ФРАГМЕНТЫ ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
ФРАГМЕНТЫ ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
а.
а.
б. Рассказы А. М. Левицкого
б. Рассказы А. М. Левицкого
Рассказ первый. В гостиной, за чайным столом
ПРИЛОЖЕНИЯ
ПРИЛОЖЕНИЯ
Фрагменты из неизвестных произведений, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1889
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
Том XIII.
М., ОГИЗ ГИХЛ, 1949
Очаровательна любимица вечно-весеннего солнца, юго-западная окраина благодатной Катанийской равнины, безопасная от потоков огня Этны, нетревожимая грозами ее, неомрачаемая тучами ее, оградой хребтов защищенная и от стужи бурь из земель снежных, и от зноя ураганов из африканских песков, несмущаем тревогами больших городов и шумом больших дорог мирный сельский уголок, где легка работа простых людей, верна и щедра от ласковой матери-природы награда ей: быстрыми чередами, без перерыва целый год, сменяются тут в золоте нив и румянце садов обильные жатвы хлебов, роскошные сборы плодов. И около синих спокойных озер, вдоль по лазуревым тихим рекам, вверх по жемчужным звенящим ручьям вечно свежие, пестреют цветами ковры лугов, неувядамые зеленеют боскеты миртов по склонам холмов и, краса высокой растительности юга, чинаровые леса по горам.
Счастье человеку севера, счастье труженику миролюбивой науки жить в этой мирной области света и тепла без помех, приволен здесь труд, и полон радости отдых, время полдня: благоухает ароматами лугов освежительный ветерок с вольного моря и наслажденье дышать, солнце греет грудь, от блесков его сияет все кругом, и светлыми мыслями думается обо всем, даже и о дальнем северо-востоке, когда думается о нем.
Мне думается о нем. И часто, и много. Но не мое оно во мне, влечение моих мыслей обращается к нему. С давних лет, с первых лет моей молодости охладело сердце мое к моему краю. Был я мыслями чужой ему, когда еще жил в нем. А теперь, давно далекий от него, сам по себе я отвык бы и помнить о нем.
Но та, которую слушать радость моя, любит говорить мне о нашем родном крае. Оттого мои думы о нем. Оттого они милы мне. Остаются в них неразлучны мысли мои с тем, (что) слышат уши, чем любуются глаза мои. И все, что воображается мне о нашей родине, видится мне озаренное яркими лучами согревающего грудь мою вечно весеннего солнца.
Мне думается: много в нашей родной стране разумных и добрых, достойных любви. И пусть несет первый лист книги солнца привет из страны вечной весны от чужого своим в страну вьюг.
Добрые наши гостьи и гости,
Элия Васильевна, за обедом ныне, сказала мне что должен буду ныне же познакомиться с вами: перед обедом была у нее Диана Валентиновна, сказать ей, что мысли Авроры Владимировны о Белом зале понравились вам, и что на ученых вечерах вам угодно быть моими слушательницами и слушателями, собеседницами и собеседниками.— ‘Я очень рада, что представляется тебе новый отдых, легче газет’.
‘Когда ты рада этому, Лелленька, то и я рада’.— ‘Они собираются всем обществом сделать после обеда маленькую прогулку по озерам, в удовольствие Рохингаму и его товарищам, самим себе и мне. Диана Валентиновна пойдет на яхту пораньше других, зайдет за мной. Она хочет, чтоб я пригласила их с прогулки пить чай к нам. Скажи, как условливаться ей с ними о тебе?’ — ‘Что ж, Лелленька, мне все равно’.— ‘Тебе досуг будет посидеть с ними вечер?’ — ‘Досуг’.— ‘Так за чаем и начнешь рассказывать’.— ‘Хорошо. Только вот что, Лелленька: о чем любопытнее им будет слушать?’ — ‘Этого не умею сказать тебе, не знаю’.— ‘Стало быть, я попрошу Диану Валентиновну, чтоб она спросила у них’.— ‘Это прекрасно, мой милый’.
И принялся я после обеда за газеты, предполагал, что с моей стороны дело кончено, и думать мне о нем нечего. Но нет. Слишком понадеялся я на вас, добрые наши гостьи и гости. Пришла Диана Валентиновна, и что же говорит мне?— Говорит мне вот что:— ‘Я несколько раскаиваюсь, что сделала такое обременение вам. Если бы знала, то и не стала бы говорить Лелли об этом. А Лоренька пошла было со мной к вам и убежала, так ей стыдно’.— Элия Васильевна замечает:— ‘Нечего было не знать нам. Лоре стыдно только потому, что она избалованная девушка. И вам, Энни, брать с нее пример не для чего’.— ‘Я и не беру примера с нее, Лелли. Не убежала, как видите, пришла’.— ‘И не раскаивались бы. Не в чем’.— ‘Пусть будет по-вашему. Не раскаиваюсь’.— ‘В самом деле, Диана Валентиновна,— говорю я,— какое ж тут обременение мне? Лелленька даже рада, потому что, действительно, это будет мне отдых, еще легче газет. Вероятно, она и вам сказала так’.— ‘Разумеется,— говорит Элия Васильевна,— я сказала это и Диане Валентиновне. Но она и сама знала. Ты слышал: если б она не думала так, то и не стала бы говорить мне об этом их желании’.— ‘Правда,— говорит Диана Валентиновна,— и Лелли, и мне казалось так. Но мы с нею ошибались. Это не отдых, это труд’.— ‘Говорить-то труд?’ — говорю я.— ‘Говорить не трудно, но делать справки’.— ‘Если иной раз вздумается мне положить газеты, взять какую-нибудь книгу, для разнообразия, то еще невелика беда мне. Это будет прихоть для разнообразия, в удовольствие мне самому, а не по надобности для рассказа вашему обществу. Для рассказа это было бы лишней роскошью. Что не удержалось в памяти рассказывающего, не удержалось бы в памяти слушающих, поэтому вовсе лишнее для рассказа, не годится в рассказ’.— ‘Да что ты толкуешь Диане Валентиновне?— говорит Элия Васильевна.— Мы с нею неученые, мы никогда не слышали, не говорили, не думали об этом, и не можем даже понимать этого’.— ‘Ах, понимала и я,— говорит Диана Валентиновна.— Но когда все говорят: ‘не так’, перестаешь понимать’.— ‘Действительно,— говорю я.— Напрасно говорить об этом с вами, Диана Валентиновна. Надобно мне только попросить вас, чтобы вы спросили у вашего общества, о чем…’ — ‘Довольно. Понимаю. Я так и знала, что вы захотите предоставить выбор обществу. И предложила им за обедом переговорить об этом. Они хотели бы просить вас прочесть им курс философии. Вы согласитесь?’ — ‘О, с удовольствием’.— ‘Превосходно. А на много вечеров разрешены этим мои ученые вопросы?’ — ‘Сейчас рассчитываем: О сущности религии вообще, об особенностях важнейших религий, характеристика главных философских школ, система Спинозы, и, после этого подготовительного обзора, подробное изложение содержания трудов Фейербаха. Это займет вечеров…. вечеров семнадцать’. Элия Васильевна смеется:— ‘Не семнадцать бы, а сто семьдесят, и каждый вечер и до самой бы полночи: вот была бы я довольна! А вы, Энни?’ — ‘Была бы счастлива! Как, однако, мы с вами, Лелли, сходимся в любви к философии!’ — ‘Не к философии только в особенности,— выражаясь по-ученому,— а к науке вообще’.— ‘Да, да, все науки хороши, но только не для меня, потому что у меня две дочери, почти невесты, а сын строит полярную стену. Вам, Лелли, еще можно бы слушать со вниманием курс философии’.— ‘Благодарю за совет’.— ‘Не стоит благодарности, потому что вы не воспользуетесь им. Зовите Володю и Сережу’.— ‘Дадут они вам заниматься делом на яхте?’ — ‘Не наша с вами забота. Элоиза Арсеньевна просила, чтобы вы привели их’.— ‘А она уж там?’ — ‘Как же’.— ‘И вы пустили ее?’ — ‘Должна была бы я держать себя с нею, как вы держите себя с Лоренькой. Но не могу. Не боится меня Элоиза Арсеньевна: не слушается. Слушайтесь же хоть вы и ее, и меня вместе. Зотзиге Володю и Сережу’.— ‘Вышла бы замуж Элоиза Арсеньевна, и были бы у нее свои ребятишки, и не нужно б было ей чужих’.— ‘Так. Но не вышла. И необходимы ей ваши’.— ‘Подождет, пока придут со всем обществом. Володя не маленький. Увидит, когда пойдут все, подойдем с братом. Не все же водить мне их за руки’.— ‘Так идем’.— ‘Идем. Только вы забываете, Энни, какой человек мой Александр Михайлович. Я все ждала, вы сами скажете ему. Не сказать, разве он догадается?— Мой милый, ты поблагодари общество. Этим выбором они хотели сделать приятное тебе’.— ‘Что?>,то вы, Лелли? Да нет же, вовсе нет! Александр Михайлович, не верьте ей!’—‘Оно точно, Диана Валентиновна, мне и в голову не приходило. Но чему тут верить или не верить? Согласитесь: дело очевидное’.— ‘Не хочу спорить. Но, по крайней мере, я тут ни при чем. Не подговаривала’.— ‘На вас, Диана Валентиновна, я и не подумал’.— ‘На кого же?’ — ‘О, уж не такой я простяк, в самом деле, чтобы сомневаться вам, Диана Валентиновна, догадываюсь ли я, на кого надобно думать: это устроила Аврора Владимировна’.— ‘Конечно, так. Еще за обедом,— лишь сказала я, что говорила Лелли о их желании, и что вы не откажетесь, и они могут выбирать,— и в ту же минуту несколько человек в один голос заговорили о философии,— я тогда же подумала на Лореньку. А теперь, когда она убежала,— и сомнения не должно быть’.— ‘Полноте, вы оба’,— говорит Элия Васильевна.— ‘Ах! Не защищайте, Лелли! У нее столько фантазий’.— ‘У избалованной девушки не может не быть фантазий. И, без сомнения, она ожидает от этого курса философии необыкновенной пользы обществу. А все-таки, можно ручаться: и она не подговаривала’.— ‘Кто же, скажите!’ — ‘По всей вероятности, никто’.— ‘А и действительно’,— сказала Диана Валентиновна, несколько подумавши. Первыми заговорили о философии…
Замечания к приложениям I—IV даны в комментариях к соответствующим произведениям. В. приложении V помещены отрывки из неизвестных произведений. Печатаются по копии, вшитой в одно из. дел о Чернышевском департамента государственной политики (Архив революции). Вероятно, эти отрывки были взяты полицией в Вилюйске при обыске, какому подвергся Чернышевский в 1873 году. По упоминанию о Белом зале (в рассказе Левицкого) можно предположить, что отрывки относятся к циклу ‘Чтений для Белого зала’. (См. комментарий к рассказу ‘Потомок Барбаруссы’.) Отрывки были напечатаны в сборнике ‘Звенья’, кн. VI, М.— Л. 1936, стр. 605—609.