Надежда Александровна Лухманова
Надежда Александровна Лухманова
Фокс и Фукс
Фокс и Фукс
—————————————————-
Фокс и Фукс, Лухманова Надежда Александровна, Год: 1903
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Петербург — большой, красивый город, в нём протекает река Нева. Через Неву лежит длинный-длинный мост, называется он Николаевским. На одном конце его стоит часовня, в ней, за золотой дверью, виден образ св. Угодника Николая. Люди, когда идут или едут по этому мосту, то часто останавливаются перед часовней, заходят туда и ставят свечку. Свечки горят, и огоньки их так хорошо сверкают, что тот, кто и не остановится, крестится и говорит про себя: ‘Помилуй, Господи!’
Вот, в один день, по набережной реки Невы бежала собачка, простая такая, жёлтая, мохнатенькая, ушки висят, хвостик пушистый, глаза большие, карие, ласковые… Бежала она и думала: ‘Как я голодна! Ах, как голодна! Нигде ни корочки хлебца не нашла сегодня, и спать мне было сегодня очень нехорошо: забралась я под ворота, а оттуда дворник выгнал: ‘Пошла, — говорит, — вон, бродячая!»
А собачка была бродячая… Когда она была маленькая, ещё щеночком, у неё был хозяин, хороший старичок, она у него жила в комнате, даже иногда спала на его старом, кожаном кресле и была сыта, — бывало, что сам ест, то и ей даст, чуть не каждым кусочком делился. Только старичок этот захворал и слёг в постель, квартирная хозяйка стала приносить ему кушать в комнату.
Хозяйка не любила собак и как увидит, что старичок наливает на особую тарелочку супу и крошит говядины, сейчас рассердится: ‘Охота вам от себя отнимать и собаку кормить, выгнали бы её на улицу, пусть сама себе ищет пищу’. А старику станет жаль собачку, он с трудом нагнётся, подымет собачку к себе на кровать и гладит её, собачка рада, машет хвостиком, прыгает по кровати, лижет руки старика, а потом свернётся клубочком в его ногах и спит.
Старичку стало хуже, позвали доктора, и тот велел перевезти его в больницу. Хозяйка одела больного, и, так как он был очень слаб, то она с помощью дворника почти вынесла его на руках из квартиры, посадила на извозчика и повезла его в больницу.
Никто не заметил, как собачка выбежала за ним из комнаты, бросилась за извозчиком, бежала, бежала, но так как она была ещё молодая, глупая собачка и дальше своей улицы прежде никогда не бегала, то скоро сбилась с пути, потеряла из вида того извозчика, на котором везли больного старика, запуталась, чуть не попала под колёса какой-то кареты и, наконец, выбившись из сил, подбежала к какому-то забору, прижалась к нему, подняла голову вверх и так жалобно завыла, как заплакал бы ребёнок, если бы потерялся один на улице. На собачку никто не обратил внимания, улица была какая-то пустая: ни магазинов, ни лавок, всё огороды да заборы — собачка забежала совсем на край города.
С тех пор собачка стала ничья, она бродила по улицам, подбирала разные брошенные кусочки, спала, где придётся, свернувшись калачиком, и холодно ей было, и голодно, и часто страшно, потому что есть злые люди, которые иногда ни с того, ни с сего идут, да и ударят ногой несчастную собаку. Сегодня особенно продрогла она, потому что ночью шёл дождь, она прижалась у какого-то подъезда, где посуше, но всё-таки всю её насквозь промочило.
Вот как-то раз бежала рыжая собачка и только что повернула за угол улицы, а ей навстречу, из чайной, бежит мальчик и несёт большой медный чайник, полный кипятку. Столкнулись они, — чайник-то тяжёлый, да полный, рука у мальчика дрогнула, — и целая струя кипятку полилась на спину несчастной собачки. Завизжала она от боли и бросилась бежать.
Мальчик тоже вскрикнул, жаль ему было собаку, да ничего не поделаешь, надо было ему спешить в ту лавку, где он служил на посылках, там старшие приказчики ждали его, чтобы заварить скорей себе чаю и напиться тёплого, потому что в лавке было холодно.
Побежала собачка и про голод забыла, — такая боль в спине, визжит она, и как у человека у неё в глазах слёзы. Добежала она до моста Николаевского, хотела на ту сторону Невы бежать, — от боли не знает, куда и броситься, — а на мосту народу много, езда большая, испугалась она, да к решётке у часовни Николая Чудотворца и прижалась, а сама вся трясётся.
В это время по мосту ехала одна барыня и захотела она у св. Николая Чудотворца свечку поставить, остановила она своего извозчика, велела себя подождать, вошла в часовню, помолилась, поставила свечку и вышла, глядит, — а у самых её ног собачка рыжая, да такая с виду несчастная, мокрая вся, скорчилась. Жалко ей стало, да и место такое святое, а животное точно помощи просит, так и глядит в глаза.
— Ах, ты, бедная! — сказала дама и нагнулась, чтобы погладить её по голове. — Ну, ступай за мной!
Собака поняла её и пошла.
Барыня садится на извозчика, а собака туда же, за ней, передние лапы на подножку поставила.
— Ну, — говорит барыня, — лезь, лезь уж, я возьму тебя с собою.
Собака влезла и легла внизу в дрожках, а сама вся дрожит-дрожит…
— Вы что же это, сударыня, — спрашивает её старичок-извозчик, — собаку-то взяли, своя, что ли, пропадала у вас да нашлась?
— Нет, — говорит барыня, — чужая она, да такая несчастная, голодна, видно, дрожит вся, я её к себе из жалости взяла.
— Хорошо, сударыня, сделали, собака-то, видно, умная, вон она в какое место пришла, к св. Угоднику, а Он, видно, и скот милует, вот вы на неё и натолкнулись.
Приехала барыня домой, и собака за нею по лестнице в её квартиру вошла, хвостом виляет, глазами радость показывает, что в тепло её взяли, а только как барыня или прислуга хотят её по спине погладить, визжит она и шерсть у неё местами дыбом стояла. Позвала барыня ветеринара, доктора, который животных лечит, тот посмотрел собаку и сказал: ‘Её кипятком обварили, это очень больно, и шерсть у неё на этом месте вся вылезет’ — прописал мазь и велел ей спину натирать.
Собачка вылечилась, шерсть, как сказал доктор, у неё местами вылезла, только кипятку попало, к счастью, ей немного, а так как вся шерсть у неё была густая да волнистая, то и обваренная узкая полоска почти стала незаметною. Выросла собачка, потолстела, потому что теперь её хорошо кормили, весёлая стала, а так как она рыжая была и с острой мордочкой, то назвала её барыня ‘fox’, что по-английски значит лисица.
Так полюбил Фокс свою барыню, что всё в глаза ей глядит, спит на ковре у её ног, и, если барыни нет дома, ни за что не станет есть, а всё лежит у постели или на подоконнике окна сидит и смотрит на улицу. Фокс далеко видит свою барыню и издалека слышит её шаги, сейчас начнёт лаять, прыгать, визжать от радости и уж не знает, чем только проявить ей свою благодарность, свою любовь.
У барыни, в квартире которой поселился Фокс, было всего четыре комнаты, две комнаты выходили окнами на улицу, а две во двор. Во двор иногда приходили разные музыканты, кто с арфой, кто с шарманкой, кто со скрипкой. Как только во дворе заиграет музыка, прибегут дети со всех сторон, из разных квартир, а иногда и из разных дворов.
Дети всё бедных людей, которые живут на чердаках, в подвалах, им всегда очень хочется слушать музыку. Вместе с детьми к музыке бегут и собаки. Собаки не любят музыки, — почему — я не знаю, а только многие из них начинают лаять и визжать, как только её услышат.
Фокс тоже, как заслышит шарманку или другой инструмент, сейчас кинется к двери, лапами царапает, просится, а выпустят его, побежит на двор, сядет против музыканта и давай лаять, лает, не переставая, ребятишки смеются, думают, что собака под музыку петь хочет, музыканты иногда сердятся, потому что она их оглушает своим лаем. Раз на двор пришёл шарманщик, а с ним маленькая собачка, принёс он её на двор, держа на шарманке, а потом спустил на землю. Дети все, как увидели её, так и расхохотались: на собачке было одето розовое платье, а из-под него, смешно так, торчал сзади хвост, на голове у собачки была соломенная шляпа, ленты от неё завязаны под мордочкой, а наверху в шляпе перо.
Шарманщик заиграл какой-то вальс, собачка начала танцевать, только бедная была невесела, у неё болела одна задняя лапка, и она всё припадала на неё и садилась, а сердитый шарманщик в то время, как левой рукой вертел ручку шарманки, правой вынул из кармана хлыст и раза два ударил им бедную больную собачку.
— Как тебе не стыдно так мучить бедную собачку, — сказал какой-то господин, проходя по двору, — вот я отниму её у тебя и отдам в лечебницу животных, где заставлю тебя платить за неё, потому что она помогает тебе зарабатывать деньги.
Шарманщик, услышав это, ещё больше рассердился, подобрал деньги, которые бросали ему из окон и давали проходившие по двору, и хотел уже уходить, как в это время во двор вбежал Фокс, увидел собачку в платье да в шляпе, бросился к ней, понюхал её, сел на задние лапки и залился лаем. Никогда он не видел, чтобы собаки носили шляпы да платья. Шарманщик нагнулся, хотел поднять свою собачонку, которая совсем устала от танцев и теперь почти лежала на земле, а Фокс бросился на него и так оскалил зубы, что музыкант даже испугался и отступил, а Фокс схватил несчастную собачку за юбку её платья и потащил за собой. Собачка, верно, поняла, что так надо, и на трёх ногах побежала за ним, прямо через двор на лестницу и к той двери, где жила добрая барыня. Фокс стал лаять и царапаться в дверь. Прислуга отворила и ужасно удивилась, увидав вторую собачку в платье и шляпе.
— Смотрите, — говорит она барыне, — смотрите, какую гостью Фокс наш привёл!
Барыня вышла в прихожую, а там стоят две собаки: Фокс, да с таким видом, точно просит барыню, чтобы она приняла новую собачку, визжит так жалобно, бросается к своей хозяйке, руки ей лижет, а маленькая собачка прижалась в угол и стоит на задних лапках, дрожит, шляпа её съехала на правое ухо, даже пером закрыла ей один глаз, юбка на боку, и из-под неё только хвостик виляет.
— Ах, ты, бедная крошка, кто это так над тобой подсмеялся, — так одел тебя? — сказала барыня, взяла её на руки, а та и завизжала, потому что кожа на её ножке была вся ободрана, и ей, верно, было очень больно.
В это время в кухню вошёл шарманщик: ему кто-то указал, куда побежала его собачка, он сердился и кричал, чтобы ему её отдали. Фокс услыхал его голос и так рассердился, что его надо было запереть в другую комнату, чтобы он не укусил музыканта. Барыня вышла в кухню с собачкой на руках.
— Послушай, — сказала она шарманщику, — продай мне твою собачку, она больна у тебя, посмотри, как она дрожит, и у неё ножка чуть ли не сломана.
— Знаю я это, — говорит шарманщик, — она совсем танцевать не может, везде на дворах на меня сердятся за неё, а что же мне делать, я не могу её лечить, а если брошу на улице, ведь ей же хуже — она с голоду пропадёт.
Сговорилась барыня с музыкантом и заплатила ему за собачку пять рублей, отдала ему и её платье, и шляпу с пером. Позвали Фокса, а тот новой собачке лапку лижет, точно хочет её залечить. Собачка была тоже рыженькая, её назвала барыня ‘Fuchs’, что по-немецки означает тоже — лисичка. Перевязали ей лапку, накормили её, напоили, и стала она жить с Фоксом.
Собачка была очень смешная, она долго думала, что должна ходить на задних лапках и танцевать вальс. Захочет есть, пить или гулять, сейчас и начнёт танцевать, а Фокс этого не любил, он не понимал её штук и сейчас залает, схватит её за шиворот и пригнёт к земле, чтобы она ходила на всех четырёх лапках как все собаки. Лапка у Фукса зажила, а затем, так как её хорошо кормили, чисто держали и не били, перестала она ходить на задних лапках и танцевать перестала, потому что, конечно, всё это ей было очень трудно проделывать и не доставляло никакого удовольствия, она гораздо больше любила попросту играть и возиться с Фоксом. Все, кто знал Фокса, удивлялись, что он так умён: помня хорошо, как его взяла к себе барыня и вылечила, он привёл к ней и эту несчастную больную собачку. Барыня была одинокая, у неё не было ни детей, ни внуков, и она рада была, что могла сделать добро хоть двум собачкам, приютить их у себя и вылечить, а собачки-то как были счастливы и как любили свою барыню!
Источник: Лухманова Н. А. Не сказки. — СПб.: Издание А. С. Суворина, 1903. — С. 1.
Оригинал здесь: Викитека.
OCR, подготовка текста: Евгений Зеленко, июль 2013 г.