'Фетишизм мелочей'. В. В. Розанов, Волынский Аким Львович, Год: 1909 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 37 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Эмиль Верхарнъ.

Монастырь.

Пьеса въ четырехъ актахъ.

Переводъ Н. Степановой.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

ДОНЪ БАЛТАЗАРЪ.

ДОНЪ МАРКЪ.

НАСТОЯТЕЛЬ МОНАСТЫРЯ.

ОТЕЦЪ ОМА.

ДОНЪ МИЛИЦІАНЪ.

ИДЕЗБАЛЬДЪ.

ЕОЛУЛЪ.

МОНАХИ, ВРУЮЩІЕ.

ПЕРВЫЙ АКТЪ.

Монастырскій садъ: правильно разбитые цвтники, кусты буксуса, бесдки изъ зелени, солнечные часы. Направо, на переднемъ план крестъ на возвышеніи. Налво — входъ въ часовню въ романскомъ стил Въ глубин монахи играютъ въ шары, вяжутъ рыболовныя сти, исправляютъ садовые инструменты. Нкоторые изъ монаховъ бесдуютъ, усвшись полукругомъ на широкой деревянной скамь.

ома. Вдь, я говорилъ вамъ: Богъ не можетъ быть зломъ, а такъ какъ страхъ иметъ объектомъ зло, то почему же учатъ: ‘Страхъ Божій есть начало премудрости’?

Донъ Балтазаръ. Вы слишкомъ мудрствуете.

ома. Это важно. Если вопросъ не врно разршается, вся жизнь христіаяина идетъ по ложному пути.

Донъ Балтазаръ. Вы слишкомъ мудрствуете,— говорю я вамъ.

Донъ Маркъ. Бога не слдуетъ бояться, нужно любить Его.

ома. Вы говорите, какъ ересіархъ Василидъ.

Донъ Маркъ. Я? Какъ Василидъ?

ома. Василидъ говорилъ буквально то, что вы утверждаете.

Донъ Маркъ. Блаженный Августинъ говоритъ то же.

Донъ Милиціанъ. Донъ Маркъ правъ, блаженный Августинъ говоритъ буквально такъ: ‘Люби и длай, что хочешь’.

ома. О, это не одно и то же, блаженный Августинъ не исключаетъ страха. Нельзя быть одностороннимъ въ поклоненіи Богу, слдуетъ быть въ одно и то же время и боязливымъ, и трепещущимъ, и полнымъ ревности.

Донъ Балтазаръ (нетерпливо). Вы слишкомъ мудрствуете… Вы слишкомъ мудрствуете…

ома (Донъ Балтазару). Вы не различаете всего безконечнаго разнообразія божественной природы и божественнаго лица, братъ мой.

Донъ Балтазаръ (рзко). Бога я люблю страстно, изступленно. Я понимаю только тхъ, которые исповдуютъ Его почти съ неистовствомъ, какъ будто для хвалы Его въ ихъ безумной душ нтъ ничего, кром крика, одного только крика, всегда неизмннаго, но яснаго, но чистаго и сильнаго, какъ крещеніе. (Пауза) Богъ не требуетъ, чтобы Его описывали, чтобы взвшивали Его достоинства и отмчали ихъ въ книгахъ высокомрныхъ и торжественныхъ, какъ гордыня.

ома. Твоя вра проста, какъ трава. Въ храмахъ Божіимъ вра твоя останавливается у порога: но въ наше время, время мысли, нужно разсуждать о Бог, чтобы обратить къ Нему людей.

Донъ Балтазаръ (сильно). Онъ тмъ боле Богъ, что Его не понимаютъ. Когда вра и любовь устаютъ нести передъ міромъ нагого и окровавленнаго Христа, только тогда люди тратятъ время на объясненіе Бога путемъ глубокомысленныхъ, сложныхъ и пустыхъ доказательствъ. Но Онъ смется надъ этимъ сочетаніемъ хитрости и грха, въ которыхъ упражняются люди: Онъ не хочетъ этой пошлой торговли словами и доказательствами, которыми пытаются установить цну Его имени, защищая Его боле или мене остроумно. Онъ выше человческой мудрости, Онъ слишкомъ необъятенъ, великъ или глубокъ, чтобы можно было опредлить глубину и высоту Его. И только какой-нибудь святой поднимался иногда до Его сердца въ радостномъ упоеніи любовью, жертвою и ревностью.

Донъ Милиціанъ. Вотъ сама истина.

Донъ Маркъ (въ избытк чувствъ подходитъ къ Балтазару). О, братъ мой! Братъ мой!

ома (какъ бы удивленный). Конечно, мы заслуживаемъ, чтобы насъ осмивали, чтобы отъ насъ отрекались.

(Обращается къ другимъ монахамъ, которые прервали свои игры и слушаютъ, не становясь ни на чью сторону)

И мы остаемся все такими же со времени Бонавентуры и св. омы Аквинскаго.

(Обращается къ Донъ Марку и Донъ Милиціану)

Однако это были святые такіе же великіе, какъ и ваши. Это были головы и умы апостоловъ, ясные и пылающіе, какъ молнія Божья. Ихъ сердце не отвергало огня ихъ разума, огня палящаго и чистаго, воспламеняющаго души. По ткани ихъ золотого разума ихъ вра вышивала прекрасныя блыя лиліи, конечно, такія же нжныя, какъ т, что возносятся къ небу молитвами вашими въ восторг и смломъ порыв.

(Обращается прямо къ Донъ Балтазару)

Это были святые и ученые, и герои, тогда, какъ вы…

Донъ Балтазаръ (смущенный). Не надо обращаться ко мн, когда говорите о людяхъ столь высокихъ…

Донъ Милиціанъ. Наше время низвергло величіе съ его самыхъ высокихъ вершинъ. Оно отвергло пламенное значеніе, которое придавали нкогда у насъ на Запад двственному героизму и христіанской сил. И вотъ на закат, когда на берегахъ нашихъ угасала вра, наука запла намъ свою пснь: но наука, въ свою очередь, отмчена перстомъ смерти и уничтоженія, отъ нея отказались уже т, которые видли ее въ мечтахъ своихъ ясной, гармоничной и прекрасной до такой степени, что ждали отъ нея ршенія міровыхъ загадокъ.

Книга ныншняго дня, истинная для насъ, отвергаетъ книгу вчерашняго дня. Мудрая и всеобъемлющая система будетъ уничтожена противуположной. Не скупятся на излишнія гипотезы, которыя ничего не опредляютъ: нтъ боле ни истиннаго, ни ложнаго, ни зла, ни добра. Наука наканун гибели… и сама себя пожираетъ.

ома. Неправда, еще все будущее принадлежитъ ей.

Донъ Милиціанъ. Нужно вернуться къ простот, къ дтству. Нужны любовь и доброта, и невдніе. И среди насъ только одинъ живетъ такъ, согласно съ будущимъ возрожденіемъ: это — Донъ Маркъ.

Донъ Балтазаръ. Онъ выше насъ всхъ.

Донъ Маркъ (смущенный). Я! Я! Я! Балтазаръ? Но я — самый меньшій и самый ничтожный изъ всхъ васъ.

Донъ Балтазаръ. Дитя, Францискъ Ассизскій былъ такимъ же, а имя его украшаетъ лиліями и длаетъ благоуханной церковь. О! По истин возл тебя чувствую я, какъ оскверняетъ мою кровь тяжелый и черный грхъ. Но я знаю, ты — чистота нашего храма. Ты — прекрасная простота, добрый примръ, чистое пламя усердія. Если бы мы были еще кроткими и чистыми монахами. золотыхъ среднихъ вковъ, мы цловали бы край твоей власяницы, мы благословляли бы твои безмятежныя руки, которыя преображаютъ…

Донъ Маркъ (сильно взволнованный). Балтазаръ! Балтазаръ! Братъ мой Балтазаръ!

Донъ Балтазаръ (сильно). Я кажусь себ случайнымъ бурнымъ порывомъ втра, я кажусь себ шальнымъ лоскутомъ, подхваченнымъ бурей, когда я думаю о сокровенномъ и постоянномъ свт, который распространяетъ твой духъ, не сознавая этого. Предъ тобою я хочу побороть и унизить мою гордость, я хочу смирить мое существо, мое сердце, мою плоть, мое тло, я хочу бросить ихъ къ твоимъ свтлымъ ногамъ, въ прахъ…

(Какъ бы обезумвъ, онъ падаетъ на колни)

Донъ Маркъ (хочетъ поднять его). Мой бдный братъ Балтазаръ…

Донъ Балтазаръ. Оставь, маска моего ложнаго величія должна упасть въ грязь, грхъ пригвождаетъ меня къ стыду и ужасу, и душа моя погибла бы, если бы ты не сжалился.

Донъ Маркъ. Балтазаръ! Балтазаръ! Во имя дружбы, соединяющей насъ, встань и посмотри на меня: разв я — не смиренный твой ученикъ и разв ты не хранитель мой?

Донъ Балтазаръ (встаетъ). Я хотлъ, чтобы меня сидли смиреннымъ и ничтожнымъ предъ тобою.

Донъ Милиціанъ. Примръ высокій и достойный, и искренность его умножаетъ наше рвеніе къ твоей праведной сил, братъ мой.

Донъ Балтазаръ (Дону Милиціану). Меня нужно жалть.

Донъ Милиціанъ. Мы вспомнимъ въ нашихъ молитвахъ…

Донъ Балтазаръ (ко всмъ). Я нуждаюсь въ безмрной жалости…

(Онъ удаляется, монахи изумлены. Вскор Донъ Милиціанъ и Донъ Маркъ догоняютъ его въ алле. Они исчезаютъ)

ома (монахамъ, занятымъ своей работой). Разв это не странно? Внезапно, какъ въ порыв втра, доходитъ онъ до крайности. Люди говорятъ, разсуждаютъ, доказываютъ, а этотъ удивительный Балтазаръ, напротивъ, порываетъ вс узы и вызываетъ что-то въ род скандала.

Идезбальдъ. Онъ властенъ и надмененъ. Онъ порывистъ и дикъ, его считаютъ выше насъ всхъ, и вотъ онъ смиренне, отверженне и ниже послдняго послушника. Никто не можетъ понять его.

ома. Полно… Ты такъ думаешь?

Идезбальдъ. Для безопасности этого монастыря важно, чтобы этотъ монахъ никогда не сдлался его главою.

ома. Кто же могъ бы помшать ему въ этомъ?

Идезбальдъ (живо). Я обращаюсь съ этимъ ко всмъ нашимъ монахамъ.

ома (насмшливо). О! Онъ имъ не по плечу. Въ его присутствіи они становятся тихими, какъ побжденные.

Монахъ. Значитъ, не пришелъ еще часъ дйствовать.

ома. Но часъ этотъ пробилъ тогда, когда Балтазаръ попалъ сюда. Нашъ настоятель поддерживаетъ Балтазара, потому что онъ герцогъ и графъ, какъ и самъ настоятель, какъ донъ Маркъ, какъ донъ Милиціанъ. Своими одряхлвшими руками онъ выдвигаетъ его впереди насъ. Десять лтъ я наблюдаю это, веду борьбу и дйствую. Мн бы хотлось, чтобы теперь вы вс помогли мн, а вы остаетесь неподвижными.

Монахъ. Мы никогда не примемъ Балтазара.

ома. Въ такомъ случа защищайтесь. Что-то мн говоритъ, что будутъ имть значеніе дйствія…

Идезбальдъ. Никогда Римъ не поставитъ его надъ нами.

ома. Донъ Балтазаръ изъ знатнаго рода, имя его придаетъ блескъ его высокой добродтели. За него отвчаютъ предки: когда-то одинъ изъ нихъ, вернувшись въ свои помстья, обогащенный награбленнымъ золотомъ, пожертвовалъ все свое богатство этому монастырю, гд превознесено величіе Христа.

Монахъ. Это давняя легенда.

ома. Достаточно, чтобы ей поврили.

Идезбальдъ (мечтательно). А мы-то вс, прочіе, пока — всего только простые церковнослужители. Балазаръ… графъ Аргонскій и герцогъ Риспэрскій…

ома. Конечно, изъ всхъ насъ онъ наимене вооруженъ предусмотрительностью, живымъ и готовымъ къ борьб знаніемъ. Онъ не замчаетъ никогда безумныхъ молній, что бороздятъ необъятныя гремящія небеса тамъ, за стнами этого монастыря. Онъ не слышитъ безумной битвы, отъ которой самъ Богъ кажется смущенъ и содрогается. Четыре наши стны заключаютъ въ себ весь его міръ. А между тмъ вся вселенная и въ лучахъ солнца, и въ тьм ночей кричитъ такъ громко, что для того, чтобы не слышать этого глубокаго возмущенія, нужно быть скалой или не существовать совсмъ… Жить по примру древнихъ въ аскетической мечт и сохранять эту мечту нетронутой и властной — вотъ вся его борьба противъ всхъ насъ. Онъ родился на земл тремя стами лтъ поздне, чмъ слдовало: узкій фанатизмъ сушитъ его суровую душу, онъ ничего не знаетъ, кром нашихъ священныхъ текстовъ, но онъ будетъ настоятелемъ потому, что онъ себя таковымъ утверждаетъ.

Монахъ. Вы должны быть имъ.

ома. Это зависитъ отъ васъ. Вы — новая сила, та, о которой еще не знаютъ, но которая должна проявиться. Предупредите Папу, обратитесь въ Римъ.

Идезбальдъ (неувренно). Необходимо, чтобы назвали васъ.

ома (пристально смотритъ на него). А вы? Вы?

Идезбальдъ (притворяясь равнодушнымъ). О! Я! Я!

ома (настойчиво). Одинъ Римъ ршаетъ. Епископъ благосклоненъ ко мн. Онъ ненавидитъ нашего настоятеля. Онъ будетъ дйствовать помимо монастыря, благоразумно, безъ всякаго насилія, какъ подобаетъ. Но, Бога ради, вы-то вс дйствуйте.

Монахъ. Вы скажете намъ, что мы должны длать.

ома. Угадайте это сами. Ваши слова, ваша манера держать себя, желанія, которыя вы высказываете, и т, о которыхъ умалчиваете, но которыя можно предугадать, ваши поступки, ваши письма,— все должно побороть Балтазара. Нужно уронить его въ глазахъ настоятеля. Нужно поколебать его самоувренность, такъ чтобы онъ началъ сомнваться въ самомъ себ. Ну, что же еще? Вы сами должны знать.

Идезбальдъ. Балтазаръ въ настоящее время кажется опасне, чмъ когда либо.

ома (Идезбальду). Онъ переживаетъ душевный кризисъ.

еодулъ (монахамъ). Каждый изъ насъ помолится за него.

ома (еодулу). Вы помолитесь за него, когда этотъ монастырь будетъ спасенъ.

еодулъ. Донъ Балтазаръ остается примромъ для насъ.

ома. Духъ Божій воскресаетъ изъ вка въ вкъ, какъ нкогда Его тло. И съ каждымъ новымъ явленіемъ Его приходятъ новые свидтели Его славы. Нын мы являемся этими свидтелями.

еодулъ. А настоятель? А Донъ Маркъ? А Донъ Милиціанъ?

ома. Вы не понимаете, чего мы вс здсь желаемъ. Вы жалкій отпрыскъ того дерева жизни, которое Богъ посадилъ и лелетъ въ этомъ монастыр.

еодулъ. Нашъ долгъ повиноваться.

ома. Мы большинство и знаніе и добродтель. Когда-нибудь вы это ясно увидите.

Идезбальдъ. Предоставьте намъ дйствовать.

Монахъ. Вы хотите низвергнуть честолюбіе для того, чтобы поставить на его мсто ваше собственное честолюбіе.

Другой монахъ (Идезбальду и ом). Васъ связываетъ вражда къ Балтазару: вы поспорили бы за его мсто, если бы онъ палъ.

ома (монахамъ). Мы хотимъ вырвать васъ изъ древняго рабства, пробудить и возвысить васъ. Не будьте своими собственными врагами.

(При вид приближающагося настоятеля вс умолкаютъ)

Идезбальдъ (вполголоса). Предоставьте намъ дйствовать… Предоставьте намъ дйствовать…

(Старый настоятель, опираясь на посохъ, медленно приближается. ома быстро направляется къ нему. Остальные монахи, одинъ за другимъ, уходятъ и въ конц концовъ никого не остается).

ома (настоятелю). Я кончилъ, отецъ мой, мои комментаріи къ Тертуліану. Могу ли я послать ихъ нашему владык епископу и просить ‘Approbatur’?

Настоятель. Владыка возлагаетъ на васъ большія надежды. Онъ восхищается вами, отецъ ома.

ома. Владыка снисходителенъ ко мн.

Настоятель. А разв я не отдаю вамъ должнаго?

ома. Всю мою книгу я отдалъ подъ ваше покровительство.

Настоятель. Вы носитель свточей передъ Господомъ, великими огненными путями вы пронизываете безконечность мрака. Безъ васъ и подобныхъ вамъ нашъ вкъ блуждалъ бы, спотыкаясь, среди проваловъ и обломковъ. Чтобы смиренно служить вчной доктрин, нужны непорочные ученые и умы лучезарные, а для того, чтобы вести ихъ и твердо управлять ими нужны сильные люди изъ блестящаго рода, съ давнихъ временъ обладавшаго могучимъ вліяніемъ.

ома. Несмотря на все мое уваженіе, я однако осмливаюсь думать, что т люди, умы которыхъ преисполнены знанія, могутъ внушать другимъ повиновеніе, и что они могутъ, въ свою очередь…

Настоятель. Вс, кто знаетъ людей, думали и думаютъ до сего дня не такъ, какъ ты, а какъ думаю я — здшній господинъ — и какъ я приказываю думать. (Пауза) Слушайте меня: пока будутъ существовать на земл роды, издавна своевольные и гордые, ваша надежда будетъ тщетна. Власть и сила не случайно, а по милости одного Бога — до того умножились и сосредоточились въ нихъ, что образовались вчные запасы этой власти и силы, такъ что жить и царствовать для нихъ одно и то же. Если только эта великая и умножившаяся сила не будетъ уничтожена или презрна самими тми, кто ею обладаетъ, если только они не погибнутъ или не отрекутся отъ нея: никогда никто изъ васъ не одержитъ побды надъ ними. Это естественно, это въ порядк вещей, и вы достаточно умны, чтобы понять это.

Донъ Балтазаръ (неожиданно появляясь). Отецъ мой, я хотлъ бы поговорить съ вами наедин…

Настоятель (отцу ом). Оставьте насъ.

(ома удаляется, но потомъ останавливается. Настоятель смотритъ на него. Онъ уходитъ)

Донъ Балтазаръ (настоятелю). Вчера въ исповдальн нкто сказалъ мн: ‘Вотъ уже пять мсяцевъ прошло, какъ отецъ Ноль Ардингъ былъ убитъ. Заподозрили его сына, арестовали его, судили и признали виновнымъ. Онъ же невиненъ, я утверждаю это,— я ‘убійца’. Не размышляя, повинуясь только внутреннему голосу своей души, я приказалъ этому человку тотчасъ посл исповди пойти объявить о своей вин. Онъ мн сказалъ: ‘Все оправдываетъ меня, отецъ Ардингъ умертвилъ моего отца: онъ отравилъ его’. Я почти прогналъ этого человка, чтобы какъ можно скоре онъ пошелъ и предалъ себя… Теперь вы понимаете, отецъ мой?

Настоятель. Вы поступили, какъ должно.

Донъ Балтазаръ. А я? Я, который десять лтъ тому назадъ убилъ отца, я, котораго вы пріютили здсь у себя, не сказавъ ни слова упрека…

Настоятель. А разв этотъ человкъ хотлъ, такъ же, какъ вы, войти въ монастырь и — на колняхъ — упорно стучать своей непрестанной молитвой въ запертую дверь рая?

Донъ Балтазаръ. Такъ что же? Только вчера я постигъ въ сердц своемъ… съ быстротою молніи…

Настоятель. Но ваше преступленіе — заглажено: я отпустилъ его и Римъ тоже, уже десять лтъ, съ тхъ поръ, какъ вы пришли сюда, оно предано забвенью, оно — прахъ. Графъ Аргонскій и Риспэрскій, вы предстанете предъ Богомъ въ вашъ послдній часъ оправданнымъ и превознесеннымъ.

Донъ Балтазаръ. Я хочу предъ всми кричать о моемъ преступленіи… Я чувствую себя захваченнымъ и унесеннымъ этимъ водоворотомъ за предлы моей упорной воли: я хочу кричать о моемъ преступленіи и заслужить прощеніе…

Настоятель. Сынъ мой…

Донъ Балтазаръ. Всю ночь я неистово боролся, до истощенія силъ стараясь преградить плотиной это желаніе, сломить его, я не могъ. Какъ дикія волны, оно заливало меня со всей яростью… Я не могъ охватить взглядомъ это зрлище, когда вмст съ кровью исчезала жизнь въ неподвижныхъ чертахъ отца. Рана казалась еще шире, чмъ въ моментъ смерти, она дымилась и еще больше раскрывалась по мр того, какъ мои безумные глаза смотрли на нее. И кровь текла неустанно, непрерывно…

Настоятель. Сновиднье!

Донъ Балтазаръ. Это была кровь, настоящая дымящаяся кровь, я отвдалъ ее, я узналъ ее, я весь красенъ отъ той крови до дна души, она проникаетъ въ меня, она сжигаетъ меня, какъ могучее пламя, вотъ здсь, грудь мою, мое тло. Я слышу запахъ ея на мн. И втеръ, и воздухъ, и свтъ, все красно вокругъ меня. Я боюсь всего, что неожиданно блеснетъ, зашевелится, я боюсь всего. Малйшій шумъ останавливаетъ мою мысль и мою молитву, и ужасающее молчаніе сжимаетъ, какъ тиски, своимъ нмымъ желзомъ мое сердце цлую ночь.

Настоятель. Вашъ умъ помутился и бредитъ, сынъ мой. Это уже не Богъ, а Сатана, который опустошаетъ вашу душу и властвуетъ надъ нею. Донъ Балтазаръ, ловушка, которую онъ ставитъ вамъ, онъ ставилъ нкогда самымъ ревностнымъ монахамъ — тмъ, что жили въ блдной пустын среди потрясенныхъ скалъ, во времена, когда только что было изгнано язычество, всмъ этимъ Павламъ и Антоніямъ. Вашъ умъ горитъ и душа ваша въ огн. Ваши неувренныя стопы уже не попираютъ больше нашихъ вершинъ, и вы забываете, что самое большое преступленіе — отчаяваться и сомнваться въ Бог.

Донъ Балтазаръ. Отецъ мой!

Настоятель. Нужно возродиться въ врной мудрости, нужно вновь поселить въ васъ спокойствіе и мру, нужно смирить ваше неистовство, нужно срзать косой нын же дурные злаки, въ которыхъ, какъ плевелы, растетъ стыдъ.

Донъ Балтазаръ. О, я не смогу никогда! Никогда!

Настоятель. Я вамъ приказываю это. (Посл паузы говоритъ боле мягкимъ тономъ) Сынъ мой, десять лтъ уже ты живешь среди насъ, возлюбя безкровный постъ и гнвъ тайной власяницы и эту сжигающую насъ добровольную повседневную смерть, которой мы живемъ, чтобы когда-нибудь заслужить небо. Христасъ радуется о теб. Его суровая любовь лобзаетъ свернувшуюся кровь твоихъ прекрасныхъ ранъ, которыя ты наносишь себ во славу Его. Твое увяданіе кажется ему прекраснымъ, и ангелы въ небесахъ воспваютъ избытокъ усердія твоего и покаянія. Ты не можешь похитить этой жизни у Бога, служителемъ и глашатаемъ котораго ты остаешься. Твоимъ краснымъ безуміемъ ты не можешь уничтожить дло твоего долга, еще не выполненнаго, ты не можешь бросать между тобою и Христомъ твой судъ, чтобы сдлать изъ него законъ.

Донъ Балтазаръ (съ мукой). Отецъ мой, Отецъ мой!

Настоятель. Слушай еще.

Донъ Балтазаръ. Отецъ мой.

Настоятель. Ты избралъ путь милостиваго прощенія и не долженъ мнять его. Твое шествіе на немъ было такъ просто и величественно, что самъ Богъ принимаетъ теперь твое преступленіе и любитъ его, потому что, благодаря ему, ты былъ избранъ для послдняго помилованія. Мшать этому божественному плану отказомъ хранить полное молчаніе — это значило бы оскорбить Бога и даже богохульствовать. Христосъ жилъ для правосудія, но Онъ умёръ для прощенія и смерть выше жизни.

Донъ Балтазаръ. Отецъ мой!

Настоятель. Подумай еще о томъ непоправимомъ вред, который причинитъ намъ твоя вина, когда она будетъ брошена неврующимъ, какъ псамъ, подумай о кровавомъ орудіи человческаго мщенія, ненужнаго для тебя, которому ты ничмъ не обязанъ больше. Подумай, сынъ мой, также обо мн, подумай о могущественномъ владніи, ревностнымъ главою котораго ты будешь посл моей смерти. Ты — изъ властнаго рода, ты — избранникъ, ты жизнью обязанъ этому монастырю, Богъ знаетъ, что онъ сдлалъ, когда привелъ тебя сюда, удаливъ тебя отъ твоей странной и бурной жизни, смиреннаго духомъ, но съ сердцемъ возвышеннымъ и гордымъ.

Донъ Балтазаръ. Я такъ нуждаюсь въ жалости, отецъ мой.

Настоятель. Нтъ! Ты долженъ снова подняться однимъ могучимъ взмахомъ крыльевъ, ты долженъ возстать, какъ новая жатва на паровомъ пол, кайся передъ нами, сколько хочешь, чтобы раскаяніе твое дало теб новое право на религіозную власть.

Донъ Балтазаръ. Если бы я могъ сейчасъ же передъ монахами исповдаться въ послдній разъ…

Настоятель. По древнему обычаю ты имешь на это право, можешь воспользоваться имъ и сдлать его своимъ доспхомъ… Среди монаховъ все позволено, какъ только ты почувствуешь себя въ силахъ…

Донъ Балтазаръ. О, я увренъ въ этомъ. Я вырву всенародно передъ моими братьями изъ глубины моего мозга красное когтистое зло, я утоплю его въ золотыхъ водахъ ихъ молитвъ, я пойду къ нимъ пылкій, покорный, счастливый, смущенный, съ сердцемъ, цвтущимъ скорбью и страхомъ. Я омою мою силу ихъ искренними совтами, я буду молить ихъ взять въ свои руки мою усталую надежду, мое сомнніе, мой ужасъ, мою страсть и мою скорбь, я скажу все, и вы поможете мн, отецъ мой, вы…

Настоятель (увренно). О! Мы бойся, сынъ мой, я буду тамъ…

(Онъ уходитъ. Донъ Балтазаръ быстро подходитъ къ Донъ Марку, который съ нкотораго времени издали наблюдалъ за ними)

Донъ Балтазаръ. Братъ мой, Маркъ, знаешь ли ты, что наступаетъ мое возрожденіе, что новый день скоро разсетъ мою ночь,— что скоро буду я такимъ, какъ прежде, какимъ ты полюбилъ меня…

Донъ Маркъ. Ты никогда не переставалъ быть такимъ, ты никогда не былъ недостоенъ насъ…

Донъ Балтазаръ (снова длается мрачнымъ). Молчи, мн стыдно, что я еще живу и врю теб.

Донъ Маркъ. Что бы ты ни сдлалъ, я такъ глубоко врю въ твою добродтель, такъ давно извстную…

Донъ Балтазаръ. Молчи! Молчи! Не говори мн ничего, пока я не стану чистымъ…

Донъ Маркъ. Мой бдный братъ и учитель, что я такое здсь, какъ не простой ребенокъ, но все мое существо стремится къ твоей скорби и къ твоимъ мученіямъ, причины которыхъ я не знаю, я хочу, чтобы ты положилъ ихъ въ мое сердце. Я ничто, но у меня есть руки для молитвы, колни для преклоненія, для изнуренія ихъ передъ святыми, у меня есть душа, которая называетъ тебя сятелемъ любви въ моемъ безумномъ сердц. Мои уста и мой пылъ никогда не остаются праздными для тебя, я люблю тебя, насколько Богъ позволяетъ людямъ любить, я хочу взять на себя твое страданіе, я хочу нести твой крестъ, я хочу, чтобы твоя скорбь скорй вонзилась въ меня зубами, я хочу, чтобы на меня упали удары копья, которые пронизываютъ тебя.

Донъ Балтазаръ. Дитя!

Донъ Маркъ. Мн кажется, что тебя окружаетъ какая-то тайна. Самые совершенные изъ насъ гршатъ иногда противъ нашихъ строгихъ правилъ, но какъ бы поразительна ни была твоя вина, вс силы ада не заставятъ меня любить тебя мене горячо. Взгляни на меня: мои глаза полны твоего огня и твоей воли, ты магнитъ, съ неудержимой силой притягивающій мое сердце къ золотому небу и счастью. Ты — неутоленная радость, зажигающая и сжигающая мою жизнь. Посл Христа я никого не знаю, кто воплощалъ бы въ себ добро съ такою очевидностью. Братъ, ты предназначенъ для великихъ дяній, воспрянь же отъ твоей печали и предстань предо мной, какъ нкогда, побдителемъ. О, ты бываешь такимъ прекраснымъ и сильнымъ, когда ты повелваешь!

Донъ Балтазаръ. О, кроткое существо, наивное и непосредственное. Какъ я люблю тебя, какъ нжно я тебя люблю, не смотря ни на что, не смотря на мое горе, и мои освободившіяся теперь угрызенія совсти. Чрезъ тебя я узналъ, что такое открытое довріе, чистая доброта и нжная страстность. Ты заставилъ меня услышать простой голосъ, я принялъ его съ твоихъ наивныхъ устъ и къ нему присоединилъ мой голосъ, терпкій и страстный, ты настолько измнилъ мою душу, охваченную бредомъ, что я врю всему, о чемъ поетъ въ твоемъ сердц инстинктъ. Я врю, что ты угадываешь божественную волю, никогда не обманываясь, я знаю тебя чистымъ отъ всякой злой страсти, я знаю тебя свтлымъ, строго исполняющимъ долгъ, полнымъ великаго благочестія, непорочнымъ, двственнымъ и прекраснымъ, какъ жертва…

Донъ Маркъ (восторженно). Балтазаръ!.. Балтазаръ!..

Донъ Балтазаръ. Нжная душа! Если бы я не боялся разбить глину твоей юной и робкой невинности, я бросилъ бы предъ тобою мою красную совсть, я сказалъ бы теб то, о чемъ я буду кричать всмъ: о моемъ позор и моемъ ужасномъ грх, конечно, давно уже отпущенныхъ, но вновь возрождающихся, они встаютъ изъ моего прошлаго, раскрывъ когти, съ кровавымъ взоромъ и снова бродятъ и рычатъ въ моемъ тл.

Донъ Маркъ. Не говори мн ничего, я боюсь, я не хочу, чтобы ты унижался здсь передо мною однимъ.

Донъ Балтазаръ. Ты услышишь мою исповдь, посл вечерни, тамъ. Ты скажешь мн, что долженъ я сдлать еще, чтобы очиститься отъ мятежнаго зла и не думать о немъ больше никогда.

Донъ Маркъ. Вся душа моя превратится въ пламя, чтобы бодрствовать надъ твоею скорбью. Вся моя любовь окружитъ твое сердце, какъ блая пелена, которая: осушитъ твои слезы, въ моихъ рукахъ самое свтлое оружіе — ревностный постъ, изступленная молитва,— ими я буду бороться за то, чтобы миръ вернулся къ теб. Если Два, охваченная пламеннымъ экстазомъ, желаетъ еще, какъ прежде, узнать самую затаенную и глубокую мысль мою, чтобы снизойти къ ней, я крикну: Матъ несравненная, свтле розъ и лучей, исцли брата моего отъ мукъ совсти и отъ зла. Будь ему покровомъ радости и прощенія, въ который должны облечься люди, дабы очи Божіи милостиво сосредоточили величіе свое на человческомъ ничтожеств.

Донъ Балтазаръ. Мой милый братъ!

Донъ Маркъ. Безъ тебя я не постигаю ни вчнаго спасенія, ни золотого неба, я хочу спасти свою душу вмст съ твоей, я хочу умереть для того, чтобы вся безконечность пыла и блаженства принадлежали намъ, я хочу, чтобы наши судьбы были до такой степени связаны, чтобы твои уста были моими устами, твоя хвала стала бы моею, чтобы Іисусъ Христосъ и ангелы Его не различали насъ, когда любовь наша стремительно, какъ потокъ, низвергнется въ небесное пламя… Братъ! Братъ!

(Онъ бросается на грудь Балтазару. Колокола звонятъ)

Донъ Балтазаръ. Не бойся. Ты вернулъ мн силу, и отнын я чувствую себя защищеннымъ свтомъ твоего сердца отъ цлаго ада, вотъ часъ прощенія и милосердія, вотъ миръ и колокола освобожденія… Ко мн идетъ увренность, чтобы вести насъ по путямъ Бога… Не бойся, но молись еще. Прощай!

(Они уходятъ въ разныя стороны. Занавсъ падаетъ)

ВТОРОЙ АКТЪ.

Капитульная зала: деревянныя скамьи, полъ изъ блыхъ и черныхъ плитъ съ циновкой посередин. На стн распятіе. Направо, на своемъ обычномъ мст, Донъ Балтазаръ, распростертый, съ лицомъ, закрытымъ руками. Входитъ ома и медленно приближается къ нему. Слегка трогаетъ его за плечо.

ома. Душа ваша смущена, братъ мой. Могу ли и я помолиться за нее и раздлить ея скорбь?

Донъ Балтазаръ (смотритъ на него и нершительно отвчаетъ). Богъ внемлетъ всмъ молитвамъ…

ома. Вы, должно быть, страдаете, какъ рдко страдаютъ.

Донъ Балтазаръ. Тяжесть моего преступленія перевшиваетъ, быть можетъ, вс молитвы міра.

ома. Вашего преступленія?

Донъ Балтазаръ. Сейчасъ на этомъ самомъ мст я буду каяться предъ всми.

ома. Разв оно такъ велико, что повергаетъ на землю ревность вашей души?

Донъ Балтазаръ. Моя ревность? Моя ревность? Причемъ она тутъ?..

ома. Ваша ревность. О, я знаю, какъ она упорна и неистова. Я знаю ее…

Донъ Балтазаръ. Оставьте меня…

ома. Я знаю ея скрытую работу, направленную къ тому, чтобы властвовать надъ этимъ монастыремъ.

Донъ Балтазаръ. Оставьте меня, говорю я вамъ… Ни вы, ни я не будемъ главою этого дома. Для этого есть боле достойные…

ома. Донъ Милиціанъ?

Донъ Балтазаръ. Оставьте меня… оставьте меня… оставьте меня…

ома. Я ничего не понимаю, я не знаю, что предположить.

(Пауза. Донъ Балтазаръ не отвчаетъ)

ома (продолжаетъ). Донъ Балтазаръ, вы были среди насъ давно избраннымъ, тмъ, кто приходитъ однажды, вооруженный какимъ-то божественнымъ правомъ, съ тмъ, чтобы разъ навсегда овладть нашимъ повиновеніемъ. Ваши олова были горды, вооружены властью и надменностью, и воля ваша, накопившаяся глыбами, наперекоръ моей вол, покоряла всхъ. Нашъ настоятель чувствовалъ въ васъ душу, подобную его душ, суровую и властную, въ своихъ мечтахъ онъ видлъ васъ главою и настоятелемъ посл его смерти. Если жизнь человческая есть блужданіе и лабиринтъ, то вы возвышались какъ башня на берегу, чтобы съ нея можно было видть и указывать міру, какая дорога благопріятна для его неувренныхъ шаговъ и гд перескаетъ путь Бога пути судьбы. Нын вы — жалкій, растерянный и усталый, развалина, подготовляющая свое собственное паденіе. Гордость ваша колеблется и слабетъ. Падетъ-ли ваша смлость? Будетъ ли отплачено вамъ за пустую и безмрную гордость, которая овладла вами внезапно въ этотъ самый часъ?

Донъ Балтазаръ. Если мн будетъ отплачено за мою гордость, то, по крайней мр, это совершится по моей вол и по моему собственному желанію.

ома. Увы! Вотъ крикъ вашей совсти, вырвавшійся изъ души вашей. Всегда гордость и гордость… Всегда вы сами и ваша гордость.

Донъ Балтазаръ (потрясенный). Неправда! Неправда! Я лгу! Я лгу! Это только изъ любви, одной любви, муки совсти опустошили душу мою. Я уже не знаю больше, что я говорю, что я чувствую, ваши слова коварны, скрытый огонь вашихъ рчей опаляетъ меня и застаетъ меня врасплохъ, но Богъ любитъ меня и понимаетъ меня ясно и свтозарно до глубины моего существа. Уйдите! Уйдите!

ома. Такъ вы не хотите моихъ молитвъ?

Донъ Балтазаръ. О, святые на небесахъ! Ангелы, парящіе у Голгоы, покровители древней христіанской борьбы, сжальтесь! Мое раскаяніе — не ложь, оно все стремится къ вершинамъ искупляющаго прощенія. Братъ мой искушаетъ меня во мрак, его голосъ воскрешаетъ въ моемъ сердц темный страхъ и порывы гордости. Но Ты сжалишься надъ нимъ, Господи, сжалишься надъ нимъ, такъ же, какъ и надо мной, я не отталкиваю его молитвъ, я не хочу, я не могу, можетъ быть, он полезне и спасительне другихъ,— но ради смерти Твоей, ради Твоего крещенія, ради мукъ Твоихъ, сжалься, сжалься надъ нами, Господи!

ома. Мои молитвы благотворны уже потому, что для того, чтобы обратиться съ ними къ Богу, я плачу, я борюсь, я побждаю себя, молиться за враговъ лучше, чмъ погружаться въ самое красное раскаяніе. Я молюсь и буду молиться за васъ.

Донъ Балтазаръ (покорно).Благодарю.

(Пауза)

ома (удаляется, потомъ снова возвращается). Вы мн сказали сейчасъ: ни вы, ни я не будемъ главою этого монастыря. Но, вдь, Донъ Милиціанъ хотя и родовитъ, слишкомъ старъ, разумется, кром того, онъ боленъ, едва стоитъ на ногахъ и близокъ къ смерти. Идезбальдъ? Посредственная натура. Бавонъ и еодулъ? Жалкіе церковники, которые корпятъ надъ книгами, которыхъ они не понимаютъ. Что касается Донъ Марка… Ребенокъ, недалекій..

Донъ Балтазаръ (рзко). Не касайтесь его. Ему невдомы наша низости, наши неистовыя, но враждующія воли, онъ не знаетъ вашихъ происковъ, братъ мой, въ борьб съ его правомъ. Онъ живетъ въ Бог и вритъ въ Бога раньше, чмъ, въ себя. Онъ избранъ не нами, а ангелами, онъ золотой ликторскій пучокъ, поднятый высоко среди нашей грязи. Когда онъ станетъ главою надъ вами, надо мной, его сердце призоветъ небо, чтобы само оно возстановило здсь культъ ревности, и жертвы, и высшаго смиренія. Ему будутъ повиноваться, потому что Богъ этого пожелаетъ, потому что Богъ желаетъ этого, и, если нужны чудеса, они явятся изъ тхъ же препятствій, которыми вы преграждаете путь спасенія.

ома. Вы меня удивляете. Когда настоятель говоритъ мн: для управленія церковью и для ея возвеличенія есть люди сильные, избранные Богомъ, для того, чтобы повелвать съ успхомъ, они соединили въ себ всю пылкую энергію, скрытую и упорную, сбереженную и скопленную для нашего блага ихъ предками въ теченіе вковъ,— я могу понять это и сейчасъ же думаю о васъ. Но o Донъ Марк…

Донъ Балтазаръ. Думайте о немъ! Думайте о немъ!

ома (говоритъ заносчиво въ лицо Донъ Балтазару). Я думаю только о себ и ни о комъ другомъ. Вы — сила въ упадк, которая губитъ себя сама и разрушается, ей приходитъ конецъ. Я же — сила, которая растетъ и хочетъ заявить объ этомъ. Я усталъ повиноваться и унижаться. Въ моей душ новый красный огонь, отвчающій моему времени, которое считается только съ нимъ и отбрасываетъ старыя и косныя права, какъ увядшіе плоды. Никто изъ васъ не знаетъ, какое сердце горитъ во мн, каково мое предназначеніе апостола и просвтителя. Гордые монахи! Знатные титулованные монахи! Христосъ предъ вами всми нашелъ бы меня правымъ. Онъ сказалъ бы вамъ: ‘вы коснете въ набожномъ и тяжеломъ молчаніи за стною сонливости, вы прозябаете. Вдали бьютъ тревогу противъ моего креста, широкія объятія котораго заключали въ себ міръ и прижимали еге къ моему сердцу, вы сами себя умаляете, духъ вашъ становится безплоднымъ, дыханіе Бога не обвваетъ больше вашихъ ризъ, вы украшаете мой алтарь, но церковные служки завершаютъ убранство и зажигаютъ свчи. Вы угашаете великій жаръ, двственную силу, огненные языки, сошедшіе на моихъ ревностныхъ учениковъ въ день св. Духа. Безполезные люди, часто, когда я вижу васъ вмст во время молитвы, стонущихъ, скучныхъ, медлительныхъ и сонныхъ, кажется мн, что я долженъ покарать васъ’…

Донъ Балтазаръ (сильно). Вы богохульствуете! Христосъ Самъ сказалъ Своимъ любимымъ ученикамъ, что Онъ среди нихъ, когда они вмст молятся Ему.

ома. Онъ — духъ, сердце, голосъ, движеніе и пылъ своихъ ученыхъ и свтоносныхъ проповдниковъ.

Донъ Балтазаръ. Монахъ, мы служимъ Ему такъ же, какъ и вы. Божественный огонь, сжигающій насъ, иметъ такую же силу, но мы любимъ Его въ благочестивомъ мир и молчаніи. Міръ, куда мечтаете вы идти и кричать о Его слав, глухъ и слпъ, покрытъ пятнами тлнія и сластолюбія… Онъ еще забавляется золотомъ, какъ состарившійся ребенокъ на смертномъ одр, его единственная цль, единственная способность это изобртать игрушки замысловатыя и преступныя… Но что значитъ это предъ истиной неба, предъ Богомъ моимъ и вашимъ? Вы говорили мн о святыхъ и апостолахъ, да если бы они вернулись сюда, если бы изъ могилъ ихъ поднялась вдругъ буря ихъ душъ, они не могли бы найти достаточно молній и пламени, чтобы поразить ими жизнь — и снова вернуться на небо. Я знаю такъ же, какъ и вы, что нужно нашему сятотатственному и гибельному вку, но я никогда пойду спорить съ нимъ, но я никогда не рискну коснуться этой заразы. Вы это длаете, смю думать, съ тоской, оберегая ваше достоинство и вашу христіанскую душу, но если ужъ говорить о гордости, то я предпочитаю мою.

ома. Всегда тщеславіе.

Донъ Балтазаръ (властно). О, эту гордость я держу высоко и не стыжусь этого! Я — мятежный человкъ, ведущій борьбу съ своимъ преступленіемъ, ничего не теряя изъ своего величія. И когда это единственное преступленіе будетъ отпущено, я снова пріобрту свои права, я поборю злой духъ, который воодушевляетъ васъ, я приготовлю путь Марку, я поддержу его всею побдоносной силой этихъ рукъ христіанина. Весь монастырь прекрасно знаетъ, какая душа горитъ во мн, какая вра упорная и суровая накопляется въ моей груди, чтобы бороться съ вашими безумствами и противостоять имъ. Вино должно остаться чистымъ въ чаш, а жаръ вашего сомннія или знанія каплю за каплей прибавлялъ бы туда осадокъ и ядъ, который убилъ бы будущее.

ома (очень холодно). Въ гордости или въ покаяніи — это все равно — но вы погубите себя, братъ мой…

(Въ капитульную залу внезапно входитъ настоятель. Оба монаха молчатъ. Чувствуется ихъ замшательство. Немного погодя Донъ Балтазаръ подходитъ къ нему)

Донъ Балтазаръ. Простите меня, что я внезапно прервалъ мое духовное уединеніе, но этотъ безумный монахъ пришелъ, чтобы отвлечь и искушать мое сердце дурными словами.

Настоятель. Его нужно было прогнать, если онъ искушалъ васъ, вы должны строго и безусловно сосредоточиться. (ом) Не мшайте этому человку молиться. (Настоятель длаетъ знакъ. ома удаляется).

Настоятель. Только мы одни, сынъ мой, еще желаемъ, чтобы этотъ монастырь оставался прекраснымъ и сильнымъ, выше споровъ и пререканій человческихъ. Если твоя исповдь недостаточно торжественна и горда, если ты — благодаря ей — не овладваешь душевнымъ покоемъ и всеобщимъ почетомъ, необходимо молчать, нужно отпереться отъ уликъ и обуздать въ себ гибельное раскаяніе. Я пришелъ приготовить тебя къ покаянію.

Донъ Балтазаръ. О, отецъ мой. Для Бога нтъ ничего легче, какъ покорить сил моей посл моего. покаянія.

Настоятель. Конечно, все въ Его власти. Онъ долженъ помочь теб, потому что если бы Онъ оставилъ тебя и если бы я не былъ подл тебя, твое суровое благочестіе и твое высокое смиреніе обратились бы противъ насъ и противъ самого Бога. Если такіе люди, какъ мы съ тобой, не умютъ со священнымъ героизмомъ и съ христіанской смлостью ихъ души сохранить и защитить мсто, которое имъ предназначаетъ небо,— одному посл другого — и на которое они имютъ право,— конецъ мужественной и глубокой добродтели, конецъ ярму и праву, и власти, которая удерживаетъ въ закон міръ. Твой примръ дерзокъ, но онъ необычайно высокъ. Пусть онъ будетъ для всхъ насъ, какъ обильный свтъ, какъ священный подвигъ, который завоюетъ теб твоихъ братьевъ и завтра же подчинитъ ихъ теб и твоей власти.

(Колоколъ звонитъ. Слышны приближающіеся шаги. Монахи входятъ въ капитульную залу и становятся каждый на свое мсто. Настоятель входитъ на каедру)

Настоятель. Нашъ монастырь оставилъ древніе обычаи. Одинъ монахъ, одинъ изъ вашихъ братьевъ, напомнилъ мн о нихъ. Съ тхъ поръ, какъ публичныя покаянія были отмнены, нравственныя силы нашего братства поколеблены. Десять лтъ тому назадъ, при жизни Донъ Жерве, моего учителя и моего предшественника, они еще процвтали. Нын я ихъ возстановляю. Вамъ предстоитъ услышать исповдь отцеубійцы…

ома (быстро встаетъ и стоя говоритъ). Отцеубійцы?

Настоятель (продолжаетъ хладнокровно). Отцеубійцы, давно уже прощеннаго. Такое открытое и добровольное покаяніе было бы невозможно въ мір, но вы — монахи, вы понимаете красоту и героизмъ признанія, вы превознесете то, чего не поняли бы души мене высокія, чмъ ваши. (Донъ Балтазару) Исповдуйтесь, братъ мой.

Донъ Балтазаръ (встаетъ и опускается на колни, на циновку посредин залы). Прежде всего я прошу у всхъ васъ прощенія, ибо преступленіе мое давнее, а я жилъ безнаказанно въ этомъ монастыр дни и годы. Мой отецъ умеръ, я убилъ его, однажды, обезумвъ въ дикомъ опьяненіи отъ вина, выпитаго вечеромъ въ одномъ изъ притоновъ. Домъ нашъ былъ погруженъ въ сонъ. Красный огонь одиноко горлъ во мрак, у постели. Мой отецъ, не смотря на свой возрастъ, былъ еще достаточно крпкій и сильный старикъ. Я увидлъ его обнаженную шею, на которой выступали вены. На его сдую голову падалъ блдный отблескъ, его беззащитная гордость какъ бы защищала его, я остановился… Ахъ, если бы въ тотъ моментъ я могъ увидть при блеск молніи острый взглядъ остановившихся глазъ отчаянія, если бы этотъ крестъ (Онъ указываетъ на распятіе, висящее на стн), который до истомы лобызали наши уста, сохранилъ моего отца и защитилъ его ложе, если бы одинъ изъ васъ, кто мн милъ и дорогъ, былъ въ то время среди возносившихъ за меня пламенныя молитвы, никогда зло не обагрило бы кровью души моей, никогда я не увидлъ бы роковой смерти…

Настоятель. Вы должны быть боле спокойнымъ во время исповди, сынъ мой.

Донъ Балтазаръ. Въ этотъ мигъ, полный грозныхъ послдствій, мой отецъ открылъ глаза и тотчасъ всталъ предъ моей ненавистью грозный и прямой, моя грудь горла и — казалось — дыханье замерло во мн. Мой отецъ схватилъ мою руку и сжалъ ее, не крикнувъ, изъ боязни какъ бы не узнали, въ какой бур погибла честь нашего славнаго имени. Моя ярость снова разгорлась, когда я почувствовалъ, какъ грубые и сухіе пальцы тисками сжимали мое тло. Меня охватилъ дикій гнвъ, я оттолкнулъ отца въ глубину алькова, и ножъ блеснулъ передъ его глазами… казалось, что въ немъ одномъ я вижу всхъ моихъ предковъ: такъ онъ былъ высокъ и такъ тверда была его сила. Мои пальцы искали его грудь и не могли найти. Онъ избгалъ моихъ ударовъ, нервными руками онъ схватилъ меня за горло и отъ ногтей его остался красный слдъ. Едва только послднимъ усиліемъ я оттолкнулъ его и сшибъ съ ногъ, какъ вдругъ рзкимъ движеніемъ онъ вырвался изъ-подъ меня и, вставъ, крикнулъ мн: ‘въ твоемъ роду умираютъ стоя!’,— и сложивъ руки, безъ боязни и съ спокойной гордостью, онъ подставилъ себя моему оружію, и я поразилъ его. Вотъ мое скверное и безумное преступленіе во всей его ужасной жестокости и низости, я раскрываю его такимъ, какъ оно случилось десять лтъ тому назадъ, однажды вечеромъ.

Настоятель (вставая). Хотя оно было полно безчестья и залито кровью, нашъ домъ заглушитъ его своими стнами. Дурная трава вырвана и горитъ въ расплавленномъ золот раскаянія. Мы будемъ судить васъ, скоро настанетъ конецъ вашей скорби, сынъ мой, отвчайте теперь на предложенные вопросы.

(Молчаніе)

Монахъ (обращаясь къ Донъ Балтазару). Была ли причина для этой смертоносной ненависти?

Донъ Балтазаръ. Мой отецъ былъ строгъ, а я былъ безуменъ. Онъ былъ какъ бы препятствіемъ на моемъ пути: мои пороки алкали его богатствъ.

Другой монахъ. Находите ли вы удовольствіе въ желаніи преступленія?

Донъ Балтазаръ. Достаточно долго, чтобы обвинить себя въ этомъ.

Настоятель (вмшиваясь). Убійство было внезапнымъ и неистовымъ. Вы не могли ни находить удовольствіе въ немъ, ни долго готовить его. Вы преувеличиваете вашу вину.

Донъ Балтазаръ. Мой стыдъ за себя превышаетъ мой грхъ.

Монахъ. Если нашъ умъ васъ осуждаетъ, то сердце наше превозноситъ васъ. Вашъ примръ высоко христіанскій…

Идезбальдъ (вставая). Высокохристіанскій? Итакъ, достаточно совершить преступленіе, чтобы вызвать восторгъ? Достаточно убить, чтобы пріобрсти ореолъ святости?

Донъ Милиціанъ. Признаніе Донъ Балтазара просто и прекрасно, и, если бы въ древности, когда душамъ доступны были высоты, какой-нибудь монахъ, подобно ему, молилъ Бога, очи всхъ братьевъ исполнились бы благодати, узрвъ огонь грха его, который, подобно розамъ, окрашеннымъ кровью, поднимается къ вышнимъ славамъ.

Идезбальдъ. Разсмотримъ сначала зло, а славу потомъ.

Донъ Милиціанъ. Право, слушая васъ, удивляешься, въ какую печаль ввергаетъ васъ обязанность былъ милостивымъ ко всмъ. Тонъ вашего голоса кажется непреклоннымъ и Богъ отсутствуетъ въ вашемъ сердц сегодня. Вы кажетесь враждебнымъ и черствымъ, злобнымъ и темнымъ, боящимся и колеблющимся простить ошибку, отъ которой изнемогаетъ братъ вашъ. Вы гоните этого гостя, который ночью стучитъ въ двери души вашей.

Идезбальдъ (указывая на Донъ Балтазара). Вдь не меня нужно судить, а его.

еодулъ. Умъ теряется въ бездонной пропасти смущенія и слабости.

Донъ Милиціанъ. Преступленіе является испытаніемъ и борьбой, когда Богъ преображаетъ его небесной молніей, которая поражаетъ и воздвигаетъ въ св. Павл Апостола. А, вы забываете чудеса свыше. Во имя мудрости этого дня, вы отрекаетесь отъ той, что была всегда свтомъ и силой старыхъ монастырей, исполненныхъ христіанскимъ безуміемъ. Обители Христа были бы безсмыслицей въ этомъ мір, если бы въ нихъ не проповдывался героизмъ, какъ правило для добродтели и грха. Донъ Балтазаръ раскаялся, съ этого часа онъ сталъ еще выше. Если его вина и очень велика, тмъ лучше, тмъ радостне его возвращеніе, тмъ онъ сильне. Ни одинъ изъ насъ не побдилъ бы такъ смерти, не перешелъ бы столько пустынь на своемъ пути, священный подвигъ проливаетъ свой свтъ на его лицо, небо избрало его преступленіе и показываетъ его всмъ намъ, какъ печать предопредленія.

Идезбальдъ. Безуміе! Безуміе! Никогда еще зло не было исполнено такой дерзости. Донъ Балтазаръ теперь не боле, какъ преступникъ. Его лицо дико отъ крови и мы отрекаемся отъ него.

Монахъ. Это прокаженный, который прикасается къ намъ.

Другой монахъ. Нашъ союзъ у одного алтаря невозможенъ больше.

Третій монахъ. Донъ Балтазаръ принялъ смерть за цль: его глаза осквернены ею.

Четвертый монахъ. Слдуетъ ли чувствовать состраданіе, когда покаяніе наполовину исполнено горести?

еодулъ (задумчиво). Христосъ съ ужасомъ положитъ на чашу всовъ это преступленіе.

Настоятель (стоя). Молчите! Вы уже не исповдуете, вы набрасываетесь на человка. Эта исповдь, которую я хотлъ видть достойной и полезной, приводитъ къ спорамъ и къ ненависти. Донъ Балтазаръ своимъ терпніемъ и покорностью заслужилъ больше, чмъ прощеніе. Я хочу, чтобы обсуждали только его вину. Только это и ничего больше.

ома. Было ли извстно о вашемъ преступленіи, братъ мой?

Настоятель. Мы судимъ только грхъ. Преступленіе не подлежитъ человческому суду.

ома (невозмутимо). Было ли извстно о вашемъ грх, братъ мой?

Донъ Балтазаръ. Я избжалъ слдствія… Одинъ бродяга былъ наказанъ вмсто меня. Я — къ моему стыду — присутствовалъ при его казни, не заявивъ ничего.

Настоятель. Пустъ ошибаются судьи, что намъ за дло. Нашъ судъ не таковъ, какъ ихъ.

Идезбальдъ. Однако, необходимо обсудить проступокъ во всей его полнот.

Настоятель. Наказаніе слдуетъ посл проступка, оно здсь уже не при чемъ.

Идезбальдъ. Тогда что же остается для искупленія?

Настоятель. Это я самъ ршаю.

Идезбальдъ. Зачмъ же было созывать насъ?

Настоятель. Чтобы просвтить васъ этимъ великимъ примромъ, чтобы показать вамъ душу, въ которой воистину живетъ, страдаетъ и торжествуетъ Христосъ, какъ въ храм своемъ.

Донъ Маркъ (восхищенный). Нужно молиться… только молиться… всегда молиться…

Донъ Милиціанъ. Какъ и въ былыя времена, Христосъ можетъ развязать сти самыя запутанныя, въ которыхъ бьется душа, и поднять ее до себя, какъ .огненный снопъ. Нашъ братъ былъ мученикомъ…

Идезбальдъ. Убійца! Я говорю вамъ: убійца,— и только убійца.

Монахъ (обращается иронически къ настоятелю). Нкоторые изъ насъ съ какою-то непонятною цлью превозносятъ Донъ Балтазара за его преступленіе. Даже нашъ настоятель является ихъ жертвой…

Настоятель (вдругъ встаетъ). Молчите вы вс! Я здсь одинъ господинъ, одинъ! Пока мое тло, обвитое саваномъ, не найдетъ покоя подъ этимъ крестомъ,

(Онъ указываетъ на распятіе на стн),

который я избралъ моимъ оружіемъ, вы должны принимать за истину все, что я скажу вамъ.

(Молчатъ)

Я свидтельствую здсь, что своимъ сердцемъ и своими слезами Донъ Балтазаръ отнын завоевалъ свою долю небеснаго блаженства и врнаго бытія на небесахъ, что онъ одинъ, въ преизбытк покаянія, смирился передъ всми вами, Христосъ не требуетъ отъ него больше этой послдней муки. Изъ васъ же ни одинъ не всталъ, чтобы сказать съ радостью въ сердц и съ надеждой, что вс поймутъ его: ‘О, какіе мы жалкіе христіане и какъ суровы и спокойны наши души въ сравненіи съ этой душой, безумно влюбленной въ небо!’ Я свидтельствую также: что сердце ваше отягчено желчью, что я открылъ въ васъ подозрительное безпокойство, что ваше поведеніе было низко и недостойно, что ухо мое, еще достаточно чуткое, слышало вашъ ропотъ, которымъ вы хотите подорвать вру, прочное довріе, безусловное повиновеніе и полное уваженіе, которое мн принадлежитъ по праву.

(Полное молчаніе)

И такъ вы думаете искуснымъ мятежомъ подкопаться подъ тронъ моей непоколебимой власти, тронъ, сдланный изъ камня и желза и извратить смыслъ писанія? Скажите!

(Онъ обводитъ всхъ взглядомъ — молчаніе: никто не шелохнется)

Я клянусь вамъ здсь Іисусомъ Христомъ, что власть останется въ моихъ рукахъ твердой и правой, что она будетъ надъ вами до того предла, когда споткнутся мои усталыя старыя ноги, для того, чтобы и посл смерти моей она осталась такой же…

ома. Я хочу, чтобы вы знали, что въ этомъ я согласенъ съ вами.

Настоятель. Мн это не важно, для меня достаточно, если Господь…

(Долгая пауза, настоятель мало-по-малу успокаивается и продолжаетъ)

А теперь идите. У васъ нтъ достаточно ни спокойствія, ни свтлой любви къ ближнему, чтобы понять и судить вашего брата.

(Обращается къ Донъ Балтазару)

Донъ Балтазаръ, обычай этого монастыря требуетъ, чтобы я, руководившій этимъ собраніемъ, гд должна была возсіять высокая добродтель, назначилъ замъ епитимію: вы будете спать на жесткомъ лож въ продолженіе одного мсяца, вы будете читать въ полночь псалмы, на три дня вы будете удалены отъ алтаря и за обдней будете стоять на хорахъ, на верхней трибун, за ршеткой. исполните это и живите съ миромъ.

ТРЕТІЙ АКТЪ.

Декорація перваго акта: монастырскій садъ.

Настоятель. Всю ночь я думалъ объ этомъ. Подумать только, что такой жестокій споръ раздлилъ собраніе не смотря на мое присутствіе, что исповдь Донъ Балтазара не дала результатовъ, что монахи…

Донъ Милиціанъ. Какъ властно вы укротили ихъ, вы ихъ…

Настоятель. Я предпочелъ бы умереть на мст, на каедр, чмъ оставить имъ Балтазара. Они обрушились вс на него, на меня… А Балтазаръ оставался недвижимъ, не защищался… Вся его сила казалась мертвой, вся его гордость разбитой.

Донъ Милиціанъ. Муки совсти могутъ поколебать самыя крпкія силы.

Настоятель. Какъ Идезбальдъ противился намъ! Какъ его злой духъ вліялъ на нашихъ монаховъ! Какъ вс спшили обнаружить свою дерзость и свое нетерпніе. Мн казалось, что я теряю монастырь, что моя власть колеблется, какъ надломленная втка, что завтра ее похитятъ…

Донъ Милиціанъ. Вы никогда не говорили съ нимъ такимъ тономъ.

Настоятель. А они, какъ они напали на меня! Взвсили ли вы ихъ отвты, ихъ намеки, ихъ вызовы? Все, что они говорили, выдавало то, что они сговорились, что они вдругъ сознали свою силу. Меня безпокоитъ не только, что они говорили такъ, но что они осмлились думать такъ въ нашемъ присутствіи, въ моемъ присутствіи. Вроятно произошла важная перемна въ этомъ монастыр, о которой я не зналъ и не знаю.

Донъ Милиціанъ. Когда становишься такимъ старымъ, какъ мы, глазамъ уже трудно услдить за всми перемнами.

Настоятель (схватываетъ Донъ Милиціана за руку и съ оживленіемъ заглядываетъ ему въ глаза) Нашему царству приходитъ конецъ, донъ Милиціанъ. Никогда донъ Балтазаръ не займетъ моего мста.

Донъ Милиціанъ. Идезбальдъ такъ же, какъ и ома, добивается вашего мста. Съ того дня, когда Балтазаръ будетъ сраженъ, они разойдутся и будутъ врагами. До сего времени они остаются вмст: это добрый знакъ.

Настоятель. Я не могу больше врить теб. Съ тхъ поръ, какъ я усумнился въ моемъ всемогуществ, колоколъ моей власти звучитъ глуше, звукъ его не раздается, какъ прежде, среди полнаго молчанія совсти. Руки мои устали. Сегодня мн исполнилось семьдесятъ лтъ. Я дрожу, когда поднимаю чашу надъ толпой. Смерть стучится въ мою грудь, я — стна, которая рушится, я — какъ удержавшаяся среди развалинъ башня. Въ эти слабыя и неустойчивыя времена я буду послднимъ настоятелемъ изъ рода властителей. Когда я умру — Богъ знаетъ, въ какой водоворотъ попадетъ этотъ монастырь.

(Пауза)

Я не вижу больше никого, кром тебя одного, Донъ Милиціанъ, кто могъ бы замстить меня.

Донъ Милиціанъ. Я! Разв я не побжденъ судьбою, если вы побждены ею? Разв я не слабый, не больной, не безполезный, разв я не стою на краю могилы? Можно ли знать, кто изъ насъ двоихъ похоронитъ другого? Мы совершили наше дло согласно съ дломъ Бога, и оба мы отойдемъ съ миромъ.

(Пауза)

Впрочемъ, когда Балтазаръ побдитъ свой собственный душевный разладъ, онъ побдитъ также и этотъ разладъ въ монастыр.

Настоятель. О, все, что касается этого, я беру на себя. Я чувствую себя достаточно сильнымъ для этого послдняго долга. Но если онъ самъ собственными руками намренъ погубить себя, если онъ уничтожитъ силу, которая досталась ему отъ его рода, какъ богатый запасъ… Значитъ. наступаетъ часъ, когда самыя крпкія силы стремятся къ собственному разрушенію и тогда ничего нельзя сдлать, это — конецъ.

Донъ Милиціанъ. У васъ есть еще Донъ Маркъ.

Настоятель. Онъ! Никогда! Его руки умютъ только молить…

(Слышны звуки колокола)

Донъ Милиціанъ. Вотъ кончилась воскресная утреня. Наши монахи идутъ.

Настоятель. Идите — вы будете служить обдню. Я скажу проповдь.

(Они уходятъ. Появляются монахи. Одни прогуливаются по аллеямъ. Другіе собираются вмст и разговариваютъ)

Идезбальдъ (ом). Зачмъ ты такъ опредленно согласился съ настоятелемъ? Никогда не слдуетъ говорить врагамъ своимъ, что они правы.

ома. Вы не понимаете.

Идезбальдъ. Со вчерашняго дня ты кажешься мн измнившимся, я тебя не узнаю больше.

ома. И опять вы не понимаете.

Идезбальдъ. Чего? Чего?… Но объясни же…

ома (пожимаетъ плечами и говоритъ, прерывая разспросы Идезбальда). Настоятель правъ. Власть должна оставаться неприкосновенной и неограниченной… Впрочемъ, событія бгутъ съ такой быстротой, что не стоитъ спорить о моемъ поведеніи. Вс одобряютъ его, даже еодулъ. Онъ мн сказалъ это.

Идезбальдъ. еодулъ?

ома. Безстыдство настоятеля открыло ему глаза.

Идезбальдъ. А что, если бы я выдалъ Балтазара: судебное преслдованіе скоре сломило бы его, чмъ вс мы, и наши монахи были бы мн благодарны за это…

ома. Монаха могутъ судить только монахи. Если Донъ Балтазаръ пришелъ, чтобы скрыть у насъ свои преступленія, этотъ монастырь долженъ ихъ поглотить.

Идезбальдъ. Было бы такъ легко…

ома. Я запрещаю вамъ искушать меня… Донъ Балтазаръ самъ себя губитъ. Еще вчера я придумывалъ способъ обезсилить его, сегодня это не нужно. Угрызенія совсти — это страсть разрушающая и уничтожающая. Достаточно подготовить его паденіе.

Идезбальдъ. Вы ошибаетесь. Предоставьте мн дйствовать.

ома. Предоставить вамъ дйствовать. Вамъ дйствовать. (Ршается вдругъ) Вы увидите… (Зоветъ всхъ монаховъ) Нкто совтуетъ мн объявить за стнами этого монастыря о преступленіи Донъ Балтазара, брата нашего, объявить тмъ, кто можетъ всенародно наказать его. Я хочу, чтобы вы были свидтелями того ужаса, который я испытываю отъ этого.

Идезбальдъ. Но…

ома. Объявляю это тмъ, кто согласенъ со мной и тмъ, кто опровергаетъ меня, если такіе найдутся.

еодулъ. Мы никогда не сомнвались въ вашей честности.

ома. Я люблю этотъ монастырь, какъ мое единственное убжище. Если духъ его старъ, его права — священны. Я буду охранять его, какъ никто другой, нужно быть прежде всего монахомъ.

Идезбальдъ. Этотъ монастырь такъ! же подвластенъ законамъ.

ома. Это вы одинъ такъ думаете. Вы воздвигаете между нами и собой стну, еще боле высокую, чмъ та, которую воздвигъ донъ Балтазаръ. Если когда-нибудь я слдовалъ вашимъ совтамъ, то теперь я отвергаю ихъ и отдляюсь отъ васъ.

Монахъ. Наконецъ-то!

Другой монахъ. Это было необходимо.

еодулъ. Идезбальдъ былъ опасенъ, онъ раздлялъ насъ съ вами.

ома (Идезбальду). Ваши происки были низки, ваше честолюбіе мелко. Ваптъ умъ колебался надъ книгами, а мой набрасывался на нихъ, постигалъ и вдохновлялся ими. Наши братья могли бояться нашего вліянія. Когда мы были вмст, насъ можно было принять за измнниковъ.

еодулъ (ом). Отнын ничто боле не раздляетъ насъ.

Идезбальдъ (указывая на ому, обращается къ монахамъ). Право, мн кажется, что я вижу сонъ… Какъ, меня… меня, котораго онъ всегда выставлялъ впередъ, меня…

ома (Идезбальду). Забудемъ другъ друга и отнын пойдемъ разными дорогами.

Идезбальдъ. То, что вы говорите, безразсудно, не можетъ быть, чтобы въ одинъ день, въ одно мгновеніе…

ома. Это будетъ такъ, потому что такъ должно быть.

Идезбальдъ. О, я ненавижу васъ еще больше, чмъ Балтазара!

ома. А я, я извиняю васъ, и прощаю.

Идезбальдъ. Мн не нужно вашего прощенья, я буду противостоять вамъ во всемъ, пока вы здсь, въ этомъ монастыр, я уничтожу когда-нибудь лукавое дло, надъ которымъ вы трудитесь и которое торжествуетъ теперь, благодаря вашимъ усиліямъ, я свергну…

Монахъ (подходитъ къ Идезбальду и указываетъ ему на ому). Вс мы здсь на сторон нашего брата омы.

Идезбальдъ. Но вы не знаете, какой непримиримый и лукавый человкъ, какая душа…

ома (монахамъ). Пусть говоритъ, я уже ни слушаю его…

(Монахи уходятъ за омой, оставляя Идезбальда, который — побжденный — опускается на скамью, съ другой стороны сада появляется донъ Балтазаръ. Онъ идетъ и преклоняетъ колна предъ распятіемъ. Но едва онъ началъ молиться, къ нему подходитъ Идезбадьдъ)

Идезбальдъ. Донъ Балтазаръ!

Донъ Балтазаръ. Что? Вы?

Идезбальдъ. Братъ Балтазаръ!

Донъ Балтазаръ. Уйдите! Уйдите!

Идезбальдъ. Я пришелъ сказать вамъ…

Донъ Балтазаръ. Я ничего не хочу слышать… Я не хочу, чтобы вы приближались ко мн.

Идезбальдъ. Дло касается васъ, вашего мста въ этомъ монастыр.

Донъ Балтазаръ. Нтъ! Ничего! Ничего! Ничего! Уйдите! Уйдите.

(Онъ встаетъ и прогоняетъ Идезбальда, который, наконецъ, уходитъ)

(Донъ Балтазаръ снова опускается на колни. Но лишь только онъ началъ молиться, появляется Донъ Маркъ. Онъ прямо идетъ къ Донъ Балтазару)

Донъ Маркъ (сильно взволнованный, почти со слезами). Братъ, надо идти и отдаться судьямъ.

(Донъ Балтазаръ пораженъ. Молчаніе. Кажется, что онъ внезапно прозрлъ)

Донъ Маркъ (продолжаетъ). Мн почти страшно сказать теб это, ибо душа моя плачетъ и гвозди твоихъ страданій вонзаются въ нее, но Богъ выше всякой любви.

Донъ Балтазаръ (въ тревог, съ глазами, полными слезъ, смотритъ на Марка). Говори! Говори еще.

Донъ Маркъ. Отчего я не зналъ тебя, въ тотъ день, когда среди всенароднаго гнва и ненависти другой умеръ и погибъ за тебя. Мое сердце хотло бы быть тмъ бродягой, нищимъ, гонимымъ всми, но котораго спасъ его крестъ и котораго простилъ священникъ, я бы отдалъ за тебя свою жизнь и пролилъ бы свою кровь. Я умеръ бы, какъ мученикъ, черпая силу и сладость въ молчаніи, которое спасло бы тебя отъ человческой жестокости, и моя спокойная душа — усердіемъ моимъ — такъ чудесно вознеслась бы къ Богу и его ангеломъ, что я превозносилъ бы тебя и звалъ раскаявшагося и прощеннаго въ золотое небо, куда Богъ долженъ былъ бы привести насъ вмст.

Донъ Балтазаръ. О, бдное дитя! О, лучшій изъ насъ! О, чистйшее изъ сердецъ, которыя трепещутъ и освщаютъ нашъ мракъ.

Донъ Маркъ. Подумай о человк, у котораго темное правосудіе отняло жизнь и честь, о человк невинномъ, сердце котораго сжималось въ пыткахъ и мученіяхъ, для того, чтобы обвинять и проклинать того, чье оружіе дйствительно поразило одну жизнь предъ лицомъ Бога, подумай, братъ, съ какимъ упорствомъ долженъ былъ раздаваться его крикъ, несущій теб проклятіе.

Донъ Балтазаръ. Молчи… Молчи… Я угадалъ… Моя рука убила дважды: сначала отца, потомъ того человка. О, въ какой бездн мрака, я ничтожества потонулъ я! Итакъ это правда, что мозгъ мой теменъ, какъ склепъ, если онъ не чувствуетъ, что человческое правосудіе, такъ же какъ Божіе, требуетъ своей части въ моихъ мукахъ. Неужели я былъ безумнымъ? И нашъ настоятель искусно поддерживалъ меня въ моемъ заблужденіи, не видя ничего, кром своей разбитой власти. Важно лишь одно: имть одну настойчивую мысль, желаніе углубить до дна свое раскаяніе, и я благодарю тебя, дитя, за то, что ты напомнилъ мн о моемъ ложномъ пути,— и за то, что ты сдлалъ вожатыми на путяхъ моего ужаса твою горячую невинность и чистосердечіе.

Донъ Маркъ. Я такъ молилъ, такъ рыдалъ, такъ призывалъ мою мать Богородицу, чтобы она помогла моей душ остаться врной своему безусловному долгу. Я люблю тебя. Я люблю тебя тмъ сильне, что причиняю теб боль и оттого плачу самъ и все-таки долженъ длать это. Кости мои дрожатъ, видя, какъ старая Голгоа со всми своими крестами, простирая руки, направляется къ твоему ужасу.

Донъ Балтазаръ. Радуйся, ты даешь жизнь душ моей, моя неутоленная страсть бродила вокругъ меня, не зная куда вонзить зубы скорби и жестокости. Новое поле великаго покаянія открывается моимъ глазамъ и въ первый разъ засіяло тамъ мое спасеніе. Наконецъ, направилъ я путь мой къ блаженству. Я возродился съ тхъ поръ, какъ твой огонь, прекрасный, какъ цвты, и ихъ огненные лепестки, опалилъ мое печальное чело своимъ свтлымъ жаромъ. Въ моей груди — я чувствую — горитъ золото моего сердца. Мое сознаніе преображается во мн. Я не боюсь ничего: крики, бичи, брань, ножи, кровь, смерть, будутъ мн сладки. Я буду вспоминать, что Іисусъ Христосъ цловалъ свой крестъ и гвозди, я буду думать, что ты слушаешь голосъ моего безумія и моего отпущеннаго страданія и что ты будешь молиться Богу въ тотъ часъ, когда палачъ свяжетъ мое избитое тло на эшафот.

Донъ Маркъ. Увы! Братъ мой!

Донъ Бaлтазаръ. Моя предсмертная мука будетъ христіанской и кровавой. И если Богу угодно будетъ сохранить во мн силу, я покажу, съ какимъ великимъ спокойствіемъ на чел умираютъ священники даже въ нашъ вкъ. Надежда прекрасная и спокойная — посл столькихъ бурь — снова возрождается въ моей душ. Я спшу умереть. Я уже слышу голоса исповдниковъ, я слышу голоса, которые укрпляютъ святыхъ и мучениковъ тамъ, наверху, у дверей неба — и я кричу имъ: ‘отоприте, я тотъ, кто. возвращается изъ страны мрака, гд ночью бродятъ преступленія, какъ огненные львы, я тотъ, кто возвращается изъ отдаленнйшихъ предловъ своего заблужденія и своей души, спасенной ребенкомъ, кротость, любовь и молитва этого ребенка такъ освтили мое сердце, что оно нын же поднимается путями своего крещенія къ вамъ, ангелы, герои, мученики и исповдники. Я тотъ, кто побдилъ свою злобу, тотъ, на кого надли цпи человческаго разума, я — тотъ, который считалъ себя правымъ, и поэтому колебался искупить всецло свое преступленіе’. О, небеса, погруженныя въ чудесныя глубины, гд сгораютъ преступленія въ огн раскаянія и прощенія. Я бросаю себя въ вашъ очагъ, какъ горящую втвь, я иду къ вашимъ золотымъ порогамъ, побдителемъ или побжденнымъ — знаю ли я? — имя встникомъ и спутникомъ лишь мою скорбь и скорбь этого ребенка…

(Онъ указываетъ на Донъ Марка)

И этого достаточно. Воздухъ земли удушливъ, втеръ ея пропитанъ кровью и богохуленіями, я хочу смерти, я хочу жизни… Сейчасъ же.

Донъ Маркъ. А я, братъ мой?

Донъ Балтазаръ. О, нжный другъ!

Донъ Маркъ. Прежде ты долженъ выполнить твою епитимію, ты долженъ своимъ усиліемъ…

Донъ Балтазаръ. Нтъ! Нтъ! Христосъ не ждетъ и пламя его сжигаетъ меня. Я не хочу, чтобы темный уставъ отдалялъ тотъ часъ, когда я стану свободнымъ а спасеннымъ. Прощай, братъ. Прощай единственный, въ комъ я нашелъ душу, согласную съ высшей истиной. Я иду омыть въ моей крови мою вину и буду въ томленій ждать тебя тамъ… Прощай!

(Онъ уходитъ)

Донъ Маркъ (падаетъ на колни около скамьи, закрывъ лицо руками). О, братъ мой! Я поручаю тебя милосердію Бога!

(Колокола звонятъ, монахи входятъ въ церковь. Донъ Балтазаръ въ волненіи возвращается назадъ и вдругъ какъ будто ршается на что-то. Врующіе идутъ вереницей черезъ садовую калитку слушать воскресную обдню. Донъ Балтазаръ вмст съ ними проходятъ на паперть).

ЧЕТВЕРТЫЙ АКТЪ.

Храмъ. Въ глубин — алтарь. Направо, въ тни, загражденная трибуна, гд Донъ Балтазаръ исполняетъ свою епитимію. Налво — каедра. Около двери, на стн, огромное распятіе. Донъ Милиціанъ въ алтар кончаетъ служить обдню и поетъ Ite Missa est и направляется къ ризниц. Монахи отвчаютъ Alleluia.

(Настоятель медленно поднимается на каедру. Врующіе занимаютъ глубину церкви. Монахи сгруппировались около скамьи причастниковъ въ три ряда)

Настоятель (длаетъ крестное знаменіе). Во имя Отца… и Сына…

(На трибун слышится сильный шумъ и Донъ Балтазаръ — растерянный — появляется за ршеткой)

Донъ Балтазаръ (на загражденной трибун). Я убилъ моего отца! Я убилъ моего отца! И меня заперли сюда, какъ животное, въ клтку, чтобы заглушить крики и покаянные вопли моей дикой души.

Настоятель. Несчастный!

(Донъ Маркъ бросается къ подножію распятія, онъ остается тамъ въ продолженіе всей сцены)

Донъ Балтазаръ (толп). Я — монахъ Балтазаръ. Мое преступленіе, какъ огненная гроза, грызетъ, сжигаетъ и разрушаетъ душу мою. Я тотъ монахъ Балтазаръ, который обрушивался на васъ во время исповди за ваши ошибки и ваши пороки, тогда какъ самъ онъ, подъ власяницей, таилъ и готовилъ свое осужденіе и адъ.

Настоятель. Этотъ человкъ сумасшедшій! Не слушайте его.

Донъ Балтазаръ. Мой отецъ былъ добродтельный человкъ, онъ былъ снисходителенъ къ моей злоб, я убилъ его, какъ убиваютъ собаку, однажды вечеромъ, когда я былъ пьянъ.

Настоятель. Не слушайте! Не слушайте! Во имя Бога живого, не слушайте!

Донъ Балтазаръ. Невинный былъ осужденъ и убитъ вмсто меня. Онъ молилъ Бога и просилъ пощады. Онъ цловалъ распятіе. Я былъ тамъ, присутствовалъ, холодный и невозмутимый, при этомъ мученіи. Одно движеніе, одно слово, одна только сказанная фраза,— и мечъ не засверкалъ бы, но я не произнесъ этого слова, я стиснулъ его зубами, я проглотилъ его.

Настоятель (указывая монахамъ на Донъ Балтазара). Насильно вырвите его оттуда, съ трибуны.

(Монахи поднимаются къ трибун)

Донъ Балтазаръ. Я заперъ дверь. Никто не можетъ войти.

Настоятель (Донъ Балтазару). Я выгоняю тебя изъ монастыря, ты уже больше не монахъ, ты уже не священникъ.

Донъ Балтазаръ. Я прошу Бога простить меня за оскорбленіе славы Его, я былъ бшенымъ животнымъ, которое врывается въ храмъ, какъ волкъ, чтобы лакать кровь изъ святой чаши. Мое тло сокрушено муками совсти, я чувствую, какъ языки смерти касаются души моей и обжигаютъ ее, мои глаза, мой ротъ, моя грудь — свалочное мсто для грха, долго я молчалъ и затыкалъ свои ноздри отъ моего собственнаго зловонія. Я обращалъ въ прахъ своимъ молчаніемъ воистину искупляющее и живое раскаяніе, но съ ныншняго дня я хочу кричать о немъ днемъ и ночью въ порыв такого буйнаго рвенія, что все мое существо освободится — наконецъ — отъ узды.

Настоятель. Никогда! Никогда! Твое преступленіе отнын неискупимо.

Донъ Балтазаръ. Я взываю къ Теб, Боже мой, Боже мой! Ты вернулъ душу доброму разбойнику, Ты вознесъ ее въ лоно чистйшихъ райскихъ огней. Я прихожу къ Теб, Господь мой, Іисусъ Христосъ, Богъ страдающій и прощающій на Голго, Богъ страха и тоски человческой! Боже мой! Боже мой! Боже мой!

Настоятель. Твое покаяніе соблазнъ.

Донъ Балтазаръ. Изъ блыхъ монастырскихъ стнъ я длалъ покровъ для моей скорби въ теченіе десяти лтъ. Я зналъ мстительную власяницу, постъ и страданіе, и распятіе плоти. Господь Іисусъ Богъ мой! Я столько страдалъ! Но ничто до сего дня не насытило моего несокрушимаго огненнаго желанія предать себя, которымъ нын охвачена моя душа. Господь Іисусъ Богъ мой! Если бы я могъ любить Тебя такъ сильно, какъ я ненавижу себя! Если бы я могъ опустошить и очистить сердце мое всми огнями, которые бороздятъ небо и поглощаютъ міры! Если бы я могъ…

Настоятель. Слишкомъ поздно! Слишкомъ поздно!

Донъ Балтазаръ. Я монахъ Балтазаръ, владлецъ Аргоны и Риспэръ, этими двумя кровожадными руками я убилъ, смотрите на нихъ, эти руки свирпе пасти, верховные судьи въ судилищ не осмлились заподозрить несмываемую кровь, пропитавшую эти руки, которыя я съ такимъ упорствомъ мылъ, но сегодня вс вы, которые узнали это, идите разсказывать и кричать объ этомъ гражданамъ, идите объявить объ этомъ…

Настоятель. Онъ лжетъ… Онъ лжетъ… Это неправда! Это неправда!

Донъ Балтазаръ. Я хочу всенародно. на площади принять красную католическую смерть, какъ тотъ, кто нкогда занялъ мое нечистое мсто и принялъ на себя мой позоръ и покрылся имъ въ глазахъ всего міра.

Настоятель (монахамъ, которые уже поднялись на верхъ). Сломайте двери. Выбросьте его изъ монастыря живымъ или мертвымъ.

(Слышны удары топора по дереву)

Донъ Балтазаръ. Я кустъ черныхъ грховъ: вс его святотатственные шипы направлены на меня, какъ черные когти. Святая ряса, которая защищаетъ мои плечи — ложь, я покрытъ его, но проказа на тл моемъ испускаетъ зловоніе, я среди людей — источникъ зла, я не достоинъ боле того, чтобы ихъ уста произносили мое имя, я самъ себя обрекаю на изгнаніе изъ міра, я хочу, чтобы мн плевали въ лицо,— чтобы мн отрзали эти руки, которыя убили,— чтобы сорвали съ меня эту опозоренную блую рясу,— чтобы призвали и натравили на меня чернь. Я отдаю себя кулакамъ и камнямъ, которыми съ яростью изобьютъ меня и изранятъ мое чело. Я прошу, чтобы растоптали мое тло, обремененное моей непростительной виной и чтобы посл моей страстной муки, останки мои были брошены на вс четыре стороны.

(Монахи выломали дверь и схватили Донъ Балтазара. Сильное смятеніе. Вдругъ настоятель обращается къ толп)

Настоятель. Выйдите вс.

(Монахи направляютъ толпу къ двери храма)

Выйдите вс. Балтазаръ подлежитъ Божьей кар.

(Храмъ медленно пустетъ. Монахи, которые всходили на трибуну, приводятъ Донъ Балтазара и бросаютъ его на колни передъ настоятелемъ посередин церкви. Настоятель подходитъ къ нему)

Настоятель. О, монахъ Балтазаръ, ты глумился надъ Іисусомъ Христомъ, Который требуетъ молчаливаго раскаянія, своею буйностью ты нарушилъ святое правило и смыслъ монастырскаго устава. Смиренная жизнь отцвла въ твоемъ мозгу, ты слпъ и глухъ, подобно куску желза, такъ какъ ты не видлъ, въ какомъ душевномъ разгул ты ввергнулъ себя въ адъ.

Донъ Балтазаръ. Боже мой! Боже мойі настоятель. Зачмъ ты пришелъ къ намъ тогда? Почему ты избралъ эту святую обитель? Почему? Благодаря теб одному, вс мы погибаемъ. Вс мы привязаны къ твоей судьб. Ужасный безумецъ! Кто вложилъ теб въ душу эти чудовищныя покаянія, которыя ты изрыгалъ здсь? Кто зажегъ тебя столь пагубнымъ огнемъ? И какое новое послднее злодяніе ты совершилъ?

Донъ Балтазаръ. Боже мой! Боже мой!

Настоятель. Кровь, которою ты залилъ своего отца, покрываетъ теперь краснымъ пятномъ стны нашего монастыря. Ты — животное, устроившее среди насъ свое логово, чтобы загрязнить наши стны.

Донъ Балтазаръ. Боже мой! Боже мой! Боже мой!

Настоятель. Слушай: я предназначалъ тебя посл моего отхода къ Іисусу Христу на небо, быть тмъ, который пошелъ бы по моему пути и взялъ бы на себя мою долю борьбы, молитвы и великихъ испытаній. Богъ открылъ мн глаза и это мн послужитъ въ назиданіе. Передъ моими глазами Онъ разбилъ, какъ щепку, гордый и блый корабль, какимъ ты мн казался, корабль, нагруженный миррой и святымъ ладаномъ. Буря твоего изступленія свяла съ твоего чела елей, которымъ помазаны наши головы священниковъ. Ты навозная куча грха и безчестія, брошенныхъ вмст, на углу грязнаго перекрестка, твоя кровь, твоя жизнь, твоя душа принадлежатъ Сатан, пусть онъ возьметъ ихъ. Все его. Но пусть знаетъ міръ, какъ эти благочестивыя и смиренныя и тихія стны далеко отбросили твою гниль.

Донъ Балтазаръ. Боже мой!

Настоятель. Теперь я боле увренъ въ томъ, что ты осужденъ, чмъ если бы видлъ тебя преданнымъ огню. Никогда воспоминаніе о твоемъ яростномъ преступленіи не прекратитъ этихъ криковъ, никогда пламенная молитва не снизойдетъ къ твоему ужасу. Ты — послдній мертвецъ, ты — послдняя душа, для которой никогда не будутъ служить обдни съ усердіемъ и врой. И этотъ посохъ,

(Онъ поднимаетъ посохъ)

который ты мечталъ держать въ мужественной рук для борьбы… Вотъ! Вотъ!..

(Онъ ударяетъ его)

Твое тло почувствуетъ всю его строгость и суровость,ты узнаешь его не какъ блестящій скипетръ, а какъ презрнную палку.

Донъ Балтазаръ. Бейте! Бейте! Бейте, отецъ мой.

Настоятель. Нечестивецъ! Нечестивецъ! Нечестивецъ!

Монахъ (приближаясь). Палачъ Христа!

Другой монахъ. Укравшій раскаяніе!

Третій монахъ. Пепелъ потухшей гордыни!

Четвертый монахъ. Мерзкій плевокъ!

еодулъ. Разбойникъ! Отцеубійца! Святотатецъ!

(Онъ толкаетъ его ногой и тотъ падаетъ лицомъ на землю)

Настоятель. Нтъ! Нтъ! Поднимите его и вытолксайте его вонъ, подальше отъ нашихъ стнъ и отъ нашей ограды.

(Насмшливо)

Вдь въ его роду умираютъ стоя.

(Монахи поднимаютъ Балтазара и гонятъ его къ двери церкви, которую съ сильнымъ грохотомъ захлопываютъ за нимъ)

Настоятель. И пусть его судьба теперь будетъ отдлена отъ нашей, пусть его преступленіе падетъ на него тяжеле ножа палача.

(Долгое молчаніе. Наконецъ ома подходитъ къ настоятелю. Въ этотъ моментъ вс монахи, за исключеніемъ Идезбальда и Донъ Маpка, окружаютъ ому)

ома (пристально глядитъ на настоятеля). Отецъ мой!

Настоятель (помолчавъ). Да будитъ!

(Указывая на дверь, въ которую ушелъ Балтазаръ)

Такъ какъ самъ онъ лишилъ себя права, такъ какъ самъ онъ отвергъ высшую волю, которая была сосредоточена на немъ, такъ какъ нтъ боле между всми вами кого-нибудь равнаго мн по происхожденію и сил,

(Указывая на ому)

будьте по крайней мр тмъ, которому небо позволитъ отстаивать этотъ монастырь въ жестокія времена, которыя теперь наступаютъ.

(Настоятель и вс монахи уходятъ)

Донъ Маркъ (одинъ передъ распятіемъ). Изъ глубины милосердія Твоего, Господи, помоги брату души моей Балтазару. Ты, одинъ Ты знаешь, что приготовило для будущаго неба его покаяніе. Господи, помоги ему въ часъ, когда люди для него — ужасъ, міръ — мука и низость, а братья его — оскорбленіе и поношеніе. Господи, помоги ему съ Твоими ангелами въ его кровавой кончин.

Конецъ.

Сборникъ товарищества ‘Знаніе’ за 1908 годъ. Книга двадцать первая

OCR Бычков М. Н.

Читайте также: