Фауст, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1806 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 116 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ФАУСТЪ

ТРАГЕДІЯ ГЕТЕ

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Перевелъ Анатолій Мамонтовъ.

МОСКВА
Изданіе А. И. Мамонтова
1901

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Прологъ въ театр

Прологъ въ небесахъ

Ночь. Кабинетъ Фауста

За городскими воротами

Кабинетъ Фауста. Фаустъ и пудель

‘ ‘ Фаустъ и Мефистофель

Мефистофель и ученикъ

Ауербаховъ погребъ въ Лейпциг

Кухня вдьмы

Улица

Вечеръ. Комната Маргариты

Гулянье. Мефистофель и Фаустъ

Домъ сосдки

Улица. Фаустъ и Мефистофель

Садъ

Лсъ и пещера

Комната Гретхенъ. Гретхенъ у прялки

Садъ Марты

У колодца

У городской стны

Ночь. Улица передъ домомъ Гретхенъ

Соборъ

Вальпургіева ночь

Сонъ въ Вальпургіеву ночь. Интермедія

Пасмурный день. Поле

Тюрьма

Поясненія

Магія

Макрокосмъ

Фамулусъ

Ключи Соломона

Схоластъ

Мышиный богъ

Пентаграмма

Микрокосмъ и Макрокосмъ

Испанскіе сапожки

Гансъ изъ Риппаха

Два ворона

Сивилла

Уріанъ

Воландъ

Старуха Каубо

Лилита

Проктофантасмистъ

Тегелъ

Идолъ

Дилетантизмъ

Интермедія. Ксеніи

Мидинга сыны

Любопытный путешественникъ

Сверный путешественникъ

Геннингсъ

Музагетъ

Ci-devant Геній Времени

Журавль

Свтскій человкъ

Ловкачи

Блуждающіе огни

Падучая звзда

Грузные

ПОСВЯЩЕНІЕ.

Вы приближаетеся вновь, колеблясь все еще,

Вы, образы, что рано нкогда предъ смутнымъ взоромъ

Мн показались! Въ этотъ разъ пытаться ль мн

Васъ удержать? О томъ мечтать все ль склонно еще сердце?

Вы наступаете! Ну, хорошо, и въ вашей власти,

Какими вкругъ меня изъ чада и тумана

Встаете вы: объята юнымъ трепетомъ душа

Подъ чарами дыханія, что слышится въ полет вашемъ.

Приносите съ собой картины радостныхъ вы дней,

И не одна тнь милая встаетъ за вами:

Какъ старое, наполовину смолкшее сказанье

Встаютъ и дружба первая, и первая любовь,

Воль нарождается опять, вновь жалоба звучитъ

Про жизнь, что потерялася, какъ въ лабиринт,

И тхъ хорошихъ называетъ, что угасли предо мной.

Часокъ прекрасныхъ счастьемъ обманувшись.

Имъ не слыхать ужъ слдующихъ псенъ,

Тмъ душамъ, псни первыя кому я плъ,

Разбился тсный дружескій кружокъ.

Увы, замолкнулъ откликъ первый. Пснь моя

Толп ужъ неизвстной прозвучитъ,

Сочувствіе ея, и то страшить мн сердце.

Порадуется жъ кто на пснь мою.

Они. коль живы, разбрелись по свту.

И поднялось во мн давно забытое стремленье

Въ то царство духовъ, что такъ тихо, строго,

Въ неясныхъ звукахъ ретъ надо мной

Моя лепечущая пснь, эоловой подобно арф,

Меня охватываетъ трепетъ, на слезой слеза катится,

Вновь мягкимъ сердце строгое, вновь кроткимъ чувствуетъ

Владю нмъ — какъ вдалек то вижу, (себя:

А что исчезло, мн дйствительностью стало.

ПРОЛОГЪ ВЪ ТЕАТР.

Директоръ, драматическій писатель, комикъ.

Директоръ. Вы оба, что на помощь мн такъ часто

Въ нужд и гор приходили,

Скажите мн, чего въ земляхъ нмецкихъ

Отъ предпріятья нашего мы ждете?

Хотлось очень бы толп мн угодить, за то

Особенно, что и сама живетъ, и жить даетъ она.

Столбы поставлены, устроены помосты,

И праздника себ всякъ ждетъ,

Они сидятъ уже, поднявъ высоко брови,

Расположилися совсмъ и хочется имъ дива.

Я знаю, какъ съ народнымъ духомъ ладить,

Но никогда я такъ не затруднялся,

Положимъ, не пріучены къ отборному они,

Но страшно много вс читали.

Какъ сдлать намъ, чтобъ ново было все, свжо,

Съ значеніемъ, но тожъ и нравилось бы всмъ?

Вдь мн толпу пріятно, видть,

Когда стремится къ нашей лавочк она,

Нарядныя претерпвая боли.

Тснится въ узкія врата спасенья.

Да засвтло, еще до четырехъ.

Пинка ли пробивается до кассы

И, словно въ голодъ изъ-за хлба у пекарни.

Себ чуть шею не ломаетъ за билетъ.

Такое чудо надъ такими розными людьми

Свершаетъ лишь поэтъ: мой другъ, сверши его сегодня!

Писатель. Не говори ты мн о пестрой той толп,

При взгляд на которую отъ насъ духъ отлетаетъ!

Скрой отъ меня народную волну,

Что противъ воли въ омутъ тянетъ насъ.

Нтъ, приведи меня въ тотъ тихій неба уголокъ.

Гд только радость для поэта чистая цвтетъ..

Гд дружба и любовь намъ сердца благодать

Божественною дланью зиждутъ и лелютъ.

Увы, что вырвалось изъ глубины души.

Что робко такъ уста пролепетали.

Сейчасъ и невпопадъ, сейчасъ-же,.можетъ быть, удачно,

То поглотить минуты дикой сила.

И часто, лишь пробившись черезъ годы,

Во образ законченномъ является оно.

Блеститъ что, рождено то для минуты:

Что истинно, то не погибнетъ для потомства.

Комикъ. О, только бъ не слыхать мн о потомств ничего!

Положимъ, захотлъ я о потомств рчь вести.

Кто тшить современниковъ бы сталъ?

Они хотятъ потхи и должны ее имть.

Вдь настоящее мальчишки славнаго все жъ нчто,

Мн бъ думалось, собою представляетъ

Съ пріятностью уметъ высказаться кто,

Тотъ горечи причудъ народныхъ знать не будетъ,

Вокругъ себя толпу желаетъ онъ большую,

Чтобъ потрясти увреннй ее.

И потому, смле только, и свое вы мастерство

Намъ покажите, дайте намъ послушать

Фантазію съ ея хорами всми, разумомъ, умомъ,

Страстями, чувствомъ, но не безъ дурачества, замтьте хорошенько!

Директоръ. Особенножъ событій больше подавайте!

На зрлище идутъ, глядть имъ больше по душ.

Когда передъ глазами много развернете вы.

Такъ что толп глазть, дивиться есть на что,

Вы вширь сейчасъ ужъ выиграли много,

Любимцемъ общими стали вы.

Вдь массу можете лишь массой одолть,

Въ конецъ, всякъ выберетъ себ самъ что-нибудь.

Принесъ кто много, всмъ кой-что принесъ,

И вс довольными выходятъ изъ театра.

Даете вещь, давайте сразу бы ее въ кусочкахъ!

Такое кушанье должно удасться вамъ,

И преподнести его легко, какъ и придумать

Что пользы, если цлое вы создадите!

Что вамъ публика все жъ разобьетъ, въ куски.

Писатель. Не чувствуете вы, какъ дурно ре месло такое.

Какъ не пристало истому художнику оно!

Господъ честныхъ вамъ пачкотня

Ужъ правиломъ, я замчаю, стала.

Директоръ. Упрекъ такой меня не обижаетъ,

Кто хочетъ дйствовать съ успхомъ,

Держаться долженъ лучшихъ средствъ къ тому.

Подумайте, вдь мягкое вамъ дерево колоть,

Вы пишете, взгляните, для кого!

Коль этого къ вамъ гонитъ скука.

Приходитъ тотъ съ чрезмрно сытнаго обда,

И, хуже что всего, не мало ихъ

Является отъ чтенія газетъ.

Разсянно спшатъ къ намъ, какъ на маскарадъ,

И только любопытство каждый шагъ ихъ окрыляетъ,

А дамы выставляютъ и себя, и свой нарядъ.

Безъ жалованія играютъ вмст съ нами.

Намъ по мерещится на поэтическихъ высотахъ нашихъ?

Чмъ радуетъ насъ полный сборъ?

Вы милостивцевъ ближе разсмотрите:

На половину холодны они, на половину грубы.

Тотъ посл представленья на картежъ иметъ виды,

А этотъ дико ночь провостъ къ объятьяхъ двки.

Чего жъ вамъ, бдные глупцы,

Такъ лгу нить свтлыхъ музъ для итого народа?

Я говорю, давайте больше только, больше, больше,

И никогда отъ цли вы не удалитесь:

Старайтесь лишь ошеломить людей,

Вдь удовольствовать ихъ трудно…

Что съ вами? Вы восхищены иль больно вамъ?

Писатель. Иди, ищи себ раба другого!

Поэтъ неужли долженъ право высшее свое,

То человческое право, что дала ему природа.

Изъ-за тебя вышучивать преступно?

Чмъ двигаетъ онъ вс сердца?

Чмъ побждаетъ каждую стихію?

Да разв не созвучіемъ, что изъ груди несется,

И, что, обратно, міръ вплетаетъ въ сердце?

Когда природа безучастно нити вчную длину

Крутитъ и на свое веретено мотаетъ,

Когда негармоничная громада всхъ существъ

Звенитъ тоскливо въ рознящихся звукахъ,

Кто длить вчно ровное теченье ряда,

Чтобъ оживить его и ритмъ движенью дать?

Кто единичное возводитъ во всеобщій строй священный.

Гд ударяетъ чудными аккордами оно?

Кто бур придаетъ неистовство страстей,

Величіе огнямъ зари вечерней?

Прекрасные весенніе цвты

Кто сыплетъ на тропу возлюбленной своей?

Зеленые беззначные листы сплетаетъ кто

Въ почетные внки заслугамъ всякимъ?

Олимпу кто оплотъ дастъ, кто единитъ боговъ?—

Мощь человка, откровенная въ поэт.

Комикъ. И пользуйтесь же силами, что такъ прекрасны.

Ведите вы писательское дло,

Какъ приключеніе любовное ведется,

Сошлись случайно, чувство говорить, остались,

И постепенно, понемногу, узы появились,

Тутъ счастье наростаетъ, на него затмъ войной идутъ,

Восхищены, тутъ боль подобралась.

И не успли оглянуться, вьппелъ ужъ романъ.

Давайте, сочинимъ и мы такое представленье!

Хватайте только въ самую вы жизнь людскую!

Живетъ ей всякъ, знакома же она немногимъ.

И гд захватите со вы, тамъ она и интересна.

Въ картинахъ пестрыхъ ясности немного.

При заблужденьи многомъ, правды искорка одна:

Такъ лучшій варится напитокъ,

Который всхъ свжить и духомъ поднимаетъ.

Тогда сбирается цвтъ лучшій молодежи

Предъ вашею игрой и внемлетъ откровенью,

Тогда изъ вашего творенья нжная душа

Вбираетъ каждая меланхолическую пищу,

Тогда одно, другое шевельнется,

И видитъ всякій, что въ своемъ онъ сердц носитъ.

Еще готовы вс они равно и плакать и смяться,

Они еще порывъ чтутъ, радуетъ ихъ призракъ.

Созрлъ кто, ты ему ничмъ не угодишь,

А кто слагается, всегда тотъ будетъ благодаренъ.

Писатель. Верни же мн и времена т.

Когда я самъ еще слагался,

Когда тснящихся напвовъ ключъ.

Не прерываясь, нарождался вновь,

Когда мн міръ туманы застилали,

И почка каждая сулила чудеса.

Когда т тысячи цвтовъ срывалъ я.

Которые долины вс богато наполняли,

И ничего я не имлъ, а все-таки довольно!

Стремленье къ правд, упоеніе обманомъ.

Верни неукрощенными порывы т,

Глубокое, исполненное муки счастье,

Любви всю мощь и ненависти силу,

Отдай мн молодость мою.

Комикъ. Теб, конечно, другъ хорошій, молодость нужна.

Когда въ бояхъ тебя враги тснятъ,

Иль двушки красотки силой

Теб на шею виснутъ,

Когда, у цли, съ бою трудно взятой,

Манить вдали за скорый бгъ внокъ наградныя:

Когда ты посл вихря пляски

Пируешь ночи напролетъ.

Ударимъ же по струнамъ, вамъ знакомымъ,

Исполнясь мужества, плняя всхъ.

Къ поставленной самимъ себ же цди

Въ блужданьи мы томъ, пробираться.

Вотъ это, люди старые, вашъ долгъ,

И чтимъ мы васъ по меньше оттого.

Не длаетъ, какъ говорятъ, ребячливыми старость,

Но застаетъ она насъ истыми ребятами еще.

Директоръ. Словами вы довольно обмнялись,

Мн дайте, наконецъ, и дло увидать!

Пока вы строите тугъ комплименты.

Могло бъ что и полезное свершиться.

Что пользы говорить о настроеньи много?

Кто медлитъ, никогда тому не явится оно.

Разъ выдаете за поэтовъ вы себя.

Командовать вы надъ поэзіей извольте.

Извстно вамъ, нуждаемся мы въ чемъ:

Хотимъ потягивать мы крпкіе напитки.

За это варево и принимайтесь неотложно]

Сегодня не свершилось, завтра сдлано не будетъ,.

И дня ни одного не надо упускать,

Ршительность должна сейчасъ же храбро

Возможное хватать за чубъ,

Затмъ ме хочется отстать,

И дальше дйствуетъ она ужъ поневол.

Вы знаете, что на нмецкихъ нашихъ сценахъ

Всякъ пробуетъ, что по душ ему,

И потому сегодня вы мн не жалйте

Ни декорацій, ни машинъ!

Пускайте въ дло свтъ небесный, малый и большой.

Звздами можете сорить,

Въ вод, огн, горахъ скалистыхъ,

Въ зврь и птицахъ недостатка нтъ.

Такъ, въ тсной храмин досчатой

Весь кругъ творенья обойдите,

И шествуйте, не торопяся, полегоньку

Съ небесъ чрезъ міръ вы къ адъ.

ПРОЛОГЪ ВЪ НЕБЕСАХЪ.

Господъ, небесныя силы, потомъ Мефистофель.

Три архангела выступаютъ.

Рафаилъ. Звучитъ, какъ и издревле, солнце

Средь хора братственныхъ свтилъ

И предначертанный свой путь

Свершаетъ въ перекатахъ грома.

Изъ созерцанія его мощь ангеловъ исходить.

Когда нтъ силъ его постигнуть,

Высокія, непостижимыя созданья

Чудесны, какъ и къ первый день.

Гавріилъ. И скоро, непостижно скоро

Чредуется великолпіе земли,

Смняется свтъ райскій ночью,

Исполненною ужаса, глубокой,

Въ волнахъ широкихъ цнясь, море

Вздымается изъ бездны скалъ,

И скалы т уносятся, и море.

Въ превчно-быстромъ бг сферъ,

Михаилъ. Бушуютъ бури въ состязаньи

Съ морей на сушу, съ суши на моря,

И глубочайшаго цпь дйствія вокругъ,

Свирпствуя, он являютъ,

Тамъ молнія несетъ опустошенье,

Предшествуя раскатамъ громовымъ,

Посланники жъ Твои, Господь, воспрослявляютъ

Движенье тихое дня Твоего.

Втроемъ. Изъ созерцанія мощь ангеловъ исходитъ,

Когда нтъ, силъ Тебя постигнуть,

И вс Твои высокія творенья

Чудесны, какъ и въ первый день.

Мефистофель. Разъ Ты, Владыка, вновь нисходишь къ намъ

И вопрошаешь, какъ у насъ все обстоитъ,

И разъ Ты прежде вообще меня встрчалъ охотно,

То вотъ средь челяди Ты видишь и меня.

Прости, словъ мастерить высокихъ не могу я,

Хотя и сталъ посмшищемъ для всхъ кругомъ:

Мой пышный слогъ Тебя бъ, наврно, насмшилъ,

Когда бъ де отучилъ себя отъ смха Ты.

О солнцахъ и мірахъ сказать я не умю ничего.

А вижу лишь, какъ мучаются люди.

Того жъ все пошиба остался міра маленькій божокъ

И такъ же страненъ, какъ и въ первый день.

Немножко лучше бы ему жилось,

Когда бъ небеснаго Ты свта не далъ въ призрак ему.

Его онъ разумомъ зоветъ, а пользуется имъ,

Чтобъ быть скотомъ любого пуще звря.

И представляется онъ мн, не прогнвить бы Вашу Милость

Кузнечикомъ тмъ длинноногимъ,

Что все летаетъ и, летая, скачетъ,

Въ трав жъ опять пснь старую постъ.

Ну, и лежалъ бы все въ трав,

Во всякую квашню суетъ онъ носъ!

Господь. И больше нечего теб сказать Мн?

Всегда приходишь только обвинять?

И вчно на земл не по теб все?

Мефистофель. По моему, Владыка! Тамъ, какъ и всегда, изрядно скверно.

Мн люди жалки въ дни своихъ невзгодъ,

Охоты нтъ ихъ, бдныхъ, даже мучить.

Господь. Теб извстенъ Фаустъ?

Мефистофель. Докторъ-то?

Господь. Мой рабъ!

Мефистофель. Ну, подлинно, онъ служитъ Вамъ особеннымъ манеромъ.

Питье и явства у безумца не земныя,

Броженье гонитъ вдаль его,

Свое онъ безразсудство мало сознаетъ

И требуетъ отъ неба лучшихъ звздъ,

А отъ земли всхъ высшихъ наслажденій,

И близь и даль р.ея не даетъ довольства

Груди, взволнованной глубоко.

Господь. Мн если служить онъ теперь и смутно:

Я скоро къ свту приведу его.

Садовникъ знаетъ же, лишь деревцо зазеленло,

Что цвтъ и плодъ грядущіе года украсятъ.

Мефистоф. Какой закладъ хотите? Вамъ его все жъ потерять придется,

Коль мн дадите позволенье

Тихонько повести его моей дорогой.

Господь, Пока онъ на земл живетъ,

Запрета въ томъ теб не будетъ,

Блуждаетъ человкъ, пока въ немъ есть стремленье,

Мефистофель. Спасибо вамъ на этомъ! Никогда я

Вязаться съ мертвыми охоты не имлъ.

Мн щеки свжій и полныя все больше по душ,

Меня для мертвеца нтъ дома.

Я тутъ, что кошка съ мышью.

Господь. Ну. хорошо! теб предоставляю Я:

Ты отъ его первоисточника духъ этотъ отвлеки,

И, если сможешь охватить, веди

Съ собою внизъ, дорогою своей,

Но постыдись, коль исповдать долженъ будешь,

Что человкъ хорошій при своемъ стремленьи смутномъ

Все жъ правый путь въ сознаніи несетъ.

Мефистофель. Такъ, такъ! Но только не надолго.

За свой закладъ совсмъ не страшно мн.

Когда жъ достигну цли я,

Позвольте мн торжествовать, что будетъ мочи.

Прахъ будетъ жрать онъ, и съ охотой,

Какъ именитая змя, моя кума!

Господь. И тутъ себя свободно можешь проявлять ты,

Мн никогда теб подобные не были ненавистны.

Изъ духовъ всхъ, что отрицаютъ,

Плугъ меньше всхъ Мн въ тягость.

Легко ужъ дятельность слабнуть можетъ въ человк

И неоправданный покой любить онъ начинаетъ,

А потому охотно Я ему товарища даю,

Который возбуждаетъ, дйствуетъ

И дло дьявольское долженъ длать.

Вы жъ, вправду божіи сыны,

Да радуетъ насъ красоты живой богатство,

И то, что вчно зиждется, что вчно дйствуетъ, животъ.

Васъ да обниметъ снью благодатныя любви,

И все парящее въ явленьи зыбкомъ

Вы въ мысляхъ непреходныхъ закрпляйте!

(Небеса закрываются, архангелы улетаютъ.)

Мефистоф. (одинъ). Отъ времени до времени охотно

Я старика, и съ нимъ порвать я берегусь, [вижу

Вдь для большого господина очень мило

Такъ человчно даже съ чортомъ говорить.

ТРАГЕДІИ ПЕРВАЯ ЧАСТЬ.

НОЧЬ.

Въ высокосводчатой, узкой готической комнат Фаусть безпокойный въ своемъ кресл у рабочаго стола

Фаустъ. Ну, вотъ, и философію, увы,

И правовдство, медицину,

И теологію, на горе.

Насквозь я научилъ, трудился горячо:

И что же вотъ, глупецъ я бдный!

Уменъ все такъ же, какъ и прежде,

Зовусь магистромъ, даже докторомъ зовусь,

И скоро десять лтъ ужъ, какъ вожу

И вверхъ, и внизъ, и вкривь, и вкось

Своихъ учениковъ я за носъ

И вижу, что мы знать не можемъ ничего!

О, это, прямо, сердце мн сожжетъ

Конечно, я разумне всхъ этихъ дуралеевъ,

Магистровъ, докторовъ, попонъ, писакъ,

Не мучаютъ меня ни совсть, ни сомннья,

Я не боюсь ни ада, ни чертей —

За то жъ и радостей я всхъ лишенъ.

Не представляю я себ, что вправду ‘паю что-нибудь.

Не представляю, чтобы могъ чему-нибудь учить.

Иль исправлять людей и вразумлять ихъ.

Нтъ также у меня ни денегъ, ни добра,

Ни почестей, пи прелестей земныхъ,

Собака дальше бъ жить не захотла такъ!

И потому я магіи отдался,

Быть можетъ, силой и устами духа

Повдаются многія мн тайны.

Чтобъ, горькимъ потомъ обливаясь,

Не нужно было говорить, чего не знаешь.

Чтобы познать, чмъ въ ндрахъ самыхъ

Міръ сплоченъ, чтобы видть

Всю зиждущую силу, вс зачатки

И перестать въ словахъ лишь разбираться.

О, если-бъ на мое мученье

Въ послдній разъ смотрлъ ты. полный мсяцъ.

Кого, полуночь не одну

Я, бодрствуя, встрчалъ у этого стола,

Тогда надъ книгами и надъ бумагой

Ты, другъ тоскливый, мн являлся!

О, еслибъ могъ по высямъ горъ

Ходить въ твоемъ я свт миломъ,

Тамъ, у пещеры горной, съ духами витать,

И, въ полутьм твоей блуждая по лугамъ.

Отъ чада знаній всхъ освободившись,

Здоровье могъ найти, въ твоей росъ купаясь!

О, горе! неужель я все еще въ тюрьм?

Проклятая, глухая, каменная яма.

Куда и милый свтъ небесъ

Лишь тусклымъ пробивается чрезъ писаныя стекла:

Стсненная книгъ этой кучей.

Что гложетъ червь и кроетъ пыль

И надъ которой до высокаго вплоть свода

Бумага закоптлая торчитъ,

Заставленная банками, стаканами вокругъ,

Вся инструментами набита,

Со скарбомъ предковъ, втиснутымъ туда жъ —

Вотъ міръ, твой! И зовется это міромъ!

И спрашиваешь ты еще, чего

Въ груди твоей такъ боязливо сердце жмется?

Чего движенье жизни все въ теб

Неразъясненная спираетъ боль?

Взамнъ живой природы,

Въ среду которой создалъ Богъ людей.

Вокругъ тебя, средь плсени и чада,

Лишь остовы зврей, да мертвыхъ кости.

Вставай! Бги отсюда на просторъ!

И эта, тайнъ исполненная, книга,

Что, собственною Нострадамуса написана рукой.

Неужли спутникъ не достаточный теб?

Познаешь ты тогда теченье звздъ,

И, если наставлять тебя природа будетъ,

Твоя душевная воспрянетъ сила.

Какъ духъ другому духу говоритъ.

Тутъ тщетно мышленье сухое

Теб святые знаки объясняетъ:

Вы. духи, вьетесь вкругъ меня,

Отвтьте мн, коль слышите меня!

(Онъ открываетъ книгу и вплоть знакъ макрокосма.)

Какое чувство наслажденья разлилось

При этомъ взгляд вдругъ въ моемъ всемъ существ!

Я чувствую, святое, молодое счастье жизни

Но жиламъ мн, по нервамъ, новымъ пламенемъ бжитъ.

Не богъ ли это былъ, что знаки эти начерталъ.

Которые во мн смиряютъ бушеванье

И, радостью наполнивъ сердце бдное мое.

Таинственнымъ подъемомъ духа

Природы силы вкругъ меня разоблачаютъ?

Не богъ ли я? Во мн становится свтло таю.!

Природу я, зиждительницу, въ этихъ чистыхъ начертаньемъ

Лежащею передъ моей душою вижу

Теперь я только познаю, что мудрый говоритъ:

‘Не замкнутъ міръ духовъ,

‘Твои смыслъ помиркнулъ, сердце мертво,

‘Вспрянь, ученикъ! купай, не унывая,

‘Земную грудь ты въ утреннемъ багрянц!’

(Онъ разсматриваетъ изображенье.)

Какъ въ одно цлое сплетается все тутъ.

Одно къ другомъ все дйствуетъ, живетъ!

Какъ неба силы воздымаются, нисходятъ.

Передаютъ одна другой златыя ведра,

На благодатью дышущихъ крылатъ

Съ небесъ чрезъ землю проникаютъ.

Сквозь всю вселенную гармоніей звучатъ!

Какое зрлище! Но зрлище, увы, и только!

Гд мн схватить тебя, природа безъ предловъ?

Васъ, груди, гд? Источники всей жизни, вы,

На коихъ виснутъ и земля и небо.

Куда льнетъ вянущая грудь,

Точитесь вы, вы напояте, а я неужли жажду понапрасну?

(Онъ съ огорченіемъ перелистываетъ книгу и видитъ изображеніе Духа земли.)

Какъ это на меня иначе дйствуетъ изображенье!

Ты, Духъ земли, ты ближе мн,

Ужъ выше чувствую въ себ и силы,

Ужъ я горю, какъ бы отъ новаго вина,

Отвагу чувствую пуститься въ міръ.

Нести земную боль, земное счастье,

Сразиться съ бурями въ бою

И не робть при треск корабля въ крушеньи.—

Но надо мною набгаютъ облака —

Свой свтъ скрываетъ мсяцъ —

Свтильникъ гаснетъ!—

Клубится паръ!— Багряные лучи сверкаютъ

Надъ головой моей — повялъ

Со сводовъ холодъ

И охватилъ меня!

Я чувствую, витаешь надо мной, желанный Духъ!

Раскройся ты!

О, разрывается какъ сердце у меня!

Для чувствованій новыхъ

Подъяты силы вс душевныя мои!

Всецло сердце, чувствую я. предано теб!

Ты долженъ, долженъ ты! хоть стоило бъ мн это жизни.

(Онъ схватываетъ книгу и произноситъ таинственное заклинаніе Духа. Вспыхиваетъ пламя. Духъ показывается въ пламени).

Духъ. Взываетъ кто ко мн?

Фаустъ (отвернувшись). Ужасное Виднье!

Духъ. Меня ты мощно привлекалъ.

Отъ сферъ моихъ питался долго,

И что жъ —

Фаустъ. Увы, не выношу тебя!

Духъ. Меня узрть ты молишь, воздыхая,

Мой голосъ слышать, видть обликъ мой,

Меня склоняетъ мощное души твоей моленье,

Явился я!— Какой презрнный ужасъ

Объялъ тебя, сверхчеловкъ? Гд зовъ души?

Гд грудь, что міръ въ себ воздвигла цлый.

Носила, берегла и, въ трепет восторга,

Вздымалась, чтобъ до насъ, духовъ, подняться?

Гд жъ Фаустъ, ты. чей голосъ мн звучалъ,

Кто всми силами ко мн стремился?

Подъ вяньемъ дыханья моего ты ль это

Дрожишь во глубинахъ всхъ жизни,

Что скорчившійся въ страх червь?

Фаустъ. Мн уступать теб, изъ пламени созданье?

Я Фаустъ, и равенъ я теб!

Духъ. Въ прибояхъ жизни, въ бур длъ

Вздымаюсь я, спускаюсь долу.

Сную туда, сюда,

Рожденье, могила,

Превчное море.

Все смна сплетеній,

Горячая жизнь,

Такъ зижду я за времени гудящимъ станомъ,

Работаю живую ризу божества.

Фаустъ. Теб, что носишься надъ міромъ всмъ.

Какимъ я близкимъ чувствуя себя, Духъ Дла!

Духъ. Подобенъ духу ты, котораго тьт понимаешь.

Не мн! (исчезаетъ.)

Фаустъ (поникнувъ всмъ тломъ). И не теб?

Кому же?

Я образъ и подобье Божества!

И даже не теб! (Стучатъ.)

О, смерть! Я знаю, кто: мой фамулусъ,—

И разлетится счастье величайшее мое!

И надо же, чтобъ созерцанья полноту такую

Сухой пролаза нарушалъ!

(Вагнеръ въ халат и ночномъ колпакъ. со свтильникомъ въ рукахъ. Фаустъ отворачивается съ негодованіемъ.)

Вагнеръ. Простите! Слышу, декламируете вы,

Наврно греческую вы трагедію читали

Попользоваться мн хотлось бы искусствомъ этимъ.

Оно вдь въ наше время много значитъ.

Слыхалъ частенько, слава шла, что будто бы

Актеръ иной священника поучитъ.

Фаустъ. Когда священникъ самъ актеръ.

Порой что можетъ и случиться.

Вагнеръ. Увы, когда вотъ такъ въ музей свой загнанъ ты

И міръ людской едва ты въ праздникъ видишь,

Едва въ подзорную трубу и только издалека —

Какъ имъ руководить тутъ словомъ?

Фаустъ. Чего не чувствуете вы, за тмъ вамъ не угнаться,

Когда не имъ души оно наружу рвется

И чувствомъ первобытнаго довольства

Сердца не покоряетъ слушателей всхъ.

Сидите жъ такъ и дальше! Клейте мы себ,

Изъ пиршественныхъ яствъ чужихъ варите кашу,

И жиденькіе огоньки

Изъ нашей кучки пепла выдувайте

На удивленіе дтей и обезьянъ.

Когда вамъ то приходится по вкусу.

Но никогда вамъ воедино не сплотить сердецъ,

Коль не отъ сердца будетъ рчь у васъ идти.

Вагнеръ. Но вдь въ умньи говоритъ залогъ оратора успха,

Я это чувствую, но я еще далеко отъ того,

Фаустъ. Ты честной выгоды ищи.

Не будь шутомъ, гремящимъ бубенцами!

И умъ, и истинное чувство сами

Себя объявятъ при искусств небольшомъ,

Когда намъ въ самомъ дл есть сказать что.

Приходится ль гоняться за словами?

Да, ваши рчи, что такъ блещутъ,

Гд человчества обрзками кружите мы.

Вдь не живительны, какъ тотъ туманный втеръ,

Что осенью въ сухой листв шуршитъ!

Вагнеръ. О, Господи! искусство долго,

А жизнь-то наша коротка.

Мн при моемъ критическомъ стремленьи

За грудь и голову становится частенько страшно.

Какъ трудно добываются т средства,

Которыя нужны, чтобъ до источниковъ добраться!

И не достигъ еще ты полдороги,

А нужно ужъ бдняги умирать,

Фаустъ. Пергаментъ разв кладезь тотъ священный.

Одинъ глотокъ откуда жажду навкъ унимаетъ?

Ты утоленья не получишь,

Коль не изъ собственной души оно течетъ.

Вагнеръ. Простите! но большое наслажденье

Переноситься въ духъ временъ, чтобъ видть,

Какъ думалъ мудрый человкъ до насъ,

И какъ затмъ мы, наконецъ, чудесно далеко ушли.

Фаустъ. О, да, до самыхъ звздъ!

Мой другъ, прошедшаго времена

Вдь книга о семи для насъ печатяхъ,

Что духомъ вы временъ зовете,

Въ основ собственный господъ то духъ.

Гд времена, какъ въ зеркал, видны.

Ну, подлинно, одно тутъ часто горе!

При первомъ взгляд убжишь.

Лоханка сорная, чуланъ, набитый хламомъ.

По большей мр — балаганъ

Съ великолпной прописной моралью,

Приличною вполн въ устахъ у куколъ!

Вагнеръ. Но міръ! но сердце человка, духъ его!

Тутъ всякій бы желалъ хоть что-нибудь познать.

Фаустъ. Да, что познаніемъ назвать!

Кто настоящее названье дать дерзнетъ ребенку?

Немногихъ тхъ, кто кое-что о томъ позналъ

Не уберегъ кто переполненное сердце безразсудно

И созерцанье, чувство передъ черстью обнаружилъ.

Тхъ жгли издревле, распинали.—

Прошу васъ, другъ, ночь поздняя уже.

Прервать на этотъ разъ намъ на до.

Вагнеръ. Охотно бы и дольше спать я не ложился.

Чтобъ такъ учено съ вами мн потолковать.

Но завтра, ради перваго дня Пасхи,

Дозвольте мн одинъ иль дна вопроса.

Съ усердіемъ отдался я ученью,

И иного знаю я, по знать бы все хотлось. (Уходитъ.)

Фаустъ. (Одинъ). Какъ только всякая надежда не исчезнетъ

У головы, что къ дребедени льнетъ.

Кладъ роетъ жадною рукой и рада.

Коли червей находить дождевыхъ!

Да разв сметъ голосъ человческій такой

Здсь раздаваться, гд вокругъ меня виталъ сонмъ духовъ?

Но, ахъ! на этотъ разъ теб я благодаренъ,

Жалчайшему изъ всхъ сыновъ земли

Ты вырвалъ изъ отчаянья меня,

Ужъ помутить грозившаго мн чувства.

Такъ исполински велико виднье было.

Что карлой долженъ былъ я чувствовать себя!

Я, образъ Божества, подобіе его, которое считало

Себя совсмъ ужъ близкимъ къ зеркалу превчной правды.

Въ сіяньи, ясности небесной наслаждалося собой,

Земли ужъ сына сбросило съ себя,

Я, больше херувима, я, свободная чья мощь.

Полна надежды смутной, возомнила,

Что ужь течетъ она въ природы жилахъ,

Творя, уже вкушаетъ жизнь боговъ — я казниться какъ долженъ!

Меня повергло долу слово громовое!

Отважиться считать себя съ тобою равнымъ я не смю:

Владлъ я силою тебя привлечь.

Но силы не имлъ, чтобъ удержать тебя.

Въ блаженномъ томъ мгновеніи себя

Такимъ я малымъ чувствовалъ, такимъ великимъ,

Жестоко оттолкнулъ меня ты

Въ невдомую долю человка!

Научитъ кто меня? бжать чего я долженъ?

Повиноваться ль мн тому стремленью?

Да! наши самыя дла, какъ и страданья наши,

Намъ преграждаютъ жизни ходъ.

Во все прекраснйшее, что бы ни воспринялъ духъ

Начало вяжется все боле и боле чужое,

Когда мы до хорошаго достигнемъ въ этомъ мір.

То лучшее зовется ложью, бредомъ,

Что дали жизнь намъ, чудныя т чувства.

Вс глохнуть въ сует земной,

Когда воображеніе въ полет смломъ прежде,

Надежды полно, ширилося въ вчность,

Оно пространствомъ небольшимъ теперь довольно,

Когда временъ въ пучин счастье разбивается о счастье.

Тотчасъ забота пьетъ себ гнздо въ сердечной глубин,

Родить тамъ боли потайныя.

Укачиваетъ тамъ себя тревожно, радость нарушая и покоя,

Себя все прикрываетъ новыми личинами она.

Являйся подъ видомъ дома и двора, жены, ребенка,

Огнемъ, водой, кинжаломъ, ядомъ представляясь,

Дрожишь предъ всмъ ты. что и не случится,

А то, чего ты не утратишь никогда, оплакивать ты вчно долженъ.

Богамъ я не подобенъ! слишкомъ глубоко почувствовалось это,

Я на червя похожъ, что роется во прах,

Котораго, во прах, гд онъ, питаяся имъ, живетъ.

Стопа прохожаго мозжитъ и погребаетъ.

Не прахъ то разв, что на сотн полокъ

Высокую тснитъ мн эту стну.

Та дребедень и тысячи тхъ пустяковъ,

Что къ этомъ царств моли давятъ на меня?

И здсь найти я долженъ, въ чемъ нуждаюсь я?

Иль въ тысяч, быть можетъ, книгъ прочесть я долженъ.

Что всюду мучилися люди.

Что тутъ иль тамъ былъ счастливъ кто-то?

Что скалишься, пустой ты черепъ, мн сказать что хочешь?

Не то ли, что твой мозгъ, когда-то, какъ и мой,

Запутавшись на поискахъ за легкимъ свтомъ дня,

Алкая правды, въ тяжкихъ сумеркахъ блуждалъ плачевно?

Вы инструменты, надо мной сметеся, конечно,

Колесами, гребенками, валами, рычагомъ.

Я у воротъ стоялъ, служить ключамъ должны мы были,

Извилиста у васъ бородка, по вамъ засововъ не поднять.

Таинственна средь бла дня.

Природа не даетъ сорвать съ себя покрова,

И духу твоему чего она открыть не пожелаетъ,

Не вынудишь того у ней винтомъ иль рычагами.

Ты, старый скарбъ, тобой не пользовался я.

Стоишь здсь потому ты только, что отцу былъ нуженъ

Ты, старый свертокъ, будешь ты коптть,

Пока чадить здсь будетъ на столъ свтильникъ тусклый.

Ужъ лучше бы я промоталъ немногое мое,

Чмъ здсь потть, немногаго набравшись!

Что унаслдовалъ отъ предковъ ты.

То заработай самъ, чтобы владть имъ.

Не пользуешься чмъ, тяжелое то бремя,

Мгновенье что создастъ, лишь тмъ оно и пользоваться можетъ.

Но отчего то мсто взоръ приковываетъ мой?

Иль стклянка та магнитъ для глазъ?

Мн отчего становится привтливо свтло вдругъ,—

Такъ обвваетъ луннымъ свтомъ насъ въ лсу ночномъ?

Привтствую тебя, единственный сосудъ,

Что сверху достаю теперь съ благоговньемъ,

Въ теб чту остроту ума, искусство человка я.

Ты, сочетанье благодатныхъ сонныхъ соковъ,

Ты, извлеченье смертоносно тонкихъ силъ,

Яви свое, благоволенье мастеру ты своему!

Тебя я вижу — и страданье легче,

Беру тебя стремленіе слабетъ,

Духовныхъ силъ приливъ идетъ на убыль постепенно.

Въ открытое я море уношусь,

У ногъ моихъ блеститъ зеркальная громада волнъ,

День новый къ новымъ берегамъ манитъ.

Паритъ на крыльяхъ легкихъ колесница огневая

Навстрчу мн! Готовымъ чувствую себя

По новому пути проникнуть чрезъ эфиръ

Я въ новые предлы чистаго дянья.

Высь эту жизни, этотъ божескій восторгъ —

Ты, червь еще недавно, ты ль заслуживаешь ихъ?

Да, къ солнцу благодатному земному

Ршись ты только стать спиной!

Дерзни ворота лишь раскинуть, мимо коихъ

Тайкомъ всякъ пробирается охотно!

Теперь настало время доказать на дл.

Что не уступить мужъ въ достоинств величію боговъ,

Не дрогнуть передъ темной той пещерой,

Куда воображеніе себя на собственную муку осуждаетъ,

Въ тотъ устремиться переходъ,

Чей узкій звъ всмъ адомъ пламенетъ.

Ршиться весело на этотъ шагъ.

Хотя бъ съ опасностью въ ничто разлиться.

Сойди теперь сюда, хрустальный чистый кубокъ

Съ себя футляръ свой старый сбрось.

Ты, о которомъ я не думалъ много лтъ!

На пиршествахъ отцовъ блисталъ ты

И веселилъ задумчивыхъ гостей.

Когда тебя одинъ другому подносилъ.

Художествомъ богатая картавъ твоихъ всхъ роскошь

Обязанность, ихъ въ римахъ объяснивъ.

Тебя отъ устъ не отнимая, осушить до дна.

Мн не одну ночь юности моей напоминаютъ.

Не передамъ тебя сосду я теперь

И надъ художествомъ твоимъ

Не покажу я остроумья своего,

Вотъ сокъ, что опьяняетъ быстро.

Волною темной онъ заполнитъ пустоту твою.

Мной изготовленный, избранный мною,

Будь ты послдней чашею, отъ всей души

Привтомъ празднично высокимъ утру!

(Подноситъ кубокъ къ ко рту).
(Колокольный звонъ и пніе Хора).

Хоръ ангеловъ. Христосъ воскресъ!

Радуйся смертный,

Скованный немощью.

Ползучею, гибельной.

Данной въ наслдіе.

Фаустъ. Какой глубокій гулъ, какой звукъ свтлый

Отъ устъ моихъ отводитъ властно кубокъ?

Неужли гуломъ вы своимъ, колокола,

Ужъ возвщаете часъ первый Пасхи торжества?

Вы, хоры, разв ужъ пснь утшенья вы поете,

Что. нкогда, завта новаго во увренье

Изъ ангельскихъ неслася устъ въ ночь гроба?

Хоръ женщинъ. Мы благовоніемъ

Тло убрали,

Мы, Его врныя,

Здсь положили его.

Тканями чистыми

Мы обвили его,

Ахъ, не находимъ

Здсь Христа мы больше.

Хоръ ангеловъ. Христосъ воскресъ!

Благо тмъ любящимъ,

Предъ испытаніемъ

Скорбнымъ, спасительнымъ.

Предъ укрпляющимъ

Кто устоялъ!

Фаустъ. Что ищете вы властно, нжно

Меня во прах, звуки неба?

Звучите тамъ, гд люди съ мягкою душой!

Всть слышу я, по вры нтъ во мн,

А чудо вдь дитя любимйшее вры.

Въ предлы т стремиться не дерзаю я.

Откуда ветъ звучитъ благая,

И все же, съ юности привычнаго къ нему,

Меня звонъ этотъ и теперь зоветъ обратно въ жизнь.

Бывало, поцлуй любви небесной

Опадалъ въ тиши субботней строгой на меня,

Надежды смутной такъ полно звучалъ тогда звонъ колокола мощный,

И теплою усладою была молитва,

Непостижимо благодатное влеченье

Гнало меня по рощамъ и лугамъ,

И, обливаясь тысячью горячихъ слезъ,

Я чувствовалъ въ себ міръ цлый возникавшимъ.

Пснь эта повстила о забавахъ къ юности веселыхъ.

О счастіи привольномъ праздника весны:

Воспоминаніе теперь,полно ребяческаго чувства,

Послдняго и важнаго мн шага сдлать не дастъ

Звучите жъ дале, вы, сладостныя псни неба!

Слеза течетъ, опять къ земл вернулся я!

Хорь врныхъ. Онъ, погребенныя.

Уже въ высоты.

Жнивью высокій

Славно вознесся,

Въ радости вчнаго

Всесозиданія

Радости творческой близокъ:

Мы же у груди земной,

Ахъ, пребываемъ на горе.

Врныхъ своихъ

Здсь онъ насъ алчущихъ кинулъ,

Плачемъ, учитель, палъ счастьемъ твоимъ!

Хоръ ангеловъ. Христосъ воскресъ

Изъ тлнья ндръ!

Съ себя сорвите

Вы радостно узы!

Въ длахъ его славящимъ,

За братскою трапезой

Любовь доказующимъ.

По весямъ глаголющимъ,

Блаженство вщающимъ.

Вамъ близокъ учитель.

Для васъ онъ возсталъ!

ЗА ГОРОДСКИМИ ВОРОТАМИ.

Гуляющіе всякаго рода выходятъ изъ города.

Нсколько подмастерьевъ. Зачмъ же этою дорогой?

Другіе. Къ охотничьей сторожк мы идемъ,

Первые. А мы на мельницу хотимъ пробраться.

Одинъ изъ подмастерьевъ. Совтъ мой вамъ идти на Дворикъ-у-воды.

Другой. Туда дорога очень не красива!

Другіе. А ты что будетъ длать?

Третій. Пойду съ другими я

Четвертый. Идемте къ замку на деревню, тамъ

Найдете двушекъ красивйшихъ, наврно,

И пиво лучшее, да перепалку первый сортъ.

Пятый. Ну разбитой ты малый, къ третій разъ,

Что ль, шкура чешется твоя?

Туда я не хочу, боюсь мстечка.

Служанка. Нтъ, нтъ! иду назадъ я въ городъ.

Другая. Поврь, его найдемъ у тополей мы тхъ*

Первая. Не велико въ томъ счастье мн:

Пойдетъ онъ рядышкомъ съ тобой.

Въ кругу съ тобой одной танцуетъ.

Что мн до радостей твоихъ!

Вторая. Сегодня онъ наврно не одинъ,

Кудряшъ съ нимъ, сказывалъ, тамъ будетъ.

Школьникъ. Фу, двки славныя шагаютъ какъ!

Идемъ! ихъ, братецъ, надо проводить намъ.

Табакъ забористый, покрпче пиво,

Служаночка въ наряд, вотъ мой вкусъ.

Двушки горожанки. Взгляни ты мн на этихъ мальчиковъ прелестныхъ!

По истин, вдь срамъ:

Найти могли бы общество, и самое бы лучшее себ.

Они жъ за горничными гонятся, гляди!

Второй школьникъ (первому). Потише ты! идутъ тамъ сзади дв.

Онъ одты очень мило,

Одна изъ нихъ моя сосдка.

И очень двушка мн но душ.

Идутъ себ, не торопясь,.

И насъ возьмутъ съ собой, пожалуй.

Первый школьн. Нтъ, братецъ, нтъ! Стсняться не люблю я.

Скорй! дичину бъ намъ не потерять.

Рука, что возится съ метелкою въ субботу,

Тебя всхъ лучше въ воскресенье приголубитъ.

Гражданинъ. Нтъ, мн не нравится нашъ новый бургомистръ!

Какъ сталъ имъ, съ каждымъ днемъ онъ все смле только.

А что жъ для города онъ длаетъ такого?

Не хуже разв намъ день ото дня?

И больше слушаться, чмъ прежде, надо,

Да больше, чмъ бывало, и платить.

Нищій (поетъ) Вы, господа хорошіе, вы, барыни прекрасныя,

Что такъ разряжены и такъ румяны вс,

Взглянуть благоволите на меня.

На нужду на мою, и помощь окажите!

Не дайте мн бренчать здсь попустому!

Тому лишь весело, кто любитъ подавать.

Пусть день, что празднуютъ вс люди,

Днемъ жатвы будетъ дли меня.

Другой гражданинъ. Не знаю лучшаго я въ праздникъ, день воскресный,

Какъ о войн потолковать, о кликахъ бранныхъ.

Когда тамъ въ Турціи, далеко.

Народы межъ собой дерутся.

Стоишь ты у окна, пьешь рюмочку свою,

Глядишь, какъ пестрыя суда внизъ по рк скользятъ,

Потомъ, довольый, вечеромъ домой вернешься,

И миръ, и мирныя благословляешь времена.

Третій граждан. Да, да, сосдушка! и я имъ не мшаю:

Поразмозжи себ хоть головы они,

Переверни все вверхъ ногами.

Лишь дома бъ все по-старому осталось!

Старуха (двушкамъ горожанкамъ). Ой, какъ разряжены! Кровь съ молокомъ!

Да, какъ въ кастъ не влюбиться!

Не очень лишь спсивтесь! Хорошо ужъ, хорошо!

А хочется чего вамъ, я бъ добыть сумла.

Двушка горожанка. Идемъ, Агата! я боюсь

Съ такими вдьмами ходить открыто:

Хотя вотъ на Андрея въ ночь она

Мн суженаго, какъ живого, показала.

Другая. Мн показала въ хрустал его

Такимъ солдатомъ, и толпу съ нимъ удальцовъ,

Смотрю кругомъ, ищу его повсюду,

Не хочетъ все мн повстрчаться.

Солдаты. Замки съ высокими

Стнами, зубьями,

Двушекъ съ сердцемъ

Гордымъ, надменнымъ.

Съ боя бы мн ваять!

Смлое дло,

Славная плата!

Мдныя трубы

Шлемъ мы сватами,

Сватать на радость.

Сватать на смерть.

Славно такъ биться!

Славно такъ жить!

Двушки, замки

Сдаться должны.

Смлое дло,

Славная плата!

Дружно солдаты

Въ поле идутъ.

Фаустъ и Вагнеръ

Фаустъ. Рка и ручейки изъ-подо.тьда освободились,

Лишь кинула живительный свой, благодатный взоръ весна:

Въ долинахъ зеленетъ счастіе надежды,

Ужъ старая зима по немощи своей

Ушла въ суровыя ущелья.

Оттуда, убгая, ледяную лишь крупу

Въ безсильныхъ вихряхъ полосами

Она на зеленющую ниву сыплетъ

Но солнце благо не терпитъ:

Все движется въ зачатьи, въ напряженьи,

Все въ краскахъ солнце хочетъ оживить,

Но нтъ еще цвтовъ въ округ,

Оно берегъ людей нарядныхъ.

Тьт обернись назадъ, съ высотъ

Ты этихъ погляди на городъ.

Въ воротахъ темныхъ изъ-подъ свода

Тснится пестрая толпа.

На солнышко всмъ хочется сегодня,

Господне Воскресенье празднуютъ они.

Они и сами Вдь воскресли,

Изъ глохлыхъ комнатъ низенькихъ домовъ.

Изъ узъ ремесл и рукодлья,

Отъ гнета крышъ и чердаковъ,

Изъ тсноты щемящей улицъ,

Да изъ церквей почтенной ночи

Ихъ подняло всхъ къ свту.

Взгляни ты, посмотри ты только! быстро какъ толпа

Вся разбивается по садикамъ, полямъ,

Какъ много, вдоль и поперекъ.

Рка несетъ челновъ веселыхъ:

Вонъ нагруженная, да такъ, что чуть не тонетъ,

Послдняя отчаливаетъ лодка.

Съ тропинокъ дальнихъ по горъ, и съ тхъ

Мигаютъ намъ цвтныя платья.

Ужъ слышу я деревни суетню:

Тутъ для народа чистый рай,

Довольные, ликуютъ малый и большой,

Здсь человкъ я, здсь имъ быть к смю.

Вагнеръ. Да, съ вами докторъ, погулять

И честь большая, и на пользу,

Но тутъ плутать не сталъ бы я одинъ:

Вдь грубому весму я врагъ.

Вызгъ скрипокъ, крикъ, и кегель стукъ.

Все ненавистные мн звуки,

Бснуются, алой духъ ихъ словно гонитъ.

И это пньемъ, это радостью зовутъ.

Крестьяне подъ липою. Танцы и пніе.

Пастухъ на танцы разодлся:

Внокъ, цвтная куртка, ленты,

Прелестно разрядился онъ.

Подъ липой было ужъ полно,

И бшено плясали вс.

Юхъ-хе! юхъ-хе!

Юхъ-хейза! хейза! хе!

Валялъ смычекъ по скрипк.

Пробрался онъ впередъ проворно

И двушку тутъ локтемъ

Своимъ онъ толконулъ,

Двица красная оборотилась.

‘Какъ это глупо!’ говорить,

Юхъ-хе! юхъ-хе!

Юхъ-хейза! хейза! хе!

‘Не будьте неучемъ такимъ!’

Но дло шло въ кругу проворно.

Вертлись влво, вправо танцовали.

Взвивались юбки вс на воздухъ.

Вс стали красны, жарко стало.

Духъ перевесть идутъ подъ ручку,

Юхъ-хе! юхъ-хе!

Юхъ-хейза! хейза! хе,

Бокъ-о-бокъ локотокъ.

‘Не очень такъ ужъ подбирайся!

Вдь сколько васъ невстъ своихъ

Надули, оболгали!’

Bсe жъ приласкался онъ въ сторонк

А изъ-подъ липы вдаль неслись

Юхъ-хе! юхъ-хе!

Юхъ-хейза! хейза! хе!

И голоса и скрипки.

Старый крестьянинъ. Съ вашей стороны какъ, докторъ, хорошо,

Что нами вы не погнушалися сегодня,

И что, такой высокопросвщенный,

Идете въ эту толкотню вы.

Такъ вотъ же лучшая вамъ кружка,

Ее мы свжимъ налили питьемъ.

Я подношу его и громко я желаю,

Не только, чтобъ оно вамъ утолило жажду,

Но, чтобы, сколько капель въ немъ,

Прибавлено и дней вамъ было.

Фаустъ. Живительный напитокъ принимаю.

Благодарю, и всякаго желаю блага вамъ.

Народъ собирается въ кружокъ около Фауста.

Старый крестьянинъ, И вправду очень хорошо,

Что въ день веселый вы пришли,

И прежде вдь, въ напасти дни,

Все жъ хорошо вы относились къ намъ!

Живыми видите вы многихъ тутъ,

Кого на послдяхъ еще

Отецъ вашъ вырвалъ у горячки лютой,

Когда заразу онъ остановилъ.

Тогда ужъ. молодымъ еще.

Шли въ домъ вы къ каждому больному.

Унесено покойниковъ не мало было,

А ты здоровымъ выходили,

Не мало выдержали трудныхъ испытаній:

Помощнику Помощникъ Вышній помогалъ.

Вс. Здоровіе испытанному мужу.

Чтобъ долго могъ еще онъ помогать!

Фаустъ. Предъ Тмъ, Всевышнимъ, преклонитесь.

Кто учитъ помогать и досылаетъ помощь.

(Онъ идетъ дальше съ Вагнеромъ.)

Вагнеръ. Что долженъ чувствовать, великій мужъ,.

При почитаніи толпы ты этой!

О, счастливъ тотъ, кто изъ даровъ своихъ

Такую пользу можетъ извлекать!

Отецъ тебя показываетъ сыну,

И спрашиваетъ всякъ, торопится, тснится,

Умолкла скрипка, танцы стали,

Идешь, стоятъ они рядами,

Летятъ на воздухъ шапки ихъ,

Еще немного, преклонились бы колна.

Какъ будто бы несутъ Дары Святые

Фаустъ. Шаговъ еще немного кверху, къ камню тамъ!

Здсь отдохнемъ отъ странствованій нашихъ,

Тутъ часто я сидлъ, одинъ въ раздумья.

Себя молитвой мучилъ и посломъ.

Надеждою богатый, твердый въ мр.

Слезами, воплями, ломая руки,

У Господа небесъ я думалъ вынудить колецъ чумы.

Признательность толпы звучитъ теперь издвкой

О, если бъ могъ прочесть въ моей душ ты,

Какъ мало и отецъ и сынъ

Такой достойны были славы!

Отецъ былъ честный человкъ, но темный,

И надъ природой, сферами священными ея

Онъ добросовстно, на свой однако ладъ.

Причудливо трудной, размышлялъ,

Такъ, въ обществ сопосвященныхъ.

Онъ въ кухн черной запирался

И по рецептамъ безконечнымъ

Тамъ все противное сливалъ.

Такъ, красный левъ, женихъ отважный, въ ванн теплой

Былъ бракомъ съ лиліей соединяемъ,

И оба. пламенемъ открытымъ, вслдъ за тмъ

Изъ брачнаго покоя одного въ другой перегонялись.

Когда же съ стклянк, въ пестрыхъ краскахъ.

Являлась королева молодая.

То это длалось лкарствомъ:

Больные умирали, исцлился ль хоть одинъ,

О томъ не спрашивалъ никто.

Такъ съ адскимъ варевомъ свирпствовали мы

По этимъ доламъ и горамъ

Гораздо хуже, чмъ чума.

Ядъ тысячамъ я самъ давалъ,

Они увяли, мн жъ дожить пришлось.

Что хвалятъ вотъ убійцъ тхъ дерзкихъ,

Вагнеръ. Какъ можете вы этимъ огорчаться!

Для человка честнаго неужли не довольно,

Когда искусство, перешедшее къ нему,

Онъ добросовстно и точно къ длу примняетъ!

Коль, юношей, отца ты чтишь.

Все примешь отъ него съ охотой,

Коль, возмужавъ, обогатишь науку ты,

То можетъ цли и повыше сынъ достигнуть твоя.

Фаустъ. О. счастливъ, можетъ кто надяться еще

Изъ моря заблужденья выплыть!

Чего не знаешь, то и было бъ нужно,

А знаешь что, не можешь пользоваться тмъ.

Однако благодать мы часа этого не станемъ

Раздумьемъ мрачнымъ отравлять!

Гляди, какъ хижины средь зелени блестятъ

Въ пылу вечернемъ солнца.

Оно плеть, уходить, день ужъ пережить,

Туда спшить оно. и новую тамъ вызываетъ жизнь.

О, нтъ крыла, которое бъ меня съ земли подняло,

Чтобъ могъ я дальше, дальше все за нимъ стремиться!

Я въ вчномъ бы луч вечернемъ увидалъ

Міръ успокоенный у ногъ моихъ,

Высоты вс въ огн, долину каждую въ поко,

Въ златыхъ струяхъ серебряную рчку.

Тогда богоподобнаго бъ не преградила бга

Гора суровая съ ущельями своими.—

Съ заливами согртыми ужъ море вотъ

Раскинулось предъ изумленнымъ взоромъ.

Однако, кажется, богъ-солнце потонулъ совсмъ,

Но пробудилось новое стремленье,

Я дале спшу, чтобъ свта вчнаго его испить.

Передо мною день, ночь позади,

Надъ головою небо, долу волны.

Прекрасный сонъ къ то время, какъ скрывается свтило!

Увы, къ крыламъ духовнымъ нелегко

Приладиться тлесному крылу.

Но каждому изъ насъ прирождено

Стремиться чувствомъ въ высь и все впередъ.

Когда, въ пространств потерявшись голубомъ,

Надъ нами жаворонокъ пснь гремящую свою поетъ,

И надъ вершинами поросшихъ соснами утесовъ

Орелъ, распластавшись, парить.

А надъ озерами, долами

Журавль на родину стремится.

Вагнеръ. И у меня часы причудъ бывали часто,

Но никогда еще не испыталъ такого я стремленья.

На лсъ и на поля легко досыта наглядться,

Я крыльямъ птицы никогда завидовать не стану.

Но какъ иначе радости духовныя несутъ насъ

Отъ книги къ книг, отъ листа къ листу!

Становятся прекрасны, благодатны ночи зимнія тогда.

Блаженной жизнью согрваются вс члены,

А развернешь почтенный ты пергаментъ, ахъ!

Тогда ужъ небо все къ теб нисходитъ!

Фаустъ. Ты лишь одно созналъ въ себ стремленье:

О, никогда не познавай другого ты!

Ахъ, дв души живутъ въ моей груди.

Одна все отдлиться хочетъ отъ другой:

Своими органами цпкими одна за міръ

Все держится въ здоровомъ чаяньи любви,

Другая въ горняя высокихъ предковъ

Вздымается отъ тлна мощно.

О, если въ воздух есть духи.

Что между небомъ и землею властвуя, витаютъ:

Изъ дымки золотой вы низойдите

И уведите вы меня отсюда къ новой, пестрой жизни!

Да, былъ бы плащъ волшебный у меня.

И онъ въ чужія земли бы меня понесъ,

За драгоцннйшую бы одежду я его.

За королевскую бы мантію не отдалъ,

Вагнеръ. Знакомое всмъ сонмище не накликай,

Что разливается, струясь, въ слояхъ воздушныхъ,

На тысячу ладовъ опасность человку

Готовитъ отовсюду.

Такъ, съ свера впивается въ тебя зубъ острый духовъ

Что языками, заостренными въ стрлу,

Съ востока тянутъ, нагоняя сушь, они

И легкими питаются твоими:

А если полдень изъ пустыни ихъ нашлетъ

И льютъ они на черепъ твой потоки жара,

То западъ принесетъ ихъ стаю и сначала освжитъ,

Чтобъ потопить тебя, луга, поляны.

Охотно слушаютъ они, всегда готовые вредитъ,

Повиноваться рады оттого, что обмануть насъ рады.

Небесъ послами притворяясь,

Лепечутъ ангельски, когда намъ лгутъ.

Идемъ, однако! Міръ ужъ посрлъ.

Похолодло въ воздух, спускается туманъ.

Домъ вечеромъ лишь начинаешь ты цнить.—

Ты что остановился, смотришь вдаль такъ удивленно?

Что въ сумеркахъ могло тебя такъ поразить?

Фаустъ. По зеленямъ и жнив, видишь, рыщетъ черная собака?

Вагнеръ. Замтилъ я давно, неважной мн казалась.

Фаустъ. Вглядись-ка хорошенько! что ты въ этомъ звр видишь?

Вагнер. Простого пуделя, что мучится

По своему, ища хозяйскій слдъ.

Фаустъ. Ты замчаешь, какъ несется онъ, кружа

Все ближе, ближе къ намъ?

Не ошибаюсь, огненная струйка

За нимъ какъ будто слдомъ вьется.

Вагнеръ. Лишь чернаго, простого пуделя я вижу,

Васъ глазъ обманываетъ врно.

Фаустъ. Мн кажется, магически неслышно петли

Намъ подъ ноги закидываетъ онъ, чтобы потомъ опутать.

Вагнеръ. Я вижу, скачетъ нершительно, трусливо онъ вкругъ насъ,

Завидвъ не хозяина, а двухъ чужихъ.

Фаустъ, Кругъ съузился, ужъ близко онъ!

Вагнеръ. Собака, видишь тутъ, не привиднье

Ворчитъ и мечется, легла на брюхо,

Хвостомъ виляетъ. Вс собачія ухватки!

Фаустъ. Будь намъ товарищемъ! Поди сюда!

Вагнеръ. О, пудель — глупый зврь:

Ты остановишься, онъ служитъ,

Заговоришь съ нимъ, лзетъ на тебя,

Ты потеряешь что, онъ принесетъ

И бъ воду бросится за палкою твоей.

Фаустъ. Ты правъ, конечно, духа и слда

Не вижу я,— все выучка одна.

Вагнеръ. Собака съ выдержкой хорошей расположитъ

И человка мудраго къ себ.

Да, милости твоей вполн достоинъ онъ,

Отмнный ученикъ студентокъ нашихъ.

(Они идутъ въ городскія ворота.)

КАБИНЕТЪ.

Фаустъ (входитъ съ пуделемъ).

Покинулъ я поля, луга,

Покрытые глубокой ночью,

Въ священномъ трепет, проникновенья полномъ,

Что будитъ лучшую въ насъ душу.

Уснули дикіе порывы,

Вся необузданность въ длахъ,

Любовь зашевелилась къ людямъ,

Любовь во мн проснулась къ Богу.

Ну, смирно, пудель! Не метаться такъ!

Чего тугъ нюхать у порога?

Иди, за печкою, ложись,

Отдамъ теб я лучшую подушку.

На городомъ, дорогой горной,

Скача и бгая, васъ потшалъ ты,

Теперь и отъ меня прими услугу.

Какъ скромный гость желанный.

Ахъ, въ нашей тсной кель

Когда свтильникъ вновь привтливо зажжется,

Свтло становится въ груди

И на сердц, себя познавшемъ.

Вновь начинаетъ разумъ говорить,

Опять цвсти надежда начинаетъ,

Манитъ тебя струящаяся жизнь,

Зоветъ къ себ ея источникъ.

Пудель, не рычать! Къ святому строю,

Что душу всю мою объялъ теперь,

Звукъ не присталъ животный.

Привыкли мы, что люди издваются надъ тмъ,

Чего не понимаютъ,

Что на добро и красоту,

Которыя такъ часто бъ тягость имъ, они ворчать,

Неужли песъ, какъ и они, рычать на то же вздумалъ!

Но ахъ, я чувствую уже, при всемъ желаньи.

Изсякъ въ груди моей источникъ миротворный.

Зачмъ, однако, суждено ему оскудвать такъ скоро

А намъ опять томиться жаждой?

Такъ много разъ я это испыталъ.

Но недостатокъ этотъ въ насъ вознаградимъ:

Мы неземное научаемся цнить.

Стремимся мы душою къ Откровенью,

Что величаве нигд, прекраснй не сіяетъ.

Какъ въ книгахъ Новаго Завта.

Меня влечетъ текстъ подлинный раскрыть

И съ чувствомъ искреннимъ потщиться

Тотъ подлинникъ святой

Переложить на милый мой языкъ нмецкій.

(Онъ раскрываетъ книгу и принимается за работу.)

Написано стоитъ: ‘Въ начал было Слово!’

Тугъ я ужъ и запнулся! дальше мн поможетъ кто?

Никакъ цнить высоко такъ я слово не могу,

Я долженъ это перевесть иначе,

Коль правдой осняетъ Духъ меня.

Написано стоитъ: ‘Былъ Смыслъ въ начал’.

Обдумай хорошенько первую строку,

Чтобы перо твое не нарывалось!

То смыслъ ли зиждетъ все, творитъ?

Стоять бы подобало такъ,: ‘Была въ начал Сила’.

Однако, тоже вотъ пока я такъ пишу,

Меня ужъ что-то предваряетъ, что при этомъ ни останусь я

Мн помогаетъ Духъ! Внезапно осненъ совтомъ,

Пишу спокойно я, ‘Въ начал было Дло!’

Ужъ если комнатой съ тобой длиться намъ.

Выть, пудель, перестань

И перестань ты лаять!

Я безпокойнаго товарища такого

Терпть въ сосдств не желаю.

Одинъ изъ насъ двоихъ

Покинуть келью долженъ/

Я неохотно право гости нарушаю.

Открыта дверь, бжать свободно можешь.

Но что такое, вижу я!

Такъ можетъ ли естественно случиться?

Что это? призракъ, иль дйствительность сама?

Какъ пудель мой становится и длиненъ и широкъ!

Онъ страшно такъ растетъ:

Нтъ, это на собаку не похоже!

Какое въ домъ занесъ я привиднье?

Ужъ видъ иметъ онъ гиппопотама,

Глаза горятъ, оскалилися страшно зубы.

О, знаю врно я тебя!

На полуадское отродіе такое

Пригоденъ Соломоновъ ключъ

Духи (въ коридорахъ). Тамъ внутри одинъ попался.

Вы держитеся поближе,

Но никто за нимъ не слдуй!

Какъ лиса въ капкан тутъ

Старая рысь адская томится.

Но, вниманье!

Вейтесь вы туда-сюда.

Книзу, вверхъ,— онъ отвертится,

И коль сможете помочь,

Вы его не покидайте!

Вдь не мало длалъ онъ

Всмъ намъ на угоду.

Фаустъ. Я, первое, чтобъ встртить звря.

Къ заклятью четырехъ прибгну:

Саламандра должна запылать,

Ундина должна навиваться,

Сильфида исчезнуть,

А кобольдъ трудиться.

Кто не позналъ

Стихій,

Ихъ силу

И свойства,

Надъ духами тому

Владыкою не быть.

Исчезни пламенемъ

Ты, саламандра!

Разлейся, зажурчи.

Ундина!

Красою метеора засвтись,

Сильфида!

Внеси въ домъ помощь.

Incubus! Incubus!

Ты появись и заключи все!

Ничто изъ четырехъ

Тутъ въ звр не сидитъ.

Лежитъ совсмъ спокойно, скалить зубы на меня,

Не припишетъ ему еще я боли.

Услышишь отъ меня

И посильне заклинанье!

Если, пріятель,

Пришлецъ ты изъ ада.

На знаменье это взгляни,

Передъ которымъ вы и

Гнутъ черныя вс силы!

Уже на немъ вздувается щетина.

Отверженное существо!

Что прочесть ты можешь,

Въ вкахъ нерожденнаго,

Неизреченнаго,

Во небесахъ во всхъ излитаго

Пронзеннаго преступно?

За печь онъ загнанъ.

Вздувается, какъ слонъ,

Пространство все собою заполняетъ,

Разлиться хочетъ онъ въ туманъ.

Ты къ потолку не подбирайся!

Ложись у ногъ владыки своего!

Ты видишь, не пуста моя угроза.

Спалю тебя огнемъ святымъ!

Не жди

Ты трижды пламенющаго свта!

Не жди

Изъ даръ моихъ сильнйшей!

(Мефистофель, по мр, какъ расходится туманъ, выступаетъ изъ-за печи, одтый Странствующимъ схоластомъ.)

Мефистофель. Къ чему шумъ этотъ? Чмъ могу служить я господину?

Фаустъ. Такъ вотъ что въ пудел сидло!

Схоластъ бродячій? Казусъ пресмшной.

Мефистофель. Ученому поклонъ мой мужу!

Потть порядкомъ вы заставили меня.

Фаустъ. Какъ звать тебя?

Мефистофель. Вопросъ, сдается, мелокъ для того

Кто такъ ужъ презираетъ слово,

Ото всего, что кажется далекъ

И только въ суть вещей взоръ устремляетъ.

Фаустъ. У васъ вдь, господа, всю суть

Обыкновенно можно въ имени прочесть,

Гд знать себя она даетъ ужъ очень ясно,

Зовутъ ли богомъ васъ мушинымъ, искусителемъ, лукавымъ.

Ну, хорошо! Однако, кто же ты?

Мефистофель. Часть силы той,

Что вчно хочетъ зла и вчно доброе творитъ.

Фаустъ. Что разумется въ загадк этой?

Мефистофель. Я духъ, который отрицаетъ постоянно,

И въ этомъ правъ, вдь все, что возникаетъ,

Достойно разрушенья,

А потому-то лучше было бъ ничему но возникать.

Итакъ, все то, что вы грхомъ,

Погибелью, короче, зломъ зовете,

Моя и есть стихія.

Фаустъ. Себя зовешь ты частью, а стоишь все жъ цлымъ предо мной?

Мефистофель. Высказываю правду скромную теб я.

Коль человкъ, міръ этотъ маленькій, дурацкій,

Себя за цлое обычно принимаетъ,

То я часть части той, которая къ начал все была,

Часть тьмы, что свтъ себ родила,

Тотъ гордый свтъ, что съ ночью-матерью теперь

О старомъ сан, о пространств споритъ,

И безуспшно все: какъ ни стремится онъ, а кое жъ,

Задержанный тлами, пнится у тлъ,

Изъ тлъ исходитъ, красоту даетъ тламъ

И тло же ему дорогу преграждаетъ,

Надюсь, такъ протянется не долго,

Съ тлами жъ вмст и погибнетъ онъ.

Фаустъ. Теперь обязанность почтенную твою я знаю!

Большаго ничего не можешь уничтожить ты,

Такъ въ маломъ принимаешься за это дло.

Мефистофель. И многаго, конечно, тутъ не сдлать.

То, что себя тому ничто противопоставляетъ,

То нчто, неуклюжій этотъ міръ,

Ужъ сколько я ни принимался,

Не зналъ, какъ до него добраться

Съ волненьемъ, бурями, трясеніемъ, пожаромъ,

Въ конц концовъ покойными земля и небо пребываютъ.

Съ проклятымъ же добромъ скотами и отродьемъ человчьимъ,

Съ тмъ справы нтъ ужъ никакой.

Вдь сколькихъ я похоронилъ!

Все новая, все свжая кровь въ обращеньи.

И такъ идетъ все дальше, въ бшенство придешь:

Изъ воздуха, изъ водъ, изъ ндръ земли

По тысячамъ зачатки выдыбаютъ,

Въ сухой сред, въ сырой, на холод, въ тепл!

И если бы я пламени себ не предоставилъ,

То для меня бъ особаго мстечка не осталось,

Фаустъ. Такъ, вчно жизненной ты сил,

Творящей благодатно,

Свой дьявольскій кулакъ холодный кажешь.

Его сжимая злостно, но напрасно!

Другое что начать попробуй,

Хаоса странный сынъ!

Мефистофель. Дйствительно, подумать надо намъ

Въ другой разъ поподробне объ этомъ.

Теперь же мн нельзя ли удалиться?

Фаустъ. Зачмъ, не вижу, спрашиваешь ты.

Я познакомился съ тобой теперь,

Такъ посщай меня, какъ ты захочешь.

Окно вотъ, тутъ вотъ дверь,

Труба печная тожъ теб открыта.

Мефист. Признаться надо, выбраться отсюда

Препятствіе есть небольшое для меня:

Вонъ заклинаніе, у вашего порога.

Фаустъ. Тебя тревожить пентаграмма?

Скажи же мн ты, ада сынъ,

Тебя коль это вяжетъ, какъ же ты вошелъ?

Какъ духъ такой въ обманъ попался?

Мефистофель. Всмотритесь хорошенько,

Начерчена она не ладно: уголокъ одинъ,

Кнаруж, видишь ли, открыть немного.

Фаустъ. Тутъ случай угодилъ! Итакъ,

Ты плнникомъ являешься моимъ?

Какъ будто вышло и удачно!

Мефист. Какъ пудель вскакивалъ, то не замтилъ ничего,

Теперь же дло видъ другой иметъ:

Изъ дома чорту не убраться.

Фаустъ. Но почему жъ въ окно ты не выходишь?

Мефистофель. Законъ для привидній и чертей

Гд прошмыгнули, тамъ и выбирайся.

Свободны въ первомъ, во второмъ рабы мы.

Фаустъ. У ада самого свое есть право?

Мн это нравится! и договоръ, пожалуй, съ вами,

Гляди и крпкій, заключитъ возможно, господа?

Мефистофель. Общано что будетъ, полностью получишь,

Тутъ ничего не оттягаютъ у тебя.

Но вкоротк нельзя всего обнять.

Объ этомъ потолкуемъ вскор,

Теперь же я прошу, и всепокорно.

Меня на этотъ разъ уволитъ.

Фаустъ. Останься же еще одну минуту,

Чтобы понасказать чудесъ мн.

Мефист. Теперь меня ты отпусти! я скоро ворочусь.

Тогда ты, сколько хочешь, спрашивай меня.

Фаустъ. Я не гонялся за тобой,

Ты въ путы самъ забрался:

А дьявола держи, кто разъ его схватилъ!

Его такъ скоро ужъ второй разъ не поймаешь.

Мефист. Коли теб угодно, я готовъ, пожалуй,

Тутъ для компаніи теб остаться,

Но при условіи, чтобъ чарами моими

Теб достойно время скоротать.

Фаустъ. Я буду радъ, что хочешь длай,

Чтобъ только чары были по душ.

Мефистофель. Мой другъ, для вожделній ты

За этотъ часъ получишь больше,

Чмъ въ безразличьи годовомъ.

Что дуги нжные теб пть будутъ,

Прекрасныя картины т, что принесутъ съ собой,

Не есть пустое колдовство:

И обоняніе твое получитъ наслажденье,

Затмъ и вкусъ ты усладишь,

А тамъ и чувство въ восхищеніе придетъ.

Приготовляться намъ заране не нужно,

Мы въ сбор вс — ну, начинайте!

Духи. Сгиньте, вы, темные

Своды надъ нами,

Выглянь сюда ты.

Чудный, привтливый,

Синій эиръ!

Темныхъ бы только

Не было тучъ!

Искрятся звздочки —

Солнца помягче

Свтятся въ нихъ.

Неба сыны,

Духа краса.

Рютъ въ эир.

Мимо несутся,

Рвется за ними

Слдомъ душа,

Ленты одеждъ ихъ

Вьются игриво,

Кроютъ собою

Долы и кущи,

Милые гд

Въ дум глубокой

На жизнь отдаются.

Куща у кущи!

Лозы въ побгахъ!

Гроздья нагрузли.

Валитъ въ чаны ихъ

Грузный нажимъ.

Вина въ потокахъ,

Пнясь по свтлымъ,

Цннымъ каменьямъ,

Брызжутъ, струятся.

Кинувъ высоты

Сзади себя,

Моремъ разлились.

Зелень холмовъ

Всю напояютъ.

Стаи пернатыхъ

Пьютъ наслажденье,

Къ солнцу летятъ.

Къ свтлымъ во встрчу

Тмъ островкамъ.

Что словно движутся,

Нжась на волнахъ,

Хоры гд слышатся,

Хоры ликующихъ,

Полны гд пажити

Люда, что пляшетъ,

Что разбредается

Весь на простор,

Кто пробирается

Черезъ высоты,

Вплавь кто пускается

Черезъ озера,

Въ высь ли паритъ,

Вс они къ жизни,

Въ даль вс стремятся

Къ любящимъ звздамъ.

Къ нг блаженства.

Мефист. Онъ спитъ! Такъ хорошо, воздушные вы, нжные ребятки,

Вы убаюкали его исправно,

За этотъ я концертъ въ долгу у васъ.

Не тотъ еще ты человкъ, чтобъ чорта придержать!

Его обворожите сладкимъ сновидньемъ вы

И въ море обольщеній погрузите!—

Но, чтобы чары съ этого порога сбить,

Зубъ крысы нуженъ мн.

Не долго заклинать придется:

Ужъ вонъ шуршитъ одна, сейчасъ меня услышитъ

Владыко крысъ, мышей,

Лягушекъ, вшей, клоповъ и мухъ

Теб поди отважиться повелваетъ

И этотъ вотъ порогъ, обгрызть.

Гд масломъ онъ его покроетъ —

Л, ты уже и прискакала!

Живй за дло! Уголокъ, что не давалъ мн ходу.

На самомъ переду торчитъ, вонъ съ краю.

Грызни еще разокъ, вотъ и готово!

Ну, Фаустъ, грезить продолжай, пока не свидимся опять’

Фаустъ (просыпаясь). Я неужели вновь обмануть?

И неужель порывъ, видньями богатый,

Тмъ завершится, что налгалъ сонъ чорта мн,

Да пудель ускакалъ какой-то?

КАБИНЕТЪ.

Фаустъ. Мефистофель.

Фаустъ. Стучатъ? Войдите! Кто меня опять намренъ мучить?

Мефистофелъ. Я!

Фаустъ. Пойди!

Мефистофель. Сказать ты это долженъ трижды

Фаустъ. Войди же!

Мефистофель. Мн ты нравиться такимъ.

Съ тобою сладимся, надюсь, мы!

Чтобъ мысли мрачныя твои прогнать,

Являюсь дворяниномъ благороднымъ я,

Одтъ весь въ красномъ съ золотой каймой,

Изъ шелку каленого плащикъ.

Перо птушее на шляп,

Со шпагой острою и длинной

И посовтую теб, не разсуждая долго.

Вотъ такъ ни! точно нарядиться,

Чтобъ, развязавшись, на свобод,

По опыту узнать, что жизнь такое.

Фаустъ. Во всякомъ, врно, плать чувствовать я буду

Всю муку узкой жизни на земл.

Я слишкомъ старъ, чтобъ только забавляться.

И молодъ слишкомъ, чтобъ желаній не имть.

Что въ самомъ дл міръ мн можетъ дать?

Превозмогать себя! Превозмогать ты долженъ!

Вотъ вчная та пснь,

Которая звучитъ у каждаго въ ушахъ.

Которую всю нашу жизнь

Поетъ намъ хрипло каждый часъ.

Лишь съ ужасомъ я утромъ просыпаюсь.

Слезами горькими готовъ я плакать.

Что день увижу я. въ своемъ теченіи который

Ни одного не выполнитъ желанья моего, ни одного.

Упорною своей охулкой даже смутную надежду

На радость всякую умалитъ

И творчеству груди моей живой

Житейскихъ тысячью кривляній помшаетъ.

А ночь когда нисходить, и тогда

Со страхомъ на постель приходится ложиться,

И тамъ не будетъ мн отдохновенья.

Сны станутъ дикіе меня пугать.

Ногъ, что живетъ въ моей груди.

Всю взволновать въ ней можетъ глубину,

Онъ, что дарить надъ всми силами моими.

Наружу ничего не можетъ двинуть.

И вотъ, существованье въ тягость мн.

Желанна смерть, жизнь ненавистна.

Мефист. А все жъ смерть никогда вполн пріятной гостьей не бываетъ!

Фаустъ. Блаженъ, кому въ побдномъ блеск

Она чело кровавымъ лавромъ обовьетъ.

Кого вослдъ за бшенымъ порывомъ пляски

Въ объятьяхъ двушки отышетъ!

О если бъ, восхищенный передъ мощью

Высокаго я Духа бездыханнымъ палъ.

Мефист. Я все же кто-то темнаго напитка

Не выпилъ ночью той.

Фаустъ. Шпіонство, кажется, твоя утха.

Мефист. Я всесевдущъ, но мн многое извстно.

Фаустъ. Изъ страшнаго смятенья коль меня

Извлекъ звонъ сладостно знакомый

И чувствъ ребяческихъ послдокъ

Коль обольстилъ отзвучьемъ радостныхъ временъ,

То я проклятье шлю всему,

Что душу путаетъ соблазномъ, ложью

И ее въ печальную пещеру эту

Слпительной и льстивой силой гонитъ!

И, первое, будь проклято высокое то мннье,

Которымъ духъ себя опутываетъ самъ!

Будь проклята слпительность явленья,

Которое себя навязываетъ чувствамъ нашимъ!

Будь проклято, въ мечтахъ что передъ нами лицемрить,

Обманность славы, имени въ потомств!

Будь проклято, что льстить насъ, собственность ли то,

Жена, ребенокъ, рабъ и плугъ!

Проклятіе маммону, коль на отважныя дла

Онъ насъ сокровищами движетъ

Или для праздныхъ наслажденій

Намъ стелетъ мягкую постель!

Будь проклятъ ароматный сокъ лозы!

Проклятье обаянью высшему любви!

Будь проклята надежда, проклята будь вра!

И, прежде всхъ, проклятіе терпнью!

Хоръ духовъ (невидимо). О горе! Горе!

Разрушилъ ты его,

Прекрасный этотъ міръ,

Десницей мощной,

Онъ рушится, распался онъ!

И полубогъ его разбилъ!

Несемъ

Остатки мы въ Ничто

И плачемъ

Надъ красотой погибшей.

Могуче

Сыновъ земли ты,

Прелестнй вновь

Построй его,

Въ груди своей построй!

Путь новый жизненный

Начни

Ты съ яснымъ чувствомъ,

И псни новыя

Вслдъ зазвучать!

Мефистофель. Мои ребятки это.

Ты послушай.

Старчески умно какъ

Они на дло и веселье подбиваютъ,

Въ міръ широкій

Изъ уединенья.

Стынуть гд и кровь и чувство,

Выманить тебя хотятъ.

Ты перестань играть своею скорбью.

Которая теб, какъ коршунъ гложетъ жизнь!

Вдь общество, и самое дурное, дастъ почувствовать теб.

Что человкъ ты и среди людей.

Отнюдь не въ мысляхъ у меня

Тебя со сволочью мшать.

Не изъ великихъ я.

Но пожелаешь ты со мной въ союз

Свои стопы направить въ жизни,

Охотно такъ устроюсь я.

Чтобъ съ мста быть твоимъ,

Теб товарищемъ я буду

И, сели угодить удастся.

Слугой теб, рабомъ. (тебя?

Фаустъ. И что взамнъ я долженъ сдлать для

Мефистофелъ. До этого теб еще далеко.

Фаустъ. Нтъ, нтъ! Вдь дьяволъ эгоистъ

И Бога-ради не легко

Полезное что сдлаетъ другому.

Высказывай условіе ты ясно!

Слуга такой опасность вноситъ въ домъ.

Мефистофель. Я обяжусь быть здсь къ твоимъ услугамъ,

Кивнешь, покоя, отдыха я знать не буду.

Когда же тамъ мы встртимся съ тобой,

То для меня ты будешь длать то же.

Фаустъ. Ну, это тамъ меня заботить мало,

Разъ этотъ свтъ ты разгромишь,

Другой пусть посл создастся.

Земля мн эта радостей источникъ.

Моимъ страданьямъ это солнце свтитъ,

Разъ съ ними я смогу разстаться.

Случайся тамъ, что хочетъ иль что можетъ,

О томъ я ничего и слышать больше не хочу,

И впредь любить ли будутъ, или ненавидть,

И есть ли тоже въ сферахъ тхъ

И низьменность, и высь.

Мефистофель. Отважиться ты въ этомъ смысл можешь,

Ты обяжись! на этихъ дняхъ

Мои ты чары съ радостью увидишь:

Я дамъ теб. чего еще не видлъ человкъ,

Фаустъ, Что хочешь дать ты. чортъ бдняга?

Духъ человческія, въ его стремленіи высокомъ,

Теб подобнымъ разв былъ когда постигнуть?

Да, у тебя есть пища, что не насыщаетъ,

Есть золото червонное, которое, какъ ртуть,

Не преставая, разбгается къ твоей рук,

Игра, въ которой выигрыша нтъ,

Есть двушка, что на груди моей

Уже глазами уговоръ ведетъ съ, сосдомъ,

Прекрасная боговъ услада — честь,

Что исчезаетъ словно метеоръ —

Ты укажи мн плодъ, гніющій прежде, чмъ сорвешь его,

Деревья, что листву зеленую мняютъ каждый день!

Мефистоф. Такое порученье не страшитъ меня.

Сокровищами я могу служить такими.

Но, милый другъ, настанетъ тоже время,

Что захотимъ полакомиться чмъ хорошимъ на споко мы.

Ф пустъ. Коль, успокоившись когда, на ложе нги лягу я,

Пусть будетъ тотчасъ же покончено со мной,

Коль сможешь, подольстившись, такъ меня ты оболгать,

Чтобъ самъ себ поправиться я могъ,

И сможешь наслажденьемъ обмануть:

Будь то моимъ послднимъ днемъ!

Въ закладъ побиться предлагаю!

Мефистофель. Согласенъ!

Фаустъ. По рукамъ!

Когда мгновенію скажу:

Помедли, ты прекрасно такъ!

Тогда ты можешь на меня оковы наложить,

Тогда готовъ охотно я погибнуть!

Тогда пусть колоколъ ударитъ погребальный,

Тогда отъ службы ты свободенъ,

Пусть остановятся часы, пусть стрлки упадутъ.

Пусть сгинетъ время для меня!

Меф, Обдумай хорошенько, не забудемъ это мы

Фаустъ. На то имешь полное ты право.

Не зарвался я въ увлеченіи преступномъ:

Коль разъ косню я, я рабъ.—

Твой или чей. мн безразлично.

Мефистоф. Сегодня же, сейчасъ, на докторскомъ пиру

Слуги обязанность свою примусь я исполнять,

Одно лишь! я, на случай живота и смерти.

Себ строкъ пару попрошу.

Фаустъ. Ты тоже писанаго требуешь, педантъ?

Ты мужа, слова мужа не знавалъ еще?

Неужли не довольно, что мною сказанное слово

Должно навкъ моей судьбою управлять?

Міръ не несется ль бшено впередъ во всхъ теченьяхъ?

Меня же общаніе одно удерживать должно?

По обольщенье это вложено намъ въ сердце.

Кто бъ пожелалъ быть отъ него свободнымъ

О, счастливъ, врность чистую въ груди кто соблюдаетъ.

Ни о какой онъ жертв никогда не будетъ сожалть!

Но все жъ пергаментъ писаный съ печатью,

Есть привидніе, котораго страшатся вс,

Тутъ слово подъ перомъ ужъ умираетъ,

Власть принимаютъ воскъ и кожа.

Чего, злой духъ, ты хочешь отъ меня?

Желза, мрамора, пергамента, бумаги?

Писать мн грифелемъ, перомъ или рзцомъ?

Теб предоставляю полный выборъ.

Мефист. Охота же теб сейчасъ ужъ горячо такъ

Чрезъ мру въ ходъ пускать свою велерчивость!.

Вдь всякій лоскутокъ хорошъ.

Подпишешься ты капелькою крови.

Фаустъ. Коль этого вполн съ тебя довольно будетъ,

То на кривляньи этомъ и покончимъ.

Мефистофель. О, кровь совсмъ особый сокъ.

Фаустъ. Не бойся только, что нарушу обязательство я это!

Всхъ силъ моихъ стремленье

Въ томъ именно, что общаю я:

Занесся слишкомъ я высоко,

Лишь ни ряду съ тобою мсто мн.

Великій духъ мной пренебрегъ.

Передо мною замыкается природа.

Нить мышленія порвалась.

Мн знанье всякое давно претитъ.

Давай пылающія страсти паши

Въ пучинахъ чувственности утолять!

Въ невдомыхъ еще волшебныхъ сняхъ

Да будетъ уготовано сейчасъ намъ всяческое чудо!

Въ шумъ времени мы ринемся съ тобою.

Въ событіи перекаты!

Пускай тамъ боль и наслажденье,

Удача и досада вволю

Чредуются между собой:

Мужъ неустанностью одной себя являетъ,

Мефист. Вамъ не поставлены ни цль, ни мра.

Коль правится вамъ лакомиться всюду,

Хватать съ налету что нибудь —

И наслаждайтесь на здоровье!

Хватайте только, не робя!

Фаустъ. Но слышишь ли, о радости нтъ рчи.

Я опьяненію, болзненнйшей я услад отдаюсь.

Влюбленной ненависти и живительной тоск.

Отъ жажды знанья исцлившись, грудь моя

Ни для какой впредь боли замыкаться не должна,

И человчеству всему на долю что дано схватить,

Тмъ насладиться я хочу въ самомъ себ,

Своимъ хочу я духомъ высшее въ немъ, глубочайшее

Взвалить на грудь мою его и блага, и страданья,

И личное такъ существо мое до существа его расширить,

И такъ же, какъ оно, крушиться наконецъ.

Мефистофель. Поврь ты мн, который тысячу лтъ не одну

Ужъ эту пищу жесткую жуетъ,

Что ни единый человкъ отъ колыбели я до гроба

Не переваритъ старыхъ тхъ дрожжей!

Ты брату нашему поврь, все это въ цломъ

Для Бога сдлано для одного!

Онъ обртается въ сіяніи вчномъ.

Насъ удалилъ во тьму, а вамъ

Пригодны день и ночь одни лишь.

Фаустъ. Но я хочу.

Мефист. Пріятно слышать!

Но одного боюсь я только:

Искусство долго, время коротко

Я бъ полагалъ, отдаться вамъ въ науку.

Съ поэтомъ въ соглашенье вы войдите!

Поносится пусть въ мысляхъ этотъ господинъ

И благородныя вс свойства

Нагромоздитъ вамъ на почтенное чело:

Льва мужество,

Оленя быстроту,

Кровь огневую итальянца.

Упорство свера,

Пусть вамъ отыщетъ тайну онъ.

Великодушіе съ лукавствомъ какъ соединять

И какъ, съ горячностью порывовъ юныхъ,

Влюбиться намъ по установленному плану.

Такого господина знать мн бъ самому хотлось,

Назвалъ бы господиномъ микрокосмомъ я его.

Фаустъ. Что жъ и такое, если невозможно мн

До человчности внца добиться.

Къ которому стремятся чувства вс?

Мефист. Въ конц концовъ ты то, что есть ты.

Наднь парикъ съ миньонами кудрей,

Подднь ты подъ ногу каблукъ аршинный —

Останешься все тмъ же, что ты есть.

Фаустъ. Я чувствую, напрасно на себя нагромоздилъ я

Сокровища вс человческаго духа,

И я когда усядусь, наконецъ,

То новой силы никакой не потечетъ во мн:

Не сталъ ни на волосъ я выше

И ближе къ безконечному но сталъ.

Мефист. Мой господинъ хорошій, смотрите на вещи вы,

Какъ именно на нихъ вс смотрятъ:

Намъ дйствовать умне нужно тутъ,

Пока отъ насъ не скрылась жизни радость.

Кой чортъ! вдь руки же и ноги,

И голова, и з….. твои!

А все, чего вкусить удастся мн,

То разк мене мое?

Коль заплатить могу за шесть я жеребцовъ.

Ихъ силы разв не мои?

Я понесусь и буду человкъ заправскій,

Но какъ о двадцати бы четырехъ ногахъ.

И потому живй! Брось всякое раздумье,

И прямо въ самый свтъ! Я говорю теб:

Тотъ молодецъ, который тонко размышляетъ —

Что скотъ, когда его по высохшему лугу

Злой водитъ духъ, кружа на томъ же мст,

А вкругъ него лежитъ прекрасный лугъ зеленый.

Фаустъ. А какъ же мы начнемъ?

Мефист. Сейчасъ уйдемъ отсюда.

Вдь это мсто создано для пытки!

Какая жъ это жизнь,

Себя и ребятишекъ скукой изводить!

Сосду толстобрюху это предоставь!

Что за охота мучиться теб солому молотить?

Вдь лучшее, что знать ты можешь,

Сказать ребятамъ по посмешь ты.

Сейчасъ одинъ сюда идетъ, я слышу!

Фаустъ. Не въ состояніи его я видть.

Мефист. Бдняга мальчикъ ждетъ давно.

Ему нельзя уйти дать, не утшивъ.

Дай мантію и шапку мн твою,

Костюмъ такой къ лицу мн долженъ быть прелестно.

Теперь ты предоставь все остроумью моему!

(Переодвается.) Мн четверть часика довольно будетъ,

А ты пока къ поздк славной приготовься!

(Фаустъ уходитъ. Мефистофель въ длинномь плать Фауста.)

Мефист. Пренебреги ты только разумомъ, наукой,

Сей высочайшей мощью человка,

Въ длахъ, слпящихъ умъ и полныхъ чаръ

Дай только духу лживому притти теб на помощь.

Тогда ты мой ужъ безусловно!—

Судьбой данъ духъ ему,

Что необузданно стремится все впередъ,

Въ поспшности стремленія чрезмрной

Пересягаетъ радости земныя.

Его сквозь жизнь я дикую.

Сквозь плоскую ничтожность протащу,

Барахтаться онъ будетъ у меня, и цпенть, и липнуть,

При ненасытности его, питье и ивства

Носиться будутъ передъ жадными его устами,

Молить объ утоленіи онъ будетъ тщетно,

И если бъ даже чорту онъ ужъ не отдался,

То все жъ бы долженъ былъ погибнуть.

(Входитъ ученикъ).

Ученикъ. Я здсь еще недавно,

И, полонъ преданности, я пришелъ

Поговорить и познакомиться съ тмъ мужемъ,

Котораго мн называютъ вс съ почтеньемъ.

Мефист. Учтивость ваша очень радуетъ меня.

Вы человка видите такого же, какъ многіе другіе.

Вы вообще, ужъ осмотрлись здсь?

Ученикъ. Я васъ прошу, займитесь мной!

Пришелъ со всей я доброй волей,

И съ деньгами кое-какими, кровью молодой:

Меня мать неохотно отпускала,

Мн вдалек здсь научиться бъ дльному чему хотлось.

Мефист. Тутъ именно вы къ настоящемъ мст.

Ученикъ. А откровенно, ужъ хотлось бы отсюда вонъ опять:

Въ стнахъ, въ покояхъ этихъ мн

Совсмъ не по душ.

Ужъ очень замкнуто кругомъ,

Ни зелени какой, ни деревня не видно,

А въ залахъ, на скамьяхъ теряю я

Способность слышать, видть, думать.

Мефист. Все дло лишь въ привычк.

Такъ, матернюю грудь ребенокъ

Въ начал не сейчасъ охотно принимаетъ,

Но скоро съ удовольствіемъ питается онъ ею.

И вы на груди мудрости, такъ, съ каждымъ днемъ

Все больше зариться начнете.

Ученикъ. У ней на ше съ радостью готовъ повиснуть,

Скажите лишь, пробраться какъ туда?

Мефист. Вы объявите, дальше не ходя,

Какой вы изберете факультетъ?

Ученикъ. Мн бъ поученй быть хотлось,

Желалось бы обнять, что есть

И на земл и бъ небесахъ,

Науку и природу.

Мефист. Вы на пути тугъ врномъ: только

Давать себ вы развлекаться не должны.

Ученикъ. Я отдаюсь душой и тломъ,

Конечно, было бы пріятно мн имть

Свободы нсколько и развлеченья

Въ чудесные дни праздничные лтомъ.

Мефист. Вы пользуйтеся временемъ, оно уходить быстро,

Выигрывать его порядокъ васъ научитъ.

И потому вамъ посовтую, другъ дорогой,

Collegium logicum сначала.

Тутъ хорошо вамъ духъ отдрессируютъ,

Зашнуровавъ въ испанскія колодки,

Чтобъ впредь онъ осторожнй пробирался

Проторенной дорогой мысли,

А не блуждалъ бы вкривь и вкось,

Какъ огонекъ болотный.

Потомъ не мало дней учить насъ будутъ,

Что для того, съ чмъ прежде сразу мы, свободно,

Справлялись, какъ съ дою и питьемъ,

Необходимо ‘разъ! два! три!’

Мысль фабрикуется, извстно,

Какъ мастерская ткань на стан, тысячу гд нитей

Одинъ нажимъ ноги въ движеніе приводить,

Снуютъ взадъ и впередъ гд челноки.

Текутъ невидимо гд нити, и одинъ ударъ

Гд тысячу сплетеній выбиваетъ.

Философъ вотъ, онъ входить и доказываетъ вамъ.

Что это быть должно бы такъ,

Вотъ такъ-то первое, второе такъ-то,

А потому и третье и четвертое вотъ такъ,

А не было бы перваго, второго,

Не быть бы никогда ужъ третьему съ четвертымъ.

Ученики вс это цнятъ повсемстно,

Ткачами же не сдлались они однако,

Познать и описать кто хочетъ что живое,

Старается сначала духъ оттуда выгнать:

Тогда вс части у него въ рук.

Лишь не хватаетъ, жаль, духовной связи!

Владть природою, encheiresin naturae, это химія зоветъ

Въ издвку надъ собой, и какъ, не упасть.

Ученикъ. Я не совсмъ могу вотъ васъ понять,

Меф. О, все въ ближайшемъ времени пойдетъ на я адъ,

Когда нее редуцировать научитеся вы

И все классифицировать, какъ должно.

Ученикъ. Отъ этого это всего такъ глупо чувствую себя я,

Какъ будто жерновъ въ голов вертятся.

Мефист. Затмъ, и напередъ всего другого,

За метафизику приняться нужно намъ!

Смотрите, надо вамъ глубокомысленно схватить.

Что не вмщается въ мозгу у человка:

На все, войдетъ ли что въ него иль не войдетъ.

Великолпное имется къ услугамъ слово.

Сперва, однако, въ это полугодье

Поприглядитеся къ порядку вы!

Пять каждый день у васъ уроковъ:

На мст будьте, только колоколъ ударить!

Но прежде хорошенько приготовьтесь,

Параграфы вс заучите хорошенько,

Чтобъ лучше было видно вамъ потомъ,

Что скажетъ онъ, лишь въ книг что стоитъ.

Но все жъ записывать старайтесь вы,

Какъ если бъ диктовалъ Самъ Духъ Святой.

Ученикъ. Вамъ не придется дважды это говорить!

Себ я представляю, какъ оно полезно.

Вдь чернымъ что по блому имешь,

Спокойно можно то домой унесть.

Мефист. Но выбирайте жъ факультетъ!

Ученикъ. Къ ученью о правахъ приладиться я не могу.

Мефист. Не очень это я поставлю вамъ въ вину,

Я знаю, какъ стоитъ съ ученьемъ этимъ дло.

Законы и права въ наслдство переходить,

Какъ вчная болзнь какая,

Волочатся они изъ поколнья въ поколнье.

Изъ мста къ мсту движутся тихонько,

Безсмыслицей становится разумность, тяготой благодянье,

Бда теб, что внукомъ ты ни свтъ явился!

О прав же, что родилося съ нами,

О томъ, увы, нтъ никогда вопроса.

Ученикъ. Усилили еще мое вы отвращеніе,

О, счастливъ тотъ, кто поучается у васъ!

Чуть не готовъ ужъ теологію я изучать,

Мефист. Мн не хотлось бы насъ въ заблужденіе вводить.

Что до науки этой, трудно въ ней

Избгнуть ложнаго пути —

Такъ много скрытаго тамъ яда,

И отъ лкарства ты едва лишь отличишь его.

Тутъ тоже вамъ всего ужъ лучше слушать одного

И на учителя словахъ готовымъ быть поклясться.

Мы въ цломъ — слонъ держитесь.

Тогда чрезъ врныя врата

Вы въ храмъ познанья точнаго войдете.

Ученикъ. Понятіе однако быть должно при слов.

Меф. Такъ, такъ! Но слишкомъ ужъ опасливо себя не должно мучить,

Вдь именно понятій не хватаетъ гд.

Тамъ во время всегда и подвернется слово.

Словами превосходно можно спорить,

Соорудить систему на словахъ,

Въ слова и врить можно превосходно,

Отъ слова іоты не уржешь.

Ученикъ. Простите, я задерживаю васъ вопросами своими,

Но утруждать еще Приходится мн васъ.

О медицин тоже вскаго словечка

Не скажете ль вы мн?

Три года время небольшое.

А поле-то, о Боже! очень ужъ пространно.

Когда жъ хоть легкое имешь указанье,

Тогда все жъ чувствуешь себя ты дальше по пути.

Меф. (про себя.) Ну, тонъ сухой прілся мн, опять

За дьявольскую роль приняться надо хорошенько.

(Громко.) Схватить легко духъ медицины:

Насквозь вы изучите свтъ большой и малый.

Чтобъ дать въ конц концовъ всему

Идти себ какъ то угодно будетъ Богу.

Напрасно по ученому вокругъ да около витать,

Научится тому лишь всякъ, чему онъ можетъ научиться,

Минуту жъ улучить уметъ кто,

Тотъ настоящій человкъ.

Сложенья вы хорошаго довольно,

И въ смлости у васъ не будетъ недостатка,

А если только сами довряете себ вы,

Вамъ станутъ доврять другія души.

Особенно жъ учитесь женщинъ въ руки забирать,

Ихъ вчные и охъ и ахи

На тысячу ладовъ,

Однимъ путемъ вс поддаются излченью,

И коль на половину только держите себя степенно вы

Со всми ими дло ваше въ шляп.

Сначала нкій титулъ долженъ имъ довріе вселить.

Что наше, молъ, искусство превосходитъ многія искусства,

Потомъ для перваго пріема вы хватайтесь

За вс т штучки, вкругъ которыхъ годы многіе кружитъ другой:

Пожать сумйте пульсикъ хорошенько,

И, съ плутовской горячностью во взор,

Берите ихъ за гибкій станъ свободно,

Чтобъ справиться, шнуровка не туга ли.

Ученикъ. Вотъ это ужъ пригляднй! Видишь все, же, гд и какъ.

Мефист. Сра, другъ дорогой, теорія всегда,

А зелено златое древо жизни.

Ученикъ. Клянусь, я словно какъ ко сн.

Могу ли разъ еще васъ я обезпокоить.

И вашей мудрости всю глубину услышать?

Мефист. Что въ силахъ, я съ охотою исполню.

Ученикъ. Я не могу никакъ уйти отсюда,

Еще я долженъ дать свою вамъ книжку.

Мн этотъ знакъ расположенья окажите.

Мефист. Очень хорошо!

(Пишетъ въ записную книжку и передаетъ ему.)

Ученикъ (читаетъ.) Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum,

(Почтительно закрываетъ книжку и откланивается.)

Мефист. Послдуй только старому сему ты изреченью, да кум моей, зм,

Наврно, будетъ время, при твоемъ богоподобьи страхъ тебя возьметъ!

Фаустъ входитъ.

Фаустъ. Куда жъ теперь пойдемъ?

Мефист. Куда теб угодно.

Увидимъ малый, а потомъ большой мы свтъ.

Съ какою радостью, какою пользой

Прожжешь въ гульб ты этотъ курсъ!

Фаустъ, Но мн, при длинной бород,

Повадки легкой въ жизни не хватаетъ.

Мн этотъ опытъ не удастся: никогда

Приладиться я къ свту не умлъ.

Передъ другими чувствую себя такимъ я малымъ.

Всегда въ смущенье приходить я буду.

Мефист. Наладится все, другъ хорошій мой,

Себ коль скоро довряешь ты, то жить умешь.

Фаустъ. Я какъ же выйдемъ мы изъ дому?

Гд лошади твои, слуга и экипажъ?

Мефист. Раскинемъ плащъ мы только,

И понесетъ по воздуху онъ насъ.

При этомъ шаг смломъ ты съ собой

Большой поклажи только не бери,

Немножко воздуху горячаго я изготовлю,

И ловко насъ подниметъ съ этой онъ земли,

А станемъ легче мы, дойдемъ мы быстро кверху.

Я поздравляю съ новымъ жизненнымъ путемъ тебя.

АУЕРБАХОВЪ ПОГРЕБЪ ВЪ ЛЕЙПЦИГ.

Попойка веселой компаніи.

Фрошъ. Никто ни пить не хочетъ, ни смяться?

Я научу васъ корчить рожи!

Сегодня вы что мокрая солома,

А то всегда огонь горючій.

Брандеръ. Все за тобой, не выкинешь ты ничего,.

Ни глупости какой, ни свинства.

Фрошъ (Выливаетъ стаканъ вина ему ни голову.) Такъ на-жъ теб то и другое!

Брандеръ. Ну я свинья свиньей!

Фрошъ. Да вы же этого желали!

Зибель За дверь, затетъ ссору кто!

Грудь на распашку, круговую пой.

Реви и пей! Ну! холла! хо!

Альтмайеръ. Бда моя! пропалъ!

Гд вата! уши надорветъ дтина.

Зибелъ. Въ отвть коль своды загудли.

Тутъ только и восчувствуешь ты баса силу.

Фрошъ. Ну, ладно! вонъ того, кто обижаться станетъ!

А! тара, лара, да!

Альтмайеръ. А! тара, лара, да!

Фрошъ. Настроены вс глотки. (Поетъ.)

Священная-то, милая, имперія-то Римская,

Какъ только держится она?

Брандеръ. Фу, гадкая! Фу, политическая псня!

Пснь скверная! Благодарите Бога каждое вы утро,

Что нтъ нужды о Римской намъ имперіи пещись!

Я благодатію большой, по крайности, считаю.

Что я по императоръ и не канцлеръ.

Однако же и намъ нельзя быть безъ главы,

Давайте выбирать мы Папу.

Вы знаете, какая добродтель

Ршаетъ дло тутъ и виситъ человка.

Фрошъ (поетъ). Взвейся ты, соловушко сударикъ

Милой передай поклоновъ тысячъ десять.

Зибель. Поклоны милой? нтъ! И слышать не хочу!

Фрошъ. Поклонъ ей. милой, поцлуй! Мн ты не запретишь!

(Поетъ.) Задвижку прочь! въ тиши ночной.

Задвижку прочь! дружокъ не спитъ.

Задвижку на запоръ! когда забрезжетъ утро.

Зибель. Да, пой ты, пой, хвали и славь ее!

Ужъ посмюсь въ свое я время.

Меня вотъ провела, съ тобой поступитъ такъ же.

Въ дружки бъ ей домового раздобыть!

Пусть напроказитъ съ ней на перекрестк,

Козлу бы старому съ Блоксбёрга по пути

Въ галопъ еще ей доброй ночи проблеять!

Л молодецъ, заправской плоти, крови.

Для двки этой жирно будетъ.

И слышать о поклон не хочу,

Вотъ разв окна ей разбить.

Брандеръ (ударяя по столу). Вниманіе! вниманье!

Слушаться меня!

Вы, господа, признайтесь, я умю жить:

Влюбленные сидятъ тутъ люди,—

Какъ званью подобаетъ ихъ, для доброй ночи.

Въ честь ихъ дать долженъ что-нибудь я.

Вниманье! Пснь новйшаго покроя!

Припвъ давайте дружно, разомъ!

(Поетъ.) Жила на погреб въ гнзд разъ крыса.

Жила жиркомъ, да маслицемъ однимъ.

Себ она, какъ докторъ Лютеръ,

Брюшко изрядное нала.

Поставила кухарка яду ей,

Такъ стало тсно ей на свт,

Любовь забралась въ тло словно.

Хоръ (восторженно). Любовь забралась въ тло словно.

Брандеръ. Кружится, понеслась на волю.

Изъ лужъ лакала изо всхъ,

Весь домъ изгрызла, наскребла,

Но бшенство не въ помощь ей,

Со страха мечется и скачетъ.

Не въ мочь бдняг стало скоро,

Любовь забралась въ тло словно.

Хоръ. Любовь забралась въ тло словно.

Брандеръ. Перепугавшися, средь бла дня

Она примчалась въ кухню,

Свалилась у огня, и корчится, лежитъ.

Сопитъ ужаснйшимъ манеромъ.

А отравительницу смхъ еще беретъ:

Ха! Ха, ужъ еле дышетъ,

Любовь забралась въ тло словно,

Xоръ. Любовь забралась въ тло словно.

Зибель. Какъ рады пошляки!

По мн, нашли искусство —

Ядъ бднымъ крысамъ подсыпать!

Брандеръ, Знать очень къ нимъ расположенъ ты?

Алтмайеръ. Ахъ, лысый толстобрюхъ!

Съ невзгоды сталъ ручнымъ, смиреннымъ,

Въ раздутой крыс видитъ онъ

Свое подобіе, какъ есть.

Фаустъ и Мефистофель,

Мефистофель. Теперь, всего мн прежде надо

Тебя въ веселую компанію ввести.

Чтобъ видлъ ты, какъ жизнь легко дается.

Народу этому, что день, то праздникъ.

Умишко небольшой, самодовольства много,

Вертится въ узкомъ круг всякъ себ,

Котенокъ точно за хвостомъ,

Коли не плачутся на головную боль,

Да въ долгъ еще даетъ хозяинъ.

Ну. и довольны, нтъ у нихъ печали.

Брандеръ. Они, вонъ, только-что съ дороги,

По ихъ чуднымъ манерамъ видно,

И часа нтъ, какъ прибыли сюда.

Фрошъ. И въ самомъ дл, правда! Лейпцигъ мой хвалю я,

Онъ маленькій Парижъ: своихъ людей онъ образуетъ.

Зибель, По твоему, кто эти чужеземцы.

Фрошъ. Дай только ходу мн! Съ стаканомъ пополнй.

Какъ зубъ молочный, молодцамъ

Червей изъ носу выдергаю я.

Изъ дома благороднаго, мн кажется, они,

Такъ гордо, недовольно смотрятъ.

Брандеръ. Наврно, шарлатаны, о закладъ побьюсь!

Альтмайеръ. Быть можетъ.

Фрошъ. Ты смотри, я ихъ поддну!

Меф. (Фаусту). Не чуетъ чорта никогда народецъ этотъ,

За шиворотъ держи онъ ихъ!

Фаустъ. Поклонъ вамъ, господа]

Зибель. Большое вамъ, въ отвтъ, спасибо!

(Тихо, глядя на Мефистофеля).

Чего хромаетъ малый на ногу одну?

Мефист. Позволите намъ тоже къ вамъ приссть?

Взамнъ вина хорошаго — его здсь не получишь —

Намъ обществомъ придется насладиться.

Альтм. Вы очень избалованный, сдается, господинъ.

Фрошъ. Изъ Риппаха, должно быть, поднялись вы поздно?

И прежде съ Гансомъ тамъ поужинали врно? *)

*) Гансъ изъ Риппаха — нчто въ род ‘неотесанный болванъ’, кличка, дававшаяся лейпцигскими жителями всмъ, кто родомъ не изъ Лейпцига.

Мефист. Не зазжали мы сегодня,

А видлись съ нимъ въ прошлый разъ.

О братцахъ о своихъ поразсказать имлъ онъ много,

И каждому онъ очень кланяться веллъ.

(Кланяется Фрошу.)

Альтмайеръ (тихо). въ получай! Онъ не дуракъ

Зибель. Въ ротъ пальца не клади!

Фрошъ. Ты только погоди, я доберуся до него!

Мефист. Мы слышали, коль не ошибся и,

Умлые все голоса тутъ хоромъ пли?

Наврно пнье превосходно здсь

Должно отъ сводовъ отдаваться.

Фрошъ. Пожалуй, вы и виртуозъ?

Мефист. О, пть! Умнья мало, но охота велика.

Альтмайеръ. Давайте псню намъ!

Мефист. Коли угодно, массу.

Зибель. Да только новенькую, съ ноготка.

Мефист. Мы изъ Испаніи вернулись только,

Страны прекрасной псенъ и вина.

(Поетъ.) Жилъ былъ король однажды,

Большая у него была блоха —

Фрошъ. Вы слушайте! Блоха! Уразумли хорошо вы?

Блоха, по мн, пріятный гость!

Мефист. (поетъ). Жилъ былъ король однажды.

Большая у него были блоха,

Любилъ не мало онъ ее,

Какъ собственнаго сына.

Зоветъ къ себ портного,

Пришелъ къ нему портной:

Ты барчуку справь платье.

Построй ему штаны!

Брандеръ. Но только не забудьте вы портному втолковать,

Чтобъ онъ точне мрилъ,

И голова коль дорога ему.

Штаны чтобъ складовъ не давали!

Мефист. И въ бархатъ и въ шелка,

Не всю нарядили,

На лент по камзолу

Повсили и крестъ.

Министромъ тотчасъ стала

Съ большущею звздой,

И братья, сестры при двор

Большими господами стали.

Придворнымъ дамамъ, кавалерамъ

Не малая настала мука.

И горничныхъ, и королеву

Кусать они принялись, грызть.

Давить же ихъ не смли,

Чесаться и искать.

А мы блоху такъ ловимъ, давимъ,

Чуть стянетъ насъ кусать.

Хоръ (ликуя.) А мы блоху такъ ловимъ, давимъ,

Чуть станетъ насъ кусать.

Фрошъ, Браво! браво! Вотъ такъ славно!

Зибель. Съ блохами такъ и надо!

Брандеръ. Ты пальцы навостри, да разомъ и хватай!

Алтмайеръ. Да здравствуютъ свобода и вино!

Мефист. Охотно выпилъ бы стаканъ и въ честь высокую свободы.

Когда бы вина ваши хоть немножко лучше была.

Зибель. Намъ этого опять бы слышать не хотлось!

Мефист. Боюсь я только, не обидлся бъ хозяинъ,

А то для дорогихъ гостей

Изъ погреба я вашего кой-что бы добылъ.

Зибель. Давайте только! на себя беру я.

Фрошъ. Хорошій раздобудете стаканчикъ, васъ хвалить мы станемъ.

Не слишкомъ малыя давайте только пробы,

Коли ужъ надо судъ держать мн.

То требую себ я полонъ ротъ.

Альтмайеръ (тихо). Они, я чую, съ Рейна.

Мефист. Буравъ достаньте.

Брандеръ. Онъ на что?

Вдь не за дверью жъ бочки наши?

Альтмайеръ. Тамъ сзади у хозяина корзинка инструментовъ,

Мефист. (Беретъ буранъ, Фрошу). Теперь вы говорите, вамъ чего хотлось бы откушать?

Фрошъ. Какъ это понимать? Да разв разное у васъ?

Меф. Предоставляю каждому на выборъ.

Альтм. (Фрошу). Э, хе! облизывать ужъ губы начинаешь!

Фрошъ. Ну, ладно! коли выбирать, хочу рейнвейну,

Вс лучшіе дары отъ родины исходятъ.

Мефист. (буравитъ дыру въ краю стола, у того мста гд сидитъ Фрошъ).

Достаньте мн немного воску, чтобъ сейчасъ и пробки сдлать.

Альтмайеръ. Ахъ, это фокусы!

Мефист. (Брандеру). А вамъ?

Брандеръ. Шампанскаго давайте,

И чтобы поигристй было!

(Мефистофель буравитъ. Th. это время длаютъ илъ воска пробки и затыкаютъ дыры.)

Брандеръ. Нельзя жъ всегда чужого избгать,

Отъ насъ хорошее частенько такъ далеко.

Французовъ выносить не можетъ человкъ нмецкій настоящій.

А вина ихъ охотно пьетъ.

Гибель (когда подходитъ Мефистофель). Признаться долженъ, кислаго я не люблю,

Мн дайте настоящаго вы сладкаго стаканъ!

Меф. (буравить). Вамъ потечетъ токайское сейчасъ.

Альтм. Нтъ, господа, взгляните мн въ глаза!

Я вижу, вы сметеся надъ нами только.

Мефист. Э, э, съ гостями благородными такими

Шутить немножко было бъ смло.

Скоре! Прямо сказывайте только,

Какимъ виномъ могу служить?

Альт. Да всяческимъ! Безъ опросовъ только долгихъ

(Когда вс дыры пробуравлены и заткнуты пробками.)

Мефистофель. (со странными ужимками).

Гроздья на лоз,

А на козл рога!

Сокъ въ гроздьяхъ, дерево лоза.

Столъ дерево, вино дать тоже можетъ.

Глубокое прозрніе въ природу!

Здсь чудо, врьте только!

Теперь, вонъ пробки и вкушайте!

Вс (вынимаютъ пробки и каждому въ стаканъ течетъ его вино)

О, славный бьетъ для насъ источникъ!

Мефист. Вы берегитесь, только бъ не пролить!

(Они пьютъ по нскольку разъ.)

Вс (поютъ.). Намъ каннибальски любо, хорошо!

Какъ пятистамъ свиней!

Меф. Народъ свободный, полюбуйтесь, какъ имъ

Фаустъ. Охотно бъ я теперь отправился отсюда.

Мефист. Но только погляди сперва, скотство

Объявится ужъ очень здсь прелестно.

Зибель (пьетъ неосторожно, виню проливается на землю, вспыхиваетъ пламенемъ).

Огонь! На помощь! Помогите! Адъ горитъ!

Меф. (заговаривая пламя). Уймись, стихія-другъ! (Компаніи).

На этотъ разъ огня чистилищнаго капля это только.

Зибель. Что это значитъ? Погодите! Дорого оно вамъ станетъ!

Не знаете вы, видно насъ.

Фронтъ. Въ другой разъ это ты оставь!

Альтмайеръ. По моему, его бъ тихонько испросить убраться.

Зибель. Что, сударь! Смть изволите вы тутъ

Надъ нами фокусы продлывать свои?

Мефист. Потише, старая ты бочка!

Зибель. Гм, палка длинная!

Намъ грубіянитъ еще вздумалъ?

Брандеръ. Ты только погоди! Дойдетъ и до битья!

Альтмайеръ. (Вытаскиваеть изъ стола пробку, ему на встрчу вспыхиваетъ пламя).

Горю, горю!

Зибель. А! колдовство!

Коли его! Онъ вн закона!

(Вынимаетъ ножъ и наступаетъ на Мефистофеля.)

Мефист. (съ серьезнымъ движеніемъ).

Лживый образъ, слово

Смыслъ мняютъ, мсто!

Будьте здсь и тамъ!

(Они останавливаются изумленные и смотрятъ другъ на друга.)

Альтмайеръ. Гд я? Какая чудная страна!

Фрошъ. Все виноградники! Я такъ ли вижу?

Зибель. И виноградъ сейчасъ тутъ,подъ рукой!

Брандеръ. Подъ этою листвой зеленой, здсь,

Лоза какая! виноградъ какой, смотрите! смотрите,

(Онъ хватаетъ Зибеля за носъ. Остальные длаютъ то же другъ съ другомъ и поднимаютъ ножи.)

Мефист. (такъ же, какъ и прежде). Ты, заблужденье, съ глазъ сними повязку!

А вы, какъ шутитъ чортъ, себ замтьте!

(Онъ исчезаетъ вмст съ Фаустомъ, пріятели отпускаютъ другъ друга)

Зибель. Что тутъ такое?

Альтмайеръ. Какъ?

Фрошъ. То былъ твой носъ?

Брандеръ. (Зибелю). А твой въ моей рук!

Альтм. Такой тутъ былъ ударъ, что мн по членамъ пробжало всмъ!

Подайте стулъ! я упаду.

Фрошъ. Нтъ, мы скажите только, что случилось?

Зибель. Гд этотъ молодецъ? Коль я пронюхаю, гд онъ,

Ему живымъ ужъ не уйти!

Альтм. Я видлъ самъ, какъ онъ

Верхомъ на бочк выхалъ изъ погреба сейчасъ,—

Мн ноги словно налиты свинцомъ.

(Поворачивается къ столу.)

А ну-ка! вновь вино не потечетъ ли?

Зибель. Обманъ все было, ложь и призракъ!

Фрошъ. Мн все жъ казалось, я какъ будто пилъ вино.

Брандеръ. А съ виноградомъ что тутъ было?

Альтмайеръ. Ну, вотъ и говори, что чудесамъ не надо врить!

КУХНЯ ВДЬМЫ.

На низкомъ очаг стоитъ надъ огнемъ большой котелъ. Въ поднимающемся изъ него пару показываются разные образы. Мартышка сидитъ у котла, снимаетъ пну и смотритъ. чтобъ варево изъ него не ушло. Мартынъ съ дтенышами сидитъ рядовъ и грется. Стны и потолокъ, убраны самымъ страннымъ домашнимъ скарбомъ вдьмы.

Фаустъ. Мефистофель.

Фаустъ. Мн колдовство безумное претитъ,

Сулишь ты мн, что исцлюсь я

Средь мерзости всей этой бснованья?

Совта мн искать у старой бабы?

И пачкотня мн эта

Съ плечъ скинетъ тридцать лтъ?

О. горе мн, коль ничего ты лучшаго не йнаешь!

Надежда ужъ исчезла у меня.

И неужели природа, неужели умъ какой великодушный

Бальзама намъ не изыскали?

Мефист. Мой другъ, ну вотъ, опять умно ты разсуждаешь!

Чтобы помолодть, природное есть также средство.

Но только внесено оно въ иную книгу

И составляетъ дивную главу.

Фаустъ. Я знать его хочу.

Мефист. Ну, хорошо! Имть ты хочешь средство

Безъ денегъ, безъ врача и колдовства’

Отправься въ поле ты сейчасъ,

Начни тамъ рыть, киркой работать,

Удерживай себя и помыслы свои

Ты въ совершенно ограниченномъ кругу.

Питай себя немшаною пищей,

Живи, какъ скотъ ты со скотомъ, и не считай порухой

Поля, гд жать ты будешь, самому жъ и удобрять:

Вотъ средство лучшее, поврь

Помолодть на восемьдесятъ лтъ!

Фаустъ. Я не привыченъ къ этому всему,

Я не сумю взять лопату въ руки.

Жизнь узкая совсмъ ужъ не но мн.

Мефист. Такъ вдьма-то вотъ и нужна!

Фаустъ. Зачмъ же непремнно старая тутъ баба?

Не. можешь разв самъ нанитка ты сварить?

Меф. Ботъ хорошо-то было бъ время-провожденье!

Я бъ тысячу мостовъ взялся пока построить.

Не только знанье и искусство.

Терпнье нужно въ этомъ дл.

Спокойный духъ работаетъ года:

Броженью тонкому даетъ лишь время крпость.

И все, сюда что входить.

Преудивительныя вещи!

Имъ чортъ, конечно, изучилъ,

Но чортъ самъ сдлать этого не можетъ. (Увидавъ зврей.)

Смотри, что за прелестная порода!

Вотъ женская прислуга, вотъ работникъ! (Къ зврямъ.)

Кажись, хозяйки дома нтъ?

Зври. На пиръ она

Изъ дому вонъ

Отправилась въ трубу!

Мефист. Какъ долго носится она обычно?

Зври. Пока согремъ лапы мы.

Меф. (Фаусту). Какъ это нжное зврье теб по вкусу?

Фаустъ. Нелпй ничего я не видалъ!

Мефист. Нтъ, разговорамъ въ этомъ род именно таковъ,

Какой охотне всего поддерживаю я!

(Звряхъ). Скажите жъ мн однако, куклы треклятыя.

Вы что за мсиво крутите тамъ?

Зври. Мы нищенскіе, жидкіе супы варимъ.

Мефист. Ну, публика у насъ большая будетъ.

(Мартынъ надсаживается и ластится къ Мефистофеля.)

Мартынъ. Бросай скоре кости.

Дай мн разбогатть!

Дай выиграть ты мн!

Не ладно все ужъ очень,

А были бъ деньги у меня,

То былъ бы я ума-палата!

Мефист. Какой счастливою себя считала бы мартышка эта.

Когда бы только можно было тоже ставить ей въ лото!

(Въ это время мартышки играли съ большимъ шаромъ и выкатили его впередъ.)

Мартынъ. Вотъ это міръ.

Взлетитъ, слетитъ,

И все катится:

Звенитъ стекломъ,

А скоро ль разобьется?

Пустой внутри,

Здсь блескъ большой,

А здсь вотъ больше.

Живой я! Сынъ

Любезный мой!

Ты отстранись!

Ты смертенъ!

Онъ имъ глины,

Осколки тутъ пойдутъ.

Мефист. Что значить что ршето?

Мартынъ (достаетъ его). Будь воромъ ты,

Тебя бъ сейчасъ я и узналъ.

(Подбгаетъ къ мартышк и заставляетъ ее смотрть сквозь ршето.)

Смотри сквозь ршето!

Ты вора узнаешь!

Назвать его не смешь?

Мефист. (подходя къ огню). А этотъ вотъ горшокъ?

Мартынъ и мартышка. Невинный дуралей!

Горшка не знаетъ онъ!

Съ котломъ онъ не знакомъ!

Мефист. Невжливый ты скотъ!

Мартынъ. Метелку вотъ возьми.

Усаживайся въ кресло.

Онъ заставляетъ Мефистофеля ссть. Фаустъ въ это время стоитъ передъ зеркаломъ, то подходитъ къ нему, то отходитъ).

Фаустъ. Что вижу я? Что за небесный образъ

Является здсь въ зеркал волшебномъ!

Любовь, мн уступи быстрйшее изъ крылъ твоихъ

И унеси меня въ ея обитель,

Увы, лишь съ мста этого схожу я,

Лишь близко подойти ршусь,

Ее я вижу только, какъ въ туман!—

Прекраснйшее женщины изображенье!

Ужель возможно это, женщина ужель красива такъ?

Въ раскинувшемся тл этомъ

Не вижу ль я небесъ всхъ сочетанье?

Ужели что подобное найдется на земл?

Меф. Естественно, коль богъ, спорна промучившись шесть сутокъ.

Самъ ‘браво’, наконецъ, сказалъ —

Созданіе должно быть путно.

Пожалуй, до сыта на этотъ разъ ты наглядись:

Сумю выслдить теб сокровище такое.

Блаженъ, кому падетъ ни долю счастье

Какъ жениху, ее въ свой домъ ввести.

(Фаустъ продолжаетъ стоять передъ зеркаломъ Мефистофель, развалившись въ кресл и играя метелкой, продолжаетъ говорить.)

Тутъ я сижу, король на трон словно,

Я скипетръ вотъ держу, а нтъ короны только.

(Зври, которые до сихъ поръ вперемежку длали всевозможный движенія, съ большимъ крикомъ подносятъ Мефистофелю корону).

Зври. О, будь такъ добръ,

Склей потомъ, кровью

Корону ты!

(Они обращаются съ короной неосторожно и ломаютъ ее на два куска съ которыми и прыгаютъ по кухн.)

Вотъ и свершилось!

Мы говоримъ, мы смотримъ.

Мы слушаемъ, римуемъ!

Фаустъ (передъ зеркаломъ.) О, горе мн! я впрямь съ ума сойду!

Меф. (указывая на зврей). И у меня чуть не идти ужъ кругомъ начинаетъ голова.

Зври. А посчастливится,

Порою подойдетъ,

Оно и мысли, глядь!

Фаустъ (такъ же у зеркала). Въ груди жечь начинаетъ у меня!

Уйдемъ отсюда поскоре.

Мефист. (въ томъ же положеніи). По крайности, признаться надо,

Поэты откровенные они.

(Варево въ котл, которое мартышки оставили безъ вниманія, начинаетъ переливать черезъ край, загорается большое пламя и бьетъ въ трубу. Вдьма съ страшнымъ крикомъ слетаетъ сквозь пламя),

Вдьма. Ay! Ay! Ay! Ау!

Скотина окаянная! Проклятая свинья!

Недосмотрла за котломъ, палишь хозяйку ты!

Проклятая скотина! (увидавъ Фауста и Мефистофеля.)

Что это здсь?

Вы кто такіе?

Чего вамъ тутъ?

Пробрался кто сюда?

Огнемъ спалю

Вс кости намъ!

(Она шумовкой черпаетъ въ котл и брызжетъ пламенемъ въ Фауста, Мефистофеля и въ зврей. Зври визжатъ.)

Мефистофель. (Оборачиваетъ метелку, которую держитъ въ рук и бьетъ ею посуду и горшки.)

Все въ дребезги!

Вотъ варево твой!

А вотъ стекло!

Но это шутка только,

Тактъ, стерва.

Къ мелодіи твоей.

(Вдьма въ ярости и ужас отступаетъ).

Меня ты узнаешь? Костлявое страшилище, ты,

Хозяина, наставника узнала?

Вотъ захочу, примуся бить —

Тебя я разможжу и ду хонъ-обезьянъ твоихъ!

Нтъ больше у тебя къ камзолу красному почтенья?

Ты разобрать пера птушьяго не можешь?

Лицо свое, что ль, спряталъ я?

Не самому ль ужъ мн назваться?

Вдьма. О, господинъ, простите грубый мой пріемъ

Но лошадинаго не вижу я копыта.

И оба ворона гд жъ ваши?

Мефист. На этотъ разъ отдлаешься этимъ,

Пожалуй, ужъ давненько

Съ тобой мы не видались,

И просвщенье, что зализываетъ все на свт,

Коснулось тоже чорта.

Ужъ призрака былого сверянъ теперь ты не увидишь,

Гд встртишь хвостъ ты, когти и рога?

А что касается ноги, быть безъ которой мн нельзя.

То мн бы повредила у людей она,

И потому, какъ молодой иной мущина, я

Ужъ много лтъ къ фальшивымъ икрамъ прибгаю

Вдьма (пляшетъ). Я впрямь лишуся чувствъ, разсудка:

Опять передо мною баринъ сатана!

Мефист. Прошу меня не звать такъ, баба!

Вдьма. А почему? Что это прозвище вамъ сдлало такого?

Меф. Давно оно ужъ басней стало.

Но людямъ все жъ не лучше оттого:

Они отдлались отъ злого, злые же остались.

Зови меня ты ‘господинъ баронъ’, такъ будетъ хорошо,

Я кавалеръ такой, какъ и другіе кавалеры.

Что благородна кровь моя, нтъ у тебя сомннья:

Смотри сюда, вотъ гербъ, который я ношу!

(Длаетъ неприличине движеніе тломъ.)

Вдьма (неистово смется). Ха! Ха! Вотъ это въ вашемъ дух!

Плутишка вы, какимъ всегда и были,

Меф. (Фаусту). Мой другъ, старайся перенять ты это хорошенько:

Такъ только съ вдьмами и можно ладить.

Вдьма. Теперь скажите, господа, что надо вамъ!

Мефист. Извстнаго питья стаканъ хорошій!

Но самаго я стараго прошу:

Года его удваиваютъ силу.

Вдьма. Охотно очень! У меня здсь вотъ бутылка.

Порою изъ которой лакомлюсь сама я,

Она ужъ ни малйше не воняетъ,

Охотно дамъ стаканчикъ намъ. (Тихо).

Но коль его, не приготовясь, выпьетъ этотъ человкъ.

Ему и часа не прожить, вамъ это хорошо извстно,

Меф. Пріятель онъ хорошій, будетъ въ прокъ ему,

Я для него и лучшей бы твоей стряпни не пожаллъ.

Черти свой кругъ, свои заклятья говори,

И полную ему дай чашку.

(Вдьма съ необычайными ужимками чертитъ кругъ и ставить въ него странные предметы, стклянки начинаютъ звенть, котлы гудть и музыканить. Наконецъ вдьма приноситъ большую книгу, ставитъ въ кружокъ мартышекъ, кладетъ на нихъ книгу и даетъ изъ держать факелы. Киваетъ Фаусту, чтобы тотъ подошелъ къ ней.)

Фаустъ (Meф.). Нтъ, ты скажи, что это будетъ?

Дичь, бснованіе,

Обманъ пошлйшій.

Они знакомы и достаточно мн ненавистны,

Мефист. Э, глупости! для смха это только,

Не будь ты только такъ ужъ строгъ!

Какъ доктору, пофокусничать надо ей,

Чтобъ было въ прокъ теб питье.

(Онъ принуждаетъ Фауста пойти въ кругъ).

Вдьма (съ большимъ азартомъ декламируетъ изъ книги).

Понять ты долженъ!

Изъ единицы сдлай десять,

Ты двойку опусти.

А трояку посравняй,

Богатъ тогда ты!

Утрать четверку!

А изъ пяти, шести.

Колдунья говорить,

Ты семь и восемь сдлай,

Тогда все совершится!

И девять единица

И десять ничего.

Вотъ вдьмина таблица!

Фаустъ. Сдается мн, старуха бредитъ.

Мефист. Еще далеко не конецъ,

Я знаю хорошо, вся книга такова,

Я много времени надъ ней потратилъ —

Противорчье коренное тайной вдь

Останется и умнику и дураку.

Искусство, другъ, старо и ново,

Пріемъ ко вс вка былъ тотъ же:

Черезъ посредство трехъ и одного, и одного и трехъ

За мсто истины распространять лишь заблужденье.

И такъ болтаютъ, учатъ безъ помхи,

Возиться съ дураками у кого охоты станетъ?

Обычно врить человкъ, когда слона онъ только слышитъ,

Что все же что-то мыслиться должно при этомъ,

Вдьма (продолжаетъ). Высокая сила

Науки

Сокрыта для міра всего!

Тому жъ, кто не мыслить,

Дарится она,

Ее безъ заботъ онъ иметъ.

Фаустъ. Какой несетъ она намъ вздоръ?

Вотъ-вотъ всю голову разломитъ:

Мн чудится, хоръ цлый слышу я

Ста тысячъ дураковъ.

Мефист. Довольно, О довольно, чудная Сивилла,

Давай сюда напитокъ свой,

По самый край скорй наполни чашу,

Пріятелю не повредить напитокъ этотъ,

Онъ человкъ, прошедшій много степеней,

Изрядно онъ понаглотался.

(Вдьма съ большими церемоніями наливаетъ напитокъ въ чашу, когда Фаустъ подносить ее ко рту, вспыхиваетъ легкое пламя,)

Ну, опрокидывай живе! Не робй!

Сейчасъ же на сердц повеселе станетъ.

Ты съ чортомъ ужъ на ‘ты’,

И вздумалъ пламени бояться?

(Вдьма размыкаетъ кругъ, Фаустъ выходитъ изъ него).

Мефист. Теперь скоре вонъ! Теб не двигаться нельзя.

Вльма. Да будетъ вамъ глоточекъ этотъ по нутру!

Меф. (вдьм). Коль въ одолженье что могу теб я сдлать,

То на Вальпургію мн только лишь скажи,

Вдьма. Вотъ псенка! вы если кой-когда ее споете.

То ощутите дйствіе особое въ себ.

Мефист. (Фаусту). Идемъ скорй, отдай себя въ мое распоряженье!

Теб необходимо пропотть,

Чтобъ сила пробралась черезъ нутро къ наружу.

Бездлье благородное цнить потомъ тебя я научу.

И скоро ощутишь ты съ истымъ наслажденьемъ.

Какъ зашевелится, метаться станетъ купидонъ.

Фаустъ. Дай только поскорй мн въ зеркало еще взглянуть!

Тотъ образъ женщины былъ такъ прекрасенъ!

Мефист. Нтъ, нтъ! всхъ женщинъ образецъ

Передъ собой ты скоро во плоти увидишь.

(Тихо.) Съ напиткомъ этимъ въ тл, скоро ты

Елену будешь видть въ каждой баб!

УЛИЦА.

Фаустъ. Маргарита проходитъ мимо.

Фаустъ. Могу ль я, барышня прекрасная, взять смлость

Вамъ руку предложить, васъ проводить?

Маргарита. Ни барышня я, пи прекрасна,

Домой могу безъ проводовъ дойти.

(Вырывается и уходить.)

Фаустъ. Прелестное дитя, о небо!

И ничего подобнаго не видлъ никогда.

Обычаемъ и добродтелью богата,

А все жъ немного и вострушка,

Мн губку алую, щекъ лучезарность

Во вкъ не позабыть!

Какъ опускаетъ глазки,

Запечатллось глубоко на сердц у меня,

Да и ршительность какая.—

Ну, это прямо ужъ восторгъ!

Мефистофель входитъ,

Фаустъ. Послушай, двочку ты эту долженъ мн добыть!

Мефистофель. Ну, ну! которую?

Фаустъ. Она прошла сейчасъ!

Мефист. Вонъ ту? Идетъ она отъ своего попа,

Тотъ ей грхи вс отпустилъ.

У самой я исповдальни прошмыгнулъ.

Совсмъ невиннная вдь штучка,

И попустому-то на исповдь ходила,

Надъ ней я власти не имю.

Фаустъ. Все жъ за четырнадцать ей лтъ!

Меф. Ты говорить, какъ тотъ распутный малый.

Что зарится на каждый милый цвтикъ

И, чванясь, мнитъ, что нтъ ни чести той.

Ни чувствъ, которыми нельзя бы было поживиться!

Но не всегда вдь это такъ.

Фаустъ. Достопочтенный господинъ наставникъ.

Оставилъ бы законъ ты мн въ поко!

Скажу теб и коротко и ясно:

Сегодня жъ ночью, если милая малютка

Въ моихъ объятіяхъ покоиться не будетъ,

То въ полночь мы расходимся съ тобой.

Мефист. Подумайте, что можно и чего нельзя!

По крайности недли дв мн нужно.

Чтобъ только выслдить удобный случай.

Фаустъ. Будь только семь часовъ покоя у меня,

Мн бъ не понадобилось чорта.

Чтобъ соблазнить созданьице такое.

Мефист. Почти ужъ какъ французъ вы говорите.

Но все жъ прошу печалиться не очень:

Что пользы сразу насладиться?

Далеко радость тутъ не такъ ужъ велика.

Какъ если вотъ сперва

Вы всяческимъ подходцемъ

Пообрядите куколку, посдобрите ее,

Какъ учитъ сказочка иная,

Фаустъ. Мой аппетитъ и такъ хорошъ.

Мефист. Теперь, издвку бросивъ и безъ шутки!

Я говорю вамъ, съ дитяткой такой прекрасной,

Какъ и всегда, пойдетъ не скоро дло.

Здсь съ бою ничего ты не возьмешь.

Придется намъ на хитрости пуститься,

Фаустъ. Отъ ангела мн этого добудь хоть что нибудь!

Сведи меня въ ея опочивальню!

Достань платочекъ мн съ ея груди,

Подвязку хоть моей желанной!

Мефист. Чтобъ показать, что вамъ въ мучень

Я пособить хочу и службу сослужить,

Минуты мы не потеряемъ.

Сегодня же сведу васъ въ комнату ея.

Фаустъ. И буду видть я ее? имть?

Мефист. Нтъ, у сосдки будетъ у своей она,

А между тмъ, совсмъ наедин,

Вы можете надеждой радостей грядущихъ

Упиться до сыта тамъ, въ воздух ея.

Фаустъ. Чтожъ, можемъ тронуться,

Мефист. Нтъ, рано.

Фаустъ. Такъ позаботься о подарк ей! (Уходить.)

Мефист. Сейчасъ дарить! Ай, молодецъ! Ему не провалиться!

Я знаю много мстъ хорошихъ

И не одинъ давно зарытый кладъ,

Придется малость попроврить. (Уходитъ.)

ВЕЧЕРЪ.

Небольшая опрятная комната.

Маргарита (заплетая и завязывая косы).

Что бъ я дала, когда бы только знать.

Кто этотъ господинъ сегодня былъ!

Такимъ смотрлъ онъ, право, честнымъ,

Изъ дома благороднаго наврно:

На лбу прочесть могла я это у него —

А то бы не быль смлымъ онъ такимъ. (Уходить).

Мефистофель, Фаустъ.

Мефист. Входи, совсмъ тихонько, но входи!

Фаустъ (посл нкотораго молчанія).

Прошу, оставь меня ты одного!

Мефист. (всматриваясь во все кругомъ).

Не всякая-то двушка опрятно такъ живетъ. (Уходить).

Фаустъ (озираясь вокругъ). Привть теб, вечерній сумракъ сладкій,

Что надъ святыней этой решь!

Мн сердце охвати ты, сладкая любви истома,

Что, жаждая, живешь росой надежды!

Вокругъ какимъ все дышетъ чувствомъ тишины.

Порядка и довольства!

И въ этой бдности какая полнота!

И въ этомъ заперта блаженства сколько!

(Онъ бросается въ кожаное кресло у постели),

Прими меня, какъ уже предковъ принимало ты

Въ открытыя объятья въ радостяхъ, въ скорбяхъ!

О, часто какъ на отчемъ трон этомъ

Вокругъ толпою висли дти!

Быть можетъ, въ благодарность за Христовъ подарокъ,

Тутъ милая моя, со щечками своими пухлыми, дитятей.

Съ благоговніемъ увядшую у дда руку цловала.

Я чувствую, о двушка, твой духъ

Довольства и порядка ветъ тихо вкругъ меня,

Тотъ духъ, что матерински наставляетъ каждый день тебя,

Что скатерть на стол опрятно разостлать велитъ,

Песокъ у ногъ твоихъ — и тотъ узоромъ сыпатъ.

О, милая рука, такъ длани божіей подобна,

Ты хижину въ небесную обитель обращаешь,

А здсь! (Онъ поднимаетъ пологъ у кровати,)

Какой овладваетъ мной восторга трепетъ!

Желалъ бы тутъ промедлить цлые часы я,

Природа! въ легкихъ сновидньяхъ

Здсь ангела, плоть воспріявшаго, ты созидала,

Дитя лежало тутъ, съ своею грудью нжной.

Исполненною жизненнымъ тепломъ,

И тутъ священно чистой тканью

Работалось подобье божества!

А ты! Сюда что привело тебя?

Какъ искренно растроганнымъ я чувствую себя!

Чего ты хочешь здсь? что тяжко такъ на сердц у тебя?

О, бдный Фаустъ! Не узнаю тебя я больше!

Волшебное меня здсь дуновеніе объемлетъ, что ли?

Такъ прямо насладиться я рвался,

А чувствую, что исхожу въ мечтаніяхъ любовныхъ!

Игралище мы, что ли, каждаго воздушнаго давленья?

Войди она въ минуту эту,

Ты казнился бы какъ преступностью своей!

Большой дтина — маленькимъ какимъ

Лежалъ бы ты, поникнувши у ногъ ея!

Мефист. Скорй! внизу она уже идетъ, я вижу.

Фаустъ. Вонъ, вонъ! И не вернусь я никогда!

Мефист. А вотъ шкатулочка, увсиста порядкомъ,

Ее я кой-откуда добылъ.

Все жъ въ шкафчикъ здсь ее поставьте!

Клянусь вамъ, духъ у ней займется:

Туда вещицъ вамъ положилъ я.

Не на такую хватитъ.

Дитя — дитей, ну а игра — игрою.

Фаустъ. Не знаю, слдуетъ ли мн?

Мефист. На лишній ли вопросъ?

Вы думаете, можетъ быть, сокровище-то уберечь?

Тогда я посовтую для похотей своихъ

Не тратить вамъ прекрасное дневное время,

Меня жъ набавить отъ дальнйшаго труда.

Надюсь, вы не скупы!

Я за ухомъ себ чешу, да руки тру —

(Онъ ставитъ шкатулку въ шкафъ и опять запираетъ его.)

Теперь скоре только вонъ отсюда!—

Чтобъ эту милую малютку вамъ,

Какъ душеньк угодно, пообладить,

А вы уставились,

Вамъ словно въ аудиторію итти,

И словно выросли предъ вами, срыя, во весь свой ростъ,

И физика и метафизика!

Скоре только вонъ! (Уходитъ).

Маргарита (со свтильникомъ).

Какъ тяжко мн. какъ душно здсь.

(Отворяетъ окно.)

И вдь не такъ ужъ жарко на двор.

Со мною что-то, что не знаю —

Хоть маменька бъ домой вернулась.

Дрожь у меня бжитъ по тлу —

Страшливая же, глупая я баба!

(Начинаетъ пть, раздваясь).

Жилъ-былъ король въ Тулэ,

До гроба былъ онъ вренъ.

Дала ему предъ смертью

Подруга кубокъ золотой.

Всего дороже былъ

Въ порахъ ему тотъ кубокъ,

Глаза слезой сверкали.

Какъ пилъ онъ изъ него.

А смертный часъ насталъ,

Счелъ города онъ въ царств,

Наслднику ихъ отдалъ,

Но кубка не далъ съ ними.

Сидитъ за царскимъ пиромъ онъ.

Вкругъ рыцари его

Въ высокомъ отчемъ зал,

У моря, къ замк тамъ.

Вотъ старый бражникъ всталъ,

Испилъ послдній жизни пламень.

И кубокъ свои священный

Онъ внизъ, въ пучину бросилъ.

Глядитъ: летитъ, черпнулъ онъ

И погрузился вглубь.

Смежились очи короля,

Съ тхъ поръ онъ больше не пилъ.

(Она открываетъ шкафъ, чтобы убрать платье, и видитъ шкатулку).

Сюда попалъ какъ ларчикъ чудный этотъ?

Вдь шкафъ я заперла наврно.

Однако, странно это! Что бъ въ немъ такое быть могло?

Быть можетъ,-кто въ залогъ принесъ,

И мать ссудила подъ него.

На ленточк виситъ, вонъ, ключикъ,

Пожалуй, я его открою!—

Что это? Богъ небесный! Посмотрите,

Такого въ жизнь я не видала ничего!

Уборъ! Онъ дам благородной

Былъ въ пору бъ въ Свтлый праздникъ.—

Пристала бъ мн къ лицу цпочка?

Чья бъ эта прелесть быть могла?

(Наряжается и подходитъ къ зеркалу.)

Ахъ, хоть бы только серьги-то моими были!

Вдь смотришь въ нихъ совсмъ другого

Къ чему тутъ красота, кровь молодая?

Все это хорошо, прекрасно,

Однако это все себ въ поко оставляютъ,

Васъ хвалятъ съ сожалньемъ вполовину.

А къ золоту тснится все,

На золот все виснетъ.

Ахъ, мы, бдняжки!

ГУЛЯНЬЕ.

Фаустъ въ раздумьи ходитъ взадъ и впередъ.
Подходитъ Мефистофель.

Мефист. Клянусь поруганною всей любовью! Силой ада!

Хотлось бы найти, скверне чмъ ругнуться?

Фаустъ. Да что съ тобой? что такъ тебя разобрало?

Въ жизнь не видалъ такой я образины!

Мефист. Сейчасъ я бъ чорту былъ готовъ отдаться,

Не будь и только самъ ужъ чортомъ!

Фаустъ. Свихнулось въ голов что у тебя?

Теб пристало очень бсноваться!

Мефист. Подумайте вы только: тотъ уборъ, что припасенъ для Гретхенъ,

Его подтибрилъ попъ!—

Онъ къ матери попался на глаза,

Сейчасъ у ней тамъ гд-то потайные страхи:

У этой госпожи нюхъ очень тонкій, —

Все по молитвеннику шнырить

И чуетъ въ каждой штук.

Свята она иль нтъ,

Ну, и почуялось ей ясно,

Что благодати-то въ убор маловато.

‘Дитя мое,’ воскликнула она, ‘неправое добро

Намъ душу вяжетъ, кровъ изводитъ.

Пожертвуемъ мы Божьей Матери его —

Небесной насъ манною порадуетъ она!’

У Маргариточки перекосился ротикъ.

Мн кажется, подумала, конь даровой,

И, право, не безбожникъ тотъ,

Кто тонко такъ сюда его доставилъ.

Но мать послала за попомъ.

Лишь только смтилъ тотъ потху,

На-глазъ просмаковалъ всю штуку

И говоритъ: ‘Благіе помыслы у васъ!

Кто побораетъ, тотъ стяжаетъ,

У церкви все желудокъ варитъ,

Пожрала страны цлыя она

И все жъ еще ни разу не обълась,

Лишь церковь, милыя сударыни мои,

Добро неправое переварить суметъ.’

Фаустъ. Обычай это повсемстный.

Король иль жидъ сумютъ тоже.

Меф. Затмъ онъ сгребъ запястье, цпь и кольца.

Какъ пустячки какія,

Спасибо онъ сказалъ не больше и не меньше,

Какъ за кошелочку орховъ,

Имъ посулилъ небесной всякой мзды —

Великаго благоговнія исполнились он.

Фаустъ. Что жъ Гретхенъ?

Мефист. Ну, сидитъ полна тревоги,

Чего ей хочется и какъ ей быть, не знаетъ,

Все въ мысляхъ полотно, и день и ночь,

Но больше тотъ, кто къ ней его принесъ.

Фаустъ. Тоскуетъ милая, мн жаль ее.

Сейчасъ ей золотца ты новаго добудь!

Вдь первое и такъ не важно было.

Меф. О да, для вашей милости одн игрушки все!

Фаустъ. И ладь, по моему устрой!

Ты подберись къ ея сосдк!

Ну, чортъ, не будь ты только размазней.

Уборъ ей новый раздобудь!

Мефист. Душой готовъ, мой милостивый баринъ.

(Фаустъ уходитъ).

Вотъ этакій влюбленный сумасбродъ

Ни втеръ пуститъ солнце, мсяцъ, звзды,

Чтобъ время скоротать возлюбленной своей.

(Уходитъ.)

ДОМЪ СОСДКИ.

Марта (одна). Вогъ да проститъ ему, мужъ милый мой

Со мною поступилъ не ладно!

Пустился по свту себ.

Меня жъ одну оставилъ на солом.

По истин, его не огорчала я.

Предъ Богомъ! сердцемъ всмъ его любила. (Плачетъ.)

Онъ. можетъ, даже умеръ!— Горе!—

Хоть явку бъ мн добыть о смерти!

Маргарита (входя). Ахъ, Марта, матушка!

Марта. Что, Маргариточка, что, что такое?

Маргарита. Чуть ноги у меня не подкосились!

Опять такую же шкатулочку нашла въ своемъ шкафу я.

Изъ чернаго вся дерева она,

Вещицы же — одна лишь прелесть,

Богаче много прежней.

Марта. Ты матери о ней не говори,

Сейчасъ опять на исповдь снесетъ,

Маргарита. Ахъ, посмотри ты только! Погляди!

Марта (наряжаетъ ее). О, ты, счастливое созданье!

Марг. Но смю, жаль, на улицу я съ ними

И въ церковь показаться.

Марта. Ко мн ты только чаще забгай

И потихоньку наряжайся здсь,

Предъ зеркальцемъ часочекъ погуляй,

Мы душеньку съ тобой потшимъ.

Тамъ случай подвернется, праздникъ ли какой,

И людямъ можно будетъ показать:

Сперва цпочку, тамъ жемчужину въ ушахъ —

Ну, мать и не увидитъ, можно что и наплести ей,

Марг. Кто бъ только могъ принесть шкатулки об?

Не ладно что-то тутъ: (Стучатъ.) О, Боже!

Не мать ли это ужъ моя?

Марта (смотритъ въ дверное окошечко).

Чужой мущина!— Милости прошу!

(Входить Мефистофель.)

Мефист. Беру я смлость, прямо такъ войти,

Прошу у барынь извиненья,

(Отступаетъ почтительно передъ Маргаритой.)

Хотлъ спросить я, кто здсь Марта Швертлейнъ!

Марта. Я Швертлейнъ. Господину что угодно?

Мефист. (ей тихо). Теперь я знаю васъ, съ меня довольно:

У васъ особа знатная въ гостяхъ,

Простите смлость мн мою!

Зайду я къ вамъ посл обда.

Марта (громко). Подумай, дточка, вотъ чудеса!

Тебя за барышню вдь принимаетъ господинъ.

Марг. Я двушка простая, бдная. Охъ, Господи!

Чрезъ чуръ добры вы, господинъ —

Уборъ и золото чужіе.

Мефист. Ахъ, не одинъ уборъ тутъ,

Въ васъ нравъ, глазъ, строгій!

Какъ радъ я, что могу остаться!

Марта. Вы съ чмъ пришли? Знать очень бы хотлось.

Меф. Желалъ бы, чтобъ мой сказъ былъ веселй!

Надюсь, вы не взыщите съ меня:

Мужъ умеръ вашъ, и вамъ онъ кланяться веллъ.

Марта. Онъ умеръ? Честная душа! О горе!

Мужъ умеръ мой! Охъ, отхожу!

Маргарита. Вы не отчаивайтесь, дорогая!

Мефист. Печальную вы выслушайте повсть!

Марг. Я въ жизнь бы оттого любитъ и не хотла.

До смерти бы меня потеря огорчила,

Мефист. У радости страданье быть должно, въ страданьи радость.

Марта. Вы разскажите, какъ онъ кончилъ жизнь.

Меф. Лежитъ онъ въ Паду схороненъ.

Тамъ, у Антонія святого,

Въ пристанищ во благоосвященномъ,

Въ покоищ прохладномъ вчно.

Марта. И больше нечего вамъ передать мн?

Мефист. Великую, тяжелую лишь просьбу:

Пропть за упокой его три ста обденъ закажите!

А въ прочемъ всемъ мои карманы пусты.

Марта. Какъ! Нтъ ни драгоцнности какой, или бездлки,

Что подмастерье всякій бережетъ на дн котомки.

На намять сохраняетъ,

И голодаетъ лучше, лучше по міру идетъ!

Мефист. Сударыни, мн жаль сердечно.

Но, вправду, не разбрасывалъ своихъ онъ денегъ.

Онъ очень въ прегршеньяхъ каялся своихъ, о да!

Но все жъ его гораздо больше незадача сокрушала.

Марг. Ахъ, и зачмъ несчастливы такъ люди!

Я непремнно помолюсь за упокой его.

Меф. Достойны хоть сейчасъ въ супружество вступить вы,

Нельзя не полюбить дитя такое,

Маргарита. О нтъ, теперь еще нельзя.

Мефист. Не мужъ, то пусть дружокъ покуда.

Одно изъ величайшихъ благъ небесныхъ,

Такое милое созданіе въ объятіяхъ имть.

Маргарита. Не водится у нагъ такой обычай-

Мефист. Обычай или нтъ: бываетъ тоже.

Марта. Разсказывайте жъ!

Мефист. Я стоялъ у смертнаго одра его,

Почти-что на навоз — на солом полусгнившей.

Однако жъ умеръ онъ, какъ христіанинъ

И находилъ, что счетъ его далеко не поконченъ.

‘Какъ глубоко’, воскликнулъ онъ, ‘себя я долженъ ненавидть,

Что покидаю такъ я ремесло свое, жену!

Ахъ, вспомнить — смерть мн!

При жизни хоть простила бы меня’!

Марта (плача). Хорошій мужъ! Давно его простила.

Меф. ‘Но, знаетъ Богъ! Она была виновне меня’.

Марта. Онъ это лжетъ! Какъ! на краю могилы лгать!

Мефист. На послдахъ онъ, видно, бредилъ,

Коль въ этомъ дл смыслю я хоть что нибудь,

‘Нельзя по сторонамъ глазть мн было отъ бездлья’, онъ сказалъ,

‘Сперва дтей, потомъ ей хлба подавай,

И хлба въ широчайшемъ смысл!

Не могъ свою я даже долю на споко състь!’

Марта. И такъ-то онъ забылъ всю преданность, любовь всю,

Мученіе и днемъ и ночью!

Меф. Ну, нтъ, на этомъ номиналъ сердечно васъ.

Онъ говорилъ: ‘Когда я отходилъ отъ Мальты,

Молился горячо о дтяхъ и жен я.

И небо милость оказало намъ:

Корабль нашъ изловилъ турецкое судно

Съ богатствами великаго султана.

Тамъ воздана была за храбрость мзда.

И я, какъ подобало, тоже получилъ

Свою отсыпанную долю.’

Марта, Какъ, какъ? А гд? Быть можетъ, онъ зарылъ?

Мефист. Какъ знать, ее теперь гд втры носятъ!

Красотка барышня его пригрла.

Когда чужимъ онъ по Неаполю слонялся,

Любви и преданности отъ нея не мало было —

До своего конца блаженнаго онъ это ощущалъ.

Марта. Негодный! воръ своимъ онъ дтямъ!

И не могла вся бдность, вся нужда

Его безстыжей жизни помшать!

Мефист. Ну видите! за то вотъ онъ и умеръ.

Былъ я бъ теперь на вашемъ мст,

Я попечалился бъ обрядный годъ,

А между тмъ сокровище бъ присматривалъ другое.

Марта. Ахъ, Господи! каковъ вдь былъ моя первый

Другого мн найти на этомъ свт не легко:

Врядъ отыскался бы сердечнй дурачокъ!

Чрезъ-чуръ онъ только странствовать любилъ,

Да женъ чужихъ, вино чужое,

И кости эти треклятыя.

Мефист. Ну, ну, идти и такъ могло бы дло,

Когда бъ на насъ, примрно, такъ же

Сквозь пальцы онъ смотрлъ.

Клянусь, что, при условьи этомъ,

Я съ вами самъ кольцомъ бы обмнялся!

Марта. О, господинъ шутить изволитъ!

Мефист. (про себя). Ну, вовремя поуберусь,

Вотъ эта на слов и чорта бъ изловила. (Къ Гретхенъ).

А съ вашимъ сердцемъ какъ дла?

Маргарита. Что хочетъ этимъ господинъ сказать?

Мефист. (про себя). О, доброе, невинное дитя!

(Громко). Прощайте, барыни!

Маргарита. Прощаніе!

Марта. Вотъ что скажите мн скоре!

Свидтельство бъ имть хотлось мн,

Гд, какъ, когда скончалось и погребено сокровище мое.

Съиздавна я была порядку другъ,

Хотлось бы о немъ и мертвомъ мн прочесть въ листочк.

Меф. Сударыня, везд свидтелей довольно двухъ,

Чтобъ истину установить,

А у меня претонкій есть еще товарищъ,

Его я вамъ поставлю предъ судью.

Я приведу его сюда.

Марта. О, приводите!

Мефист. Двица эта тоже будетъ тутъ?

Онъ славный малый, много здилъ,

Онъ барышнямъ всегда любезность всякую окажетъ.

Марг. Предъ господиномъ этимъ со стыда сгоришь.

Меф. Ни передъ кмъ изъ королей земныхъ,

Марта. Тамъ, позади, въ моемъ саду

Сегодня вечеромъ господъ мы будемъ ждать.

УЛИЦА.

Фаустъ и Мефистофель.

Фаустъ. Ну, какъ, идетъ успшно? Скоро будетъ?

Мефист. О браво! Вы ужъ и въ огн?

Еще недолго, Гретхенъ ваша.

Сегодня вечеромъ увидите ее вы у сосдки Марты,

Вотъ баба, словно создана

Быть сводней, цыганамъ!

Фаустъ. Что-жъ, хорошо!

Мефист. Ну, и отъ насъ тутъ кой-чего попросятъ.

Фаустъ. Одна другой услуга стоитъ.

Мефист. Мы надлежащимъ образомъ должны удостоврить.

Что тло бренное ея супруга

Покоится въ обители священной Падуанской,

Фаустъ, Умно! Придется намъ сперва прохаться туда!

Мефист. Sancta simplicity! Не въ томъ тутъ дло,

Удостоврьте лишь, знать много здсь не надо.

Фаустъ. Коль нтъ чего получше у тебя, планъ порванъ,

Меф. Вотъ праведный-то мужъ! Вотъ спохватился!

Впервые, что ли, въ вашей жизни

Пришлось бы показанье ложное давать?

О Бог, мір и о томъ, что въ немъ находится въ движеньи,

О человк, въ голов его что, въ сердц шевелится,

Опредленій не давали вскимъ словомъ вы,

Не дрогнувъ грудью, дерзко, не сморгнувъ?

А опуститесь-ка, въ себя поглубже,

Объ этомъ, прямо вы должны признаться,

Вы знали столько же, какъ и о смерти Швертлейнъ!

Фаустъ. Ты есть и будешь лжецъ, софистъ.

Мефист. Да, если бъ это не было извстно нсколько поглубже!

Вдь завтра ты, по чести

Не будешь Гретхенъ бдную дурманить

И клясться ей въ душевнйшей любви?

Фаустъ. Да, и отъ сердца!

Мефист, И прекрасно.

Затмъ о врности, любви на вкъ,

Влеченіи единомъ, всепобдномъ —

И это тоже все отъ сердца?

Фаустъ. Оставь! Отъ сердца! Если, ощущенья полонъ,

Для чувства этого, для этого смятенья

Ищу я имени, не нахожу его,

Затмъ съ моими чувствами мечусь по свту,

За высочайшія названія хватаюсь.

И этотъ пылъ, которымъ я сгораю,

Зову я безконечнымъ, вчнымъ, вчнымъ —

Неужли же чертовская игра обмана это?

Мефист. Я все жъ я правъ!

Фаустъ. Послушай! Ты замть себ,

Прошу, и легкія мои ты пощади:

Кто на своемъ захочетъ настоять, и есть языкъ лишь у него.

Тотъ настоитъ наврно.

Идемъ, мн болтовня прілась, ты вдь правъ —

Особенно же потому, что надо мн.

САДЪ.

Маргарита подъ руку съ Фаустомъ, Марта съ Мефистофелемъ, гуляя, приходятъ и уходятъ.

Маргар. Я чувствую вдь, господинъ меня щадитъ лишь,

Снисходитъ до меня, — пристыжена я.

Кто путешествуетъ, привыченъ тотъ

Быть невзыскательнымъ по доброт.

Я знаю слишкомъ хорошо, бывалаго такого человка

Мой бдный разговоръ занять не можетъ.

Фаустъ. Одинъ твой взглядъ, одно лишь слово больше мн дастъ.

Чмъ мудрость вся на этомъ свт. (Цлуетъ ей руку.)

Маргарита. Не безпокойте вы себя! Какъ только можете вы цловать ее?

Такая скверная, тикая грубая она!

Чего мн только не пришлося длать!

Доточлива ужъ очень мать, (ироіодятъ)

Марта. Вы. государь мой, такъ вотъ все въ дорог?

Меф. Ахъ, ремесло и долгъ къ тому насъ вынуждаютъ!

Съ какою болью покидаешь ты иное мсто,

Остаться жъ все-таки не смешь!

Марта. Оно ничто еще въ летучіе года

Носиться такъ, кружить по блу свту,

Придетъ и злое время!

Холостякомъ къ могил одному плестись

На благо никому еще не шло.

Мефист. Я это съ ужасомъ предвижу.

Марта. А потому, мой дорогой, вы во время поосмотритесь. (Проходитъ.)

Марг. Да, съ глазъ долой — изъ сердца вонъ!

Вамъ вжливость въ привычку,

Да и друзей у васъ толпа.

Они разумне меня.

Фаустъ. О дорогая! ты поврь, разумнымъ что зовется,

То часто снгъ простая, близорукость.

Маргарита. Какъ!

Фаустъ. О, никогда-то простота души, невинность.

Себя не познаетъ, всего значенья своего святого!

Смиренье, скромность, высшіе, дары

Любвеобильно надляющей природы —

Марг. Одну минутку лишь подумайте вы обо мн!

О васъ же думать времени довольно будетъ у меня.

Фаустъ. Одна бываете вы, врно, много?

Маргарита. Да, и мало хозяйство наше.

А все же требуетъ, чтобъ сдлано все было.

У насъ служанки нтъ, должна

Варить, мести, вязать я, шить.

Да въ бготн по утру, ввечеру,

А мать моя во всемъ такъ аккуратна!

Не то, чтобъ очень ужъ стснять себя ей было нужно,

Могли бы много мы скорй другихъ поразвернуться:

Отецъ оставилъ намъ хорошенькій достатокъ,

Въ слободк домикъ, садикъ.

Теперь все жъ мн спокойнй стало,

Мой братъ солдатъ,

Сестричка умерла.

Съ ней. правда, приходилось тяжело мн.

Но я охотно бы опять всю муку на себя взяла,

Такъ былъ ребеночекъ мн любъ

Фаустъ. И ангелъ, коль похожъ былъ на тебя,

Марг. Вскормила я ее, она меня любила очень.

Она родилася, когда отецъ мой умеръ.

Мы думали, что мать мы потеряемъ —

Такой несчастною она лежала

И поправлялась медленно лишь, понемногу.

Она тогда и думать не могла,

Чтобъ птенчика самой кормить,

Такъ молокомъ съ водою я, совсмъ одна,

Ее вспоила, сдлалась она моею,

И на рукахъ моихъ, и на моихъ колняхъ

Барахталася, нжилась она, большою стала

Фаустъ. Чистйшее ты счастье испытала, врно.

Маргарита. Бывали, правда, и тяжелые часы.

Стояла у моей кровати ночью колыбель ея,

Лишь стоило пошевелиться ей,

И я ужъ просыпалась,

То нужно было напоить ее, то положить къ себ,

Когда не унималась, встать съ постели

И на рукахъ ее по комнат понянчить,

А рано утромъ ужъ къ корыту становиться,

Затмъ на рынокъ, у плиты возись.

Да постоянно такъ, сегодня, какъ вчера.

То на душ-то бодро не всегда, мой господинъ,

За то пошь какъ вкусно, вкусно какъ уснешь.

(Проходятъ.)

Марта. А бднымъ женщинамъ все жъ плохо,

На путь холостяка наставить трудно.

Мефист. Лишь стоило бъ такой, какъ вы, особ,

Меня понаучить, какъ лучше быть.

Марта. Скажите прямо, господинъ мой, ничего еще вы не нашли?

Не привязалось сердце гд-нибудь?

Меф. Пословица гласитъ: свой собственный очагъ,

Съ хорошею женой, дороже золота и жемчуговъ.

Марта. Я разумю, никогда охоты не было у насъ?

Мефист. Мн очень вжливый повсюду длали пріемъ.

Марта. Сказать хотла я: серьезно никогда у васъ не говорило сердце?

Мефист. О, съ женщинами смть шутить не надо никогда.

Марта. Ахъ. вы не понимаете меня,

Мефистофель. Сердечно жаль!

Но все же понимаю я — что очень вы добры.

(Проходятъ.)

Фаустъ. Меня узнала ты, мой ангелъ милый,

Какъ только въ садъ вошелъ я?

Марг. Глаза я опустила, разв не видали вы?

Фаустъ. И ты прощаешь смлость мн мою,

Ту дерзость, что позволилъ я себ.

Когда, тотъ разъ, ты изъ собора шла?

Марг. Оторопла я. Со много не случалось это никогда

Никто сказать не могъ дурного обо мн.

Ахъ, я подумала, неужли въ поведеніи твоемъ

Онъ что-то дерзкое и непристойное увидлъ?

И только что нотъ, кажется, взбрело ему на умъ.

Поладить съ этой двкой напрямки!

Но все жъ, покаюсь, что-то, я не знаю,

Зашевелилось сразу въ вашу пользу тутъ,

Но, право, на себя я очень разсердилась.

Что не могла на насъ я больше разсердиться.

Фаустъ. Ахъ, дорогая!

Маргарита, Погодите.

(Срываетъ ромашку и обрываетъ лепестки одинъ за другимъ.)

Фаустъ. Что, букетъ?

Маргарита. Да нтъ, игра.

Фаустъ. Какая?

Маргар. Будете смяться. (Обрываетъ и бормочетъ.)

Фаустъ. Ты что бормочешь?

Марг. (вполголоса). Любитъ — нтъ, не любитъ.

Фаустъ. Ты чистое, небесное созданье!

Марг. (продолжаетъ). Любить — нтъ, — любитъ нтъ —

(Обрывая послдній листокъ, съ свтлою радостью),

Меня онъ любитъ!

Фаустъ. Да, дитя мое! Цвтокъ что этотъ говоритъ,

Теб глаголомъ божескимъ да будетъ. Любитъ онъ тебя!

Ты понимаешь ли, что это значить? Любитъ онъ тебя!

(Онъ берегъ ее за об руки).

Маргарита. Мн страшно!

Фаустъ. Не страшись! Дай ты глазамъ моимъ.

Пожатью рукъ теб сказать,

Чего не выразишь словами:

Себя отдать всего и чувствовать восторгъ,

Который вченъ долженъ быть! Да, вченъ!

Конецъ его — отчаяніе было бъ.

Нтъ, безконеченъ! безъ конца!

(Маргарита жметъ ему руки вырывается и убгаетъ. Фаустъ останавливается на мгновенье въ раздумья, потомъ идетъ за нею).

Марта. Ужъ наступаетъ дочь.

Мефист. Да, мы уйдемъ.

Марта. Я попросила бы подоле остаться.

Да очень мсто тутъ недоброе у насъ.

Вдь словно нечего и длать никому.

Занятья нтъ другого,

Какъ только на сосдскій каждый шагъ глазть.

Пойдутъ болтать, какъ ни держи себя ты.

А наша парочка?

Мефист. Вспорхнула тамъ въ аллейку,

Что птички рзвыя порою лтней?

Марта. Онъ, кажется, расположенъ къ ней.

Мефист. Она къ нему .Таковъ на свт ходъ вещей’

БЕСДКА ВЪ САДУ.

Маргарита вбгаетъ, прячется за дверью прикладываетъ палецъ къ губамъ и смотритъ въ щелку.

Маргарита. Идетъ!

Фаустъ (входитъ). Плутовка! дразнишь ты меня!

Ну вотъ, поймалъ! (Цлуетъ ее).

Маргарита (схватываетъ его и отдаетъ поцлуй).

Хорошій мой! Всмъ сердцемъ я тебя люблю!

(Мефистофель стучитъ въ дверь.)

Фаустъ (топая ногой). Кто тамъ?

Мефист. Пріятель добрый!

Фаустъ. Окотъ!

Мефист. Пора и разставаться!

Марта (плодить). Да, господинъ мой, поздно ужъ.

Фаустъ. Могу васъ проводить я?

Маргарита. Мать стала бы меня… Прощайте!

Фаустъ. Ужель пора мн уходить?

Прощайте!

Марта. Ade!

Маргарита. До скораго свиданья!

(Фаустъ и Мефистофель уходятъ.)

О, Боже правый! и чего такой мущина

Не можетъ только передумать!

Я, пристыженная, стою предъ нимъ

И говорю на все я ‘да’.

Вдь я, что бдное дитя, не знаю ничего,

Не понимаю я, что онъ во мн находитъ. (Уходитъ).

ЛСЪ И ПЕЩЕРА.

Фаустъ (одинъ). Великій духъ! ты далъ мн, далъ мн все.

О чемъ просилъ я. Ты не даромъ на меня

Въ огн свой ликъ оборотилъ.

Далъ въ царство ты великолпную природу мн

И силу чувствовать ее и наслаждаться ей.

Не съ изумленіемъ холоднымъ только посщать ее ты дозволяешь.

По мн даешь возможность въ грудь ея глубоко,

Какъ въ душу друга, взоромъ проникать.

Весь рядъ живыхъ существъ проводишь ты

Передо мной и учишь братьевъ познавать моихъ

И въ тишин куста, и въ воздух, въ вод.

Когда жъ въ лсу грохочетъ, снищетъ буря.

И великанъ сосна, крушась, сосдніе суки.

Стволы сосдніе, мозжитъ, на землю валитъ.

А холмъ на ихъ паденіе глухими перекатами гремитъ,

Тогда меня къ убжище-пещеру ты ведешь,

Меня мн самому показываешь ты, и чудеса.

Что глубоко таятся въ собственной груди моей, вскрываются тогда.

Когда жъ взойдетъ предъ взорами моими ясный мсяцъ

И миромъ оснитъ: всплываютъ для меня.

Съ отвсовъ екалъ, изъ орошеннаго куста,

Вс въ серебр, виднія временъ доміровыхъ

И строгую усладу созерцанья умряютъ.

О, чувствую теперь, ни въ чемъ

Нтъ человку полной мры. Къ восторгу этому,

Который ближе все къ богамъ меня и ближе поднимаетъ,

Ты придалъ спутника, который мн уже необходимъ,

Хотя, холодный, дерзкій, онъ меня

Передо мной самимъ же унижаетъ и въ ничто

Твои дары однимъ чуть слышнымъ словомъ обращаетъ.

Въ груди моей съ усердьемъ дловымъ вздуваетъ дикій пламень,

Чтобъ онъ пожралъ прекрасный образъ тотъ.

И такъ меня отъ вожделнія бросаетъ къ наслажденью,

И, наслаждаясь, вожделнья жажду я.

(Мефистофель входитъ.)

Меф. Что жъ, скоро съ васъ довольно будетъ жизни этой?

Какъ можетъ долго такъ васъ радовать она?

Пожалуй, хорошо попробовать ее разокъ,

Ну, а затмъ за что-нибудь и новое опять!

Фаустъ. Хотлось бы, чтобъ больше было дло у тебя,

Чмъ мучить вотъ меня въ хорошій день.

Мефист. Ну, ну! съ охотою тебя оставлю я въ поко,

Теб не нужно говорить серьезно мн объ этомъ.

Въ теб, товарищ, что все брюзжитъ, щетинится, какъ сумасшедшій,

Не велика потеря, въ самомъ дл,

Весь день не покладаешь рукъ!

А то, что правится ему, чего не надо длать.

У этого ты господина но носу не угадаешь никогда.

Фаустъ. Вотъ самый настоящій тонъ!

Еще спасибо ждетъ, что мн надодаетъ.

Мефист. Да какъ, земли сынъ бдный, безъ меня

Ты жизнь бы короталъ?

Вдь отъ сумятицы воображенья излчилъ

На долгія тебя я времена,

Не будь меня, уже давно бъ

Съ земного шара отбылъ ты.

Чего теб въ пещерахъ, да разслинахъ средь горъ

Сидть, забившись, словно филинъ?

Чего изъ глохлыхъ этихъ мховъ, да плсени на камняхъ

Питаніе въ себя вбирать, какъ жаб?

Прекрасно время проводить такъ, сладко!

Сидитъ еще все докторъ въ тл у тебя.

Фаустъ. Поймешь ли ты. какую новую мн жизненную силу

Даетъ такое пребываніе въ пустын?

Ты если бы хоть смутно могъ себ представить это,

Въ теб бъ хватило чорта, не дарить мн счастья моего.

Мефист. Услада сверхземная:

Въ ночи, въ рос лежать въ горахъ,

Въ восторгъ обнимать и небеса и землю,

Давать себ до божества вздуваться,

Перерывать нутро зеыное подъ напоромъ смутныхъ представленій.

Восчувствовать въ груди вс шесть творенья дней,

Исполнясь гордой силы, я не знаю что вкушать,

А то, въ любви восторженной, во все переливаться —

Вотъ-вотъ исчезнулъ сынъ земли,

И откровеніе высокое затмъ. (Длаетъ движеніе тломъ.)

Не смю выговорить, какъ — закончить!

Фаустъ. Фу, мерзость, фу!

Мефист. Противнымъ кажется вамъ это.

Имете вы право, нравственность блюдя, ругаться,

Нельзя того предъ чистыми ушами называть,

Чего лишать себя не могутъ чистыя сердца.

Ну, такъ ли, сякъ, ему я удовольствіе доставилъ

Себя при случа потшить ложью,

Но долго выдержать онъ этого не въ состояньи.

Опять уже ты выбился изъ силъ,

Протянется такъ дольше — ты погибъ

Въ безуміи, или отъ ужаса и страха.

Довольно! Милая твои томится у себя тамъ.

Все сумрачно становится ей, тсно,

Ты изъ ума у ней все не выходишь,

Она тебя чрезмрно любитъ.

Вначал страсть твоя любовная чрезъ край перелилась

Какъ рчка отъ растаявшаго снга,

Влилъ въ сердце къ ней ее ты,

Но вотъ опять твоя изсякла рчка.

Мн кажется, не возсдать бы по лсамъ

Большому барину-то подобало,

А двочку бдняжку

Вознаградить за всю ея любовь.

Немилосердно долгимъ кажется ей время,

Стоитъ все у окошка — смотритъ,

Какъ тянутъ облака надъ старой городской стной.

‘Ахъ, птичкой бы мн быть!’ поетъ она

Дни цлые, и до полуночи поетъ.

То весела, а больше въ огорченьи.

То, выплакавшись вволю,

Опять какъ будто и спокойна,

И все, все время влюблена.

Фаустъ. Змя, змя!

Мефист. (про себя). Ну, ладно! мн словить тебя бы только!

Фаустъ. Сгинь окаянный ты отсюда,

И женщины прекрасной мн но называй:

Позыва ты на тло сладкое ея

Не выводи предъ полуобезумвшее чувство!

Мефист. Да какъ же быть тутъ? Мнитъ она, что ты бжалъ:

И это вдь почти, почти что правда.

Фаустъ, Я возл ней, какъ далеко бы пи была.,

И никогда ее забыть иль потерять я не могу.

Беретъ меня къ Господню даже тлу зависть,

Когда она его касается устами.

Мефист. Еще бы, другъ! Завидовалъ и часто вамъ

Что пар близнецовъ подъ снью розъ.

Фаустъ. Прочь, сводникъ!

Мефист. Хорошо! Бранитесь вы, а мн смшно.

Богъ, малаго и двочку создавшій,

Честнйшимъ долгомъ счелъ своимъ

Сейчасъ и случай поднести.

Но въ путь! Великая бда:

Вамъ къ милой въ комнату идти,

Вдь, кажется, не на смерть!

Фаустъ. Что радость вся небесная въ ея объятьяхъ?

Пригрться дашь мн на груди у ней!—

Не буду ль чувствовать я все жъ ея бду?

Кто я, какъ не бглецъ, не бездомовникъ,

Не извергъ, что безъ цли и покоя.

Какъ тотъ потокъ, что со скалы неистово на скалы мчится.

Несется къ пропасти, бснуясь алчно?

Въ сторонк же она, съ душой ребячески неясной.

На горной маленькой полянк, въ хижинк своей.

И замыслы домашніе ея

Вс вмщены въ тотъ маленькій мірокъ.

И мн, отверженному Богомъ, мало было,

Что скалы я хваталъ

И ихъ громилъ до основанья,

Мн нужно было подъ нее, подъ миръ ея подрыться!

Вы, силы ада, жертва эта вамъ была нужна!—

Ну. дьяволъ, помогай изжить мн ужасъ поскоре:

Свершиться что должно, свершается пустъ тотчасъ!

Ея судьба пусть на меня крушится,

И пусть она со мною погибаетъ!

Мефист. Опять какъ закипло, какъ пылаетъ!

Поди, утшь ее, безумный!

Когда такая вотъ головка выхода не видитъ,

Сейчасъ себ она ужъ и конецъ рисуетъ.

Да здравствуетъ, себя кто храбро держитъ!

Очертенлъ ты въ общемъ ужъ довольно.

Нтъ для меня на свт ничего

Нелпй чорта, что въ отчаянье приходитъ.

КОМНАТА ГРЕТХЕНЪ

Гретхенъ (у прялки одна).

Покой ушелъ,

На сердц тяжко,

Покоя мн

Не воротить.

Онъ не со мной —

Могила мн

И цлый свтъ

Тогда постылъ.

Мой бдный умъ,

Онъ помутился,

Мой бдный смыслъ

Разбился онъ.

Покой ушелъ,

На сердц тяжко,

Покоя мн

Не воротить!

Лишь на него

Смотрю въ окошко.

За нимъ однимъ

Иду изъ дома я.

Походка гордая.

Видъ благородный,

Улыбка устъ,

И сила глазъ!

А рчь его —

Волшебный ключъ,

А рукъ пожатье.

А поцлуй его!

Покой ушелъ,

На сердц тяжко,

Покоя мн

Не воротить!

Душа моя

Къ нему вся рвется,

Ахъ, смть бы мн

Схватить его, держать

И цловать,

Какъ мн бъ хотлось.—

Въ тхъ поцлуяхъ

Хоть умереть!

САДЪ МАРТЫ.

Маргарита. Фаустъ.

Маргарита. Ты. Генрихъ, общай мн —

Фаустъ. Что могу!

Маргарита. Скажи же, какъ съ религіею ты?

Ты человкъ хорошій очень.

Но думается, для тебя она не много значитъ.

Фаустъ. Оставь, дитя мое. ты это! Чувствуешь вдь ты,

Что я люблю тебя, за милыхъ мн всего бъ себя я отдалъ.

Ни у кого я чувства отнимать его и церкви не хочу.

Маргарита. Нехорошо, вдь надо врить!

Фаустъ. Надо ль?

Марг. Ахъ, если бъ надъ тобой имла власти я немного!

Не чтишь и таинствъ ты святыхъ.

Фаустъ. Я чту ихъ.

Маргарита. Но ихъ душа не проситъ,

Къ обдни, къ исповди не ходилъ давно ты.

Ты въ Бога вруешь?

Фаустъ. О, милая моя, осмлится ль

Сказать кто, врую я къ Бога?

Спроси священниковъ иль мудрецовъ,

И ихъ отвтъ покажется одной издвкой

Надъ тмъ, кто спрашиваетъ ихъ.

Маргарита. Такъ ты не вруешь?

Фаустъ. Ты вслушайся, ты, чистая душа!

Дерзнетъ ли кто Его назвать

И исповдать:

И врую въ Него?

Кто ощутитъ

И вымолвить ршится:

Не врую въ Него?

Онъ, Всеобъемлющій,

Онъ, Вседержитель,

Онъ не объемлетъ ли, не держитъ

Тебя, меня и Самого Себя?

Не сводомъ ли раскинулось небо тамъ, вверху?

Не твердо ль здсь внизу лежитъ земля?

И не глядя ль привтливо

Восходятъ звзды вчныя на высоту?

Я не смотрю ль теб очами въ очи?

И не тснится ль все теб

И въ голову, и въ сердц,

И не вершится ль въ тайн вчной

Незримо зримо вкругъ тебя?

Свое наполни Этимъ сердце все,

И, если ощутишь ты полноту блаженства въ этомъ чувств,—

Его тогда, какъ хочешь называй.

Зови его любовью! счастьемъ! сердцемъ! Йогомъ! У меня

Нтъ имени тому!

Все-чувство,

Имя — звукъ и дымъ,

Что застилаетъ пылъ небесный.

Маргарита. Все это хорошо, прекрасно.

Почти что тоже и священникъ говоритъ,

Словами-то немножечко другими.

Фаустъ. То жъ говорятъ во всхъ мстахъ

И вс сердца по поднебесью,

И каждое и а язык споемъ:

Такъ отчего жъ мн на моемъ не говорить?

Марг. Когда послушаешь, казалось бы и такъ,

Но дло все же тугъ не ладно,

Вдь христіанства нтъ въ теб.

Фаустъ, О, милое дитя’

Маргарита. Давно ужъ больно мн,

Что въ обществ такомъ тебя я нижу.

Фаустъ. Какъ такъ?

Марг. Тотъ человкъ, что при теб.

До глубины души мн ненавистенъ,

Мн въ жизни ничего

Не рзало такъ сердце,

Какъ человка этого противное лицо.

Фаустъ. Голубка милая, его не бойся!

Марг. Присутствіе его мн кровь волнуетъ.

Всегда ко всмъ я людямъ хороша.

Но лишь запросится душа моя къ теб,

Предъ этимъ человкомъ ужасъ тайный мной овладваетъ!

Къ тому же, плутомъ кажется онъ мн.

Пусть Богъ меня простить, коль я къ нему несправедлива

Фаустъ. Нужны вдь и такіе гуси.

Марг. Жить не хотла бъ я съ ему подобнымъ!

Всегда, какъ только въ дверь онъ входитъ,

Насмшливо онъ смотритъ такъ,

Почти что съ озлобленьемъ, видишь ты.

Что ни къ чему нтъ у него участья,

Ни лбу написано его,

Что ни единой онъ души не любитъ.

Такъ хорошо становится къ объятьяхъ мн твоихъ,

Свободно такъ, тепло такъ беззавтно,

Присутствіе жъ его мн вяжетъ душу.

Фаустъ. Ты ангелъ чуткій мой!

Маргарита. Такъ это мной овладваетъ.

Что только къ намъ онъ подойдетъ,

Мн даже кажется, тебя я больше по люблю.

Да и при немъ я бъ никогда молиться не могла.

Мн это сердце гложетъ,

И у тебя должно быть то же. Генрихъ, на душ.

Фаустъ. Ну, это антипатія въ теб!

Маргарита. Мн уходить пора.

Фаустъ. Ахъ, неужели жъ никогда

Нельзя мн на часокъ одинъ прильнуть къ груди твоей спокойно,

Прижаться сердцемъ къ сердцу и душой проникнуть въ душу?

Маргарита- Ахъ, если бъ только я спала одна.

Теб охотно бы оставила задвижку я открытою сегодня!

Но мать моя не крпко спитъ,

И если бъ насъ съ тобой она застала.

На мст бы я умерла!

Фаустъ. О, ангелъ мой, бда не велика.

Богъ пузырекъ! Три капли только

Въ ее пить навять мягко

Глубокій на природу сонь.

Маргарита. Чего бъ не сдлала я для тебя!

Надюсь, это ей не повредить?

Фаустъ. Иначе разв, милая, теб бы предложилъ я?

Марг. Взгляну я только на тебя, хорошій мой,

Не знаю, что меня всю отдаетъ теб во власть,

Такъ много для тебя я сдлала уже,

Что больше ничего не остается сдлать,

(Уходить.)

Мефистофель выступаетъ.

Мефистофелъ. Что, удалилась обезьянка?

Фаустъ. Ты опять шпіонилъ?

Мефист. Я хорошо, къ подробности, все слышалъ.

Васъ, докторъ, катехизису учили,

Надюсь, въ прокъ пойдетъ намъ это!

Оно вдь очень важно дли двчонокъ,

Ты набоженъ ли, простъ въ обычаяхъ старинныхъ.

Коль, думаютъ, тутъ сдался, и за нами онъ пойдетъ.

Фаустъ. Ты, чудище, не можешь разобрать,

Какъ эта милая и врная душа,

Своей исполненная вры,

Единой для нея спасительницы душъ.

Святымъ мученіемъ полна, что надо ой

Того, кто для нея дороже всхъ, считать погибшимъ.

Мефист. Сверхчувственный ты, чувственный вздыхатель!

Вдь за носъ водитъ двочка тебя.

Фаустъ. Огня и мерзости посмшище-исчадье!

Мефист, Въ физіономіи толкъ знаетъ мастерски.

Въ моемъ присутствіи становится не по себ ой какъ то*

Ей масочка моя смыслъ тайный предвщаетъ,

Ей чувствуется, что я духъ, наврно,

А можетъ быть еще и дьяволъ.

Ну, такъ сегодня ночью—?

Фаустъ. А теб какое дло?

Мефистофель. Вдь это радуетъ меня!

У КОЛОДЦА.

Гретхенъ и Лизхенъ съ кувшинами.

Лизхенъ. О Вэрбельхепъ ты не слыхала ничего?

Гретхенъ. Ни слова. Мало вижусь я съ людьми.

Лизхенъ. Такъ вотъ, сегодня мн Сивилла говорила:

Она сдурила тоже наконецъ.

Вотъ важничать что значитъ!

Гретхенъ. Какъ?

Лизхенъ. Есть запашокъ!

Когда теперь сть, пьетъ она, то кормить-то двоихъ.

Гретхенъ. Ахъ!

Лизхенъ. Такъ наконецъ-то, по дломъ ей это.

Какъ долго висла на молодчик она!

И вдь гулянье-то какое было:

И на деревню-то водила, и на танцы!

Везд быть нужно было первой,

Онъ съ пирожками къ ней, съ виномъ,

О красот своей ужъ очень возомнила,

А чести не хватало постыдиться

Его подарки принимать.

Шушуканье все, сласти —

Ну вотъ, цвточка-то и нтъ!

Гретхенъ. Ахъ, бдная!

Лизхенъ. Ужъ не жалть ли вздумала ее?

Тутъ наша-то сестра за прялкою сиди,

Да ночью мать внизъ не пускаетъ.

Она у милаго дружка стоитъ,

На лавочк у двери, въ переход темпомъ

И часъ имъ коротокъ.

Теперь попробуй спину вотъ погнуть

Въ сорочк гршницъ на церковномъ покаяньи.

Гретхенъ. Наврное онъ женится на ней.

Лизхенъ. Дуракъ онъ, что ль! Проворный малый

Найдетъ потшиться гд на простор,

Его уже и нтъ.

Гретхенъ. Какъ это некрасиво!

Лизхенъ. А словитъ коль его, достанется же ей!

Ки внокъ ребята разорвутъ,

А мы насыплемъ рзки ей у двери! (Уходитъ.)

Гретхенъ (или домой). Какъ это прежде я такъ храбро осуждать могла.

Когда случалось провиниться двушк бдняжк!

Какъ для грха чужого не и.шла

Найти я языку довольно словъ,

Какъ черезъ грхъ казался мн, а я еще чернила,

И все онъ не довольно былъ мн черепъ,

Открещивалась я, кичилась такъ —

Теперь я вотъ сама въ грх!

Но все же, — что меня къ нему влекло,

О, Господи, такъ было хорошо! такъ дорого мн было!

У ГОРОДСКОЙ СТНЫ.

Въ углубленіи въ стн статуя Mater Dolorosa. Передъ ней кувшины съ цвтами.

Гретхенъ (ставить новые цвты въ кувшины).

Склони,

О, скорбію богатая,

Твой милосердый ликъ на скорбь мою!

Съ пронзеннымъ сердцемъ Ты

И тысячью скорбей

На Сына смерть взираешь.

Къ Отцу взираешь ввысь,

Къ Нему шлешь воздыханья,

Скорбя Своею скорбью и Его.

Кому понять,

Какъ всю меня

Скорбь эта гложетъ?

Какъ сердце бдное страшится,

Трепещетъ какъ, въ какой истом,

Одна Ты знаешь, Ты одна!

Куда я ни пойду.

Какъ больно, больно, больно

Становится въ груди здсь!

Останусь одна лишь,

Я плачу, плачу, плачу,

На части сердце рвется!

Цвты я на окошк

Слезою оросила,

Когда срывала ихъ

Поутру для тебя.

Свтло взглянуло раннимъ утромъ

Мн солнце въ комнатк верху,

Уже, проснувшись, въ гор,

Сидла на постели я.

Ты помоги! спаси меня отъ срама, смерти!

Склони,

О, скорбію богатая,

Твой милосерды и ликъ на скорбь мою!

НОЧЬ.

УЛИЦА ПЕГЕДЪ ДОМОМЪ ГРЕТХЕНЪ.

Валентинъ (солдатъ, братъ Гретхенъ).

Когда, бывало, на пирушк я сидлъ,

Гд каждому похвастаться хотлось.

И двушекъ мн цвтъ

Товарищи нахваливали шумно,

Стаканомъ полнымъ заливая похвалу.

Да развалившись ни локтяхъ:

Сидлъ себ покойно я

И слушалъ, какъ они гогочатъ.

Поглаживаю бороду свою и ухмыляюсь.

Схвачу стаканъ я полный

И говорю: — Всему свое,

Но здсь, найдется ли въ округ цлой

Похожая на Гретель милую мою,

Съ сестрой моей, чтобъ потягалась?—

Топъ! топъ! клингъ! клангъ! пойдетъ крутомъ,

Кричитъ одинъ: онъ правъ.

Она всмъ женщинамъ краса!—

Ну, хвастуны и замолчали.

Теперъ же — хоть ты волосы себ вс вырви,

Хоть на стну ты ползай!—

Воякъ негодяй, задравши носъ,

Кольнуть тебя, да надругаться норовитъ!

Сидишь, какъ тяжко провинившійся какой,

Случайное словечко каждое кидаетъ въ вотъ тебя!

И разнеси я всхъ ихъ тутъ —

Ихъ я лжецами все жъ не могъ бы обозвать.

Кто тутъ идетъ? Кто крадется сюда?

Не ошибаюсь я, ихъ двое.

Коль это онъ, сейчасъ за шиворотъ его!

Живымъ ему отсюда не уйти!

Фаустъ и Мефистофель.

Фаустъ. Какъ въ ризниц, къ окошк томъ

Лампадки вчной огонекъ бросаетъ свтъ свой кверху,

А въ сторону слабй все и слабе брежжетъ,

И мракъ тснитъ его со всхъ сторонъ:

Такая жъ и въ душ моей ночная темь!

Мефист. Меня жъ, какъ кошечку поволитъ,

Когда, прокравшися по лстницамъ пожарнымъ,

У стнъ тихонько пробирается она,

При этомъ добродтельно совсмъ настроенъ я.

Немножко жилки воровской и похоти немножко:

Ужъ сказываться въ членахъ всхъ моихъ

Чудесная Вальпургіева ночка начинаетъ.

Она къ намъ посл завтра вновь придетъ, —

По крайности тамъ знаешь ты, чего не спишь!

Фаустъ. А временемъ тмъ выдыбнетъ ли кладъ,

Что, вижу, позади мерцаетъ тамъ?

Мефист. Ты скоро, можетъ, доживешь

До радости достать тотъ котелокъ.

Намедни искоса я этакъ заглянулъ въ него.

Есть въ немъ прелестныя монеты.

Фаустъ. Ни драгоцнности какой, колечка.

Принарядить подружку милую мою?

Мефист. Я тамъ замтилъ штучку, что-то,

Какъ будто въ род нитей жемчуговъ.

Фаустъ. Вотъ было бъ хорошо! Мн больно

Ходить къ ней безъ подарковъ.

Мефист. Не слдовало бъ вамъ ужъ очень огорчаться

Понасладиться чмъ и даромъ.

Теперь вотъ небо звздами горитъ, и потому

Услышите вы истый образецъ искусства:

Ей поучительную псенку спою я.

Чтобы врнй ее поодурманить.

(Поетъ, аккомпанируя на лютн).

Зачмъ съ зарей

Поутру ты,

Катюша, здсь,

У милаго двери?

Брось это, брось!

Вдь впуститъ онъ

Двицею тебя,

Двицей не отпуститъ.

Ой, берегитесь!

Разъ совершилось

Ну, и прощай,

Вы, бдныя созданьи!

Любить, любите вы,

Воришк жъ ничего

Не длайте въ угоду.

Кольцомъ не обмнявшись!

Валентинъ (выступаетъ). Кого ты манишь? чортовъ сынъ!

Проклятый крысоловъ!

Сперва, вотъ, къ чорту инструментъ!

Затмъ, къ тому же чорту и пвца!

Мефист. Разбита лютня, велика потеря!

Валентинъ. Теперь на очередь башку!

Меф. (Фаусту) Ну-съ, докторъ, не вдавятся! Живо!

Ко мн вплотную, разъ ужъ я веду!

Свою махалку вынимайте!

Колите только! Я парирую ударъ.

Валентинъ. Спарируй этотъ!

Мефист. Отчего жъ бы и не такъ?

Валентинъ. И этоть вотъ!

Мефист. Изволь!

Валентинъ. Мн кажется, самъ чортъ дерется!

Что жь это? Ужъ рука моя нметъ.

Мефист. (Фаусту). Коли!

Валентинъ (падая). О-охъ!

Мефист. Ну, вотъ, притихъ болванъ.

Теперь, однако, прочь отсюда! Нужно тотчасъ убираться:

Убійственно кричать ужъ начинаютъ,

Умю ладить я съ полиціей чудесно,

Но съ уголовщиной я ладить не умю.

Марта (въ окн). На улицу, сюда!

Гретхенъ, (въ окн) Свчей, свчей!

Марта. (тамъ же). Кричать, ругаются, дерутся, бьются.

Народъ. Одинъ ужъ замертво лежитъ.

Марта (выбгая). Убійцы, неужели жъ убжали?

Гретхенъ (выбгая). Кто тутъ лежитъ?

Народъ. Сынъ матери твоей.

Гретхенъ. О, Всемогущій! горе-то какое!

Валентинъ. Я умираю — это вымолвить недолго,

А совершить еще скорй.

Чего стоите бабы, воете, ревете?

Сюда идите, слушайте меня! (Вс его обступаютъ).

Ты, Гретхенъ, видишь, молода еще,

Ума еще ты не довольно набралась.

Дла свои ведешь нехорошо,

Я между нами только говорю:

Разъ стала ты публичной двкой.

Уже какъ слдуетъ будь его!

Гретхенъ. Братъ! Господи! за что мн это?

Валентинъ. Оставь ты Бога-Господа въ поко!

Случилось что — къ несчастью не воротишь,

И какъ тому быть дальше, такъ оно и будетъ,

Съ однимъ ты потихоньку начала.

Тутъ скоро явится ихъ много,

А разъ имла дюжина тебя,

Тогда имть тебя весь городъ будетъ.

Когда родится только срамъ.

Выносится на свтъ онъ тайно,

Покровомъ ночи кутаютъ ему

И голову и уши,

Убить его готовы даже,

А выросъ, сдлался большимъ —

И днемъ гуляетъ онъ открыто,

А вдь красиве не сталъ нисколько:

Чмъ безобразне становится лицомъ,

Тмъ больше ищетъ онъ дневного свта.

Я. вправду, ужъ предвижу время.

Что честные вс горожане отъ тебя,

Какъ отъ чумнаго трупа будутъ,

Ты двка непотребная, бжать,

И сердце у тебя замретъ.

Когда въ глаза теб они заглянутъ!

Ужъ цни золотой теб не надвать —

Ужъ больше въ церкви къ алтарю не становиться —

Въ воротник красивомъ кружевномъ

Не щеголять теб на танцахъ.—

А въ тёмный скорбный уголъ.

Средь братьи нищей прятаться, среди калкъ —

И если даже Богъ тебя проститъ,

Ты проклятою будешь на земл!

Марта. Предайте душу вы свою на милость Божью,

Иль отягчитъ ее еще хотите богохульствомъ?

Валент. Добраться бъ только мн до тла твоего

Костляваго, безстыжая ты сводня!

На отпущенье всхъ грховъ моихъ

Я бъ въ полной мр могъ надяться тогда.

Гретхенъ. Мой братъ! Какое адское мученье!

Валентинъ. Я говорю, оставь ты слезы!

Отрекшися отъ чести, ты мн въ сердце

Тягчайшій нанесла ударъ.

Ко Господу сномъ смертнымъ отхожу

Я, какъ солдатъ, безъ страха. (Умираетъ).

СОБОРЪ, СЛУЖБА, ОРГАНЪ И ПНІЕ.

Гретхенъ среди толпы народа. Злой духъ позади Гретхенъ.

Злой духъ. О, какъ иначе, Гретхенъ, на душ

Бывало у тебя,

Когда, еще невинности полна,

Здсь подходила къ алтарю ты,

Изъ книжечки захватанной молитвы лепетала,

На сердц игры дтскія наполовину,

На половину Богъ!

Гретхенъ!

Куда ты голову двала?

Ни сердц у тебя

Преступное какое дло?

Ты молишься за душу матери твоей.

Что чрезъ тебя на долгую, на долгую уснула муку

Чья кровь у твоего порога?

Подъ сердцемъ у тебя

Не движется ль ужъ, не ростетъ ли.

Тебя, себя страша

Присутствіемъ зловщимъ?

Гретхенъ. Горе! горе!

Какъ мн избавиться отъ мыслей,

Что такъ во мн метутся.

И вс противъ меня идутъ!

Хоръ. Dies irae, dies ilia

Sol vet eaecluin in favilla. (Звуки органа.)

Злой духъ. Гнвъ разразился надъ тобой!

Труба звучитъ!

Трепещутъ гробы!

И сердце, что во прах

Покоилось твое.

На муку ада

Возсозданное вновь,

Затрепетало!

Гретхенъ. Уйти бы мн отсюда!

Органъ мн словно

Захватываетъ духъ,

Все сердце надрывается

Отъ пнья!

Хоръ. Judex ergo cum sedebit.

Quidquid latet adparebit.

Nil inultum remanebit.

Гретхенъ. Становится мн тсно такъ!

Столбы церковные

Вс наступаютъ на меня!

Сводъ

Давитъ!— Воздуху!

Злой духъ. Ты спрячешься: грхъ и срамъ

Сокрыты быть не могутъ!

Свту? Воздуху?

Бда теб!

Хоръ. Quid sum miser tune dicturus.

Quem patronum rogaturus,

Cum vix justus sit securus?

Злой духъ. Ликъ просвтленные

Прочь отвращаютъ отъ тебя,

И чистые теб

Страшатся руку протянуть.

Бда!

Хоръ. Quid sum miser tunc dicturus —

Гретхенъ. Сосдка! Пузырекъ вашъ!

(Падаетъ въ обморокъ.)

ВАЛЬПУРГІЕВА НОЧЬ.

Гарцъ. Мстность около Ширке и Влендъ.

Фаустъ. Мефистофель,

Мефист. Не чувствуешь нужды ты въ помел?

А мн бъ козла, да подюже.

Путемъ мы этимъ далеко еще отъ цли.

Фаустъ. Пока еще я свжимъ чувствую себя на собственныхъ ногахъ,

Съ меня довольно палки суковатой.

Какая по льна сокращать дорогу?

По лабиринту доловъ пробираться,

Затмъ на кручу эту лзть, откуда

Въ кипньи вчномъ- ключъ стремится:

Вотъ наслажденіе, — имъ сдобрены дорожки эти!

Уже весна въ березахъ вьется,

Сосна, и та ужъ чувствуетъ ее,

Неужли жъ и на наши члены не подйствуетъ она?

Мефист. Но чести, ничего, такого я, не ощущаю

И къ тл у меня зима,

Хотлось мн бы снгу и морозу на пути.

Печально какъ, щербатымъ кругомъ,

Багряный всходитъ мсяцъ, позднимъ пламенемъ горя,

И скверно свтитъ такъ, что налетаешь

На каждомъ ты шагу на дерево иль на скалу.

Позволь блудящій огонекъ позвать!

Я нижу, вонъ одинъ ужъ весело горитъ.

— Эй, другъ! нельзя ль тебя къ намъ пригласить?

Чего такъ попусту пылать?

Будь добръ и и освти намъ кверху!

Блуждающій огонекъ. Почтенья ради, я надюсь, мн удастся

Съ природой легонькой моею сладить,

Но путь нашъ вкривь и вкось обычно.

Мефист. Ну, ну! Онъ вздумалъ людямъ подражать.

Иди ты, чорта ради, только прямо,

Не то мерцающую жизнь твою задую!

Блужд. огон. Я вижу, вы хозяинъ здсь, охотно

Прилаживаться буду къ вамъ, подумайте однако!

Гора помшана на волшебствъ сегодня,

И коль вамъ долженъ огонекъ блуждающій указывать дорогу,

Не нужно такъ ужъ точно все намъ принимать.

Фаустъ, Мефистофель и блуждающій огонекъ.

(Поютъ поочередно.)

Вотъ мы, кажется, вступили

Въ область сновъ и волшебства.

Ты веди насъ хорошенько

И поставь себ за честь.

Чтобъ скоре мы пробрались

По мстамъ пустыннымъ этимъ!

Ты гляди, какъ рядъ за рядомъ

Мимо движутся деревья.

Преклонились какъ утесы.

И носы у скалъ какъ длинны,

Какъ сопятъ они. какъ дуютъ!

По камнямъ, по мурав внизъ

Ручеекъ спшить и рчка.

Что я слышу, шелестъ? псни?

Или вздохъ любви блаженной.

Дней небесныхъ тхъ отзвучье?

Гд любовь и гд надежда!

Какъ сказанье дней минувшихъ

Эхо вторить звукамъ тмъ.

Уху! шуху! слышно ближе,

Филинъ, коронъ, козодой,

И они не спятъ вс разв?

Саламандры, что ль, въ кустахъ тамъ?

Длинноноги, толстобрюхи!

И, какъ зми, корни вьются

Изо скалъ, да изъ песка,

Лзутъ путами чудными.

Чтобъ спугнуть насъ, наловить,

Изъ клубней ихъ впрямь ожившихъ

Словно плети у полиповъ

Лзутъ путника схватить!

Мыши тысячи оттнковъ,

Безъ числа во мху, въ трав!

Свтляки сплошною тучей,

Роемъ въ воздух несутся

И сбываютъ съ толку насъ.

Но стоимъ мы, что ль, скажи мн.

Или мы идемъ все дальше?

Все, мн кажется, кружится.

Вс деревья, вс утесы

Строятъ рожи, а блудящіе огни-то,

Все ихъ больше, все топорщатся они!

Мефист. Держись ты, не робя, мн за плащъ!

Вотъ срединная вершина,

Гд увидишь въ изумленьи,

Какъ въ гор Maммоттъ пылаетъ,

Фаустъ. Вдоль по ущельямъ странно какъ мерцаетъ

Неясное сіянье, какъ ни утренней зар,

И проникаетъ въ бездну —

Въ глубь самую ея рааслинъ!

Тамъ паръ клубится, тамъ туманы тянутъ,

А здсь изъ чада дымки пламень свтитъ,

То крадется онъ нитью топкой,

То бьетъ клюнемъ изъ-подъ земли,

Здсь вьется по долин онъ.

Переплетаясь сотней жилъ,

Тамъ вдругъ онъ въ тсный уголокъ

Запропастится одиноко.

Невдалек же блещутъ искры,

Какъ золотой разсыпанный песокъ.

Но вонъ, смотри! въ свою всю высь

Зажглась скалистая стремнина!

Мефист. Да разв жъ не роскошно свой дворецъ

Для праздника Маммонь нашъ освщаетъ?

Кикое счастье, что ты видлъ эхо,

И чую ужъ неистовыхъ гостей.

Фаустъ. Какъ бшено по воздуху невста втрова несется:

Ударами какими въ спину бьетъ меня!

Мефист. За ребра старыя скалы хватайся,

Не то снесетъ тебя и къ этой бездн погребетъ.

Туманомъ сгущается ночь.

Послушай, трещитъ какъ къ лсахъ!

Летятъ, всполошились совы.

Щеплются, слушай! колонны

Вчно зеленыхъ дворцовъ:

Ломятся сучья, стонутъ могучіе стволы.

Корни зваютъ, скрипятъ,

Страшно спутавшись въ погромъ.

Съ кучу все нагромоздилось,

И въ ущельяхъ свищетъ втеръ,

Пробирался сквозь груды!

Слышишь голоса ты тамъ вверху?

И вблизи и вдалек?

Ну, по всей теперь гор

Бшено несется пнье!

Хоръ вдьмъ. Толпой на Брокенъ вдьмы тянутъ.

Желто жнивье, посвы зелены.

Тамъ собирается кагалъ великій.

А во глав самъ Уріанъ сидитъ:

Такъ черезъ пень, черезъ колоду,

П…. вдьм, б… козелъ.

Голосъ. Летить старуха Баубо, одна,

На матерой свинь верхомъ.

Хоръ. Честь честью по заслугамъ!

Впередъ, старуха! коноводомъ!

Свинья дюжа, кума верхомъ,

За нею слдомъ вдьмы кучей.

Голосъ. Откуда держишь путь?

Голосъ. На Ильзенштейнъ!

Въ гнздо къ сов тамъ заглянула.

Такую парочку мн показала глазъ!

Голосъ. Ну, къ дьяволу тебя,

Чего такъ скоро скачешь?

Голосъ. Мн кожу содрала:

Смотри какія раны!

Хоръ вдьмъ Широкъ путекъ, длинна дорога.

И что за бшеный напоръ?

Скребетъ метла и колетъ вила,

Дитя задохлось, лопнетъ мать!

Колдуны. Полухоръ. Полземъ мы, какъ улитка съ своимъ домомъ.

А впереди вс бабы,

Вдь на домъ къ злому коль идти,

Впередъ у бабы тысяча шаговъ.

Другой полухоръ. По нашему не очень такъ:

Для бабы тысяча шаговъ,

Но, какъ она не торопясь.

Въ одинъ скачокъ мущина тамъ.

Голосъ (вверху). Идемъ, идемъ! вы, съ озера въ скалахъ!

Голосъ (снизу). Хотлось съ вами бъ кверху намъ.

Полощемся, чисты насквозь,

Но и безплодны вчно!

Оба хора. Стихъ втеръ, прочь бжитъ звзда,

Охотно прячется и мсяцъ тусклый,

Несется вихремъ хоръ волшебный

И брызжетъ тысячами искръ.

Голосъ (снизу). Стойте! стойте!

Голосъ (сверху). Кто изъ разслины кричитъ тамъ?

Голосъ (книзу). Меня съ собой возьмите вы!

И триста лтъ уже взбираюсь,

Добраться до вершины не могу.

Мн бъ со своими быть хотлось!

Оба хора. Несетъ метла, несетъ и палка,

Несутъ и вилы, и козелъ,

Сегодня вверхъ кто не изберется,

На вкъ погибшій человкъ.

Полувдьма (внизу). Давно я сзади ковыляю,

Другія вс ужъ какъ далеко!

Мн дома у себя покоя нтъ,

И здсь я до него никакъ не доберусь.

Хоръ вдьмъ, Даетъ намъ, вдьмамъ, храбрость зелье.

Ветошка каждая намъ парусъ,

Корыто каждое корабль,

Ввкъ не летать, колъ не сегодня.

Оба хора. Когда потянемъ вкругъ вершины мы.

Вы у земли держитесь,

Укройте вдоль и вширь поляну

Своимъ ни вдьминымъ кагаломъ!

(Он опускаются на землю).

Мефист. Толпятся, толкутся, шумятъ и трещать.

Болтаютъ, шипитъ, крутятся, несутся.

И свтятся, искрятся, жгутся, воняютъ —

Раздолье истое для вдьмъ!

Плотнй ко мн, а то сейчасъ насъ разлучатъ.

Ты гд?

Фаустъ (вдалек). Я здсь!

Мефист. Какъ, оттсняли ужъ туда?

Вступить въ хозяйскія права придется. Челядь

Сладчайшая, дорогу! Баринъ самъ, Воландъ идетъ!

Сюда, хватайся, докторъ, за меня! И вотъ теперь, давай.

Изъ этой толкотни мы выберемся сразу,

Ужъ это черезъ-чуръ и нашему-то брату.

Тамъ что-то рядомъ свтится совсмъ особымъ свтомъ.

Меня въ кусты т тянетъ что-то:

Идемъ, идемъ, шмыгнемъ туда!

Фаустъ. О, духъ противорчья! Дйствуй ты! веди меня!

Но думается мн, умно ужъ это очень,

Въ Вальпургіеву ночь на Брокенъ держимъ путь.

Чтобъ тамъ искать уединенья!

Мефист. Взгляни ты только, что за пестрые огни!

Веселый въ сбор клубъ: въ длишкахъ малыхъ

Однимъ ты не останешься никакъ.

Фаустъ. Все жъ ни верху бъ я лучше быть желалъ.

Ужъ вижу я, огонь пылаетъ, дымъ клубится,

Толпа тамъ къ злому тянетъ,

Тутъ ни одна должна загадка разршиться.

Мефист. Но и завяжется загадка не одна

Оставь большой ты свтъ гудть себ,

Подомовинчаемъ въ тиши мы здсь.

Уже вдь давно такъ завелось.

Что средь большого свта мастерятся малые мірки!

Вонъ вижу вдьмочекъ я молодыхъ, не прибранныхъ, нагихъ.

И старыхъ, поприкрывшихся умненько.

Привтливе будьте вы, хоть для меня!

Трудъ не великъ, забавы много.

Звучатъ, я слышу, словно инструменты —

Трезвонъ проклятый! Надо привыкать къ нему.

Идемъ, идемъ — иначе вдь нельзя,

Я подойду, введу тебя

И вновь разодолжу.

Что скажешь, другъ? Не малое пространство!

Ты только посмотри, конецъ едва увидишь.

Огней горитъ въ одинъ рядъ сотня,

Болтаютъ, пляшутъ, парятъ, любятъ, пьютъ:

Скажи-ка, ну: и что, и гд найдешь ты лучше?

Фаустъ. Теперь, чтобъ намъ себя внести,

Объявишься ты колдуномъ иль чортомъ?

Мефист. Хоть очень я привыкъ къ инкогнито.

Но въ дни gala показывать свой орденъ надо.

Подвязки я не удостоенъ,

А лошадиное копыто здсь въ почет, ко двору.

Улитку видишь, вонъ? Сюда она ползетъ,

Своимъ ощупываньемъ зрячимъ

Она во мн пронюхала ужъ что-то!

Когда бъ и захотлъ, здсь отъ себя мн не отречься!

Идемъ же. Отъ огня къ огню давай переходить,

Я сватъ, а ты женихъ.

(Къ кой къ кому изъ сидящихъ у потухающихъ углей)

Вы. пожилые господа, что длаете тугъ мы, на краю?

Вотъ похвалилъ бы я, коль насъ нашелъ на самой бы середк

Средь бражничанья и задора молодого:

Однимъ довольно каждому сидть и дома.

Генералъ. Кто станетъ доврять народамъ.

Какъ много онъ для нихъ ни сдлалъ?

Вдь у народа, что у женщинъ.

На первомъ мст молодежъ!

Министръ. Отъ настоящаго пути теперь далеко слишкомъ вс,

Хвалю я добрыхъ стариковъ,

Какъ въ насъ значенье все, конечно, было.

Тогда впрямь время было золотое.

Parvenu. Ума у насъ хватало тоже, часто

Мы длали, чего бъ не подобало:

Теперь же кругомъ все пошло,

И именно ю что упрочить мы хотли.

Авторъ. Теперь кто книгу станетъ вообще читать

Съ умренно толковымъ содержаньемъ!

А что до милой молодежи — ввкъ

Она такъ носъ еще не задирала.

Меф. (являясь вдругъ очень старымъ). Я чувствую, къ дню судному созрлъ народъ.

Такъ какъ въ послдній разъ я къ вдьмамъ на гору забираюсь,

И такъ какъ мой боченокъ замутился,

То ужъ идетъ и свтъ на склонъ.

Вдьма торговка. Вы, господа, не проходите мимо

И случая не упускайте вы:

Вниманье на товаръ мой обратите!

Тутъ много всякаго добра,

И все же въ лавочк моей.

Которой нтъ подобной на земл,

Нтъ ничего такого, что хоть разъ

Не послужило бъ человку, міру, ко здоровому вреду.

Кинжала нтъ, съ котораго бы крови не лилось,

Нтъ кубка, изъ котораго не излилось бы въ тло,

Здоровое совсмъ, горячаго и пожирающаго яда,

Нтъ украшенія, чтобъ женщины не искусило,

Достойнйшей любви, меча, который бы союза не нарушилъ

Иль сзади бъ не пронзилъ противника насквозь.

Меф. Кума-сударыня, смекаешь плохо времена ты.

Случилось — сдлано! Что сдлано — случилось!

На новости ты налегай!

Насъ привлекаютъ новости одн.

Фаустъ, Не потерять бы только голову мн тутъ!

Ну, ярмарка, ужъ нечего сказать!

Мефист. Крутить все — тянетъ кверху,

Ты двинулъ, думаешь асъ, двинули тебя!

Фаустъ. А это кто жъ?

Мефист. Всмотрись ты хорошенько!

Лилита это

Фаустъ. Кто?

Мефист. Адама первая жена.

Ты берегись ея волосъ роскошныхъ,

Красы единственной, которою она кичится:

Коль подберется съ нимъ къ молодцу она.

То выпуститъ его не такъ-то скоро.

Фаустъ. Вонъ дв сидятъ, старуха съ молодой,

Он ужъ понапрыгались исправно!

Мефист. Сегодня устали тутъ нтъ:

Сейчасъ вотъ затанцуютъ вновь!

Идемъ, и пріударимъ!

Фаустъ (танцуя съ молодой). Мн снился разъ прекрасный сонъ:

Я видлъ яблоню, на ней

Два чудныхъ яблока блестли,

Прельстился, влзъ я на нее.

Красавица. До Яблочковъ охочи вы

И съ рая самаго еще.

Какая радость для меня.

Что яблочки есть и въ моемъ саду.

Мефист. (танцуя со старухой). Мн снился разъ безпутный сонъ:

Съ расщелиною дерево я видлъ,

У дерева была — — ,

Хоть — , а все жъ мн нравилась она.

Старуха. Усерднйшій поклонъ мой, рыцарь

Съ копытомъ лошадинымъ!

Держи ты — наготов,

Коль не гнушаешься.

Проктофантасмистъ. Народъ проклятый, что вы позволяете себ?

Вамъ разв не доказано давно,

Что никогда духъ на ногахъ заправскихъ не стоитъ?

Вы жъ даже пляшете, какъ нашъ-братъ люди!

Красавица (танцуя). Тому что на балу на нашемъ надо?

Фаустъ (танцуя). О, тотъ везд посплъ,

Другіе вотъ танцуютъ взвсить это долженъ онъ.

Коль наболтать о каждомъ шаг онъ не можетъ,

То шага этого какъ будто бы и не бывало.

Всего же больше злитъ его, какъ только мы впередъ пойдемъ.

Вотъ если бъ пожелали вы въ кругу вертться такъ же.

Какъ въ старой мельниц своей портится онъ,

То похвалилъ бы васъ, пожалуй —

Особенно жъ, когда бъ вы на поклонъ къ нему дошли.

Проктофантасмистъ. Все тутъ еще вы! Нтъ неслыханное дло!

Исчезните жъ! Вдь просвтили мы!

Отродье чортово не хочетъ правилъ знать.

Мы стали такъ умны — а въ Тегел все нечистъ водится

Ужъ я ль надъ чисткою фантазіи не потрудился! [еще.

Все чистой не становится она: послы хинное дло!

Красавица. Такъ перестаньте жъ здсь надодать намъ!

Проктофантасмистъ. Вамъ, духомъ, и въ лицо скажу:

Я деспотизма духа не терплю,

Къ нему мой духъ не въ состояньи прибгать.

(Танцеватъ продолжаютъ.)

Сегодня, вижу, мн ничто не хочетъ удаваться,

Но все же я отправлюсь въ путь съ другими,

И шага я послдняго наднь-‘ но сдлать,

Не одолвъ чертей и стихотворцевъ.

Мефист. Онъ въ лужу нотъ усядется сейчасъ:

Его майора это душу отводить:

Когда жъ на з… его піявки попируютъ.

Излчится отъ духовъ и отъ духа онъ!

(Къ Фаусту, переставшему танцовать.)

А двушку-красавицу чего бросаешь ты,

Что мило такъ теб, танцуя, подпвала?

Фаустъ. Ахъ, среди пнья изо рта у ней

Прыгнулъ мышонокъ красный.

Мефист. Какъ быть должно! Значенія большого этому не придается,

Довольно и того, что мышь не срая была.

Кому до этого какое дло въ часъ приволья?

Фаустъ. Потомъ я увидалъ —

Мефист. Что?

Фаустъ. Видишь ты, Мефисто, вдалек.

Вонъ, одиноко, блдное прекрасное дитя стоитъ?

Чуть движется она, идетъ

На скованныхъ ногахъ какъ будто,

Признаться долженъ, мн сдастся,

На Гретхенъ добрую она похожа.

Меф. Оставь въ поко это! Тутъ никто добра не жди.

Исполненъ чаръ сей образъ, бездыханенъ, идолъ онъ.

Съ нимъ встртиться нехорошо,

Оцпенлый взоръ кровь человка цпенить.

Его онъ чуть не въ камень обращаетъ,

Ты о Медуз вдь слыхалъ.

Фаустъ. Нтъ, это, право, мертвеца глаза

Что не были рукою любящей закрыты.

То — грудь, что открывала Гретхенъ мн.

То — тло милое, которымъ наслаждался я!

Мефист. То чары, о, податливый глупецъ!

Вдь каждому она возлюбленной является его.

Фаустъ. Что за восторгъ! Какая мука!

Отъ взгляда этого я оторваться не могу.

Какъ странно, что убранствомъ шеи той прелестной

Одинъ единственный шнурочекъ красный служитъ.

Не толще лезвія ножа!

Мефист. Да, правда, вижу,

Подъ мышкой также можетъ голову она носить,

Вдь ей Персей отскъ ее.—

И все-то обольщать себя охота!

Пойдемъ- ка мы на тотъ вонъ холмикъ!

Какъ въ Пратер — такое жъ тамъ веселье,

И, если не морочатъ и меня,

Театръ я настоящій вижу.

А что дается тутъ?

Servibilis. Сейчасъ опять начнутъ.

И пьесу новую, послднюю ужъ изъ семи:

Давать ихъ столько здсь въ обыча всегда.

И дилетантъ ее писалъ.

И дилетанты же играютъ.

Простите, господа, коль я исчезну

Подилетантствовать — имъ занавсъ поднять.

Мефист. На Блоксборг васъ находя, я нахожу.

Что это хорошо, вдь тутъ и ваше мсто.

Сонъ въ Вальпургіеву ночь.

или
ЗОЛОТАЯ СВАДЬБА ОБЕРОНА И ТИТАHІИ.

Интермедія.

Директоръ театра. Сегодня мы поотдохнемъ,

Честные Мидинга сыны!

Гора, росистая долина —

Вся наша сцена тугъ!

Герольдъ. Чтобъ свадьб золотою быть,

Полсотни нужно лтъ,

Но нотъ окончилась ссора —

Милй намъ что злато.

Оберонъ. Везд коль вы со мною, духи.

Скажитесь теперь:

Король и королева ваши

Въ союзъ вступили вновь.

Пукъ. Пришелъ Пукъ, колесомъ вертится,

Играетъ въ хоровод,

За нимъ несется сотня слдомъ,

Чтобъ съ нимъ повеселиться.

Аріель. Все пнье Аріель ведетъ

Въ небесно-ясныхъ звукахъ,

Онъ звономъ много рожъ манитъ,

Манитъ онъ и красавицъ.

Оберонъ. Супругамъ, что хотятъ жить мирно,

Пусть мы примромъ будемъ:

Чтобъ полюбилися другъ другу,

Лишь надо развести ихъ.

Титанія. Бранится мужъ, жена брюзжитъ,

Скорй хватайте ихъ:

Ее на полдень мы ведите,

Его жъ ни самый сверъ.

Оркестръ tutti. (Fortissimo.) Комаръ-носачъ и муха-хоботокъ.

Со всею ихъ родней,

Кузнецъ, лягушка въ зелени —

Вотъ наши музыканты!

Соло. Смотрите, вонъ идетъ волынка!

То мыльный вдь пузырь.

Послушайте, сипъ-сонъ какой

Въ носу ея тупомъ!

Духъ, еще слагающійся. Паучью лапку, брюхо жабы.

Да крылышко бъ бдняжк!

Оно бъ зврку-то и не выйдти —

А выйдутъ все жъ стишки.

Парочка. Короткій шагъ, высокій скокъ.

Росой медвяною, душистой,

По мн порядкомъ ты трусишь,

Но въ воздухъ все жъ не взвиться.

Любопытный путешественникъ. Издвка ль это маскарада?

Мн врить ли глазамъ?

Прекраснаго я Оберона бога

Здсь тоже нынче нижу!

Правоврный. И безъ когтей и безъ хвоста!

Но все же нтъ сомннья,

Что. какъ и греческіе боги.

Онъ есть нее тотъ же чортъ.

Сверный путешественникъ. Я схватываю нынче что —

Наброски лишь одни:

Къ поздк итальянской я

Заране готовлюсь.

Пуристъ. Злой рокъ сюда меня занесъ:

Все лодыри какіе!

Вдьмъ полчище вдь въ сбор тутъ —

Напудрены же дв лишь!

Молодая вдьма. И пудра, какъ и платье все —

Сдымъ и старымъ бабкамъ,

Я жъ на козл гольемъ сижу

И крпкое кажу я тльце.

Матрона. Приличье слишкомъ я наемъ мы.

Чтобъ препираться съ вами:

И молоды и нжны вы —

Сгніете все жъ, надюсь.

Капельмейстеръ. Комаръ-носачъ и муха-

Надъ юлой не роиться! [хоботокъ.

Кузнецъ, лягушка въ зелени —

Не выходить изъ такта:

Флюгеръ (въ одну сторону).

Вотъ общество — не пало лучше!

Одн невсты, право!

А парни вс вдь на подборъ!

Надежнйшій народъ!

Флюгеръ (въ другую строну).

Коль не разверзнется земля.

Чтобъ всхъ ихъ поглотить,

Я со всего разбгу въ адъ.

Ей-ей, сейчасъ же брошусь!

Ксеніи. Какъ наскомыя, мы тутъ

Вс съ острыми клешнями.

Чтобы папашу сатану

Почтить, какъ подобаетъ.

Геннингсъ. Смотрите, какъ толпою тсной

Они наивно шутятъ!

Въ конц концовъ, пожалуй скажутъ,

Что добрыя сердца у нихъ

Музагетъ. Я въ этой рати вдьмъ не прочь бы

И затеряться былъ:

Вдь ими бъ я сумлъ скорй.

Чмъ музами у править.

Ci-devant геній времени. Съ людьми заправскими, и ты кой-что.

Идемъ, держись мн за полу!

У Блоксберга, какъ у нмецкаго Парнаса,

Весьма широкая вершина.

Любопытный путешественникъ.

Скажите, кто надутый тотъ?

Онъ гордо выступаетъ.

Что можно, онъ обнюхать радъ.

‘Онъ чуетъ іезуитовъ’.

Журавль. Въ водиц ясной или мутной

Ловить люблю я рыбку,

И вотъ благочестивый мужъ

Съ чертями въ общей каш.

Дитя свта. Благочестивымъ, вы поврьте,

Послужить все сосудомъ,

Они соборикъ не одинъ

На Блоксберг здсь сладятъ.

Танцоръ. Тамъ новый, видно, хоръ идетъ?

Вдали, чу, барабаны.

Не безпокойтесь!— въ камышахъ

То выпи унисонятъ.

Танцмейстеръ. Какъ вс ногами-то вертятъ,

Справляются, какъ могутъ!

Кривой — въ припрыжку, въ скокъ — тюфякъ!

Не спросятъ, хорошо ли.

Веселая голова. Другъ друга крпко ненавидитъ сволочь эта,

Охотно бы прикончили другъ друга,

Ихъ единитъ волынка, какъ скотовъ

Орфея лира единила.

Догматикъ. Себя не дамъ сбить съ толку крикомъ

Иль критикой, сомнньемъ:

Все жъ что-нибудь чортъ долженъ быть

Къ чему бъ тогда и черти?

Идеалистъ. Фантазія моя сегодня

Чрезъ чуръ ужъ самовластна:

Взаправду коль все это — я,

Я поглуплъ сегодня.

Реалистъ. Что здсь творится — мн мученье

И досаждаетъ страшно,

Я въ первый разъ тутъ на ногахъ.

Своихъ стою нетвердо.

Супернатуралистъ. Я тутъ съ великимъ наслажденьемъ

И радуюсь на нихъ вотъ,

Вдь отъ чертей я заключить

Могу и къ добрымъ духамъ.

Скептикъ, Идутъ по слду огоньковъ

И думаютъ — кладъ близко.

Сомннье, чортъ — одна статья.

Какъ разъ и тутъ у мста.

Капельмейстеръ. Кузнецъ, лягушка въ зелени

Клятые дилетанты!

Комаръ-носачъ и муха-хоботокъ.

Вдь вы же музыканты!

Ловкачи. Sans souci зовется рать

Созданія развеселыхъ:

Насъ не держатъ больше ноги,

Идемъ на головахъ!

Неуклюжіе. Когда-то шарканьемъ кормились,

Теперь — ужъ какъ Богъ дастъ!

Башмаки протанцовали —

Запляшемъ босикомъ.

Блуждающіе огни. Изъ болота мы идемъ.

Мы тамъ и родилися,

А въ хоровод здшнемъ все жъ

Блестящіе танцоры мы.

Падучая звзда. Сверху я сюда скатилась.

Звздой, огнемъ сіяя,

Вотъ въ травъ валяюсь я!

Кто мн поможетъ встать,

Грузные. Мста, мста! пораздайтесь!

Мы травку попранномъ,

Духи идутъ, и у духовъ члены

Бываютъ неуклюжи.

Пукъ. Не ступайте грузно такъ.

Слонята словно, право!

Всхъ сегодня неуклюжй

Пусть будетъ дюжій Пукъ.

Аріель. Любящей природой, духомъ,

Дарованы вамъ крылья,

По слдамъ моимъ вы легкимъ

На холмъ, гд розы, взвйтесь!

Оркестръ. (Pianissimo.) Облачка, тумана дымка

Поозарились сверху.

Шелестъ въ листьяхъ, въ камышъ —

И все, все разлетлось.

ПАСМУРНЫЙ ДЕНЬ. ПОЛЕ.

Фаустъ. Мефистофель.

Фаустъ. Въ нищет! Въ отчаяніи! Жалкая, долго блуждала но земл — и вотъ схвачена! Какъ преступница, брошено въ тюрьму на ужасающія мученія это милое, злосчастное созданье! До этого, до этого дойти!— Предатель, негодный духъ! и ты все это утаивалъ отъ меня!— Стой теперь, стой! ворочай чертовскими глазами своими, злобствуй! Стой тутъ и вызывай меня своимъ невыносимымъ присутствіемъ!— Схвачена!— въ непоправимой бд!— Предана во власть злыхъ духовъ и во власть судящаго, безчувственнаго человчества! А меня все это время ты убаюкиваешь нелпыми развлеченіями, скрываешь отъ меня ея наростаящую бду и даешь ей безпомощно гибнуть!

Мефистофель. Она не первая.

Фаустъ. Собака: Мерзкое чудище!— Обороти его, Ты, Безконечный Духъ! обороти Ты червя этого снова въ собачій его образъ, въ которомъ такъ нравилось ему въ ночное время вертться передо мной, кидаться беззаботному путнику подъ ноги и вшаться падавшему на плечи! Обороти Ты его опять въ излюбленный имъ образъ, чтобы брюхомъ въ песк ползъ онъ передо мной, и чтобъ я могъ растоптать его ногами — его, проклятаго!— Не первая! О, ужасъ! ужасъ!— Непостижимо для души человческой, какъ въ пучину этого бдствія могло погрузиться больше одного существа! какъ первое, корчась въ предсмертныхъ мукахъ на глазахъ у Вчно-Прощающаго, не искупило вины всхъ остальныхъ! Меня до мозга костей, до глубины всего существа потрясаетъ бда этой одной — ты же осклабляешься спокойно предъ участью тысячъ!

Мефистофель. Ну, вотъ мы опять у предловъ нашего остроумія, гд у васъ, людей, смыслъ срывается! Чего ты водишься съ нами, когда не можешь справиться съ нашей компаніей? Хочешь летать, а не увренъ, что не закружится голова? Мы навязывались теб, или ты намъ?

Фаустъ. Не скаль ты на меня свои ненасытные зубы! Противно мн!— Великій, властный Духъ! Ты удостоилъ явиться мн, Ты вдаешь мое сердце, мою душу! Зачмъ было приковывать меня къ этому позорному товарищу, который наслаждается вредомъ, упивается погибелью?

Мефист. Кончишь ты?

Фаустъ. Спаси ее! или горе теб! ужаснйшее проклятіе теб на тысячи годовъ!

Мефист. Я узъ мстителя расторгнуть не могу, его запоровъ отомкнуть.— Спаси ее!— А кто ее ввергнулъ въ погибель? Я или ты?

Фаустъ (дико озирается кругомъ).

Мефист. Ищешь громовъ ты? Хорошо, что вамъ, бднымъ смертнымъ, не были они даны! Раможжить безвинно возражающаго — манера тирановъ, чтобъ найти выходъ изъ затрудненія.

Фаустъ. Перенеси меня къ ней! она должна быть свободна!

Мефистоф. А опасность, которой ты себя подвергнешь? Знай, что надъ городомъ тяготетъ еще кровавая вина — дло рукъ твоихъ. Надъ мстомъ, гд лежитъ убитый, витаютъ духи-мстители и стерегутъ, не вернется ли убійца.

Фаустъ. И это еще слышать отъ тебя? Убійство и смерть цлаго міра да падутъ на тебя, чудище! Веди меня туда, говорю я, и освободи ее!

Мефист. Я отведу тебя, и что я могу сдлать, слу шай! Разв дана мн вся власть на неб и на земл? Тюремщика я одурманю, ты же завладй ключами и выведи ее человческой рукой! Я буду сторожить! волшебные кони готовы, я увезу васъ. Это я могу.

Фаустъ. Идемъ, и прочь отсюда!

НОЧЬ, ОТКРЫТОЕ ПОЛЕ.

Фаустъ и Мефистофель несутся на черныхъ коняхъ.

Фаустъ. Чего т вьются тамъ, надъ плахой?

Мефист. Что стряпаютъ он, что мастерятъ, не знаю.

Фаустъ. Взовьются, отлетятъ, наклонятся, нагнутся,

Мефист. То вдьмъ кагалъ.

Фаустъ, Кропятъ и посыпаютъ,

Мефист. Мимо! Мимо!

TЮPЬМА.

Фаустъ. (Со связкой ключей и свтильникомъ передъ желзной дверкой.)

Меня охватываетъ трепетъ, мной давно забытый,

Захватываетъ человчества вся злая доля!

И здсь она живетъ, за этою сырой стной,

А преступленіе ея — заблудшееся доброе лишь чувство!

Ты медлишь къ ней идти?

Вновь свидться съ ней ты боишься?

Иди! Медлительность твоя дастъ смерти подобраться.

(Хватается за замокъ.)

Голосъ поетъ за дверью. Мать, блудница.

Извела меня,

Отецъ, обманщикъ,

Сълъ меня!

Моя сестренка малая

Собрала косточки мои

Въ студеномъ мст!

Тогда я сталъ хорошенькой лсною пташкой,

Лети ты, улетай!

Фаустъ (отпирая).

Не чувствуетъ она, что милый близко.

Звенятъ какъ цпи слышитъ, какъ шуршитъ солома.

(Входитъ.)

Маргарита (прячась въ солому).

Бда! бда! Идутъ. Смерть горькая моя!

Фаустъ (тихо). О, тише! тише! Я пришелъ тебя освободить.

Марг. (подползая къ нему).

Коль человкъ ты. то почувствуй ты мою бду!

Фаустъ. Ты крикомъ сторожей разбудишь!

(Хватаетъ цпи, чтобъ разомкнуть ихъ.)

Маргарита (на колняхъ).

Кмъ власть теб, палачъ, дана

Такая надо мной?

На половин ночь еще,

А ты пришелъ уже за мною. Сжалься,

Дай мн пожить! Неужли утромъ рано

Не будетъ времени довольно? (Встаетъ.)Такъ молода еще я!

Такъ молода — и мн ужъ умирать!

Красива тоже я была, и тутъ была моя погибель.

Былъ возл другъ, теперь далеко онъ,

Внокъ лежитъ разорванныя, раскиданы цвты.

Ты не хватай меня съ такой силой!

Ты пожалй меня! Что сдлала теб я?

Не дай ты мн молить тебя напрасно!

Тебя вдь въ жизнь мою я не видала!

Фаустъ. Какъ устоять предъ ужасомъ такимъ!

Маргарита. Я вся теперь по власти у тебя.

Дай прежде только грудью мн еще ребенка накормить.

Голубила его я напролетъ всю эту ночь,

Они же отняли его, чтобъ сдлать больно мн.

И говорятъ теперь — я навела его.

И никогда мн больше радости не знать.

Поютъ они и псни про меня. Охъ, злые они люди —

Такъ старая, кончаетъ сказка,

Кто просить ихъ такъ толковать ее?

Фаустъ (бросается ни колни.)

Твой милый здсь у ногъ твоихъ,

Чтобъ разомкнуть мучительныя узы.

Марг. (кидаясь къ нему). О, на колняхъ мы давай святыхъ молить!

Смотри, внизу, у этихъ ступеней,

У самаго порога

Адъ клокочетъ!

Врагъ

Въ страшной ярости

Бушуетъ!

Фаустъ (громко). Гретхенъ! Гретхенъ!

Марг. (прислушиваясь). Да, это голосъ друга былъ!

(Вскакиваетъ. Цли падаютъ.)

Гд онъ? Я слышала, онъ звалъ!

Свободна я! Никто не возбранятъ,

Къ нему на шею броситься ючу я.

Припасть къ его груди!

Онъ Гретхенъ звалъ! Стоялъ онъ на порог,

Сквозь ревъ и ада стукъ.

Сквозь яростный И дьявольскій я смхъ

Узнала любящій, узнала сладкій голосъ.

Фаустъ. Я это.

Маргарита. Ты? О, разъ еще скажи!

(Хватаетъ его.)

Онъ это! Онъ! Куда двалась мука вся?

Гд страхъ тюрьмы? цпей?

Ты это! Ты пришелъ спасти меня!

Я спасена!—

Вотъ улица опять,

Гд въ первый разъ тебя я увидала,

И садъ веселый,

Гд ждемъ мы съ Маріею тебя.

Фаустъ (увлекая ее съ собою). Идемъ. Идемъ!

Маргарита. Побудь еще!

Мн такъ пріятно вдь быть тамъ, гд ты! (Ласкаясь).

Фаустъ. Спши!

Коль ты не поспшишь,

Придется дорого намъ поплатиться.

Марг. Какъ? Ты не можешь больше цловать?

Мой другъ, недолго такъ со мною врозь,

И разучился цловать?

Мн отчего становится такъ страшно на груди твоей?

Когда Отъ словъ твоихъ, отъ взглядовъ прежде,

Бывало, небо все спускалося ко мн.

И цловалъ меня ты, словно задушить меня хотлъ.

Цлуй же!

Иль поцлую я тебя. (Обнимаетъ его.)

О горе! губы холодны твои.

Молчатъ.

Куда жъ любовь твоя

Двалась?

Кто отнялъ у меня ее? (Отворачивается отъ него.)

Фаустъ. Идемъ! Идемъ да мною! Милая, мужайся!

Я приголублю въ тысячу разъ горячй тебя,

За мною только ты иди! о томъ тебя я только и прошу.

Маргарита (оборачиваясъ къ нему).

Ты ль это въ самомъ дл? Врно ли, что ты?

Фаустъ. Я, я! Пойдемъ!

Маргарита. Снимаешь ты оковы,

Опять къ объятія меня берешь,

Какъ сталось, что меня ты не боишься?—

И знаешь ли, мой другъ, кому свободу ты даешь?

Фаустъ. Идемъ! идемъ! Ужъ ночь глубокая уходитъ

Марг. Мать спою я извела,

Дитя свое я утопила.

А разв не было оно теб и мн подаркомъ?

Теб вдь тоже?— Это ты! мн врится съ трудомъ.

Дай руку мн твою?— Нтъ, нтъ, не гонъ!

Милая твоя рука!— Ахъ, мокрая она!

Ты оботри ее! Сдается мн,

Она въ крови.

О, Боже! Что ты сдлалъ?

Вложи свою ты шпагу.

Прошу объ этомъ я тебя.

Фаустъ, Оставь ты прошлое, оно прошло!

Меня ты убиваешь.

Марг. Нтъ, посл насъ остаться долженъ ты!

Я опишу теб могилы —

Ты долженъ позаботиться о нихъ

Сейчасъ же. завтра:

Матери дашь лучшее ты мсто,

Брату моему, сейчасъ же, рядомъ,

Мн немножко въ сторон —

Не очень ужъ далеко!

А маленькаго мн у правой груди положи.

Со мною некому лежать другому!

Къ теб прижаться мн

Бывало сладко такъ — блаженствомъ, счастьемъ!

Но этому ужъ больше не бывать:

Мн чувствуется, будто я насильно жмусь къ теб,

Отталкиваешь будто ты меня.—

И все жъ ты это! смотришь добро такъ, такъ непритворно.

Фаустъ. Ты чувствуешь, что это я — ну, такъ идемъ же!

Маргарита. Туда?

Фаустъ. Да, на свободу.

Маргарита. Если тамъ могила,

И смерть насъ сторожитъ, — идемъ тогда!

Отсюда къ ложу вчнаго покоя —

Ни шагу дальше.

Уходишь ты? О, Генрихъ, если бъ можно было мн съ тобой!

Фаустъ. О, можно! захоти лишь! Дверь открыта

Марг. Нельзя уйти мн, не на что надяться ужъ мн.

Бжать? зачмъ? Слдить они за мною будутъ,

Такъ горько подаянія просить,

Да и съ нечистой совстью къ тому жъ!

Охъ, горько какъ скитаться на чужбин,

И все жъ они меня вдь схватятъ!

Фаустъ. Съ тобой я буду.

Маргарита, Скорй! скорй!

Спасай своя ты бдное дитя!

Бги! Дорожкой все

По рчк вверхъ,

Мосточкомъ

Въ лсъ.

Налво, гд доска стоитъ

Въ пруду.

Хватай его, скоре только —

Оно подняться хочетъ,

Еще барахтается, вонъ!

Спасай! спасай!

Фаустъ. Опомнись же!

Одинъ лишь шагъ, и ты свободна!

Маргарита. Пройти бы только гору намъ!

Тамъ мать моя сидитъ на камн —

Мн по спин морозомъ пробжало!—

Тамъ мать моя сидитъ на камн,

Качаетъ головой,

Она ей не киваетъ, не манитъ: отяжелла голова:

Спала такъ долго, больше не проснется,

Спала, чтобъ весело намъ было:

Счастливыя то были времена!

Фаустъ. Безсильны вс мольбы, слова безсильны.

Такъ я ршусь учесть тебя отсюда.

Маргарита. Оставь меня, и не стерплю насилья!

Убійственно меня такъ не хватай!

Вдь я всегда жъ теб все длала въ угоду.

Фаустъ. День брежжетъ! Милая! Голубка!

Марг. День! Да. свтаетъ! пробивается сюда послдній день:

Быть долженъ былъ бы днемъ онъ свадьбы!

Не говори ты ни кому, что былъ уже у Гретхенъ.

Внокъ ты бдный мой!

Ну что жъ, свершилось!

Увидимся съ тобою мы опять —

Но не ни танцахъ.

Толпа тснится, не слыхать ея,

И улицы и площадь

Вмстить ее не могутъ,

Ужъ колоколъ зоветъ и палочка сломилась,

Меня какъ вяжутъ, какъ они хватаютъ!—

Ужъ къ плах подвели меня!

Ужъ каждый у себя почувствовалъ надъ шеей лезвіе.

Что рухнетъ мн на шею —

Міръ, какъ могила, нмъ лежитъ!

Фаустъ. О, не рождаться бы на свтъ мн!

Мефистофель. (Показывается снаружи.)

Идемъ! иль ни пропали.

Все страхъ ненужный, мшкотня да болтовни!

Кони мои дрожать,

Ужъ брежжетъ утро-

Марг. Что тамъ изъ-подъ земли встаетъ?

Тотъ! Тотъ! Ушли его!

На мст на святомъ ему что нужно?

За мной пришелъ!

Фаустъ. Ты жить должна!

Марг. Теб, судъ Божій, предаю себя я.

Мефистофель. (Фаусту).

Идемъ! идемъ! Иль брошу я тебя тутъ съ нею.

Марг. Твоя, Отецъ! Спаси меня!

Вы, ангелы, Святыя Силы,

Вокругъ меня охраной станьте!

Тебя мн страшно, Генрихъ!

Мефист. Она осуждена!

Голосъ (свыше). Спасена!

Мефист. (Фаусту). Сюда, ко мн!

(Исчезаетъ съ Фаустомъ.)

Голосъ (изнутри, замирая). Генрихъ! Генрихъ!

ПОЯСНЕНІЯ.

Переходъ изъ среднихъ вковъ въ новое время совершался при большомъ подъем духа. Умъ, окрпнувъ въ напряженной схоластической работ, почувствовалъ стремленіе познать ближе міръ, природу.

Среди нахлыну шлихъ представленій изъ античнаго міросозерцанія, душа тревожно прислушивалась къ неумолчному въ глубин ея голосу, говорившему о родныхъ богахъ, властныхъ надъ силами природы и повелвавшихъ нкогда сердцами людей.

Народная душа медленно поступается своими богами, подъ давленіемъ наростающей культуры она претворяетъ ихъ во вншнихъ обликахъ, но, втайн, въ тяжелую минуту продолжаетъ жить надеждой на помощь добрыхъ боговъ, а помыслы о наслажденіяхъ земными флагами ставитъ въ связь съ помощію злыхъ духовъ.

И вотъ, къ народной фантазіи возникаютъ сказанія о неугомонныхъ людяхъ, жаждавшихъ наслажденія земными благами хотя бы цною небесныхъ благъ, и для того продававшихъ свою душу дьяволу.

Сказанія эти постепенно, отъ поколнія къ поколнію, вбираютъ въ себя вс коренные вопросы о ход мірозданія и о роли человка въ мір. Они разршаютъ ихъ сообразно душевному настроенію каждаго отдльнаго періода — подъ вліяніемъ ли просвтляющагося разсудка, открывающаго все новые и новые пути къ земному благу,— подъ вліяніемъ ли укоровъ совсти, когда встревоженный духъ начинаетъ страшиться развертывающаго свои силы разсудка. Мняются согласно этимъ душевнымъ настроеніямъ и изображенія конечной судьбы героевъ.

Такъ, въ историческіе моменты, когда церковь осиливаетъ враждебныя начала, продавшій свою душу искупаетъ грхъ добрыми длами.

Такъ, въ эпоху Возрожденія, въ отпоръ формально-церковному міросозерцанію, единой спасительницей души представлялись искренняя вра, а надежда на искупленіе пресытившагося грховнаго наслажденія одними добрыми длами представлялась ковами злого духа-искусителя. Тогда участь человка, продавшаго свою душу дьяволу являлась въ сказаніяхъ истинно трагическою: невозможно становилось искупленіе вины ни добрыми длами, ни истязаніями грховной плоти.

Наконецъ появилось сводное сказаніе о кудесникъ Фауст, гд сливаются воедино и титаническія черты, схваченныя изъ созерцанія античнаго міра, и низведенныя до характера бсовскаго нахожденія черты духовъ, властныхъ надъ силами природы.

Дло истинно народнаго поэта было освтить своимъ геніемъ эти родные ему отголоски народной души, — и вотъ Гёте въ своемъ ‘Фауст’ отлилъ въ одинъ незыблемый образъ вс черты, схваченныя народнымъ воображеніемъ.

И въ этомъ образ предстало не только передъ германскимъ народомъ, но и передо всмъ человчествомъ прошлое его духа, въ этомъ же образ узрло оно выразившимися и вс т силы, которыя, развертываясь, должны созидать все его будущее.

Подобно ‘Божественной Комедіи’ Данта, ‘Фаустъ’ есть автобіографія геніальнаго поэта, но, вмст съ тмъ, и произведеніе всего человчества, такъ какъ въ поэт-геніи, какъ въ фокус, сосредоточивается работа духа всего современнаго человчества.

Все произведеніе въ своемъ цломъ рисуется передъ нами, какъ т средневковые соборы, которые, начавшись въ романскомъ стил и закончившись въ готическомъ. Захватываютъ насъ своими послдовательными моментами созиданія. Такъ, въ романскомъ стил духъ еще. близокъ къ гармоніи природы, по круглый сводъ собора, небо надъ землей, ужъ начинаетъ подаваться кверху, терять свою округлость, въ готическомъ стил сводъ уже надломился, и духъ стремительно, безъ оглядки, несется ввысь, чтобы потомъ, понимать недосягаемость высоты, опять, въ послдующіе вка, искать единенія земли и неба

И нашего поэта мы видимъ несущимся ввысь и затмъ, какъ бы почерпнувши небесныхъ силъ, вновь спустившимся на землю. Здсь онъ проникается сознаніемъ, что замыслы Прометея — божескіе замыслы, не бсовскіе, что сильный человкъ долженъ изжить природу, чтобы постигнуть ее. Утоляя свои страсти, онъ можетъ падать, но долженъ изъ потемковъ выбраться къ свту.

Посвященіе. Гёте. полный легендарныхъ образовъ, навянныхъ изученіемъ народнаго творчества, неудовлетворенный жизнью и наукой того времени, пытается въ образ Фауста воплотить бушующій свой духъ.

Юному періоду жизни Гёте принадлежатъ: первый монологъ Фауста, разговоръ его съ Вагнеромъ, отдльныя мста изъ прогулки за городъ, конецъ второго разговора съ Мефистофелемъ, разговоръ Мефистофеля съ ученикомъ и сцены съ Гретхенъ до собора, но безъ убіенія Валентина.

Чмъ дальше уходило назадъ то время, когда Гёте въ своихъ отрывкахъ ‘Фауста’ далъ выраженіе бродившимъ въ душ его Прометеевымъ замысламъ, чмъ богаче содержаніемъ становились его жизненныя представленія, сознательне и уравновшенне творчество, — тмъ туманне, тмъ боле колеблющимися воздушными видніями рисовались передъ нимъ эти замыслы.

Гете былъ уже близокъ къ пятидесяти годамъ жизни, когда предъ и имъ вновь предстали образы сто юной фантазіи — и онъ почувствовалъ себя вновь помолодвшимъ.

Поэтъ переносится въ то время, когда кучка близкихъ ему друзей волновалась подъ свжимъ впечатлніемъ отъ первыхъ отрывковъ ‘Фауста’. Друзья отошли въ вчность, — онъ чувствуетъ себя одинокимъ.

Поэтическіе образы юной фантазіи, дорогіе сочувствіемъ друзей, влекутъ ввысь въ область чистыхъ, незыблемыхъ идеаловъ. Сердце, черствющее среди жизненныхъ тревогъ, чувствуетъ себя вновь мягкимъ, кроткимъ, и все, что въ сует земной считало оно своимъ, отходитъ вдаль, а меркнувшіе, но вчно живые образы овладваетъ вновь душою — становятся для нея дйствительностью.

Прологомъ къ театръ поятъ высказываетъ свое отношеніе къ ‘Фаусту’.

Идеалы юности, свтлые по настроенію, но туманные по дйствительному, внутреннему своему составу, встрчаясь съ жизненными впечатлніями, — съ неба спускаются на землю.

‘Фаустъ’ долженъ охватить цлую жизнь человческую, со всми наростающими и просвтляемыми свыше интересами ея — отразить въ себ вс сложные моменты, переживаемые человкомъ.

Прологомъ въ небесахъ указывается на то положеніе, которое лежитъ въ основ произведенія: все преходящее истекаетъ изъ единаго высшаго, благого начала. На вчный, мучительный вопросъ о высшемъ смысл страданій человчества можетъ быть давъ только одинъ отвтъ, а именно, что страданій есть блужданіе человка. томящагося неясностью своего существованія къ его отдльности.

У Гете Мефистофелъ, искуситель, духъ отрицанія, является среди небесныхъ силъ. Онъ ничего не можетъ сказать ни о звздахъ, ни о силахъ природы, такъ какъ он неизмнно исполняютъ разъ установленные законы во всей ихъ точности, онъ поднимаетъ, голосъ лишь въ нравственной области, пока блуждаетъ человкъ, и пока силою мірового порядка, силою положительнаго начала онъ по выведенъ на правый путь, не направился ко благу.

Господь самъ указываетъ Мефистофелю на раба Своего — Фауста. Но злой духъ уже давно слдитъ за нимъ: блужданье Фауста, томящагося неясностью своего существованія, Мефистофель принимаетъ за слабость нравственныхъ силъ и проситъ у Господа позволенія завладть Фаустомъ.

Человкъ хорошій при Своемъ стремленьи смутномъ

Все жъ правый путь въ сознаніи несетъ,

— поэтому Господь разршаетъ бсу попытаться отвлечь духъ Фауста отъ Первоисточника его.

Изъ духовъ всхъ, что отрицаютъ, плутъ — лукавый — не страшенъ: составляя самъ лишь звно нравственнаго строя, духъ этотъ не можетъ разрушить его, онъ вынужденъ лукавить, чтобы только продлить власть спою надъ человкомъ, пока тотъ блуждаетъ. Отрицаніе есть лишь моментъ въ развитіи жизненныхъ силъ, гд высшая ступень неизмнно отрицаетъ собою низшую.

Небеса замыкаются и поетъ раскрываетъ передъ нами душу своего Фауста.

Фаустъ неудовлетворенъ схоластическою ученостью полагавшею возможнымъ, отршившись отъ непосредственнаго созерцанія природы, уловить міровые законы построеніями человческаго разсудка, онъ жаждетъ единенія съ вншнимъ міромъ. Смутно создаетъ онъ, что лишь постигнувъ единый разумъ и въ вещахъ и въ душ человка онъ постигнетъ міръ во всемъ его цломъ и во всемъ разнообразіи явленій.

Фаустъ обращается къ магіи. Магамъ, персидскимъ жрецамъ, издревле приписывалось геніальное прозрніе въ природу, помощью котораго они постигали таинственную связь явленій и получали возможность воздйствовать на нихъ. Магія средневковая приписывала себ то же зданіе и ту же силу,

Единеніе всхъ живыхъ силъ въ міровомъ стро представлялось первобытному воображенію подчиненіемъ отдльныхъ духовъ, властвующихъ надъ отдльными явленіями, одному, царящему надъ всми, высшему духу. Благодаря своей духовности, человкъ могъ вступать въ сношеніе съ этими духами и черезъ нихъ дйствовать на природу.

Для отвлекающаго мышленія это единеніе силъ представлялось сочетаніемъ чиселъ и миръ, въ свою очередь, въ силу основнаго свойства души человческой, эти сочетанія чиселъ и мръ созерцались въ соотвтствующихъ построеніяхъ, построенія эти пріобртали символическое значеніе для возбужденной фантазіи, и такимъ образомъ создавались чарующія душу картины міроваго строя,

Фаустъ хочетъ стать лицомъ къ лицу съ природою. Чтобы постигнуть ее, онъ за руководствомъ обращается къ творенію астролога Нострадамуса и вникаетъ въ начертанное имъ изображеніе макрокосма (міра во всемъ его объем, великаго мірового порядка), гд міръ представляется какъ одинъ цлостный организмъ. Согласно древневосточному и неоплатоническому созерцанію, тугъ представлялось собственно три отдльныхъ міра, поставленныхъ одинъ надъ другимъ, различныхъ по форм, но по своей сущности вяжущихся въ одно цлое: міръ, какъ идея, міръ, какъ дйствующая сила, міръ, какъ чувственное явленіе. Духи, вереницей сверху внизъ, передающіе Божескій свтъ въ нижніе міры и возносящіе земныя стремленія, изображены передающими другъ другу золотыя ведра. Фаустъ приходитъ въ восторгъ отъ этой картины единенія міровыхъ силъ, ощущаетъ присутствіе утихъ силъ въ себ изъ немъ возгорается отвага пуститься въ міръ,

Нести земную боль, земное счастье.

Въ немъ начинаютъ сказываться новыя чувствованія, но въ то же время является сознаніе, что для выясненія ихъ недостаточно однихъ его душевныхъ силъ, обособленныхъ отъ вншняго міра.

И вотъ пылкому воображеніи) его уже рисуется, что онъ одоллъ природу и подобенъ въ силахъ съ самимъ Духомъ земли.

Духъ Земли предстаетъ предъ нимъ. Но онъ объятъ пламенемъ, онъ грозенъ. Фаустъ проникается громадностью задачи, охватить всю совокупность жизненныхъ явленій и падаетъ ницъ. Духъ исчезаетъ.

Къ Фаусту стучится его фамулусъ Вагнеръ.

(Фамулусъ — студентъ, живущій въ дом профессора, заботящійся о порядк въ аудиторіи и являющійся посредникомъ между профессоромъ и студентами).

Въ разговор съ Вагнеромъ, Фаустъ высказываетъ все то, что служило евангеліемъ того періода, который исторія культуры зоветъ ‘Sturm und Drangperiode’. Душа молодого поколнія что то періода не могла помириться съ нахлынувшей культурой греко-римскаго міра, гд воля человка должна была подчиняться нравственному строю, выработавшемуся путемъ долгаго историческаго опыта, руководившагося разумомъ, но не проникшагося еще любовью, хотя она уже и была возвщена христіанствомъ.

‘Сердце ставить нравственныя требованія человку, каждому въ отдльности, сердце — единственный руководитель чувствъ, помышленій и длъ. Прислушиваясь къ велніямъ своего сердца, постигаетъ человкъ требованія другого сердца: согласуясь въ поступкахъ своихъ съ этими велніями, онъ вызываетъ и сочувствіе себ и содйствіе другихъ. Все остальное въ жизни настоящей и прошедшей лишь вншній источникъ впечатлній и, не пережитое сердцемъ, не переработанное собственнымъ умомъ, является кучкой пепла отъ пережитой чужой жизни, изъ которой выдуешь лишь жиденькое пламя. Сильный сердцемъ не страшится никакихъ преградъ, не пугаетъ сто познаніе истины’.

Вотъ пока еще смутное прозрніе къ истину, которое руководило тмъ поколніемъ, чувства котораго и искали настъ Фаустъ Вагнеру.

Воззрніе это проясняется въ душ Фауста, онъ начинаетъ сознавать, что жизнь человка двоится: велніями разсудка она укладывается въ строй, гд человкъ представляется лишь явленіемъ, — и такимъ малымъ во всеобщемъ сплетеніи міровыхъ силъ. Въ то же время, тотъ же человкъ ощущаетъ въ себ силу разума, управляющаго міромъ,— и онъ чувствуетъ себя великимъ — частый Божества. Но Фаустъ видитъ, какъ построенные на этомъ чувств идеалы быстро меркнутъ въ земной сует, и какъ случайно счастливыя сплетеніи жизненныхъ силъ, давая временное уловлена твореніе, задерживаютъ стремленіе къ высшему, незыблемому благу:

Когда мы до хорошаго достигнемъ въ этомъ мір,

То лучшее зовется ложью, бредомъ,

Что дали жизнь намъ, чудныя т чувства.

Вс глохнутъ въ сует земной,

— и воображеніе начинаетъ довольствоваться малымъ, тотчасъ же на сердц начинаетъ гнздиться забота о сохраненіи этихъ преходящихъ благъ, а на душ, нарушая радость и покой, зарождается страхъ передъ невдомымъ грядущимъ, не освщеннымъ цлые, поставленной для жизни — идеаломъ. Силы для созданіи незыблемаго идеала коренятся въ твоей душ, а ты вчно осужденъ оплакивать то, что вчно при теб.

Въ такомъ настроеніи Фаустъ чувствуетъ, что онъ

… на червя похожъ, что роется во прах,

— въ удушливой пыли всей окружающей его массы книгъ.

Онъ жаждетъ жизненной правды, изъ книгъ же, изъ болтовни на тысячи ладовъ онъ прочтетъ лишь, что всюду мучалися люди, что тутъ иль тамъ былъ счастливъ кто-то, и мозгъ, сбитый съ толку, въ тяжкихъ сумеркахъ блуждаетъ.

Фаустъ убждается, что подойти къ правд можно не по письменному преданію, не изученіемъ однихъ явленій помощью инструментовъ и снарядовъ, а изслдованіемъ законовъ міра, въ его настоящемъ и быломъ, подъ руководствомъ собственной мысли, поднявшейся до идеи, ему становится ясно, что мы овладваемъ только тмъ, къ чему приложимъ вс, дятельныя силы нашей души. Знаніе, не претворенное въ наше собственное убжденіе, тяготитъ, какъ лишнее бремя, только тмъ мы можемъ пользоваться, что сознано въ пережитомъ мгновеніи.

Борются могучія силы въ душ Фауста, совершается переломъ. Передъ нимъ рисуются сферы зиждительныхъ высшихъ силъ, въ ихъ ясной для духа гармоніи, — передъ его духовными очами

Парить на крыльяхъ легкихъ колесница огневая,

чтобы его восхитить чрезъ зеркальную громаду волнъ эира

Въ новые предл чистаго дянья,

онъ готовъ принести въ жертву свое личное существованіе, чтобы слиться воедино со всеобщею жизнью вселенной. Смло одолваетъ онъ страхъ уничтоженья, не отступаетъ предъ тмъ переходомъ, чей узкій звъ всмъ адомъ пламенетъ.

Когда Фаустъ подноситъ ко рту кубокъ съ ядомъ, звучитъ пасхальный колоколъ, возвщающій, что въ побдъ надъ смертью наша жизнь!

‘Вры нтъ со мн‘,-восклицаетъ Фаустъ, слыша пснь, вщающую о Христовомъ Воскресеніи,

‘А чудо вдь дитя любимйшее вры’.

Онъ знаетъ, что чудо есть построеніе напряженной волы подъ обаяніемъ священной для нея идеи, но онъ не сознаетъ еще, что и въ его душ именно совершается чудо, что въ образ предловъ новаго чистаго дянья начинаетъ носиться передъ его мысленнымъ взоромъ готовая охватить его волю свтлая идея, что не отреченіемъ отъ личнаго существованія вершится жизнь, а расширеніемъ его до отдачи себя на осуществленіе общаго блага на земл.

Пснь о возставшемъ Христ умиротворяла въ юности его волновавшуюся душу.— и теперь эта пснь зоветъ на подвигъ любви. Душа Фауста, витавшая въ предлахъ чистаго разума, открывается для дятельной любви въ широчайшемъ ея смысл, со всми ея радостями, но и со всми ея страданіями.

Слеза точится, и земля опять овладваетъ Фаустомъ.

Контрастомъ настроенію Фауста въ пасхальный праздникъ рисуется намъ жизнерадостное, беззаботное настроеніе толпы. Весеннее возрожденіе природы согрваетъ душу Фауста, и онъ любовно вслушивается въ гамъ тоже пригртаго солнцемъ и оживающаго люда.

Природа богатствомъ струящейся въ чей жизни наводитъ Фауста на воспоминаніе о томъ душевномъ напряженьи, съ какимъ онъ и отецъ его отдавались алхиміи, стремясь проникнуть въ тайники жизни и овладть силами природы, чтобъ-придти на помощь страждущему человку.

Великолпіе вечерней природы успокаиваетъ встревожившуюся опять душу Фауста, и онъ уносится мечтами вслдъ за утопающимъ свтиломъ: передъ его мысленнымъ взоромъ разстилается чарующій своимъ разнообразіемъ покровъ земли. Катеръ, слушая его. по въ силахъ подняться духомъ на ту а:о высоту, красота природы не трогаетъ его, онъ не можетъ отршиться отъ прелестей кабинетной работы надъ книгой и пергаментомъ.—

Ахъ, дв души живутъ въ моей груди,

Одна все отдлиться хочетъ отъ другой,

восклицаетъ Фаустъ, и это раздвоеніе мучаешь его: высшіе предлы, куда стремится одна душа, лучезарны, безплотны, другую влечетъ къ себ земное, со всею похотью любовной. въ глубин, онъ чуетъ правду въ тсномъ единеніи этихъ душевныхъ силъ и взываетъ къ духамъ, что витаютъ между небомъ и землей, чтобъ унесли они его къ новой, пестрой жизни, Фаустъ жаждетъ объединяющей силы, которая бы, какъ ни волшебномъ плащ, подняла его отъ земли и со всмъ земнымъ понесла бы въ высшіе предлы. Тутъ-то подбирается къ нему черный пудель и не разстаться Фаусту съ чтимъ чернымъ пуделемъ до самой могилы!

Не то Вагнеръ: живая душа ужъ обмерла среди кабинетныхъ занятій, и одна книжная, формальная мудрость манитъ ее, живыя силы непонятны ему, онъ не можетъ себ представить ихъ иначе, какъ зловщими духами, разсянными въ природ и подстерегающими человка.

Ночь покрыла поля и луга, подъ обаяніемъ красотъ природы, почувствовавъ себя человкомъ среди ликующаго люда, сопровождаемый пуделемъ, возвращается Фаустъ домой, душа его открыта для любви и къ людямъ и къ Богу. Онъ ощущаетъ въ себ силу проникнуть къ первоисточнику всей жизни.

Но пудель не дремлетъ. Фаустъ начинаетъ ясно слышать велніе разума пережить все земное, постигнуть этимъ путемъ міровой строй, чтобъ проникнуть до первоисточника жизни, но въ то же время чувствуетъ, что высокое настроеніе, охватившее его среди природы, уже готово покинуть его. Фаустъ бросается къ Евангелію: ‘въ начал было слово’, сказано тамъ.

Но нарождающееся въ Фауст настроеніе наводитъ его на мысль объ иномъ источник бытія: въ начал было не слово, логосъ, грековъ: самовысказывающійся разумъ, міровой законъ: не логоса александрійцевъ — самосознаніе Божества, источникъ міра идей, посредникъ между Богомъ и чувственной природою…. нтъ, пишетъ Фаустъ: ‘въ начал было дло’ — свободная самоосуществляющаяся воля.

Пудель громкимъ лаемъ не даетъ дальше работать, и Фаусту становится ясно, что это не простая собака: онъ начинаетъ добиваться, что за привиднье онъ занесъ къ домъ. Вс образы, въ которые до сихъ поръ укладывались для него явленія природы, оказываются не захватывающими этого явленія: нарождается сознаніе, что тутъ на лицо сила другого — нравственнаго порядка {Въ средніе вка существовала волшебная книга для заговора духовъ, названіе ея: ‘Claviculae Solomonia’ — ключи Соломона. Стихійныя силы природы представлялись духами: духами огня — саламандрами, духами воздуха — сильфидами, духами воды — ундинами: духами земли — кобольдами, гномами, альпами, послднимъ давалось также названіе incubus — налегающій, потому что онъ тяжелымъ гнетомъ налегаетъ на грудъ спящаго.}.

Фаустъ поражаетъ звря знаменіемъ,

Передъ которымъ выи

Гнутъ черныя вс силы,

— и злой духъ, тщетно пытавшійся разлиться въ туманъ посл долгихъ усилій не обнаруживать себя, является покорнымъ слугою Фауста.

Потть порядкомъ вы заставили меня,

говоритъ Мефистофель, появляясь передъ Фаустомъ подъ видомъ схоласта {Въ средніе вка повсюду писались люди, большею частью недоучившіеся студенты, выдававшіе себя за мудрецовъ, предсказателей будущаго, духовидцевъ, и составляли такое зло, съ которымъ приходилось бороться церковнымъ соборамъ.

Мышиный богъ — дословный переводъ имени Вельзевула, противника Іеговы у евреевъ. Ариманъ, злое начало у персовъ, представлялся въ образ мухи, разносящей чумную заразу.} — въ образ, указывающемъ на разсудочное происхожденіе понятія о зломъ дух.

Какъ въ народномъ сказаніи о Фауст Мефистофель самъ возвщаетъ Фаусту о всемогуществ Божіемъ, такъ и тутъ устами его сама истина говоритъ: что онъ —

Часть силы той,

Что вчно хочетъ зла и вчно доброе творитъ,

т. е. что онъ лишь служебное начало въ нравственномъ стро міра, такъ какъ человкъ, лишь пройдя вс искусы чувственнаго наслажденія и критическаго разсудка, поднимается до сознанія высшей, всеединящей силы блага.— до того высокаго чувства, что зоветъ онъ въ себ любовью, что онъ

духъ, который отрицаетъ постоянно,

и въ этомъ правъ, такъ какъ во всеобщемъ движеніи, при вчной смн условій всякій послдующій моментъ есть для разсудка уже отрицаніе предшествовавшаго, что его стихія грхъ, т. е. та область духа, которой живущая въ человк сила, повелвающая вчно стремиться къ осуществленію въ мір идей высшаго порядка. боялась какъ грховной, пока человкъ не дошелъ до сознанія, что міръ во всемъ своемъ состав объединенъ силою Высшаго разума и что грхъ есть уже сознательное нарушеніе этого строя.

Мефистофель злорадствуетъ, надъ тмъ, что человкъ въ броженіи своихъ духовныхъ силъ, въ своемъ обольщеніи, признаетъ себя особымъ, себ довлющимъ, въ себ замкнутымъ міромъ и тяготится всмъ его окружающимъ. по затмъ вынужденъ бываетъ сознать, что основы жизни у него общія со всмъ этимъ вншнимъ міромъ, со всми тлами вокругъ него.

Дьяволъ глумится надъ свтомъ, который по сознанію человка все боле и боле озаряетъ его душу: бсу знакомъ лишь тотъ свтъ, который краситъ тла и съ ними вмст погибаетъ.

Такъ, вчно жизненной ты сил,

Творящей благодатно,

Свой дьявольскій кулакъ холодный кажешь.

говорить Фаустъ Мефистофели) и думаетъ, что злой духъ уже вось высказался передъ нимъ, и что онъ позвалъ всю его ничтожность.

Ему безразлично теперь встрчаться съ нимъ, гд и какъ. Мефистофель же, высказавши свою роль въ общемъ стро мірозданья, хочетъ ближе подойти къ Фаусту, захватить его со стороны чувственныхъ наслажденій.

Схоласту надо исчезнуть, и потому Мефистофель проситъ позволенія удалиться, чтобы въ другомъ образ явиться на состязаніе.

0x01 graphic

Но выбраться изъ дома ему мшаетъ начерченная на порог пентаграмма — фигура, еще у пиагорейцевъ служившая символомъ гармоніи всхъ міровыхъ силъ и отношеній, средневковое суевріе приписывало ей силу охранять отъ вдьмъ и злыхъ духовъ.

Пентаграмма оказалась не замкнутою Фаустомъ у входа снаружи и сила ея тмъ нарушенною: въ лазейку эту и прошмыгнулъ черный пудель. Изнутри же форма духовнаго построенія заключена, и злому духу пробраться негд. Надо усыпить блюстителя этой формы и наслать живую силу разрушить начертаніе, а сила эта не дремлетъ и скребется неподалеку.

Причудливой арабеской заплетающихся и расплетающихся мотивовъ убаюкиваютъ Фауста духи-соблазнители, и передъ очарованной душой спящаго

Фауста развертывается роскошная картина пестрой жизни.

Мефистофель предоставляетъ Фауста на нкоторое время самому себ. Мучительное бореніе душевныхъ силъ испытываетъ Фаустъ. Углубившись въ созерцали жизненнаго строя, онъ еще не въ состояніи разобраться въ томъ, что представляется ему противорчіемъ между духомъ человка, требующимъ немедленнаго приведенія въ исполненіе его отвлеченныхъ идеаловъ, и незыблемымъ строемъ вселенной, не допускающимъ никакого своевольнаго, наперекоръ этому строю, вмшательства человка.

Душевная тревога сказывается въ оклик Фауста, когда Мефистофель стучится къ нему въ дверь: Фаустъ страшится всякой новой встрчи. Узнавъ голосъ Мефистофеля, котораго онъ считалъ лишь соннымъ бредомъ своей фантазіи, онъ смущается еще боле.

Насмшливый тонъ Мефистофеля въ его требованіи троекратнаго разршенія войти возвращаетъ Фаусту увренность въ себ, и въ такомъ настроеніи встрчаетъ онъ злого духа.

Мефистофель является щеголемъ, въ блестящей одежд, и сонетъ Фауста окунуться въ жизни.

Фаустъ чувствуетъ невозможность отршиться ось высокихъ требованій своего духа, а жизненный строй какъ будто требуетъ отреченія. Фаустъ еще не позналъ, что лишь путемъ этой духовной борьбы человчество, при многовковомъ опыт, улавливаетъ незыблемые законы мірового движенія.

Фаустъ жаждетъ смерти.

Мефистофель ловить ею на слов: высказываемое Фаустомъ желаніе смерти не мирится съ бьющей въ немъ ключемъ могучей жизненной силой.

Тогда Фаустъ, въ страстно напряженномъ порыв, проклинаетъ вс узы, вяжущія свободный духъ, проклинаетъ весь разсудочный укладъ жизни, грудь его жаждетъ свободы для чувства.

Всполошились вс силы души Фауста, и раздается пснь духовъ, взывающихъ къ нему, чтобы въ груди своей онъ построилъ міръ прелестне разрушеннаго имъ: ‘путь новый жизненный начни ты съ яснымъ чувствомъ и псни новыя вслдъ зазвучатъ!’

Высоко поднятое настроеніе Фауста не смущаетъ Мефистофеля — ему не понятно оно: къ пніи духовъ онъ слышитъ лишь призывъ къ настоящей по его мннію жизни и спшитъ предложить свои услуги, чтобъ познакомить Фауста съ этой жизнью.

Фаустъ не отказывается отъ его услугъ, но хочетъ знать, какою цною достанутся он ему.

Когда Мефистофель говорить о расплат тамъ за услуги его здсь, на земл, то Фаустъ, только что обрушившійся съ проклятіями на этотъ міръ, чувствуетъ, какъ глубоко, неразрывно онъ связалъ съ нимъ, и признаетъ, что для него будетъ безразлично всякое другое существованіе, когда онъ разстанется съ этою землей и съ этимъ солнцемъ.

Мефистофель ловитъ его на слов и предлагаетъ поступиться будущимъ міромъ, общая за то вс блага на земл. Фаустъ, понимая, что не подняться Духу отрицанья до высоты его стремленій, иронизируетъ надъ преходящими благами земли и торжественно заявляетъ, что если въ немъ высшія стремленья ослабнутъ и онъ соблазнится преходящимъ наслажденьемъ, то почтетъ нарушенной свободу своего духа — и тогда станетъ ему безразлично быть рабомъ бса или рабомъ кого другого.

Какая же свобода манитъ Фауста?

Передъ его духовнымъ созерцаніемъ

Высшія непостижимыя созданья

Чудесны, какъ и въ первый день.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бушуютъ бури въ состязаньи

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И глубочайшаго цпь дйствія вокругъ.

Свирпствуя, он являютъ.

(Прологъ въ небесахъ.)

‘Цпъ глубочайшаго дйствія вокругъ’ исключаетъ своеволіе человка. Свобода же его въ сознаніи, что и въ немъ обртается то, что вчно зиждется, что вчно дйствуетъ, живетъ и дастъ человку силу, въ мыслятъ непреложныхъ закрплять все, парящее въ явленьи зыбкомъ.

Поэтому Фаустъ и говоритъ, что разъ человкъ успокоится на лон нги и коснетъ — онъ рабъ того, но имя чего онъ отказался отъ свободы вчно дйствовать.

Мефистофель настаиваетъ на подписаніи договора съ нимъ и предлагаетъ подписать его кровью. Фаусту, лицомъ къ лицу со злымъ духомъ отрицанья, кажется, что онъ возмечталъ подняться уже слишкомъ высоко. Но все же ясно для него, что разсудочное знаніе его не удовлетворитъ, и что долженъ онъ проникнуть въ ‘невдомыя еще волшебныя сни’— къ тмъ дятельнымъ во вселенной силамъ, выразителями которыхъ представляются ему клокочущія страсти въ человк — этомъ внц сочетанія міровыхъ силъ. Фаустъ въ своей душ жаждетъ пережить все, что радуетъ человчество и все, чмъ оно болетъ.

Мефистофель глумится надъ этимъ порывомъ. Для разсудка несовмстимо въ одномъ существ — въ одномъ явленіи — все противорчивое разнообразіе душевныхъ силъ: не постигаетъ дьяволъ, что это противорчіе прекращается, какъ только станетъ человку ясно, что все разнообразіе явленій состоитъ лишь въ различномъ сплетеніи, при различномъ ихъ напряженіи, живыхъ силъ природы, выразителей единаго разума, и но именно въ т моменты, когда человкъ ощущаетъ къ себ эту силу разума, объединяющую кажущіяся противорчія въ явленіяхъ, не можетъ онъ подняться до поэтическаго настроенія, до удовлетворяющаго его чувства красоты,

Мефистофель глумятся надъ поэтическимъ творчествомъ, будто бы позволяющимъ поэту совмщать несовмстимое:

Такого господина знать мн-бъ самому хотлось.

Назвалъ бы господиномъ микрокосмомъ *) я его.

*) Микрокосмъ — міръ въ маломъ — терминъ натурфилософіи XVI столтія для человка въ его противопоставленіи макрокосму — всему міру, въ его цломъ.

Духъ отрицанія, помимо своей воли, указываетъ на истину, что дйствительно поэтъ претворяетъ вс впечатлнія, просвтленныя разумомъ, въ живые образы, и такимъ путемъ создаетъ мірокъ — единый при всемъ своемъ кажущемся разнообразіи.

Отуманенный злымъ духомъ, но все же глубоко проникнутый чувствомъ, что непосредственное общеніе съ жизнью есть источникъ познанія, Фаустъ ршается о-бокъ съ Мефистофелемъ ринуться въ свтъ.

Увлеченный успхомъ, дьяволъ злорадствуетъ. Ему рисуется Фаустъ уже погрязшій въ чувственныхъ наслажденіяхъ, мощные порывы души представляются бсу ненасытностію, объ ‘утоленьи которой молить онъ будетъ тщетно’.

Злоба мутитъ разсудокъ Мефистофеля: забытъ смыслъ договора, забыть, что неутолимое наслажденіе будетъ все дальше и дальше увлекать Фауста — и онъ не скажетъ мгновенію:

Помедли — ты прекрасно такъ!

и не нарушить договора.

——

Въ разговор съ ученикомъ Гёте, устами Мефистофеля, иронизируетъ надъ испытаннымъ имъ самимъ въ юности мертвящимъ вліяніемъ школьнаго знаніи, когда умъ, какъ бы скованный испанскими сапожками (орудіемъ средневковой пытки), искаженный, сторонится отъ жизненныхъ впечатлній.

——

Знакомство съ прелестями жизни подъ руководствомъ Мефистофеля Фаустъ начинаетъ съ виннаго погребка, гд кутитъ молодежь. Духъ-искуситель надется, что вино возьметъ свое, по душ Фауста претитъ грубое веселье, и онъ охотно бы ушелъ.

(Гансъ изъ Риппаха — по одному толкованію, живодеръ въ Риппах, недалеко отъ Лейпцига. По Дюнцеру Гансъ Артъ изъ Риппаха — насмшливая кличка, равнозначная: ‘неотесанный болванъ’, дававшаяся лейпцигскими жителями — кичливо сравнивавшими Лейпцигъ съ Парижемъ — всмъ, кто родомъ не изъ Лейпцига Фрошъ хочетъ неприличнымъ знакомствомъ кольнуть чужеземцевъ, видимо производившихъ на компанію впечатлніе людей, стоящихъ выше ихъ по положенію.)

Посл кабачка мы видимъ Фауста съ Мефистофелемъ у вдьмы.

Чуткая женщина съ вчно настороженною душой представлялась возбужденной фантазіи германца облеченною свыше даромъ прорицанія будущаго, она становилась жрицею благодтельныхъ боговъ, врачевавшею больныхъ, пекшеюся о раненыхъ.

Христіанство обратило древне-германскихъ боговъ въ силы ада. За ними послдовали и жрицы боговъ.

Разныя горныя высоты представляли собою нкогда мста жертвоприношеній древне-германскимъ богамъ, жертвоприношенія сопровождались весельемъ и плясками, тамъ же Происходили народныя собранія.

Теперь, но народному поврью, на тхъ же высотахъ слетаются ни дикій шабашъ, верхомъ на помел, на коалахъ, на свиньяхъ, нкогда мудрыя жрицы, нын же злыя, безобразныя чудища — вдьмы, въ кухняхъ своихъ он парятъ волшебныя келья, въ которыхъ народная фантазія продолжаетъ видть страшный напитокъ, могущій дать вс благи на земл.

Въ кухн вдьмы какіе-то не-люди и не-зври бснуются вокругъ котла съ варевомъ:

Мы нищенскіе, жидкіе супы варимъ.

поясняютъ они Мефистофелю — питаніе для духовно нищихъ.

Ну, публика у насъ большая будетъ,

отвчаетъ Мефистофель.

Какіе-то обрывки политическихъ, соціальныхъ, философскихъ мыслей и низменныхъ, похотливыхъ порывовъ мелькаютъ въ общей сутолк.

Передъ Фаустомъ развертывается вся сумятица неуравновшенной духовной природы человка, Мефистофель надется, что это дикое броженье силъ будетъ претить Фаусту, и что онъ всецло отдастся чувственному наслажденію, не разбираясь въ немъ. Злой духъ разжигаетъ его любовную похотливость, показывая въ зеркал роскошный образъ женщины, и отуманиваетъ взоръ Фауста, какъ только тотъ хочетъ подойти ближе и отдать себ отчетъ во впечатлніи.

Появляется вдьма. Мудрое варево, ушедшее изъ котла, чуть не спалило ее. Тутъ слышится иронія Гёте надъ крайностями просвтителей XVIII вка, яко бы истребившихъ, за ихъ нелпостью, народные миическіе образы, но образы эти, крпкіе споимъ основнымъ смысломъ, остались также невредимы, какъ и наша вдьма.

Въ бшенств, вдьма не узнаетъ сатаны: необычный нарядъ, плодъ того же просвщенья, какъ объясняетъ Мефистофель, ввелъ ее въ обманъ.

(Два ворона — Xуги, разсудокъ, и Муни, воспоминаніе — отъ германскаго бога Одина перешли къ средне-вковому чорту),

Мефистофель почти силою вводитъ Фауста въ кругъ очерченный вдьмой, послдняя творитъ заклинаніе, необходимое для приданія силы изготовленному ею напитку, пестрая арабеска изъ словъ проносится передъ Фаустомъ, разрозненныя мысли какъ будто стремятся къ какому-то единству,

Противорчье коренное тайной вдь

Останется и умнику, и дураку,

говоритъ Мефистофель… но тайной, пока не ударитъ искра генія и не сольетъ это противорчіе воедино и не озаритъ міръ свтомъ высшей истины.

(Сивиллы — прорицательницы древности, которыхъ въ средніе вка сопоставляли съ еврейскими пророками).

Когда Фаустъ выпилъ зелье, Мефистофель торопитъ его уходить: движенье, разогртая кровь не дастъ ему углубиться въ себя и разобраться въ испытанномъ.

Бездлье благородное цнить потомъ тебя и научу, заканчиваетъ Мефистофель, надясь, что купидонъ среди бездлья зашевелится въ Фауст, и бсу учить его будетъ уже нечему.

Фаустъ, съ вдьминымъ напиткомъ въ тл, встрчаетъ Гретхенъ, идущую отъ исповди: она

Обычаемъ и добродтелью богата

и, вмст съ тмъ, чаруетъ свжестью жизненныхъ силъ. Въ Фауст съ первой встрчи загорается любовь: чувственная вначал, она быстро просвтляется, согрваетъ его душу, и онъ сознаетъ себя уже не одинокимъ среди мірозданья, — въ немъ сказывается родственная связь со всмъ живымъ.

Къ нкогда страшному для него Великому Духу Фаустъ обращается теперь съ добрымъ чувствомъ.— съ благодарностью за то, что Онъ даетъ ему право проникать въ природу, какъ въ душу друга, что Онъ проводитъ передъ нимъ весь рядъ живыхъ существъ и учить познавать братьевъ въ тишин куста, въ воздух, въ вод.

Но вмст съ тмъ Фаусту сталъ уже необходимъ постоянный его спутникъ — духъ отрицанія.

Изъ словъ Мефистофеля видно, что мышленіе Фауста уже отрезвло: ‘сумятица воображенія’, зарождавшая неосуществимые идеалы, улеглась, но за то порывы къ чувственному наслажденію овладваютъ имъ все чаще!

Сознаетъ Фаустъ, что нравственной вол его уже не одолть чувственныхъ позывовъ, грозящихъ гибелью Гретхенъ:

И мн, отверженному Богомъ, мало было,

Что скалы я хваталъ

И ихъ громилъ до основанья,

Мн нужно было подъ нее, подъ миръ ея подрыться!

Идеалъ чистой любви меркнетъ подъ напоромъ жажды наслажденія:

Вы, силы ада. Жертва эта вамъ была нужна!..

Ну, дьяволъ, помогай изжить мн ужасъ поскоре

— участь Гретхенъ ршена…

——

Въ сказаніяхъ о шабаш чертей, колдуновъ и вдьмъ слышится осужденное христіанскимъ міросозерцаніемъ до-историческое германское прошлое, съ его борьбой’ неясно сознанныхъ жизненныхъ стремленій, въ которой народная фантазія заставляла самихъ боговъ принимать горячее участіе.

Вальпургіева ночь представляетъ намъ мятущуюся душу Фауста, ринувшагося бокъ-о-бокъ съ духомъ отрицанія въ омутъ пестрой жизни, гд въ погон за удовлетвореніемъ чувственныхъ позывовъ ‘толпа тянетъ къ злому’, и гд при нарушенномъ равновсіи силъ,

Страшно спутавшись въ погром,

Въ кучу все нагромоздилось.

Просвтляющаяся нравственная воля Фауста жаждетъ трезвыхъ идеаловъ для руководства жизнью, и онъ, надется, что на тхъ высотахъ, гд

Великій собирается кагалъ,

съ самимъ сатаною во глав, ‘должна разршиться не одна загадка’, когда будетъ допита до дна чаша наслажденья.

Туда же по пути ковыляютъ и половинныя существа. что, ‘взбираясь уже триста лтъ, не доберутся до вершинъ’ — (Гёте иронизируетъ надъ той наукою, что не можетъ выбраться изъ своей формалистики, какъ изъ разщелины, гд она застряла), другія, такія же существа, ‘все полощатся внизу, насквозь вс чисты’,— то вчные критики, выполаскивающіе изъ творчества все содержаніе и осужденные потому на вчное безплодіе среди отмытыхъ ими формъ, чистыхъ, какъ кристалъ.

Мефистофель боится ожидаемаго Фаустомъ разршенія загадокъ, онъ увряетъ, что наверху

…и завяжется загадка не одна.

и увлекаетъ Фауста въ сторонку отъ пути кверху, — туда, гд мастерятся малые мірки’, и гд можно ‘подомовничать’ въ тиши, — туда, гд

Болтаютъ, пляшутъ, парятъ, любятъ, пьютъ.

Онъ берется вновь ‘разодолжить’ Фауста, намекая тмъ на его прошлое съ Гретхенъ.

Характерна для ‘мастерящихся’ здсь маленькихъ мірковъ та улитка, что ползетъ навстрчу Мефистофелю: здсь еще вдь ко двору и лошадиное копыто чорта, и все отжившее, но сохранившееся въ смутномъ преданіи. Ползетъ улитка, нагрузивъ на себя весь свой до мокъ, а свтъ мчится мимо, оставляя въ сторон ее, со всми ея присными: вс они. неспособные подняться до пониманія совершающагося въ мір, ворчатъ, что и ‘доврять-то ужъ нельзя больше народамъ’, и что

Отъ настоящаго пути теперь далеко слишкомъ вс,

а когда вотъ они были въ сил —

Тогда впрямь время было золотое!

Проскальзываетъ въ словахъ Parvenu признаніе, что къ свое время длали они ‘ чего бъ не подобало’ — не умли разобраться къ существенныхъ сторонахъ общественнаго строя: были ужъ черезчуръ умныкогда же. пошло все кругомъ, то хватились они все ‘упрочивать’, но уже было поздно.

Мефистофель, обратившись вдругъ въ очень древняго старика, глумится надъ ними: ‘свтъ пошелъ на склонъ, такъ какъ боченокъ его, старика, замутился’ — замутилось въ его старой голов.

Фауста берегъ страхъ подпасть общему настроенію, а Мефистофель коварно подбиваетъ его, за невозможностью борьбы, отдаться охватывающему всхъ движенію,—

Ты двинулъ, думаешь, анъ, двинули тебя!—

и торопится пробраться съ нимъ въ самую кипятъ шабаша, гд Фаустъ дйствительно одурманивается въ разгар сладострастія, пока внезапно не воскресаетъ въ его душ яркимъ контрастомъ свтлый образъ Гретхенъ. На ше у ней онъ видитъ красную полоску, не толще лезвія ножа, и его охватываетъ ужасъ: ему представляется бда, которая грозитъ Гретхенъ.

Мефистофель увряетъ его. что это обольстительный образъ Медузы, цнепящій кровь, и почти силою уводить Фауста смотрть интермедію на театр, чтобъ отвлечь его вниманіе въ другую сферу.

КЪ ВАЛЬПУРГІЕВОЙ НОЧИ.

Уріанъ — неизвстный — имя, которое даютъ дьяволу, когда не хотятъ называть его настоящимъ именемъ

Воладъ или Валантъ — часто встрчающееся у поэтовъ XII и XIII столтія имя чорта.

Блубо — безстыжая кормилица Прозерпины, утшавшая Цереру посл похищенія ея дочери и разными неприличными рчами и движеніями заставлявшая се смяться.

Лилита, Адама первая жена. Есть талмудическое сказаніе, что у Адама была первая жена, именемъ Лилита, не хотвшая повиноваться мужу, она поссорилась съ нимъ, улетла въ воздушное пространство и стала злымъ духомъ. Въ волосахъ ея гнздятся маленькіе чертенята, и съ помощію ихъ она старается совращать молодыхъ мужчинъ.

Проктофантасмистъ — заднимъ мстомъ прозрвающій духовъ. Такъ обозвалъ Гёте извстнаго въ свое время берлинскаго книгопродавца Николаи, который подъ вліяніемъ Лессинга оказалъ большія услуги просвщенію, но не могъ подняться до пониманія новыхъ формъ геніальнаго творчества, чмъ вызвалъ жестокія нападки на себя Шиллера, Гёте, Фихте и всей романтической школы. Для Гёте онъ сталъ особенно невыносимъ своей пародіей на ‘Страданія Вертера’.

Вышеуказанное. прозвище Гсге далъ ему посл того, какъ съ Николаи приключилась отравная исторія. Ему, считавшему себя трезвымъ наблюдателемъ явленій природы, одно время казалось цлыми днями, что вокругъ него, во образ привидній, вьются роемъ души умершихъ. Но скоро Николаи спохватился и понялъ, что это къ его голов приливала кровь: онъ поставилъ себ піявки, куда слдовало, и привиднія исчезли. Тогда Николаи въ широковщательномъ трактат, прочтеннымъ имъ въ Берлинской Академіи Наукъ, возвстилъ міру о совершившемся событіи, чмъ и вызвалъ безчисленныя насмшки надъ собою. Въ томъ же трактат издвался онъ надъ какой-то исторіей съ привидніями, которая, по его словамъ, случилась въ тегел, родовомъ имніи Гумбольдтовъ.

По Гомеру люди продолжаютъ жить въ загробномъ мір въ качеств образовъ, тней — и доловъ. Въ такомъ смысл Мефистофель называетъ идоломъ представившійся Фаусту образъ Гретхенъ.

Диллетантизмъ долго занималъ Гёте. Онъ иного писалъ о немъ, указывая на то, что для художника искусство представляетъ собою серьезную жизненную задачу, для дилетантизма же оно забава: dilettarsi значить по-итальянски забавляться. Впрочемъ, Гёте видлъ и свтлую, благодатную сторону въ диллетантизм: онъ можетъ облагородить человка, давъ доступъ въ его душу требованіямъ высшаго духовнаго порядка.

Servlbilis — по натур своей вчно готовый прислуживаться.

Интермедія. Шиллеръ и Гете помстили въ Альмахъ музъ въ 1797 г., подъ названіемъ ‘ксеній’ (гостинцевъ врод тхъ, которые древними раздавались посл пира гостямъ, уносившимъ ихъ съ собою домой), рядъ эпиграммъ, частію къ отместку своимъ противникамъ, частью же объявивъ черезъ посредство ихъ войну всмъ литературнымъ посредственностямъ, въ отвтъ полилось на поэтовъ столько грязи, что они признали боле цлесообразнымъ для распространенія здравыхъ понятій вести борьбу помощью крупныхъ литературныхъ произведеній съ положительнымъ характеромъ.

Приготовленными въ альманахъ 1798 года Ксеніями Гёте воспользовался для интермедіи, чтобы ввести въ нее рядъ уродливыхъ порожденій борьбы духовныхъ силъ конца вка среди насильственной ломки политическаго, а вмст съ нимъ и нравственнаго строя жизни, и вотъ передъ нами проходятъ образы такихъ же половинныхъ существъ, какія Фаустъ нашелъ у потухавшихъ огней.

Сцена представляетъ просто древнюю гору, да росистую долину, такъ что декораторамъ съ машинистами длать нечего и можно отдохнуть. Называя ихъ сынами Мидинга, Гёте хочетъ оказать имъ большую честь, такъ какъ онъ очень цнилъ Мидинга, бывшаго долгое время машинистомъ и декораторомъ въ Веймарскомъ театр, которымъ Гёте управлялъ почти 30 лтъ.

Празднуя свою золотую свадьбу, Оберонъ, король эльфовъ, хочетъ отпраздновать также свое примиреніе съ женой посл долгой ссоры изъ-за похищеннаго ею ребенка — индійскаго царскаго сына.

Оберонъ созываетъ всхъ покорныхъ ему духовъ.

Съ Пукомъ и Аріелемъ во глав слетаются эльфы на праздникъ.

Пукъ, веселый, добрый шалунъ, поднявшись изъ земли.

…. вертится колесомъ

Играетъ въ хоровод.

Аріель, воздушный, легкокрылый, ведетъ пніе въ небесно-ясныхъ звукахъ.

Оркестръ живыхъ существъ въ трав и въ воздухъ, среди полной тиши, подъ луннымъ свтомъ, во всю мочь вторитъ воздушнымъ духамъ.

Пніе Аріеля манить къ себ красавицъ, но ‘манитъ и много рожъ’, корчащихъ изъ себя великихъ людей. Въ Общемъ напряженіи умственныхъ силъ, каждый себя считалъ тогда поэтомъ, каждый — геніемъ.

Вотъ идетъ, сопитъ тупымъ своимъ носомъ мыльный пузырь — волынка, мнящая себя тоже музыкантомъ.

Вонъ межеумочное созданьице — завистливое, плотоядное, ни жаба, ни паукъ: нтъ у него крылышекъ, а были бы они, то хоть настоящаго зврка изъ него бы и не вышло — поэтомъ бы ему не быть, а вышли бъ все-таки стишки.

Или вотъ парочка — поэтикъ съ музыкантомъ. Хочется имъ что-то смастерить: прыгаютъ они и скачутъ въ ‘рос душистой, медвяной’, но имъ

На воздухъ все-жъ не взвитыя!

Любопытный путешественникъ — опять тотъ же Николаи. Онъ громить духовъ, а, наперекоръ уму, душа его все же поражена волшебной прелестью бога сновидній, ‘бога Оберона’, —

И безъ когтей, и безъ хвоста,

Но все же нтъ сомннья.

Что, какъ и греческіе боги.

Онъ есть все тотъ же чортъ.

провозглашаетъ правоврный.

Тутъ же длаетъ наброски всего, что видитъ, сверный путешественникъ — самъ Гете, а разберется онъ по всемъ, когда въ Италіи научится смотрть, какъ слдуетъ.

Пуристъ, что ищетъ одной лишь строго установленной формы приличія, попавъ тоже на Блоксбергъ, высказываетъ свое неодобреніе природ безъ прикрасъ:

Вдьмъ полчище вдь въ сбор тутъ —

Напудрены жъ дв только!

Уже отживающая свой вкъ Матрона, завидуя крпкому тльцу молодой вдьмы, которая хвастается имъ, сидя голая на своемъ козл, грозитъ ей:

И молоды, и нжны вы.—

Сгніете все жъ, надюсь.

На нагое, свжее тло, своею жизненною силой освжающее чистую душу художника, здсь, на Глоксберг, накидываются роемъ горе-музыканты и выбиваются изъ строя къ великому огорченью капельмейстера.

Сбитый съ толку флюгеръ, вертящійся по втру, отъ кого-то все въ восторг и чего-то все боится.

Сюда же толпой залетли и ксеніи. Острыя клешни ихъ натворили много бдъ, нанесли много боли, и все будто бы лишь для того, чтобъ потшить папашу сатану.

Геппингсъ въ своемъ журнал ‘Геній Времени’ поспалъ съ Ксеніями, не разобравшись въ ихъ калач. Жестоко язвили ксеніи людей, лишенныхъ таланта. но тмъ не мене пускавшихся въ литературную работу, Геннингсъ же видлъ у авторовъ ихъ лишь злобу на опасныхъ соперниковъ, и вообще обвинилъ поэтовъ къ преслдованіи крайне низменныхъ интересовъ.

Между тмъ въ ‘Музагетъ’ — предводител музъ, альбом, который Геппингсъ прикладывалъ къ своему журналу — ему, строгому служителю музъ, вдьмы оказались больше по душ, и потому онъ здсь, на Блоксберг,

… въ этой рати вдьмъ не прочь бы

И затеряться былъ.

Геппингсъ — ci-devant геній времени, такъ какъ въ новое, 19-е, столтіе онъ вступилъ съ тмъ же своимъ журналомъ, но лишь переименовавъ его какъ бы въ отпоръ Ксеніямъ давалъ у себя въ журнал пріютъ всмъ мнимымъ стихотворцамъ. На Блоксберг онъ тоже подбираетъ поэтиковъ и приглашаетъ ихъ держаться ему за полу, чтобъ за нимъ пробраться на вершину, которая такъ же широка, какъ и у нмецкаго Парнаса.

Тутъ опять передъ нами просвтитель Николаи — любопытный путешественникъ — со своей сухой педантической осанкой.

И нюхаетъ, что мочи есть:

‘Онъ чуетъ іезуитовъ’,

такъ какъ, за ясностью его просвтительныхъ началъ, съ нимъ, но его мннію, могутъ не соглашаться лишь люди, подъ личиною благихъ помысломъ скрывающіе своекорыстные интересы.

Жуpaвлемъ выступаетъ за нимъ длинная фигура Лафатера, когда-то мудрйшаго, добрйшаго и искреннйшаго изъ людей, но попавшаго ни Блоксбергъ вслдствіе зародившихся у него тщеславіи и жажды блеска.

Въ сторонк свтскій человкъ очевидно, самъ Гете — посмивается надъ тмъ, что въ благочестіи своемъ, не всмотрвшись поглубже ни къ свою, ни въ чужую душу, люди часто и на Блоксберг думаютъ ‘улаживать соборики’.

Танцоръ почуялъ своего брата — плясуновъ,

Тамъ новый, видно, хоръ идетъ?

Вдали, чу, барабаны.

Это гг. мнимые философы, которыхъ въ горячемъ спор занесло на Блоксбергъ. Здсь ихъ однако единитъ волынка — эта новая лира Орфея, единительница скотовъ.

Формулы, выработанныя истыми мыслителями къ глубокомъ созерцаніи разума, подхвачены тутъ налету, и защищая ихъ, эти господа вертятся.

Справляются, какъ могутъ,

вступая другъ съ другомъ чуть не въ смертный бой.

Другъ друга крпко ненавидитъ

Вся эта наша сволочь,

замчаетъ вкопали голова, руководящаяся въ жизни лишь своимъ личнымъ взглядомъ на вещи, не навязывая его никому другому.

Громче всхъ кричитъ догматикъ: для него вс понятія, вс положенія разума всегда, во всемъ ихъ всеоружіи, обртаются въ душ, родятся съ человкомъ, не замтилъ онъ, что замкнутъ къ круг, пока не сталъ лицомъ къ лицу со всею чертовщиной:

Все жъ что-нибудь чортъ долженъ быть —

Иначе были бъ разв черти?

Идеалистъ смущенъ: вдь все, что онъ ни встртитъ въ мір, есть созданіе его духа — его я. Слдовательно и эта чертовщина на Блоксберг есть его созданіе.

Для реалиста же, все, что передъ нимъ является, есть сама дйствительность, сущность вещей, и вотъ у него голова идетъ кругомъ: все, что совершается въ Блоксберг есть, значитъ, тоже сама дйствительность.

Супернатуралистъ, не зналъ, какъ доказать существованіе особаго духовнаго міра вн природы. Увидавъ воочію чертей, онъ торжествуетъ:

Вдь отъ чертей я заключить

Могу и къ добрымъ духамъ.

Для полноты картины пестрой жизни тутъ же: кишатъ толпой ловкачи, что, съ широкой совстью, при всякихъ обстоятельствахъ пробираются кверху хоть на головахъ, если не въ силахъ устоять на ногахъ, пригорюнились неуклюжіе, которые, напротивъ, не умютъ прилаживаться къ обстоятельствамъ, топорщатся блуждающіе огни — проходимцы.

Падучая звзда, богатая лишь заимствованнымъ свтомъ, свалилась съ высоты и ужъ безъ чужой помощи не подняться ей съ земли.

Назойливо выступаютъ грузные, страшныя фигуры демагоговъ, не задумывающихся передъ ломкою жизненныхъ устоевъ, хотя ломка эта и грозитъ бдою всему свжему, лишая его почвы.

Наконецъ исчезаютъ тяжелыя виднія и оркестръ живыхъ существъ pianissimo встрчаетъ брежжущій свтъ.

ФАУСТЪ

ПОСВЯЩЕНІЕ.

ПРОЛОГЪ ВЪ ТЕАТР.

ПРОЛОГЪ ВЪ НЕБЕСАХЪ.

ТРАГЕДІИ ПЕРВАЯ ЧАСТЬ.

НОЧЬ.

ЗА ГОРОДСКИМИ ВОРОТАМИ.

АУЕРБАХОВЪ ПОГРЕБЪ ВЪ ЛЕЙПЦИГ.

КУХНЯ ВДЬМЫ.

УЛИЦА.

ВЕЧЕРЪ.

ГУЛЯНЬЕ.

ДОМЪ СОСДКИ.

САДЪ.

БЕСДКА ВЪ САДУ.

ЛСЪ И ПЕЩЕРА.

КОМНАТА ГРЕТХЕНЪ

САДЪ МАРТЫ.

У КОЛОДЦА.

У ГОРОДСКОЙ СТНЫ.

НОЧЬ.

СОБОРЪ, СЛУЖБА, ОРГАНЪ И ПНІЕ.

ВАЛЬПУРГІЕВА НОЧЬ.

Сонъ въ Вальпургіеву ночь.

ПАСМУРНЫЙ ДЕНЬ. ПОЛЕ.

НОЧЬ, ОТКРЫТОЕ ПОЛЕ.

TЮPЬМА.

ПОЯСНЕНІЯ.

КЪ ВАЛЬПУРГІЕВОЙ НОЧИ.

Читайте также: