Фауст, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1844 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 191 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ФАУСТЪ.

ТРАГЕДІЯ

Соч. Гете.

Переводъ Первой и Изложеніе Второй Части.

М. ВРОНЧЕНКО.

1844.
ВЪ ПРИВИЛЕГИРОВАННОЙ ТИПОГРАФІИ ФИШЕРА.
САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

Предлагаемый нын Русскимъ читателямъ ‘Фаустъ’ есть переводъ Первой и Изложеніе Второй Части Гетевой Трагедіи.

Первая Часть переведена вполн, съ нкоторымъ только измненіемъ немногихъ мстъ, допущеннымъ по необходимости. Вс такія мста означены въ Примчаніяхъ.

При перевод обращалось вниманіе: прежде всего на врность и ясность въ передач мыслей, потомъ на силу и сжатость выраженія, а потомъ на связность и послдовательность рчи, такъ, что забота о гладкости стиховъ была дломъ не главнымъ, а послднимъ Разумется, что это общее правило, принятое переводчикомъ вслдствіе внимательнаго изученія подлинника, не могло остаться безъ исключеній, иногда выраженіе умстное предпочтено сильному, но несообразному съ характеромъ говорящаго лица, иногда бойкости оборота или стиха пожертвовано формою мысли, если, то есть, мысль не измнилась чрезъ то въ своей сущности, иногда наконецъ, хотя и рдко, врность поэтическая признана важнйшею, нежели близкая передача подробностей. Въ Примчаніяхъ означены какъ подобнаго рода отступленія, такъ и мста, которыя въ подлинник не ясны и могутъ быть поняты иначе, нежели какъ они выражены въ перевод.

Во всемъ, что касается до размра стиховъ и римы, образцомъ служилъ подлинникъ, только встрчающійся въ немъ кое-гд старинный нмецкій размръ (Knittelverse), похожій на нашъ народно-сказочный, замненъ ямбомъ, да въ стихахъ вольныхъ опредленіе числа стопъ предоставлялось случайностямъ смысла и выраженій.

Переводчикъ почелъ за нужное познакомить читателей и съ Второю Частію Фауста, которая у насъ понын извстна только по наслышк, да по сужденіямъ, выписаннымъ изъ нмецкихъ толковниковъ — безъ того Первая Часть, несмотря на отдльную свою полноту, все оставалась бы отрывкомъ, и каждый при конц чтенія имлъ бы право спросить, что же дале?— Точнымъ переложеніемъ Второй Части онъ заняться ршительно не могъ, потому что не нашелъ въ себ потребныхъ на то ни силъ, ни терпнія, ни даже охоты, превратить же піесу въ разсказъ, значило бы передать другимъ не сочиненіе Гете, а впечатлнія, имъ на разскащика произведенныя. Выйти изъ этого труднаго положенія помогло переводчику особенное благопріятное обстоятельство, а именно — почти всплошная многословность, но которой Вторая Часть Фауста едва ли не столько же замчательна, сколько первая по сжатости, оказалось возможнымъ выразить мысли, заключающіяся въ рчи каждаго лица, съ такого убавкою словъ, что піеса въ цломъ длается короче подлинника, кажется, вчетверо. Такъ и составлено прилагаемое ‘Изложеніе’. Въ немъ сцены три разсказаны вкратц, по причинамъ особеннымъ, вс же остальныя сохранили свой драматическій видъ, порядокъ рчей и, можно сказать, вс мысли, стоющія сохраненія. Тутъ, конечно, потеряна цвтистая раскраска слога, но въ замну ея пріобртена краткость и слдственно облегчено чтеніе для многихъ, которыхъ бы испугали длинноты полнаго прозаическаго перевода. Въ этомъ трудно не удостовриться, просмотрвъ образчики, помщенные въ Примчаніяхъ 3-мъ, 8-мъ, 17-мъ и 19-мъ.

Къ переводу и Изложенію прибавленъ, наконецъ, ‘Обзоръ’ обихъ Частей Трагедіи, какъ вспомогательное для недосужныхъ читателей средство объять піесу въ полномъ ея состав, сличить развитіе предмета съ основными данностями и такимъ образомъ оцнить Гетева Фауста безъ предъубжденія, самимъ, не прибгая къ безконечнымъ нмецкимъ коментаріямъ.

Еще нсколько словъ о Первой Части. Въ переложеніи ціесы подобной Фаусту, переводчикъ (какъ уже замчено выше) врную передачу мыслей почитаетъ за дло главное, необходимое, особенно же тамъ, гд мысли тянутся, такъ сказать, цпью, которая перервалась бы отъ порчи даже одного какого-либо звена своего. Онъ сверхъ того полагаетъ, что дло это почти всегда исполнимо, если только сущность каждой признаваемой за такое звено мысли ставится выше, нежели вс прочія достоинства изложенія, слдственно онъ долженъ принять и принимаетъ на себя отвтственность за врность перевода въ этомъ смысл — но только въ этомъ: все, что касается до качествъ слога и сохраненія въ рчахъ характера дйствующихъ лицъ, составляетъ уже другаго рода врность, для достиженія которой не достаточно одной доброй воли — тутъ переводчикъ не можетъ даже быть безпристрастнымъ судьею, не только что отвчать за успхъ своихъ усилій,

С. п. б. 1843 Окт.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Посвященіе

Первый Прологъ

Второй Прологъ

Первая Часть трагедіи

Примчанія къ 1-й Ч.

Изложеніе Второй Части

Примчанія къ 2-й Ч.

Обзоръ обихъ Частей Фауста.

ОПЕЧАТКИ.

напечатано должно быть

Стр. 26 6 Микрокозмъ Макрокосмъ

44 4 міра мира

86 27 млитъ мелетъ

111 25 всегдашній всегдашней

127 12 Патріальхальный Патріархальный

194 7 во снопу въ снопу

199 15 благородности благодарности

200 15 служитъ служилъ

202 7 пнь пень

218 7 взгрызаться вгрызаться

411 21 Фауст Фауста

418 21 филосовъ-поэтъ философъ-поэтъ

ПОСВЯЩЕНІЕ.

Вы носитесь передо мною снова,

Неясныя виднья раннихъ дней!

Ршусь ли васъ облечь въ одежду слова?

Найду ли прежній пылъ въ груди моей?¹ —

Вы неотступны? что жъ? душа готова

Пожить и нын средь былыхъ гостей:

Волшебная, примчавшая насъ, гида

Въ нее опять жаръ юности вселила.

Вы время мн напомнили златое,

И много милыхъ призраковъ встаетъ:

Вотъ, какъ преданье старины святое,

Любовь и дружба первыя, но вотъ

И грусть о всемъ, чмъ бытіе земное

Изукрашало прежде свой полеть —

О тхъ друзьяхъ, что ужъ къ послдней цли

Обмануты надеждой, отлетли!

Да, т моихъ не слышатъ новыхъ пній,

Чей слухъ начальнымъ пніямъ внималъ:

Разсянъ кругъ ихъ отъ мірскихъ волненій,

Ихъ отголосокъ дружній замолчалъ,

Пою для чуждыхъ сердцу поколній,

Боюсь, имъ чуждый, самыхъ ихъ похвалъ,

Друзьямъ же какъ почтить меня хвалою?

Кто живъ, тотъ брошенъ далеки судьбою!

И въ міръ безплотныхъ, съ свтлый край свой отчій

Летитъ душа давнишнихъ думъ полна,

Какъ арфы стопъ Эолооой въ часъ ночи

Струится съ лиры пснь, едва слышна,

Трепещетъ грудь, отъ слезъ чуть видятъ очи,

Суровость сердца грустью смягчена,

Все сущее мн зрится отдаленнымъ,

А все былое — вновь осуществленнымъ.

ПРОЛОГЪ I.
ВЪ ТЕАТР

ДИРЕКТОРЪ, ПОЭТЪ, ШУТЪ.²

ДИРЕКТОРЪ

Вы оба, что не разъ досел

При нужд помогали мн,

Скажите: ждать ли здсь, въ Нмецкой сторон,

Хорошихъ выгодъ съ нашемъ дл?

Вся сила въ томъ, чтобъ угодить толп —

Она вдь нашъ кормилецъ главный! ³

Театръ устроенъ, всякъ себ

Отъ насъ пирушки ожидаетъ славной,

Надется чудесъ, ne пустяковъ,

И удивляться имъ готовъ,

Къ успху въ публик я знаю путь обычный, ⁴

Теперь однако страхъ меня беретъ:

Здсь хоть не очень-то къ хорошему привычный,

Но дьявольски начитанный народъ —

Какъ сдлать, чтобы все свжо и ново было,

Имло всъ и всхъ притомъ къ себ манило?

Пріятно вдь хозяину весьма

Какъ зрителей сберется тьма,

Какъ въ тснот, съ божбой и дракой,

Къ завтной двери лзетъ всякой —

Еще до четырехъ часовъ,

Что въ голодъ къ хлбнику, тснится къ казначею

И за билетъ сломить готовъ

Себ или другому шею!

Кто жъ можетъ натворить съ людьми чудесъ такихъ?

Поэтъ! — О, натвори, мой другъ, и ныньче ихъ!

ПОЭТЪ

Не говори мн о толп мірской,

Которой видъ ничтожитъ вдохновенье —

О давк свта, всякой мигъ съ собой

Грозящей насъ увлечь въ свое волненье,

Ведя меня въ пріютъ тотъ неземной,

Гд для поэта зретъ наслажденье,

Гд намъ сулятъ изъ божеской руки

Любовь и дружба счастія внки!

Что создано душой тамъ не для свта,

Что — слабо ли, удачно ль, нее равно —

Пролепетать возмогъ языкъ поэта,

То суетой здсь вмигъ поглощено,

И многія проходятъ часто лта,

Пока вполн оцнится оно!

Блестящее — блеснувши, исчезаетъ,

Изящное — въ потомств возсіяетъ.

ШУТЪ

Ужъ эта мн потомственная слава!

Что, еслибъ и вдругъ ею бредить сталъ,

Кто современниковъ тогда бы забавлялъ?

А вдь нужна же имъ забава,

И тотъ, кто ловко веселитъ свой вкъ,

Есть, право, дльный человкъ!

Угодный каждому, онъ смотритъ безъ испуга

На множество своихъ причудливыхъ судей —

Напротивъ, большаго себ желаетъ круга,

Чтобъ потрясать его врнй.

И такъ будь смлъ, яви свое искуство —

Фантазію заставь заговорить

И весь ея причетъ — разсудокъ, страсти, чувства,

Но не безъ глупости, прошу не позабыть!

ДИРЕКТОРЪ

Особенно жъ дай больше приключеній:

Въ театр зритель хочетъ зрть!

Когда возни идетъ на сцен

И, стало, есть на что сидящимъ поглазть,

То сдлавъ главный шагъ начальный

И ты — писатель геніальный!

Дай масс массу, пусть изъ ней

Любой возьметъ себ любое:

Изъ многаго всякъ выберетъ скорй

По вкусу то или другое,

Но массу дай не въ цломъ, по кускамъ —

Окрошка длается скоро,

Да и не можетъ затруднить актера, ⁵

Единство жъ — вздоръ! и лучшая изъ драмъ

У публики пойдетъ по лоскутамъ!

ПОЭТЪ

Когда бъ ты зналъ, какъ низко, какъ постыдно

Художнику такое ремесло!

Но шарлатанство драматурговъ, видно,

У васъ ужъ въ правило вошло.

ДИРЕКТОРЪ

Упрекъ въ томъ насъ не оскорбляетъ.

Кто хочетъ сдлать вещь путемъ

Тотъ и орудіе по вещи избираетъ.

Самъ разсуди своимъ умомъ:

Зачмъ и кто насъ посщаетъ?⁶

Тотъ боленъ скукою, другой

Пость не въ мру постарался,

Всего жъ несноснй, что иной

Журналовъ дома начитался!

Ни чья піесою не занята душа,

Всякъ ищетъ пестроты, какъ будто въ маскарад,

А дамы, думая о шашняхъ и наряд,

Актерствуютъ безъ платежа!

Что жъ ты мечтаешь, что гордится

Стеченьемъ зрителей, поэтъ?

Всмотрись-ка въ каждаго — смиришся,

Въ томъ — грубый вкусъ, въ томъ — чувства нтъ,

Тотъ въ мысляхъ карточною занять

А не актерскою, игрой,

Того злой духъ къ ночной подружк тянетъ,

Кчему жъ тревожить музъ для публики такой?

Давай ей, говорю, хоть вздору, только много,

И къ цли ты пойдетъ прямой дорогой,

Хоть всмъ имъ угодишъ едва ль,

Но что съ тобой? восторгь, или печаль?

ПОЭТЪ

Ищи себ иныхъ рабовъ!

Не жди, чтобъ лучшій изъ природы всхъ даровъ,

Чтобъ человчества достоинство преступно

Теб въ угоду прошутилъ поэтъ!

Чмъ движетъ въ вс души, цлый свтъ?

Чмъ побждаетъ вс стихіи совокупно?

Не тою ли души гармоніей своей,

Что истекаетъ на весь міръ изъ ней?

Межъ тмъ, какъ дйствуя безстрастно,

Природа нити вчныя прядетъ.

И столь сліянно нсеогласно

Толпа существъ повсюду звуки льетъ,

Кто стройно длитъ ихъ потокъ обычный.

Имъ мру, силу, жизнь даритъ?

Кто въ цломъ часто ставитъ такъ прилично,

Что ни одна съ другою не рознитъ?

Кто бури длаетъ страстями,

А миръ души вечернею зарей?

Кто изъ цвтовъ коперъ всегда живой

У милой сердцу стелетъ подъ стопами?

Кто внчику простому изъ листовъ

Политъ наградой быть первйшей въ свт?

Кто на Олимпъ сзываетъ сонмъ боговъ?

Мощь человчества, развитая въ поэт!

ШУТЪ

Употребляй же эту мощь съ умомъ —

Веди дла въ поэзіи такъ точно,

Какъ то въ любви ведется: ненарочно

Вдругъ двое сходятся, потомъ

Сближаются, привязанность крпчаетъ,

А тамъ восторгъ и боль сердечныхъ рань

Поперемнно наступаетъ,

Глядь — и составился романъ!

Давай намъ то же, только въ рам тсной,

Бери изъ жизни, отъ людей,

Хотъ всякъ живетъ, но жизнь немногимъ вдь извстна.

И занимательность всегда найдется въ ней.

Въ картин пестрой и туманной

Слей съ крошкой правды много вракъ —

И будетъ драма наврнякъ

Всмъ поучительна, пріятна и желанна:

Гурьбою молодежь придетъ

Подслушать откровенья слово,

Чувствительный искать себ начнетъ

Для сладкой грусти пищи новой,

Другой другаго — всякъ того,

Что есть на сердц у него:

Еще легко имъ плакать и смяться,

Пріятно чтить восторгъ и вншностью прельщаться.

Кто пожилъ, на того не угодишь ничмъ,

А новичекъ доволенъ всемъ.

ПОЭТЪ

Отдай же мн сперва т времена златыя,

Когда я самъ былъ новичекъ,

Когда изъ сердца глубины я

Лилъ пнія иссякнущій потокъ,

Когда я видлъ міръ туманно,

Чудесь отъ будущаго ждалъ,

На всхъ поляхъ цвты встрчалъ

И рвалъ, встрчая, безпрестанно!

Бднякъ, тогда я былъ вполн богатъ —

Все къ истин влекомъ, и все обману радъ!

Отдай же все, что духъ мой такъ живило —

Восторговъ, мукъ кипучую струю,

Огонь любви и ненависти силу —

Отдай мн молодость мою!

ШУТЪ

Другъ! молодость нужна, конечно.

Когда тебя враги зовутъ на бой,

Когда съ горячностью сердечной

Гоняются красотки за тобой,

Когда къ концу условленнаго бга

Награда лестная влечетъ,

Или гостей по пляск ждетъ

Разгульная ночной попойки нга,

Но бодро, опытнымъ перстомъ

Играть на лир иль свирли,

Къ самимъ себ созданной цли

Пробраться вдомымъ путемъ —

Не вамъ ли, старцы, лучше подобаетъ?

За то и чтимъ мы васъ вельми!

Вздорь, что насъ старость къ дтству возвращаетъ —

Она насъ застаетъ дтьми!

ДИРЕКТОРЪ

Оставимъ споры, право нтъ досуга —

Пора зассть за ремесло!

Пока мы здсь честимъ другъ друга,

Кой-что бъ ужъ сдлаться могло.

Что толковать о вдохновеньи?

Къ медлителю оно нейдетъ!

Поэтъ кто? пусть же держитъ тотъ

Поэзію въ повиновеньи!

Извстно, чмъ мы дорожимъ —

Питьемъ покрпче, похмльне,

Вари же намъ его скоре!

Не трать и дня, презрвъ однимъ,

Упустишь многіе за нимъ!

Поврь: ршайся только смло,

Когда жъ возмешься разъ за дло,⁷

То ужъ хоти иль не хоти.

А дальше надобно идти.

Ты знаешь, на нмецкой сцен

Что вздумалъ, то и городи,

Снарядовъ, стало, освщеній

И машинъ вовсе не щади:

У насъ есть скалы, снь лсная,

Пещеры, облака, луна,

Огонь, води, и кладовая

Животными завалено,

И такъ въ кулисной рамк тсной

Вмсти хоть весь созданіи рядъ

И смло съ высоты небесной

Спускайся черезъ землю въ адъ.

ПРОЛОГЪ II.
ВЪ ПРОСТРАНСТВ.

Горнее Пространство.

ЧИСТЫЕ ДУХИ, потомъ МЕФИСТОФЕЛЬ ⁸

1-й ДУХЪ

Съ несмтныхъ хоромъ сферъ сліянію

Звуча Всевышнему хвалой

Въ пространств солнце непрестанно

Течетъ завтною стезей,

И ходъ свтила громогласный

Непостижимъ ни для кого!

Великъ Создатель и прекрасны

Созданья дивныя Его!

2-й ДУХЪ

И съ непостижной быстротою

Земной кружится пышный шаръ,

На немъ смняется со тьмою

Небесный свтъ и съ хладомъ жаръ,

Моря колеблются, на брег

Недвижны горы и поля —

Недвижны тамъ, но въ общемъ бг

Съ собой ихъ двигаетъ земля.

3-й ДУХЪ

И съ моря къ суш, съ суши въ море

Преходить буря, и она,

Въ стихій безперерывномъ спор

Питаетъ жизни семена,

Съ перуномъ огнь опустошенья

Летитъ губительнымъ путемъ.

Но въ цломъ нтъ уничтоженья

И стройность неизмнна въ немъ.

ВС ТРОЕ

Творецъ вселенныя всевластный

Непостижимъ ни для кого,

Всегда, какъ въ первый день прекрасны

Созданья дивныя Его!

появляется МЕФИСТОФИЛЬ

МЕФИСТОФИЛЬ

Передъ Творцомъ и я уничиженъ,

Но чуждый васъ объемлющей любови,

Я неспособенъ къ пснямъ славословій —

Восторгъ мой былъ бы страненъ и смшонъ.⁹

Полету сферъ мн недосугъ дивиться,

Я все гляжу, какъ человкъ томится.

Отъ первыхъ дней ни въ чемъ не измнясь ни какъ,

Божокъ земли и былъ и есть чудакъ,

Кчему же въ немъ, одномъ изъ земнородныхъ,

Та искорка, что въ гордости своей

Зоветъ онъ разумомъ, хоть пребываетъ съ ней

Животне всхъ остальныхъ животныхъ?

Бднякъ на стрекозу похожъ,

Которая въ трав все не летаетъ

А прыгаетъ, да все одно и тожъ

Какъ пла, такъ и напваетъ.

Добро бъ въ трав! разгорячась,

Онъ суетъ носъ свой просто въ грязь!

ОДИНЪ ИЗЪ ДУХОВЪ

Хулитель вчный! на земл, какъ видно,

Въ глазахъ твоихъ, и вообще и врозь,

Всегда и все неблаговидно?

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, нчего скакать, такъ дурно, что хоть брось —

Такъ жалки люди, такъ имъ горя много,

Что даже я ихъ тормошу не строго.

Иныхъ я, правда, тронуть не могу —

Вотъ, Фауста.

ТОТЪ ЖЕ ДУХЪ

Небо зритъ въ немъ врнаго слугу.

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну, этотъ служитъ не вравн съ другими.

Самъ замчаетъ, что дурятъ умомъ:

Все внутреннемъ броженьемъ въ даль влекомъ.

Пренебрегая яствами земными,

Съ небесъ ярчайшихъ хочетъ звздъ, съ земли

Всегдашней дани полныхъ наслажденій,

11 всемъ, что есть вблизи какъ и вдали,

Не можетъ буйныхъ утолить хотній.

ДУХЪ

Теперь еще туманенъ онъ душой,

Но скоро Богъ ее однетъ свтомъ:

Садовникъ вдаетъ весной

Какой дастъ плодъ растенье лтомъ.

МЕФИСТОФИЛЬ.

И онъ свихнулся бъ можетъ быть съ пути,

Когда бъ позволено мн было

Его какъ знаю я, вести.

ДУХЪ

Что жъ? Провидіне того не запретило:

Веди, пока живетъ онъ, Человкъ

Радъ мудрствовать во весь свой вкъ,

А мудрствуя, нельзя не заблуждаться ¹⁰

МЕФИСТОФИЛЬ

О, вдомо, пока живетъ,

А не по смерти: что мн за ращоть

Съ умершимъ человкомъ знаться?

И кошка не остритъ когтей

На давленыхъ мышей.

ДУХЪ

Попробуй, если есть умнье,

Высокій этотъ духъ изъ блага сдлать зломъ!

Стыдись, увидвши потомъ,

Что добрыя души неясное стремленье

Всегда путь истинный найдетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Но долго ли душа по немъ идетъ?

Попробую — надежды есть не мало!

Что, еслибъ вправду силъ на то достало?

Была бъ потха велика

И ужъ прижалъ бы я дружка!

ДУХЪ

Похлопочи — теб даются безъ разбора

Любыя средства, всякій путь.

Среди покоя въ человк скоро

Могла бъ дятельность уснуть,

За тмъ-то попустилъ Создатель,

Чтобы входилъ Духъ-отрицатель

Въ дла душевныя его,

Чтобъ злое съ добрымъ спорили начала,

И чтобъ добра побда означала

Свободной въ смертномъ воли торжество.¹¹

Духи удаляются.

МЕФИСТОФИЛЬ

Хоть ничего и не люблю хвалить,

Но тутъ сказать обязанъ откровенно:

Съ такою льготой, во вселенной

Еще и чорту можно жить.¹²

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ТРАГЕДІИ

Ночь.

Тсная готическая комнатка съ высокими сводами. ФАУСТЪ безпокойно сидитъ въ креслахъ передъ письменнымъ столикомъ.

ФАУСТЪ.

Ахъ, философію сперва

И медицину и права

И богословію потомъ

Прошелъ я съ ревностнымъ трудомъ,

И вотъ, обманутый глупецъ,

Я все невжда наконецъ:¹³

Магистромъ, докторомъ зовусь,

Десятый годъ уже тружусь

Съ учениками, на авось

Кода ихъ за носъ вкривь и вкось,

И мучусь, видя изъ всего,

Что знать нельзя намъ ничего!

Гораздо, правда, я умнй

Другихъ ученыхъ и ханжей —

Въ сомнньяхъ робкихъ не томлюсь,

Чертей и ада не боюсь,

За то здсь нтъ мн никакихъ

И радостей: я не мечтаю,

Что тамъ хоть малость точно знаю,

Что наставлять могу другихъ, ¹⁴

Ктому жъ еще и денегъ нтъ,

И ничего, чмъ красенъ свтъ —

Такъ жить и песъ бы не желалъ!

За тмъ-то магикомъ и сталъ,

Ршаюсь съ горя испытать,

Хоть чрезъ Духовъ не льзя ли ясно

Въ природ кое-что ¹⁵ понятъ,

Чтобъ больше не потть напрасно

Уча другихъ людей тому,

Что неизвстно самому,

Чтобъ знать, какою силой сптъ

Возсталъ и длится столько лтъ,

Чтобъ видть сущность естества,

А не болтать одни слова.

О еслибъ, полный мсяцъ, нын

Свтилъ ты ужъ въ послдній разъ

Моимъ трудамъ, моей кручин!

Меня ты долго, въ поздній часъ,

Видалъ, другъ скорбный, въ непоко,

Средь книгъ и хартій, при нало!

Когда жъ я возмогу въ поляхъ

И на скалистыхъ высотахъ

И у жерла пещеръ носиться

Съ воздушною Духовъ толпой,

Тамъ пить твой свтъ, твоей росой

Отъ чаду знаній исцлиться!

Еще ль я здсь, въ тюрьм моей?

Проклятая канура! въ ней,

О стекла преломясь цвтныя,

Не свтлы и лучи дневные!

Въ ней душно, тсно, по стнамъ

Закопченнымъ въ дыму лампады

До свода пыльныхъ книгъ громады

Навалены, во сндь червямъ,

И тутъ же въ кучахъ старый хламъ —

Реторты, сткляницы, снаряды

И инструменты всхъ родовъ…

Вотъ міръ твой, Фаустъ! но будто міръ таковъ?

О нтъ! и ясно, почему

Такъ тяжко сердцу твоему,

Зачмъ какое-то мученье

Мертвитъ въ немъ жизнь, тснитъ движеніе:

На мсто созданной Творцомъ

Въ жилище нимъ живой природы,

Вокругъ тебя здсь стны, своды,

Тлнъ, прахъ — не жизни, смерти домъ!

Бги! въ міръ свтлый, въ міръ нетсный!

Вотъ книга Нострадама ¹⁶ — въ ней

Теб по цлой поднебесной

Готовъ врнйшій изъ вождей.

Тогда ты бгъ свтилъ познаешь,

И, наученъ природой, тамъ

Душой окрпшей испытаешь

Какъ Духи говорятъ Духамъ.

Но въ книг знаковъ смыслъ толкуя,

Не властенъ умъ ихъ разгадать,

Вы Духи, здсь, къ вамъ воззову я.

Заставлю васъ отвтъ мн дать.

Раскрываетъ книгу и усматриваетъ изображеніе Марокозма (Духъ вселенной).

Ахъ, что за нга, что за наслажденье

Внезапно весь составъ объемлютъ мой!

Какою новой, пламенной струей

По жиламъ протекло блаженства ощущенье!

Не богъ ли нкій образъ сей чертилъ?

Онъ бурю духа усмиряетъ,

И въ сердце радость поселяетъ,

И тайну всхъ природы силъ

Вокругъ меня понятно раскрываетъ!

Не богъ ли самъ я? Какъ мн вдругъ свтло!

Здсь предъ моей душой себя разоблокло

Ея всегдашнее дянье ¹⁷

И вдругъ я понялъ мудреца сказанье:

‘Не міръ Духовъ теб закрытъ,

‘Но духъ твой запертъ, сердце спитъ.

‘Воспрянь, питомецъ! ревностно дерзай —

‘Въ зар небесъ земную грудь купай. ¹⁸‘

Разсматриваетъ изображеніе.

Какъ здсь вс части, въ цлое сливаясь,

Одна въ другой дятельно живутъ!

Какъ силы горнія, взлетая, ниспускаясь,

Въ златыхъ сосудахъ жизнь другъ другу подаютъ, ¹⁹

Благословенья даръ безцнный

Съ небесъ несутъ земл на радужныхъ крылахъ

И стройныхъ звуковъ токъ льютъ въ ндра всей вселенной!

Какое зрлище! но, ахъ,

Оно лишь зрлище! О, какъ тебя объять

Безмрная природа-мать!

И васъ, сосцы, источникъ бытія!

Изъ васъ повсюду жизнь струится,

Къ намъ такъ душа мои стремится —

И въ тщетной жажд изнываю я!

Съ негодованіемъ переворачиваетъ въ книг листы и усматриваетъ изображеніе Микрокозма (Духа земли).

Вотъ знакъ иной — о грудь инымъ огнемъ полна!

О Духъ земли! ко мн ты ближе!

Уже и чувствую себя сильне, выше:

Я рдю, какъ отъ новаго вина

И нахожу въ себ отвагу въ свтъ пуститься

Тамъ радости и горе основать,

Свирпству бурь противустать

И въ часъ крушенія душою не смутиться.

Туманится воздухъ,

Закрылась луна,

Лампада тмится,

Встаютъ пары, вокругъ меня сверкаютъ

Багровые лучи, со сводовъ

Повялъ ужасъ и объялъ

Мн мощно душу!

Ты здсь, ты близокъ, Духъ желанный!

Открой же ликъ свой!

Ахъ, какъ во мн трепещетъ

И рвется сердце! какъ я таю

Въ безвстныхъ, новыхъ чувствъ осп!

Всей силой воли я къ теб взываю!

Явись, хоть жизни бъ стоило то мн!

Хватаетъ книгу и таинственно произноситъ имя Духа. Вспыхиваетъ красное пламя, въ немъ появляется Духъ земли.

ДУХЪ

Кто звалъ меня:

ФАУСТЪ

О, видъ ужасный!

ДУХЪ

Меня привлекъ ты самовластно:

Моей стихіей долго жилъ, ²⁰

И вотъ —

Фаустъ отворачивается,

Снести твой зракъ я не имю силъ!²¹

ДУХЪ

Ты жаждетъ всей своей душою

Мой слышать голосъ, видть ликъ,

Я, мощной преклоненъ мольбою,

Пришелъ — и страхъ тебя проникъ!

Гд жъ смертный, вышедшій за смертности предлы?

Гд грудь, въ себ самой устроившая цлый

Пространный міръ, и давъ просторъ мечтамъ

Къ восторг смвшая подняться вровень къ намъ?

Гд Фаустъ, призвать меня дерзнувшій,

Ко мн всей силой воли льнувшій?

Ужели это ты, какъ громовой стрлой

Моимъ дыханіемъ сраженный

И падшій въ прахъ какъ червь презрнный?

ФАУСТЪ

Я не унижусь, ликъ огнистый, предъ тобой!

О нтъ, и Фаустъ, я равный твой!

ДУХЪ

Въ поток жизни, въ бур дяній

Я міромъ вращаю:

Въ немъ направляю

Я смерть и рожденье,

Радость и горе —

Живое волненье

Вчнаго моря.

Такъ, по шумному вчности ря станку, ²²

Божеству я одежду живущую тку.

ФАУСТЪ

Ты, обтекающій всю область бытія

Духъ дятель! теб подобенъ я!

ДУХЪ

Подобенъ Духу, коего вполн

Ты постигаешь, а не мн!

Исчезаетъ.

ФАУСТЪ падаетъ.

Не теб!

Кому же?

Я, образъ Божества,

И даже не теб!

Стучатся въ дверь.

О Боже! Вагнеръ! вотъ мученію!

Прощай, святое наслажденье!

Вдь надобно жъ, чтобъ онъ, оселъ,

Разрушить мой восторгъ пришелъ!

Входитъ Вагнеръ, адьюнктъ Фауста, въ халат и колпак, съ лампадою съ рукахъ. Фаустъ отворачивается отъ него съ негодованіемь.

ВАГНЕРЪ

Простите мн! вы вслухъ читали —

Не греческую ли трагедію? не льзя ли

Для образца послушать васъ?

Хорошіе чтецы въ большой чести у насъ,

И въ этомъ, говорятъ, актеры

Пасторовъ могутъ наставлять.

ФАУСТЪ

Да, ежели хотятъ актерствовать пасторы.

Какъ то случалось намъ видать.

ВАГНЕРЪ

Ахъ, въ кабинет, какъ въ темниц, сила,

Людей лишь въ праздникъ, издали, тамъ-сямъ,

Какъ будто въ трубку зрительную видя,

Гд пріобрсти даръ убжденья намъ?

ФАУСТЪ

Конечно! это невозможно,

Пока въ самихъ васъ убжденна нтъ,

Покуда вы не увлечете свтъ

Святою силой правды неподложной.

Сидите вы, сшивайте лоскутки,

Сбираіне у другихъ объдки на окрошку,

И жалкіе надъ пепломъ огонька

Вздувайте кой-какъ, понемножку,

На диво дтямъ да глупцамъ,

Когда хвала ни лестна панъ,

Но знайте: сердце тмъ не убдится

Что не отъ сердца говорится.

ВАГНЕРЪ

Но краснорчіе вдь для чтеца есть клалъ: ²³

А имъ еще весьма и не богатъ.

ФАУСТЪ

Ищи ты выгодъ честною стезею,

Не будь трещоткой площадною!

Что толковито и умно,

Всегда то скажется красно!

Оно безъ пышныхъ словъ убора

Подйствуетъ легко и скоро,

А нашъ хитросплетенный вздоръ,

Гремушекъ и крючковъ наборъ,

Питателенъ. какъ втръ, шумящій средь тумана

Въ поблекшихъ осенью лсахъ.

ВАГНЕРЪ

Увы, наука такъ пространна.

А жизнь такъ коротка, что страхъ! ²⁴

Во глубь критическихъ вдаваясь изысканій

Подчасъ боюсь я за себя весьма,

Чтобъ до Источниковъ²⁵ дойти, потребна тьма

Приготовительныхъ познаній,

А тутъ того лишь и гляди,

Что смерть застигаетъ на пути!

ФАУСТЪ

Не въ книгахъ ли источникъ тотъ священный,

Что можетъ жажду утолить на вкъ!

Нтъ, ежели въ себ, то и во всей вселенной

Его не сыщетъ человкъ.

ВАГНЕРЪ

Однако изъ любо, согласитесь сами,

Вникать въ протекшихъ духъ вковъ —

Все видть — мннья прежнихъ мудрецовъ,

И то, какъ далеко подвинуто все нами.

ФАУСТЪ

О, далеко, до облаковъ!

Скрижаль съ прошедшихъ лтъ длами

Семью печатями, мой другъ, укрплена!

Что духомъ времени признать вы согласились,

То — духъ писателя въ которомъ отразились,

Никто не всть какъ, времена,

А иногда о такъ, что сердцу тошно,

Бжать готовъ, какъ поглядишь — ну точно

Съ ветошьемъ лавка, чанъ помой,

А много, если важный фактъ какой,

Да прагматическій премудрый комментаріи,

Приличный кукламъ лишь, а не разумной твари!

ВАГНЕРЪ

Но свтъ? но человкъ? познаніе стяжать

Объ нихъ не всякой ли желаетъ?

ФАУСТЪ

Да, то, что свтъ познаньемъ нарицаеіъ,

Что должнымъ именемъ никто не сметъ звать!

Немногихъ, кои вправду кой-что знали

И увлекаясь сердца полнотой

Не скрыло думъ и чувствъ своихъ передъ толпой —

Такихъ издревле жгли и распинали!

Ho ужъ давно глухая ночь —

Пора, пріятель, вамъ разстаться.

ВАГНЕРЪ

Я съ вами, страхъ, люблю въ ученость углубляться —

До утра не пошелъ бы прочь!

Что, завтра, въ Пасху, вы позволите, я чаю.

Спросить себя про то и сё?

Ученье — страсть моя, о хоть я много знаю,

Но ужъ хотлось бы знать всё!

Уходить.

ФАУСТЪ одинъ

Глупецъ — онъ все еще надеждами богатъ!

За вздорами гоняясь, вкъ проводитъ,

Все ищетъ клада подъ землей, и радъ

Что дождевыхъ червей находить!

И смло же такое существо

Придти сюда, гд мн являлся ликъ безплотныхъ!

Но я благодарю его,

Жалчайшаго изъ земнородныхъ:

На этотъ разъ онъ укротилъ но мн

Порывъ объявшаго всю душу изступленья —

Ахъ, предъ величіемъ гигантскаго виднья

Себя я карлой чувствовалъ вполн!

Я, божества подобіе, мечтавшій

Быть къ вчной истины зерцалу близкимъ, я,

Исторгшійся изъ узъ зоннаго бытія

И самознанье свтлое вкушавшій,

Я, большій Ангеловъ, дерзнувшій по живой

Природы жиламъ течь свободною душой

И жить, творя, существованьемъ новымъ,

Божественнымъ — о жребій роковой!

И уничтоженъ громоноснымъ словомъ!

О равенств съ тобой ни долженъ я мечтать!

Тебя всей властью моего я слова

Могъ только вызвать, но не удержать!

Въ тотъ мигъ блаженства неземнаго

Какъ малъ и какъ великъ я былъ!

Но ты безжалостно меня отринулъ, снова

Къ неврному людей удлу обратилъ!

Кто скажетъ мн, гд часть благая:

Стать, иль идти, куда меня влечетъ?

Ахъ, даже дйствуя, не только что страдая,

Мы проклинаемъ нашей жизни ходъ! ²⁶

Къ чистйшимъ помысламъ, воспринятымъ душою,

Все больше чуждыхъ имъ предметовъ льнетъ,

Кто благъ мірскихъ добился, ужъ мечтою

Тотъ блага лучшія зоветъ!

Да, чувства, бытъ для насъ создавшія душевный,

Черствютъ въ сует вседневной:

Фантазія, съ толпой надеждъ своихъ

До самой вчности ширявши на простор,

Ужъ не летаетъ въ даль, когда въ житейскомъ мор

Пойдутъ крушенья тхъ же благъ земныхъ,

Тутъ въ грудь забита залегаетъ —

Печалитъ насъ, боязнію слпой

Ничтожитъ щастье и покой,

Она, что часъ, свой видъ перемняетъ,

Пророчитъ зло семь, имнью, намъ самимъ

Отъ злыхъ людей, стихій, болзней, браней:

Нтъ бдствій — бдствій жди, все, что зовешь своимъ,

Утратить бойся, все оплакивай заран!

Подобенъ не богамъ — да, ясенъ жребій мой —

Подобенъ червю я, что въ прах обитаетъ

И кормится, и тамъ, подъ путника стопой

Смерть и могилу обртаетъ!

Не прахъ ли все, чмъ я со всхъ сторонъ

Здсь, въ царств моли, икру женъ —

Вс эти хитрые снаряды,

Гніющей ветоши громады!

И здсь я мной желанное найду?

Да, въ сотняхъ книгъ копаясь, я прочту,

Что племя смертныхъ завсегда страдало,

Что было кое-гд щастливцевъ — очень мяло!

Вотъ черепъ, скалясь, онъ какъ будто говоритъ.

Что тожъ о въ немъ былъ умъ сокрытъ,

Который дня искалъ и въ сумрак терялся,

Все жаждалъ истины и жалко заблуждался!

Вотъ инструменты — сложностью скоса

Они смются надъ затями людей:

Ихъ къ истин ключами мы щитаемъ,

Хитры ключи, а все не or переть замка имъ!

Природа съ лака своего

Таинственный покровъ сорвать не позволяетъ:

Чего твоей душ она не открываетъ,

Машинами у ней не вынудитъ того!

Весь этотъ хламъ мн отъ отца достался,

Отецъ его употреблялъ

И съ той поры имъ здсь нетронутый лежалъ

Да копотью лампадной покрывался.

Ахъ, лучше бъ я прожилъ кроху свою давно,

Чмъ ею тяготить себя здсь понапрасну!

Наслдство лишь тогда назвать своимъ мы властны,

Когда на пользу служитъ намъ она!

Да, достояньи мертвыя суть бремя,

Живыя жъ тратитъ и опять раждаетъ время ²⁷

Но чмъ въ тотъ уголъ взоръ влечется мой?

Тамъ стклянка — разв въ ней магнита сила?

Что вдругъ меня привтно озарило,

Какъ путника луна во тьм лсной?

Поди сюда, сосудъ мой драгоцнный!

Почтительно тебя привтствую, смиренно

Въ теб чту умъ и знаніе людей.

Моя рука въ тебя сливала

Смертельныхъ силъ снотворныя начала —

Мн влагой ты и услужи своей!

Тебя я зрю — смягчается мученье,

Тебя держу — стихаетъ думъ волненье,

Проливъ души уходитъ и влечетъ

Меня на моря нкую пучину,

И черезъ водъ зеркальную равнину

День новый къ новымъ берегамъ зоветъ,

Огнистая слетаетъ колесница

Ко мн съ высотъ лазурныхъ, и я вдругъ

Готовность чувствую въ путь новый устремиться,

Стать въ новый чистыя дятельности кругъ.

Но можно ль, чтобъ удла столь благаго

Ты, нын червь, достоинъ былъ?

Да, только къ свту солнышка земнаго

Отважно обрати свой тылъ,

Ворвись въ ту дверь, которую охотно

Желалъ бы каждый миновать,

На дл докажи, что волею свободной

Возможетъ человкъ богамъ не уступать —

Возможетъ не дрожать передъ пещерой мрачной,

Гд столько мукъ себ фантазія творитъ,

Возможетъ броситься безстрашно

Въ жерло, предъ книмъ цлый адъ горитъ,

Возможетъ, не смутясь, на шагъ такой ршиться —

Хоть и съ опасностью въ ничтожество разлиться.

Поди сюда, оставь чехолъ свой пыльный,

Хрустальный мой, узорчато-гранильный,

Столь много лтъ забытый мной попалъ!

Въ степенный вкъ отцовъ моихъ я ддовъ

Кружа на торжествахъ пирушекъ и обдовъ,

Суровыхъ ты гостей развеселялъ.

Твоя рзьба, обычай — бойко

Тебя за-разъ опорожнять,

И смыслъ фигуръ притомъ стихами объяснять,

Напоминаютъ не одну попойку!

Теперь къ сосду я тебя не перепью

И надъ тобой упоить не поиграю —

Пьянетъ скоро, кто ввряется питью.

Которое въ тебя я лью!

Его составилъ я, его днесь избираю

И чашу на земл послднюю мою

Отъ всей души въ честь утра выпиваю.

Подноситъ кубокъ къ устамъ и вдругъ слышится колокольный звонъ и пніе.

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ

Христосъ воскресъ!

Возрадуйтесь, гршные:

Отъ тьмы онъ кромшныя

Васъ спасъ и отверзъ

Врата вамъ небесъ.

ФАУСТЪ

Но что за звуки, что за мощный зовъ

Отъ устъ мн чашу отторгаетъ?

Ахъ, это звонъ колоколовъ

Свитую Пасху возвщаетъ!

Да, это хоръ ту пснь провозглашаетъ.

Въ которой нкогда спасенія завтъ

Отъ Ангеловъ услышалъ свтъ!

ХОРЪ ЖЕНЩИНЪ

Елеемъ и мромъ

Его мы омыли,

Почившаго съ миромъ

Во гробъ положили,

Оплакать блаженнаго

Снова приходимъ,

Но ужъ погребеннаго

Здсь не находимъ!

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ

Христосъ воскресъ!

Блаженъ неунывшій,

Себя побдившій,

Борьбой заслужившій

Наслдье небесъ!

ФАУСТЪ

Почто вы, звуки, мощны и отрадны,

Меня здсь бъ прах ищете? кчему?

Гремите тамъ, гд къ вамъ сердца не хладны —

Я слышу благовстъ,но вры не иму,

А чудеса суть чада Вры!

Я не дерзаю вознестись въ т сферы,

Откуда гласъ спасенія гремитъ,

Но, съ дтства мн знакомый онъ миритъ

Меня и нын съ жизнью опостылой!

Была пора, когда ко мн

Въ торжественной субботней тишин

Лобзаніе любви небесной низходило,

Звучали вще въ тьм колокола,

И сладостна молитва мн была,

И полнъ безвстнаго стремленья

Въ поля, въ лса я убгалъ,

Точилъ ручьями слезы умиленья

И самъ въ себ міръ новый создавалъ!

Ахъ, эта пснь тогда гласила

О праздник весны, объ играхъ и норахъ!

Воспоминаніи дтскихъ сила

Претитъ мн предпринять послдній, грозный шагъ

Теките, звуки, какъ вы встарь текли!

Слеза дрожитъ — я снова гость земли!

ХОРЪ УЧЕНИКОВЪ

Смертью поправый

Смерть, намъ въ спасенье,

Прешелъ онъ со славой

Изъ области тлнья

Въ свтъ нескончаемый,

Въ свтъ безначальный,

Почто жъ обитаемъ мы

Міръ сей печальный?

Почто днесь и мы

Не властны изъ тьмы

Летть въ ту обитель,

Гд нашъ искупитель?

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ

Христосъ воскресъ!

Мужайтесь, идите

И міру гласите

О царств небесъ.

При васъ онъ, учителяхъ,

Бога хвалителяхъ,

Душъ исцлителяхъ,

Вры крпителяхъ —

Врьте, всякъ часъ,

Везд безотходно

Звздой путеводной

Онъ будетъ при васъ.

За городскими воротами.

Толпы гуляющихъ выходятъ изъ города.

НСКОЛЬКО ПОДМАСТЕРЬЕВЪ

Куда жъ вы? аль съ дороги сбилась?

ДРУГІЕ ПОДМАСТЕРЫ!

Куда? къ охотничьимъ домамъ.

ПЕРВЫЕ

А мы на мельницу пустились.

ОДИНЪ ИЗЪ ПОДМАСТЕРЬЕВЪ

По мн, пойтить бы ужъ къ прудамъ.

ВТОРОЙ

Скучна дорога — все мста пустыя,

ДРУГІЕ

А ты куда?

ТРЕТІЙ

Туда жъ, куда другіе.

ЧЕТВЕРТЫЙ

Совтую пойти въ сельцо:

Тамъ чудо-двушки, и славное пивцо,

И перваго разбора драки.

ПЯТЫЙ

Опять, брать, лзешь въ забіяки —

Знать въ третій разъ зудить спина!

Прощай — мн драка не нужна.

ПЕРВАЯ СЛУЖАНКА

Нтъ, нтъ, я ворочусь — что толку?

ВТОРАЯ

Онъ врно тамъ подъ тополями ждетъ.

ПЕРВАЯ

А мн-то что? опять начнетъ

Съ тобой мигаться въ тихомолку,

Съ тобой ходить и танцевать —

Я не хочу другимъ мшать.

ВТОРАЯ

Онъ не одинъ — сказалъ, что приведетъ съ собою

Того, ты знаешь, что съ курчавой головою.

Идутъ вмст дале..

ШКОЛЬНИКЪ

Вотъ чудо-двки! славная статья!

Махнемъ-ка, братъ, къ нимъ посмле!

Табакъ покрпче, пиво похмльне,

Да двушка въ наряд — страсть моя!

ДВИЦА-ГОРОЖАНКА

Лихіе парни, но признаться

Что ужасть какъ себя ведутъ:

Могла бъ съ порядочными знаться,

А вотъ, за этими бгутъ!

ВТОРОЙ ШКОЛЬНИКЪ къ первому

Смотры-ка, позади дн: выступаютъ плавно,

Одты, какъ нельзя милй,

Одна — ея сосдка, къ ней

Неравнодушенъ я издавна.

Давай-ко шагъ укоротимъ

Да по немножку и пристанемъ къ нимъ!

ПЕРВЫЙ

Нтъ, эт чопорны! что толку длать глазки!

Скорй за дичью — вдь уйдетъ.

Чмъ больше въ будни женщин работъ,

Тмъ въ праздники щедрй она на ласки.

ГОРОЖАНИН къ другому

Нтъ, просто, милостивецъ мой,

Я недоволенъ новымъ головой:

Что день, то пущая надменность,

А намъ въ томъ пользы ни на грошъ

Все только строже подчиненность

Да больше прежняго платежъ.

НИЩІЙ напваетъ

Почтите нищаго подмогой,

Вы, госпожи и господа!

Всего Творецъ послалъ вамъ много —

Храните жъ заповдь Христа:

Кто съ бднымъ длить даръ Господній.

Тому веселье веселй!

Подайте — въ свтлый день сегодня

Вамъ будетъ на душ свтлй.

ВТОРОЙ ГОРОЖАНИНЪ

По праздникамъ всего пріятнй мн

Разсказы объ войн —

Какъ тамъ, въ Туреччин далеко,

Народъ съ народомъ ржется жестоко.

Стоишь себ съ стаканомъ у окна,

По рчк чолны взоромъ провожаешь,

А посл, идучи домой, благословляешь

Благія міра времена.

ТРЕТІЙ

И мн, сосдъ, все это нипочемъ:

Пускай другъ друга дуютъ въ рыло,

Пусть все тамъ станетъ кверху дномъ,

Лишь бы у насъ по старому все было.

СТАРУХА къ двицамъ горожанкамъ

Ай да красотки! вотъ, изрядны —

Какъ не влюбиться молодцамъ!

И какъ спсивятся! да ладно —

Я вдь съумла бъ то добыть, что нужно вамъ!

ПЕРВАЯ ДВИЦА ГОРОЖАНКА

Пойдемъ, Агата! здсь намъ зваться не пристало

Съ такою вдьмой — здсь мы не одн,

Хотя она и показала

Въ Андреевъ вечеръ суженаго мн.

ВТОРАЯ

И моего мн тожъ, въ стакан:

Военный, какъ теперь гляжу!

Я ужъ люблю его заран,

Да какъ-то все не нахожу.

СОЛДАТЫ

Рушить твердыни

Мощной рукою,

Гордыхъ красавицъ

Сердце брать съ бою —

Вотъ чего жаждемъ

Всей мы душою.

Славному длу

Много наградъ!

Трубный звукъ сватомъ

Шлёмъ мы успшнымъ

Въ дл смертельномъ

Какъ и въ сердечномъ:

Грянемъ, приступимъ,

Щетъ тутъ короткій —

Наши — твердыни,

Наши — красотки!

Славному длу

Много наградъ,

Взявши ихъ, дальше

Мчится солдатъ.

Входятъ ФАУСТЪ и ВАГНЕРЪ

ФАУСТЪ

Отъ свтлаго взора весны животворной

Исчезъ ледяной покровъ на водахъ,

Надежда жатвъ зеленетъ въ ноляхъ,

Съ тепломъ утомившись борьбою упорной,

Зима убжала въ пріютъ свой нагорный.

На злакомъ одтые долы она

Въ гнв безсильномъ оттуда, порою.

Ветъ, бушуя, морозной крупою,

Но солнцу противна земли близна —

Везд становится пестре чмъ было,

Все жизнью кипитъ и растительной силой,

Цвтовъ нтъ — но въ пестрыхъ одеждахъ своихъ

Толпы людей отвчаютъ за нихъ!

Взгляни на городъ — разостланъ въ долин,

Отсюда онъ видится, какъ на картин:

Быстро изъ узкихъ старинныхъ воротъ

Сыплется плотной гурьбою народъ —

Всякой на солнце выходить сегодня

Праздновать день воскресенья Господня,

Сами воскреснувъ душой, отъ трудовъ,

Забывши о нуждахъ вседневныхъ заботу,

Вс изъ подъ кровель тяжелаго гнету,

Изъ душныхъ рабочихъ, изъ тсныхъ домовъ,

Изъ храмовъ торжественно-сумрачной сни,

Изъ улицъ сжатыхъ рядами строеній

Бгутъ, чтобъ на нол въ усталую грудь

Вешній цлебный воздухъ вдохнуть.

Посмотри, полюбуйся! повсюду, какъ волны.

Толпа дробятся, вблизи, вдалек,

А тамъ, колыхаясь но свтлой рк

Несутся врозь веселые полны,

Вотъ въ пристани, весь дополна нагружонъ,

Оставался одинъ — и онъ отплываетъ!

Куда ни взгляни со всхъ сторонъ,

Даже съ горъ, цвтная одежда мелькаетъ.

И всюду поютъ, играютъ, шумятъ —

Теперь блаженъ народъ, какъ въ ра нкомъ!

Теперь ликуетъ старъ и младъ!

Здсь человкъ я, здсь могу быть человкомъ

ВАГНЕРЪ

Пройтиться съ нами здсь вдвоемъ

Мн и пріятно и почетно,

Одинъ же я пошелъ бы ее охотно,

За тмъ, что врагъ и грубаго во всемъ —

Пискъ скрипокъ, крики, кеглей стукотня

Пренепріятны для меня:

Дурятъ, какъ будто ихъ мутить лукавый.

И называютъ то пньемъ, забавой!

Селяне подъ липою. Пляска и пніе.

Одтъ нарядно, пастушокъ

Поправилъ на себ внокъ

И побжалъ подъ липки.

Подъ липкими жъ народу тьма —

Поютъ, кружатся безъ ума!

Юхге, Юхге,

Юхгейза, ге!

Гудятъ гудки и скрипки.

Вмшавшись въ молодежи кругъ,

Съ одной изъ двушекъ онъ вдругъ

Столкнулся нерадиво,

Она жъ взглянула пресмшно

И говоритъ, весьма умно.

Юхге, Юхге,

Юхгейза, ге!

Притомъ же и учтиво!

Но всякъ пустился въ плясъ, кто могъ!

Вотъ и они помчались — ногъ

Не слышатъ подъ собою!

И вотъ, имъ стало горячо,

Они стоятъ съ плечомъ плечо,

Юхге, Юхге,

Юхгейза, ге!

Стоятъ рука съ рукою,

— Конечно, только вамъ поврь!

Всего наскажете теперь,

А посл будуть слёзки!—

Однакъ ее онъ изъ кружка

Увлекъ и ужъ издалека —

Юхге, Юхге,

Юхгейза, ге!

Неслись къ нимъ отголоски.

СТАРИКЪ

Почтенный Докторъ! честь теб

За то, что такъ не гордъ съ народомъ,

Что, важный и ученый мужъ,

Почтитъ нашъ пиръ своимъ приходомъ!

Прими же, просомъ отъ души,

Изъ рукъ усердныхъ эту чашу:

Желаемъ, поднося ее,

Чтобъ Богъ мольбу услышалъ нашу

И столько, сколько капель въ ней,

Теб прибавилъ къ жизни дней.

ФАУСТЪ

Благодаря васъ, принимаю

И всмъ вамъ всякихъ благъ желаю.

Народъ собирается около Фауста въ кружокъ.

СТАРИКЪ

Пріятно, право, что того

Мы въ день веселья повидали,

Кто насъ, забывши о себ,

Не забывалъ во дня печаля!

Еще здсь многіе живутъ,

Которыхъ съ смлостью примрной

Отецъ твой въ страшный годъ чумы

Отъ гибели избавилъ врной.

И ты тогда, хоть молодъ былъ,

А ждать не заставлялъ больнаго.

Не мало померло людей,

Теб жъ не приключилось злато

По самый бдствія конецъ:

Ты насъ хранилъ, тебя — Творецъ.

НАРОДЪ

Пусть долги дни теб дастъ Богъ,

Чтобъ ты и впредь спасать насъ могъ.

ФАУСТЪ

Хвалите не меня — Того,

Въ чьей власти жизнь и смерть всего.²⁸

Идетъ съ Вагнеромъ дале.

ВАГНЕРЪ

Ахъ, сладко сердцу отъ подобныхъ встрчъ,

Похвалъ, привтствій, восклицаній!

Щастливъ, кто изъ своихъ уметъ дарованіе

Такую выгоду извлечь.

Какъ, мужъ великій, не гордиться этимъ?

Тебя отцы указываютъ дтямъ,

Твою всякъ хочетъ слышать рчь,

Покажется передъ народомъ,

Вдругъ, пляска, стой, гудокъ молчитъ,

За шапкой шапка вверхъ летитъ —

Вс чуть не падаютъ, какъ передъ крестнымъ ходомъ.

ФАУСТЪ

Здсь, выше, камень есть — присядемъ, отдохнемъ.

Не разъ, печально, одиноко

Я въ дум здсь сидть глубокой

И изнурялъ себя молитвой и постомъ:

Надежды полный, въ вр твердый,

Я мнилъ въ мечтательности гордой,

Что силой слезъ, стенаніи и мольбы

Могъ вынудить конецъ парады у судьбы.

Хвала толпы мн тягостнй укора,

Ахъ, есдибъ видлъ душу ты мою!

Достойными не славы, а позора

Себя съ отцемъ я признаю.

Отецъ былъ честный человкъ, но темный:

Трудился не жаля силъ,

Но сбившись съ толку, все къ одной головоломной

Своей систем приводилъ ²⁹

Въ лабораторіи, въ кругу другихъ Адептовъ

Онъ по сложнйшимъ изъ рецептовъ

Сливалъ противныя другъ другу вещества.

Такъ краснаго сначала льва

И лилію они томили

Во влаг теплой, а потомъ тснили

Изъ стклянки въ стлаяку ихъ огнемъ,

Когда жъ всплывала подъ стекломъ

Царица юная въ одежд многоцвтной, ³⁰

Готовъ бывалъ бальзамъ всесвтный,

Вольные гибли, а спасенъ ли кто —

О томъ не спрашивалъ никто!

Ужасни! силой адскаго раствора

Несчастный край мы пуще мора

Опустошали въ чумный годъ!

Я самъ въ уста лилъ тысячамъ отраву,

И надобно жъ, чтобъ ныньче славу

Убійц воздавалъ народъ!

ВАГНЕРЪ

Ну можно ли объ этомъ сокрушаться?

Довольно и того, что по другихъ слдамъ,

Ты совстливо, такъ, какъ наученъ былъ самъ,

Старался дломъ заниматься.

Какъ сынъ почтительный, во всемъ

Ты слдовалъ отцу — прекрасно!

Мотомъ къ наук самъ прибавилъ кой что — ясно,

Что сынъ твой дале пойдетъ твоимъ путемъ.

ФАУСТЪ

Слаженъ, кто все еще надеждою питаемъ

Увидть свтъ сквозь заблужденій тьму! ³¹

Что въ жизни нужно, мы того не знаемъ,

Что знаемъ, то не служитъ ни къ чему.

Но грустно — полно говорить объ этомъ:

Такой ли часъ теперь! смотри-ка что за видъ!

Какъ пышно солнце золотитъ

Сады и хижины вечернимъ тихимъ свтомъ!

Оно ужъ низко, ужъ къ странамъ инымъ

Летитъ съ своею животворной силой.

Ахъ, еслибъ вчно мн возможно было

На крыльяхъ пташки мчаться вслдъ за нимъ,

Всегда смотрть, какъ въ зарев заката

Везд же вютъ міра красоты —

Струи потоковъ рдютъ блескомъ злато,

Спокойны долы, свтлы высоты!

И не было бъ преградъ мн на простор:

Вотъ, встали горы — я превыше горъ,

Вотъ, стелется передъ глазами море,

Ему конца не обртаетъ взоръ,

И зыбь его далекая готова

Закрыть свтило пышное, но нтъ,

И мчусь впередъ и пью сіянье снова —

За мною тьма, передо мною свтъ,

Сводъ неба надъ главой и волны подъ стопами!…

Но солнце сло — и конецъ мечтамъ!

Ахъ, никогда души крыламъ

Не быть тлесными крылами!

Однако, силою врожденною влекомъ,

Не всякъ ли въ даль душою рвется,

Когда иль жаворонокъ вьется

Звуча въ ефир голубомъ.

Или паритъ надъ горъ вершиной

Орелъ чуть видимый съ земли,

Иль мрнымъ летомъ надъ равниной

Къ отчизн тянутъ журавли!

ВАГНЕРЪ

Перемечталъ и я не мало вздору,

Но не хотлъ еще ни разу въ даль.

На лсъ и поле наглядишься скоро,

А что нтъ крыльевъ — право, мн не жаль.

То ль дло, какъ влечетъ насъ прелесть чтенья

Отъ книги къ книг, отъ листа къ листу!

Тутъ ощущаешь жизни полноту,

Сидишь, и ночь проходитъ какъ мгновенье,

Когда же важный свитокъ разобралъ,

То кажется, что въ рай попалъ!

ФАУСТЪ

Въ теб одна наклонность, не имй,

Не знай другой себ на горе!

Ахъ, дв души въ груди моей

Живутъ въ безперерывномъ спор:

Одна съ горячей страстью льнетъ

И припадаетъ ко всему мірскому,

Другая же изъ праха возстаетъ,

Стремится къ нашему началу неземному.³²

О если точно Духи межъ землей

И небомъ, въ воздух владычествуя, рютъ,

Зову ихъ! пусть съ высотъ привютъ

И къ новой жизни мчать меня съ собой,

Но цлому пусть носятъ міру!

Я все бы, и царей доходъ

И даже царскую порфиру

Отдалъ на плащикъ-самолетъ.

ВАГНЕРЪ

Охота жъ звать всмъ вдомую стаю

Духовъ, носящихся но воздуху въ парахъ!

Они и то любому краю

Надодаютъ такъ, что страхъ:

Отъ Свера повютъ — носъ и глотку

Какъ зубомъ, холодомъ язвятъ,

А отъ Востока — съ засухой чахотку

Ни легкое теб примчатъ,

Отъ Юга — видно, что пустыня ихъ послало

Жарой до нельзя раскалять твой лобъ,

Отъ Запада — тутъ прохладятъ сначала,

Потомъ же, глядь, и есть потопъ!

Зови! придутъ тотчасъ, за тмъ что полны злости,

Что предъ намъ и обманъ несутъ,

А прилегаютъ словно съ неба гости,

И шепчутъ сладко — только жаль, что лгутъ.

Одна къ ужъ холодно, смеркаться начинаетъ,

На долахъ легъ туманъ — пойдемъ:

То ль дло дома, вечеркомъ!

Но что тебя такъ сильно занимаетъ?

Что за диковинка въ поляхъ теб видна?

ФАУСТЪ

Смотри, вотъ рыщетъ черная собака.

ВАГНЕРЪ

Да, вожу, что же?

ФАУСТЪ

Присмотрись однако

Получше. Кто, ты думаешь, она?

ВАГНЕРЪ

Кто? пудель! Ну, бднякъ, хлопочетъ —

На слдъ хозяина наткнуться, видно, хочетъ.

ФАУСТЪ

Замть, какъ онъ дугой спиральной по полямъ

Все ближе подбгаетъ къ намъ!

Не ошибаюсь ли? вотъ въ сумрак туманномъ

Струятся искры по слдамъ его.

ВАГНЕРЪ

Я вижу пуделя и больше ничего:

Твой глазъ подверженъ, знать, оптическимъ обманамъ.

ФАУСТЪ

Мн кажется, въ кругахъ волшебныхъ онъ своихъ

Силки кладетъ намъ, будущія цпи.

ВАГНЕРЪ

А мн сдается: бгаетъ по степи.

Въ досад, что нашелъ чужихъ.

ФАУСТЪ

Вотъ онъ ужъ близко — къ намъ подходитъ!

ВАГНЕРЪ

Что, вдь собака? Кто же правъ?

Ворчитъ, ложится, хвостикомъ поводитъ,

Какой тутъ Духъ! во всемъ собачій нравъ.

Фаустъ къ пуделю

Поди сюда! останься съ нами!

ВАГНЕРЪ

О, пудель пресмшная тварь.

Стоитъ — онъ ждетъ, а скажетъ: шарь!

Пошелъ искать! велишь — повеселитъ прыжками,

Что потеряешь, принесетъ,

За палкою въ рку пойдетъ,

ФАУСТЪ

Ты правъ: въ ней Духа признаковъ не видно,

Собака, только учена.

ВАГНЕРЪ

Да, точно выучка видна.

Такихъ собакъ любить и мудрецу не стыдно.

Мани ее — идетъ! замтно ужъ сначала,

Что межъ студентами живала.

Уходятъ въ городъ съ пуделемъ.

Кабинетъ Вагнера.

Фаустъ входитъ съ пуделемъ

Довольно я бродилъ въ поляхъ,

Глухая ночь ихъ покрываетъ

И въ насъ какой-то тайный страхъ,

Въ насъ душу лучшую пробуждаетъ.³³

Угасшій день унесъ страстей

И буйныхъ помысловъ тревогу,

И сердце движется сильнй

Любовью къ ближнему и къ Богу,

Пудель, уймися, полно возиться!

Что ты все фыркаетъ тамъ у дверей?

Видишь подушку — изволь-ка на ней

Смирно за почкой ложиться.

Ты позабавилъ прыжками насъ въ пол,

Я за то взялъ тебя на ночь домой,

Будь же учтивъ и своей бготней

Не безпокой меня бол.

Какъ въ нашей кель вечеркомъ

Лампада вновь запламенетъ,

То и въ душ у насъ, во всемъ

Себя извдавшей, свтлетъ,

Цвсти надежда, говорить

Разсудокъ начинаетъ снова.

И жизнь желается намъ пить

Изъ бытія ключа живаго ³⁴

Песъ, замолчи! къ звукамъ торжественнымъ

Духъ мн объявшимъ восторгомъ божественнымъ

Вовсе скотское нытье не подъ ладъ!

Мы видимъ, что люди хулу изрыгаютъ

На то, чего не понимаютъ,

На доброе, изящное ворчатъ,

За тмъ, что въ тягость имъ подчасъ оно бываетъ —

Уже ли на то же и собака лаетъ?

Но ахъ, ужъ изъ души, при наилучшей вол,

Токъ удовольствія не хочетъ литься бол.

И почему жъ не стало вдругъ его,

А жажда прежняя осталась?

Со мною это ужъ не разъ случалось,

И мн понятно отчего,

Душ нтъ пищи въ здшнемъ свт,

Ей откровеніе потребно, а оно

Ни гд такъ ясно не заключено,

Какъ въ Божьемъ смертному завт.

Я жажду пить отраду въ немъ

И сердцемъ отчуждясь отъ суеты мірскія,

Глаголы произнесть святые

На язык родномъ. ³⁵

Но какъ начать ихъ мн? съ чего?

Что наши рчи? гд панду я слово,

Чтобы назвать, чтобъ выразить Его.

Непостижимое ни чьею мыслью Слово?

Скажу ль: Духъ духа, Сила силъ —

Все не придамъ тому достойнаго названья,

Кто самъ въ себ совокупилъ

Съ Причиной первой первое Дянье.

Послушай, пудель: если дольше

Ты хочетъ у меня гостить,

Прошу покорно больше

Не лаять и не выть.

Съ такимъ жильцомъ здсь, право, тсно!

Хоть гостя вонъ гнать и не честно,

Но на себя, мой другъ, пеняй —

Вотъ, дверь отворена, прощай!

Но что за странность? что за чудо?

Никакъ и началъ видть худо!

Иль это не обманъ? какой

Вдругъ пудель сдлался большой!

Какъ онъ свои видъ перемняетъ!

Все больше и страшне! вотъ,

Сталъ толстъ, какъ Нильскій бегемотъ —

Грозится пастью, взорами сверкаетъ!

Такъ вотъ кого я принялъ въ домъ!

Постой же, мы его осадимъ —

Мы Соломоновымъ ключемъ ³⁶

Съ подобнымъ полу-бсомъ сладимъ.

ДУХИ вн комнаты.

Приключилась бда!

Не летите туда —

Тамъ одинъ попалъ въ половъ!

Какъ лиса въ капкан, онъ

Бьется въ клтк своей,

Но не боитесь, изъ ней,

Старый, опытный бсъ,

Онъ и вылзетъ, какъ влзъ.

Между тмъ, въ чемъ кто можетъ

Пусть товарищу поможетъ,

Онъ и самъ, какъ смоталъ,

Намъ не разъ помогалъ.

ФАУСТЪ

Попробую надъ чудищемъ сперва

Стихійныя слова —

Заставлю горть Саламандру,

Разлиться Ундину,

Исчезнуть Сильфиду,

Бжать домоваго ³⁷

Кто не постигъ.

Стихій земныхъ,

Ихъ свойствъ и силъ

Не изучилъ,

Покорства тотъ

Въ Духахъ не найдетъ.

Вспыхни огнемъ,

Саламандра!

Волною разлейся,

Ундина!

Блесна метеоромъ,

Сильфида!

Бги,

Домовой!

Кто есть, окажись,

Появись!

Никто, знать, изъ нихъ

Во вс не таится:

Недвиженъ и тотъ,

На меня онъ надменно косится.

Постой, на твою я бду

Сильнйшее слово найду.

Если, презрнный,

Ты житель геены,

Вотъ знакъ, предъ которымъ

Съ поникнутымъ взоромъ

Геена чело преклоняетъ!

А, вотъ ужъ онъ щетину подинимаетъ!

Что, кромшный, прочелъ

Ты его здсь смволъ —

Несотвореннаго,

Неизрченнаго,

Ни чемъ не объятаго.

Распятаго!

Вотъ, за печкой прижавшися, онъ

Сталъ огроменъ какъ слонъ,

Вотъ наполняетъ весь уголъ собой

И готовь разлетться туманною мглой.

Сбрось эту, демонъ, личину

И въ ноги пади къ своему властелину!

Я не тщетно грожу —

Я священнымъ тебя огнемъ поражу!

Повинуйся, не жди

Лучей троекраты палящихъ!

Повинуйся, не жди

Заклятіи послднихъ и вящшихъ!

Мгла разлетается, изъ за печки выходить МЕФИСТОФИЛЬ въ вид странствующаго студента.

МЕФИСТОФИЛЬ

Кчему весь этотъ шумъ? чмъ я могу служить вамъ?

ФАУСТЪ

Такъ вотъ кто въ пудел сидлъ!

Схоластикъ! это презабавно!

МЕФИСТОФИЛЬ

Имю честь представиться. Я славно

По вашей милости вспотлъ.

ФАУСТЪ

Да? Какъ тебя зовутъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Вопросъ весьма не важный

Въ устахъ того, кто такъ не любитъ словъ,

Такъ скоро вншность презирать готовъ

И въ сущность мтить такъ отважно.

ФАУСТЪ

Что жъ? имя вдь у всхъ васъ, господа,

Про сущность говорить всегда

И никого въ обманъ не вводить,

Какъ, напримръ: лукавый, злой, ³⁸

Но ладно, кто ты?

МЕФИСТОФИЛЬ

Я частица силы той,

Что вчно хочетъ зла, а благо производить.

ФАУСТЪ

Загадка! что за смыслъ она скрываетъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Я Духъ, которой вчно отрицаетъ.

И въ томъ я правъ, все, что родится въ свтъ,

На то чтобъ гибнуть, только и годится,

Такъ ничему бы, лучше, но родиться!

За тмъ-то грхъ, погибель, вредъ —

Ну все, что зломъ у васъ зовутъ.—

Моя есть область, мой пріютъ.

ФАУСТЪ

Ты говоритъ, ты Часть, однакожъ ты здсь цлый.

МЕФИСТОФИЛЬ

Я скромно истинну изрекъ.

Пусть мірикъ глупостей, ничтожный человкъ

За Цлое себя щитаетъ смло,

Я Часть той Части, что вначал Все была,

Той Тьмы, что Свтъ произвола —

Свтъ, съ ночью-матерью посмвшій въ глупомъ чванств

О, первенств ужъ спорить, о пространств!

Но не бывать успху въ томъ:

Онъ рабски связанъ съ веществомъ —

Отъ вещества идетъ, по веществу струится ³⁹

И веществомъ бываетъ заслоненъ,

И такъ надюсь я, что это не продлится,

Что съ веществомъ и сгинетъ онъ.

ФАУСТЪ

Теперь я знаю чмъ ты промышляешь.

Не властенъ будучи уничтожать гуртомъ,

‘Ты хоть враздробь уничтожаетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, но не вижу проку въ томъ:

Досадный Нчто, міръ сей вздорный,

Противникъ древняго Ничто,

Повсюду держится упорно

И существуетъ, хоть ты что!

Нашлетъ ли бурю, трусъ, пожаръ, потопъ — напрасно.

Чрезъ мигъ опять въ немъ тихо и прекрасно!

Но что превыше всякихъ силъ —

Такъ это ваше и животныхъ племя:

Ужъ сколькихъ я похоронилъ,

А все проклятое произрастаетъ смя!

Ну, хоть рхнись! что часъ, что мигъ,

Изъ воздуха, изъ водъ, изъ ндръ земныхъ,

Средь холода, тепла, средь сухости и влаги

Ползутъ живущихъ цлыя ватаги,

И не оставь себ я пламени въ удлъ,

Я своего угла бы не имлъ.

ФАУСТЪ

И такъ, бснуясь отъ досады,

Творящей сил всеблагой

Повсюду ставитъ ты преграды,

И вчно въ томъ успхъ плохой!

Не лучше ль, странный сынъ хаоса,

Искать работы въ чемъ иномъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

И впрямь! но этаго вопроса

Коснуться можно и потомъ,

Теперь — не льзя ль мн удалиться?

ФАУСТЪ

О чемъ тутъ спрашивать? иди.

Мы познакомились, случится,

Такъ и еще когда зайди.

Прощай. Вотъ двери, вотъ окошко,

Да и въ трубу бъ ты вылзть могъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Признаться ль? въ выход немножко

Позатрудненъ я: вашъ порогъ —

Ни немъ фигурка мн мшаетъ.

ФАУСТЪ

Неужто Пентаграмма? ⁴⁰ да?

Но ежели она тебя пугаетъ,

То какъ же ты вошелъ сюда?

Какимъ былъ случаемъ обманутъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Извольте видть, въ ней не стянуть

Тотъ уголъ, что лежитъ къ дверямъ —

Есть между линій промежутокъ.

ФАУСТЪ

Престранный случай! такъ безъ шутокъ

Ты у меня въ плну? и впрямь

Нечаянно бду здсь встртилъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, пудель ничего, вбгая, не замтилъ,

Теперь же съ дломъ ни шути —

Для чорта нтъ назадъ пути.

ФАУСТЪ

А почему жъ не льзя въ окно уйти?

МЕФИСТОФИЛЬ

Законъ велитъ чертямъ и привидньямъ строго:

Туда же вылзай, куда изволилъ влзть.

Входъ воленъ, въ выход жъ мы стснены жестоко.

ФАУСТЪ

Какъ, и у ада кодексъ есть?

И стало быть безъ опасеній

Съ чертями заключить возможно договоръ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, мы не любимъ притсненій,

Что общаемъ, въ томъ едва ль возникнетъ споръ.

Но это все довольно сложно —

Обсудимъ посл, а теперь

Прошу нижайше: если можно,

То опростай свою мн дверь.

ФАУСТЪ

Постой! хоть сказочку какую

Нельзя ль сперва мн разсказать?

МЕФИСТОФИЛЬ

Да сдлай милость! Я приду опять —

Тогда хоть цлый день здсь протолкую.

ФАУСТЪ

Я за тобой не посылалъ,

Ты самъ попался въ сть, и такъ — ни слова!

Держи тотъ чорта, кто поймалъ:

Не вдругъ его поймаетъ снова!

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну, если хочетъ, то изволь —

Вдь я ослушаться ее смю,

Но объ одномъ прошу: позволь

Тебя потшить, какъ умю.

ФАУСТЪ

Весьма охотно, да, смотри,

Умнй потху избери.

МЕФИСТОФИЛЬ

О, въ часъ отъ нашего искуства

Ты боле насытитъ чувства,

Нмъ прежде насыщалъ ихъ въ годъ,

Все то, что будутъ передъ нами

Пвцы изображать словами,

Тотчасъ въ дйствительность прейдетъ —

Увидитъ, сколько обонянье

И вкусъ и даже осязанье

Тугъ наслажденія найдетъ!

Намъ и готовиться не нужно,

Мы вс здсь. Начинайте, дружно!

ДУХИ ⁴¹

Двиньтесь, слетайте

Съ кельи сей своды,

Съ воздуха тучи!

Видть намъ дайте,

Горней природы

Ндра зыбучи,

Ярко тамъ звздное

Льется мерцанье,

Пышно надъ бездною

Солнцевъ сіянье,

Тамъ Славословіе

Съ чистой Любовію,

Вчно-прелестныя

Двы небесныя,

Плаваютъ мирно

Въ зыби ефирной!

Съ радужной ткани

Ихъ одяній

Свтъ позлащаетъ

И озаряетъ

Сни густыя,

Гд ждутъ свиданій

И лобызаніи

Двы младыя,

Гд изъ размятыхъ

Мощнымъ снарядомъ

Гроздовъ богатыхъ

Бьютъ водопадомъ

Вина шипящія,

Токомъ испненнымъ

По драгоцннымъ

Камнямъ въ шумящія

Рки сливаются

И разстилаются

Въ тихо-стоящія

Долу озера,

Нгу вдыхая,

Пташекъ тамъ хоры

Рзвою стаей

То поднимаются,

То опускаются

Ссть на пловучихъ

Среди зыбучихъ

Волнъ островахъ,

Въ коихъ обители

Мирные жители

Въ стройныхъ кругахъ

Долго пируютъ,

Пляшутъ, ликуютъ,

Посл жъ мшаются

И разсыпаются:

Всякъ надъ горами

Иль надъ водами

Весело мчится,

Всякой стремится

Къ жизни, въ тотъ дивный

Выспренній міръ,

Гд безпрерывны

Щастье и миръ.

Фаустъ между тмъ заснулъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Уснулъ, дружокъ? ну, дти, славно —

Вы убаюкали его весьма исправно,

Я за концертъ у васъ въ долгу.

Спи! съ чортомъ совладать еще ты, знать, не въ силахъ!

Держи, мой хоръ малютокъ легкокрылыхъ

Его въ волшебномъ призраковъ кругу,

А мы, чтобъ чары снять съ порога,

На помощь крысу призовемъ.

Да вотъ, и звать не нужно много —

Одна скребетъ ужъ подъ столомъ.

Теб владыка крысъ, мышей,

Лягушекъ, мухъ, клоповъ и вшей,

Велитъ изъ норки вылзть смло

И грызть порогъ такъ точно, какъ

Елеемъ онъ положить знакъ.

Ты здсь ужъ? Ну, теперь за дло —

Бери скоре на зубокъ

Вотъ этотъ, крайній уголокъ.

Совсмъ? благодарю дружокъ!

уходитъ.

ФАУСТЪ пробуждается

Опять обманъ! Я пробудился —

И міръ Духовъ какъ не бывалъ!

Выходитъ, что мн чортъ приснился,

А пудель между чмъ бжалъ.

Кабинетъ Фауста.

ФАУСТЪ, МЕФИСТОФИЛЬ стучитмя въ дверь

ФАУСТЪ

Стучатся — какая досада!

Войди, ну, кто тамъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Я.

ФАУСТЪ

Войди.

МЕФИСТОФЕЛЬ

Нтъ, три раза скажи.

ФАУСТЪ

Войди же!

МЕФИСТОФИЛЬ

Такъ и надо —

Мы, кажется поладимъ. Погляди:

Чтобъ ты скорй развеселился,

По барски я принарядился

И вотъ, являюсь молодцомъ —

Кафтанчикъ алый съ галуномъ,

Перо на шляп, плащь шелковый

И шпага хватски у бедра.

Поврь, что и теб пора

Надть такія же обновы,

Чтобъ на свобод испытать,

Что значитъ жить да поживать.

ФАУСТЪ

Напрасно! Жизни тснота и холодъ

Все будутъ жать меня, студить мн сердца жаръ. 4³

Чтобъ все играть — я слишкомъ старъ,

Чтобъ не имть желаній — слиткомъ молодъ,

А что доставить можетъ свтъ?

‘Нуждайся въ томъ, умй жить безъ другаго!’⁴⁴

Вотъ общій для людей привтъ,

Вотъ пснь, которую все снова

Отъ вка въ вкъ, изъ рода въ родъ

Намъ жизни каждый часъ поетъ!

Настанетъ день — его я съ трепетомъ встрчаю,

Я слезы лить готовъ — я знаю,

Что онъ пройдетъ, пройдетъ, ни одного

Не совершивъ желанья моего!

Что вс надежды наслажденій

Онъ дерзкою насмшкой истребить,

И повседневности уродствомъ исказитъ

Изящный міръ моихъ видній!

Когда жъ наступитъ ночь, въ тоск на ложе сна

Я падаю, но а на лож

Тревога та жъ, мученье то же:

Не спитъ душа, мятежныхъ грезъ полна.

Богъ, обитающій въ груди моей нещастной

Могучъ тамъ, въ сердца глубин,

Но, силъ моихъ владыка самовластный,

Безсиленъ онъ надъ всемъ, что не во мн.

Такъ бытіе мн въ тягость, постоянно —

Противна жизнь и смерть желанна.

МЕФИСТОФИЛЬ

Охъ, смерть не можетъ быть желанною вполн!

ФАУСТЪ

Блаженъ, кому она окровавленный

Блецъ побды на чело кладетъ,

Кого по пляск изступленной

На персяхъ милой застаетъ!

Зачмъ, когда мн мощный духъ предсталъ,

Въ восторг мертвый я не палъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Однако жъ въ комъ-то духу не достало

Кой-что испить въ извстную мн ночь!

ФАУСТЪ

Ты, кажется, подслушивать охочь?

МЕФИСТОФИЛЬ

Я знаю хоть не все, однако жъ и не мало.

ФАУСТЪ

О, если, воскресивъ привтно

Въ душ младенческій восторгъ,

Меня звукъ сладостно-завтный

Изъ бури грозной и исторгъ,

Я проклинаю все, что властно

Мечтами насъ очаровать

И нашу душу къ сей нещастной

Земной юдоли приковать!

Будь проклято само-почтенье

Себ творимое умомъ,

И чувствъ смшное ослпленье,

Всегда обманутыхъ во всемъ,

Будь проклято, что намъ обширной

Извстностью и славой льститъ,

Что наслажденья жизни мирной

Въ семь, въ имніи сулитъ,

Будь проклятъ Маммонъ, насъ влекущій

На смлыя дла алчбой,

Или изнженныхъ дутой

На ложе праздности кладущій!

Будь прокляты любовь, вино,

Все, что желанно, что отрадно, ⁴⁵

Терпнье жъ пошлое — стократно

Да будетъ проклято оно!

ХОРЪ ДУХОВЪ невидимо

О горе, горе!

Его ты разрушилъ,

Прекрасный міръ

Могучей рукою,

И палъ онъ во прахъ,

Исполиномъ разбитый,

И мы уносимъ

Въ ничтожство обломки,

Горюя

О погибшемъ изяществ.

Пышне былаго

Возсоздай его снова,

Земнородный могучій,

Возсоздай въ своемъ сердц,

И въ новый путь жизни

Иди съ свтлой душою

И свтлымъ умомъ,

И новую пснь мы

Теб воспоемъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Послушай, какъ малютки

Мои поютъ

И старческо-премудрый

Совтъ даютъ:

Манятъ тебя изъ кельи

Гд столько лтъ

Твой умъ и мысль мертвли,

На блый свтъ.

Ужель теб лелять цлый вкъ

Какъ коршунъ жизнь твою терзающее горе?

И средь послднихъ изъ людей ты вскор

Почувствуетъ, что самъ ты человкъ!

Съ послдними однако же тебя я

Не сталъ бы и сводить:

Конечно, я особа не большая,

Но все жъ! подумай, если въ свт жить

Ты хочетъ за одно со мной,

Я хоть сейчасъ же твой —

Товарищъ то есть, твой, покуда,

Когда жъ найдешь потомъ,

Что я служу не худо,

Я сдлаюсь теб во всемъ

Слугою и рабомъ.

ФАУСТЪ

А что съ меня за это ты возьмешь?

МЕФИСТОФИЛЬ

О, до расплаты ты не скоро доживешь.

ФАУСТЪ.

Нтъ, милый! дьяволъ егоистъ:

Не ради имени Христова

Творитъ добро онъ для другаго!

Условимся, чтобъ щетъ былъ чистъ,

А то бда вдь при слуг такомъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Я буду рабски въ жизни этой

Теб прислуживать во всемъ,

Когда же тамъ другъ друга мы найдемъ,

Ты мн заплатишь тою же монетой.

ФАУСТЪ

Разрушь мн этотъ міръ, а хоть

Пускай потомъ какъ хочетъ, возстаетъ.

На сей земл мои родятся наслажденья,

Подъ этимъ солнцемъ я сношу мученья,

И только ихъ бы не сносить,

А тамъ пусть будетъ, что должно и можетъ быть.

Да, мн нтъ дла никакого

Знать, вдома ль вражда тамъ и любовь сердцамъ

И будетъ ли въ томъ мір снова

Различье между здсь и тамъ ⁴⁶.

МЕФИСТОФИЛЬ

О, если такъ, зачмъ же не ршиться?

Отважься! нашъ братъ не скупится,

Я дамъ теб, чего во вкъ

Еще не видывалъ на свт человкъ.

ФАУСТЪ

И что же дашь ты? бсу ль знать

Духъ человка? бсу ль постигать

Его возвышенныя страсти?

Но, правда, у тебя по власти

Есть пища, коею никто не будетъ сытъ,

Есть злато, что какъ ртуть межъ пальцами бжитъ,

Есть и игра, въ которой всякъ

Проигрываетъ наврнякъ,

И женщины, въ объятіяхъ дружка

Обтъ дающія другимъ изподтишка,

И слава, что блеснетъ и въ тотъ же мигъ темнетъ.

Пожалуй, укажи мн плодъ,

Что прежде, чмъ сорвутъ его, гніеть,

И дерево, что вновь вседневно зеленетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Изволь, безъ трудности у насъ

Отыщется добро такое,

Но можетъ быть настанетъ часъ,

Что мы и лучшимъ чмъ потшимся къ поко.

ФАУСТЪ

О, чуть на ложе лпи я паду,

Чуть для души покой найду,

Чуть отъ твоихъ бсовскихъ обольщеній,

Самодовольный сердцемъ и умомъ,

Забудусь въ нг наслажденіи —

Пусть день тотъ будетъ мн послднимъ днемъ!

Что держишь ли закладъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Держу!

ФАУСТЪ

Давай же! и когда мгновенью я скажу:

‘Не улетай, ты такъ прекрасно!’

Я самъ тогда погибнуть буду радъ,

Тогда влеки меня въ оной адъ,

И тамъ владй мной самовластно! ⁴⁷

Тогда пусть для меня пробьетъ

Година смертно-роковая,

Пусть станетъ стрлка часовая

И кончитъ время свой полетъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Смотри, чтобъ посл жаль чего не стало! ⁴⁸

ФАУСТЪ

Нтъ, я обдумалъ все, что надлежало.

Вдь мн рабомъ быть суждено,

Не всё ли жъ для меня равно,

Твоимъ быть, или чьимъ попало?

МЕФИСТОФИЛЬ

Такъ ныньче же явлюсь въ служительскомъ наряд

Я на ученый пиръ. ⁴⁹ Теперь еще одно:

Черкни мн строчки дв — оно

Все лучше, жизни или смерти ради.

ФАУСТЪ

Писать? Педантъ! знать ты не испыталъ,

Что значитъ человкъ и слово человка!

Кажись, довольно, что отъ нын я до вка

Себя обтомъ внутренне связалъ,

Не то — вдь въ свт все непостоянно, ⁵⁰

Такъ запись ли меня остепенить?

Но этотъ предразсудокъ странный

Глубоко въ наше сердце врытъ!

Не есть ли честность лучшая порука!

Кто честенъ, жизнью тотъ искупитъ свой обтъ, ⁵¹

Однако же — бумаги листъ, вотъ бука,

Предъ коимъ гнетъ колна свтъ!

А что въ лист? слова въ пер же умираютъ,

И такъ сургучъ, чернила насъ путаютъ!

Ну, чмъ писать мн и на чемъ?

На мрамор, мди, пергамент, бумаг?

Рзцомъ, иглою иль перомъ!

Я все на выборъ отдаю сутяг.

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну, стоить ли объ этомъ такъ красно

Въ ораторств распространяться?

Ты только кровью долженъ подписаться —

На чемъ попало, все равно,

ФАУСТЪ

Пожалуй, ежели такъ надо,

То я не прочь отъ глупаго обряда.

МЕФИСТОФИЛЬ

Кровь есть особенность. ⁵²

ФАУСТЪ

Чуръ только не бояться,

Что измню я слову своему!

Мои вс силы именно къ тону,

Въ чемъ обязуюсь я, стремятся.

Я слишкомъ высоко глядлъ,

Я долженъ стать вравн съ тобою.

Высокій Духъ меня презрлъ,

Природы ндра предо мною

Затворены, порвалась мыслей нить

И ужъ давно тошнитъ меня отъ знанья.

Такъ станемъ же кипучія желанья

Въ утхахъ чувственныхъ тушить!

Вс чудеса волшебныхъ обаяній

Себ на помощь призовемъ ⁵³

И погрузимся, потечемъ

Въ поток дней, въ волнахъ дяній!

Пусть тамъ веселье за тоской,

За щастіемъ невзгода, наступаетъ

Какой угодно чередой:

Дятеленъ лишь тотъ, кто отдыха не знаетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

О, ты ни мало не стсненъ:

Ото всего, со всхъ сторонъ,

Отъ каждой мимолетной встрчи,

Что радуетъ, то и бери —

Да, не жеманься же, смотри.

ФАУСТЪ

Что радуетъ! тутъ нтъ объ радостяхъ и рчи!

Я жажду бурь, тревогъ, горчайшихъ изъ отрадъ —

Любви враждебной, сладостныхъ досадъ: ⁵⁴

Хочу, отъ страсти къ знанью исцленный,

Всмъ горестямъ открыть путь къ сердцу моему,

Все испытать поперемнно,

Что человчеству присуждено всему —

Его блаженствомъ и страданіемъ упиться,

Объятъ весь кругъ, его объемлемый умомъ

И духъ разширя свой на весь его объемъ,

Съ нимъ вмст въ часъ его кончины сокрушиться.

МЕФИСТОФИЛЬ

О, врь тому, кто тысячи годовъ

Надъ этой нищей не жаллъ зубовъ: ^5S

Отъ колыбели и до гроба

Сварить ее ничья не возмогла утроба!

Врь существу какъ и: она

Тому лишь въ сндь годна,

Кто въ вчномъ свт! мы жъ съ тобой:

Я — въ мрак, ты — въ смшеньи свта съ тьмой.

ФАУСТЪ

Но я хочу.

МЕФИСТОФИЛЬ

Что жъ, это дльно!

Да худо вотъ что: жизнь тсна,

Твоя жъ затя безпредльна и —

Оставь ее, а пть, то чтобъ успть сполна,

Просо какого ни-на-есть поэта,

Пусть со всего онъ снга

Отличныхъ качествъ дань возьметъ

И разомъ ихъ теб пошлетъ —

Дастъ львиную отважность,

Дастъ съ серны быстротой

И южный крови зной

И мыслей сверную важность,

Научитъ тайн согласить

Правдивость съ страстію къ обманамъ,

Укажетъ даже, какъ должно любить

И страстно и согласно съ даннымъ планомъ.

Тогда, какъ чудо въ круг бытія,

Конечно микрокозмомъ я

Назвалъ бы ваше высокостепенство. ⁵⁷

ФАУСТЪ

Что жъ я такое, ежели вполн

Здсь человческое мн

Недостижимо совершенство? ⁵⁸

МЕФИСТОФИЛЬ

Почтеннйшій! ты, просто — ты!

Наднь парикъ съ несмтными кудрями,

Имй ходули подъ ногами —

Ты все не боле, какъ ты.

ФАУСТЪ

Дйствительно, теперь мн ясно,

Что умственныхъ сокровищъ я напрасно

Въ себ такъ много сгромоздилъ —

Отъ нихъ въ душ не прибываетъ силъ:

Я все ни на волосъ не выше

И къ безконечности не ближе,

МЕФИСТОФИЛЬ

Ты видишь дло въ простот своей,

Какъ, вообще на взглядъ оно сдается,

Попробуй-ка, пока еще живется,

Объ этомъ разсудить умнй:

Тьфу, пропасть! руки, ноги — все, отъ рожи

До прочаго — ну, да, оно твое,

Но все что служитъ мн на пользу — и оно же

Безспорно вдь мое!

Когда я шесть коней имю,

Не я ль ихъ силами владю?

Я мчусь, какъ будто далъ мн Богъ

Дв дюжины проворныхъ ногъ.

О чемъ же думать тутъ? ступай

Скоре къ свтъ и чувствамъ волю дай.

Кто трудности везд находить,

Тотъ на осла похожъ, котораго злой духъ

Кругомъ на голомъ мст водить,

А по бокамъ цвтетъ зеленый лугъ!

ФАУСТЪ

Съ чего же мы начнемъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Скоре

Отсюда надобно бжать.

Что здсь за жизнь? что можетъ быть скучне,

Какъ самому себ и парнямъ наскучать?

Оставимъ этотъ трудъ сосду дорогому.

Что толку молотить солому?

Вдь лучшаго, что знаешь самъ,

Не сметъ ты сказать ученикамъ.

Чу! вотъ одинъ изъ нихъ идетъ.

ФАУСТЪ

Теперь его мн невозможно видть.

МЕФИСТОФИЛЬЬ

Нельзя жъ отказомъ бдняка обидть —

Онъ ужъ и то давненько ждетъ.

Давай-ка своийнарядъ ученый —

Онъ будетъ очень мн къ лицу,

Я въ четверть часика смышленый

Во всемъ отвтъ дамъ молодцу,

А ты ступай да въ путь, смотри, готовъ будь разомъ.

Надваетъ докторскую шапку и плащь.
Фаустъ уходитъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, презирай познаніе и разунъ,

Первйшіе для смертнаго дары,

Крпись въ неправд, да съ меня бери

Примръ въ строптивости грховной —

Ты будетъ мой и безусловно!—

Его, я вижу, дерзкій духъ

Вс дальше, все впередъ стремится,

Земнымъ же щастьемъ насладиться

Глупцу всегдашній недосугъ!

Я къ пошлостямъ его и къ шумной,

Разгульной жизни увлеку,

Чтобъ онъ метался какъ безумный

Же видя только на скаку,

Чтобъ пишу находя всегда передъ собою,

Съ тмъ большей мукою алкалъ,

Чтобъ даже дьяволу не поклонясь душою

Онъ гибели не миновалъ.

УЧЕНИКЪ входитъ

Я здсь недавно, и скорй всего

Увидть поспшилъ того,

О комъ равно и старъ и младъ

Съ благоговньемъ говорятъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Благодарю за вжливость и честь.

Я человкъ, какихъ не мало есть.

Что, вы у насъ устроились во всемъ?

УЧЕНИКЪ

Ахъ, будьте мн наставникомъ-отцомъ!

Я молодъ и люблю работу,

Имю деньги, силы и охоту,

И мать уговорилъ сюда меня пустить —

Хочу чмъ дльнымъ голову забить.

МЕФИСТОФИЛЬ

Здсь именно и мсто для того!

УЧЕНИКЪ

А я такъ радъ бжать отсел,

Не нравится мн, въ самомъ дл,

Что здсь такъ мрачно и мертво:

Вокругъ все стны, во дворамъ

Ни деревцо не зеленетъ,

А въ валахъ, на скамейкахъ — тамъ

Мой взоръ и слухъ и умъ тупетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Привыкнете — нельзя жъ тотчасъ!

Дитя не скоро въ первый разъ

Грудь матери въ уста беретъ,

А посл какъ ее сосетъ!

Такъ будете и вы охотнй съ каждымъ днемъ

Питаться мудрости млекомъ,

УЧЕНИКЪ

Я радъ къ сосцамъ ея прильнуть,

Но гд и какъ найти къ нимъ пути!

МЕФИСТОФИЛЬ

Посмотримъ, но сперва скажите:

Въ какой вы факультетъ хотите?

УЧЕНИКЪ

Я бы желать какъ можно больше знать,

Весьма бы радъ былъ постигать

Все что на свт есть — пройти

Науки и въ природу углубиться.

МЕФИСТОФИЛЬ

Здсь именно къ тому вы на прямомъ пути!

Прилжно только надобно учиться.

УЧЕНИКЪ

Я радъ стараться всей душой,

Но все жъ не помшаетъ это

По праздникамъ, когда настанетъ лто,

И позабавиться порой.

МЕФИСТОФИЛЬ

Не тратьте дней — они летятъ такъ скоро!

Но гд порядокъ, тамъ о время споро,

И такъ совтую, безъ всякихъ дальнихъ думъ,

Начать съ collegium logicum.

Тамъ строго умъ вашъ промуштруютъ

И въ тсные сапожки зашнуруютъ,

Чтобъ по дорог мыслей въ ладъ

Ступалъ онъ мрными шагами,

А не изволилъ наугадъ

Юлить окольными тропами.

Потомъ докажутъ, что во всемъ,

Гд столько ко легко намъ дйствовать умомъ,

Какъ пить и кушать, съ сей поры

Потребны темпы: разъ, два, три.

Хоть съ мыслями, при ихъ образованьи

Бываетъ то же, что при тканьи,

Гд ткачь чуть двинетъ челнокомъ,

Чуть ступить и метнетъ бердомъ,

Вдругъ, непостижно, въ тысячахъ нитей

Родятся тысячи связей,

Но философъ придетъ и станетъ доводить,

Что такъ оно и должно быть:

‘Понеже первое есть тако,

‘Не можетъ и второе быть инако,

‘Не будь же перваго, тогда

‘По быть бы а второму никогда.’

Все ясно, школьники какъ разъ все разгадали ⁵⁹ —

Ткачами только черезъ то не стали!

Изслдуя живой предметъ

Во первыхъ гонять духъ его изъ тла,

Безъ духа жъ — части есть, одной бездлки нтъ:

Духовная ихъ связь ужъ улетла.

И вотъ что въ химіи зовется, какъ на грхъ,

Encheiresin naturae — стыдъ и смхъ! ⁶⁰

УЧЕНИКЪ

Мн это какъ-то все не ясно.

МЕФИСТОФИЛЬ

Покажется яснй, какъ скоро все поклассно

Научитесь распредлять

И виды формулъ упрощать.

УЧЕНИКЪ

Ну, право жъ, умъ зашелъ за разумъ —

Кажись, что въ голов сто мельницъ млитъ разомъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Потомъ вы приметесь тотчасъ

За метафизику. Тамъ пріобучатъ васъ

Глубокомудро разсуждать

О всемъ, чего нельзя понять,

Хоть что мстится въ умъ, хоть нтъ,

На все дадутъ ршительный отвть ⁶¹

Но полъгода сперва вамъ нужно, чтобъ по малу

Порядокъ изучить во всемъ,

И такъ пять разъ вседневно въ залу

Являйтесь ровно со звонкомъ,

Предъ лекціей старайтесь неоплошно

Параграфъ чередной прочесть,

Чтобъ посл явственнй увидть, что въ немъ точно

Не больше значится, какъ то, что въ книг есть:

Однакожъ лекціи въ тетрадь

Какъ святость надобно писать.

УЧЕНИКЪ

Могу вамъ поручиться смло,

Что за письмомъ не станетъ дло:

Я знаю, что мн разъ попало подъ перо.

То просто ужъ мое добро. ⁶²

МЕФИСТОФИЛЬ

Но изберите жъ факультетъ.

УЧЕНИКЪ

Къ Правамъ во мн охоты какъ-то нтъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Я вамъ за то и не пеняю,

Затмъ, что сущность дла знаю.

Законы и Права, ной другъ,

Наслдуются, какъ наслдственный недугъ:

Край краю, родъ другому роду

Передаетъ ихъ цликомъ,

Такъ что все умное, полезное народу

Становится впосл безсмыслицей и зломъ. ⁶³

О прав же, рожденномъ съ нами въ свтъ —

О немъ то и помину нтъ.

УЧЕНИКЪ.

О, мы въ меня къ Правамъ вселили отвращенье —

Вы, право, истинный мудрецъ!

Не въ философію ль залзть мн наконецъ? ⁶⁴

МЕФИСТОФИЛЬ

Боюсь ввести васъ въ заблужденье!

Наука славная, но въ ней

Такъ трудно ложныхъ избжать путей,

Такъ сходно зло съ добромъ на видъ, ⁶⁵

Что отъ лекарства ядъ едва ль кто отличитъ.

Врнйшая стезя тутъ такова:

Избравши ментора, его ужъ и держитесь

И въ томъ, что скажете онъ, какъ въ истин клянитесь,

Да и во всемъ, учась, спускайтесь на слова.

Тогда наврно будетъ намъ

Открыть увренности храмъ.

УЧЕНИКЪ

Но вдь и мысль въ слонахъ должна же быть.

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, только слишкомъ тутъ не надобно мудрить,

Затмъ, что именно гд мысли нтъ, тамъ слово

Какъ разъ на выручку готово.

Словами защищать любую можно тему,

Изъ словъ соорудить систему,

Слова щитать за существо — ⁶⁶

Отъ слова не урвешь никакъ и ничего.

УЧЕНИКЪ

Простите, я вамъ надолъ,

Но ужъ начавши, я бъ хотлъ

Разумное словечко нын

Услышать и объ медицин.

Три года пережить легко,

А поле знаній широко,

Но если путь извстенъ къ цли.

То и пойдетъ кой-какъ шагать.

МЕФИСТОФИЛЬ всторону

Сухіе толки мн ужъ надоли,

Пора чертовщину начать.

вслухъ

О, въ медицины духъ легко войти.

Тамъ изучаютъ все поклассно и породно, ⁶⁷

Чтобъ наконецъ оставить все идти,

Какъ Господу угодно!

Что жъ толку въ глубь науки лзть?

Учась, всякъ только то, что можно, изучаетъ,

Но кто искусно случай уловляетъ,

Тому и честь.

Вы очень не дурны собой,

За смлостію тожъ не станетъ дло,

А чуть вы доврять себ начнете смло,

Довритъ вамъ и всякъ другой.

Тутъ женщины важнй, чмъ вс мущины —

Съ умніемъ вы въ нихъ найдете кладъ,

Лечите только ихъ отъ всякія причины

Все на одинъ и тотъ же ладъ, ⁶⁸

И если вы на видъ не совершенный плутъ,

Отъ васъ он съ ума сойдутъ.

Пусть громкій титулъ съ самаго начала

Подастъ имъ мысль, что вы искусны, какъ никто,

А тамъ вы сразу приметесь за то, ⁶⁹

Чего достичь инымъ полъвка мало:

Нжне пульсъ начнете пожимать,

И пламенно взглянувши, ловко

Ршитесь стройный стань обнять —

Для справки, не тсна ль шнуровка.

УЧЕНИКЪ

Вотъ это ужъ яснй: тутъ видишь вдругъ

И гд и какъ!

МЕФНСТОФИЛЬ

Суха теорія, мой другъ,

А древо жизни зеленью одто.

УЧЕНИКЪ

Я право, какъ во сн — такъ мудрено все это!

Позволите ль еще разъ къ вамъ придти

И въ вашу мудрость дальше углубиться?

МЕФИСТОФИЛЬ

Чмъ можно, радъ вамъ прислужиться.

УЧЕНИКЪ

Я и теперь такъ не могу уйти:

Вотъ мой альбомъ — не откажите,

Въ знакъ милости меня хоть строчкою почтите.

МЕФИСТОФИЛЬ

Весьма охотно.

пишетъ и возвращаетъ альбомъ.

УЧЕНИКЪ читаешь

Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum.

почтительно кланяется и уходитъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Попробуй, сдлай какъ совтуетъ змя —

Куда-то попадетъ превыспренность ⁷⁰ твоя!

ФАУСТЪ входить

Куда жъ мы пустимся?

МЕФИСТОФИЛЬ

Какъ хочешь. Мой совтъ:

Сначала въ меньшій, посл въ большій свтъ.

Съ какою пользой, какъ пріятно

Ты будешь время проводить!

ФАУСТЪ

Едва ль: наука въ свт жить

Мн домосду непонятна. ⁷¹

И прежде я ее не зналъ,

Тмъ боле теперь. Съ привычками моими

Я буду такъ застнчивъ, вялъ,

И такъ ничтоженъ предъ другими!

МЕФИСТОФИЛЬ

Ни мало, только будь смлй —

Кто смлъ, въ томъ вмигъ умнье жить найдется.

ФАУСТЪ

Но какъ же хать намъ придется?

Гд взять и слугъ и лошадей?

МЕФИСТОФЕЛЬ

Не бойся — плащь мой самолетъ

Куда захочетъ, понесетъ,

Устройся только, чтобъ дорогой

Поклажи не имлъ ты много.

Горючаго я газу сей же часъ

Немножко потружусь составить

И на легк онъ вмигъ подниметъ къ небу насъ.

Ну, съ новой жизнію имю честь поздравить!

Погребъ Ауербаха, въ Лейпциг.

Пирушка.

ФРОШЪ

Не пьютъ, молчатъ! такихъ тетерь

И видть, такъ возьметъ истома:

Всегда, какъ порохъ, а теперь

Какъ перемокшая солома!

БРАНДЕРЪ

А кто причина? самъ ты вялъ,

Хоть глупость намъ, хоть свинство бы удралъ!

ФОШЪ выливаетъ ему на голову стаканъ вина.

Изволь, носи здоровъ!

БРАНДЕРЪ

Ахъ ты, свинья! ⁷³

ФРОШЪ

Вдь ты жъ затялъ, а не я!

ЗИБЕЛЬ

Кто споритъ, тхъ за двери! пейте

И пойте, горла не жалйте!

Го, го!

АЛЬТМАЙЕРЪ

Пропали наши души:

Ей, паклей — онъ мн ломить уши!

ЗИБЕЛЬ

У баса вся и сила въ томъ,

Чтобъ раздавался онъ какъ громъ.

ФРОШЪ

Да, вонъ, кто станетъ обижаться!

Го, го!

АЛЬТМАЙЕРЪ

Го, го!

ФРОШЪ

Ну, полно вамъ спваться!

поетъ

Скажите, долго ль будетъ духъ

Въ имперіи держаться римской?

БРАНДЕРЪ

Вздоръ! псня гадкая! Избавь-ка насъ отъ ней,

Да Господа благодари скорй

Что римскія не ты имперіи кураторъ.

По крайней мр мн пріятно, что я въ ней

Не канцлеръ и не императоръ.

Но безъ главы нельзя же быть —

Мы папу изберемъ по правиламъ конклава,

Вы знаете, какъ должно жить,

Чтобы имть на папство право!

ФРОШЪ поетъ

Неси, мой звонкій соловей,

Привть красавиц моей.

ЗИБЕЛЬ

Привть ей? вздоръ, не быть тому!

ФРОШЪ

Привть! я такъ хочу и быть по моему!

поетъ

Настежъ дверь вечеркомъ —

Повидайся съ дружкомъ,

Дверь запри до зари.

ЗИБЕЛЬ

Да, пой, хвали ее! смотри.

Какъ я потомъ смяться стану:

Обмануть я былъ, жди я ты обману!

Пусть чортъ ей псенки поетъ,

На перекрестк съ ней гуляя,

Пускай козелъ, на Блоксбергъ поспшая,

Ей ‘доброй ночи’ проблеетъ,

А молодца она живаго

Теперь не стоить никакого!

Весь ей привтъ и весь поклонъ —

Изъ рамъ въ окошкахъ стеклы вонъ!

БРАНДЕРЪ бьетъ по столу кулакомъ

Молчать и слушаться! Извстно вамъ, друзья,

Что жить на свт я умю!

Народъ влюбленный вы, а я

Про это псенку имю

И на ночь васъ потшу ею.

Смотрите жъ, дружно, не звать —

Послдній стихъ мн подпвать!

поетъ

Въ подвалъ разъ крыса жить пошла,

Какъ на спокойный хуторъ,

Все ла жиръ тамъ и была

Толста, какъ докторъ Лютеръ.

Ей поваръ яду далъ, и вотъ

У крысы заболлъ животъ,

Какъ отъ любовной страсти ⁷³

ХОРЪ

Какъ отъ любовной страсти.

БРАНДЕРЪ

Бдняжка бгаетъ и пьетъ

Водицу въ каждой луж,

И все скребетъ, и все грызетъ,

И все бдняжк хуже!

Вотъ, стала прыгать, и не въ мочь

Пришло ей наконецъ, точь въ точь

Какъ отъ любовной страсти!

ХОРЪ

Какъ отъ любовной страсти.

БРАНДЕРЪ

Тоска среди бла-дня вдругъ

Ее на кухню гонитъ,

Тамъ крыса пала и отъ мукъ

Дрожитъ, пыхтитъ, да стонетъ,

А поваръ съ смхомъ говоритъ:

Ай, славно, кумушка! и — ,

Какъ отъ любовной страсти!

ХОРЪ

Какъ отъ любовной страсти.

ЗИБЕЛЬ

Глупцы! неужто вамъ не стыдно!

Что жъ вы нашли смшнаго тутъ,

Что бднымъ крысамъ ядъ даютъ?

БРАНДЕРЪ

А ты ихъ жалуешь, какъ видно?

АЛЬТМАЙЕРЪ

Сталъ мягкосердъ, плшивый слонъ!

Вотъ до чего сродство доводить:

Въ распухшей крыс ясно онъ

Свое подобіе находитъ!

входятъ ФАУСТЪ и МЕФИСТОФИЛЬ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Тебя во первыхъ, мимоходомъ,

Съ разгульнымъ я сведу народомъ,

Чтобъ показать, какъ въ свт жить легко.

Здсь пиръ да поръ! не мтя высоко,

Умомъ бднякъ, но съ доброй волей,

Вертится всякъ въ кружк своемъ,

Какъ кошка за своимъ хвостомъ,

И если головной нтъ боли,

Да въ долгъ хозяинъ пить даетъ,

То нтъ ни горя ни заботъ.

БРАНДЕРЪ

Прізжіе! ручаюсь смло,

Что здсь они не доле, какъ съ часъ:

Манера, платье — все не какъ у насъ.

ФРОШЪ

И точно! наши — то ли дло!

Нашъ Лейпцтъ-городокъ —

Парижа уголокъ.

ЗИБЕЛЬ

Что, Фрошъ: какіе бъ это были люди?

ФРОШЪ

Постой, за рюмкою вина

Они мн выложатъ сполна

Свои секреты какъ на блюд. ⁷⁴

Должно быть, что не изъ простыхъ —

Глядятъ спсиво, съ недовольной рожей.

БРАНДЕРЪ

По мн они такъ на бродягъ похожи.

АЛЬТМАЙЕРЪ

Кто всть!

ФРОШЪ

Смотри, какъ я приструню ихъ.

МЕФИСТОФИЛЬ къ Фаусту

Всегда неузнанъ чортъ людьми, ⁷⁵

Хоть онъ ихъ за воротъ возьми!

ФАУСТЪ

Мое почтеніе.

ЗИБЕЛЬ

И наше.

тихо, въискоса взглянувъ на Мефистофеля

Ого, онъ храмлетъ хоть куда!

МЕФИСТОФИЛЬ

Нельзя ль и намъ приссть сюда?

Хорошихъ винъ здсь нтъ, такъ хоть бесдой вашей

Позвольте то вознаградить.

АЛЬТМАЙЕРЪ

На васъ, знать, трудно угодить.

ФРОШЪ

Что, поздо вы изъ Риппаха? чай, славно

Герръ-Гансъ упоминалъ тамъ васъ? ⁷⁶

МЕФИСТОФИЛЬ

Мы не видались въ этотъ разъ,

Но говорили съ нимъ недавно:

Онъ много о своихъ намъ братцахъ толковалъ

кланяется Фрошу

И по поклону имъ послалъ.

АЛЬТМАЙЕРЪ тихо

А что, братъ? что взялъ?

ЗИБЕЛЬ

Вотъ пострлъ!

ФРОШЪ

Дай сроку — я съ нимъ разщитаюсь!

МЕФИСТОФИЛЬ

Здсь, ежели не ошибаюсь,

Какъ шли мы, цлый хоръ гремлъ.

Подъ сводомъ только бъ силъ достало,

А то раздолье голосамъ.

ФРОШЪ

Да вы не виртуозъ ли самъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Охоты много, но искуства мало.

АЛЬТМАЙЕРЪ

Такъ спойте жъ псенку.

МЕФИСТОФИЛЬ

О, хоть и не одну.

ЗИБЕЛЬ

Да понове что нибудь не льзя ли!

МЕФИСТОФИЛЬ

О, тмъ не привыкать ни къ пснямъ, ни къ вину,

Которые, какъ мы, въ Испаніи бывали.

поетъ

Жила-была старуха,

У ней была блоха, ⁷⁷

ФРОШЪ

А, слышите? блоха! вотъ славно!

Блоха! да это презабавно!

МЕФИСТОФИЛЬ поетъ

Жила-была старуха,

У ней была блоха,

И ей блоха миле,

Чмъ дочь или сноха.

Съ товарами старуха

Зоветъ купцовъ и швей:

‘Подайте, что получше.

Для блошечки моей.’

БРАНДЕРЪ

Смотрите жъ, чуть купецъ обманеть въ крошк,

То денегъ не давать купцу,

Да тожъ и швейкамъ, если блошк

Наряды будутъ не къ лицу.

МЕФИСТОФИЛЬ поетъ

И вотъ, блоха наряднй,

Чмъ кто-побудь другой:

У дочекъ платъ бумажный,

У блошки парчевой.

Блоха всемъ правитъ въ дом,

Все ставитъ на своемъ,

И видя то, отвсюду

Ползли блохи въ домъ.

И вотъ, семейку блохи

Кусаютъ, какъ хотятъ,

Бдняжки дтки, внуки

Чуть только не кричатъ:

Имъ воли нтъ чесаться,

Не то что блохъ давить,

А блохъ, когда кусаютъ,

Кому не любо бить.

ХОРЪ подхватываетъ.

Да, блохъ, когда кусаютъ,

Кому не любо бить!

ФРОШЪ

Прекрасно — дльно и смшно!

ЗИГЕЛЬ

У насъ пусть блохи берегутся!

БРАНДЕРЪ

А то подъ ноготь попадутся!

АЛЬТМАЙЕРЪ

Да здравствуетъ свобода и вино!

МЕФИСТОФИЛЬ

Мы въ честь свободы выпили бъ давно,

Да вина-то несносныя у васъ.

ЗИБЕЛЬ

А вы здсь что? вашъ вкусъ намъ не указъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Боюсь, хозяинъ разсердится,

А то бъ могли мы, какъ друзья,

Своимъ запасомъ съ вами подлиться.

ЗИБЕЛЬ

Не бойсь, за это отвчаю я.

ФРОШЪ

Что жъ, дайте — мы вамъ въ честь и разопьемъ находку,

Но не извольте позабыть,

Что объ вин нельзя судить

Не дополна наливши глотку.

АЛЬТМАЙЕРЪ тихо

Для нихъ, знать, Рейнъ былъ по пути.

МЕФИСТОФИЛЬ

Достаньте мн буравчикъ.

БРАНДЕРЪ

Что вы?

У васъ не бочки жъ на распой готовы!

АЛЬТМАЙЕРЪ

Вотъ въ этомъ короб все можете найти.

МЕФИСТОФЕЛЬ беретъ буравъ къ Фрошу

Ну, вамъ чего?

ФРОШЪ

Какъ, что такое?

Такъ вы не одного съ собою привезли?

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, всякой выбирай любое.

АЛЬТМАЙЕРЪ къ Фрошу

Охъ, ты! ужъ слюньки потекли!

ФРОШЪ

Ужъ если выбирать, по старой я привычк

Рейнвейну попрошу — роднаго, своего!

МЕФИСТОФИЛЬ провертываетъ дыру въ краю стола, противъ Фроша.

Найдите-ка мн воску на затычки.

АЛЬТМАЙЕРЪ

Онъ Фокусникъ, не слушайтесь его.

МЕФИСТОФИЛЬ къ Брандеру

А вамъ?

БРАНДЕРЪ

Шампанскаго, да ужъ похолодне,

И чтобы искрилось сильне.

МЕФИСТОФИЛЬ провертываетъ дыру, другіе затыкаютъ.

БРАНДЕРЪ

Въ чужомъ не рдко всякой нужду видитъ —

Не намъ же вдь однимъ хорошее дано!

Правдивый Нмецъ, смерть, Французовъ ненавидитъ,

А любитъ пить Французское вино.

ЗИБЕЛЬ къ Мефистофилю

Я кислаго, признаться, не вкушаю,

А больше къ сладкому привыкъ.

МЕФИСТОФИЛЬ буравитъ

Такъ не угодно ли Токаю?

АЛЬТМАЙЕРЪ

Эхъ, господа, скажите напрямикъ,

Дурачите вы насъ! А это вдь не ладно!

МЕФИСТОФИЛЬ

Помилуйте, такихъ гостей

Дурачить было бы накладно.

Ну что жъ, скажите поскорй,

Къ какомъ вы вкусъ находите особый?

АЛЬТМАЙЕРЪ

Во всякомъ, только потекло бы!

вс дыры просверлены и заткнуты.

МЕФИСТОФИЛЬ со странными тлодвиженіями

Какъ рога есть на коз,

Такъ есть грозды на лоз.

Столъ и лозы — древо то же,

Пусть же брызнетъ столъ виномъ!

Разберемъ природу строже —

Чудеса ей ни по чемъ!

Ну, пробки вонъ! прошу вкушать!

вынимаютъ затычки, каждому лается въ стаканъ желаемое вино.

ВС ЧЕТВЕРО

Какой источникъ! что за благодать!

МЕФИСТОФИЛЬ

Смотрите жъ, чуръ не проливать!

вс пьютъ стаканъ за стаканомъ.

ВС поютъ

Намъ людодски хорошо,

Какъ свинушкамъ въ помояхъ! ⁷⁸

МЕФИСТОФИЛЬ къ Фаусту

Что, славное свободы торжество?

ФАУСТЪ

Пойдемъ — ужъ это не забавно.

МЕФИСТОФИЛЬ

Нтъ, поглядимъ сперва, какъ явно

Тутъ обнаружится скотство.

Зибель по неосторожности проливаетъ вино на полъ, оно превращается въ пламя.

ЗИБЕЛЬ

Горю! здсь адъ! здсь колдовство!

МЕФИСТОФИЛЬ

Смирись моя знакомая стихія!

Не адъ, его задатки кой-какіе!

ЗИБЕЛЬ

Такъ вотъ что! мы жъ проучимъ васъ какъ разъ!

Еще не знаете вы насъ!

ФРОШЪ

Въ другой разъ лихо зададимъ вамъ гонку!

АЛЬТМАЙЕРЪ тихо

Не лучше ли имъ дать убраться потихоньку?

ЗИБЕЛЬ

Да что такое? какъ ты, пирамъ,

Здсь сметъ фокусничать намъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Молчи ты, бочка!

ЗИБЕЛЬ

Самъ ты колъ!

Какъ будто дураковъ нашелъ —

Еще грубить, мошенникъ, сметъ!

БРАНДЕРЪ

Своихъ боковъ, знать, не жалетъ!

Альтмайерь вынимаетъ затычку, изъ стола брыжжетъ пламя.

АЛЬТМАЙЕРЪ

Горю, горю!

ЗИБЕЛЬ

Ахъ, чародй!

Сюда, ребята, не робй!

бросаются на Мефистофиля съ ножами.

МЕФИСТОФИЛЬ торжественно

Покажись самъ на мигъ,

Что въ мстахъ вы иныхъ —

Будьте здсь, видьте ихъ!

вс отскакиваютъ и глядять другъ на друга съ изумленіемъ.

АЛЬТМАЙЕРЪ

Ахъ, гд я? что за чудный садъ!

ФРОШЪ

Ахъ, виноградники!

ЗИБЕЛЬ

Не сплю ль я? Виноградъ!

БРАНДЕРЪ

Да самый зрлый, да какой!

И кисти ровно подъ рукой.

беретъ Зибеля за носъ, другіе длаютъ то же другъ съ другомъ и заносятъ ножи.

МЕФИСТОФИЛЬ торжественно

Пади съ ихъ глазъ, волшебная завса!

Ну, что, смшна ли шутка бса?

исчезаешь съ Фаустомъ. Вс отскакиваютъ другъ отъ друга.

ЗИБЕЛЬ

Какъ, что такое?

АЛЬТМАЙЕРЪ

Да пусти!

ФРОШЪ

Какъ, это былъ твой носъ!

БРАНДЕРЪ къ Зибелю

А это твой?

АЛЬТМАЙЕРЪ

Ахти!

Вотъ стукнуло — вс жилки задрожали!

Подайте стулъ мн — право, упаду.

ФРОШЪ

Аль вправду насъ околдовали?

ЗИБЕЛЬ

Ну, если я мошенника найду,

То не уйти ему живому!

АЛЬТМАЙЕРЪ

Куды!— я видлъ — молодецъ —

Верхомъ на бочк — вылетлъ изъ дому.

Охъ, тяжко — ноги, какъ свинецъ!

обращаясь къ столу

А что, вину-то знать, конецъ?

ЗИБЕЛЬ

Все было — чары, вражескія сти.

ФРОШЪ

Не ужто не вино и пилъ?

БРАНДЕРЪ

Но виноградъ, кажись, здсь былъ!

АЛЬТМАЙЕРЪ

Ну, говори жъ теперь, что нтъ чудесъ на свт!

Кухня вдьмы.

Надъ огнемъ стоитъ большой котелъ на низенькомъ очаг. Въ поднимающихся надъ котломъ парахъ мелькаютъ разные образы, МОРСКАЯ КОШКА сидитъ у котла, не даетъ ему сплывать и снимаетъ пну. Возл ней МОРСКОЙ КОТЪ сидитъ съ котятами и грется. На потолк и по стнамъ развшена разная вдьмина утварь весьма страннаго вида.

ФАУСТЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ

ФАУСТЪ.

Какая пошлость и уродство!

И здсь, въ вертеп сумазбродства,

Ты хочетъ исцлить меня

Лекарствомъ вдьмы изступленной,

Какъ будто тридцать лтъ мгновенно

Мн свалитъ съ плечь ея стряпня?

Плоха надежда, ежели все то,

Что знаешь ты, въ такомъ же будетъ род!

Но разв по сихъ поръ никто

Бальзама жизни не открылъ въ природ? ⁷⁹

МЕФИСТОФИЛЬ

Вотъ, это снова умныя слова.

Помолодть метода есть простая,

Но это книга ужъ другая,

И въ книг странная глава.

ФАУСТЪ

Какая жъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Тутъ ни медиковъ не надо,

Ни денегъ, ни волшебнаго обряда:

Ступай въ деревню, да примись за плугъ,

Работай топоромъ, косою,

Вмсти весь умъ свой въ тсный кругъ,

Питайся нищею простою,

Съ скотомъ живи какъ скотъ и не щитай за грхъ

Самъ удобрять свое для жатвы поле —

Вотъ средство лучшее изъ всхъ

Помолодть полсотней лтъ и бол.

ФАУСТЪ

Я непривыченъ къ сельской тишин

Съ косой и заступомъ возиться.

Нтъ, жизнь такая не по мн!

МЕФИСТОФИЛЬ

Безъ вдьмы, стало быть, нельзя же обойтиться.

ФАУСТЪ

Зачмъ же вдьма? разв безъ нея

Сварить не можешь ты питье?

МЕФИСТОФИЛЬ

Прекрасная забава! я готовъ

Скорй построить тысячу мостовъ.

Тутъ нужно не одно умнье,

Но и отмнное терпнье:

Чтобъ крпкой взваръ, какъ слдуетъ, имть.

Надъ нимъ пришлось бы годы попотть!

Да что! и говорить наскучить

О всемъ, что нужно къ этимъ чудесамъ,

Хотя имъ вдьму чортъ же учить

Однакъ ихъ чортъ не можетъ длать самъ.

глядя на зврей

Какая здсь прекрасная прислуга:

Вотъ самчикъ, вотъ его подруга!

къ зврямъ

Хозяйки видно дома нтъ?

ЗВРИ

Звана на обдъ:

Метлу осдлала,

Въ трубу ускакала.

МЕФИСТОФИЛЬ

А долго ль станетъ тамъ гулять?

ЗВРИ

Пока мы будемъ лапы нагрвать.

МЕФИСТОФИЛЬ къ Фаусту

Ну, что объ этомъ скажешь ты народ?

ФАУСТЪ

Нельзя быть гаже и глупй.

МЕФИСТОФИЛЬ

А для меня бесда въ этомъ род

Всего пріятнй и и милй.

къ зврямъ

Скажите-ка, уроды, мн:

Что возитесь вы при огн?

ЗВРИ

Готовимъ супъ для бдныхъ изъ костей.

МЕФИСТОФИЛЬ

Не мало жъ будетъ къ намъ гостей.

КОТЪ ласкаясь къ Мефистофилю

Ты врно игрокъ!

Я бъ выиграть могъ —

Съиграемъ, съигряемъ скоре.

Мой умъ простоватъ,

Но будь я богатъ,

Я былъ бы гораздо умне.

МЕФИСТОФИЛЬ

Себя бы эта тварь щастливою почла,

Когда бъ хоть въ лото поиграть могла.

котята между тмъ играли съ большимъ шаромъ и катятъ его Мефистофилю

КОТЪ

Вотъ шаръ земной.

Всегдашній чредой

Онъ то кверху, то книзу несется,

Но пустъ онъ внутри,

Того и смотри,

Что вмигъ, какъ стекло, разобьется.

Покуда онъ цлъ

И блеститъ, какъ блестлъ,

Намъ все еще кой-какъ живется,

А какъ ты, мой сынокъ,

Дашъ съ дуру толчокъ,

То плохо и намъ тутъ придется,

Онъ изъ глины — распавшись кусками,

Какъ разъ пришибетъ черепками.

МЕФИСТОФИЛЬ указываешь на висящее ршето

Скажите, на что

У васъ ршето?

КОТЪ снимаетъ ршето

Оно вора тотчасъ панъ укажетъ.

заставляешь кошку глядть въ ршето

Погляди въ ршето:

Видишь вора? а что,

Небойсь, хоть и видитъ, не скажетъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

А на что вамъ горшокъ!

КОТЪ И КОШКА

Какъ, на что намъ горшокъ?

Видно глупъ ты, дружокъ —

И горшокъ и котелъ теб чудо!

МЕФИСТОФИЛЬ

Что за дерзкая спесь!

КОТЪ

Сядь-ка лучше вотъ здсь,

Да съ метлой позабавься покуда.

заставляешь Мефистофиля ссть и даетъ ему въ руки метлу.

ФАУСТЪ передъ большимъ стннымъ зеркаломъ, то приближаясь къ нему, то отступая.

Что въ этомъ зеркал? какой

Тамъ призракъ видится небесный?

Дай мн, любовь, полетъ быстрйшій свой,

Перенеси меня къ прелестной!

Но ахъ, едва я робкою стопой

Приближусь къ ней, едва оставлю мсто это,

Вдругъ все какъ будто облакомъ одто!

Вотъ женщины высокій идеалъ!

Возможно ль женщин быть столько совершенной?

Блаженства ли здсь образъ воплощенный,

Простертъ на лож, мн предсталъ.

Иль точно на земл есть существо такое?

МЕФИСТОФИЛЬ

О, шестидневнаго созданія внецъ

Не можетъ же быть наконецъ

Чудовище какое! ⁸¹

Любуйся, досыта глазй,

Я вжив для тебя подобную отрою,

И щастливъ тотъ, кому назначено судьбою

Назвать ее невстою своей.

Фаустъ продолжаетъ смотрть въ зеркало. Мефистофиль разваливается въ креслахъ и играетъ метлою.

МЕФИСТОФИЛЬ

Я здсь имю видъ преважнаго лица:

Вотъ жезлъ мой — жаль, что нтъ внца. ⁸¹

Кошки, которыя между тмъ играли и кувыркались, приносятъ Мефистофилю внецъ, но по неосторожности разламываютъ его на дв части, потомъ прыгаютъ съ половинками внца и кричатъ:

КОШКИ

Ахъ, будь молодецъ,

Склей намъ внецъ —

Вдь надо жъ ему разломаться!

Мы слышимъ, глядимъ,

И вздоръ говоримъ,

И римы плетемъ, какъ случится.

ФАУСТЪ все передъ зеркаломъ

Нещастный — я теряю смыслъ и умъ!

МЕФИСТОФИЛЬ указывая на зврей

Да ужъ и у меня въ мозгу порядный шумъ.

ЗВРИ

Когда жъ наугадъ

Придется что въ ладъ,

То и мысли тамъ могутъ найтиться.

МЕФИСТОФИЛЬ

Признаться надобно, что это

Преоткровенные поэты!

ФАУСТЪ передъ зеркаламъ

Мн жжетъ въ груди — сильне и сильнй!

Я не могу — уйдемъ скорй!

Пошелъ, оставленный кошкою, начинаетъ сплывать, возстаетъ сильное пламя и бьетъ въ трубу ВДЬМА съ крикомъ влетаетъ сквозь пламя.

ВДЬМА

Ай, ай, ай ай!

Мшай, мшай!

Доврь вамъ, скоты —

Дождешься бды!

усматриваетъ Фауста и Мефистофеля.

А это что?

А мы здсь кто?

Зачмъ пришло?

И какъ вошли?

Чтобъ лютый бсъ

Вамъ въ душу влзъ!

черпаетъ уполовникомъ въ котл и брызжетъ пламя во вс стороны. Зври визжатъ.

МЕФИСТОФИЛЬ бьетъ метловищемъ горшки и стклянки

Въ куски, въ куски

И въ черепки —

Все въ кашу изобью!

Я такъ шучу —

И таки. стучу

Подъ псенку твою!

вдьма отступаетъ съ ужас и ярости.

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну что, узнала ль, животина,

Ты своего судью и господина?

Не хочется, а то бы вмигъ

Избилъ я въ прахъ тебя и чучелъ всхъ твоихъ!

Что, разв у меня пера здсь не нашито?

Иль красный мой камзолъ ужъ не въ чести?

Или лице мое закрыто?

Иль имя долженъ я свое произнести?

ВДЬМА

Винюсь, простите мн! но какъ же насъ узнать?

Вы безъ копыта ужъ изволите гулять,

И пара нашихъ вороновъ пропала!

МЕФИСТОФИЛЬ

На этотъ разъ ужъ прощено.

Конечно, ты весьма давно

Меняя въ гостяхъ здсь не видала,

Ктому жъ и чорта, какъ людей,

Преобразило просвщенье:

Всего — хвоста, роговъ, когтей —

Лишалось сверныхъ народовъ привиднье!

Нога осталась конская со мной,

Но показать ее нельзя же всенародно,

И такъ, подобно молодежи модной,

Я щеголяю съ накладной икрой.

ВДЬМА пляшетъ

Рхнуться я отъ радости должна,

Опять онъ здсь, господчикъ-сатана!

МЕФИСТОФИЛЬ

Прошу не придавать мн имени такого.

ВДЬМА

Да? что жъ нашли вы въ немъ дурнаго?

МЕФИСТОФИЛЬ

О, люди ужъ давно его

Причислить къ баснямъ постаралась!

Но въ свт жить не легче оттого,

Лукавый упраздненъ — лукавые осталась!

Прошу меня барономъ-фономъ звать:

Я знатенъ, какъ и прочая вся знать —

Породы древней, ее простой,

И гербъ имю — посмотри, какой!

длаетъ неблагопристойную ужимку.

ВДЬМА

Ха, ха! вотъ славно подшутилъ —

Знать все таковъ же, какъ и былъ!

МЕФИСТОФИЛЬ къ Фаусту

Изъ этаго ты можетъ заключить,

Какъ надо съ вдьмами шутить!

ВДЬМА

Но что жъ вамъ, господа, угодно?

МЕФИСТОФИЛЬ

Стаканъ извстнаго питья,

Да постарй — стряпня твоя

Крпчаетъ ежегодно.

ВДЬМА

Извольте, и такое есть,

О, такъ старо, что ужъ и пахнуть перестали!

Я для себя бутылку сберегала,

Но можно и друзьямъ поднесть.

Тихо Мефистофилю

Однако жъ если онъ спроста глотнетъ,

Онъ часу вдь не проживетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Не бойся, для такихъ, какъ этотъ нашъ дружокъ,

Что ни свари, все будетъ въ прокъ!

Черти же кругъ, проври свой вздоръ скорй

И дополна стаканъ налей.

Вдьма чертитъ, кривляясь, кругъ и ставитъ въ него разную уродливую утварь. Начинаютъ звучать стклянки и кострюли, отъ чего происходитъ престранная музыка. Вдьма приноситъ большую книгу, устанавливаетъ въ кругу кошекъ, которыя держатъ факелы и служатъ ей столикомъ, потомъ знаками зоветъ въ кругъ Фауста.

ФАУСТЪ къ Мефистофилю

Скажи, чего старуха хочетъ?

Пускай другихъ она морочитъ,

А мн весь этотъ пошлый вздоръ

Ужъ опротивлъ съ давнихъ поръ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Все это только такъ, на смхъ —

Прости ей глупое жеманство:

И вдьм, какъ врачу, чтобъ въ дл былъ успхъ,

Необходимо шарлатанство.

вводитъ Фауста въ кругъ.

ВДЬМА читаеть высокопарно

Пойми и смотри.

Единицу сперва

Удесятери,

Потомъ брось два,

Сочтя вдругъ три

И богатъ тмъ будь,

Четыре забудь,

Пять сдлай семью,

А шесть восемью,

Вотъ и все! а затмъ

Станетъ девять однимъ,

А десять ни чмъ.

И вотъ что мы зовемъ одиножды-однимъ.

ФАУСТЪ

Никакъ она въ горячк бредить стала?

МЕФИСТОФИЛЬ

О, это только что начало,

А дальше въ книг — пусть-ка кто пойметъ!

И долго смыслу въ ней искалъ средь мрака,

Ни явственныхъ противорчій сбродъ

Для умныхъ и глупцовъ таинственъ одинако.

Продлка эта не нова,

На свт числа — важныя слова!

Посредствомъ ихъ для всхъ вковъ и странъ

За истину шелъ въ ходъ обманъ, ⁸³

Глупцы врутъ вздоръ, никто имъ не мшаетъ —

Кто станетъ споръ о вздорахъ заводить?

Народъ же слушаетъ слова и полагаетъ,

Что мысли въ нихъ не можетъ вдь не быть.

ВДЬМА продолжаетъ.

Какъ тяжкій грхъ

Сокрыта отъ всхъ

Высокая сила познанья,

Иному жъ она

Бываетъ дана

Безъ заботъ и хлопотъ и исканья.

ФАУСТЪ

Да что за чушь она несетъ?

За чмъ глушитъ насъ пошлымъ вздоромъ?

Мн, право, кажется, что хоромъ

Сто тысячь сумасшедшихъ вретъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Довольно, мудрая сивилла!

Досталъ бутыль, да наливай

Стаканъ полнй, по самый край —

Не повредитъ дружку напитка сила:

Онъ кое-въ-чемъ весьма далекъ

И не одинъ ужъ проглотилъ глотокъ.

Вдьма наливаетъ стаканъ съ многими обрядами, Фаустъ подноситъ его ко рту, надъ питьемъ появляется слабое пламя.

МЕФИСТОФИЛЬ

Да ну жъ, скоре, разомъ пей —

На сердц будетъ веселй.

Эхъ, худо: съ чортомъ радъ дружиться.

А труситъ, пламени боится!

Вдьма разршаетъ кругъ, Фаустъ выходитъ.

ВДЬМА

Во здравіе!

МЕФИСТОФИЛЬ

Теперь все дло въ томъ,

Чтобъ ты въ движеньи былъ — пойдемъ.

къ вдьм

Прощай и если чмъ служить могу,

Скажи на шабаш — я у тебя въ долгу.

ВДЬМА

Я дамъ намъ псенку, споете,

Такъ дйствіе питья удвоеннымъ найдете.

МЕФИСТОФИЛЬ

Идемъ — ты долженъ пропотть сильнй,

Чтобы напитокъ могъ скорй

Проникнуть вс составы тла.

Потомъ извдаетъ, что значитъ жить безъ дла

И какъ порядкомъ разгорится кровь,

Почувствуетъ въ чемъ состоитъ любовь.

ФАУСТЪ

Постой, дай въ зеркало взглянуть еще тотъ разъ:

Какъ хороша — не свелъ бы вчно глазъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Нтъ, что въ ней толку! скоро ты

Найдетъ живой образчикъ красоты.

всторону

Отъ нашего питья теб, мудрецъ почтенный,

Любая женщина покажется Еленой.⁸³

Улица.

МАРГАРИТА проходитъ, ФАУСТЪ подбгаетъ къ ней.

ФАУСТЪ

Угодно ль милой барышн домой

Пройтиться подъ руку со мной? ⁸⁴

МАРГАРИТА

Я барышней и милой не зовусь,

Домой же и одна дойти не побоюсь.

увертывается и убгаетъ.

ФАУСТЪ

Вотъ чудо-хороша — другой

Я въ жизнь не видывалъ такой!

Какъ недоступна и скромна

И кажется, при томъ, умна!

Какія щечки я уста —

Ихъ не забыть мн никогда!

А какъ плнительно, какъ мило

Плутовка глазки опустила!

А этотъ гнвъ къ ней такъ идетъ,

Что хоть кого съ ума сведетъ.

входитъ Мефистофиль.

ФАУСТЪ

Ей, познакомь меня съ красавицей.

МЕФИСТОФИЛЬ

Съ какою?

ФАУСТЪ

Вотъ съ этой, что прошла туда.

МЕФИСТОФИЛЬ

О, полно! съ этою бда —

Совсмъ не нашего покрою!

Попробуй-ка въ душ прочесть —

Ни гршныхъ помысловъ, ни страсти:

Я надъ такими не имю власти. ⁸⁵

ФАУСТЪ

Вздоръ — ей ужъ лтъ пятнадцать есть.

МЕФИСТОФИЛЬ

Ого, ужъ ты, какъ умникъ модный,

Не ставитъ добродтель въ грошъ,

И мыслитъ, что всегда сорвешь

Такой цвтокъ, какой угодно,

Но тогда и хочетъ, да нельзя,

Фаустъ

Послушай ты, мудрецъ! нельзя ли

Меня избавить отъ морили

И помнить вотъ что: если я

До полночи у ней не побываю,

Тебя я въ полночь прогоняю.

МЕФИСТОФИЛЬ

Опомнись, что ты! дай хоть срокъ!

Сегодня! двухъ недль тутъ мало,

Чтобы удобный улучить часокъ!

ФАУСТЪ

Когда бъ хоть на два дня терпнья мн достало,

А и безъ чортовыхъ бы силъ

Такую крошку искусилъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Ай да хвастнулъ — чуть чуть не какъ Французь! ⁸⁶

Скажи однако, неужели

Достигнуть въ два прыжка до цли

Теб пріятно? странный вкусъ!

Не лучше ль прежде потомиться,

Понжничать, за шагомъ шагъ

Вести ее до крайнихъ благъ,

И, словомъ, сдлать, какъ въ романахъ говорится?

ФАУСТЪ

Зачмъ, когда и такъ охота есть?

МЕФИСТОФИЛЬ

Но я безъ шутокъ и безъ спору

Сказать теб имю честь,

Что съ ней нельзя поладить скоро:

Тутъ въ приступахъ не быть пути —

На хитрость надобно пойти.

ФАУСТЪ

Ну, хоть потшь меня немножко —

Въ ея покойникъ провели,

Достань платокъ съ ея груди,

Или подвязку съ милой ножки.

МЕФИСТОФИЛЬ

Чтобъ доказать, что день ото дня

Усерднй другу я служу,

Въ ея покои я провожу

Тебя, пожалуй, хоть сегодня.

ФАУСТЪ

И я съ ней буду —

МЕФИСТОФИЛЬ

Нтъ дружокъ,

Она уйдетъ къ одной сосдк на часокъ,

А ты спокойно, безопасно,

Въ надежд лучшаго, безъ ней

Подышешь атмосферой страстной.

ФАУСТЪ

Пойдемъ же.

МЕФИСТОФИЛЬ

Не теперь, позднй.

ФАУСТЪ

Да приготовь подарокъ ей.

уходитъ

МЕФИСТОФИЛЬ

Ужъ тотчасъ и дарить — хорошее начало!

Я знаю мстъ такихъ не мало,

Гд клались клады встарину —

Пойду-ка, да казной трахну.

Вечеръ

Чисто убранная комнатка. МАРГАРИТА заплетаетъ косу.

МАРГАРИТА

Весьма бы я желала знать,

Кто это говорилъ со иной:

Не дуренъ, нчего сказать,

И родомъ врно не простои —

Да, это видно изъ всего,

А боле изъ смлости его.

уходитъ, вскор за тмъ входятъ ФАУСТЬ и МЕФИСТОФИЛЬ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Войди, но тише, осторожно.

ФАУСТЪ помолчавъ

Оставь меня здсь одного.

МЕФИСТОФИЛЬ взглянувши вокругъ себя

Такую, чистоту найти не всюду можно.

уходить

ФАУСТЪ осматривается

Какъ здсь умстенъ сумракъ сей

Съ своимъ слабющимъ мерцаньемъ!

Проникни сердце мн всей силою своей,

Любовь, живущая надеждой и страданьемъ!

Какъ дышетъ здсь во всемъ покой,

Блеститъ опрятность и порядокъ!

Какое въ хижин довольствіе! какой

Средь бдности, всего достатокъ!

бросается въ старинныя кресла, стоящія у кровати.

Прими меня, патріальхальный тронъ,

На коемъ съ ддовскихъ временъ

Семейства старшины въ весельи и въ печали

Среди дтей и внуковъ засдали!

Быть можетъ здсь же и ея уста

За даръ сочельничный почтительно лобзали

У дда руку, въ дтскіе года!

Здсь ею полно все, здсь вютъ надо мною

Того благаго генія крил,

Того наставника, что самъ ея рукою

Красиво стелетъ скатерть на стол

И даже ей песокъ узоритъ подъ ногою.

Ея рука! о, всякій край

Съ ея рукою будетъ рай!

раскрываетъ пастельный занавсъ

А здсь!

Я трепещу отъ нги, я смиренно

Часы здсь просидть готовъ!

Здсь ангелъ-два средь игривыхъ споръ

Преображалась постепенно,

Здсь, жизни молодой полна,

Дитёй покоилась она,

И возрастала, и крпилась,

И пышной розой распустилась.

А я — откуда здсь, зачмъ?—

И такъ растроганъ, самъ не знаю чмъ

Чего ищу здсь? что такъ сжало грудь мою?

Нещастный, я себя не узнаю!

Не самый ли здсь воздухъ очарованъ!

Я только былъ желаніемъ взволнованъ,

И вотъ, въ душ любви восторги и тоска:

Ужель мы каждаго игрушка втерка!

И если бы вошла она сюда,

Какъ бы сгаралъ я отъ стыда,

Какъ бы, надменный, вдругъ смирился,

Какъ бы у ногъ ея влачился!

МЕФИСТОФИЛЬ вбгаетъ

Скорй — идетъ!

ФАУСТЪ

Иду и ужъ сюда

Не возвращусь я никогда.

МЕФИСТОФИЛЬ

Смотри-ка, для твоей двицы

Готовы чудныя вещицы.

Поставь шкатулку въ шкапъ: найдетъ —

Отъ радости не взвидитъ свту!

Такой подарокъ и не эту,

Умнйшую съ ума сведетъ,

Она жъ дитя — ее подавну.

ФАУСТЪ

Я не могу ршиться.

МЕФИСТОФИЛЬ

Славно!

Не для себя ль ты прочитъ кладъ?

О, если такъ, я очень радъ:

Желаю страсти вашей щастья,

Меня жъ избавьте тутъ отъ всякаго участья!

Но ты не скупъ, такъ знай же честь!

Я хлопочу, что силы есть —

Да ну же, смло —

Чтобы скорй привести

Къ концу съ красоткой дло,

А ты стоитъ съ такимъ лицомъ,

Какъ будто ждутъ тебя студенты въ зал,

Какъ будто физика передъ тобой живцомъ

И Метафизика предстали!

ставить шкатулку и запираетъ шкапъ, потомъ съ Фаустомъ уходитъ. Приходить Маргарита, съ лампадой.

МАРГАРИТА

Здсь какъ-то душно, тяжело,

отпираетъ окно

А на двор вдь не весьма тепло.

Сама не знаю, что со мной такое —

Скорй бы матушка пришла —

Боюсь, дрожу, но это все пустое —

Я завсегда трусихою была.

начинаетъ раздваться и поетъ

Жилъ Царь съ своей подругой,

Подруга умерла,

И умирая кубокъ

Царю златой дала.

Изъ кубка дорогаго

Царь пилъ на всхъ пирахъ,

И съ каждымъ разомъ слезы

Сверкали на глазахъ.

Предъ смертью щетъ онъ сдлалъ

Всмъ городамъ своимъ,

Отдалъ сынамъ все царство,

Но кубка не далъ имъ.

И въ отчемъ замк, въ море

Глядящемся со скалъ

Средь рыцарей онъ пиръ свой

Послдній пировалъ,

И кончивъ пиръ, онъ кубокъ

Еще разъ осушилъ,

И осушивъ, съ утеса

Въ пучину водъ пустилъ.

И въ волны, гд палъ кубокъ,

Уставилъ грустно взоръ,

И вдругъ глаза затмились —

И не пилъ онъ съ тхъ поръ.

отпираетъ шкапъ, чтобъ уложитъ платье и усматриваетъ шкатулку

Какъ эта къ вамъ шкатулочка зашла?

Кажись, что шкапъ я заперла.

Какъ странно? что же бы въ ней было?

Никакъ, покуда я ходила,

Принесъ кто матушк въ закладъ?

Дай, отопру — вотъ, есть замочикъ,

А вотъ и съ ключикомъ снурочокъ.

отпираетъ

Ахъ, Богъ мой, что за вещи! кладъ,

Какихъ я съ роду не видала!

Да лучше этаго для бала

И Баронесс не надть!

Чье бъ это было?— что за камни!—

Какая цпь! къ лицу ль она мн?—

наряжается и глядится въ зеркало

Ахъ, мн хоть серги бы имть —

Вотъ, въ нихъ я та же, да не та!

Что молодость? что красота?

Посмотрятъ люди, а потомъ

И мимо — разв что словцомъ

Почтятъ изъ жалости привтнымъ,

А къ золоту бжитъ,

Надъ золотомъ дрожитъ.

Все въ свт! тяжело намъ, бднымъ!

Гулянье.

ФАУСТЪ расхаживаетъ въ задумчивости, къ нему подбгаетъ МЕФИСТОФИЛЬ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Клянусь отринутой любовью, адомъ, всемъ —

Поклялся бъ хуже, да не знаю, чмъ!

ФАУСТЪ

Что сдлалось? ты какъ шальной!

Вотъ рожа — отъ роду не видывалъ такой!

МЕФИСТОФИЛЬ

Съ досады чорту бъ я отдался,

Когда бы не былъ чортомъ самъ!

ФАУСТЪ

Никакъ ты вправду помшался?

Теб ли такъ бситься? смхъ и срамъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Представь: подарокъ, что мы Гретхенъ дали, ⁸⁷

Теперь ужъ — поминай, какъ звали!

Шкатулку увидала мать

И испугалась не на шутку —

Она иметъ носъ пречуткой,

Уметъ запахъ различать

И знаетъ съ самаго начала,

Чиста ли вещь иль не чиста,

Такъ и съ шкатулкой — вдругъ узнала,

Что данъ подарокъ не спроста,

Послдствіи убоялась вредныхъ

И вздумала: снесемъ находку въ кружку бдныхъ!

Неправое стяжанье — прахъ,

За это жъ мы найдемъ награду въ небесахъ.

А Гретхенъ думаетъ: кчему бы

Смотрть коню даримому въ зубы?

Наврно не безбожникъ тотъ,

Кто намъ такія вещи шлетъ.

Вотъ, мать къ директору, а онъ, хитрецъ лукавый,

Такому случаю и радъ —

Подмтилъ, что не дуренъ кладъ,

И говоритъ: вы, дти правы —

За жертву бднымъ награждаетъ Богъ,

Желудку кружки все подъ силу —

Не разъ онъ такъ жралъ, что Господь помилуй,

А обожраться все не могъ!

Да, только кружка сть въ поко

Добро неправо нажитое.

ФАУСТЪ

Не только кружка, но и всякъ,

Кто властію богачъ, а совстью бднякъ

МЕФИСТОФИЛЬ

Потомъ цпочки и сережки,

Какъ дрянь какую, позабралъ,

Спасиба даже не сказалъ,

Какъ за орховъ горсть, да и расправилъ ножки!

А мать его же — вотъ, умна —

Благодарить была должна!

ФАУСТЪ

А Гретхенъ что?

МЕФИСТОФИЛЬ

Груститъ, сама не знаетъ

Что длаетъ, чего желаетъ,

О клад мыслитъ въ день сто разъ,

О томъ же, кмъ онъ присланъ, вдвое.

ФАУСТЪ

Мн жаль бдняжечки — тотчасъ

Достань ей что нибудь другое,

Вдь тотъ былъ не большой руки.

МЕФИСТОФИЛЬ

Для васъ, какъ вижу, это пустяки!

ФАУСТЪ

Уладь же дло! половче

Къ ея сосдк подвернись,

Подарка поищи скоре —

Да ну жъ, тетеря, шевелись!

МЕФИСТОФИЛЬ

Извольте, отличусь на славу.

Фаустъ уходить.

Бда съ такимъ влюбленнымъ чудакомъ:

Онъ цлый свтъ своей красавиц въ забаву

Готовъ потшнымъ сжечь огнемъ.

Домъ сосдки.

МАРТА одна.

Мой мужъ — Господь ему судья —

Не честно поступилъ со мной!

Шмыгнулъ на волюшку, а я

Хоть по міру иди съ сумой!

А я ль его чмъ оскорбила?

Я ль не отъ всей души любила?

плачетъ

Быть можетъ, умеръ! какъ его забыть!…

Какъ и свидтельство о смерти получить!

МАРГАРИТА входитъ.

Ахъ, Марта!

МАРТА

Что, моя родная?

МАРГАРИТА

На силу духъ перевожу!

Представь, въ шкапу у насъ, гляжу,

Опять шкатулочка такая

Какъ прежде, а вещицы въ ней

Еще дороже и милй.

МАРТА

Смотри же — матери ни слова,

А то опять уйдетъ обнова.

МАРГАРИТА открываетъ шкатулку

Ахъ, полобуйся, подивись!

МАРТА надваетъ на нее. вещи

Охъ ты, щастливое созданье!

МАРГАРИТА

Да что жъ! вдь въ нихъ ни на гулянье,

Ни въ церковь я не нарядись!

МАРТА

Ко мн почаще приходи. Сперва

Наднешь ихъ хоть здсь, покуда,

Да передъ зеркаломъ походитъ часикъ, два —

И это будетъ ужъ не худо,

А тамъ, при случа, по праздникамъ, начнешь

Выказывать и въ люди по немножку,

То цпь, то пряжку, то сережку,

А мать замтить — что нибудь соврешь.

МАРГАРИТА

Но ктобъ могъ ящички принесть?

Наврно тутъ недоброе что есть!

стучатся въ дверь

МАРГАРИТА

Не матушка ль!! Ахъ, Богъ мой — погодите —

МАРТА смотритъ въ окно

Чужой какой-то господинъ. Войдите.

входитъ Мефистофиль

МЕФИСТОФИЛЬ

Прошу покорнйше простить,

Что безъ чиновъ вхожу такъ смло,

почтительно отступаетъ передъ Маргаритой

Я думалъ — у меня есть къ Март Швертлейнъ дло.

МАРТА

Я Марта, чмъ могу служить?

МЕФИСТОФИЛЬ тихо къ Март

Поговорить хотлъ я съ вами,

Но вдь не льзя жъ при знатной дам!

Теперь я знаю, гд вашъ домъ —

Зайду къ вамъ лучше вечеркомъ.

МАРТА

Вотъ, славно, Гретхенъ: гость нашъ прямо

Тебя зоветъ ужъ знатной дамой!

МАРГАРИТА

Ахъ, нтъ! куды намъ мтить въ знать!

Вамъ можетъ быть угодно полагать —

Но это все на мн чужое!

МЕФИСТОФИЛЬ

О, не одно убранство дорогое,

А видъ, осанка, выраженье глазъ —

Какъ радъ я, что могу остаться и при васъ!

МАРТА

Что жъ вы намъ скажете? аль всточку какую?

МЕФИСТОФИЛЬ

Не ставьте мн въ вину, что хоть бы не хотлъ,

А долженъ всть сказать дурную:

Супругъ вашъ умеръ и — вамъ кланяться веллъ.

МАРТА

Бдняжка, умеръ: какъ я сожалю…

Онъ умеръ! о Творецъ! я млю!!!

МАРГАРИТА

О, не отчаивайтесь такъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Хоть выслушайте, гд скончался онъ и какъ.

МАРГАРИТА

И никого бъ любить весь вкъ свой не желала —

Меня бъ потеря въ гробь вогнала.

МЕФИСТОФИЛЬ

Есть радостямъ, за то есть и печалямъ срокъ.

МАРТА

Ну разскажете жъ, что онъ, мой дружокъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Отдавъ послдній долгъ природ,

Онъ въ Паду, въ земл святой

На вчный легъ теперь покой

Въ Свято-Антоньевскомъ проход.

МАРТА

А есть у васъ ко мн что отъ него?

МЕФИСТОФИЛЬ

Есть, просьба: чтобъ вы милостивы были,

Три сотни панихидъ по немъ бы отслужили,

А больше, право, ничего.

МАРТА

Какъ? ни бездлицы, какую

На память для семьи всякъ нищій бережетъ,

Которой и въ годину злую,

И съ голоду не продаетъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Что жъ длать! Очень жаль, конечно,

Но онъ не мотъ былъ, а при томъ, сердечный,

Такъ сильно каялся! да, а еще сильнй

Тужилъ о горькой участи своей.

МАРГАРИТА

Зачмъ, помыслишь, люди такъ нещастны!

Я помолюсь, чтобы призрлъ его Творецъ.

МЕФИСТОФИЛЬ къ Маргарит

Вы такъ добры и такъ прекрасны,

Что стоили бъ тотчасъ же подъ внецъ.

МАРГАРИТА

Ахъ, нтъ, еще мн не годится.

МЕФИСТОФИЛЬ

Не мужа надо, такъ пока

Хоть бы сердечнаго дружка —

Кто съ ангеломъ такимъ не радъ бы былъ сдружиться!

МАРГАРИТА

Ахъ, что вы! тыкъ не водится у насъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, но случается жъ подъчасъ!

МАРТА

Но продолжайте жъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Я былъ до конца при немъ.

Онъ умеръ нищенски, валяясь на гниломъ

Пуку соломы, но скончался

Какъ христіанинъ — да, во всхъ грхахъ сознался.

Онъ говорилъ: я самъ себя кляну —

Я бросилъ домъ, хозяйство и жену,

Подумать страшно! ахъ когда бъ свалила

Съ души мн грхъ своимъ прощеніемъ она!

МАРТА со слезами

Бдняжка — я давно его простила!

МЕФИСТОФИЛЬ продолжая

Но — видить Богъ — ея въ томъ главная вина!

МАРТА скоро

Вотъ это ужъ солгалъ! какъ, при смерти врать вздоры!

МЕФИСТОФИЛЬ прикланиваясь

Теперь мн ясно, что онъ бредилъ, хворый:

Теперь я лично васъ узналъ.

Я, говорилъ онъ, жалъ не безтолково:

Сперва дтей, потомъ хлбъ дтямъ добывалъ —

Онъ хлбъ, во всякомъ смысл слова —

Я самъ куска спокойно състь не могъ!

МАРТА

А врность и любовь, а вс мои заслуги

Забылъ? знать память отнялъ Богъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну нтъ, онъ зналъ какой лишился въ васъ супруги

И говорилъ: изъ Мальты уходя,

О дтяхъ и жен я помолился Богу,

За то, немного погодя,

Господь мн и послалъ подмогу,

Корабль султанскій на войн

Съ казной мы взяли въ жаркомъ дл,

Тутъ денегъ, и другимъ и мн,

Досталось много при раздл,

МАРТА

Нтъ, право? гд жъ онъ могъ бы ихъ двать!

МЕФИСТОФИЛЬ

Пустилъ, знать, по свту гулять.

Его, бездомнаго, въ Неапол призрла

Какая-то красотка, а съумла

По доброт души своей

Осыпать милостыни такими,

Что молодецъ по гробъ носился съ ними.

МАРТА

Ахъ плутъ, грабитель собственныхъ дтей!

И въ нищет, покуда сгинулъ,

Безпутной жизни не покинулъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Куды! за то теперь онъ и въ гробу!

Но стоить ли бранить судьбу?

Годъ траура — не вкъ, а въ годъ вы, на досуг,

Подумать можете и о второмъ супруг ⁸⁸

МАРТА

Оно, конечно, такъ, но все жъ,

Какъ вспомнишь, жаль покойника: не сколько

Такихъ на свт — скоро ли найдетъ!

Прямой былъ, милый простачина, только

Любилъ баклуши бить, да отъ жены гулять,

Да пить, да въ карточки играть.

МЕФИСТОФИЛЬ

О, славное жъ житье съ нимъ было —

Особенно, когда и вамъ

Гршковъ не меньше съ рукъ сходило!

Поврьте — на такихъ условіяхъ я самъ

Готовъ на пальчикъ вамъ надть обнову.

МАРТА

О, вы изволите шутить!

МЕФИСТОФИЛЬ всторону

Эге, пора мн лыжи навострить:

Она и чорту придерется къ слову!

къ Маргарит, вслухъ

Ну, а у васъ на сердц каково?

МАРГАРИТА

На сердц? я не понимаю.

МЕФИСТОФИЛЬ всторону

Невинное ты существо!

вслухъ

Щастливо оставаться вамъ желаю.

МАРГАРИТА

Прощайте.

МАРТА

Ахъ, скажите, отъ кого

Свидтельство бъ достать могла я:

Какъ умеръ мужъ мой, гд, при комъ?

Порядокъ надобенъ во всемъ,

Пусть и въ газетахъ бы сказали, что вдова я.

МЕФИСТОФИЛЬ

О, голосъ двухъ свидтелей везд

Докажетъ истину неложно,

Со мной пріятель здитъ — можно

Явиться и ему въ суд.

Привесть его?

МАРТА

Прошу насъ, непремнно.

МЕФИСТОФИЛЬ

А барышня здсь будетъ? онъ

Хорошъ собою, видлъ свтъ, уменъ

И вжливъ съ дамами отмнно.

МАРГАРИТА

Мн было бъ стыдно предъ лицемъ такимъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

О, не было бъ ни предъ царемъ самимъ!

МАРТА

И такъ сегодня вечеркомъ

За домомъ мы въ саду васъ ждемъ.

Улица.

ФАУСТЪ и МЕФИСТОФИЛЬ, встрчаются.

ФАУСТЪ

Ну, что? уладилъ? смастерилъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Ого, какой задорный пылъ!

Не бойся, птичк не уйти отъ стки — ⁸⁹

Сегодня, на починъ, свиданье у сосдки.

Вотъ женщина — кажись, она

Для этого нарочно рождена!

ФАУСТЪ

Тмъ лучше.

МЕФИСТОФИЛЬ

Но и къ намъ есть просьба небольшая.

ФАУСТЪ

Что жъ, намъ услуга, а on, насъ другая!

МЕФИСТОФИЛЬ

Свидтельство подпишемъ мы съ тобой,

Что мужъ ея благоволилъ скончаться

И въ Паду улегся на покой.

ФАУСТ

Помилуй — стало, прогуляться

Сперва прикажешь нимъ туда?

МЕФИСТОФИЛЬ

Sancta simplicites! ⁹⁰ вотъ стоило бъ труда!

И не справляясь подписаться можно.

ФАУСТЪ

Нтъ, выдумай умнй, а это, просто, вздоръ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Охъ, честная душа! съ которыхъ поръ

Боишься ты свидтельствовать ложно?

Не ты ли, съ дерзостнымъ челомъ,

Все, Бога и міры, и то, что въ нихъ витаетъ,

И человка, какъ онъ дйствуетъ умомъ,

Какъ чувствуетъ и размышляетъ,

Ршительно опредлялъ?

А въ самой сущности вдь дла

Объ этомъ всемъ ты такъ же мало зналъ,

Какъ о о томъ, что Марта овдовла.

ФАУСТЪ

Ты былъ и будетъ ввкъ софистомъ и лжецомъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, если бъ только я не вдалъ кой-о-чемъ!

Вотъ кто-то станетъ къ бдной Гретхенъ льститься,

Ее морочить такъ и сякъ,

Въ горячей страсти къ ней божиться?

ФАУСТЪ

Я, и отъ всей души.

МЕФИСТОФИЛЬ

Положимъ, что и такъ,

А дальше? рчь зайдетъ, конечно *

О врности, любви чистйшей, вчной —

И это будетъ отъ души идти?

ФАУСТЪ

Да, отъ души! когда, въ минуту ощущенья,

Для новыхъ чувствъ я и для ихъ волненья

Ищу именъ, и не могу найти,

Когда потомъ все въ мір пробгаю,

Сильнйшія изъ сильныхъ словъ хватаю,

И огнь, которымъ такъ горю,

Зову безмрнымъ, безконечнымъ,

Неизмнимымъ, вчнымъ —

Уже ли ложь я говорю?

МЕФИСТОФИЛЬ

Все я же правъ.

ФАУСТЪ

Не заставляй

Меня напрасно горло драть, и знай:

Кто хочетъ правъ быть, да иметъ

Во рту языкъ, хоть правъ быть и съумстъ.

Идемъ, болтать мн надоло,

Ты правъ — тмъ больше, что не бросить же мн дла!

Садъ Марты.

ФАУСТЪ прогуливается подъ руку съ МАРГАРИТОЙ, а МЕФИСТОФИЛЬ съ МАРТОЙ.

МАРГАРИТА

Да, да, вы шутите, я знаю,

Учтивостью меня хотите пристыдить:

Кто здитъ гостемъ по чужому краю,

Тотъ ко всему уметъ снисходить,

А вправду можно ль, чтобы насъ хоть мало

Мое болтанье занимало!

ФАУСТЪ

О, взглядъ одинъ, одинъ ужъ голосъ твой

Мн занимательнй всей мудрости земной.

цлуетъ ея руку.

МАРГАРИТА

Не безпокойтесь! что вамъ за охота

Такую руку цловать!

Смотрите, какъ дурна! а все труды, работа —

Да, матушка мн не даетъ гулять!

идутъ дале.

МАРТА

И мы все такъ должны скитаться?

МЕФИСТОФИЛЬ

Что длать! званіе и долгъ того хотятъ:

Хоть грустно съ кмъ когда разстаться,

А детъ, ежели велятъ.

МАРТА

Покуда кровь кипитъ, конечно

Не тяжело носить дорожную суму,

Но время красное не вчно,

А въ старости брести ко гробу одному,

Поврьте, скучно хоть кому.

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, вижу съ ужасомъ я этому примры.

МАРТА

Такъ лучше жъ вовремя противу зла взять мры.

идутъ.

МАРГАРИТА

Да, и изъ памяти, какъ съ глазъ!

Вамъ вжливость въ привычку, но у васъ

За то не мало и друзей

Не вамъ чета, а поумнй,

ФАУСТЪ

Поврь мн: го, что свтъ умомъ провозглашаетъ,

Есть, часто, глупость и тщеславія мечта!

МАРГАРИТА

Какъ?

ФАУСТЪ

Ахъ, зачмъ невинность, простота *

Себя, снятой цны своей не знаетъ!

Зачмъ смиренье, лучшій даръ, какой

Намъ щедрая природа ниспослала —

МАРГАРИТА прерываетъ его

Лишь обо мн бы вы подумали порой,

Объ васъ же думать мн есть времени не мало!

Ты часто дома? и одна?

МАРГАРИТА

Ахъ, да. Хозяйство наше небольшое,

Но все жъ и въ немъ заботливость нужна.

Служанки нтъ, вотъ я одно, другое,

Должна и сдлать и прибрать,

И поздо лечь и рано встать.

А чуть не такъ что — матушка сердится.

У ней ужъ нравъ такой,

А то бъ не стали мы тсниться,

Могли бъ поважничать скорй, чмъ кто другой:

Имемъ по отц достаточенъ не скудный,

Здсь домъ, а за городомъ садъ.

Теперь однако мн не очень трудно —

Сперва пошелъ въ солдаты братъ,

А тамъ сестрица умерла.

Я съ нею много нужды приняла,

Но съ радостью бь взялась опять за тожъ —

Такъ милъ ребенокъ мн казался и хорошъ.

ФАУСТЪ

О, ангелъ, если былъ онъ на тебя похожъ.

МАРГАРИТА

А какъ-было съ малюткой я сдружилась!

Она по смерти батюшки родилась,

А матушка слегла тогда же и едва

Осталась, бдная, жива,

Такъ гд же было ей, больной,

Кормить дитя самой!

Вотъ я и занялась сестрицей,

Ее вспоила молочкомъ парнымъ,

Да теплою водицей,

Дитя какъ будто сдлалось моимъ,

Со мной играло и жило

И на рукахъ моихъ расло.

ФАУСТЪ

О, это для тебя чистйшимъ щастьемъ было!

МАРГАРИТА

Но и до слезъ нердко доходило.

Бывало, лягу спать, а возл — колыбель,

Случись дитяти шевельнуться,

И я должна проснуться,

Корми его, клади къ себ въ постель,

А какъ расплачется, вставай

Да съ нимъ по комнат гуляй,

А тамъ, чуть свтъ, блье мыть надо,

Бжать на рынокъ, гнать коровку въ стадо!

Ахъ эдакъ, ныньче какъ вчера,

Трудясь отъ утра до утра,

Сгруснется не хотя порой,

За то пріятны пища и покой!

идутъ.

МАРТА

Отъ этого намъ женщинамъ и худо —

Не быть въ холостяк пути!

МЕФИСТОФИЛЬ

Холостяку исправиться, не чудо —

Лишь могъ бы онъ на насъ похожую найти.

МАРТА

Скажите: ничего у васъ нтъ на примт?

Свободны вы, не влюблены?

МЕФИСТОФИЛЬ

Ахъ, правду говорятъ: нтъ ничего на свт

Дороже дорогой жены.

МАРТА

Однакожъ — васъ на что еще не искусило?

МЕФИСТОФИЛЬ

Мн часто въ обществахъ весьма пріятно было.

МАРТА

Да, да, но вправду вы предпринимали ль что?

МЕФИСТОФИЛЬ

Шутить въ такихъ длахъ не долженъ смть никто.

МАРТА

Ахъ, Богъ мои, вы меня совсмъ

Не понимаете!

МЕФИСТОФИЛЬ

Какъ жаль, но между тмъ

Я понимаю совершенно,

Что вы — добры отмнно.

идутъ.

ФАУСТЪ

И ты меня узнала, ангелъ мой,

Какъ скоро Марта дверь намъ отворила!

МАРГАРИТА

А какъ же! я глаза тотчасъ же опустила.

ФАУСТЪ

И ты прощаетъ, что съ тобой

Я дерзко поступилъ намедни,

Какъ ты домой шла отъ обдни?

МАРГАРИТА

Мн стало грустно, и во сн

Я не встрчала случая такого.

Здсь про меня не говорятъ дурнаго,

Не ужто жъ, я подумала, во мн

Онъ свиду что нибудь нечестное находитъ,

Что такъ ужъ сразу и подходитъ!

Но признаюсь, не знаю что тотчасъ

Мн стало въ сердц говорить за васъ,

И очень на себя сердита я была,

За то, что быть ни васъ сердитй не могла.

ФАУСТЪ

Душа моя!

МАРГАРИТА

Постойте.

срываетъ астру и ощипываетъ ее листокъ за листкомъ

ФАУСТЪ

Наряжаться?

МАРГАРИТА

Нтъ.

ФАУСТЪ

Что же?

МАРГАРИТА

Не скажу — вы станете смяться.

продолжаетъ щипать и шепчетъ что-то про себя.

ФАУСТЪ

Что, что?

Маргарита вполголоса

Не любить, любить,

ФАУСТЪ

Ты милый ангелъ мой!

МАРГАРИТА громче

Не любитъ, любитъ,

Не любитъ,

отрывая послдній листокъ, съ живой, радостію

Любитъ, любить!

ФАУСТЪ

О другъ мой, пусть отвть цвтка

Судьбы глаголомъ станется! Да, любитъ!

Понятно ли теб, что значитъ: любитъ!

схватываетъ ее за руки

МАРГАРИТА

Мн страшно!

ФАУСТЪ

Нтъ, не трепещи!

Пусть скажетъ взоръ мой,

Пусть выразить пожатіе рука,

То, что въ словахъ невыразимо —

Союзъ высокій душъ,

Блаженство безъ конца —

Конецъ его смертельнымъ былъ бы горемъ —

Нтъ, безъ конца, всегдашнее блаженство!

Маргарита жметъ ему руки, увертывается и убгаетъ. Фаустъ задумывается на минуту,* потомъ идетъ за нею.

МАРТА

Ужъ поздо.

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, пора домой сбираться.

МАРТА

Я васъ просила бъ доле остаться,

Но здсь у насъ народъ презлой:

Помыслитъ, что никто не занятъ ни длами,

Ни домомъ, ни семьей —

Всякъ на сосдей пялится глазами,

Все ради осудить, придраться ко всему.

Гд жъ наши?

МЕФИСТОФИЛЬ

А вотъ тамъ — рзвятся словно дти. ⁹³

МАРТА

Она, кажись, весьма поправилась ему.

МЕФИСТОФИЛЬ

И онъ ей тоже. Такъ всегда ведется въ свт.

Бесдка въ саду.

Маргарита вбгаешь, прячется за дверь, прикладываетъ къ устамъ пальцы и смотритъ въ щель.

МАРГАРИТА

А, вотъ онъ!

Фаустъ входить

Прятаться? постой, тебя найду я!

Ara!

цлуетъ ее

МАРГАРИТА

Ахъ, это всей души тебя люблю я!

цлуетъ его, МЕФИСТОФИЛЬ стучится въ дверь.

Фаустъ съ досадою

Ну, кто тамъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Свой.

ФАУСТЪ

Оселъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Идти пора.

МАРТА входитъ

Да, время.

ФАУСТЪ

Можно ль хоть провесть васъ до двора?

МАРГАРИТА

Нтъ, матушка бъ меня — прощайте.

ФАУСТЪ

Ужъ прощанья?

Прощайте же.

МАРТА

Адье!

МАРГАРИТА

До скораго свиданья.

Фаустъ и Мефистофиль уходятъ, Марта провожаетъ ихъ,

МАРГАРИТА одна

Чего не можетъ, Боже мой,

Придумать человкъ такой!

Заговоритъ — я отъ стыда

Сгорю, да и отвчу: да!

И глупое дитя — не знаю,

Чмъ я такимъ его прельщаю.

Пещера въ лсу.

ФАУСТЪ одинъ

Могучій Духъ! ты далъ мн, далъ мн все,

О чемъ просилъ я — ты ко мн не тщетно

Склонилъ свои ликъ во пламени: далъ въ царство

Весь этотъ міръ прекрасный, далъ способность

Природу чувствовать, природой наслаждаться.

Не равнодушно только ей даваться

‘Ты позволяешь, но глубоко въ грудь ей

Проникнуть взоромъ, какъ бы въ сердце друга.

Ты предо мной ведешь ряды живущихъ

И научаешь въ воздух, въ водахъ

И тихихъ рощахъ находить собратовъ,

Когда въ лсу реветъ и свищетъ буря,

И дубъ могучій, падая стремглавъ,

Дробитъ стволы о втви древъ сосднихъ,

И звучно вторятъ ихъ паденью холмы,

Ты шлешь меня въ уютную пещеру,

Мн указуешь самаго меня тамъ,

Моей души мн открываетъ тайны,

Когда жъ, потомъ, привтливо на неб

Взойдетъ луна, ко мн съ лсовъ, съ утесовъ

Слетаютъ тни населявшихъ міръ

Въ протекшіе вка, и освжаютъ

Отъ созерцаній напряженный умъ.

Но, ахъ, теперь и познаю, что нтъ

Для человка совершенства. Съ нгой

Возносящей меня къ богамъ, ты далъ мн

И спутника, и онъ ужъ мн необходимъ,

Хотя, холодно-дерзкій, унижаетъ

Меня въ моихъ же онъ глазахъ, ничтожитъ

Однимъ дхновеньемъ вс твои дары,

Дятельно онъ къ ней — къ той красот —

Мн въ сердц дикій разжигаетъ пламень!

Такъ отъ желанья мчусь я къ наслажденью.

А въ наслажденіи тоскую по желанью.

входитъ МЕФИСТОФИЛЬ

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну что, неужто никогда

Не надостъ теб житье такое?

Попытка, я согласенъ, не бда,

Но надо жъ наконецъ придумать что другое.

Ты бъ лучше самъ другимъ занялся чмъ нибудь

И не смущалъ меня въ счастливую минутку.

МЕФИСТОФИЛЬ

Пожалуй, только не забудь,

Что это мн сказать не сметъ ты не въ шутку.

А впрочемъ въ чудак такомъ.

Потери было бы мн мало:

Хлопочетъ, только бъ силъ достало,

А что по немъ, что не по немъ —

Не разгадать ни чьимь умомъ.

ФАУСТЪ

Каковъ? никакъ за то, что мн надодаетъ,

Онъ благодарности желаетъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

А безъ меня ты какъ бы жилъ?

Вдь я жъ тебя надолго исцлиль

Отъ каверзовъ воображенья!

Да что! когда бъ не я, давно бъ

Тебя ужъ положили въ гробъ!

Скажи, что толку влажные каменья

И мохъ гнилой, ни дать ни взять

Какъ жаба тощая, сосать,

Или сидть самодовольно,

Какъ старый филинъ, въ щеляхъ скалъ?

Прекрасный вкусъ! никакъ отсталъ

Ты не совсмъ отъ жизни школьной?

ФАУСТЪ

Теб ли, бдный чортъ, понять,

Сколь много новыхъ силъ мн въ душу здсь струится!

О, если бы ты могъ мое блаженство знать,

Ты имъ, какъ истый бсъ, мн бъ не далъ насладиться.

МЕФИСТОФИЛЬ

Блаженство неземное, впрямъ!

Въ горахъ росу пить по ночамъ,

Съ землей и небомъ страстно обниматься,

Щитать себя чуть чуть не божествомъ.

Въ земныя ндра мыслью углубляться,

Весь міръ вдругъ въ сердц заключать своемъ,

Избыткомъ силъ гордясь, невсть чмъ наслаждаться,

Забывши бренность перелить

Съ любовію себя во все созданье,

И напослдокъ созерцанье —

съ неприличнымъ тлодвиженіемъ

Не хочется сказать чмъ — заключить!

ФАУСТЪ

Безстыдникъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Вотъ, готовъ сердиться!

Да, вы краснете отъ всякаго словца:

Стыдливый слухъ вашъ имени боится,

А къ самой вещи льнутъ стыдливыя сердца! ⁹³

Но дло вотъ въ чемъ: я все прочу,

Авось тебя кой-чмъ пріятно поморочу,

Теб же все не надолго — опятъ

Ты ужъ дичаешь и худешь,

И право, если такъ намренъ продолжать,

Рхнешься, иль отъ горя околетъ.

Опомнись! милочк твоей

Безъ друга скучно нестерпимо,

Ты сдлался необходимой

Мечтой и мыслію для ней,

Твоя любовь мгновенно забурлила,

Какъ горный отъ дождей потокъ,

И вдругъ ей сердце затопила —

И вдругъ изсякнулъ ручеекъ.

Мн кажется, чмъ здсь уединенно

Въ дичи среда лсовъ царить,

Умне бъ было несравненно

Любовь бдняжки наградить.

Она отъ горя изнываетъ,

Глядитъ въ окошко, какъ порой

Несутся облака надъ городской стной,

И ‘будь я пташкой’ напваетъ

По цлымъ днямъ, по полъночамъ,

Тоскуетъ, волю давъ слезамъ

Утихнетъ, и опять вздыхаетъ,

Опять по прежнему грустна —

И все по уши влюблена!

ФАУСТЪ

Змя, змя!

МЕФИСТОФИЛЬ всторону

Пожалуй, лишь бы я

Тебя поддть могъ, какъ змя!

ФАУСТЪ

Прочь съ глазъ моихъ, хитрецъ безчестный!

Не говори мн о прелестной,

Въ крови и безъ того бунтующей моей

Не распаляй любви къ ней новымъ жаромъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну что жъ? ей кажется, что ты бжалъ отъ ней,

И, право, кажется не даромъ.

ФАУСТЪ

Ахъ, сердце близко къ ней мое

Всегда, повсюду: даже въ сей пустын

Я ревновать готовъ ее.

Къ лобзаемой отъ устъ ея святын.

МЕФИСТОФИЛЬ

Она того и стоить. Я не разъ

Смотрлъ, бывало, съ завистью на васъ.

ФАУСТЪ

Прочь, искуситель!

МЕФИСТОФИЛЬ

Да, бранись, а мн смшно.

Мущины созданы для женщинъ, и обратно,

Природ жъ помогать — оно

Вдь и почетно и пріятно.

Ступай же — ты сталъ, право, чудакомъ,

Къ любимой двушк я въ домъ,

А не во гробъ тебя толкаю.

ФАУСТЪ

О, я въ объятіяхъ ея блаженство пью!

Дай на ея груди согрть мн грудь мою!

Уже ль я ей не сострадаю?

Не я ль бглецъ тотъ, сопостатъ

Безъ цли бытія, что въ дерзости нелпой,

Какъ по утесамъ бьющій водопадъ,

Стремился къ бездн жадно и свирпо?

И возл, ангелъ красоты,

Щастлива въ хижин укромной,

Была она, и жизни скромной

Ей не смущала гордыя мечты.

И я — о Боже! недовольно,

Что на пути объ ребра скалъ

Я скалы разшибалъ —

Я долженъ былъ, отверженецъ крамольный,

Ее, ея покой подрыть!

Да! долженъ же былъ адъ сей жертвой насладиться!

Бсъ, помоги мн муку сократить:

Пусть неизбжное скоре совершится —

Пусть гибну я, ея подавленный судьбой,

Пусть гибнетъ и она со мной!

МЕФИСТОФИЛЬ

Какъ все опять въ теб кипитъ и бродить!

Поди, утшь ее, глупецъ:

Гд, дурочка, она спасенья не находитъ,

Тамъ ужъ и ты отчаялся вконецъ!

Да здравствуетъ, кто смлъ и твердъ:

Ты ужъ усплъ обчортиться изрядно,

А крайне, глупо вдь и видть непріятно,

Когда начнетъ отчаяваться чортъ!

Комната Гретхенъ (Маргариты).

ГРЕТХЕНЪ одна, за самопрялкой

Исчезъ мой покой,

Грусть сердце гнететъ —

Ахъ, ввкъ ужъ покой

Оно не найдетъ!

Гд нтъ со мною

Дружка моего,

Тамъ свтъ не ясенъ,

Тамъ все мертво.

Въ голов моей бдной

Идетъ все кругомъ,

Все смшано въ бдномъ

Ум моемъ.

Исчезъ мой покой,

Грусть сердце гнететъ —

Ахъ, ввкъ ужъ покоя

Оно не найдетъ!

Ожидая лишь друга

Въ окно я гляжу,

Ему лишь на встрчу

За дверь выхожу.

Его гордая поступь,

Осанистый видъ,

Улыбки прелесть

И взоровъ магнитъ,

Его волшебный

Слова даръ,

И его поцлуя

Страстный жаръ!… ⁹⁰

Исчезъ мой покой,

Грусть сердце гнететъ —

Ахъ, ввкъ ужъ покоя

Оно не найдетъ!

Къ нему летитъ

Душа моя,

Обняла бы его,

Не пустила бы я,

Его бъ цловала,

Сколько могла,

Цлуя бы, душу

Творцу отдала.

Садъ Марты.

ФАУСТЪ и ГРЕТХЕНЪ.

ГРЕТХЕНЪ

Ты общаешь, Генрихъ?

ФАУСТЪ

Все, что властенъ.

ГРЕТХЕНЪ

А объ религіи подумаешь? ты къ ней,

Со всею добротой своей,

Не очень, кажется, пристрастенъ!

ФАУСТЪ

Оставимъ это! ты мн дорога,

За друга я готовъ на смерть, на вс мученья,

Въ религіи жъ вводить въ сомннье

Не сталъ бы даже и врага.

ГРЕТХЕНЪ

Но надо исполнять обряды

И твердо вровать.

ФАУСТЪ

Да? надо?

ГРЕТХЕНЪ

Аxъ, если бъ я могла тебя уговорить!

Ты хоть Святыя Тайны сталъ бы чтить!

ФАУСТЪ

Чтить? я ихъ чту.

ГРЕТХЕНЪ

Но къ нимъ не прибгаешь —

Говть не хочешь, въ церкви не бываешь.

Ты въ Бога вруешь?

ФАУСТЪ

Кто можетъ, ангелъ мой.

Сказать, что вруетъ онъ въ Бога?

Спроси у мудрыхъ — словъ наскажутъ много,

А смыслъ ихъ ты почтешь насмшкой надъ тобой.

ГРЕТХЕНЪ

Такъ ты не вруешь въ Него?

ФАУСТЪ

О, не толкуй во зло отвта моего!

Кто сметъ Вышняго назвать

И исповдуя, сказать:

Я врую въ Него?

Кто Необъятаго пойметъ,

Иль не понявъ, сказать дерзнетъ:

Не врую въ Него?

Всего зиждитель.

Всего хранитель,

Не Онъ ли держитъ и всевсть

Себя и васъ и все, что есть?

Не распростерто ль небо тамъ, гор?

Не стелется ль земля здсь, долу?

Не всходятъ ли вседневно,

Блеща привтно, звзды?

И не гляжу ль теб я окомъ въ око?

И все — все не тснится ль

Теб и въ мысль а въ сердце,

Не дется ль въ всегдашней тайн

Незримо, зримо вкругъ тебя?

Наполни жъ чувствомъ симъ свою всю душу

И въ немъ блаженствуя сполна,

Зови его какъ хочешь — ⁹⁷

Я имени ему

Не вдаю! Вся сила въ ощущеньи,

Природа жъ — звукъ и дымъ,

Темнящій огнь небесный.

ГРЕТХЕНЪ

Да, въ этомъ есть и умъ и складъ.

Пасторы намъ почти что тоже говорятъ,

Хоть не такими же словами.

ФАУСТЪ

О, все что есть подъ небесами,

Что существуетъ и живетъ,

Творца, какъ вдаетъ, зоветъ

На язык своемъ! я — тоже.

ГРЕТХЕНЪ

Какъ слушаешь, оно на что нибудь похоже,

Но то не хорошо, другъ мой,

Что христіянинъ ты плохой.

ФАУСТЪ

Душа моя!

ГРЕТХЕНЪ

Грущу я часто и о томъ,

Что ты все въ обществ такомъ.

ФАУСТЪ

Какъ это?

ГРЕТХЕНЪ

Твой товарищь мн

Противень въ сердца глубин.

Что за лицо? я не видала

Еще на свтъ ничего,

Что бы меня такъ отвращало.

ФАУСТЪ

Не бойся, душечка, его.

ГРЕТХЕНЪ

Мн грустно, какъ его завижу.

Я никого не ненавижу,

Но столько жъ, какъ тебя люблю,

Его боюсь и не терплю.

Ктому жъ — прости мн Богъ обиду —

Онъ плутомъ кажется по виду!

ФАУСТЪ

Безъ чудаковъ такихъ нельзя же быть.

ГРЕТХЕНЪ

Но Богъ избави съ ними жить!

Войдетъ — насмшливо косится

На всхъ о все, какъ будто злится

На цлый свтъ,

Кажись, на лбу написано, что нтъ

Въ немъ ни къ чему любви, ли въ чемъ участья.

Что не одной душ онъ не желаетъ щастья! ⁹⁸

Мн жизнь съ тобой такъ хороша,

Такъ радостна и такъ привольна!

А если онъ тутъ, тотчасъ сердцу больно!

ФАУСТЪ всторону

Святая, вщая душа!

ГРЕТХЕНЪ

При немъ я стражду, какъ подъ тяжкимъ игомъ

И даже кажется, что мигомъ

Тебя перестаю любить,

А что всего труднй сноситъ —

Молиться не могу, ни явственно ни скрытно!

Ты тоже ль чувствуешь?

ФАУСТЪ

Въ теб, мой ангелъ, видно

Есть антипатія къ нему.

ГРЕТХЕНЪ

Теперь прощай.

ФАУСТЪ

Уже ль мн никогда съ тобою

Минутки быть нельзя спокойно одному,

Грудь съ грудью и душа съ душою?

ГРЕТХЕНЪ

Ахъ, если бъ я одна спала!

Я и сегодня бъ дверь не запереть могла,

Но сонъ у матушки плохой,

А ежели она застанетъ насъ съ тобой,

То хоть на мст я умри.

ФАУСТЪ

Не бойся, другъ мой. Посмотри,

Вотъ сткляночка: отсюда влей

Въ питье три капелька для ней —

Увидишь, какъ уснетъ прекрасно.

ГРЕТХЕНЪ

Я для тебя на все согласна.

Вдь тутъ не можетъ быть вреда?

ФАУСТЪ

О, вреднаго бъ я не далъ никогда.

ГРЕТХЕНЪ

Едва тебя завижу, вдругъ

Я становлюсь твоей покорна вол.

Я столько для тебя ужъ сдлала, мой другъ,

Что нчего почти мн длать бол.

уходитъ.

МЕФИСТОФИЛЬ входитъ

Ушла? мартышка!

ФАУСТЪ

Что, злой духъ,

Опять подслушивалъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

И слышалъ очень ясно,

Какъ поучали насъ. Прекрасно,

Надюсь, что послужитъ въ прокъ!

У двушекъ ращетъ промренъ —

Желая знать что думаетъ дружокъ,

Он смекаютъ такъ: кто вруетъ, тотъ вренъ.

ФАУСТЪ

Уже ль не видятъ извергъ, ты,

Что этотъ ангелъ чистоты,

Полнъ врою святой,

Находитъ щастье въ вр лишь одной

И ангельски страдаетъ,

Предчувствуя, что другъ на вка погибаетъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Охъ ты, мечтатель выспренне-плотской!

Тебя двчонка за носъ водитъ!

ФАУСТЪ

Охъ ты, исчадіе огня съ кромшной тьмой!

МЕФИСТОФИЛЬ

А двка славно смыслъ наружности находитъ!

При мн она, какъ не своя,

По рожиц моихъ открыла тайну мнній

И чувствуетъ, что врно геніи,

А можетъ быть и дьяволъ я!

И такъ, сегодня —

Ф АУСТЪ

А теб что нужды?

МЕФИСТОФИЛЬ

И мы вдь въ этомъ радости не чужды.

У колодца.

ГРЕТХЕНЪ и ЛИЗХЕНЪ съ кружками.

ЛИЗХЕНЪ

Ты слышала объ Вар?

ГРЕТХЕНЪ

Нтъ,

Откуда мн — я домосдъ.

ЛИЗХЕНЪ

Да, дло врное, и эта

Вострушка на конецъ поддта.

Вотъ-те и спсь!

ГРЕТХЕНЪ

А что?

ЛИЗХЕНЪ

А то, что ужъ она

Въ себ двоихъ кормить должна.

ГРЕТХЕНЪ

Ахъ!

ЛИЗХЕНЪ

По дломъ! и съ коихъ поръ

У ней ведутся съ парнемъ шашни!

Бывало, рано и вечоръ

Онъ съ нею, какъ домашній,

Идетъ съ ней въ садъ и въ хороводъ,

Винца, сластей ей поднесетъ,

Она жъ должна у всхъ быть впереди —

Всякъ только на все, красавицу, гляди!

А что творила? страхъ сказать —

Подарки не стыдилась брать!

Все къ другу вшалась на шею,

Такъ другъ и подшутилъ надъ нею!

ГРЕТХЕНЪ

Бдняжка!

ЛИЗХЕНЪ

Вотъ, еще жалешь!—

Сидишь, бывало, вечеркомъ

Оставить матери не смешь,

Они же врно гд нибудь вдвоемъ

Въ свиданьи нжутся любовномъ.

Тогда не скучно было ей,

За то придетъ пора — краснй

И кайся въ платьиц грховномъ. ⁹⁹

ГРЕТХЕНЪ

Но врно онъ ее возьметъ.

ЛИЗХЕНЪ

Да, глупъ онъ! молодецъ найдетъ

Подружку и не ей чета.

Да онъ же ужъ и скрылся!

ГРЕТХЕНЪ

Да?

Не честно жъ это!

ЛИЗХЕНЪ

А когда бы

И взялъ, ей все не избжать стыда:

Внокъ съ головки сорвала бы

Ей молодежь, а мы, ей ей,

Насыплемъ счки у дверей!

уходитъ.

ГРЕТХЕНЪ идучи домой

Ахъ, какъ могла и быть столь строгой

Къ подружкамъ, гршнымъ хоть немного!

Бывало, знаешь, есть пятно

На той-то, отъ того ль, другаго ль —

Чернишь, хоть ужъ и такъ черно,

И разчернить не можешь вдоволь,

Сама жъ гордится чистотой,

И вотъ, сама!… но Боже мой,

За чмъ же все, что въ грхъ вводило,

Такъ было хорошо и мило!

Церковная ограда.

Въ углубленіи стны образъ Скорбящей Богоматери, предъ нимъ кружки съ цвтами.

Гретхенъ ставить съ кружку свжіе цвты.

Воззри безъ гнва, ¹⁰⁰

Многоскорбная Два,

На горесть сердца моего!

Мечемъ произенна,

Глядишь смиренно

На смерть Ты сына своего,

Къ Творцу вздыхаешь

И возсылаешь

Мольбы ко благости Его.

Кто знаетъ,

Какъ таетъ

Отъ мукъ душа моя!

То, къ чему она стремится,

Чмъ трепещетъ, въ чемъ винится,

Видимъ только Ты да я.

Съ людьми ли я — о Боже,

Все тожъ, все то жъ, все тоже

Кипитъ и ноетъ въ ней,

Одна ль — всегда тоскуя,

Все лью, все лью, все лью я

Потоки изъ очей.

Слезами я сегодня

Цвтникъ свой полила.

Когда въ немъ раннимъ утромъ

Теб цвты брала,

Въ слезахъ ужъ на постели

Сидла я давно,

Когда, взошедши, солнце

Блеснуло мн въ окно.

Спаси меня и сохрани!

Безъ гнва,

Многоскорбная Два,

Ко мн свой свтлый ликъ склони!

Ночь.

Улица передъ домомъ Маргариты.

ВАЛЕНТИНЪ (солдатъ, братъ Маргариты)

Въ пирахъ, бывало, каждый разъ,

Когда товарища подчасъ

Начнетъ про двицъ говорить,

И лучшихъ выхвалять, и пить

Здоровье той или другой,

Я думаю себ, постой!

И гордо, слушая, молчу,

Да подбоченясь, усъ кручу,

И вдругъ стаканъ свой подниму

И молвлю: всякъ но своему,

Но кто изъ васъ укажетъ мн,

Какую въ здшней сторон

Не то, чтобъ съ Гретхенъ пороннять,

А хоть бы въ служки ей отдать?—

И вотъ, подымутъ шумъ и гналъ

И гаркнуть: правду онъ сказалъ —

Кто противъ Гретхенъ, тхъ за дверь!

И вс за Гретхенъ!— ¹⁰¹ А теперь

Хоть лзь на стну, хоть въ досад

На тем рви пуки вилось —

У всякаго укоръ во взгляд

И всякой поднимаетъ носъ:

Стыдись, какъ воръ, намековъ тайныхъ,

Потй отъ шуточекъ случайныхъ,

И хоть сомну кого я въ комъ,

А все не назову лжецомъ!

Кто это крадется? ихъ двое!

Не онъ ли? точно! нтъ, пустое —

Теперь же друга проучу,

Живаго съ мста не спущу!

подходятъ ФАУСТЪ и МЕФИСТОФИЛЬ.

ФАУСТЪ указывая на церковь

Смотри, какъ тамъ блеститъ во впадин оконной

Алтарная лампада, все слабй,

Какъ мракъ, вокругъ окна сгущенный,

Тснится ближе къ ней.

Ахъ, такъ же мрачно о въ душ моей.

МЕФИСТОФИЛЬ

А мн теперь, какъ кошечк влюбленной,

По улиц предъ фонаремъ

Скользящей вдоль стны тайкомъ —

Немножко нехотно, немножко воровато,

И умилительно зло:

Вс жилки чуютъ, что почти пришло,¹⁰²

Вальпургской ночи времячко! тогда-то

Мы попируемъ: томъ не захандришь,

И знаешь, для чего не спишь!

ФАУСТЪ

А что, вотъ этотъ, что блеститъ тамъ, кладъ,

Идетъ впередъ или назадъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Впередъ, есть врныя примты,

Что скоро вынимать пора.

Я заглянулъ туда вчера —

Все очень старыя монеты.

ФАУСТЪ

А нтъ ли тамъ для милочки моей

Серегъ, цпочекъ иль перстней?

МЕФИСТОФИЛЬ

И въ этомъ род что-то было видно —

Жемчужная, казалось, нить.

ФАУСТЪ

Я очень радъ, а то мн стыдно —

Идетъ, а нчего дарить.

МЕФИСТОФИЛЬ

Чудакъ! ты бъ шелъ съ тмъ большимъ жаромъ,

Что не за денежки, а даромъ!—

Ну, чтобъ врнй ее поддть,

Мн хочется напвомъ томнымъ,

Теперь, при звздъ мерцаньи скромномъ,

Ей псню нравственную спть.

играетъ на гитар и поетъ

Зачмъ передъ днемъ, ¹⁰³

Катринхенъ, тайкомъ,

Ты къ милому въ домъ

Идешь, весела и нарядна?

Войдеть ты, млада,

Двицей туда,

Пойдешь не двицей обратно!

А чуть твой не впрокъ

Ужъ сорванъ цвтокъ,

Тебя твой дружокъ

Оставитъ съ печальнымъ сердечкомъ!

Такъ лучше жъ цвтка

Не трогать, пока

Съ рукой ты дружка

Обмнишся брачнымъ колечкомъ.

ВАЛЕНТИНЪ подходитъ ближе

Какую здсь манитъ ты дуру.

Проклятый крысоловъ? къ чертямъ

Сперва дурацкую бандуру,

А посл и пвца къ чертямъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Гитара въ дребезгахъ — ну, вотъ-те и играй!

ВАЛЕНТИНЪ

Теперь и голова того же ожидай!

МЕФИСТОФИЛЬ къ Фаусту

Ну, докторъ, не звать —

Сюда, въ мою сторонку!

Вытаскивай шпажонку,

Коли, я стану отбивать.

ВАЛЕНТИНЪ

Отбей-ка этотъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Почему жъ не такъ!

ВАЛЕНТИНЪ

Или вотъ этотъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Наврнякъ.

ВАЛЕНТИНЪ

Никакъ онъ дьяволъ! что за чудо…

Рука какъ налита свинцомъ!

МЕФИСТОФИЛЬ къ Фаусту

Коли!

ВАЛЕНТИНЪ падаетъ

Ахъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Славно! ну, теперь мы и уйдемъ —

Пойдетъ тревога, будетъ худо:

Съ полиціей я лажу завсегда,

Но уголовнаго не жалую суда.

уходитъ съ Фаустомъ.

МАРТА въ окн

Сюда, на улицу!

ГРЕТХЕНЪ съ окн

Огня!

МАРТА

Вотъ здсь былъ шумъ и стукотня.

НАРОДЪ собирается

Одинъ убитъ знать — не встаетъ съ земли.

МАРТА сходитъ внизъ

А гд жъ другіе-то? ушли?

ГРЕТХЕНЪ сходитъ внизъ

Убитъ, и слышу, кто такой?

НАРОДЪ

Твой братъ.

ГРЕТХЕНЪ

О Боже всеблагой!

ВАЛЕНТИНЪ

Я умираю — что таиться!

Ахъ, это скоро говорится,

А сдлалось еще скорй.

Не войте, слушайте смирнй.

его обступаютъ.

Ты молода еще, сестра,

Да и умомъ-то не хитра —

Жать хочетъ на авось!

Скажу теб, какъ дло есть,

Когда ты позабыла честь,¹⁰⁴

То ужъ и стыдъ-то брось!

ГРЕТХЕНЪ

О Боже! братецъ! какъ снесу я —

ВАЛЕНТИНЪ

Не призывай ты Бога всуе!

Прошедшаго не воротить,

А будетъ то, что должно быть:

Ты начала тайкомъ, съ однимъ:

Потомъ попробуетъ съ другимъ,

А какъ пять шесть ихъ перечтетъ,

То и ко всякому пойдетъ.

Сначала, какъ родится грхъ.

Его скрываютъ это всхъ,

Ему на уши и на очи

Бросаютъ покрывало ночи —

Кто бы всякъ убить желалъ,

Потомъ, пришедши въ вопретъ зрлый,

И днемъ нагой онъ ходитъ смло,

Хоть вовсе не красивй сталъ.

Чего? чмъ ликъ его мерзе,

Тмъ онъ безстыднй и нагле!

Ахъ, скоро времена придутъ,

Когда вс граждане честные

Тебя, какъ язвы моровыя,

При встрч убгать начнутъ,

И съ каждымъ на тебя ихъ взглядомъ

Ты будетъ сердцемъ изнывать!

Тогда не станешь щеголять

При пляск праздничнымъ нарядомъ,

Иль красоваться впереди,

Златой цпочкой, у обдни —

Средь нищихъ сгинешь и среди

Калекъ! и если въ день послдній

Господь простить душ твоей —

Будь проклята среди людей!

МАРТА

Эхъ, пожалй своей души —

Хоть въ часъ кончины не грши!

ВАЛЕНТИНЪ указывая на Марту

Когда бъ и только этой твари

Добраться могъ до тощей хари,

То врно бъ Царь небесныхъ силъ

Мн вс грхи мои простилъ!

ГРЕТХЕНЪ

О Боже мой! о братецъ милый —

ВАЛЕНТИНЪ

Не плачь, я говорю, и врь,

Что мн стократъ тяжел было

Твое безчестье, а теперь

Безстрашно, какъ солдатъ, мою

Я Богу душу отдаю.

умираетъ.

Церковь.

Звуки органа и пніе.

ГРЕТХЕНЪ среди народа, за нею ЗЛОЙ ДУХЪ.

ЗЛОЙ ДУХЪ

Не таково теб бывало, Гретхенъ,

Когда ты сюда приходила

Съ невинной душой,

По книжк на обумъ

Лепетала молитвы,

Полъ-сердцемъ предана Творцу.

Полъ-сердцемъ играмъ дтскомъ!

Что, Гретхенъ,

Съ твоей головой?

Въ душ твоей

Какое преступленье?

Не молишься ли ты о матери, во сн,

Твоей виной, прешедшей къ долгимъ мукамъ? ¹⁰⁵

Чьей кровію дымится твой порогъ?

А у тебя подъ сердцемъ

Не дышитъ ли ужъ что-то, не даетъ ли

Своимъ существованьемъ

Ужасной всти?

ГРЕТХЕНЪ

О горе, горе!

Куда уйти отъ мыслей

Противъ меня

Отвсюду возстающихъ?

ХОРЪ

Dies irae, dies illа

Solvet saeclum in favilla.

звукъ органа.

ЗЛОЙ ДУХЪ

Насталъ часъ кары!

Звучитъ труба,

Вскрываются гробы,

И ты,

Возсоздаина снова

На лютую муку,

Изъ праха могилы

Стеная, встаешь!

ГРЕТХЕНЪ

Ахъ, какъ бы уйти!

Органа звукъ

Тснитъ дыханьи,

Священныя псни

Рвутъ сердце!

ХОРЪ

Judex ergo cum sedebit,

Quidquid latet adparebit,

Nil inultum remanebit.

ГРЕТХЕНЪ

Душно!

Какъ меня стны сжимаютъ!

Какъ давятъ

Своды!

Я задыхаюсь!

ЗЛОЙ ДУХЪ

Скрывайся: срама и грха

Не скроешь!

Что, душно, темно?

Горе теб!

ХОРЪ

Quid sum miser tunc dicturus,

Quem patronum rogaturus,

Cum vix Justus sit sicurus.

ЗЛОЙ ДУХЪ

Отъ тебя отвращаютъ

Угодники ликъ свой:

Противно имъ, чистымъ,

Подать теб руку!

Горе!

ХОРЪ

Quid sum miser tunc dicturus…

ГРЕТХЕНЪ

Помогите!¹⁰⁶

падаетъ безъ чувствъ.

Вальпургская ночь.

ШАБАШЪ ВДЬМЪ.

Дикое мсто въ Гарцовыхь горахъ.

ФАУСТЪ, МЕФИСТОФЕЛЬ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Что, и теб, чай, надобна метла!

Себ бы я желалъ исправнаго козла,

А такъ идти намъ долго доведется.

ФАУСТЪ

Ну нтъ, пока еще идется,

Довольно мн и этого жезла.

Что толку сокращать дорогу?

То въ глубин долинъ брести,

То вдоль потока лзть на скалы понемногу —

Все это весело въ пути.

Въ березкахъ ветъ ужъ весна,

Весна ужъ дйствуетъ подъ елью и сосною,

Не ужто жъ чувствовать ее не будемъ мы?

МЕФИСТОФИЛЬ

По крайней мр я — ни мало:

Мн точно какъ среди зимы,

Да и снжку бъ найти въ дорог не мшало!

Какъ тамъ печально, погляди,

Краюшка-мсяцъ всходитъ, запоздалый,

Какъ дурно свтитъ! ну, того и жди,

Что стукнешъ лбомъ во что попало!

А, вотъ блудящій огонекъ —

Я позову его въ подмогу.

Ей ты, поди сюда дружокъ:

Чмъ попусту горть, свти-ка намъ въ дорогу!

БЛУДЯЩІЙ ОГОНЬ

Для вашей чести я готовъ

Не длать боковыхъ скачковъ,

А то мой путь не очень прямъ бываетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Каковъ! онъ людямъ подражаетъ!

Пошелъ, во имя чорта! да прошу

Пряме, а не то, вдь разомъ потушу!

БЛУДЯЩІЙ ОГОНЬ

Вы, водно, здсь хозяинъ въ дом

И съ вами нчего шутить,

Но но извольте позабыть,

Что здсь сегодня какъ въ содом,

И если васъ ведетъ блудящій огонекъ,

Не ждите, чтобъ въ пути былъ прокъ.

ФАУСТЪ, МЕФИСТОФЯЛЬ И БЛУДЯЩІЙ ОГОНЬ
поперемнно, напвая

Мнится, въ области мечтаніи,

Въ край волшебныхъ обаяній

Мы внезапно залетли.

Провожай насъ прямо къ дли —

До таинственной вершины.

Посмотри, какъ вдоль стремнины

Мимо насъ деревья рыщутъ,

Какъ киваютъ головами,

Какъ храпятъ на насъ и свищутъ

Скалы длинными носами!

Низвергаясь въ долъ глубокій,

По каменьямъ бьютъ потоки,

Что за шорохъ? слышу звуки —

Пснь любви въ часы разлуки,

Сладкій гласъ временъ блаженныхъ,

Дней желанныхъ, незабвенныхъ!

Вотъ и эхо, какъ бывалыхъ

Лтъ глаголъ, имъ вторитъ въ скалахъ!

Вотъ другое: крики, зовы!

Вс не спятъ знать, вс въ тревог,

Враны, филины и совы,

Толстобрюхи, длинноноги,

Жабы скачутъ межъ кустами,

Изъ земли и скалъ змями

Корни древъ, черня, вьются —

То чуть зримо подъ ногами,

Какъ силки, въ песк плетутся,

То висятъ, кажись живые,

Какъ полипы водяные,

Передъ путникомъ, несмтны,

По трав, по мхамъ мелькая,

Рютъ мыши многоцвтны,

Свтляковъ летучихъ стая

Вдругъ то здсь, то тамъ мелькаетъ —

Только съ толку насъ сбиваетъ.

Что, впередъ мы подаемся,

Иль на мст остаемся?

Все кругомъ пошло, все стало

Шевелиться: лсъ и скалы

Корчуть рожи, а огни —

Какъ умножались они!

МЕФИСТОФИЛЬ

За меня держись: здсь худо —

Самый верхъ горы, отсюда

Посмотри, какъ въ ндрахъ скалъ

Царь-Маммона заблисталъ.

ФАУСТЪ

Какъ странно нчто подъ горой

Зарей сомнительной мерцаетъ,

И какъ глубоко проникаетъ

Въ укромы бездны! чередой

Летитъ какъ паръ, лежитъ браздами,

Свтящимъ прахомъ возстаетъ,

И вдругъ разстелется нитями,

И водометомъ вверхъ забьетъ!

Тамъ въ сотняхъ жилъ грядой широкой

Сіяетъ пышно вдалек,

А здсь чуть зримо, одиноко

Въ стсненномъ свтить уголк,

Иль мещетъ искры изъ пучины,

Какъ ярко-золотистый соръ.

По нотъ, отъ дола до вершины

Зажглась стна кремнистыхъ горъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Не правда ль, освтилъ красиво

Маммона къ празднику свой домъ!

Ты щастливъ, что взглянулъ на диво —

Я чую ужъ гостей содомъ!

ФАУСТЪ

Какъ вдругъ ужасно вихоръ застоналъ:

Какими онъ меня ударами разитъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Держись сильнй за ребра скалъ,

А то какъ разъ съ утеса внизъ умчитъ.

Мрачность ночную сугубитъ туманъ,

Слышитъ, какъ воетъ въ лсу ураганъ?

Какъ имъ встревожилъ врановъ и совъ,

Какъ онъ столбы разишбаетъ

Вчно-зеленыхъ дворцовъ,

Корни изъ ндра земли вырываетъ,

Мощные стебли валитъ,

Втви мятетъ и дробить!

Въ страшномъ паденьи древа полетли

Съ шумомъ и ревомъ во прахъ,

Вихорь же свищетъ и воетъ во рвахъ,

Въ ндрахъ обломками полныхъ ущелій.

Слышишь: говоръ, крикъ и стонъ

Тамъ и здсь вдругъ раздаются —

На гору со всхъ сторонъ

Гости шумные несутся.

ВДЬМЫ хоромъ

На Брокенъ мы летимъ толпою,

Въ трав хлбъ зеленъ, желтъ по снопу!

Смотрите, Уріанъ собою

Внчаетъ главную толпу,

Летятъ чрезъ холмы, черезъ долъ —

И — колдунья, и — козелъ.

ГОЛОСЪ

Вотъ, Баубо старая, стрлой

На поросятниц несется матерой!

ХОРЪ

Впередъ старуху! подобаетъ

По праву ей большая честь:

Кто поросятницу сдлаетъ,

За тмъ мчись всякой, кто здсь есть.

ГОЛОСЪ

А ты сюда какимъ путемъ махнула?

ГОЛОСЪ

Чрезъ Ильзенштейнъ. Я тамъ въ гнздо къ сов взглянула,

Она жъ мн глазки сдлала, да какъ!

ГОЛОСЪ

Чтобъ шею ты себ свернула!

Охота жъ дур мчаться такъ |

ГОЛОСЪ

Она меня дорогою задла,

Смотри — ссадила кожу съ тла!

ВДЬМЫ хоромъ

Дорога, кажется, для всхъ насъ не мала,

А что за тснота — на двинуться, ни стать!

Тамъ колютъ вилы, тутъ царапаетъ метла,

Вотъ сжали въ комъ дитя, вотъ придавили мать!

КОЛДУНЫ — полухоръ

Нашъ братъ улиткою бреди.

А бабы вчно впереди:

Когда на злое путь ведетъ,

Имъ сто шаговъ дано впередъ.

ВДЬМЫ — полухоръ.

Положимъ, такъ: но вотъ въ чемъ дло:

Что мы но сто шаговъ пройдемъ,

Мущина то, натужась смло,

Перемахнетъ однимъ прыжкомъ.

ГОЛОСЪ вверху

И вы изъ трещинъ къ намъ сюда!

ГОЛОСЪ внизу

Желали бъ очень, но бда:

Опрятны мы и чистоплотны,

Однакожь навсегда безплодны.

ОБА ПОЛУХОРА

Нтъ втру, звзды убгаютъ

И тучи мсяцъ закрываютъ,

А хоръ во тьм гремитъ и блещеть

И огневыя искры мещетъ.

ГОЛОСЪ внизу

Постоите! бшеный народъ!

ГОЛОСЪ вверху

Кто тамъ изъ трещины зоветъ!

ГОЛОСЪ внизу

Возьмите и меня съ собой!

Я триста лтъ ужъ, какъ брожу,

А все съ дружиною родной

На верхъ горы не попаду.

ОБА ПОЛУХОРА

Теперь нагъ все везетъ — метла,

Жердь, волы и спина козла:

Кто ныньче съ нами не взлетитъ,

Внизу тотъ вчно просидитъ.

ПОЛУВДЬМА

Какъ ни спши, какъ вы иди,

Все остаюсь я назади!

Бда: нтъ силъ въ дому сидть,

За вдьмами жъ нельзя поспть!

ВДЬМЫ

Натертыя бальзамомъ, мы легки,

Для насъ корыта челноки.

А тряпки — паруса. Пропалъ,

Кто вверхъ и выньте не попалъ!

ОБА ПОЛУТОРА

Взвивайтесь летомъ на вершину,

Потомъ всякъ на землю ступай,

И всю нагорную равнину,

Гд какъ попалъ кто, занимай.

спускаются на землю.

МЕФИСТОФИЛЬ

Тьфу всюду говоръ, шумъ возня,

Визгъ, хохотъ, крики, толкотня,

Огонь и дымъ и смрадъ — прямой

Разгулъ для сволочи шальной!

Ко мн прижмись, а то умчать невсть куда.

Но гд ты?

ФАУСТЪ въ отдаленіи

Здсь.

МЕФИСТОФИЛЬ

Эге! ужъ занесенъ туда!

Знать по хозяйски мн пришлось распорядиться!

Съ дороги! Я здсь! ну правй, лвй!—

Дай руку, Фаустъ, не лучше ль поскорй

Изъ тсноты намъ удалиться?

Здсь слишкомъ шумно, даже для меня!

Мн какъ-то хочется туда: между кустами

Престранный блескъ разносится струями —

Посмотримъ кто тамъ у огня.

ФАУСТЪ

Пожалуй, всюду я иду съ тобою, Духъ

Протовурчія! да и умно, признаться:

Пришли на шабашъ, чтобъ самдругъ

Уединенію предаться!

МЕФИСТОФИЛЬ

Смотри-ка, сколько разныхъ огоньковъ!

Здсь общество весельчаковъ,

Мы не одни же, хоть гостей и мяло.

ФАУСТЪ

Я лучше бы бродилъ по высотамъ —

Тамъ задымилось, запылало.

Толпа спшатъ на злое! много тамъ

Должно загадокъ разршиться!

МЕФИСТОФИЛЬ

И много новыхъ породится!

Пускай бушуютъ, мы, отъ шума далеки,

Здсь въ тишин побудемъ надосуг:

Всегда вдь въ большемъ свта круг

Творятся меньшіе кружки.

Смотри — старухи: какъ закутаны исправно!

А младшія какъ перстъ разоблеклись.

Прошу, учтивй съ ними обойдись —

Оно не трудно, а забавно.

А, музыка? охота жъ ей скрипть!

Но какъ быть, надобно терпть.

Пойдемъ же, что тутъ думать! честно

Тебя представлю я гостямъ —

Понравится, увидитъ самъ.

Не правда ли, что здсь не тсно?

Конца не видно, лишь взгляни:

Горятъ десятками огни,

Вокругъ нихъ любятся, дать, пьють, пляшутъ, врутъ,

Гд можетъ лучше быть, какъ тутъ!

ФАУСТЪ

А какъ намренъ въ этомъ ты содом

Явиться — чортомъ, или колдуномъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Хоть я инкогнито храню весьма охотно,

Но можно въ праздникъ орденъ свой надть.

Подвязки мн еще не удалось имть,

За то копыто здсь почетно.

Да вотъ, улитка къ вамъ идетъ ползкомъ:

Ужъ осязательнымъ глазкомъ

Она прозрла, кто во мн таится —

Нельзя тутъ, если бъ и хотлось, скрыться.

Ну, живо вдоль огней войдемъ,

Я буду сватомъ, ты будь женихомъ.

къ старикамъ, сидящимъ у догорвшихъ уже огней

Что, пожилые господа,

Вы здсь творите? лучше бъ шли туда.

Гд молодежь пируетъ такъ роскошно —

Однимъ сидть и дома можно.

ГЕНЕРАЛЪ

Спасать отечество иди,

А благородности не жди.

Народъ на женщинъ сталъ похожи:

Кто молодъ, тотъ имъ и хорошъ.

ЕКС-МИНИСТРЪ

Какъ ныньче криво идутъ въ цли!

То ль дло прежній путь прямой!

Когда мы власть въ рукахъ имли,

Тогда-то впрямь былъ вкъ златой!

PARVENU

И мы, не бдняки умомъ,

Не какъ велятъ, какъ хочется, мудрили,

И все упрочить ужъ готовы были,

Какъ вдругъ все стали кверху дномъ.

АВТОРЪ

Теперь, чуть книга дльна и умна,

Никто прочесть не хочетъ и начала,

А молодежь — ахъ, никогда она

Заносчива такъ не бывала!

МЕФИСТОФИЛЬ вдругъ принимаетъ видъ дряхлаго старика

Знать свтъ ужъ отслужилъ свой срокъ —

Конца ждать должно всеминутно:

Не свтелъ дней моихъ потокъ,

Такъ стало быть и все на свт мутно!

ВДЬМА ТОРГОВКА

Постойте, господа и бары,

Взгляните на мои товары —

Подобной лавки въ мір нтъ:

Всего въ ней множество, а не найдешь предмета,

Который для людей и свта

Ужъ не служить на гибель или вредъ.

Здсь, увряю, нтъ кинжала,

Который не пробилъ у человка грудь,

Нтъ мы единаго покала,

Изъ коего не пилъ отраву кто нибудь,

Нтъ ни наряда, ни убора.

Который женщин не былъ цной позора,

И нтъ меча, который тайно, въ тылъ

Врага иль друга не убилъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Не знаетъ, тетка, ты снаровки:

Что видано, ужъ то старо,

Для насъ, что ново, то и благо и добро —

Такъ и давай же намъ обновки!

ФАУСТЪ

Здсь можно весь разсудокъ потерять.

Ужъ шабашъ, нчего сказать!

МЕФИСТОФИЛЬ

Вс лзутъ вверхъ! кажись, идешь свободно,

А движется, куда толп угодно.

ФАУСТЪ

Кто это?

МЕФИСТОФИЛЪ

Присмотрись къ ней лучше.

ФАУСТЪ

Кто она!

МЕФИСТОФИЛЬ

Лолитъ, первйшая жена. ¹⁰⁷

Страшись колосъ прекрасныхъ и густыхъ,

Ея единаго убора:

Кто разъ дотронется до нихъ,

Тотъ отъ прелестницы не увернется скоро.

ФАУСТЪ

Вотъ дв сидятъ — старушка съ молодой,

Опять, наплясались, отдыхаютъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Какой тутъ отдыхъ, снова начинаютъ.

Пойдемъ-ка, братъ, и мы съ тобой.

ФАУСТЪ пляшетъ съ молодой вдьмой

Ма снился совъ, нельзя милй.

Я видлъ, яблонь и на ней

Два яблочка. Ахъ, вотъ бы състь,

Подумалъ я, и ну къ нимъ лзть!

МОЛОДАЯ

До пары яблокъ вы всегда

Весьма охочи, господа,

Я рада, что такой же плодъ

И у меня въ саду растетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ пляшетъ съ старухой

Мн снился глупый сонъ вчера,

Я видлъ: пнь и въ пн —

Хотя просторна и черна,

И мн поправилась она.

СТАРУХА

Хромому рыцарю за сомъ

И низкій отдаю поклонъ.

Пускай онъ — — — свой,

Когда не трусить — —.

ПРОКТОФАНТАЗМИСТЪ

Проклятый! мы ясно доказали,

Что Духъ не можетъ на ногахъ стоять,

Они жъ, прошу покорно, стала

Не хуже нашего плясать!

МОЛОДАЯ ВДЬМА

А этотъ здсь зачмъ на бал? вотъ хорошъ!

ФАУСТЪ

О, этого везд найдешъ!

Другіе пляшутъ — онъ о пляск судитъ,

И если шагъ какой разобранъ имъ не будетъ,

Тотъ шагъ не ставитъ онъ и въ щетъ,

Терпть не можетъ, чтобъ другіе шла впередъ,

За то отъ сердца поселится ‘

Когда кто, также какъ и онъ,

На мст мельницей вертится

И, какъ судь, ему отдастъ потомъ поклонъ.

ПРОКТОФАНТАЗМИСТЪ

Все пляшутъ — право, мочи нтъ!

Да сгиньте: мы ужъ просвтили свтъ!

Мы такъ умны, а сволочь нашихъ правилъ

И знать не хочетъ, все несетъ старинный бредъ.

Давно, кажись, я всхъ на умъ наставилъ,

А снова глупо все! ну, право, мочи нтъ.

ТА ЖЕ ВДЬМА

Да полно! вотъ болтаетъ, какъ старуха!

ПРОКТОФАНТАЗМИСТЪ

Я говорю вамъ, Духи, ясно, вслухъ:

Не признаю я силы духа,

Зане безсиленъ собственный мой духъ.

пляска все продолжается по прежнему.

Сегодня мн удачи нтъ ни въ чемъ,

Пойду, однако, слдомъ за толпами:

Быть можетъ прежде, чмъ дойдемъ,

Съ поэтами управлюсь и съ чертями.

МЕФИСТОФИЛЬ

Теперь онъ въ лужу бухнется — таковъ

Его отъ гнва облегчаться навыкъ,

И какъ накормитъ — и сотни пьявокъ,

Забудетъ духъ свой и Духовъ.

къ Фаусту, который, между тмъ пе ресталъ плясать

А гд жъ подружка нжная твоя,

Что въ пляск пла такъ прекрасно?

ФАУСТЪ

Ахъ, изо рту мышонокъ красный

У ней прыгнулъ среди пнья!

МЕФИСТОФИЛЬ

Такъ что же? ты и струсилъ какъ ребенокъ?

Вдь красенъ, а не сръ мышенокъ!

И какъ ты въ часъ любви намтить могъ его?

ФАУСТЪ

Потомъ мой встртилъ взоръ —

МЕФИСТОФИЛЬ

Кого?

ФАУСТЪ

Мефисто, видишь ты вотъ это, за кустами,

Прелестное дитя? вдали отъ всхъ, одна,

Кажись, что по земл она

Скользитъ, не двигая ногами,

И какъ блдна? я все какъ будто узнаю

Въ ней Гретхенъ добрую мою.

МЕФИСТОФИЛЬ

Э, полно, это чувствъ обманъ,

Волшебство, тнь, безъ жизни истуканъ.

Отъ встрчи съ нимъ добра не жди:

Недвижный взоръ застудить кровь въ груди,

И чуть не камнемъ станетъ человкъ —

Ты объ Медуз вдь не разъ слыхалъ въ свой вкъ?

ФАУСТЪ

Да, мертвые глаза! и видно, что съ участьемъ

Никто ихъ вждой не закрылъ!

Вотъ грудь, на коей я восторги пилъ!

Вотъ Гретхенъ, бывшая мн радостью и щастьемъ!

МЕФИСТОФЕЛЬ

Все чары. Врь, что въ ней

Всякъ видитъ образъ милочки своей.

Душа томится радостью и горемъ —

Я не могу разстаться съ этимъ взоромъ

Но странно ли? на шейк у нее

Обвитъ одинъ снурочикъ алый,

Не толще, какъ ножа бываетъ остріе —

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну, да: она возьметъ, пожалуй,

И голову подъ мышку — ей

Отскъ вдь голову Персей.

Но полно бредить о пустомъ,

Пойдемъ на горку — тамъ собранье

Точь въ точь какъ въ Вн на гулянь ¹⁰⁸

А! это что тамъ? за толкомъ,

Смотри, устроенъ, мн сдается,

Театръ —

SERVIBILIS

Тотчасъ опять начнется,

Піеса новая, седьмая — вотъ житье!

Здсь семь, не меньше, разомъ представляютъ!

Любитель смастерилъ ее,

И все любители играютъ.

А изъ любителей и самъ, извольте знать —

Люблю въ срокъ занавсъ поднять,

И такъ, щастливо оставаться!

МЕФИСТОФИЛЬ

Разумго, что вы вс сюда,

На Блоксбергъ вздумали собраться:

Вамъ здсь и мсто, господа!

СНОВИДНІЕ
ВЪ ВАЛЬПУРГСКУІО НОЧЬ
ИЛИ
ЗОЛОТАЯ СВАТЬБА
ОБЕРОНА и ТИТАНІИ.¹⁰⁹

ИНТЕРМЕДІЯ

ТЕАТРАЛЬНЫЙ РЕЖИССЕРЪ

Чада Миддинга! ¹¹⁰ для васъ

Сегодня нтъ работы:

Сценой будутъ въ этотъ разъ

Лишь горы да болота.

ГЕРОЛЬДЪ

Жилъ полъ-вка мужъ съ женой,

Чего жъ дожился? сватьбы!

Ему за подвигъ столь большой

Хоть лучшее что дать бы! ¹¹¹

ОБЕРОНЪ

Духи, здсь ли вы? пусть всякъ

Промчится о ликуетъ:

Царь съ царицей новый бракъ

Сегодня торжествуетъ.

ПУККЪ

Мчится Пуккъ съ жезломъ своимъ,

Вертясь, кружа ногою,

Сотни всякихъ лицъ за нимъ

Слетаются толпою.

АРІЕЛЬ

Псню Аріель, какъ встарь,

Волшебную затянетъ:

Много сманятъ всякихъ харь,

Но и красавицъ сманитъ.

ОБЕРОНЪ

Для науки пусть на насъ

Мужья и жены взглянутъ,

Разлучи двоихъ — тотчасъ

Любить другъ друга станутъ.

ТИТАНІЯ

Если жъ вновь начнутъ войну,

То свтъ великъ: ихъ снова —

На одинъ конецъ одну,

А на другой другаго.

ОРКЕСТРЪ — tutti, fortissimo

Вотъ комарьи хоботки,

Вотъ съ мушьей рожей франты,

Вотъ лягушки и сверчка:

Все это — музыканты.

SOLO

Вотъ и мыльный пузырекъ

Волынкой къ намъ слетаетъ,

Вотъ въ соломку, какъ въ рожокъ,

Гудть ужъ начинаетъ!

ДУХЪ ТОЛЬКО ЧТО ОБРАЗУЮЩІЙСЯ

Жабье брюхо, два крыла

И ножечки какъ нити:

Тварь тутъ выйти бъ не могла,

Поэмка жъ можетъ выйти.

ДВОЕ

Что за прыть! какъ высока

Прыжки мои! любуйся —

— Да, ты ловокъ на прыжки,

Летать же и не суйся.

ЛЮБОПЫТНЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИКЪ

Чудо! врить ли глазамъ?

Похоже вдь на сказки!

Оберонъ ли это впрямь,

Иль все — обманъ и маски?

ОРТОДОКСЪ

Хоть красивъ вашъ Оберонъ,

Безхвостый и безрогій,

Но вдь все же чортъ и онъ,

Какъ древнихъ Грековъ боги.

СВЕРНЫЙ ХУДОЖНИКЪ

Кисть слаба теперь моя,

Таланту нтъ и слду,

Но постойте — скоро я

Въ Италію поду,

ПУРИСТЪ

Что творятъ! бда моей

Здсь голов премудрой!

Столько вдьмъ, а изо всей

Гурьбы лишь дв подъ пудрой!

МОЛОДАЯ ВДЬМА

Пудра въ старости нужна,

Да тоже и уборы,

Я и такъ, какъ рождена,

Привлечь съумю взоры.

ВДЬМА

Съ вами спорить стыдно намъ!

Про старость вздоры врете,

Сами жъ — то-то будетъ срамъ —

И молоды, сгніете.

КАПЕЛЬМЕЙСТЕРЪ

Ей, комары! хоботки,

Чуръ въ голыхъ не впиваться!

Ей, лягушки и сверчки,

Чуръ съ такту не сбиваться!

ФЛЮГЕРЪ съ одной стороны

Чудо, что за молодежь:

У двицъ нравъ престрогой,

Юноша жъ — любой хорошъ,

Всякъ общаетъ много.

ФЛЮГЕРЪ съ другой стороны

Да, и если ихъ пожрать

Земля по хочетъ вскор,

Прямо въ адъ я убжать

Отсель измренъ съ горя.

КСЕНІИ ¹¹²

Вотъ и мы, букашекъ рой

Съ преострыми клешнями —

Пусть нашъ батюшка хромой

Любуется здсь нами.

ГЕННИНГСЪ (журналистъ)

Какъ жужжатъ себ! вполн,

Подумаетъ, радушны!

Скоро скажутъ, что он

Отмнно добродушны!

МУЗАГЕТЪ (журналъ)

Славно! вдьмамъ, колдунамъ

Я радъ какъ бы собратамъ:

Ихъ приличнй мн, впрямъ,

Чмъ Музъ быть меценатомъ.

БЫВШІЙ ГЕНІЙ СВОЕГО ВКА

О, средь умныхъ всякъ умнй!

Гуляй здсь молодецки:

Блоксбергъ, видишь, не тснй,

Какъ и Парнассъ нмецкій.

ЛЮБОПЫТНЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИКЪ

Кто онъ? хоть и гордъ на видъ,

А все какъ пудель рыщетъ,

Всюду нюхаетъ, глядитъ?

— Онъ Езуитовъ ищетъ —

ЖУРВАЛЬ

Хоть чиста, хоть нтъ, вода —

Я удить рыбъ стараюсь,

Потому-то, господа,

Я и съ чертями знаюсь.

СВТСКІЙ ЧЕЛОВКЪ

У ханжей, гд польза есть,

Тамъ щетъ во всемъ короткій —

Даже здсь они завесть

Свои съумли сходки!

ПОЯСУНЪ

Слышны бубны вдалек —

Знать гости вновь нагрянутъ?

— Да, то выпи въ тростник

Вс ту же нотку тянутъ.

ТАНЦМЕЙСТЕРЪ

Вотъ рхнулись! то и знай,

Чти пляшутъ, да портятся!

Толстъ ли, хромъ ли кто — валяй!

Есть чмъ полюбоваться!

ВЕСЕЛЬЧАКЪ

Всякъ изъ нихъ всегда готовъ

Разбить другому рыло,

Ныньч жъ, какъ Орфей скотовъ,

Ихъ скрыпка помирила.

ДОГМАТИКЪ

Ври тамъ критика, а путь

Я къ правд знаю твердо:

Чортъ вдь есть же что-нибудь —

Иль не было бы чорта!

ИДЕАЛИСТЪ

Знать фантазія моя

Изволитъ забываться,

Если все, что есть здсь —

То глупъ же я, признаться!

РЕАЛИСТЪ

Съ этой сволочью мн страхъ

Какъ тяжело ужиться:

Здсь, впервые, на ногахъ

Не твердо мн стоится.

СУПЕРНАТУРАЛИСТЪ

Я здсь съ радостью брожу,

Хоть Духи здсь и злые:

Видя злыхъ, я вывожу,

Что есть, знать, и благіе.

СКЕПТИКЪ

Видятъ пламя и спшатъ

За кладомъ — обольщенье!

Я жъ тому отмнно радъ:

Гд чортъ, тамъ и сомннье!¹¹³

КАПЕЛЬМЕЙСТЕРЪ

Вы, лягушки и сверчки —

Невжды-дилеттанты,

Вотъ комарьи хоботки,

Такъ т ужъ музыканты!

ДОСУЖІЕ

Удальцами насъ зовутъ

И дльно — мы преловки:

Если ноги не несутъ,

То пляшемъ на головк.

НЕНАХОДЧИВЫЕ

Были, ахъ, и мы ловки,

Теперь же, въ гор нашемъ,

Разплясавши башмаки.

Мы босикомъ ужъ пляшемъ.

БЛУДЯЩІЕ ОГНИ

Хоть родились средь болотъ,

И тамъ мы пребываемъ,

Но сюда явившись, вотъ,

Побольше всхъ блистаемъ.

ПАДАЮЩАЯ ЗВЗДА

По небу промчалась я

Огнемъ во мрак ночи,

Гд жъ теперь вся прыть моя?

Привстать съ земли нтъ мочи.

ТЯЖЕЛОВСНЫЕ

Ей, съ дороги! врозь, вотъ тикъ,

А то здсь будетъ тсно:

Хоть и Духи мы, однакъ

Народъ мы полновсный.

ПУККЪ

Вы зачмъ сюда, слоны?

Ну право, это скука!

Ныньче вс здсь быть должны

Не полновснй Пукка.

АРІЕЛЬ

Если духъ съ природой вамъ

Въ крышъ не отказали,

Мчитесь но моимъ слдамъ

Къ цвтущей горной дали.

ОРКЕСТРЪ — pianissimo

Вотъ, румянится востокъ,

Виднй въ туман стало,

Вотъ, повялъ втерокъ

И все — какъ небывало.

КОНЕЦЪ ИНТЕРМЕДІИ.

Пасмурный день.

Поле.

ФАУСТЪ, МЕФИСТОФИЛЬ,

ФАУСТЪ

Въ бдствіи! въ отчаяніи! Посл долгаго, горестнаго по земл странствованія, теперь въ темниц! Заключена, какъ преступница, на лютыя муки — нещастное, милое созданіе!— И до того дошло! до того! И ты, подлый демонъ-предатель, ты мн ни слова! Пріосанивайся теперь, ворочай своими яростными, бсовскими очами! Ругайся надо мною нестерпимымъ твоимъ присутствіемъ! Въ заключеніи, въ неусладимой горести! демонамъ-мстителямъ предана и безчувственному суду человческому! А меня между тмъ ты тшишь пошлостями и умалчиваешъ о возрастающемъ ея гор, оставляешь ее гибнуть безпомощно!

МЕФИСТОФИЛЬ

Она не первая.

ФАУСТЪ

Извергъ! гнусная собака!— О, возврати ему, выспренній Духъ, возврати ему прежній собачій видъ, въ которомъ онъ, бгая передо иною, любилъ взгрызаться въ ноги безвинному путнику, или вшаться на хребетъ падающаго! Возврати нечестивцу любимый его образъ, чтобъ онъ снова на чрев ползалъ во прах, и я бы ногами попиралъ его, отверженнаго!— Не первая!— Горестная, невыносимая для человческой души мысль, что больше нежели одно созданіе впадаетъ въ такую глубину бдствія, что смертельныя муки первой не искупила вины всхъ опальныхъ предъ очами Всепрощающаго! Страданія этой одной мн раздираютъ сердце, а ты, ты равнодушно осклабляешся, видя какъ гибнутъ тысячи!

МЕФИСТОФИЛЬ

Вотъ, мы опять на границ ума, тамъ, гд вы, люди, бредить начинаете. Зачмъ же было лзть къ намъ въ братство, когда оно теб не подъ силу? Хочетъ летать, а подверженъ головокруженію! Мы ли къ теб навязывались, или ты къ намъ?

ФАУСТЪ

Не скалься такъ на меня алчными своими зубами — мн длается тошно!— Великій, возвышенный Духъ, ты, почтившій меня своимъ присутствіемъ, видящій сердце и душу мою! Зачмъ приковывать меня къ нечестницу, который радуется только злу и веселится о гибели?

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну, все ли?

ФАУСТЪ

Спаси ее, или горе теб! злйшія теб проклятія на несмтные вки!

МЕФИСТОФИЛЬ

Я не властенъ разорвать мстителевы оковы, раздвинуть его затворы — Спаси!— А кто довелъ ее до гибели — я или ты?

ФАУСТЪ бросаетъ вокругъ себя дикіе взгляды

МЕФИСТОФИЛЬ

Что, перуновъ ищетъ? Хорошо, что не даны они вамъ, жалкимъ смертнымъ! Поражать безвинно-противурчущаго есть для тирановъ обыкновенное средство прогонять свою досаду.

ФАУСТЪ

Веди меня къ ней. Освободимъ ее непремнно.

МЕФИСТОФИЛЬ

А собственная твоя опасность? На город еще лежитъ кровавое дло руки твоей. Духи-мстители носятся надъ могилой падшаго и поджидаютъ убійцу.

ФАУСТЪ

Ты постарался и объ этомъ? гибель цлаго міра на тебя, чудовище! Веди меня, говорю теб, и освободи ее.

МЕФИСТОФИЛЬ

Хорошо. Слушай, вотъ все, что могу я сдлать — не всесиленъ же я! Я отуманю чувства тюремщика, а ты бери ключи и спасай ее человческою рукою. Я буду на страж, приготовлю волшебныхъ коней, увезу васъ. Въ этомъ я властенъ.

ФАУСТЪ

Скоре же!

Ночь. Открытое пол.

ФАУСТЪ и МЕФИСТОФИЛЬ неcymcя на вороныхъ коняхъ

ФАУСТЪ

Что эти тамъ снуютъ на лобномъ мстъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Не знаю — видно что нибудь готовятъ.

ФАУСТЪ

Взлетаютъ, слетаютъ, толпятся, кружатся.

МЕФИСТОФИЛЬ

Колдовство!

ФАУСТЪ

Что-то сютъ, надъ чмъ-то кадятъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Пускай ихъ! демъ!

Тюрьма.

ФАУСТЪ, съ лампадой и съ связкой ключей подходить къ желзной двери.

ФАУСТЪ

Меня объемлетъ страхъ давно незнанный мною,

Врожденной жалости душа, какъ встарь, полна:

Здсь страждетъ бдная, безгршною мечтою

Въ кровавый грхъ вовлечена! ¹¹⁴

И встрча съ ней теб страшна?

Ты руку помощи ей не спшишь простертъ?

Не медли: медленность здсь — смерть!

берется за замокъ.

ГОЛОСЪ поетъ, въ тюрьм

Распутница-мать

Убила меня,

Отецъ-негодяй

Залъ онъ меня.

Сестрица пришла,

Мой остовъ нашла,

Въ могилу меня закопала¹¹⁵

И тотчасъ я пташкою стала,

И вотъ, лечу

Куда хочу.

ФАУСТЪ отпираетъ дверь

У ней и въ мысляхъ нтъ, что другъ такъ близко къ ней,

Что слышенъ другу звукъ ея цпей.

входитъ въ тюрьму.

ГРЕТХЕНЪ прячется въ постель

Идутъ! О Боже, смерть страшна!

ФАУСТЪ тихо

Тсъ! я здсь, я — ты спасена!

ГРЕТХЕНЪ падаетъ ему въ ноги

О, если человкъ ты, сжалься надо мной!

ФАУСТЪ

Тсъ, не кричи — проснется часовой!

начинаетъ отпирать цпи

ГРЕТХЕНЪ на колняхъ

Кто могъ теб, палачъ, такое

Дать право надо мною?

Ты въ полночь ужъ берешь меня!

Дай мн пожить, дождись хоть дня —

Вдь будетъ время и тогда!

встаетъ

Ахъ, я еще такъ молода,

И вотъ, ужъ смерть, могила!…

И хороша была я — красота

Меня и погубила!

Былъ другъ, но онъ теперь далекъ,

Снятъ съ головы, разбросанъ мой внокъ!

О, но хватай меня съ такою силой,

Не будь жестокъ:

Теб я зла не сдлала ни мало —

Тебя ни разу даже не видала!

О скорбь, превыше всхъ скорбей! ¹¹⁶

ГРЕТХЕНЪ

Теперь твоя власть, но постой минутку,

Позволь мн покормить малютку.

Всю ночку нянчилась я съ ней,

Они жъ ее, на зло мн, взяли,

И на меня же смерть ея всклепали —

И не видать ужъ мн веселыхъ дней!

Меня корятъ и пснями — какіе

Они, помыслишь, злые!

Про то есть сказка, но она

Не обо мн же сложена.

ФАУСТЪ становится на колни

Твой другъ у ногъ твоихъ опять —

Пришелъ съ тебя оковы снять.

ГРЕТХЕНЪ падаетъ тоже на колни

Такъ, такъ, съ мольбами

Падемъ передъ Богомъ!

Смотри, подъ нами,

Вотъ тамъ, подъ порогомъ,

Адъ кипитъ!

Ужасенъ, гремитъ

Во гнв злой духъ!

ФАУСТЪ громко

Гретхенъ, Гретхенъ!

ГРЕТХЕНЪ внимательно

Ахъ, голосъ друга? гд же, гд мой другъ?

встаетъ, цпи упадаютъ.

Онъ звалъ меня! о, я на вол!

Меня здсь удержать никто не можетъ бол!

Да, я его найду,

Къ нему на грудь паду!

Онъ молвилъ: Гретхенъ! онъ здсь былъ!

Средь воя адскихъ силъ,

Среди ихъ хохота и гвала

Я голосъ сладостный узнала!

ФАУСТЪ

Я другъ твой!

ГРЕТХЕНЪ

Ты? о, повтори

Мн это слово!

обнимаетъ его

Онъ! онъ! гд муки? гд тюрьма, оковы?

Ты здсь? спасешь меня? смотри,

Я спасена!

Вотъ улица, гд мы впервой

Другъ друга повстрчало,

Вотъ садокъ, гд вечернею порой

Тебя мы съ Мартой ноджидали!

ФАУСТЪ ведетъ ее къ дверямъ.

Пойдемъ.

ГРЕТХЕНЪ

Останься! я всегда

Съ тобою остаюсь охотно!

ФАУСТЪ

Когда

Ты хочетъ быть свободна,

Нельзя нашъ времени терять ¹¹⁷

ГРЕТХЕНЪ

Какъ? ужъ не можешь и поцловать?

Мой другъ! давно ль со мной простился,

А цловать ужъ разучился!

Зачмъ теперь мн страшно такъ съ тобой?

А прежде взоръ и голосъ твой

Мн были лучше рая,

И ты почти душилъ меня, лаская!

Ну, поцлуй же! нтъ? такъ вотъ,

Начну сама я!

цлуетъ его

Но ахъ, уста твои какъ ледъ!

Безгласны!

Куда жъ твой страстный

Двался пылъ?

Кто охладилъ

Тебя ко мн нещастной?

отворачивается отъ него

ФАУСТЪ

Пойдемъ! опомнись! страстно я тебя

Люблю, любить не перестану,

Послушайся жъ меня любя!

ГРЕТХЕНЪ всматривается въ него

И это ты? ты точно? безъ обману?

ФАУСТЪ

Я, я! пойдемъ

ГРЕТХЕНЪ

Съ меня ты цпи снялъ,

Меня все любишь и ласкаешь,

Но какъ же ты гнушаться мной не сталъ?

Подумалъ ли ты, другъ, кого освобождаешь?

ФАУСТЪ

Пойдемъ, чтобъ день насъ не засталъ.

ГРЕТХЕНЪ

Я мать родную умертвила,

Малютку утопила!

Мою малютку и твою —

Твою: вдь это ты? я все не узнаю!

Дай руку! да, рука похожа,

Но отчего же

Теперь она

Красна?

Сотри съ ней эту влагу!

Кровь! что ты сдлалъ? отойди,

Спрячь шпагу!

Мн страшно, спрячь!

ФАУСТЪ

О другъ мой! не буди

Прошедшаго! меня ты убиваешь!

ГРЕТХЕНЪ

Нтъ,

Теб нельзя покинуть свтъ!

Я разскажу, какъ закопать

Теб хоть завтра же должно бы

Въ могилу наши гробы:

На лучшемъ мст ляжетъ мать,

Братъ возл ней, а всторон

Мстечко дай и мн,

Но только не далеко,

Дитя жъ положишь къ правому мн боку

Другой не ляжетъ тамъ никто!

Ахъ, льнуть къ теб, мн было

Такъ сладостно, такъ мило!

Но ужъ теперь не то:

Теперь, кажись, теб я опостыла,

Должна къ теб навязываться силой.

Хоть все на взглядъ ты добръ и ласковъ!

ФАУСТЪ

Да?

Идемъ же, не противься бол!

ГРЕТХЕНЪ

Куда?

ФАУСТЪ

На волю!

ГРЕТХЕНЪ

Да, если я тамъ гробъ найду

И смерть — пожалуй, я иду,

Но только до могилы,

Не дальше ты идешь мой милый?

Ахъ, если бы могла и я пойти!

ФАУСТЪ

Ты можетъ — только захоти.

ГРЕТХЕНЪ

Нтъ, не могу — тамъ будетъ хуже

Что пользы уходить!

Ахъ, горько милостыней жить,

Да и съ нечистой совстью ктому же!

Ахъ, горько у чужихъ вымаливать пріютъ!

И чтожъ? меня везд найдутъ!

ФАУСТЪ

Нтъ, я съ тобой.

ГРЕТХЕНЪ

Скорй, поспшай,

Малютку спасай!

Бги же! тропой

Все вдоль ручейка,

Почти до лска,

А посл туда,

Гд въ воды пруда

Вдается доска.

Скоре же! вотъ,

Она еще бьется,

Она взнырнетъ,

Она очнется!

Бги, торопись!

ФАУСТЪ

Опомнись будь смле!

Одинъ лишь шагъ, и мы спаслись.

ГРЕТХЕНЪ

Намъ только бъ горку миновать скоре!

На камн тамъ старушка-мать сидитъ —

Меня морозъ по кож подираетъ —

На камн мать сидитъ

И головой шатаетъ,

Не взглянетъ, не мигнетъ, головка тяжела —

Спитъ крпко и ужъ ей не встать, не пробудиться:

Уснула, чтобъ могли мы веселиться!

Щастливая тогда пора была!

ФАУСТЪ

Не слушаетъ ни просьбы, ни совта,

Такъ силу я употреблю.

хочетъ взять и унести ее

ГРЕТХЕНЪ

Прочь! нтъ, я силы не стерплю!

Не мучь меня! за то ли это,

Что для тебя на все была готова я!

ФАУСТЪ

Ужъ близокъ день! мой другъ, душа моя!

ГРЕТХЕНЪ

День? да, послдній день! не такъ его ждала я!

Онъ могъ бы быть мн брачнымъ днемъ!

Не сказывай, что ужъ гршна я,

А то не быть мн подъ внкомъ!

Но ужъ узнали,

Внокъ сорвали!..

Мы встртимся, а знаешь гд? ¹¹⁸

Толпа тснится, отъ народу

Нтъ въ город проходу,

А не слыхать ни шороху нигд,

Звонятъ, меня схватили —

Связали — голову на плаху положили —

Ужъ ше каждаго грозятъ

Топоръ, моей грозящій ше,

И все вокругъ молчитъ

Могилы нме!

ФАУСТЪ

Зачмъ родиться присудилъ мн рокъ!

МЕФИСТОФИЛЬ появляется у двери

Скорй! не то, такъ вы и роняли!

Да ну же, мало ли болтали!

Ужъ кони чуютъ ранній втерокъ.

ГРЕТХЕНЪ увидя Мифистофиля

Ахъ, кто встаетъ тамъ изъ земли?

Онъ, онъ! ушли его, ушли!

За чмъ онъ на святомъ здсь мст!

За мною?

ФАУСТЪ

Нтъ, тебя не выдамъ я.

ГРЕТХЕНЪ на колняхъ

Теб я предаюсь, небесный Судія!

МЕФИСТОФИЛЬ къ Фаусту

Идемъ, а то погибнешь съ нею вмст.

ГРЕТХЕНЪ

Спаси, о Боже! я Твоя!

Вы, сонмы Ангеловъ, придите

И защитите!

Ты, Генрихъ, страшенъ мн!

МЕФИСТОФИЛЬ

Она

Осуждена.

ГОЛОСЪ свыше

Нтъ, спасена. ¹¹⁹

МЕФИСТОФИЛЬ къ Фаусту

Сюда, за мною!

исчезнетъ ¹²⁰ съ Фаустомъ.

ГОЛОСЪ изъ тюрьмы, чуть слышно

Генрихъ, Генрихъ!

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

ПРИМЧАНІЯ КЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

1. Точне: ‘Попытаюсь ли въ этотъ разъ удержать васъ (т: е: дать явственное и прочное очертаніе зыбкимъ образамъ)? Еще ли чувствую въ себ прежнюю страсть къ тому?’ Гете писалъ это, будучи, кажется, пятидесяти лтъ отъ роду. Въ 6-мъ стих 3-й октавы слдовало бы сказать, точне: ‘Самое одобреніе ихъ пугаетъ мое сердце’

2. Въ подлинник Lustige person (слово въ слово: весельчакъ, забавникъ) — актеръ играющій роли забавныя, заставляющія смяться.

3. Ближе: ‘Угодить толп я желалъ бы весьма, тмъ боле, что она живетъ и жить даетъ.’ Lehen und leben lassen — очень хорошо на нмецкомъ, русскій же буквальный переводъ выразилъ бы мысль и слабо и не ясно.

4. Ближе: ‘я знаю, какъ задабриваютъ Духа толпы (публика)’.

5. Въ подлинник: ‘предлагается столь же легко, какъ и изобртается’. Можетъ быть ‘предлагается’ значитъ здсь ‘пишется’, кажется однако, что авторъ хотлъ намекнуть на игру актеровъ.

6. Въ подлинник сперва сказано: ‘не забудь, что ты долженъ колоть мягкое дерево’ — фигура, которую въ перевод выразить не удалось и потому она пропущена.

7. Слово въ слово: ‘пусть ршительность тотчасъ же смло схватитъ за косу возможное (т: е: дло)’.

8. Второй прологъ переведенъ съ нкоторыми отступленіями и съ пропускомъ нсколькихъ стиховъ. Въ подлинник три Чистые Духа поющіе Гимнъ, названы по именамъ, говорящій съ Мефистофилемъ тоже названъ. На русскомъ нкоторымъ рчамъ дана, по необходимости, иная форма, мысли же пролога сохранены почти вполн — изъ главныхъ не пропущено ни одной.

9. Въ подлинник эта часть Мефистофилевой рчи гораздо сильне выражаетъ характеръ чорта, нежели въ перевод.

10. Въ точности: ‘стремясь (т: е: впередъ)’ или ‘домогаясь (т. е. желаемаго)’. Въ подлинник это выражено однимъ словомъ ‘streben’.

11. Эта мысль въ перевод развита боле, нежели въ подлинник, а предъидущая рчь Мефистофиля въ подлинник выражаетъ боле самоувренности.

12. Здсь мысль сохранена, но она выражена въ подлинник гораздо забавне.

13. Bin so klug als wie zuvor. Переводя слово въ слово, слдовало бы сказать: ‘уменъ (я, теперь) столькоже, сколько былъ прежде’, но тутъ идетъ рчь не объ ум, а объ знаніи, и слово klug значить знающъ, Подобнымъ образомъ говорится: man kann nicht daraus klug werden, т, e: это не поясняетъ дла, не доставляетъ о дл достаточныхъ свденій. Словами: ‘я всё невжда’ мысль подлинника выражается безъ всякаго измненія въ своей сущности, сильно или слабо? это другой вопросъ.

14. Точне: ‘что могу учить чему-либо дльному, служащему къ улучшенію и обращенію человка на путь истинный’.

15. Точне: ‘какія-либо таинства’.

16. Нострадамусъ жилъ въ XVI вк. Книга его прорицаній издана во Франціи, кажется, въ 1565 году.

17. Разумется, что слово дянье поставлено здсь въ смысл дяніе, во избжаніе слова дйствіе, какъ невольно возбуждающаго собою мысль о причин.

18. Чье это изрченіе, въ подлинник не сказано — вроятно Нострадамово.

19. Слово въ слово: ‘другъ другу подаютъ златыя ведры’. Полагаютъ, что фигура эта заимствована отъ извстнаго у нмцевъ обычая:становиться при тушеніи пожара въ рядъ и посредствомъ передачи другъ другу ведеръ доставлять воду въ горящему зданію.

20. Ближе: ‘изъ моей сферы долго вбиралъ въ себя пищу’.

21. Въ подлинник: ‘Увы! я не сношу тебя!’

22. Въ точности: ‘Такъ работаю я за шумнымъ станкомъ времени и тку Божеству живую одежду.’

23. Подъ словомъ а краснорчіе’ здсь разумется только искуство красно говорить, произносить рчь (vorlrag).

24. Латынское изрченіе: ‘искуство длинно (требуетъ, для изученія, долгаго времени), жизнь коротка.’ На нмецкомъ оно переведено слово въ слово.

25. Истопниками (Quellen) называются у нмецкихъ ученыхъ сочиненія (о какомъ-либо предмет) первоначальныя, а по т, которыя составляются изъ другихъ сочиненій, о томъ же писанныхъ прежде. Таковы, относительно Исторіи, лтописи.

26. Мысль съ перваго взгляду кажется не совсмъ ясною. Слово страдать (leiden) должно здсь разумть въ томъ значеніи, которое ему придается въ грамматик, когда говорится: залогъ страдательный. Фаустъ хочетъ сказать: ходъ нашей жизни встрчаетъ себ препоны даже отъ дяній, исполняемыхъ но собственной нашей вод, не только отъ тхъ, которыя совершаются отъ насъ независимо, по имютъ на насъ вліяніе. Въ слдующихъ потомъ стихахъ мысль эта развита обстоятельне.

27. Слово въ слово: ‘что ты наслдовалъ отъ своихъ отцовъ — стяжай то, чтобы обладать имъ. Что не служатъ намъ на пользу, то тяжелое бремя, можетъ же служить на пользу только то, что бываетъ порождено мгновеніемъ (настоящимъ)’. Мсто это переведено — по крайнему разумнію. Его можно толковать и иначе.

28. Слово въ слово: ‘уничижайтесь передъ Тмъ, кто свыше помогать учить и помощь ниспосылаетъ’.

29. Точне: ‘природу и ея священныя дянія онъ съ причудливыми усиліями толковалъ добросовстно, но на свой особенный ладь’.

30. Красный левъ, лилія, юная царица — условныя выраженія, которыми алхимики называли различныя вещества.

31. Въ подлинник: ‘выплыть изъ этого моря заблужденій.’

32. Слово въ слово: ‘въ поля (въ область) высокихъ предковъ.’

33. Стихъ этотъ — не недосмотръ, а попытка: слить въ одинъ слогъ дв короткія гласныя, когда то не противно слуху, то есть прибавить еще нкоторыя слитія къ тмъ, которыя въ употребленіи теперь, напр, ей вмсто ею, ью вмсто ію и т. п. Входить въ дальнія объ этомъ подробности здсь было бы неумстно.

34. Въ точности: ‘насъ влечетъ къ потокамъ жизни, ахъ, къ жизни источнику.’

35. Слдующіе 8 стиховъ суть не переводъ, а изложеніе сущности тхъ мыслей, которыя въ подлинник, въ 14 стихахъ, выражены нсколько пространне и съ большею опредлительностію.

36. Соломоновъ ключь — книга, сочиненіе Евреевъ-каббаластовъ.

37. Ближе: ‘Домоваго (kobold) трудиться, (работать, хлопотать)’, потомъ, въ самомъ заклинаніи: ‘Неси домашнюю помощь, Incobue’. Incubas тоже, что kobold — домовой, Духъ земли, подобію какъ Саламандра — Духъ огня, Ундина — Духъ водъ, а Сильфа — Духъ воздуха.

38. Въ подлинник не ‘лукавый, злой’, а иныя названія, на нмецкомъ язык употребительныя.

39. Въ подлинник: ‘вещество украшаетъ (собою).’

40. Пентаграмма — магическій знакъ, посредствомъ котораго излагаются и снимаются чары.

41. Въ слдующей псни Духовъ очерки картинъ сохранены вс, съ большею или меньшею точностію, гд какъ удалось, легкость и красоту выраженіи передать весьма трудно.

42. Пора намъ ввести въ употребленіе красивое слово елей и замнить имъ долговязое деревянное масло.

43. Точне: ‘во всякой одежд буду я ощущать мучительную тсноту земной жизни’.

44. Тутъ въ подлинник повтореніе слова entbehren (нуждаться, обходиться безъ чего нибудь) составляетъ красоту непереводимую.

45. Въ подлинник вмсто общихъ выраженій, поставленныхъ въ перевод, названы дв сестры любви.

46. Слово въ слово: ‘я не хочу освдомляться, извстны ли и въ будущемъ любовь и ненависть, и существуютъ ли въ тхъ сферахъ (подобно какъ здсь) гор и долу.’ Въ подлинник Фаустъ начинаетъ рчь свою словами, ‘о будущемъ я забочусь малое, они пропущены, какъ заключающіе въ себ только повтореніе того, что говорится ниже.

47. Точне: ‘Тогда закуй меня въ цпи’. Дале еще прибавлено: ‘тогда ты освобожденъ отъ своей службы’.

48. Точне: ‘обдумай хорошенько, а то мы итого (условія) не забудемъ’. Фаустъ же отвчаетъ: ‘Имешь на то полное право! Я не опрометчиво занесся: вдь — и пр.’

49. Doctorschmans — пирушка, которую обязанъ дать ученымъ своимъ сотоварищамъ каждый, подучившій докторскую степень.

50. Точне: ‘свтъ, въ потокахъ своихъ, не мчится ли все впередъ?’

51. Въ точности: ‘Бдажснь, кто чисто носитъ въ груди своей врность (своему слову), онъ не станетъ раскаиваться ни въ какой жертв (принесенной для сдержанія слова)’.

52. Точне: ‘совершенно особенный сокъ.’

55. Слово въ слово: ‘Подъ непроницаемыми покровами волшебства да будетъ тотчасъ готово всякое чудо (т: е: да творятся чудеса).’

54. У насъ нтъ слова соотвтственнаго нмецкому Taumel, выражающему состояніе человка, у котораго кружится въ голов, который слоняется, какъ угорлый. Фаустъ говоритъ: ‘я посвящай’ себя (т: е: хочу предаться) всему, что насъ оглушаетъ, потрясаетъ, болзненнйшему наслажденію, влюбленной ненависти, усладительной досад’. Дале же: ‘хочу хватиться за (т: е: объять) наивысшее и наиглубочайшее (т. е. все, что обнять человку возможно.)’

55. Въ точности: ‘жевалъ эту жесткую пищу’. Дале пища названа и ‘кислымъ тстомъ.’

56. Опять то же латынское изрченіе, о которомъ говорится въ прим: 24.

57. Въ точности: ‘Такого господина желалъ бы увидть и и — назвалъ бы его господиномъ микрокосмомъ.’

58. Въ подлинник прибавлено: ‘въ которому стремятся вс мысли.’

59. Точне: ‘это школяры провозглашаютъ повсюду и пр.

60. () само но себ значить: (быть) подъ рукою (т: е: близко), или: (быть) въ схватк, т: е: ручной.

61. Точне: ‘на все имется пышное слово.’

62. Въ подлинник: ‘что имешь чернымъ на бломъ (т: е: чернилами на бумаг), то, довольный и несешь себ домой.’

63. Въ подлинник тутъ еще прибавлено: ‘горе теб, что ты потомокъ!’

64. Въ подлинник здсь говорится не о философіи вообще, а объ одномъ особенномъ ея вид.

65. Точне: ‘зло сокрытое.’

66. Это только общій видъ мысли, которая въ подлинник опредленне и сильне.

67. Слово въ слово: ‘Вы изучите большой и малый міръ’. Выраженіе это на нмецкомъ довольно ясно.

68. Въ точности: ‘особенно научитесь управляться съ женщинами’ то есть вс вчныя, неисчислимыя ихъ увы и ахъ исцлять всегда на одинъ и тотъ же ладъ’.

60. Въ подлинник: ‘приметесь за вс siebensachen (семерныя вещи)’ — выраженіе на нмецкомъ весьма забавное.

70. Въ подлинник не ‘превыспренность’, а выраженіе боле сильное.

71. Въ точности: ‘мн, длиннобородому.’

72. Въ подлинник Фрошъ говоритъ: ‘вотъ теб то и другое (т: е: глупость и свойство)’. а Брандеръ отвчаетъ: ‘вдвойн свинья’. Это составляетъ на нмецкомъ игру словъ. впрочемъ незначительную.

73. Точне: ‘какъ будто любовь въ ней поселилась.’

74. Слово въ слово: ‘я повытаскаю у нихъ изъ носу червей столь же легко, какъ выдергиваютъ молочный зубъ’ — выраженіе на нмецкомъ язык весьма употребительное.

73, Въ точности: ‘народецъ не чуетъ чорта.’

70. ‘Герръ-Гансъ’ говорится, какъ у насъ ‘Емеля-дурачокъ.’ Быть въ Раппах, у Герръ-Ганса въ гостяхъ, значитъ — попасть въ дураки.

77. Псня о блох переведена вольно, съ сохраненіемъ однако основной мысли. При перевод точномъ она много бы потеряла по той причин, что слово блоха (Flob) на нмецкомъ не женскаго, а мужескаго рода, и въ подлинник блох дана роль, приличная только мущин.

78. Въ точности: ‘какъ пяти сотнямъ свиней.’

79. Точне: ‘разв природа и какой-либо благородный Духъ не изобрли какого-нибудь бальзама?’

80. Это, какъ и еще кое-что въ рчахъ кошекъ, весьма не ясно. Туманныя выраженія переведены такъ, какъ поняты: нкоторыя почти на удачу, вс безъ дальнихъ изслдованій о переносномъ ихъ смысл.

81. Въ подлинник выраженія сильне

82. Въ подлинник два такія числа поименованы.

83. Елена — т: е: Менелаева жена — значитъ здсь символъ красоты.

84. Въ подлинник Фаустъ называетъ Маргариту mein schnes Frulein (ma belle demoiselle). По русски и ‘милая барышня’ почти не говорится, употребить же выраженія ‘прекрасная’ или ‘сударыня’ или ‘красавица’ невозможно при перевод потому, что они привтствуются только женщины такого разряда, къ которому никакъ нельзя причислить Маргариту.

85. Въ подлинник Мефистофиль отвчаетъ нсколько обстоятельне.

86. Слово въ слово: ‘ты говоришь уже почти какъ какой-нибудь французъ’.

87. Въ подлинник шкатулка получаетъ иное назначеніе — почему о весь разсказъ о ней долженъ былъ въ перевод нсколько измниться. Въ отвт Фауста мысль изъ частной сдлана общею.’

88. Въ подлинник: ‘на вашемъ мст я, какъ подобаетъ, провелъ бы годъ въ траур, а между тмъ подмтилъ бы себ новаго дружка’. Форма мысли измнена потому. что у насъ прошедшія времена глаголовъ имютъ для разныхъ родовъ различныя окончанія.

89. Въ подлинник просто: ‘Гретхенъ скоро будетъ твоею.’

90. Святая простота.

91. Въ подлинник, ‘стряпать, мести, вязать, шить.’

92. Въ подлинник: ‘лтнія пташки.’

93. Точне: ‘предъ цломудренными вашими ушами нельзя говорить о томъ, безъ чего ваши же цломудренныя сердца обойтись не могутъ.’

94. Въ подлинник мысль гораздо рзче

95. И въ подлинник послдніе въ куплет два стиха повторяютъ почти совершенно ту же мысль, которая заключается въ двухъ первыхъ.

96. Въ подлинник: ‘пожатіе руки и, ахъ, поцлуй!’

97. Въ подлинник здсь помщено нсколько названій.

98. Стихъ этотъ — почти прибавка. Она допущена потому, что стихъ предъидущій выражаетъ мысль подлинника не довольно сильно.

99. Уличенная въ безпорядочномъ поведеніи двушки должна была приносить покаяніе въ церкви публично, причемъ надвалось на нее особенное платье, называвшееся грховнымъ (snderhmdchen). Если такая гршница выходила потомъ замужъ, то холостяки имли право сорвать съ нея цвточный свадебный внокъ, а двушки — насыпать въ день брака рубленой соломы у воротъ ея дома. Потому то въ послдней сцн полупомшанная Гретхенъ все боится за внокъ свой.

100. Вотъ слово въ слово первые три куплета молитвеннаго монолога. (1. Ахъ, склони, Ты, Многоскорбная, милостиво ликъ свой къ моему бдствію! Съ мечемъ въ груди, съ тысячью мученій глядишь Ты на смерть своего Сына, къ Отцу взираешь и возсылаешь вздохи о своемъ и Его (сына) бдствіи.— 2. Кто чувствуетъ, какъ свирпствуетъ въ костяхъ моихъ мука! Чего бдное мое сердце страшится, чмъ трепещетъ, чего желаетъ — знаешь только Ты. Ты одна!— 3. Куда бы я ни пошла, какъ тяжко, какъ тяжко, какъ тяжко у меня на груди! А чуть я одна — я плачу, я плачу, я плачу, сердце мое разрывается’.— Два одностопные стиха во второмъ куплет и повторенія однихъ и тхъ же словъ въ третьемъ составляютъ для переводчика трудности, которыя преодолть успшно едва ли есть возможность.

101. Въ подлинник: ‘Она украшеніе своего пола — и хвалители другихъ умолкали, а теперь’ и пр.

102. Въ подлинник: ‘Посл завтра Вальпургская ночь’.

103. Содержаніе псни Гете взялъ изъ баллады, которую поетъ Офелія въ Шекспировомъ Гамлет.

104. Въ подлинник выраженіе гораздо рзче.

105. Почему мать во сн перешла именно ‘къ долгимъ мукамъ’ — въ подлинник не объяснено ни чмъ.

106. Въ подлинник: ‘сосдка, вашу сткляночку! (т: е: спирту).’

107. Въ подлинник Лилитъ названа первою женою первйшаго изъ мужей, котораго поставлено и имя. Толкователи говорятъ, что Лилитъ есть лице древняго Еврейскаго преданія. божество Греческое, Арабское, и пр. и пр., но что въ Фауст значитъ Лилитъ и ея волоса — не растолковано донын.

108. Точне: ‘какъ въ Пратер.’

109. Ссора и примиреніе Титаніи съ Оберономъ входятъ въ составъ Шекспировой драмы: Midsummernight dream. Гёте изъ Шекспира взялъ только названія четырехъ липъ (Оберонъ, Титанія, Пуккъ, Аріель), все же говорящееся въ интермедіи есть рядъ еши рамъ, относящихси большею пастію къ современности. Многія изъ нихъ теперь у тратили не только дкость, но даже, самое значеніе,

110. Миддингъ — директоръ Веймарскаго театра, режиссеръ обращается не къ актерамъ, а къ прислужникамъ, устанавливающимъ на сцен декораціи и всякую утварь.

111. Въ подлинник мысль выражена плохой игрою словъ, golden, золотой, golden (правильне же gulden) — гульденъ (монета).

112. Подъ названіемъ Ксеній издавалось собраніе епиграмъ.

113. Въ подлинник остроту куплета составляетъ мысль: ‘съ zweifel (сомнніе) рискуетъ только teufel (чорть)’

114. Слово въ слово: ‘Меня объемлеть давно не испытанный трепетъ, объемлетъ всею силой своею жалость, человку врожденная. Здсь пребываетъ она (Гретхенъ), за этой влажной стною, и ея преступленіе было — добрая мечта (т: е: добрая мечта была причиною преступленія).’

115. Въ подлинник: ‘Моя маленькая сестрица подняла кости на влажномъ мст’.

116. Точне: ‘возмогу ль я перенести эту горесть!’

117. Въ точности, ‘Спши! если ты не поспшитъ, то дорого мы за это поплатимся.’

118. Въ подлинник прибавлено: ‘но не при пляск.’

119. Въ подлинник просто: ‘спасена.’

120. Слово ‘исчезаетъ’ подало нкогда поводъ къ забавному недоразумнію: многіе полагали, что Фаустъ отправился съ Мефистофилемъ въ адъ, и потому конецъ Первой Части почитали окончаніемъ всей Трагедіи.

Конецъ примчаній.

ИЗЛОЖЕНІЕ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ДЙСТВІЕ I.

Красивое мстоположеніе.

ФАУСТЪ лежитъ на мурав усталый, безпокойный, одолеваемый дремотою. Смеркается.

МАЛЮТКИ-ДУХИ носятся въ воздух.

АРІЕЛЬ

Весна разсваетъ цвты, поля зеленютъ дарами небесъ. Мы поспшаемъ всюду, гд нужна помощь: добръ ли онъ, золъ ли — одинаково намъ жалокъ нещастливецъ.

Вы, носящіеся надъ симъ смертнымъ, облегчите его сердце, отклоните стрлы само-упрековъ, очистите душу отъ пережитой горести. Усыпите его, омойте водою забвенія — и онъ возстанетъ, бодрый и укрпленный.

ХОРЪ ДУХОВЪ

Сумерки дышутъ благоуханіемъ. Сомкните вжды усталаго, навйте покой ему на сердце.

Спустилась ночь. Сверкая, глядятся въ озеро звзды, мирно и величаво сіяетъ полная луна.

Часы текутъ. Исчезли радости и горе — ты исцленъ, довряй новому бытію. Все вокругъ полно жизни и растительности —

Пробудись, въ лучахъ зари почерпни новыя желанія. Не медли, дерзай — все достижимо для смло-предпріимчиваго.

повсемстный громовой трескъ возвщаетъ приближеніе солнца.

АРІЕЛЬ

Въ бур часовъ раждается новый день. Съ скрежетомъ грянули врозь скалистыя врата, торжественно звуча, течетъ Фебова колесница. Что за громогласные раскаты! Сокройтесь отъ оглушающаго треска.

Духи прячутся въ цвты и подъ скалы.

ФАУСТЪ пробуждается

Свжо и живо бьются пульсы жизни, привтствуя грядущую денницу. Ты, земля, и посл этой ночи дышишь съ обновленными силами, ты поселяешь во мн бодрость, воздвигаешь мощную ршительность стремиться впередъ, къ наивысшему существованію.— Сумракъ рдетъ, лсъ звучитъ тысячегласной жизнію, туманами одты долы, но и къ нимъ нисходитъ свтъ — въ благоухающей глубин ихъ возникаютъ, явственно рисуются втви и листья, пробужденные, блестящіе жемчужной росою: прекрасна, какъ рай, возстаетъ изъ мрака окрестность.

А въ вышин! Главы горъ возвщаютъ торжественный часъ — он ране насъ наслаждаются свтомъ! Сіяніе сходить отъ вершинъ ниже и ниже, вотъ, солнце!… и, увы, ослпленный, уже отвращаю я отъ него заболвшіе глаза свои!

Таково исполненіе великой надежды, достигнутое жарчайшими нашими желаніями! Дверь отверста, изъ вчныхъ хранилищъ въ нее врывается громада пламени, мы изумляемся, хочемъ зажечь факелъ жизни — и вкругъ насъ огненное море! Любовь ли то, вражда ли — все радость и горе столь мощны, что для защиты отъ нихъ опять мы ищемъ на земл какого-либо покрова.

Отвращусь же отъ солнца! Полюбуюсь этимъ водопадомъ: прядая съ скалы на скалу, онъ разливается тысячами потоковъ, высоко взвиваются брызги, разсвая окрестъ благовонную влагу, въ зыбкомъ ихъ облак играетъ цвтистая радуга, то неопредленно, то явственно и ярко. Вотъ подобіе человческой суетливости! Помыслы и поймешь, что эта воздушная игра красокъ изображаетъ жизнь нашу.¹

Дворецъ нмецкаго Кайзера.

Собраніе двора. Мефистофоль врывается во дворецъ почти насильно и становится на мст придворнаго шута, неявившагося по причин внезапной болзни.

Спрашивается: что за необходимость томить себя длами въ дни карнавала, когда люди веселятся, забывая вс заботы? Въ отвтъ на это разныя лица разсказываютъ о затруднительности обстоятельствъ, о требованіи наемными войсками уплаты по договору, о всеобщемъ безденежьи. Мефистофиль говорить: горю пособить можно! въ земл лежитъ множество сокровищъ: въ смутныя времена переселенія народовъ всякъ старался укрыть свое достояніе, зарывалъ въ безопасныя мста все цнное и негніющее. И все это покоится безъ употребленія, все, какъ самая земля, есть собственность общественная. Не врите? спросите у астролога! — и Мефистофиль тихо подсказываетъ, а астрологъ громко произносить рчь о солнц и планетахъ, о вліяніи ихъ на землю и отношеніи къ драгоцннымъ металламъ.— Странно, замчаетъ одинъ изъ присутствующихъ: слышу слова его вдвойн, а не убждаюсь ими насколько!— Другіе изъявляютъ неудовольствіе.— Что, восклицаетъ Мефистофиль, удивляетесь? почитаете это колдовствомъ? не вс ли вы ощущаете таинственное дйствіе силъ природы? знайте: на мст, гд всякъ какъ будто самъ не свой, гд у всякаго какъ будто ходитъ что-то по жиламъ — ройте тамъ, тамъ найдете клалъ! — При этой выходк бса въ толп раздается шопотъ: у меня отяжелли ноги — судороги въ рук — зудитъ палецъ — болитъ спина — судя по этимъ признакамъ видно, что здсь кладамъ числа нтъ!— Указывай же мста, говорятъ Мефистофилю!— Найдемъ отвчаетъ онъ^:мало ли драгоцнностей вырывають изъ земли, пахая, земледльцы! только надобно будетъ поразрушить старинные погреба, поразбить стны о своды — тамъ сыщется всякая всячина.— Работу хотятъ начать тотчасъ же, но астрологъ, опять но подсказу Мефистофиля, совтуетъ сперва къ тому, какъ слдуетъ, приготовиться. Собраніе расходится, въ ожиданіи, вечеромъ, карнавальнаго маскарада. Мефистофиль, оставшись одинъ, говоритъ:

Непостижимо для такихъ головъ,

Что щастіе всегда съ заслугой дружно

Положимъ, найдемъ камень мудрецовъ,

Что жъ? мудрецовъ искать для камня нужно²!

Дворецъ.

Обширная, богатоубранная зала, къ которой примыкаютъ многія другія комнаты. Маскарадъ ³

ГЕРОЛЬДЪ

Не думайте, что у насъ, въ нмецкой сторон, водятся привиднія или совершаются какія либо чары, это, просто, увеселеніе, заведенное здсь по римскому обычаю: всякъ наряжается во что хочетъ, шутитъ и дурачится, какъ уметъ. И весь свтъ вдь есть не что оное, какъ одинъ большой шутъ!

ЦВТОЧНИЦЫ поютъ

Цвты наша поддльны, но за то они не блекнутъ, при томъ же все искуственное женщинамъ приличію и сродно.

ГЕРОЛЬДЪ

Покажите-ка корзинки, пусть всякъ выбираетъ себ любое.

ЦВТОЧНИЦЫ

И находитъ значеніе того, что выбралъ.

ОЛИВКОВАЯ ВТВЬ

Я смволъ мира и потому — лучшее изъ украшеній.

ВНОКЪ ИЗЪ КОЛОСЬЕВЪ

Я даръ Цереры. Украшаетъ наиболе — полезное.

НЕРАСПУСТИВШІЯСЯ РОЗЫ

Мы еще подъ покровомъ, какъ прекрасная надежда. Щастливъ, для кого разцвтетъ она!

САДОВНИКИ съ плодами

Цвты услаждаютъ зрніе, плоды льстятъ вкусу. Берите, кому что угодно.

МАТЬ къ своей дочери

Любовалась я тобой, малюткой, радовалась, воображая, какъ ты взрастешь, сдлаешся супругою. До сихъ поръ попытки были неудачны, постарайся хоть теперь, въ маскарад. заловить кого-либо въ мужья себ!

приходитъ рыбаки и птицеловы, затваются разныя игры.

ДРОВОСКИ

Груба и тяжела наша работа! Утешаемся въ томъ, зная, что многіе позамерзли бы въ зимній холодъ, если бъ мы надъ нею не потли.

ПУЛЬЧИНЕЛЬ

Намъ на свт лучше, мы дурачимся, вьемся между народомъ и ни о чмъ не заботимся.

ПАРАЗИТЫ

Дровоски и угольщики — преполезные люди: ихъ трудами питается на кухн огонь, варится кушанье, а мы пируемъ за столомъ у милостивцевъ

ПЬЯНИЦА

Вотъ жизнь, вотъ раздолье! пью, пою и горя мн нтъ! Худо ли дома, кричитъ ли жена — я веселъ, пока въ долгъ пить даютъ: пляшу, пока ноги носятъ, а тамъ лягу да и лежу себ!

Герольдъ возвщаетъ разныхъ поэтовъ — пвцовъ природы, двора, рыцарства, нжныхъ и ентузіастовъ. Каждый изъ нихъ хочетъ говорить первый и мшаетъ другимъ, удается сказать нсколько словъ только сатирику.

САТИРИКЪ

Знаете, когда бы я, какъ поэтъ, порадовался? когда бы могъ пть и говорить то, чего никто слушать не хочетъ.

Пвцы ночи и могилъ извиняются тмъ, что заняты презанимательною бесдой съ недавно вышедшимъ изъ земли вампиромъ, а это можетъ образовать новый родъ поэзіи. Герольдъ увольняетъ ихъ отъ рчи и вызываетъ греческую миологію. ⁴

ГРАЦІИ

Всему придаемъ мы прелесть — и даянію благотворителя и радости облагодтельствованнаго и чувствамъ его благодарности.

ПАРКИ: ПЕРВАЯ

Я пряду, забочусь, чтобы нить была гибка и тонка. Будьте осторожны, а то порвется.

ВТОРАЯ

Ножницы поручены мн, потому что старшая сестра ваша ошибалась, рзала нити нужныя, оставляла безполезныя. Но и я надлала промаховъ! сегодня ножницы спрятаны въ чехолъ: веселитесь, пока ихъ не вынутъ оттуда.

ТРЕТЬЯ

Я распоряжаю работой, привожу нити въ порядокъ. Оплошай я — все перепутается!

ГЕРОЛЬДЪ

Этихъ, что идутъ теперь, никто не узнаетъ по наружности: хотя молоды и прекрасны, но он фуріи, и не таятся въ томъ! Ныньче каждый глупецъ почитаетъ за долгъ хвастать своими недостатками.

АЛЕКТО

Однакожъ намъ врятъ! Въ жених и невст клеветою поселяемъ мы взаимную ревность, чета ссорится, а если потомъ и примирится, то отъ ссоры все же что нибудь да останется,

МЕГЕРА

А посл брака? Человкъ всегда недоволенъ своимъ, ищетъ новаго, пользуясь этой слабостью, я поселяю между четой тысячи неудовольствіи и тмъ отравляю ея щастіе.

ТИЗИФОНА

Я же искусно отклоняю примиреніе, ожесточаю вражду, вопію о мести, готовлю ядъ и кинжалъ въ наказаніе за измну.

ГЕРОЛЬДЪ

Съ дороги! видите, какъ нкая гора приближается длиннозубая, зминовласая, исполинская голова! На затылк возницею сидитъ женщина, другая, крылатая, въ пышномъ сіяніи, стоитъ на тем, еще дв, привязанныя къ голов цпями, идутъ по сторонамъ — первая боязненно, вторая весело. Пусть каждая говорить, кто она.

БОЯЗНЬ

Прочь вы, смющіяся личины! подъ вами скрываются злые умыслы и измна! И я не могу бжать! должна, прикованная, мучиться безпрерывными опасеніями!

НАДЕЖДА

Здравствуйте, милыя сестры! люблю я видть васъ и переодтыхъ, а когда откроете лицо, сколько найду въ васъ привтливости и пріязни! Ожиданія мои не напрасны — есть же гд нибудь щастіе!

БЛАГОРАЗУМІЕ

Я держу на цпи двухъ первйшихъ враговъ человчества, боязнь и надежду , я управляю ходомъ живаго колосса, на вершин котораго сіяетъ Побда, богиня, готовая наградить всякую дятельность.

ЗОИЛО-ТЕРСИТЪ

Уфъ! противны мн вс, особенно же Побда! Она гордится крыльями, почитаетъ себя владыкою всего, но гд совершается что-либо достославное, тамъ готова и хула моя — все очерню, потшусь отлично!

ГЕРОЛЬДЪ

А, негодяй! вотъ мы тебя жезломъ нашимъ: что, съежился въ комокъ? По вотъ чудо! комокъ превращается въ яйцо, распадается, порождаетъ — ехидну и нетопыря!

ТОЛПА шопотомъ

Никакъ тамъ, подале, затялась пляска? Что намъ за охота здсь пугаться да смотрть на гадости — пойдемъ!

ГЕРОЛЬДЪ

Что это? не понимаю! Везомая крылатой четверней, движется среди толпы колесница, по ней мелькаютъ огоньки, какъ отъ волшебнаго фонаря. Престранно! Посторонитесь:

МАЛЬЧИКЪ-ВОЗНИЦА

Стой. Вотъ, уже стеклось множество зрителей. Мы — аллегоріи, твое дло, герольдъ, объяснять насъ.

ГЕРОЛЬДЪ

Назвать не съумю, могу только описывать.

ВОЗНИЦА

Такъ описывай.

ГЕРОЛЬДЪ

Ты хорошъ собой и хотя еще очень молодъ, однако жъ женщины не откажутся почесть тебя за взрослаго.

ВОЗНИЦА

Хорошо, дале.

ГЕРОЛЬДЪ

Черноглазый, черноволосый, ты разряженъ почти какъ двушка, во кажется, что уже можетъ преподавать двушкамъ азбуку.

ВОЗНИЦА

А этотъ, красующійся на колесниц такъ великолпно?

ГЕРОЛЬДЪ

Онъ иметъ видъ нкоего владыки, почитающаго за величайшую радость — разсыпать вокругъ себя дары.

ВОЗНИЦА

Дале!

ГЕРОЛЬДЪ

Цвтущій здоровьемъ и красотой, онъ внушаетъ уваженіе ликомъ и осанкой.

ВОЗНИЦА

Это Плутусъ, богъ богатства, гость, желанный повсюду.

ГЕРОЛЬДЪ

А ты?

ВОЗНИЦА

Я Расточительность, Поэзія, я поетъ, который совершенствуется, расточая богатства своего духа. Я не бдне Плутуса и дополняю дары его.

ГЕРОЛЬДЪ

На примръ?

ВОЗНИЦА щелкаетъ пальцами

А вотъ, щелкну — и во вс стороны летятъ перлы, золото, дорогіе камни, иногда же и огоньки, если нужно поджечь что нибудь.

ГЕРОЛЬДЪ

Дйствительно летятъ! и какъ жадно ловитъ ихъ толпа! и у всякаго пойманное исчезаетъ въ рукахъ! потха!

ВОЗНИЦА

Проникнуть значеніе замысловатаго — не Герольдово дло!

къ Плутусу

Къ теб обращаюсь, повелитель! Скажи: не я ли управляю колесницей по твоей вол. теб во лаву? не моею ли рукой пожаты лавры, украшающіе чело твое?

ПЛУТУСЪ

Да, ты духъ моего духа. Ты богаче меня: лавръ цню я выше всхъ сокровищъ.

ВОЗНИЦА

Смотрите, вотъ лучшій изъ даровъ моихъ: на голов нкоторыхъ изъ васъ носится огонекъ, перелетая отъ одного къ другому. У немногихъ остается онъ, у наибольшей части потухаетъ скоро.

ЖЕНЩИНЫ

Этотъ, на колесниц, врно — шарлатанъ! А за нимъ что за тощій чудакъ! вотъ высохъ — ущипнетъ, такъ не почувствуетъ!

ТОЩІЙ

Да, конечно, я вамъ не по сердцу! когда женщины бережливо занимались хозяйствомъ, мое имя было — Скупость, теперь же, когда хозяйки умютъ только расточать да беззаботно накоплять долги, теперь я мущина и называюсь Скряжничествомъ.

ЖЕНЩИНЫ

Уродъ! хочетъ противу насъ подстрекнуть мущинъ, съ которыми и то уже трудно ладить! Что онъ задумалъ! Ну-ка, разомъ вс, хорошенько его!

ГЕРОЛЬДЪ

Эй, что вы? Но вотъ, драконы расправляютъ крылья, грозятъ пастью — толпа ужъ разбжалась! Величественно сходитъ Плутусъ съ колесницы, усмиряетъ драконовъ, у ногъ его ставятъ ящикъ наполненный драгоцнностями.

ПЛУТУСЪ къ возниц

Теперь, освобожденный отъ безпокойнаго груза, лети въ свою сферу, въ область добраго и изящнаго, въ уединеніе.

ВОЗНИЦА

Гд ты, тамъ изобиліе, гд я, тамъ самодовольствіе. И многіе колеблются между мной и тобою! Твои послдователи наслаждаются праздностію, мои находятъ пріятность въ труд. Прощай, когда нужно будетъ, шепни — ни явлюсь къ теб.

ПЛУТУСЪ

Теперь вскройся, неистощимый ящикъ, разсыпайтесь, сокровища!

ТОЛПА

Что за бездна драгоцнностей, камней, золота! берите, хватайте! да залучить бы намъ къ себ и самый ящикъ!

ГЕРОЛЬДЪ

Полно, глупцы вы! вдь это маскарадъ, шутка! Да разгони ихъ, пріятель-Плутусъ!

ПЛУТУСЪ

Дай-ка мн жезлъ свой, я окуну его въ огонь. Теперь берегитесь, сожгу, кто стянетъ тсниться!

ТОЛПА

Бда — жжетъ, терзаетъ! спасайтесь!

ПЛУТУСЪ

А, разбжались! чтобъ не нагрянула опять, мы очертимся невидимымъ кругомъ.

СКРЯЖНИЧЕСТВО

Теперь, когда стало просторне, можно кое кого и поразсмотрть, женщины же всегда впереди. Поволочиться я охотникъ, а особенно даромъ. Но издали слова не слышны, стану выражаться знаками, да чтобъ то было еще ясне, примусь выдлывать фигуры изъ золота — оно вдь во все превращается удобно.

ГЕРОЛЬДЪ

Каковъ шутъ! лпитъ что-то изъ золота, какъ изъ глины — женщины вскрикиваютъ и отворачиваются. Лучше прогонимъ его!

ПЛУТУСЪ

Скоро и самъ уйдетъ — нужда сильне всякаго закона.

ГОЛОСА

Шумно палить огромная толпа, сопровождая великаго Пана. Ей извстно, чего никто не знаетъ.

ПЛУТУСЪ

Знаю я толпу и великаго Пана, знаю и кое что, извстное не всякому. Отворю кругъ. Теперь прошу пожаловать!

ФАВНЫ

Широколицы, курносы, остроухи и курчавы, мы однакожъ нравимся женщинамъ и живемъ превесело.

САТИРЪ

Беззаботно, какъ серна, прыгаю я на козлиныхъ своихъ ложкахъ но горамъ, презираю долины и ихъ вялыхъ жителей.

ГНОМЫ

Какъ свтящіеся муравьи толпимся мы, малютки, въ одежд изъ мху, съ лампадкою въ рук. Наше дло — добывать изъ рудниковъ металлы на пользу человку, наша ли вина, что онъ употребляетъ ихъ на вредъ себ?

ВЕЛИКАНЫ

Съ сосной въ рукахъ вмсто трости, грозно идемъ мы въ величественной нагот — гвардія, какой нтъ даже у папы!

НИМФЫ окружающія Пана

Вотъ, идетъ онъ, великій Панъ, представитель общности всего міра! И все радостно повинуется ему, доброму среди величія! Онъ смежитъ вжды — и ничто не шелохнетъ: онъ возгласитъ — и у всякаго дрогнетъ сердце. Честь и слава мощному повелителю!

НКОТОРЫЕ ИЗЪ ГНОМОВЪ къ Пану

Великая находка! открыть новый, дивный источникъ, общающій несмтныя богатства. Прими его подъ власть свою: всякое сокровище, раздаваемое твоею рукою, служить міру на пользу.

ПЛУТУСЪ къ Герольду

Покоримся необходимости чему быть, того не минуетъ! А будетъ тутъ нчто неслыханное, неимоврное. Смотри!

ГЕРОЛЬДЪ

Гномы ведутъ Пана къ колодцу, жерло колодца то изрыгаетъ огонь, то вдругъ потухаетъ, то снова клокочетъ пламенемъ. Панъ изумляется, вотъ, онъ наклонился, чтобы разсмотрть чудо ясне, ахъ! въ колодецъ падаетъ Панова борода, вылетаетъ оттуда обратно объятая пламенемъ, зажигаетъ платье! Толпа суетится, тушитъ — пламя распространяется на всхъ! крики, тревога) Пожаръ, пожаръ повсюду! Вотъ вамъ и увеселеніе! Но кто-бы такой былъ одтъ Паномъ? видно лице значительное. ⁵

ПЛУТУСЪ

Теперь довольно вс понапуганы — пора подумать о помощи. Ударь по земл жезломъ.

Воздухъ, напитайся влагою! Разразитесь дождемъ, облака!— Вотъ, ужъ огонь усмиряется, все потухло.

Садъ при Дворц.

Дворъ, ФАУСТЪ и МЕФИСТОФИЛЬ — оба одты прилично и со вкусомъ.

Фаустъ и Мефистофиль сознаются, что вчерашняя огненная потха въ маскарад была ихъ дломъ, и получаютъ благодарность за пріятную выдумку. Тутъ же открывается, что въ деньгахъ надобности, покаместъ, не предстоитъ, что противъ этого принята мра, а именно: для обращенія въ народ выдаются записки, по которымъ уплата будетъ длаться по мр добыванія изъ земли кладовъ — чмъ и предполагается заняться немедленно. Такимъ образомъ дло оканчивается къ общему всхъ удовольствію. ⁶

Темная Галерея.
ФАУСТЪ и МЕФИСТОФИЛЬ

МЕФИСТОФИЛЬ

Ну, что тамъ?

ФАУСТЪ

Ты увертывается, а ко мн пристаютъ: Кайзеръ непремнно хочетъ видть Париса и Елену, образцовыхъ мущину и женщину. Похлопочи объ этомъ теперь же — мн нельзя не сдержать слова.

МЕФИСТОФИЛЬ

Ты думаешь, дло легко! Это потрудне, нежели устроить маскарадъ или выдумать записки!

ФАУСТЪ

Старая псня! отговаривается, а поворчавши согласишьcя!

МЕФИСТОФИЛЬ

Да герои-то и героини древніе совсмъ не по моей части — они въ своемъ особенномъ аду. Впрочемъ средство есть.

ФАУСТЪ

Говори же, какое.

МЕФИСТОФИЛЬ

Неохотно открываю я высшія таинства. Слушай: одиноко, въ ничемъ ненаселенной пустот, тамъ, гд нтъ ни мста ни времени, пребываютъ богини, о которыхъ и говорить боязно, это — Родительницы.

ФАУСТЪ въ ужас

Родительницы!

МЕФИСТОФИЛЬ

Что, испугался?

ФАУСТЪ

Родительницы? странно!

МЕФИСТОФИЛЬ

И очень: богини, невдомыя вамъ, смертнымъ, но охотно именуемыя нами. Въ ихъ обитель долженъ ты проникнуть — иначе нельзя.

ФАУСТЪ

Какими путями?

МЕФИСТОФИЛЬ

Нтъ путей къ никмъ недостигнутому, недостижимому ни для кого, никакими мольбами! Не препятствія тамъ встртитъ — будешь поглощенъ безпредльностью. Имешь ли ты понятіе о совершенномъ всего отсутствіи, о совершенной пустот?

ФАГОТЪ

Сказки! это похоже на давнишнее, на кухню вдьмы! Не долженъ ли я быль, живучи въ свт, учиться и учить пустому, не долженъ ли былъ бжать отъ свта въ Пустыню, и наконецъ предаться чорту, чтобы не быть совсмъ безъ всякаго общества?

МЕФИСТОФИЛЬ

Къ пустыню! заберись хоть на самую средину океана, все будетъ видть волны, небо — видть что нибудь: тамъ же, въ вчно-пустой дали, не узришь ничего, не услышитъ шаговъ своихъ, не найдешь на что опереться.

ФАУСТЪ

Морочишь, пріятель! за дломъ, стало быть за чмъ-то, посылаетъ туда, гд, говоришь, нтъ ничего! Согласись, что ты прости хочешь чужими руками жаръ загребать! Пожалуй, я готовъ пуститься въ твое ничто, потому, что въ немъ надюсь все найти.

МЕФИСТОФИЛЬ

Тебя, видно, не обманешь! въ вотъ теб ключъ.

ФАУСТЪ

Какой маленькой! Но вотъ, онъ растетъ, блеститъ, сверкаетъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Слдуй, куда поведетъ онъ — дойдешь прямо до Родительницъ.

ФАУСТЪ

Родительницы! странное слово! отъ чего оно всякой разъ такъ потрясаетъ меня?

МЕФИСТОФИЛЬ

Человкъ, ты, кажется, бывалый, а все хочешь слышать только слышанное прежде, тревожится отъ новаго слова

ФАУСТЪ

И радъ, что могу тревожиться, способность чувствовать есть лучшая часть человка.

МЕФИСТОФИЛЬ

Ступай же, опускайся! я могъ бы сказать: возносись! тутъ это все равно. Мчись изъ области всего порожденнаго въ безграничное пространство, къ давно уже неимюшемуся. Крпче держи ключь.

ФАУСТЪ

Держу и ощущаю въ себ новыя силы.

МЕФИСТОФИЛЬ

Когда очутишся въ наибольшей глубин, найдешь раскаленный треножникъ, при мерцаніи его увидитъ Родительницъ: одн сидятъ, другія стоятъ или ходятъ, какъ случится — это безпрерывное видоизмненіе, вчное дяніе вчной причины. Окруженныя образами всего созданнаго, он созерцаютъ только призраковъ, тебя же не увидятъ. Тогда — помни, что опасность велика — собери всю свою бодрость, прикоснись къ треножнику ключомъ.

ФАУСТЪ становится въ повелительномъ положеніи.

Да, вотъ такъ! Треножникъ прилпится къ ключу, пойдетъ за тобою, прежде, чмъ родительницы то замтятъ, ты будешь съ нимъ здсь, а владя здсь имъ, вызоветъ изъ ночи Париса и Елену. На такое дло не отваживался еще никто — ты совершитъ его первый.

ФАУСТЪ

Съ чего же мн начать?

МЕФИСТОФИЛЬ

Топни ногой — погрузишься, опять топни — взлетишь обратно.

Фаустъ топаетъ ногою и проваливается сквозь землю.

Удалось бы только!— желательно знать, возвратится ли то онъ!

Яркоосвешенный залы.

Дворъ, МЕФИСТОФИЛЬ.

ПРИДВОРНЫЙ

Что жъ, представленіе?

МЕФИСТОФИЛЬ

Товарищъ мои его устраиваетъ.

къ Мефистофилю тснятся разныя лица съ вопросами.

БЛОКУРАЯ ДАМА

Не знаете ли лекарства отъ веснушекъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Потритесь взваромъ изъ лягушечьяго клёку.⁸

ЧЕРНОВОЛОСАЯ

Я приморозила ногу — танцую и даже хожу съ трудомъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Исцлитесь, только позвольте пожать ножку.

наступаетъ ей на ногу, дама вскрикиваетъ и убгаетъ, жалуясь ни сильную боль.

ДРУГАЯ ДАМА

Я въ гор, нкто вчера на меня только и глядлъ, а сегодня совсмъ не смотритъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Прикоснитесь къ нему вотъ этимъ уголькомъ, а потомъ уголекъ проглотите, да ничемъ не закусывайте — будете любимы по прежнему.

ПАЖЪ

Я влюбленъ, а меня почитаютъ ребенкомъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Влюбитесь въ пожилую.

къ Мефистофилю тснятся еще боле.

Еще! охъ, бда! Отпустите, Родительницы, Фауста!

Полутемная зала, убранная въ рыцарскомъ вкус.

Дворъ: МЕФИСТОФИЛЬ

ГЕРОЛЬДЪ

Зрители собрались и услись. Гд же общанные Духи? ждемъ ихъ.

АСТРОЛОГЪ

Магически разступается стна: открывается театръ. Я выхожу на просценіумъ.

МЕФИСТОФИЛЬ выглядываетъ изъ суфлерской будки

Подшептывать — дло чортово.

къ астрологу

Ты, разгадывающій звзды, врно и меня понять съумешь.

АСТРОЛОГЪ

Смотрите — храмъ въ древнемъ вкус, съ колоннами!

АРХИТЕКТОГЪ

Тяжелъ! толи дло тонкіе столбы, да острые своды!

АСТРОЛОГЪ

Да будетъ разсудокъ связанъ волшебнымъ словомъ! то, что мы увидите, есть созданіе необузданной фантазія: оно невозможно и потому-то достойно вроятія.

ФАУСТЪ возникаетъ изъ подъ земли на другой сторон просценіумы.

АСТРОЛОГЪ

Въ жреческой одежд возстаетъ изъ подъ земли искусникъ, и съ нимъ дымящіися треножникъ.

ФАУСТЪ торжественно

Во имя ваше Родительницы, владычествующія въ безпредльности, вчно-одинако и однакожъ общественно! Окрестъ васъ образы жизни, движущіеся, по безжизненные — все, единожды произшедшее, непреходящее, въ полной красот своего вида. И вы, могучія, одно посылаете подъ наметъ дня, къ жизни, другое же храните подъ сводомъ ночи — и только Магія можетъ показать его взору. ⁹

АСТРОЛОГЪ

Онъ дотрогивается до треножника ключомъ, поднимается темное, волнующееся облако, раздаются пріятные звуки. Вотъ, мгла рдетъ: изъ ней выходитъ юноша — это Парисъ.

ДАМЫ одна за другою ¹⁰

Прелестенъ!— Свжъ какъ персикъ!— Что за уста!— Сложенъ хорошо, но не довольно нжно!— И могъ бы быть поразвязн.

РЫЦАРЬ

Сразу видно, что пастухъ: наднь-ка на него латы!

ДАМА И ПРИДВОРНЫЙ поперемнно

Садится, склоняется головой на руку.— Весьма невжливо.— Предполагается, что онъ здсь одинъ.— Все не хорошо.— Засыпаетъ.— Захраплъ: какъ это приличію!

МОЛОДАЯ ДАМА

Что за усладительный запахъ разливается въ воздух!

ПОЖИЛАЯ

Восхитительный! это отъ него!

СТАРУШКА

Да, благоуханіе разцвтающей юности!

входитъ на сцену ЕЛЕНА.

МЕФИСТОФИЛЬ

Такъ вотъ она? хороша, но не по моему вкусу.

АСТРОЛОГЪ

Прелестная идетъ — я нмю!

ФАУСТЪ

Глазами ли я только смотрю, или потокъ красоты разлился въ самой глубин души моей? какъ ничтоженъ былъ для меня міръ! теперь только, со времени моего жречества, сталъ онъ прочнымъ, надежнымъ, желаннымъ! О, образъ, виднный мною нкогда въ волшебномъ зеркал и меня щастливившій — онъ только тнь твоя! теб посвящаю я вс силы, вс наклонности, всю любовь, неодолимую страсть душа моей, и да изсякнетъ во мн дыханіе, если къ теб я охладю!

МЕФИСТОФИЛЬ изъ будки

Что ты? совсмъ выходишь изъ своей роли!

ДАМЫ одна за другою

Стройна, но голова мала не по росту.— А что за неуклюжая нога!— Подходитъ къ спящему.— Какъ, въ сравненіи съ нимъ, безобразна!

ПОЭТЪ

Дивная озаряетъ его своею красотою, наклоняется къ нему — поцлуй! о щастливецъ!

ПОЖИЛАЯ ДАМА

Сумасшедшая — передъ всми!

ФАУСТЪ

Онъ за эту роковую ласку…

МЕФИСТОФИЛЬ

Да полно, не мшай!

ПРИДВОРНЫЙ И ДАМА поперемнно

Она отходить, онъ пробуждается.— Оглянулась, ну такъ и есть!— Онъ въ изумленіи.— А она ни мало.— Она возвращается.— Хочетъ, кажется, просвтить его! въ такихъ случаяхъ всякой мущина глупъ, думаетъ, что онъ первый!— Какъ ею не плниться!— Видно, что бывалая!—

УЧЕНЫЙ

Да точно ли это она? постой! Написано — а писаному я врю больше, чмъ глазамъ своимъ: Еленою прельщались вс троянскіе старики. Мн она нравится, и я не молодъ — слдственно должно быть, что это она.

АСТРОЛОГЪ

Смотрите: не какъ юноша, какъ герой обнимаетъ онъ ее, поднимаетъ мощною рукою! не похитить ли хочетъ?

ФАУСТЪ

Дерзновенный! ни съ мста!

ACTPOЛОГЪ

Да, драма эта, видно — Похищеніе Елены.

ФАУСТЪ

Похищеніе! А я разв не здсь? разв не владю ключомъ, вынесшимъ меня изъ пустоты, сюда, на твердую землю, къ существенности! отсюда духъ человка можетъ бороться съ Духами, стяжать владычество въ областяхъ ихъ! Не я ли призвалъ ее? я ее и спасу, и вдвойн будетъ она моею! Ршено! Вы попустите Родительницы! вы должны испустить это! узнавши ее, безъ ней жить не возможно. ¹²

АСТРОЛОГЪ

Что онъ? хватаетъ ее, прикасается къ юнош ключомъ — ахъ!

сильный взрывъ. Привиднія исчезаютъ, Фаустъ падаетъ безъ чувствъ.

МЕФИСТОФИЛЬ поднимаетъ Фауста

Вотъ те на! нтъ, съ дуракомъ связаться и чорту накладно!

мракъ и смятеніе.

КОНЕЦЪ 1-ГО ДЙСТВІЯ.

ДЙСТВІЕ II.

Фаустова университетская готическая комнатка, совершенно въ прежнемъ ея вид.

МЕФИСТОФИЛЬ выходитъ изъ-за предпостельнаго занавса, за которымъ виденъ ФАУСТЪ, въ безчувствіи лежащій на кровати.

МЕФИСТОФИЛЬ

Лежи, бдняжка! попался ты! кого оморочитъ Елена, не скоро тотъ возвратится къ разсудку!

озирается

Здсь все но старому. Немножко темне, кажется, стали окопныя стекла, побольше накопилось паутины, бумага пожелтла, высохли чернила, но ни что не тронуто съ мста: вотъ и перо, которымъ Фаустъ подписалъ со мною условія, да, и въ пер капелька засохшей крови — дорогая для антикварія рдкость! Вотъ и шуба, въ которую одтый поучалъ я школьника! пережеваны ли то мои уроки?— Надну ее опять, еще разъ прикинусь профессоромъ.

снимаетъ со стны и встряхиваетъ шубу, изъ ней высыпается множество наскомыхъ разнаго вида.

НАСКОМЫЯ

Здорово, благодтель! видишь какъ, заведенныя тобою, мы здсь размножились!

МЕФИСТОФИЛЬ

Здорово, плодовитое племя! Да сколько васъ! правду говорятъ, что сющій и пожнетъ со временемъ! Ну, расходитесь, поселяйтесь въ ученой утвари — въ ней вамъ и мсто!

надваетъ шубу

Вотъ опять я здсь хозяинъ! но что въ томъ? Кто признаетъ меня за хозяина?

потрясаетъ колокольчикомъ, раздается пронзительный звонъ, отъ котораго вздрагиваютъ стны и растворяются двери.

ФАМУЛУСЪ идетъ по корридору

Что за страшный звукъ! все вздрогнуло, засверкали ойна, распахнулись запертыя двери! А здсь — о ужасъ — закутавъ въ Фаустову шубу, сидитъ какой-то великанъ — зоветъ меня —

МЕФИСТОФИЛЬ манитъ его рукою

Подойдите. Вы — Никодемусъ?

ФАМУЛУСЪ

Такъ точно, высокопочтеннйшій, радуюсь, что меня знать изволите.

МЕФИСТОФИЛЬ

Знаю: состарлись, а все еще студентъ! чтожъ? и ученый человкъ продолжаетъ учиться, поелику безъ того уже обойтись не можетъ: никто вдь вполн недостроиваетъ своего карточнаго домика! Бываютъ однако мужи особенные, какъ напримръ пресловутый Вагнеръ, глава ученаго міра, оракулъ жаждущихъ всезнанія: онъ, свтило мудрости, затаилъ собою всхъ, даже самаго Фауста.

ФАМУЛУСЪ

Осмлюсь замтить, что онъ о томъ и не думаетъ, а все, какъ отрады, ждетъ возвращенія великаго человка, исчезнувшаго такъ непостижимо. И въ комнат учителя не веллъ ничего трогать. Странно, что теперь отворились двери.

МЕФИСТОФИЛЬ

Какъ бы съ нимъ увидться?

ФАМУЛУСЪ

Трудно — престрого запретилъ входить къ себ, по цлымъ мсяцамъ сидитъ запершись въ лабораторіи, занятый великимъ дломъ: сталъ черепъ какъ трубочистъ, да и глаза-то отъ огни какъ покраснла!

МЕФИСТОФИЛЬ

Меня приметъ — и облегчу успхъ его работы.

Фамулусъ уходитъ.Мефистофиль садится

А, вотъ еще знакомый — этотъ другаго разбора.

БАККАЛАВРЪ бжитъ по корридору

Двери отперты — авось наконецъ здсь провтрится! и пора! все обветшало до крайности, того и гляди, что рухнется.— Ахъ, сюда нкогда прошелъ я, робкій мальчикъ, съ полнымъ довріемъ къ ученымъ, здсь они перевирали мн то, что знали сами, чему сами поврили.— Что вижу? сидитъ въ креслахъ тотъ, къ которому я обратился первому и въ той же шуб, какъ тогда сидлъ! но теперь онъ меня не оморочитъ!— узнайте ли, милостивецъ, прежняго вашего ученика? Вы, какъ вижу, не перемнились ни мало, а я — я сталъ совершенно другимъ человкомъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Я и тогда умлъ цнить васъ, предвидлъ въ гусениц будущую бабочку. Теперь вы возмужали, глядите молодцомъ.

БАККАЛАВРЪ

Почтеннйшій! мсто здсь прежнее, но времена перемнились! теперь избавьте себя отъ труда, а меня отъ туманныхъ вашихъ изрченій.

МЕФИСТОФИЛЬ

Молокососы не любятъ слышать чистую истину, по томъ же, узнавши кое-что на щетъ собственной кожи, полагаютъ, что надлали открытій сами и кричатъ: учитель былъ дуракъ!

БАНКАЛАВРЪ

А можетъ быть и плутъ! кто изъ наставниковъ говоритъ истину прямо, не искажая ее прибавками и убавками?

МЕФИСТОФИЛЬ

На все есть время. Вы учились, теперь, ставши опытнымъ, сами учить можете.

БАККЛЛАВРЪ

Опытность? вздоръ! сознайтесь: что мы знаемъ, того знать не стоитъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Я подозрвалъ это издавна, теперь же вижу, что я, просто, глупецъ: искалъ сокровищъ, а находилъ уголья.

БАККЛЛАВРЪ

Право? какъ я радъ: въ первый разъ изъ устъ старикр слышу разумное слово!

МЕФИСТОФИЛЬ ласково

Вамъ не замтно, что отвть вашъ есть — грубость?

БАККАЛАВРЪ

Лжетъ тоть, кто по-нмецки выражается учтиво!

МЕФИСТОФИЛЬ къ партеру

Тяжело мн здсь! между вами врно было бы лучше.

БАККЛЛАВРЪ

Стирики хотятъ жить, отживши свое время. Кровь есть пружина жизни, потому-то одна только молодежъ, въ своей кипящей кровію, дйствуетъ и производись, а старики что? болтаютъ да бредятъ, какъ въ лихорадк! кому за тридцать лтъ, того лучше бы тотчасъ же въ могилу!

МЕФИСТОФИЛЬ

Чортъ на это совершенно согласенъ.

БАККЛЛАВРЪ

Чортъ есть, пока я того хочу, а не захочу, такъ и нтъ чорта.

МЕФИСТОФИЛЬ всторону

Постой, подшутитъ онъ надъ тобою!

БАНКАЛАВРЪ

Да, таково высокое признаніе юности! не моя ли мысль создастъ міръ, выводить на небосклонъ свтила? и подъ стонами моими процвтаетъ земля, и я, руководимый внутреннимъ свтомъ, самодоволенъ и щастливъ.

уходить.

МЕФИСТОФИЛЬ

Чудакъ! какъ бы онъ огорчился узнавши, что какая ни порождается въ человк мысль — все равно, умна ли она или глупа — всякая уже и другимъ, прежде его, приходила въ голову! но и онъ перемнится съ годами: перебродится сусло — будетъ вино!

къ младшимъ изъ зрителей, которые, не апплодируютъ

Васъ его не шевелить? не пеняю вамъ, прошу однако замтить вотъ что: чортъ старъ, поймете его… когда состаретесь сами!

Лабораторія, загроможденная многосложными и неуклюжими аппаратами, во вкус среднихъ вковъ.

ВАГНЕРЪ у печки

Звучитъ колоколъ, потрясаются своды — настаетъ конецъ неизвстности и ожиданіямъ. Въ реторт мерцаетъ свтъ, все ярче, все бле! О, удалось бы хоть теперь! О Боже! кто тамъ?

МЕФИСТОФИЛЬ входитъ

Свой. Здорово!

ВАГНЕРЪ боязливо

Здорово — пожаловали въ самую пору, но прошу васъ, тише, осторожне — совершается великое дло, производится человкъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Э!

ВАГНЕРЪ

Не но старому — это отнын предоставляется неразумнымъ животнымъ, человкъ же будетъ имть чистйшее, благороднйшее начало.

смотритъ въ печь

Свтится! Да, теперь позволено надяться, что посредствомъ смшеніи веществъ — въ смшеніи-то вся и хитрость — возможно образовать вещество, составляющее человка.

опять смотритъ

Свтлй и свтле! совершается! Разгадано дяніе природы! что она образуетъ, то у насъ производитъ кристаллизація.

МЕФИСТОФИДЬ

Для многоопытнаго не ново ничто: кристаллизированныхъ людей уже видалъ я!

ВАГНЕРЪ все смотритъ на реторту

Бродить, сверкаетъ! Вмигъ все будетъ кончено: докажется, что порядочный мыслитель и произвесть мыслителя можетъ!

въ восторг

Реторта звучитъ! тускнетъ! свтлетъ опять! совершилось: въ ней барахтается красивенькій человчекъ! Побда! чего же боле? таинство проникнуто! Чу, звуки! слова!

ГОМУНКУЛЪ въ реторт, къ Вагнеру

А, Батюшка, здоровъ ли? обними меня, только поосторожне, а то стекло разобьетъ, будетъ бда: естественное едва вмщается въ цломъ мір, искусственное требуетъ пространства ограниченнаго.

къ Мефистофилю

и ты здсь, сродинчокь? весьма кстати. Существуя, я хочу и дйствовать, предпринять что нибудь — помоги мн.

ВАГНЕРЪ

Постой! ко мн пристаютъ съ множествомъ вопросовъ, а я стыжусь, не знаю, что отвчать! скажи хоть напримръ: какимъ образомъ душа и тло находится и въ столь тсномъ между собою соединеніи, и въ безпрерывномъ раздор?

МЕФИСТОФИЛЬ

Спросимъ лучше, отъ чего жены не ладятъ съ мужьями! задача это трудная, есть надъ чмъ похлопотать, а малютка того-то и хочетъ.

ГОМУНКУЛЪ

Надъ чмъ хлопотать?

МЕФИСТОФИЛЬ указываетъ на боковую дверь, которая тутъ же отворяется — виденъ Фаустъ, лежащій въ безчувствіи.

А вотъ надъ чмъ!

реторта улетаетъ изъ рукъ Вагнера и носится надъ Фаустомъ, освщая его.

ГОМУНКУЛЪ съ удивленіемъ

Презамчательно! прекрасно! рощи, свтлыя воды, купающіяся Нимфы! одна изъ нихъ кажется передъ всми царицею, богиней?— Тревога! вс разбжались, только она спокойно и привтливо смотритъ на подплывшаго и ласкающагося къ ной стройнаго лебедя! И вотъ, все подернулось облакомъ! ¹³

МЕФИСТОФИЛЬ

Краснобай! разсказываетъ чудеса, а я не вижу ничего.

ГОМУНКУЛЪ

И не можетъ видть скверными своими главами, привыкшими къ сумраку. Здсь, напримръ, что за унылая канура! Если этотъ

указываетъ на Фауста

пробудится здсь, нагрзивишсь о купаньи и лебедяхъ, то съ тоски умретъ. Всякъ долженъ быть на своемъ мст. Знаешь, теперь, я припоминаю, настаетъ классическій шабашъ — туда его!

МЕФИСТОФИЛЬ

О классическомъ я еще не слыхивалъ.

ГОМУНКУЛЪ

Конечно — ты романтикъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Гд же онъ бываетъ?

ГОМУНКУЛЪ

У подошвы Фарсала, на берегахъ Пенея.

МЕФИСТОФИЛЬ

Охъ, Греція! нестерпимо мн скучны эти крошечныя монархіи и республики! то и дла, что дерутся, а спроси, за что? сами не знаютъ.

ГОМУНКУЛЪ

Людей вдь не передлаешь! Но тутъ вопросъ: какъ исцлить вотъ этого. Если умешь, попробуй ты, а не то, предоставь мн.

МЕФИСТОФИЛЬ

Попробовать бы можно, но лучше обратиться къ Грекамъ: у нихъ какъ-то игриве фантазія, хотя самый народъ никогда не былъ чмъ-либо порядочнымъ. И такъ?

ГОМУНКУЛЪ

Пустимся къ ессалійскимъ вдьмамъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Пожалуй. Я ищу ихъ давно, не желалъ бы быть съ ними долго, а повидаться не худо.

ГОМУНКУЛЪ

Раскидывай же свой плащъ-самолетъ, бери пріятеля. Летимъ — я стану свтить.

ВАГНЕРЪ печально

А я?

ГОМУНКУЛЪ

У тебя есть дома дла важнйшія. Разбирай хартіи, да предписаннымъ порядкомъ прилаживай одно къ другому жизненныя начала, обдумывая каждое что, особенно же каждое какъ. А я между тмъ порыскаю по свту — авось открою что нибудь дльное. Прощай.

ВАГНЕРЪ еще печальньне

Прощай. Грустно! Предчувствую, что мы уже боле не увидимся,

МЕФИСТОФИЛЬ къ Гомункулу

Ну, отправляемся — ты впереди, я за тобою.—

къ зрителямъ

Всякъ, извольте видть, попадаетъ наконецъ въ зависимость къ своей твари.

Классическій шабашъ

Фарсальское пол. Мракъ.

ЕРИХТОНА

На празднество страшной сей ночи прихожу я нын и, мрачная, но не столь отвратительная, какъ меня изображаютъ поэты, познающіе мры ни въ хвал, ни въ порицаніи.— Вижу: долина блется отъ ставокъ воинскаго стала — это призракъ грознаго событія, великой борьбы, въ которой сильный одоллъ противоставшую ему силу, завоевалъ владычество. Подобныя брани возобновлялись часто, будутъ возобновляться вчно: человкъ всегда почитаетъ себя способнымъ управлять другими, хотя и надъ собою властвовать не уметъ.

Сіяніе сторожевыхъ огней отражается въ пролитой крови. Привлеченные красотою ночи, слетаются легіоны Еллинскихъ преданій, миическіе древніе образы. Восходить луна — исчезъ призракъ стана, потускли огни.

Но что за вещественный метеоръ несется сюда? я чую жизнь! Удалюсь — близость моя къ чему-либо живому вредна ему и безполезна самой мн.

уходитъ.

ГОМУНКУЛЪ въ высот.

Облетимъ поле еще разъ.—

МЕФИСТОФИЛЬ тоже

И здсь призраки не красиве, чмъ на свер.

ГОМУНКУЛЪ

Опусти-ка на землю твоего витязя. Онъ все тонетъ жить въ сказочномъ мір, стало быть здсь очнется мигомъ.

ФАУСТЪ коснувшись земли

Гд она?

ГОМУНКУЛЪ

Не знаемъ, пораспросимъ здсь. Поищи и самъ между огоньками: кто побывалъ у Родительницъ, тотъ всюду идти можетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

И я помогу. Пойдемъ каждый въ иную сторону, и когда надобно будетъ сойтиться, ты позвонишь.

расходятся.

ФАУСТЪ одинъ

Гд она? Здсь! здсь Греція, ея отечество! я почувствовалъ это, какъ скоро къ земл прикоснулся! Иду искать ее.

уходить.

МЕФИСТОФИЛЬ озираясь

Странно и ново для меня: многіе крылаты, вс больше чмъ полунаги! И вдьмы наши не строги въ приличіяхъ, но этихъ все бы попріодть не мшало. Стану знакомиться. Здравствуйте! Какъ поживаете? ¹⁶

МУРАВЬИ КОЛОССАЛЬНАГО РОСТУ

Мы накопили много золота, а Аримаспы насъ ограбили.

ГРИФЫ

Мы заставимъ ихъ возвратить добычу.

АРИМАСПЫ

Не теперь, а разв посл.

МЕФИСТОФИЛЬ садится около сфинксовъ

О, да я и языкъ ихъ понимаю!

СФИНКСЪ къ Мефистофилю

Какъ тебя зовутъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Различно. У англичанъ — они, всемірные путешественники, вроятно и здсь найдутся — являлся и въ старинныхъ драмахъ подъ именемъ: old iniquity, почему, самъ не знаю.

СФИНКСЪ

Ты знаешь толкъ въ звздахъ?

МЕФИСТОФИЛЬ

Что къ нимъ взбираться! мн и здсь хорошо. Задай мн загадку, я стану разгадывать.

СФИНКСЪ

Разгадай самъ себя! ‘Потребный и доброму человку и злому, на помощь обоимъ, Зевсу на потху!’

ГРИФЫ сердито

Этотъ не изъ нашихъ! не хотимъ его здсь!

МЕФИСТОФИЛЬ

Ссориться? Да и у меня есть когти!

СФИНКСЪ ласково

Зачмъ ссориться! здсь не по теб — и самъ не захочешь долго оставаться,

Сирены запваютъ въ втвяхъ деревьевъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Это что за пвчія птицы?

СИРЕНЫ

Оставь этихъ чудовищь, насъ послушай! Среда насъ не вражда и зависть, а лучшія изъ радостей.

СФИНКСЪ

А ястребиныя когти наши?

МЕФИСТОФИЛЬ

Голоса хороши, но сердца моего не трогаютъ.

СФИНКСЪ

Сердце, у тебя? разв съежившійся кожаный мшокъ!

ФАУСТЪ подходить, озирается, указываетъ на сфинксовъ, сиренъ, муравьевъ и грифовъ.

Сколько возбуждается мыслей! Объ Едип, Улисс, завтномъ сокровищ, его стражахъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Все занимательно тамъ, гд есть надежда найти любимую женщину.

ФАУСТЪ къ сфинксамъ

Не видалъ ли кто изъ васъ Елены?

СФИНКСЫ

Нтъ — мы гораздо древне ея. Спроси у Хирона, если съумешъ остановить его, рыщущаго въ эту ночь безпрерывно.

СИРЕНЫ

Побудь съ вами — поговоримъ объ Улисс.

СФИНКСЪ

Не слушай ихъ, ищи Хирона.

Фаустъ уходитъ.

МЕФИСТОФИЛЬ съ досадою

Что это свиститъ, мелькая въ воздух?

СФИНКСЪ

Быстрокрылыя Стимфилиды.

МЕФИСТОФИЛЬ какъ бы въ страх

И шипитъ что-то!

СФИНКСЪ

Отсченныя головы Лернайскаго змія. Но что ты такъ безпокойно озирается? А, увидлъ Ламій! милы, не правда ли? Позабавься съ ними, а мы посидимъ здсь, какъ сидли уже не одно тысящелтіе.

Мефистофиль уходить.

Пеней, окруженный нимфами.

ПЕНЕЙ

Что-то прервало сонъ мой. Нашепчите на меня снова дремоту, тростники, аеръ и осока!

ФАУСТЪ подходя къ рк

Слышу въ рощахъ человческій голосъ? какъ будто говоритъ рка!

НИМФЫ къ Фаусту

Лягъ, отдохни! мы усыпимъ тебя.

ФАУСТЪ

Сонъ ли это? воспоминаніе ли? Среди зелено плещутъ свтлыя поды, копается толпа юныхъ двъ, он тревожатся — прелестная картина! Но взоръ мой стремятся подъ снь нависшихъ втвей — не тамъ ли скрывается царица?— Вотъ плыветъ стая лебедей, красивйшій онъ нихъ удаляется подъ снь, другіе преслдуютъ испуганныхъ нимфъ — ¹⁷

НИМФЫ

Чу, конскій топотъ!

ФАУСТЪ

Ось него дрожитъ земля! Ахъ, на бломъ кон мчатся всадникъ! нтъ, не всадникъ: это онъ, сынъ Филоры, Хиронъ!— остановись!

ХИРОНЪ (кентавръ — полу-человкъ, полуконь)

Не могу.

ФАУСТЪ

Такъ возьми меня съ собою.

ХИРОНЪ

Садись. Если хочешь, перевезу черезъ рку.

ФАУСТЪ садится на Хирона

Благодарю тебя, великій наставникъ героевъ поэтическаго міра!

ХИРОНЪ

Да, слушаются они наставленій!

ФАУСТЪ

Великій врачъ —

ХИРОНЪ

Врачество мое перешло къ знахарямъ

ФАУСТЪ

Скроменъ, какъ истинно-великій человкъ.

ХИРОНЪ

Уметъ льстить!

ФАУСТЪ

Ты видалъ всхъ героевъ своего времени, скажи, кого изъ нихъ всмъ другимъ предпочитаетъ?

ХИРОНЪ

Каждый иметъ свои особенныя достоинства, но не было подобнаго Геркулесу.

ФАУСТЪ

А изъ женщинъ — которая всхъ прекрасне?

ХИРОНЪ

Женская красота сама по себ не значить ничего, только прелестью выраженія она плнительна и всепобждающа. Такова была Елена, когда ее везъ я, какъ тебя везу.

ФАУСТЪ

О восторгъ! здсь сидла она! Ахъ, скажи, откуда везъ, куда?

ХИРОНЪ

Увозилъ къ Діоскурамъ отъ разбойниковъ, черезъ Елевзинскія болота. Какъ восхитительна была она, когда благодарила меня, соскочивши на землю!

ФАУСТЪ

И только семи лтъ отъ роду!

ХИРОНЪ

Филологическія бредни! Поэты, говоря о героиняхъ, всегда перепутываютъ время.

ФАУСТЪ

Она независима отъ законовъ времени! Нашелъ же ее Ахиллесъ, вс всякихъ временъ, на зло судьб! Найду нын и я, вчноюную! къ ней стремятся вс мои желанія, безъ ней жить не могу.

ХИРОНЪ

По человчески говоря, ты влюбленъ, по нашему же — рхнулся. Хорошо, что я долженъ захать къ Манто, Ескулаповой дочери: попрошу ее исцлить тебя.

ФАУСТЪ

Не хочу я исцленія! исцленіе постыдно!— Гд мы?

ХИРОНЪ

Гд Римъ боролся съ Греціей — между Пенеемъ и Олимпомъ. Вотъ и храмъ.

МАНТО дремавшая въ храм, пробуждается

Топотъ!— здравствуй! ты все рыщешь?

ХИРОНЪ

А ты все сидишь дома?

МАНТО

Это кто?

ХИРОНЪ

Сумазбродъ, хочетъ овладть Еленой. Полечи его.

МАНТО

Люблю, кто желаетъ невозможнаго!

Хиронъ между тмъ ускакалъ

Ну, причудливая голова: пойдемъ подъ Олимпъ, къ Перзефоніи.

уходятъ въ подземелье.

Берега Пенея, какъ прежде.

СИРЕНЫ

Погрузимся въ волны, станемъ плавать и плескаться — безъ воды нтъ удовольствія.— По ахъ! трепещетъ земля, воды воздымаются, бгутъ вспять, бушуютъ! спасайтесь, уходите отсюда въ пріютъ спокойный, на берегъ моря!

СИЗМОСЪ (землетрясеніе) ворочаясь подъ землею

Еще усиліе, и я на поверхности!

СФИНКСЫ

Что за смятеніе! Дрожитъ и поднимается земля! — видно опять въ глубин работаетъ старецъ, на плечахъ своихъ нкогда выдвинувшій изъ моря островъ Делосъ! Вотъ, онъ появляется, поднялся до половины тла — такъ и останется.

СИЗМОСЪ

Много придала, я красоты и разнообразія земной поверхности, воздвигнувъ горы, сдалища боговъ, бросалъ нкогда, играя съ титанами, Оссу и Пеліонъ, какъ легкіе мячи, теперь образую новую гору. Населите ее.

СФИНКСЫ

Удивительно! гора только что возникла и уже, какъ древняя, одта лсомъ и полями!

МУРАВЬИ

И въ ущеліяхъ блестятъ золото! Живо, принимайтесь за работу — добудемъ, очистимъ золото!

ГРИФЫ

Добывайте, мы станемъ стеречь сокровище.

ПИГМЕЯ

И мы здсь! сами не зная, откуда взялось, мы поселяемся въ новоустроившихся пріютахъ: гд есть ущеліе, тамъ о жить можно.

ДАКТИЛИ

Ботъ и мы: при малыхъ всегда найдутся меньшіе.

СТАРШІЕ ИЗЪ ПИГМЕЕВЪ

Начинайте! устраивайте кузницы, куйте оружіе. Муравьи, добывайте металлы, и вы, Дактили, приготовляйте уголье.

ГЕНЕРАЛИССИМУСЪ ПИГМЕЕВЪ

Вооружайтесь! видите: тамъ, у пруда, стая цапель — бейте ихъ, всхъ до единой!

ИВИКОВЫ ЖУРАВЛИ летятъ

Крики убійцъ, стопы умирающихъ! Бдныя цапли, гибнутъ, погибли, перебиты — не спаслась ни одни! И перья ихъ уже развваются на шлемахъ хищниковъ! мщеніе, мщеніе нечестивымъ!

разлетаются.

МЕФИСТОФИЛЬ на равнин

Въ этой сторонк не то, что на Блоксберг! тамъ все какъ было, такъ и есть, а здсь не усплъ оглянуться, какъ ужъ изъ земли выскочила на равнину гора — перелзай теперь черезъ нее, чтобы опять попасть къ сфинксамъ! А, кое гд свтятся огоньки, вотъ, пляшетъ толпа красавицъ — не надо упускать находки.

ЛАМИ манятъ къ себ Мефистофиля

Убгайте, сестры, заманивайте за собой хромоногаго! пусть поплатится за старые грхи.

МЕФИСТОФИЛЬ останавливается

Глупо! старость видно вправду не придаетъ ума: я обманывался тысячу разъ, а какъ есть случай, то опять готовъ обмануться! Однакожъ не попробовать нельзя! не будь вдьмъ — кой чортъ захотлъ бы быть чортомъ!

ЛАМІИ

Онъ одумывается, стойте, маните его.

ЕМПУСА тснясь къ Ламіямъ

Примите и меня!

ЛАМІИ

Не надо ея — вчно намъ мшаетъ!

ЕМПУСА къ Мефистофилю

Здорово, сродничекъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Раздолье! Куда ни покажись, везд родня!

ЕМПУСА

Я ношу на себ разныя головы, сегодня, въ честь теб, надла ослиную.

МЕФИСТОФИЛЬ

Не желалъ бы такой чести!

ЛАМІИ

Оставь ее! ненавистница всего, что кажется прекраснымъ, она безобразитъ все своимъ присутствіемъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Подозрительны и вы! Глядишь — красивы, а каковы то въ сущности?

ЛАМІИ

Испытай, лови любую.— А, ловитъ! ну, сбрасывайте ласки!

МЕФИСТОФИЛЬ ловитъ Ламій, каждая въ рукахъ его превращается въ урода.

Вотъ эта получше всхъ — ай, рожа! — Ну, эта — уродъ!— А эта — чудовище! Ну, еще одну, послднюю — брр… гаже всхъ!

ЛАМІИ бросаются на Мефистофиля

Хорошенько его, вдьмина сына!

МЕФИСТОФИЛЬ отряхается

По дломъ мн — пора быть умне! Заблужденіе подчасъ пріятно, но здсь оно ужъ слишкомъ кратковременно.

блуждая между камней и скалъ

Гд я? былъ на равнин, а тутъ камни да крутизны! Какъ бы попасть къ сфинксамъ? кто бъ подумалъ, что здсь на шабашъ приносятъ съ собою свой Блоксбергь!

ОРЕЙ изъ скалы

Всходи сюда. Неизмнно стою и издревле, послдній отрогъ Пинда, сосдка же, гора-призракъ, какъ появилась, такъ и исчезнетъ скоро.

МЕФИСТОФИЛЬ

Хвала и честь теб, маститый старецъ! Постой, что тамъ въ кустахъ свтится? А, Гомункулъ! откуда, пріятель?

ГОМУНКУЛЪ

Все рыскаю. Я желалъ бы родиться на свтъ вполн, но выйти изъ реторты, посл всего что въ свт видлъ, никакъ не отваживаюсь. Теперь гонюсь за двумя философами. Они все толкуютъ о природ — видно знаютъ ее хорошо: авось, думаю, наставятъ меня.

МЕФИСТОФИЛЬ

Вздоръ! если хочешь родиться, то родись самъ собою. Кто не ошибается, тотъ и ума не наживетъ.

ГОМУНКУЛЪ

Дло.

Мефистофиль уходить.

АНАКСАГОРЪ къ алесу

Ты и теперь не убждаешься, что эта гора превзошла отъ дйствія огня?

АЛЕСЪ

Нтъ, я увренъ что она порождена дйствіемъ воды. Да что объ этомъ спорить — морочить другихъ, а самомъ терять время!

АНАКСАГОРЪ

Смотри, какое множество на новой гор разныхъ жителей! да какіе все крошечные.!

къ подлетвшему Гомункулу

Ты донын жилъ пустынникомь, за большимъ не гнался, хочешь, я сдлаю тебя царемъ этаго народа?

ГОМУНКУЛЪ

Фалесъ какъ ты думаешь?

АЛЕСЪ

Не совтую. Съ малыми не совершишь ничего великаго, съ великими самъ великъ станешь.— Смотрите, смотрите! Быстро несется стая журавлей, опускается, нападаетъ на пигмеевъ, сражаются — это мщеніе за убитыхъ цапель! Пигмеи побждены, бгутъ!..

АНАКСАГОРЪ торжественно

Къ теб взываю, трособразная, троеимянная богиня, Діана-Луна-Геката! Разверни пучину твоей тни, спаси народъ мой!

по нкоторомъ молчаніи

Уже ль мольба моя услышана? Уже ль не ложь, что ты, богиня, внимала заклинаніямъ ессалійскихъ женъ, исполняла ихъ просьбы? О чудо! Шарообразный тронъ твой приближается, краснетъ, темнетъ! Молнія! ударь грома! и я, я атому виною!

падаетъ ницъ.

АЛЕСЪ

Что ему мерещится? Правда, и мн показалось, какъ будто произошло что-то особенное, по луна по прежнему свтитъ спокойно.

ГОМУНКУЛЪ

Взгляни на гору: вершина была кругла, а теперь остроконечна! Грохотъ слышалъ и я: съ луны упала скала, передавила и друзей и враговъ!

АЛЕСЪ

Туда имъ и дорога!— Теперь пойдемъ на берегъ моря — тамъ большое собраніе.

уходятъ.

МЕФИСТОФИЛЬ взбирается на гору

Вотъ, карабкайся но скаламъ да но корнямъ дубовъ! У насъ въ Гарцовыхъ горахъ хоть смолой пахнетъ, понюхать пріятно, а здсь и того нтъ — не знаю, что у нихъ въ аду горитъ!

ДРІАСЪ

На чужбин не вжливо хвалить родину.

МЕФИСТОФИЛЬ

Свое всегда хорошо. Не знаешь ли, кто это здсь, въ темной пещер? трое ли ихъ, или у меня въ глазахъ троится?

ДРІАСЪ

Форкіады. Подойди, если не боишся.

МЕФИСТОФИЛЬ

Что за чудеса! Признаюсь со стыдомъ, я ршительно не видывалъ ничего подобнаго! И здсь, говорятъ, отечество красоты! У насъ такого уродства не только въ адъ не примутъ, подойти къ аду не допустятъ! — А, зашевелились, видно меня почуяли!

ФОРКІАДЫ

Дайте мн глазъ сестры — кто-то идетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Почтеннйшія! я хотя незнакомецъ, но чуть-ли не съ родни вамъ. Здравствуйте! повидавши другихъ боговъ, имю честь представиться и вашей милости.

ФОРКІАДЫ

Говоритъ не глупо.

МЕФИСТОФИЛЬ

Странно, что васъ не воспли поэты, не изобразили ваятели. Конечно, здсь никто васъ не видитъ, вотъ, еслибъ вы жили въ мст людномъ, гд царствуютъ искуства —

ФОРКІАДЫ

Полно! во мрак рожденное, никому, почти даже самому себ неизвстное, троеличіе наше никогда не думало о свт, не желаетъ вотще знать о другой, лучшей участи.

МЕФИСТОФИЛЬ

Справедливо и умно. Послушайте: у васъ втроемъ одинъ глазъ и одинъ зубъ, нельзя ли вамъ троимъ вмститься въ двухъ, а обратъ третей одолжить мн на время?

ФОРКІАДЫ

Почему нтъ! только безъ глаза и безъ зуба.

МЕФИСТОФИЛЬ

Хорошъ же я буду!

ФОРКІАДЫ

Зажмурь одинъ свой глазъ да выставь одинъ клыкъ — съ боку совершенно на насъ похожъ станетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Согласенъ.

превращается да Форкіаду.

ФОРКІАДЫ

Славно! Теперь у насъ два глаза и два зуба!

МЕФИСТОФИЛЬ

Отлично! теперь я гожусь — чертей пугать!

уходить.

Скалистая бухта Эгейскаго моря.

Луна въ зенит.

СИРЕНЫ на скалахъ.

Будь благосклонна, богиня-Луна! озаряй насъ кроткомъ твоимъ свтомъ!

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ

Трубите, вызывайте жителей глубины, да придутъ послушать здсь усладительныхъ псенъ.

СИРЕНЫ.

Безбдна рыбья жизнь, но вы, кажется, не совсмъ рыбы.

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ

Поспшимъ, докажемъ, что мы боле, нежели рыбы.

удаляются.

СИРЕНЫ

Удалились, поплыли къ Саморакіи, въ обитель Кабировъ. Что они затваютъ?

АЛЕСЪ на берегу, къ Гомункулу

Повелъ бы я тебя къ Нерею — вотъ его пещера — старикъ знаетъ будущее, и охотно длаетъ добро, но онъ вообще весьма не любить людей.

ГОМУНКУЛЪ

Ничего, попробуемъ.

НЕРЕЙ

Никакъ здсь говорятъ люди? Противны они мн: все хотятъ уподобиться богамъ и все подобны — самимъ себ. Подавалъ я совты многимъ, лучшимъ изъ нихъ — и всегда понапрасну!

АЛЕСЪ

Не прогоняй насъ, мудрый старецъ! вотъ это человкоподобное пламя просить твоего совта и въ точности ему послдуетъ.

НЕРЕЙ

Не врю! Уговаривалъ я Париса не увозить Елены, Улисса, не слушать Цирцеи — къ чему это послужило?

АЛЕСЪ

Признательность одного вознаграждаетъ мудреца за неблагодарность множества другихъ. Этотъ, полу рожденный, желалъ бы родиться вполн.

НЕРЕЙ

Сегодня я жду дочерей моихъ, Доридъ. На Нептуговыхъ коняхъ приплывутъ он вс, приплыветъ и прекраснйшая всхъ, Галатея, наслдница Киприды. Не хочу теперь, въ веселый часъ, бранить васъ, отпускаю мирно: идите, Протей скажетъ вамъ, какъ должно раждаться и превращаться.

уходитъ къ морю.

АЛЕСЪ

Неудача! Пойдемъ искать Протея, хотя и видть я понимать его одинаково трудно.

уходятъ.

СИРЕНЫ

Смотрите, плывутъ обитатели моря, несутъ боговъ, подателей помощи жертвамъ кораблекрушенія.

НЕРЕИДЫ и ТРИТОПЫ

Несемъ къ вамъ трехъ Кабировъ, четвертый не пошелъ. Остальные трое, вроятно, теперь на Олимп, гд есть и осьмой, о которомъ никто не помышляетъ. Вс они безпрерывно стремятся къ недостижимому.

ПРОТЕЙ невидимый

Это презанимательно, и чмъ странне, тмъ достойне уваженія.

АЛЕСЪ

Протей, гд ты?

ПРОТЕЙ невидимый, то вблизи, то вдали

Здсь! о здсь!

АЛЕСЪ

Полно шутить!

ПРОТЕЙ какъ будто вдалек

Прощай!

АЛЕСЪ тихо къ Гомункулу

Проказникъ возл насъ. Свтись ярче — онъ любопытенъ, какъ рыба и очень любитъ пламя.

ПРОТЕЙ въ образъ огромной лягушки

Что это свтить?

АЛЕСЪ закрываетъ Гомункула

Если хочетъ посмотрть вблизи, то прими человческій образъ.

ПРОТЕЙ въ образ человка, съ удивленіемъ

Свтящійся карла!

АЛЕСЪ

Бдняжка только полу-рожденъ, не иметъ тлесности, можетъ жить лишь въ этой стклянк. Онъ желалъ бы родиться вполн.

ПРОТЕЙ

А, онъ, какъ сынъ двушки — есть прежде, чмъ быть долженствовалъ!

АЛЕСЪ тихо

Да и неизвстно, какого пола.

ПРОТЕЙ

Тмъ лучше — попадетъ, въ какой окажется годнйшимъ. Но здсь онъ не дождется ничего, надобно отправиться въ море: тамъ все начинается съ малаго, поглощаетъ меньшее себя, растетъ и наконецъ совершенствуется.

ГОМУНКУЛЪ

Какой здсь пріятный запахъ!

ПРОТЕЙ

Тамъ будетъ еще пріятнйшій. Пойдемъ.

подходятъ къ морю. Родосскія Тельхины плывуть на морскихъ коняхъ и драконахъ, переднія, держатъ Нептуновъ трезубецъ.

ХОРЪ

Нами скованъ трезубецъ, которымъ Нептунъ укрощаетъ волны. Нын богъ мори вручилъ намъ скиптръ свой, да не возмутитъ нашего празднества измнчивая стихіи.

СИРЕНЫ

Привтствуемъ васъ, посвященные Фебу обитатели спта!

ТЕЛЬХИНЫ

Хвала Фебу, всеозаряющему, всеживящему! Мы первые изобразили его, бога, въ человческомъ вид.

ПРОТЕЙ къ Гомункулу

Поютъ, да выдалбливаютъ кумировъ, и думаютъ, что заняты преважнымъ дломъ! оставь ихъ! на земл не достигнешь ни до чего, море для жизни благопріятне. Садись, поплывемъ. Сочетайся съ океаномъ.

превращается въ дельфина, Гомункулъ садится на него.

АЛЕСЪ

Начинай созданіе съизнова, дйствуй, измняйся сообразно съ вчными законами — человкомъ станетъ ты не скоро.

ПРОТЕЙ

Да и спшить нчего: станетъ человкомъ, такъ и все кончено.

АЛЕСЪ

Инымъ человкомъ быть тоже не дурно.

ПРОТЕЙ

Такимъ, напримръ, какъ ты? да, такіе не скоро пропадаютъ, мы тебя видимъ уже не одно столтіе.

СИРЕНЫ на скалахъ

Смотрите — блымъ облакомъ вьется около луны стая Паосскихъ голубей. Празденство наше оканчивается.

ПСЕЛЛЫ И МАРСЫ плывутъ на морскихъ быкахъ, телятахъ и овнахъ

Любуйтесь! въ Кипридиной колесниц плыветъ, невидимо для новаго поколнія, наша повелительница, Галатея.

СИРЕНЫ

Величава какъ богиня, плнительна, какъ красота смертная.

ДОРИДЫ проплывая на дельфинахъ мимо Нерея

Родитель! представляемъ теб юношей, спасенныхъ нами отъ кораблекрушенія. За жизнь они должны платить намъ любовію. Соизволяешь ли, да сообщимъ имъ безсмертіе наше?

НЕРЕЙ

Такой даръ дается только Зевсомъ. Любовь не надежна, какъ волны, когда страсть пройдетъ, отпустите плнниковъ на землю.

ДОРИДЫ

Должно разстаться — богамъ такъ угодно.

ЮНОШИ

Никогда бы мы не желали никакой другой участи.

ГАЛАТЕЯ на раковинной колесниц

Родитель! — Помедлите, дельфины, дайте на него насмотрться.

НЕРЕЙ

Дочь моя! — Ахъ! она удаляется, но и одинъ на нее взглядъ вознаградилъ годовое ожиданіе.

АЛЕСЪ

Вижу и утверждаюсь въ увренности: все произведено водою, ты, Океанъ, питаешь облака и потоки, ты жизни первйшій хранитель.

ЭХО — всеобщій хоръ

Ты жизни первйшій производитель.

НЕРЕЙ

Они ужъ далеко, а все еще, какъ звзда, блеститъ среди толпы тронъ Галатеи. Милое всегда близко!

ГОМУНКУЛЪ

Прекрасно все, что я здсь ни освщаю.

ПРОТЕЙ

И только здсь свтишь ты сладкозвучно.

НЕРЕЙ

Что за явленіе? У ногъ Галатеи нчто свтитъ ярко и привтно, будто зажженное любовію!

АЛЕСЪ

Это Гомункулъ, обольщенный Протеемъ. Бдняжка томится желаніемъ — онъ разобьется о тронъ богини! Такъ точно — вспыхнулъ, сверкнулъ, разливается!

СИРЕНЫ

Волны блещутъ! все сіяетъ, все объято пламенемъ! да владычествуетъ же Еросъ, всего начало! Хвала вамъ, море и пламя!

ВСЕОБЩІЙ ХОРЪ

Хвала вамъ, воздухъ и земля! Хвала четыремъ стихіямъ! ⁴⁸

КОНЕЦЪ 2-ГО ДЙСТВІЯ.

ДЙСТВІЕ III.

Спарта. Мсто передъ дворцомъ Менелая.

ЕЛЕНА и ХОРЪ Троянскихъ плнниць, предводительница хора — ПАН АЛИСА.

ЕЛЕНА ⁴⁹

Я Елена, иду съ берега, на которомъ Менелай празднуетъ свои возвращеніе въ отечество. Привтствую тебя, мой отчій домъ! въ твоихъ покояхъ взросла я! у твоихъ воротъ встртила нкогда жениха-Менелая, вхожу въ нихъ теперь, какъ исполнительница повелній моего супруга, входя, оставляю за собою воспоминаніе всего, что произошло со времени похищенія меня Фригійцемъ, что столь много и неврно въ свт разсказываютъ, а я слушаю столь неохотно.

ХОРЪ

Не презирай, Царица, всесвтной извстности, щастіемъ теб дарованной. Слава красоты завидне всякой другой славы.

ЕЛЕНА

Что мыслить супругъ, царицу ли вплоть во мн, или плнницу — не знаю. Во все время пути былъ онъ угрюмъ, ни разу не порадовалъ меня ласковымъ словомъ, вышедши же на берегъ сказалъ вдругъ, какъ будто внушенный нкимъ богомъ: иди во дворецъ, прими тамъ все въ свое вденіе, домоправительница укажетъ теб сокровища, собранныя твоимъ отцемъ, мною умноженныя.

ХОРЪ

Иди, любуйся сокровищами, затьми ихъ лпотою твоего лика. Пріятно видть драгоцнности, побжденныя въ состязаніи съ красотою.

ЕЛЕНА

Менелай продолжалъ: вели приготовить все, что нужно для жертвоприношенія — сосуды, воду, дрова, ножъ. Но онъ не сказалъ, какую намренъ принести жертву. Такая скрытность не предвщаетъ добра, я однако спокойна: да будетъ, что повелятъ боги.

ХОРЪ

Не смущайся напрасно. Боги милостивы — они и насъ спасли отъ видимой гибели.

ЕЛЕНА

Что бы ни послдовало, иду во дворецъ. Ахъ, не такъ весело, какъ прыгала въ дтств, всхожу я теперь на знакомыя ступени!

ХОРЪ

Забудьте, сестры, свое горе, веселитесь съ царицей о ея возвращеніи съ отечество: пріятна свобода посл неволи.

ПАНТАЛИСА

Смотрите, царица въ гнв и изумленіи поспшно возвращается изъ дворца! Что это значитъ?

ЕЛЕНА оставивъ вороты отпертыми

Страхъ не приличествуетъ дочери Зевса, но есть ужасы, потрясающіе даже сердца героевъ. Стигійскія силы воспрещаютъ мн входъ во дворецъ! отъ нихъ бгу я, но довольно, остановлюсь — сюда, въ область дни, не посмютъ они меня преслдовать.

ХОРЪ

Что сдлалось?

ЕЛЕНА

Никто не встртилъ меня во дворц, тамъ все безмолвно и пусто, только, вижу, у потухающаго очага сидитъ, закутана въ покрывало, огромнаго роста женщина, зову ее — не слушаетъ, грожу ей — подаетъ мн рукою знакъ удалиться. Разгнвана такою дерзостію, хочу я войти въ почивальню — вдругъ она вскакиваетъ, заступаетъ мн дорогу, чудовище тощее, кровавоглазое, ужасное! Но смотрите, вотъ! оно дерзнуло выйти на свтъ, въ область солнца!

Форкіада появляется въ воротахъ.

ХОРЪ

Много страшнаго довелось видть мн въ день паденія Трои: при шум битвы, среди пламени пожара, носились нкіе ужасные образы! но тогда, можетъ быть, мн только такъ мечталось, теперь же это чудовище вижу я дйствительно!— Кто ты? не одна ли изъ Форкіадъ? какъ дерзаетъ появиться породъ взоромъ Феба, не терпящимъ безобразія? Будь ты проклято, страшилище!

ФОРКІАДА

Правду говорятъ, что красота и стыдъ не уживаются вмст, даже ненавистно убгаютъ другъ отъ друга при встрч! Что вы, наглыя, нахлынули сюда, какъ стая крикливыхъ журавлей? Что здсь буяните, какъ опьянлыя, кричите на домоправительницу, какъ лающія на луну собака? Знаю я васъ, сластолюбивое порожденіе войны, истребительная саранча, товаръ истасканный мновщиками!

ЕЛЕНА

Порицающій служительницъ похищаетъ права хозяйки. Я довольна ими — смотрю, какъ повелительница, не на личность ихъ, а на службу, и такъ замолкни и передай мн управленіе домомъ, соли оно теперь въ рукахъ твоихъ.

ФОРКІАДА

Хозяйка вправ журить домашнихъ. Прими надъ всемъ господство, но защити меня отъ этихъ, которыя передъ тобой тоже, что неуклюжіе гуси передъ стройнымъ лебедемъ.

ПАНТАЛИСА

Какъ безобразно, возл красоты, безобразіе!

ФОРКІАДА

Какъ глупа, возл ума, глупость!

ТРОЯНКИ ИЗЪ ХОРА

Исчадіе ты Ерева ⁵⁰ — страшилище — бродящій трупъ!

ФОРКІАДА

Поколніе вы Орково, кровожадныя питомицы мерзостныхъ гарпій!

ЕЛЕНА

Полно: раздоръ служителей постыденъ для хозяевъ — онъ препятствуетъ эху исполненія отвтствовать на голосъ приказаній. Полно — безумными вашими рчами вы взволновали мою душу, какъ будто самую меня перенесло къ Орку. Воспоминаніе ли это? мечта ли? было ли такъ, есть, или будетъ?— Троянки въ ужас, ты, старйшая, не устрашена — скажи мн разумное слово.

ФОРКІАДА

Постоянно-щастливому кажется наконецъ мечтою величайшее щастіе. Ты въ жизнь свою видла только готовыхъ на все для тебя обожателей. Во первыхъ Тезей —

ЕЛЕНА

Увезъ меня, десятилтнюю, въ Аттику.

ФОРКІАДА

Касторъ и Поллуксъ оттуда освободили — тогда любви твоей искали многіе герои.

ЕЛЕНА

Я предпочла Патрокла.

ФОРКІАДА

Но отцемъ была отдана Менелаю.

ЕЛЕНА

У насъ родилась Герміона.

ФОРКІАДА

Въ отсутствіе супруга у тебя появился прекрасный гость.

ЕЛЕНА

Зачмъ вспоминать это полувдовство, причину страшнаго бдствія?

ФОРКІАДА

Изъ Крита привезъ меня Менелай плнницей.

ЕЛЕНА

И поручилъ теб управленіе домомъ.

ФОРКІАДА

Ты потомъ удалилась въ Иліонъ, говорятъ, однако, что въ тоже время видели тебя и въ Египт.

ЕЛЕНА

Не смущай мн вконецъ разсудка! та ли я, или другая — сама не знаю теперь!

ФОРКІАДА

Увряютъ еще, что изъ области тней къ теб приходилъ Ахиллесъ, на зло приговору судьбы любившій тебя еще прежде.

ЕЛЕНА

Я, какъ идолъ, предалась ему, идолу. Ясно, что это былъ только сонъ! Ахъ, я теряю чувства, сама себ кажусь идоломъ!

падаетъ безъ чувствъ на руки полухора.

ХОРЪ

Умолкай, злобная, волкъ въ одежд агнца! Тнью прошедшихъ золъ ты омрачаешь настоящее и будущее! Умолкни, да не умчится душа царицы изъ прекраснйшаго подъ солнцемъ ея тла.

Елену приводятъ въ чувство.

ФОРКІАДА

Выйди изъ за тучи, прелестное свтило! Я безобразна, но красоту цнить умю.

ЕЛЕНА

Я такъ утомлена, что рада бы была опять отдохнуть въ безчувствіи, но бодрость есть долгъ каждаго.

ФОРКІАДА

Что повелишь?

ЕЛЕНА

Приготовь все, что нужно для жертвоприношенія.

ФОРКІАДА

Все готово, но гд жертва?

ЕЛЕНА

Менелай ничего не сказалъ о томъ.

ФОРКІАДА

Не сказалъ? о горе! Жертва — ты!

ЕЛЕНА

Я?

ФОРКІАДА

Ты и эт!

ЕЛЕНА

Ужасно, но я то предчувствовала!

ХОРЪ

О горе! и мы?

ФОРКІАДА

Она умретъ смертію благородною, васъ — ожидаетъ вислица.

вс стоятъ неподвижны отъ изумленія.

Что, остолбенли? страхъ не спасетъ отъ смерти!

подаетъ знакъ, у воротъ появляются замаскированные карлы.

Вы, уроды, подавайте жертвенникъ, сосуды, разстилайте коверъ, на который падетъ обезглавленная царица.

ПАНТАЛИСА

Ужели нтъ средства къ спасенію?

ФОРКІАДА

Есть. Оно зависитъ отъ ршительности царицы.

ЕЛЕНА

Я объята смущеніемъ, не страхомъ, за избавленіе однако буду благодарна.

ХОРЪ

Говори, мудрая Сивилла, о, говори, какое есть средство!

ФОРКІАДА

Уменъ, кто сидитъ дома! Отлучающійся находитъ по возвращеніи многое не такъ, какъ оставилъ. Десять лтъ провелъ Менелай подъ Троей, многіе годы странствовалъ, хищничая, на обратномъ пути, а здсь между тмъ, въ его царств, немного сверне Спарты, поселился новый народъ, пришедшій отъ Киммерійской ночи — воздвигнулъ себ неодолимую твердыню и изъ ней простираетъ надъ краемъ угнтеніе.

ЕЛЕНА

Удивительно! одинъ ли вождь у хищниковъ, или многіе?

ФОРКІАДА

Одинъ, и онъ на хищника не похожъ.

ЕЛЕНА

Хорошъ гобою?

ФОРКІАДА

Не дуренъ, храбръ, уменъ и привтливъ, какъ немногіе изъ Грековъ: ему я довряю, вполн на него полагаюсь. А замокъ его! не то, что тяжелыя наши зданія — все тамъ стройно и легко, изукрашено высокими столбами и сводами, везд гербы —

ЕЛЕНА

Что такое гербы?

ФОРКІАДА

Смволическія изображенія на щитахъ, какіе виданы уже и у греческихъ воителей. Щиты развшены въ залахъ пространныхъ до невроятности — въ нихъ есть гд поплясать!

ХОРЪ

И есть кому плясать?

ФОРКІАДА

Есть — златовласые юноши, не хуже самаго Париса.

ЕЛЕНА

Ты забываешь сущное. Скажи послднее, ршительное слово.

ФОРКІАДА

Сама скажи ршительное да, и я укрою тебя въ замк.

ХОРЪ

Согласись, царица, спаси себя и васъ!

ЕЛЕНА

Уже ли Менелай будетъ такъ жестокъ ко мн?

ФОРКІАДА

Не жди отъ него сожалнія! Красота недлима… потерять, даже погубить ее легче, нежели уступить другому.

вдали раздаются звуки трубъ.

Слышите — трубы звучатъ: такъ раздается голосъ ревности въ сердц оскорбленнаго! Царь приближается — готовьтесь къ смерти.

ЕЛЕНА посл нкотораго молчанія

Я размыслила и ршилась. Мало теб довряю, но въ замокъ иду — остальное знаю я одна. Веди.

ХОРЪ

Идемъ, поспшимъ! Но ахъ, смотрите, мгла покрываетъ окрестности, все темне, все къ намъ ближе! Гд мы очутились? вокругъ насъ зданія, стны!

ЕЛЕНА

Гд вожатая?

ПАНТАЛИСА

Исчезла, но вотъ, среди зданій движется толпа служителей — добрый знакъ!

ХОРЪ

Радуйтесь — пріемъ мирный и почтительный! Въ стройномъ порядк идутъ прекрасные, богатоубранные юноши, младшіе устраиваютъ тронъ, царица садится, станьте, сестры, на ступеняхъ!

ФАУСТЪ въ рыцарскомъ убор, выходитъ изъ чертоговъ, за нимъ ЛИНЦЕЙ въ цпяхъ.

ПАНТАЛИСА

Это, видно, вождь — какъ прекрасенъ и величественъ!

ФАУСТЪ подходитъ съ Линнеемъ къ трону

Вмсто должнаго привтствія представляю теб скованнаго преступника, стража, который съ вершины башни обязанъ былъ блюсти окрестности. Онъ не возвстилъ о твоемъ приближеніи и за то повиненъ смерти, но одна ты властна здсь карать и миловать.

ЕЛЕНА

Пользуюсь предлагаемою мн властію — какъ судія выслушиваю виновнаго. Говори,

ЛИНЦЕЙ

Располагай, царица, моею участью. Издалека завидлъ я тебя, богоподобную — взглянулъ, и ослпленный дивной твоей красотою, ничего уже боле не видлъ и не помнилъ. Карай, вотъ вина моя.

ЕЛЕНА

Горе мн! какая суровая судьба поселяетъ ко мн такое слпое влеченіе въ сердц всхъ — героевъ, боговъ, даже демоновъ!— Не могу наказать преступника, вигы котораго сама я была причиною.— Освободи скованнаго.

ФАУСТЪ

Не его одного пронзили неотразимыя стрлы красоты твоей, всхъ разятъ он и меня боле, нежели кого-либо. Что остается мн теперь, какъ не признать тебя владычицей себя и всего здсь сущаго, тобою уже покореннаго единымъ взглядомъ!

ЛИНЦЕЙ подноситъ ящикъ, за нимъ служители несутъ другіе ящики

Царица! воюя, покоряя народы, всякъ изъ насъ пріобрталъ добычу, которую почиталъ за наиболе цнную. Я жаждалъ сокровищъ, собралъ множество драгоцнностей — прими ихъ отъ раба твоего.

ФАУСТЪ

Кчему приношенія частныя? не все ли здсь принадлежитъ ей? Иди, расточай сокровища на украшеніе ея жилища.

ЛИНЦЕЙ уходитъ.

ЕЛЕНА къ Фаусту

Сядь возл меня на праздное мсто

ФАУСТЪ

На колняхъ благодарю за слово, которымъ возвышаешь меня до равенства съ собою.

ЕЛЕНА

О многомъ хочу я спросить тебя. Скажи, во первыхъ, отчего рчь этаго человка такъ пріятна уху какими-то особенными сочетаніями звуковъ?

ФАУСТЪ

Если теб нравится рчь нашихъ народовъ, то пніе понравится еще боле.

ЕЛЕНА

Могу ли я научиться говорить столь же складно?

ФАУСТЪ

Весьма легко — говори отъ сердца. Когда оно полно, то желается — ⁵²

ЕЛЕНА

Раздлить наслажденіе съ другими.

ФАУСТЪ

Тогда настоящій мигъ есть —

ЕЛЕНА

Наше щастіе.

ФАУСТЪ

И въ томъ порукою —

ЕЛЕНА

Моя рука.

ХОРЪ

Дружественно бесдуютъ царица и витязь — сидятъ плечо съ плечомъ, рука съ рукою. Владыки не скрываютъ отъ народа слояхъ удовольствій.

ЕЛЕНА

Я чувствую себя столь далекою отъ тебя и однако къ теб близкою, отжившею и возрожденною къ новой, для тебя, жизни.

ФАУСТЪ

Я одна самъ себя помню, едва знаю что я и гд я.

ФОРКІАДА вбгая

Полно, теперь не время нжничать! Менелай приближается съ войскомъ, готовьтесь къ защит!

ФАУСТЪ

Досадная помха! но опасности здсь нтъ.

слышенъ стукъ оружія и военная музыка, проходятъ войска.

Царица, вотъ твои защитники!— Идите, гроза народовъ, мощные воители, отразите силы Менелая, владйте завоеванными странами — Германцы Кориномъ, Готы Ахайею, Франки Елидой, Норманны Аргосомъ, Спарту предоставляю я себ — отсюда царица будетъ править мною и вами.

ХОРЪ

Обладатель сокровища всегда долженъ быть готовъ на борьбу для его защиты, Царица безопасна, вкругъ насъ стны, а въ пол храбрые полки.

ФАУСТЪ

Пусть идутъ воители, каждый въ назначенную ему страну, мы останемся здсь. Да будетъ родина твоя ощастливлена предъ всми странами! Вижу, скаты горъ ея одваются злакомъ и лсами, по берегамъ потоковъ пасутся несмтныя стада, всюду царствуетъ изобиліе, обитаетъ прекрасное, могучее поколніе!— Да закроется для насъ прошедшее! Насладимся щастіемъ, но не здсь, а на цвтущихъ поляхъ сосдственной Аркадіи.

видъ перемняется и представляетъ рядъ пещеръ, къ которымъ примыкаютъ зеленыя бесдки, рощи одваютъ скаты высотъ, увнчанныхъ скалами. Елены и Фауста не видно, женщины, составляющія хоръ₎ спятъ между зеленью.

ФОРКІАДА

Полно вамъ спать! пробудитесь, слушайте, разскажу чудо!

ХОРЪ — вс пробуждаются

Что сдлалось?

ФОРКІАДА

Видите эти несмтные гроты, пещеры, рощи? Здсь, удалясь отъ свта, обитаютъ владыка и владычица наши. Однажды подхожу я къ нимъ и вижу: у нихъ — сынъ, прелестный малютка, они нжатъ его и ласкаютъ, но онъ вырывается изъ родительскихъ объятій, начинаетъ прыгать, все выше и выше, не смотря на увщанія — вдругъ исчезаетъ за высокой скалою и чрезъ мигъ появляется оттуда въ живописной, цвтистой одежд, съ лирою въ рукахъ, съ яркимъ вкругъ головы сіяніемъ! Такъ растетъ онъ, будущій царь изящнаго, дышущій сладкозвучіемъ.

ХОРЪ

И теб это удивительно? ты, видно, не слыхала нашихъ преданій о томъ, какъ сынъ Майи, убжавъ изъ пеленъ своихъ, похитилъ даже громъ у Зевса и поясъ у Киприды! Ахъ, настоящее — есть только слабый отголосокъ давнопрошедшаго!

Изъ пещеры слышны звуки лиры, сопровождаемые звуками другихъ инструментовъ. Вс тронуты.

ФОРКІАДА

Полно вамъ толковать объ устарлыхъ божествахъ вашихъ! Слушайте: что идетъ отъ сердца, то и дйствуетъ на сердце.

уходитъ.

ХОРЪ

И доставляетъ наслажденіе превыше всхъ иныхъ наслажденій.

входятъ ФАУСТЪ, ЕЛЕНА и ЕВФОРІОНЪ

ЕЛЕНА

Любовь человчески щастливитъ двоихъ, по божественные восторги для нихъ раждаются только съ третьимъ.

ФАУСТЪ

Тогда совершенъ союзъ, полно стяжаніе.

ХОРЪ

Благословенный союзъ!

ЕВФОРІОНЪ

Пустите — не хочу ходить по земл, хочу въ вышину, хочу прыгать, все дальше, все выше!

ФАУСТЪ И ЕЛЕНА

Осторожне, милый сынъ, умрь свою живость, помысли о нашей любви къ теб, о нашей горести въ случа нещастія!

ЕВФОРІОНЪ

Повинуюсь, но пляски вы мн не запрещаете?

пляшетъ съ хоромъ.

ЕЛЕНА

Нтъ — забавляйся.

ФАУСТЪ

Скорй бы кончилась эта забава!

ХОРЪ

Прелестны, милое дитя, вс твои движенія! лови насъ — каждая желаетъ быть пойманною.

ЕВФОРІОНЪ

Нтъ, уходите, бгите — не люблю я легкой побды.

убгаетъ съ хоромъ.

ФАУСТЪ И ЕЛЕНА

Что за бготня, что за хохотъ!

ХОРЪ — женщины возвращаются поодиночк

Оставилъ всхъ насъ, поймалъ самую пугливую.

ЕВФОРІОНЪ ведетъ молодую двушку

Вырывается, обороняется! пріятно преодолть упорство!

ДВУШКА

Пусти! у меня тоже есть силы, есть и воля! Думаетъ, что я побждена? Глупецъ! теперь настигай меня!

превращается, въ пламя и улетаетъ въ высоту.

ЕВФОРІОНЪ

Тсно мн здсь! хочу на просторъ! хочу туда, гд шумятъ втры, гд плещутъ волны! хочу возноситься все выше, видть все дале! Гд я? въ стран Пелопса!

прыгаетъ все выше.

ЕЛЕНА, ФАУСТЪ И ХОРЪ

Тише, осторожне! останься мирно здсь, въ стран изобилія!

ЕВФОРІОНЪ

Мирно? хочу брани, хочу побды!

ХОРЪ

Желающій брани — разстался уже съ надеждой!

ЕВФОРІОНЪ

Брань закипла! сюда вс мужественные, воспитанные среди опасностей!

ХОРЪ

На какой онъ высот! а кажется издали не малымъ, и какъ будто вооруженъ!

ЕВФОРІОНЪ

Что въ твердыняхъ? он не такъ крпки, какъ грудь храбраго! Ратуйте за независимость, въ пол, съ легкимъ оружіемъ! героями станутъ даже женщины и дти!

ХОРЪ

Святая поэзія! она возносится до небесъ, посвтитъ намъ и оттуда, и оттуда слышенъ ея голосъ!

ЕВФОРІОНЪ

Я не дитя, я вооруженный юноша, союзникъ могучихъ! Туда спшу я — тамъ слава!

ЕЛЕНА И ФАУСТЪ

Едва рожденъ къ жизни, а уже стремится въ горестную даль! Ужель ничто для тебя и мы и привязанность наша?

ЕВФОРІОНЪ

Слышите ль на водахъ громъ битвы? смерть стала заповдію! Не зрителемъ буду я, участливомъ въ трудахъ и бдствіи!

ЕЛЕНА, ФАУСТЪ И ХОРЪ

Смерть теб стала заповдію? и ты хочешь —

ЕВФОРІОНЪ

Я окрыляюсь — лечу! лечу!

поднимается въ вышину, вкругъ головы его сіяютъ яркіе лучи, путь означается съ воздух свтлой полосою.

ХОРЪ

Икаръ, Икаръ! о горе!

къ ногамъ родителей падаетъ прекрасный юноша. Тлесное исчезаетъ, свтлый метеоръ, какъ комета, взлетаетъ къ небесамъ, на земл остаются одежда и лира.

ЕЛЕНА И ФАУСТЪ

За радостію такое горе!

ГОЛОСЪ ЕВФОРІОНА изъ глубины

Не оставь меня, матерь, не оставь одного въ мрачной стран!

ХОРЪ

Одинъ ты не будетъ нигд — съ тобою сердца наши! Горюя, завидуемъ мы теб, одаренному всемъ, что нужно для земнаго щастія — способностію постигать, чувствовать, нравиться и пть, пть неподражаемо! но, самонравный, ты долго жилъ въ раздор съ людьми и законами, пожелалъ наконецъ достигнуть великаго блага, и не достигнулъ желаемаго — кому въ свт оно досгижимо?— Однако полно намъ скорбть! земля породитъ новыя псни, какъ всегда ихъ пораждала.

ЕЛЕНА къ Фаусту

Красота, говорятъ, не долго уживается съ щастіемъ. Испытываю это на себ: разорваны узы жизни и любви! оплакивая ихъ, говорю теб печальное просто!— Персефонія, прими и меня, какъ приняла ты моего сына!

обнимаетъ Фауста, тлесное исчезаетъ, остается одежда и покрывали.

ФОРКІАДА къ Фаусту

Держи это платье крпче, а то демоны тотчасъ унесутъ въ преисподнюю! Воспользуйся наслдствомъ богини — оно тебя вознесетъ надъ всемъ пошлымъ, будетъ поддерживать въ ефир, сколько самъ захочешь. Прощай — мы увидимся далеко отсюда.

одежда Елены превращается въ облако и уносить Фауста въ высоту.

ФОРКІАДА поднимаетъ одежду и лиру Евфоріона

Хорошая находка! пламя улетло, но и этого оставшагося достаточно, чтобы надлить ращетливымъ вдохновеніемъ всю братію поэтовъ-ремесленниковъ! стану ссужать ихъ если не геніемъ, то хоть кафтаномъ поэзіи.

садится на подножіе колонны.

ПАНТАЛИСА

Очарованіе разрушено. Поспшимъ къ цариц въ область тней.

ХОРЪ

Цариц хорошо тамъ, всеуважаемой, на насъ же никто и посмотрть не захочетъ!

ПАНТАЛИСА

Безславно жившій есть стихій добыча! я заслужила мсто при цариц если не дяніями, то врностію.

уходитъ.

ХОРЪ

Не въ область тней пойдемъ мы, но пребудемъ къ области дня, разольемся въ живой природ.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ХОРА

Мы поселяемся въ деревьяхъ, станемъ управлять ихъ растительностію.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Мы — въ пещерахъ: будемъ эхомъ отвчать на вс слышимые звуки.

ТРЕТЬЯ

Мы съ волнами потоповъ помчимся въ море.

ЧЕТВЕРТАЯ

Мы избираемъ жилищемъ виноградныя дозы, шипящимъ нектаромъ потщимся вознаграждать труды винодлателя. ²⁴

Занавсъ опускается, Форкіада, оставшись на просценіум, превращается въ Мефистофиля.

КОНЕЦЪ 3-ГО ДЙСТВІЯ.

ДЙСТВІЕ IV.

Скалистая вершина высокаго хребта горъ. Пролетаетъ облако, изъ него на выдавшуюся изъ утеса площадку выходитъ ФАУСТЪ.

ФАУСТЪ

Здсь, въ глубокомъ уединеніи, останавливаюсь я, отпускаю облако, несшее меня надъ морями и сушею. Вотъ, оно удаляется, летитъ къ востоку, волнуется, вотъ, принимаетъ видъ исполинской, прекрасной женщины! но не надолго, оно разширяется, укладывается на восточномъ горизонт подобно цпи далекихъ горъ и ослпительно отражаетъ въ себ великій смыслъ протекающихъ дней!… А здсь, возл меня, поднимается легкій паръ, летитъ вышей выше, густетъ, получаетъ очертаніе: ахъ, это тотъ восхитительный образъ, завтное, давножеланное благо юности!… вновь возраждаются раннйшія сокровища сердца, первый неясный, но быстропонятый взоръ, озарявшій собою все въ свт! Вотъ незабвенный образъ уносится высоко въ ефиръ, увлекаетъ съ собою лучшую часть души моей.

На площадку ступаетъ семимилевой сапогъ, вслдъ за нимъ другой. Съ сапоговъ сходитъ МЕФИСТОФИЛЬ, сапоги же отправляются дале.

МЕФИСТОФИЛЬ

Славно эдакъ шагать! — Вотъ куда ты забрался! знаешь ли, что эт скалы были — дно ада?

ФАУСТЪ

Вотъ вздоръ какой!

МЕФИСТОФИЛЬ

Нтъ, ни вздоръ: огненное море однажды раскиплось до того, что корка земная не выдержала, лопнула! такимъ образомъ дно стало вершиною: мало ли что въ свт кверху дномъ становится!

ФАУСТЪ

Ну, что ты говоритъ? земная поверхность приняла теперешній видъ свой отъ вращенія шара вкругъ его оси.

МЕФИСТОФИЛЬ

Толкуйте вы! и видлъ, какъ Молохъ разметывалъ скалы, а философы, объясняя положеніе обломковъ, порютъ такую дичь, что слушать стыдно. Преданія объ истин сохранились только у простаго народа, который и нын говоритъ: чортова скала, чортовъ мостъ.

ФАУСТЪ

У чертей, видно, есть своя геологія?

МЕФИСТОФИЛЬ

Разумется. Но скажи, приглянулось ли теб что нибудь изъ видннаго въ воздушномъ путешествіи?

ФАУСТЪ

Да, и нчто великое предпринимаю я. Угадай.

МЕФИСТОФИЛЬ

Хочетъ построить большой городъ, или великолпный дворецъ?

ФАУСТЪ

Нтъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Такъ не на лун ли что затваешь?

ФАУСТЪ

Нтъ, для великихъ длъ есть еще мсто и на земл.

МЕФИСТОФИЛЬ

А, хочешь славы?

ФАУСТЪ

Важность въ подвиг, а не въ слав. Но теб не угадать ни нуждъ, ни желаній человка! Слушай. Я глядлъ на море. Волны воздымались и раскачавшись выплескивались далеко на отлогій берегъ, потомъ мчались обратно. Черезъ нсколько времени происходило тоже самое, еще спустя вы много — опять тоже. Мн стало досадно! необузданная стихій дйствуетъ безъ цли и безъ пользы — безплодная сама, распространяетъ безплодіе и на земл. Здсь, подумалъ я, стоило бы вступить въ борьбу, одержать побду! И это возможно! я ршился отнять у моря прибрежныя его владнія. Помоги мн.

МЕФИСТОФИЛЬ

Ничего нтъ легче.

вдали, внизу, слышна военная музыка.

— А, трубы? война подоспла весьма кстати.

ФАУСТЪ

Какъ это? что за война?

МЕФИСТОФИЛЬ

Вотъ видишь: неудовольствія и смуты, прекращенныя на минуту выдуманнымъ нами новаго рода изобиліемъ, возрасли до явныхъ смятеній — кончилось тмъ, что нашъ Кайзеръ идетъ войною на избраннаго противною партіею другаго Кайзера. Поможемъ ему одержать побду, въ награду за это ты получишь во владніе морской берегъ и тогда станешь воевать съ моремъ.— Хочетъ, будь сегодня полководцемъ. ²⁵

ФАУСТЪ

Я! непонимая дла?

МЕФИСТОФИЛЬ

Ничего! незнаніе прикроется успхомъ, а успхъ вренъ съ такими, какъ у меня, молодцами. Посмотри-ка.

входятъ ТРИ СИЛЬНЫЕ.

1-й РАУФЕНБОЛЬДЪ (т: е: нападай), очень молодой, легковооруженный

Кого ни встрчу, поколочу.

2-й ГАБЕНБАЛЬДЪ (т: е: забирай) возмужалый, въ богатомъ вооруженіи

Что ни найду, заберу.

3-й ГАЛЬТЕНФЕСТЪ (т: е: не давай) пожилой, тяжело вооруженный, безъ одежды

Забирать — не важность, главное — забраннаго изъ рукъ не выпускать.

вс сходятъ со скалы въ долину.

Предгоріе. На возвышеніи Кайзерская палатка, въ долин играетъ военная музыка.

ВОЕНАЧАЛЬНИКИ, стража. ²⁶

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ къ другимъ

Да, позиціи хороша — вс выгоды на нашей сторон, невыгоды на непріятельской: ущеліе, что противъ лваго крыли, прикрыто такъ, что противники наши напрасно бы старались овладть имъ.

входитъ ФАУСТЪ въ латахъ, за ними ТРИ СИЛЬНЫЕ.

ФАУСТЪ

Мы приходимъ къ вамъ какъ союзники и надемся что не будемъ отринуты. Въ горахъ, какъ извстно, обитаютъ еще духи, которыхъ уже давно не встрчается въ долинахъ. Тамъ перерабатываюсь они минералы, очищаютъ металлы, оттуда видятъ происходящее на земной поверхности.

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ

Говорятъ, что такъ, но позвольте спросить: какое тутъ до этого дло?

ФАУСТЪ

Вотъ какое: Негроманть, котораго Кайзеръ спасъ въ Рим отъ бды, помнитъ это одолженіе и въ знакъ благодарности посылаеть ему въ помощь своихъ горцевъ.

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ

Помощь примется въ благодарностію же.

ВСТНИКЪ прибгаетъ

Непріятель приближается.

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ

Слушайте и исполняйте! Пусть правое крыло двинется впередъ и первое начнетъ схватку.

ФАУСТЪ

Позволь присоединиться къ нему вотъ этому юнош.

Рауфенбольдъ уходить.

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ

Вслдъ за тмъ вступитъ въ дло центръ.

ФАУСТЪ

И съ центромъ вотъ этотъ.

Габебальдъ уходить.

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ

Непріятель врно обратитъ наибольшія силы на лвое наше крыло: оно должно держаться.

ФАУСТЪ

Этотъ не уступитъ никому.

Гальтефестъ уходитъ, военачальникъ тоже. МЕФИСТОФИЛЬ сходить съ горы

МЕФИСТОФИЛЬ

Славный вспомогательный корпусъ! я поопорожнилъ вс рыцарскія залы, двинулъ вс стоявшія въ нихъ старинныя вооруженія. Внутри оно пусты, движутся, не стану говорить чьею, силою, но какое до того дло!

ФАУСТЪ

Войска сближаются, сраженіе началось. Какъ потемнлъ и кое-гд побагровлъ воздухъ! кажись въ борьб участвуетъ самая природа.

МЕФИСТОФИЛЬ

Правое крыло работаетъ лихо! не дремлетъ и Рауфебольдъ.

ОДИНЪ ИЗЪ СВИТЫ

Онъ какъ будто не одинъ — вдругъ виденъ въ разныхъ мстахъ! что за чудо?

ФАУСТЪ

Оптическій обманъ, въ род сицилійскаго марева

ТОТЪ ЖЕ

На остріяхъ копій блестятъ огоньки!

ФАУСТЪ

Доказательство, что объ насъ не забылъ Негромантъ. Вотъ и еще признакъ его вниманія!

ТОТЪ ЖЕ

Надъ горами летятъ орелъ и грифъ! они бросаются другъ на друга — грифъ падаетъ мертвый!

ФАУСТЪ

Предвстіе для васъ побды.

МЕФИСТОФИЛЬ

Хорошо! лвое крыло ихъ уже почти смято! вотъ подоспваетъ нашъ центръ — скоро все будетъ кончено.

ТОТЪ ЖЕ

Но худо вотъ тамъ, на нашемъ лвомъ крыл: непріятель занялъ уже высоты, тснитъ жестоко, хочетъ овладть ущеліемъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Вотъ мои вороны — новаго рода военная почта. Что скажете?

вороны садятся къ нему на плечи и каркаютъ.

Плохо! высоты потеряны, если потеряемъ и ущеліе, то бда! Но еще не должно отчаиваться.

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ прибгаетъ

Вотъ и шарлатанство ваше, ваша волшебная помощи! Вы начали дло, кы и оканчивайте!

уходитъ въ кайзерскую палатку,

ФАУСТЪ

Какъ тутъ быть?

МЕФИСТОФИЛЬ

А вотъ какъ: я пошлю вороновъ на большое горное озеро къ Ундинамъ, попросить, чтобы он одолжили намъ наводненіе, лучше же сказать призракъ наводненія: женщины всегда умютъ кажущееся выдавать за сущее.

къ воронамъ

Летите, живо!

вороны улетаютъ, молчаніе.

ФАУСТЪ

Какая исправность! смотри, со скалъ уже начали бить потоки, весь скатъ горы превращается въ одинъ огромный водопадъ! какъ онъ прядаетъ по уступамъ, какъ уноситъ нападающихъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Я, неподверженный этому для человческихъ глазъ обману, вижу не воду, а только бдняжекъ непріятелей, которые, какъ угорлые, кувыркаются въ оврагъ! потха!

къ воронамъ, которые между тмъ уже возвратились.

Хорошо, теперь летите къ нашимъ горнымъ кузнецамъ, велите имъ сыпать въ непріятельское войско искры — для увеселенія глазъ, мы же позаботомся о удовольствіи ушей.

вороны улетаютъ.

ФАУСТЪ

Пустыя вооруженія разгулялись на простор, подняли такую стукотню, что хоть кто испугается.

МЕФИСТОФИЛЬ

Непріятель бжитъ безъ оглядки.

Палатка непріятельскаго Кайзера.

ГАБЕБАЛЬДЪ и МАРКИТАНТША.

МАРКИТАНТША

Все же мы здсь первые! Бери, что попало.

ГАБЕБАЛЬДЪ

Полно нагружаться вздоромъ! вотъ сундукъ съ деньгами, наклонись, я взвалю его теб на плечи.

МАРКИТАНТША

Охъ, тяжелъ — не снесу!

сундукъ падаетъ и разбивается, изъ него сыплются червонцы.

ГАБЕБАЛЬДЪ

Набирай въ карманы, куда можно! Эхъ, худо: въ карман дыра!

ТРАБАНТЫ вбгаютъ

Что вы? Какъ вы смете?

ГАБЕБАЛЬДЪ

Отщитываемъ себ за службу жалованье. Ну, пойдемъ — съ ними не сладишь!

уходитъ съ Маркитантшей.

ТРАБАНТЪ

Что это за черти?

ДРУГОЙ ТРАБАНТЪ

Точно на людей не похожи! Я хотлъ-было припугнуть ихъ, да стало боязно.

ПЕРВЫЙ

Сказать правду и сраженіе-то было не похоже на сраженіе: мерещилось и глазамъ и ушамъ невсть что, побдили мы, сами незнаемъ, какъ!

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ входитъ съ другими

Непонятно, это правда, по дло въ томъ, что побда ршительна и совершенна. Война кончена, противная партія проситъ прошенія и пощады.— Кайзеръ щедро наградилъ каждаго изъ насъ, иностранцу же далъ во владніе приморское мсто на большое вдоль берега пространство. На холм, гд стояла палатка, будетъ построена часовня. ²⁷

КОНЕЦЪ 4-ГО ДЙСТВІЯ.

ДЙСТВІЕ V

Открытое мстоположеніе.

ПШЕХОДЪ

Знакомыя мста! вотъ липовая роща, вотъ и хижина, въ которую приняли меня добрые люди, спасши отъ кораблекрушенія! живы ли-то они?

изъ хижины выходить старуха, вслдъ за нею и старикъ.

Вы ли это, мои избавители? ахъ, постарли вы! Прихожу поблагодарить васъ еще разъ, навстить почтенныхъ благодтелей, но позвольте сперва взглянуть на море, едва не ставшее мн тогда могилой.

удаляется къ морю.

СТАРИКЪ идетъ за нимъ

Какъ ты изумишься, увидвъ, что далеко отступили воды, пустынный же берегъ и даже морское дно превратились въ цвтущіе сады, поля, луга и рощи. Смотри, все населено, а тамъ пристань для кораблей. Вотъ что сдлалось волей мудраго человка и усиліями усердныхъ служителей его!

входить съ гостемъ въ примыкающій къ хижин садикъ, оба садятся за столъ вмст, съ старухою.

СТАРУХА

Ты молчишь, гость нашъ, ничего не кушаешь?

СТАРИКЪ

Любопытствуетъ, видно, знать, какъ произошло такое чудо. Разскажи ему.

СТАРУХА

Подлинно, что чудо — сдлалось не по человчески! Какъ скоро вступилъ во владніе берегомъ теперешній нашъ сосдъ, нагрянуло сюда множество работниковъ: по днямъ они трудились, правда, но по ночамъ на мст работъ носились огоньки, слышались стоны — съ разсвтомъ же появлялась то готовая плотина, то готовый капалъ! Теперь сосдъ остритъ зубы на нашу хижину, на рощицу и часовню — видно все еще не доволенъ!

СТАРИКЪ

Не даромъ онъ, впрочемъ, брать хочетъ — предлагаетъ хорошую въ новой земл замну.

СТАРУХА

Не врь морскому дну, оставайся лучше при томъ, что имешь.

СТАРИКЪ

Пойдемъ въ часовню, принесемъ вечернюю молитву.

Палаты Фауста.

Вокругъ палатъ садъ, съ саду пролегаетъ каналъ. ФАУСТЪ, дряхлый старикъ, идетъ по саду, едва передвигая ноги.

ЛИНЦЕЙ на башн.

Солнце садится, послдніе корабли входять въ гавань, по каналу плыветъ челнъ.

вдали слышится звонъ небольшого колокола.

ФАУСТЪ

Несносный звонъ! онъ мн — ножъ въ сердце! Съ этой стороны моимъ владніямъ конца нтъ, а тамъ — тамъ чужое: роща, хижина, часовня! чужое! это нестерпимо — бжалъ бы отсюда!

челнъ въ канала, пристаетъ къ берегу, выходятъ на пристань МЕФИСТОФИЛЬ и ТРИ СИЛЬНЫЕ, начинаютъ выгружать изъ челна товары, въ тюкахъ и ящикахъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Каково? было два корабля, а теперь ихъ двадцать! про товары и говорить нчего!— Морской промыселъ лучше всякаго другаго — ловишь, что попадется: рыба, такъ рыбу, а корабль, такъ корабль, возвращается домой честнымъ купцомъ, промышленникомъ, и если грузъ хорошъ, никто не спрашиваетъ, какъ онъ добытъ!

ТРИ СИЛЬНЫЕ

Но господинъ нашъ глядитъ, кажется, на привезенные товары безъ всякаго удовольствія.

МЕФИСТОФИЛЬ

Разложите ихъ въ залахъ — поразсмотрить, такъ понравится.

грузъ уносятъ въ палаты.

МЕФИСТОФИЛЬ къ Фаусту

Равнодушно и угрюмо смотритъ ты на щастливый успхъ великихъ предначертаніи. Мудрой твоей волею родилась и обогатилась новая страна, новая пристань населена судами. Здсь были начаты первый работы, отсюда теперь простираетъ ты руку на край свта, отсюда —

ФАУСТЪ

Будь оно проклято, это мсто! именно оно не выносимо для моего взора! отсюда я вижу нчто чужое, вотъ эту рощу, хижину! тамъ, на холм, хотлъ бы я построить каланчу, оттуда обозрвалъ бы мои владнія — такъ нтъ, холмъ принадлежатъ не мн! Стыжусь самъ, сознаваясь, что съ ума отъ этого схожу! богатство хуже нищеты, если оно не помогаетъ пріобрсть то, чего желаешь. Въ добавокъ ко всему еще этотъ проклятый колоколъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Дйствительно досадно: то и длаютъ, что звонятъ, будто на похороны какія! но я не понимаю, зачмъ ты такъ снисходителенъ къ старикамъ: теб вдь позволено длать улучшенія.

ФАУСТЪ

Правда! ступай, постарайся переселить ахъ, знаетъ, на ту прекрасную усадьбу, которая уже была имъ предложена.

МЕФИСТОФИЛЬ

Какъ пообживутся тамъ, то сами будутъ благодарить за мну, хотя и не совсмъ добровольную.

свиститъ, приходятъ СИЛЬНЫЕ.

Ей, вы идёмъ ни работу, и завтра во флот пиръ.

СИЛЬНЫЕ

Пусть хоть это вознаградилъ насъ за дурной пріемъ отъ господина.

Темная ночь.

ЛИНЦЕЙ на башн палатъ

Веселая жизнь моя! То и дла, что гляди, любуйся красотами неба и земли. Богъ же далъ мн зоркіе глаза — вижу хорошо и вблизи и вдали!

посл нкотораго молчанія

Но не все мн любоваться! пришлось, видно, и ужаснуться! Тамъ, надъ рощицей, свтлетъ: сыплются искры, появляется пламя — хижина стариковъ въ огн! Бдные добрые люди, спаслись бы хоть сами! Вотъ загорлась и часовня и роща! и нтъ спасенія, все, все погибнетъ —

посл долгаго молчанія

все погибло, всего какъ небывало!

ФАУСТЪ на балкон

Что тамъ вверху за жалобный голосъ? А, сторожъ, знать, завидлъ пожаръ! Я и самъ недоволенъ своимъ поступкомъ, но теперь уже дло сдлано. И что за бда? у стариковъ будетъ новое, лучше прежняго, хозяйство, а я построю на холм каланчу, стану смотрть на все мн принадлежащее и тоже на ихъ благоденствіе.

МЕФИСТОФИЛЬ входитъ съ Сильными

Прости намъ! безъ бды не обошлось. Старики предложеній твоихъ и слушать не хотли, надлежало употребить силу, тутъ какой-то молодецъ, гостившій въ хижин, вздумалъ защищаться и былъ, но неосторожности, убитъ, старикъ же и старухи умерли со страху. Въ суматох какъ-то загорлась раскиданная по полу солома — теперь горитъ все.

ФАУСТЪ

Разв вы были глухи? Я желалъ мны, а не насилія! сто проклятій вамъ, окаянные!

МЕФИСТОФИЛЬ

Старая псня, добровольно повинуйся сил!

ФАУСТЪ

Помрачелось небо, пожаръ потухаетъ, отъ него ветъ втерокъ — мн что-то страшно.

Передъ палатами Фауста.

Полночь.

ЧЕТЫРЕ СТАРУХИ подходятъ къ палатамъ

ПЕРВАЯ

Я нужда.

ВТОРАЯ

Я мать долговъ.

ТРЕТЬЯ

Я забота.

ЧЕТВЕРТАЯ

Я нищета.

ВС КРОМ ЗАБОТЫ

Мимо — здсь живетъ богачъ.

ЗАБОТА

Забота проникаетъ всюду.

исчезаетъ.

ТРИ СТАРУХИ

Идемъ дале. Небо покрывается тучами, смотрите: изъ за нихъ, издалека, идетъ — идетъ она, сестра наша! идетъ смерть!

удаляются.

ФАУСТЪ въ комнат, у окна

Пришли четыре, а уходятъ только три! что говорили, я не разслушалъ: кажется однако, что глухо раздалось слово: смерть!

Нтъ, еще я не выбился на волю! о, еслибъ можно было удалить отъ себя все магическое, позабыть вс волшебныя слова, быть какъ другіе, простымъ человкомъ — да, тогда бы стоило быть человкомъ! Я былъ такимъ — и надобно же мн было преступнымъ словомъ созвать проклятіе на себя самаго и ни все, меня окружающее, отравить вокругъ себя самый воздухъ! Теперь все меня тревожить, если не днемъ, то ночью: прокричитъ птица — въ голос ея мн слышится дурное предвстіе, взгляну на что нибудь нечаянно — пугаюсь, мучимый суевріемъ! Что это? дверь заскрипла, а никто не входитъ!

озирается безпокойно

Кто здсь?

ЗАБОТА

Я.

ФАУСТЪ

Кто ты? поди прочь!

ЗАБОТА

Не пойду, я здсь — дома.

ФАУСТЪ про себя

Не разсердиться бы мн, не сказать бы какого либо волшебнаго слова!

ЗАБОТА

Я сопутница человка, никогда нежеланная, но неизбжная. Зналъ ли ты когда Заботу?

ФАУСТЪ

Я не шелъ, а бжалъ по жизненному пути, не старался ловить именно т или другія изъ наслажденія, а хваталъ, какія попадали подъ руку — желалъ, получалъ и желалъ потомъ снова, была для меня пора величія и могущества — теперь пришла пора благоразумія и осмотрительности: этотъ свтъ знаю я хорошо, а простирать виды дале его — намъ загражденія дорога. Да и глупъ тотъ, кто устремляетъ туда взоры! зачмъ мечтать о вчности? лучше держаться вдомаго, осязаемаго, идти на земл поземному, не довольствуясь ничмъ все подвигаться впередъ, и въ томъ самомъ находить щастіе и муку.

ЗАБОТА

Кмъ я единожды овладю, для того уже по существуетъ щастіе, тому ничто не служить на пользу! полный мрака въ душ, онъ голодаетъ среди изобилія, все думаетъ о дняхъ будущихъ, всегда страдаетъ отъ этой думы.

ФАУСТЪ прерываетъ ее

Полно! я теб недоступенъ. Уходи, а то болтовня твоя хоть кого сведетъ съ ума.

ЗАБОТА продолжая

Рабъ нершительности, онъ безпрестанно предпринимаетъ и раздумываетъ, хватается за жалкія полумры, колеблется между упованіемъ и отчаяніемъ, томится въ безполезной съ самимъ собою борьб, и не трогаясь съ мста, предвкушаетъ заран, не смотря на все свое щастіе, муки адскія.

ФАУСТЪ

Такъ, злобные, терзаете вы родъ человческій! Отъ демоновъ, я знаю, избавиться трудно — духовныя узы неразршимы, но твоей власти, забота, я никогда не признаю.

ЗАБОТА

Испытай ее на прощаньи! Другіе бываютъ слпы во всю жизнь, ты, Фаустъ, ослпни передъ смертью!

дуетъ на Фауста.

ФАУСТЪ ослпшій

Какая темнота! Но въ душ моей тмъ свтле! Спшу исполнить задуманное. Ей, вы, работники, снаряжайтесь, приступайте къ длу, осуществите мои мысли. Готовьтесь вс, до послдняго — воля одного даетъ занятіе тысячамъ.

Дворъ передъ палатами.

ЛЕМУРЫ, съ факелами, впереди ихъ МЕФИСТОФИЛЬ, какъ надсмотрщикъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Ей, вы, жилами связанныя кости!

ЛЕМУРЫ

Готовы! намъ, кажется, отводится новое владніе, вотъ колья и цпь — что нужно мрить?

МЕФИСТОФИЛЬ

Обойдется и безъ инструментовъ! Пусть одинъ изъ васъ — самый рослый — ляжетъ, а остальные снимутъ съ него на земл мрку и роютъ продолговатую по той мрк яму. Изъ палатъ въ могилу — все одна и та же глупая исторія!

ЛЕМУРЫ роютъ и поютъ

Бывъ парнемъ, я любилъ, любилъ, 29

Веселый зналъ часокъ,

И думалъ: вкъ мн будетъ пиръ!

Анъ тутъ-то и крючокъ!

Колдунья-старость шагъ да шагъ —

Пришла яга съ клюкой,

И вотъ теперь изволь-ка лзть

Въ могилу на покой!

ФАУСТЪ выходитъ ощупью изъ двери палатъ

Какъ весело слышать стукъ заступовъ, голоса работниковъ! О, стсню я море!

МЕФИСТОФИЛЬ ветерану

Незнаетъ онъ, глупецъ, что трудится въ нашу же пользу! Стихіи за насъ, и все это кончится уничтоженіемъ.

ФАУСТЪ

Надсмотрщикъ!

МЕФИСТОФИЛЬ

Здсь!

ФАУСТЪ

Торопись, понуждай людей строгостью и наградами, каждый день извщай меня объ успх работъ на новомъ канал.

МЕФИСТОФИЛЬ въ поголоса

Хорошъ тутъ каналъ!

ФАУСТЪ

Тамъ, у горъ, есть гнилое болото. Надобно осушить его, милліонамъ людей доставить мсто для жизни если не безопасной, то по крайней мр дятельной. Я весь предаюсь этой мысли. Послдній выводъ мудрости состоитъ вотъ въ чемъ: жизнь и лучшіе дары ея должны быть, въ каждомъ человческомъ возраст, наградою безпрерывныхъ трудовъ, ежедневной, опасной борьбы съ препятствіями. О, какъ бы я желалъ жить среди цлаго народа такихъ свободно-ревностныхъ дятелей! Тогда я могъ бы сказать мгновенію: ‘не улетай, ты такъ прекрасно — слдъ мой на земл не исчезнетъ впродолженіе вковъ’!— Въ предъощущеніи столь высокаго блаженства наслаждаюсь я теперь наивысочайшимъ мгновеніемъ. ³⁰

упадаетъ, Лемуры берутъ его и укладываютъ у могилы.

МЕФИСТОФИЛЬ

Его не насыщаетъ никакое удовольствіе, не удовлетворяетъ пока кое благополучіе — все новыя зати! Даже теперь бднякъ хочетъ приудержать послднее, жалкое, ничтожное мгновеніе! И его, столь мощно мн противустоявшаго, одолло время, одолла старость! Часы стали —

ЛЕМУРЫ

Стали, безмолвствуютъ какъ полночь! стрлка падаетъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Падаетъ — все совершилось.

ЛЕМУРЫ

Все прошло.

МЕФИСТОФИЛЬ

Прошло? глупое слово! зачмъ: прошло?— прошло и ничто — совершенно одно и тоже! стоить ли же надъ чмъ нибудь трудиться? Прошло, то есть какъ будто бы вовсе не существовало! Давай же мн, лучше, всегдашнее, совершенное ничтожество!

ЛЕМУРЫ кладутъ тло въ могилу

Тсенъ домъ и не убранъ, взятая на прокатъ утварь возвращена займодавцамъ, теб же, нмой гость, и этого довольно!

МЕФОСТОФИЛЬ

Тло лежитъ, если же захочетъ улетть духъ, тотчасъ предъявлю ему написанное кровью мое право! Теперь, однако, есть много средствъ отжилить у чорта душу — надобно позвать помощниковъ, а то, пожалуй, еще упуститъ!

Худо намъ стало — нельзя положиться ни на давнишнее право, ни на старинный обычай! Бывало — чуть вылетлъ послдній вздохъ, и душа уже въ когтяхъ моихъ, теперь же, вотъ, она медлить, ждетъ пока будетъ выгнана изъ тла враждующими между собою стихіями! Трудись, хлопочи, а потомъ еще пойдутъ вопросы: когда, какъ, гд?

Ну, сюда, рогатые молодцы! несите съ собою и адскую пасть!

появляется множество уродливыхъ чертей, въ сторон разверзается пылающая пасть.

Охъ, да какъ она зіяетъ! какъ тамъ, внутри, клубится пламя! какъ барахтаются осужденные! А живые гршники все это почитаютъ обманомъ!

Вы, толстяки, караульте по земл, а вы, долговязые, вверху, чтобъ душа никуда ускользнуть не могла.

въ вышин появляется сіяніе.

НЕБЕСНЫЕ ДУХИ

Несите, встники неба, несите гршнику прощеніе Всемилосердаго! Разлейте на вс существа дйствіе вашего присутствія

МЕФИСТОФИЛЬ

Что за противные звуки? что за сіяніе? А, летятъ т, которые у меня отняли уже не одну добычу! Вы, черти, держите ухо остро!

НЕБЕСНЫЕ ДУХИ разсыпаютъ разцвтшія блыя розы

Разсыпайтесь, живительныя розы небесной Любви, розы вышней Благодати! несите почившему всть спасенія, всть рая!

МЕФИСТОФИЛЬ

Что вы вертитесь, черти! Пусть ихъ сыплютъ! Вы только подуйте, какъ разъ цвтки засохнутъ! Вотъ такъ — нтъ, не такъ, полно! Эхъ, ни въ чемъ вы не знаете мры — такъ дунули адской атмосферой, что цвтки загорлись и падаютъ на васъ же!—

Крпитесь, говорю вамъ, ее пугайтесь! Ахъ трусы, негодяи! вертятся, кувыркаются какъ шальные, и вотъ вс до единаго въ адъ улепетнули! Я однако не изъ такого десятка —

отбиваешь летящія на него розы

Прочь, вы, блудящіе огни! прочь, говорю вамъ! охъ, да какъ жжетъ мн затылокъ!

НЕБЕСНЫЕ ДУХИ

Удаляйтесь отъ несроднаго вамъ: любовь пріемлетъ только любящихъ.

МЕФИСТОФИЛЬ

Какая жара — пуще адской, точно какъ на сердц у безнадежно-влюбленнаго! Но что со мною? зачмъ я гляжу на нихъ? зачмъ ихъ проклинать не йогу? Малые малютки! охъ, да попаду я черезъ нихъ въ дураки! А какіе они хорошенькіе! Да приблизьтесь, улыбнитесь мн!

НЕБЕСНЫЕ ДУХИ

Сіяй свтло, пламя Любви! заблуждшихся обрати къ истин!

МЕФИСТОФИЛЬ

Я самъ себя не узнаю, такъ разнжился! но нтъ, это пустяки! прочь, морока любви прочь, вотъ я опять прежній Духъ-отрицатель!

НЕБЕСНЫЕ ДУХИ

Возноситесь, хваля и славя Бога!

улетаютъ съ безсмертною частію Фауста.

МЕФИСТОФИЛЬ

Гд они? Умчались, унесли добычу! пропало мое сокровище, завщавшаяся мн душа! прошью безвозвратно! И виноватъ самъ я, глупецъ, пошлый дуракъ не смотря на всю свою опытность! ³¹

Скалистыя горы.

АНАХОРЕТЫ, въ палаткахъ, разсянныхъ между скалами и лсомъ.

ХОРЪ

Мирно пребываемъ мы здсь, въ убжищ святой Любви и созерцанія! здсь кротки даже лютые зври.

PATER EXSTATICUS

Проникни меня, пламенное ощущеніе восторга! придите, муки, истязанія, очистите меня отъ всего бреннаго, ничтожнаго, да возсіяетъ душа моя чистою Любовію!

PATER PROFUNDUS

Оживи, Боже, душу мою святою Любовію, какъ влага живитъ растнія! Очисти мысли и сердце мое, какъ бури очищаютъ воздухъ!

PATER SERAPHICUS

Что за облачко носится надъ вершиною лса? ахъ, точно, это сонмъ юныхъ безплодныхъ!

ХОРЪ БЛАЖЕННЫХЪ МАЛЮТОКЪ

Скажи отецъ, кто мы? куда летимъ мы, щастливые уже тмъ, что существуемъ — существованіе такъ пріятно!

PATER SERAPHICUS

Рожденные во мрак, съ чувствами еще не развившимися, вы были потеряны для нашихъ родителей, но сохранены для небесъ. Вы, однако, ощущаете присутствіе мое, близость существа любящаго, хотите ли моими очами взглянуть на землю, еще вами невиданную?

воспринимаетъ въ себя малютокъ

Вотъ скалы, лса, воды.

МАЛЮТКИ

Прекрасно, но мрачно. Пусти насъ, отецъ!

PATER SERAPHICUS

Летите, растите духомъ, питайтесь Любовію, созрвайте для блаженства.

МАЛЮТКИ уносясь въ вышину

Полны упованія, радостно ждемъ мы обтованнаго.

ЧИСТЫЯ ДУХИ вознося въ вышину безсмертную часть Фауста

Избавленъ отъ злаго благородный членъ духовнаго міра! Безпрерывно-ищущій можетъ быть искупленъ — его не оставитъ Любовь всевышняя!

МЛАДШІЕ ЧИСТЫЕ Д.УХИ

Мы разсыпали розы, взращенныя кающимися гршницами, въ страх убжали кромшные, и онъ спасенъ отъ власти лукаваго.

ДУХИ БОЛЕ СОВЕРШЕННЫЕ

Но только одна небесная Любовь отдлить отъ него слды земнаго, возвратитъ ему чистоту совершенную.

МЛАДШІЕ

Смотрите! блаженные малютки освобождаютъ уже отъ тяжести всего, принадлежащаго праху, возлегаютъ къ покой жизни. Да присоединится и онъ къ юному хору.

МАЛЮТКИ

Съ радостію принимаемъ духъ, отъ узъ бренныхъ освобождаемый.

DOCTOR MARIANUS на вершин горы

Здсь не стсненъ взоръ и возвышенне чувствуетъ себя душа. Вижу: въ высот парятъ покаявшіяся гршницы, а надъ ними, увнчана короною изъ лучезарныхъ звздъ, сіяетъ Великая Посредница.

Владычица міра! Удостой меня своего лицезрнія, наполняющаго душу сладостію несказанною! Ты, Всечистая, преклоняетъ взоръ къ молящимся Теб съ упованіемъ, Ты подъемлешь падшихъ, не могущихъ возстать собственными силами. И кто изъ смертныхъ не падалъ? Кто не нуждался въ Твоемъ предстательств, достославная Два-Матерь!

MATER GLORIOSA появляется въ вышин.

ХОРЪ КАЮЩИХСЯ ГРШНИЦЪ

Внемли намъ, Благая! не оставь насъ, Милосердая!

Magna peccatrtx, Mutier samaritana и Maria Aegyptiaca составляютъ хоръ.

ХОРЪ

Ты, неотринувшая великихъ гршницъ, искренне покаявшихся! прости и этой, забывшейся только единожды, по незнанію!

КАЮЩАЯСЯ, которая на земл называлась: Гретхенъ

Склони, Всеславная, взоръ свой къ моей радости! Возвращается, очищенный, тотъ, кому на земл я отдала сердце.

БЛАЖЕННЫЯ МАЛЮТКИ

Онъ растетъ, переростаетъ насъ, будетъ нашимъ руководителемъ.

КАЮЩАЯСЯ (Гретхенъ)

Какъ онъ освобождается отъ всхъ покрововъ, какъ возстаетъ въ первоначальной юношеской сил! Позволь мн, Милосердая, быть наставницей его, еще ослпленнаго сіяніемъ новой жизни.

MATER GLORIOSA

Возносись со мною въ вышнія сферы. Если онъ ощущаетъ твое присутствіе, то послдуетъ за нами.

DOCTOR MARIANUS падая ницъ

Вознесите, вс кающіеся, взоръ вашъ ко взору Милующей. Не оставь насъ, Всечистая Владычица!

CHORUS MYSTICUS

Все преходящее есть только смволъ: здсь достигается казавшееся недостижимымъ, совершается невыразимое, сюда возноситъ насъ вчно-женственное. ³²

КОНЕЦЪ

ПРИМЧАНІЯ

КО ВТОРОЙ ЧАСТИ.

1. Хоръ сокращенъ не мною. Монологъ Фауста переведенъ вполн. Въ подлинник онъ написанъ такъ называемыми terza rima, т: е: пятистопными стихами, по три стиха на одну риму.

2. Сцена эта составляетъ около 350-ти римованныхъ стиховъ, 4-хъ и 5-ти стопныхъ. Въ ней есть нсколько остротъ, довольно рзкихъ.

3. Маскарадъ сокращенъ значительно, во мыслей пропущено не много, и то неважныхъ. Для примра, вотъ точный переводъ псни цвточницъ (посл первой рчи Герольда):

‘Чтобы пріобрсти ваше одобрніе, нарядились ныншней ночью мы, молодыя Флорентинянки, и вмшались въ пышную свиту нмецкаго Двора.’

‘Темныя кудри наши украшены блестящими цвтами, шелковыя нити, шелковыя кисти играютъ тоже здсь свою роль.’

‘Это почитаемъ мы за дльное и весьма похвальное: цвты наши, блистая искуственно, цвтутъ впродолженіе всего года.’

‘Всякаго рода цвтные лоскутки расположены въ нихъ симметрически: вы можете насмхаться надъ той или другой частію, цлое же привлекательно.’

‘Пріятно смотрть на насъ, ловкихъ садовницъ: до такой степени природа женщинъ сродна съ искуствомъ.’

Весь маскарадъ составляетъ боле 900 стиховъ.

4. Все, что курсивомъ говорится о поэтахъ, переведено вполн, безъ всякихъ измненіи.

5. Здсь разумется самъ Кайзеръ.

6. Сцена эта составляетъ около 600 стиховъ. Въ ней не мало остротъ.

7. Отсюда до конца сцена переведена тщательно — только два или три мста выражены съ большею, нежели въ подлинник, сжатостію,

8. Вотъ еще, для примра, близкій переводъ,

БЛОКУРАЯ ДАМА

Позвольте, два слова. Видите, какъ чисто мое лицо, но не таково оно бываетъ въ нещастное лтнее время, тогда высыпаютъ сотни темнокрасныхъ пятнышекъ и къ досад моей покрываютъ блую кожу. Средство!

МЕФИСТОФИЛЬ

Жаль, что такое свтленькое личико длается въ Май пгимъ, какъ шкура леопарда! Возьмите лягушечьяго клёку, лягушечьихъ языковъ, смшайте, дистилируите старательно въ самое время полнолунія, а когда настанетъ ущербъ, то хорошенько вымажьтесь. Придетъ весна — веснушки не появятся.

9. Монологъ этотъ переведенъ вполн.

10. Въ подлинник каждое лицо говоритъ одинъ пятистопный стихъ, а иное — два стиха. Посл появленіе Елены — тоже

11 и 12. Об рчи переведены вполн

13. Въ первомъ Дйствіи всего около 1950 римованныхъ стиховъ, размръ различный, большею же частію пятистопный.

14. Сцена эта сокращена, съ удержаніемъ, кажется, всего, значительнаго сколько нибудь и въ какомъ нибудь отношеніи.

15. Гомункулъ видитъ сновидніе Фауста, мечтающаго о Елен.

16. Здсь пропущенъ недлинный разговоръ Мефистофиля съ грифами, основанный въ подлинник на игр: словъ: Greif, грифъ и Greis, старикъ.

17. Фаустъ въ подлинник начинаетъ свои монологъ такъ:

‘Я не сплю! О, не исчезайте, несравненные образы, если вы и произведены только моимъ взоромъ! Какъ удивительно я проникнутъ! (?) Мечты ли это? воспоминанія ли? И былъ уже однажды такъ ощастливленъ. Среди прохлады густыхъ, тиходвижимыхъ кустовъ прокрадываются воды, он не шумятъ, а чуть журчатъ, со всхъ оторопь десятки источниковъ соединяются въ чисто-свтломъ, для купанья плоско-углубленномъ мст. Влажное зеркало посылаетъ глазу удвоенное изображеніе юныхъ, цвтущихъ здоровьемъ красавицъ! толпою он купаются, смло плаваютъ, боязливо идутъ въ глубину, наконецъ, вотъ — крикъ, водяная борьба! Можно бы было, кажется, довольствоваться этой картиною, могла бы досыта насладиться ею мои глаза, но все дальше стремится мой духъ, и взоръ хочетъ проникнуть подъ тотъ нокровъ: богатая снь пышной зелени скрываетъ высокую царицу. Удивительно! вотъ и лебеди’ и пр.

18. Второе Дйствіе почти такъ же длинно, какъ и Первое. При сокращеніи рчей было приложено всевозможное стараніе не пропустить ничего существеннаго и не затемнить аллегорій, которыя инд сами по себ уже весьма не ясны.

19. Разговоръ тутъ писанъ 6-ти стопными ямбами, безъ римы и цезуры, хоры то же безъ римы, но стихами разнаго размра, большею частію короткими. Елена начинаетъ рчь свою такъ:

‘Многославимая и многопорицаемая, Елена, иду я съ берега, къ которому мы пристали, еще не опомнившись отъ безпрерывной качки волнъ, милостію Посейдона и силою Евроса перенесшихъ насъ отъ Фригійскихъ равнинъ къ отечественнымъ бухтамъ на высоковоздымающихся хребтахъ своихъ.

Тамъ, ли берегу, Царь Менелай празднуетъ, съ храбрйшими изъ воиновъ, свое возвращеніе. Но ты привтствуй меня, высокій домъ, построенный Тиндареемъ, моимъ родителемъ, на скат Палладина холма и украшенный имъ паче всхъ Спартанскихъ домовъ во время, когда я братски съ Клитемнестрой, съ Касторомъ и Поллуксомъ играя, возрастала. Привтствую васъ, желзныхъ вратъ растворы’ и пр.

20. Въ подлинник здсь не одинъ, а семь разъ Троянки съ бранью говорятъ Форкіад, каждый разъ по одному стиху, она отвчаетъ тоже по одному стиху.

21. Линцей говоритъ стихами римованными и потому-то его рчи кажутся Елен столь пріятными.

22. Тутъ Елена три раза отвчаетъ короткими изрченіями въ риму къ стиху, сказанному Фаустомъ.

23. Слдующія рчи, до паденія Евфоріона, писаны короткими стихами — иныя даже двустопными.

24. Части хора говорятъ осьмистопными стихами безъ римы, довольно пространно: одно описаніе винодлія занимаетъ около тридцати стиховъ. Третье Дйствіе короче двухъ предъидущихъ, въ немъ однако боле полуторы тысячи стиховъ.

25. Въ эту рчь Мефистофиля сокращены довольно пространные толки о войн и причинахъ войны, о положеніе Кайзера и ход длъ подъ его управленіемъ.

26. Слдующая сцена сокращена весьма значительно — пропущены подробности распоряженій и самой битвы.

27. Этой небольшой рчью военачальника замнена вся сцена Кайзера съ разными сановниками, заключающая въ себ раздачу наградъ и нкоторыя распоряженія, до Фауста не касающіяся. Въ четвертомъ Дйствіи всего стиховъ тысяча.

28. Въ подлинник старухи называютъ себя: первая — недостатокъ, вторая — долгъ. Въ изложеніи ‘нужда’ и ‘мать долговъ’ сказано для ясности.

29. Псню Лемуровъ Гете заимствовалъ изъ Шекспирова Гамлета — только отбросилъ третій куплетъ, да нсколько измнилъ второй.

30. Это выраженіе переведено слово въ слово: ich geniesse dec hchsten Augenblick. Рчи Фауста въ пятомъ Дйствіи вообще сокращены весьма немного, съ строгимъ сохраненіемъ мыслей.

31. Изъ рчей Мефистофиля исключены нкоторыя подробности, отъ двухъ предпослднихъ устраненъ цинизмъ, противный до отвратительности.

32. Послдній хоръ переведенъ слово въ слово, все остальное въ послдней сцен посокращено. Въ пятомъ Дйствіи всего боле 1000 стиховъ.

Конецъ примчаній.

ОБЗОРЪ ОБИХЪ ЧАСТЕЙ ФАУСТА.

ОБЗОРЪ

Преданіе о Доктор Фауст было обрабатываемо многими писателями: число сочиненій, которымъ оно послужило основою, простирается почти до полусотни. Фаустъ везд представленъ чародемъ, продавшимъ свою душу чорту за мірскія удовольствія и гибнущимь при конц условленнаго срока.

Гете изъ преданія заимствовалъ только имена, да нкоторыя незначительныя подробности, касательно же самой сущности предмета онъ возъимлъ смлую мысль: превратить біографію ученаго колдуна въ исторію внутренней жизни человчества — мысль, которой вполн удовлетворительное развитіе едва ли не превышаетъ силы всякой человческой геніяльности.

Фаустъ писанъ въ многіе приссты, съ весьма большими промежутками времени. Главныя сцены Первой Части созданы, отрывчато, 23 лтнимъ поэтомъ въ 1772 году и 15 лтъ мигомъ оставались нетронутыми. Только 1-го Марта 1788 года Гете писалъ изъ Рима, что прибавилъ къ нимъ еще одну сцену, да составилъ полный планъ піесы. Дале дло шло такими же прыжками. Первая часть пополнена въ 1801-мъ году и еще пересмотрна въ 1806-мъ. Когда именно начата Вторая, въ точности не извстно: въ запискахъ своихъ, продолжавшихся до 1823 года, Гете не упоминаетъ о ней вовсе, хотя исчисляетъ тамъ свои работы весьма подробно — должно, слдственно, полагать, что Вторая Часть начата посл прекращенія записокъ, окончена же она, какъ увряютъ біографы, наканун послдней годовщины Гетева рожденія, то есть 27 Августа 1832 года, спустя 60 лтъ посл того, какъ начальные стихи трагедіи положены было на бумагу.

Первая Часть при появленіи своемъ въ свтъ произвела впечатленіе всеобщее и неслыханно сильное. Исполинскими достоинствами ея были потрясены умы всей читающей Европы, нмецкихъ же ученыхъ, философовъ и литераторовъ, объяло изумленіе, смшанное съ досадою и ужасомъ: убійственная сатира, пложенная въ уста Фауста и Мефистофиля, не пощадила ни одного факультета, и сверхъ того нкоторыя знаменитыя лица узнали себя въ каррикатурахъ, выставленныхъ на посмяніе аллегорически. Никто однако — столь могущественна власть таланта — никто не посмлъ роптать гласно, оскорбленные проглотили пилюлю, смирились и принялись — толковать Фауста.

Второю Частію ученые были, напротивъ того, весьма обрадованы, потому что нашли въ ней цлый пространный міръ, населенный не столько существами живыми, сколько олицетворенными умозрніями. Для толкователей это — раздолье! Толкованія посыпались со всхъ сторонъ, отъ послдователей всякихъ философическихъ системъ, такъ усердно, что нын и общая мысль піесы и частности — значеніе вставныхъ аллегорій, смыслъ выраженій туманныхъ, предметы намёковъ на современность — все уже объяснено наиподробнйшіе, за то — странное дло — объясненія почти во всемъ между собою несогласны, а часто и совершенно одно другому противурчатъ.

Гд же причина такой разности и даже противуположности выводовъ, извлеченныхъ изъ однихъ и тхъ же данностей! Разумется, что она должна заключаться или въ самомъ предмет, или въ способ воззрнія на предметъ различными его изслдователями. Существуетъ ли, или нтъ, относительно Фауста, первый илъ сихъ двухъ случаевъ, мы обстоятельно разсмотримъ ниже, въ существованіи же втораго нельзя, къ нещастію, и сомнваться. Страсть все растолковывать, находить во всемъ смыслъ иносказательный, сдлалась епидемическою болзнію нашего вка, одолла трудящихся не только на поприщ словесности и философіи, ни и въ области наукъ гораздо боле точныхъ. Изъ безчисленныхъ тону примровъ припомнимъ только, что цлый сонмъ писателей, слпо подражая разсудительному Нибуру, безпрестанно усиливается вс всплошь преданія древности превратить въ символическія басни, припомнимъ еще, что недавно одинъ Французскій астрономъ опередилъ даже самого заносчиваго Дюпюи, объяснилъ почти всю миологію посредствомъ созвздій и движенія свтилъ небесныхъ — какъ будто древніе видли въ цломъ мір одн только звзды, не обращая никакого вниманія на собственныя свои чувствованія и страсти, на всю душевную жизнь человчества! Односторонность и пристрастіе такихъ приверженцевъ смволизма превосходитъ всякое вроятіе: для нихъ ничего не значить перепутать вка и народы, отбросить событіи подъ принятую систему не подходящія, остальныя же устроить на свой ладъ, съ видимой натяжкою, пользуясь всякимъ случайнымъ сходствомъ произшествіи и названій, всякимъ малйшимъ правдоподобіемъ, безотчетно и произвольно. И говорунамъ часто врятъ на слово — у кого достанетъ терпнія и охоты поврять ихъ собственными изслдованіями!

Естественно, чти при такой наклонности ученыхъ нашего времени, не ушелъ отъ толковъ Фаустъ, твореніе многобъемлющее, не чуждое иносказательности уже по самому своему предмету, а еще боле по форм, авторомъ для изложеніи избранной. Тутъ, впрочемъ, дйствовала и причины частныя, современныя. Гете прослылъ великимъ и глубокимъ мыслителемъ — какъ же было толковникамъ не щегольнуть собственнымъ глубокомысліемъ, не прикинуться видящими дале толпы, понимающими таинственный смыслъ каждаго мста, въ особенности же мста неяснаго? Имя Гете сдлалось у философовъ неопровержимымъ авторитетомъ — какъ же было послдователямъ какой бы то но было философической школы не стараться о превращеніи Фауста въ подпору своего ученія? И дйствительно: если слушать мистиковъ, то Фаустъ ясно и неоспоримо написанъ въ дух мистицизма, если слушать отъявленныхъ враговъ ихъ, приверженцовъ Гегеля, то Гете Фаустомъ нанесъ мистицизму ударъ ршительный! Разсматривая сужденія тхъ и другихъ, не трудно впрочемъ найти магическій жезлъ, ударомъ котораго извлекается изъ Фауста все желаемое, чудотворное орудіе это есть, просто — Подразумніе! Посредствомъ подразумнія изъ всего на свт можно вывесть все, что кому угодно. Пусть кто-нибудь возьметъ хоть сказку о Бов-Королевич, да станетъ поступать, какъ толковники поступаютъ съ Фаустомъ, то есть: прямой и естественный смыслъ любаго мста почитать за грубую наружную оболочку мысли, подъ этой оболочкою подразумвать, смотря по надобности, тотъ или другой смыслъ отдаленный, переносный, придумывать, наконецъ, важное значеніе для каждаго слова, хотя бы то слово было, видимо, поставлено только для круглоты оборота — нтъ сомннія, что и изъ Бовы-Королевича выйдетъ подтвержденіе какой угодно философической системы!

На первый взглядъ кому-либо можетъ показаться, что подразумвательная смволистика есть только игра, хотя пустая и безплодная, но по крайней мр безвредная. Пусть, скажутъ намъ, чудаки объясняютъ, что и какъ имъ вздумается, пусть, пожалуй, и Наполеона, сына Летиціи, принимаютъ за Аполлона, дитя Свта, а двенадцать его маршаловъ за двенадцать зодіакальныхъ знаковъ, пусть, словимъ сказать, дряхлющій умъ забавляется калейдоскопомъ мудрствованія, какъ одтинвшій старикъ тшится постройкой карточныхъ домиковъ — зачмъ мшать его удовольствію?— Мшать, конечно, не стоило бы труда, если бы игра оставалась при одномъ играющемъ, но происходитъ совсмъ не то: кривые толки сбиваютъ съ толку публику, особенно же увлекаютъ младшую часть публики, всегда доврчивую, всегда прельщаемую таинственностію. Такимъ образомъ распространяется множество сужденій загадочныхъ, а предметъ сужденій не только не поясняется, но напротивъ, затемняется въ самыхъ ясныхъ частяхъ своихъ. Чего не сказано о Гетевомъ Фауст! Онъ, мы слышимъ, есть произведеніе и ‘понятное только для посвященныхъ въ глубочайшія таинства философіи’ и ‘могущее быть понятнымъ не теперь, а только въ будущее время, при большемъ усовершенствованіи человчества’ и, наконецъ »непонятное вовсе’! Кому же врить? Какъ узнать, что такое есть Фаустъ на самомъ дл, точно ли онъ лишенъ общепонятности, этаго первйшаго достоинства произведеній геніяльныхъ?

Мы — виноваты — ставимъ Гете, по уму и таланту, гораздо выше всхъ его толковниковъ, и потому мы ршаемся врить по имъ, а самому Гете, то есть, видть въ Фауст только то, что дйствительно и явственно въ немъ находится — видть не мене того, но и не боле. Такъ, съ безпристрастными читателями, пройдемъ мы об части піесы, строго придерживаясь текста, отнюдь не позволяя себ никакихъ пополнительныхъ подразумній. Замтимъ сперва, какого именно мысль Гете предположилъ себ развить, и потомъ станемъ смотрть: что въ піес съ этой мыслію и между собою сообразно, и что не сообразно, что гд для насъ понятно, и что нтъ, что, наконецъ, вставлено въ піесу по необходимости, и что по произволу автора, или по крайней мр безъ видимой на то причины. При обзор мы позабудемъ даже о самомъ существованіи какихъ-либо философическихъ системъ, а по мр силъ нашихъ постараемся руководствоваться единственно — здравымъ разсудкомъ: этотъ вождь надежне всякаго другаго, по приговору этого нелицемрнаго судіи остается жить или умираетъ все, что ни создается какъ умомъ, такъ и воображеніемъ.

Совтоваться съ комментаріями мы не станомъ вовсе. Они, конечно, могли бы намъ пояснить значеніе мстъ, относящихся къ чему-либо современному, но такія вставки — если въ нихъ мысль изъ частной не сдлана общею — нын уже утратили всю свою занимательность, что же касается до всего остальнаго, то слушаться ихъ, значило бы приписывать нердко автору такіе помыслы, которыхъ можетъ быть ему вовсе не приходило въ голову. Правда, что Гете любилъ иногда въ совершенно ясную мысль вставлять словцо, придающее ей мнимую таинственность значенія, и очень забавлялся возбужденными чрезъ то въ ученомъ мір толками, также правда, что въ сочиненіяхъ его встрчаются неясности неумышленныя — онъ и самъ сознавался въ этомъ, какъ то видно изъ слдующаго анекдота, разсказаннаго писателемъ, вполн заслуживающимъ всякое довріе. {Eludes de Philologie et de Critique, par М. Ouvaroff. S. Ptersbourg. 1843. Страница 347.} Старшій Шлегель, переписывая однажды, въ присутствіи Гете, какіе-то его стихи, остановился и почтительно спросилъ о точномъ смысл одного мста, перетолкованнаго уже въ Германіи во вс стороны. Гете засмялся и отвчалъ, ‘полно-те, незатрудняйтесь такими загадочностями, писавши эти стихи, я полагалъ, что въ нихъ есть какой-то смыслъ — вотъ все, что и теперь вамъ сказать могу.’ — Неясности, повторяемъ, есть — кто изъ пишущихъ можетъ похвалиться, что выразилъ каждую мысль свою вполн опредлительно? но пособить тутъ нчемъ — он и останутся неясностями: къ чему послужили бы намъ пояснительныя догадки, даже самыя удачныя, даже основанныя на извстности авторовыхъ намреній? Какая польза узнавать, что гд авторъ сказать хотлъ, если онъ не сказалъ того дйствительно? Передъ нами лежитъ его произведеніе въ томъ вид, какъ оно было написано и окончательно выправлено — мы и судамъ о произведеніи, я не объ намреніяхъ автора.

Не допуская при обзор никакихъ подразумній, мы постоянно должны заботиться еще объ одномъ, не смшивать сущности предмета съ его поэтической обстановкою, не придавать, то-есть, особеннаго всу мстамъ и сценамъ вспомогательнымъ, продуманнымъ только для доставленія піес жизни и естественности. Пояснимъ это хоть одномъ слдующимъ промромъ. Сцена въ кабинет Фауста съ пуделемъ прекрасна и не представляетъ собою никакой съ чмъ-либо несообразоости, но если мы примемъ ее за существенную частицу въ развитіи главной мысли, то выйдетъ неразгадочная путаница: бсъ повинуется смволу Распятаго, тутъ Фаустъ видитъ дйствіе смвола, однакожъ и потомъ въ душ Фауста — нтъ Вры! Просимъ понять это! — Подобныя трудности встртятся и тогда, если мы станемъ почитать за аллегорію все выраженное фигурально, или въ каждой аллегоріи искать смысла многосложнаго, соотвтствующаго всмъ ея подробностямъ.

Сказавъ, что и какъ намрены мы длать, приступаемъ теперь къ самому обзору, сперва хода трагедіи вообще, а потомъ замчательнйшихъ характеровъ и нкоторыхъ сценъ отдльно.

Начинаемъ съ Втораго Пролога — въ немъ, какъ въ Увертюр Веберова Стрлка, немногими, но явственными чертами обозначена вся сущность задуманной авторомъ піесы. Мы видимъ слдующее.

Чистые Духи воспваютъ красоту длъ Создателевыхъ, Мефистофиль находитъ на земл дурнымъ все, вообще и въ частностяхъ. Дале говорится, что Фаустъ, влекомый въ даль внутреннимъ броженіемъ, пренебрегаетъ земными яствами, жаждетъ наслажденій полныхъ и ничмъ не можетъ утолять своей жажды, что въ такомъ стремленіи (или, по принятому въ перевод выраженію, мудрствуя {Слово мудрствовать, взятое отдльно, не можетъ служить переводомъ нмецкаго streben, но въ настоящемъ случа оно, кажется, выражаетъ мысль подлинника довольно врно, и потому мы удержимъ его, за недостаткомъ лучшаго, впродолженіе всего обзора.}, нельзя не заблуждаться, что среди покоя въ человк скоро уснула бы дятельность и потому Мефистофилю позволяется нести Фауста (своимъ путемъ), но что усилія чорта будутъ напрасны, поелику неясное стремленіе доброй души всегда найдетъ путь истинный и душу Фауста скоро Богъ однетъ свтомъ. Вотъ вс данности для послдующаго хода піесы. Разсмотримъ ихъ внимательно.

Что такое Фаустъ? Отвчаемъ словами текста: Фаустъ есть человкъ, пренебрегающій земными яствами, ищущій наслажденіи полныхъ, заблуждающійся въ своихъ искательствахъ — человкъ, то есть, мудрствующій по врожденному влеченію къ тому, или, говоря еще короче и проще, Фаустъ есть человкъ, въ самомъ общемъ смысл этого слова. Въ Пролог авторъ не привязалъ его во къ какому мсту, ни къ какой епох земнаго міра: онъ чрезъ то самъ возложилъ на себя обязанность сохранить, при дальнйшемъ развитіи піесы, въ характер Фауста вс черты, общія человчеству во вс вка и у всхъ народовъ. Съ этой точки и станемъ мы смотрть на лице Фауста — нмецкимъ ученымъ Докторомъ представленъ онъ только потому, что авторъ, писавшій драму, а не диссертацію, и слдственно обязанный придать Фаусту какую нибудь индивидуальность, почелъ для него этотъ образъ приличнйшимъ всякаго другаго.

Что такое Мефистофиль? Сличивши все, сказанное имъ о себ въ Пролог и при первомъ съ Фаустомъ свиданіи, находимъ, что Мефистофиль есть олицетворенное Отрицаніе, существо, для котораго зло есть благомъ, а благо зломъ, которое вчно ставить преграды творящей всеблагой Сил, но чрезъ свое тщетное противудйствіе производитъ не зло, а благо. Это опредленіе достаточно полно и высказано авторомъ весьма ясно — мы не имемъ права переиначивать его, или пополнять какими либо вашими добавками.

Что авторъ себ предположилъ касательно хода и окончанія піесы? На это находимъ въ Пролог отвтъ самый положительный. Мефистофиль будетъ вести Фауста своимъ путемъ, но до цли своей не достигнетъ: Фаустъ найдетъ путь истинный — найдетъ именно тогда, когда перестанетъ мудрствовать. Замтимъ это послднее Положеніе — когда перестанетъ мудрствовать, оно неизбжно истекаетъ изъ двухъ предъидущихъ — изъ того, что ‘мудрствуя, нельзя не заблуждаться’ и что душу Фауста ‘Богъ однетъ свтомъ’. И такъ впродолженіе піесы Фаустъ долженъ: сперва, мудрствуя, идти путемъ Мефистофилевымъ, а потомъ перестать мудрствовать и, слдуя неясному своему стремленію, найти путь истинный, озариться свтомъ.

Таковы данности піесы. Он выряжены въ Пролог столь явственно, что тутъ, кажется, нтъ мста никакому недоразумнію, никакимъ дальнйшимъ толкамъ. Приступаемъ теперь къ самой трагедіи — пройдемъ вкратц существенныя части ея, пропуская все епизодическое, прямо къ главной мысли не принадлежащее.

Въ начальномъ монолог, и потомъ въ разговорахъ съ Вагнеромъ и Мефистофилемъ, Фаустъ высказываетъ свои главныя мысли и чувствованія: въ немъ живутъ дв душа — одна, страстно льнущая къ земному, другая, изъ праха стремящаяся гор, въ жизни же не находитъ онъ пищи ни для той, ни для другой — встрчаетъ безпрерывныя лишенія и не видитъ возможности удовлетворить свою любознательность. Потребность ‘души лучшей’ чувствуется однако сильне, нежели жажда мірскихъ удовольствій — желаніе и надежда постигнуть таинства природы посредствомъ сношеній съ силами безплотными заставляютъ Фауста приняться за магію. Раскрывъ Нострадамову книгу, новый магикъ смотритъ во первыхъ на смволическое изображеніе Духа вселенной — восхищается стройностію картины, по тутъ же чувствуетъ, что всю природу обьять невозможно. Сообразне съ человческими силами кажется ему частица великаго Цлаго, Духъ земли — и Духъ вызванъ, по огненное видніе обходится съ Фаустомъ презрительно, говоритъ ему ‘ты подобенъ Духу, котораго постигаетъ, а не мн и и исчезаетъ самовольно, безъ позволенія магика. Такъ разрушается великая Фаустова надежда: магія не откроетъ ему ничего, безплотные отвергаютъ его сообщество — какой ударъ для гордости, познавшей предловъ споимъ притязаніямъ! ‘Я, образъ Божества, и даже не теб (подобенъ)’ восклицаетъ униженный мечтатель, и не устаиваетъ на ногахъ отъ отчаяннаго изступленія. Разговоръ съ Вагнеромъ, близорукимъ педантомъ ‘жалчайшимъ изъ земнородныхъ’ укрощаетъ на минуту его горесть — человку всегда пріятно находить себя выше кого-либо, но вслдъ за тмъ возстаютъ думы: что длать? слдовать ли внутреннему влеченію, или остановиться, удовольствоваться обыкновенной жизнію, подобно червю пресмыкаться въ прах?

Мучимый тягостнымъ раздумьемъ, Фаустъ невольно направляетъ взоръ свой все на одно и то же мсто, на стклянку съ ядомъ: въ душ его мгновенно раздается, растетъ и зретъ намреніе — умереть, ‘стать въ новый крутъ чистой дятельности’. Безстрашно, хотя безъ совершенной увренности въ безсмертіи души, онъ подносить къ устамъ отраву, какъ вдругъ раздается колокольный звонъ и пніе — насталъ праздникъ Святой Пасха. Растроганный воспоминаніемъ о щастливыхъ временахъ дтства, Фаустъ плачетъ и самоубійство не совершается.

Тутъ мы водимъ изъ собственнаго сознанія Фауста, что въ душ его нтъ Вры. Желательно знать: съ которыхъ поръ? Сличимъ съ монологомъ о Пасх разговоръ за городомъ о чум. Оказывается вотъ что: Фаустъ въ годы дтства вровалъ смиренно, съ наслажденіемъ, въ первой молодости вровалъ горячо, даже заносчиво — надялся мольбами своими прекратить свирпствовавшую въ кра заразу, возмужалый, угорвшій отъ чаду знанія, теперь онъ вовсе не вруетъ — по крайней мр полагаетъ, что невруетъ вовсе, и потому въ Воскресной Псни слышитъ не смыслъ словъ, а только звуки, напоминающіе ему какъ отраду врованія, такъ и праздникъ весны, праздничныя забавы, одномъ словомъ, то время, когда въ жизни находили себ пищу об души его.

Дйствіе воспоминаній продолжается и въ слдующій день. Среди народа Фаустъ чувствуетъ себя человкомъ, находитъ возможность быть человкомъ, онъ желаетъ уже не проникнуть въ таинства природы, а только наслаждаться созерцаніемъ красотъ ея, на крыльяхъ пташки летть вслдъ за солнцемъ — плащъ-самолетъ кажется ему дороже всего на снг. Въ это время появляется пудель-Мефистофиль, которому, конечно, медлить не слдуетъ, а то, пожалуй, можно и опоздать! Фаустъ сперва въ рыщущемъ животномъ подозрваетъ нчто сверхъ-естественное, а потомъ соглашается съ матеріалистомъ Вагнеромъ, что это просто ученая собака, и какъ собаку, беретъ пуделя къ себ.

Дома мысли Фауста принимаютъ еще утшительнйшее направленіе: въ душ, себя извдавшей, свтлетъ, въ успокоенномъ сердц начинаетъ цвсти надежда, возраждается жажда нить изъ клочка жизни. Какъ неврующій, Фаустъ почитаетъ это слдствіемъ ночной тишины и кабинетнаго уединенія, но почему же тишина и уединеніе не оказывали подобнаго дйствія прежде, напримръ въ ночь предъидущую? Мы, посторонніе, причину настоящаго расположенія Фаустовой души находимъ въ событіяхъ изложенныхъ выше — во впечатленіи произведенномъ Воскресной Пснію и поддержанномъ чрезъ соприкосновеніе съ народомъ, съ обществомъ врующихъ. Расположеніе это Мефистофилю не нравится — пудель мечется, лаетъ, начинаетъ измнять свой подъ. Сперва, предполагая въ немъ полубса, Духа стихійнаго, Фаустъ заклинаетъ его стихійными словами, потомъ, когда это не подйствовало, прибгаетъ къ смволу Искупителя. Духъ отрицанія повинуется, принимаетъ человческій образъ, объявляетъ, что онъ за существо, и проситъ позволенія удалиться. Фаустъ, пользуясь случайно пріобртенною надъ чортомъ властію, удерживаетъ его при себ — удерживаетъ не съ какими либо видами, а такъ, для забавы, но будучи ‘еще не въ силахъ совладать съ чортомъ’ засыпаетъ подъ напвъ невидимаго хора и чрезъ то подаетъ Мефистофилю средство уйти, пробудившись же полагаетъ, что чортъ ему приснился, а пудель между тмъ бжалъ. Въ слдующей сцен однако онъ встрчаетъ Мефистофиля, какъ знакомаго — это даетъ намъ знать, что у нихъ были свиданія промежуточныя, которыя авторомъ пропущены, какъ не заключающіе въ себ ничего особеннаго.

Остановимся здсь на минуту, сообразимъ пройденное. Фаусть, выведенный изъ терпнія поверхностностію знаніи, принимается за магію. Посл неудачной попытки сблизиться съ вышними силами природы здсь, отъ ршается умереть, въ надежд найти новую дятельность тамъ. Отъ смерти его удерживаетъ Благовстъ Спасенія: отрадные звуки пробуждаютъ слабый остатокъ Вры, незамтно для него самого кроющійся въ глубин сердца, душа чувствуетъ, что ей потребно Откровеніе, хотя впрочемъ умъ все еще хочетъ постигнуть непостижимое, назвать невыразимое. Тутъ Мефистофиль начинаетъ свое дло — даетъ знать о своемъ присутствіи и отвлекаетъ тмъ Фауста отъ дальнихъ размышленій. Все это стройно, все въ общихъ чертахъ понятно и сообразно съ изложенными въ Пролог данностями піесы, если только мы сами отъ нихъ не отступимъ — если будемъ видть: въ Фауст просто человка мудрствующаго, въ Мефистофил просто — Духа отрицанія, а не что либо иное, въ подробностяхъ — сценическую обстановку. Остается разобрать: почему Мефистофиль принимаетъ видъ пуделя? зачмъ попадаетъ подъ власть Фауста? вообще же: почему именно такова обстановка? Посмотримъ, до какой степени она нужна или произвольна.

Мы видли, что Мефистофиль получилъ позволеніе недопускать Фауста до пути, который добрая душа находить въ неясномъ своемъ стремленіи, что, слдственно, затвается борьба между добрымъ и злымъ началами. Не зная еще, какъ она будетъ ведена, мы можемъ, или лучше сказать непремнно должны, отъ автора требовать одного: чтобы равносиліе борющихся доказалъ онъ намъ ясно, при самомъ начал ихъ сношеній — иначе вся борьба не будетъ въ нашихъ глазахъ имть никакой занимательности. Исполнилъ ли же онъ въ піес наше требованіе? Исполнилъ, равенство противниковъ доказалъ тмъ, что Фаустъ властенъ не отпустить отъ себя Мефистофиля, а Мефистофиль властенъ освободиться, и освобождается, хитростію. Почему желаемая цль достигнута такъ, а не иначе — мы не имемъ права и спрашивать: въ выбор средствъ авторъ былъ совершенно воленъ, избравши же плнъ и освобожденіе Мефистофиля, онъ не могъ не представить плна слдствіемъ случайности, потому что Мефистофиль не могъ имть охоты попасть подъ власть Фауста умышленно, а Фаустъ не только не желалъ завладть Мефистофилемъ, но и не думалъ о немъ вовсе до самаго пуделева видоизмненія. Словомъ сказать: цль достигнута — стало быть авторъ правъ. Не станемъ тоже изыскивать, почему пудель предпочтенъ другимъ животнымъ, почему онъ подбгаетъ къ Фаусту спиральной дугою, почему принимаетъ видъ странствующаго студента, и пр. и пр. Разумется, что обдумывая обстановку, авторъ бралъ т образы, которые помоталъ наиболе сообразными съ главнымъ направленіемъ піесы и не отвергалъ при томъ навернувшихся ему на умъ аллегорій частныхъ, какъ украшающихъ цлое орнаментовъ, но къ сущности-то дла все это не принадлежитъ вовсе! Что же касается до самыхъ прикрасъ взятыхъ отдльно, то мы тутъ разъ навсегда отказываемся отъ всякихъ поясненій: ясныя аллегоріи ихъ не требуютъ, а темныя — не стоютъ. Об сцены, за городомъ и въ кабинет, прекрасны во всхъ отношеніяхъ — удовольствуемся этимъ и пойдемъ дале.

Фаустъ опять въ отчаяніи, опять желаетъ смерти. Со времени знакомства съ Мефистофилемъ въ немъ исчезли вс утшительныя мысли, онъ даже проклинаетъ все, что привязываетъ человка къ жизни. Тутъ Мефистофиль совтуетъ ему ‘дать волю чувствамъ’ и предлагаетъ свои услуги. Посл нкоторыхъ толковъ, заключается договоръ слдующій, Мефистофиль будетъ здсь рабомъ Фауста, постарается доставить ему наслажденія, не только скоропреходящія — пищу ненасыщающую — но и другія, прочнйшія, Фаустъ же изъявляетъ готовность погибнуть и тамъ быть рабомъ Мефистифиля, съ той поры, когда найдетъ покой на лож лни, когда, самодовольный, забудется въ нг наслажденій и скажетъ настоящему мгновенію ‘не улетай, ты такъ прекрасно!’ При окончаніи переговоровъ Фаустъ пополняетъ изображеніе своего характера чертою весьма разительною: отваживая будущность души какъ нчто малозначущее, онъ желаетъ за то на земл не радостей, а подъ названіемъ наслажденій разуметъ безпрерывную дятельность, сильныя ощущенія всякаго рода, какъ сладостныя, такъ и мучительныя — ему желалось бы переиспытать все, что испытывать суждено всему человчеству.

По заключеніи сдлки Мефистофиль совтуетъ пуститься поскоре въ свтъ, сначала въ меньшій, потомъ въ большій, говоря же одинъ, про тебя, раскрываетъ планъ своимъ дйствій: увлечь Фауста къ пошлостямъ, къ разгульной жизни, чтобъ онъ все видлъ только мимоходомъ, чтобы всегда находя передъ собою пищу, алкалъ тмъ боле, чтобъ наконецъ онъ погибъ независимо отъ договора. Выиграть закладъ, то есть насытить Фаустову жажду ощущеній, чортъ не изъявляетъ при томъ ни надежды, ни даже намренія. Изъ этого важнаго обстоятельства мы заключаемъ несомннно, что закладъ въ глазахъ Мефистофиля есть не боле, какъ средство попасть къ Фаусту въ прислужники-руководители, сущное же для него дло: завлечь желаемую свою жертву въ губящія душу преступленія.

Странствованіе начинается посщеніемъ пирушки беззаботныхъ гулякъ, но Фауста подобныя забавы не привлекаютъ вовсе, и вотъ, Мефистофиль поитъ его въ кухн вдьмы волшебнымъ питьемъ, возвращающимъ человку молодость, а между тмъ показываетъ ему въ вдьминомъ зеркал призракъ, идеалъ женской красоты, замчая про себя, что помолодлому мудрецу посл такого напитка любая женщина покажется Еленой.

Слдуетъ встрча Фауста съ Маргаритой — завязывается и быстро течетъ къ печальному концу своему драма, кипящая жизнію, въ высочайшей степени естественная. Фаустъ, при первомъ взгляд на Маргариту, воспламеняется только желаніемъ, но въ неиспорченномъ его сердц тотчасъ же поселяется чувство боле глубокое, любовь — любовь, покаместъ, чувственная, слдственно и своекорыстная. Невинное, простосердечное дитя, Маргарита падаетъ, едва подозрвая, что такое значитъ паденіе женщины. Вслдъ за тмъ опомнившійся Фаустъ покидаетъ свою жертву, удаляется въ пустыню, предается тамъ созерцанію природы и собственной души своей. Но для Мефистофиля недостаточно одного паденія Маргариты, онъ желаетъ завлечь Фауста дале, снова разжигаетъ чувственность въ его сердц, и Фаустъ возвращается къ Маргарит, хотя видитъ, что губитъ тмъ ее и себя самаго.

Послдствія возвращенія ужасны: мать Маргариты умираетъ отъ слишкомъ сильнаго, или можетъ быть частаго, пріема опіуму, Валентина убиваетъ Фаустъ, Маргарита длается матерью, утапливаетъ свое дитя и какъ убійца осуждается на смерть. Между тмъ Мефистофиль заманиваетъ Фауста на шабашъ вдьмъ и ‘тшитъ тамъ его пошлостями’ то есть, говоря ясне, увлекаетъ въ грязные вертепы разврата. Фаустъ однако не закоснлъ въ порок, и среди шабашнаго разгулья онъ угадываетъ бдственное положеніе Маргариты, умственнымъ окомъ видитъ ее, неподвижную, мертвоглазую, съ красной на ше чертою, намёкомъ на ударъ палачовой скиры, видитъ, и спшить къ ней на помощь. Препятствіемъ къ избавленію служить сама Маргарита: полупомшанная отъ горя, она медлить, время проходитъ, настаетъ утро — Фауста уводить Мефистофиль, Маргарита остается во власти общественнаго суда, карающаго убійство смертію.

Такъ оканчивается Первая Часть трагедіи. Фаустъ побывалъ въ обществ гулякъ, испилъ чашу чувственности, сперва утонченной, потомъ грубой — словомъ, прошелъ свтъ меньшій. Покоя онъ не нашелъ, въ наслажденіяхъ незабылся, не сказалъ мгновенію ‘не улетай, ты такъ прекрасно’, зато сталъ уже преступникомъ и виною преступленіи. Мефистофиль, слдственно, могъ бы похвалиться. что сдлалъ значительный шагъ къ достиженію своей цли, однако жъ онъ тмъ не хвалится — онъ видитъ, что вмст съ гибельною для Маргариты страстію въ сердц Фауста пробудились и другія чувствованія, вовсе для чорта не желательныя: страхъ, жалость, даже раскаяніе. Разсмотримъ, естественнымъ да образомъ они возникли, окинемъ взоромъ Фаустову внутреннюю жизнь съ того мста, гд выше мы остановились, то есть съ заключенія договора.

Огчуждясь, какъ мы видли, со времени знакомства съ Мефистофилемъ, отъ всхъ своихъ отрадныхъ мыслей, Фаустъ почитаетъ закладъ весьма для себя выгоднымъ: тамъ — ‘пусть будетъ, что должно и можетъ быть’, для него все равно, проигрышъ не страшенъ, здсь — его презрлъ Высокій Духъ, предъ нимъ затворены ндра природы, давай же здсь сильныхъ ощущеніи, давай переиспытывать всевозможное, течь на пропалую ‘въ поток дней, въ волнахъ событій!’ Куда умчитъ его потокъ, какія послдуютъ столкновенія его ладьи съ ладьями другихъ пловцовъ, сколько при томъ другіе могутъ потерпть — обо всемъ этомъ онъ не заботится, неудовлетворенный въ притязаніяхъ и оскорбленный въ гордости своей мудрствователь сдлался, съ утратою Вры, совершеннымъ эгоистомъ. Такимъ онъ и остается до окончательнаго сближенія своего съ Маргаритою, а потомъ вдругъ чуть-чуть не проигрываетъ заклада: покинувъ Маргариту, почти блаженствуетъ въ пустын, радушно смотритъ на вс окрестные предметы, проникаетъ взоромъ въ грудь природы какъ бы въ сердце друга, раскрываетъ тайны собственной души — жалетъ только, что ему сталъ необходимъ хулитель-Мефистофиль.

Это мсто піесы — монологъ въ пещер — заслуживаетъ особеннаго вниманія. Что произвело въ Фауст столь большой переворотъ? что въ глазахъ его преобразило весь міръ? Самъ Фаустъ приписываетъ это Духу, явившемуся предъ нимъ во пламени, но со дня появленія Духа прошло уже много времени — почему-же дйствіе появленія ощущается такъ нескоро и такъ внезапно? Здсь, какъ везд, мы не позволимъ себ никакихъ, догадокъ, а станемъ держаться текста піесы, въ увренности, что авторъ не могъ впасть въ ошибку хуже нежели ученическую, не могъ оставить невыраженною причину перемны Фаустовыхъ чувствованій — причина эта непремнно должна содержаться въ чемъ-либо, случившемся съ Фаустомъ въ послднее время. Но случилось только одно: Фаустъ, прельстившись Маргаритою съ перваго взгляда, потомъ сильно привязался къ ней, полюбилъ ее. Мысль автора, слдственно, не подвержена никакому сомннію: любовь есть тотъ ‘могучій Духъ’, который Фаусту ‘далъ способность природу чувствовать, природой наслаждаться’, любовь оживотворила его одеревенвшее сердце. Съ мыслью этой, прекрасною и справедливою, вполн сообразны вс выраженные въ текст поступки и ощущенія Фауста. Онъ покидаетъ Маргариту — покидаетъ потому, что съ любовью сталь знать и жалость, видть преступность своего поведенія, стыдиться своего эгоизма. Дале: подаетъ ли любовь ему и силы удержаться отъ зла впредь. Можетъ быть подала бы, но не дремлетъ Мефистофиль, ‘необходимый’ человку неврующему сопутникъ: Фаустъ не устаиваетъ противъ сатанинскаго искушенія — мучится раскаяніемъ, и не смотря на то мчится навстрчу событій очертя голову, чтобы только и ‘сократить муку’, чтобы ‘неизбжное совершилось скоре’. Въ немъ, по возвращеніи его къ Маргарит, оказывается важное послдствіе новоиспытанныхъ чувствованій — кротость и лучшее направленіи мыслей: онъ чтитъ таинства Вры, онъ къ самому врованію едва ли не ближе теперь, нежели былъ въ ту минуту, когда въ кабинет ворчалъ и лаялъ пудель, но все это заглушается событіями, устроенными Мефистофилемъ — къ концу піесы Фаустъ сохраняетъ только мягкость и теплоту сердца, человку врожденныя.

Нельзя не сознаться, что нить ходъ внутренней Фаустовой жизни, съ самаго начала піесы, почерпнутъ изъ человческой природы. Фаусть — человкъ, въ полномъ смысл слова, другія лица — тоже люди, мы самаго Мефистофиля принимаемъ, не усомнясь, за человка живаго, даже какъ будто намъ знакомаго — принимаемъ по вол автора, который для всхъ лицъ нашелъ вполн человческіе образы, всхъ ихъ одарилъ полною индивидуальною жизнію и чрезъ то, немало не мшая развитію главной мысли, позволилъ намъ наслаждаться своимъ произведеніемъ, какъ занимательною, прекрасной драмою. Если, вопреки автору. превратимъ мы людей его въ олицетворенныя идеи, то мгновенно исчезнетъ драма, а съ всю и наше наслажденіе — останется длинная аллегорія, холодная и сбивчивая, какъ вс аллегоріи многосложныя. Хвала поэту, старательно избавляющему насъ отъ такого непріятнаго разочарованія! Онъ умлъ сохранить естественность даже тамъ, гд долженъ былъ прибгнуть къ иносказанію — въ сценахъ у вдьмы и на Блоксберг. Но что такое Кухня вдьмы и Шабашъ? Разсмотримъ это со вниманіемъ.

Мефистофиль возбуждаетъ въ Фауст жажду наслажденій чувственныхъ — вотъ что въ піес должно быть облечено въ драматическую форму. Авторъ, сверхъ того, отнялъ бы и правдоподобіе и красоту у своихъ изображеній, еслибъ представилъ Фауста или молодымъ человкомъ ори начал піесы, или человкомъ пожилымъ во время его сердечныхъ сношеній съ Маргаритою — слдственно помолодить Фауста надобно было непремнно. У автора это длается съ помощію чортовой рабы вдьмы, посредствомъ питья, которое умертвило бы человка, къ нему не приготовленнаго, но не вредить Фаусту, проглотившему ‘уже не одинъ глотокъ’, въ сущности же: Мефистофиль доставляетъ неврующему Фаусту молодость искуственную — разжигаетъ въ его сердц чувственность. Осуществленіе чортовыхъ продлокъ выражается, при томъ, понятно, подъ видомъ обрядовъ колдовства, общеизвстныхъ по многимъ преданіямъ. Такъ вмст удовлетворяются об потребности піесы и мы тмъ довольствуемся охотно. Не станемъ же ни вдьмы ни ея напитка затемнять дальнйшими догадочными толками, для которыхъ въ текст не находится никакихъ явственныхъ данностей!

Отъ гибнущей Маргариты Мефистофиль увлекаетъ Фауста къ утхамъ грубымъ. Авторъ не хотлъ выставить на сцен отвратительную наготу разврата и смволомъ его избралъ Вальпургскую ночь на Блоксберг. Чтобы увриться въ гакомъ значеніи шабаша, стоить только припомнить разговоръ Фауста и Мефистофиля съ вдьмами во время пляски: тутъ рзкость рчей и прозрачность аллегоріи устраняютъ отъ насъ всякое недоразумніе. Столько же понятенъ и призракъ Маргариты, появляющійся Фаусту тотчасъ посл того, какъ изъ устъ вдьмы-красавицы вылетли какое-то недвусмысленное словцо въ вид краснаго мышонка — понятно, но атому, что такое въ отношеніи къ Фаусту значитъ шабашъ и зачмъ онъ въ піес нуженъ. О подробностяхъ какъ сцены въ кухн такъ и шабаша поговоримъ мы при конц обзора, а теперь приступимъ къ похожденіямъ Фауста въ свт большемъ.

Вторая Часть трагедіи начинается исцленіемъ Фауста отъ душевной усталости, слдствія испытанныхъ имъ многихъ ощущеній. Посл тревожной дремоты онъ пробуждается бодрый и спокойный, съ новыми силами на новую дятельность, кругомъ которой избирается дворъ нмецкаго Кайзера (римскаго императора).

Ко Двору Мефистофиль идетъ сперва одинъ — шутя, вмшивается въ государственное дло, предлагаетъ найти сокрытые въ земл клады и чрезъ то пособить всеобщему безденежью Въ слдующемъ на тмъ маскарад изображается аллегорически, а на другой день дйствительно осуществляется Мефистофилева финансовая мра — замна денегъ росписками на клады, еще не отысканные. Тутъ при Двор уже виденъ и Фаустъ, какъ колдунъ-фокусникъ, сотоварищь Мефистофиля. Онъ, по желанію Кайзера, общаетъ показать двору Париса и Елену, образцовыхъ мущину и женщину. Мефистофиль говоритъ, что для этого должно совершить подвигъ никогда еще не бывалый — постить ‘Родительницъ’, богинь, пребывающихъ въ пустот, тамъ, гд нтъ ни времени, ни мста. Что такое значатъ Родительницы — разсмотримъ мы ниже, теперь достаточно будетъ сказать, что это какія-то силы, у которыхъ Фаустъ, съ опасностію жизни, уноситъ какой-то треножникъ, и чрезъ то заставляетъ появиться Париса и Елену. Онъ въ Елену влюбляется смертельно при первомъ на нее взгляд, хочетъ ее отнять у Париса и падаетъ безъ чувствъ отъ взрыва, произведеннаго прикосновеніемъ къ Парису волшебнаго ключа.

Безчувственнаго Фауста Мефистофиль переноситъ въ прежнее его университетское жилище. Тамъ Вагнеръ, бывшій адьюнктъ Фауста, химически производитъ Гомункула, искуственнаго человка, или лучше сказать нчто человкообразное, могущее жить только въ своей реторт. Гомункулъ предлагаетъ перенесть Фауста, для исцленія, въ Грецію, гд, кстати, долженъ праздноваться классическій шабашъ. Это Мефистофиль исполняетъ. На шабаш Фаустъ проходить въ чувства, ищетъ Елены среди лицъ греческой миологіи и не находитъ. Ескулапова дочь уводитъ его подъ Олимпъ, къ Персефоніи (Прозерпин), а Мефистофиль принимаеть видъ Форкіады.

Идемъ дале. Елена возвращается изъ Трои въ Спарту Форкіада-Мефистофиль увряетъ царицу, что Менелай намренъ принести ее въ жертву, уговариваетъ спастись въ сосднемъ замк, гд господствуетъ — рыцарь Фаустъ. Елена слдуетъ благому совту, длается гостьей, владычицей, супругой Фауста. У нихъ раждается сынъ, Евфоріонъ, дитя быстро растетъ, рзвится, прыгаетъ сперва какъ вс дти, а потомъ все выше и выше, наконецъ хочетъ летть въ Грецію, но при первой попытк падаетъ на землю мертвымъ, въ вид юноши — тлесная часть его исчезаетъ, духовная возносится къ небесамъ. Тотчасъ потомъ и Елена, печально простясь съ Фаустомъ, удаляется вслдъ за сыномъ, къ Персефоніи.

Пора остановиться, дать себ отчетъ въ первыхъ трехъ Дйствіяхъ. Въ нихъ заключается пребываніе Фауста при Двор и — дло главное — похожденія его съ Еленою. Въ Первой Части Фаустъ чувствуетъ и дйствуетъ по человчески, среди лицъ, имющихъ человческую индивидуальность — потому-то мы слдили за ходомъ піесы такъ легко, понимая въ ней нсе существенное, останавливаясь только кое-гд надъ подробностями, на первый взглядъ не довольно ясными. Во Второй Части живой міръ мало по малу исчезаетъ, на мст его появляется міръ иносказательный, вполн аллегорическія событія и лица, среди которыхъ даже Фаустъ и Мефистофиль теряютъ свои прежній знакомый намъ образъ — мы, слдственно, тутъ безпрестанно должны разгадывать притчи, переводить иносказанія на языкъ общепонятный. Нчего длать — примемся за эту египетскую работу, станемъ отыскивать смыслъ аллегорій, начиная съ главнйшихъ.

Елена сама себя называетъ »красотою’, Евфоріонъ, по словамъ хора, есть ‘поэзія’, стало быть похожденія Фауста съ Елевой должны бы были, въ общности, имть значеніе слдующее: ‘Фаустъ пристращается къ красот, то есть человкъ къ изяществу, отъ сочетанія обоихъ пораждается поэзія’. Нтъ, авторъ умышленно и явственно превратилъ Фауста изъ представителя человчества вообще, въ представителя среднихъ вковъ, да и Елена носитъ на себ печать не вообще красоты, а красоты именно древне-греческой. Основываясь на этомъ и на нкоторыхъ чертахъ даннаго Евфоріону характера, можно бы было сказать такъ: ‘Рыцарство въ соединеніи съ классицизмомъ производитъ поэзію романтическую’ — и то нтъ! Нельзя не принять въ уваженіе, что Евфоріонъ хочетъ летть въ Грецію (мальчишка позабылъ, что онъ и безъ того уже находится въ Греціи), хочетъ сражаться тамъ, въ союз съ храбрыми, за независимость края, особенно нельзя упустить изъ виду Елегію, въ которой хоръ оплакиваетъ паденіе летателя: изъ того и другой слдуетъ ясно, что Евфоріонъ есть не романтическая поэзія вообще, а въ частности… Лордъ Байронъ!!! Во что же долженъ для насъ еще разъ превратиться Фаустъ, и что, въ сущности дла, значатъ похожденія его съ Еленою? Но разршится ли этотъ вопросъ, если мы, какъ говорится, проникнемъ въ предметъ глубже, то есть отнимемъ у лицъ не только индивидуальность, но и личность иносказательную — ближайшій смыслъ каждой аллегоріи примемъ за новую аллегорію, и станемъ искать въ ней смысла другаго, отдаленнйшаго? Посмотримъ — скажемъ: Елена есть не Елена-лице и даже не Елена-красота, а частица самаго Фауста, то есть Фаустъ-красота, Фаустъ-изящное, точно также: Мефистофиль есть — Фаустъ-хандра, Вагнеръ — Фаустъ-дуракъ, Фамулусъ — Фаустъ-оселъ, Гомункулъ — Фаустъ-вычура, произведенный на свтъ Фаустомъ-дуракомъ. Такимъ образомъ выйдетъ, что Фаустъ, съ помощію Фауста-хандры и Фауста-вычуры, женится на Фауст-красот, у нихъ раждается — Лордъ Байронъ. Нтъ! чрезъ это вовсе не поясняется ни Фаустъ-цлое, ни его похожденія — выходитъ, напротивъ, еще большая путаница!

Не длая дальнйшихъ усилій найти опредлительный смыслъ тамъ, гд многое между собою не согласуется, а остальное зыбко и туманно, мы по необходимости станемъ смотрть сквозь пальцы на вс несообразности частныя и значеніе трехъ первыхъ Дйствій выразимъ такъ: ‘Фаустъ принимается за дятельность политическую, потомъ обращается къ изящному, потомъ покидаетъ и этотъ кругъ дйствія’. Конечно, политическая дятельность Фауста ничтожна и, можно сказать, не существуетъ вовсе, покидаетъ же не Фаустъ Елену, а Елена Фауста — слдственно правильне бы было написать: ‘Фаустъ ничего не длаетъ на политическомъ поприщ, а пристращается къ изящному, потомъ изящное его покидаетъ’, но послднее это толкованіе было бы малопонятно, а намъ, право, хочется въ первыхъ трехъ Дйствіяхъ понять хоть что-нибудь касательно главной мысли! Подробностей мы — чтожъ длать — не разумемъ, отказываемся тоже и отъ уразумнія начальнаго монолога въ 4-мъ Дйствіи, гд, просимъ припомнить: облако, образовавшееся изъ Елинина платья, переноситъ Фауста въ Германію, улетаетъ на востокъ, сперва тамъ принимаетъ исполинскій образъ прекрасной женщины, а потомъ разстилается на горизонт въ вид цпи горъ и отражаетъ въ себ ‘великій смыслъ преходящихъ дней’, между тмъ, какъ оставшійся около Фауста легкій паръ принимаетъ ‘восхитительный образъ, завтное благо юности’ и уносится въ эфиръ, увлекая съ собою лучшую часть Фаустовой души…Уфъ! Пойдемъ дале.

Фаустъ, возвратясь въ области Кайзера, задумываетъ дло трудное и потому для него особенно привлекательное — хочетъ поставить преграды морю, далеко раскатывающему свои волны но отлогому берегу. Для исполненія замысла надобно на владніе берегомъ имть право, къ щастію, пріобрсти такое право тотчасъ же представляется случай — война Кайзера съ партіею недовольныхъ, избравшихъ себ другаго Кайзера. Мефистофиль предлагаетъ помочь Кайзеру о дйствительно помогаетъ ему одержать надъ непріятелемъ побду, за это Кайзеръ даритъ Фаусту большое пространство шорскаго пустыннаго берега.

Въ короткое время на морскомъ берегу происходятъ, съ помощію Мефистофиля, большія чудеса — появляются плотины, каналы, а вмст съ тмъ и жители, изобиліе, торговля: такимъ образомъ Фаустова затя прекращается въ дло, вещественно для людей полезное. Самаго Фауста мы тутъ видимъ уже дряхлымъ старикомъ, въ которомъ поражается жадная любостяжательность: видъ чужаго лоскута земли колетъ богачу глаза — надобно пріобрсти его! И Мефистофель устраиваетъ способъ пріобртенія такъ искусно, что владльцы имнійца гибнутъ вмст съ своимъ жилищемъ. Вслдъ за тмъ Фауста ослпляетъ забота, но въ слпц еще больше возрастаетъ уже не своекорыстная, а чисто-утилитарная дятельность: онъ надется своими усиліями доставить милліонамъ людей средства жить и трудами добывать благоденствіе, онъ говоритъ, что тогда (то есть, еслибъ удалось это исполнить) онъ могъ бы сказать мгновенію ‘не улетай, ты такъ прекрасно’, теперь же, въ предъощущеніе столь ‘высокаго’ блаженства, наслаждается ‘наивысочайшимъ’ мгновеніемъ. При послднемъ слов своей рчи онъ умираетъ. Мефистофиль, полагаясь на договоръ, хочетъ принять душу умершаго въ свое вденіе, но тутъ Чистые Духи слетаютъ съ небесъ, сютъ розы любви, приносятъ Фаусту прощеніе — Мефистофиль ощущаетъ минутное дйствіе розъ, засматривается на Духовъ, и въ это время Духи улетаютъ съ душою Фауста. Въ горней обители прощеннаго гршника радостно встрчаетъ покаявшаяся и прощенная гршница, Маргарита.

Трагедія кончена. Послднія два ея Дйствія выражаются такъ: Фаустъ, отъ нчего длать, затваетъ борьбу съ могущественной стихіею, съ моремъ, и чрезъ то вдастся въ утилитарность, при которой и остается до самой своей смерти. По смерти онъ прощенъ.

Прежде, нежели станемъ разсматривать, соблюдено ли въ обихъ Частяхъ трагедіи единство мысли, бросимъ взглядъ на развязку сношеній Фауста съ Мефистофилемъ.

Въ послдней рчи Фауста весьма туманно выраженіе (переведенное съ подлинника буквально): ‘въ предъощущеніи высокаго блаженства наслаждаюсь наивысочайшимъ мгновеніемъ’, тамъ однако ясно вотъ что, Фаустъ тогда-то сказалъ бы мгновенію ‘не улетай’, слдственно теперь онъ того не говоритъ, слдственно онъ заклада не проигралъ. Самъ Мефистофиль, повидимому, знаетъ это, потому что говоритъ: ‘его не удовлетворяетъ никакое благополучіе, его, столь мощно мн противустоявшаго, одолло время, одолла старость’, на чемъ же, вслдъ за тмъ, чортъ основываетъ свою увренность, что договоръ превратился для него въ право на душу Фауста? Не понимаемъ. Во всякомъ случа Мефистофиль или грубо ошибается, или хвастаетъ. То и другое не въ его характер, но нужды нтъ, пусть бы было и такъ, зачмъ, однако, вся послдующая за смертію Фауста сцена написана въ такомъ дух, что вопросъ о заклад кажется если не явно разршеннымъ въ пользу чорта, то по крайней мр — не разршеннымъ. Тутъ уже нельзя не понять — что въ піесу вкралась большая несообразность!

Обратимся теперь къ главной мысли. Во Второмъ Пролог мы видли, что Фаустъ долженъ перестать мудрствовать и, слдуя своему неясному стремленію, найти путь истинный. въ піес находимъ слдующее: при конц жизни Фаустъ чувствуетъ, что связавшись съ волшебствомъ онъ проклялъ тмъ себя самаго и все, его окружающее, мучимый ‘суевріемъ’ (?) онъ всего страшится и въ тоже время полагаетъ, что дале здшняго міра простирать видовъ не должно, онъ желаетъ ‘выбиться на волю’ посредствомъ утилитарности и умираетъ, мечтая о достиженіи своей утилитарной цли. По смерти Фаусть прощенъ. Когда же онъ перестаетъ мудрствовать? когда находить путь истинный? Разглагольствовать тутъ нчего: піеса, ясно и явственно, пришла не къ тому концу, къ которому придти долженствовала — единства мысли въ нее нтъ. Авторъ это видлъ о для поправленія дла сказалъ въ послдней сцен, что прощеніе заслуживается ‘безпрерывностью исканія’. Дло чрезъ то не поправлено ни мало, а между тмъ въ замну прежняго Положенія (душа находить путь истинный) введено въ піесу Положеніе новое, о которомъ дотол не было и помину. Положеніе это можетъ быть оспариваемо съ большою основательностію, независимо же отъ своей зыбкости оно вовсе по согласуется съ прочими данностями піесы, выраженными въ Пролог, попробуемъ поставить его на мст Положенія прежняго — выйдетъ, что Мефистофилю нчего и хлопотать о Фауст, потому что безпрерывность Фаустова исканія чортъ ужъ знаетъ, слдственно наврное знаетъ и будущій неуспхъ свой.

Зачмъ же авторъ привелъ піесу къ такому концу, который у ней отнимаетъ единство мысли? Откуда вывелъ новое для піесы Положеніе? Не заключается ли причина всего этого въ чемъ либо, существенно принадлежащемъ къ Фаустову характеру? посмотримъ — перейдемъ къ обзору нкоторыхъ лицъ и сценъ отдльно.

Фаустъ. Въ Первой Части Фаустъ изобразивъ столь опредлительно, что автору не осталось возможности сдлать малйшее въ характер его измненіе, не впадая въ какую-либо несообразность со сказаннымъ прежде. Выше мы слдили за внутреннею Фаустовой жизнію до конца Первой Часто и были довольны естественностію ея хода — станемъ слдить дале.

При исцленіи своемъ отъ душевной усталости Фаустъ утрачиваетъ вс врожденныя человку чувствованія, которыя пробудились-было въ его сердц вмст съ любовію, длается опять ко всему холоднымъ и чуждымъ жалости, онъ равнодушно, скучая, помогаетъ Мефистофилю морочить Кайзера, хотя полагаетъ, что затянное дло весьма зловредно по своимъ послдствіямъ. Почему отъ исцленія произошло такое дйствіе, для насъ не весьма понятно, еще мене понятно, почему дятельность Фауста при Двор выставлена ничтожною и подчиненною произволу Мефистофиля. Естественне бы, кажется, было, еслибъ посл чувственныхь утхъ Фаустъ пожелалъ власти, или лестной для человка славы завоевателя, правителя, законодавца. Подстрекнуть его къ тому могъ Мефистофиль съ тою же цлію, съ которою прежде подстрекалъ къ чувственности. Но авторъ почелъ это за ненужное — Фаустъ прямо пристращается къ изящному, влюбляется въ Елену. Сообразно ли или несообразно съ своимъ характеромъ онъ поступаетъ во все время сношеній съ Еленою, мы не знаемъ, потому что тутъ Фаустъ есть уже не человкъ, а призракъ, обращающійся въ кругу призраковъ, похожій на мертвеца, движимаго галванизмомъ. Мы не можемъ ни принимать въ немъ участіе, ни поврять его побужденія нашими собственными, и въ этомъ мы не виноваты: человкъ, возвышаясь духомъ до идеала изящности, позабываетъ иногда міръ дйствительный, если же онъ отъ дйствительнаго міра отдляется совершенно, то теряетъ право на названіе человка, а вмст съ тмъ и на нее человческое сочувствіе.

Живымъ созданіемъ опять длается Фаустъ по возвращеніи своемъ въ области Кайзера. Тутъ онъ для собственной выгоды попускаетъ Мефистофиля усилить кровопролитіе войны, просто, разомъ погубить цлое войско — ужели отъ любви къ Клен въ сердц его остался только безчувственный эгоизмъ и ничего боле? Ужели такъ, а не иначе, дйствуетъ на человка изящное? Не понимаемъ.— Скажемъ прямо: во все продолженіе первыхъ четырехъ Дйствій мы прежняго Фауста узнаемъ только два раза — сперва, на одну минуту, въ монолог посл исцленія, потомъ, тоже на минуту, въ зат бороться съ моремъ. Затя эта такъ сообразна съ неукротимостью его внутренняго броженія! и какъ была бы она умстна, еслибъ породилась посл утомленія ихъ дятельности въ большомъ размр, посл усилій переиспытать все ‘присужденное всему человчеству’ — словомъ сказать, еслибъ для Фауста дйствительно ‘была пора величія и могущества!’ Но похожаго на такую пору въ текст нтъ ничего, при Двор Фаустъ былъ ничтожнымъ фокусникомъ, Мефистофилевымъ подмастерьемъ, а потомъ жилъ въ области мечтаній, или въ собственной душ своей, или гд угодно, только не въ мір дйствительномъ. Отъ этого борьба съ моремъ теряетъ много, она, однакожъ, все остается мыслью прекрасною.

Дале: переходъ къ лобостяжательности, а отъ ней къ утилитарности, естественъ и понятенъ, но всего важне вопросъ слдующій: отчего мысли Фауста принимаютъ наконецъ такое направленіе, какимъ оно выражено въ піес? Направленіе это, конечно, обозначено весьма не удовлетворительно, Фаустъ горюетъ о томъ, что проклялъ себя ‘преступнымъ словомъ’, однако же простирать взоръ дале земнаго міра почитаетъ за глупость, исполненія же своихъ утилитарныхъ замысловъ желаемъ горячо, какъ такого времени, въ которое онъ могъ бы сказать мгновенію ‘не улетай, ты такъ прекрасно.’ Тутъ объяснить надобно бы было многое, а текстъ не объясняетъ намъ ничего, въ текст ясно только вотъ что: Фаустъ горячо желаетъ — проиграть Мефистофилю закладъ свой. Почему, повторяемъ, мысли его принимаютъ такое направленіе? Причинъ тому мы не находимъ ни въ чемъ: авторъ, видно, находилъ ихъ въ самомъ себ, видно полагалъ, чти Фаустъ предъ смертію необходимо долженъ думать такъ, а не иначе — безъ того онъ не ршился бы дать трагедіи ныншнюю ея развязку, разрушающую въ цломъ единство мысли, какъ то уже показано выше. Мы такому мннію Гете-старца противупоставляемъ мнніе самаго же Гете — Гете-мужа, сказавшаго въ Пролог, что Фаустъ долженъ перестать мудрствовать, найти путь истинный, озариться свтомъ. Пусть всякъ соглашается съ тмъ или другимъ изъ нихъ, какъ кому угодно, мы соглашаемся съ Гете-мужемъ и отъ души жалемъ, что Гете-старецъ дошелъ до столь строптиваго образа мыслей, что многолтнія умствованія до такой степени подавили въ немъ внутреннее ‘неясное стремленіе’.

Мефистофиль. Духъ отрицанія выставленъ съ изумительною истиной и силою. Осуществленная ложь, онъ, замтимъ, никогда не унижается до лжи пошлой, искажающей событія — онъ только на все смотритъ и все представляетъ со стороны дурной, дьявольской, хотя впрочемъ и другая сторона предмета ему весьма хорошо извстна: потому-то выходка его такъ мтки и такъ неотразимы. Еще замтенъ, что изъ всегдашняго своего безстрастія онъ выходитъ только дважды, и то на одинъ мигъ, не доле: разъ сердится по поводу шкатулки, въ другой разъ оказывается почти тронутымъ, когда говоритъ Фаусту о невозможности разширить свой духъ на весь объемъ человчества. Удивляясь искуству, съ которымъ во всей Первой Части трагедіи авторъ выдержалъ столь особенный характеръ, мы не можемъ не сказать, что потомъ Мефистофиль видится чортомъ уже поустарлымь — остроты его длаются рдкими и притомъ не всегда удачными. Такъ самая финансовая мра, будучи разсмотрна внимательно, перестаетъ казаться дьявольско-злымъ изобртеніемъ, потому что обличаетъ къ выдумщик совершенное незнаніе финансовой науки: насмшка невжды падаетъ на собственную его невжественную голову. Языкъ чорта тоже измняется сильно, длается цвтистымъ и многословнымъ. Въ Изложеніи нашемъ этого почти не видно — рчи тамъ посокращены значительно, вотъ, для примра, въ близкомъ перевод, начало извщенія Фауста и Елены о приближеніи Менелаева войска: ‘Слагайте въ склады азбуку любви, тштесь, мудрствуя о нжничаньи, нжничайте въ вашихъ мудрствованіяхъ, но теперь не время и пр.— Такъ ли говорилъ Мефистофиль въ Первой Части?

Во время похожденій на классическомъ шабаш, особенно же въ Спарт и въ Фаустовомъ рыцарскомъ замк, Мефистофиль иногда совсмъ перестаетъ быть чортомъ, за то по смерти Фауста онъ длается уже не просто чортомъ, а чортомъ мерзавцемъ! Мы, впрочемъ, старались не высказывать этого въ Изложеніи очень явственно: гадости нигд и никогда не могутъ быть умстными. Объ недоразумніи относительно заклада уже говорено, прибавимъ здсь, что Мефистофиль, сходя съ сцены, вполн остается при своемъ странномъ хвастовств, или, вроятне, при своемъ грубомъ заблужденія: бдняга видно подъ старость позабылъ, какое сдлано при заклад условіе.

Маргарита, Валентинъ, Марта. Вс три характера не нуждаются ни въ разбор, ни въ похвалахъ нашихъ. Совершенство ихъ одинаково, но по полнот и изяществу созданія впереди другихъ двухъ стоитъ Маргарита — лице, предъ которымъ блднютъ даже многія женщины Шекспировы.

Вагнеръ. Вагнеръ изображенъ мастерски и въ Первой Части и во Второй, но одинъ ли и тотъ же это человкъ? Тамъ для Вагнера наука есть цль, здсь — средство, тамъ онъ блаженствуетъ, копаясь въ книгахъ, разбирая свитки, здсь, мыслитель самъ, хочетъ произвесть мыслителя, обдумываетъ ‘каждое что и каждое какъ’. Такое преобразованіе ‘жалчайшаго изъ земнородныхъ’ есть со стороны автора весьма лестная похвала безсмысленному педантству, жаль только, что оно совершенно невозможно и потому похвала уничтожается сама собою, а въ піес, вмсто одного, остаются два Вагнера.

Родительницы. Собравъ въ одно цлое главныя черты, которыми изображаютъ Родительницъ Фаустъ и Мефистофиль, мы находимъ вотъ что: Родительницъ можно бы было принять за сокровенныя силы человческой души, дающія жизнь помысламъ изящнымъ, но авторъ какъ будто боялся оставить свою аллегорію общепонятною и затемнилъ ее добавками: таковы, напримръ, намеки на недостижимость, на пустоту и на магію. Самъ ли онъ видлъ предметъ неявственно, или неявственностію изображенія хотлъ придать вымыслу таинственность и большую важность, мы не знаемъ, видимъ только, что подробности аллегоріи отняли у ней простоту и ясность.

Гомункулъ. По словамъ текста, говоря вообще, Гомункулъ есть искуственный человкъ, произведенный ученымъ, но глуповатымъ мыслителемъ, посредствомъ смшенія веществъ и кристаллизаціи, свтящійся въ своей реторт, и вн ея жить не могущій. Все это было бы довольно понятно — подобные Гомункулы издаются въ свтъ учеными мужами весьма часто, но дале слдуетъ цлая исторія: Гомункулъ, присовтовавъ перенесть на классическій шабашъ Фауста, летитъ туда и самъ, онъ, полурожденный, желаетъ родиться вполн и для этого, по совту алеса, отправляется въ море на хребт дельфина-Протея, прилпляется къ Галате, разшибаетъ объ ея тронъ свою реторту, разливается по волнамъ въ вид пламени — посл чего хоръ поетъ: ‘Да владычествуетъ Еросъ, всего начало! Хвала четыремъ стихіямъ!’ Разгадывать эту многосложную притчу мы не намрены — во первыхъ потому, что она зло запутана и успхъ весьма сомнителенъ, а во вторыхъ потому, что не нашедши въ любви Фауста къ Елен смысла точнаго и опредленнаго, мы разбирательство аллегорій во 2-мъ и 3-мъ Дйствіяхъ почитаемъ за дло безполезное.

Пирушка въ погреб Ауербаха. При самомъ начал странствованія по свту. Мефистофиль хочетъ познакомить Фауста съ разгульнымъ народомъ — вотъ для чего помщена въ піес пирушка, Фаустъ сказалъ, что въ свт станетъ призывать себ на помощь ‘силу волшебныхъ обаяній’ — вотъ почему въ пирушк допущена Мефистофилева шутка съ гуляками. Сцена жива, приправлена сатирою и естественна. Въ прямомъ смысл она означаетъ — бытъ беззаботныхъ лнивцевъ и ихъ пьяныя грезы, въ переносномъ — что кому угодно.

Кухня вдьмы и Валпургская ночь. Выше уже сказано, почему об эти сцены для піесы нужны. Авторъ усыпалъ ихъ эпиграммами, украсилъ богатою живописною обстановкою, особенно же шабашъ: всходъ на гору и чертога Маммоны — картины прелестные, которыми польза довольно налюбоваться, шабашная сволочь и ея занятія — мастерское изображеніе животной жизни, въ которую Мефистофиль увлекаетъ Фауста. И Фаустъ, готовый погрузиться въ этотъ нечистый омутъ, слышитъ пснь любви, отголосокъ незабвенныхъ дней, прощаніе сердца съ наслажденіями лучшими, погрузившись же въ него, видитъ призракъ доброй своей Гретхенъ — прекрасно! Весьма жаль, что тутъ нкоторыя мста напоминаютъ о мелочныхъ какихъ-то современныхъ автору личностяхъ, до которыхъ ни намъ, ни піес, вовсе нтъ никакого дла. Гд по поводу личности породилась острота общепонятная (какъ напримръ въ эпиграммахъ на Проктофантазмиста), тамъ мы тшимся остротою и забываемъ о ея происхожденіи, но гд частность осталась частностью — напримръ въ словц объ Ильзенштейнской сов — тамъ она кажется излишней вставкою и нарушаетъ стройность цлаго. Еще жаль, что на шабашъ попала непонятная Лилитъ съ своими непонятными волосами — ей бы было приличне разгуливать на шабаш классическомъ!

Что же подробности кухни и шабаша означаютъ въ смысл переносномъ? Мы — не угодно ли припоя нить, разсматриваемъ въ Фауст только то, что безспорно въ немъ находится, а не то, что авторъ сказать могъ, или даже хотлъ, но чего по сказалъ явственно, мы, слдовательно, не имемъ надобности видть во всемъ иносказаніе. Конечно, дополняя Первую Часть трагедіи, авторъ уже былъ увлекаемъ смволизмомъ, къ которому онъ столь сильно пристрастился въ послдствіи, и потому могъ дйствительно разумть что нибудь особенное подъ рчами кошекъ, вдьмъ, полу вдьмъ, вдьмы-торговки и пр., но въ такомъ случа отъ него вдь зависло накинуть на свои мысли не подбитое ватою одяло, а прозрачный флёръ, какъ то сдлалъ онъ въ пніи вдьмъ при пляск и въ призрак Маргариты! Порадуемся впрочемъ, что, не смотря на все это, сцены въ кухн и на шабаш блестятъ румянцемъ жизни, а не пугаютъ насъ мертвою блдностію иносказаній, погорюемъ, напротивъ того, о всхъ намекахъ на современныя лица и мннія, въ Фауст они неумстны столько же, какъ было бы неумстно, еслибы ваятель, создавшій группу Лаокоона, вырзалъ гд-нибудь на ней каррикатурные портреты своихъ недруговъ.

Интермедія. Вставка эта не иметъ къ піес никакого отношенія и именно потому весьма замчательна: она доказываетъ, что подъ старость Гете сталъ смотрть на своего Фауста, какъ на складочное мсто, въ которе можно сваливать все, что ни придетъ въ голову. Хорошо, что Первая Часть тогда были уже написана: въ ней отъ такого авторова воззрнія на предметъ немножко потерпли только сцены въ кухн да на Блоксберг — все наводненіе мыслей обратилось на Вторую Часть піесы.

Маскарадъ. При Двор затвается маскарадъ по случаю карнавала. Мефистофиль, пользуясь тмъ, устраиваетъ аллегорическое представленіе своей финансовой выдумки. Безъ всего этого весьма можно бы было обойтиться — піеса, нимало не потерявъ полноты, сдлалась бы короче стиховъ почти на тысячу, за то, конечно, читатель потерялъ бы много аллегорій, изъ которыхъ иныя такъ неясны, что сами чувствуютъ необходимость назвать себя по имени. Вс лица въ маскарад весьма не скупы на слова, какъ то можно видть изъ рчи цвточницы, помщенной въ примчаніи 3-мъ.

Классическій шабашъ. Значеніе классическаго шабаша относительно Фауста выражается слдующими слонами: ‘Фаустъ ищетъ Елены въ древнемъ классическо-миологическомъ мір’, подробности суть, частію — повтореніе уроковъ изъ курса миологіи, частію же — олицетворенныя теорія и предположенія о разныхъ разностяхъ. Все это связано между собою посредствомъ нитей столь запутанныхъ, что цлое представляется настоящимъ гордіевымъ узломъ, въ который попали и кое-какія волокна, принадлежащія къ щек, мудрено ли же, что толковники, не будучи въ состояніи распутать узелъ, разскаютъ его какъ кто хочетъ и можетъ? Мы имъ подражать но станемъ — намъ дли выводовъ нужны данности положительный.

Похожденія Фауста съ Еленою. О сущности Четвертаго Дйствія въ отношеніи къ піес мы уже говорили, взглянемъ теперь на него относительно самаго исполненія. На сцен мы видимъ призраковъ, тней, аллегоріи, все что угодно, только не людей. Авторъ хотлъ имъ, бездушнымъ, продать какое-то подобіе жизни, но безуспшныя его усилія имли послдствіе вовсе по желаемое — отняли у лицъ естественность условную, сдлали ихъ похожими на статуи, раскрашенныя подъ человческое тло. Формы языка въ Четвертомъ Дйствій весьма разнообразны, возвращеніе Елены изъ Трои написано стихами античными, на ладъ греческихъ трагиковъ — о слог этомъ можно получить нкоторое понятіе изъ отрывка, помщеннаго въ примчаніи 19-мъ, дале встрчаются стихи короткіе и длинные, вольные и въ куплетахъ, съ римами и безъ римъ, а наконецъ прыгучіе осьмистопные хореи. Не смотря на измненія размра, пріятныхъ впечатленій при чтеніи получается мало, непріятныя возбуждаются особенно двумя обстоятельствами — вовсе не чертовскою степенностію Мефистофиля-Форкіады и несомнннымъ сходствомъ Евфоріона съ Лордомъ Байрономъ.

Война. Междоусобіе Нмцевъ есть отчасти послдствіе финансовой мры, придуманной Мефистофилемъ въ Первомъ Дйствіи, война, сверхъ того, подаетъ Фаусту средство получить право на владніе морскимъ берегомъ — стало быть война введена въ піесу не произвольно, а по нужд. Подробности ея не занимательны, потому что слишкомъ сложны и длинны. Мы говоримъ о подлинник — въ Изложеніи нашемъ он посокращены значительно, мы впрочемъ сознаёмся, что чрезъ сокращеніе потеряны нкоторыя эпиграммы, довольно мткія.

Заключеніе. Окинемъ предъидущее однимъ взглядомъ.

Въ Первой Части Фауста опредлена главная мысль трагедіи, обозначены немногими чертами ея ходъ и окончаніе, потомъ слдуетъ значительная часть самаго хода. Исполненіе естественно, съ основными данностями согласно и (кром нкоторыхъ мелочей) общепонятно. Дйствіе составляетъ собою живую драму, въ которой излишни только Интермедія, да нсколько мстъ въ сценахъ у вдьмы и на шабаш.

Вторая Часть заключаетъ въ себ продолженіе и окончаніе трагедіи. Въ ней часто возникаютъ недоразумнія, встрчаются непонятности, наконецъ піеса приходитъ не къ той свтлой мысли, которая была принята за основную, а къ другой, новой, темной и спорной. Въ пополненіи многое дотого туманно, что можетъ быть перетолковано въ любую сторону, драматической жизни нтъ вовсе, излишнихъ мстъ множество, растянутости почти безпрерывны.

Языкъ подлинника въ Первой Части иногда жестковатъ и небреженъ, но всегда сжать, соленъ и сообразенъ съ характеромъ лица говорящаго, во Второй правиленъ, цвтистъ, щеголеватъ и крайне многословенъ — вс лица говорятъ одинаково, нердко затемняя (а иногда и замняя мысли кудрявыми выраженіями.

Такимъ образомъ дв Части трагедіи не составляютъ одного цлаго по мысли и нимало одна на другую не похожи но изложенію.

Обзоръ нашъ конченъ, но тутъ спрашивается невольно: какъ могъ Гете, одинъ и тотъ же человкъ, написать два произведенія, изъ которыхъ первое заключаетъ въ себ множество сатирическихъ стрлъ, направленныхъ какъ будто именно во второе? Привести къ поясненію этого вопроса можетъ, безспорно, только одинъ путь — разсмотрніе умственной и литературной жизни автора, а изъ записокъ и воспоминаній Гете на русскій языкъ не переведено ничего — посему мы полагаемъ, что неизлишне будетъ помстить здсь вкратц важнйшія изъ его сказаній о самомъ себ и своихъ занятіяхъ.

Въ 1811 году 62-хъ лтній филосовъ-поэтъ по совту друзей началъ и кончилъ, а въ 1821-мъ еще пополнилъ книгу, подъ заглавіемъ: ‘Изъ моей жизни, поэзія и истина’, спустя потомъ два года написалъ другую: ‘Поденныя и годичныя Тетради.’

Первая автобіографія начинается съ самаго рожденія автора и съ многими подробностями продолжается до его переселенія въ Веймаръ (1775), вторая кратко обозрваетъ время до возвращенія изъ Италіи (1788), а потомъ, нсколько пространне. проходитъ одинъ годъ, за другимъ до 1823-го. Ни той ни другой, конечно, не должно врить во всемъ — трудно положиться на безпристрастіе старика, говорящаго о своей молодости, въ обихъ однако не подвержены сомннію: во первыхъ событія, во вторыхъ т черты, на которыя авторъ смотрлъ, какъ на прежніе свои недостатки. Изъ сличенія мстъ вроятнйшихъ видно слдующее.

Въ Гете рано началъ проявляться самобытный поэтъ и мыслитель. Съ самой первой молодости ему было противно господство общепринятыхъ въ литературномъ мір тсныхъ теорій, равно какъ и слпое уваженіе къ произведеніямъ, называвшимся тогда образцовыми. Никому не подражая, но стараясь проникать въ человческую природу собственнымъ взоромъ, онъ во всякомъ сочиненіи за важное и главное почиталъ сущность, единство, смыслъ, направленіе, все же остальное, отдлку и языкъ, называлъ одеждою, которая можетъ быть сдлана такъ или иначе, лучше или хуже, безъ значительнаго вліянія на достоинство цлаго. При томъ, замтимъ, молодой поэтъ ставилъ выше всего природу, слдственно и естественность: даже по части живописи занимало его преимущественно т картины, въ которыхъ изображенные предметы можно было сравнивать съ природою, а восхищали т, въ которыхъ искуство побдило природу.

Еще раньше, нежели самостоятельныя сужденія, развернулась въ Гете страсть, или лучше сказать неодолимая потребность: высказывать на бумаг все передуманное и перечувствованное — то прямо отъ себя, въ мелкихъ піескахъ лирическихъ, то черезъ посредство лицъ вымышленныхъ, въ вид повсти, романа, драмы. Въ послднихъ случаяхъ онъ за основу піесы всегда бралъ что-нибудь произшедшее дйствительно, или передъ его глазами, или во времена минувшія, но бралъ не боле, какъ за основу: мткій взоръ его генія усматривалъ ясно требованія предмета относительно полноты и единства, находилъ, что именно должно измнить въ событіяхъ и характерахъ — по обработк разсказъ піесы длался вымышленнымъ, мысли и чувствованіи оставались почерпнутыми изъ природы, а все вмст оказывались преобразованнымъ въ стройное твореніе поэтическое.

Такъ созданы дв драгоцнности нмецкой литературы — Гетцъ фонъ Берлихингенъ и Вертеръ. Освоившись съ предметомъ мысленно, претворивъ повствованіе хроникъ въ живыя картины, Гете началъ, продолжалъ и кончилъ Гетца безъ всякаго предварительнаго плана. Слабость этого произведенія, написаннаго наудачу, самъ онъ увидлъ тотчасъ, и потому тутъ же, не трогая первой рукописи, всю піесу передлалъ отъ начала до конца, предполагая впослдствіи заняться такимъ же трудомъ еще разъ. Предположеніе, къ щастію, не исполнилось — Гетцъ остался въ вид второй обработки. Вертеръ обдуманъ и написавъ вполн въ четыре недли времени. И имъ Гете былъ недоволенъ, и его хотлъ передлывать, но удержался отъ того по совту Гердера. Большое спасибо Гердеру!

Въ эту эпоху, до 1775 года, кром многихъ мелкихъ піесокъ и рецензій, написано еще нсколько драмъ, который впослдствіи уничтожены, за исключеніемъ, кажется, только двухъ: ‘Причуды влюбленнаго’ и ‘Совиновные’. Сверхъ того начаты и боле или мене подвинуты впередъ: Ифигенія, Тассо, Эгмонтъ, Ервинъ и Ельмира, Учебные годы Вильгельма Мейстера. Наконецъ тогда же (1772 и 1773) созданы главныя сцены Первой Части Фауста.

Въ слдующіе 12 лтъ Гете, наиболе занятый службою при Веймарскомъ Двор, написалъ много піесь мелкихъ и на разные случаи, но не произвелъ ничего замчательнаго. Въ 1786-мъ онъ похалъ въ Италію, гд и пробылъ почти два года, постоянно отдавая друзьямъ отчетъ въ своихъ впечатлніяхъ и занятіяхъ. Письма оттуда изданы впослдствіи подъ заглавіемъ: и Путешествіе въ Италію’ и ‘Второе пребываніе въ Рим’. На нихъ основываемъ мы слдующее изложеніе переворота, произшедшаго въ Гетевомъ образ мыслей, изъ нихъ, съ означеніемъ года и числа, длаемъ краткія выписки.

Увидть Италію хотлось Гете съ давняго времени. ‘Въ послдніе годы — пишетъ онъ изъ Венеціи — я ни могъ взять въ руки никакого древняго автора, мучился, если что-нибудь мн объ Италіи напоминало. Желаніе быть здсь усилилось наконецъ до такой степени, что я просто бы погибъ, еслибъ теперь его не исполнилъ (1786. Окт. 12)’.

И вотъ, завтная мечта осуществилась! Гете детъ изъ Венеціи въ Римъ, оттуда въ Неаполь, оттуда въ Сицилію, потомъ опять возвращается въ Неаполь и поселяется въ Рим на довольно долгое пребываніе. Во все это время онъ работаетъ неутомимо: осматриваетъ природу и произведенія искуства — зданія, картины, статуи, посщаетъ народныя сборища и празднества, учится живописи, перспектив, ваянію — рисуетъ ландшафты и человческія фигуры, лпить бюсты, отдльные члены, занимается по части ботаники отыскиваніемъ растенія-первообраза (urpflanze), по части оптики цвтистостью лучей свта. Сверхъ того, кром частыхъ и длинныхъ писемъ къ друзьямъ, онъ пишетъ почти безпрерывно — продолжаетъ и передлываетъ свои сочиненія прежнія, предпринимаетъ новыя.

Чмъ пространне была дятельность Гете, тмъ больне видть, что во всемъ сужденія его вдругъ сдлалась односторонними и пристрастными. Послушаемъ, во-первыхъ, отзывовъ объ Италіи, а у кого ‘есть глаза, тотъ въ Италіи долженъ сдлаться прочномыслящимь (1786. Нояб 10)’. Только въ ‘Италіи учусь я понимать и разгадывать многія явленія въ природ, многія запутанности мнній (1787, Мар. 16)’. ‘Въ искуств я долженъ успть столько, чтобы все для меня сдлалось созерцательнымъ знаніемъ, чтобъ ничто не осталось преданіемъ и именами. Достигнуть до этого можно только въ Рим и нигд боле (1787. Авг. 28)’. Наконецъ: ‘Только въ Италіи длается понятно, какъ людямъ пришло въ голову — пахать землю’. (1787. Мар. 17)’. Еще замчательне словцо, написанное къ друзьямъ изъ Палермо: ‘Италія безъ Сициліи не составляетъ въ душ образа — Сицилія содержитъ въ себ ключь ко всему. (1787. Апр. 13)’.— Имяй уши слышати — да слышитъ!

Мсяца полтора спустя по прізд въ Римъ, путешественникъ начинаетъ думать, что тамъ человкъ ‘долженъ, такъ сказать, переродиться’, что ‘оттуда всякой смотритъ на прежнія свои понятія, ‘какъ на дтскіе башмаки, что тамъ даже обыкновеннйшій изъ людей длается чмъ-то и если не усвоиваетъ себ, то по крайней мр пріобртаетъ понятіе необыкновенное (1786. Дек. 13)’. Самъ онъ въ Рим перераждается тотчасъ же. Объ этомъ въ письмахъ говорится весьма положительно и подробно, напримръ: ‘перерожденіе, преобразовывающее меня изнутри, продолжается постоянно. Я думалъ, что научусь здсь кое-чему дльному, но вовсе не полагалъ, что мн придется столь многому разъучиваться и переучиваться. Я, какъ зодчій, положившій башн дурное основаніе, долженъ разрушить все сдланное, улучшить планъ и созидать сызнова. (1786. Дек. 20)’. Дале, переродившійся ‘съ точностію узнаетъ, что ему сродно и что чуждо: ‘безпрестанно воспринимая многое извн, растетъ изнутри, очищается и усиливается духомъ (1787. Іюня 16), ставитъ ногу на порогъ святилища, врата котораго уже отверзты (1787, Сент. 6), длается, относительно искуства, увреннымъ во всемъ главнйшемъ — получаетъ несомннное и ясное поднятіе объ окончаемо-безконечномъ (1787. Дек. 1)’, наконецъ убждается вполн, что онъ ‘находится ‘на истинномъ пути ученія и созерцанія’ (1788 Февр. 6).

Само собою разумется, что прежнія понятія новаго человка уже брошены ‘какъ дтскіе башмаки’: ‘удивленіе къ готической архитектур превратилось, слава Богу, въ презрніе (1786. Окт. 8)’, ‘восторгъ энтузіаста къ изящнымъ произведеніямъ искуства уступилъ мсто строгому взгляду истиннаго знатока (1787. Дек. 25)’, для котораго отвратительно слушать толки о художествахъ отъ всякаго, кто самъ работать не можетъ (1788. Февр. 9.)’. Какъ естествоиспытатель, Гете ‘уже весьма и весьма близокъ къ таинству: растеніе-первообразъ почти найжено! Это будетъ дивное созданіе, въ которомъ ему (т: е: Гете) позавидуетъ сама природа — создайніе, съ помощію котораго можно будетъ легко сочинятъ сколько угодно растній новыхъ, природою не производимыхъ, до безконечности (1787. Мая 17)’. Какъ поэтъ — о, какъ поэтъ онъ сдлался идеалистомъ, но на идеализм не остановился, а пустился въ смволизмъ, и не въ простои смволизмъ, а въ высшій, такъ сказать двойной, требующій, чтобъ всякій аллегорическій образъ представлялъ не олицетворяемую имъ мысль, а другую. боле сокровенную. Это не довольно понятно — приведемъ въ примръ стихи, написанные въ Генвар 1788 года. Вотъ, сокращенно, ихъ содержаніе: ‘Купидонъ, шалунъ! ты у меня выпросилъ пріютъ кратковременный, а вотъ, загостился долго — всемъ распоряжается, все ставитъ вверхъ дномъ, проказничаетъ такъ, что хоть я изъ дому бги!’ За стихами слдуетъ поясненіе: ‘подъ именемъ купидона тутъ должно разумть не пошлаго божка любви, а сборище духовъ дятелей, обуревающихъ человческую душу и увлекающихъ ее отъ одного предмета къ другому’. Почему купидонъ долженъ значить именно это, а не что нибудь другое — неизвстно. Еще, относительно поэзіи, сдлано открытіе весьма важное — найдено, что ‘положительнаго, то есть изучаемаго и передаточнаго, въ искусств есть гораздо боле, нежели то полагается обыкновенно: существуютъ многіе практическіе пріемы, посредствомъ которыхъ, дйствуя умно, можно производить сильные эффекты умственные. Кому такія ухватки (kunstgriffe) извстны, тотъ, шутя и играя, творить, просто, чудеса.’ (1787. Дек. 8).

Вотъ мннія, къ которымъ къ короткое время привелъ перерожденнаго ‘истинный путь ученія и созерцанія’. Достойною имъ добавкою можетъ служить слдующее: ‘Вокругъ меня опять собрался кружокъ людей, которые вс добры и вс идутъ по пути истинному, и чмъ истинне ихъ путь, тмъ пріятне и веселе имъ быть со мною, потому-что во мн нтъ ни терпимости, ни состраданія ко всмъ тмъ, которые или заблуждаются, или бредутъ какъ попало: такихъ я преслдую насмшками дотол, пока они не измнятся, или вовсе отъ меня не отстанутъ (1787. Дек. 25)’.

Взглянемъ теперь на поэтическіе плоды Гетева пребыванія въ Италіи. Кром мелочей, произведено слдующее, совершенно съизнова передланы Ифигенія и Эгмонтъ — друзья не были довольны ни одной піесою, ни другою, но едва смли писать объ этомъ даже слегка, околичностями и намёками, два дйствія Тассо переложены изъ прозы въ стихи и по ближайшемъ разсмотрніи брошены — коренная передлка начата и продолжена значительно, но не кончена, начисто отдлана Ервинъ и Ельмира, написана Клаудина. Удерживаясь отъ сужденія о піесахъ передланныхъ, мы не можемъ не пожалть, что Ифигенія, Эгмонтъ и Тассо не сохранились для насъ въ первоначальномъ вид, хоть отрывками: кто знаетъ, не были ли они похожи на Гетца!

Въ Италіи подвинулся впередъ и Фаустъ, но тутъ оказывается особенность неимоврная: передлывая все, неоконченное прежде, лучше же сказать все начатое бросая и начиная сызнова, Гете — ничего не передлалъ въ Фауст! Изъ ‘Тетрадей’ видно, что піеса замышлена еще въ 1770-мъ году и что въ 1772-мъ она ‘уже подвинулась’, между тмъ какъ Гетцъ только что обдумывался, а объ Вертер еще не было и помину. Въ письм изъ Рима, отъ 1 Марта 1788, находимъ возъ что: ‘сдланъ планъ Фауста — надюсь, что онъ мн удался. Разумется, другое дло дописывать піесу теперь, или за пятнадцать лтъ предъ симъ, она, надюсь, ничего чрезъ то не потеряетъ, особенно потому, что я, какъ полагаю, опять прежнюю нить нашелъ. И что касается до и тона въ цломъ — я доволенъ, теперь отдлана ‘уже одна новая сцена, и если позакоптить листы, то ее, кажется, никто не отличить отъ сценъ прежнихъ. Рукопись лежитъ передо иною въ своемъ первоначалномъ вид, въ главныхъ сценахъ, написанныхъ сразу, безъ плана, она такъ пожелтла и пр.’ — Чтобы въ одинъ пріемъ пройти все до Фауста относящееся, скажемъ теперь же, что 13 лтъ спустя, Гете ‘опять взялся за Фауста и мстами отдлалъ то, что въ рисовк и очеркахъ давно уже передъ нимъ лежало (Тетр. 1801)’. Наконецъ, спустя еще пять лтъ ‘Фаустъ, въ теперешнемъ своемъ вид, повыправленъ мстами (Тетр. 1806)’. Боле ни въ какихъ запискахъ не говорится о писаніи Фауста ничего — ни на чемъ, слдственно, не основано мнніе, что Гете занимался Фаустомъ беперестанно. Напротовъ того, мы видимъ, что посл первоначальной работы онъ принимался за піесу, въ 33 года, только три раза, въ промежуткахъ же не вспоминалъ о ней по многимъ годамъ сряду. Впрочемъ тутъ, повторяемъ, важно то, что Фаустъ все дополнялся, а не передлывался: стократъ благодаримъ Гете за особенное уваженіе къ геніяльному созданію его первой молодости! Какъ знать, чего бы мы лишились, еслибъ по пережденіи затялась передлка!

О дальнйшей дятельности Гетевой почерпаемъ мы свденія изъ ‘Тетрадей,’ да сверхъ того изъ записокъ, изданныхъ подъ заглавіемъ ‘Походъ во Францію’ и ‘Путешествіе въ Швейцарію’. Прилжаніе неутомимаго труженика не умалялось, а возрастало. До поздки въ Италію изучены были: юриспруденція, медицина, анатомія, рисованье, гравированье, по возвращеніи оттуда съ жаромъ продолжались занятія по части ботаники, оптики, остеологіи, физіогномики, черепословія, математики — всего не припомнишь! Главнымъ ихъ слдствіемъ было ‘полное раскрытіе таинствъ организаціи растительной и животной’, да еще положительная увренностъ въ истин теоріи касательно цвтистости лучей свта. Обо всемъ этомъ говорится безъ боиняковъ въ ‘Тетрадяхъ’ и разныхъ статьяхъ, изданныхъ подъ общимъ заглавіемъ: ‘Къ познанію природы’. Что ни одно изъ мнимыхъ открытій не признано впослдствіи за дльное, и что вс они въ ученомъ мір уже забыты — разумется само собою. Посмотримъ на труды литературные.

Мсяца за два до перезда въ Германію Гете писалъ изъ Рима (1788. Мар. 22): ‘Вседневно мн длается ясне, что я рожденъ собственно для поэзіи’ и что ‘въ слдующій десятокъ лтъ — въ который только и можно мн еще работать — я долженъ произвесть кое-что хорошее, потому что прежде имлъ же я успхъ съ однимъ только жаромъ молодости, безъ дальняго поученія’.

На дл оказалось совсмъ не то, переродившійся работалъ потомъ не десять, а сорокъ пять лтъ, все ‘съ полною увренностію въ правот своего направленія (1792. Ноября)’, однакоже не произвелъ ничего не только равнаго созданіямъ своей молодости, но даже хоть сколько нибудь на нихъ похожаго. И не мудрено: въ молодости Гете создавалъ, не подчиняя творящей силы таланта своего ни чему, кром самыхъ простыхъ законовъ вкуса и здраваго разсудка, посл перерожденіи, будучи увренъ, что постигъ каждое что и каждое какъ, онъ только сочинялъ свои произведенія. Тутъ творящая сила таланта у него была уже не боле, какъ покорною рабою ума, начавшаго почитать себя если не всеобъемлющимъ, то по крайней мр безошибочнымъ: содержаніе и форма піесъ выискивалась на досуг, улаживались долго, преобразовывались изъ одного иносказательнаго вида въ другой и наконецъ длались чмъ-то новымъ, неимющимъ съ первоначальной мыслію піесы почти ничего общаго. Такъ, напримръ, изъ знаменитаго при французскомъ Двор процесса объ ожерельи произошла комедія ‘Гросъ-Кофьта’) изъ французской революціонной войны другая комедія ‘Гражданскій Генералъ’ — піесы, въ одинаковой степени скучныя и ничтожныя. Такъ эмиграція французовъ произвела эпическую поэму ‘Германъ и Доротея’, а продлки придворныхъ, виднныя авторомъ вовремя французскаго похода, высказалась въ басн о хитростяхъ лисицы (Reinecke Fuchs). О достоинствахъ той и другой судить мы не беремся, по причин весьма уважительной: содержаніе поэмы можетъ помститься въ дюжин строчекъ, а разсказъ составляетъ дв тысячи гекзаметровъ, басня же состоитъ изъ пяти тысяча гекзаметровъ!

Важнымъ поясненіемъ пестроты и многословія, которыми отличаются плоды Гетевой старости, служатъ слдующее сознаніе: ‘Я привыкаю писать такъ, какъ мн предметы кажутся и какъ я объ нихъ думаю, не требуя отъ себя ни точнйшихъ надъ ними наблюденій, ни зрлаго ихъ обсужденія. Объ употребленіи написаннаго не забочусь — когда все сдлано, то оно можетъ потомъ служить матеріаломъ дли работъ послдующихъ (1797 Авг. 8)’. Замчательно однако, что подобныя работы потомъ уже ни были предпринимаемы ни разу — написанное осталось, какъ было, отрывками безъ стройности и единства. Впрочемъ весьма можетъ статься, что послдующею обработкою Гете назвалъ ‘сплетеніе разнородныхъ частицъ въ одно цлое посредствомъ романтической нити’: чрезъ такое сплетеніе, говоритъ онъ, составлена Вторая половина Вильгельма Мейстера (Тетр. 1807), но нить тутъ проведена такъ хитро, что и при ней въ книг нтъ никакого складу. О ‘западно-восточномъ Диван’ надлежитъ сказать то же самое, съ прибавкою только, что его частицы, размалеванныя мнимо-восточными красками по указаніямъ какого-то оріенталиста-педанта, наичаще поддльны и вообще ничтожны даже сами по себ. Но положимъ, что частицы были бы прекрасны, будетъ ли прекрасно сплетенное изъ нихъ цлое? Вмсто отвта на вопросъ этотъ разскажемъ нчто, случавшееся, какъ увряютъ, въ Аинахъ. При расчистк Акрополиса было отрыто множество ваятельныхъ обломковъ. Какой-то скульпторъ, умный и трудолюбивый Нмецъ, получивъ позволеніе возиться съ ними, сколько душ угодно. Вотъ, онъ отобралъ боле сотни кусковъ, принадлежавшихъ къ разнымъ женскимъ фигурамъ во весь ростъ — долго мрилъ, подбиралъ, прилаживалъ и наконецъ, снявъ алебастровыя копіи со всего, что ему показалось нужнымъ, составилъ изъ нихъ полную статую. Что же вышло? не смотря на красоту и цыркульную соразмрность частей, въ цломъ вышелъ неуклюжій уродъ, котораго устыдился бы самый плохой ваятель. Надъ артистомъ компилаторомъ стали насмхаться, а онъ улыбался самодовольно и говорилъ своимъ пріятелямъ: невжды не понимаютъ дла — не видятъ, что въ стату все изящно и расположено по самымъ строгимъ академическимъ правиламъ.

По систем ‘сплетенія’ составилось и послднее произведеніе Гетева старческаго многомыслія — Вторая Часть Фауста. То, что въ ней казалось намъ при обзор неумстнымъ и несообразнымъ съ основною мыслію піесы, есть, просто, слдствіе беззаботности ‘объ употребленіи написаннаго’. До единства автору уже вовсе не было дла: онъ громоздилъ въ одну кучу, что и какъ думалъ, особенно же, почитая неоцненнымъ сокровищемъ все, что касалось до него самаго, сплеталъ въ одно цлое свои личные помыслы и умствованія всякаго рода. Такъ Мефистофилева финансовая выдумка заимствована изъ французской Исторіи, въ приключеніяхъ съ Еленою Фаустъ весьма похожъ на смволъ самаго Гете, переродившагося и объидеализированнаго, подъ именемъ Елены едва ли не должно разумть общность впечатлній, произведенныхъ на Гете Италіею, какъ выше мы обязаны было принять Купидона за сборище духовъ-дятелей, Евфоріонъ есть неудачно-понятый Лордъ Байронъ, плохо прицпленный родствомъ къ Гете, а еще плоше къ Елен, даже окончательнымъ направленіемъ Фпустовой дятельности выставлена утилитарность вроятно только потому, что Гете самъ подъ конецъ пристрастился къ утилитарности, какъ то видно изъ технологическихъ уроковъ (о ткань и другихъ ремеслахъ), вставленныхъ цликомъ въ Продолженіе Вильгельма Мейстера.

Въ чемъ же заключаются достоинства Второй Части Фауста? Что именно въ ней высоко цнится тми, которые ее предпочитаютъ и Первой Части и всему на свт? Хвалители отвчаютъ: глубина мыслей. По ближайшемъ распрос они впрочемъ сознаются, что въ піес не понимаютъ весьма многаго. Не пускаемся въ споры съ ними, замтимъ только, что мутная вода всегда кажется глубокою, а истинно-глубокая — не бываетъ мутною. Еще говорятъ, прекрасны стихи. Не споримъ — стихи красивы, скажемъ однако, выражаясь собственною Гетевой аллегоріею, что несмотря ни на сомнительное глубокомысліе мстъ отдльныхъ, ни на звучность стиховъ, въ цломъ Вторая Часть есть не что иное какъ — ‘Гомункулъ, произведенный посредствомъ смшенія веществъ и кристаллизаціи, не могущій жить вн свой реторты’.

Да, въ наше время уже позволительно сознать, что непомрно высокое мнніе о Второй Части породилось и еще кое-какъ поддерживается только потому, что она есть — сочиненіе Гете. Чтобъ видть, чмъ былъ Гете для Нмцевъ, вспомнимъ одно мсто изъ Второй же Части. Передъ возвращеніемъ Фауста отъ Родительницъ авторъ говоритъ публик устами Герольда: ‘Да будетъ разсудокъ связанъ волшебнымъ словомъ’, то, что вы уводите, ‘невозможно, и потому-то достойно вроятія’. Теперь выходка эта кажется какою-то плохою шуткою, но было время, когда Гете могъ себ позволить все: первоначальныя его произведенія, умнье всему придать красивую форму, необыкновенная обширность ума, дкая насмшливость и самоувренность къ сужденіяхъ — все это вмст придало его имени силу по истин волшебную, связывавшую у людей разсудокъ! Онъ на все сдлался авторитетомъ, все ршалъ однимъ словомъ. Выслушавши приговоръ, ученые шептали, (старшой сказалъ), и тмъ оканчивалось всякое преніе. Съ годами очарованіе исчезло, разсудокъ освободился изъ постыдныхъ узъ мудрствующаго ума, Гомункулъ гоститъ на классическомъ шабаш, а въ образованномъ мір подъ названіемъ Гетева Фауста разумется только Первая Часть трагедіи. Какъ знать, найдется ли когда нибудь человкъ, способный написать подъ пару къ ней Вторую, окончить Фауста сообразно съ первоначальной Гетевой мыслію!

КОНЕЦЪ.

ФАУСТЪ.

ПОСВЯЩЕНІЕ.

ПРОЛОГЪ I.ВЪ ТЕАТР

ПРОЛОГЪ II.ВЪ ПРОСТРАНСТВ.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ТРАГЕДІИ

ПРИМЧАНІЯ КЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ИЗЛОЖЕНІЕ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ДЙСТВІЕ I.

ДЙСТВІЕ III.

ДЙСТВІЕ IV.

ДЙСТВІЕ V

ПРИМЧАНІЯ

ОБЗОРЪ ОБИХЪ ЧАСТЕЙ ФАУСТА.

Читайте также:

ПРОЛОГЪ I.
ВЪ ТЕАТР

ПРОЛОГЪ II.
ВЪ ПРОСТРАНСТВ.