Флип, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1882 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 48 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЕТЪ-ГАРТА

Томъ второй

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типогр. Высочайше утвержд. Товар. ‘Общественная Польза’ Большая Подъяческая, No 39
1895

ФЛИПЪ.

ПОВСТЬ.

I.

Въ томъ мст, гд красная лента дороги, ведущей въ Лосъ-Гатосъ, поднимается, извиваясь, какъ огненный хвостъ ракеты и теряясь въ голубой долин береговой горной цпи, — недалеко отъ вершины горы находится тнистый уступъ, поросшій невысокимъ ельникомъ. При каждомъ изгиб дороги, извивающейся по склону горы, раскаленной лучами солнца, этотъ темный уголокъ невольно привлекаетъ взоры путника. Въ облакахъ пыли, при глухомъ стук лниво вращающихся колесъ, и однообразномъ скрип освшихъ подъ тяжестью кузова рессоръ, онъ сулитъ путнику прохладу, тнь и безмолвіе. Съ высокой крыши дилижанса, съ козелъ телги, изъ-подъ ослпительнаго благо навса, раскинутаго надъ поклажей горнаго извощика, съ раскаленнаго солнцемъ сдла, подъ тяжестью котораго пыхтитъ и потетъ несчастная лошадь,— отовсюду къ этой заманчивой цли обращаются измученныя, загорлыя лица.

Въ первую минуту можно подумать, что вс надежды были тщетны, вс общанія — обманчивы. Когда усталый путникъ доберется, наконецъ, до террасы, ему покажется, что она не только сосредоточила въ себ весь зной долины, но еще присоединила къ нему свой собственный огонь, извергаемый какимъ-нибудь открытымъ кратерообразнымъ источникомъ. Но, странное дло, — вмсто того, чтобы еще боле утомить и ослабить людей и животныхъ, зной этотъ, напротивъ, приводитъ ихъ въ необыкновенно возбужденное состояніе. Раскаленный воздухъ насыщенъ летучими частицами смолистыхъ веществъ. Одуряющіе ароматы лавра, сосны, можжевельника, такъ называемой verba buena, дикаго жасмина и другихъ, еще не окрещенныхъ пахучихъ растеній, дистилированные и обращенные въ газообразное состояніе палящимъ зноемъ, доводятъ до опьяненія, граничащаго съ бшенствомъ, каждаго, кто ихъ вдыхаетъ, они жгутъ, раздражаютъ, возбуждаютъ и отравляютъ. Разсказываютъ, что самыя замученныя, разбитыя лошади подъ вліяніемъ этого воздуха становились бшенными и неукротимыми, усталые извощики и погонщики муловъ, успвшіе истощить во время подъема весь запасъ ругательствъ, снова вдохновлялись въ этой огненной атмосфер, быстро пополняли свой словарь и даже обогащали его новыми, удивительно забористыми выраженіями. Какой-то пьянчуга-кондукторъ, не находя словъ для описанія всхъ прелестей этой мстности, говорятъ, охарактеризовалъ ихъ одной лаконической фразой — ‘джинъ съ инбиремъ’. Это лестное названіе, данное кондукторомъ, вроятно, въ память любимаго своего напитка — ромъ съ сиропомъ, такъ и осталось съ тхъ поръ за террасой.

Таково было общее мнніе объ этой юдоли благоуханій. Какъ большинство человческихъ сужденій, оно было поверхностно и слишкомъ поспшно. Никто еще, сколько извстно, не проникалъ въ таинственную глубину чащу лса. Онъ разросся гораздо ниже вершины, гд находится гостинница, до сихъ поръ подъ благоухающія втви этого лса не пробирался еще ни охотникъ, ни золотоискатель, даже инспекціонная комиссія графства, во время обхода, не ршилась проникнуть дальше опушки.

Мистеру Пэнсу Гэрріотъ, повидимому, было предназначено самой судьбой пополнить проблъ въ изслдованіи этой мстности. Онъ совершилъ свое путешествіе сюда подъ дилижансомъ, прицпившись къ его оси. Выбралъ онъ этотъ рискованный способъ передвиженія, пользуясь ночной темнотою, въ то время, какъ карета медленно тащилась мимо того мста, гд онъ спрятался въ придорожномъ кустарник, чтобы избжать непріятной встрчи съ шерифомъ монтерейскаго графства и его свитою. Представляться своимъ спутникамъ онъ счелъ совершенно излишнимъ и даже неблагоразумнымъ: его давно знали за игрока, бродягу и сорви-голову, а теперь надъ нимъ тяготло еще новое обвиненіе: онъ убилъ какого-то другого игрока, повздоривши съ нимъ за игрою, и за поимку его была назначена награда.

Когда карета прозжала подъ нависшими втвями сосенъ, онъ спустился на землю и нсколько мгновеній неподвижно лежалъ на дорог, такъ что издали его легко можно было принять за одну изъ кучъ грязи, которыхъ не мало скопилось между глубокими колеями. Затмъ, поднявшись на четвереньки, онъ, какъ дикій зврь, поползъ въ пахучую чащу лснаго кустарника. Здсь онъ пролежалъ до тхъ поръ, пока людскіе голоса и бряцаніе конской сбруи не замерли въ отдаленіи. Если-бы даже за нимъ слдили, трудно было-бы отыскать въ этой неподвижной масс лохмотьевъ сходство съ какою-нибудь опредленною человческою личностью. Черты лица его были скрыты подъ безобразною маскою изъ красноватой пыли и глины, руки имли видъ какихъ-то безформенныхъ обрубковъ, болтавшихся въ слишкомъ длинныхъ рукавахъ. Когда онъ, наконецъ, поднялся, шатаясь какъ пьяный, и безъ оглядки бросился въ глубину лса, изъ подъ ногъ его взлетло облако пыли, а изодранныя лохмотья его одежды то-и-дло цплялись за древесные сучья. Два раза онъ падалъ, но, опьяненный, возбужденный бодрящимъ, прянымъ воздухомъ, каждый разъ поднимался и продолжалъ свой путь.

Жаръ мало-по-малу спадалъ, а когда, остановившись, чтобы передохнуть, Гэрріотъ устало прислонился къ стволу молодаго дерева, по трепету и шелесту листьевъ впереди онъ понялъ, что тамъ дуетъ свжій втеръ, котораго онъ однакожъ еще не чувствовалъ. Затмъ, среди глубокой тишины послышался легкій шепотъ, похожій на вздохъ, и онъ понялъ, что приближается къ краю чащи. Тишина лса была такимъ образомъ нарушена: за первымъ звукомъ послдовалъ другой, мене ясный, но боле музыкальный — мелодическое хрустальное журчанье воды. Еще нсколько шаговъ — и онъ очутился на краю небольшаго оврага, надъ которымъ, въ вид плотнаго свода, сплетались втви деревьевъ. Узенькій ручеекъ, который онъ могъ-бы запрудить одной рукой, извивался въ этой крсной, каменистой расщелин горнаго склона, впадая въ глубокую, неправильную яму, переполняя ее черезъ край. До сихъ поръ эта яма служила только убжищемъ для пестрыхъ форелей, теперь же ей пришлось послужить ванной для Лэнса Гэрріота.

Не колеблясь ни одного мгновенія, и не давая себ даже труда раздться, онъ вошелъ въ воду съ такими предосторожностями, какъ будто боялся потерять даже одну каплю драгоцнной влаги. Голова его опустилась ниже краевъ ямы и кругомъ снова воцарилась полная тишина. Только два предмета оставались на берегу — его револьверъ и кисетъ съ табакомъ.

Прошло нсколько минутъ. Безстрашная голубая сойка спорхнула на землю и храбро принялась клевать кисетъ. Но она обратилась въ бгство при появленіи землеройки, которая силилась утащить кисетъ въ свою нору и, въ свою очередь, была потревожена красной векшей, впрочемъ, вниманіе этой послдней было привлечено не столько кисетомъ, сколько револьверомъ, который они разсматривали съ недоврчивымъ восхищеніемъ. Вдругъ послышался всплескъ, ворчанье, пыхтніе, мелкіе представители животнаго царства бросились въ разсыпную и надъ ямкой показалась голова мистера Лэнса Гэрріота… Какое превращеніе!

Ванна не только оказала благотворное дйствіе на чистоту его тла и легкой тиковой одежды, но, повидимому, очистила его и нравственно: казалось, онъ оставилъ въ ней и всю грязь, вс пятна прошлой жизни и репутаціи. Лицо его, на которомъ, правда, кое-гд еще виднлись царапины, было кругло, румяно, сіяло невозмутимымъ благодушіемъ и юношескою свжестью. Въ его большихъ голубыхъ глазахъ свтилось невинное изумленіе и дтская беззаботность. Отдуваясь и отряхивая съ себя капли воды, онъ лниво оперся локтями на берегъ и съ любопытствомъ школьника слдилъ за маневрами землеройки, которая, оправившись отъ испуга, снова осторожно подкрадывалась къ соблазнительному кисету. Если нсколько минутъ тому назадъ даже близкіе товарищи врядъ-ли узнали-бы Лэнса подъ безобразною маскою изъ грязи, пыли и лохмотьевъ, за то теперь случайному путнику и въ голову бы не пришло заподозрить въ этомъ молодомъ блокуромъ фавн — убійцу. Взмахнувъ мокрымъ рукавомъ, онъ пустилъ цлую тучу мелкихъ брызгъ въ испуганную землеройку и такъ весело выпрыгнулъ изъ воды, что, казалось, это былъ не бглый преступникъ, укрывающійся отъ людей, но человкъ, вздумавшій выкупаться на пикник.

По верхушкамъ деревьевъ зашелестлъ легкій втерокъ — очевидно съ запада. Взглянувъ въ ту сторону, Лэнсъ замтилъ, что въ этомъ направленіи тни были мене густы, и не задумываясь, пошелъ туда, хотя пробираться сквозь частый кустарникъ было не легко. По мр того, какъ онъ подвигался впередъ, лсъ становился рже и рже, очертанія втвей, а затмъ даже контуры отдльныхъ листьевъ стали вырзываться на ярко-голубомъ неб. Онъ догадался, что недалеко уже до вершины горы, остановился на минуту, ощупалъ револьверъ и, наконецъ, осторожно раздвинулъ послднія втви.

Яркій блескъ полуденнаго солнца сначала ослпилъ его. Приглядвшись, онъ замтилъ, что находится на открытомъ западномъ склон горы, обращенномъ къ берегу и покрытомъ лишь рдкою порослью. Благоухающая чаща отдляла его какъ отъ вершины, такъ и отъ большой дороги, спускающейся молньеобразными зигзагами отъ террасы въ глубину долины. Невидимый ни для кого, онъ могъ свободно обозрвать всю окрестность. Впрочемъ, эта мысль, повидимому, не особенно интересовала и не тревожила его. Первымъ дломъ онъ поспшилъ освободиться отъ своей изодранной одежды, затмъ набилъ и закурилъ свою трубку и растянулся на откос, чтобы просохнуть по жгучимъ лучамъ солнца. Покуривая, онъ безпечно пробгалъ клочекъ газеты, въ которой былъ завернутъ его табакъ и, наткнувшись на мсто, показавшееся ему забавнымъ, снова прочелъ его вслухъ, какъ будто передъ невидимою аудиторіей, сопровождая чтеніе патетическими жестами и развязно похлопывая себя по колнк.

Отъ усталости-ли или отъ дйствій купанья, которое въ сущности превратилось въ паровую ванну, посл того, какъ онъ покатался по горячей трав, глаза его стали слипаться… Его разбудили звуки голосовъ. Они доносились издалека, слышны были не ясно и не приближались. Онъ осторожно спустился по скату до края перваго крутого обрыва. Тамъ оказался новый выступъ или терраса, а ниже, въ глубин, виднлись неясныя очертанія оливково-зеленой листвы, изъ которой тамъ и сямъ выдвигались остроконечныя вершины сосенъ. Нигд не видно было слдовъ человческаго жилья, но голоса говорили такъ, какъ говорятъ за какой-нибудь однообразной работой, и Пэнсъ ясно слышалъ сопровождавшій ихъ говоръ звонъ посуды и стукъ какого-то домашняго орудія. Разговаривали повидимому двое — старикъ и двушка, перекидываясь небрежными, незначущими фразами, словъ на такомъ разстояніи нельзя было разобрать. Голоса эти еще боле оттняли царившее кругомъ безлюдіе, однако, ничуть не придавая ему печальнаго оттнка, они казались таинственными, но не зловщими, быть можетъ весь разговоръ былъ однимъ общимъ мстомъ, но среди обширной пустыни лса онъ казался музыкальнымъ и краснорчивымъ. Лэнсъ въ первый разъ за этотъ день глубоко вздохнулъ — звуки, сопровождавшіе разговоръ, напомнили ему объ обд.

Не смотря на свою безпечность, Лэнсъ былъ, однако, слишкомъ благоразуменъ, чтобы отважиться выдти изъ своего убжища среди благо дня. Пока онъ удовольствовался тмъ, что постарался опредлить, насколько возможно, мсто, откуда слышались голоса. Чтобы добраться туда, трудно было найти иной путь, кром большой дороги.— ‘Должны же они будутъ развести огонь или зажечь свчу къ ночи’,— разсудилъ онъ, наконецъ, и, удовлетворившись этимъ соображеніемъ, снова, растянулся на трав. Для препровожденія времени онъ сталъ подбрасывать на воздухъ нсколько мелкихъ монетъ. Потомъ взоръ его остановился на одной изъ вершинъ береговой горной цпи, выдлявшейся рзкимъ силуэтомъ на безоблачномъ западномъ склон неба. Въ небольшой расщелин хребта мелькнуло ярко-блое пятнышко, не больше серебряной монеты, которую онъ держалъ въ рук. Пятнышко быстро росло и заполнило расщелину. Черезъ минуту исчезла вся линія хребта. Тсною, непрерывною полосою растянулись легіоны блыхъ хлопьевъ по всему горизонту, проникли во вс овраги и ущелья горной цпи. Это былъ поднявшійся надъ моремъ туманъ. Лэнсъ зналъ, что только двадцать миль отдляютъ его отъ океана — отъ спасенія!

Заходящее солнце скрылось и потухло въ мягкихъ объятіяхъ тумана. Холодный втеръ пронесся надъ горами. По тлу Лэнса пробжала дрожь, онъ всталъ и опять вошелъ въ лсъ, чтобы согрться. Теплый, ароматный воздухъ произвелъ на него поразительно успокоивающее дйствіе, усталость заставила забыть о голод, онъ задремалъ. Когда онъ проснулся, было совершенно темно. Ощупью добрался онъ до опушки. Нсколько звздъ сверкали надъ его головою, но вокругъ все, какъ блою пеленою, было окутано хлопьями тумана. Еслибы даже гд-нибудь и горли огонь или свчка, ихъ невозможно было замтить. Идти впередъ на удачу — было-бы безуміемъ, оставался только одинъ исходъ — ждать до утра. Бродяга былъ лнивъ и философъ: такое ршеніе пришлось ему по вкусу, онъ снова пробрался къ своему ложу и заснулъ. Какія мучительныя виднія, вызванныя угрызеніями совсти и страхомъ, тревожили его сонъ, когда онъ лежалъ среди глубокаго безмолвія и мрака, отдленный отъ человческаго общества прозрачною пеленою тумана? Какіе призраки проносились передъ нимъ, рождаясь въ глухой чащ лса?— Ни мученія, ни призраки не тревожили его. Укладываясь спать въ этой чащ, онъ вспомнилъ съ сожалніемъ только о сухаряхъ, которые уронилъ съ имперіала дилижанса какой-то завтракавшій тамъ неосторожный пассажиръ. Но эта грустная мысль была мимолетна и скоро онъ заснулъ глубокимъ, непробуднымъ сномъ ранняго дтства.

II.

Проснувшись, онъ ощутилъ прежде всего тотъ-же пряный ароматъ воздуха. Его первымъ инстинктивнымъ движеніемъ, какъ у всякаго молодаго животнаго, было схватить рсколько молодыхъ, нжныхъ зеленыхъ листочковъ verba buena, которая вилась на мховой подушк, служившей ему изголовьемъ, и състь ихъ. Это нсколько заглушило его мучительный голодъ. Еще полусонными глазами онъ сталъ лниво слдить за солнечнымъ лучемъ, пробравшимся въ чащу втвей, которыя сплетались надъ его головой въ вид свода. Потомъ онъ опять забылся. Колеблясь, такимъ образомъ, между сномъ и бдніемъ, онъ, однако, ясно замтилъ легкое движеніе въ сухихъ листьяхъ, покрывавшихъ землю возл углубленія, которое онъ избралъ себ для ночлега. Сила, приводившая ихъ въ движеніе, казалась ему сознательною, а самое движеніе, повидимому, направлялось къ его револьверу, блествшему въ трав. Онъ подумалъ, что это его вчерашній пріятель возобновилъ сегодня свою воровскую экскурсію, усмхнулся и продолжалъ лежать неподвижно. Движеніе и шорохъ продолжались, но теперь движеніе стало медлительне, что-то какъ будто скользило и извивалось. Глаза Лэнса съ напряженнымъ вниманіемъ устремились на это мсто. Онъ сразу проснулся. То была не змя, а рука, на половину скрытая мхомъ и пробиравшаяся къ его револьверу. Онъ видлъ ее лишь мигъ, но усплъ замтить, что рука была голая, очень тонкая и покрыта веснушками. Онъ быстро схватилъ ее, вскочилъ на ноги и вытащилъ изъ засады усиленно сопротивлявшуся молодую двушку.

— Пустите! сказала она, смутившись боле отъ стыда, чмъ отъ страха.

Лэнсъ посмотрлъ на нее. Ей было едва-ли боле пятнадцати лтъ, она была такая тоненькая, худенькая, съ грудью плоскою, какъ у мальчика. Ея пылающее лицо и обнаженная шея были буквально усыпаны мелкими коричневыми пятнами, словно зернышками пороха и,— странное дло, глаза ея большіе, срые, повидимому, также покрыты были веснушками, по крайней мр, какъ роговая оболочка, такъ и радужная были усяны мелкими желтыми крапинками. Еще замчательне были ея волосы: металлическій, красноватый, какъ у оленя, цвтъ ихъ принималъ постепенно боле свтлые оттнки и, наконецъ, на макушк, какъ будто отъ дйствія солнца, переходилъ въ совершенно блокурый.

Она, очевидно, выросла изъ своего платья, которое было сшито уже давно, изъ подъ короткой юбки, виднлась часть ноги. Желтой, худой и покрытой все тми же желтыми крапинками, чулки были слишкомъ узки, порваны и грубо заштопаны. Лэнсъ нсколько разжалъ свой кулакъ и благодушнымъ жестомъ слегка отодвинулъ отъ себя плнницу. Она не шевельнулась и продолжала полу-злобно, полу-сконфуженно смотрть на него.

— Я ни чуточки не испугалась, сказала она:— не бойтесь, не убгу.

— Очень радъ это слышать, возразилъ Пэнсъ, не скрывая своего удовольствія.— А зачмъ вы подбирались къ моему револьверу?

Она опять покраснла и промолчала, затмъ, начала выбивать ногою землю, скопившуюся между корнями дерева, и, наконецъ, сказала, какъ будто обращаясь съ дружескою откровенностью къ своей собственной ног:

— Я хотла схватить его прежде васъ.

— Вотъ какъ! А зачмъ?

— О, вы сами знаете — зачмъ?

Широкая улыбка, озарившая лицо Лэнса и обнаружившая вс его зубы, доказывала, что онъ дйствительно знаетъ — зачмъ? Но онъ счелъ нужнымъ промолчать.

— Я не знала, почему вы здсь скрываетесь, продолжала двушка, все еще обращаясь къ дереву,— къ тому же, прибавила она, взглянувъ на него искоса изъ-подъ своихъ блыхъ рсницъ, — я не видла вашего лица.

Въ этомъ тонкомъ комплимент въ первый разъ сказалась хитрость, свойственная ея полу. Лицо безпутнаго бродяги вспыхнуло яркимъ румянцемъ, и на мигъ онъ смутился.

— Стало быть, вы хотли завладть моею шестистволкою до тхъ поръ, пока не познакомитесь со мною получше?

Она кивнула головою. Затмъ она подняла съ земли сухую втвь оршника, заложила ее себ за спину, перекинула черезъ оба конца свои тонкія, загорлыя руки, выпятила грудь и напрягла мышцы. Все это было сдлано съ очевидною цлью доказать свое хладнокровіе и, вмст съ тмъ, силу мышцъ.

— Можетъ быть, вы хотите взять его теперь? сказалъ Лэнсъ, протягивая ей пистолетъ.

— Я видала на своемъ вку довольно шестистволокъ, отвчала двушка, отстраняя отъ себя револьверъ и длая видъ, что не понимаетъ намека.— У отца есть револьверъ, а у брата ихъ было даже два, системы Дерингера, когда онъ былъ еще вдвое моложе меня.

Она остановилась, чтобы посмотрть, какое впечатлніе произвела на ея собесдника такая любовь къ оружію всхъ членовъ ея семейства. Но Лэнсъ только взглянулъ на нее съ усмшкой. Потомъ она снова заговорила:

— Зачмъ вы ли траву?

— Траву? переспросилъ Лэнсъ.

— Да, вотъ эту! Она указала на verba buena.

Лэнсъ захохоталъ.

— Я былъ голоденъ. Послушайте, продолжалъ онъ, весело подбрасывая на воздухъ нсколько серебряныхъ монетъ.— Нельзя-ли на эти деньги добыть мн позавтракать. да такъ, чтобы и вамъ осталось на гостинцы?

Двушка съ робкимъ любопытствомъ смотрла на деньги и на молодаго человка.

— Я думаю, что отецъ можетъ дать вамъ что-нибудь, если захочетъ, только онъ недолюбливаетъ бродягъ съ тхъ поръ, какъ они украли у него цыплятъ. Впрочемъ, попытайтесь.

— Но я желалъ-бы, чтобы вы попытались за меня. Вы можете принести мн завтракъ сюда.

Двушка отступила на шагъ, опустила глаза, и съ улыбкой, выражавшей очаровательное колебаніе между робостью и нахальствомъ, сказала:

— Такъ, стало быть, вы скрываетесь! Да?

— Вотъ именно, скрываюсь! засмялся Лэнсъ.— Однако, вы, я вижу, не промахъ!

— Ужь не изъ шайки-ли вы Макъ-Карти?

Мистеръ Лэнсъ Гэрріотъ на мгновеніе ощутилъ даже гордость, вполн искренно заявляя, что не принадлежитъ къ шайк закоренлыхъ горныхъ разбойниковъ, извстной подъ этимъ именемъ въ округ.

— Надюсь, что вы и не изъ числа тхъ воришекъ, которые обокрали недавно ранчо Гендерсона? Мы не очень-то благоволимъ къ такимъ молодцамъ.

— Нтъ, отвтилъ Лэнсъ самымъ искреннимъ тономъ.

— Надюсь также, что вы не тотъ, негодяй, который недавно до смерти избилъ свою жену въ Санта-Клара?

Лэнсъ съ благороднымъ гнвомъ протестовалъ противъ такого предположенія. Если онъ и нарушалъ основы семейнаго союза, то, во всякомъ случа, не кулачнымъ путемъ и, притомъ,— съ чужими женами.

Двушка еще поколебалась съ минуту и, наконецъ, сказала:

— Ну, хорошо, идите со мною.

— Куда? спросилъ Лэнсъ.

— Въ ранчо, отвтила она простодушно.

— Такъ вы не хотите принести мн чего-нибудь пость сюда?

— Зачмъ? Вдь вы можете позавтракать тамъ, внизу. Лэнсъ колебался.

— Ужъ я все устрою, не безпокойтесь, продолжала двушка,— я переговорю съ отцомъ.

— Ну, а если я предпочитаю остаться здсь? упирался Лэнсъ, прекрасно сознавая, что вся его осторожность только притворство.

— Какъ знаете, сказала она равнодушно,— но, вдь весь этотъ лсъ принадлежитъ моему отцу.

— Принадлежитъ, поправилъ Лэнсъ.

— Принадлежитъ или принадлежитъ — не все ли равно, презрительно замтила двушка.— Главное то, что лсъ этотъ его и вы можете встртиться съ нимъ здсь точно такъ-же, какъ внизу, въ нашемъ дом. Онъ можетъ прійти каждую минуту сюда, можете поручиться за это головой.

Замтивъ, очевидно, по лицу Лэнса, что слова ея забавляли его, она снова потупилась въ смущеніи и нахмурила брови.

— Что-жь, пойдемте, я готовъ, сказалъ Лэнсъ, улыбаясь и протягивая ей руку.

Она не взяла ея и недоврчиво посмотрла на него искоса, какъ пугливая лошадь.

— Дайте мн сначала вашъ пистолетъ, сказала она.

Онъ исполнилъ ея требованіе, едва удерживаясь отъ смха. Она-же, напротивъ, съ неподдльною серьезностью взяла револьверъ и вскинула его на плечо, какъ ружье. Нечего и говорить, что это движеніе,— смсь ребячества и геройства — вызвало въ Лэнс новый взрывъ смха.

— Идите впередъ, сказала она.

Лэнсъ повиновался, широко улыбаясь.

— Можно подумать, что я вашъ плнникъ! замтилъ онъ.

— Идите впередъ и не дурачьтесь, возразила она.

Нсколько времени они шли молча по лсу. На мгновенье въ голов его мелькнула забавная мысль — обратиться въ притворное бгство, ‘чтобы посмотрть, что будетъ длать двчонка’, но онъ тотчасъ-же отказался отъ своего намренія.— ‘Она, не задумываясь, прострлила-бы меня, какъ собаку’,— ршилъ онъ, проникаясь все большимъ уваженіемъ къ своей спутниц.

Когда они достигли обнаженнаго склона горы, Лэнсъ остановился и вопросительно посмотрлъ на нее.

— Туда! сказала она, указывая на вершину, какъ разъ въ противоположную сторону отъ того мста, откуда онъ вчера слышалъ голоса, одинъ изъ этихъ голосовъ Лэнсъ теперь узналъ: это былъ ея голосъ. Нсколько времени они пробирались сквозь чащу, но потомъ круто свернули на тропинку, которая шла вдоль оврага, спускавшагося къ долин.

— Зачмъ вы сдлали такой крюкъ? спросилъ Лэнсъ.

— Мы никогда такъ не ходимъ, возразила она многозначительно,— есть другая дорога, короче.

— Гд?

— Это до васъ не касается, сказала она сухо.

— Какъ васъ зовутъ? спросилъ Лэнсъ, когда они спустились съ крутаго обрыва.

— Флипъ.

— Какъ?

— Флипъ.

— Вы меня не поняли. Я спрашиваю про ваше имя, а не про фамилію.

— Меня зовутъ Флипъ.

— Флипъ! Ахъ, да, это уменьшительное отъ Фелипа!

— Не Фелипа, а Флипъ.

Нкоторое время оба молчали.

— Что-же вы не спросите, какъ зовутъ меня? сказалъ Лэнсъ.

Она не удостоила его отвтомъ.

— Вамъ даже не интересно?

— Можетъ быть, батя спроситъ, ему можете врать, что хотите.

Этотъ ршительный отвтъ озадачилъ нашего любезника-убійцу. Онъ шелъ нсколько времени молча. Эта двочка положительно приводила его въ восторгъ.

— Только, прибавила Флипъ,— лучше будетъ, пожалуй, если мы съ вами поладимъ.

Въ этомъ мст тропинка опять круто заворачивала и спускалась въ ущелье. Лэнсъ посмотрлъ кверху и замтилъ, что они находятся какъ разъ подъ той поросшей лсомъ террасой, съ которой спустились и которая теперь виднлась высоко надъ ихъ головами.

— Чмъ занимается вашъ отецъ? спросилъ онъ. наконецъ.

Флипъ молчала, раскачивая на рук револьверъ.

Лэнсъ повторилъ свои вопросъ.

— Жжетъ уголь и длаетъ алмазы, сказала она, искоса поглядывая на него.

— Длаетъ алмазы? переспросилъ Лэнсъ.

Флипъ утвердительно кивнула головой.

— И много онъ ихъ длаетъ? небрежнымъ тономъ продолжалъ ея спутникъ.

— Пропасть! Только маленькіе,— отвчала она, снова украдкой взглянувъ на него.

— А! маленькіе! повторилъ онъ…

Они приблизились къ небольшому огороженному пространству, откуда поднялось громкое кудахтанье и щебетанье, цлый легіонъ домашнихъ птицъ привтствовалъ возвращеніе хозяйки. Наружный видъ поселенія не представлялъ собою ничего внушительнаго. Стоящая подъ деревомъ печь, сдло съ уздою, нсколько необходимыхъ предметовъ домашняго обихода — вотъ и все. Это было настоящее ‘ранчо’. Какъ большинство участковъ, воздланныхъ піонерами, это мсто носило на себ слды недавней безпорядочной борьбы человка съ природой, на пол битвы царили уныніе и запустніе. Спиленныя деревья, измятый кустарникъ, длинные шесты, только-что поднятая новь — составляли странный контрастъ съ валявшимися тутъ же отбросами цивилизаціи,— пустыми глиняными кружками, разбитыми бутылками, дырявыми шляпами, стоптанными сапогами, изодранными чулками и всевозможными лохмотьями. Для довершенія эффекта, на одномъ дерев вислъ даже измятый остовъ стараго кринолина.

Самое дикое ущелье, самая густая чаща, любая, двственно безлюдная мстность — показались-бы мене пустынными и боле привлекательными, чмъ эти первые слды завоеваній человка. Только самая хижина нсколько скрашивала видъ этого обширнаго бивуака. Выстроенное изъ полуцилиндрическихъ кусковъ сосновой коры, съ крышей изъ того-же матеріала, оно носило на себ отпечатокъ своеобразной, живописной дикости. Впрочемъ, это былъ результатъ скорй экономіи, чмъ изящнаго вкуса хозяина.

— Кора совсмъ не годится для угля, замтила Флипъ, какъ-бы извиняясь.— Бьюсь объ закладъ, что батя въ лсу, продолжала она. останавливаясь передъ дверью хижины.— Батя!… крикнула она. Голосъ ея,чистый и звонкій, пронесся по всему ущелью, а эхо донесло его даже до высокой террасы. Однообразные удары топора, раздававшіеся по близости, тотчасъ смолкли и изъ кущи сосенъ мужской голосъ отвтилъ — ‘Флипъ’. Черезъ нсколько минутъ послышались ворчанье, трескъ сухихъ втвей, тяжелые шаги и, наконецъ, появился самъ — ‘батя’.

Еслибы Лэнсъ встртилъ его въ лсу, онъ затруднился бы ршить, къ какой рас принадлежитъ этотъ человкъ,— къ монгольской, индусской или эфіопской? Небрежныя омовенія на скорую руку сообщили лицу и рукамъ угольщика аспидно-срый цвтъ, переходившій въ боле темную тнь тамъ, гд дйствіе воды прекращалось. Онъ напоминалъ крашенныхъ негровъ-скрипачей, которымъ лишь изрдка и не надолго приходится смывать свою маску. Глаза его были обведены черными кругами, что придавало ему видъ человка, носящаго очки безъ стеколъ, и еще боле подчеркивало обезьяній характеръ его лица, съ которымъ какъ нельзя лучше гармонировали густые съ просдью волосы, повидимому, подвергавшіеся частымъ, но неудачнымъ попыткамъ окрасить ихъ въ прежній цвтъ. Какъ будто не замчая Лэнса и обращаясь исключительно къ дочери, старикъ проворчалъ хриплымъ, надтреснутымъ голосомъ:

— Ну! Что тамъ еще? Зачмъ ты оторвала меня отъ работы за часъ до полудня. Чортъ меня возьми, если мн хоть когда-нибудь удается, какъ слдуетъ, поработать! Только и слышишь: ‘батя’! да ‘батя’!

Къ величайшему удовольствію Лэнса, двушка приняла этотъ выговоръ вполн равнодушно. Она подождала, пока упреки старика не перешли въ невнятное и, какъ показалось Лэнсу, трусливое ворчанье, и тогда хладнокровно сказала:

— Ты бы лучше положилъ на мсто топоръ и приготовилъ этому человку завтракъ и что-нибудь на дорогу, Онъ пріхалъ сюда изъ Санъ-Франциско удить рыбу, да заблудился и потерялъ своихъ пріятелей. Онъ не знаетъ даже, куда двались его удочки и другая мелкая поклажа. Сегодня ночью ему пришлось ночевать подъ открытымъ небомъ въ лсу ‘Джинъ съ инбиремъ’.

— Ну да! Такъ и зналъ! Вс они мелютъ одно! замтилъ старикъ, ударяя себя кулакомъ по колнк въ прилив безсильной ярости, но не глядя на Лэнса.— Такъ за коимъ же чортомъ онъ лзетъ къ намъ, а не идетъ въ эту проклятую гостинницу наверху? Зачмъ, разрази его…

Но тутъ глаза его встртились съ пристальнымъ взглядомъ большихъ пятнистыхъ глазъ дочери. Онъ судорожно замигалъ, и заговорилъ уже другимъ, плаксивымъ тономъ:

— Послушай, Флипъ, вдь это ни на что не похоже. Ты положительно сживешь меня со свта, если каждый день станешь приводить сюда, въ нашъ ранчо, всякую сволочь: бродягъ-эмигрантовъ, бглыхъ матросовъ, слезливыхъ вдовъ или сумасшедшихъ. Я васъ спрашиваю, сударь,— продолжалъ онъ, обращаясь къ Лэнсу первый разъ, но такимъ тономъ, какъ будто онъ уже принималъ живйшее участіе въ разговор,— я васъ спрашиваю, какъ джентльмена, какъ опытнаго рыболова, способнаго войти въ мое положеніе… Разв возможно такъ поступать?

Лэнсъ собирался что-то отвтить, но Флипъ предупредила его.

— Въ томъ-то и дло!— Именно потому, что онъ джентльменъ самаго перваго сорта, онъ и не можетъ въ такомъ вид идти вальсировать въ гостинницу. Да его подняли-бы на смхъ вс дамы! Да онъ не выйдетъ изъ этого ранчо и не покажется въ люди, пока не приведетъ себя въ приличный видъ! Полно, батя! Ты говоришь глупости.

Старикъ видимо сдавался. Таща за собою топоръ, онъ добрался до ближайшаго пня, услся на немъ и отеръ рукавомъ вспотвшій лобъ, это придало его лицу видъ грифельной доски, съ которой плохо стерли сложную ариметическую задачу. Онъ съ видомъ полной безнадежности посмотрлъ на Лэнса.

— Денегъ нтъ у васъ, разумется?— объ этомъ нечего и говорить. Вы, конечно, оставили свой бумажникъ, съ пятидесятью долларами, подъ камнемъ и не можете найти его? Это тоже само собою понятно.— Разумется, продолжалъ онъ, замтивъ, что Лэнсъ сунулъ руку въ карманъ,— разумется, съ вами есть вексель въ сто долларовъ на фирму Уэльсъ, Фэрго и К^о, и вы попросите меня учесть его…

Старикъ забавлялъ Лэнса, но Флипъ положительно приводила его въ восторгъ, заглушавшій всякое другое чувство. Не спуская глазъ съ дочери, онъ лаконически уврилъ отца, что объ уплат ему нечего безпокоиться, но въ манерахъ его не было и слда той веселой безпечности, которая такъ понравилась Флипъ. Двушка тотчасъ замтила перемну и недоумвала, за что-бы онъ могъ разсердиться. Съ тхъ поръ какъ глаза незнакомца встртили глаза другого мужчины, они приняли мене искреннее и открытое выраженіе, въ его жестахъ проглядывало нетерпніе и горячность, видно было, что человкъ этотъ можетъ забыться до преступленія, но одного слова, произнесеннаго двушкой, одного взгляда ея было достаточно, чтобы успокоить его. Когда она, съ помощью отца, приготовила скромный, незатйливый завтракъ, Чэнсъ сталъ разспрашивать хозяина насчетъ приготовленія алмазовъ. Глаза старика разгорлись.

— Скажите мн прежде, откуда вы знаете, что я длаю алмазы? спросилъ онъ нершительно и немного сердито — совсмъ какъ дочь.

— Слыхалъ въ Санъ-Франциско, не задумываясь, совралъ Лэнсъ, развязно поглядывая на Флппъ.

— А! Значитъ, тамошніе ювелиры ужь начинаютъ тревожиться!.. Это имъ, небось, не по вкусу!.. Они меня просто състь готовы… Скоро алмазъ будетъ стоить немногимъ дороже угля… А не говорили они вамъ, какъ я сдлалъ это открытіе?

При другихъ условіяхъ Лэнсъ, безъ сомннія, тотчасъ прекратилъ-бы изліянія старика, заявивъ, что давно знаетъ эту исторію, но теперь ему хотлось посмотрть, насколько Флппъ раздляетъ иллюзіи отца.

— Вотъ какъ было дло. Однажды вечеромъ, два года тому назадъ, смотрю я на свою угольную яму, вонъ тамъ внизу, и вижу,— дерево горитъ, претъ, дымитъ, а угля все не выходитъ ни на грошъ. А между тмъ, будь я проклятъ, если жара въ этой ям не была самая адская. Невозможно было приблизиться къ ней на сто ярдовъ, ее можно было чувствовать за три мили, съ большой дороги, даже съ противуположной стороны горы. Не разъ намъ съ Флипъ приходилось уходить на ночь изъ дома, захвативъ съ собою одяла, и ночевать подъ открытымъ небомъ, по другую сторону оврага, потому что стна этой хижины поджаривалась, какъ ветчина. Увряю васъ, что это былъ такой образчикъ пекла, какого никто еще не видалъ. И что-жь, вы, можетъ быть, скажете, что это я развелъ такой огонь? Вы, можетъ быть, станете утверждать, что угольная яма всегда такъ горитъ?

— Конечно, отвчалъ Лэнсъ, стараясь уловить взглядъ двушки, но та упорно отворачивалась.

— И солжете! Непремнно солжете! Весь жаръ исходилъ изъ ндръ земли, какъ изъ трубы или камина, онъ-то и поддерживалъ огонь въ моей ям. А когда она остыла понемногу, когда, мсяцъ спустя, я могъ, наконецъ, спуститься въ нее,— отгадайте-ка, что я тамъ увидлъ? Большую дыру, изъ которой выходила струя кипящей воды толщиной въ ваше тло, и тутъ-же рядомъ лежала вотъ эта штучка.

Старикъ по инстинкту опытнаго разсказчика всталъ, вытащилъ изъ подъ своей постели небольшой мшочекъ верблюжьей кожи и высыпалъ на столъ его содержимое. Въ мшк оказался обломокъ горнаго хрусталя, полурасплавленый и прикрпленный къ окаменвшему куску еловаго дерева. Подобные образцы встрчаются такъ часто, что самый неопытный рудокопъ, любой дровоскъ съ перваго взгляда узналъ-бы въ блестящемъ обломк горный хрусталь. Лэнсъ съ лукавою улыбкою взглянулъ на Флипъ, которая поспшила замтить:

— Онъ слишкомъ скоро остылъ. Онъ испортился въ вод!

Она смолкла, потупилась и быстро отвернулась, чтобы скрыть краску, выступившую у нея на лиц.

— Да, да, вотъ именно! подхватилъ старикъ.— Флипъ знаетъ толкъ въ этомъ дл! Она у меня лицомъ въ грязь не ударитъ!

Лэнсъ, не отвчая, устремилъ на своего собесдника жесткій, холодный взглядъ и быстро поднялся съ мста. Старикъ схватилъ его за полу.

— Увряю васъ, она права. Уголь превратился бы въ алмазъ, онъ только не дозрлъ и испортился… Почему? Потому, что огонь слишкомъ скоро потухъ! Но вы, можетъ быть, думаете, что я такъ и остановился на первомъ опыт?.. Ошибаетесь! Не въ моей это натур!.. Вотъ тамъ, въ лсу, есть яма, которая горитъ уже шесть мсяцевъ. Она, правда, не можетъ сравниться съ первой ямой, — вдь тамъ огонь былъ естественный — но за то я постоянно поддерживаю въ ней огонь. Я нарочно устроилъ особое окошко, и наблюдаю за нею каждые четыре часа. Когда придетъ ршительная минута, я буду на-готов. Понимаете? Вотъ я каковъ! Вотъ каковъ Даніель Фэрли! Вотъ каковъ старикъ!.. Что вы скажете?

— Все это такъ!.. Но знаете-ли что, мистеръ Фэрли, не можете-ли вы одолжить мн теперь сюртукъ или жилетку, чтобы я могъ пробраться сквозь туманъ, стоящій надъ дорогою въ Монтери? Я не желаю удерживать васъ дольше, вы, очевидно, спшите вернуться къ своимъ алмазамъ.

Онъ бросилъ на столъ пригоршню серебра.

— У меня есть куртка изъ оленьей кожи, которую одинъ вакеро вымнялъ у меня на бутылку виски.

— Будетъ-ли она годиться для этого джентльмена? сказала Флипъ, нершительно вытаскивая потертую, грязную и разорванную въ нсколькихъ мстахъ куртку.

Но Лэнсъ совершенно удовлетворился этой одеждой, благо въ ней было тепло. Къ тому-же, онъ вдругъ почувствовалъ непреодолимое желаніе противорчить всему, что говорила Флипъ.

Надвъ куртку, онъ холодно поклонился отцу, небрежно кивнулъ головой дочери и направился къ выходу.

— Если вы идете по направленію къ Монтери, я могу указать вамъ кратчайшую дорогу, сказала Флипъ, длая робкую попытку быть любезной.

Старикъ застоналъ.

— Ну вотъ! Ну вотъ! воскликнулъ онъ.— Куры и все хозяйство могутъ отправляться хоть къ чорту, теб лишь-бы пошататься съ первымъ попавшимся незнакомцемъ. Прекрасно! Гуляй себ на здоровье!..

Лэнсъ могъ-бы отвтить на это какой-нибудь грубой выходкой, но Флипъ предупредила его.

— Вдь ты знаешь, батя, какъ трудно найти эту тропинку, помнишь, жандармъ, который гнался за Петромъ Французомъ, такъ и не попалъ на нее и принужденъ былъ обойти вокругъ всего оврага? Безъ меня этотъ джентльменъ непремнно заблудится и… вернется къ намъ обратно.

Эта непріятная перспектива заставила замолчать старика, и Флипъ отправилась съ Лэнсомъ. Нкоторое время они шли молча. Вдругъ Лэнсъ обернулся къ своей спутниц.

— Вдь вы не врите всей этой чепух про алмазы? Флппъ ускорила шаги, видимо избгая отвта.

— Надюсь, что старикъ не всегда угощаетъ васъ такими помоями? продолжалъ Лэнсъ, становясь все грубе, по мр того, какъ въ немъ закипала злоба.

— А вамъ какое дло? возразила Флипъ, перепрыгивая съ камня на камень, чтобы перебраться черезъ ложе изсякшаго ручья.

— Такъ, стало быть, вы покровительница и благодтельница всхъ негодяевъ, которымъ случится забрести въ эти мста! продолжалъ Лэнсъ, не скрывая своего раздраженія.— Сколько такихъ молодцовъ вы уже провожали по этой дорог?

— Въ прошломъ году въ этомъ лсу укрылся китаецъ, котораго преслдовали ирландцы. Онъ такъ перетрусилъ, что ни за что не ршался выйти и умеръ бы съ голоду, еслибъ не я. Я вытащила его оттуда насильно и довела до вершины горы. По большой дорог онъ не пошелъ-бы ни за что на свт. Съ тхъ поръ никто не проходилъ… кром васъ.

— Самое подходящее дло для двушки связываться со всякою сволочью, водиться съ бродягами, съ негодяями. съ нищими? воскликнулъ Лэнсъ съ возростающей злобой.

Флипъ остановилась.

— Если вы станете говорить съ мной, какъ батя, я убгу, вотъ и все!

Странность подобнаго сравненія поразила Лэнса еще больше, чмъ мысль о своей собственной неблагодарности. Онъ поспшилъ уврить Флипъ, что онъ только пошутилъ. Помирившись, они опять разговорились. Лэнсъ настолько забылъ о себ самомъ, что разспросилъ двушку о нкоторыхъ деталяхъ ея жизни, не имвшихъ ничего общаго съ его личными интересами. Мать ея умерла, когда она была еще груднымъ ребенкомъ, а братъ двнадцати лтъ убжалъ изъ родительскаго дома. Она разсчитывала встртиться съ братомъ, и надялась, что онъ когда-нибудь, совершенно неожиданно, появится въ долин.

— Не поэтому-ли вы съ такимъ участіемъ относитесь ко всмъ бродягамъ? сказалъ Лэнсъ.— Вы думаете, что кто-нибудь изъ нихъ можетъ оказаться вашимъ братомъ?

— Можетъ быть, поэтому, серьезно возразила Флипъ,— а можетъ и по другой причин. Между этими бродягами есть люди, которые случайно могутъ встртиться съ моимъ братомъ и ради меня оказать услугу ему.

— Я, напримръ? спросилъ Лэнсъ.

— Да хоть-бы и вы… Вдь вы-бы это сдлали… при случа, не правда-ли?

— Еще-бы! воскликнулъ Лэнсъ съ такимъ волненіемъ, которое удивило даже его самого.— Не слдуетъ вамъ только распинаться для каждаго… безъ разбора!

Его мучило смутное чувство ревности. Онъ спросилъ ее, возвращались-ли когда-нибудь ея протеже?

— Нтъ! отвчала Флипъ.— Ни одинъ изъ нихъ! Это доказываетъ, наивно прибавила она,— что я помогла имъ и что они не нуждаются во мн боле. Не правда-ли?

— Разумется! угрюмо отвтилъ Лэнсъ.— А есть у васъ такіе друзья, которые приходятъ къ вамъ?

— Только почтмейстеръ съ ‘Распутья’ приходитъ иногда.

— Почтмейстеръ?

— Да!.. Въ будущемъ году онъ думаетъ жениться на мн, если я выросту къ тому времени.

— А вы-то сами что думаете? строго спросилъ ее Лэнсъ.

Флипъ на нсколько ладовъ пожала плечами, забжала впередъ, набрала нсколько камешковъ, принялась бросать ихъ въ чащу, затмъ, наполовину обернувшись къ Лэнсу, устремила на него кокетливый взглядъ своихъ влажныхъ веснушчатыхъ глазъ, и наконецъ выговорила:

— Какъ-же! Такъ я сейчасъ и скажу вамъ.

Тмъ временемъ они дошли до мста, гд нужно было разстаться.

— Смотрите! сказала Флипъ, указывая ему на тропинку, которая, слегка уклонившись отъ дороги, казалось, вскор терялась въ чащ, — вотъ ваша дорога. Дальше она идетъ шире и ровне, но вамъ теперь нужно пріучить къ ней глаза, чтобы потомъ распознать ее въ туман… Прощайте!

— Прощайте! Лэнсъ взялъ ее за руку и привлекъ къ себ. Отъ нея еще вяло ароматомъ душистой рощи, и возбужденному воображенію молодаго человка она представилась живымъ воплощеніемъ опьяняющихъ благоуханій ея родного лса. Полушутя, полусерьезно онъ попытался поцловать ее, сначала она сильно сопротивлялась, но, подъ конецъ, сдалась и слегка отвтила на его ласку. Невдомый огонь пробжалъ по его жиламъ и заставилъ его содрогнуться. Смущенный и озадаченный, онъ неподвижно стоялъ на одномъ мст, слдя глазами за убгавшей двушкой, любуясь ея станомъ, гибкимъ, какъ у молодой нимфы, пока она не скрылась въ лсу. Тогда онъ быстро отвернулся и пошелъ по узкой тропинк. Зрніе у него было хорошее, шелъ онъ быстро и не сбивался съ тропинки, ведущей на вершину горы.

За то Флипъ еще не скоро вернулась домой. Войдя въ лсъ, она пробралась къ нависшей надъ обрывомъ опушк и старалась разглядть на противуположномъ склон ущелья очертанія фигуры Лэнса, которая то появлялась, то снова исчезала подъ втвями деревьевъ или за извилинами горной тропинки. Въ ту минуту, когда онъ, наконецъ, достигъ вершины, поднялся туманъ, окуталъ Лэнса своими объятіями и скрылъ его фигуру отъ взоровъ двушки. Флипъ вздохнула, поднялась съ земли, поставила сперва одну, потомъ другую ногу на древесный стволъ и принялась натягивать свои короткіе чулки. Она старалась спустить пониже свою юбку, и, насколько возможно, уменьшить разстояніе между оборкою платья и каемкой чулокъ, вздохнула во второй разъ и пошла домой.

III.

Въ продолженіи шести мсяцевъ неизмнный туманъ ежедневно появлялся и исчезалъ на монтерійскомъ поморь, въ продолженіи шести мсяцевъ каждый вечеръ блые легіоны его осаждали цпь береговыхъ горъ, приступомъ брали вершины и каждое утро регулярно отступали передъ копьями восходящаго солнца. Въ продолженіи шести мсяцевъ блдная завса, которая когда-то окутала Лэнса, каждый вечеръ разстилалась надъ землею, а его все не было. Веселый бглецъ не нуждался боле въ убжищ или въ перемн одежды. Рука правосудія, загнавшая его въ горы, не тяготла надъ нимъ боле, и преслдованія вскор прекратились. Мене чмъ черезъ недлю, судебное слдствіе выяснило, что убійство было не предумышленное и сводилось къ простой дуэли между двумя одинаково вооруженными и одинаково ршительными противниками. Отыскавъ себ надежный пріютъ въ одномъ изъ приморскихъ городовъ, Лэнсъ потребовалъ, чтобы его подвергли суду присяжныхъ, и, въ качеств несправедливо осужденнаго, бжавшаго отъ своихъ палачей, добился, чтобъ его судили въ другомъ город. Высшая судебная инстанція кассировала ршеніе низшей, какъ неправильное и слишкомъ поспшное: Лэнсъ былъ освобожденъ и сданъ на поруки.

Почтмейстеръ ‘Рыбачьяго распутья’ только-что получилъ еженедльный транспортъ писемъ и пакетовъ изъ Санъ-Франциско и принялся ихъ разсматривать. Всего на всего было пять писемъ и два пакета. На обоихъ пакетахъ и на трехъ письмахъ значились имя и адресъ Флипъ. За послдніе шесть мсяцевъ, это случалось не въ первый разъ, и любопытство всего ‘Распутья’ было возбуждено до крайности. Но такъ какъ Флипъ никогда не приходила сама за своими посылками, а всегда посылала за ними кого-нибудь изъ знакомыхъ, или просила доставить ихъ при случа, то любопытство такъ и оставалось неудовлетвореннымъ. Почтмейстеръ, человкъ уже почтенныхъ лтъ, отличался сантиментальною натурою. Онъ посмотрлъ на пакеты, на письма, потомъ взглянулъ на часы,— было еще рано, онъ могъ успть вернуться домой къ полудню. Взглянулъ онъ на адреса: почеркъ былъ тотъ-же самый, что и на прежнихъ письмахъ. Онъ ршилъ самъ отнести посылки и письма. Чтобы выразить поэтическій, идеальный характеръ своей миссіи, онъ надлъ свжую рубашку, повязалъ голубенькій галстукъ и захватилъ съ собою мшочекъ сухарей съ инбиремъ, до которыхъ Флипъ была большая охотница.

Чтобы добраться до ранчо старика Фэрли, нужно было хать почтовою дорогою вплоть до лса ‘Джинъ съ инбиремъ’, тамъ благоразумный всадникъ обыкновенно оставлялъ свою лошадь и шелъ дальше пшкомъ, по едва замтной тропинк. Въ этомъ мст почтмейстеръ вдругъ замтилъ на опушк лса изящно одтую даму, которая медленно, не торопясь, шла по тропинк, одной рукой, затянутой въ перчатку, она слегка приподнимала юбки, въ другой держала хлыстъ. Что это? Откуда она взялась? Не явилась-ли сюда на пикникъ какая нибудь компанія изъ Монтери или изъ Санта-Круцъ? Во всякомъ случа, зрлище было настолько ново, что слдовало подойти поближе и посмотрть. Но незнакомка внезапно скрылась въ лсу и боле не появлялась. Почтмейстеръ вспомнилъ, что идетъ къ Флипъ и ускорилъ шаги, къ тому-же, все его вниманіе приковала къ себ тропинка, которая становилась все уже и круче. Лучи солнца падали почти вертикально, когда онъ вступилъ въ ущелье и увидлъ крышу хижины изъ сосновой коры. Почти въ ту-же минуту Флипъ, красная и запыхавшаяся, появилась на тропинк въ нсколькихъ шагахъ отъ него.

— У васъ есть что-нибудь для меня? спросила она, указывая на пакеты и письма.

Захваченный врасплохъ, почтмейстеръ машинально передалъ ей принесенное, но тотчасъ раскаялся въ этомъ.

— Они франкированы, замтила Флипъ, замтивъ, что онъ какъ будто ждетъ чего-то.

— О, да, пробормоталъ почтмейстеръ, теряя всякую надежду познакомиться съ содержимымъ пакетовъ,— но я думалъ, что вещи, быть можетъ, цнныя, и что вы захотите убдиться въ ихъ цлости, прежде чмъ роспишетесь въ полученіи.

— Все равно, успю разсмотрть посл, спокойно сказала Флипъ,— если чего-нибудь не достаетъ, я увдомлю васъ.

Видя, что молодая двушка собирается уходить, почтмейстеръ вздумалъ перемнить разговоръ.

— Давненько мы уже не имли удовольствія видть васъ на ‘Распуть’, началъ онъ развязнымъ, любезнымъ тономъ.— Говорятъ, будто за вами ухаживаетъ нкто Броунъ и въ виду такой чести вы уже не желаете удостоить насъ своимъ посщеніемъ.

Индивидъ, о которомъ шла рчь, былъ мстный мясникъ. Безнадежная страсть его къ Флипъ выражалась тмъ, что онъ каждую недлю длалъ большой крюкъ, чтобы зайти въ оврагъ освдомиться, не будетъ-ли заказовъ. Флипъ даже не сочла нужнымъ опровергать.

— Кром того, я думалъ, что у васъ, можетъ быть, гости. Наверху, въ гостинниц, собралось, кажется, много народа. Намедни я видлъ въ лсу удивительно шикарную дамочку… первый сортъ! Ужасно нравятся мн такія плутовки… И доложу вамъ — какія манеры, какая грація! Совсмъ въ моемъ вкус. Прелесть!

Говоря, почтмейстеръ не сводилъ глазъ съ поношеннаго домашняго платья двушки и былъ вполн увренъ, что пробудилъ чувство ревности въ сердц Флипъ, но вдругъ глаза его встртились съ ея пытливымъ внимательнымъ взглядомъ.

— Странно, что я еще не видала ея, замтила она холодно, взяла пакетъ и собралась уходить, не подумавъ даже поблагодарить почтмейстера за такое отступленіе отъ офиціальныхъ обязанностей.

— Вы можете ее видть въ лсу ‘Джинъ съ инбиремъ’, если желаете прогуляться со мною туда, продолжалъ почтмейстеръ, длая слабую попытку удержать ее.

Не отвтивъ ни слова, Флипъ отправилась къ хижин. Собесдникъ ея смиренно послдовалъ за нею, пробормотавъ, что ‘отъ нечего длать’ зайдетъ къ ея отцу.

Старикъ Фэрли, убдившись, что на этотъ разъ спутникъ его дочери не иметъ въ виду сорвать съ него денежное или другое матеріальное вспомоществованіе, простеръ свою любезность даже до конфиденціальной бесды, Флипъ воспользовалась случаемъ и убжала. Какъ вс ограниченные люди, онъ обладалъ несчастною способностью преувеличивать всякую мелочь, изъ словъ его почтмейстеръ вывелъ заключеніе, что мясникъ настойчиво и постоянно ухаживаетъ за Флипъ. Ему не пришло въ голову, что со стороны мясника было-бы глупо посылать по почт то, что онъ могъ такъ легко передать лично, напротивъ, онъ счелъ это высшимъ доказательствомъ его хитрости и пронырства: терзаемый ревностью и взбшенный равнодушіемъ Флипъ, онъ прибгнулъ къ подлой манер всхъ доносчиковъ и ‘счелъ своимъ долгомъ’ выдать молодую двушку, разсказавъ отцу про получаемые ею подарки.

Къ счастію, она ничего не подозрвала. Выбжавъ изъ хижины, съ пакетомъ перекинутымъ какъ сумка черезъ плечо, она углубилась въ чащу, потомъ свернула съ тропинки и стала пробираться сквозь густой кустарникъ, руководимая безошибочнымъ инстинктомъ молодаго животнаго, карабкаясь съ легкостью и увренностью птицы по самымъ крутымъ обрывамъ. Вскор она достигла того мста, гд чувствительный почтмейстеръ увидалъ очаровательную незнакомку. Убдившись, что за нею никто не слдитъ, она пробралась сквозь чащу къ небольшому ручейку и бассейну, въ которомъ когда-то купался Лэнсъ. Кругомъ были видны слды позднйшихъ и боле частыхъ посщеній, а когда Флипъ, отодвинувъ нсколько втокъ и кусковъ коры обнаружила небольшую яму въ изгиб скалы и вынула оттуда нсколько тщательно сложенныхъ принадлежностей туалета, то стало ясно, что этотъ тнистый уголокъ служитъ ей уборною. Она вскрыла свой пакетъ. Въ немъ оказался небольшой платочекъ изъ желтаго китайскаго крепа, Флппъ сейчасъ накинула его себ на плечи, потомъ быстро пошла къ опушк и стала передъ большимъ, толстымъ деревомъ. То, приближаясь, то отступая, она во что-то пристально вглядывалась. Съ перваго взгляда трудно было понять, что она длаетъ, но присмотрвшись внимательне, можно было замтить большой четвероугольный кусокъ оконнаго стекла, вставленный между двумя расходящимися втками. Наклонъ его былъ разсчитанъ такъ удачно, что въ немъ отражался, какъ въ зеркал Клода Лоррена, не только силуэтъ молодой двушки, но и золотисто-зеленый фонъ, на которомъ онъ рисовался, а дале — зубчатыя вершины береговаго хребта.

Но это очевидно была только прелюдія къ боле серьезной операціи. Флппъ возвратилась къ ручейку, вынула изъ своей сокровищницы большой кусокъ сраго мыла и нсколько метровъ грубой парусины, положила и то, и другое на край бассейна и еще разъ посмотрла, нтъ-ли кого по близости. Убдившись, что ничья дерзкая нога не проникла въ ея двственное убжище, она приблизилась къ своей ванн и начала раздваться. Легкій втерокъ едва слышно зашелестлъ листвой деревъ, будя сестеръ ея, нимфъ и наядъ, нимфы проснулись, сплели своими воздушными пальцами зеленое покрывало и развернули надъ двушкой зыбкую пелену изъ трепещущихъ лучей, волнистыхъ тней и тсно переплетенныхъ втокъ, которыя окутали ее цломудреннымъ лснымъ мракомъ, чтобы ни любопытный богъ, ни нескромный смертный не оскорбили ее дерзкимъ взглядомъ. За этою священною пеленою слышались нжные звуки жемчужнаго смха и журчанье воды, кое-гд изъ подъ ліаны сверкала блая нога, солнечный лучъ скользилъ по упругому, свжему тлу, по строгимъ и чистымъ очертаніямъ полудтской груди.

Нсколько спустя, лиственная завса опять распахнулась и появилась Флипъ — но совсмъ другая, преображенная. То была незнакомка, которая такъ обворожила почтмейстера — стройная, высокая, граціозная женщина, одтая со вкусомъ и по мод. То была Флипъ, но Флипъ, внезапно выросшая, благодаря длинной юбк и модному платью, плотно и изящно охватывавшему ея фигуру, веснушки не исчезли, разумется, но желтый фонъ платья эффектно оттнялъ ея смуглое, пикантное личико, глаза ея блестли и сіяли,— она казалась видимымъ воплощеніемъ всхъ благоуханій лса. Я не стану утверждать, что анонимная портниха, работавшая для нея, была непогршима, или что вкусъ Лэнса Гэрріота былъ всегда безупреченъ, но костюмъ двушки былъ красивъ и, притомъ, не смотря на яркость цвтовъ, ничуть не бросался въ глаза на яркомъ фон горнаго склона, на которомъ услась Флипъ.

Помщавшееся между втвями волшебное зеркало овладло ею и нсколько времени не выпускало изъ глубины своей ея изображенія, переселившагося туда вмст съ голубымъ небомъ, зеленою листвою, со всми прелестями окружавшей ее природы. Втеръ ласково игралъ ея волосами и свтлыми лентами ея соломенной шляпы.

Вдругъ она вздрогнула и притаила дыханіе: вдали, пониже того мста, гд она сидла, послышался слабый шумъ, неуловимый для мене чуткаго слуха. Она быстро встала и скрылась въ лсу.

Прошло минутъ десять. Солнце садилось, блый туманъ всползалъ по склонамъ хребта, когда на опушк лса появилась Сандрильона въ своемъ затрапезномъ плать, превращенная жезломъ волшебницы въ прежнюю невзрачную двушку. Урочный часъ пробилъ, чары разсялись. Въ то мгновеніе, какъ она скрылась на поворот тропинки, втеръ тряхнулъ волшебнымъ зеркаломъ,— оно скользнуло на землю и превратилось въ кусокъ простого стекла.

IV.

Событія этого дня крайне странно отразились на физіономіи угольщика Фэрли. Необычайное напряженіе мысли заставило его усиленно тереть себ лобъ, благодаря этому, по середин его появилось свтлое пятно, окруженное постепенно густвшею тнью, что придавало всему лбу видъ правильнаго полушарія. Этотъ внушительный лобъ встртилъ Флипъ съ выраженіемъ упрека, какъ подобаетъ обманутому товарищу, но, вмст съ тмъ, и съ грознымъ видомъ, какъ приличествовало отцу, оскорбленному въ присутствіи третьяго лица, притомъ-же почтмейстера.

— Хорошо, нечего сказать! Такъ ты изволишь тайкомъ получать посылки и письма? началъ онъ.

Флипъ бросила быстрый полный презрнія взглядъ на почтмейстера, тотъ вдругъ завертлся на своемъ мст, весь съежился, пробормоталъ, что ему ‘пора’, и всталъ. Но старикъ, разсчитывавшій на его нравственную поддержку и, очевидно, уже начинавшій ненавидть своего гостя за то, что онъ подбилъ его на объясненіе съ дочерью, которой онъ побаивался, энергично запротестовалъ:

— Что вы, что вы? Садитесь! Вдь вы-же — свидтель, истерически взвизгнулъ онъ.

Хуже онъ не могъ ничего придумать.

— Свидтель? презрительно повторила Флипъ.

— Да, свидтель! Вдь это онъ передавалъ теб пакеты и письма.

— Разв они предназначались не для меня? спросила Флипъ.

— Да, сконфуженно пробормоталъ почтмейстеръ, — конечно, для васъ.

— Можетъ быть, ты заявляешь на нихъ претензію? продолжала она, обращаясь къ отцу.

— Нтъ, отвчалъ старикъ.

— Можетъ быть,— вы? спросила она рзко, подступая къ почтмейстеру.

— Нтъ, отвчалъ онъ.

— Въ такомъ случа, хладнокровно продолжала двушка,— если ни вы, ни отецъ не заявляете на нихъ никакой претензіи, я полагаю, что чмъ меньше вы будете говорить объ этомъ, тмъ лучше.

— А вдь въ самомъ дл, правда! сказалъ старикъ, постыдно покидая своего союзника.

— Почему-же она не говоритъ, что это за посылки и кто ихъ посылаетъ, если дло совершенно чисто? сказалъ почтмейстеръ.

— Да, нершительно повторилъ старикъ,— отчего ты, Флипъ, этого не говоришь?

Не отвчая прямо на вопросъ, Флипъ накинулась на отца.

— А помнишь, какой крикъ ты, бывало, поднималъ каждый разъ, когда въ ранчо заходилъ какой-нибудь бродяга и я ему что-нибудь подавала? Неужели теперь ты затешь исторію и позволишь этому человку одурачить себя изъ-за того только, что одинъ изъ такихъ прохожихъ, наконецъ, посылаетъ намъ въ благодарность два-три подарка?

— Вдь это не я, Флипъ, взмолился старикъ, бросая гнвные взгляды на изумленнаго почтмейстера — это не я. Я всегда говорилъ: бросай хлбъ хоть въ воду, онъ вернется назадъ съ обратною почтою. Вообще я вижу, что правительство начинаетъ слишкомъ ужъ важничать! Чиновники черезчуръ разжирли на казенныхъ хлбахъ, не мшало бы имъ держать себя поскромне, вдь скоро выборы.

— Ты-бы лучше спросилъ, продолжала Флппъ, не глядя на смущеннаго гостя:— не затмъ-ли одинъ изъ этихъ чиновниковъ шляется въ ранчо, чтобы соблазнить двушку, ростомъ этакъ съ меня, или высмотрть, какъ ты длаешь алмазы? Не думаю, чтобы онъ заходилъ въ каждый домъ справляться, кто отъ кого получаетъ письма!

Почтмейстеръ, очевидно, ошибся въ разсчет, онъ не принялъ во вниманіе безхарактерности старика и не зналъ, какъ искусно дочка уметъ пользоваться отцовской слабостью. Онъ совсмъ не ожидалъ отъ Флипъ такого дерзкаго, самоувреннаго отпора. Оба направленныя противъ него обвиненія произвели желаемое впечатлніе на угольщика, онъ вскочилъ съ мста, въ припадк эпилептической ярости, и почтмейстеръ поспшилъ убраться подобру, по-здорову. Старикъ съ бранью и проклятіями послдовалъ за нимъ и выскочилъ-бы на улицу, еслибы Флипъ не удержала его.

Пристыженный и разбитый на всхъ пунктахъ, злополучный почтмейстеръ направился домой, но счастье въ послднюю минуту все-таки улыбнулось ему. Возл рощи ‘Джинъ съ инбиремъ’ онъ нашелъ на земл письмо, которое выпало изъ кармана Флппъ. Онъ узналъ почеркъ и не поцеремонился прочитать письмо. Это было не любовное посланіе, во всякомъ случа — не такое любовное посланіе, какое написалъ-бы онъ самъ, въ немъ не было ни имени, ни адреса корреспондента двушки, тмъ не мене, почтмейстеръ съ жадностью прочелъ слдующее:

‘Можетъ быть, вы поступаете очень благоразумно, не желая наряжаться для всякой сволочи изъ ‘Распутья’, или для какихъ-нибудь бродягъ, которые шляются около вашего ранчо. Сберегите вс ваши финтифлюшки до того времени, какъ я пріду. Не могу вамъ сказать, когда это будетъ, врядъ-ли до наступленія сезона дождей. Но, во всякомъ случа, скоро. Не забывайте своего общанія не связываться съ первымъ попавшимся бродягою и держать себя съ ними построже. И не давайте имъ такъ много. Я, дйствительно, два раза посылалъ вамъ шляпу. Отправляя вторую, я совсмъ забылъ про первую. Но, во всякомъ случа, я бы на вашемъ мст не отдалъ шляпы, которая стоитъ десять долларовъ, какой-нибудь негритянк ради того только, что у нея больной ребенокъ, а у меня — лишняя шляпа. Какое вамъ дло до этого ребенка! Забылъ я справиться, можно-ли носить юбку отдльно, надо будетъ поразспросить объ этомъ портниху. Только я думаю, что вамъ понадобится еще многое, кром юбки и кофты, по крайней мр, я такъ думаю, судя по здшнимъ туалетамъ. Сомнваюсь, чтобы можно было отправить вамъ фортепіано: отъ старика этого не скроешь, и онъ подниметъ дьявольскій крикъ. Я общалъ вамъ, что оставлю его въ поко, смотрите-же, не забывайте и вы своихъ общаній. Очень радъ, что вы длаете успхи въ стрльб изъ револьвера, жестяные кружки на пятнадцать шаговъ — недурно, но, попробуйте-ка теперь попасть во что-нибудь подвижное. Забылъ сообщить вамъ, что напалъ на слдъ вашего старшаго брата. Три года тому назадъ онъ былъ въ Аризон. Пріятель, который передалъ мн это, не особенно распространялся насчетъ того, что они тамъ длали, но, кажется, они оба теплые ребята. Если онъ живъ, можете прозакладывать голову, что я отыщу его? Втку божьяго дерева и verba buena получилъ, ихъ запахъ напомнилъ мн васъ. Скажите, Флипъ, помните-ли вы послднее, самое послднее, что было между нами, когда мы прощались на тропинк? Сохрани Богъ, если я когда-нибудь узнаю, что вы позволили другому человку цловать…’

Но въ этомъ мст почтмейстеръ бросилъ письмо и энергически выругался, чтобы дать исходъ своему добродтельному негодованію. Изъ всего письма въ памяти его удержались только дв вещи: во-первыхъ, у Флипъ былъ пропавшій безъ всти братъ, во-вторыхъ, у нея несомннно былъ любовникъ.

Передала-ли Флипъ своему отцу содержаніе этого и предыдущихъ писемъ,— не знаю. Если она о чемъ-нибудь умолчала, то разв только о тайн, касавшейся самого Лэнса, впрочемъ, она и сама имла о ней лишь смутное понятіе. Во всемъ, что касалось ея лично, она была искренна. хотя далеко не сообщительна, и выраженіе робкаго упрямства не покидало ея лица даже въ разговорахъ съ отцомъ. Старикъ вполн и во всемъ подчинялся ей, но именно тогда, когда торжество ея было самое полное, она казалась боле всего смущенною, она ставила на своемъ, не повышая голоса и не подымая глазъ, въ минуту окончательной побды она скоре казалась виноватою и пристыженною, и обыкновенно заканчивала разговоръ едва слышнымъ голосомъ, нашептывая что-то про себя и сопровождая слова ей одной понятными жестами.

Открытіе странныхъ отношеній между его дочерью и неизвстнымъ мужчиною, обмнъ подарковъ и интимныхъ изліяній, казалось, внезапно пробудили въ старик Фэрли смутное сознаніе какого-то неисполненнаго долга по отношенію къ дочери. Первое, въ чемъ выразилось это чувство у безхарактернаго старика, была глухая злоба противъ виновницы этого. Онъ отводилъ душу въ длинныхъ монологахъ, распространяясь насчетъ того, какъ удобно приготовлять алмазы, когда вокругъ рыщутъ всякіе проходимцы, сующіе свой носъ туда, гд ихъ не спрашиваютъ, насчетъ безнравственности всякихъ тайнъ и заговоровъ и вліянія ихъ на обжиганіе углей, насчетъ шпіоновъ и ‘змй’, пригрваемыхъ у домашняго очага, и насчетъ преступныхъ, таинственныхъ совщаній, изъ которыхъ исключенъ сдовласый отецъ. Правда, достаточно было одного слова или взгляда Флипъ, чтобы старикъ оборвалъ свою рчь и трусливо стушевался, но, тмъ не мене, монологи эти производили на нее тяжелое впечатлніе. Современемъ къ нимъ присоединились притворная покорность и самоуничиженіе. ‘Къ чему совтоваться съ старикомъ,— говорилъ онъ, напримръ, когда дло шло о покупк копченаго сала,— у молодой двушки найдутся совтчики и помимо него’. Вопросъ о возобновленіи запаса муки вызывалъ такой-же смиренный отвтъ: ‘Если теб еще не написали, гд купить муку, спроси любаго прохожаго — хороша-ли она на мельниц въ Санта-Круцъ, а меня, старика, не трогай!’ Если Флипъ случалось разговаривать съ мясникомъ, Фэрли спшилъ отойти въ сторону, — язвительно заявляя, что ‘не желаетъ вмшиваться въ ихъ секреты’.

Эти признаки психической слабости отца повторялись не настолько часто, чтобы внушить Флипъ серьезныя опасенія, но она не могла не замтить перемны въ отц. Онъ сталъ необычайно серьезенъ, слдилъ за нею съ безпокойною заботливостью, часто возвращался съ работы раньше обыкновеннаго, а по утрамъ долго возился возл хижины. Онъ приносилъ совершенно безполезные, ненужные подарки и вручалъ ихъ дочери съ какимъ-то нервнымъ безпокойствомъ, плохо скрываемымъ подъ безпечной маской родительской щедрости.

— Вотъ я купилъ для тебя кое-что въ ‘Распуть’, говорилъ онъ небрежно и отходилъ въ сторону, чтобы прослдить, какой эффектъ произведутъ на нее пара громадныхъ башмаковъ или мховая шапка, купленная въ сентябр мсяц. Онъ взялъ-бы для нея на прокатъ комнатный органъ, если-бы не узналъ, повидимому съ нкоторымъ удивленіемъ, что она не уметъ играть на орган. Въ начал онъ безъ всякаго волненія услышалъ о томъ, что отысканъ слдъ его давно пропавшаго сына, но, нсколько времени спустя, уже говорилъ объ его возвращеніи, какъ о событіи, которое наступитъ несомннно и осуществитъ, наконецъ, его желаніе, чтобы у Флипъ былъ въ дом товарищъ.

— Понятное дло, когда съ тобою будетъ твоя же плоть и кровь, ты уже не будешь вшаться на шею чужимъ.

Боюсь, что эти осенніе цвты отцовскаго чувства расцвли слишкомъ поздно, чтобы произвести серьезное впечатлніе на Флппъ, преждевременно созрвшую, благодаря равнодушію и эгоизму отца. Но сердце у нея было доброе, и, видя, что онъ серьезно озабоченъ, она рже покидала его, даже посщала старика въ священномъ уединеніи алмазной ямы и, погрузившись въ свои думы, разсянно слушала, какъ онъ ворчалъ на все, что находилось за предлами его дымной лабораторіи. Это терпливое равнодушіе соединялось съ внезапною прихотливою перемною въ ея собственныхъ привычкахъ. Она уже не находила удовольствія въ своихъ прежнихъ переодваніяхъ, убрала самыя драгоцнныя принадлежности своего туалета, и перестала бывать въ своемъ зеленомъ лиственномъ будуар. Иногда она гуляла по склону холма и часто ходила по тропинк, по которой вела когда-то Лэнса въ отцовскій ранчо. Разъ или два она доходила до того мста, гд они разстались, и каждый разъ возвращалась смущенная, съ опущеннымъ взоромъ, съ ярко пылающими щеками. Этотъ ли первый житейскій опытъ былъ тому причиной или таинственный инстинктъ зрющей женственности, но только въ глазахъ ея появилось новое особое выраженіе, которое сводило съ ума обоихъ ея обожателей, мясника и почтмейстера, и Флипъ, сама того не подозрвая, прославилась на всю долину. Невроятные разсказы объ ея обворожительныхъ прелестяхъ привлекали постителей даже изъ дальнихъ мстъ. Можно себ представить, какое впечатлніе производили эти посщенія на ея отца. Самъ Лэнсъ не могъ-бы пожелать для двушки боле ревностнаго сторожа. Многіе, наслушавшись разсказовъ объ этой лсной жемчужин, являлись взглянуть на нее, но, къ сожалнію, убждались, что она охраняется слишкомъ ревниво.

V.

Долгое, сухое лто приближалось къ своему пыльному концу. Оно разсыпалось и разсялось мелкою пылью по тропинкамъ и большимъ дорогамъ, высохло, подобно жесткимъ, хрупкимъ волокнамъ растеній, покрывающихъ горы и равнины, испарилось въ облакахъ дыма и въ красномъ пламени, окутавшемъ горящіе лса. Туманы, осаждавшіе по вечерамъ склоны береговаго хребта, съ каждымъ днемъ рдли и, наконецъ, исчезли. Вмсто сверо-восточнаго втра, подулъ юго-западный, соленое дыханіе моря доносилось до самой вершины, и вотъ, однажды, невозмутимо ясное небо подвернулось едва замтною, таинственной дымкой, какъ будто въ глубин его пробжала легкая зыбь. На слдующій день, когда занялась заря небо совсмъ уже измнило свой видъ, измнились очертанія горъ, лса, долины, все расплылось въ туман, шелъ дождь.

Такимъ образомъ, прошло четыре недли, только изрдка сквозь тучи проглядывало солнце, виднлся клочекъ темнаго голубаго неба. Затмъ начались бури. Горныя сосны и лиственницы каждый день трещали и ломились подъ ураганомъ. Порою казалось, что яростный втеръ отогналъ безконечный дождь, порою, напротивъ, цлыя волны дождя скатывались по взмокшимъ склонамъ горъ. Скрытые потоки, о существованіи которыхъ никто не подозрвалъ, внезапно наполняли дороги, лужи превращались въ озера, ручьи — въ рки. Мирное безмолвіе тихихъ тнистыхъ долинъ было нарушено неистовымъ ревомъ воды, даже узенькій ручеекъ въ рощ ‘Джинъ съ инбиремъ’ разлился въ водопадъ.

Завыванія бури рано подняли съ постели старика Фэрли. Толстая ель повалилась и легла поперекъ тропинки, небольшой ручеекъ возл нея выступилъ изъ береговъ, надо было поторопиться. Но вскор глазамъ его представилось другое, боле непріятное для него зрлище,— человческая фигура. По мокрымъ лохмотьямъ, то прилипавшимъ къ тлу, то разввавшимся по втру, по длиннымъ, нечесаннымъ волосамъ, закрывавшимъ лицо и глаза, по странной, криво надтой шляп, старикъ узналъ въ этой фигур одного изъ давнишнихъ враговъ своихъ — индійскую нищую.

— Убирайся-ка по добру, по-здорову, — крикнулъ онъ, выходя изъ себя, но порывъ втра захватилъ ему дыханіе и отбросилъ его къ кусту оршника.

— Больна… очень…— отвчала индіанка, дрожа какъ листъ, подъ своею взмокшею шалью.

— Ты у меня еще не такъ заболешь!— продолжалъ Фэрли, подходя къ ней ближе.

— Хочу видать двушка Уонжи, двушка Уонжи дастъ сть…

— Провалиться бы теб сквозь землю!— пробормоталъ старикъ, но вдругъ его озарила мысль, и онъ принялся осторожно выспрашивать нищую:

— Можетъ быть, ты принесла ей подарокъ? А? Что? Не поручили-ли теб передать двушк Уонжи какихъ-нибудь красивыхъ вещицъ?— продолжалъ онъ коварно.

— Мн есть орхи, зерна, спрятано врна мста,— отвтила женщина.

— Ну да, конечно, конечно, такъ и есть!— заревлъ Фэрли.— Твое врное мсто въ двухъ миляхъ отсюда, я всю эту штуку ужь наизусть знаю, ты сходишь за своими запасами, если теб дадутъ пол-доллара, — впередъ, конечно… Небось, не проведешь!

— Буду водить туда двушка Уонжи, — продолжала индіанка, указывая на лсъ.— Я честна индіанка.

Новая блестящая мысль озарила Фэрли. Но надо было сначала хорошенько обдумать все. Таща за собою нищую, подъ проливнымъ дождемъ, онъ достигъ загона и остановился здсь подъ навсомъ. Напрасно несчастное, дрожащее созданіе, прижимая къ груди своего ребенка, плотно завернутаго въ какія-то лохмотья, бросало тоскливые взоры по направленію къ дому, угольщикъ приказалъ ей стоять здсь, прислонившись къ забору, и началъ излагать свои хитроумные планы. Она обязана будетъ день и ночь сторожить ранчо и, въ особенности, молодую госпожу.

— Гони отсюда всхъ праздношатающихся бродягъ, кром себя самой, а я буду платить теб пищей и ромомъ.

Повторяя это предложеніе на вс лады и сопровождая его внушительными поясненіями, онъ, наконецъ, убдилъ индіанку. Быстрымъ движеніемъ головы она выразила свое согласіе и повторила слово ‘ромъ’.— ‘Сейчасъ!’ — прибавила она. Старикъ колебался, но она владла его тайною, онъ застоналъ, общалъ дать ей рома и повелъ къ хижин.

Дверь была такъ старательно заперта, по случаю бури, что прошло нсколько минутъ, прежде чмъ Флипъ могла отодвинуть внутреннюю задвижку, старикъ разсердился и сталъ браниться. Когда, наконецъ, дверь пріотворилась, онъ быстро проскользнулъ въ хижину, таща за собою индіанку, и подозрительнымъ взглядомъ окинулъ скромную комнату, служившую одновременно ему и дочери. Молодая двушка, повидимому, писала до ихъ прихода, на стол стояла небольшая чернильница, но бумагу Флипъ очевидно спрятала, прежде чмъ впустить ихъ. Индіанка тотчасъ присла къ огню, принялась отогрвать своего закутаннаго ребенка и предоставила вс объясненія старику. Флипъ смотрла на обоихъ своимъ спокойнымъ, равнодушнымъ взглядомъ. Только одно, казалось, заинтересовало ее — костюмъ индіанки: она узнала свою собственную юбку и шейный платокъ, брошенные когда-то въ рощ ‘Джинъ съ инбиремъ’.

— Секреты, вчно секреты! ворчалъ отецъ, искоса поглядывая на Флипъ.— Вчно что-нибудь скрываютъ отъ бднаго старика. Всегда его надуваетъ его-же собственная плоть и кровь. Что-жь, продолжай, продолжай! Не стсняйся, ради меня?!

Флппъ неотвчала. Она даже перестала интересоваться лохмотьями индіанки, мимолетное волненіе, овладвшее ею, казалось, было вызвано какою-то тайною думой.

— Неужели ты даже не можешь дать глотокъ виски этому жалкому созданію? сердито продолжалъ Фэрли: — прежде ты была расторопне!

Пока Флипъ доставала гд-то въ углу бутылку съ водкой, угольщикъ толкнулъ нищую ногой и, посредствомъ черезъ-чуръ уже выразительной пантомимы, далъ ей понять, чтобы она не говорила дочери объ ихъ условіи. Флипъ налила виски въ маленькую оловянную чашку и, подойдя, протянула ее нищей.

— Очень возможно, сказалъ Фэрли, обращаясь къ дочери, но глядя на индіанку,— очень возможно, что она будетъ шляться цлый день по лсу, мимоходомъ она могла-бы присмотрть за новой угольной ямой, что близь Мадроньосъ. За это будешь кормить ее и давать ей виски! Слышишь, что я говорю, Флипъ? Или ты совсмъ ужь отупла отъ своихъ секретовъ? О чемъ ты это опять мечтаешь?

Если двушка дйствительно мечтала, то это были чудныя, сладкія мечты. Магнетическіе глаза ея загорлись какимъ-то страннымъ свтомъ, казалось, самые зрачки покраснли, кровь, пробжавшая быстре по жиламъ, придала большую округлость ея щекамъ, только веснушки, которыя, словно блестки золота, осыпали все лицо ея, какъ будто сдлались еще ярче. Она опустила глаза и стояла, не двигаясь, слегка наклонившись впередъ, голосъ ея, какъ всегда, былъ низокъ, звученъ и серьезенъ:

— Одна изъ большихъ елей, что растутъ около ямы, близь Мадроньосъ, упала поперегъ дороги, она перерзала путь ручью, вода прибываетъ и очень немудрено, что твоя угольная яма будетъ затоплена.

Старикъ вскрикнулъ отъ ужаса и вскочилъ съ мста.

— За коимъ-же чортомъ ты мн раньше этого не сказала?

Онъ схватилъ топоръ и бросился къ двери.

— Да ты самъ не давалъ мн слова сказать, возразила Флипъ, въ первый разъ поднимая глаза.

Разразившись проклятіями, Фэрли выбжалъ изъ дома. Молодая двушка въ одинъ мигъ захлопнула дверь и заперла ее на задвижку, въ тотъ-же мигъ индіанка вскочила, сорвала съ головы и бросила на полъ свои длинные волосы, стащила съ себя шаль и одяло и обнаружила подъ ними широкія, могучія плечи Лэнса Гэрріота. Флипъ стояла, прислонившись къ двери. Поднявшись на ноги, молодой человкъ выронилъ изъ рукъ спеленутаго ребенка, который покатился прямо въ огонь. Флппъ вскрикнула, бросилась къ очагу, но Лэнсъ удержалъ ее, обхвативъ одной рукой ея талію, въ другую руку онъ взялъ свертокъ и весело сказалъ:

— Не пугайтесь: вдь это…

— Что? спросила Флппъ, стараясь освободиться.

— Мой сюртукъ и брюки.

Флипъ засмялась, а смхъ ея настолько ободрилъ Лэнса, что онъ попытался поцловать ее, но она уклонилась отъ поцлуя, скрывъ свою голову на груди молодаго человка.

— Отецъ идетъ!

— Но, вдь, онъ ушелъ, чтобы убрать дерево. Флппъ отвчала краснорчивымъ молчаніемъ.

— А, понимаю! засмялся Лэнсъ,— это была уловка, чтобы заставить его уйти!

Она высвободилась изъ его объятій.

— Отчего вы возвращаетесь въ такомъ вид? спросила она, указывая пальцемъ на парикъ и одяло.

— Чтобы посмотрть, узнаете-ли вы меня.

— Нтъ, сказала Флппъ, потупивъ глаза, — это для того, чтобы другіе васъ не узнали. Вы опять скрываетесь?

— Да,— но вдь это все еще прежнее,— все та же старая исторія.

— Вдь вы мн писали изъ Монтери, что дло это совсмъ покончено, настаивала она.

— Да и было-бы покончено, возразилъ онъ мрачно,— если-бы не одна проклятая собака, которая пустилась по старому слду. Ну, да я надюсь еще повстрчать этого молодчика, и тогда…

Онъ внезапно остановился, но въ неподвижныхъ, блестящихъ глазахъ его блестнула такая лютая ненависть, что двушк стало страшно. Она невольно положила свою руку на руку Лэнса. Онъ схватилъ ее, и выраженіе лица его сразу перемнилось.

— Мн такъ хотлось видть васъ, Флипъ! Я не въ силахъ былъ ждать дольше и ршился попытать счастья. Я ршилъ бродить около вашего дома и выждать удобнаго случая, когда можно будетъ переговорить съ вами наедин, но вмсто этого неожиданно повстрчалъ старика. Онъ неузналъ меня и попался на мою удочку. Представьте себ, онъ нанялъ меня, чтобы я неусыпно стерегъ васъ и ранчо. За это онъ общалъ меня кормить и поить.

Онъ подробно разсказалъ свою встрчу съ угольщикомъ.

— Онъ такъ подозрителенъ, что мн, я думаю, слдуетъ играть комедію до конца. Но вы не поврите, Флипъ, какъ мн досадно, что нельзя будетъ видть васъ въ вашемъ новомъ наряд здсь, предъ огнемъ, вмсто того, чтобы шляться по лсу и играть въ прятки въ кустахъ, подъ дождемъ, закутавшись въ это старое тряпье. Вдь это ваши вещи, я нашелъ ихъ на старомъ мст, въ рощ ‘Джинъ съ инбиремъ’.

— Стало быть, вы пришли сюда для того, чтобы повидать меня?

— Конечно.

— Только для этого?

— Только.

Флипъ потупилась. Лэнсъ обнялъ двушку другою рукою, но сопротивленіе маленькой ручки было, по прежнему, неодолимо.

— Послушайте, сказала она наконецъ, не глядя на него и какъ будто обращаясь къ двумъ, охватившимъ ея талію рукамъ, — когда отецъ вернется, я устрою такъ, чтобы онъ послалъ васъ къ своей алмазной ям. Это недалеко отсюда, тамъ тепло и…

— И что?

— Немного погодя, я приду къ вамъ туда… Ахъ, что за глупости, перестаньте! И зачмъ вы не пришли въ своемъ настоящемъ вид, какъ… мужчина, какъ блый?

— Старикъ, не задумаясь ни минуты, послалъ-бы меня въ гостинницу, на вершину горы. Согласитесь, что въ это время года я не могъ выдать себя за заблудившагося рыболова.

— А разв вы не могли-бы сказать, глупый человкъ, что васъ задержалъ у ‘Распутья’ разливъ воды, все равно, какъ ту…

Эта грамматическая неясность относилась къ дилижансу.

— Да, но меня могли-бы прослдить до самаго вашего дома. И потомъ, знаете что, Флипъ? продолжалъ онъ, выпрямляясь и приподнимая лице двушки на одинъ уровень со своимъ — вы не должны больше лгать ради меня, это нехорошо!…

— Прекрасно! Въ такомъ случа, вамъ незачмъ идти и къ угольной ям… да и я не пойду.

— Флипъ!

— Батя идетъ! Скорй!

Лэнсъ истолковалъ послднее слово по своему. Упрямая маленькая ручка теперь неподвижно лежала на его плеч. Онъ близко, близко наклонилъ свое лицо къ смуглому, хорошенькому личику двушки и почувствовалъ, какъ по его губамъ, по щекамъ, по горячимъ вкамъ и влажнымъ глазамъ пробжало ея ароматическое дыханіе, поцловавъ ее, поспшно надлъ на голову парикъ, закутался въ одяло и опустился на полъ возл очага, засмявшись тмъ свжимъ, взволнованнымъ смхомъ, свойственнымъ юности и первой невинной страсти. Флппъ отошла къ окну и стала смотрть на гнувшіяся подъ втромъ ели.

— А отца-то кажется нтъ? замтилъ Лэнсъ съ робкой усмшкой.

— Нтъ, смиренно отвтила Флипъ, прижимая къ мокрому стеклу свою раскраснвшуюся щечку,— должно-быть я ошиблась. Но скажите, уврены ли вы, что будете рады, если я приду къ вамъ?

Она упорно отворачивала лицо, но сама, дрожа, какъ магнитная стрлка, повторяла вс движенія Лэнса, раскачивавшагося передъ огнемъ.

— Увренъ-ли я, Флипъ?!

— Лэнсъ! прошептала молодая двушка, догадываясь, что за этимъ вопросомъ, полнымъ краснорчиваго упрека, можетъ послдовать новая демонстрація со стороны влюбленнаго Лэнса.— Тише! На этотъ разъ онъ въ самомъ дл идетъ… не шутя!

Это былъ дйствительно Фэрли, вымокшій, оборванный, страшно грязный и страшно взбшенный. Онъ, правда, нашелъ дерево, упавшее поперегъ потока, но вода и не думала заливать угольной ямы, а нашла себ иной исходъ. ‘Человкъ съ самыми ограниченными умственными способностями могъ-бы констатировать этотъ фактъ, если только разсудокъ его не помутился, благодаря усиленной переписк съ чужими людьми, и не извратился, благодаря закоренлой привычк относиться съ презрніемъ къ родному отцу. Такой возмутительный эгоизмъ, разумется, приведетъ только къ тому, что бдный старикъ-отецъ схватитъ ревматизмъ, если ему не растереть ноги оподельдокомъ и не дать внутрь виски’. И мистеръ Фэрли съ дтской простотой поспшилъ обнажить об свои ноги, окрашенныя въ различные цвта, и молча сталъ ожидать услугъ своей дочери. Флипъ, не обращая вниманія на гнвные взгляды и нетерпливые жесты Лэнса, закутаннаго въ свое одяло, принялась растирать ноги отца почти безсознательно, съ машинальною ловкостью, доказывавшей, что это было для нея привычное занятіе. Она воспользовалась случаемъ привести въ исполненіе задуманный планъ.

— Теб невозможно идти сегодня вечеромъ къ алмазной ям, батя. Не послать-ли теб туда индіанку? Она могла-бы присмотрть за огнемъ… Я покажу ей, что нужно длать.

Къ крайнему неудовольствію дочери, Фэрли тотчасъ нашелъ возраженіе:

— А можетъ быть я найду для нея другую работу? Можетъ быть и у меня тоже есть секреты! А? Что?…

При этихъ таинственныхъ словахъ, онъ лукаво подмигнулъ Лэнсу и украдкой толкнулъ его локтемъ, что еще усилило досаду молодаго человка.

— Нтъ! продолжалъ старикъ,— пускай эта женщина пока отдохнетъ. Я намренъ дать ей другое порученіе. Почемъ знать? Можетъ она понадобится мн здсь…

Флипъ нахмурилась и погрузилась въ свое многозначительное молчаніе. Лэнсъ, успокоенный однимъ бглымъ взглядомъ ея магнитныхъ глазъ, внимательно смотрлъ на нее. Дождь барабанилъ въ окно, по временамъ дождевыя капли черезъ трубу попадали въ каминъ и шипли на угольяхъ широкаго очага. Подъ благотворнымъ вліяніемъ нсколькихъ рюмокъ водки, мистеръ Давидъ Фэрли пришелъ въ боле благодушное настроеніе и разговорился.

— Мн кажется, началъ онъ, усаживаясь передъ огнемъ,— что въ эту дьявольскую погоду ты, ради забавы, могла-бы надть вс эти тряпки и финтифлюшки, которыя посылаетъ теб этотъ втрогонъ изъ Сакраменто, чтобы порадовать родного отца. А если теб трудно сдлать это для твоего стараго бати, то сдлай хоть изъ христіанскаго милосердія, чтобы доставить удовольствіе этой бдняг.

Трудно сказать, что руководило старикомъ. Быть можетъ, въ глубин души его скрывалось полубезсознательное чувство отцовскаго тщеславія, побуждавшее его выставить на показъ даже передъ жалкой нищей весь блескъ и вс достоинства драгоцннаго сокровища, которое онъ намревался поручить ея попеченію. Флипъ кинула быстрый вопросительный взглядъ за Лэнса, тотъ отвтилъ утвердительнымъ жестомъ. Она побжала въ сосднюю комнату и заперла за собою дверь. Впрочемъ, переодваніе заняло немного времени, нсколько минутъ спустя она опять появилась въ своемъ новомъ наряд, застегивая на ходу послднія пуговицы лифа, и на мгновенье стыдливо остановилась передъ окномъ, чтобы подтянуть спустившіеся чулки. Странность положенія еще боле увеличивала свойственную ей застнчивость, смутившись, какъ ребенокъ, она перебирала черныя и золотыя бусы красиваго ожерелья, послдняго подарка Лэнса. Разстегнувшійся башмакъ далъ возможность индіанк доказать свое рвеніе и свою услужливость, она бросилась, чтобы исправить забывчивость двушки, пользуясь своимъ переодваньемъ и скрывавшей ихъ обоихъ тнью очага, Лэнсъ позволилъ себ пожать ея маленькую ногу и даже поцловалъ ее. Флппъ вздрогнула, нервно расхохоталасьи принуждена была ссть, несмотря на суровое порицаніе со стороны отца.

— Если ты надла эти тряпки только для того, чтобы хихикать и ежиться, какъ индйскій младенецъ, такъ уже лучше пойди и сними ихъ, проворчалъ онъ.

Но даже сквозь этотъ упрекъ проглядывало все тоже родительское тщеславіе. Онъ съ удовольствіемъ замчалъ въ какой восторгъ приходило жалкое презрнное созданіе, которое онъ пріютилъ у себя, онъ тмъ боле наслаждался имъ, что не могъ чувствовать ревности. Индіанка не могла похитить у него Флипъ. Подъ вліяніемъ виски онъ началъ гремть противъ всхъ, кто попытается отнять ее у него. Затмъ, воспользовавшись отсутствіемъ дочери, которая пошла въ свою комнату переодваться, онъ доврчиво шепнулъ Лэнсу:

— Видла ты вс эти красивые наряды? Ты, можетъ быть, думаешь, что это подарки? Флипъ, можетъ быть, хочетъ, чтобы это думали. Можетъ быть, даже и сама она такъ думаетъ. Хороши подарки… Это просто образчики платьевъ и разныхъ украшеній, которые намъ посылаетъ одинъ вертопрахъ изъ Сакраменто, чтобы привлечь покупателей. Такъ себ, дрянной малый, который любитъ важничать. Разумется, я ему заплачу. Уже эти врно… Онъ и самъ это знаетъ. Да и заплачу, будьте покойны… Чтобы я, да не расплатился съ нимъ?!. Только незачмъ ему длать видъ, будто онъ посылаетъ подарки!.. Изволите-ли видть,— хочетъ скоро побывать у насъ, чтобы прельстить мою Флипъ… Нтъ, братъ, дудки, со старикомъ не шути… Не будетъ этого, пока старикъ живъ!…

Увлеченный своимъ краснорчіемъ и воображаемыми обидами, Фэрли не замчалъ, какъ сверкали глаза Лэнса подъ длинными желтыми прядями парика, онъ видлъ только его фигуру и продолжалъ:

— Вотъ почему я хочу, чтобы ты постоянно оставалась при ней, продолжалъ онъ.— Не отходи отъ нея, пока не вернется мой сынъ,— молодецъ мой скоро придетъ повидать меня, и ужь я теб ручаюсь, что онъ мигомъ расправится съ этимъ молокососомъ изъ Сакраменто. Надо мн только будетъ переговорить съ нимъ прежде, чмъ Флипъ… А? Понимаешь?.. Чортъ меня возьми, если эта проклятая старуха не пьяна…

Къ счастью, въ эту минуту въ комнату вошла Флипъ, она сообразила, въ чемъ дло, опустилась на колни передъ очагомъ, между нимъ и отцомъ, и украдкою схвативъ руку взбшеннаго Лэнса, крпко пожала ее. Подъ вліяніемъ этого прикосновенія, онъ моментально успокоился. Но чуткая натура двушки быстро поняла всю необузданность характера Лэнса. Вмст съ инстинктомъ нжности и любви, въ ней проснулось сознаніе какой-то новой отвтственности, и смутное предчувствіе опасности. Робкій цвтокъ любви, едва распустившись въ ея сердц, уже началъ блекнуть подъ ледянымъ дыханіемъ мрака. Охваченная безотчетнымъ страхомъ, она не знала что длать. Пока Лэнсъ оставался въ ихъ дом, каждая минута могла погубить его, довольно было одного слова, одного восклицанія, сорвавшагося съ его гнвно сжатыхъ и поблвшихъ губъ, чтобы старикъ догадался, внезапный уходъ могъ вызвать подозрніе въ ея отц, но помимо этихъ реальныхъ опасностей, ей казалось, что тамъ, за дверью, во мрак, Лэнса ожидаютъ какіе-то таинственные ужасы. Она прислушивалась къ яростнымъ порывамъ урагана, отъ которыхъ стонали и гнулись сикоморы, и ей казалось, что опасность кроется тамъ, она слышала, какъ дождь стучалъ по стекламъ и по крыш, какъ съ ревомъ низвергались горные потоки, и спрашивала себя — не тамъ-ли? Вдругъ она вскочила, бросилась къ окну и прильнула лицомъ къ стеклу. Между колебавшимися подъ бурей втвями деревьевъ она замтила мерцаніе четырехъ факеловъ, зигзагами опускавшихся по оврагу. Теперь она уже не сомнвалась: бда приближалась оттуда. Въ одно мгновеніе она овладла собою.

— Отецъ, сказала она своимъ обычнымъ спокойнымъ голосомъ,— я вижу факелы на дорог, ведущей къ вашей алмазной ям. Врно это какіе-нибудь негодяи. Я возьму съ собою индіанку и пойду взглянуть въ чемъ дло.

И прежде чмъ старикъ усплъ вскочить на ноги, она увлекла за собой Лэнса изъ хижины.

VI.

Втеръ подхватилъ ихъ, съ силой захлопнулъ дверь хижины, моментально потушивъ широкую полосу свта, которая на одну секунду разскла мракъ, и быстро погналъ ихъ впередъ. Наконецъ имъ удалось укрыться подъ толстымъ деревомъ. Лэнсъ распахнулъ одяло, привлекъ къ себ двушку, и крпко обнялъ ее. Она вся дрожала и прижималась къ его груди, какъ испуганная птичка.

— Что съ вами? спросилъ онъ весело.— Чего вы боитесь?

Флипъ овладла собой.

— Вн нашего дома вы въ безопасности. Но скажите, вы ихъ ждете сегодня?

Лэнсъ пожалъ плечами.

— Можетъ быть.

— Тише, прошептала двушка,— они идутъ съ этой стороны.

Четыре мерцающихъ факела вытянулись въ одну линію. Очевидно, тропинка была найдена, потому что они приближались. Флипъ тяжело дышала. Отъ нея исходилъ острый, бальзамическій ароматъ и распространялся подъ тяжелыми складками одяла, Лэнсъ крпче прижалъ ее къ себ. Онъ забылъ о бушевавшей вокругъ нихъ бур, о таинственномъ враг, который приближался… Вдругъ Флипъ дернула его за рукавъ и сказала съ легкимъ смхомъ:

— Да вдь это Кеннеди и Броунъ.

— Кто это Кеннеди и Броунъ?

— Кеннеди — почтмейстеръ, а Броунъ — мясникъ.

— Что имъ здсь надо?

— Меня, сказала Флипъ, красня.

— Васъ?

— Да. Спрячемтесь!

Скоре таща чмъ ведя за собою Лэнса, Флипъ, руководимая инстинктомъ коренной жительницы лса, быстро спустилась на дно оврага, гд звуки голосовъ замирали, даже завыванія бури здсь были почти не слышны, зато у Лэнса захватило духъ отъ дкаго дыма, который разъдалъ ему глаза и щипалъ даже губы. Въ центр густаго мрака, разстилавшагося у ихъ ногъ, мало-помалу вырзался полный контуръ громаднаго огненнаго глаза, который то разгорался, то потухалъ, то вспыхивалъ, то снова меркнулъ подъ неправильнымъ дыханіемъ втра.

— Это угольная яма, шепнула Флппъ. Когда вы достигнете противуположной стороны, вы спасены, прошептала она, осторожно пробираясь вдоль орбиты огненнаго глаза къ небольшому пещерообразному углубленію, въ которомъ почва была усыпана кусками древесной коры и опилками. Здсь было тепло, воздухъ былъ пропитанъ смолистымъ запахомъ. Тмъ не мене, молодые люди сочли нужнымъ укрыться подъ одяломъ. Огненный глазъ устремлялъ на нихъ свой мерцающій взглядъ, по временамъ, волны яркаго свта добгали до нихъ: тогда они съ притворнымъ ужасомъ крпче прижимались другъ къ другу.

— Флипъ!

— Что?

— А зачмъ пришли два другихъ человка? Тоже ради васъ?

— Очень можетъ быть! сказала Флппъ безъ малйшаго кокетства.— Мало-ли народа сюда ходитъ!

— Вамъ, можетъ быть, хочется пойти къ нимъ!

— А вы хотите, чтобы я пошла?

Лэнсъ отвчалъ поцлуемъ. Тмъ не мене, онъ не былъ покоенъ.

— Однако, вдь тамъ подумаютъ, что я убжалъ, сказалъ онъ,— не правда-ли?

— Нтъ! возразила Флипъ.— Они считаютъ васъ за индіанку. Имъ надо не васъ, а меня.

Эти несчастныя слова окончательно взбудоражили Лэнса. Имъ овладло какое-то необычайное раздраженіе. Въ первый разъ онъ почувствовалъ стыдъ и угрызенія совсти.

— Нтъ, мн таки надо пойти посмотрть, въ чемъ дло, сказалъ онъ вдругъ, вскакивая на ноги.

Флппъ промолчала. Она думала… Твердо увренная, что четверо мужчинъ пришли единственно ради нея, она предвидла, что они не обратятъ на Лэнса никакого вниманія, какъ скоро увидятъ, что она не съ нимъ, къ томуже онъ былъ такъ раздраженъ, что ей страшно было встртиться съ ними въ его присутствіи.

— Ступайте, сказала она,— скажите отцу, что въ алмазной ям не совсмъ ладно и что я осталась смотрть за огнемъ.

— А вы?

— Я пойду туда и буду его ждать. Если же онъ не съуметъ отдлаться отъ своихъ гостей и притащитъ ихъ съ собою, я убгу и вернусь сюда, къ вамъ. Во всякомъ случа, я ужъ такъ устрою, чтобы отецъ провозился тамъ нкоторое время.

Она взяла его за руку — и другою тропинкою вывела на дорогу. Лэнсъ былъ чрезвычайно удивленъ, очутившись не дале какъ на разстояніи ста шаговъ отъ дома. Въ темнот ярко сіяло окно, освщенное огнемъ очага.

— Войдите съ задняго хода, сказала Флипъ въ полголоса.— Не ходите въ комнату, и, если возможно, держитесь въ тни. Не говорите въ ихъ присутствіи, только позовите батю или дайте ему знакъ, чтобъ онъ вышелъ къ вамъ. Помните, продолжала она смясь:— что онъ приставилъ васъ слдить за мною. Подождите, спустите волосы на глаза. Вотъ такъ…

Она поправила ему парикъ и завершила эту операцію поцлуемъ, какъ всегда длаютъ женщины, когда приводятъ въ порядокъ туалетъ мужчины. Затмъ она отступила назадъ и скрылась во мрак.

Первое движеніе Лэнса находилось въ вопіющемъ противорчіи съ его предполагаемымъ поломъ. Приподнявъ свою рваную юбку, онъ вынулъ изъ-за голенища ножъ, а изъ-за пазухи — револьверъ, безшумно повертвъ барабанъ его и убдившись, что вс заряды на мст, онъ осторожно прокрался къ хижин и остановился подъ навсомъ.

Здсь было совсмъ темно, но сквозь щель плохо притворяющейся двери пробивалась тонкая полоска свта. До слуха молодаго человка донесся чей-то, какъ будто знакомый голосъ, который раздавался внутри хижины, и говорилъ о чемъ-то съ грубымъ злорадствомъ. Вскор онъ услышалъ имя,— свое собственное. Вспыливъ, онъ уже положилъ, было, руку на ручку двери, какъ вдругъ тотъ-же самый голосъ произнесъ другое имя, которое парализовало его движенія и согнало съ лица краску. Онъ отшатнулся, быстро провелъ рукою по лбу, задрожалъ отъ ярости и отчаянія, подошелъ къ двери и, опустившись на колни, прижался къ скважин горячимъ вискомъ.

— Знаю-ли я Лэнса Гэрріота? говорилъ голосъ.— Знаю ли я этого разбойника? Да разв я не гнался за нимъ въ прошломъ году, въ лсу? Въ трехъ миляхъ отъ ‘Распутья’ онъ ускользнулъ отъ меня и скрылся въ этомъ ранчо, изъ котораго потомъ пробрался въ Монтери. Разв это не тотъ-же негодяй, который убилъ Боба изъ Арканзаса… Боба Ридли… какъ его звали въ Сонор? А знаете-ли вы, кто былъ этотъ Ридли?… А? Что? Полоумный старый дуракъ… Да вдь это былъ Бобъ Фэрли! Вашъ сынъ.

Старикъ пробормоталъ нсколько невнятныхъ жалобныхъ словъ.

— А? Что вы сказали? прервалъ его первый голосъ.— Говорю, что знаю это наврное! Взгляните на эти портреты: я нашелъ ихъ при покойник. Узнаете? Это вы, это ваша дочь. Или, можетъ быть, вы станете отрицать это? Можетъ быть, скажете, что я лгу? Не поврите, если я скажу вамъ, что онъ самъ признался мн, что онъ вашъ сынъ, и разсказалъ, какъ онъ убжалъ изъ дому, и что вы живете гд-то въ горахъ и длаете изъ угля золото или что-то другое. Онъ признался мн по секрету, увряя, что никто другой не знаетъ его тайны. Но теперь, когда я открылъ, что его убійца, Лэнсъ Гэрріотъ, скрывается здсь въ окрестностяхъ, что онъ всюду разослалъ шпіоновъ, чтобы разузнать обо всемъ, касающемся вашего сына, что онъ дурачитъ васъ и хочетъ погубить вашу дочь, какъ погубилъ уже сына — теперь я увренъ, что онъ тоже зналъ это.

— Лжецъ!

Дверь съ трескомъ распахнулась. На порог появилось какое-то нечеловческое, искаженное адскою яростью лицо, на половину скрытое, какъ у Медузы, длинными прядями черныхъ волосъ. Въ хижин раздался громкій крикъ ужаса. Трое изъ постителей успли выскочить вонъ и скрылись. Тотъ, который только-что говорилъ, кинулся въ уголъ, гд стоялъ его карабинъ, но не усплъ онъ схватить его, какъ сверкнула молнія, грянулъ выстрлъ, и тло его, продолжая двигаться въ прежнемъ направленіи, грохнулось на очагъ. Уголья зашипли подъ струею крови. Лэнсъ съ дымящимся пистолетомъ въ рук выбжалъ за дверь. Вдали, на тропинк, постепенно ослабвая, слышались поспшные шаги и трескъ раздвигаемыхъ втокъ. Лэнсъ остановился, и вернулся въ домъ къ единственному оставшемуся тамъ живому существу — къ старику.

Съ перваго взгляда можно было принять и его за мертвеца. Онъ сидлъ неподвижно, словно окоченлый, глаза его безсмысленно устремлены были на трупъ, лежавшій на очаг. На стол, передъ нимъ, красовались дв дешевенькихъ фотографіи: одна изображала его самого и, судя по изумительно свтлому цвту лица, снята была очень давно, другая — ребенка, котораго Лэнсъ тотчасъ узналъ: то была Флипъ.

— Скажите мн. хрипло заговорилъ онъ, опираясь дрожащей рукою на столъ,— дйствительно-ли Бобъ Ридли былъ вашъ сынъ?

— Мой сынъ? откликнулся старикъ какимъ-то страннымъ, беззвучнымъ голосомъ, не отрывая глазъ отъ трупа.— Вв-вв…ввотъ мой сынъ!… продолжалъ онъ, указывая пальцемъ на убитаго.— Тссъ! Разв онъ не говорилъ вамъ? Разв вы не слышали? Умеръ… умеръ… убитъ… убитъ!…

— О, замолчите! Вы съ ума сошли! весь дрожа прервалъ его Лэнсъ.— Это не Бобъ Ридли, это мерзавецъ, собака, подлый доносчикъ. Слушайте. Если Бобъ Ридли дйствительно вашъ сынъ, клянусь вамъ Богомъ, что я не зналъ этого… ни сегодня… ни тогда! Слышите, что я вамъ говорю? Да отвчайте же! Врите вы мн? Говорите! Я васъ заставлю говорить…

Онъ почти съ угрозой протянулъ руку и опустилъ ее на плечо старику. Тотъ медленно поднялъ голову. Лэнсъ съ крикомъ ужаса отшатнулся. На дряблыхъ, дрожащихъ губахъ несчастнаго играла улыбка. Глаза были тусклы: прежній подозрительный взглядъ, обличавшій безпокойную натуру этого человка, исчезъ безъ слда: ясно было, что слабый свтъ разсудка, освщавшій ихъ потухъ и навки потонулъ во мрак.

Лэнсъ пошелъ къ двери и нсколько мгновеніи простоялъ неподвижно, уставившись въ пространство. Когда онъ опять обернулся, лицо его было такъ-же блдно, какъ у лежавшаго на полу мертвеца. Пламя гнва потухло въ его впалыхъ глазахъ, походка его стала медленною и неувренною. Онъ подошелъ къ столу.

— Послушайте, сказалъ онъ съ странной, печальной улыбкой и такой безконечной усталостью въ голос, какъ будто онъ предвкушалъ уже блаженство вчнаго покоя смерти,— вдь вы дадите мн это… не правда-ли?

И онъ взялъ со стола портретъ Флппъ.

Старикъ утвердительно кивнулъ головой.

— Благодарю васъ! сказалъ Лэнсъ.

Онъ направился къ двери, но снова остановился и вернулся назадъ.

— Прощайте! сказалъ онъ, протягивая руку Фэрли. Старикъ взялъ ее съ тою-же дтской улыбкой.

— Умеръ, пролепеталъ онъ тихо, рукою Лэнса указывая по направленію къ очагу.

— Да, отвтилъ Лэнсъ, и на блдномъ, искаженномъ лиц его мелькнула слабая, болзненная улыбка.— Вдь вамъ жаль всхъ, кто умираетъ, не правда-ли?…

Фэрли опять кивнулъ головой. Лэнсъ еще разъ посмотрлъ на него такимъ-же мутнымъ, потухшимъ взглядомъ, какъ и взглядъ самого старика, еще разъ пожалъ ему руку и отошелъ. Прежде чмъ выйти изъ комнаты, онъ медленно, даже какъ-то торжественно положилъ на стулъ свой револьверъ, но на порог опять остановился въ широкой полос свта, падавшаго отъ очага, вынулъ изъ кармана небольшой пистолетъ и заботливо осмотрлъ курокъ. Затмъ онъ осторожно затворилъ за собою дверь и все тою-же неувренной, медленной походкой сталъ ощупью пробираться во мрак.

На ум у него была одна только мысль: найти гд-нибудь такой пустынный уголокъ, куда никогда-бы не забрела нога человка, гд онъ могъ-бы найти вчный покой, отдыхъ, забвеніе, главное — чтобы и о немъ забыли. Такіе уголки есть на свт, ему самому случалось находить кости безвстныхъ мертвецовъ, которые исчезли съ лица земли, не оставивъ посл себя никакого слда. Ахъ, еслибы онъ только владлъ собой, онъ можетъ-быть и нашелъ бы такой уголокъ! Но надо быть очень осторожнымъ: маленькія ножки Флипъ бгаютъ по всему лсу, она не должна боле видть его — ни живаго, ни мертваго… И вдругъ, среди такихъ горькихъ мыслей, среди мрака ночи и бури, надъ ухомъ его раздался нжный голосъ:

— Лэнсъ, какъ вы запоздали!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Оставшись одинъ, Фэрли весь погрузился въ безсмысленное созерцаніе трупа. Вдругъ страшный порывъ втра потрясъ стны хижины, ворвался въ нее сквозь трубу камина, сквозь щели двери, разбросалъ по полу горящія головни и золу и наполнилъ комнату густымъ дымомъ.

Угольщикъ застоналъ и поднялся съ мста. Даже въ безуміи помня о своемъ сокровищ, онъ ощупью отыскалъ подъ кроватью маленькій кожаный мшечекъ съ драгоцннымъ кристалломъ и поспшно выбжалъ изъ комнаты. Новое потрясеніе пробудило его отъ апатіи, онъ вернулся къ ide-fixe своей жизни, къ алмазамъ,— и забылъ обо всемъ остальномъ. Переодтый Лэнсъ, смерть сына, убійство, совершенное на его глазахъ,— вс эти впечатлнія сгладились. Въ голов старика вертлась только одна мысль: надо идти къ угольной ям и смотрть за огнемъ. Инстинктъ и привычка руководили имъ: онъ, шатаясь, побрелъ въ темнот, переходя въ бродъ ручьи и машинально обходя преграждавшія дорогу деревья. Наконецъ онъ дошелъ до угольной ямы. Блдный свтъ, который служилъ ему маякомъ, на одно мгновенье какъ будто чмъ-то заслонился, ему послышались голоса, возл ямы онъ замтилъ слды недавняго посщенія, въ опилкахъ видны были отпечатки человческихъ ногъ. Зарычавъ отъ гнва, Фэрли спустился въ яму и бросился къ ближайшему отверстію, ему почудилось, что кто-то трогалъ его костеръ… тайна его была открыта… плодъ его многолтняго труда украденъ!.. Имъ овладла безумная ярость, съ нечеловческой силой онъ началъ раззорять костеръ, раскидывая во вс стороны полуобгорвшія головни. Удушливые газы угля стали свободно выдляться и густыми клубами повалили изъ отдушины. По временамъ, порывъ втра отгонялъ ихъ назадъ, къ стнамъ ямы, и несчастный старикъ, руководимый послднимъ остаткомъ потухающаго разума, бросался на землю и прижималъ лицо къ свжимъ, влажнымъ опилкамъ. Но припадокъ бшенства былъ слишкомъ силенъ, онъ скоро прошелъ, старикъ усталъ, успокоился и услся возл костра въ той-же апатической поз, въ какой онъ часто проводилъ ночи надъ своей угольной ямой. Такъ его застала заря.

Заря принесла съ собой затишье, принесла голубые просвты на свинцовомъ облачномъ неб, принесла яркія звздочки, которыя потомъ поблднли и потонули въ глубин лазоревыхъ озеръ. Эти озера ширились, обращались въ моря и, наконецъ, совсмъ расплылись въ безконечный, безбрежный океанъ, уже не лазурный, а свтлоголубой, усянный хлопьями, молочно-блыми съ пурпуровымъ отливомъ. Заря слегка приподняла завсу тумана, который старался удержаться, цпляясь за вершины горы и верхушки сосенъ, но подымался все выше и выше и, наконецъ, исчезъ совершенно. На каждой былинк задрожали изумруды, на каждой втк засверкали алмазы, лсъ, словно проснувшись подъ дыханіемъ утра, наполнился смутнымъ шумомъ, на дорогахъ и тропинкахъ послышались голоса.

Голоса остановились около угольной ямы. Звали угольщика. Онъ вышелъ и въ знакъ осторожности приложилъ палецъ къ губамъ. Трое или четверо изъ пришедшихъ спустились въ яму. Старикъ повелъ ихъ за собою, бормоча дрожащимъ голосомъ какія-то отрывочныя слова, въ которыхъ, однако, проглядывала одна опредленная мысль:

— Мой мальчикъ… мои сынъ Робертъ… вернулся… да… вернулся… наконецъ… Тамъ, вмст съ Флипъ… Оба тамъ… Идите, смотрите!…

Подойдя къ небольшой пещер, онъ остановился и сдернулъ грубое одяло. Подъ нимъ Флипъ и Лэнсъ лежали, прижавшись другъ къ другу, похолодвшія руки ихъ застыли въ крпкомъ объятіи.

— Задохнулись! прошептали два или три человка, съ ужасомъ повернувшись къ разоренной, еще дымящейся ям.

— Они спятъ!.. залепеталъ старикъ.— Спятъ… Прежде, когда они были дтьми, они часто такъ спали вдвоемъ… Ахъ, перестаньте! Что вы мн толкуете?! Неужелиже я не узнаю свою собственную плоть и кровь… Спите, спите!… Милые мои… голубчики!…

Онъ наклонился и поцловалъ ихъ. Потомъ заботливо прикрылъ ихъ опять одяломъ, выпрямился и тихо выговорилъ:

— Спокойной ночи!

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙБРЕТЪ-ГАРТА

ФЛИПЪ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

Читайте также:

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЕТЪ-ГАРТА