Так пришло решение бросить военную службу и найти дело, которое дало бы возможность вести трудовую жизнь.
Он решает поселиться в деревне и весной 1880 года уезжает из Петербурга в слободу Лизиновку (ныне Россошанского района) в имение своей матери. Здесь он пытается улучшить жизнь крестьян. Открывает в Лизиновке ремесленную школу для бесплатного обучения крестьянских детей сапожному, бондарному и столярному делу, лавку, где товары продавались по сниженным ценам, учреждает ссудно-сберегательное товарищество.
Из роскошного барского дома он переходит жить в пустующую мастерскую при выстроенной им ремесленной школе, пытается сблизиться с прислугой и крестьянами, но эти попытки не увенчались успехом. Крестьяне всегда чувствовали в нем барина, не допускающего никакого противления своей воле.
Расхождение между убеждениями и образом жизни было мучительным для Черткова. Точно такую же трагедию в эти годы переживал и Л. Н. Толстой. На почве общности их поисков путей к внутреннему самосовершенствованию и произошло знакомство В. Г. Черткова с Л. Н. Толстым.
В конце октября 1883 года в московский дом Толстых вошел господин в простом, но дорогом пальто английского покроя, высокий, стройный, статный, уверенный в движениях, независимый, привыкший к почтительности, — это был В. Г. Чертков. О встрече с Толстым Чертков писал: ‘Мы с ним встретились как старые знакомые’. А Толстой 18 марта 1884 года писал Черткову: ‘Ваше недовольство собой, сознание несоответственности жизни с требованиями сердца я знаю по себе’.
В это время В. Г. Чертков получил в наследство 5 тысяч десятин земли вокруг хутора Ржевска и села Еленовки и по возвращении из Москвы решил организовать образцовое сельское хозяйство. Владимир Григорьевич хотел, чтобы поля его хутора Ржевска были показательными для крестьян. Отсюда Чертков посылает Толстому несколько книг и письмо. Лев Николаевич отвечает: ‘Дорогой и милый, и ближний мой Владимир Григорьевич, получил Ваши книги и благодарю Вас за них’.
Между Толстым и Чертковым установилась регулярная переписка.
Результатом близкого знакомства Черткова с мыслями Толстого явилось желание распространять их. Он предложил Толстому писать художественные рассказы дли крестьян. Так, 15 сентября 1884 года Чертков пишет Толстому ‘Лучше всего было бы, если бы Вы в свободное время писали повести и рассказы для народа и позволили бы мне взять на себя издательскую, корректурную и прочую сторону дел’. Толстой принимает предложение, и в конце 1884 года Чертков в Петербурге организует издание дешевых книжек для народа. В названии издательства ‘Посредник’ кроется свой смысл: служить связующим звеном между деревней и теми, кто стремится для нее работать.
В марте 1885 года вышли первые три книжечки, дешевые, красочно оформленные — рассказы Л. Н. Толстого. Издательство ‘Посредник’ имело большой успех. Усилиями Толстого и Черткова к сотрудничеству в нем были привлечены Лесков, Короленко, Гаршин, Эртель. В оформлении книг участвовали художники Суриков, Репин.
С самого начала существования ‘Посредника’ в нем работала Анна Константиновна Дитерихс, которая стала впоследствии женой и ближайшим другом В. Г. Черткова. Весной 1887 года Чертковы переехали в Лизиновку, в 1888 году поселились на хуторе Ржевске, куда и была перенесена редакция ‘Посредника’. Здесь, вдали от городской сутолоки, на высоком холме был построен дом в четыре комнаты, с большой террасой.
Письменная связь с Толстым не прекращалась. За 1888 год Чертков получил от Льва Николаевича 36 писем, а написал ему еще больше.
Л. Н. Толстой с большой симпатией относился к Анне Константиновне, всегда обращался к ней с трогательной нежностью, поощрял ее литературные занятия. Она писала стихи, сама перекладывала их на музыку и, имея неплохой голос, пела. Но стихи ее по содержанию были типично толстовскими. Вот, например, как звучат последние строфы стихотворения ‘Слушай слово’:
За свободный труд жестоко
Против рабства шла борьба.
Беспощадно и широко
Разлилась везде война.
Мы ж насилье отрицаем
И идем иным путем.
И, борясь, мы побеждаем
Светом тьму и зло добром.
Но не эта сторона деятельности Чертковой нас интересует. Важно ее участие в редактировании ‘Посредника’, а еще более то, что она, хорошо знавшая Льва Николаевича Толстого, впоследствии оказала большую помощь в подготовке к печати дневников великого писателя. В некоторых случаях только она по одной букве могла установить, о ком идет речь в данной записи.
Жизнь Чертковых в Ржевске была безмятежной и радостной, Владимир Григорьевич писал об этом: ‘Мне всегда было совестно за то счастье, которое почему-то досталось на мою долю — счастье сожития с женою — сестрою по духу, товарищем и помощницей в том, в чем я, если не осуществляю, то вижу жизнь’. Но, несмотря на это, Чертков не мог не чувствовать противоречий между своими убеждениями и образом жизни. Эти противоречия не могла заглушить и та большая благотворительная деятельность, которую он осуществлял. В Ржевске у Черткова был специальный помощник по хозяйству, обязанный помогать окрестным крестьянам деньгами, одеждой, продуктами. Для этого Владимир Григорьевич выделял 5 тысяч рублей.
По ряду причин Чертков передал все дела по издательству ‘Посредник’ П. И. Бирюкову. Анна Константиновна писала об этом Толстому: ‘Жаль и грустно, точно кто-то умер в доме: все вынесли, увезли, грустно, право’. Толстой ответил ей: ‘Мне тоже жалко, что Владимир Григорьевич отдал ‘Посредник’… Они так сроднились и слились вместе, что им не следует разлучаться’.
Но и без ‘Посредника’ у Чертковых было много чрезвычайно важной работы. Помимо сбора черновиков рукописей, писем, дневников Толстого здесь, в Ржевске, на гектографе печатались те места из произведений великого писателя, которые запрещались царской цензурой. Потом они распространялись нелегально. В это же время Чертков много сил и времени отдавал переводу произведений Л. Н. Толстого на английский язык.
Чертков с Толстым неоднократно встречались в Москве или в Ясной Поляне. О том, как важны были эти встречи для Толстого, можно судить по его письмам. ‘Хочется мне очень побыть у Вас, да все не могу…’ ‘Пропасть, пропасть хочется с Вами переговорить. Если Вы не приедете, то я по снегу приеду’, — так писал Лев Николаевич Черткову еще в 1887 году. Но поездка эта состоялась лишь в 1894 году, после неоднократных и настойчивых приглашений.
В конце марта 1894 года Лев Николаевич вместе со своей дочерью Марией Львовной приехал в Ржевск и пробыл здесь целую неделю. Из Ржевска Толстой ежедневно писал Софье Андреевне. Двадцать шестого марта (восьмого апреля по новому стилю) он сообщал: ‘Пишу с Ольгинской, до которой доехали прекрасно… Снегу здесь нет…’
Ольгинской тогда называлась теперешняя станция Митрофановка Ю.-В. ж. д.
Двадцать седьмого марта из Ржевска: ‘Я очень рад, что приехал: и он и, главное, она (Анна Константиновна — жена Черткова. — Г. Ч.) так искренне рады и так мы с ними душевно близки, столько у нас общих интересов, и так редко мы видимся, что обоим нам очень хорошо… Место здесь очень красивое, постройка на полу горе, вниз идет крутой овраг и поднимается на другой стороне поросший крупным лесом. Я сейчас ходил один гулять и набрал подснежников…’
Ко времени приезда Льва Николаевича в Ржевск сюда приехала мать В. Г. Черткова, ее приближенные и много другого люду. Все разместились в общих помещениях.
Для Толстых был выделен отдельный домик. В том же письме от 27 марта он писал жене: ‘…Я смущался сначала мыслью, что нас слишком много вдруг наехало, но тут столько домиков, что все разместились, и кажется, всем удобно, а нам слишком хорош’. Как известно, Толстой не признавал ни праздников, ни выходных дней. Он работал ежедневно. Верен он был этому правилу жизни и в Ржевске. В это время он работал над статьей о творчестве Ги де Мопассана. Работе обычно отводилась первая половина дня. Во вторую половину Лев Николаевич по обыкновению шел гулять.
28 марта Лев Николаевич снова пишет жене: ‘Мы совершенно здоровы. Нам очень хорошо, главное хорошо нравственно среди людей, которые нас любят’.
Посещение Ржевска Л. Н. Толстым не обошлось без неприятных последствий для Черткова. Над ним стали собираться тучи. В 1894 году в Воронежском губернском жандармском управлении возникло дело N 24 ‘О распространении в Воронежской губернии лжеучения графа Льва Толстого’. Материалы этого дела подтверждают рассказ Ю. А. Радиной, как однажды в Ржевск пришли незнакомые люди и стали спрашивать, не было ли здесь чужих, заблудившихся лошадей. Пришедших было трое. Одеты в крестьянскую одежду. В. Г. Чертков пригласил их в дом: ‘Пойдемте, попьем чаю, а потом поговорим о лошадях’. И здесь за чашкой чая Чертков понял, что это были переодетые сыщики. Юлия Александровна не знала содержания разговора в доме, но видела, как недружелюбно выпроводил Владимир Григорьевич незваных гостей. Такими методами жандармы собирали сведения о Толстом и Черткове. В деле N 24 записано: ‘По имеющимся сведениям у Владимира Григорьевича Черткова в имении его Россоша… сосредоточен обширный материал для составления… ‘Истории гонения на христиан в России’. Вот в поисках этих материалов и был произведен обыск в доме. О результатах обыска начальник губернского жандармского управления докладывал в департамент полиции: ‘Сейчас обыскан хутор Черткова (Ржевск. — Г. Ч.), отобраны запрещенные издания Толстого, разные рукописи. ‘История гонения’ не обнаружена, все увезено в Ясную Поляну’.
В 1895 году Чертков писал Толстому: ‘Я получил сведения о том, что Победоносцев (министр внутренних дел. — Г. Ч.) думает предпринять меры из-за того, что я ‘направо и налево распространяю Ваши рукописи’, завел какие-то литографические станки и т. п. На Вас Победоносцев смотрит как на известного сумасшедшего и, мне говорили, не собирается Вас трогать ввиду Вашего положения общественного и семейного, меня же он считает деятельным распространителем Вашего революционного учения и при первом случае готов заключить в сумасшедший дом или сослать’.
В начале 1897 года в петербургской квартире В. Г. Черткова тоже был произведен обыск. Вот какой эпизод вспоминал в письме ко мне сын его В. В. Чертков: ‘…Я только помню обыск в нашей квартире в С.-Петербурге в 1897 году, когда жандармы рылись в бумагах. Мой отец говорил мне, указывая на жандармского полковника: ‘Смотри, Димочка, у него висит сабля и револьвер, если ему прикажут меня убить, он меня убьет’. На это жандармский полковник возразил: ‘Владимир Григорьевич, разве можно ребенку такие вещи говорить?’. Отец: ‘А разве я говорю неправду?’
В феврале 1897 года Чертков был выслан в Англию. Толстой был очень огорчен. В том же году он писал Черткову: ‘Беспрестанно теперь в Ясной Поляне чувствую Вас. Пойду ли купаться, поеду ли верхом, сижу ли за обедом на террасе, а вы шутите или серьезно и очень серьезно говорите — что-нибудь с мальчиками. Вообще чувствую, как вас люблю и как много радости вы прибавляли в моей жизни’. А в 1904 году он повторяет: ‘Единение с вами было одной из больших радостей последних лет моей жизни’. В 1905 году: ‘Снова думаю о том особенном счастье, которое мне выпало на долю иметь такого друга и товарища, как вы’.
Живя в Англии, Чертков занимался изданием запрещенных в России произведений Толстого, а также собирал и хранил его архивы, для чего им была выстроена специальная несгораемая комната. Этот архив в общей сложности составил более ста тысяч листов рукописей и был впоследствии безвозмездно передан Чертковым в собственность Советского государства, хотя американцы предлагали ему за архив Толстого 5 миллионов долларов.
Летом 1908 года Чертковы возвратились из Англии в Россию. Жили они в Телятенках, близ Ясной Поляны, но в 1909 году и оттуда были высланы, так как власти сочли пребывание там Черткова ‘опасным для общественного спокойствия’.
Для полного понимания характера взаимоотношений Толстого с Чертковым в последние годы жизни великого писателя необходимо остановиться на том, как к Черткову относилась Софья Андреек на. А ее отношение было неприязненным. В последний год жизни Толстого она была особенно непримирима. ‘Чертков Льва Николаевича толкает своим влиянием писать злое и революционное’ — писала она в июне 1910 года своей сестре. Она сняла портрет Черткова, висевший в кабинете Толстого в Ясной Поляне. Встречи Толстого с Чертковым прекратились. Но когда Лев Николаевич 28 октября 1910 года ушел из дому, а через несколько дней оказался на станции Астапово, перед смертью он пригласил к себе через свою дочь Александру Львовну Черткова, который оставался при нем до кончины, ухаживая за больным.
После смерти Толстого Чертков приступил к выполнению его завещания — изданию всех его произведений.
8 сентября 1920 года В. Г. Чертков был принят В. И. Лениным в Кремле. Владимир Ильич высказался за опубликование полного собрания сочинений Л. Н. Толстого без каких бы то ни было изъятий. Чертков был основным руководителем редакционной работы. На подготовку издания ушло 10 лет. Оно осуществлено и включает 90 томов.
По своим убеждениям Чертков был анархистом. Когда в 1894 году умер царь Александр Третий, Чертков отказался давать присягу новому царю. Это послужило одной из причин гонения на него. В 1903 году он написал большую статью ‘Насильственная революция или христианское освобождение’, в которой противопоставлял революционному движению пассивное сопротивление путем отказа от выполнения правительственных распоряжений. В статье, однако, содержалась похвала революционерам за их самоотвержение.
Как анархист, Чертков с трудом принял Советскую власть. Но дело, завещанное ему Толстым и одобренное В. И. Лениным, он выполнил. Учитывая его заслуги в собрании, хранении и издании всего написанного Толстым, Советское правительство выделило в распоряжение Владимира Григорьевича просторный особняк в Москве, а в последние два года его жизни оплачивало двух служащих, присматривавших за ним, больным, разбитым параличом.
Ну, а что же нынче в Ржевске?
Нет никого в живых из тех, с кем я встретился почти 25 лет назад. Только Митрофан Архипович Гринев рассказал мне: ‘Мой старший брат, который погиб в Великую Отечественную, был большим любителем чтения. Домой часто приносил книжечки, которые издавали Лев Николаевич и Чертков, в ‘Посреднике’. В одной из них я прочел стихи. Они мне очень понравились. Я их и посейчас помню. ‘Раздумье мужика’ назывались’.
И Митрофан Архипович так бойко продекламировал стихотворение, словно только что выучил его. Я попросил продиктовать, и вот как оно сохранилось в моей записи.
Если б я не выдалбливал гор,
Не брался б за пилу и топор,
Не месил бы известку и глину,
Кирпичом не натруживал спину.
Не видал бы и храма у бога.
А то посмотри, какие домины
У бояр, у попов, у купчины.
Только я не поймешь, где живу.
То ль в избе, то ль в хлеву.
Странно!
Сею, вишь, я лен, коноплю,
Мочу-то я их и треплю,
Род (?) для шерсти стригу я бараний.
Я не ткач, а тку я всякие ткани.
А гляди — одеваются все:
Сановники, купчина, поп и чиновник.
Одеты все в шелка да в еноты
От моей мужицкой работы.
Только я не поймешь в чем хожу
И зимою в лохмотьях дрожу.
Я не сей, не паши, не коси,
Так никто бы не ел на Руси.
А то смотришь, все сыты:
Сановник, поп, купчина, чиновник,
Только я один голодаю,
С голода, как скот, пропадаю.
Я провел несколько чудесных дней на лоне ржевской природы. Все так же стройно высятся роскошные кроны каштанов. А из-под горы, на которой стоял чертковский дом, льется хрустально чистая вода. Все так же в воды нижнего пруда смотрятся вековые вербы. Иногда под их тенью, особенно перед тихим теплым вечером, в воде можно увидеть чудо: у самой поверхности плавают или стоят неподвижно огромные рыбины. Когда летом один отдыхавший здесь москвич увидел в воде такого гиганта-сазана, он никак не хотел поверить своим глазам и все допытывался у меня, не галлюцинация ли это. Нет, не галлюцинация! Уголок этот охраняет всенародная любовь к великому писателю земли русской, который посетил эти места восемьдесят с лишним лет назад.