Фауст, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1806

Переводы
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Скачать в PDF

ФАУСТЪ.

ПОЛНАЯ НМЕЦКАЯ ТРАГЕДІЯ

ГЕТЕ,

ВОЛЬНОПЕРЕДАННАЯ ПО-РУССКИ

А. Овчиниковымъ

0x01 graphic

РИГА.
Печатано въ типографіи
1851.

Печатать позволяется, съ тмъ, чтобъ по отпечатаніи представлено было въ цензурный Комитетъ узаконенное число эземпляровъ.
Рига. 30 Іюня 1851 года.
(L. S.) Исправл. должн. Ценсора К. Александровъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
въ пяти дйствіяхъ.

Два извстные перевода Первой части Гете во и трагедіи ‘Фаустъ (Губера, изд. 1838 и Вронченка, изд. 1844 г.)’ ознакомила уже русскихъ читателей съ половиною великаго творенія. Эта половина, хотя сама по себ представляетъ одну стройную драму, но не окончиваетъ той идеи знаменитаго поэта, которая касаясь всхъ вопросовъ жизни человка, выработывалась подъ перомъ его впродолженіи почти шестидесяти лтъ и которая, послдовательно или непослдовательно, развита лишь во Второй части. По этому она, т. е. Первая часть, при всей драматической полнот своей, есть только обрывокъ отъ единства цлаго.
Второй части до сихъ поръ на русскій языкъ переведено не было, между тмъ на другихъ европейскихъ языкахъ Гётевъ Фаустъ имется большею частію въ полныхъ переводахъ, а Французская литература, даже при доказанномъ неблаговоленіи ея къ нмецкой, обогащена — исключительно тремя боле или мене удачными переводами и при томъ многими отрывками и заимствованіями. Но такое явленіе Гётева Фауста, говоря мимоходомъ, въ иностранной литератур не удивительно, потому, что самая сказка о пресловутомъ Фауст Чернокнижник и Чарод, порожденная въ средневковую Реформацію нмецкимъ католицизмомъ, водворилась вмст съ книгопечатаніемъ у Голландцевъ, Англичанъ, Французовъ и дале — почти въ одно время. У насъ сказочники ничего не слыхали объ этомъ пресловутомъ Чарод и разумется не разсказываютъ о немъ никакихъ похожденій, только немногіе читатели, въ послднихъ десятилтіяхъ, узнали съ появленіемъ Гётевой трагедія о ‘Фауст-Доктор’ — и то въ нкоторомъ отношеніи: два извстные перевода Первой части трагедіи, до существенной своей нецлости, не могли достаточно доказать опоэтизированной личности Фауста ни въ значеніи чернокнижія противу Естества, ни въ значеніи суеврія противу Истины. Любознательные читатели, интересующіеся вообще дальнйшими похожденіями Фауста, за неимніемъ Второй части, должны были довольствоваться по поводу ея лишь нкоторыми коротенькими изложеніями, вовсе однако не ведущими къ обсужденію цлой трагедіи — лучше сказать цлой литературной дятельности Гёте, также нкоторыми довольно сухими отзывами и толкованіями не довольно впрочемъ располагающими нашимъ литературныхъ дятелей къ передач по-русски вполн Нмецкой трагедіи. Въ послднемъ случа, можетъ-статься, непроизвольно вкрадываетъ предубжденіе съ невозможность передать Фауста по-русски, особенно этой Второй части — не говорю потому, что она составляетъ по себ твореніе вдвое больше Первой части, но — неоспоримо потому, что самое творчество ея, сколько недоумительно по чудесности и богатству краситъ символической поэзіи, столько же и неудобопонятно по замысловатости иносказанія и по вычурности нмецко-народного остроумства, не смотря на нескончаемое мудрствованіе самого поэта, которымъ напутствовалъ онъ своихъ дйствующихъ во всхъ ихъ появленіяхъ. Судя по этому сознаешь что непереводимость второй части на русскій языкъ въ самомъ дл не мнительная: переводчикъ, хотя бы и не обиженный даромъ поэзіи, становится въ тупикъ еще на Первомъ Дйствіи, гд ‘Маскарадъ’ у Нмецкаго Кесаря ошеломляетъ его неистовостью всхъ вообразимыхъ силъ Фаустовскаго чародйства, — тамъ, едва очнувшись ‘при утреннемъ солнц’ отъ маскараднаго остолбеннія и направивъ поэтическій полетъ свой дале, но Второе Дйствіе, онъ попадается опять на длинный ‘Классическій Шабашъ’, гд между баснословныхъ Грифовъ и Сфинксовъ безнадежно и опускаетъ крылья, — тамъ опять торопетъ онъ предъ скопищемъ другихъ неистовыхъ силъ — явленій безтлесныхъ и мертвенныхъ, которыя олицетворены нмецкимъ поэтомъ въ образахъ сверхъестественныхъ, представлены въ мір чрезъ-чуръ идеальномъ и, какъ бы на зло нмецкой философіи, закабалены въ туманность самой высокопарной многорчивости. Вотъ трудности наиболе отбивающія охоту у переводчиковъ взяться за переводъ Фауста вполн.— Вообще во Второй части Фауста преобладаетъ духъ какой-то сказочности, какой-то поэтической неурядицы: это уже не трагедія въ пяти Дйствіяхъ, а такъ-сказать нерастолкуемая притча на сущія пять частей свта, загадка подразумній для всхъ пяти степеней жизни и — загадка, въ собственномъ смысл, разршимая только смертію.—
Первоначальныя попытка въ переложеніи Фауста по-русски пробовалъ я на Первой часто, назадъ-тому лтъ около семи. Когда же объявлено было о выход въ свтъ втораго перевода той самой части Г. Вронченка — попытки моя оказались безъ ожидаемаго успха, и я, предавъ ихъ до нкотораго времени забвенію, заблагоразсудилъ посвятить свои досуги на переводъ Второй части. Приняться за дло было нетрудно, но выполнить его съ боле соотвтственнымъ успхомъ казалось зло задачливо и едва возможно даже при основательномъ знаніи нмецкаго языка и русской народности: требовалось изучить много иностранныхъ толковниковъ, замтокъ и поясненій по поводу Гётевой трагедіи, надобно было перебрать весь запасъ нашихъ областныхъ рченіи, общенародныхъ поговорокъ и т. п. и при томъ, для большей выдержки знаменательности оригинала, надо было собраться со всмъ сказочнымъ духомъ русскаго мудрословія, главное — обеспечить себя терпніемъ.— Такимъ образомъ, по усвоеніи вспомогательныхъ средствъ на выручку перевода изъ трудностей подлинника, дло разумется длалось, шло на ладъ и мало по малу кончилось благополучно. Пять лтъ терпнія по этому длу, съ изданіемъ его теперь въ свтъ, даютъ мн право самому высказать между-прочимъ читателямъ объ уважительныхъ отступленіяхъ моего перевода отъ подлинника и о весьма немногихъ неясностяхъ въ монологахъ Перваго Дйствія.
Отступленія именно вотъ какія: ‘Дйствіе въ Спарт’, прекрасное по-нмецки въ греческихъ триметрахъ, но по разительному разглагольствію едва ли соотвтствующее цлому, я передалъ пушкинскимъ ямбомъ, примнивши его такимъ способомъ къ предшествующему и послдующему ходу пьесы и избжавъ тмъ высокопарной растянутости мысли. Размръ стиховъ вообще, за исключеніемъ Дйствія въ Спарт, выдержанъ по возможности съ соблюденіемъ размра стиховъ подлинника, а если встрчается въ иныхъ мстахъ особенная изворотливость рима, либо сплошное созвучіе словъ, то это случилось не безъ умысла — отступленіе допустительное и искупляется само по себ вольностію перевода. Немногія неясности въ монологахъ допущены неясностію самаго оригинала, и какъ неважныя, не вредятъ настоящему. За всмъ тмъ смю надяться, что совершенно непереводимыя нмецкія аллегоріи, если не отразились гд, въ переложеніи, природнымъ колоритомъ, за-то вышли равносильны свойственною оригинальностію, и посвященные въ подлинник вроятно не ошибутся согласись съ этимъ. Главнйшимъ дломъ въ переложеніи трагедіи были характеры. Всякое живое лицо и всякая олицетворенная безжизненность требовали особенной отличительной черты, особенной манерности въ дикціи, или какого-либо оттнка смотря по положенію дйствія и дйствующаго. Читатель въ этомъ случа ршитъ самъ насколько я усплъ.
Въ заключеніе не могу умолчать о томъ, что Особы, совтами которыхъ пользовался я при воспроизведеніи Фауста по русски, убдили меня издать его пока въ Риг, въ немногихъ экземплярахъ. Сдлать это можно было только по пріобртеніи матеріальныхъ средствъ, т. е. по содйствій публики. На открытую подъ рукой подписку благосклонные Рижане изъявили готовность споспешествовать хорошему длу, такъ, что въ короткое время подписной листъ обогатился многими именами и въ глав ихъ именемъ Свтлйшаго Князя Суворова-Рымникскаго, Высокаго начальника Остзейскихъ губерній. При такихъ благопріятныхъ обстоятельствахъ я долгомъ почелъ приложить подписной листъ къ самой книг, не столько для приданія ей особенной прикрасы, сколько для ближайшей памяти изданія оной въ Риг и для памятованія благодарности моей особамъ наиболе содйствовавшимъ къ изданію моего Фауста.
Теперь смиренно повергаю мое произведеніе на дальнйшій судъ образованнаго русскаго читателя безъ самонадянности на литературный успхъ его и безъ претензіи на знаменитое титло стихотворца или писателя, потому что ни въ томъ вы въ другомъ случа, въ отношеніи меня, не провидится никакой знаменитости, тоже и безъ боязни строгаго судейскаго приговора рецензента, потому что ископаемые золотоносы, какъ говорятъ на Урал, должно подвергать тщательной амальгамаціи. Всякое благоосужденіе благонамренной критики будетъ принято мною къ надлежащему доразумнію и свднію.— Пріобртетъ моя книга дале благосклонный пріемъ въ публик, приласкаетъ ее просвщенный читатель какъ безприхотное твореніе литературномъ поприщ, или какъ Гомункула на Классическомъ Шабаш — это послужитъ нижеподписавшемуся поощреніемъ если не къ дальнйшимъ трудамъ, то по крайней мр къ окончательной выработк Первой части, безъ которой моему творенію, что оторванному отъ нея близнецу, было бы слишкомъ неуютно и тмъ боле, что чужія его двойницы, дв Первыя части, заговорили себя отъ всякаго подступа чистыхъ и нечистыхъ силъ Второй части.

А. Овчиниковъ.

Апрля 14. 1850 г. Рига.

ДЙСТВІЕ I.

ВЕСЕЛЕНЬКАЯ СТОРОНА.

на цвтущей полян разметался ФАУСТЪ усталый, безпокойный и борющійся со сномъ.

СУМЕРКИ.

слетаются Духи, мелькаютъ и рютъ маленькія Привидньица.

АРІЭЛЬ,
подъ звуки эоловой арфы.

По весн, весн дождливой
Долъ красуется цвтами,
Но, пока надъ злачной нивой
Взоръ любуется благами,
Эльфы-дтки, поспшите
Къ несчастливцу на помогу!
Вы надъ бднымъ потужите —
Святъ ли, гршенъ ли онъ Богу.
Уже вы передъ нимъ! и такъ въ призыв
На доблесть тщитесь заслужить хвалу,
Уймите сердце въ яростномъ разрыв,
Упрекъ направилъ въ грудь его стрлу —
Вы отклоните,— страсть пережитая
Давно избыта страхомъ Намъ ночная
Нора въ четырехъ сумеркахъ, и вы
На дло двиньтесь съ доброю отвагой:
Прохладой дхните вкругъ его главы
И облегчите грудь росною влагой,
И мышцы стерплыя, въ полуживомъ.
Улягутся, и подкрпленный сномъ
Онъ успокоится предъ раннимъ днемъ
Вашъ долгъ усовершится, милы дти,
И поживетъ онъ вновь на бломъ свт

ХОРЪ ЭЛЬФОВЪ.
пніе по-одиночк и многихъ вмст.

Чистый воздухъ напояетъ
Теплотой зеленый лугъ,
Сладкій запахъ растворяетъ
Сумракъ вечера вокругъ,
Тихо все лепечетъ люду:
Баю — баюшки — покой!
И отъ глазъ усталыхъ всюду
Истекаетъ свтъ дневной.
Ночь сошла, рдетъ морокъ,
Звзды, звздочки зажглись,
Много свточей, искорокъ
Теплятъ даль, сіяютъ близь,
Свтятъ тамъ он, высоко,
И отсвтъ въ рк скользитъ:
Сподобляя сонъ глубокой
Мсяцъ по небу катитъ.
Счастье, горесть — позабыты.
Замеръ зычный бой часовъ,
Чувствуй то, м вновь люби ты
Лучъ зари — и будь здоровъ.
Но свтаетъ, надъ холмами
Животворный ветъ паръ,
Нива вспрянула волнами —
Засребрился божій-даръ.
Жди желаннаго со рвеньемъ,
Зри на свтъ лишь, въ забытье
Убаюканъ ты мгновеньемъ!
Сонъ скорлупка — скинь ее!
Пусть въ теб духъ ободрится
Коль толпа отъ длъ бжитъ!
Доблій мужъ на дло тщится,
Воспріемлетъ и свершить.

необыкновенная тревога возвщаетъ восходъ солнца.

АРІЭЛЬ.

Чу! невидно хоръ стремится,
Звукъ слетаетъ, слухъ живится.
Въ звукахъ ночи день родится,
Твердь двоится — растворилась,
Къ міръ денница прокатилась…
Сколь тревоги вынесъ свтъ!
Все ликуетъ, въ гулъ ліется,
Око блещетъ, слухъ мятется,
Но къ неслышнымъ слуха нтъ.
Вы! въ цвты скорй бгите,
Глубже, глубже поживите
Каждый злаками повитъ,
Поспшите, иль затмитъ—!

ФАУСТЪ.

Пульсъ жизни бьется свжестью желанной
Встрчая утро праведнымъ привтомъ.
Земля — ночесь была ты постоянна,
Я попираю вновь тебя съ-разсвтомъ!
Уже хочу я съ радостью мириться,
Но, шевелишь ты мощныя начала —
Велишь къ иному бытію стремиться.
Ночная занавсь предъ утромъ пала,
И боръ отпрянулъ жизнью многогласной,
Туманы въ долъ изъ долу потянулись,
И глубь едва струей дохнула ясной
И втвь и ночка свжи, отвернулись
Отъ ложа ароматнаго — гд спали:
И стебль и цвтъ блестятъ надъ муравою
Гд лепестки подъ бисеромъ дрожали.
Окрестность раемъ стала предо мною!
Тамъ въ вышин, на горномъ великан,
Игру лучей опять встрчаютъ взоры.
Да, только онъ упьется свтомъ ран
Пока уступитъ намъ его чрезъ горы,
И снова въ Альпахъ солнце на полян
Блестящій злакъ ярчй позеленило.
Такъ же живится съ края и до края!
Но, вотъ оно. какъ взоръ мой ослпило!
Я отвращаюсь, боль претерпвая.
Ахъ, что жь? когда надежда усиляетъ
Жеманность свыше грустію сердечной
Врата намъ сбывчивость разотворяетъ,
Но встрчу пышетъ изъ основы вчной
Громада пламени!.. мы торопемъ
Не зловщая въ жизнь себ свтила.
Почто мы въ огненномъ поток млемъ?
Любовь — вражда ли насъ огнемъ обвила
Такъ радость вдругъ поражена печалью,
И намъ печаль въ немъ очи потупила —
И дтство насъ миритъ своею далью.
Нтъ, солнце, ты останься за спиною!
Зрю водопадъ — восторгъ мои возрастаетъ
О, какъ клокочущій каскадъ скалою
Тряся съ утесовъ хлещетъ и взрываетъ
Нотокъ на тысячу валовъ! толпою
Рокочетъ пна и шипя взлетаетъ…
И какъ надъ о то то громадой грозной
Цвта раскинулись, горятъ, то рядомъ
Сомкнутся звздами, то засіяютъ розно,
И дышетъ все вокругъ пахучимъ хладомъ!
Я мыслю… и теряюсь въ размышлень.
Не человкъ ли сходенъ съ водопадомъ?
Вся наша жизнь на цвтномъ отражень.

ЗАМОКЪ КЕСАРЯ.

ПРІЕМНАЯ ПАЛАТА

сонмище сановниковъ въ великолпныхъ одяніяхъ,

ЗВУКИ ЛИТАВРЪ.

является Кесарь и восходитъ на высокое сдалище, по правую руку Звздочотъ, по лвую — никого.

КЕСАРЬ.

Любимымъ, врнымъ мой привтъ.
Передъ меня стеклися мы отвсюдъ,
И мудрый мужъ — примчу, тутъ,
Но гд же шутъ? вотъ дурака и нтъ!

ЮНОША.

Шолъ прихвостнемъ, и за твоей препрядой
Съ ступеней грянулся, едва съ надсадой
Подняли грузъ пузана зажирлый,
Но ожилъ ли?— кому какое дло!

ДРУГОЙ.

Ужь тамъ на мсто стараго, готовый,
Изъ вертоватыхъ кто-то носъ просунулъ.
Нарядъ невиданный, такой пудовый,
А рожа — такъ бы на ней и плюнулъ
Что съ неба сыпалъ, стража у порогу
Скрестила встрчу алебарду…
Не всть откуда протесалъ дорогу!
Знать по всему пробойнаго личарду.

МЕФИСТОФЕЛЬ
преклоняется предъ Кесаремъ.

Что заклято — а всмъ желанно?
Что обожаемо — а все изгнанно?
Кого хотятъ скоре защищать?
Что всё въ хул и въ нарекань?
Чье всмъ любиме именованье?
Кого бы не посмлъ ты подозвать?
Кто мнитъ теб бокъ-о-бокъ стать?
Кто можетъ самъ-себя прогнать?

КЕСАРЬ.

Пока рчей своихъ не расточай,
Не мсто для загадокъ здсь, на то
Вотъ эти господа, ты только знай
Отгадывай — посмотримъ какъ и что.
Старикъ мой, опасаюсь, отдалъ дань,
Ты за него, про мн, на лво стань.

МЕФИСТОФЕЛЬ
становится по лвую руку, въ толп начинается волненіе и слышится,

РОПОТЪ.

Вотъ новый шутъ… для новыхъ смутъ…
Отколь пригналъ… какъ втерся тутъ…
Пузанъ — упалъ… сломилъ ребро….
Былъ кадь — добро… а вотъ ведро.

КЕСАРЬ.

И такъ привтъ любимымъ вамъ,
Со всхъ вы краевъ собрались сюда,
Васъ провожала добрая звзда:
Блага начертаны вс свыше намъ!
Однако, что же о сегоднемъ дн,
Когда заботы всхъ отложены
И люди празднично снаряжены.
Когда въ ум лишь радости одн
Что жь совщаніемъ себя тснить?
Во вамъ не льзя того перемнить,
Ну, и по-мн пожалуй, такъ и быть!

ДУМНЫЙ.

Вс высшія блага какъ огнь святой
Надъ кесаревой блещутъ лишь главой,
Лишь Кесарь предуставленъ для щедротъ
И правоты, чмъ бдствуетъ народъ,
Въ чомъ нужды и потребности — людямъ
Лишь онъ доставить все возможетъ.
Но какже умъ душ людской поможетъ,
Добро сердцамъ, изволенность рукамъ,
Когда подъ корень государства гложетъ
Ехидна смутъ, коль зло въ одинъ пометъ
Выводитъ кучу золъ? Что сновиднье
Тяжолымъ бременемъ вдругъ угнететъ
Того, кто наше царство въ отдалень
Отсюда яснымъ взоромъ обойметъ,
Гд юродивый съ выродками рядитъ,
Обеззаконить все законно ладитъ,—
Гд въ смутахъ міръ едва не изойдетъ!
Тотъ грабить и злодйствуетъ, а тотъ
Наноситъ крамолы во гнвъ святын,
И злыхъ ни моръ, ни прахъ не изведетъ —
Безъ казни хищники и бунтъ по нын.
Принесъ ли въ судъ обиженный прошенье,
Судья возслъ на стул — но не тронь!
А буйный разжигаетъ въ изступлень
Межъ злобныхъ необузданный огонь…
И тутъ позоръ и срамъ одинъ ругаетъ,
Другой на совиновныхъ все слагаетъ,
Но виноватъ — нердко слышишь тамъ,
Гд правый оправдать себя не знаетъ.
И такъ-то міръ рушится но кускамъ,
Ничтожится все должное!.. Съ чего
Развиться здравымъ и прямымъ умамъ
И вникнуть въ правоту? посл того
Въ законной власти мужа самого
Обаетъ лесть и станетъ онъ подкупнымъ,
И судія — не сталъ ли онъ преступнымъ,
Коль наказать преступныхъ упустилъ?
Черно очерчено, но я бы очеркъ скрылъ
Подъ покрываломъ недоступнымъ…

молчаніе.

Должно ршить, необходима власть,
Коль нападаетъ всякъ и всмъ напасть,
То и величію не мудрено упасть.

ВОЕВОДА.

Какъ потряслось теперь на цлый міръ:
И губитъ всякъ и гибнетъ, командиръ
Не видитъ подчиненности въ рядахъ.
Заперся гражданинъ въ своихъ стнахъ.
Гнздится въ замкахъ рыцарская знать
Хотятъ вс дерзко противустоять —
Упорствуютъ, не выбьются изъ силъ,
Въ строю всякъ преднамренъ задирать
И нагло хочетъ то, что заслужилъ,
Не будь еще мы ратникамъ въ долгу,
Давно бъ иной лизнулъ по сапогу,
А ставь кто унимать мятежныхъ, тотъ
Шмелей лишь раззадоритъ, и страна,
Гд воинъ ей охрана и оплотъ —
Разграблена и распустошена,
И вольниц попущено мутить.
Уже полміра разлетлось пирахъ,
Есть герцоги еще въ своихъ земляхъ,
Но всякій мнитъ, да какъ же быть.

КАЗНАЧЕЙ.

Надежды на союзниковъ немного.
Общанная намъ отъ нихъ помога,
Что мелководь, нейдетъ изъ-за порога,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На партіи — какъ ихъ ни называютъ
Теперь не положись, что порицаютъ
Он, иль восхваляютъ — все равно,
Восхвалъ и порицанье презрно!
А Гибелинъ и Гельфовъ нтъ и слду
Къ себ на отдыхъ, наострили лыжи.
Кто поспшитъ на выручку къ сосду?
У всхъ своя рубашка къ тлу ближе.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

КРАВЧІЙ.

Я тоже въ неблагополучной дол.
Что-день хочу умножить въ сундукахъ,
Но день на день расходуется бол,
И день-со дня я въ новыхъ хлопотахъ,
У повара въ-полгоря недостатки,
Въ его календар еще но постъ,
Олени — лани — зайцы и кабаны,
Бекасы — утки — гуси и фазаны,
И врный отъ повренныхъ приростъ —
Идутъ пока въ передовомъ порядк,
Однако вина вышли въ погребахъ!
Бывало бочекъ до верху и строемъ
Накачено съ отмннйшимъ напоемъ,
Теперь не поживятся и отстоемъ
Согоспода съ тобою — на пирахъ,
Ужь погребомъ снабжаетъ магистратъ:
Вс ковшиками пьють и чмъ хотятъ,
А по подстолью протори лежатъ,
Я только-знай отсчитывай расплатъ.
И старый хамъ слдитъ мои уходы,
Опять хлопочетъ за свои доводы
Харчевное платить впередъ, на годы.
И тожь не разжирли парсюки,
Въ закладъ идутъ съ постель поховики,
Въ обду хлбъ — вчерашніе куски.

КЕСАРЬ,
по нкоторомъ разиышленіи, Мефистофелю.

Что, и твои заботы велики?—

МЕФИСТОФЕЛЬ

Мои? нисколь! въ сіянь при теб
Да при твоихъ побыть. Ну, шутка!
Увренности, вотъ, и нтъ въ себ
Коль-скоро подоспло жутко —
Когда величію гроза кругомъ?..
Гд доброволье съ силою разсудка,
Гд ревность многосложная лицомъ,
Враги тамъ расточатся, вострепещутъ
Какія жь лихи на бду нахлещутъ —
На тьму, гд эдакія звзды блещутъ?

РАПОТЪ.

Ой — ой, башка… какой строка…
Заврется онъ… не сбрелъ пока…
Понятенъ тонъ… намкъ про то…
А дальше что… проэктъ нешто.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

Да гд же свтъ не терпитъ недостатки?
Тамъ то, тамъ се, а здсь деньжонокъ нтъ!
Не съ полу ль взять? съ него-то взятки-гладки?
Но мудрость знаетъ вывести на свтъ
Сокровищъ кладь хотя со дна морского.
Въ горахъ и крпяхъ зданья вкового
Есть золото, есть множество минетъ.
Кто, спросите, къ тому укажетъ ходы?—
Мужъ сильный даромъ духа и природы.

ДУМНЫЙ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Одно въ другомъ по выйдетъ изъ сомннья
И ихъ уродствуетъ двуличный видъ!
У Кесаря, изъ древняго владнья,
Досел славны два лишь поколенья,
Обоихъ доблести потомство чтитъ.
Въ нихъ то святой, то рыцарь безбоязный,
Герои идутъ противъ всхъ тревогъ,
И имъ за подвиги награда — Богъ!
У черни духъ, въ разсудк, злообразный
Сопротитительно противусталъ.
Все зло — еретики да чароди,
Они язвятъ и градъ и сель какъ зми.
Еще посмлъ ты въ доблестномъ кругу,
Здсь, подпускать такія стремадуры?
Ты, видимо, испорченной натуры:
Но эт брязги сличны дураку.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

Изъ этого мн васъ легко узнать.
Что не пощупаешь — за милю вспять,
Что не подтибришь — ну, того и нтъ!
Что не исчислишь — поврять не-слдъ,
Что не навсишь — это всъ, не кладь,
Что не чеканишь — цны не приладь.

КЕСАРЬ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МЕФИСТОФЕЛЬ,

Спроворить сколь угодно мы спроворимъ,
То все легко, хоть легкость трудновата,
И тамъ все то! но нотъ замысловато:
Отколь лази мы къ тому отворимъ?—
А вотъ откол: вспомни т невзгоды
Когда нахлынули потрусомъ воды,
И волны людъ и землю поглощали —
Не т, другіе съ страху потрясенья
Пожитки гд-попало — зарывали,
А зарывать — отъ Рима построенья
До нашихъ поръ просты обыкновенья.
Но все не тронуто, въ земл лежитъ,
Все Кесарю съ землей принадлежитъ.

КАЗНАЧЕЙ.

Дуракъ, а рядитъ не дураковато!
Конечно — все то кесарево злато?

ДУМНЫЙ.

Златую петлю дурню вьетъ лукавый,
Онъ искушаетъ помыслъ правый!

КРАВЧІЙ.

Что за бда? нарой онъ только бол,
Мы въ дол — мсто наше взято.

ВОЕВОДА.

Онъ мыслитъ впрямъ не глуповато,
Кто жъ спроситъ денежки откол?

МЕФИСТОФЕЛЬ.

Поврьте, то не то — чтобъ по усамъ…
Вотъ мудрый мужъ, спросите Звздочота
Всю подноготную опишетъ съ перечота.—
Скажи-ка, какъ на небесахъ-то тамъ?

РОПОТЪ.

Дв шельмы вишь… стакнулись вразъ.,
Дуракъ да шищь… и здсь, при насъ…
Погудки — слышь… на старый плясъ…
Въ ушко глупышъ… а шишъ въ разсказъ.

ЗВЗДОЧОТЪ,
подъ ухо ему подшептываетъ Мефистофель.

&nbsp, Ужь Солнце злато самой высшей пробы
Сеньоръ Меркурій — служитъ изъ чиновъ,
Мадамъ Венера выставилась, чтобы
Повзорить съ-высока на земляковъ,
Жеманница Луна заводитъ фарсъ
Стыдливо — и сумерничаетъ, Марсъ
Гд не мытьемъ такъ катаньемъ беретъ,
Однако самый ясный свтъ даетъ
Ясневельможный панъ — Юпитеръ.
Сатурнъ великъ, а искорка на взглядъ,
Его въ безденежье не такъ-то чтятъ:
Тяжолъ, нецненъ, всмъ бока но вытеръ.
Коль Солнце потакается съ лупой —
Сребро со златомъ — ну, и пиръ горой!
А прочее поспетъ чередой.—
Дворцы, сады ………………..
И пухленькія щечки — все на сушь
Доставитъ глубокоумнйшій мужъ.
Не то-что мы, простые люди

КЕСАРЬ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

РОПОТЪ.

Что могутъ намъ… турусы тамъ…
Все то — взмназня… одна звздня…
Ужь такъ не разъ… поддли насъ…
Не будетъ внуть… добудетъ ртуть…

МЕФИСТОФЕЛЬ.

На — вотъ! остолбенлые, стоятъ.
Не врятъ все-таки въ завтный кладъ!
Одинъ про Вщихъ-бабъ бормочетъ,
Другой о Чорномъ-пудел сорочить.
Судачатъ вс на колдовство и чары!
Кчему тутъ пригодятся тары бары
Коль гомозитъ подъ пяткою щекотка,
Коли идешь и хлябаетъ походка?
Вдь чувствуютъ же изъ-вку-вковъ
Какъ дйствуетъ всегда природа живо,
Какъ изъ ея глубокихъ тайниковъ
Наружу силятъ живота порывы?—
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И чуръ-тебя! раскапывай… и вотъ.
Передъ тобой золоторогая коровка!

РОПОТЪ.

Ай, ногу мн — какъ бы коломъ..
Ай, руку мн — знать костоломъ.
И пятка такъ — и заскреблась…
Ой-е, спина — мн отнялась…
Примтки, что — ни заруби…
Тутъ кладъ — лопатами греби.

КЕСАРЬ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МЕФИСТОФЕЛЬ.

Туда пути найдемъ безъ твоего маршрута.
Еще я мало вамъ предвозвстилъ,
Что въ омут не въ зыб, не веселье рыб?
Жилъ былъ мужикъ и поле бороздилъ —
Соха задла, стой! и видитъ въ глыб
Горшокъ, не-то чугунникъ — заглянулъ,
Пощупалъ — плесень взялъ — тяжеловато,
Обтеръ — ахти, все серебро да злато!
И мужичокъ съ ума чуть не спихнулъ.
Гд стны подорвать и какъ лазю
Провдать, взрыть какой хребетъ —
Клади вщунъ укажетъ, онъ сведетъ
Въ потьмы подземный, къ Кощею…
Среди подваловъ, въ потайныхъ кутахъ
И въ заповдныхъ древл погребахъ
Изъ злата чаши, ковшики, братыни
Стоятъ и ждутъ, забытые, въ рядахъ.
Бокалы — самоцвтные рубины —
Бери, и тутъ же наливай, пожалуй!
Тутъ съ боку и напой завковалый,
Но, врьте, я на выпивку не падокъ…
Давно ужь древесь-бочки перешили,
Кругомъ съ боковъ очереплъ осадокъ,
Но сокъ, внутри, вка не изсушили.
Такъ прячется все это безъ догадокъ.
И все окутываетъ струсъ и мракъ,
Межъ-тмъ учоный бьется въ особнякъ.
Распытываетъ тайность такъ и сякъ..—
Да, чудня при свтл въ чужомъ знакома:
Однако въ темять чудится и дома.

КЕСАРЬ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЗВЗДОЧОТЪ,
съ боку опять подшептываетъ Мефистофель.

Прости, твоя изволенность прытка,
Пусть насъ поблазнятъ радости пока!
Достигнуть цли не возможно рысью,
Сперва собраться съ духомъ надо, тамъ
Нетроганную низь растрогать высью.
Добра желаешь — будь ты добръ и самъ,
Веселья ждешь — знай кровь угомонить,
Охочъ попить — умй вино курить,
Чудесъ встрчай и врою крпчай.

уходятъ.

ЗВУКИ ЛИТАВРЪ.

МЕФИСТОФЕЛЬ
одинъ.

Что счастье выслугамъ равно, никто
Себ и ухомъ не ведетъ про то.
Будь камень философскій у глупцовъ.
Такъ философъ — и будь таковъ!

МАСКАРАДЪ.

пространная зала и боковыя помщенія, разукрашенныя для празднества.

ГЛАШАТАЙ.

Чертой и мертвецовъ, и шутовъ плясъ
Теперь долой изъ рубежей германскихъ!
Весельемъ новымъ взвеселимъ мы васъ,
Владыка былъ въ походахъ ермаланскихъ
И Альпы вс пшкомъ перешагалъ,
Себ онъ главу, вамъ забаву добылъ
И чудо — царство намъ завоевалъ.—
Когда у Папы онъ престола побылъ,
Тогда вс земли за собой скрпилъ,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вотъ, гости ряженые тснотятся
Но одиночк, объ-руку и въ-рядъ,
И музыканты принялись — гудятъ,
И вс разшаркиваютъ впередъ-взадъ,
Но сколько выдумками ни хитрятся,
Однако жь посл мн повритъ всякъ,
Что свтъ-то круглый и большой дуракъ.

САДОВНИЦЫ,
подъ акомпаниментъ мандолинъ.

Мы, младыя Флорентинки,
Сшили къ празднику нарядъ
Съ новомодненькой картинки
И пришли на Маскарадъ.
Въ шелкокудрыя завитки
Вцпленъ миленькій цвтокъ,
Шолку пряди, нити, нитки…
Все къ-лицу и на-щипокъ.
Похвалите жь, мы двочки
И услужимъ всмъ равно,
Круглый годъ у насъ цвточки
Разцвтаютъ мудрено
Свиты, собраны пучочки
Любо — цвтики рядкомъ,
Смхъ смотрть по одиночк,
Но какъ малы цликомъ!
Наша статность и фигура
Миловидненька — востра,
Къ двахъ женская натура
Вдь художеству сестра,

ГЛАШАТАЙ.

Что, несете вы плетушки
Къ намъ изъ зеленова сада?
Подавайте ихъ съ макушки.
Мы ужь выберемъ что надо!
Намъ въ одну минуту даромъ
Зала въ рощу превратится
Къ мелочницамъ и товарамъ
Хватъ уже приноровится.

ГЛДОВИШТЫ.

На базаръ ступай, торгуйся,
Здсь, пожалуй, не рядись:
Лишь возми не обинуйся,
Аразнюхать потрудись!

ОЛИВКОВАЯ ВТВЪ

Мн цвточкамъ не завидно,
Повязаться съ ними стыдно,
Я къ тому не рождена:
Крашу я людямъ торговлю
И блага полямъ готовлю,
Значу — миръ и тишина.
Нын мн денекъ счастливой,
Я къ прическ кокетливой
Врно буду вплетена.
<
Гёте Иоганн Вольфганг Фон
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Из ‘Фауста’, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1860
  2. Отрывок из Фауста, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1831
  3. Из второй части ‘Фауста’, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1806
  4. Фауст, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1806
  5. Фауст. Часть II, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1806
  6. Фауст, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1875
  7. Фауст, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1806
  8. Фауст, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1806
Электронная библиотека