Н. Кареев.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
Физиократы, Кареев Николай Иванович, Год: 1911
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Физиократы (physiocrates) — французская школа экономистов второй половины XVIII в., основанная около 1750 г. Кене (см.) и получившая название ‘физиократия’ (physiocratie, т. е. ‘господство природы’), данное ей первым издателем сочинений Кене, Дюпон де Немур (см.) ввиду того, что единственным самостоятельным фактором производства эта школа считала почву, природу. Впрочем, это название могло бы характеризовать учение Ф. и в другом отношении, так как они были сторонниками ‘естественного порядка’ (ordre naturel) в хозяйственной жизни общества — идеи, родственной понятиям естественного права (см.) или естественного закона в рационалистическом смысле философии XVIII в. Английские, а за ними немецкие и русские историки политической экономии считают обыкновенно родоначальником этой науки Адама Смита, но французы охотнее видят ее начало в учении Ф., которые создали первую систематическую теорию политической экономии. В своей специальной работе о Тюрго как экономисте немецкий ученый Шеель также считает Ф. истинными родоначальниками политической экономии, называя ‘смитианизм’ лишь ‘английским видом физиократизма’. Появлению физиократии предшествовал так называемый меркантилизм (см.), который был скорее системой экономической политики, чем политико-экономической теорией: меркантилисты не дали никакой цельной научной доктрины, разработав только теорию денежного обращения и торговли. В этом смысле Ф. были действительными основателями политической экономии, тем более, что они оказали большое влияние и на учение А. Смита. Они первые провозгласили тот принцип, что в хозяйственной жизни общества господствует известный естественный порядок и что наука может и должна его открыть и сформулировать. Стоит только, думали они, узнать, какие законы управляют явлениями экономической жизни — и этого будет совершенно достаточно для создания полной теории производства и распределения богатств. Отсюда их дедуктивный метод, весьма сходный с методом А. Смита и других представителей ‘классической школы’ политической экономии. Ф. решали вопрос о том, как должны складываться экономические отношения между людьми при свободном действии естественного порядка и каковы будут принципы этих отношений. Подобно школе А. Смита и притом раньше ее Ф. высказывали убеждение, что предоставление полной свободы действию естественных законов одно только способно осуществить общее благо. В связи с этим находятся и требование уничтожения старых узаконений и учреждений, задерживающих беспрепятственное проявление естественного порядка, и требование невмешательства государственной власти в экономические отношения — желания, одинаково характеризующие и Ф., и ‘классическую’ школу. Наконец, в обоих случаях мы имеем дело с реакцией против меркантилизма, который односторонне покровительствовал только торговле и обрабатывающей промышленности, но Ф. впали в другую односторонность, которой избежала теория, созданная А. Смитом. Ф. противопоставили торговле и обрабатывающей промышленности сельское хозяйство как единственное занятие, дающее излишек валового дохода над издержками производства, а потому и единственно производительное. Поэтому в их теории земля (почва, силы природы) является единственным фактором производства, тогда как А. Смит рядом с этим фактором поставил два других, труд и капитал — понятия, играющие такую важную роль во всем дальнейшем развитии политической экономии как чистой науки. В этом последнем отношении Ф. скорее можно считать предшественниками, чем основателями политической экономии. — Термин ‘физиократия’ употребляется в двояком смысле, а именно чаще всего в более узком значении известной экономической доктрины, реже — в более широком смысле целой теории общества, с социальными и политическими выводами. Первый взгляд на Ф. господствует у иностранцев, второй свойственен французами. Нет сомнения, что главное значение Ф. имеют в истории политической экономии, но из-за этого не следует забывать их политические взгляды, делающие их наиболее видными представителями просвещенного абсолютизма (см.) во Франции. У Ф. были предшественники двоякого рода: одни уже давно выдвигали на первый план важное значение сельского хозяйства, другие высказывались за предоставление естественному течению экономической жизни большей свободы. Уже Сюлли (см.), министр склонявшегося к меркантилизму Генриха IV, говорил, что ‘земледелие и скотоводство — два сосца, питающие Францию’ и что эти два занятия — настоящие мины, превосходящие все сокровища Перу. На той же точке зрения стояли в начале XVIII века Буагильбер, автор сочинения ‘Le dtail de la France sous Louis XIV’, и маршал Вобан (см.), к которым позднее примкнул Кантильон (см.), оказавший большое влияние на Ф. через Мирабо-отца, комментировавшего идеи этого английского экономиста в своем ‘Друге людей’. С другой стороны, Локк положил основание всей школе естественного права XVIII в., под влиянием которой сложилась физиократическая идея естественного порядка, и высказывался за свободу торговли, на той же точке зрения стоял Кантильон, идеями которого пользовался и А. Смит. Непосредственной причиной возникновения новой экономической школы было материальное оскудение Франции, указывавшее на ошибочность всей прежней экономической политики. ‘В конце 1750 г., — говорит Вольтер, — нация, пресытившись стихами, комедиями, трагедиями, романами, моральными рассуждениями и богословскими диспутами, принялась, наконец, рассуждать о хлебе. Можно было предположить, выходя из театра комической оперы, что Франции предстояло продавать хлеб в небывалых размерах’. Действительно, около этого времени французское общество обратило внимание на печальное положение сельского хозяйства, и даже образовалась своего рода ‘агрономическая мода’. К числу лиц, занявшихся ранее других экономическими вопросами в аграрном направлении, принадлежал Мирабо-отец (см.), который в своем ‘Друге людей’, издававшемся с 1756 г., уже высказывал мысли о земледелии как единственном источнике благосостояния государств и об экономической свободе как лучшей правительственной политике. Отдельные положения Мирабо, касавшиеся этих вопросов, не отличались, однако, ясностью и не были приведены в систему. Впервые сам Мирабо постиг значение собственных идей, когда познакомился с теорией Кене (см.), первое экономическое сочинение которого (‘Tableau conomique’) вышло в свет в 1758 г. Мирабо одним из первых примкнул к новому учению и сделался ревностным его глашатаем в целом ряде сочинений. Одновременно возникли периодические издания, ставшие органами новой школы, ‘Gazette du Commerce’, ‘Journal de l’agriculture, du commerce et des finances’ Дюпон де Немура и ‘Ephmrides du citoyen’, основанный им же вместе с аб. Бодо, автором ‘Введения в экономическую философию’ (1771). Тот же Дюпон де Немур издал в 1767—68 гг. сочинения Кене под общим заглавием ‘Physiocratie’, после чего последователи Кене и получили название Ф. К ним примкнули и другие видные экономисты, как то: Мерсье де ла Ривьер (см.) и Тюрго (см.). Первый из них, приняв сначала участие в ‘Журнале земледелия, торговли и финансов’, издал в 1767 г. книгу ‘L’ordre naturel et essentiel des socits politiques’, из которой впервые большая публика познакомилась с идеями Кене. В ней рассматривались не только экономические, но и политические вопросы с физиократической точки зрения. По учению Мерсье, государственный строй должен основываться на природе человека, вся его задача — в охране свободы и собственности людей, а это лучше всего может сделать абсолютная монархия, в которой совпадают интересы правителя с интересами всей страны. Эта политическая идея Мерсье де ла Ривьера была принята и другими Ф. Тогда же вышла в свет книга Тюрго ‘Rflexions sur la formation et la distribution des richesses’ (1766), представляющая собой уже систематическое изложение теории образования и распределения богатств с физиократической точки зрения. Особое значение Тюрго заключается в том, что в начале царствования Людовика XVI он в течение двадцати месяцев занимал пост первого (фактически) министра и сделал попытку — впрочем, не удавшуюся, — провести на практике физиократическую программу реформ. Менее важными сторонниками Ф. были Клико-Блерваш и Летрон (см.). Главное сочинение последнего (‘De l’intrt social par rapport а la valeur, а la circulation, а l’industrie et au commerce’, 1777) считается одним из наиболее ясных и систематических изложений доктрины Ф., во многих вопросах предвосхитившим положения новейшей науки. По частному вопросу о свободе хлебной торговли в ряды Ф. стал и аб. Морелле (см.). Сочувственно относились к физиократам или только отчасти разделяли их взгляды Кондильяк, Кондорсе, Мальзерб, Лавуазье. Из видных экономистов той эпохи лишь Неккер и Форбонне продолжали держаться принципов меркантилизма. Некоторые причисляют к Ф. и Гурне (см.), который действительно пользовался большим уважением среди последователей школы, но он далеко не разделял мнения о непроизводительности торговли и обрабатывающей промышленности. С Ф. его роднит, главным образом, убеждение в благодетельности свободной конкуренции, ему принадлежит знаменитая формула: ‘laissez faire, laisser passer’. Значение Гурне в истории школы Ф. заключается в том, что у него главным образом последователи Кене заимствовали аргументы в пользу экономической свободы. Иногда во всей физиократии видят не что иное, как слияние идей Гурне и Кене, но чаще в зависимость от Гурне ставят одного только Тюрго. Новейшие исследования (Oncken) показали, что гораздо раньше Гурне идею экономической свободы высказал маркиз д’Аржансон. Все главные основания физиократической теории как политико-экономического учения были изложены уже основателем школы, а потому о них вполне достаточное понятие дает учение Кене. В оценке их общественной роли историки не вполне сходятся между собой, неодинаково понимая их отношение к отдельным социальным классам. Несомненно, что Ф. враждебно относились к сословному строю общества, к привилегиям дворянства и к сеньориальным правам. Некоторые историки особенно подчеркивают народолюбие Ф. Издатель сочинений Ф. в XIX в., Дэр, ставит им в заслугу, что они ‘формулировали великую проблему справедливого и несправедливого’ в общественных отношениях и в этом смысле ‘основали школу социальной морали, которой раньше не существовало’. Новейший историк социализма (Lichtenberger, ‘Le socialisme du XVIII siè,cle’) говорит, что ‘в известном смысле Ф. играли роль, имеющую некоторую аналогию с ролью современных социалистов, так как они стремились эманципировать труд и защищали права социальной справедливости’. Не так далеко идут в своих отзывах немецкие писатели (Кауц, Шеель, Кон и др.), но и они подчеркивают симпатию Ф. к трудящимся и обремененным. В сущности, однако, Ф. были, как это понял еще Луи Блан, бессознательными представителями интересов буржуазии, Маркс совершенно верно заметил, что ‘физиократическая система была первой систематической концепцией капиталистического производства’. В самом деле, Ф. были проповедниками крупного хозяйства: уже Кене считал наиболее нормальным, чтобы земли, обрабатываемые под посевы, соединялись в большие фермы, которые находились бы в руках богатых землевладельцев (riches cultivateurs), только богатые фермеры составляют, по его мнению, силу и могущество нации, только они могут дать занятие рабочим рукам и удержать в деревне жителей. При этом Кене объяснял, что под словами ‘богатый фермер’ не следует понимать работника, который сам пашет, а хозяина, имеющего наемных рабочих, все мелкие фермеры должны были превратиться в батраков, работающих на крупных фермеров, которые и суть ‘истинные земледельцы’. По словам аб. Бодо, ‘в обществе, истинно благоустроенном на основах экономических принципов’, должны существовать простые земледельческие рабочие, которые жили бы только своим трудом. Отождествляя нередко землю и землевладельца, интересы земледелия и интересы сельских хозяев, Ф. очень часто, когда говорят об интересах производительного класса, имеют в виду именно только фермеров. Отсюда недалеко было до особенной заботливости о последних — и действительно, Кене советует правительству наградить фермеров всякими привилегиями, так как в противном случае благодаря своему богатству они могут приняться за другие занятия. Заботясь об увеличении национального дохода, заключавшемся, с точки зрения Ф., в сумме доходов отдельных сельских хозяев, они признавали необходимость благосостояния рабочих едва ли не потому только, что в интересах нации продукты должны потребляться в возможно большем количестве. Содействовать увеличению рабочей платы Ф. вовсе не были намерены: Кене советует для жатвы брать пришлых савойских рабочих, которые довольствуются меньшей платой, чем французские, ибо от этого уменьшаются расходы производства и увеличиваются доходы собственников и государя, а вместе с ними возрастает могущество нации и фонд рабочей платы (le revenu disponible), который доставит рабочим возможность лучшего существования. Таким образом, Ф. не умели отделить накопление капиталов от обогащения землевладельцев и крупных фермеров: наблюдая вокруг себя одну бедность, желая поднять национальное богатство, они обращали внимание исключительно на количество предметов, находящихся в стране, без всякого отношения к их распределению. Необходимость капиталов на их языке переводилась в необходимость капиталистов. Крестьянин рисовался им либо в виде мелкого собственника, едва существующего доходами со своей землицы, либо в виде половника, вечно находящегося в долгу у помещика, либо в виде безземельного батрака, которому ни тот, ни другой не могут доставить работы. По мнению Ф., крупное фермерство, обогащая государство, могло занять свободные руки безземельного крестьянства. В этом отношении Ф. сходились с весьма многими агрономическими писателями, указывавшими, что мелкое хозяйство крестьян-собственников и половников, невежественных и бедных, не в состоянии служить основой для тех улучшений в способах обработки земли, которые требуются для подъема ее производительности. Между теорией Ф., благоприятной для буржуазии, и их народолюбивыми чувствами было, таким образом, довольно значительное противоречие. Раньше всего оно было отмечено Луи Бланом, когда он, напр., говорил о Тюрго: ‘он не всегда отличался последовательностью по отношению к своим принципам, не будем его за это упрекать, ибо в этом его слава’. В политическом отношении Ф. стояли на точке зрения просвещенного абсолютизма. Уже Кене, мечтая о реализации своей экономической системы, считал необходимой такую силу, которая могла бы совершить эту реализацию. Он требовал поэтому полного единства и безусловного господства верховной власти, возвышающейся во имя общего блага над противоположными интересами частных лиц. Мерсье де ла Ривьер в главном своем сочинении развивал ту мысль, что ‘законный деспотизм’ (despotisme lgal) один в состоянии осуществить общее благо, установить естественный общественный порядок, чем вызвал резкие возражения со стороны Мабли. Нападая на теорию разделения и равновесия властей или теорию политических противовесов, Мерсье рассуждал так: если основы хорошего правления очевидны для власти и она захочет поступать сообразно с ними на благо общества, то ‘контрафорсы’ могут лишь помешать ей — и наоборот, в таких противовесах нет надобности, раз основы хорошего правления остаются неизвестными власти. Напрасно из боязни, что правитель может быть невежественным, ему противопоставляют людей, едва умеющих управлять самими собой. Впрочем, роль абсолютной власти понималась скорее в смысле силы, которая должна устранить все, что мешает ‘естественному порядку’, чем в смысле силы, которая должна созидать нечто новое. В последнем отношении интересен разговор Екатерины II с Мерсье де ла Ривьером, которого она пригласила в Петербург для совета с ним о законодательстве ‘Каких правил, — спросила она, — следует держаться, чтобы дать наиболее подходящие законы для народа?’ — ‘Давать или создавать законы — такая задача, государыня, которой Бог никому не предоставлял’, — отвечал, Мерсье де ла Ривьер, вызвав новый вопрос Екатерины о том, к чему же, в таком случае, он сводит науку правления. ‘Наука правления, — сказал он, — сводится к признанию и проявлению законов, начертанных Богом в организации людей, желать идти дальше было бы большим несчастьем и чересчур смелым предприятием’. Учение Ф. оказало влияние на франц. революцию. ‘Из их среды, — говорит Бланки в своей ‘Истории политической экономии’, — был дан сигнал ко всем общественным реформам, какие только были совершены или предприняты в Европе в течение 80 лет, можно даже сказать, что, за немногими исключениями, французская революция была не чем иным, как их теорией в действии’. Луи Блан, видевший в Ф. представителей интересов буржуазии, хотевших заменить одну аристократию другой, и потому называвший их учение ‘ложным и опасным’, тем не менее прославлял их как проповедников новых идей, из которых вышли все преобразования революционной эпохи. ‘Экономисты, — говорит о Ф. Токвиль в ‘Старом порядке и революции’, — играли в истории менее блестящую роль, чем философы, быть может, они и меньше, нежели последние, оказали влияния на возникновение революции — и тем не менее я думаю, что истинный ее характер лучше всего познается именно в их сочинениях. Одни высказывали то, что можно было себе вообразить, другие иногда указывали на то, что нужно было делать. Все учреждения, которые революция должна была безвозвратно уничтожить, были особенным предметом их нападок, ни одно не имело права на пощаду в их глазах. Наоборот, все те учреждения, которые могут рассматриваться как настоящие создания революции, были заранее возвещены Ф. и с жаром ими прославлены. С трудом можно было бы назвать хотя бы одно, зародыш которого уже не существовал бы в каких-либо их сочинениях, в них мы находим все, что было наиболее существенного в революции’. В сочинениях Ф. Токвиль отмечает и будущий ‘революционный и демократический темперамент’ деятелей конца XVIII в., и ‘безграничное презрение к прошлому’, и веру во всемогущество государства в деле устранения всех зол. Оценивая общее значение Ф., один из самых последних исследователей их учения (Мархлевский) остроумно называет отдельные случаи влияния Ф. на жизнь ‘революционными бациллами физиократизма’. Несколько иначе относится большинство историков к чисто научной стороне этого учения. После появления ‘Богатства народов’ Ад. Смита школа Кене пришла в полный упадок, хотя у нее были еще сторонники даже в XIX в.: Дюпон де Немур — до самой своей смерти (1817), в тридцатых годах — Ж. М. Дютан (см.) и др. В классической школе полит. экономии установилось, в общем, самое отрицательное отношение к Ф., не всегда справедливое. В своем ‘Капитале’ Маркс довольно часто говорит о Ф. (в примечаниях) с сочувствием, одно количество цитат указывает на то, как высоко ставил он иногда этих предшественников классической школы. В отдельных случаях он даже находил понимание тех или других вопросов более глубоким и более последовательным у Ф., нежели у А. Смита. Сам вопрос о зависимости последнего от Ф. был подвергнут внимательному пересмотру, результаты которого оказались благоприятными для Ф. Сочинения Ф. изданы Дэром в ‘Collection des principaux conomistes’, ‘Друг людей’ Мирабо переиздан Rouxel’ем в 1883 г., а соч. Кене недавно перепечатал Онкен.
Физиократия вне Франции. і. нашли многочисленных последователей и за пределами своего отечества. Особенно много было их в Германии, в которой наиболее замечательными Ф. были Шлеттвейн, советник маркграфа баденского Карла-Фридриха Фюрстенау, Шпрингер, в особенности же Мовильон и швейцарец Изелин. Самым замечательным представителем немецкого физиократизма считается маркграф Карл-Фридрих, написавший ‘Abrg de l’economie politique’ (1772) и сделавший попытку реформы налогов в духе системы: в нескольких деревнях он, вместо всех прежних налогов, ввел ‘единый налог’ (impt unique) в виде 1/5 ‘чистого дохода’ (produit net) от произведений почвы, но этого частного опыта, продолжавшегося более двадцати лет (1770—1792), он не обобщил. Как теоретики, немецкие Ф. ничего не прибавили к учению своих французских собратьев. И в Германии мы встречаемся еще в XIX в. с некоторыми запоздалыми сторонниками физиократии: например еще в 1819 г. Шмальц во втором издании своей ‘Энциклопедии камеральных наук’ продолжает называть себя Ф. Противниками Ф. среди немцев выступили Юстус Мёзер (который, как защитник старины, вооружился и против учения А. Смита), И. Мозер, Дом и Штрелин. Путь для физиократии в Италии расчистил Бандини, главными же сторонниками ее были Дельфико, Негри, Фиорентино, Дженнаро (‘Annona’, 1783), Саркиани (‘Intorno al sistema delle pubbl. imposizione’, 1791). Отчасти новое учение повлияло и на некоторых итальянских меркантилистов, как то: Паолетти, Филанджиери, Бриганти, д’Арко и Менготти, тогда как в лице Верри оно встретило сильного критика. В практическом отношении влияние доктрины сказалось на реформах Леопольда Тосканского. Ф. нашли последователей также и в Швеции. Из двух политических партий (шляп и шапок), боровшихся здесь за власть в середине їVTTT в., одна (шапки) стояла на стороне преимущественного покровительства сельскому хозяйству. С конца 50-х годов в шведской литературе велась оживленная полемика о мерах, которые могли бы содействовать развитию земледелия и хлебной торговли. По этому вопросу и по вопросу о мерах к увеличению роста народонаселения шведские публицисты стали прислушиваться к тому, что писалось во Франции. Под влиянием ‘Друга людей’ Шеффер в 1759 г. написал ‘Мысли о влиянии нравов на количество населения’, которыми начинается проповедь в Швеции физиократических идей. Через несколько лет Олаф Рунеберг, ‘шведский Гурне’, издал сочинение ‘Underskning om vara nringar ro Komma till en mot folkstoken svarande hjd’, в котором выставил положение, что свободная конкуренция есть жизненный принцип торговли. Самым замечательным шведским Ф. был Хидениус, автор мемуара о причинах эмиграции и мерах к ее прекращению, рассуждения об ‘источнике бедности государства’ и др. сочинений, изданных в шестидесятых годах XVIII в. У Хидениуса были многочисленные последователи, из которых наиболее замечательны Брункман и Вестерман (Лилиенкранц). В Польше почва для распространения физиократических идей была подготовлена тем, что земледелие было там почти единственным занятием населения и еще в XVI веке между поляками были сторонники свободной торговли хлебом. С другой стороны, знатные поляки в XVIII в. очень охотно сближались с представителями французской философской и научной мысли (так, например, гр. Хрептовича Мирабо лично рекомендовал маркграфу баденскому, а Дюпон де Немур прямо причислял к ‘экономистам’). Бодо и Дюпон де Немур сами одно время жили в Польше и были близки к некоторым магнатским домам. Главными представителями физиократии в Польше были: краковский профессор естественного права Антон Поплавский, ортодоксальный Ф., автор ‘Собрания некоторых политических материй’ (1774), виленский проф. того же предмета Иероним Стройновский, уже испытавший на себе влияние А. Смита, как это явствует из его ‘Учения о естественном и политическом праве и о политической экономии’ (1785), политический деятель конца XVIII в. Валериан Стройновский, самый известный среди польских Ф., написавший ‘Ekonomika powszechna krajowa’ (1816). Физиократия оказала в Польше значительное влияние на некоторых политических реформаторов второй половины XVIII в. — напр. на Сташица и Коллонтая — и на многочисленных, большей частью анонимных авторов брошюр о крестьянском вопросе и о других злобах дня падавшей Речи Посполитой.
Литература. Кроме общих историй политической экономии, см. Batbie, ‘L’homme aux quarante cus et la Physiocratie’ (в его ‘Economie politique’, 1866), Stephan Bauer, ‘Zur Entstehung der Physiocratie’ (‘Jahrb. fr Nat. und Stat.’, 1890), Берендс, ‘Меркантилисты и Ф. в Швеции в XVIII ст.’ (1892), Louis Blanc, ‘Hfist. de la rvol. franc.’ (т. I кн. III, гл. 3), H. Bourgin (статья в ‘La Grande Encyclopdie’, т. XXVI), H. Бржеский, ‘Податная реформа. Франц. теории XVIII в.’ (1888), F. Cadet, ‘Pierre de Boisgnillehert, prcurseur des conomistes’, Grarnier (статья в ‘Diction. d’conomie politique’, 1873), Garon, ‘Un prince allemand physiocrate’ (‘Revue du droit public’, 1895), Гейссман, ‘О сущности физиократического учения и о его значении в истории политической экономии’ (1849), M. Герценштейн, ‘Ф. и классическая школа’ (‘Юридический вестн.’, 1889), Gruyot, ‘Quesnay et la Physiocratie’, E. Daice (вступительная статья ко II тому ‘Collection des principaux conomistes’, 1846), Dupont de Nemours, ‘De l’origine et des progrè,s d’une science nouvelle’ (‘Col. des princ. con.’, II), Emminghaus, ст. о физиократии в Германии (‘Jahrbuch fr Nationaloek. und Stat.’, 1872), Engels, ‘Herrn E. Dhrings Umwlzung der Wissenschaft’ (гл. X, содержащая оценку Марксом ‘Tableau conomique’ Кене), Feilbogen, ‘Smith und Turgot’ (1892), Hashach, ‘Die allgemeine Grundlage der von Quesnay und A. Smith gegrndeten polit. Oekonomie’ (Schmollers ‘Forschungen’, X. 1890), H. Higgs, ‘The Physiocrats’ (1897), Horn, ‘L’conomie politique avant les Physiocrates’ (1867, о Буагильбере), H. Кареев, ‘Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII в.’ (1879, гл. V, III), J. Kautz, ‘Die geschichtliche Entwickelung der Nationaloekonomik und ihrer Literatur’ (1860, собран богатый материал), G. Kellner, ‘Zur Geschichte des Physiocratismus’ (1847), Knies, ‘Karl Friedrichs von Baden brieflicher Verkehr mit Mirabeau u. Dupont’ (1892), T. Korzon, ‘Wewntrzne dzieje Polski za Stan.-Aug.’ (1881—86), M. Ковалевский, ‘Происхождение современной демократии’ (т. I, ч. 3, и во 2-й части о политич. взглядах Ф.), Laspeyres, ‘Quesnay, Turgot u. die Physiocraten’ (‘Deutsches Staatswrterbuch’ Блунчли, 1864), L. de Lavergne, ‘Les conomistes franais du XVIII siè,cle’ (1870), E. Leser, ‘A. Smith’ (ст. в ‘Handwrterbuch der Staatswiss.’, где говорится о влиянии Ф.), Lexis, ‘Physiocratische Schule’ (‘Handwrterbuch der Staatswissenschaften’), Axel Lilie, ‘А. Хидениус и его отношение к современным экономистам’ (1882, по-шведски), Fr. Lohmann, ‘Vauban, seine Stellung in der Gesch. der Nationaloeconomie und sein Reformplan’ (Schmollers ‘Forschungen’, XIII), И. Лучицкий, ‘История крестьянской реформы в Западной Европе’ (‘Киевские унив. известия’ за 1878 г., гл. I), J. Marchlewski, ‘Der Physiocratismus in Polen’ (1897), G. Michel et Liesse, ‘Vauban conomiste’, В. Мякотин, ‘Крестьянский вопрос в Польше в эпоху ее разделов’ (1889), A. Oncken, ‘Der ltere Mirabeau und die oekonomische Gesellschaft in Bern’ (1886), его же, ‘Die Maxime laisser faire et laisser passer’ (1886), его же, ‘Zur Geschichte der Physiocratie’ (‘Jahrbuch fr Gesetzgebung’, 1893), его же, статья о Кене в ‘Wrterbuch der Staatswiss.’ и целая о нем книга (1893), Du Puynode, ‘Etudes sur les principaux conomistes’, H. v. Scheel, ‘Turgot als Nationaloekonom.’ (‘Zeitschr. fur die gesammten Staatswissensch.’, т. XXIV), Schelle, ‘Dupont de Nemours et l’cole Physiocratique’ (1888), его же, ‘Vincent de Grournay’ (1897), W. Skarzynski, ‘Boisguillehert’, Ад. Смит, ‘Богатство народов’ (кн. IV, гл. 9), Tocqueville, ‘L’ancien regime et la rvolution’, Хорошун, ‘Дворянские наказы во Франции в 1789 г.’ (1899, т. I, стр. 334 и след., особ. 456—488), Jules de Vroil, ‘Etude sur Cliquot-Blervache, conomiste du XVIII siè,cle’ (1870).