Половая революция
Половая революция
Финоген Буднев. Половая революция, Коллонтай Александра Михайловна, Год: 1924
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Финоген Буднев.
А. Коллонтай. Любовь пчел трудовых. Госиздат. Москва — Петроград. 1924 г.
Нужно признать, что писательница А. Коллонтай является самым чутким общественным барометром — в области половых вопросов. Из всех современных писателей она одна так пристально и так кропотливо роется ‘в старом мусоре’, добросовестно, (как везде поспевающий фотограф) фиксирует новые ‘половые сдвиги’ и пробует давать рецепты построения новых форм половых отношений и новой половой морали. Ее, как никого, приковывает и интересует ‘Революция чувств и революция нравов’. Она хочет стать в этой области не только фотографом, но и новатором и пророком. К сожалению — не всегда удачно.
Тем не менее, ее читают, кое-кто ею зачитывается, кое-кто по ее рецептам строит новую семью, новую половую мораль, новый ‘свободный’ брак.
Это обязывает нас более пристально присматриваться ко всему, что выходит из под пера А. Коллонтай.
Новая книга рассказов-романов Коллонтай ‘Любовь пчел трудовых’ сугубо обязывает нас остановиться на ее творчестве. Ибо в этой книге дано изображение нашего партийного ‘сегодня’, дана оценка новых ‘половых нравов’ и поставлен прогноз ‘будущего брака’.
В рассказе ‘Любовь трех поколений’ дано диалектическое изображение эволюции половых чувств, половых нравов и половой морали — на протяжении трех, ближайших нам, поколений.
Типичная земская культурница 90-годов, Мария Степановна Ольшевич — по любви — вышла замуж за полковника, была счастлива, имела уже двух сыновей. Но ‘судьба свела ее с земским врачем’ — красивым мужчиной, да еще читавшим те же книги, что и она читала, да еще любившим мужичка. Понятно, что все это должно было привести к одному: ‘В один жаркий летний вечер’ Мария Степановна ‘очутилась в об’ятьях’ земца-врача.
Значит — вторая любовь, не узаконенная старой половой моралью. В свое время — гордиев узел.
Как передовой человек своего времени, Мария Степановна разрубила этот узел — перешагнула через все морально-половые преграды. Бросила полковника и ушла к врачу, от которого родила дочь. А когда, после долгой совместной жизни, увидела своего врача в об’ятьях скотницы, бросила и врача.
Выросшая дочь Ольшевской, Ольга Сергеевна Веселовская, оказалась более революционной в области половых чувств и более радикальной по части ломки половых нравов. Она тоже по любви сошлась с революционером марксистом. Под его влиянием стала большевичкой. А затем ее потянуло к радикалу инженеру М. — тоже женатому. Любовные чувства Ольги Сергеевны к обоим мужчинам были столь сильны что она жила половой жизнью то с одним, то с другим. При чем инженер не оставлял половой связи и со своей женой. Так все четверо и канителились, пока всех разделила Революция 1905 года. Инженер остался при законной супруге, а Ольга Сергеевна (на руках с дочкой от инженера) бросила инженера и своего ‘Константина’.
За границей Ольга Сергеевна сошлась с третьим — с товарищем Рябковым. ‘В прошлом году’ они ‘поселились в Москве’. И взяли к себе дочку Ольги Сергеевны — Женю. А Женя уже стала ‘взрослой’.
Жене 20 лет. Она тоже большевичка. Но в области половых чувств и половых нравов она перещеголяла не только бабушку, но и маму. Она ухитрилась пристроиться в качестве жены к супругу своей мамаши — к т. Рябову и, одновременно, жила половой жизнью с секретарем комсомольского парткома — с товарищем Герасимовым. И всех трех любила — и тов. Рябкова, и тов. Герасимова, и товарища маму.
Когда Ольга Сергеевна спросила Женю: от кого она забеременела, то бедная девочка не могла и сама толком определить — не то от тов. Рябкова, не то от тов. Герасимова. Так и ответила: — Не знаю!..
В результате: третья половая драма. И третье разрешение половой проблемы.
На чьей же стороне правда?
За кем пойдет наша современная молодежь?
Писательница А. Коллонтай, после беседы с Женей, дает такое разрешение вопроса:
‘Я остаюсь посреди комнаты и ищу ответа на вопрос: на чьей стороне будущая правда? Правда нового класса, с новыми чувствами, новыми понятиями, новыми усмотрениями?
‘А за дверью слышится молодой смех Жени и ее бодрый голосок’.
В этих последних словах чрезвычайно тонко, едва уловимо, но все же отчетливо подчеркнуто — на чьей стороне ‘правда нового класса’, и по какому пути следует итти новым поколениям, при перестройке половых отношений?
Но позвольте спросить: что тут нового?
Ведь все эти — двухпарные, трех и четырехпарные браки так же стары, как стар весь буржуазный мир! Этот мир знал одновременные половые сожительства: матери и дочери с одним мужчиной, отца и сына — с одной женщиной. И даже: отца — с родной дочерью и матери — с родным сыном. Да в придачу: связь с несколькими проститутками и альфонсами.
А к чему приводила эта половая распущенность, прикрываемая разными чувствами любви одной особи к двум другим особям одновременно?
Все это приводило к ослаблению и к полному атрофированию сдерживающих половых центров, к разврату, к половым недугам и венерическим болезням, к кровосмешению и вырождению.
Все это приводило к тому, что старое буржуазное государство изнемогало, и сейчас изнемогает под тяжестью проституции (платной и любительской) и под тяжестью венерических болезней.
Это проклятое наследие старого мира получили и мы.
Если в романе ‘Любовь трех поколений’ Коллонтай дала картину половой активности женщины и на фоне этой картины выткала диалектический рисунок ‘революции половых чувств и революции половых нравов’, то в романе ‘Василиса Малыгина’ писательница дает уже картину половой активности мужчины. Но и на фоне этой картины она выткала рисунок ‘революции половых чувств и нравов’ все той же женской особи, только в ином разрезе.
Рядом с образом общественно-политического борца ‘Василисы Малыгиной’ писательница поставила образ ее мужа, рабочего-анархиста, после октябрьского переворота, ставшего большевиком.
Утомительно расписывая под’ем ‘Владимира’ по партийно-служебной лестнице, описывая эволюцию партийной жизни и партийных нравов — по сегодняшний день, писательница, то и дело, разлучает своих героев. Это делается для того, чтобы показать, как легкомысленно мужчина изменяет своей жене при разлуке, и как должна реагировать на это сознательная современная женщина-работница.
В свое время Василиса, конечно, узнает об изменах Владимира. Старое ‘духовное наследство’ заставляет ее подозревать, ревновать и терзаться. Но она старается понять физиологическую природу мужа-самца, опрокидывает в душе ‘старые понятия’ о супружеской верности, прощает измены Владимира, и не только живет с ним, но и помогает ему в работе, помогает выпутаться из ‘дела’ в контрольной комиссии и т. д., и т. д.
Терпение ее лопается лишь тогда, когда Владимир (директор-хозяйственник) обставляет свою жизнь буржуазными безделушками — шикарной квартирой, автомобилем, выпивками, а главное тогда, когда Владимир заводит себе вторую жену, советскую барышню, Нину Константиновну — дворянку, привыкшую жить на широкую ногу, тогда, когда обе они — Василиса и Нина — оказались беременными от Владимира.
Лопнуло терпение аскета Василисы. И она опять долго роется ‘в старом наследстве’ — ищет оправдания поступкам мужа. Ищет об’яснения и оправдания этой измены в социальных условиях ‘директора’, в половой природе мужчины — самца, в уродливой эволюции чувств и нравов рабочего-партийца, идущего вверх по служебной лестнице и, вместе с тем, рвущегося к красивым, элегантным куколкам.
Долго философствует Василиса.
В конце-концов, все понимает и всех прощает. Пишет трогательные письма — Владимиру и Нине. Благословляет их совместную жизнь.
‘Раньше у меня к вам недоброе было в сердце. А теперь, как все поняла, жалость к вам большая’.
‘Как сестра желаю вам быть счастливыми’.
‘Как другом была, так другом и останусь’.
‘Нет боли. Нет и тоски’.
‘Жить надо’.
‘Жить и работать’.
‘Жить и бороться’.
‘Жить и жизнь любить’.
‘Как пчелка в сиренях!’
Все это, как будто — просто и… сентиментально. Но когда бросишь взгляд на всю цепь, изображенную в книге Коллонтай, многоженства и многомужства, да поглубже вдумаешься в последние сентиментальные строчки романа ‘Василиса Малыгина’, становится совершенно очевидным — куда загибает писательница свою ‘революцию чувств и революцию нравов’.
По Коллонтай выходит, что ‘половой аскетизм’ — чепуха, буржуазный предрассудок. Человек не имеет права сдерживать свои половые чувства и половые влечения. Нужно лишь переменить роли мужчины и женщины.
Если в старом буржуазном обществе право выбора, право половой активности принадлежало мужчине, а на долю женщины доставалась половая пассивность (т.-е. право быть избираемой или покупаемой) то в новом обществе это право должно перейти к женщине. Женщина — труженица должна сама выбирать себе мужчину, по первому влечению, — ‘как пчелка трудовая’.
Появилось половое влечение к мужчине — иди и бери его, появилось новое влечение к другому — иди и бери этого, появилось к третьему — иди и к третьему. (Словом — бей сороку и ворону, добьешся и до ясного сокола). А мужчина, в половой области, должен занять роль ‘трутня’.
Не станем оспаривать этого ‘нового’ права женщины, если она пожелает использовать его — по рецепту Коллонтай.
К чему эта мораль приведет (кое-кого уже приводит), не трудно убедиться. Достаточно повнимательней присмотреться к некоторым молодым ‘типам’ Коллонтаевских ‘семей’, чтобы понять всю вздорность и опасность таких ‘новых путей’ и таких новых форм брачных отношений. Эти новые, холостые мужья, худосочные, костлявые и в двадцать пять лет облысевшие, холостые женщины — изможденные, истрепанные и в двадцать лет поблекшие, все эти психически неуравновешенные молодцы и молодки сами за себя говорят.
Опыт современных научных знаний с достаточной очевидностью показывает — какая тесная связь существует у человека между половой и умственной деятельностью. Этот опыт говорит, что излишняя затрата энергии на одну сторону деятельности человеческого организма идет за счет другой половины деятельности организма. Значит, половые излишества и половая распущенность не так уж безвредны и невинны.
Мы не сторонники полового аскетизма. Ибо половой аскетизм крайность, которая может привести к другим нездоровым последствиям. Природу не обманешь. Гони ее в окно, она влетит в другое. А прогонишь совсем — она отомстит жестоко. И наградит такими недугами, которые надолго прикуют к ‘приемной врача’ — не венеролога, а психиатра или патолога.
Но мы считаем, что в области половой деятельности человек должен найти какую-то грань, какую-то середину, которая позволяла бы организму распределять вырабатываемую энергию без нарушения функций его отдельных органов. Безграничные возможности тут вредны и для отдельного человека, и для всего общества в целом.
Между тем, половая рецептура, вытекающая из романов — рассказов А. Коллонтай, несомненно, будет приводить к кинематографической смене половых связей, к единовременным двухпарным, трехпарным и многопарным бракам, к половым излишествам, к половым болезням и к преждевременной изношенности молодых здоровых организмов, т.-е. к тому, до чего докатилось буржуазное общество.
Мы не берем на себя смелости предлагать готовые нормы новой половой морали и новых форм брака, ибо не знаем, в какие формы и с какими нюансами все это отольется в будущем обществе, фундамент которого мы только закладываем. Но сейчас, в период гибели всего ‘старого’, в период лихорадочных поисков ‘нового’, мы не можем не предостеречь тех, кто без достаточной критики хватает на лету Коллонтаевские рецепты, кто, очертя голову, претворяет их в жизнь и затем неизбежно и быстро превращается в инвалида.
Быть может, писательница А. Коллонтай имела в виду иное, когда писала книгу ‘Любовь пчел трудовых’. Но мы, при чтении и перечитке книги, к иным выводам не могли прийти. По нашему глубокому убеждению, от Коллонтаевской новой половой морали — стариной пахнет, при чем, стариной довольно таки ‘гниловатой’.
Теперь о художественной ценности рассказов книги ‘Любовь пчел трудовых’. Как художник, А. Коллонтай чрезвычайно слаба. Краски ее палитры старомодны и, на удивленье, примитивны. Удовлетворительный рисунок ей удается, когда она ведет рассказ от первого лица (‘Любовь трех поколений’). И уже совершенную беспомощность проявляет художник, когда пробует перешагнуть эти формальные рамки в рассказе-романе ‘Василиса Малыгина’. Роман страшно растянут, переполнен ненужными вводными эпизодами и сценами (утомительные описания завтраков, обедов, ужинов, описание посетителей и их разговоров в приемной секретаря губкома, и десятки других ненужных разговорных пустяков). Художник, что называется, потонул в мелочах и деталях. При сжатости и некотором изменении ритма в изложении, роман много выиграл бы. Кроме того, все рассказы пропитаны приторным сентиментализмом, часто граничащим с приторностью сусальной конфетки.
По замыслу автора, ‘Василиса Малыгина’ женщина-партиец, вышедшая из рабочих низов. Она политический борец и борец со старыми половыми предрассудками. Она хочет понять физиологическую природу мужчины-мужа. Она опрокидывает старые понятия о муже, когда он ей изменяет с другими женщинами. Физиологической природой самца она оправдывает его измены. Она ценит в муже ‘не это’, а кое-что другое — любовь, основанную на одинаковости интересов борьбы, одинаковости классовых идеалов, сродства душ. Она хочет стать на голову выше современных общественных понятий о ‘муже и жене’. Она хочет стать героем новой половой морали. А благодаря напущенному в роман сентиментализму и привкусу сусальной конфетки, из закаленного борца ‘Василисы Малыгиной’ (подумайте: одно название что стоит!?) получается самая обыкновенная, хнычущая интеллигентка, всех обнимающая (даже своих соперниц) и всех прощающая. Сплошное какое-то христианское смиренномудрие, аскетизм и всепрощение.
С этой стороны все три рассказа Коллонтай — художественно слабы. Нет художественной монолитности. Везде сквозит какой-то художественный дуализм. Затем: во всяком художественном произведении ценно совпадение ритма жизни и ритма художественного языка. В рассказах Коллонтай — этого нет. Своим старомодным тягучим языком она не отразила бешенного темпа современной жизни. Это противоречие особенно бросается в глаза в ‘Василисе Малыгиной’, занимающей 4/5 всей книги.
И все же мы готовы признать и некоторую ‘ценность’ рассказов А. Коллонтай.
Ценность их не в художественной гравировке и не в морализующей проповеди автора, а в том, что А. Коллонтай не мудрствуя лукаво, в некоторых местах рассказов дает поразительно точное отображение нашего советско-партийного быта. После той клеветы, пошлости и грязи, которыми размалевывали наш быт Пильняки, Эренбурги, Никитины и иже с ними отдельные картинки и сценки рассказов Коллонтай невольно приковывают внимание читателя — своей простотой, искренностью и художественной правдой. В этом заслуга автора и некоторое оправдание появления книги на художественном рынке.
Оригинал здесь: http://www.ruthenia.ru/sovlit/