Въ 18… году, въ нсколькихъ миляхъ отъ Триполиса въ Варваріи, между Средиземнымъ-моремъ и маленькимъ городомъ Боднжемомъ, путешественникъ-аптикварій остановился, пораженный удивленіемъ, въ которое онъ былъ приведенъ развалинами Лебеды, древняго капища Римлянъ. Мозаики, заросшія мхомъ, разбитыя статуи, въ которыхъ можно было скоре узнать опустошительную руку варваровъ, нежели разрушительное дйствіе времени, коринфскія колонны, распиленныя въ мельничные жернова, латинскія и греческія надписи, изрубленныя арабскимъ мечомъ, — все доказывало, что коранъ проходилъ по этимъ мстамъ.
У преддверія храма, сооруженнаго язычниками, преобразованнаго христіанствомъ и сокрушеннаго исламизмомъ, прекрасныя финиковыя деревья (plinix dactyli fera) замняли гранитныя колонны перестиля, и длинные ихъ корни, похожіе на канаты, углублялись подъ мраморными стнами портика. Букетъ этихъ питомцевъ пустыни, какъ говорятъ Арабы, покачивалъ въ воздух своею граціозною головою, образовавшеюся изъ огромныхъ кокардъ ихъ жесткихъ, перистыхъ листьевъ, состоящихъ изъ листочковъ, похожихъ на клинокъ кинжала, длинныя кисти финиковъ висли на вершин шишковатаго ихъ ствола. На пняхъ нкоторыхъ изъ этихъ деревьевъ можно было замтить рубцы отъ насчекъ, которыя длали на нихъ Мавры, чтобы достать себ сокъ, при помощи трубочекъ, втыкаемыхъ въ стволъ ихъ, изъ этого весьма сладкаго сока они приготовляютъ, въ 48 часовъ, весьма вкусное вино, которое называютъ лакби (lakbi), но неумренное употребленіе котораго сантонами и марабутами, къ-несчастію, влечетъ за собою дряхлость ихъ прежде достиженія сорокалтняго возраста. Вкусные плоды финиковаго дерева составляютъ главную пищу обитателей пустыни, они дятъ финики сырые, или поджаренные на солнц, иногда истолченные, которымъ даютъ потомъ видъ хлба, даже самыя косточки часто составляютъ единственную пищу верблюдовъ впродолженіе ихъ длинныхъ и трудныхъ переходовъ. Надъ разбитымъ жертвенникомъ малорослая пальма (chamaerops humilis) простирала, въ вид опахала, свои широкіе листья, сидящіе на черешкахъ, усянныхъ колючками. Можно бы подумать, что эта пальма не любитъ ни свободы, ни своего отечества и растетъ принужденно въ Африк, мст своего рожденія, ибо стволъ ея рдко достигаетъ боле двухъ или трехъ футовъ высоты, между-тмъ, какъ въ оранжереяхъ на свер она бываетъ отъ 15 до 20 футовъ вышиною.
Каперсовое дерево (capparis spinosa) пускаетъ свои сильные корни въ щели разрушенныхъ стнъ, и его длинные и разкидистые стебли украшены большими отдльно-сидящими цвтками о четырехъ лепесткахъ, блйшихъ снга, среди которыхъ поднимается длинная и прелестная кисть пурпуровыхъ тычинокъ, оканчивающихся золотистыми пыльниками. Между этими-то развалинами Мавры собираютъ его почки и его плоды, варятъ ихъ въ уксус и посылаютъ въ Европу. Сквозь его круглые, темно-зеленые листья, пахучая резеда съ нжными копьеобразными листьями просовываетъ свои тонкіе стебли, украшенные желтоватыми, едва замтными цвточками, разливая пріятный ароматъ. Въ Европ это есть низенькое растеніе, разстилающее по земл свои слабыя втви, но тамъ — это красивый кустарникъ, котораго стволъ живетъ многіе годы, и прелестно возвышается среди густыхъ и ароматическихъ кустовъ базилики, украшенной большими цвтками (ocyrnum grandiflorum).
Тамъ-и-сямъ среди этого мусора встрчались натуральныя бесдки, образовавшіяся изъ миртовъ (myrtus communis), посвященныхъ нкогда богин, которой поклонялись въ этихъ мстахъ, изъ гранатовыхъ деревьевъ (punica granatum), которыхъ плоды напоминаютъ о несчастіяхъ Прозерпины, и изъ тамарисковъ (tamaris gallica) съ гибкими, висящими втвями и мелкими листьями, похожими на листья кипариса.
Въ этихъ кучахъ мусора, природа хотла, казалось, скрыть подъ богатымъ покровомъ зелени и цвтовъ нмые остатки древней, забытой цивилизаціи. Африканская луна, эта луна, разливающая какой-то живой свтъ, это блистательное, серебристое свтило, котораго блескъ не иметъ ничего общаго съ нашею туманною Луною Европы, африканская луна возвышала чело свое надъ горами Гуріяны, ея желтовато-блые лучи играли на развалинахъ Лебеды и окружали ихъ какимъ-то парообразнымъ свтомъ, вовсе несвойственнымъ мрачнымъ ночамъ нашимъ. Съ высотъ минаретовъ иманы пропли шестой часъ посл вечерней молитвы, была уже полночь, и тишина природы была нарушаема только дыханіемъ морскаго втра, распространяющаго животворную прохладу по листьямъ рощицъ, или, по временамъ, визгомъ шакаловъ, преслдующихъ газелей въ отдаленныхъ скалахъ синющихся горъ.
Нсколько любопытныхъ европейскихъ путешественниковъ и десятковъ пять пастуховъ Бедуиновъ, живущихъ въ окрестности — это единственные люди, осмливающіеся иногда приближаться къ печальнымъ развалинамъ Лебеды, да и то съ трепетомъ, даже среди благо дня. Европеецъ боится встртиться съ кочующимъ Арабомъ, нердко скрывающимся за древнею, обросшею мхомъ колонною, или съ барсомъ, притаившимся подъ кустарникомъ, Бедуинъ еще боле боится явленія одного изъ тхъ чорныхъ духовъ, которыхъ сатана, по суеврію страны, поставилъ тамъ для охраненія сокровищъ, сокрытыхъ, какъ полагаютъ, въ этихъ развалинахъ. Это врованіе въ скрытыя тамъ сокровища немало поддерживается тмъ, что наши учоные безпрестанно роются въ этихъ развалинахъ, въ глазахъ Арабовъ, которые не могутъ приписать этого никакой другой причин, кром желанія отыскать эти сокровища.
Итакъ въ развалинахъ древняго капища царствовала тишина и пустота, какъ я сказалъ выше, въ эту пору, казалось, никто не осмлился бы къ нимъ приблизиться, и однакоже человкъ, окутанный длинною тканью, одинъ изъ четырехъ концовъ которой былъ наброшенъ на голову, приближался къ нимъ скорыми шагами. По временамъ онъ робко и внимательно оглядывался вокругъ себя, останавливался и прислушивался,— потомъ, уврившись, что причиною легкаго шума листьевъ былъ тушканчикъ, прыгающій на длинныхъ своихъ заднихъ лапкахъ, подобію кангуру, онъ удвоивалъ свою скорость, чтобъ доити до развалинъ прежде, нежели луна покажется изъ-за высокой пальмы, раскинувшейся на самомъ возвышенномъ пик Гуріаны. Войдя въ развалины, онъ пробирался по извилистымъ ихъ тропинкамъ, какъ человкъ, неоднократно ихъ посщавшій, и вскор очутился передъ другими двумя особами, которымъ онъ, безъ сомннія, назначилъ свиданіе въ этомъ ужасномъ мст.
Одинъ стоялъ, опершись стволъ пальмы, и казалось, былъ погруженъ въ мрачныя мысли, по кашемировой шали, обвивавшей его чалму, по шитому золотомъ кафтану, по вышитому шелками камзолу и особенно по рзьб, усыпанной драгоцнными камнями, украшавшей рукоятіе его кинжала и ложа пистолетовъ, легко можно было угадать, что это былъ человкъ богатый. По его овальному лицу, по изящно-образованнымъ губамъ и орлиному его носу, по округлости щекъ, столько же легко можно было заключить, что онъ происходилъ отъ чистаго арабскаго племени, и что кровь его предковъ никогда не смшивалась съ маврскою кровью.
У ногъ его спалъ, растянувшись на мх, молодой человкъ, котораго происхожденіе отгадать было трудне, онъ былъ одтъ также по-арабски, но нсколько локоновъ волосъ кашталоваго цвта, упавшихъ на его чело, показывали, что онъ былъ мусульманинъ только по костюму, однакоже по смшеннымъ чертамъ лица его, можно было догадываться, что это былъ европеецъ.
При приближеніи новаго лица, оба они подняли головы, но, между-тмъ, какъ одинъ изъ нихъ обнаруживалъ величайшее усердіе къ новопришедшему, другой спокойно принялъ прежнее свое положеніе на мх, и казалось, опять заснулъ.
— Мегеметъ! сказалъ богатый Арабъ, мы уже давно здсь тебя ожидаемъ!
— Ассанъ! Богъ сотворилъ человка для желаній и ожиданія, благословенъ изъ десяти тысячъ тотъ, кто рано или поздно видятъ желанія свои исполнившимися!… На что ты жалуешься? Не одинъ ли ты изъ любимыхъ сыновъ пророка?.. Не одарилъ ли онъ тебя врою, храбростію, богатствомъ и уваженіемъ?…
— Зачмъ же онъ забылъ о счастіи?
— Надйся и молись!
— Увы! казалось, радость готова была навки поселиться въ моихъ чертогахъ, какъ вдругъ, дйствіемъ ужаснаго чародйства, сердце мое, упоенное сладостнйшимъ удовольствіемъ, было поражено острымъ мечемъ горести. Уже назначенъ былъ день, въ который пманъ долженъ былъ призвать на меня и на Фатиму благословеніе пророка, съ нетерпніемъ мы уже считали медленно протекавшіе часы. Мы уже были близки къ той счастливой минут, которая долженствовала соединить насъ на всю жизнь, какъ вдругъ розы, покрывавшія ланиты Фатимы, замнились ужасною блдностію, и сильнйшая горячка разлилась по ея жиламъ и уничтожила красоту ея. Искуснйшіе еврейскіе и арабскіе врачи напрасно истощали все свое искусство, лекарства ихъ не принесли никакой пользы, и болзнь усиливалась все боле и боле. Въ отчаяніи я обратился къ бонзамъ, сантонамъ и факирамъ, молитвы и амулеты имли небольше успха. Подобно гуріи, которая во-время пріятнйшаго сновиднія услаждаетъ чувства — сыновъ пророка, а по пробужденіи оставляетъ только воспоминаніе и сожалнія, Фатима скоро, кажется, должна исчезнуть изъ среды насъ смертныхъ, чтобъ жить только въ сердц несчастнаго Ассана.
Наконецъ, встртилъ тебя, марабутъ, и ты безъ труда уврилъ меня, что молитвы бонзъ, сантоновъ и факировъ тмъ безполезне, что слухъ Аллаха открытъ только молитвамъ марабутовъ, и особенно молитвамъ марабутовъ твоего монастыря.
— Я правду теб сказалъ, Ассапъ, и усиливающіяся страданія Фатимы служатъ тому доказательствомъ.
— Я врю теб, отецъ мой!
— А я пичему не врю, сказалъ съ негодованіемъ спавшій, лежа все у ногъ ихъ.
Монахъ бросилъ на него разъяренный взоръ.
— Зачмъ, сказалъ онъ Ассану, водишь ты съ собой эту собаку?
— Кого ты называешь собакою, спросилъ молодой человкъ вскочивъ на ноги?
— Тебя, руми, вскричалъ монахъ, взявшись за рукоять своего длиннаго искривленнаго кинжала.
— Обманщикъ!
Ассанъ бросился между ссорящихся и не безъ труда могъ успокоить ихъ раздражительность.
— Отецъ мой, сказалъ онъ марабуту: прости ему, это несчастный человкъ, котораго глаза закрыты еще для нашей святой вры.
— Магометъ заповдалъ обращать въ его вру мечемъ.
— Правда, но не кинжаломъ. Впрочемъ Али хотя и руми, но не собака, онъ славно сражался со мною подъ стнами Орана, и еслибы лошадь подъ нимъ пенала, то^’вроятно, я былъ бы, его плнникомъ. Мегеметъ, мы должны уважать несчастіе, и подавать руку побжденнымъ врагамъ нашимъ.
— Будь по твоему, отвчалъ марабутъ, вкладывая въ ножны клипокъ своего кинжала, и бросивъ на своего противника ненавистный взоръ, на который молодой человкъ отвтилъ съ такою же енергіею, но съ меньшимъ притворствомъ.
— Все ли готово? спросилъ Ассанъ.
— Я совтовался со мужемъ вашего монастыря, и вотъ что онъ отвчалъ мн: Богъ милосердъ. Поди къ правоврному молодому человку, и скажи ему, что Магометъ, пророкъ его, сжалился надъ нимъ, что онъ показалъ мн единственное средство, могущее отвратить его несчастія. Иди въ его чертоги, приготовь все, что нужно для продолжительнаго путешествія, и позжай съ нимъ, его рабами и его верблюдами. Впродолженіе мсяца направляйте шествіе свое на востокъ Великой-пустыни (Сахары), чрезъ горы Гуріавы, гд люди живутъ подъ землею, какъ лисицы, чрезъ Буджемъ, гд останавливаются караваны, и чрезъ Сохну. Достигши до этого города, гд оканчиваются триполійскія владнія и начинается королевство Фезанъ, вы своротите съ морзукской дороги и углубитесь въ неизмримый лсъ Вадана, отдляющій долину финиковъ отъ страны буйволовъ, ступайте прямо на югъ, и когда солнце скроетъ лучезарное чело свое, то чтобъ вы не сбились съ дороги, Аллахъ для пользы вашей открылъ мн слдующій знакъ: старыя деревья, растущія въ этихъ мрачныхъ лсахъ, покрыты мхомъ только съ одной стороны, и вы должны держаться стороны противуположвов….
— Клянусь, вспыльчиво сказалъ Али, прерывая марабута, что это чудо повторяется ежедневно въ моемъ отечеств, въ пользу охотниковъ, заблуждающихся въ Фонтенблосскомъ-лсу. Стволы деревьевъ всегда бываютъ покрыты мхомъ и лишаями только съ сверной стороны, по той весьма простой причин, что эти чужеядныя растенія, питаясь сыростію, любятъ тнистыя мста, и что солнечные лучи, равно какъ и южный втеръ истребляютъ ихъ чрезъ высушиваніе. Это весьма простое замчаніе есть единственное средство, употребляемое мною для того, чтобъ не заблудиться въ мрачныхъ лсахъ.
Марабутъ, не отвчая на это замчаніе, продолжалъ такъ:
— Пророкъ сказалъ мн: ‘пройдя долину страусовъ, вы очутитесь въ пустын. Тутъ вы не останавливайтесь, чтобъ посмотрть на Феанскаго охотника, который, сидя верхомъ на гери, (порола небольшихъ верблюдовъ, весьма быстрыхъ на ходу), быстрйшемъ втра, съ копьемъ въ рук, преслдуетъ страуса, оставляющаго въ горячемъ песк свои яйца на сорокъ дней, и знающаго довольно хорошо счетъ, чтобъ возвратиться къ инмъ именно въ то время, когда дтеныши его выйдутъ на свтъ, отъ дйствія солнечной теплоты. Не останавливайтесь также, движимые состраданіемъ, когда увидите распростертую на земл жертву ярости пустыннаго втра, не развлекайтесь разсматриваніемъ ея чорной и сухой кожи, этой натуральной муміи, боле вка, можетъ-быть, лежащей въ этой пустын, и если даже верблюдъ вашъ будетъ голоденъ, не давайте ему останавливаться, чтобъ отгрызть у нея концы пальцевъ. Дайте ему нсколько финиковыхъ косточекъ и погоняйте его дале, ибо ужасная смерть, скрывающаяся въ облакахъ песку, носимаго втромъ въ воздух, всегда готова поразить неблагоразумнаго путешественника, неразсчитывающаго времени своего путешествія. Пройдя по пустын три дня, вы увидите прелестный оазисъ. Аллахъ, по благости своей, разсялъ въ сухихъ пескахъ пустыни острова зелени, безъ которыхъ невозможно бы было правоврнымъ его поклонникамъ путешествовать по этимъ обширнымъ песчанымъ степямъ. Пальмы, мимозы, кактусы и многія другія растенія растутъ тамъ сами-собою и доставляютъ путешественникамъ, лишеннымъ воды, спасительную тнь и вкусные плоды. На этомъ оазис вы найдете мудраго Медюль-аль-Бекира, Ассанъ вручитъ ему этотъ фирманъ, и будетъ обязанъ ему своимъ счастіемъ. Пророкъ сохранитъ Фатиму во-время его отсутствія. Ступай.
— демъ,— демъ, отецъ мой, вскричалъ Ассанъ.
ГЛАВА II.
Они вс трое вышли изъ развалинъ Лебеды. Скоро встртили они многочисленную свиту, состоявшую изъ рабовъ, и множество верблюдовъ, навьюченныхъ състными припасами и дорогими подарками. Ассанъ, сидя на сильномъ бгун, равно какъ и Али, халъ впереди своихъ людей, а за ними слдовалъ марабутъ, сидя на крпкомъ осл, который могъ выдержать вс караванные труды надежне, нежели самая лучшая варварійская лошадь.
Они путешествовали цлый мсяцъ безъ особеннаго приключенія. Али, бывшій Алфредъ Фремонъ, родившійся въ окрестностяхъ Парижа, подпоручикъ одного изъ алжирскихъ полкомъ, утшалъ себя въ томъ, что попался въ плнъ къ Арабамъ, тмъ, что предводитель, взявшій его въ плнъ, восхищаясь веселостію его характера, храбростію, оказанною имъ въ сраженіи, а еще боле учоностію, весьма рдкою въ Африк, считалъ его боле своимъ другомъ, нежели рабомъ. Молодой человкъ, въ ожиданіи размна, долженствовавшаго соединить его съ товарищами по оружію, восхищался тмъ, что имлъ случай постить внутренность страны, столь богатой для естественныхъ наукъ, и слдовалъ за Ассаномъ, своимъ побдителемъ и другомъ, съ преданностію и удовольствіемъ, ибо онъ былъ обязанъ ему жизнію. Чтобъ разсять грусть воинственнаго араба, онъ то разсказывалъ ему о нравахъ своего отечества, то объяснялъ ему предметы его собственной страны.
Посмотри, говорилъ онъ ему, на эти померанцовыя деревья, постоянно покрытыя благовонными цвтами и плодами, он такъ освоились въ твоемъ отечеств, что ихъ встрчаешь даже въ лсахъ, однакоже это чужестранцы, пришедшіе изъ Индіи въ Европу, а изъ Европы въ Африку. Первое изъ этихъ деревьевъ, привезенное изъ Азіи, существуетъ еще и досел, или, по-крайней-мр, существовало назадъ тому нсколько лтъ въ саду лиссабонскомъ, въ Португаліи. Въ моемъ отечеств, во Франціи, въ 1500 году существовали только едва одни зачатки померанцоваго дерева, оно было посяно въ Пампелун, въ Наварр, въ 1421 году, потомъ привезено въ Шантильи, потомъ въ Фонтебло, и наконецъ въ Версаль, гд оно и теперь находится. Это напоминаетъ мн о проказахъ нашихъ европейскихъ учоныхъ, которые, чтобы объяснить баснь о гесперидскомъ саду въ Испаніи, безъ всякаго основанія думаютъ, что онъ былъ наполненъ померанцовыми деревьями, не заботясь о томъ, что они впадаютъ въ анахронизмъ почти въ дв тысячи лтъ. Вотъ это дерево, которое не уступаетъ померанцовому ни въ красот своего наружнаго вида, ни въ величин свтлозеленыхъ своихъ листьевъ, ни въ прелести своихъ пурпуровыхъ и сидячихъ цвтковъ, ни, наконецъ, своими красными плодами, величиною съ вишню, это дерево есть курма ледвенёцъ (dyospiros lotus), которое для нашихъ учоныхъ было предметомъ другой проказы, они дали ему имя лотуса, потому-что считали его за тотъ лотусъ древнихъ, котораго плоды были столь пріятны, что т, которые вкушали ихъ, забывали даже о своемъ отечеств. Будучи предубжденъ этчмъ мнніемъ, первымъ моимъ дломъ было, когда я пріхалъ въ Африку, покушать этого лотуса…. Фи! зубы у меня начинаютъ скрежетать, когда я только вспомню объ этомъ! Я бы повсился, еслибы вино сюровское было горче, кисле и отвратительне, мн кажется, что у меня еще до сихъ поръ десны съежились, и ротъ наполненъ ядомъ. Вотъ здсь, подъ этимъ кустарникомъ, я вижу деревцо, которое, по моему мннію, боле похоже на настоящій лотусъ, какъ думаютъ о немъ и другіе учонью, это тунисская крушина (zizyphus lotus, jujubier des lotophages) лотусъ лотофэговъ, такъ назвалъ ее почтенный г. Дефонтенъ, который врилъ въ поэтовъ и въ лотофоговъ. Впрочемъ такого же мннія былъ и Полибій, и вотъ что говоритъ этотъ древній историкъ: ‘лотусъ лотофаговъ есть крпкое, усянное колючками деревцо, листья его малы, зелены, похожи на листья крушины (rhamiius). Несозрвшіе еще его плоды походятъ вкусомъ на миртовыя ягоды, созрвшіе же бываютъ темножелтаго цвта, но величин своей они равняются оливкамъ и заключаютъ внутри себя крпкую косточку’.
Итакъ вы видите, Ассанъ, что и новйшій ботаникъ не лучше бы описалъ это деревцо, которое такъ часто зацпляетъ насъ своими колючками во-время нашего пути…. такъ его здсь много, и такъ оно усяно колючками! Этотъ же самый историкъ разсказываетъ, что обитатели древней Сирты раздавливали эти плоды и оставляли ихъ въ сосудахъ до-тхъ-поръ, пока они придутъ въ броженіе, и потомъ уже употребляли ихъ, какъ сами, такъ и ихъ рабы. Они длали также изъ нихъ вино, намочивъ ихъ въ вод.
— И въ ныншнее время, сказалъ марабутъ, прибрежные жители малой Сирты и окрестностей пустыни собираютъ плоды тунисской крушины (zizyphus lotus), продаютъ ихъ на ярмаркахъ, дятъ ихъ, какъ прежде, и даже кормятъ ими свои стада, длаютъ также изъ нихъ напитокъ, раздавивъ и смшавъ ихъ съ водою…. Итакъ Руми, ты намъ новаго ничего не сказалъ!
Али бросилъ на монаха презрительный взглядъ, и продолжалъ?
— Я, по-крайней-мр, разскажу Ассану о томъ, что говоритъ Щиренгель, въ своихъ Anliqiiitales botanicae.
— Что! ты говоришь о Фатим? сказалъ Ассанъ, какъ-бы пробуждаясь и выправляясь на своей лошади, мн казалось, что я ее увидлъ, когда имя ея дошло до моего слуха.
— Да благословитъ Богъ ангела Мукира, черезъ котораго посылаются намъ счастливыя виднія! Ты снова увидишь эту розу красоты, и еще прекрасне и свже, когда роковое дйствіе дурнаго глаза будетъ уничтожено мудрымъ Медюлъ-аль-Бекиромъ.
Путешественники наши были уже очень далеко отъ послднихъ деревень, лежащихъ во владніяхъ Триполиса, какъ вдругъ они увидали вдали (такъ около 4-хъ часовъ пополудни) стны города Сохны. Вскор вс они подъхали къ вратамъ города, по увидвъ, что он заперты, принуждены были расположиться на пол, какъ имъ это уже не первую ночь приходилось длать! Монахъ разсказалъ имъ про эту странность. Сохна, сказалъ онъ имъ, лежитъ одной половиной на границ Триполиса, а другой на границ Фезана, отчего и происходитъ, что одна часть города платитъ подать наслднику великаго Юсуфа, а другая похитителю Морзука. На другой день рано утромъ они снова отправились въ путь, молодой офицеръ, видя Ассана вставшимъ въ хорошемъ расположеніи духа, началъ снова свои ботаническіе разсказы:
— Взгляните, сказалъ онъ, на эти чудесные стволы деревьевъ, которые возвышаются отъ 6 до 7 футовъ надъ растеніями этого болота, это стебли пахучаго ситника (суреrus papyrus). Каждый изъ нихъ оканчивается прекраснымъ маленькимъ зонтичкомъ отличнаго зеленаго цвта. Растеніе это, на которомъ обыкновенно не бываетъ листьевъ, долгое время составляло богатство древняго Египта, потому-что изъ его топкой и гладкой коры приготовляли бумагу, на которой мудрецы впервые писали основныя начала паукъ и правила нравственности. Бумага эта гораздо прочне нашей, ибо еще до-сихъ-поръ во многихъ библіотекахъ Европы хранятся манускрипты, писанные на этой бумаг, отлично сохранившіеся, и прожившіе около 30 вковъ. На болотныхъ водахъ плаваютъ широкіе и блестящіе листья синяго кувшинчика (nympbaea coerniea), прелестные цвты котораго, похожіе на роскошныя розы небесно голубаго цвта, изображались на многихъ древнихъ памятникахъ вмст съ цвтами нелумбы, (nympbaea nelumba), которая растетъ теперь только въ Индіи, и цвтами египетскаго кувшинчика (nympbaea lotus), похожими на большіе розовые цвты мака. Корни и зерна этихъ трехъ прекрасныхъ растеній, говорятъ многіе учоные, доставляли древнимъ Египтянамъ пріятнйшую пищу. Но не приведи насъ Боже хоть одни сутки питаться такою нищею. Я пробовалъ ее, и помню, прибавилъ Али, плюнувъ на песокъ. Мн кажется, что вкусъ древнихъ обитателей страны, въ которой мы теперь находимся, совершенно не походилъ на вкусъ Грековъ, которые жили въ ту же самую эпоху на сверныхъ берегахъ Средиземнаго-моря. Мн часто случалось видть высченныхъ на камняхъ, этими послдними, прекрасныхъ купидончиковъ съ крыльями бабочки, представленныхъ спрятавшимися вовнутрь розана, а Египтяне представляли анубиса съ собачьею головою спрятавшимся во внутрь цвтка нелумбы…. Но вотъ взгляните на это каркасовое дерево (celtis australis), вроятно мы не встртимъ его боле, потому-что дерево это, какъ и маслина, только и любитъ расти по берегамъ Средиземнаго-моря. Оно напоминаетъ мн о Прованс, объ этой прекрасной области моего отечества, и о безконечномъ толкованіи объ лотус. Плиній полагалъ, что его малый, кислосладкій плодъ, употребляемый въ пищу только дтьми и птицами, есть настоящій лотусь.
Но вотъ другія растенія, продолжалъ Али, которыя даютъ уже намъ знать, что мы находимся въ области пустыни, потому-что он растутъ только на сухихъ почвахъ, лишенныхъ почти завсегда влажности. Организація ихъ совершенно различна отъ организаціи тхъ растеній, о которыхъ я вамъ прежде говорилъ. Это уже породы алоя, съ толстыми, сочными листьями, способными выносить сильные и долговременные жары, длинные, цилиндрическіе корни ихъ, похожіе на канаты, мало способны передавать своимъ стволамъ питательные соки, но за то они крпко держатъ ихъ на земл, и всасывающія скважины ихъ достаточны для поддержанія жизни растенія, он всасываютъ во-время дня изъ воздуха газы, а ночью влажность спадшей росы. Вотъ это растеніе, котораго длинные и широкіе листья, съ трубчатыми желтоватокраснаго цвта цвтками, сидящими на безлистномъ ствол вышиною отъ 3 до 4 футовъ, есть обыкновеный алой (aloe vulgaris), а это другое, съ яркокрасными цвтками, котораго листья, загнутые на вершин, походятъ немного на рога, называется алой бараній рогъ (aloe fruticosa), вотъ еще алой, который называютъ бородавчатымъ (aloe verrucosa), потому-что пластинковатые его листья покрыты большими наростами, похожими на бородавки.
Такимъ-то образомъ хали наши путешественники въ пустын, развлекаясь въ столь скучномъ пути ботаническими наблюденіями. Однажды они вс трое шли пшкомъ впереди своего небольшаго каравана, вдругъ услышали они ужасный крикъ рабовъ своихъ. Оборотясь назадъ, съ ужасомъ увидли они, что многочисленная толпа кочующихъ Арабовъ, которые лютостію своею превосходятъ даже и пантеръ, съ которыми они живутъ, напала на ихъ рабовъ, побдила ихъ, перевязала ихъ веревками — и все это было сдлано въ одинъ моментъ. Что было длать въ такомъ случа? Храбрость безсильна передъ такою толпою, и въ этомъ случа нападеніе со стороны путешественниковъ вашихъ было бы величайшею глупостію. Къ-счастію еще ихъ Арабы, отъ которыхъ они были отдлены кустарникомъ, состоявшимъ изъ мимозъ и миндальныхъ деревьевъ, не замтили ихъ, путешественники наши воспользовались этимъ случаемъ, и поспшно скрылись въ сосднемъ лсу. Тутъ они были въ безопасности, но не имли съ собою ни воды, ни състныхъ припасовъ.
Мужество поддерживало ихъ среди этихъ неизмримыхъ пустынь, гд, казалось, царствовала одна только смерть. Они шли нсколько времени, и очутились снова въ пустын. Сухая и песчаная земля представлялась утомленнымъ путешественникамъ неизмримымъ пространствомъ, покрытымъ удушающими песками, зелени они уже боле не встрчали, не было ни одного клочка дерну, на которомъ бы они могли остановить свои глаза, покраснвшіе и ослабвшіе отъ палящихъ солнечныхъ лучей, отвсно падающихъ на ихъ головы. Страшная жажда мучила ихъ, отчаяніе начало уже овладвать ими, какъ вдругъ нечаянно замтили они синющуюся вдали гору, столь вожделнный предлъ труднаго ихъ путешествія. Горе сближаетъ людей между-собою: Али начинаетъ ободрять Мегемета, того самаго Мегемета, который за день до этого былъ для него какимъ-то фанатикомъ, или даже низкимъ шарлатаномъ. Онъ смотритъ на него не какъ на монаха, но какъ на почтеннаго старца, онъ утшаетъ, ободряетъ его, помогаетъ ему идти въ дорог, и вотъ наконецъ вс трое, посл неслыханныхъ трудовъ, подходятъ къ подошв горы. Но силы ихъ истощились, томимые жаждою и совершенно потерявъ силы, они повалились на песокъ, испуская тяжелые вздохи.
Марабутъ съ отчаяніемъ въ глазахъ начинаетъ осматриваться кругомъ себя, и вдругъ замчаетъ дерево, покрытое огромными листьями. Отъ радости онъ вскакиваетъ и бжитъ къ нему…. но лицемріе вмст съ надеждою на жизнь, снова вселяется въ его сердце, онъ останавливается, и обращаясь къ Ассану,
Цвтъ правоврныхъ, говоритъ онъ ему, чтобы избавить своихъ чадъ отъ бдствіи. Богъ иногда открывается избраннымъ своимъ, на этотъ разъ онъ избралъ меня, и по благости своей низпосылаетъ мн даръ совершить чудо. Смотри же и благословляй пророка.
Онъ важно подходитъ къ чудовищному дереву, котораго продолговатые, длиною боле 20 футовъ листья были прикрплены къ коротенькому ихъ стволу двойнымъ чешуйчатымъ черешкомъ, толщиною съ добрую лядвею. Монахъ вынулъ свой кинжалъ, вонзилъ его въ одинъ изъ этихъ черешковъ, и изъ него тотчасъ же потекла свжая, прозрачная пода, которая возвратила жизнь утомленнымъ нашимъ путешественникамъ.
— Мегеметъ, сказалъ Али, я такъ же какъ и ты, благодарю Всевышняго за то, что онъ насадилъ въ сихъ горячихъ степяхъ мадагаскарскую бродатую трапу, (ravenala madagascariensis) которой благодтельный сокъ утоляетъ жажду путешественника, но чудо, которое ты только-что совершилъ, ничуть не удивляетъ меня. Я тоже его могу сдлать, его, сдлаетъ и всякій, везд, гд только растетъ это растеніе. Провидніе повсюду заботится о способахъ существованія чадъ своихъ, вс живыя созданія суть чада его. Пастухи и птицы во-время долговременныхъ лтнихъ жаровъ находятъ въ скалахъ моего отечества, для утоленія своей жажды, спасительную воду въ натуральной чаш, образуемой двумя листьями, соединенными своими основаніями на ствол растенія суконной ворсянки (dipsacus fullonuin). Въ Индіи еще замчательне растеніе пріапъ (nepenthes distillatoria): концы листьевъ его представляются въ вид длинныхъ нитей, на которыхъ висятъ настоящіе сосуды, имющіе форму древнихъ урнъ, съ крышечками, прикрпленными къ нимъ шарниромъ. Во-время дневныхъ жаровъ, чаша эта раскрывается и приподнятая ея крышка даетъ возможность видть томящемуся жаждою путешественнику, драгоцнную жидкость, которая должна ему возвратить силу и бодрость. Здсь я вижу индйскую смоковницу (cactus opuntia), которая представляетъ мн случай окончить чудо, такъ начатое счастливо Мегметомъ.
Али приблизился къ втвистому, имющему отъ 5 до 6 фут. высоты деревцу, котораго мясистый стволъ былъ составленъ изъ листоватыхъ, сжатыхъ, овально-продолговатыхъ частей, лежащихъ одна надъ другою, вооруженныхъ многочисленными пучками неровныхъ, желтоватаго цвта иглъ. Оно было усяно большими сидячими цвтками отличнаго желтаго цвта, красными колючими плодами, схожими по форм и по величин своей съ плодами смоквы.— Али набралъ ихъ множество, и путешественники наши, ощипавъ съ нихъ колючки, съ удовольствіемъ начали вкушать сладкую и прохладительную ихъ мякоть.
ГЛАВА III.
Возстановя свои истощенныя силы, они опять пустились въ дорогу, и спшили взойти на гору. Несмотря на то, что терновникъ и острые камни терзали имъ ноги, ихъ поддерживала надежда на позлащенныхъ крыльяхъ своихъ, и мене нежели въ часъ они достигли вершины горы.
Какое удовольствіе ощутили они, увидя очаровательный оазисъ! Искусство и природа, казалось, сговорились, чтобы обогатить его своими дарами. Однакоже они видятъ предъ собою только небольшую долину, и никакой памятникъ не представляется ихъ взорамъ. Мрачныя подозрнія овладваютъ душою Али, онъ думаетъ, что злой духъ подъ одеждою монаха совратилъ ихъ съ истиннаго пути, безпокойство начинаетъ прокрадываться въ его душу. Тщетно ходятъ они по цвтущимъ рощицамъ, тщетно они пробуждаютъ криками своими эхо, которое только одно и отвчаетъ на ихъ голосъ. Однакоже они замчаютъ свжіе еще слды земледлія. Взорамъ ихъ представляется тропинка, идущая отъ бесдки, образовавшейся изъ растеній африканской ткеппы (lycium afrum), съ фіолетовыми цвточками, древообразной мокрицы (anagallis fruticosa), которой цвточки похожи на цвточки монистообразнаго костяничника, (osteosperinum moniliferum), съ его прекрасными цвтными костистыми зернами, изъ которыхъ африканскія двушки длаютъ себ красивыя ожерелья. Эта тропинка, казалось, оканчивалась у дерева огромной величины, тридцать человкъ едвали бы могли обхватить неизмримый стволъ его, и триста кавалеристовъ легко могли бы маневрировать подъ его тнью.
Ассанъ и Али, пораженные удивленіемъ, пошли по тропинк, которая вела къ этому чудовищному произведенію природы. Эта дорожка съ обихъ сторонъ была окаймлена прелестными кустарниками, Ассанъ прикоснулся къ одному изъ нихъ концомъ своей тросточки! Кустарникъ дрожитъ, колеблется, листья его сжимаются, его втви наклоняются къ земл. Это движеніе сообщается сосднимъ кустарникамъ, мало-по-малу все вянетъ и умираетъ, до самаго того дерева, котораго листья теряются въ облакахъ.
— О Аллахъ, вскричалъ Ассанъ, повергшись на землю вмст съ марабутомъ, не обитаютъ ли въ деревьяхъ сихъ мстъ души тхъ гршниковъ, для которыхъ затворены врата святаго твоего рая, или не ослплены очи наши чарами какого-нибудь мудреца?
— Молодой человкъ, отвчалъ ему пріятный, звонкій голосъ, Аллахъ благъ, слабый находитъ убжище въ его милосердіи!
При сихъ словахъ они поднимаютъ глаза свои и видятъ величественнаго старца, приближающагося къ нимъ и подающаго имъ руку.
По почтенному его виду они узнаютъ въ немъ мудреца, къ которому они были посланы, и Ассанъ немедленно разсказалъ ему о предмет его горести и цли путешествія.
Дервишъ Медюль-аль-Бекиръ заставилъ Ассана подробно и неоднократно объяснять себ болзнь Фатимы, потомъ отвчалъ:
— Я могу погасить разрушительный огонь, разлившійся по жиламъ любезнйшей изъ женщинъ. Защитникъ вры, открой сердце твое сладостной надежд, въ нсколько дней Фатима будетъ возвращена твоей любви и здоровью. Поди, освжи истощенныя свои силы, дверь моя всегда открыта для несчастія и добродтели.
Сказавъ это, Медюль-аль-Бекиръ повелъ ихъ къ стволу чудо-дерева, постучалъ своимъ посохомъ, съ которымъ онъ ходилъ по старости, и дверь отворилась въ кор его. Они вошли въ простыя, по удобныя комнатки. Мудрый дервишъ улыбался, замтивъ ихъ удивленіе, предложилъ имъ умренный столъ, и просилъ ихъ потомъ лечь спать.
Ассанъ и Али оба улеглись на той же рогож, и до сна разговаривали о чудесахъ, ихъ поразившихъ, и которыя Арабъ охотно бы приписалъ чудесному нарушенію порядка природы, еслибы Али не объяснилъ ихъ ему такимъ-образомъ:
Растенія суть не то, что объ нихъ думаетъ простой народъ, они живутъ, спятъ и пробуждаются, они любятъ, повидимому, чувствуютъ и умираютъ, какъ животныя. То, что ты Ассанъ приписываешь чудесамъ, есть только слдствіе ихъ организаціи, и если марабутъ хочетъ, чтобы ты думалъ иначе, такъ это только изъ своей склонности къ обману. Эти кустарники, которые, какъ ты видлъ, пришли въ движеніе, когда ты коснулся къ нимъ своею тросточкою, суть стыдливыя мимозы (mimosa pudica), и растительная раздражительность есть единственная причина того удивительнаго сжатія, котораго ты былъ свидтелемъ. Изъ всхъ растеній мимоза чувствительная (mimosa sensiliva) была боле другихъ изучаема въ этомъ отношеніи. Я приведу теб результатъ многихъ наблюденій, дланныхъ опытными натуралистами.
Простое прикосновеніе, сотрясеніе, жаръ, холодъ, капля щелочной или кислой жидкости, наконецъ вс химическіе дйствователи оказываютъ на нее боле или мене замтное дйствіе. При самой высшей степени раздраженія листочки ложатся одинъ на другой верхнею своею стороною и общій ихъ черешокъ опускается вдоль ствола, но когда прикоснешься слегка къ этому растенію, то раздражительность обнаруживается съ меньшею силою. Если слегка прикоснешься къ одному изъ листочковъ этого растенія, говоритъ одинъ изъ знаменитыхъ ботаниковъ моего отечества, то этотъ только одинъ листочекъ приходитъ въ движеніе и поворачивается на своемъ черешк, если прикосновеніе будетъ нсколько сильне, то раздраженіе сообщается и противуположному листочку, и оба эти листочка соединяются, между-тмъ, какъ вс другіе нисколько не измняютъ своего положенія. Если царапать остріемъ иглы но синеватому пятнышку, находящемуся у основанія листочковъ, то они вдругъ заколеблются, и гораздо сильне, нежели отъ царапанья остріемъ иглы во всякомъ другомъ мст. Занявшіе такимъ-образомъ листья все еще обнаруживаютъ весьма замтное движеніе, потому-что сочлененія измняются нетакъ скоро, какъ ткань, и потому-что он очевидно суть источники раздражительности. Время, необходимое для того, чтобы листъ опять поднялся, измняется, смотря по сил растенія, по часу дня, по времени года и состоянію атмосферы. Порядокъ, въ которомъ слдуетъ возстановленіе различныхъ частей, равномрно измняется. Если отржемъ ножницами, не причинивъ даже ни малйшаго сотрясенія, половину листочка послдней или предпослдней пары, въ тоже почти мгновеніе перерзанный листочекъ сближается съ листочкомъ ему противуположнымъ, немного спустя, движеніе обнаруживается въ ближайшихъ листочкахъ, и постепенно сообщается отъ одной пары къ другой, и наконецъ весь листъ складывается. Часто случается, что спустя еще двнадцать или даже пятнадцать секундъ, общій черешокъ ихъ опускается и листочки сближаются между-собою, но это бываетъ тогда, когда раздражительность сообщается не отъ вершины листа къ основанію, но отъ основанія къ вершин. Азотная кислота, пары горящей сры, амміакъ, жаръ, обнаруживающійся въ фокус зажигательнаго стекла, электрическая искра производятъ подобныя же дйствія. Слишкомъ сильный жаръ, лишеніе воздуха, погруженіе въ воду замедляютъ эти движенія, ослабляя силу растенія. Отъ сотрясеній, производимыхъ движеніемъ кареты, листья мимозы сперва закрываются, но какъ привыкнутъ, такъ-сказать, къ этому движенію, то опять раскрываются и боле уже не закрываются. Любопытно посмотрть, какъ мимозы, покрывающія значительной величины долину въ Америк, зашевелятся вс одна за другою, когда какой-нибудь травничокъ вздумаетъ уссться на одной изъ нихъ.
Но не одна mimosa pudica представляетъ намъ это странное явленіе, mimosa sensitiva и виды, извстные у ботаниковъ подъ названіями pu dibunda, lacustris, viva, asperata и пр., имютъ тоже свойство. Но еще удивительнйшее явленіе того же рода представляетъ намъ растеніе чагеракъ кружащійся (hedysarum gyrans), находимое въ Бенгаліи. Листья его состоятъ изъ трехъ листочковъ, какъ у трилистника, средній его листочекъ очень великъ, а оба боковыевесьма малы. Эти два послдніе безпрестанно опускаются и поднимаются, совершая на своихъ шарнирахъ вращательное движеніе, и это движеніе такъ быстро, что въ одну минуту можно насчитать до пятидесяти оборотовъ, средній листочекъ неподвиженъ, и днемъ иметъ горизонтальное положеніе, но съ наступленіемъ ночи онъ ложится на стебель растенія, засыпаетъ и остается въ этомъ положеніи до слдующаго дня, маленькіе листочки продолжаютъ, между-тмъ, свое вращательное движеніе.
Но зачмъ искать намъ примровъ такъ далеко. Обратимъ взоры наши на Францію. Тамъ есть растеніе барбарисъ (егberis vulgaris), котораго прекрасныя маленькія кисти желтыхъ висячихъ цвтковъ служатъ примромъ чрезвычайной раздражительности. Если остріемъ иглы уколоть основаніе пестика, то тотчасъ тычинки приближаются къ устью его, прижимаются къ нему и закрываютъ его, какъ-бы стараясь предохранить его отъ опасности, внчикъ колеблется, закрывается и закрываетъ въ свою очередь тычинки, потомъ чашечка обхватываетъ все это своими листочками, и цвтокъ закрывается совершенно. Если ранка была довольно сильна, то раздраженіе сообщается и ближайшимъ цвточкамъ, и иногда вс цвточки той же кисти закрываются одинъ за другимъ. Ту же чувствительность мы нанаходимъ и въ тычинкахъ руты душистой (ruta graveolens).
Что касается до необыкновеннаго жилища, въ которомъ мы теперь находимся, то это также не новость. Адансонъ и посл него г. Перроте видли въ Сенегал деревья баобабъ (Adansonia baobab), имющія до девяносто футовъ въ окружности, и конечно дерево, въ которомъ Медюль-аль-Бекиръ заблагоразсудилъ поселиться, не большую иметъ толщину. Если баобабъ есть великанъ природы, то онъ въ ней также и самый древній старецъ, и вроятно тотъ, въ которомъ мы находимся, былъ свидтелемъ потопа, ибо ему должно быть пять, или шесть тысячъ лтъ.
— Али, сказалъ Ассанъ, ты критикуешь нашего монаха, который во всемъ видитъ чудеса, а между тмъ, ты самъ такъ положительно говоришь о невроятной вещи, которой ты не можешь доказать.
— Ты ошибаешься, Ассанъ, для меня ничего нтъ легче этого. Если теб случалось разсматривать стволъ дерева, разрзаннаго поперегъ, то ты, безъ сомннія, замтилъ множество круговъ, лежащихъ одни въ другихъ, начиная отъ сердцевины дерева до самой его коры, каждый годъ образуется одинъ изъ этихъ круговъ, и сосчитавъ ихъ, можно съ точностію опредлить лта растенія. Алансонъ имлъ случай считать ихъ во многихъ баобабахъ, и въ нкоторыхъ изъ нихъ онъ насчиталъ ихъ до шести тысячъ. Сперхъ-того, одинъ путешественникъ разсказываетъ, что индйскіе вельможи заставляютъ рабовъ своихъ выдалбливать для себя комнаты въ стволахъ этихъ чудовищныхъ произведеній земли, и любятъ тамъ въ холодк курить и пить лакби.
Поговоривъ еще немного о своей надежд и о прекрасной Фатим, оба наши путешественника заснули.
На другой день, Гнедюль-аль-Бекиръ разбудилъ гостей своихъ. Онъ повелъ ихъ въ бесдку изъ развилистой мимозы (mimosa furcata) съ легкими, парными листьями, въ которыхъ весьма многообразно переплетались между-собою тонкія втви деревянистаго фзсоля (dolichos lignosus), съ большими розовыми и мотыльковыми цвтками. Прелестная зелень метоники сенегальской и метоники съ цвтками, перемняющими цвтъ свой, (metbonica senegalensis et methonica simplex) цплялись за втви этихъ двухъ кустарниковъ посредствомъ длинныхъ ушковъ, находящихся на конц каждаго листка, и такимъ-образомъ он представляли прелестныя гирлянды цвтковъ, которые поутру были зелены, въ полдень желты, а въ вечеру красны. При вход въ бесдку билъ ключомъ прозрачный родникъ, котораго воды вливались въ довольно узкій, но весьма глубокій бассейнъ.
Въ это время Ассанъ хотлъ вручить старцу письмо, которое марабутъ прислалъ ему съ Мегеметомъ. Онъ вынимаетъ изъ своего пояса записную книжку, открываетъ ее, чтобъ взять оттуда шелковый фирманъ, на которомъ были начертаны золотыя буквы.
Въ то время, когда онъ подавалъ его Медюль-аль-Бекиру, легкій зефиръ, играя между листьями, крутясь, приближается къ нему, уноситъ на легкихъ и быстрыхъ крыльяхъ своихъ письмо, и бросаетъ его въ тихія воды бассейна. Рука Ассана, смертоносная въ бояхъ, не знаетъ полезнаго искусства разскать волны, поддерживаясь на ихъ поверхности, искусства, слишкомъ пренебрегаемаго при воспитаніи мужчинъ въ Европ. Али также не уметъ плавать. Оба они находятся въ ужасномъ безпокойств. Между-тмъ время дорого, на тонкой ткани, проникнутой водою, скоро могутъ изгладиться буквы, т буквы, отъ которыхъ зависитъ, можетъ-быть, судьба Фатимы. Но дервишъ успокоиваетъ его.
Лишь только Али исполнилъ это приказаніе, какъ они съ удивленіемъ увидли, что поверхность воды заколыхалась. Листочки розъ, которые дыханіе весны развяло по поверхности воды, приходятъ въ быстрое движеніе, вс они, какъ-бы носимые на ладьяхъ невидимыми сильфами, быстро плаваютъ на этомъ миніатюрномъ мор. Самое письмо какъ-бы нкоторымъ вихремъ было принесено къ самымъ йогамъ Ассана, который видитъ его и не торопится поднять, такъ умъ его былъ пораженъ страхомъ и удивленіемъ, онъ думаетъ, что въ этомъ прелестномъ саду обитаетъ могущественный чародй.
Въ то время когда дервишъ принималъ письмо, Мегеметъ вдругъ вскричалъ отъ ужаса. Душа этого монаха была способна къ коварству и хитрости, но она не получила отъ природы той стальной твердости, которая свойственна герою. Ассанъ видитъ, что робкій марабутъ бжитъ при вид наскомаго, величиною въ нсколько гранатовыхъ зеренъ, это былъ скорпіонъ, котораго укушеніе смертоносно. Ассанъ схватываетъ монаха за руку, останавливаетъ и успокоиваетъ его, и робкій марабутъ оправившись и стыдясь своей слабости, ищетъ глазами тяжелую дубину, чтобъ размозжить чудовище.
Тогда Медюль-аль-Бекиръ говоритъ: Мегеметъ, къ-чему искать булаву великана Кифри, чтобъ раздавить гадкое наскомое? Когда злодй выходитъ изъ тни, когда онъ узнанъ, то Аллахъ предаетъ его безъ защиты правосудію слабаго. Посмотри на этотъ нжный цвтокъ, эмблему невинности и слабости, скорпіонъ медленно и робко приближается къ нему, и въ немъ, по вол Аллаха, онъ найдетъ себ наказаніе.
Ассанъ обращаетъ взоръ свой на это растеніе, нсколько листьевъ, выходящихъ изъ его корня, лежали на самой земл, и поверхность ихъ усяна была твердыми и острыми колючками. Лишь-только ядовитое животное къ нему приблизилось, то и старалось, подобно всмъ злодямъ, скрыться съ глазъ. Вдругъ одинъ изъ этихъ листьевъ схватываетъ и обвиваетъ его со всхъ сторонъ, онъ направляетъ на него тысячу жалъ, противъ которыхъ жало скорпіона безсильно, все растеніе сжимается, вс листья обвиваются около него и сжимаются. Тщетно онъ борется и силится спастись отъ смерти, чмъ больше становятся его усилія, тмъ сильне дйствуютъ узы, его удушающія. Тло его покрывается сотнею глубокихъ ранъ, наконецъ онъ издыхаетъ въ мученіяхъ.
— Храбрый защитникъ правоврныхъ, сказалъ дервишъ: посмотри сюда, эти цвты, посянные моими руками, сейчасъ раскроются, они выкажутъ наружу свои прелести, которыя они за минуту предъ симъ скрывали, этимъ самымъ они даютъ мн знать, что солнце совершило уже четверть своего оборота. Пора намъ укрыться отъ его палящихъ лучей.
Едва только старецъ произнесъ эти слова, какъ они увидли, что цвты повинуются его голосу и тихонько открываютъ свои блестящіе внчики. Мегеметъ вскрикиваетъ при этомъ чуд, Ассанъ желаетъ объясненія этой тайны, а дервишъ съ хитрою улыбкою говоритъ:
— Не я открою вамъ завсу, подъ которою природа для васъ скрывается, но этотъ молодой европеецъ, который, какъ я вижу по глазамъ его, посвященъ въ таинства, въ которыя Провидніе позволяетъ проникать человку. Я оставлю васъ на короткое время, и пойду помолюсь Аллаху, чтобъ онъ ниспослалъ намъ лучъ своего милосердія и неизчерпаемой своей благости. Притомъ мн надобно уединиться, чтобъ со вниманіемъ прочитать письмо, присланное мн отъ марабута.
Али, гордясь хорошимъ о себ мнніемъ дервиша, принялъ на себя важный видъ, и старался показать себя того достойнымъ.
Природ, говоритъ онъ, угодно было, чтобъ эти привлекательныя существа, эти цвты, составляющіе украшеніе полей, были, подобно намъ, подчинены владычеству сна. Взгляните вотъ на этотъ скважнолистный молочай (tragopogon porrifolius) съ бородавчатыми листьями, онъ поднимаетъ къ свтилу дня свою лучезарную, какъ и оно, головку. Всякій день онъ пробуждается, когда свтильникъ Аллаха начинаетъ освщать горизонтъ, то-есть, между тремя и пятью часами утра.
Эта болотная роза, врагъ любви, этотъ великолпный блый кувшинчикъ (nymphaea alba), котораго широкіе листья гордо плаваютъ на поверхности глубокихъ озеръ, поднимаетъ головку свою спустя два часа посл прежняго цвтка, и снова погружаетъ ее въ воды, когда сумерки начинаютъ омрачать оазисъ.
Здсь вы видите прекрасный птицемлечникъ (ornilhogalum umbellatum), когда его нжные лепестки съ своею серебристою поверхностію являются на свтъ, то этимъ они даютъ мн знать, уто чрезъ часъ солнце достигнетъ наибольшей своей высоты, и что свтоносная его колесница совершитъ половину своего дневнаго пути.
На этой раскаленной скал вижу и кристаловидный деневникъ (mesembrianthemum crystallinuin) съ повисшими внизъ втвями. На стволахъ его вы во всякое время замтите крупныя капли росы, или лучше сказать, кусочки льда, поды, отвердвшей отъ холода, неизвстнаго подъ этимъ пламеннымъ небомъ. Невзрачные цвтки его раскрываются въ полдень.
Вотъ это растеніе принадлежитъ къ тому же роду, это полулуденный деневникъ (mesembrianthemum pomeridianum), подобно безпечной одалиск, онъ исторгается изъ объятій сна неране, какъ между однимъ и двумя часами.
Это дождевой ноготокъ (calendula pleuvialis), котораго прекрасные золото-желтые цвтки раскрываются въ семь часовъ утра, и закрываются между тремя и четырьмя часами пополудни, если только небо не предвщаетъ грозы, ибо въ такомъ случа это благоразумное растеніе ожидаетъ, пока пройдетъ худая погода, и тогда раскрывается.
Растеніе ночная смолянка, (silene noctiflora) даетъ знать, что солнце скоро окончитъ дневной путь свой, цвтки его раскрываются между пятью и шестью часами вечера.
Подъ этимъ густымъ кустарникомъ я вижу благовонное растеніе, чудоцвтъ ялапу (mirabilis jalapa), оно раскрываетъ свои скромныя прелести только между семью и восьмью часами.
Наконецъ, этотъ пурпуровый выонокъ (conmololus purpureas), котораго длинные и слабые стебли ищутъ себ опоры въ кустарник, который они украшаютъ, раскроетъ свои пурпуровые колокольчики непрежде, какъ когда второй часъ ночи погрузитъ всю природу въ глубокій сонъ.
Безсмертный Линней, знаменитый учоный сверной Европы, пораженный правильностію, съ какою нкоторые цвты раскрываютъ и закрываютъ внчики свои въ опредленные часы дня, представилъ имъ таблицу, которую онъ наименовалъ часами Флоры, но какъ эта таблица была составлена въ Упсал, подъ 60 градусомъ сверной широты, то, слдовательно, раскрытіе цвтковъ тхъ же растеній въ Париж должно быть часомъ раньше, какъ замтилъ Адансонъ, а въ Африк еще и гораздо раньше. Вотъ копія этихъ часовъ, Ассанъ.
ЧАСЫ ФЛОРЫ.
Не по одному только внчику можно узнавать время, въ которое растенія засыпаютъ. При наступленіи ночи листья многихъ акацій опускаются и остаются до разсвта въ висячемъ положеніи къ земл, тогда они принимаютъ горизонтальное положеніе, потомъ поднимаются по мр возвышенія солнца надъ горизонтомъ, и наконецъ, въ полдень они принимаютъ направленіе прямо къ небу. Листья пузырника (colutea arborescens), представляютъ совершенно противуположное явленіе. Какъ только наступаетъ ночь, они поднимаются. Впродолженіе ночи главный черешокъ листьевъ стыдливой мимозы (mimosa pudica) наклоняется къ стволу дерева, а второстепенные черешки приближаются одинъ къ другому и листочки ложатся одинъ на другой, какъ черепицы на кровляхъ, направляя острые свои концы къ небу.
При приближеніи ночи листочки кассіи мариландской (cassia Marylandica) опускаются, поворачиваясь такъ, что листочки каждой пары ложатся одинъ на другой не нижнею, но верхнею своею стороною. Наконецъ, многія растенія, въ-особенности изъ семейства бобовыхъ, втеченіе ночи сжимаютъ различнымъ образомъ свои листья.
Полагали сначала, что сонъ растеніи надобно приписать механическому дйствію солнечнаго свта на ихъ органы, но опыты г. де-Кандоля доказали несправедливость этого мннія. Онъ ставилъ многія растенія въ темномъ мст, куда свтъ солнца проникнуть не могъ, освщалъ ихъ сильно свчами, и получилъ слдующій результатъ: нкоторыя изъ нихъ ошибались въ часахъ дня, открывали листочки свои ночью и закрывали въ то время, когда солнце было надъ горизонтомъ, другія сохраняли свои привычки, спали и бодрствовали въ свои обыкновенные часы.
Тутъ Ассанъ сказалъ:
— Все, что ты говорилъ Али, чудно, однако я этому врю, но какъ ты объяснишь движеніе воды въ бассейн, вслдствіе котораго волны принесли ко мн фирманъ марабута?
— Очень просто отвчалъ молодой человкъ. Блый сокъ молочая (euphorbia lathyris), который я нашелъ въ сосуд, въ который текъ онъ изъ насчки, сдланной на растеніи, иметъ свойство приводить въ движеніе вс маленькія тла, плавающія на вод, если нсколько капель его влить въ воду.
— А скорпіонъ?
— Скорпіонъ попался въ листъ діонеи-мухоловки (dionaea muscipula). Листья этого растенія состоятъ изъ двухъ лопастей, соединенныхъ шарниромъ вдоль серединной ихъ линіи. Если наскомое прикоснется къ верхней сторон этихъ лопастей, то он соединяются между-собою, схватываютъ животное и не пускаютъ его до-тхъ-поръ, пока оно не умретъ, будучи пронжево иглами, которыми усяны эти листья. На берегахъ Сены, въ окрестностяхъ Парижа, часто попадается другое растеніе, пемене замчательное, росникъ круглолистный (drosera rotundifolia), которое впрочемъ принадлежитъ къ одному семейству съ діонеею, оно иметъ небольшіе круглые листья, замчательные по железковатымъ волоскамъ, которыми они усяны. Если муха по неосторожности сядетъ на средину одного изъ нихъ, то эти волоски тотчасъ загибаются надъ ея крыльями и не даютъ ей улетть, потомъ края листа поднимаются, сближаются и запираютъ наскомое какъ въ ящик, тамъ оно и умираетъ, и тогда-только листъ принимаетъ свою обыкновенную форму, и трупъ извергается вонъ.
Растеніе волосатые образки (arum crinitum), растущее на остров Минорк, иметъ цвтокъ длиною въ одинъ футъ, онъ бловатъ, съ синими и зелеными пятнами, видомъ своимъ онъ совершенно похожъ на вершу, которою ловятъ рыбу. Внутри онъ усянъ множествомъ жесткихъ фіолетоваго цвта волосковъ, которые остріями обращены къ центру цвтка, издающаго отвратительный запахъ трупа. Плотоядныя наскомыя, обманутыя этимъ запахомъ, бгутъ къ нему весьма изъ-далека, они безъ всякаго труда входятъ въ эту вершу, но когда, замтивъ свою ошибку желаютъ выдти оттуда, то острія щетинокъ заслоняютъ имъ дорогу, и выходъ для нихъ невозможенъ, они умираютъ тамъ жертвою своего неблагоразумія и охоты къ лакомству.
Вы видли, Ассанъ, какъ изъ цвтовъ можно сдлать часы, теперь я вамъ покажу, что эти прелестныя существа могутъ намъ служить вмсто календаря и барометра. Что касается до календаря, то я составлю его для Франціи, потому-что только въ своемъ отечеств я длалъ для этого достаточныя наблюденія.
1. Въ январ мсяц цвтетъ смертоносъ (helleborus niger), столь замчательный по своимъ красивымъ внчикамъ блорозоваго цвта, величиною съ розу, они имютъ форму мелкихъ чатъ, по этимъ свойствамъ они во Франціи называются рождественскими розами. Древніе врили, что корень этого растенія, принятый въ порошк, вылечиваетъ отъ сумасшествія, и вотъ почему врачи прописывали его поэтамъ.
2. Въ феврал красивый снжноцвтъ (galantbus nivalis) выказываетъ среди инея свою маленькую головку бломолочнаго цвта, которую едва ли бы можно было и замтить на ёнгу, еслибы его лепестки не имли на себ зеленаго сердцеобразнаго пятнышка.
3. Въ март вялый еще дернъ покрывается красными, пурпуровыми или фіолетовыми цвтками трилистной втреницы (hepatica triloba), и въ то же время другое растеніе лютикъ чистотлъ (ficaria ranunculoides) раскрываетъ по берегамъ болотъ свои лучезарные и золотистые внчики.
4. Въ апрл вы найдете на опушкахъ лсовъ розовые цвты втреницы добровной (anemone nemorosa), а на лугахъ цвты одуванчика (taraxacum dens-leonis).
5. Въ ма молодые крестьяне съ удовольствіемъ ищутъ въ лсахъ, среди моху и лишаевъ, благовонныхъ цвтковъ ландыша (convallaria majalis), и въ тоже время кокетливая таволга (spiraea filipendula), какъ-бы съ нкоторымъ тщеславіемъ разстилаетъ по берегамъ ручьевъ большія кисти блыхъ своихъ цвтовъ.
6. Въ іюн василекъ (centaurea cyanus), котораго цвтки дти набираютъ во ржи и плетутъ изъ нихъ себ внки, и полевой макъ (papaver rhaeas), неуступающій ему въ яркости красокъ, мшаютъ свои блестящіе внчики съ желтющею зеленью пивъ.
7. Въ іюл вербовникъ (lythrum salicaria) распускаетъ свои длинные неправильные лепестки около пней любимыхъ имъ изъ, а пижма (tanacetuin vulgare) украшаетъ ароматическіе свои стебли своими красивыми желтыми щитообразными цвтками.
8. Въ август, когда зелень начинаетъ уже блекнуть, мы находимъ подъ густыми кустарниками, окаймляющими луга, лазуревые цвтки скабіозы (scabiosa snccisa) и желтые внчики очной травы (euphrasia lutea), этого деревца въ миніатюр.
9. Въ сентябр осенникъ (colchicum autumnale), который древніе называли сыномъ безъ отца (filius ante pairem), потому-что цвтки его распускаются прежде развитія стебля и листьевъ, украшаетъ луга розовыми внчиками своими, похожими на сэфранъ, и въ то же время круглякъ европейскій (cyclamen europacum, растущій въ тни лсовъ, склоняетъ къ земл красивые свои блые цвтки, которыхъ лепестки загибаются вверхъ.
10. Въ октябр астра (aster granditlorus) украшаетъ сады наши своими блопурпуровыми цвтами, разливая около себя пріятный запахъ померанца. Въ то же время индйскій златоцвтъ (chrysanthemum indicum) распускаетъ свои пышныя разноцвтныя головки.
11. Въ ноябр большая часть цвтовъ пропадаетъ. Но ксименезія (ximenesia encelioides) съ желтыми лучистыми цвтами, равно-какъ и щитообразные блые цвты португальской калины (viburnum tinus украшаютъ еще сады любителей.
12. Въ декабр съ удивленіемъ встрчаешь красивыя лиловыя кисти благовоннаго блокопытника (tussilage fragrans), растенія, которое, по пріятному своему запаху, называется зимнимъ геліотропомъ.
Но это еще не все, я уже сказалъ вамъ, что растенія могутъ замнять для насъ и барометръ. Колючники (carlina acanlhifolia, vulgaris, lanata etc.), германніи (bermannia panudata etc.), а особливо ноготки (calendula pluvial is) имютъ сильныя гигрометрическія свойства. Если днемъ долженъ быть дождь, то эти растенія по-утру не раскрываютъ своего внчика, и если посл хорошаго утра небо покрывается дождевыми тучами, то они тотчасъ закрываютъ цвтки свои. Во Франціи есть весьма красивое растеньице кислица (oxalis acetosella), которое еще чувствительне къ дождливой погод, ибо въ первомъ случа оно не раскрываетъ ни своихъ цвтковъ, ни листьевъ, а во второмъ опять закрываетъ т и другіе. Нкоторыя растенія имютъ гигрометрическія свойства во всхъ своихъ частяхъ, таковы суть: funaria hygromelrica и пресловутая іерихонская роза (anastatica bierochuntica). Нкогда пилигримы, возвращавшіеся изъ Іерусалима, нердко приносили ее съ собою, какъ нчто чудесное. Эта мнимая роза есть не что-иное, какъ растеньице, принадлежащее къ семейству молочаевъ. Его вырываютъ и засушиваютъ въ тни. При этомъ втки его завиваются, то отдаляются то приближаются одн къ другимъ, то перепутываются между-собою, такъ что наконецъ все растеніе представляетъ родъ шара, вовсе непохожаго на розу. Оно остается въ этомъ состояніи до-тхъ-поръ пока въ атмосфер нтъ влажности, но какъ-скоро время идетъ къ дождю или гроз, втви его распрямляются, толстютъ, удлиняются и вытягиваются, какъ члены молюска осминога, или полипа. Когда небо длается яснымъ, то они снова сжимаются.
ГЛАВА IV.
Али прекратилъ свои разговоръ, и они пошли къ старцу въ его живой домъ. Впродолженіе цлаго дня Ассанъ слушалъ разговоры его, исполненные глубокой мудрости, и время прошло такъ скоро, что онъ едва замтилъ, что уже сребристый свтъ луны игралъ между листьями. Они вышли, и вздохъ, вылетвшій изъ стсненной груди юнаго путешественника, исполнилъ опять сердце его горестію. Умирающая Фатима представилась его воображенію, и слова дервиша не поражали боле его слуха.
— Отецъ мой, сказалъ онъ ему, какъ ты думаешь, увижу ли я еще эту розу красоты?
Медюль-аль-Бекиръ не отвчалъ ему на это, но взявъ два сухіе прутика, сильно и скоро потеръ ихъ одинъ о другой, вскор показалось пламя и зажгло смолистую сосновую втвь. При свт этого свтильника онъ находитъ и срываетъ дв втви нкотораго растенія, увлаженнаго росою, онъ мнетъ ихъ своими пальцами, и подойдя къ Ассану и Али, слегка натираетъ имъ вки. Вдругъ изъ земли поднимается туманъ и окружаетъ ихъ, потомъ обращается въ густой дымъ, который медленно клубится скрываетъ небеса отъ ихъ взоровъ, они касаются одинъ къ другому, но не видятъ себя боле. Минуты дв спустя, этотъ чорный дымъ разсивается, и имъ представляется удивительное зрлище. Зелень и цвты кажутся въ огн, живое, легкое пламя выходитъ, повидимому, изъ ндръ земли и начертываетъ таинственныя буквы на мурав испещренной различными цвтами. Буквы эти увеличиваются и наши путешественники ясно читаютъ въ нихъ слдующее: ‘Ассанъ и Фатима будутъ соединены сладостнйшими узами брака’. Какъ только они это прочитали, то все исчезло.
Дервишъ обратился съ улыбкою къ Али.
— Ну! молодой европейскій ученый, сказалъ онъ ему, можешь ли ты объяснить и это новое чудо?
— Могу, отецъ мой, отвчалъ Али.
— Объясни же, молодой человкъ, ибо и самая наука должна украшаться прелестями и энтузіазмомъ юности.
Дымчатка аптекарская (fumaia officinalis) есть красивое однолтнее растеньице, растущее въ Европ на пикахъ. Выжатый сокъ его производитъ на глаза наши такое же дйствіе, какъ и дымъ, и если кто потретъ имъ свои вки, то ему покажется, что онъ окруженъ дымомъ. Ясенецъ блый (dictamnus albus) находится въ южной Франціи, равно-какъ и въ Варваріи. Его липкіе стебли, вышиною отъ двухъ до трехъ футовъ и покрытые железами, въ лтнее время оканчиваются большими кистями пурпуровыхъ мотыльковыхъ цвтковъ, съ полосками темнобагрянаго, или благо цвта. Все растеніе содержитъ въ себ много летучаго масла, и въ теплое и сухое время распространяетъ отъ себя ароматическіе пары, которые легко воспламеняются отъ пламени свчи, или отъ пламени горящей сосновой втви. Дервишъ самъ вамъ скажетъ, что если между другими цвтами помстить прутья ясенца (dictamnus albus), если дать симъ прутьямъ разные сгибы, такъ чтобъ они образовали собою какой-нибудь вензель, буквы или девизы, то все это покажется въ огн, когда пламя будетъ переходить мало-по-малу отъ одного прутика къ другому.
Впрочемъ это не есть единственное растеніе, представляющее огненный феноменъ. Дочь знаменитаго свернаго естествоиспытателя Линнея прогуливалась однажды вечеромъ въ саду, въ которомъ отецъ ея посялъ капуциновъ (tropaeolum majus), растеніе тогда еще новое въ Европ. Жаръ былъ сильнйшій, погода тягостная, и атмосфера наполнена электричествомъ. Ей показалось, что какія-то искры выскакиваютъ изъ бесдки, образовавшейся изъ капуциновъ. Удивляясь этому явленію, она подходитъ къ бесдк, сотрясаетъ стебель одного изъ этихъ растеній, и вдругъ изъ каждаго цвтка посыпались яркія электрическія искры.
Нкоторые ботаники съ успхомъ повторяли этотъ опытъ, но, признаюсь, что самъ я никогда не видалъ этихъ искръ, чему безъ сомннія, было причиною то, что я не умлъ выбрать благопріятнаго для этого времени. Говорятъ также, что ноготокъ королевскій, шафрановая разность (varit) садоваго ноготка (calendula officinalis) производятъ то же явленіе.
Растеніе образки съ серцевидными листьями (arum cordifolium), растущее на остров Бурбон, и также образки обыкновенные (arummaculalum), такъ обильно растущіе въ лсахъ европейскихъ, представляютъ странное явленіе, имющее, повидимому, нкоторое сходство съ предъидущими. Цвтокъ этого растенія состоитъ изъ большаго листа, называемаго покрываломъ (spatha), свернутаго наподобіе бумажнаго конуса. Среди этого конуса находится початокъ (spadix), маленькій, боле или мене удлиненный столбикъ, отъ основанія его идутъ пестики и тычинки. Въ самое мгновеніе разцвтанія початокъ (spadix) весьма сильно нагрвается, въ-продолженіе нсколькихъ часовъ въ образкахъ обыкновенныхъ, а въ образкахъ бурбонскихъ до такой степени, что эту колонку съ трудомъ можно держать пальцами. Изъ зеленой, каковою она была прежде, она вдругъ длается темнофіолетовою, какъ-будто бы она сгорла, посл этого она вянетъ, умираетъ, и спустя нсколько времени, отваливается.
При послднихъ словахъ Али послышались смшанные голоса въ скалахъ, окружающихъ оазисъ. Множество факеловъ вдругъ освтило долину слабымъ свтомъ. Мегеметъ затрепеталъ, узнавъ племя свирпыхъ Арабовъ, которые ограбили ихъ въ пустын, и взяли въ плнъ слугъ Ассана, ужасъ его обнаруживается дрожащимъ, едва внятнымъ голосомъ. Медюль-аль-Бекиръ замчаетъ это и успокоиваетъ его своею твердостію, такъ-то справедливо, что примръ мужества могущественне самыхъ лучшихъ убжденій.
Аллахъ, говоритъ онъ ему, попускаетъ иногда торжествовать злодямъ, но это торжество кратковременно и за нимъ слдуетъ ужасное наказаніе. Войдемъ въ мое жилище, и завтра, можетъ-быть, вы узнаете, что рука его рано или поздно тяготетъ надъ главою ожесточеннаго преступника.
Ассанъ и дервишъ, чрезъ отверстіе, сдланное въ кор страннаго ихъ обиталища, наблюдаютъ вс движенія ужасныхъ сыновъ пустыни. Послдніе приближаются почти къ самому ихъ убжищу, и располагаются провести здсь ночь, предавшись опіуму. Религія запрещаетъ имъ пить вино и крпкіе напитки, но они замняютъ ихъ отваромъ опіума, который, дйствуя на нихъ иначе, нежели на Европейцевъ, воспламеняетъ сперва ихъ воображеніе, потомъ опъяняетъ и, наконецъ, приводитъ въ бшенство.
Несчастные ихъ плнники, обремененные узами, ожидаютъ роковой минуты, въ которую ярость ихъ, воспламененная этимъ ядовитымъ напиткомъ, ршитъ ихъ участь. Ихъ стопы раздаются въ душ Ассана, вопли ихъ падаютъ на его сердце и жгутъ его, но ему остается только вздыхать объ участи, ихъ ожидающей.
— О Магометъ, говоритъ онъ въ изступленіи, если кровь, пролитая мною въ сраженіяхъ за твое ученіе, обратила на меня хотя одинъ взоръ твоей благости, если рука моя всегда была твердйшею опорою защитниковъ вры, то умоли предвчнаго Аллаха, чтобъ онъ спасъ невинныя жертвы отъ варварства этихъ чудовищъ.
Едва только окончилъ онъ эту краткую молитву, какъ вдругъ быстрая и яркая молнія разскаетъ мрачный покровъ ночи, чорное облако, предвстникъ бури, быстро распростирается надъ горизонтомъ, и ударъ грома, раздавшійся въ облакахъ, повторяется продолжительными раскатами въ скалахъ долины. Арабы, испугавшись, ищутъ убжища, чтобъ укрыться отъ страшной грозы, которую они предвидятъ, они съ шумомъ удаляются и скрываются за скалою, висящею надъ преступными ихъ головами. Чаща втвистыхъ деревьевъ, покрытыхъ непроницаемою зеленью, доставляетъ имъ убжище, они оставляютъ несчастныхъ своихъ плнниковъ ярости бури и готовятся предаться роковому успокоенію.
— Буди благословенно во-вки имя пророка, возгласилъ Медтоль-аль-Бекиръ, онъ повергъ молитву благочестиваго на ступени престола Предвчнаго! Всесильный гнвъ Божій падетъ на главу преступниковъ. Поди, Ассанъ, поди, отдохни тихимъ сномъ праведника, и завтра врные слуги твои будутъ возвращены теб, свобод и счастію.
Какъ только утренняя заря пробудила природу, тысячи криковъ радости достигли до его слуха, онъ слушаетъ, встаетъ и падаетъ въ объятія счастливыхъ слугъ своихъ, которыхъ Медюльаль-Бекиръ только-что освободилъ отъ узъ. Мудрецъ беретъ его за руку и ведетъ къ скал, чтобъ показать ему страшный примръ вчнаго правосудія. Ассанъ думаетъ, что скала, отторгнутая ударомъ грома, передавила свирпыхъ Арабовъ, или, что разверзшаяся земля поглотила ихъ въ бездонныхъ пропастяхъ своихъ. но какъ онъ удивился, когда увидлъ, что въ природ не произошло никакой перемны. Чорное облако, разразившееся ужасною бурею, исчезло, на крыльяхъ втра улетло оно въ пустыню, и ударовъ грома неслышно было боле на оазис. Природа была столь же прекрасна и спокойна, какъ вчерашній день. Множество птицъ, красующихся самыми яркими цвтами своихъ перьевъ, привтствовали пробужденіе ея пснями радости, листья сохранили всю свою свжесть, цвты весь блескъ свой и земля пышный нарядъ свой.
Они приближаются къ скал и находятъ разбойниковъ пустыни, погруженныхъ навки въ ужасный сонъ смерти. Болзненныя конвульсіи оставили страшные свои слды на обезображенныхъ ихъ лицахъ. Мщеніе Аллаха было праведно, но ужасно.
— Посмотри, сказалъ дервишъ, на деревья, покрывающія своею тнью эти синіе трупы, это манценилы (hippomane mancenilla), которыя своими листьями, формою и цвтомъ плодовъ своихъ похожи нсколько на европейскія яблони. Если путешественникъ, прельстясь обманчивымъ видомъ этихъ яблокъ, по несчастію, състъ хотя одно изъ нихъ, то онъ внезапно платитъ жизнію за свою неосторожность. Блый сокъ, находящійся во всхъ частяхъ ихъ, есть столь сильный ядъ, что дикар’ употреблять его для своихъ ядовитыхъ стрлъ, и он весьма долго удерживаютъ въ себ ядовитую его силу. Эти деревья распространяютъ около себя ядоносную атмосферу, которая причиняетъ смерть несчастнымъ, которые, но неосторожности, заснутъ подъ ихъ пагубною тнью. Даже крабы (родъ раковъ), живущіе въ сосдств съ ними, получаютъ отъ-того вредныя свойства, вслдствіе чего ихъ и не употребляютъ для приготовленія кушанья. Я принесъ смяна этихъ деревьевъ, много лтъ тому назадъ, изъ самыхъ жаркихъ странъ Южной Америки. Дервишъ замолчалъ, и бросивъ суровый взглядъ на Мегемета, который безпрестанно кричалъ: чудо, присовокупилъ:
Юный мусульманинъ, и ты, христіанинъ! хотя я и дервишъ, во ненавижу шарлатанство и презираю того человка, который считаетъ себя добродтельне и благочестиве другихъ, потому-что у него однимъ порокомъ больше, нежели у другихъ, именно лицемріемъ (при этомъ марабутъ покраснлъ). Я нижу насквозь душу Ассана, еслибы я захотлъ оставить его въ заблужденіи, онъ бы почелъ меня существомъ сверхъ-естественнымъ, къ которому Аллахъ благоволитъ боле, нежели къ другимъ людямъ, ппзпосылая мн даръ премудрости. Онъ бы обманулся, ибо въ природ нтъ людей, способныхъ къ дйствіямъ сверхъестественнымъ. Если иногда являлись таковые люди, какъ то думаютъ, то они были обязаны суетною своею славою обману съ ихъ стороны и невжеству со стороны другихъ. Глубокое изученіе природы доставляетъ мн средства ослпить умъ твой мнимыми чудесами, которыхъ множество я могъ бы показать теб, еслибы мене дорожилъ драгоцннымъ временемъ. Растенія, собранныя мною при помощи науки въ этой долин, были бы достаточны для этого. Но, Ассанъ, мудрый человкъ не откладываетъ до завтра того, что онъ можетъ сдлать сегодня. Кто можетъ исчислить неизмримое пространство, отдляющее насъ отъ слдующаго дня, отъ слдующаго мгновенія? Мы недолжны забывать, что Фатима страдаетъ и ожидаетъ насъ. Итакъ отправимся сегодня же съ твоими рабами и верблюдами. Вотъ талисманъ, который долженъ возвратить жизнь Фатим, и я разскажу теб его исторію.
Въ семнадцатомъ вк была вице-королевою въ Перу одна молодая женщина, исполненная любви и прекрасная, какъ твоя Фатима. Это была знаменитая графиня Цинхона. Не подражая варварскому обхожденію Испанцевъ, ея соотечественниковъ, съ несчастными Индійцами, она любила утшать ихъ въ гор и помогать имъ въ несчастіяхъ, и потому была любима всмъ оставшимся жалкимъ народомъ, который былъ почти совершенно истребленъ оружіемъ жестокосердыхъ тирановъ Америки. Вскор смертоносная лихорадка распростерла свое чорное покрывало надъ этою опустошенною страною, и побдители, поражаемые этою ужасною болзнію, тысячами падали мертвые на трупы побжденныхъ. Графиня Цинхона заболла также этою болзнію, и несмотря на старанія самыхъ искуснйшихъ врачей, каждый день, каждый часъ приближалась ко гробу. Однажды вечеромъ болзнь достигла высшей степени своего развитія, и она, окруженная своими плачущими женщинами, готова уже была испустить послднее дыханіе жизни.
Въ это время является одинъ Индіецъ, держа въ рук талисманъ, подобный тому, который я подаю теперь теб. Онъ преклоняетъ колна у постели графини и говоритъ ей растроганнымъ голосомъ: ‘Могущественная графиня! ты получишь награду за то добро, которое ты длала чадамъ Америки, выслушай, и сердце твое согрется надеждою. Когда злой духъ, потрясая своими лихорадочными крыльями, пронесся надъ нашими лсами, то братья мои и я, вс мы были поражены этимъ пожирающимъ огнемъ и были близки къ смерти. Стеная, углубились мы въ лса и искали спасительной воды, чтобы утолить томящую насъ жажду, но увы! лучи солнца все изсушили. Въ отчаяніи мы призывали смерть, какъ вдругъ нечаянный случай открылъ намъ среди пустой долины небольшую лужу вонючей, рыжеватой воды. Она была окружена старыми, какъ наши двственные лса, деревьями, которыя были покрыты блыми цвтами, по виду и пріятному своему запаху похожими на цвты померанца. Многія изъ сихъ деревьевъ, сраженныя косою времени, упали въ эту лужу, и испортили воду ея. Несмотря на отвращеніе, которое она внушала, мы съ жадностію стали пить ее, и не надясь найти лучшей, устроили около нея свои жилища. Судите же о нашемъ удивленіи, когда чрезъ три дня, проведенные нами въ горести, мы увидли, что эта горькая и отвратительная вода возстановила наше здоровье. Нетрудно было догадаться, что она обязана была цлебною своею силою кор деревьевъ, свалившихся въ лужу, ибо она получила непріятный ея вкусъ, и опыты, сдланные нашими стариками, подтвердили это.
Въ ненависти своей къ нашимъ тиранамъ, мы поклялись хранить эту тайну. Но тотъ же бичъ поразилъ и тебя, и наша любовь къ теб побдила ненависть нашу къ твоимъ соотечественникамъ. Отъ имени гонимыхъ племенъ нашихъ, я принесъ теб кусокъ этой драгоцнной коры, и въ память твоихъ благодяній мы дали имя цинхоны (quinquina, cinchona officinalis), дереву, которое ее производитъ’.
Графиня была спасена, и съ 1638 года, эпохи, въ которую происходила эта сцена, медицина пользуется этимъ открытіемъ.
Итакъ демъ, повторяю я теб, чтобъ съ помощію этого талисмана возвратить здоровье той, которая должна сдлаться твоею супругою, той, которую мн хочется благословить и сжать въ своихъ объятіяхъ…. моей дочери!
— Твоей дочери! Да, отецъ мой! сказалъ Ассанъ, прижимая дервиша къ своему сердцу. Фатима не знаетъ своихъ родителей, отъ самой колыбели, она сдлалась плнницею одной свирпой орды, потомъ была призрна однимъ богатымъ купцомъ, который воспиталъ ее, какъ свою родную дочь, и умирая, оставилъ ей все свое богатство. демъ же, отецъ мой, ты усыновишь ее, и я буду твоимъ сыномъ, и ты проведешь старость свою въ поко и счастіи въ объятіяхъ дтей своихъ. Слезы текутъ изъ глазъ твоихъ, грудь твоя стсняется…. о, Медюль-аль-Бекиръ! сверши подвигъ свой, подумай, что ты дешь совершить доброе дло.
— Да, возразилъ старецъ, я буду отцомъ твоимъ и отцомъ Фатимы, таинственныя событія окружаютъ насъ, но не время еще теб объ нихъ разсказывать…. Итакъ демъ, демъ, не медля, и Аллахъ да покровительствуетъ намъ!
ГЛАВА V.
На другой день малый караванъ, увеличившійся еще однимъ путешественникомъ, отправился въ путь на Триполи. Астрономическія познанія Медюль-аль-Бекира значительно сократили ихъ дорогу проздомъ чрезъ Сахару, которой вс оазисы были ему извстны. Ассанъ, удивлявшійся его глубокимъ знаніямъ, забросалъ его вопросами, на которые старецъ отвчалъ подробно и съ удовольствіемъ.
Растенія, говорилъ онъ, суть не то, за что ихъ обыкновенно принимаютъ, это суть живыя существа, которыя дышутъ, испаряются, питаются и размножаются подобно животнымъ. Природа даровала имъ также инстинктъ самосохраненія. Она, повидимому, была къ человку благосклонне, нежели къ другимъ существамъ, вышедшимъ изъ творческихъ рукъ ея, и однакоже она не надлила его однимъ особеннымъ чувствомъ, которымъ одарены животныя и растенія, яхочу сказать о предчувствіи грозы, которая въ одно мгновеніе опустошаетъ прекрасныя и цвтущія нивы, воздлываемыя имъ съ такимъ трудомъ. Часто среди полей захватываетъ мирнаго земледльца дождь, который промачиваетъ его до костей и леденитъ кровь его, или убійственный градъ, который наноситъ ему раны, хотя безпокойство животныхъ, его окружающихъ, склонившійся стебель, закрывшіеся внчики цвтковъ, украшающихъ луга его, могли бы этими столь поразительными знаками вывести его изъ безпечности.
Иногда въ путешествіяхъ своихъ я забавлялся на берегахъ Роны и Саоны странными движеніями валлизнеріи (vallisneria spiralis). Это растеніе растетъ на дв ркъ, оно иметъ жилковатые, разстилающіеся корни. Часто довольно большіе его стебли не достигаютъ до гладкой поверхности стихіи, имъ обитаемой, или потому, что непредвиденное наводненіе увеличило массу водъ, или потому, что оно растетъ на слишкомъ-большой глубин. Подобно конопл и шпинату, оно есть растеніе двудомное, то-есть одни недлимыя (individuum) имютъ цвтки, снабженные только тычинками, а другія недлимыя имютъ цвтки только съ одними устьями пестиковъ (stigma). По аналогіи, первымъ цвткамъ дано названіе мужескихъ, а вторымъ женскихъ. Женскіе цвтки сидятъ на чрезвычайно длинномъ цвточномъ стебельк, изогнутомъ въ вид спирали, почти какъ пробочникъ, или подтяжечная пружина. Во-время цвтенія этотъ стебелекъ, развиваясь, удлинняется до-тхъ-поръ, пока цвтокъ достигнетъ до поверхности воды. Мужескіе цвтки не имютъ стебелька, они сидячіе (sè,ssilis), находятся у самой шейки корня, на весьма большой глубин, и заключены въ маленькомъ перепончатомъ мшечк, которому ботаники дали названіе покрывала (spatha). Когда женскій цвтокъ развернется, то мшечекъ, въ которомъ заключается мужескій цвтокъ, открывается, и мужескій цвтокъ отдляется отъ растенія, разорвавъ нити, связывавшія его съ растеніемъ, не распускаясь, онъ поднимается на поверхность воды, и тамъ уже развернувшись, плаваетъ около другихъ цвтковъ. Пыльники его выбрасываютъ свою желтую пыль, называемую плодотворною пылью (pollen), и вскор посл того втеръ, или теченіе рки уноситъ его далеко оттуда. Внчикъ женскаго цвтка насладившись нсколько времени воздухомъ и свтомъ, опять закрывается, цвточный стебелекъ снова завивается спиралью, и цвтокъ отправляется для созрнія смянъ своихъ на дно рки.
Многія растенія, растущія въ водахъ, представляютъ подобное этому явленіе. На берегахъ ручьевъ изобильно растетъ пловучій лютикъ (ranunculus hederaceus), который легко узнать по маленькимъ его блымъ цвткамъ, по почкообразнымъ его листьямъ, состоящимъ изъ трехъ округленныхъ, довольно явственныхъ лопастей. Цвтки его плаваютъ на поверхности воды, какъ и цвтки всхъ другихъ водяныхъ растеній, они сидятъ на довольно длинномъ и крпкомъ стебельк. До цвтенія головка цвтка находится на нкоторой глубин въ вод, и цвточный стебелекъ, изогнутый въ вид полуокружности, удерживаетъ его въ этомъ положеніи. Но во-время цвтенія онъ выпрямляется, цвтокъ всплываетъ на поверхность воды и раскрываетъ внчикъ свой. Какъ-скоро лепестки его завянутъ и отпадутъ, цвточный стебелекъ опять сгибается, принимаетъ первоначальное свое положеніе и снова погружаетъ смя въ воду, всегда почти на глубину большую той, на которой находятся самые корпи. Многіе виды мховъ, растущихъ на скалахъ, на дн самыхъ быстрыхъ потоковъ, отдляются совершенно отъ камня — своей родины, и всплывъ на поверхность воды, несутся въ отдаленнйшія мста, до-тхъ-поръ, пока оплодотворенныя ихъ смяна не погрузятъ ихъ опять въ ндра водъ. Видите вы плавающіе на поверхности воды этого болота широкіе блестящіе листья благо кувшинчика (nympbaea alba) или вахты трилистной (meniantlies Irifoiiata), которой странные лепестки какъ-бы изрзаны въ мелчайшія части? Свтлозеленые ея листья хотя всегда находятся въ вод, но никогда не бываютъ мокры. Это явленіе есть слдствіе удивительной предусмотрительности природы.
Если вы видли, съ какимъ наслажденіемъ лебеди въ сильный дождь играютъ на вод, какъ граціозно плаваютъ они въ прудахъ, ими обитаемыхъ, если вы видли потомъ, что они, выходя изъ этой вроломной стихіи, бываютъ такъ же сухи, какъ и тогда, когда они входили въ воду, то конечно вы удивлялись этому. Вы, безъ сомннія, спрашивали сами-себя, какимъ-образомъ легкія и блестящія ихъ перья могли остаться непроницаемыми для воды. Я постараюсь объяснить вамъ это, и въ то-же время покажу вамъ разительное сходство между животными и растеніями. Когда небо угрожаетъ бурею, то птицы, въ-особенности водяныя, распрямляютъ свои блестящія крылья и размахиваютъ ими, он встряхиваются и головою своею поводятъ по перьямъ, приводя ихъ въ порядокъ, лощатъ ихъ, начиная всегда отъ задней части своего тла къ другимъ частямъ. Он клювомъ своимъ сжимаютъ два маленькіе сосочка, находящіеся немного выше начала хвоста, изъ нихъ отдляется масляная желтоватая жидкость, которою он и умащаютъ свои перья. Эта масляная жидкость длаетъ ихъ непроницаемыми, и вода, будучи не въ состояніи намачивать ихъ, скользитъ по ихъ наряду, изукрашенному самыми яркими цвтами, не проникая до нжнаго тла, имъ украшеннаго. Облагодтельствованныя природою въ этомъ отношеніи боле человка, он предвидятъ худую погоду и имютъ средства защитить себя отъ нея.
Водяныя растенія, живя постоянно въ вод, скоро сгнили бы отъ дйствія влаги, проникающей въ ихъ поры, еслибы, подобно птицамъ, они не имли счастливой способности совершенно покрывать себя липкимъ. или слизистымъ лакомъ, непроницаемымъ водою, который, впрочемъ, такъ худо изслдованъ Физіологами, что досел сущность его въ точности неизвстна. На многихъ растеніяхъ, растущихъ на суш, и въ-особенности на мясистыхъ и, слдовательно, боле подверженныхъ гніенію, каковы: молодило, алой, или плоды напримръ, сливы, замчается родъ пыли зеленоватаго цвта, которая при самомъ легкомъ треніи удобно снимается и потомъ на Иныхъ опять возраждается, а на другихъ нтъ. Эта срозеленая пыль иногда замняется множествомъ коротенькихъ, густыхъ, пушистыхъ волосковъ, которые на нкоторыхъ недлимыхъ можно видть только съ помощію микроскопа. На абрикос, персик и на нижней поверхности многихъ листьевъ ихъ можно видть и простымъ глазомъ. Между этими волосками находятся маленькіе шарики воздуха, недопускающіе воду до соприкосновенія съ самымъ растеніемъ. Эта срозеленая пыль, по существу своему похожая на воскъ, покрывая части растенія, заставляетъ воду скользить по нихъ, и оттого ни одна капля ея на нихъ не удерживается. Возьмите листъ капусты, покрытый довольно большими каплями дождя или росы, наклоните его тихонько и вы увидите, что эта вода скатится съ него въ вид шариковъ и листъ останется совершенно сухимъ.
Нкоторыя части растеній столь нжны, что малйшая сырость уничтожила бы ихъ совершенно, еслибы природа объ нихъ не позаботилась: таковы тычинки и пестики.
Прелестный внчикъ цвтка, украшенный столь живыми и разнообразными цвтами, услаждаетъ взоры наши, но онъ иметъ назначеніе, гораздо важнйшее этого, онъ назначенъ для защищенія слабыхъ органовъ плодотворенія отъ перемнчивости погоды, и единственно для достиженія этой цли, форма его измняется, смотря по времени года, климату, мстности и пр.
По собственнымъ вашимъ наблюденіямъ вамъ извстно, что одни цвтки имютъ внчикъ правильный, а другіе неправильный, я сперва намренъ говорить вамъ о сихъ послднихъ. Я долженъ вамъ замтить, что вс цвтки, растущіе длинными кистями, каковы у большей части растеніи губообразныхъ, личинообразныхъ, дремликовыхъ, нкоторыхъ картофельныхъ и пр., цвтутъ весьма долго. Взгляните на прелестную красную наперстянку (Digitalis purpurea), столь изобильно растущую по рощамъ и по вершинамъ безплодныхъ горъ, цвточныя головки, покрывающія стебель во всю его длину, вс обращены въ одну сторону, втеръ, сопровождающій грозу, необходимо заставляетъ ихъ поворачиваться къ дождю заднею своею стороною. Изъ нихъ прежде всхъ разцвтаютъ самые нижніе, на другой день слдующіе за ними, на третій слдующіе за сими послдними, и такъ дале, и это продолжается цлый мсяцъ, а иногда и доле. Вс растенія, принадлежащія къ упомянутымъ мною семействамъ, и вообще вс неправильные цвтки обыкновенно бываютъ расположены такимъ же образомъ, и такимъ же образомъ разцвтаютъ, то-есть, одни посл другихъ, втеченіе довольно долгаго времени. Рдко случается, чтобъ вовремя продолжительнаго ихъ цвтенія не было дождливыхъ дней, и безъ предусмотрительности природы, вс цвтки, разцвтшіе въ эти ненастные дни, лишась возможности оплодотвориться, не произвели бы смянъ, такимъ-образомъ природа, всегда послдовательная въ дйствіяхъ своихъ, произвела бы эти цвтки безъ всякой пользы. И потому она должна была пособить какъ-нибудь этому горю, чего она и достигла столь же просто, сколько и премудро, она устроила для тычинокъ кровъ, этотъ кровъ есть внчикъ цвтка.
Часть, назначенная преимущественно для сохраненія пыльниковъ, есть верхняя губа внчика, къ которой обыкновенно прилегаютъ тычинки. И потому вы увидите, что она всегда выдается впередъ боле, нежели какая-либо иная часть цвтка, это иметъ мсто во всхъ неправильныхъ внчикахъ, къ какому бы семейству они ни принадлежали. Это и должно быть такъ, для того, чтобъ они удобно могли совершать свои отправленія (fonctiones).
Въ дремликовыхъ растеніяхъ (orchideae), которыхъ странные пвтки похожи то на пчелу, муху, паука, то на картоннаго плясуна (дтскую игрушку), то на повшеннаго человка, верхніе лепестки внчика сближены между собою, часто даже лежатъ одинъ на другомъ, и образуютъ родъ маленькаго свода или шлема, подъ которымъ сокрыты пыльники. Во многихъ однолепестныхъ цвткахъ, напримръ въ цвткахъ румянки (echiuin vulgare), верхніе лепестки внчика почти вдвое длинне нижнихъ. Въ цвткахъ царскаго-скипетра (verbascum) эта часть внчика раздляется на дв части, которыя хотя и меньше, но также наклонены надъ тычинками, и перестаютъ защищать эти органы не прежде какъ тогда, когда они сдлаются уже ненужными для оплодотворенія.
Хотя большая часть губообразныхъ цвтковъ (labialae) имютъ верхнюю губу, однакожъ въ нкоторыхъ ея вовсе нтъ, какъ напримръ, въ цвткахъ базилика, (ocymum basilicum) и въ цвткахъ почти всхъ тхъ растеніи, которые растутъ въ Варваріи, гд мы теперь путешествуемъ, по тои весьма простои причин, что въ стран, гд дождя почти никогда не бываетъ, въ ней нтъ надобности. Цвтки растеній этого же семейства, по растущихъ въ климатахъ, изобилующихъ дождями, весьма рдко растутъ длинными кистями. Они цвтутъ вс вмст лтомъ, когда прекрасные дни безпрерывно слдуютъ одни за другими. Внчики ихъ распускаются въ прекрасное утро и при ясномъ неб.
Въ мотыльковыхъ цвткахъ, или гороховыхъ (papilionaceae, leguminosae), верхній лепестокъ называется знаменемъ (vexilliim), внутри онъ иметъ видъ свода, а снаружи представляетъ отлогость съ обихъ сторонъ. Боковые лепестки называются крыльями (alae), а тычинки съ яичникомъ лежатъ въ челнок (carina), родъ колыбельки, очевидно для нихъ устроенной. Ясно, что еслибы въ челнокъ занесло втромъ нсколько капель дождя, то он бы тамъ и остались, потому-что нтъ отверзтія, чрезъ которое он могли бы вытечь, и повредили бы не только пыльники, но и самый нжный зародышъ смяпп. По этому-то цвтокъ прикрпляется къ растенію посредствомъ довольно длиннаго цвточнаго стебелька, на которомъ онъ легко можетъ измнять свое направленіе, когда втерокъ предвщаетъ дождь, въ этомъ случа крылья служатъ ему парусами: поворачиваясь на своемъ стебельк, подобно флюгеру, онъ всегда обращается къ гроз спинкою знамени, которое такимъ образомъ и защищаетъ челнокъ, хранитель зародышей, отъ потопленія.
У нкоторыхъ изъ гороховыхъ растеній (leguminosae), какъ напримръ у донника лекарствеонаго (melilotus officinalis), цвтки сидятъ на довольно короткомъ и жесткомъ цвточномъ стебельк, такъ что не могутъ перемнять своего положенія, и расположены на стебл растенія по множеств, густыми кистями, крылья въ этомъ случа имютъ другое назначеніе, он находятся прямо противъ знамени, которое весьма длинно и наклонено параллельно къ челноку, и въ этомъ положеніи поддерживается крыльями: такимъ-образомъ оно покрываетъ челнокъ и составляетъ преграду, непроницаемую для воды.
Разсматривая цвтки съ правильными внчиками, вы увидите, что природа инымъ путемъ достигаетъ той же пли. Напримръ, цвтки, имющіе форму колокольчика, ветакъ часто представляются въ вид кистей, или колосьевъ, и однако же большею частію цвтутъ одни посл другихъ, какъ напримръ выопокъ (convolvulus). Но этой причин въ тхъ изъ нихъ, которыхъ внчикъ представляетъ собою неглубокій, или певисящій колокольчикъ, на дн котораго находятся пестики и тычинки, лепестки одарены чувствомъ, которое заставляетъ ихъ закрываться при приближеніи грозы. Колокольчики всегда почти бываютъ расположены длинными вничками (panicula), весьма гибкими, если цвтковъ на нихъ много, и къ этимъ случа цвточный стебелекъ, на которомъ они сидятъ, бываетъ весьма тонокъ, слабъ и прикрпленъ къ стеблю растенія такъ, что висящій цвтокъ обращенъ отверстіемъ своего лимба къ земл. Такимъ образомъ вода, стекая по наружнымъ стнкамъ купола этаго маленькаго китайскаго павильона, нстолько не повреждаетъ пыльниковъ, но даже и не касается къ нимъ. Колокольчикъ скученный (campanula glomerata) составляетъ единственное исключеніе изъ этого общаго правила. У него цвтки сидячіе, то есть безъ цвточныхъ стебельковъ, собраны въ одинъ пучекъ на вершин стебля, и внчики ихъ обращены отверстіемъ своимъ къ небу, по этому его только одного цвтки разцвтаютъ разомъ, въ одинъ изъ прекрасныхъ лтнихъ дней.
Говоря такимъ образомъ, Медюль-аль-Бекиръ обращалъ отъ времени до времени взоры свои въ ту сторону горизонта, гд показалось маленькое срокрасноватое облако, увеличивавшееся мало-по малу и привлекшее наконецъ на себя все вниманіе старца. Лицо его сдлалось задумчиво, безпокойно, и онъ, прервавъ вдругъ разсказъ свой, собралъ вокругъ себя рабовъ, сопровождавшихъ поклажу.
Дти, сказалъ онъ имъ: вы слышите, какъ втеръ свиститъ въ воздух, это пустынный втеръ гуляетъ тамъ вдали, онъ простираетъ руки свои на пустыню, въ которой скоро посетъ отчаяніе и смерть, но ему не догнать насъ, ибо чрезъ два часа мы будемъ на Дердземскомъ оазис, если вы поторопите вашихъ верблюдовъ. И такъ спойте имъ псню влюбленнаго раба, чтобъ они, примняясь къ такту вашего пнія, могли ускорить немного шагъ свой.
Рабы тотчасъ стали въ прямую линію подл своихъ дромадеровъ, о своимъ грубымъ и громкимъ голосомъ, хоромъ затянули псню верблюдника.
Сперва они пли медленно, примняясь къ шагамъ верблюдовъ, потомъ мало-по-малу увеличивали скорость такта, и верблюды, соображаясь, по привычк, съ тактомъ пнія, соразмрно тому увеличивали скорость шаговъ своихъ.
ГЛАВА VI.
Въ короткое время прибыли они на оазисъ Дердземскій. гд устроивъ палатки и слегка покушавъ, мудрый дервишъ, Ассанъ, Али и марабутъ стали опять продолжать интересный разговоръ свой. Мудрецъ пустыни, сказалъ Али, познанія текутъ изъ устъ твоихъ, какъ изъ устъ учонаго академика европейскаго, то, что ты говорилъ намъ, достойно удивленія, но для меня удивительне всего то, что я слышу это въ пустыняхъ африканскихъ. Еслибы я смлъ, то просилъ бы тебя разсказать намъ свою исторію.
— Молодой человкъ, если я теб разскажу ее, то ты перестанешь удивляться, ибо ты узнаешь, что я посщалъ академіи твоего отечества и долго жилъ въ Париж. Почему же мн но удовлетворить твое любопытство? Зачмъ мн отказываться сообщить теб свою опытность, которую ты принимаешь за мудрость, и которая стоила мн пятидесятилтнихъ несчастій. Слушай!
— Я родился въ Смирн. Отецъ мой, противъ обыкновенія Турокъ, обогатилъ умъ Свой познаніями, потому-что торговля съ Франціею и Италіею часто доставляли ему случай бесдовать съ учоными христіанами, и потому-что познанія эти могли быть весьма полезны для его обогащенія. Съ дтства помстилъ онъ и меня въ армянскую школу, къ великому соблазну мусульманъ, своихъ собратій. Я научился тамъ немного греческому и франкскому языку и математик.
Будучи еще мальчикомъ, я видлъ человка, которому вс удивлялись, съ которымъ вс совтовались который деспотически разршалъ вс вопросы, который иначе не говорилъ какъ сентенціями, который былъ членомъ тридцати-пяти учоныхъ обществъ, который ходилъ поднявъ голову такъ высоко, что растопталъ бы дитя, не замтивъ его. ‘Я спросилъ, что это за человкъ?’ Мн отвчали: ‘это учоный’, и я удивлялся ему вмст съ другими.
Въ то время я врилъ учоности, и хотлъ самъ сдлаться учонымъ. Я сталъ путешествовать по европейскимъ университетямъ и учился, учился, учился втеченіе тридцати лтъ. Въ это время волосы у меня посдли, руки огрубли, въ ногахъ поселилась подагра, и характеръ у меня сдлался печальный и раздражительный. Я былъ несчастливъ и скученъ, но я говорилъ себ: ‘я знаю столько же, какъ и тотъ человкъ, которому удивлялся я въ дтств, и я утшался этимъ, потому-что былъ надутъ гордостію и тщеславіемъ. Сухотка изнуряла меня, самъ не знаю отчего. Одинъ знаменитый врачъ сказалъ мн: ‘оставьте-ка свои книги, чучела и микроскопы, и отправляйтесь дышать воздухомъ полей. Старайтесь быть въ движеніи, прогуливайтесь, только берегитесь, чтобъ не оступиться въ колею, или не наткнуться носомъ на какой-нибудь стволъ дерева.’ Опять не знаю почему, я ему поврилъ, и ухалъ въ Смирну.
‘Вотъ ученый! вотъ ученый!’ говорили въ город, мст моего рожденія, и вскор толпа народу пришла посмотрть на меня, какъ-только узнали, что я прибылъ, одни приходили совтоваться со мною о чемъ-нибудь, другіе только для того, чтобъ узнать, учоный таковъ ли, какъ другіе люди. Одинъ молодой человкъ съ прекрасною своею подругою сказали мн: ‘Господинъ улема! Жизнь долга, мы бы желали знать, что надобно длать, чтобы всю ее провести въ счастіи?’
— Дти мои! отвчалъ я имъ: это тайна, которую знаетъ одинъ только Аллахъ. И они со вздохомъ удалились.
Одна двочка сказала мн: ‘Господинъ улема, братцу моему уже шесть мсяцевъ, а онъ не уметъ еще ни ходить, ни кушать, ни говорить, между-тмъ какъ цыплята бгаютъ за своею матерью, сами кушаютъ, и уже выходя изъ скорлупы, кличутъ своихъ родителей, отъ чего это?
— Дочь моя! я право не знаю. И она убжала смясь и прыгая.
Одна старая женщина сказала мн: ‘Господинъ улема, я видла многихъ учоныхъ, которые читаютъ въ небесахъ, а не знаютъ что длается у нихъ дома, не знаете ли вы отъ чего это?’
— Одному Богу то извстно, отвчалъ я ей. И добрая женщина, ворча, ушла, нашла календера (турецкаго монаха), который растолковалъ ей это.
Одинъ шестнадцатилтній бостанджи съ блднымъ, увядшимъ лицомъ, сказалъ мн: ‘Господинъ улема! лихорадка сндаетъ меня, но я не знаю, что такое лихорадка?’
— Я также не знаю, отвчалъ я ему.
Одинъ живой и веселый мальчикъ сказалъ мн: ‘Господинъ улема! когда мн захочется поднять руку, или пошевелить ногою, то и дйствительно нога у меня шевелится и рука поднимается, вотъ посмотри: отъ чего это?’
— Дружокъ! я объ этомъ знаю столько же, какъ и ты. И онъ убжалъ, напвая и размахивая руками, ногами и головою, какъ картонный плясунъ.
Одинъ старикъ-крестьянинъ сказалъ мн: ‘Господинъ улема! вотъ уже сорокъ лтъ сю я пшеницу, и она выростаетъ каждый годъ, если я сю только одну капусту, то у меня не будетъ уже моркови, мои смоковницы каждый годъ даютъ новыя втви, листья и плоды: какъ это длается?’
Другъ мой, отвчалъ я ему: учоные не знаютъ этого. И онъ ушелъ пожимая плечами.
Одинъ иманъ, школьный учитель, сказалъ мн: ‘Господинъ улема! я читалъ въ книг одного неврнаго, что вс тла матеріальны и движутся въ пространств и времени, что земля тяготетъ къ солнцу по законамъ притяженія, но я не знаю, ни что есть матерія, ни что есть начало движенія, ничто есть время, пространство и притяженіе.’
— И мн бы также хотлось узнать это, отвчалъ я ему. И иманъ пошелъ опять бить своихъ учениковъ линейкою по пальцамъ.
Одинъ эмиръ въ зеленой чалм, деревенскій кади, сказалъ мн: ‘Господинъ улема! я желалъ бы, чтобъ находящіеся подъ моимъ управленіемъ жили между собою, какъ братья, чтобъ они на дл любили добродтель, благочиніе и все доброе, чтобъ они были счастливы, и ненаклонны къ порокамъ и ни къ чему худому. Какимъ образомъ долженъ я дйствовать, чтобъ достигнуть этой цли?’
— Господинъ кади, отвчалъ я ему: посади меня на колъ, если я знаю хоть одно средство сдлать людей лучшими волковъ.
Тутъ нищенствующій дервишъ, юлою вертвшійся во славу Аллаха, вдругъ остановился и вскричалъ: Ради брады пророка, скажи же намъ, господинъ ученый улема, что ты знаешь, и чмъ ты можешь быть полезенъ братьямъ своимъ?
Этотъ счастливый вопросъ посадилъ меня на моего конька?
— Что я знаю? вскричалъ я! Я умю говорить на двухъ, или на трехъ языкахъ, на которыхъ уже тысячу, дв тысячи, три тысячи лтъ никто не говоритъ, и которыхъ никто не понимаетъ, я знаю, что матерія иметъ измреніе въ длину и толщину, я знаю, что два тла не могутъ вдругъ занимать тоже мсто, я знаю, какъ велико разстояніе отъ земли до луны, знаю также, какъ великъ долженъ быть діаметръ зрительнаго стекла, чтобъ занести съ нею переписку посредствомъ телеграфа, я умю вычислять затмнія и пути двухъ, или трехъ кометъ, что чрезвычайно полезно для сочинителей календарей, я знаю, что птицы имютъ перья и не иметъ сосцовъ, и что животныя, имющія сосцы, не имютъ перьевъ, я цлые три года занимался анатомированіемъ глаза мухи, жала осы и трехъ ножекъ паука, я почти нашелъ средство отличить кролика отъ капусты, или лучше сказать, животное отъ растенія, чего до меня не могли сдлать учопые, я знаю, что гусеницы имютъ триста паръ нервовъ, что жуки имютъ четыре крыла, а мухи только два, открытіе драгоцнное, потому-что на немъ основана энтомологическая классификація. Я знаю, что зми не имютъ ногъ, а лягушка хвоста, и множество другихъ вещей столь же полезныхъ для блага человка, но это еще не все.
Я знаю, какъ танцевали Аиняне, и какъ они замнили эластическіе корсеты маленькими повязками, я знаю, какъ Спартанцы готовили черную свою похлебку и супъ изъ чечевицы, я знаю, какъ длались уполовники у есалійцевъ, котлы у ивянъ, кастрюли у Коринянъ, горшки у Римлянъ. Я знаю, почему Платонъ приносилъ богамъ жертвы правою рукою, я знаю, что Египтяне раздлили день на двнадцать часовъ, потому-что собака Анубисъ….
Ура, ура, ура ученому, закричали со всхъ сторонъ. Страхъ обнялъ меня и я пустился бжать. Вся толпа деревенскихъ ребятишекъ бросились по слдамъ моимъ, и преслдовала меня каменьями съ полумилю оттуда…. Наконецъ я прибылъ въ Смирну избитый, задыхавшійся и съ полнымъ отвращеніемъ къ наукамъ.
Я ршился сдлаться мудрецомъ,— это сумасшествіе совсмъ другаго рода, и чтобъ поправить свое здоровье, разстроенное науками, я пустился путешествовать, сжегши напередъ книги и принявъ твердую ршимость учиться неиначе, какъ по книг природы, открытой для всхъ мыслящихъ существъ, по этой книг, которой главныя страницы составляютъ небо, земля, океаны, животныя и растенія. Я прохалъ Европу, Азію, Океанію, и Америку, изъ каждаго изъ этихъ материковъ я привезъ полезныя или любопытныя растенія, которыхъ смяна сохранить было можно. Вы догадываетесь, что этимъ способомъ обогатилъ я свой оазисъ тми рдкими растеніями, которыя вы тамъ видли, сидячая жизнь при занятіи науками разстроила мое здоровье, а дятельное шестилтнее путешествіе опять возстановило его и возвратило мн всю энергію юности, хотя мн было тогда уже сорокъ шесть лтъ. Я не анатомировалъ боле ножекъ какой нибудь мухи, а изучалъ человческое сердце и учился мудрости.
Я сравнивалъ людей всхъ странъ съ собою, и находилъ себя мудрымъ, но увы эта мудрость, которою я гордился, вскор должна была уступить сильнйшей страсти человческаго сердца.
Однажды, въ Стамбул, при выход своемъ изъ большой мечети, увидлъ я, что въ нее вошла молодая женщина, благопристойно покрытая длиннымъ чорнымъ покрываломъ, съ головы до йогъ. Ея благородная и граціозная поступь поразила меня, и я слдилъ за нею глазами, пока могъ ее видть. ‘Чужестранецъ, сказалъ мн календеръ, просившій милостыни у прохожихъ, этой женщин тридцать лтъ, она прекрасна и богата, это вдова Асуфа-эль-Бухари, и очень счастливъ будетъ тотъ, для кого оставитъ она свое траурное покрывало.
Я подалъ милостыню калёндеру и вошелъ опять въ мечеть. Что же я вамъ скажу! Мн уже было подъ пятдесятъ лтъ, и я влюбился какъ молодой человкъ, я присоединился къ сонму многочисленныхъ обожателей Зелмансы, и вскор сдлался ея господиномъ.
Втеченіе четырехъ лтъ я жилъ въ Стамбул какъ счастливйшій супругъ и отецъ, ибо въ первый годъ нашего супружества Зелмаиса родила мн дочь, которую мы любили до безумія. Зелмаиса, несмотря на довольно большую разность въ лтахъ, искренно любила меня, потому-что я обходился съ нею съ уваженіемъ, которое, какъ я видлъ въ путешествіяхъ своихъ, оказываютъ женщинамъ въ Европ. Отецъ ея умеръ, и какъ ничто боле не принизывало насъ къ Стамбулу, то мы ршились возвратиться въ Смирну, мою родину. Дорогою напали на насъ албанскіе разбойники. Зелмаиса была поражена пулею въ своихъ носилкахъ, и немного спустя, я поверженъ былъ на землю ударомъ булавы, отъ котораго я лишился памяти. Придя въ себя, я увидлъ, что нахожусь у бдныхъ крестьянъ, которые изъ человколюбія подняли меня на дорог и перенесли въ бдную свою хижину. Отъ нихъ-то я узналъ о несчастіи, меня постигшемъ, жена моя умерла, и разбойники увезли дочь мою, безъ сомннія съ тмъ, чтобъ ее продать.
По прибытіи въ Смирну, я принялъ всевозможныя мры, чтобъ отыскать дитя свое, и усплъ только узнать, что похитители отправились съ нею въ Варварію. Я похалъ въ Африку, и тщетно изъздилъ вс владнія Марока, Туниса, Алжира и Триполи, я пускался даже во внутренность Африки, постилъ Фезанъ и Бурну. Вс мои старанія, вс мои поиски были безполезны, и наконецъ, я потерялъ надежду увидть опять когда-либо любимое дитя свое, которое въ мечтахъ счастія я считалъ опорою и утшеніемъ своей старости. Тогда, получивъ отвращеніе къ людямъ и къ обществу, ршился я погребсти себя на оазис, гд вы нашли меня.
Окончивъ слова эти, старецъ поникнулъ головою, и дв крупныя слезы оросили почтенное лице его.
Тамъ-то думалъ я провести остатокъ моей жизни въ кругу чудесъ природы и въ созерцаніи Аллаха, когда письмо марабута, вами мн принесенное, возвратило радость моему сердцу, и заставило меня ршиться немедленно оставить эту пустыню. Прежде нежели я сюда удалился, я открылъ мудрому старцу тайны моей жизни и потерю своей дочери… Въ письм своемъ онъ увдомляетъ меня, что эта дочь моя найдена, что будучи куплена богатымъ купцомъ, она своею красотою, прелестью и кротостію снискала любовь этого человка. Будучи имъ усыновлена и сдлавшись единственною его наслдницею, она скоро выйдетъ замужъ присовокупляетъ онъ, за человка, котораго она любитъ и который достоинъ любви ея. Этотъ человкъ — это Ассанъ, это ты, сынъ мой. Эта юная дочь, которую я столько оплакивалъ, и которую наконецъ я опять нахожу чудотвореніемъ пророка,— это Фатима.
— О чудо! о счастіе! воскликнулъ молодой правоврный.
Только за нсколько мсяцевъ предъ симъ, купецъ, на одр смерти, открылъ марабуту эту тайну. Спустя немного времени потомъ, ты совтовался съ нимъ о средствахъ вылечить Фатиму отъ лихорадки, ее пожирающей. Тогда мудрый старецъ подумалъ, что никто лучше тебя не могъ быть встникомъ великаго счастія, совершившагося въ судьб моей, равно какъ и никто лучше меня не могъ излечить болзнь, пожирающую дочь мою. Теперь теб все извстно.
ГЛАВА VII.
На другой день нашъ малый караванъ отправился въ дорогу, и замтно было, что вчерашній разговоръ оставилъ въ душ Медюль-аль-Бекира нкоторые слды печали, ибо отъ-времени-до-времени вздохъ вырывался изъ груди его. Али, желая развлечь его, началъ такъ:
— Отецъ мой, сказалъ онъ ему: вчера, помнится мн, вы говорили, что учоные не могутъ найти точныхъ, отличительныхъ признаковъ между животнымъ и растеніемъ. Это удивляетъ меня.
Старикъ провелъ рукою по челу своему, улыбнулся и сказалъ ему:
— Я читаю въ сердц твоемъ, Али, и благодарю за доброе твое намреніе, за которое Аллахъ наградитъ тебя. Я удовлетворю твоему любопытству и постараюсь забыть свое горе, чтобъ вполн соотвтствовать твоему желанію.
Легко было, продолжалъ онъ, назначить точный предлъ между тлами неорганическими, каковы камни, металлы и пр. и тлами органическими, но не такъ-то было легко точно опредлить признаки, отдляющіе животныхъ отъ растеній. По этой причин, натуралисты тщетно старались найти опредленіе, съ точностію характеризующее эти два царства природы. Линней говорилъ: ‘Камни растутъ, растенія растутъ и живутъ, животныя растутъ, живутъ и чувствуютъ’. Де-Кандоль опредлилъ растеніе такъ: ‘растеніе есть существо органическое и живущее, лишенное чувствованія и произвольнаго движенія’. Опредленіе Дюмериля нсколько точне: ‘растеніемъ называется существо живущее, неимющее органовъ чувствъ и произвольнаго движенія, питающееся и развивающееся чрезъ всасываніе, или чрезъ поглощеніе, совершающееся со вн, и никогда неимющее пищеварительнаго органа’.
Аристотель, основываясь на этомъ послднемъ свойств, назвалъ растенія вывороченными животными, и Боэргавъ придерживался этого страннаго опредленія, забывъ, безъ сомннія, что многихъ полиповъ можно выворотить какъ перчатку, и они останутся живыми въ этомъ состояніи, и слдовательно, могутъ поглощать питательныя частички и внутреннею и вншнею поверхностію своего тла. Притомъ извстно, что многіе зоофиты совсмъ не имютъ кишечнаго канала и питаются только чрезъ всасываніе.
При первомъ взгляд казалось бы легко найти этотъ неизмнный предлъ, который искали столь многіе великіе люди, но не могли открыть, но размысливъ основательно, дойдемъ до того, что станемъ даже сомнваться въ его существованіи, и можно, не впадая въ нелпость, думать, что животныя и растенія суть только два звена той же цпи, и что собственно въ природ находятся только два класса существъ: существа неорганическія и существа органическія, или что ихъ четыре: минералы, растенія, животныя и классъ, заключающій въ себ существа смшанныя, составляющія средину между животными и растеніями.
Единственное средство, остающееся у насъ для ршенія вопроса, есть сравненіе, и такъ чтобъ хорошо понять, что суть растенія, сравнимъ ихъ методически съ животными.
Животныя имютъ органы, или части, изъ коихъ каждый, при особенномъ ихъ расположеніи, выполняетъ особую обязанность, и которыхъ совокупное дйствіе иметъ результатомъ существованіе цлаго недлимаго. И растенія имютъ органы, выполняющіе тже отправленія.
Животныя живутъ, и жизненная сила проистекаетъ у нихъ, кажется, отъ раздражительности ихъ частей, которыя имютъ способность сжиматься отъ прикосновенія къ нимъ нкоторыхъ предметовъ. Тоже иметъ мсто и въ растеніяхъ. Раздражительность и сжатіе обнаруживаются весьма явственно въ цвткахъ барбариса, руты, кактуса, въ листьяхъ и втвяхъ мимозы, и пр.
Въ животныхъ основаніе органовъ составляютъ азотъ, углеродъ, водородъ, кислородъ, щелочныя соли и металлическіе окислы. Тоже самое находимъ мы и въ растеніяхъ, только въ послднихъ преобладаетъ углеродъ, а азотъ встрчается весьма рдко, исключая нкоторыя произведенія, называемыя оживотнивпіимися (animalisti), каковы клей (gluten) и пр.
Животныя умираютъ, то-есть, части, соединившіяся подъ вліяніемъ жизненности для образованія различныхъ органовъ, опять разъединяются, и немедленно вступаютъ въ новыя соединенія, повинуясь законамъ сродства и притяженія. Животныя сопротивляются вншнимъ силамъ, стремящимся ихъ уничтожить, и возстановляютъ свои части, поврежденныя ранами. Растенія представляютъ тже явленія.
Животныя извергаютъ вещества, которыя не приносятъ пользы, или вредятъ ихъ тлу, и принимаютъ такія только, которыя могутъ уподобляться. И растенія дйствуютъ точно также, ихъ стебли, особливо корни поворачиваются движеніемъ, которое можно назвать почти произвольнымъ, первые чтобъ выйти изъ темноты и искать свта, вторые, чтобъ оставить землю сухую и безплодную, и искать земли влажной, боле питательной. И растенія впиваютъ въ себя жидкости, для нихъ полезныя, и извергаютъ вонъ безполезныя, или вредныя.
Животныя имютъ полы и размножаются дтенышами, яйцами, или отпрысками. И растенія имютъ полы, между ними есть живородящія, напримръ, чеснокъ, яйцеродящія, напримръ, вс т, которыя приносятъ смяна, или яйца, многія размножаются отпрысками, или черепками. Смя есть не-что-иное, какъ растительное яйцо, и если я когда-нибудь покажу вамъ сравнительную ихъ анатомію, то она поразитъ васъ удивленіемъ.
Нкоторыя животныя изъ класса зоофитовъ размножаются маленькими недлимыми, образующимися наподобіе почекъ, или пупырышковъ около своей матери. Она питаетъ ихъ тломъ своимъ, пока они достигнутъ такого развитія, что сами бываютъ въ состояніи заботиться о своихъ нуждахъ, тогда она оставляетъ ихъ, они отдляются отъ нея, достаютъ сами все нужное для своей животности, и вскор потомъ питаютъ такимъ же образомъ своихъ малютокъ. Многія растенія размножаются также черешками и отпрысками. Нитчатки (conferva) иначе и я не размножаются, какъ по способу размноженія этихъ зоофитовъ, луговой крессъ въ нкоторыхъ случаяхъ размножается маленькими шишковатыми почками, растущими на его листьяхъ.
Между животными, полипы могутъ быть прививаемы одинъ къ другому, даже отъ различныхъ видовъ, подобно тому, какъ прививаются деревья въ садахъ нашихъ, и два припитые между-собою вида составятъ одно недлимое. Если у рака оторвать ногу, если отрзать ногу у водяной саламандры, если разрзать голову у улитки, нереиды или волосатика (gordius). то эти части у нихъ опять выростаютъ, или сростаются, спустя боле или мене времени, смотря по времени года, и эти животныя опять длаются цлыми и полными. Извстно, что и въ растеніяхъ отсченная часть опять выростаетъ.
Между животными, большая часть зоофитовъ состоятъ единственно изъ мягкаго, студенистаго вещества, и не имютъ нималйшихт слдовъ ни пищеварительныхъ органовъ, ни сосудовъ, способствующихъ обращенію въ нихъ жидкостей, ни мускуловъ, ни нервовъ, ни общаго центра чувствительности. Таковы и растенія, имющія простйшую организацію, какъ напримръ: возгрицы (nostochos).
Многія животныя, наскомыя, пресмыкающіяся, и даже нкоторыя млекопитающія остаются зимою боле или мене времени въ оцпененіи, не показывая ни малйшаго признака жизни. И деревья въ нашихъ климатахъ перестаютъ прозябать втеченіе зимы.
Вс животныя много разъ перемняютъ кожу втеченіе своей жизни, то она спалываетъ съ нихъ большими кусками, какъ напримръ, у ракообразныхъ, у змй и пр., то отдляется почти непримтнымъ образомъ и въ вид чешуйчатой пыли, какъ напр. у человка. И деревья многократно возобновляютъ кору въ теченіе своей жизни, она отдляется отъ нихъ то большими лоскутьями, какъ напр., на пробковомъ дерев, на берез, на чинар, то маленькими кусочками, какъ напр., на грушахъ, яблоняхъ и пр.
Животныя питаются частями животныхъ и растеній, которыя разлагаются въ пищеварительныхъ ихъ органахъ и образуютъ жидкости, соединяющіяся съ собственнымъ ихъ веществомъ, или нкоторыми веществами минеральными, какъ простыми, напр., водою, такъ и сложными, каковы земныя соли, металлическіе окислы и пр. И растенія питаются жидкостями, образующимися при гніеніи животныхъ и растеній, и минеральными веществами, простыми, или сложными, каковы вода, земляныя соли, металлическіе окислы и пр.
Въ наскомыхъ питательная жидкость проходитъ чрезъ стнки длиннаго пищепріемнаго канала, разливается по органической ткани, и выработывается въ соприкосновеніи съ воздухомъ, проникающимъ туда посредствомъ дыхательныхъ трубочекъ, расположенныхъ вдоль тла. И въ растеніяхъ питательная жидкость, или питательный сокъ распространяется посредствомъ длинныхъ трубочекъ, изъ которыхъ состоитъ все растеніе, наконецъ вс части его, входитъ въ листья, или на поверхность другихъ органовъ, гд, пришедши въ соприкосновеніе съ воздухомъ и свтомъ, посредствомъ поръ, которыми усяно все растеніе, соединяется и сливается съ тломъ растенія.
Другія животныя, изъ класса зоофитовъ, питаются единственно только поглощеніемъ жидкостей, совершающимся на всей ихъ поверхности. Совершенно тоже самое можно сказать и о многихъ растеніяхъ, они питаются боле посредствомъ наружнаго всасыванія, нежели посредствомъ своихъ корней, какъ напр. лишаи, грибы и пр.
Но я не стану боле продолжать этого сравненія, ибо вотъ зрлище, которое позабавитъ васъ лучше, нежели разговоръ старца.
ГЛАВА VIII.
Сказавъ это, онъ указалъ рукою на сосднюю пустошь, въ которой молодой пастухъ, отъ десяти до двнадцати лтъ, лежа безпечно подъ тнію дерева, съ явною беззаботностію смотрлъ на гіену, прокрадывавшуюся въ ограду, устроенную для барановъ. При вид этаго свирпаго животнаго, насчетъ котораго въ Европ разсказываютъ столько ужасныхъ исторій, Али, несмотря на свою храбрость, не могъ удержаться чтобъ не затрепетать, а монахъ, замтивъ это, улыбнулся съ обидною и вмст гордою насмшкою.
— Ну, что же, неврный? сказалъ онъ, куда двалась твоя смлость, съ которою ты расхваливаешь знанія и храбрость людей своей земли? Если ты хочешь, чтобъ я врилъ хвастовству твоему, то сойди съ коня своего, поймай это лютое животное и принеси его намъ въ рукахъ своихъ.
— Нтъ! воскликнулъ Парижанинъ, если я не влплю напередъ ему въ лобъ добрую пулю, то я не сдлаю того, что ты мн предлагаешь, монахъ, еслибы даже вс гуріи твоего рая, — розовыя, красныя, желтыя и синія, должны были вознаградить меня за то прелестнйшею своею улыбкою.
— Такъ я же это сдлаю, отвчалъ марабутъ, соскочивъ съ своего осла.
Онъ вошелъ въ ограду, заперъ за собою ея ворота, и приближался къ гіен, поя изъ всей силы легкихъ своихъ какіе-то стихи изъ корана. Животное съ открытою пастью, ощетинясь бросало на него свои пламенные дикіе взоры, и потомъ хотло бжать, но найдя вороты ограды запертыми, гіена удалилась въ уголъ, и присвъ на заднія лапы, казалось, ожидала своего непріятеля, чтобъ начать съ нимъ кровавый бой. Вс путешественники, испугавшись, съ тоскою въ сердц смотрли, ожидая чмъ кончится эта ужасная сцена, когда монахъ сильно закричавъ, бросился на чудовище, обхватилъ его мускулистыми своими руками, и поднявъ съ земли, съ торжествомъ принесъ его къ нашимъ путешественникамъ, и испуганное животное не показывало ни малйшаго усилія, чтобъ защититься, или истерзать его страшными своими челюстями.
Караванъ, пораженный такимъ чудомъ, выразилъ удивленіе свое криками радости, и никто, исключая Медюль-аль-Бекира и Али, не сомнвался въ святости марабута, ибо эти монахи удостовряютъ народъ въ томъ, что они суть любимцы пророка и получаютъ сверхъестественную силу отъ самаго Бога, тмъ, что кладутъ въ пазуху змй, берутъ руками скорпіоновъ, или показываются на улицахъ Триполиса съ живою гіеною въ рукахъ. По приказанію Мегемета, гіену привязали на верблюд и берегли ее, чтобъ съ торжествомъ възжать съ нею въ города и деревни, чрезъ которыя долженъ былъ проходить караванъ.
Одно обстоятельство очень удивляло Али, а именно, то холодное спокойствіе, которое онъ замтилъ въ пастух, видвшемъ, что въ средину стада его пробирается лютый зврь. Дорогой онъ просилъ Медюля-аль-Бекира объяснить ему это. Мудрецъ отвчалъ ему:
— Гіена есть зврь, который никогда не нападаетъ на живую добычу, и питается только трупами и полусогнившими животными, иногда ночью она заходитъ на кладбища, худо запираемыя мусульманами, разгребаетъ песокъ могилъ, вырываетъ тла покойниковъ и пожираетъ ихъ. Эта особенность, разсказываемая въ Европ путешественниками съ разными прикрасами, причиною того, что ей приписываютъ лютость и смлость, которыхъ она почти совсмъ не иметъ, ибо нтъ звря, который бы былъ трусливе и неопасне ея. Пастухъ, которому совершенно извстны ея привычки, зналъ, что ее заманилъ въ ограду трупъ недавно околвшаго отъ болзни ягненка, и еслибы онъ боялся, что она бросится на одну изъ его овецъ, то онъ убилъ бы ее своимъ посохомъ, и она бы не осмлилась сдлать ни малйшаго сопротивленія.
— А! а! сказалъ про себя Али, монахъ одурачилъ насъ, онъ сыгралъ намъ фиглярскую штуку! Клянусь, никто впередъ не скажетъ, что христіанинъ, изъ предмстія Сен-Жерменскаго въ Париж, будетъ еще разъ безнаказанно обманутъ этимъ мусульманскимъ дервишемъ, я заплачу ему за это.
Али скоро нашелъ средство одурачить дервиша. Собирая травы вдоль дороги, онъ замтилъ рогатую змю (vipers cerastes), растянувшуюся на солнц на сухихъ листьяхъ. Онъ схватилъ эту змю посредствомъ разщепленной палки за шею, положилъ это опасное пресмыкающееся въ травной свой ящикъ, гд холодъ жести, увеличенный небольшимъ количествомъ соли и селитры, брошенной имъ въ ящикъ, немедленно привели животное въ оцпененіе, до такой степени, что оно не показывало ни малйшаго движенія. Приготовивши такимъ образомъ свою мистификацію, онъ ожидалъ четырехъ часовъ вечера, и когда вс путешественники собрались въ общую палатку, для принесенія Богу молитвы, онъ сказалъ Мегемету:
— Марабутъ! пророкъ посылаетъ любимцамъ своимъ даръ чудесъ, но этотъ даръ иметъ свои предлы, сколько я могу судить объ этомъ по теб и по себ. Напримръ, ты укрощаешь лютую гіену, но мн помнится, что ты боишься хвоста скорпіонова.
