Федор Сологуб в Вытегре, Абрамова-Калицкая Вера Павловна, Год: 1928 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 42 минут(ы)

Федор Сологуб в Вытегре
(Записи В. П. Абрамовой-Калицкой)

Неизданный Федор Сологуб. Москва: Новое литературное обозрение, 1997.

Вступительная статья, публикация и комментарии К. М. Азадовского

В истории русской литературы Вытегра прочно утвердилась как родина поэта Николая Клюева. Действительно: раннее детство, отрочество и зрелые годы Клюева (до переезда его в Петроград в 1923 г.) неразрывно связаны с вытегорской землей… Менее известен другой историко-литературный факт: Вытегра, ее улицы, пейзажи, окрестности нашли отражение и в творчестве Федора Сологуба, прожившего в этом городе несколько лет.

Окончив в 1882 г. Петербургский Учительский институт, будущий писатель отправляется служить в провинцию. В течение первых трех лет он преподает математику в г. Крестцы Новгородской губернии, затем в 1885 г. переводится в Великие Луки Псковской губернии и, наконец, осенью 1889 г. получает новое назначение — в приготовительный класс Вытегорской учительской семинарии {Учительская семинария представляла собой в дореволюционной России среднее педаогическое учебное заведение, в котором готовились учителя для начальных школ. В семинарию принимались юноши, достигшие 16-летнего возраста (преимущественно — дети сельских жителей), курс обучения длился три года. Для того чтобы будущие учителя могли лучить практические навыки, при семинариях учреждались начальные училища. В некоторых случаях предусматривались также приготовительные классы Учительская семинария г. Вытегре была открыта 30 августа 1875 г. (см.: N. Открытие учительской семинарии в Вытегре // Олонецкие губернские ведомости. 1875. No 78. 11 октября. С. 871-873).}.

Как много снегу намело!

Домов не видно за буграми.

Зато от снега здесь светло,

А осенью темно, как в яме.

Тоска и слякоть, хоть завыть,—

Недаром Вытегрой зовется,—

Иль в карты дуться, водку пить,

Коль грош в кармане заведется.

На набережной от всего

Треской несвежей душно пахнет.

Весной и летом — ничего,

Хоть вся природа словно чахнет.

Но все ж земля, трава, река…

Я — питерец, люблю мой Север.

Дорога всякая легка,

Милы мне василек и клевер¹.

¹ Стихотворения С 98.

Это стихотворение Федора Тетерникова (дата: 12 декабря 1889 г.) передает нерадостные впечатления от первых месяцев его жизни в Вытегре. Впрочем, оно отнюдь не такое мрачное, как другие стихотворения поэта конца 1880-х — начала 1890-х гг. Начинающему учителю, приехавшему из Петербурга, нелегко было освоиться в провинциальных условиях, свыкнуться с однообразной гнетущей обстановкой, прижиться в обывательской, мещанской среде. Образованных людей в провинции было мало, общение с коллегами не всегда радовало — оно чаще оборачивалось заурядной попойкой, а то и перебранкой, ссорой. Домострой, косность, дикие нравы — все это усугубляло одиночество молодого человека, мечтавшего о ‘высоком’. Он пытался уйти в себя, писать (тайком от всех), но окружавшая его действительность не слишком располагала к творческим порывам. Да и времени не хватало: к своим служебным обязанностям Сологуб всегда относился добросовестно. Неудивительно, что на его стихах того времени лежит налет безысходности, разочарованности, печали. Эти же настроения отразились и в его прозаических вещах, задуманных или начатых им в ту пору (например, в романе ‘Тяжелые сны’).

И все-таки годы в провинции не были для молодого человека потерянными: Писательство, занятия с учениками, стремление к самообразованию помогали ему в немалой мере высвободиться из-под власти ‘тяжелых снов’. Оказавшись в Вытегре, Тетерников много читает, изучает французский, переводит Вердена. ‘Главная цель,— пишет он 18 марта 1890 г. в Петербург своему наставнику В. А. Латышеву (1850—1912), известному педагогу, а с 1892 г.— директору народных училищ С.-Петербурга,— приобрести такую степень образованности вообще, какая достижима в моих условиях’ {ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 30. Л. 20 об Цитируемые здесь и далее письма Сологуба к В. А. Латышеву представляют собой черновики. Местонахождение отправленных писем не установлено.}. А еще через несколько месяцев, 17 июня 1890 г., он рассказывает (ему же):

‘Истекший год оказался самым счастливым в моей службе: положение мое улучшилось довольно значительно, и работа стала легче, стало оставаться больше свободного времени. Так как я не любитель развлечений, то это время уходило большею частью на работу. Я не сумел бросить писания стихов, хотя, к сожалению, редко работал над ними.<...> Бросить занятия стихами и прозой мне не хочется и не захочется долго, хотя бы я так и остался неудачником в этой области, во мне живет какая-то странная самоуверенность, мне все кажется, что авось и выйдет что-нибудь дельное, возможно ли это и как это осуществить?’ {Там же. Л. 23—24 об.}

Жизнь в провинции подчинялась определенным правилам: следовало регулярно принимать гостей, наносить ответные визиты, посещать обеды, ужины и т. д. Уклониться от этой ‘рутины’ было невозможно. С кем же общался в Вытегре Федор Кузьмич, кто принадлежал к его ближайшему окружению? Сохранившиеся в архиве Сологуба его собственные письма тех лет (В. А. Латышеву, О. К. Тетерниковой), а также письма вытегоров к нему позволяют очертить этот круг достаточно зримо.

В первую очередь следует упомянуть сослуживцев Федора Кузьмича, преподававших в той же семинарии: учителя русского языка Никифора Ивановича Ахутина, учителя рисования, черчения и чистописания Ивана Александровича Копытова, учителя математики Ивана Кузьмича Дроздова, учителя естествоведения Николая Валериановича Подвысоцкого, законоучителя, священника Павла Ивановича Соколова, учителя пения Павла Тимофеевича Нечаева. В приготовительных классах Вытегорской семинарии преподавали, наряду с Ф. К. Тетерниковым, Александр Герасимович Костин и позднее — Иван Иванович Кикин. Директором гимназии служил с 1889 г. Митрофан Егорович Маккавеев {Более подробно о некоторых названных злесь и далее лицах, об их семьях и отношениях с Тетерниковыми см. в коммент. к записям В. П. Калицкой.}.

Ближе других Федор Кузьмич сошелся, пожалуй, с Н. И. Ахутиным, покинувшим Вытегру вскоре после отъезда Тетерникова (он был переведен в Череповскую (Череповецкую) учительскую семинарию). В последующие годы они обменивались письмами — вплоть до осени 1914 г. (сохранились лишь письма Н. И. Ахутина). С 1908 г. Ахутин постоянно жил в Петербурге, где изредка навещал Сологуба. Так, 7 ноября 1913 г. он искренне благодарит писателя за ‘по-прежнему товарищеское отношение’, а Ан. Н. Чеботаревскую — за оказанные ему радушие и гостеприимство {ИРЛИ Ф. 289. Оп. 3. No 41. Л. 28-29 об.}.

Имена Ахутина и членов его семьи (жены, Александры Михайловны, и др.) не раз встречаются в письмах Федора Кузьмича из Вытегры. ‘В воскресенье днем были у нас Ахутины с старшею дочкой,— сообщает он, например, сестре 11 апреля 1892 г.— Ждали на второй день приращения семейства, но ребенок родился только в четверг, и к великой радости Ахутина родился сын, которого назвали Александром. Ахутин, конечно, сияет от восторга’ {Там же. Оп. 2. No 36. Л. 53об. Упомянута, видимо, Елена Ахутина, окончившая в 1912 г. Высшие женские (Бестужевские) курсы в Петербурге.}. Кроме того, из более раннего письма к сестре (от 10 октября 1891 г.) видно, что Тетерников предполагал составить вместе с Ахутиным описание Вытегорской учительской семинарии за все время ее существования и опубликовать этот труд в столичном ‘Журнале Министерства народного просвещения’ {Там же. Л. 15об.}. Проект этот, однако, не осуществился.

Учительская семинария не была в то время единственным учебным заведением Вытегры. Начальное образование вытегоры могли получить и в двухклассном городском училище (в середине 1890-х гг. в нем учился Николай Клюев), и в женской прогимназии. В городском училище преподавали Михаил Павлович Заякин, назначенный в 1893 г. его заведующим (и занимавший эту должность в течение ряда лет). В женской прогимназии преподавали сестра Заякина, Анна Павловна (русский и французский языки), и жена Нечаева, Вера Сергеевна (учительница в приготовительном классе). К числу знакомых Тетерникова в учительской среде принадлежали, кроме того, Александр Иванович Смелов, помощник учителя в Вытегорском городском училище, и Вера Евграфовна Иванова, начальница женской прогимназии.

Поселившись в Вытегре, молодой учитель сблизился также с Александром Васильевичем Дурново, инженером, проявлявшим, однако, интерес и к литературе. Впрочем, их взаимное общение длилось недолго — около двух лет. Осенью 1891 г. Дурново был переведен в Ковно (ныне — Каунас) начальником Округа путей сообщения. Расставаясь с Вытегрой, А. В. Дурново писал Тетерникову 3 сентября 1891 г.: ‘Память о знакомстве с Вами сохранится у меня навсегда как об одном из весьма приятных эпизодов жизни моей’ {Там же Оп. 3. No 247. Л. 1.}. Впоследствии, что следует опять-таки из писем А. В. Дурново, писатель посылал ему свои произведения.

Описывая проводы А. В. Дурново, Федор Тетерников рассказывал своей сестре (письмо от 10 сентября 1891 г.): ‘Мы на прошлой неделе в среду давали обед уезжающему Дурново. <...> Были только немногие из его ближайших знакомых, инженеров не было. Были: о. Павел Ив. Соколов, Ахутин, Костин, Копытов и я — из семинарии, затем Андреев {Имеется в виду Иван Никитич Андреев — мировой судья и гласный городской думы.}. Поцановский <так!> (наш сосед) {Цезарь Александрович Пацановский — правитель канцелярии Вытегорского округа путей сообщения.}, Воробьев-старший {Видимо, имеется в виду Михаил Федорович Воробьев — почетный мировой судья, гласный городской думы и член попечительского совета в женской прогимназии.} и еще несколько, всего 13 человек, кроме самого Дурново. Обед был в зале Инженерного клуба’ {ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 4 об.}. Из этого же письма явствует, что во время обеда Н. И. Ахутиным были прочитаны стихи Федора Кузьмича, написанные им в честь Дурново,— сонет ‘В пустынных небесах…’, текст которого сохранился в архиве Сологуба (с датой ‘1 сентября 1891 г.’) {Там же. Оп. 1. No 10. Л. 82.}. ‘Стихи всем понравились и очень польстили самого Дурново’, — сообщает Федор Кузьмич сестре (в цитированном выше письме) {Там же. Оп. 2. No 36. Л. 4 об.-5.}.

Впрочем, значение этого эпизода не следует преувеличивать. В. П. Калицкая полагает, что Федор Кузьмич, живя в Вытегре, может быть, кому-нибудь и читал свои стихотворения, ‘но в печатном виде, по-видимому, никому не показывал’. Ее мнение подтверждается горестным восклицанием самого Тетерникова в письме к В. А. Латышеву: ‘Я хорошо знаю, чем интересуется вытегорская публика, но ей мои стихи не нужны’ {Там же. No 30. Л. 62. Письмо без даты.}.

Эпизодически встречаются в письмах Федора Кузьмича и фамилии других его вытегорских знакомых, среди них, например,— священник Петр Федорович Раевский, умерший осенью 1891 г., уездный врач Михаил Александрович Шлегель, переведенный в январе 1892 г. из Вытегры в Олонецкий уезд, Константин Николаевич Юнкер, лесничий Вытегорского лесничества, и др. Неудивительно, что кое-кто из вытегоров был впоследствии ‘увековечен’ писателем. Так, супруги Рубоносовы в рассказе ‘Червяк’ списаны Сологубом с П. Т. и В. С. Нечаевых, девочка Ванда, героиня рассказа,— с Ванды Тушовской, ученицы Вытегорской прогимназии, и т. д. Читая произведения Сологуба, жители Вытегры безошибочно угадывали тех, что в свое время послужили Федору Кузьмичу прототипами его героев (подробнее см. в коммент. 37 к записям В. П. Калицкой).

Вероятно, более пристальный взгляд на некоторых сологубовских персонажей еще не раз позволит в будущем рассмотреть в них черты его вытегорских знакомых. На это обратил в свое время внимание И. И. Кикин. Вспоминая о Н. В. Подвысоцком, он писал Сологубу 14 ноября 1909 г.: ‘Вот это был тип, достойный, кстати, художника в отношении изображения отрицательных сторон человека, и я думаю, Федор Кузьмич не обошел его своим вниманием в своих произведениях. — Интересно было бы знать — в каких Ваших произведениях искать бытописания из наших времен и краев — поруководите в решении сего вопроса’ {Там же. Оп. 3. No 326. Л. 29 об.-30.}.

Тем не менее со многими своими сослуживцами Федор Кузьмич охотно общался и сотрудничал, пытаясь, в частности, оживить вытегорскую культурную жизнь. Так, 8 октября 1891 г. он рассказывает В. А. Латышеву о ‘народных чтениях’, в которых, помимо самого Тетерникова, предполагали участвовать ‘Ахутин, Цветков {Зосима Васильевич Цветков — член уездного училищного совета.}, Заякин и его сестра, Смелов…’. Тогда же обсуждался ‘очень прилежно’ и вопрос об открытии вытегорской типографии, но ‘не пришли ни к чему, хотел было принять участие Цветков, но с ним оказалось невозможно столковаться…’ {ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 30. Л. 30 об.-31.}.

В письме к сестре от 1 сентября и к В. А. Латышеву от 8 октября 1891 г. Федор Кузьмич рассказывал также о попытке вытегорских учителей создать собственную ссудо-сберегательную кассу. ‘Было три собрания в зале семинарии,— пишет он сестре,— 25 и 29 августа и сегодня. Сегодня было последнее совещание, окончили рассмотрение устава, в котором многое изменили, и решили просить об утверждении, что поручили Маккавееву. Председателем был на всех собраниях, конечно, Маккавеев, а я — секретарем. В первый раз собралось 25 человек, во второй — 15, а в третий — 11. Членов у нас теперь 31 — пристал вновь Иван Александрович Копытов, на которого я уж и не рассчитывал. Да и кроме этих будет еще много сельских учителей’ {Там же. No 36. Л. 3-3 об.}.

Вообще говоря, к общественным событиям в Вытегре, переживавшей в 90-е годы прошлого века своего рода ‘расцвет’ (причем не только экономический {В конце XIX века город быстро развивался (его население составляло в ту пору около 4000 человек). Совершенствовалась Мариинская система, на пристани грузились и разгружались суда с товарами, шла бойкая торговля на базарах и в лавках. Работали лесопильный, кирпичный и пивоваренный заводы. Впрочем, культурная жизнь Вытегры протекала более скромно: по-настояшему образованных людей в городе было не много Имеется в виду магазин Пудровой, вдовы купца И. И. Пудрова.}), начинающий писатель относился с неизменным вниманием. Например, 3 октября 1891 г. он извещает Ольгу Кузьминичну: ‘Скоро в городе начнутся работы по выпрямлению реки Вытегры, шлюз будет перенесен немного выше, около жидовского кладбища будет сделан перекоп для обхода крутого загиба, Сиверсов мост будет перенесен немного пониже, к следующей улице, так что с него будет прямо дорога к собору и казначейству, а так как тот берег Вытегры в этом месте низок, то там будет сделана дамба. Около старого собора река будет немного расширена, чтобы фарватер был прямее <...>. Ярмарка началась, как всегда, в Покров, но товаров привезено еще очень мало, так же и у Пудровой {ИРЛИ. ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 12-12 об.}. <...> Просили тебе кланяться Ахутины, Заякины, Иванова (начальница гимназии) и еще, может быть, кто-нибудь из знакомых’ {Там же. Оп. 3. No 392. Л. 48.}.

Федор Кузьмич оставался в Вытегре до осени 1892 г. Последние месяцы в его письмах возникает новая тема. ‘В Петербурге поднят вопрос о закрытии нашей семинарии: говорят, что не нужна’,— пишет он сестре 11 января 1892 г. Положение с семинарией было долгое время неопределенным. ‘В Министерстве решено в будущем году Выт<егорскую> семинарию закрыть, а в Дерптском округе на эти деньги открыть новую’,— извещает 29 мая В. А. Латышев своего вытегорского знакомого {Там же. Оп. 2. No 30. Л. 9об.-10.}. А 25 июля 1892 г. Федор Кузьмич пишет ему из Вытегры: ‘Здесь получена бумага о прекращении приема в семинарию, которую дир<ектор> держит от служащих в семинарии в секрете, однако в городе как-то узнали уже об ней <...> может случиться, что и без моего желания мне придется проститься с семинарией’²⁵.

На самом деле Тетерников давно уже втайне помышлял о том, чтобы перебраться в Петербург (о своем желании расстаться с Вытегрой он писал, например, В. А. Латышеву еще 17 июня 1890г.). К этому побуждала его не только ситуация, сложившаяся в семинарии (предстоящее ее закрытие, дрязги в среде сослуживцев, конфликт с директором), но и открывшиеся ему в то время возможности вступления в ‘большую литературу’. Собственно. Тетерников публиковался задолго до Вытегры (впервые — в 1884 г.), продолжал печататься и в 1889—1892 гг., но редко, с перерывами, к тому же — в общедоступных газетах и еженедельниках типа ‘Свет’, ‘Луч’, ‘Иллюстрированный мир’. Летом 1891 г., находясь в Петербурге, он завязывает отношения с H. M. Минским, 17 июля 1891 г. он посылает ему из Вытегры несколько своих стихотворений — ‘на суд’ {Там же. Ф. 39. No 345. Л. 1-1 об.}. Благодаря доброжелательной поддержке Минского стихи никому не известного вытегорского учителя попадают на страницы ‘Северного вестника’ (1892. No 2), в редакции этого близкого ему по духу журнала он получает вскоре свой литературный псевдоним — Федор Сологуб.

Покидая Вытегру осенью 1892 г., писатель, вероятно, и сам не знал, надолго ли расстается с Олонецким краем. Судьба семинарии еще не была решена {Постановлением Министерства народного просвещения учительская семинария в Вытегре была закрыта 1 июля 1894 г. ‘с оставлением <..> должностных лиц, буде они не получают другого назначения, за штатом, на общем основании, и с производством им заштатного жалованья из казны’ (Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 13. СПб., 1898. С. 447). Что касается воспитанников семинарии, то их решено было перевести в другие учительские семинарии С -Петербургского учебного округа и содержать их там до окончания курса.}, и, видимо, из-за отсутствия нового приема в приготовительный класс, он мог задержаться в столице (был ‘представлен к оставлению за штатом’, как явствует из письма к нему В. А. Латышева от 4 сентября 1892 г.). Около года, пока готовилось закрытие семинарии, Тетерников продолжает получать ежемесячное жалованье из Вытегры. Наконец в июле 1893 г. он поступает на службу в Петербургское Рождественское училище. В Вытегру он более не вернулся.

Роль вытегорского периода в творческой биографии Сологуба начинает проясняться все отчетливее. Опираясь на архивные материалы (в частности, на записи В. П. Калицкой), можно предположить, что годы 1889—1892 были переломными для писателя и что опыт вытегорской жизни отразился в его стихах и прозе гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Материалы сологубовского архива в Пушкинском Доме отчасти подтверждают такое суждение. Среди бумаг Сологуба обнаружен, например, план Вытегры, начертанный его собственною рукой {ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. No 87.}, черновики стихотворений, написанных в Вытегре (нередко — на расписании уроков или на листках ‘аттестаций’, что выдавались ученикам Вытегорской учительской семинарии), относящиеся к этому периоду шутливые стихотворные зарисовки ‘Перед советом’, ‘На совете’ и др., на некоторых листках — краткие характеристики сослуживцев, их родственников {Там же. Оп. 1. No 10. Л. 33, 38 об. и др.}… Сохранилась и составленная Сологубом ‘канва’ к его биографии (машинопись), в ней — немало ‘вытегорских’ штрихов и зарисовок: ‘Бечевник’, ‘Пьяные бурлаки возвращаются домой’, ‘В Вытегре канатоходец’, ‘На площади. Толпа. Сбор в антрактах. Трико канатоходца’, ‘Седой и пьяный купчик, говорящий рифмами’, ‘Дежурства в семинарии’ и т. п. {Там же. Оп. 6. No 89.}

Не подлежит сомнению, что впечатления провинциальной жизни, какими бы тягостными ни казались они подчас самому писателю, были в итоге плодотворными для его дальнейшей литературной деятельности. Автобиографические мотивы, навеянные, бесспорно, и годами, проведенными в Вытегре, звучат (хотя и не всегда явственно) в рассказах и романах Федора Сологуба, и прежде всего — в романе ‘Тяжелые сны’. Знакомясь с этим произведением, Н. И. Ахутин писал своему бывшему сослуживцу 20 октября 1895 г.: ‘Судя по тем лицам, которые мне знакомы (а ведь их там не мало), я считаю Ваше произведение верным и мастерским изображением печальной действительности. Но мне хочется думать, что Вы чересчур сгустили краски, что грустная действительность все-таки лучше, чем сотворенная Вами. Наряду с пошлостью, пустотой и преступностью вытегорского общества, там были и светлые личности <...>. А Ваш город почти поголовно состоит из таких монстров, которые годятся для кунсткамеры. <...> Но зато ведь Вы понадергали их отовсюду. Вы стянули их из Вытегры, Крестец и, может быть, еще откуда-нибудь, и получилось действительно избранное общество. Вот этим-то приемом, мне думается, Вы и сгустили краски больше, чем требовалось’ {Там же Оп. 3. No 41. Л. 20 об—21. О жизни писателя в Крестцах, также повлиявшей на его художественное творчество, см.. Абрамов В. Ф. Сологуб в Крестцах // Провинціалъ (Новгород). 1994. No 11 (74). 24-30 марта. С. 10.}.

Конечно, писатель не столько ‘сгущал краски’, сколько отображал и обобщал накопленные им наблюдения в свете собственного, вполне сложившегося к середине 1890-х гг. миропонимания. Горестные раздумья над провинциальной средой, в которой он провел десять лет, еще более гротескно преломились позднее в романе ‘Мелкий бес’. Однообразные давящие будни захолустного городка, его ‘звериный быт’, уродливые нравы его обитателей — все это выплескивалось на страницы сологубовских произведений из его многолетнего личного опыта. И особенно важен в этой связи его вытегорский период — ведь Вытегре суждено было стать последней ‘провинцией’ Ф. К. Тетерникова! Будущим исследователям творчества Сологуба еще предстоит скрупулезный анализ как опубликованных его произведений, так и многочисленных черновиков, набросков и иных бумаг, с датами: 1889, 1890, 1891, 1892…

Начало этой работе было положено В. П. Калицкой, которая первой обнаружила в стихотворениях и прозе Сологуба ‘вытегорские’ строки и отрывки и использовала их в качестве эпиграфов к отдельным главам своих записей. Возникает вопрос: почему В. П. Калицкая увлеклась этой темой?

Вера Павловна Калицкая (урожд. Абрамова, 1882—1951) окончила физико-математическое отделение Высших женских (Бестужевских) курсов и в 1904—1907 гг. преподавала в Смоленских классах для рабочих Технического общества, в Никольском женском училище и др. {О В П. Абрамовой-Калицкой см. также, Сандлер Вл. Четыре гола следом за Грином // Прометей. M., 1968. Т. 5. С. 190-207} В период первой русской революции она работала в Красном Кресте, оказывала помощь заключенным в тюрьмах. В начале 1906 г. познакомилась с А. С. Гриневским (в будущем — известный писатель А. С. Грин) и стала впоследствии его женой, в 1910—1911 гг. жила с ним на высылке в Архангельской губернии. В 1913 г. их брак распался, позднее В. П. Абрамова-Гриневская вышла замуж за геолога К. П. Калицкого.

До революции В. П. Калицкая печаталась в известных детских журналах: ‘Всходы’, ‘Тропинка’, ‘Проталинка’, ‘Читальня Народной школы’ и др. Как детская писательница она продолжала выступать и в дальнейшем. Ею опубликовано несколько сборников детских рассказов, один из них, видимо ‘Беглецы’ (М., Пг., 1923), она подарила в 1925 г. Сологубу, с которым в то время часто встречалась (оба работали в Бюро секции детской литературы Всероссийского Союза писателей) {Поэтесса Е. Я. Данько отмечает в своих воспоминаниях, что ‘добрейшая’ В П. Калицкая пребывала в ‘ослеплении перед гением Федора Кузьмича и в уверенности, что его гениальность непреложна для всех на свете…’ (Данько Е. Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения / Вступ. статья, публикация и коммент. М. М. Павловой // Лица. С. 197). Далее Е. Я. Данько пишет о ‘призрачной власти’ Сологуба над Верой Павловной, подставлявшей себя ‘унижениям и обидам’, принимавшей всерьез ‘его <Сологуба> желание быть эротически неотразимым и измываться над ней’ и т. д. Данько обвиняет Сологуба в том, что он, ‘как умный человек, не мог не видеть, что перед ним психически больная женщина, ушибленная жизнью, совсем потерявшая равновесие с тех пор, как умер ее ребенок,— и, видя все это,— он усугублял ее болезнь вместо того, чтобы остановить, толкал на еще большие несчастия — на потерю семьи, на разрыв с мужем, к которому она была привязана и уважала’ (Там же. С. 215-216).}. В последние месяцы 1927 г. В. П. Калицкая почти неотступно находилась у постели умирающего писателя. ‘Прости, что долго не отвечала,— пишет она А. С. Грину 7 января 1928 г.,— эта осень и часть зимы были у меня очень трудные, едва поправившись от болезни почек, я должна была по внутреннему чувству долга проводить много времени у Ф. К. Сологуба. Был он до последней степени несчастен, жалок и слаб. Приходилось очень много бывать у него, особенно последние недели полторы перед смертью <...>. Очень я душевно устала от вида этого исключительно тяжелого умирания <...> смущена видом умиранья, этой ужасной непримиримостью, в которой умирал и умер Ф<едор> К<узьмич>‘ {ЦГАЛИ. Ф.127. Оп. 1. No 106. Л. 12-13.}.

Ранним периодом жизни Федора Сологуба В. П. Калицкая заинтересовалась, видимо, лишь после кончины писателя. Насколько можно судить, в ее разговорах с Сологубом, а также в ее письмах к нему этот вопрос (то есть его учительская деятельность в провинции) не затрагивался. Путешествие Калинкой в Вытегру, где она разыскала людей, знавших и помнивших Федора Кузьмича, состоялось скорей всего весной или летом 1928 г. В то время в Ленинграде готовился сборник воспоминаний о писателе, его составлял Иванов-Разумник. Материал, подготовленный Калицкой, должен был появиться в нем среди других статей и сообщений, в основном мемуарного характера. Однако задуманное издание так и не состоялось {Подробнее о сборнике памяти Сологуба, предполагавшемся к изданию в ленинградском отделении Всероссийского Союза писателей, см. в статье M. M. Павловой (Лица. С. 195)}.

Сделанные ею в Вытегре записи В. П. Калицкая литературно обработала, придав им форму очерка. Озаглавленный ‘Федор Сологуб в Вытегре’, текст очерка сохранился в архиве Иванова-Разумника (оказавшись в Рукописном отделе Пушкинского Дома, он был ошибочно разделен на две единицы хранения) {ИРЛИ. Ф. 79. Оп. 4. No 89 (данная единица хранения содержит весь текст, за исключением последней страницы), Там же. No 1 (содержит раздел VIII, включая последнюю страницу).}. На первом листе рукописи имеется правка карандашом (в основном стилистическая), сделанная, по-видимому, Ивановым-Разумником, зачеркнут также второй абзац, исправлены даты в тексте и т. д. В верхней части листа, над заголовком, Иванов-Разумник пометил: ‘В. Калицкая. Зверинская 176, кв. 25’. Далее, в отдельных местах машинописи,— правка зеленым карандашом (скорее всего — авторская).

Обширные фрагменты записей В. П. Калицкой печатались в 1992 г. в вытегорской газете ‘Красное знамя’ (No 21. 18 февраля. С. 14, No 22. 20 февраля. С. 3, No 23. 22 февраля. С. 3. Вступ. статья, публикация и коммент. К. М. Азадовского). В примечаниях к настоящей публикации, значительно расширенных по сравнению с газетной, использованы сведения, полученные от Т. П. Макаровой, директора Вытегорского краеведческого музея, и Е. Г. Ермолина, редактора вытегорской газеты ‘Красное знамя’. Искренне благодарю вытегоров за помощь.

Константин Азадовский

<Записи В. П. Калицкой>

Федор Кузьмич Тетерников-Сологуб окончил Учительский институт в Петербурге в 1882 году. Ему было тогда девятнадцать лет. Первого июля того же года Федор Кузьмич был зачислен учителем в город Крестцы Новгородской губернии. Всего учительствовал он 25 лет, до 1907 года, из них — одиннадцать лет в уездных городах: Крестцах, Великих Луках и в Вытегре¹. Отсюда знание Сологубом провинциальной жизни.

Мне хотелось ближе познакомиться с теми условиями, в которых протекали молодые годы Федора Кузьмича, а также повидаться с людьми, знавшими его в ту пору жизни. Желание мое осуществилось только отчасти: Дмитрий Михайлович Пинес² был добр сообщить мне, что в Вытегре я могу найти сослуживцев Ф<едора> К<узьмича> и, может быть, через них кого-нибудь из учеников. Относительно Крестцов и Великих Лук подобных указаний у меня не было, поэтому пришлось ограничиться Вытегрой. Там Федор Кузьмич жил с 1889 по 1893-й год, когда уже навсегда переселился в Петербург.

Сведениями о жизни Ф. Сологуба в Вытегре я, главным образом, обязана бывшему сослуживцу его, Ивану Ивановичу Кикину, жене его, Екатерине Васильевне Кикиной, и ученику Ф<едора> К<узьмича>, Якову Федоровичу Назарову.

I

И дымят, и свистят пароходы,
Сотни барок тяжелых и гонок,
Долговязых плотов и лодчонок
Бороздят оживленные воды.
Ф. Сологуб. 4 мая 1890 г.³

Снегом занесенные, улицы немые,
Плачу колокольному внемлющая тишь…
Ф. Сологуб. 1893 г.⁴

Летний путь от Ленинграда до Вытегры приятен: полтора суток на большом товаро-пассажирском пароходе по Неве, Ладожскому озеру и Свири до пристани Вознесенья, отсюда пароход поворачивает на Север в Петрозаводск, а едущие в Вытегру пересаживаются на маленький ‘канальский’ пароход, который везет их по Онежскому каналу часов восемь, в общем езды, с пересадкой и ожиданием, двое суток.

Вытегра — одна из крупнейших пристаней Мариинской системы. Через нее идет водный путь Волги к Балтийскому морю. В 90-х годах, когда в Вытегре жил Сологуб, по Мариинскому водному пути проходили тысячи судов: пароходов с плотами, баржей, унжаков⁵, полулодок…

— Вон там, бывало, у завода, стояли суда в несколько рядов в ожидании буксира, который протащит их через шлюз,— сказал И. И. Кикин, когда мы наблюдали с ним, как огромную груженую баржу волокли гужом пять лошадей.

В период навигации город люднел и оживлялся, появлялись грузчики, бурлаки, матросы, купцы. Но кончалось судоходство, становилась река, в то же время длительные дожди превращали дороги в глубокие, тонкие русла жидкой грязи и начиналась ‘распута’. На месяц осенью и на месяц весной, когда таяли снега, город был отрезан от мира. Пришлый люд исчезал, оставались лишь коренные жители: их было немногим более трех с половиной тысяч⁶. Но и они сидели, по большей части, по домам. Вытегра расположена живописно, на холмах, но холмы эти, вероятно, глинистые и поэтому, во время дождей, город делается трудно проходимым. Вязкая грязь посреди улиц засасывает калоши, осклизлые деревянные мостки зияют дырами и угрожают неожиданными провалами… Теперь, по вечерам, на главных улицах Вытегры, помигивая, сияет электричество, в 90-х годах его не было. Федор Кузьмич и его семья ходили в гости с фонарем.

Наконец грязь каменела от мороза. Наступала зима суровая и многоснежная. Сообщение с миром восстанавливалось.

Теперь от станции Токари Мурманской жел<езной> дороги⁷ до Вытегры — около 150 верст, но дорога эта проведена лишь в 1916-м году, в 90-х же годах зимой можно было добраться до Петербурга лишь на почтовых, это было и долго и дорого.

На Федора Кузьмича снега действовали удручающе. Вот как описана им вытегорская зима в ‘Червяке’: ‘…Улица была мертва, дома стояли в саванах из снега. Там, где на снег падали лучи заката, он блестел пышно и жестко, как серебряная парча нарядного гроба’. И дальше: ‘…Улица была мертва в своем пышном глазете’⁸…

Семинарскую улицу (теперь улица III Интернационала)⁹, называвшуюся так потому, что в конце ее, где уже начинались поля, стояла учительская семинария, так заносило снегом, что иначе как в высоких сапогах по ней нельзя было и пройти…

II

…Письменный стол был наполовину завален тетрадями, справочными книгами, учебниками. Томик стихотворений лежал на кучке тетрадок в синих обложках, еще наполовину только разрезанный.

Ф. Сологуб. ‘Тяжелые сны’¹⁰

Когда ранним утром мы подъезжали по каналу к Вытегре, с палубы парохода сквозь молочный туман показался сначала двугорбый холм, темно щетинившийся лесом, потом, восточнее, овраг, и за ним другой, безлесый холм со срезанной вершиной, и на этой вершине — пятиглавая церковь с остроконечной колокольней. Еще поворот по каналу, и на правом берегу реки Вытегры, в которую впадает канал,— уже сам город, оживленный пятнами зелени.

Около церкви — ‘зарека’, или заречная часть города. Тут, на Сретенской площади¹¹, окнами глядя на церковь, стоит домик, в нем, по приезде в Вытегру, и поселился Федор Кузьмич. Теперь крыша этого дома обезображена дощатой заплатой, ею заделана дыра, образовавшаяся оттого, что недавно снесли мезонин или, по-местному, ‘чердачок’. В этом ‘чердачке’ и жил Федор Кузьмич. Здесь у окна он любил подолгу стоять и смотреть на изгиб реки, канал, соединяющий этот изгиб, на город, лепящийся на противоположном берегу, и на огромный простор полей и перелесков, открывающийся за городом… Говорят, что окрестности Вытегры болотисты, но, глядя на них со Сретенской площади, об этом забываешь…

Домик небольшой: пять окон на площадь и три на улицу, теперь называемую Советской. Со стороны двора, приходящегося¹² на склоне холма, есть подвальный этаж с несколькими окнами, невидимый с площади. В первом этаже жили мать Ф<едора> К<узьмича> — Татьяна Семеновна и сестра его — Ольга Кузьминична¹³. Дом принадлежал Игнатьеву и назывался Караваевским — по прежнему владельцу. Теперь он куплен Рябцовым¹⁴.

Как-то Федор Кузьмич спросил:

— Знаете вы, что критика видела в Логине из ‘Тяжелых снов’ меня?¹⁵

— Нет, не знала.

— Да. Впрочем, оно так и есть.

‘Тяжелые сны’ впервые печатались в ‘Северном вестнике’, во второй половине 1895 года¹⁶. Приходилось слышать, что Федор Кузьмич писал свои романы не спеша, продолжительно обдумывая и исподволь записывая их. ‘Мелкого беса’, как известно, писал он десять лет. Возможно поэтому предположить, что ‘Тяжелые сны’ задуманы в Вытегре. Некоторые мелочи, во всяком случае, несомненно вытегорские. Дом, в котором жил В. М. Логин,— домик на ‘зареке’. Вот его описание: ‘Логин жил на краю города. Квартирою ему служил отдельный маленький домик. В мезонине устроил он себе кабинет, служивший ему и спальней, в подвальном этаже была кухня… середину дома занимали комнаты, где Логин принимал гостей. Наверх к себе приглашал он только немногих…’¹⁷

Сюда, на ‘чердачок’, собирались к Федору Кузьмичу ученики. Комната была небольшая, мальчиков же приходило так много, что они набивали ее вплотную.

— Придет, бывало, сестра его, Ольга Кузьминична, ласковая всегда такая, с чаем, а войти-то ей некуда, — рассказывал Яков Федорович Назаров, — так мы у нее поднос-то возьмем и сами уж распоряжаемся.

— Что же вы делали у Ф<едора> К<узьмича>?

— Приходили с сочинениями, обсуждали их и насчет отметок клянчили. Поставит он два с плюсом, а мы кричим: ‘Мало, Федор Кузьмич, мало, прибавить надо’. Довольно, скажет, довольно. Потом улыбнется, поставит три и большой минус добавит… Еще в шахматы учил играть. ‘Плохо, скажет, играешь, вот как надо было’. В классе-то он нас по фамилии звал и на ‘вы’, а дома просто: ‘Сенька, Васька, ты’…

— Не бывал ли Ф<едор> К<узьмич> вспыльчив?

— Не-ет, не слыхал. Очень хорошо собой владел, всегда ровный, мягкий, все с усмешечкой. Разве уж очень рассердят, так покраснеет.

Федор Кузьмич был переведен в Вытегорскую семинарию в приготовительный класс учителем по всем научным предметам. В первый класс ученики принимались только 17-<ти> лет, Я. Ф. Назарову, поступившему в приготовительный класс 15-ти лет, пришлось пробыть в нем, по малолетству, два года. Между первым и вторым классом он вышел из семинарии, уехал в Петербург и поступил здесь на завод слесарем. Вернувшись потом в Вытегру, Жков> Ф<едорович> прослужил там 22 года машинистом при винном очистительном складе. Он играет на скрипке, увлекается пожарным делом, при первом сигнале, по всякой погоде бежит на пожар, состоя в вольной пожарной дружине…

III

…Когда-то он влагал в свое учительское дело живую душу, но ему скоро сказали, что он поступает нехорошо, он задел неосторожно чьи-то самолюбия, больные от застоя и безделья, столкнулся с чьими-то окостенелыми мыслями,— и оказался или показался человеком беспокойным, неуживчивым .. Его перевели в наш город… И вот он целый год томится здесь тоскою и скукою…

Ф. Сологуб. ‘Тяжелые сны’¹¹

Обязанности Федора Кузьмича в учительской семинарии были довольно многообразны, при семинарии был интернат, и все учителя, в том числе и Ф<едор> К<узьмич>, несли там обязанности воспитателей. Всем им приходилось поэтому дежурить то по вечерам, то по ночам.

— У нас в семинарии был хор, я пел в нем, спевки бывали по вечерам,— сказал Я. Ф. Назаров.— Как узнают певчие, что Федор Кузьмич дежурный в интернате, так и побегут после спевки к нему, ну и я с ними…

— О чем же говорили?

— А так, не ораторствовал он, а на вопросы отвечал, разъяснения давал или рассказывал…

— Свое рассказывал или из книг?

— Этого уж не могу сказать, не понимали мы тогда — свое или чужое, а только много рассказывал…Очень мы его любили¹⁹…

Однако те же ученики, что ходили на квартиру к Ф<едору> К<узь-мичу> или бежали в интернат, когда он там дежурил, на уроках, на слова Ф<едора> К<узьмича>:

— Приведите пример на имя существительное женского рода, — кричали: — Плешь, плешь!

— Ведь это они про мою плешь! — рассказывал Ф<едор> К<узьмич> в учительской. Выглядел Федор Кузьмич в те годы, т. е. в 26—30 лет, значительно старше, ему можно было дать под сорок…

По праздникам воспитанники обязаны были бывать у обедни, учителя ходили с ними по очереди, ходил и Федор Кузьмич. В царские дни²⁰, независимо от дежурств, все учителя были обязаны являться на молебен. Директор²¹ объявлял об этом под молебен и требовал, чтобы учителя не манкировали…

В Вытегре составлял Федор Кузьмич учебник геометрии²². Переписывал ему эту работу ученик с красивым почерком, Алексей Морозов. О. Н. Черносвитова²³ любезно сообщила мне, что книга эта осталась ненапечатанной. Она же рассказала, что Ф<едор> К<узьмич> участвовал, в компании с другими учителями, в составлении какого-то другого учебника, но и этот учебник света не увидел²⁴.

IV

Пришла и еще гостья,
Софья Ефимовна Преполовенская…
Ф. Сологуб. ‘Мелкий бес‘²⁵

И цветов, и созвучий звенящая вязь,
С яркоцветной мечтой прихотливо сплетясь,
С ним играла всегда и вела разговоры.
Ф. Сологуб. 17мая 1890 г.²⁶

В доме Игнатьева Тетерниковы прожили только год, он оказался сырым и холодным. Осенью 1890 года они переехали на главную улицу города, Воскресенскую²⁷, в дом Киселева. Теперь эта улица переименована в улицу Троцкого, потому что здесь, в доме Мигуновой, жил в ссылке, после первой революции, Л. Троцкий²⁸.

Дом Киселева стоит у пяти углов, тут пересекаются ул. Троцкого с ул. Володарского, а в один из прямых углов вклинивается Архангельский тракт.

— А как раньше называлась улица Володарского?

— Преполовенской.

За домом, со стороны улицы Володарского,— садик со старой березой посредине. Справа, по улице Троцкого,— большой двор, на другом конце двора — двухэтажный дом того же хозяина²⁹. Теперь эти дома принадлежат Петрову.

Крыльцо, ведущее в дом, разгорожено надвое плотной перегородкой, ближе, в первой половине,— парадная дверь и звонок, подальше — ход на кухню. Дом этот в один этаж, но по площади больше караваевского, по пяти окон в длину и в ширину. На доме прибита старая бляха: ‘Первое российское страховое общество 1827 года’. Вероятно, была она еще при Федоре Кузьмиче.

— Возвращаясь из семинарии по домам,— сказал И. И. Кикин,— мы подолгу гуляли с Ф<едором> К<узьмичом> по Воскресенской улице. Беседовали. Ф<едор> К<узьмич> говорил много, вдохновлялся, мечтал. Мечты туманные были, сложные, ну вроде того: как претворять звуки в цвета³⁰…

В ‘Тяжелых снах’ В. М. Логин ведет с Клавдией такой разговор:

— Скажите… вам жизнь какого цвета кажется? Какого вкуса?

— Вкуса и цвета? У жизни?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Ну да. Ведь это же в моде — слияние ощущений.

— А это… Пожалуй, вкус приторный.

— Я думал, вы скажете: горький. И ниже:

— А цвет жизни? — спросил опять Логин.

— Зеленый и желтый…

— Надежды и презрения?

— Нет, просто незрелости и увядания…³¹

Не о подобном ли слиянии ощущений рассказывал Федор Кузьмич И. И. Кикину?

V

…Он, брат, всякого догадался облаять. Ты думаешь, тебя он не облаял никак? Шалишь, брат, ошибаешься.

— А как он меня назвал?

— Сказать? Не рассердишься?

— Чего же сердиться?

— Ну, смотри. Слепой черт, вот как. Логин засмеялся.

— Ну, это не замысловато.

Ф. Сологуб. ‘Тяжелые сны’³²

— Федор Кузьмич,— сказал И. И. Кикин,— всегда был строг к себе и к другим и зол бывал на язык. Ну, и ему доставалось… Был он белокурый и бороду носил большую, очень светлую, почти белую. А лысина была во всю голову. Вот учителя и острили. Бывало, учитель рисования, Иван Александрович Копытов, рассердится на какое-нибудь ехидное замечание Федора Кузьмича и закричит:

— Ах ты, босоголовый черт!

— А другие прибавят: вот от бороды отнять бы, да на голову и прибавить.

Слушая этот рассказ, я вспомнила такой разговор с Федором Кузь-мичом:

— Обо всем можно говорить,— сказал Ф<едор> К<узьмич>,— нет таких вещей, о которых сказать было бы нельзя, только слова надо подбирать подходящие… но бывают и слова непозволительные.

Помолчал, засмеялся и прибавил:

— А впрочем, я и такие слова говорил…

— Почему же говорили?

— В такой среде жил, учительская была среда, грубая, жесткая, и по пьяному делу, разумеется. Иначе и нельзя было…

Но никакая среда вполне однородной не бывает, были и среди учителей в Вытегре хорошие люди. К лучшим друзьям Федора Кузьмича принадлежали И. И. и Е. В. Кикины. Только с И<ваном> ИХванови-чем> переписывался Федор Кузьмич после переселения в Петербург³³. Семья Кикиных — крепкая, дружная семья. Муж и жена клали все силы, чтобы поставить на ноги своих пятерых детей, все пятеро получили высшее образование.

Федор Кузьмич очень ценил людей ясных и твердых убеждений. Это выявлялось как в его оценке живых людей, так и литературных героев. С каким умилением сказал он однажды вскользь про Лизу из ‘Дворянского гнезда’: это не светская барынька, такая не изменит, не предаст.— Несомненно, что и дружба с Кикиным была основана на том же уважении к уменью жить, придерживаясь честных и твердых принципов.

И. И. Кикин окончил Вытегорскую учительскую семинарию и несколько лет учительствовал. Но учительское жалованье было слишком мало для большой семьи, И<ван> И<ванович> перешел на службу в очистительный винный склад, где много лет был заведующим³⁴, служил он и в земской управе и в Округе путей сообщения… Прослужив больше сорока лет, он вышел, наконец, в отставку в прошлом году. Но и теперь — это живой человек, всем интересующийся и незлобивый. Так же ровна и доброжелательна к людям и Е. В. Кикина.

В хороших отношениях был Ф<едор> К<узьмич> со священником — Павлом Ивановичем Соколовым³⁵.

— Хорошо умел спорить Ф<едор> К<узьмич>, — сказал И<ван> И<ванович>,— образованный был человек отец Павел, академик, вот они с ним и сражались. Федор Кузьмич экзальтированный был, горячился очень и забивал отца Павла, очень уж хорошо буддийский катехизис знал. Бывало, отец Соколов только скажет:

— Кабы вы так-то православный катехизис знали!

Бывал Федор Кузьмич еще у Заякиных, Заякин — заведовал городским училищем³⁶. Был знаком Ф<едор> К<узьмич> и с Нечаевыми. Нечаев, Павел Тимофеевич, преподавал пение в учительской семинарии, а его жена, Вера Сергеевна,— учительствовала в женской прогимназии³⁷.

VI

Говорила ты: чту бедность!
Лишь была б душа сильна…
Ф. Сологуб. 1892 г.³⁸

Добрейшая Екатерина Васильевна Кикина рассказывала:

— Тетерниковы у нас часто бывали, поздно приходили, уже спать пора ложиться, а они придут и долго просидят, все вместе приходили и матери не покидали. Татьяна Семеновна простенькая такая старушка была, совсем простенькая. Маленькая, худенькая, голова у нее тряслась. Но приветливая, гостеприимная. Бывало, все молчит, ничего не говорит, только улыбается на чужой разговор, и все орешки ела. Я так и держала для нее орехи, она американские любила. Щипчиками колет и кушает.

Этот безусловно искренний рассказ как будто противоречит представлению о Татьяне Семеновне как о женщине очень суровой и властной, представлению, создавшемуся со слов самого Федора Кузьмича. Как-то раз Федор Кузьмич вспоминал:

— Мать моя не допускала в своем присутствии ни малейшего намека на ругань… О! это строго преследовалось.— Помолчал и с многозначительной лукавой усмешкой, как бы не договаривая всего, что думал, продолжал:

— Если бы Вы знали, что это было, когда я, уже учитель, самостоятельно зарабатывавший, двадцати четырех лет, сказал при ней: ‘Черт!’ Что это было! — и залился долгим беззвучным смехом.

Жизнь сламывает людей, сломала она, вероятно, и Татьяну Семеновну, превратив ее под старость в безмолвную робкую женщину.

— А сестра Федора Кузьмича, Ольга Кузьминична, разговаривала?

— Да, она поддерживала разговор. А только тоже очень простенькая была. Ходила всегда в платочке или в черной косынке вот так, под самые брови, как монашка. Татьяна Семеновна тоже в платочке ходила…

— А Федор Кузьмич как одевался?

— В гости в штатском ходил, а на службе в вицмундире… фуражку носил форменную, с кокардой… Бедно они жили. Все сами стряпали, мыли, стирали, только иногда поденщицу брали…³⁹

Сколько именно получал Федор Кузьмич в Вытегре, я точно узнать не могла. И. И. Кикин как учитель образцового двухклассного училища при семинарии получал 62 р. 50 коп. в месяц, учителя же семинарии, по его словам, получали несколько больше…⁴⁰

Впрочем, и цены тогда на все были невысокие: за квартиру платили рублей 8—10, хлеб стоил 1 ¹/₂ —2 копейки за фунт, мясо — 7—8 копеек.

О. Н. Черносвитова сообщила мне, что Ольга Кузьминична уехала из Вытегры в Петербург года за два до переселения туда же Федора Кузьмича⁴¹. Уехала она, чтобы поступить на Калинкинские акушерские курсы⁴². Окончив их, Ольга Кузьминична занималась практикой.

VII

…С ним Логин познакомился из-за стихов. Хотин принес ему свои стихи, Логин, как умел, высказал свое мнение.

Ф. Сологуб. ‘Тяжелые сны’⁴³

Раз иду один в лесу
И встречаю там лису.
Тихо крадется она,
Сразу видно — голодна…
Те-рникое. 1884 г. 28янв<аря>⁴⁴

Живя в Вытегре, Ф<едор> К<узьмич> уже много печатался⁴⁵, хотя и в малораспространенных газетах и журналах: ‘Свет’, ‘Луч’, в приложении к ‘Лучу’ — ‘Иллюстрированном мире’, в ‘Восходе’, ‘Русском паломнике’ и кое-где еще. Стихи свои, может быть, он кому-нибудь читал, но в печатном виде, по-видимому, никому не показывал⁴⁶.

Так сказал И. И. Кикин, и об этом можно заключить по тому, что на мой вопрос, сразу ли Ф<едор> К<узьмич> стал подписываться псевдонимом, мне ответили, что сразу. Между тем, вернувшись в Ленинград, я убедилась, что это не так, псевдоним ‘Федор Сологуб’ возник в 1893 году, появившись в 4-й апрельской книжке ‘Северного вестника’ под стихотворением ‘Творчество’: ‘Темницы жизни покидая’⁴⁷. А печататься Ф<едор> К<узьмич> начал, как известно, еще с 1884-го года. Свою первую сказку в стихах для детей ‘Лисица и еж’ он напечатал в детском журнале ‘Весна’ и подписал ее: Те-рников⁴⁸. Позднее Ф<едор> К<узьмич> подписывался то Федор Тетерников, то Ф. Т., то просто Тетерников, иногда же помещал стихотворения без подписи, например: ‘На реке и на погосте’ — в No 8 ‘Иллюстрированного мира’ за 1891-й год и другие…⁴⁹ Даже после того, как возник псевдоним ‘Федор Сологуб’, Ф<едор> К<узьмич> изменяет ему, подписав свой первый рассказ ‘Ниночкина ошибка’ (‘Иллюстрированный мир’. No 35—36 за 1894) совсем необычно: Федор Моховиков⁵⁰…

Первым произведением Федора Кузьмича, с которым познакомились вытегорцы, был, по-видимому, рассказ ‘Червяк’, напечатанный в No 6 ‘Северного вестника’ за 1896-й год: оттиски этого рассказа были присланы в Вытегру, кажется, самим Федором Кузьмичом. В ‘Червяке’ Ф. Сологуб изобразил под именем Ванды — ученицу Вытегорской прогимназии Ванду Тушовскую, жившую при Ф<едоре> К<узьмиче> ‘на хлебах’ в учительской семье. Семья эта, изображенная под фамилией Рубоносовых, и теперь живет в Вытегре⁵¹.

Оттиск показался обидевшимся на рассказ лицам — брошюрой, которую-де Федор Кузьмич сам издал в большом количестве экземпляров, чтобы досадить своим знакомым. На самом деле этого, конечно, не было. ‘Червяк’ отдельным изданием, насколько мне известно, не выходил.

И теперь произведения Ф<едора> К<узьмича> не пользуются у вытегорцев успехом. Не только ‘Мелкий бес’, но и такие простые и ясные в своей символике рассказы, как ‘Призывающий зверя’⁵² или ‘За рекою Мейрур’⁵³, называются ими продуктами ‘белой горячки’ и вызывают лишь удивление.

Начиная с 1894-го года подпись Федор Тетерников появляется уже только под произведениями публицистического характера, их у Федора Кузьмича довольно много.

В 1894 году Вытегорскую учительскую семинарию закрыли, более ценные пособия и книги были вывезены в Валк, Лифляндской губ<ернии>⁵⁴. Там, в видах обрусения, открывали учительскую семинарию. Событие это вызвало на свет статью Федора Кузьмича, напечатанную в No 8 и 9 ‘Русского начального учителя’⁵⁵. Статья была озаглавлена: ‘По поводу закрытия некоторых учительских семинарий’. В ней Ф<едор> К<узьмич>, основываясь на статистике, доказывает необходимость не закрывать, а открывать учительские семинарии и делать это, по преимуществу, в деревнях…⁵⁶

VIII

Люди злы, и нас с тобою осмеют.
Мы не пустим их в наш радостный приют.
Ф. Сологуб. ‘Больная жена’⁵⁷

Очень трудна былажизнь, только молодость все скрашивала, и еще более, несравненно более, ее любовь, любовь милой Иринушки, первой жены…

Ф. Сологуб. ‘Помнишь, не забудешь’⁵⁸

— Не знает меня публика,— сказал как-то Федор Кузьмич.

— Может быть, современная не знает, а прежде-то?

— Не знает и не знала,— сердитаи с ударением повторил Федор Кузьмич.

— Придут, комплиментов наговорят, а спросишь: ‘Что же вы читали?’, ответят: ‘Мелкого беса’. А-а, ‘Мелкого беса’, ну, так вы совсем меня не читали. Вот и вы говорите: читала какая-то девица с эстрады ‘Чертовы качели’⁵⁹. Как вам не стыдно? Ведь такие стихи только для эстрады и годятся… Только это и знаете?

Я стала называть, что люблю.

— ‘Алую ленту’⁶⁰ знаете? А ‘Лоэнгрина’⁶¹ знаете? Заговорили о двух ликах Сологуба в литературе.

— Нежный, страдающий и сострадающий бледнее выражен, чем злой, демонический…

— Неправда. Также выражен, только люди не умеют воспринимать его…

К произведениям, выявляющим нежный сологубовский лик, принадлежит между прочим рассказ ‘Помнишь, не забудешь’⁶². Главы его: V, VI, VII и часть IV-й носят автобиографический характер. Чтобы убедиться в этом, достаточно сличить построчно эти главы рассказа со стихотворением, озаглавленным ‘Ирине’ и написанным 1-го октября 1892 года, т. е. в Вытегре⁶³.

Стихотворение это проникнуто величайшей нежностью, носит безусловно личный характер. Что Ирина, которой посвящено стихотворение, и Иринушка в рассказе — одно и то же лицо, видно из того, как повторяются здесь и там не только одни и те же мысли, но и те же самые выражения. Вот несколько примеров:

В стихах:

Помнишь ты, Ирина, осень

В дальнем, бедном городке?

В рассказе: Помнишь, Иринушка, этот маленький, захолустный городишко… Помнишь, Иринушка, ту первую⁶⁴ осень?⁶⁵

В рассказе: …Тяжелое коромысло грузно лежало на Иринушкином плече… Иринушка… гнулась под его тяжестью. Горячо рдели ее щеки. В стихах:

…

И тяжелым коромыслом

Надавив себе плечо,

Ты с реки тащила воду.

Щеки рдели горячо…

Дальше… Полусгнившее крыльцо гнулось набок… Старая крыша дала течь… Доски пола шатались под ногами… От окон дуло. В одном из окон разбитое пополам стекло было склеено замазкою…

Был наш дом угрюм и тесен,

Крыша старая текла,

Пол качался под ногами.

Из разбитого стекла

Веял холод, гнулось набок

Полусгнившее крыльцо…

И безропотный облик Иринушки один и тот же: ‘Милая Иринушка! Хоть бы раз ты его упрекнула. Хоть бы словечко укора ему или судьбе промолвила когда-нибудь… Хоть бы заплакала когда, хотя бы, плача, пожаловалась, пороптала бы хоть немножечко!’

Так в рассказе, а в стихах:

…Хоть бы раз слова укора⁶⁶

Ты мне бросила в лицо!

Хоть бы раз в слезах обильных

Излила невольно ты

Накопившуюся горечь

Беспощадной нищеты…

Иринушка в рассказе — первая жена героя, он богат и счастлив во втором браке, но образ первой жены, разделившей с ним безвестность и бедность,— незабываем. Мотив ‘первой жены’ не только в ‘Помнишь, не забудешь’. Он и в ‘Навьих чарах’⁶⁷, и в ‘Зверином быте’⁶⁸, и в нескольких стихотворениях. Иногда это законная первая жена, иногда — непризнанная, бесправная в глазах других. Но облик везде один: скромный, самоотверженный, незабываемый. Он в ‘Больной жене’⁶⁹, он же в следующих строфах (том 1-й, в нем, как видно из предисловия автора, помещены стихотворения, написанные с 1884 года по 1898-й):

Вот минута прощальная

До последнего дня…

Для того ли, печальная,

Ты любила меня?

. . . . . . . . . . .

Для того ли скиталася

Ты повсюду за мной

И ночей дожидалася

С их немой тишиной…⁷⁰

В Вытегре мне конфузливо намекали на какую-то неузаконенную любовь Федора Кузьмича⁷¹. Но не было желанья расспрашивать.

Образ Иринушки в произведениях Федора Кузьмича достаточно отчетлив. Хочется, чтобы он сохранился в нашей памяти таким, каким оставил его нам Ф. Сологуб.

В. Абрамова-Калицкая

¹ На самом деле Ф. Сологуб провел в уездных городах лишь десять лет: с осени 1882 по осень 1892 г. Однако, покинув Вытегру, Сологуб еще около года числился в штате учительской семинарии, так что мнение В. П. Калицкой, полагавшей (см. далее в тексте), что Сологуб прожил в Вытегре ‘по 1893-й год’, в известной мере оправданно.

В 1907 г. Ф. Сологуб, прослужив 25 лет, вышел в отставку — с пенсией ‘за выслугу лет’.

² Дмитрий Михайлович Пинес (1891—1937) — литературовед, библиограф. После смерти Сологуба Д. М. Пинес вместе с Ивановым-Разумником разбирал и приводил в порядок архив и библиотеку писателя.

‘…Вот уже 2 недели, как мы с Дм<итрием> Мих<айловичем> разбираем архив покойного Сологуба, составляя краткую опись,— писал Иванов-Разумник Ф. И- Витязеву-Седенко.— Для будущих исследователей — работы на годы и годы. Материал исключительно интересный…’ (ЦГАЛИ. Ф. 106. Оп. 1. No 64. Л. 123об., письмо от 22 декабря 1927 г.).

³ Первая строфа стихотворения ‘И дымят, и свистят пароходы…’ {Жемчужные светила. С.19—20, дата: 11 мая 1890 г.). Ср. коммент. 49.

⁴ Из стихотворения ‘На закате’, впервые напечатанного в журнале ‘Северный вестник’ (1893. No 6. С. 148). См. также: Сологуб Ф. Стихи. СПб., 1896. Кн 1. С. 57. В записи В. П. Калицкой цитируется текст ‘Северного вестника’, в книге ‘Стихи’ — изменение в первой строке: ‘улицы пустые’.

⁵ Унжак или унженка — речное судно, барка (по названию реки Унжа).

⁶ Однако в начале века число жителей Вытегры неуклонно увеличивалось. Согласно Новому энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, в 1911 г. в Вытегре проживало 5600 человек (Т. 12, стб. 91).

⁷ С января 1935 г.— Кировская железная дорога.

⁸ Рассказ ‘Червяк’ впервые опубликован в ‘Северном вестнике’ (1896. No 6). Цитируются несколько строк из 14-й главы.

⁹ Название улицы сохранилось до настоящего времени.

¹⁰ Фрагмент из первой главы романа (раздел 3). Цит. по первой редакции (Северный вестник. 1895. No 7—12), которой пользовалась В. П. Калицкая. В последующих редакциях (их всего пять) текст романа подвергся существенной переработке, изменилась, в частности, нумерация глав, и устранено деление на разделы.

Цитата неточна. У Сологуба: ‘…был загроможден тетрадями’.

¹¹ Сретенская площадь не имеет ныне официального названия. В бывшей Сретенской церкви размещен Вытегорский краеведческий музей.

¹² Видимо, от ‘приходить’ — принежить, приласкать, пригреть.

¹³ Татьяна Семеновна Тютюнникова (Тетерникова) умерла в 1894 г., до самой смерти неотлучно находилась при сыне, вела домашнее хозяйство.

Ольга Кузьминична Тетерникова (1865—1907), сестра писателя, жила в Вытегре лишь первые два года. Летом 1891 г. она уехала в Петербург, где поступила слушательницей на акушерские курсы, которые окончила в 1893 г. (см. ниже коммент. 42).

¹⁴ Этот дом (дом Игнатьева) до настоящего времени не сохранился.

¹⁵ Василий Маркович Логин — главный герой романа ‘Тяжелые сны’, провинциальный учитель.

¹⁶ Роман ‘Тяжелые сны’ был напечатан в No 7—12 ‘Северного вестника’ за 1895 г.

¹⁷ Из первой главы романа (раздел 3).

¹⁸ Из первой главы романа (раздел 4).

‘ Педагогический талант Ф. К. Тетерникова отмечали и другие его знакомые. Например, Н. И. Ахутин писал ему 28 января 1896 г.: ‘… Вы любите учительское дело, Вас любят ученики (а разве это мало значит?) и с удовольствием Вас посещают, как посещали Логина, Вы обладаете такими богатыми способностями, до которых другим далеко…’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. No 41. Л. 16).

²⁰ То есть день коронования и день именин царя и царицы — праздничные дни в дореволюционной России.

²¹ Директором Вытегорской учительской семинарии был (с июля 1889 г.) Митрофан Егорович Маккавеев, с которым у Ф. К. Тетерникова нередко происходили столкновения. ‘Наш Митрофан’,— иронически именует его Федор Кузьмич в письме к сестре от 12 декабря 1891 г. (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 21). В июле 1892 г. он подробно объяснил В. А. Латышеву причины, побудившие его отказаться от подписи под некоторыми актами и решениями Учительского Совета, внести возражения в экзаменационный протокол и пр. (неудовлетворенность ремонтных работ, проводимых M. E. Маккавеевым, его грубость, некомпетентность). Приведем подробные выдержки из этих (сохранившихся лишь в черновом варианте) писем, великолепно характеризующие личность молодого учителя: его порядочность и честность, чувство собственного достоинства, педагогические принципы и т. п.

‘Вы могли быть недовольны и тем,— пишет Тетерников в Петербург В. А. Латышеву 16 июля,— что я просил Вашего ходатайства в то время, как мог ожидать, что директ<ор> представит возражения против моего назначения. В этом я, конечно, виноват и прошу Вас простить мне эту неосторожность. <...> Но я не вижу никакой возможности признать себя виноватым в том, что здесь произошло. <...> Никаких дрязг и ссор ни с кем здесь я не заводил, в интригах не участвовал, никого против дир<ектора> не подстрекал, доносов не писал, жаловаться на дир<ектора> не ездил, всем его законным требованиям подчинялся, порученное мне дело исполнял, как умел, со всем усердием и строго сообразуясь с замечаниями и указаниями дир<ектора> (почти всегда дельными). На советах бесполезной оппозиции не делал, прений не затягивал, предъявлял свои возражения только в случаях совершенной необходимости, и тогда поддерживал их без запальчивости, но с достоинством и твердостью искреннего убеждения. Все те мои действия, которые могли быть истолкованы как признаки ссоры, были вынуждены необходимостью, не мелочной сварливостью, а заботою именно о деле, т. е. о том, чтобы всякое дело, в котором я Участвую, было сделано, насколько это от меня зависит, с достаточною правильностью. Акта освидетельствования ремонтных работ я не подписал, потому что никакого освидетельствования не было, а было предложено подписать готовый акт, удостоверяющий работы, которые не были мне показаны. Этих работ я не видел не по своей вине: дир<ектор> не допускал член<ов> Совета Даже полюбопытствовать о том, что за работы производятся, разводя сад, он на вопрос наставника о том, что это такое, ответил: ‘Это я делаю… Так… Кое-что’. Пусть работы произведены очень добросовестно, я этого не знаю и не могу этого утверждать. <...>Протоколов я не мог подписать, потому что они были составлены неверно. <...> То, что дир<ектор> оскорбил членов Сов<ета> упреком в нечестности,— разве мелочь? Это сказано по поводу того, что члены Сов<ета> иногда говорят в городе о дир<екторе>, порицаяего. Но и сам дир<ектор> в беседах со знакомыми заявлял, что он подтянет учителей и т. д.

Вообще хозяйственная часть оставляет желать многих улучшений. Воспитанники, страдая в спальнях от холода, имели рваные одеяла, и дир<ектор> не хотел найти денег на покупку их, хотя члены Сов<ета> не раз указывали на необходимость этого. А на устройство сада (только для себя), на балкон при своей квартире и на ежегодную перемену обоев в своей кв<артире> у ди-р<ектора> находились казенные деньги. Библиотека не обновилась ни одной книгой (кроме некоторых журналов) за все 3 года директорства Мак<кавеева>, хотя библиотека очень бедна. <...> Артельное хозяйство воспит<анников> ведется небрежно и расточительно’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 30. Л. 46 об., 47, 47 об., 49, 49 об., 50).

Еще более резко отзывается Тетерников о деятельности M. E. Маккавеева в письме от 25 июля. ‘Если я заморю в себе чувство чести,— пишет Федор Кузьмич В. А. Латышеву,— и позволю обращаться со мной недостойным образом, то такое же обращение я перенесу и на своих учеников. И на самом деле дурные привычки дир<ектора> не остаются без вредного влияния. Воспитав в себе азиатскую заносчивость, он и среди воспитанников сумел развить дух высокомерия по отношению к младшим. Воспитанникам 3-го кл<асса> он предоставил очень обширные права <...>. Деж<урные> восп<итанники> 3-го класса пользовались своим влиянием и позволяли себе грубо обращаться с мл<адшими> товарищами, особенно с теми из них, кто посмирнее или не освоился еще с семин<арскими> порядками, не успел или не сумел подделаться к старшим: кричали на них, толкали, били, драли за уши. <...> Бросавшаяся всем в глаза грубость дир<ектора> служила для них прекрасным примером. Я не думаю, что мелочно поступает тот, кто всеми средствами борется против этих явлений. Если расходившихся воспит<анников> не трудно было унять, то унять дир<ектора> оказывается труднее, но все же необходимо…’ (Там же. Л. 38—40).

Фигура директора Маккавеева становилась подчас и мишенью сатирических стихов Федора Тетерникова, сохранившихся также лишь в форме черновых набросков. Таковы, например, четыре строки из стихотворения с датой ’24 января 1891 г.’:

Неусыпный наш директор

Ввел отличный строй:

Бдит над школой как алектор

Над ночною тьмой.

(ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. No 10. Л. 33, алектор (греч.) — петух).

²² Над учебником геометрии Тетерников начал трудиться еще до приезда в Вытегру. ‘С большой благодарностью прочел я Ваши замечания на мою программу учебника геометрии’,— писал он 7 июля 1888 г. В. А. Латышеву (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 30. Л. 10). К середине 1890 г. работа была в основном закончена, однако в печати она так и не появилась.

²³ Ольга Николаевна Черносвитова (урожд. Чеботаревская, 1872—1943) — свояченица Федора Сологуба.

²⁴ Видимо, имеется в виду учебник математики для промышленных училищ, который Ф. К. Тетерников готовил совместное Н. В. Подвысоцким. В письме к сестре от 10 октября 1891 г. Федор Кузьмич сообщал: ‘Дела мои идут по-прежнему, теперь работаем вместе с Подвысоцким: я ему предложил писать вместе учебник для промышленных училищ, он согласился, и мы принялись за работу. Для вновь учреждаемых промышленных училищ нужны учебники, и министерство будет в течение нескольких лет выдавать ежегодно по 8 премий за лучшие учебники, представленные в ученый комитет <...>. Ближайший срок представления — 25 декабря. В такое короткое время одному трудно что-нибудь сделать —всего три месяца, а вдвоем, может быть, и успеем. <...> Подвысоцкий же человек трудолюбивый и, кажется, искусный преподаватель: ученики его очень довольны его уроками, находят, что он очень понятно все излагает, к тому же ему приходилось уже писать и печатать книги, так что он привык к такого рода работе. Одним словом, это такой товарищ, с которым не страшно работать: можно на него надеяться. Мы выбрали математику для средних технических училищ, разделили ее пополам, и каждый должен написать свою часть, а потом сообща все рассмотрим и исправим, что понадобится’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 14—15 об.). Ср. отзыв о Подвысоцком в письме И. И. Кикина к Сологубу в предисловии к нашей публикации (с. 264 наст. изд.).

²⁵ Из второй главы романа: ‘Пришла и еще гостья, Софья Ефимовна Преполовенская, жена лесничего, полная, с добродушно-хитрым лицом и плавными движениями’ (Сологуб Ф. Мелкий бес. М., Л., 1933. С. 61).

²⁶ Из стихотворения ‘Он поэтом рожден. В колыбельку ему…’ {Жемчужные светила. С. 21—22).

²⁷ Ныне — ул. Ленина.

²⁸ Л. Д. Троцкий был арестован в декабре 1905 г., а в октябре 1906 г. приговорен к ссылке и отправлен на поселение в г. ОбдорскТобольской губернии, не доехав до места, он бежал из г. Березова. Сведений о пребывании Троцкого в Вытегре не обнаружено.

²⁹ О соседях Федора Кузьмича ‘по двору’ можно узнать из его письма к сестре от 21 декабря 1891 г.:

‘На нашем дворе большие перемены. Квартиру, где прежде жили Под-копаевы, снял хозяин здешнего пивоваренного завода вместе с нижним этажом, так что Корженевским приходится переезжать. Из их квартиры сделают что-то вроде трактира или гостиницы для приезжающих. Корженевские переедут в дом Николаевской, а Николаевская переберется в тот флигель, где живут Воскресенские, а Воскресенские хотели переехать в квартиру инженера Могучего для того, чтобы сторожить ее, да домохозяин их не пускает: квартира только что отделана, а они, мол, ее испачкают’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 17 об.—1 8об.). В письме от 11 января 1892 г. уточняется: ‘Корженевские переехали на квартиру к Николаевским, и теперь у нас на дворе пока пусто. Хотим и мы переехать, кажется, есть квартира на Пудожском тракте, не доходя до город<ского> училища’ (Там же. Л. 27—27об.).

Упоминаются: семья Николая Федоровича Подкопаева — акцизного надзирателя Вытегорского участка, секретаря вытегорского благотворительного общества, семья Валентина Аполлинариевича Корженевского, помощника секретаря съезда мировых судей (ср. в письме к сестре от 3 октября 1891 г.: ‘Раза 2 приходила Корженевская-старуха и натирала нашего родителя’ // ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 10), семья инженера Александра Станиславовича Могучего, впоследствии —помощника начальника Вытегорского округа путей сообщения (его жена, Мария Борисовна, была избрана председательницей Вытегорского благотворительного общества и совета), Александра Филипповна Николаевская — учительница в Палтожском женском училище (под Вытегрой), позднее преподавала в вытегорской женской прогимназии.

О семье Воскресенских достоверных сведений не получено. Возможно, имеется в виду священник Михаил Иванович Воскресенский, законоучитель в одном из сельских земских училищ Вытегорского уезда. В письме Федора Кузьмича к сестре от 21 декабря 1891 г. говорится: ‘Юлия Викторовна Воскресенская просит передать тебе привет’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 21. No 36. Л. 18 об:).

³⁰ Вопрос о соотношении звука и цвета — один из основных в символистской эстетике. Ср. знаменитый сонет А. Рембо ‘Гласные’ (1871), трактат К. Бальмонта ‘Поэзия как волшебство’ (1915) и др.

³¹ Приводится (неточно) разговор Логина с Клавдией Кульчицкой (первая глава, раздел 1).

³² Неточно цитируемый фрагмент диалога между Логиным и Баглаевым (третья глава, раздел 4). ~

³³ В ИРЛИ хранятся девять писем И. И. Кикина к Сологубу за 1892—1909 гг. Все они написаны в Вытегре.

³⁴ В своем последнем письме к Ф. Сологубу от 14 ноября 1909 г. И. И. Ки-кин рассказывал:

‘Глубокоуважаемый Федор Кузьмич! Более 15 лет прошло с тех пор, как мы расстались с Вами. Много воды утекло — многое изменилось в жизни нашей. Вы сделались известным в истинном, хорошем значении этого слова, а я погрязаю в ничтожестве. <...> После закрытия семинарии я оставался три года в начальном одноклассном училище, об оставлении которого мне самому и пришлось хлопотать, вследствие увеличения семьи и недостаточности средств к жизни мне пришлось в 1897 г. перейти <...> на должность помощника заведующего винным складом в г. Вытегре с жалованьем 720 р. в год. <...> На этой должности я состою и поныне, наплодил деток пяточек: 3 дочери и 2 сына…’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. No 25-25 об.).

³⁵ О П. И. Соколове, его сестре, Евгении Ивановне, и жене, Раисе Петровне, содержится немало упоминаний в письмах Федора Кузьмича к О. К.Тетер-никовой за 1892 г. ‘Павел Иванович спрашивал меня на днях,— рассказывает он, например, 6 марта 1892 г.,— что стоит учиться на ваших курсах, можно ли поступать пансионеркой и за какую плату, и т. д., должно быть это ему нужно для его сестры? <...> Напиши, пожалуйста, об этом обстоятельно, чтоб можно бьио вполне удовлетворить Павла Ивановича’. 21 марта Федор Кузьмич пишет сестре: ‘О<тец> Павел Иванович и Евгения Ивановна благодарят за доставленные сведения’. В письме от 28 марта рассказывается: ‘В прошлое воскресенье было у нас целое скопище гостей: Ахутины, Кикины, Соколовых трое: чета супругов и Евгения Ивановна. Павел Иванович на этой неделе служит для наших школьников, которые теперь говеют’. 11 апреля: ‘В четверг вечером были у нас Кикина и Соколова, а потом пришли Нечаевы. Сидели часов до 12’. 28 апреля: ‘Я на днях дал твой адрес Евгении Ивановне Соколовой, она хотела тебе писать о чем-то, и ты, теперь, должно быть, уже получила это письмо (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 44, 47, 50 об., 53 об., 58 об.).

Сохранилось также два письма Р. П. Соколовой к О. К. Тетерниковой за 1893—1894 гг. (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. No 77). Из них между прочим явствует, что после закрытия Вытегорской учительской семинарии П. И. Соколов был назначен смотрителем духовного училища в г. Порхов Псковской губернии.

О П. Т. и В. С. Нечаевых см. ниже, коммент. 37.

³⁶ О М. П. Заякине и его сестре, Анне Павловне, см. в предисловии. В письмах Федора Кузьмича упоминаются также Марья Матвеевна (жена М. П. Заякина) и Прасковья Матвеевна (видимо, теща). С семьей Заякиных Тетерниковы часто общались в 1891—1892 гг. ‘Заякины в воскресенье переехали в новую квартиру в дом Колесова, в ту самую квартиру, которую мы смотрели и в которой раньше жил Проневский…’ — рассказывает Федор Кузьмич сестре 3 октября 1891 г. ‘В субботу я с Заякиными (Мар<ьей> Матв<еевной> и Мих<аилом>Павл<овичем>) <еду> в Вытегорский погост, к о<тцу> дьякону Маклеонову <так!>, женатому на Лизавете Викторовой…’ — пишет он сестре 21 февраля 1892 г. В дальнейшем отношения Федора Кузьмича с Заякиными осложнились. ‘…В субботу, 7 марта у нас были все Заякины,— сообщает он Ольге Кузьминичне 13 марта 1892 г.— Прас<ковье>Матвеевне, кажется, очень не нравится, что Заякина хотят перевести в Лодейное Поле. ‘Как же мы-то останемся?’ А Мар<ья> Матв<еевна> очень была бы рада: ее берет ужасная злость, зачем существуют эти 2 особы’. ‘Вчера я узнал, что Заякины на нас очень рассержены, стало быть, ухитрились и с нами поссориться!’ — сетует Федор Кузьмич 19 апреля 1892 г., рассказывая о мелочной надуманной ‘обиде’ со стороны Заякиных. ‘Вообще, я буду очень рад, если от них избавлюсь. Особенно маменька у них — пренеприятная и преневежливая. <...> Пренахальные людишки!’ — заключает Федор Кузьмич. Впрочем, в письме от 30 апреля читаем: ‘С Заякиными мы помирились. <...> Заякин рассчитывал занять место Цветкова, который собрался выходить в отставку, но теперь вдруг передумал и хочет остаться’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 11 об., 39 об., 46 об., 55 об., 56 об., 59 об., 60). Упоминаются: Петр Петрович Проневский — лесничий Андомского лесничества, гласный уездного земского собрания и член уездного училищного совета, и один из братьев Маклионовых (Андрей Никитич либо Константин Никитич) — оба были священниками и преподавали закон божий в сельских земских училищах Пудожского уезда.

Вытегорский погост в селе Анхимово представлял собой архитектурный ансамбль, от которого до наших дней сохранились лишь развалины каменной церкви Спаса Нерукотворного (1780) и усыпальница — часовня купца А. Ф. Лопарева (конец XIX века). Всемирно известная Покровская церковь сгорела в 1963 г.

После отъезда Тетерникова из Вытегры М. П. Заякин в течение еще долгого времени оставался в должности заведующего Вытегорским двухклассным городским училищем, а его сестра продолжала учительствовать в женской прогимназии.

³⁷ С Нечаевым Федор Кузьмич встречался довольно часто. ‘В воскресенье вечером у нас была целая четверка гостей: были Соколовы, Ахутины и Кикины, 28 ноября были Нечаевы-супруги, а 27-го — Заякины-супруги’,— сообщает он сестре 12 декабря 1891 г. ‘В четверг вечером,— говорится в его письме от 11 апреля,— были у нас Кикина и Соколова, а потом пришли Нечаевы. Сидели часов до 12<-ти>. Нечаев был очень взволнован городскими слухами о том, что семинарию закрывают или переводят. <...> Нечаеву не нравится перспектива потерять 420 р. в год, и он очень негодует на то, что ему никто не рассказал всего заблаговременно и подробно’. 28 апреля 1892 г.: ‘Вчера мы с маменькой были У Нечаевых, Нечаев очень сожалеет, что отказался в прошлом году от каких-то мест в Кириллове и Десятинах <так!> на работах по переустройству системы’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 20-20об., 53 об.-54, 58 об. Десятины — описка. Имеется в виду село Девятины (ранее — Девятинский погост), расположенное в 22 верстах от Вытегры при Мариинском канале. Ныне — центр совхоза ‘Девятины’).

Супруги Нечаевы — прототипы Владимира Ивановича и Анны Григорьевны Рубоносовых в рассказе ‘Червяк’, что сразу же и отметили вытегоры, бывшие знакомые и сослуживцы Сологуба. ‘Прочел Ваш рассказ ‘Червяк’,— писал ему А. В. Дурново 22 июня 1896 г. из Ковно,— и сообщаю несколько впечатлений, которые прошу принять дружески, подобно тому, как дружески они пишутся. Изображение жизни детей у Рубоносовых нахожу не только прекрасным, но и довольно новым в нашей литературе. <...> По некоторым признакам вижу, что это вытегорский П. Т. Нечаев (встреча на мостках близ учительской семинарии, содержание детей на квартире, ‘собственный’ дом, воображение о своей ‘красоте’)’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. No 247. Л. 10—11). А вот как отозвался об этом щекотливом сюжете И. И. Кикин (письмо к Ф. Сологубу от 14 ноября 1909 г.): ‘Наверное, Федор Кузьмич не преминул отметить и нас, грешных, чем-либо в своих творениях, только типы-то мы мало интересные: взять-то в нас (или с нас) нечего. Вот П. Т. Нечаев, который, кстати сказать, состоит у нас при складе сборщиком денег из казен<ных>вин<ных> лавок и получает 75 р. жалованья и 50 р. разъездных в м<еся>ц, так узнал себя в Вашем ‘Червяке’, точно так же, как и сестры, из которых ‘младшая похожа на старшую, как молодая лягушка на старую’. Долго злобствовали все они на автора, и теперь при воспоминании о Вас П. Т. Нечаев отделывается односложными возгласами из вороньего лексикона: ‘Угу, ага’…’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. No 326. Л. 28—29. ‘Младшая сестра’, то есть Женя, ‘девочка лет тринадцати’,— сестра А. Г. Ру-боносовой в рассказе ‘Червяк’).

³⁸ Из стихотворения, впервые напечатанного (без даты и под заголовком ‘О былом’) в еженедельнике ‘Петербургская жизнь’ (1897. No 245. 13 июля. С. 2055, первая строка: ‘Помнишь, милая, ту осень…’ Перепечатано в кн.: Жемчужные светила. С. 41—43) под названием ‘Ирина’ и с датой: ‘1 октября 1892 г.’ (к октябрю 1892 г. писатель уже покинул Вытегру).

³⁹ О работнице по имени Катерина неоднократно упоминается в письмах к О. К. Тетерниковой. ‘Катерина остается у нас по-прежнему…’ — извещает Федор Кузьмич сестру 20 сентября 1891 г. А в письме от 12 декабря 1891 г. говорится: ‘У нас живет еще Катерина, скоро выйдет из тюрьмы ее муж и, может быть, получит здесь место: кто-то ей обещал, если они здесь останутся, то и она у нас останется’. Наконец, из письма от 21 декабря выясняется, что ‘Катерина живет у нас, кажется, только до 30<-го>. Если ее муж не найдет здесь места, то они уедут домой’. Однако в январе 1892 г. Тетерниковы уже искали новую прислугу. ‘Вчера у нас случилась покража,— рассказывает Федор Кузьмич 27 января,— пришла наниматься какая-то крестьянская девица, да и украла из кухни булку. Маменька заметила это, когда та уже ушла’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 8, 21об., 32об.).

⁴⁰ Ф. К. Тетерников получал в Вытегре приблизительно 75 руб. в месяц. 11 января 1892 г. он писал сестре: ‘В Петербурге поднят вопрос о закрытии нашей семинарии, говорят, что не нужна. <...> Но мне все равно, пожалуй: год будут выдавать заштатное жалованье — 900 руб., потом выдадут 650 р. (пособие за 10-летнюю службу), а в это время можно будет пристроиться куда-нибудь’ (Там же. Л. 27 об.).

⁴¹ О. К. Тетерникова окончательно рассталась с Вытегрой в июне 1891 г., Федор Кузьмич — в сентябре 1892 г.

⁴² С 1891 по 1893 г. О. К. Тетерникова состояла вольнослушательницей Повивального института при Мариинском родовспомогательном доме (С.-Петербургское родовспомогательное заведение ведомства учреждений императрицы Марии), в июне 1893 г. Конференцией императорской Военно-медицинской академии ей было присвоено звание повивальной бабки. В 1893—1895 гг. О. К. Тетерникова посещала лекции в Суворовском училише при городской Калинкинской больнице.

⁴³ Из четвертой главы романа (раздел 2). Иван Сергеевич Хотин — один из персонажей ‘Тяжелых снов’: мелкий купец, увлекающийся писанием стихов.

⁴⁴ Начальные строки стихотворения ‘Лисица и еж’, помещенного в петербургском детском журнале ‘Весна’ (1884. No 4. 28 января. С. 117—119), за подписью ‘Те-рников’ — первое выступление Ф. Тетерникова в печати. Дата, поставленная В. П. Калицкой, относится, конечно, к публикации стихотворения.

⁴⁵ В действительности Сологуб в те годы печатался не так уж много, хотя неутомимо работал, веря в свое писательское призвание. ‘За все годы пребывания в провинции Сологуб опубликовал немногим больше десятка стихотворений’,— сообщает автор обстоятельной, серьезной работы о его жизни и творчестве (см.: Дикман М. И. Поэтическое творчество Федора Сологуба // Стихотворения. С. 13). Ср. также: Библиография сочинений Ф. Сологуба. Ч. 1. Хронологические перечни напечатанного с 28 января 1884 года до 1 июля 1909 года. СПб., 1909.

⁴⁶ Молодой учитель критически относился к своему вытегорскому окружению, и справедливо предположить, что он действительно ‘никому не показывал’ своих стихов (ни в печатном, ни в рукописном виде). ‘Я хорошо знаю, чем интересуется вытегорская публика, но ей мои стихи не нужны’,— признавался он в письме к В. А. Латышеву (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 30. Л. 62, письмо без даты). Однако сослуживцам и близким знакомым Ф. К. Тетерникова в Вытегре было известно о его литературных опытах. Так, в начале сентября 1891 г. на обеде в честь покидающего Вытегру А. В. Дурново был оглашен обращенный к нему сонет ‘В пустынных небесах…’ — по просьбе автора его прочитал Н. И. Ахутин. (Текст этого стихотворения с датой ‘1 сентября 1891 г.’ сохранился в сологубовском архиве // ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. No 10. Л. 82). ‘Стихи всем понравились и очень польстили самого Дурново’,— рассказывал Федор Кузьмич в письме к О. К. Тетерниковой 10 сентября 1891 г. (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. No 36. Л. 5).

⁴⁷ Действительно: стихотворение ‘Творчество’ (впервые: Северный вестник. 1893. No 4. С. 52) — первая публикация писателя, подписанная: ‘Ф. Сологуб’.

⁴⁸ См. выше коммент. 44.

⁴⁹ Иллюстрированный мир. 1891. No 18. 5 мая. С. 206. Стихотворение без подписи. В дальнейшем печаталось без названия. Первая строка: ‘И дымят, и свистят пароходы…’ (см. коммент. 3).

⁵⁰ Иллюстрированный мир. 1894. No 35. 28 августа. С. 7, No 36. 4 сентября. С. 3—7. Подпись: Федор Моховиков.

Моховиков — второстепенный персонаж в романе ‘Тяжелые сны’ (директор одного из местных учебных заведений). Эта же фамилия встречается в одной из ‘вытегорских’ зарисовок Ф. К. Тетерникова: ‘…Заседания учредителей под председ<ательством> Моховикова.

Дамы обижены, зачем от него пахнет водкой’ (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. No 89. Л. 101 об.).

⁵¹ См. выше коммент. 37.

⁵² Рассказ Сологуба, впервые напечатанный в журнале ‘Золотое руно’ (1906. No 1.С. 53-61).

⁵³ Рассказ Сологуба, впервые напечатанный в литературно-научном приложении к газете ‘Наша жизнь'( 1906. No 5—6. 18 февраля. С. 33—35: No 7—8. 26 февраля. С. 51—53. Впоследствии — в его книге рассказов ‘Истлевающие личины’ (М., 1907. С. 3—15). И в газете, и в книге рассказов печатался под заглавием ‘Дикий Бог’. Название ‘За рекой Мейрур’ впервые появляется в кн.: Сологуб Ф. Книга превращений. Рассказы // Собр. соч.: В 20 т. СПб., 1913. Т. 11 С. 77-94.

⁵⁴ Ныне — г. Валка, центр Валкского района Латвии, к нему примыкает эстонский город Валга.

В постановлении Министерства народного просвещения по поводу закрытия в Вытегре учительской семинарии говорилось о необходимости ‘открывать классы Валкской учительской семинарии <...> с тем, чтобы семинария была приведена к полному составу классовое позже 1896—1897 учебного года’ (Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 13. С. 448). Ввиду отсутствия в Валке надлежащего здания семинария была временно учреждена в Риге.

⁵⁵ Точнее. No 8—9 (август—сентябрь) за 1894 г. Редактором-издателем этого ежемесячного журнала был В. А. Латышев.

⁵⁶ ‘Итак, следует признать,— приходит к выводу автор статьи,— что для дела лучше, чтобы учит<ельские> семинарии были в деревнях и чтобы жизнь воспитанников не устраивалась по-городскому’ (Тетерников Ф. По поводу закрытия некоторых учительских семинарий // Русский начальный учитель. 1894. No 8-9. С. 390).

⁵⁷ Стихотворение ‘Больная жена’ впервые было опубликовано в еженедельнике ‘Петербургская жизнь’ (1904. No 769. 20 июня. С. 5621). См. также: Жемчужные светила. С. 121 (дата: 6 октября 1896 г.).

⁵⁸ Рассказ ‘Помнишь, не забудешь’ впервые был напечатан в газете ‘Утро России’ (1911. No 82. 11 апреля. С. 4—5).

⁵⁹ Известное стихотворение Сологуба. Впервые: Весы. 1907. No 8. С. 5—6.

⁶⁰ Рассказ Сологуба ‘Алая лента’ впервые был напечатан в 1912 г. (БВ. No 12768. 3 февраля. С. 4, No 12770. 4 февраля. С. 4, No 12777. 7 февраля. С. 4— 5).

⁶¹ Рассказ ‘Лоэнгрин’ впервые напечатан в газете ‘Речь’ (1911. No 1428. 25 декабря. С. 2).

⁶² См. выше коммент. 58.

⁶³ См. выше коммент. 38.

⁶⁴ В этом месте оригинала — сноска: ‘Слово ‘первая’ указывает, помимо других соображений, что описываемый городок — не Вытегра. Первая осень в захолустном городке — в Крестцах’. Пояснение не вполне убедительное: речь может идти и о первой осени в Вытегре.

⁶⁵ У Сологуба: ‘Помнишь, Иринушка, эту первую осень, беспросветную, холодную, мокрую, злую?’ (Сологуб Ф. Книга стремлений. Рассказы // Собр. соч.: В 20 т. СПб., 1914. Т. 12. С. 283).

⁶⁶ У Сологуба в первой редакции (1897): ‘Хоть бы раз, в слезах обильных…’, во второй (1913): ‘Хоть бы раз слова упрека…’. См. коммент. 38.

⁶⁷ Первоначальное название известного романа Сологуба (1907), состоящего из трех частей: ‘Творимая легенда’, ‘Капли крови’, ‘Королева Ортруда’. Позднее, в переработанном виде, печатался под названием ‘Творимая легенда’.

⁶⁸ Рассказ Сологуба, впервые напечатанный в альманахе ‘Земля’ (Сб. 8. М., 1912. С. 185-254).

⁶⁹ См. выше коммент. 57.

⁷⁰ Из стихотворения ‘Вот минута прощальная…’ (1898), впервые напечатанного в журнале ‘Живописное обозрение’ (1905. No 7.13 февраля. С. 154). В 1-м томе ‘Собрания сочинений’, где помещено это стихотворение, указывается точная дата: 27 августа 1898 г. (Сологуб Ф. Лазурные горы. Стихи. СПб., 1913. С. 128 и 238).

⁷¹ Об этой ‘неузаконенной любви’ Федора Кузьмича ничего не известно. Однако среди его знакомых в Вытегре действительно была молодая женщина по имени Ирина. О ней упоминается в его письме к О. К. Тетерниковой от 20 сентября 1891 г.: ‘Ирина еще не приходила к нам, у нее вчера родился мальчик’ (ИРЛИ. Ф. 289. оп. 2. No 36. Л. 6 об.).

Федор Сологуб в Вытегре(Записи В. П. Абрамовой-Калицкой)

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

Комментарии

Читайте также:

Федор Сологуб в Вытегре
(Записи В. П. Абрамовой-Калицкой)