ИЗЪ АНГЛІИ.
ИЗЪ АНГЛІИ.
Фрэнки *).
Фрэнки *).
(Письмо изъ Англіи).
I.
II.
III.
IV.
V.
—-
Діонео.
‘Русское Богатство’, No 3, 1902
Фрэнки, Шкловский Исаак Владимирович, Год: 1902
Время на прочтение: 31 минут(ы)
*) Въ перемежку съ другими письмами, я намреваюсь дать рядъ профилей: школьника, студента, священника, литератора, ‘человка съ причудой’, политическаго дятеля, работника и пр. Эти безхитростныя фотографіи, быть можетъ, послужатъ иллюстраціей къ остальнымъ письмамъ.
Съ отцомъ Фрэнки, мистеромъ Гартнелломъ, я познакомился вскор посл того, какъ пріхалъ въ Англію, въ клуб ‘Логосъ’. Когда я впервые услышалъ это вычурное названіе, мн почему-то сейчасъ же вспомнилась сцена изъ ‘Ученыхъ женщинъ’, когда Триссотеніусъ представляетъ дамамъ Вадіуса и приводитъ ихъ въ восторгъ сообщеніемъ, что тотъ знаетъ греческій языкъ. Я думалъ, что ‘Логосъ’ нчто врод академіи педантовъ, намченной Филаминтой и Армандой. ‘Nul n’aura de l’esprit, hors nous et nos amis!’
Я ошибся. ‘Логосъ’ оказался обыкновеннымъ англійскимъ клубомъ, не ‘Карлтономъ’, составляющимъ завтную мечту всякаго разбогатвшаго пивовара или фабриканта подтяжекъ, не ‘Атенеумомъ’ — конклавомъ литературныхъ и политическихъ кардиналовъ, не ‘Клубомъ дакарей’, куда милліонеры, разодтые какъ на балъ, являются играть въ богемъ. Нтъ, вышло, что ‘Логосъ’ клубъ средней руки, не имющій ничего педантичнаго, кром названія. Тамъ можно иногда встртить розощекаго, вчно хохочущаго надъ собственными анекдотами лорда, считающаго себя почему-то радикаломъ, двухъ-трехъ политиковъ, забжавшихъ туда ‘для связей’, на всякій случай. Но то не обычная публика. Завсегдатаи его — художники, картины которыхъ еще не начали расходиться (этимъ объясняется, почему такая масса картинъ украшала стны клуба), молодые романисты, только что расправляющіе крылья, журналисты, люди съ небольшимъ обезпеченнымъ доходомъ и пр. Эта публика порой немножко оригинальничаетъ, немножко злоупотребляетъ парадоксами, но въ общемъ, народъ симпатичный, не скованный преклоненіемъ предъ условностью, а потому боле родственный по духу намъ, жителямъ континента. Поэтому-то въ ‘Логос’ такая пестрая коллекція иностранцевъ, отъ обитателей Эквадора до норвежцевъ. Но если ‘Логосъ’ отличается отъ другихъ клубовъ публикой, въ немъ въ наличности дв вещи, безъ которыхъ англичанинъ не признаетъ подобныхъ учрежденій,— мягкіе и толстые ковры и изобиліе глубокихъ креселъ, въ которыя можно забраться съ ногами или вытянуть ихъ къ ярко пылающему камину, принять какое угодно положеніе, свернуться клубкомъ. Кресла эти такого свойства, что, забравшись туда, можно наблюдать спокойно публику, изучать ихъ физіономіи, форму лбовъ, квадратные, энергичные подбородки, можно, наконецъ, сладко вздремнуть, закрывшись Таймсомъ, при чемъ другимъ будетъ казаться, что вы изучаете передовую статью о повышеніи подоходнаго налога на два пенса. Такими креслами англичане очень дорожатъ и называютъ ихъ my growlery, т. е. моя берлога, въ которой можно поворчать наедин. Поживши въ Англіи, вы, наконецъ, сами входите во вкусъ такой growler у, въ которой васъ никто не тронетъ, покуда вы не претворите вашъ сплинъ въ хорошее расположеніе и выползете на свт Божій существомъ соціабельнымъ и оптимистомъ. Въ ‘Логосъ’, какъ и въ другихъ англійскихъ клубахъ, иногда устраиваются, кром музыкальныхъ вечеровъ (at home), конференціи и собесдованія, на которыхъ затрагиваются наиболе жгучіе современные вопросы. На этихъ конференціяхъ я встрчалъ постоянно джентльмэна, котораго никогда не- видалъ въ другое время въ клуб. То былъ человкъ лтъ 55, начинавшій уже округляться, но въ расцвт силъ, съ свжимъ, красивымъ лицомъ, ясными глазами и широкими плечами, какія можно встртить только у англичанъ, до глубокой старости цлый часъ выплясывающихъ по утрамъ, посл холодной ванны, съ десяткомъ гирь и дубинъ всякаго рода. Чуть-чуть начинавшіе сдть усы не скрывали энергичнаго, сильно очерченнаго рта. Гладко выбритое лицо позволяло наблюдать выпуклый, сильно напруженный musculus masseter и массивный, квадратный, чисто британскій подбородокъ, говорившій о необыкновенной настойчивости. Джентльменъ меня заинтересовалъ еще больше, когда принялъ участіе въ дебатахъ. Меня поразила ясность, точность и сила аргументаціи, точка зрнія оратора, затмъ, рдкая эрудиція. Онъ, повидимому, отлично былъ знакомъ не только съ одними англійскими авторами.
— Кто это?— спросилъ я.
— Мистеръ Гартнеллъ, гражданскій чиновникъ.
Впослдствіи я получилъ и боле подробныя свднія. Мистеръ Гартнеллъ когда-то готовился быть священникомъ. Онъ окончилъ для этого оксфордскій университетъ и получилъ надлежащую ученую степень ‘М. А.’ (т. е. Artium Magister, магистръ философіи). Оставалось только подать прошеніе епископу о назначеніи кандидатомъ въ Deacon’s Orders. Получивъ такое прошеніе, епископъ призываетъ молодого магистра для собесдованія, посл чего назначаетъ его діакономъ. Но тутъ начался переломъ въ воззрніяхъ молодого человка подъ вліяніемъ прочитанной ‘Wesen des Christentums’. За этой книгой послдовали другія подобнаго же рода. Умъ англичанина похожъ на т громадные тараны, которые въ древности подкатывались къ воротамъ осаждаемаго города. Ихъ очень трудно было раскачать, но разъ это удавалось, тараны наносили ужасный ударъ, который сокрушалъ въ щепы окованныя желзомъ ворота… Черезъ восемь мсяцевъ упорной умственной работы мистеръ Гартнеллъ пришелъ къ опредленному выводу и безповоротно ршилъ, что прошенія епископу не подастъ. Но предстоялъ выборъ занятія. Умному, образованному, настойчивому человку сдлать это въ Англіи не трудно. Бюрократизъ или redtapl, какъ говорятъ здсь, съ его ворохомъ исписанныхъ бумагъ и сложной іерархіей, былъ всегда антипатиченъ англичанамъ, но до 1855 г. пополненіе штата чиновниковъ не регулировалось никакимъ закономъ. Все зависло отъ министровъ. Въ разсчетъ при назначеніи чиновника принимались его политическія убжденія, затмъ родство, связи и пр. При широкомъ общественномъ контрол, существующемъ въ Англіи, дурная система не могла быть такъ плоха, какъ была бы въ другомъ мст. Тогда, при торійскомъ министерств большинство чиновниковъ были тоже тори. Если брали верхъ виги, то министры подбирали себ чиновниковъ изъ своей партіи. Въ 1855 г. началась реформа, которая была вполн закончена черезъ 86 лтъ. Большинство мстъ въ сложной правительственной машин съ тхъ поръ открыто для всхъ. Каждое министерство объявляетъ ежегодно число вакансій. Существуютъ спеціальные экзамены. Выдержавшіе ихъ получаютъ соотвтственное мсто. Какъ видите, Англія послдовала мудрому примру Китая,’но только, конечно, для экзамена требуются боле современные предметы, чмъ въ Серединной Имперіи. Мста длятся на четыре класса. Соотвтственно съ этимъ, существуютъ четыре различныхъ экзамена. Переходъ изъ одного класса въ другой производится не по старшинству, а по заслугамъ (upon merit, not according to seniority). Мистеръ Гартнеллъ выдержалъ экзаменъ на ‘чиновника перваго класса’ (т. е. самаго старшаго). Службу онъ началъ въ правительственномъ отчетномъ учрежденіи въ Сити. Теперь, черезъ двадцать пять лтъ службы, мистеръ Гартнеллъ получалъ 1,200 ф. въ годъ, по континентальнымъ мркамъ — очень много. Но англійскимъ же условіямъ, такое жалованье только ‘среднее’. Нравы въ министерствахъ сильно измнились съ 1855 г., торійскому правительству теперь нтъ никакого дла до крайняго радикализма своего виднаго чиновника.
Мы познакомились и сблизились съ мистеромъ Гартнелломъ. То было время, когда экспедиція Андрэ только что подготовлялась. Шли толки о возможности для путешественниковъ попасть на сверо-востокъ Сибири, гд-нибудь около Чауна. Такъ какъ я немного знаю этотъ край, то высказалъ мистеру Гартнеллу мои собственныя соображенія.
— Если бы ной мальчикъ слышалъ разсказъ полярнаго путешественника!— шутливо воскликнулъ мистеръ Гартнеллъ.
Въ начал іюня 1897 г. я, наконецъ, собрался выполнить общаніе, данное давно мистеру Гартнеллу, навстить его. Было воскресенье. Всюду раздавался мелодичный перезвонъ колоколовъ. Разряженные лэди и джентльмены шли въ церковь, демонстрируя торжественно-благочестивое выраженіе на лицахъ и громадные золотообрзанные молитвенники въ рукахъ. По пустымъ улицамъ десятками мчались за городъ велосипедисты и велосипедистки. ‘Байкъ’ (т. е. бициклетъ) революціоцизировалъ теперь англійское воскресенье,— жалуются проповдники. Молодые люди, вмсто того, чтобы дремать въ церкви, какъ прежде, спшатъ теперь въ досужее время за городъ. Туда же катились громадные шарабаны, наполненные пестрой публикой. То было массовое бгство изъ скучнаго города.
Гартнеллъ жилъ за Лондономъ, близь Ричмонда. Около великолпнаго ‘Кью’, парка, занимающаго нсколько сотъ десятинъ, тянутся тихія фешенебельныя улицы. Нтъ здсь ни шумныхъ грязныхъ трущобъ, ни безконечныхъ рядовъ ‘карточныхъ домиковъ’, вс на одинъ ладъ, какъ горсть только что отчеканенныхъ копекъ,— излюбленное мсто клэрковъ. На улицахъ близь Кью каждый домъ носитъ свой особый характеръ. Стны густо покрыты плющемъ, который красивыми фестонами свшивается надъ входными дверями. Впереди домовъ — садики, въ которыхъ непремнно есть какая-нибудь рдкая диковина растительнаго царства, вывезенная изъ далекихъ колоній. Въ мягкомъ, богатомъ влагой климат Англіи вс растенія субтропическаго пояса чувствуютъ себя великолпно. Каждый домъ носитъ свое названіе. Вы проходите мимо ‘Жилища среди кедровъ’, ‘Розовой аллеи’, ‘Лоэнгрина’, ‘Памира’, ‘Евкалипта’, ‘Веласкеза’, названій, которыя уже даютъ нкоторое представленіе о вкус владльцевъ или о томъ, гд протекала ихъ служба. Обитатели этихъ домовъ модные художники, успвающіе романисты, хорошо зарабатывающіе чиновники и йр. Эти строго блюдутъ ‘фешенебельность’ своей улицы и зорко слдятъ за тмъ, чтобы на нее не затесался кабакъ, мелочная или овощная лавочка и т. д. На-дняхъ только населеніе подобной улицы, Grove-end-Road, возбудило противъ себя не столько негодованіе, сколько насмшки многихъ — петиціей, поданной въ совтъ лондонскаго графства, который купилъ тамъ пустопорожнюю землю и ршилъ выстроить образцовые котэджи для работниковъ. Это именно привело въ ужасъ населеніе Groxeend-Road. Петицію подписали, между прочимъ, художникъ Альма Тадема, драматургъ Пинеро, романистъ Филь Мэй и пр. ‘Наша улица,— говорится въ петиціи,— несомннно аристократическая. Вс дома здсь — живописны, интересны и содержатся въ образцовомъ порядк. Большею частью они пріобртены въ собственность и украшены владльцами ихъ, художниками, актерами, литераторами и др. людьми, гордящимися своими жилищами и садами. Для этихъ людей уединеніе и спокойствіе абсолютно необходимы. Красота и фешенебельность квартала являются главной причиной высокой цны земельныхъ участковъ. Будетъ противно всмъ законамъ приличія, если совтъ лондонскаго графства настроитъ здсь прозаическіе рабочіе котэджи и насильно введетъ въ избранную компанію пеструю толпу’.
‘Фешенебельные’ петиціонеры вызвали, какъ я сказалъ, не столько негодованіе, сколько насмшки. Конечно, ихъ жалоба не привела ни къ чему.
Мн отперъ дверь мальчикъ лтъ десяти, необыкновенно рослый для своего возраста, краснощекій, съ больщими красными руками, неуклюже торчавшими изъ рукавовъ дтской курточки.
— Вотъ рекомендую вамъ моего мальчика,— сказалъ мн вышедшій въ переднюю мистеръ Гартнеллъ.— Фрэнки, вотъ тотъ самый русскій джентльмэнъ, постившій сверо-восточный берегъ Азіи, о которомъ я говорилъ вамъ.
— А вы дрались тамъ съ дикарями?— быстро спросилъ Фрэнки. Мой отрицательный отвтъ, повидимому, нсколько разочаровалъ мальчика.
Каждый уголокъ дома, каждый квадратный аршинъ стны носилъ рзкій отпечатокъ индивидуальности хозяина. Фрэнки вызвался быть моимъ чичероне. Замтивъ, что я смотрю на старую модель небольшого парусного фрегата, надъ шкафомъ съ книгами, мальчикъ объяснилъ мн:
— Это — ‘Успхъ’, купеческій корабль, которымъ командовалъ мой пра-праддушка. Корабль погибъ безъ всти между Вальпарайзо и Сиднеемъ, въ 1794 г. Вотъ это посл пра-праддушки,— показалъ онъ почтительно на старинную, высокую, лакированную морскую шляпу, которая висла подъ стекломъ рядомъ съ моделью.— Вотъ зонтикъ праддушки, деревенскаго викарія. Съ этимъ зонтикомъ у насъ связана цлая семейная исторія. А вотъ сумочка, которую отецъ привезъ изъ Танжера, тамъ плетутъ ихъ заключенные въ тюрьм.
Повидимому, въ этой семь, принадлежащей исключительно къ среднимъ классамъ, хранятся традиціи о цломъ ряд предковъ, жившихъ согласно принципамъ, которые они считали врными. Они жили, строили планы на далекое будущее для себя и для сыновей, не страшась никакой непредвиднной силы, которая, какъ deus ex machina, вмшается внезапно и разстроитъ вс разсчеты. Мальчикъ вошелъ во вкусъ чичероне. Онъ повелъ меня въ кабинетъ отца, гд я увидалъ шкафы съ книгами, между прочимъ, отличный подборъ сочиненій Монтескье, Руссо, Вольтера, Гольбаха, Гельвеція, Кондорсэ и другихъ писателей XVIII вка. Затмъ я очутился въ небольшой комнат, гд прежде всего обратилъ вниманіе на большую банку, въ которой суетливо плавали три тритона, съ гребешками на спинахъ. Рядомъ, въ другой банк сиротливо сидла на маленькой лсенк, сдланной изъ палочекъ,— громадная зеленая лягушка. Въ карточной коробк что-то шуршало.— ‘Тамъ у меня ужъ сидитъ. Вчера поймалъ. Покуда еще не сдлалъ террарія’,— спокойно объяснилъ Фрэнки. На полу, между сапогами, валялись кой-какіе инструменты, сачекъ, зеленая ботаническая капсюля на широкой лент.— ‘Это моя комната’!— съ гордостью объяснилъ Фрэнки. Изъ оконъ ея я видлъ сосдніе садики. Въ одномъ изъ нихъ, развалясь въ длинномъ, бамбуковомъ, морскомъ кресл, лежалъ широкоплечій громадный джентльмэнъ, съ шапкой черныхъ -волосъ на круглой голов. Въ другомъ я усмотрлъ маленькаго, необыкновенно прямо держащагося старичка.
— Черный джентльмэнъ — мистеръ Ридли, піонеръ, только что возвратившійся изъ Австраліи,— сказалъ мн мальчикъ.— А тотъ старый джентльмэнъ — отставной генералъ. Ихъ мальчики — мои большіе друзья.
Въ дом вскор все было осмотрно.
— Хотите, я вамъ покажу ‘Соколиное гнздо’?— предложилъ Фрэнки. Я думалъ вначал, что дло идетъ о птицахъ, и удивлялся только, откуда он взялись подъ Лондономъ. На дл оказалось не совсмъ такъ. Мы спустились въ садикъ, составляющій неизбжную принадлежность всхъ англійскихъ домовъ. Кром обычныхъ кустовъ сирени, колючаго падуба и страннаго австралійскаго ‘обезьяньяго дерева’, въ саду росло нсколько тополей, да въ глубин его громадный дикій каштанъ. Не высокія стны отдляли садикъ отъ сосднихъ дворовъ. Изъ одного изъ нихъ ловко перескочилъ къ намъ мальчикъ, такого же возраста, какъ и Фрэнки, но пошире въ костяхъ, смуглый, черноволосый, съ громадными челюстями. Это и былъ сынъ австралійскаго піонера. Въ другомъ садик по единственной алле, обсаженной падубомъ, мрными шагами, по военному, выступалъ коротенькій сморщенный старичекъ съ такими густыми, сдыми усами, что, казалось, онъ держитъ во рту какого-то воробья съ распростертыми крыльями. На ходу старикъ все дергалъ головой, поводилъ плечами и бормоталъ что-то. Шагалъ онъ легко и быстро, хотя лтъ ему, повидимому, было не мало.
— Ола! Фрэнки! На лстницу!— крикнулъ онъ, завидвъ насъ.
— Да, генералъ.
— А мой Гарольдъ все еще не можетъ: голова кружится. Слабъ еще,— рубилъ старикъ коротенькія фразы и зашагалъ дальше.
— Отставной генералъ индійской службы,— объяснилъ мн мистеръ Гартнеллъ.— Сильно скучаетъ въ отставк. И до того, что даже куръ завелъ для развлеченія. Гарольдъ — его сынъ, совсмъ слабый мальчикъ. Никакъ не можетъ оправиться отъ ‘желтаго джэка’ (индійской лихорадки), которымъ боллъ въ Калькутт. У него кружится голова даже на лстниц.
Высоко надъ землей, на крпкихъ втвяхъ каштана былъ устроенъ помостъ, а на немъ родъ куреня, или круглой будки. Съ помоста до земли спускалась, веревочная морская лстница, какую до сихъ поръ можно видть на небольшихъ парусныхъ судахъ.
— Вотъ и ‘Соколиное гнздо’,— не безъ гордости сказалъ мн Фрэнки.
Идея постройки и само названіе почерпнуты были изъ ‘Швейцарскаго Робинзона’, подъ обаяніемъ котораго, повидимому, Фрэнки находился теперь всецло.
— Фрэнки все упрашиваетъ меня показать ему на карт, къ какой групп острововъ можетъ принадлежать Новая-Швейцарія, гд подвизались его друзья Фрицъ, Эрнестъ, Жанъ и Франсуа,— сказалъ съ добродушной улыбкой мистеръ Гартнеллъ.— Какъ маленькій англичанинъ, онъ любитъ точность во всемъ. Не можете ли вы помочь ему?
— Это довольно трудно,— отвтилъ я.— Висъ написалъ, безъ сомннія, одну изъ лучшихъ дтскихъ книгъ, которой зачитывались наши дды и будутъ упиваться, наврное, и внуки. Что же касается географіи, то, повидимому, авторъ не считался съ ней. На остров мы находимъ такое смшеніе животныхъ различныхъ поясовъ и континентовъ, которое возможно только въ зоологическихъ садахъ. На небольшомъ пространств потерпвшіе крушеніе встрчаютъ пингвиновъ, птицъ арктическихъ морей и обезьянъ, сражаются съ бурыми медвдями и львами, бьютъ кенгуру, моржей и пнеоновъ. То же можно сказать и о флор. Растенія различныхъ широтъ встрчаются рядомъ, какъ въ ботаническомъ саду.
Фрэнки необыкновенно близко принялъ къ сердцу замчаніе и горячо сталъ отстаивать реальность Новой Швейцаріи. Признаться, мн стало жаль, что я разрушилъ иллюзію мальчика, и потому ограничился повтореніемъ, что книга очень хороша.
Ловко, какъ обезьяна, Фрэнки взобрался по лстниц на Помостъ, за нимъ ползъ австраліецъ.
— Васъ не смущаетъ эта лстница и нсколько рискованная постройка?— спросилъ я Гартнелла.
— Я осмотрлъ и ту, и другую. Он прочны. Конечно, есть всегда извстная доля риска, но она столь же незначительна, какъ при зд на велосипед. Взвсивъ все, я полагаю, что правъ, когда не запрещаю мальчику строить нсколько рискованное жилище. Онъ не долженъ вырости трусомъ. Хуже этого ничего не можетъ быть. Это — горше смерти. Трусъ — ненадежный человкъ въ жизни. Большинство трусовъ — лгуны. И вс лгуны — трусы.
— Идите сюда,— крикнулъ сверху Фрэнки.— Отсюда далеко видно. Взбирайтесь. Лстница крпкая.
Она, дйствительно, при помощи большихъ камней была натянута такъ туго, что почти не качалась. Помостъ былъ сооруженъ на славу, изъ прочныхъ досокъ, прикрпленныхъ къ втвямъ веревками, пропущенными въ спеціально проверченныя отверстія. На помост стоялъ сплетенный изъ втокъ шалашъ, прикрытый, на случай дождя, старой клеенкой и отслужившимъ долгую службу, судя по дырамъ, ковромъ. Наверху тихо шептались лапчатые, сморщенные листья каштана. При каждомъ дуновеніи втерка на помостъ сыпалась съ громадныхъ цвточныхъ метелокъ, торчавшихъ, какъ свчи на елк, оранжевая пыль. Фрэнки съ необыкновенной гордостью показывалъ свои владнія и свое имущество. Надъ вхрдомъ вислъ старый, заржавленный пистонный пистолетъ, купленный за нсколько пенсовъ, тутъ же я замтилъ планъ окрестностей Лондона, небольшой компасъ, топорикъ, пилу,— словомъ, полное хозяйство Робинзона.
Съ помоста, дйствительно, видно было очень далеко. Съ одной стороны, закутанный блесымъ туманомъ, не смотря на солнечный день,— разстилался колоссальный городъ., Безчисленныя фабрики казались какими-то отдыхающими слонами, припавшими къ земл широкими, тяжелыми брюхами и задравшими высоко кверху хоботы. Изъ нихъ, по случаю воскресенія, не вырывались теперь клубы дыма. Громадные паровые враны, какъ лапы гигантскихъ грифовъ, застыли неподвижно въ воздух возл фабрики. Многомилліонный городъ, казалось, дремалъ, раскинувшись на солнц и закутавшись отъ него блой простыней тумана. Завтра это чудовище пробудится, запыхтятъ хоботы, закачаются плавно исполинскія лапы, поднимая, какъ перышко, камни въ сажень по ребру, поползутъ во вс стороны стальныя сороконожки-позда,— безконечная энергія снова будетъ затрачена въ погон- за деньгами и хлбомъ, надъ городомъ будетъ висть грохотъ, подобный шуму гигантскаго прибоя. Но тогда я слышалъ лишь изрдка гулъ паровоза или стукъ колесъ одинокаго омнибуса. Закрывъ глаза, можно было думать, что то храпитъ заснувшій городъ-гигантъ. Направо разстилались ярко-зеленыя поля графства Соррей, перерзанныя правильными рядами тополей и буковъ. Кое-гд на этихъ поляхъ виднлись красныя крыши ‘виллъ’. Разросшійся городъ, какъ взволновавшееся море, метнулъ свои каменныя брызги — отдльныя улицы — далеко по сосднимъ графствамъ. Англійскій ландшафтъ иметъ особую прелесть. Въ немъ краски такъ же ярки, какъ на щекахъ англійскихъ женщинъ. Все въ немъ говоритъ о мощи, о чрезмрномъ богатств силъ… На огороженныхъ поляхъ бродили овцы, казавшіяся съ дерева жуками, которыхъ мальчикъ набралъ въ коробку и опрокинулъ потомъ на зеленое сукно ломбернаго, стола.
Фрэнки забрался въ шалашъ, порылся въ углу, гд я замтилъ спиртовую лампу, желзный треножникъ да сковородку, и возвратился съ подзорной трубкой, которая, судя по помятымъ бокамъ, видала виды, покуда попала въ ‘Соколиное гнздо’.
— Посмотрите по компасу на N. N. W.,— предложилъ мн мальчикъ.— Не туда. Больше на западъ, вотъ черезъ то дерево. Что вы видите? (Фрэнки, повидимому, вспомнилъ Островъ Сокровищъ, Стивэнсона).
— Блое что-то.
— Это Чилтерискіе холмы,— объяснилъ мн мальчикъ. Я съ любопытствомъ принялся разсматривать блые мловые холмы, которые играютъ такую видную роль въ парламентской исторіи Англіи. На этихъ холмахъ лежатъ четыре деревни: Беригэлъ, Десбаро, Стонъ и Бексъ. Когда то, очень давно, деревни лежали въ густыхъ лсахъ, въ которыхъ держались разбойники, грабившіе прозжихъ. Для охраненія путешественниковъ, король назначалъ особаго пристава, обязанность котораго состояла въ томъ, чтобы ловить разбойниковъ и вшать ихъ. Разбойниковъ было такъ много, что приставъ не получалъ жалованья, а довольствовался оружіемъ, лошадьми и платьемъ казненныхъ. Прошло много вковъ. Разбойники перевелись. Отъ лсовъ не осталось даже пней, сами холмы разрыты для добыванія мла, но должность пристава ‘чилтернской сотни’ (Chiltern Hundreds) осталась до сихъ поръ. Коммонеры не могутъ прямо выходить въ отставку. Чтобы сдлать это, они просятъ для себя мсто чилтернскаго пристава. Такъ какъ это должность казенная, а коммонеръ не можетъ состоять на служб у короля, то онъ слагаетъ съ себя парламентскія обязательства. Конечно, приставъ не детъ въ несуществующіе лса ловить тни разбойниковъ, онъ въ тотъ же день подаетъ въ отставку. Мсто освобождается для другого коммонера, не желающаго почему либо быть въ парламент. Англія ухитряется сохранять тнь, когда предметъ, отбрасывавшій ее, давно ужъ исчезъ…
— Теперь смотрите на рку,— предложилъ мн мальчикъ, демонстрируя все, какъ добросовстный гидъ. Какъ на карт, видна была вся загогулина, образуемая близь Ричмонда Темзой. Сюда ужъ приливъ не доходитъ, рка гораздо уже, но за то — гораздо чище. Оба берега поросли деревьями. Надъ водой, купая въ ней свои втви, спустились ивы. Смхъ и гомонъ стояли надъ ркой. Одинъ за другимъ ползли старинные пароходы, набитые праздничной публикой. Съ палубы доносились нестройные звуки струнныхъ инструментовъ. Тысячи разряженныхъ мужчинъ и женщинъ, оставивъ до понедльника вс дла и заботы въ спящемъ город, отдыхали и веселились, какъ могли. По рк шныряли сотни лодокъ всевозможныхъ видовъ. Вотъ проплылъ, какъ лебедь, изящный канадскій челнокъ, погоняемый пожилымъ господиномъ, безъ сюртука, съ двулопастнымъ весломъ въ рукахъ. Дале, медленно ползла неуклюжая, черная шаланда, набитая хохочущими двушками-фабричными, въ громадныхъ шляпкахъ съ яркими перьями, хохотъ раздавался по малйшему поводу: когда лодка начинала качаться въ борозд, оставленной пароходомъ, когда неопытная подруга у весла, вмсто того, чтобы грести, принималась табанить, когда кто нибудь брызгалъ весломъ и т. д. Неуклюжую шаланду, похожую на вывалявшуюся въ грязи свинью, обгоняла щегольская гичка, на веслахъ которой сидли молодые джентльмэны въ живописныхъ фланелевыхъ костюмахъ. На скамьяхъ, на шелковыхъ подушкахъ, подъ разноцвтными зонтиками, полулежали нарядныя дамы. Стрлой промчалась длинная и очень узкая лодка, въ которой, какъ автоматы, мрно взмахивали веслами шесть гребцовъ, въ фуфайкахъ, въ коротенькихъ штанахъ, съ голыми колнами. То студенты готовились къ ‘срегат’ (къ большимъ гонкамъ въ іюл). У береговъ вытянулись рядами плавучіе дома: на громадныхъ баркахъ виднлись маленькія, необыкновенно нарядныя виллы. Вотъ пропыхтлъ маленькій, щегольской паровой катеръ, тащившій на буксир такой плавучій домъ. На палуб разбита палатка изъ синихъ, красныхъ, желтыхъ и зеленыхъ шелковыхъ полосъ, полы ея были подняты, такъ что видна была своеобразная компанія. На ковр, въ глубокомъ кресл сидлъ толстый мулатъ, съ сдой подстриженной бородой (казалось, что у него губы и подбородокъ вымазаны мыльной пной), съ брилліантовыми серьгами въ ушахъ. Вокругъ мулата, на ковр, размстились дамы, тоже цвтнокожія, одтыя нарядно и пестро. Вся эта публика сверкала глазами и зубами, хохотала и пробовала пть что-то. Повидимому, то былъ какой-нибудь набобъ съ Вестъ-индскихъ острововъ. Они предпочитаютъ оставить жаркую родину и поселиться въ сыромъ Лондон, потому что въ Англіи нтъ предубжденія противъ цвта кожи, какое существуетъ въ колоніяхъ ея или же въ Америк.
Но громче всего смхъ, псни и музыка слышались въ томъ мст, гд Темза раздляется на два рукава и образуетъ заросшій ивами и березами островокъ, любимое мсто лондонскихъ фабричныхъ. Музыканты дули что есть силы въ трубы и свистли въ кларнеты. Подъ нестройные звуки молодежь плясала ‘до седьмого пота’. Солдаты въ красныхъ курткахъ, съ маленькими шапочками на бекрень, выпятивъ грудь колесомъ помахивая тросточками, выступали гоголями. Но имъ не суждено было привлекать вниманіе горничныхъ и кухарокъ. Героями дня являлись матросы съ военнаго корабля, только что вернувшіеся, повидимому, изъ дальняго плаванія, съ запасомъ безконечныхъ разсказовъ.
Доносившійся съ рки гомонъ не былъ пьянымъ бурленіемъ несчастнаго, забитаго народа, пьющаго въ свободную минуту до одури, чтобы хоть на мгновеніе оторваться отъ срой, притупляющей дйствительности. Нтъ, то слышался радостный смхъ отдыхающаго, свободнаго народа, набиравшагося силъ для завтрашняго дня. Въ эти часы отдыха на рк вс чувствуютъ себя равными: фабричныя двушки, съ хохотомъ брызгающія веслами, и нарядная, титулованная лэди, въ капитанской шапочк, ловко правящая маленькой яхтой съ пурпурными парусами, ‘костэро’ (родъ бродячаго торговца) и изящный джентльмэнъ, стоящій въ сверкающемъ ялик съ шестомъ въ рукахъ. Человческое достоинство всхъ признается одинаково. И именно поэтому порядокъ всюду образцовый. Веселье никогда не переходитъ въ дикое буйство, на какое способенъ забитый, въ которомъ хмль пробуждаетъ накипвшую обиду отъ безпрерывнаго угнетенія его человческаго достоинства.
— Вотъ, когда будетъ ‘бой голубыхъ’ (т. е. рчныя гонки между оксфордскимъ и кэмбриджскимъ университетами),— вы къ намъ прізжайте,— началъ Фрэнки.— Изъ ‘Соколинаго гнзда’ все видно.
Мальчикъ былъ за Кэмбриджъ и потому во время гонокъ поднялъ надъ своимъ владніемъ большой темно-голубой флагъ, цвтъ университета.
Кром оружія и кухонныхъ принадлежностей, я замтилъ въ шалаш (Фрэнки называлъ его ‘мой вигвамъ‘) нсколько книгъ: толстый растрепанный томъ ‘Журнала для мальчиковъ’, ‘Естественную исторію Сельборна’, Уайта, карманный опредлитель растеній, ‘Въ дебряхъ Африки’ Стэнли, да нсколько томовъ Балантайна, наиболе любимаго англійскими мальчиками писателя. Вс сочиненія Балантайна — рядъ приключеній въ Южной Америк и въ Австраліи.
— Любите вы Жюля Верна, Фрэнки?
— Нтъ,— категорически отрзалъ мальчикъ.
— Почему?
— Да тамъ нтъ совсмъ ни одного сраженія!
Когда мы спустились съ дерева, Фрэнки показалъ свои осталь*ныя сооруженія. Прежде всего,— глубокую яму, которую вырыли они втроемъ. Надъ ней вертлся родъ ворота. Такъ какъ въ яму просачивалась вода, то мальчики устроили грубую, и о очень остроумную помпу.
— Шахта,— объяснилъ Фрэнки.— Видите, тамъ отверстіе? Мы ведемъ оттуда, со дна, галлерею въ садъ піонера.
— А не боитесь вы, что земля обсыпится и задавитъ васъ?
— Нтъ, это невозможно,— увренно отвтилъ’ Фрэнки.— Мы тамъ устроили срубъ изъ боченковъ съ выбитыми днищами да поставили, гд нужно, подпорки. Брэнсонъ знаетъ толкъ въ такой работ,— Фрэнки указалъ на смуглаго мальчика съ большими челюстями, который утвердительно мотнулъ головою. Рядомъ съ шахтой, подъ тнью граба, стояла на каткахъ большая, грубо сколоченная лодка съ полнымъ такелажемъ. Отецъ не препятствовалъ стремленіямъ мальчика быть то землекопомъ, то пріискателемъ, то корабельнымъ плотникомъ. По взглядамъ, мистера Гартнелла, мальчикамъ очень полезно предпринимать такія сооруженія. Онъ настаивалъ только на одномъ: чтобы работа, разъ Noна начата, была непремнно доведена до конца, а иначе,— говорилъ онъ,— не выработается столь необходимая въ жизни настойчивость.
Я пересталъ бывать въ ‘Логос’ и не видлъ мистера Гартнелла три года. При лондонскихъ разстояніяхъ и условіяхъ жизни въ этомъ нтъ ничего удивительнаго. Ни одинъ городъ такъ не ‘отучаетъ отъ людей’, какъ печальная, безконечная равнина каменныхъ домовъ, ‘(Tune longueur telle qu’il faut pour la franchir un jour l’hirondelle’ (‘чтобы пролетть которую ласточка должна затратить день’,— стихъ Барбье изъ поэмы ‘Londres’). За это время съ Фрэнки произошли большія перемны. Онъ оставилъ частную школу и перешелъ въ Public school, въ одно изъ немногихъ большихъ средне-учебныхъ заведеній. Школа св. Павла, куда поступилъ мой маленькій пріятель, иметъ много общихъ чертъ съ другими извстными англійскими учебными заведеніями того же типа, какъ итонская, регбійская, гаровская и др. Во всхъ ихъ, на первомъ план, стоитъ воспитаніе характера, подготовленіе будущаго британскаго гражданина, который долженъ сознавать свои обязанности, но иметъ также и права. Во всхъ этихъ школахъ, прежде всего, заботятся объ установленіи системы полнаго доврія между директоромъ, учителями и ‘бульдогами’ (классными наставниками), съ одной стороны, и мальчиками — съ другой. Это достигается прежде всего тмъ, что преподаватели признаютъ въ мальчикахъ людей, у которыхъ есть своя индивидуальность, а не считаютъ ихъ безформенной, безвольной живой глиной, которую можно лпить по произволу. Вс эти школы, къ сожалнію, доступны только состоятельнымъ классамъ, такъ какъ плата очень высока. За то во всхъ ихъ существуютъ безчисленныя стипендіи, которыя выдаются каждому, выдержавшему соотвтственный экзаменъ. Стипендіи эти отъ 600 до 1000 руб. въ годъ.
Кое чмъ школа св. Павла отличается отъ итонской и гаровской. Въ ней латинскій и греческій языки сильно отодвинуты на задній планъ естественными науками. Затмъ, школа св. Павла — открытая, поэтому въ ней неизвстна одна антипатичная черта, твердо держащаяся въ закрытыхъ англійскихъ училищахъ — система ‘фэговъ’ (fagging). Она состоитъ въ томъ, что новички я маленькіе ученики становятся слугами воспитанниковъ старшей ‘шестой формы’ (выпускного класса). Маленькій ‘фэгъ’ подметаетъ комнату своего ‘хозяина’, кипятитъ ему чайникъ, поджариваетъ хлбъ, прислуживаетъ при играхъ, состоитъ на посылкахъ и пр. Нерадиваго ‘фэга’ жестокіе ‘хозяева’ иногда бьютъ. Для уничтоженія системы ‘фэгизма’ была даже назначена спеціальная парламентская коммиссія. Она работала очень долго, собрала массу печальныхъ фактовъ {Въ книг ‘Школьные годы Тома Брауна’ сообщается, что ‘хозяинъ’, въ наказаніе за ослушаніе ‘фэга’, сталъ ‘поджаривать’ его у камина. Парламентская коммиссія для разслдованія системы фэговъ говоритъ: ‘Оплеухи, удары ногой и зуботычины считаются даже не наказаніемъ, а лаской. ‘Хозяева’ придумали для ‘фэговъ’ цлую систему истязаній: сюда входитъ избіеніе падкой, сченіе розгами и пр., нкоторыхъ ‘фэговъ’ старшіе воспитанники такъ жестоко выскли, что мальчики долго не могли принимать участія въ играхъ’.}, но, въ конц концовъ, обычай оказался сильне, и ‘фэги’ остались въ большихъ закрытыхъ школахъ, хотя, быть можетъ, положеніе ихъ лучше, чмъ лтъ тридцать тому назадъ.
Первый день Фрэнки въ школ ‘памятенъ для него и для родныхъ. Фрэнки сидлъ на скамь въ саду. Видъ столькихъ шумныхъ мальчиковъ нсколько ошеломилъ его. Къ нему подошелъ одинъ изъ старшихъ учениковъ. Этотъ носитъ уже фракъ и цилиндръ, тогда какъ мальчики помоложе довольствовались курточками, обшитыми шнурками.
Молодой джентльменъ во фрак заложилъ руки въ карманы клтчатыхъ штановъ и пренебрежительно посмотрлъ на новичка.
— Изъ дтской?— презрительно бросилъ онъ.
— Что вы говорите, сэръ?— переспросилъ Фрэнки.
— Кажется, я говорю понятно. Вы и соску принесли съ собой! Ребята, поищите, куда этотъ младенецъ спряталъ соску.
Десятокъ мальчиковъ, окружавшихъ юношу во фрак, подобострастно засмялись. Фрэнки покраснлъ и твердо сказалъ:
— Оставьте меня.
— Вотъ какъ?— удивился юноша во фрак.— Что же вы знаете? Въ крокетъ играете?
— Да, понимаю немного, сэръ!
— А въ футболъ?
— Слегка, сэръ!
— А драться умете?
— Если вамъ угодно, сэръ,— отвтилъ Фрэнки.
— Ну, посмотримъ!— сказалъ юноша, снимая фракъ. Фрэнки тоже скинулъ курточку. Моментально явились два секунданта, мальчики съ бутылкой съ водой и съ губками въ рукахъ. Другіе разсыпались цпью, чтобы сторожить, не нагрянетъ ли ‘бульдогъ’. Но тотъ хорошо помнилъ свои собственные школьные годы. Онъ отлично гналъ, что означаетъ, когда школьники гурьбой окружатъ новичка и пойдутъ съ нимъ въ глубь сада, зналъ онъ также, что послдуетъ посл того, какъ примчатся назадъ изъ спаленъ четыре мальчика, прячущіе таинственно подъ курточками бутылки и губки. ‘Бульдогъ’ зналъ, что именно въ интересахъ дисциплины не слдуетъ видть всего этого. При томъ ‘бульдогъ’ самъ англичанинъ и считаетъ, что горше и позорне трусости ничего въ мір нтъ. А храбрость развивается ‘маленькой дракой’. Вотъ почему, именно въ тотъ моментъ, когда Фрэнки снималъ куртку, а юноша — фракъ, ‘бульдогу’ до крайности понадобилось отправиться ревизовать одинъ изъ отдаленнйшихъ подваловъ.
Я не стану описывать’ дуэли. Юноша былъ на цлую голову выше Фрэнки и почти моментально наставилъ ему большой синякъ подъ лвымъ глазомъ, но самъ за то получилъ два хорошихъ удара въ челюсть. Фрэнки легче всего было ударить большого противника въ желудокъ, но онъ зналъ, что тогда онъ покроетъ себя несмываемымъ позоромъ. Это было бы противъ всхъ правилъ ‘честнаго боя’. Отъ одного удара у Фрэнки завертлись радужные круги передъ глазами и онъ зашатался. Секундантъ далъ ему напиться, другой — обмылъ лицо влажной губкой. Фрэнки оправился и приготовился дальше драться, но противникъ протянулъ ему руку и сказалъ: ‘а вы — храбрый малый. Довольно’.— Фрэнки отвтилъ крпкимъ рукопожатіемъ, и миръ былъ заключенъ. Новичекъ вошелъ равнымъ въ школьную семью, хотя синякъ подъ глазами произвелъ нкоторую сенсацію дома. Миссисъ Гартнеллъ ахала, а мистеръ Гартнеллъ только посмивался. Мн припоминается одно мсто изъ автобіографіи Гекели, гд онъ говоритъ, что единственное пріятное воспоминаніе, вынесенное изъ школы — бой съ товарищемъ, во время котораго будущій физіологъ поколотилъ гораздо старшаго противника.
Другой бой, восптый въ свое время въ Школьномъ Аргус, послдовалъ черезъ нсколько мсяцевъ и послдствія его были таковы, что миссисъ Гартнеллъ два дня убждала мужа взять Фрэнки изъ этого ‘питомника дикарей’. Дло было такъ. Началась южно-африканская война. Священники и учитель усиленно насаждали въ школахъ воинственный патріотизмъ. Школьники заучивали наизусть воинственныя стихотворенія поэта-лавреата Киплинга, распвали ‘Вотъ солдаты королевы’ и словарь ихъ обогатился новыми словаки: ‘фельдъ’, ‘копжа’, и ‘помъ-помъ’, ‘длинный Томъ’ и пр. Священникъ Ноксъ Литлъ, преподававшій въ школ, писалъ въ Таймс: ‘Мы вели величайшую войну, какая только извстна въ новой исторіи. Мы сражались не только съ бурами, но съ обученными авантюристами со всхъ концовъ земли. Мы сражались и побдили. Мудростью нашего министра колоній мы сразили, также клевету, которая лилась на насъ изъ подкупленныхъ газетъ всего міра’.
Мудрено ли, что вс школяры только и думали теперь о томъ, ‘какъ бы подстрлить врага въ пол’, о чемъ и заявилъ въ Таймсѣ, тотъ же священникъ. Самъ мистеръ Гартнеллъ не сочувствовалъ войн, считалъ даже ее величайшимъ позоромъ для Англіи и, не смотря на массу длъ, присоединился къ лиг ‘Stop the war’, но Фрэнки приходилъ изъ школы до того наэлектризованнымъ общей патріотической атмосферой, державшейся тамъ, что ‘про-буэризмъ’ отца не оказывалъ на него никакого вліянія.
Между тмъ, наступило пятое ноября. Много лтъ тому назадъ, при корол Яков II полулегендарный заговорщикъ Гай-Фоксъ задумалъ взорвать парламентъ и, вмст съ сообщниками, вкатилъ въ подвалы зданія нсколько боченковъ пороха. Пятаго ноября заговорщиковъ схватили на мст преступленія, подвергли жестокой пытк и казнили. Съ тхъ поръ закономъ установлена особая молитва въ церквахъ и обычаемъ для всхъ бродягъ — родъ карнавала на улицахъ. Пятаго ноября, съ ранняго утра по всмъ улицамъ бродятъ процессіи ряженыхъ кабацкихъ завсегдатаевъ: впереди ковыляютъ клоуны, выпачканные мломъ, затмъ телжки, запряженныя осликами, а въ телжкахъ — нсколько ‘гайфоксовъ’, чучелъ съ громадными носами и еще большими ртами. ‘Гай-фоксамъ’ придаютъ видъ наиболе непопулярныхъ въ тотъ моментъ лицъ. Одинъ годъ ‘гай-фоксъ’ появляется въ бумажной папской тіар, потомъ — въ турецкой феск, затмъ въ прусской каск и т. д. Въ томъ году ‘гай-фоксами’ были Крюгеръ, Бота и др. бурскіе вожди. Процессія обходитъ вс улицы. Клоуны кричатъ: ‘Джентльмэны! Не забудьте, сегодня гай-фоксовъ день’! и тычутъ прохожимъ свои колпаки, куда (неособенно щедро) падаютъ пенсы и полпенсы. Вечеромъ вся выручка скопляется въ одномъ мст — въ кабак, а ‘гай-фоксовъ’ сжигаютъ на кострахъ, тутъ же на мостовой, предъ входомъ въ питейный. ‘Боби’ знаютъ, что нужно вмшаться только тогда, когда костеръ уже догоритъ.
Подобныя же иллюминаціи устраиваются въ садик, близь каждаго дома, если только тамъ есть мальчики въ возраст отъ восьми до пятнадцати лтъ. Въ гай-фоксовъ день къ Фрэнки собралось пять или шесть товарищей. Тутъ былъ и болзненный сынъ ‘генерала’, ширококостый, удалой сынъ австралійскаго піонера, увлекавшій товарищей разсказами про прелести жизни въ ‘бушахъ’ (австралійскихъ лсахъ), въ Маурамба, въ Новомъ Южномъ Уэльс. Посл этихъ разсказовъ ршалось, что слдуетъ непремнно переселиться въ Маурамба и стать тамъ или пріискателями, или ‘коубоями’ (пастухами), или охотниками на кэнгуру. Мальчики теперь смастерили гай-фокса изъ мшка, набитаго соломой, напялили на него старый сюртукъ, поломанный цилиндръ, дали въ руки книгу, всунули въ ротъ трубку. Словомъ, изладили ‘Круджара’, какъ онъ изображается въ англійскихъ каррикатурахъ. Съ этимъ чучеломъ мальчики возились цлый день: то стрляли въ него изъ лука, то палили изъ стараго пистолета, то вшали, то били палкой. Когда же стемнло, ‘Круджара’ взвалили на костеръ. Дти взялись за руки и, выплясывая вокругъ пылающей солоны, выводили, насколько хватало силы въ легкихъ, ими же сложенный куплетъ:
‘Горитъ, горитъ
Мерзавецъ Оомъ,
Смердитъ, смердитъ
Все кругомъ’.
Въ темнот группа напоминала картинку изъ Робинзона Круэо, изображающую дикарей, отплясывающихъ вокругъ вертела, на которомъ жарятся плнники.
Въ этотъ моментъ возвратился изъ Сити мистеръ Гартнеллъ. Уже на станціи онъ слышалъ дикій куплетъ и видлъ зарево костра. Онъ нахмурился и нкоторое время сосредоточенно обдумывалъ что-то, повидимому, предусматривая и взвшивая все. Костеръ догорлъ. Мальчики разошлись. Фрэнки съ пылающими щеками ворвался въ комнату.
— Здравствуйте, дадъ (папа)!— весело и возбужденно крикнулъ онъ.
— Пойдемте на верхъ, мой мальчикъ,— сказалъ серьезна Гартнеллъ.— Я хочу поговорить съ вами.
Въ своемъ кабинет отецъ сталъ объяснять мальчику, почему симпатіи не могутъ быть въ этой войн на сторон англичанъ. Фрэнки возражалъ. Онъ не могъ, конечно, опровергнуть факты, выставленные отцомъ, и полемизировалъ, такъ сказать, больше отъ чувства.
— Дадъ, какъ патріоты, мы не можемъ быть за буровъ,— сказалъ мальчикъ.
— Именно, какъ патріоты, мы не должны допустить родину свершить~преступленіе. Истинный патріотизмъ заключается въ такомъ случа въ томъ, чтобы не страшиться большинства. Въ меньшинств былъ Лэтимеръ, котораго сожгли по приказу Маріи Кровавой за защиту правъ народа и свободы совсти. Въ меньшинств былъ Томасъ Моръ. Дисонъ Гэмпденъ не устрашился выступить противъ незаконнаго распоряженія Карла I. У насъ было время, когда нельзя было сказать всего, что думаешь. Въ меньшинств боролись тогда за свободу слова Прэйнъ, которому отрзали уши и выставили у позорнаго столба за книгу, Даніэль Дефо, котораго тоже выставили у позорнаго столба и посадили въ тюрьму. Большинство тогда глумилось надъ Томасомъ Моромъ, Прэйномъ, Дефо. Теперь Англія гордится ими.
— Англія самая свободная страна въ мір. Она желаетъ дать бурамъ хорошіе законы,— повторилъ Фрэнки слышанный аргументъ.
— Да, но нельзя навязать другому насильно, что считаешь хорошимъ. Впрочемъ, какъ мужчина, вы не можете быть сторонникомъ этой войны,— закончилъ отецъ.
— Какъ такъ?— растерянно переспросилъ мальчикъ.
— А вотъ. Представьте, что взрослый, здоровый профессіональный боксеръ дерется съ десятилтнимъ мальчикомъ. Можете ли вы симпатизировать буяну? Конечно, нтъ? Можетъ ли верзила гордиться тмъ, что онъ свалитъ, наконецъ, мальчика? Тоже нтъ. Въ Южной Африк мы видимъ именно такое положеніе длъ.
Отецъ долго бесдовалъ съ Фрэнки, тотъ не сдавался, возражалъ, наконецъ, замолкъ. Весь вечеръ онъ молчалъ и о чемъ-то думалъ упорно. На другой день, возвратившись изъ школы, онъ попросилъ у отца нсколько книгъ относительно войны и сталъ внимательно изучать ихъ. Какъ англичанинъ, хотя и маленькій, Фрэнки ничего не хотлъ принимать на вру. Ему нужны были факты, изъ которыхъ выводъ былъ бы также ясенъ, какъ изъ теоремъ въ книгахъ Эвклида. Даже въ длахъ религіи англичанину нужно доказать, что гршникомъ быть невыгодно. Такъ продолжалось около двухъ недль. Потомъ еще черезъ нсколько дней Фрэнки пришелъ домой изъ училища съ двумя большими синяками подъ глазами, съ разбитой, вздувшейся губой, съ разорванной въ клочки рубахой, но возбужденный до крайности.
Миссисъ Гартнеллъ испугалась не на шутку, ахала, предлагала позвать врача, потому что Фрэнки вслдствіе нервнаго возбужденія отказался отъ обда. По той же причин онъ не могъ также разсказать связно о происхожденіи ландкарты подъ глазами и распухшей губы. Только вечеромъ, когда возвратился отецъ изъ Сити,— дло объяснилось. Фрэнки пострадалъ за убжденія. Новообращенный противникъ войны захотлъ убдить товарищей. Его осыпали криками: ‘измнникъ! трусъ! про-буръ’!
— Я не измнникъ!— гордо заявилъ Фрэнки,— люблю свободную Англію не меньше, чмъ вы. Я хочу лучше быть ‘измнникомъ’, какъ Лэтимеръ и Прэйнъ, чмъ патріотомъ, какъ Сесиль Родсъ. А то, что вы меня называете трусомъ,— неправда. Выходите, кто хочетъ.
И Фрэнки дрался послдовательно съ тремя маленькими патріотами, и третейскіе судьи нашли, что онъ держалъ себя, ‘какъ джентльмэнъ и англичанинъ’. Послдовало всеобщее рукопожатіе. ‘Бульдоги’ сочли нужнымъ не замтить, что четыре мальчика возвратились въ классъ съ подбитыми глазами. Школа оцнила готовность Фрэнки постоять за свое мнніе, и бой очень возвысилъ мальчика въ глазахъ товарищей. Какъ я сказалъ, мать ахала и повторяла все, что Фрэнки нужно взять изъ ‘питомника дикарей’. Мистеръ Гартнеллъ молчалъ, но въ глазахъ его свтился довольный огонекъ. Когда вечеромъ посл боя мальчикъ прощался съ отцомъ, мистеръ Гартнеллъ посмотрлъ на маленькаго Прэйна, потрепалъ его по плечу и молвилъ непремнное: ‘ладно, сынокъ’ (All right). И Фрэнки, довольный и гордый, побжалъ наверхъ въ свою комнату.
Не вс предметы одинаково легко давались Фрэнки. Онъ очень любилъ физику и математику, а въ особенности химію, которой усердно занимался. Въ шалаш, выстроенномъ въ саду, мальчикъ завелъ даже цлую лабораторію, изъ которой разъ выскочилъ съ опаленными бровями и волосами: Фрэнки слишкомъ рано поднесъ спичку къ горлышку вульфовой банки, въ которой добывалъ водородъ,— послдовалъ взрывъ. По химіи и математик Фрэнки такъ усплъ, что слушалъ предметы вмст съ старшимъ отдленіемъ. За то у мальчика изъ рукъ вонъ плохо шли классическіе языки. Ихъ Фрэнки слушалъ съ пятымъ отдленіемъ. У насъ такого мальчика ‘срзали’ бы по латыни, оставили бы на второй годъ, опять ‘срзали’ бы со спокойной совстью и уволили бы какъ ‘неспособнаго’, не смотря на блестящіе успхи по другимъ предметамъ. Въ Англіи вопросъ разршается очень просто. Здсь твердо вкоренено убжденіе, что абсолютно ‘неспособныхъ’ учениковъ (кром идіотовъ) нтъ, но есть абсолютно неспособные педагоги.
Блестящіе успхи Фрэнки по математик и химіи не доставили ему лавровъ въ школ точно также, какъ слабые успхи въ классическихъ языкахъ не навлекли на него посрамленія и наказаній. И то, и другое считается явленіемъ нормальнымъ. Учителя внимательно присматривались въ индивидуальности каждаго мальчика и культивировали замченную любовь въ извстному предмету.
Выдвинули Фрэнки въ глазахъ товарищей его таланты въ спорт. При школ находится громадный бассейнъ для плаванья, въ которомъ и зимой, и лтомъ вода одинаковой температуры. Каждое утро, круглый годъ, вс школьники кувыркаются и плаваютъ въ бассейн. И вотъ оказалось, что Фрэнки плаваетъ легче и быстре всхъ въ школ. Потомъ устроено было состязаніе между двумя большими школами. Фрэнки вышелъ побдителемъ, на него товарищи теперь стали смотрть, какъ на славу училища. Прозвали его Водяной крысой. Судя по тому тону, которымъ Фрэнки сообщилъ мн объ этомъ,’ подозрваю, что новой кличкой мой молодой пріятель гордится не меньше, чмъ успхами въ области химіи.
Прежде, чмъ разсказать о школьныхъ клубахъ и журнал, подготовляющихъ изъ Фрэнки гражданина, я долженъ изложить печальный эпизодъ въ его жизни, который тоже освтитъ одну черту характера англійскаго мальчика.
Знаете ли вы, что такое футболъ? Къ этой игр въ Англіи готовятся, какъ въ большой ршительной битв. Выигравшіе партію становятся героями цлаго графства, а то даже королевства, если состязаніе происходило между Англіей и Ирландіей, или между Уэльсомъ и Шотландіей. Соединенное королевство отправляетъ, наконецъ, своихъ бойцовъ въ Австралію, и вся Англія слдитъ за партіей съ большимъ интересомъ, чмъ за прогрессомъ войны въ Южной Африк. Существуетъ цлое ‘футбольное право’, въ которомъ предусмотрно все, предвидны различные удары, простые, сложные, ‘скользящіе’ и ‘капельные’. Если взрослые такъ увлекаются футболомъ, то подросткамъ и самъ Богъ веллъ. Годъ тому назадъ назначена была большая партія между двумя школами: Св. Павла и ‘синими подрясниками’. Такъ называется большая лондонская школа, основанная Эдуардомъ VI Тюдоромъ, въ середин XVI вка. Самъ король придумалъ форму для школяровъ: длинные синіе подрясники до пятъ, подпоясанные ремнемъ, желтые чулки и башмаки съ пряжками. Что же касается шапокъ, то воспитанники не должны носить ихъ: зимой и лтомъ мальчики ходятъ съ непокрытыми головами. Форма осталась до настоящаго времени.
Нсколько тысячъ человкъ собралось на лугъ, чтобы смотрть на игру. Каждая изъ партій выстроилась возл своего городка, въ центр котораго три шеста, сажени въ три каждый, сложенныхъ въ вид буквы Н. Игра состоитъ въ томъ, чтобы подбросить ногой громадный кожаный мячъ, около фута діаметромъ, такъ, чтобы онъ перелетлъ черезъ перекладину Н непріятельскаго городка. Цлая сложная система аванпостовъ выстроена полководцами, чтобы защитить городокъ. Когда мячъ летитъ, защищающіе выбгаютъ и стараются отбить его головой, рукой или ногой такъ, чтобы онъ отлетлъ къ непріятельскому городку.
Каждая маленькая группа иметъ твердыя и точныя инструкціи, она слпо повинуется своему ‘капитану’, который, въ свою, очередь, получаетъ приказъ отъ главнаго полководца.
— Its no joke playing in а match! (Играть въ партіи не шутка) — говорятъ англичане. Для нихъ тутъ вопросъ корпоративной чести. Фрэнки былъ въ резервномъ отряд подростковъ, который стоялъ за буквой Н. Вотъ ‘капитанъ’, мальчикъ шестой формы, сильнымъ ударомъ ноги подбросилъ тяжелый мячъ, который, какъ бомба, полетлъ къ непріятельскому городку, не долетвъ, онъ шлепнулся и покатился. Къ нему бросились съ обхъ сторонъ: ‘синіе подрясники’, чтобы отбить мячъ, павловцы — чтобы еще разъ ‘лягнуть’ его и перебросить черезъ перекладину. Произошло столкновеніе, мальчики заработали плечами и локтями. Наконецъ, мячъ, высоко подброшенный ‘капитаномъ’ непріятельскаго городка, полетлъ назадъ. Онъ упалъ возл буквы И и подкатился подъ нее. Синіе подрясники стремительно кинулись къ мячу, чтобы перебросить его черезъ перекладину. Они уже были у цли. Повидимому, партія павловцевъ была проиграна, но вотъ изъ резерва съ неистовымъ крикомъ ‘ура!’ бросился Фрэнки, онъ влетлъ въ самую толпу ‘синихъ подрясниковъ’, когда т готовы были ‘лягнуть’ мячъ. Произошла свалка. Вс упали въ кучу. Черезъ секунду оттуда выброшенъ былъ мячъ, который ‘капитанъ’ сильнымъ ударомъ направилъ въ лагерь ‘синихъ подрясниковъ’ прямо черезъ перекладину Н. Партія была спасена и выиграна, но какой цной! Когда сбившіеся въ кучу поднялись, то нашли на земл, безъ чувствъ, Фрэнки. Его подняли, но отъ рзкой боли онъ застоналъ: нога ниже колна была сломана. Потянулись мучительные дни. Мужественно, безъ стона мальчикъ выдержалъ вправленіе въ лубки и адскую стрляющую боль, которая потомъ дня три еще является результатомъ растягивающихся мышцъ, судорожно сжатыхъ при перелом. Черезъ четыре недли, когда гипсовую повязку сняли, оказалось, что кость плохо сложена. Предстояла мучительная операція дробленія ея. Фрэнки было упалъ духомъ, но только на самое короткое время.
— Смлй, мой мальчикъ!— сказалъ ему отецъ, и Фрэнки былъ опять спокоенъ. Операція удалась. Заживаніе пошло быстро. Черезъ шесть мсяцевъ мальчикъ уже забылъ про событіе и ждалъ съ нетерпніемъ времени, когда ему опять можно будетъ принять участіе въ футбол. Событіе необыкновенно подняло въ шкод фонды Фрэнки:
— Что вы читаете Фрэнки?— спросилъ я недавно. Мальчикъ подалъ мн небольшую ‘Книжку Гражданина’ Арнольдъ-Форстера, входящую въ составъ ‘современныхъ школьныхъ учебниковъ’, изданныхъ фирмой ‘Кассель и К®’. ‘Книжка Гражданина’ предназначена для англійскихъ начальныхъ школъ и, повидимому, сильно распространена. У меня въ рукахъ было 335-ое изданіе 1900 г. {Первое изданіе напечатано въ январ 1886 г.}. Вступленіе къ книжк написано Форстеромъ, членомъ парламента, консерваторомъ. Авторъ Арнольдъ-Форстеръ тоже членъ парламента и тоже сторонникъ министерской партіи. Такимъ образомъ, въ ‘Книжк Гражданина’, съ англійской точки зрнія, нтъ ничего радикальнаго. Поэтому мн особенно любопытно было узнать, какую азбуку гражданственности втолковываютъ маленькимъ англичанамъ.
‘Въ этой книг,— начинаетъ авторъ,— я хочу объяснить вамъ, какъ управляется наша страна, какъ вырабатываются законы и почему мы должны повиноваться имъ’. Прежде всего маленькимъ школьникамъ объясняютъ, что такое патріотизмъ. Но сейчасъ же авторъ спшитъ прибавить, что есть еще ‘ложный и дурной патріотизмъ’. ‘Иногда вы услышите, что слдуетъ всегда поддерживать все то, что длаютъ англичане въ чужихъ странахъ. Намъ говорятъ: ‘хорошо ли, дурно ли поступаютъ англичане, но изъ патріотизма слдуетъ ихъ всегда поддерживать’. Это, во-первыхъ, совершенно несправедливо и, во-вторыхъ, можетъ причинить нашей родин не малыя затрудненія. Потому, если допустить, что англичанинъ долженъ поддерживать даже преступленіе своего правительства, то, оставаясь послдовательнымъ, слдуетъ полагать, что тоже должны длать французы, германцы и т. д. И тогда мы увидимъ, что великія націи, изъ чувства ложнаго патріотизма, поддерживаютъ то, что сами считаютъ несправедливымъ’.
Истинными патріотами отнюдь не являются т, которые во всякое время готовы идти на войну. Напротивъ, иногда, когда вс кругомъ за войну,— требуется гораздо больше мужества и истиннаго патріотизма, чтобы стоять за миръ, чмъ для того, чтобы рваться на бой. Во времена Георга III, больше ста лтъ тому назадъ, король захотлъ управлять англичанами, переселившимися въ Америку, противъ желанія послднихъ. Когда же колонисты отказались повиноваться законамъ, въ вырабатываніи которыхъ они не принимали участія, король объявилъ имъ войну и послалъ солдатъ усмирять жителей Св. Америки. Но въ Англіи,— продолжаетъ авторъ,— были тогда люди, которые доказывали, что американцы вправ не признавать законовъ, изданныхъ другими. И они высказывали смло свое мнніе, хотя и король, и большинство парламента были противъ нихъ. Среди этихъ героевъ былъ великій ораторъ и писатель Эдмондъ Беркъ. Къ несчастію, Берка не слушали, а т, которые требовали войны, нашли сочувстующихъ. Война началась. Колоніи ополчились противъ королевскихъ войскъ, разбили ихъ и основали свою собственную республику, Соединенные Штаты… ‘Вы видите, истиннымъ патріотомъ былъ Эдмондъ Беркъ, такъ какъ онъ имлъ мужество заявить, что не поддержитъ несправедливаго дла’. Въ слдующей глав дтямъ объясняется англійскій государственный механизмъ. ‘Если вы зададите вопросъ, кто управляетъ нами? Вамъ отвтятъ: ‘правительство’. Кто же управляетъ правительствомъ? ‘Парламентъ’. А кмъ же, наконецъ, управляется парламентъ?— спросите вы. Народомъ. Такимъ образомъ, вы видите, что на вопросъ, кто управляетъ страной?— слдуетъ отвтить: ‘Страна управляется сама собой’. ‘Не всегда такъ было,— продолжаетъ дтскій учебникъ. Когда то Англіей правилъ одинъ только король, потомъ — король съ немногими могущественными лордами. Сравнительно еще недавно, парламентъ избирался лишь немногими богатыми людьми, такимъ образомъ, въ сущности, самоуправленія не было. Только въ послднее время правомъ избирательнаго голоса стали пользоваться почти вс совершеннолтніе граждане’.
Дальше слдуетъ поясненіе о парламент, о палат общинъ, о томъ, какъ производятся выборы, о правахъ избирателей, о верхней палат, наконецъ, о королев. (Тогда она еще была жива). ‘Королева стоитъ во глав правительства не только Англіи, но и колоній,— говоритъ учебникъ. Викторія сидитъ на престол не какъ король Эдуардъ I, который правилъ только потому, что былъ сынъ Генриха III, не какъ Елизавета, которая правила только потому, что была дочерью Генриха VIII. Викторія стоитъ во глав имперіи, потому что она внука Георга III, который, въ свою очередь, былъ внукомъ Георга I. Послдній же избранъ королемъ Великобританіи и Ирландіи парламентомъ, т. е. волей народа. Такимъ образомъ, королева Викторія вступила на престолъ не по прирожденному праву, а по вол народа. И до тхъ поръ, покуда большинство народа желаетъ, чтобы она и ея потомки были на престол, до тхъ поръ ихъ слдуетъ чтить. Наша королева поступаетъ по законамъ страны, выработаннымъ всми гражданами. Поэтому, до тхъ поръ, покуда наши короли слдуютъ этимъ законамъ, они должны пользоваться нашей любовью и уваженіемъ’. у
Дальше слдуютъ поясненія, какъ вырабатываются законы, т. е. какъ вносятъ въ парламентъ билль, какъ дебатируютъ его, что такое министерская партія, оппозиція, спикеръ, министры и т. д. Дти узнаютъ, какія существуютъ министерства, какъ они дйствуютъ и какъ контролируются. Объяснивъ главный государственный механизмъ, ‘Книжка Гражданина’ толкуетъ дтямъ про ‘маленькіе парламенты’, т. е. про муниципальное и земское самоуправленіе, про суды присяжныхъ и пр. Дтямъ рекомендуется запомнить слдующія шесть ‘основныхъ правилъ правосудія’. Вс люди равны предъ закономъ. Каждый подсудимый признается невиновнымъ до тхъ поръ, покуда общество, черезъ посредство своихъ представителей, т. е. присяжныхъ, не обвинитъ его въ преступленіи. Никто не можетъ быть судимъ дважды за одно и то же преступленіе. Все слдственное производство и весь судъ — публичны. Никто не можетъ быть судьею въ собственномъ дл и никто не иметъ права взять законъ въ собственныя руки.
Желая показать дтямъ, что предъ закономъ общественное положеніе подсудимаго не должно имть никакого значенія, авторъ разсказываетъ о судь Гаскуань, который отправилъ въ тюрьму принца Генриха, впослдствіи короля Генриха V.
Какъ поддерживается государственная машина? Просто, но въ то же время обстоятельно, дтямъ говорятъ про прямые и косвенные налоги, про то, какъ ихъ налагаютъ и какъ платятъ. ‘Т, которые платятъ налоги,— читаемъ мы въ четырнадцатой глав,— сами ршаютъ размръ и распредленіе ихъ. Не всегда было такъ. Прежде англійскіе короли сами налагали налоги и заставляли народъ платить ихъ. Одной изъ причинъ, вызвавшихъ гражданскую войну, было желаніе Карла I взимать по своей вол несправедливый налогъ, такъ называёмыя, корабельныя деньги (Ship-money). Особенно сильно возсталъ противъ требованія короля знаменитый коммонеръ Джонъ Гэмпденъ. Онъ отказался платить налогъ. Когда же сборщики явились къ нему съ приказомъ короля, Гэмиденъ заявилъ, что уплатитъ только тогда, когда судъ присяжныхъ признаетъ за Карломъ I право облагать англичанъ податями по своему усмотрнію. Джонъ Гэмпденъ заплатилъ своею свободой, а потомъ и жизнью за отстаиваніе правъ народа. Но его гражданское мужество не пропало даромъ. Принципъ, за который великій коммонеръ отдалъ свою жизнь,— восторжествовалъ. Теперь незыблемо установлено, что только парламентъ можетъ вводить налоги’.
Дв послднія главы знакомятъ дтей съ правами англійскаго гражданина. ‘Вы, конечно, дти, слышали про то, что Англія — свободная страна и что намъ по праву принадлежатъ нкоторыя вольности. Не всегда было такъ. Нашимъ предкамъ приходилось упорной борьбой добывать свою свободу… Теперь въ Англіи каждый воленъ думать, какъ онъ желаетъ, исповдывать, какую хочетъ религію, поклоняться Господу, какъ самъ захочетъ. Кром того, всякій воленъ убждать другихъ въ томъ, что самъ считаетъ истиной. Онъ можетъ сдлать это безпрепятственно, устно или письменно, т. е. путемъ печати… Не всегда было такъ’. Дтямъ сообщается длинный мартирологъ англійскихъ борцовъ за свободу мысли, совсти, слова, собраній и организацій. ‘При Генрих VIII одного изъ благороднйшихъ англичанъ Томаса Мора отправили въ тюрьму, а потомъ на эшафотъ за отказъ признать короля главой церкви… Въ т времена требовали, чтобы люди не только повиновались законамъ, но чтобы они думали даже, какъ имъ прикажутъ’. Дале дтямъ напоминаютъ про слова Гюга Лэтимера, сказанныя имъ Томасу Ридли, когда ихъ вмст взвели на костеръ (при Маріи Кровавой). ‘Утшься, Ридли, и держи себя мужчиной,— сказалъ Латимеръ.— Отъ нашего костра загорится въ Англіи такое пламя, которое враги свободы совсти никогда не задуютъ’. ‘Не одинъ только Моръ или Латимеръ отдали жизнь за то, что считали истиной,— продолжаетъ азбука гражданственности.— Въ Англіи тысячи мужественныхъ людей, богатыхъ и бдныхъ, знатныхъ и простыхъ, пожертвовали всмъ, отстаивая свободу совсти… И ихъ мужеству мы обязаны тою свободой, которою пользуем’ея… Не думайте, дти, что нашимъ предкамъ отказывали только въ свобод совсти. Вы теперь вс привыкли видть газеты, которыя можно купить за полпенни. Между тмъ, всего только двсти лтъ тому назадъ лордъ верховный судья заявилъ, что печатаніе какихъ бы то ни было новостей, ложныхъ или врныхъ, безъ разршенія короля Карла II,— является преступленіемъ’. Авторъ говоритъ про Прайна, котораго выставили у позорнаго столба, клеймили каленымъ желзомъ, изувчили и присудили къ громадному штрафу (въ пять тысячъ ф. ст.) за отстаиваніе свободы печати. Въ 1640 г. его избрали въ члены парламента. Такимъ же смлымъ борцомъ былъ Вильямъ Коббетъ, котораго осудили не дале, какъ въ начал XIX вка… ‘Вы видите, прибавляетъ авторъ, что свобода прессы, существующая у насъ теперь, пріобртена, какъ и свобода мысли, цной страданій тхъ, которые жили до насъ’… ‘Книжка Гражданина’ подробно перечисляетъ вс остальныя права и обязанности англичанина.
‘Итакъ, дти, вы видли, что права, которыми мы пользуемся, пріобртены борьбой и страданіями множества благородныхъ англичанъ, которымъ были дороги интересы родины,— заканчивается книжка.— Иногда вольности были добыты посл упорной битвы на пол сраженія, иногда — въ парламент’.
Фрэнки не только внимательно прочиталъ книжку, съ ранняго возраста онъ учится также примнять правила ея на дл. Онъ вычиталъ, что организаціи — неотъемлемое право свободорожденнаго англичанина. И вотъ въ школ у нихъ возникаетъ цлый рядъ ‘клубовъ’. Прежде всего, конечно, кружки спортивные: ‘атлетическій’, ‘крокетный’, ‘футбольный’ и пр. Рядомъ съ этикъ существуетъ маленькій школьный парламентъ Debating Society. Каждый клубъ ихетъ своихъ выборныхъ предсдателей, секретарей и казначеевъ. Ни ‘бульдоги’, ни учителя, ни даже head master не имютъ права вмшиваться въ эти клубы (да и не думаютъ объ этомъ). Иногда, если мальчики особенно любятъ и уважаютъ head master’а (т. е. директора), они выбираютъ его почетнымъ предсдателемъ. Вс эти клубы вмст составляютъ, своего рода, selfgovernment школяровъ. Въ ‘парламент’ поднимаются различные вопросы: литературные, политическіе, философскіе, вносятся и обсуждаются билли, произносятся рчи. Секретарь составляетъ протоколъ, который и прочитывается въ ближайшемъ засданіи.
Въ этихъ клубахъ Фрэнки учится сознательно относиться къ дйствительности. Онъ сознаетъ, что мальчикъ,— не блдный, захирвшій ростокъ, накрытый цвточнымъ горшкомъ, чтобы отдлить его совершенно отъ всего свта,— а молодое растеніе, которому нужно много свободы, свта и воздуха, чтобы превратиться въ крпкое, здоровое растеніе. Фрэнки и теперь уже уметъ излагать свои мысли сжато, образно, не уклоняясь въ сторону, не растекаясь мыслью по древу.
Мальчики твердо* помнятъ, что высказываніе своихъ мыслей печатно составляетъ другое неотъемлемое право англичанина. И вотъ въ ‘шестой форм’, т. е. въ старшемъ класс, выборная редакція издаетъ школьный журналъ ‘Аргусъ’. Сперва журнал этотъ литографировался, но теперь — печатается въ трехстахъ экземплярахъ. Читается ‘Аргусъ’ не только въ школ. Журналъ получаютъ бывшіе ученики, ‘old hoys’, какъ ихъ называютъ. Нкоторымъ изъ нихъ уже не мало лтъ, и съ грустью они могутъ твердить начало четверостишія Пирона:
‘Pag pas j’arrive au trou
Que n’chappe fou ni sage’.
Но, не смотря на преклонный возрастъ, они все еще съ восторгомъ вспоминаютъ школу и интересуются всмъ, что происходитъ тамъ.
Авторъ классической и единственной въ своемъ род книги ‘Школьные годы Тома Брауна’, представляющей превосходную картину жизни школьниковъ въ Регби,— написалъ ее въ немолодомъ уже возраст, занимая важный постъ судьи. Книга была и единственнымъ произведеніемъ его. Говорю это чтобы показать любовь ‘old boy’ къ своей школ. На континент мы привыкли больше къ тому, чтобы воспоминанія о школ и учителяхъ внушали бывшимъ воспитанникамъ одну глубокую ненависть и негодованіе, которыя съ годами усиливаются.
Фрэнки теперь усердный сотрудникъ ‘Аргуса’. Какъ вс начинающіе авторы, онъ все еще питаетъ слабость къ цитатамъ, но уже недурно выражаетъ письменно свои мысли. Въ послднемъ нумер ‘Аргуса’ мой молодой пріятель помстилъ пространную статью, духъ которой виднъ изъ эпиграфа, взятаго изъ ‘Великой хартіи свободы’: ‘ни одинъ свободный человкъ не можетъ быть арестованъ, заключенъ въ тюрьму, лишенъ имущества, поставленъ вн закона (outlawed) или изгнанъ,— иначе, какъ по справедливому и безпристрастному ршенію равныхъ себ, согласно законамъ страны’. Въ стать своей Фрэнки доказываетъ, что англійское правительство свершило преступленіе, разстрлявъ бурскаго командира Шеперса. Я понялъ, почему Фрэнки такъ усердно рылся въ послднее время въ библіотек отца, когда увидалъ конецъ статьи: ‘Прівшая въ какую-нибудь страну,— значилось тамъ,— я не изучаю, есть-ли тамъ хорошіе законы. Я желаю узнать, исполняютъ ли существующіе законы, такъ какъ хорошіе законы есть всюду. ‘Oeuvres Compltes de Montesquieu‘, tome V, p. 286, Paris, 1820).
‘Аргусъ’ — стоитъ за войну, но онъ далъ мсто стать ‘уважаемаго товарища’ въ вид письма въ редакцію. ‘Свобода мнній — прежде всего,— заявляетъ по этому поводу редакція въ передовой стать, которую тоже заканчиваетъ цитатой изъ ‘Великой хартіи’: ‘Никому, никогда не будемъ йы продавать правосудія, никто не получитъ отказа въ немъ. Это правосудіе не станемъ мы также откладывать’. Цитата изъ Монтескье произвела впечатлніе и вызвала контръ-цитату.
Черезъ два года Фрэнки кончаетъ школу. Не задолго до выпуска, его предшественникъ Томъ Браунъ (герой книги ‘Tom Brown’s Schooldays’) задавалъ себ вопросъ, что онъ сдлалъ въ школ и что пріобрлъ въ ней. И онъ отвчаетъ самому себ: ‘я желалъ быть первымъ всегда, во всемъ: въ крокет, въ футбол и въ другихъ играхъ. Я хотлъ узнать, какъ защищаться такъ, чтобы въ жизни не дать себя никому въ обиду, все равно, кто бы то ни былъ. Я хотлъ выучиться настолько греческому и латинскому языкамъ, чтобы быть въ состояніи слушать лекціи въ университет. Я хочу, кром того, чтобы обо мн осталась память въ школ, какъ о мальчик, который никогда не обижалъ слабаго и никогда не убгалъ предъ сильнымъ’.
‘Томъ Браунъ’ появился около пятидесяти лтъ тому назадъ, но, я думаю, если сдлать маленькую поправку относительно классическихъ языковъ, Фрэнки предъ выпускомъ отвтитъ, какъ его предшественникъ. Классическіе языки, на которыхъ еще недавно держалась вся система обученія въ англійскихъ школахъ, мало-по-малу выбрасываются за бортъ.
Въ своей автобіографіи Дарвинъ говоритъ, что его считали въ школ круглымъ дуракомъ за неуспхи въ греческомъ язык. Спустя много лтъ, когда слава Дарвина прогремла по всему міру, директоръ разводилъ только руками и удивлялся, какъ можно считать умнымъ человкомъ ‘Газа’ {‘Газомъ’ директоръ прозвалъ въ школ Дарвина въ насмшку за его увлеченіе химіей.}, который никогда не могъ выучиться правильно спрягать греческіе глаголы. Теперь, въ этомъ отношеніи, даже въ англійскихъ школахъ многое измнилось. Классическіе языки уступаютъ мсто естественнымъ наукамъ и новымъ языкамъ.
Настойчивость, пріобртенная въ школ, является гарантіей, что Фрэнки и въ шестьдесятъ лтъ будетъ работать съ такою же интенсивностью, какъ и въ тридцать. Съ двнадцати лтъ Фрэнки сознаетъ, что у него, какъ у члена общества, есть не только обязанности, но и права, защищать которыя — высшій долгъ гражданина. Это уже крупный плюсъ. Когда же я вспомню про нкоторыхъ континентальныхъ товарищей Фрэнки, которые оставятъ школу юными банкротами, безъ характера, безъ знанія, безъ здоровья, съ глубокой ненавистью къ ней, съ готовыми уже зачатками неврастеніи, со страшной перспективой судьбы тхъ юношей, которыхъ аиняне когда-то должны были отправлять уродливому дтищу Пазифаи,— я не могу не воскликнуть съ завистью: ‘счастливецъ Фрэнки!’ Тебя не бросятъ въ кноссійскій лабиринтъ къ Минотавру. Въ школ и въ университет тебя берегутъ, лелютъ, не надышатся на тебя, радуются пробужденію въ теб гражданскаго самосознанія. Тебя считаютъ цвтомъ Англіи, единственной надеждой ея. Счастливецъ Фрэнки! Бдныя жертвы Минотавра!