ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
L’Ouvriиre par Jules Simon. Paris. 1861.
Евгеній Бонмеръ.
‘Русскій Встникъ’, No 5, 1861
Французская литература, Боннемер Жозе Эжен, Год: 1861
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Въ Париж есть харчевенное заведеніе, конечно, никогда не посщаемое русскими богачами, которые прізжаютъ повеселиться въ прекрасной Франціи. На вывск этого заведенія написано: Au hasard de la fourchette (вилочная удача) и его стоило бы описать въ роман Парижскія Тайны Евгенія Сю, къ сожалнію, умершаго въ изгнаніи. Въ этомъ заведеніи, среди множества узкихъ, грязныхъ столовъ, разставленныхъ рядами, и не снабженныхъ ни скатертями, ни салфетками, красуется огромный котелъ. Длинный желзный трезубецъ, называемый вилкой, прикрпленъ цпочкой къ столбу, вбитому близь котла, гд плаваютъ разныя яства въ цломъ океан варева:
Apparent rari nantes in gurgite vasto,
какъ говоритъ Виргилій. За скромную сумму пяти сантимовъ каждый гость получаетъ право однажды погрузить вилку въ глубину этого обширнаго вмстилища съдобныхъ веществъ, и каждый вытаскиваетъ, что ему попадется: кто кусокъ говядины или телятины, кто морковь, или сосиску. Очень часто на вилку не попадаетъ ничего, а иногда случается выі щить тряпку или старый башмакъ, на это жалуются, но только потому что подобныя вещи занимаютъ въ котл мсто, уменьшая вроятность удачи. Вотъ почему на вывск и написано: вилочная удача.
Такимъ же образомъ и я на удачу погружаю перо въ чернилицу, и извлекаю изъ нея литературное извстіе.
Возвратясь въ Парижъ посл отлучки въ Анжу, куда мн было нужно създить на нсколько дней по дламъ, я увидлъ на стнахъ домовъ огромное объявленіе о вновь вышедшей книги:
L’Ouvriиre, par Jules Simon, un vol. in 8, prix 6 franc 1.
1 Рабочая Женщина, соч. Жюль Симона, I томъ, въ 8 долю, цна б франковъ.
Такъ какъ эта книга только что вышла и составляетъ литературную новость, то поговоримъ и о ней, и о г. Жюль-Симон. Этого заслуживаютъ и авторъ, и сочиненіе.
Жюль Симонъ родился въ послдній день 1814 года, въ Лоріан, небольшомъ город Бретани. Онъ былъ до 1852 года профессоромъ философіи въ Нормальной Школ и въ Сорбонн, гд замнялъ должностнаго профессора г-на Кузеня, который выбралъ его не потому, чтобъ онъ согласовался съ нимъ въ понятіяхъ о философіи и политик, но просто потому, что Жюль Симону было тогда только двадцать четыре- года отъ роду, а въ эти лта у человка не бываетъ еще вполн утвердившихся мнній о философіи, и ему не доводится такъ рано высказать свой политическій образъ мыслей. Посл революціи 1848 года Жюль Симонъ былъ выбранъ депутатомъ въ учредительное собраніе. Тамъ онъ возражалъ г. Монгаламберу, предлагавшему поручить общественное преподаваніе духовенству, и состоялъ докладчикомъ органическаго закона о преподаваніи. Потомъ онъ былъ членомъ государственнаго совта и предсдательствовалъ въ комитет, въ который посл строгихъ мръ, принятыхъ по случаю мятежа, обагрившаго въ 1848 году кровью улицы Парижа, участникамъ бунта слдовало обращаться съ просьбами о помилованіи. Посл переворота 2 декабря Жюль Симонъ опять занялъ свою каедру въ Сорбонн. Открывая курсъ на 1851—1852 годъ, онъ прочелъ лекцію, въ которой объяснялъ, что двоякой морали не можетъ быть, и что даже всеобщимъ одобреніемъ націи нельзя оправдать нарушеніе права. Лекцію свою онъ заключилъ слдующими словами:
‘Хотя бы вся Франція, собравшись въ комиціяхъ, объявила, что дозволяется безнаказанно нарушать слово, данное подъ присягой, то и тогда моя совсть обязала бы меня возвысить голосъ и протестовать противъ этого.’
На слдующій же день въ Монитер было объявлено объ отставк неустрашимаго профессора, а нсколько мсяцевъ спустя, отказавшись присягнуть новой конституціи, онъ былъ исключенъ и изъ вдомства университета.
Возстановленіе имперіи, уничтоживъ преподавательское поприще Жюль-Симона, положило также конецъ и политической роли, которую онъ игралъ съ 1848 года.
Россія стремится къ освобожденію, Франція пятится къ деспотизму. Русскимъ можно спокойно смотрть на ходъ событій и съ довренностію къ будущему привтствовать всеобщими рукоплесканіями усилія правительства, идущаго въ уровень съ вкомъ. Франція не можетъ предаваться такому спокойствію. Въ настоящее время факты не имютъ большаго значенія, они проходятъ, и всегда являются въ вид мрачномъ, каково бы ни было ихъ свойство — насильственное или мирное. Волны времени въ своихъ мутныхъ водахъ постоянно влекутъ какія-нибудь развалины. Слдуетъ ли поэтому стоять у берега и предаваться унылой задумчивости? Нтъ, кто не можетъ дйствовать, долженъ мыслить и трудиться надъ возстановленіемъ идей. Какимъ бы ни подверглось измненіямъ наше существованіе, въ какія бы обстоятельствахъ ни поставила насъ судьба, никогда уклоненіе не можетъ быть намъ дозволено, никогда молчаніе наше не можетъ быть извинено. Хотя дятельная жизнь, оторвавшая насъ отъ книгъ или каедръ, вдругъ прервалась, однакожь съ нашей стороны будетъ преступно думать, что мы пріобрли право на успокоеніе. Честный труженикъ не долженъ предаваться праздности, въ тиши уединенія онъ возьмется за перо, служившее ему въ первые годы его жизни, отыщетъ краснорчіе своихъ юношескихъ врованій. Онъ станетъ писать, и книги его разойдутся, станетъ говорить — и найдетъ слушателей.
Такъ и сдлалъ г. Жюль Симонъ. Возвратясь къ жизни частнаго человка, онъ взялся за авторское перо, и съ 1853 года издалъ послдовательно слдующія книги: Долгъ (Devoir), сочиненіе, увнчанное Французскою академіей и недавно напечатанное шестымъ изданіемъ, Естественная религія (Religion Naturelle) пять изданій, Свобода совсти (La liberte de Conscience), три изданія, Свобода (Liberte) — два изданія, и наконецъ Рабочая Женщина (L’Ouvriere), она только что издана, но успхъ ея уже обезпеченъ. Ясно, что благосклонность публики не измняетъ автору, цлое изданіе каждой книги его расходится непремнно въ годъ.
Политика всегда была связана съ Философіей, въ доказательство стоитъ только указать: на Республику Платона, Политику Аристотеля, Духъ Законовъ Монтескье, Общественный договоръ (Contrat Social) Руссо, Опытъ о нравахъ (Essai sur les moeurs) Вольтера. По одному уже заглавію книгъ Жюль-Симона видно, что и онъ вступилъ на этотъ путь. Онъ охотно сдлаетъ такое же употребленіе изъ своего ума, какое Фихте изъ своей особы: въ 1813 году, Фихте, читая въ Берлин лекцію, вдругъ остановился и отправился съ своими слушателями вписаться въ армейскіе списки. Теперь, когда оспариваются наши нравственныя вольности, мы должны вести на войну нашу мысль.
Не надобно, однакожь, думать, чтобы воинствующая философія Жюль-Симона имла въ себ что-либо посягательное или дышащее ненавистью, совсмъ напротивъ, авторъ Долга уметъ писать книги полезныя, которыя привлекаютъ умы разъединившіеся и колюблющіеся, безъ гнва и запальчивости онъ примиряетъ сомнвающихся, сближаетъ отщепенцевъ, собираетъ вокругъ знамени свободы всхъ не имющихъ никакого руководительства. Альпійскіе пастухи не утомляютъ себя криками, для того чтобы созвать разсявшееся стадо, они только наигрываютъ нсколько пріятныхъ звуковъ, повторяемыхъ горными отголосками, и стада собираются по призыву пастуховъ. Въ настоящее время во Франціи нтъ твердыхъ религіозныхъ врованій, люди тревожно отыскиваютъ другъ друга, хотятъ собраться въ общество, но постоянно разбредаются врознь, везд встрчаешь то невріе, то равнодушіе, то скептицизмъ. Гд бы слдовало говорить милосердію, гамъ раздается голосъ нетерпимости, тамъ слушаютъ, одобряютъ, поддерживаютъ того, кто проклинаетъ во имя Божіе, сами члены высшаго духовенства сходятъ на арену и ратуютъ, заимствуя оружіе у самыхъ презрнныхъ рядовыхъ своихъ. Что же изъ этого произошло? Франція соскучилась подчиняться вліянію духовенства, которое не національно и не можетъ быть національнымъ, которое повинуется предписаніямъ, приходящимъ изъ Рима, которое ставитъ свои обязанности относительно Франціи ниже тхъ, которыя налагаетъ на него Римъ, а отечеству служитъ лишь въ тсныхъ предлахъ, дозволенныхъ Римомъ. Старые спорные вопросы снова обсуждаются, изступленіе и жестокость, не могущія боле проявляться на дл, изливаются въ словахъ, умы колеблются между двумя крайностями: съ одной стороны говорятъ: врь, и будь рабомъ, съ другой: будь свободенъ!
Когда при такихъ обстоятельствахъ явится мыслитель, который уметъ быть умреннымъ и внушать уваженіе къ своему слову, который говоритъ отъ имени лучезарной свободы и высшей справедливости, то нравственныя идеи, высказанныя имъ съ достоинствомъ и строго обсужденныя, находятъ доступъ въ сердца. Именно эту цль примиренія и успокоенія имютъ книги Жюль-Симона, о которыхъ сказано выше, и его благородныя усилія увнчались замчательнымъ успхомъ.
Талантъ Жюль-Симона подвергался уже многимъ преобразованіямъ. До 1848 года онъ былъ идеалистомъ, отвлеченнымъ философомъ, но посл этого года сдлался отчасти реалистомъ, и занялся практическою стороной вопросовъ, которые обсуждались въ его время. Рабочая Женщина свидтельствуетъ о новомъ направленіи, въ этой книг Жюль-Симонъ, впервые вступившій на поприще политической экономіи, является и въ ней знатокомъ.
Вопросы, касающіеся промышленности, чрезвычайно многосложны, и Россія скоро узнаетъ, съ какими трудностями они сопряжены. Во Франціи въ послднія сорокъ пять лтъ мануфактурная промышленность получила чрезмрное развитіе въ ущербъ земледлію: вотъ причина, почему сельское населеніе Франціи уменьшилось, а городское излишне увеличилось. Революція 1789 года провозгласила право каждаго человка на полную свободу, политическое и гражданское равенство, сокрушила феодальное устройство, совершенно уничтожила вс привилегіи породы, но нельзя не сознаться, что наряду съ этими благами, она водворила новую язву, пролетаріатъ. Происходя непосредственно отъ средневковаго крпостнаго сословія, какъ это сословіе отъ древняго невольничества, пролетаріи составляютъ въ наше время самый бдный и многочисленный классъ населенія, равные по праву съ прочими гражданами, подобно имъ свободные, призванные пользоваться богатствомъ и занимать высшія должности, если будутъ способны достигнуть ихъ, пролетаріи, которыхъ столь многія преимущества ставятъ въ положеніе гораздо боле высокое чмъ то, какое занимали ихъ предшественники невольники или крпостные, пролетаріи несчастне однакожь и невольниковъ и крпостныхъ, имвшихъ по крайней мр врное пропитаніе. Дйствительно источникъ и характеръ пролетаріата составляютъ два обстоятельства: 1) пролетарій уже по причин своего происхожденія не иметъ въ собственности ни земли, ни капитала, которые бы доставляли ему средства существованія помимо работы, и живетъ лишь задльною платой, 2) при всей его доброй вол, хорошей нравственности, усердіи, нтъ никакого ручательства, чтобъ онъ получалъ за свой трудъ вознагражденіе, достаточное для обезпеченія его и его семейства.
Независимость, неизбжная принадлежность свободы, пріобртенной пролетаріемъ, разорвала всякую личную и прочную связь между нимъ и богатыми сословіями. Владлецъ земли, капиталистъ, заводчикъ и фабрикантъ, который и самъ большею частію также пролетарій, но мене несчастный, пользуются руками пролетаріевъ вмсто орудія, когда эти руки имъ нужны, то-есть когда сн доставляютъ имъ боле того, во что обходятся, то пролетаріямъ платятъ, хотя сколько можно мене, но какъ скоро работа пролетарія обходится дороже того, что доставляетъ хозяину, какъ скоро пролетарій можетъ быть съ выгодой замненъ машиной, его отпускаютъ, фабрикантъ не заботится о томъ, что станется съ несчастнымъ, лишившимся такъ внезапно работы, это не его дло, и правду сказать, еслибъ онъ не такъ поступалъ, то непремнно раззорился бы и самъ, не доставивъ никакой существенной пользы человку, котораго бдствія вздумалъ бы облегчать.
Напротивъ, устройство общества въ древности и въ среднихъ вкахъ было таково, что невольникъ и крпостной были индивидуально и непосредственно, хотя боле въ качеств вещи нежели человка, связаны съ самымъ бытіемъ этого общества, тогда существовала особенная связь между каждымъ невольникомъ, каждымъ крпостнымъ и каждымъ членомъ привилегированныхъ классовъ, связь прочная, постоянная, освященная закономъ, нравами и взаимными выгодами. Господинъ держалъ и кормилъ невольника, потому что невольникъ былъ его собственность, что смерть невольника, увчье, болзнь, ослабленіе силъ наносили ущербъ богатству господина. Поэтому же для господина было необходимо кормить, защищать и крпостнаго, оказывать ему покровительство. Въ жизни феодальнаго міра первая потребность землевладльца состояла въ томъ, чтобы быть сильну оружіемъ, постоянно скоплять средства для защиты и нападенія, цной крови и силой пріобртать, на извстномъ протяженіи, спокойствіе, которое въ то время не могло быть иначе куплено: отсюда проистекала необходимость тснаго соединенія между самымъ гордымъ барономъ и самымъ скромнымъ вассаломъ, земля принадлежала только господину, а съ землей и прикрпленные къ ней люди. Но чтобы сохранить эту землю, господину были нужны военные люди, землепашцы, нсколько ремесленниковъ, изъ доходовъ съ земли онъ долженъ былъ платить этимъ людямъ, которые были истинными участниками въ его судьб, общихъ интересахъ и длахъ.
Какая цль пріютовъ, первоначальныхъ и среднихъ школъ, школъ для юношества и ремесленныхъ? Что имютъ въ виду богадльни, пенсіонныя кассы, общества взаимнаго вспомоществованія, сберегательныя кассы? Что произведутъ желзныя и простыя дороги, мосты, каналы, которыми вскор будетъ изрзана вся европейская территорія? Какихъ плодовъ должно ожидать отъ боле-обширнаго примненія обществъ на паяхъ, если удастся правильно устроить эти общества, безъ ущерба ихъ дятельности? Вс эти учрежденія еще зародыши, но зародыши драгоцнные, которыхъ благотворные плоды не могутъ быть ни исчислены, ни даже угаданы. Одно несомннно, что вс движенія новйшаго общества, вс его инстинкты, вся дятельность, вс желанія, вс изслдованія стремятся къ тому, чтобы возстановить между всми его членами взаимную связь, разорванную революціонными потрясеніями.
Но хотя таково очевидное стремленіе новйшаго общества, однакожь результатъ еще далеко не достигнутъ. Нищета и безнравственность очень велики между промышленными работниками, но еще ужасне страданія и позоръ, тяготющіе надъ женщинами рабочаго сословія.
Дти, занятые Фабричною работой, не имютъ времени посщать школы, они ничему ни обучаются и не получаютъ никакого нравственнаго и религіознаго воспитанія. Съ осьми лтъ они цлый день сидятъ въ мастерскихъ, гд притупляется ихъ умъ, развращается сердце, истощаются силы, гд они и въ нравственномъ и въ Физическомъ отношеніи заражаются ужасными болзнями, и когда достигнутъ юношества, то длаются не нужными, и ихъ замняютъ другими дтьми, то-есть новыми жертвами.
Съ другой стороны женщина, которая съ пяти часовъ утра до осьми вечера, вынуждена сидть за станкомъ, не можетъ исполнять своихъ обязанностей матери и жены. Не имя возможности кормить грудью своихъ дтей, она покидаетъ ихъ, отторгается отъ брачныхъ и материнскихъ обязанностей, заботится только объ удовлетвореніи чувственныхъ потребно, стей и предается имъ, какъ животное, безъ заботы и зазрнія совсти.
Когда женщина нищетой и жестокою участью совращена съ пути своей природы, то первая необходимость, которую она ощущаетъ, состоитъ въ томъ, чтобы заглушить въ себ способность мыслить, чувствовать, совершенно огрубить себя самымъ избыткомъ распутства, залить наконецъ виномъ чувство своего униженія. А потому въ дни разчета, питейные домы наполнены женщинами и дтьми, и въ этихъ презрнныхъ мстахъ издерживается большая часть еженедльнаго заработка, въ этихъ вертепахъ разврата совершаются ужаснйшія дла. Страсть къ пьянству у низшихъ классовъ везд возрастаетъ соразмрно со степенью нищеты. Напиться до-пьяна, заглушить, забыть временно заботы, горести, страданія — вотъ единственная отрада несчастливца! Для него вс радости кроются на дн рюмки съ водкой, онъ страстно любитъ напитки, которые повергаютъ въ летаргическій сонъ, въ совершенное разслабленіе ума и чувствъ, словомъ, напитки убивающіе.
‘Даже и въ то время, говорить Жюль Симонъ, когда на фабрикахъ много работы и хозяева хорошо платятъ, большая часть работницъ постоянно терпитъ нужду, у нихъ нтъ ни хлба, ни одежды для дтей, живутъ он въ комнатахъ боле тсныхъ и боле лишенныхъ всякаго удобства чмъ тюремныя каморки, если у нихъ занемогутъ дти, имъ не на что ни купить лкарства, ни добыть дтямъ постелю, ни развести огня, чтобы согрть ихъ. Врачи, пользующіе бдныхъ, сознаются, что въ большей части случаевъ лучшимъ лкарствомъ была бы хорошая пища, но врачи не могутъ, не смютъ посовтовать этого семействамъ больныхъ. Вотъ каково положеніе цлой половины нашихъ мануфактурныхъ городовъ даже въ мирное время, при полномъ процвтаніи промышленности. Воротитесь въ эти закоулки во время какого-нибудь государственнаго кризиса, и вы ихъ не узнаете, вамъ будутъ на каждомъ шагу встрчаться только скелеты, привиднія. Вы увидите перемну, которая ужаснетъ васъ, потому что есть нчто страшне чмъ работа безъ хлба,— это способность и желаніе трудиться при недостатк работы.
‘И что же! Вся эта нищета, это лишеніе насущнаго хлба, эти лохмотья, эти обнаженныя жилища, эти сырыя каморки, эти отвратительныя болзни, все это ничто въ сравненіи съ язвами, заражающими душу. Эти отцы, которыхъ дти умираютъ съ голода, эти отцы по ночамъ пьянствуютъ, буйно пируя въ кабакахъ, эти матери равнодушно смотрятъ на пороки своихъ дочерей, он даже содйствуютъ ихъ разврату, ни отецъ, ни мать не пытаются исторгнуть своихъ дтей изъ бездны, поглотившей ихъ самихъ. Должны ли мы хладнокровно смотрть на такой развратъ, на такую нищету? Неужели мы не станемъ бороться противъ нихъ всми силами сердца и ума, которыми Богъ надлилъ насъ? Будемъ ли мы спокойно ждать, чтобы зло дошло до крайней степени, ждать безъ смущенія совсти и безъ внутренняго содроганія? Надобно ли думать, что мы правы передъ Богомъ и человчествомъ, если бросимъ какое-нибудь подаяніе или сочинимъ какой-нибудь уставъ, тогда какъ здсь дло идетъ о самыхъ важныхъ интересахъ, о самой священной изъ всхъ обязанностей! Зло, сндающее насъ, принадлежитъ къ тмъ, для искорененія которыхъ надобно прибгнуть ко всевозможнымъ усиліямъ…’
Вотъ, теперь картина боле утшительная:
‘Богатый фабрикантъ города Рубе имлъ работника очень искуснаго, но преданнаго пьянству. Однажды, выходя изъ кабака, этотъ работникъ упалъ и переломилъ себ ногу. Онъ былъ человкъ неглупый и не въ пьяномъ вид разсудительный. На одр болзни онъ сильно встревожился участью своего семейства. Хозяинъ успокоилъ его. ‘Я буду лчить тебя на свои деньги, сказалъ онъ ему,— что же касается до твоего семейства, то оно будетъ еженедльно въ четвергъ получать деньги, которыя слдовали бы теб. еслибы ты работалъ. Когда выздоровешь, мало-по-малу расквитаешься со мною изъ своей задльной платы.’ Болзнь тянулась долго, и уплата продолжалась цлый годъ. Такъ какъ задльная плата была довольно велика, то семейство работника, при бережливости, могло жить тою частью, которая оставалась ему за постепенною уплатой хозяину. Во все это время работникъ воздерживался отъ пьянства, работалъ усердно, жилъ какъ слдуетъ доброму отцу семейства. Но прошествіи года, хозяинъ посовтовалъ ему согласиться на такой же вычетъ изъ задльной платы еще въ продолженіе двухъ лтъ. ‘Ты сберешь тысячу двсти франковъ, сказалъ онъ ему,— это ровно то, чего стоитъ домъ, который я отдаю теб внаймы. Черезъ два года домъ этотъ будетъ твой, и ты будешь имть собственность.’ Работникъ согласился: два года протекли быстро. Но окончаніи уплаты за домъ, при первой выдач задльныхъ денегъ, работнику хотли отдать все, что ему слдовало за еженедльную работу. ‘Удержите деньги, сказалъ онъ,— у себя, черезъ пятнадцать мсяцевъ я куплю сосдній домъ.’ Теперь у него три дома. Жена его сдлалась торговкой, и прежній пьяница вскор удалится на отдыхъ съ порядочнымъ достаткомъ, почти съ богатствомъ. Вотъ какое чудо совершила собственность!’
Итакъ, простолюдинъ можетъ быть исправленъ отъ своихъ пороковъ, итакъ, созданію, утратившему свое достоинство, это достоинство можетъ быть возвращено, но съ условіемъ, что такимъ дломъ общаго искупленія мы займемся, какъ говоритъ Жюль Симонъ, отъ всего нашего сердца. Собственность — вотъ спасительный талисманъ. Но какъ снабдить собственностью пролетаріевъ, какъ дать что-нибудь тому, кто ничего не иметъ, не отнявъ чего-нибудь у того, кто иметъ? Нельзя ли сдлать это при. помощи ассоціаціи, сообщества, которое, увеличивая производительныя силы, то-есть цнность капитала, вмст съ тмъ увеличиваетъ богатство въ такихъ размрахъ, что посредствомъ боле справедливаго распредленія общественнаго достоянія, можно доставить боле значительную долю этого достоянія труду, не уменьшая доли, законно-слдующей капиталу?
Когда осуществится первая, скромная ассоціація, то можно будетъ устроить еще другую, боле обширную. Франціи надобно отдать ту справедливость, что съ 1815 по 1850, до тхъ поръ, пока она имла вліяніе на ходъ своихъ государственныхъ длъ, она уклонялась отъ бдствій войны. Не Франція вздумала расширить свои границы, Франція чувствуетъ себя достаточно великою и славною. Мнимое право силы ежедневно боле и боле утрачиваетъ свое обаяніе. Въ несогласіяхъ своихъ народы уже предпочитаютъ полагаться на судъ дипломатіи, избгая случайностей войны, и безъ сомннія настанетъ время, когда разсудокъ и справедливость въ свою очередь окончательно замнятъ коварство, къ которому еще прибгаетъ иногда дипломатія, настанетъ время, когда хитрость и недобросовстность будутъ всми порицаемы столько же, какъ употребленіе силы и численнаго превосходства, когда доводы того, кто хитре, искусне или сильне, перестанутъ почитаться самыми лучшими.
Несмотря на тучи, временно скопляющіяся на горизонт, можно утверждать, что мы приближаемся къ этому желанному времени. За исключеніемъ послднихъ шести лтъ, протекло тридцать пять или сорокъ лтъ, съ тхъ поръ какъ образованные народы перестали забавляться безсмысленною, раззорительною, кровавою игрой сраженій. Теперь уже не борются оружіемъ, борются тарифами, торговыми трактатами, настоящая война замнилась войной промышленности и торговли, правда, что и это все еще война, убійственная война, при которой оспариваютъ другъ у друга рынки, оспариваютъ съ такимъ же остервенніемъ, съ какимъ прежде опустошали или завоевывали области.
Однакожь народы начинаютъ инстинктивно понимать, что имъ нельзя обойдтись другъ безъ друга, что имъ нуженъ обмнъ идей и произведеній, что они противъ воли связаны узами взаимности. Это заставляетъ ихъ сближаться, вступать другъ съ другомъ въ сношенія, преграды, раздляющія ихъ, повсюду рушатся, и свобода торговли, наконецъ, начинаетъ вытснять та- рифы и запретительную систему. Для того чтобъ удобне сноситься другъ съ другомъ, народы проводятъ каналы, устраиваютъ желзныя дороги, быстрыя сообщенія, которыя сберегаютъ время, сокращаютъ пространства. Еще нсколько лтъ, и въ мір совершится огромный переворотъ, и совершится безъ кровопролитій.