В. Н. Бенешевич
В. Н. Бенешевич
Ф. И. Успенский как основатель и руководитель Русско-византийской комиссии Академии Наук
Ф. И. Успенский как основатель и руководитель Русско-византийской комиссии Академии Наук
—————————————————————
Ф. И. Успенский как основатель и руководитель Русско-византийской комиссии Академии Наук, Бенешевич Владимир Николаевич, Год: 1929
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Беззаветно преданный науке, как задаче целой жизни, не любил замыкаться в рамках своей личной работы. Во всех местах своего служения он выступал и как пропагандист, и как организатор византийских штудий. Так он действовал в Одессе, читая публичные лекции на темы из византийской истории, привлекая к этим темам интерес студентов на своих лекциях и в семинариях и организуя сначала частные собрания своих товарищей по специальности, а потом и византийское отделение Историко-филологического общества. В Константинополе организационная энергия Ф. И. нашла себе самое полное выражение и неразрывно связала его имя с одной из славных страниц в истории византиноведения. И переселившись на берега Невы, Ф. И., полный той же энергии приступил, несмотря на свои 73 года, к объединению сил в той научной области, которая была наиболее близка его сердцу.
В докладе 10 апреля (28 марта) 1918 г. [ИАН, 1918, стр. 911—912, Виз. вр., XXIII, 1917—22, стр. 137—139.] Ф. И. ‘решился после продолжительных колебаний и размышлений привлечь внимание ОИФ АН к тем традициям’, которые, казалось ему, ‘находились в глубоком несоответствии с переживаемыми тогда настроениями’. Ф. И. имел в виду ‘академические традиции по изучению Византии, которые всегда находили благожелательный отклик в Европе’, где ‘даже преувеличенно оценивались достигаемые в России успехи по изучению Византии’. Но даже в прежнее время, как указывал Ф. И., не было принято серьезных мер для укрепления положения в самой Академии Наук ‘той области изучения, которая по важности и национально-политическому значению занимает первое место вслед за русской историей’, он подчеркивал, что не замечается ни прямой преемственности академиков-византинистов в XIX — XX веках, ни собственно академических научных предприятий, ни даже учреждения кафедры византиноведения’. Оказались поэтому необходимы ‘некоторые экстренные меры к сохранению и утверждению в Академии Наук традиций византиноведения’, а именно: необходимо организовать постоянную комиссию для углубления и расширения при Академии изучения трудов Константина Порфирородного.
План и метод работы в подробностях Ф. И. считал делом самой комиссии, но указывал, что уже немедленно работа может быть начата изучением трудов Константина Порфирородного в разных направлениях: составление исторического именослова, т. е. словаря деятелей, упоминаемых у Константина, составление словаря географических имен у него же, углубление славянских и русско-византийских исследований на основе трудов Константина Порфирородного и критический обзор и свод всей обширной литературы о Константине Порфирородном, накопившейся как в России, так и у славян и на Западе. Предвидена была Ф. И. тогда же существенная потребность — приобретение фотографической копии с единственного списка ‘Придворного Устава’, потому что результат изучения этого памятника комиссией должен был выразиться в новом критическом, комментированном и снабженном переводом издании его. В качестве второй ‘насущной и также неотложной задачи’ комиссии Ф. И. поставил дополнение греческого глоссария Дюканжа ‘подбором пропущенных и неизвестных в его время слов, извлеченных из писателей, найденных в последние столетия и, в особенности, из надписей и папирусов’. Впоследствии комиссия должна была еще ‘ввести в круг своих занятий черноморское побережье и, в частности, специально Трапезунт’.
Но эта программа работ была только временная, предназначенная для немедленного осуществления. Вопрос о задачах русского византиноведения с точки зрения вновь накопившихся материалов был затронут Ф. И. еще в 1916 г. на страницах ‘Византийского временника ‘в статье под выразительным заглавием: ‘Новая струя, вносящая оживление в историю Византии’ (стр. 1—12), там была им представлена широкая программа предстоявшей русским ученым работы в связи с успехами как сигиллографии и папирологии, так и византиноведения на Западе и в России. Очередными задачами Ф. И. выдвинул пересмотр прежних взглядов на административную систему Византии путем изучения табелей о рангах IX — X вв., установление промежуточных стадий между учреждениями X в. и временем Юстиниана, наблюдения над земельным и экономическим строем и жизнью сельской общины. Ф. И. настаивал на капитальном значении Македонского периода (IX — X вв.) в развитии основных черт византинизма и на наличии в нем ‘показательных явлений’, ‘которые должны установить основание и необходимую точку отправления для дальнейших обобщений’. И тогда уже Ф. И. указывал на необходимость реорганизации византийских занятий в России, говоря: ‘может быть, была бы желательна в будущем большая централизация в византийских изучениях, некоторая общая программа, которая преследовала бы определенные задачи и цели’, однако, при этом он делал оговорку: ‘нужно надеяться, что это будет достигнуто без каких-либо особенных мер (принуждения), по взаимному молчаливому соглашению’.
Программа работы для комиссии ‘Константин Порфирородный’, выставленная в 1918 г., была только осколком давно созревшего у Ф. И. грандиозного плана. Она выдвигала только задачи, существенно важные и приноровленные к силам и интересам наличного у нас состава русских ученых, и особенно подчеркивала необходимость организовать и поддерживать их работу. ОИФ Академии Наук живо откликнулось на призыв Ф. И., и в образованную под его председательством комиссию ‘Константин Порфирородный’ вошло шесть академиков немедленно, а вскоре к ним присоединились еще шесть. На первом заседании 1 июня (19 мая) участвовало еще около 20 лиц, откликнувшихся на зов Ф. И., число их увеличилось впоследствии до 30 с лишком. В течение четырех лет комиссия работала по намеченному Ф. И. плану.
К концу 1922 г. в жизни комиссии наметилась необходимость перемен. С одной стороны, в Ленинграде зародились и окрепли очаги византийских штудий при богатейших отделах византийского искусства и археологии в ряде ученых учреждений, с другой стороны, для комиссии выяснилась необходимость расширить круг своих работ под влиянием как налаживавшихся постепенно связей с Западом, так и роста научных интересов внутри самой комиссии. После того как Международный союз академий взял на себя переработку латинского глоссария Дюканжа, Ф. И. возбудил 14 февраля 1923 г. в ОИФ мысль о необходимости взяться за подготовку к переизданию греческого глоссария Дюканжа силами особой комиссии, тогда же под его председательством и образованной. Так как, однако, эта мысль уже намечена была Ф. И. для комиссии ‘Константин Порфирородный’, то решено было слить обе комиссии в одну под названием Русско-византийской историко-словарной комиссии. Для осуществления инициативы и самостоятельного участия русских ученых в выполнении сложной задачи, поддающейся только соединенным усилиям русских и иностранных ученых учреждений, оказалось необходимым объединить в общей работе все имеющиеся в СССР научные силы эллинистов и части славистов и ориенталистов. Ф. И. решил собрать все ученые силы, уверенный, что, при их содействии, Академия Наук могла бы смело выступить в почетное сотрудничество по словарю Дюканжа с Союзом академий. Если комиссия ‘Константин Порфирородный’ объединяла византинистов Петрограда, то Византийская комиссия явилась центром объединения для византинистов Ленинграда и прочих мест в СССР, где сохранились собратья по специальности.
В 1925 году возникла в комиссии еще одна задача, для осуществления которой создана была особая подкомиссия: изучение экономических и торговых связей древней Руси с Византией и Востоком, для чего намечено было критическое издание договоров Руси с греками X в., обследование торговых путей из Византии в Азию, предметов торговли и т. д.
Ф. И. не только формально председательствовал и направлял работу членов комиссии, но и сам шел впереди всех, как рядовой работник. Если подсчитать число сделанных им докладов, то оказывается, что по энергии работы никто из членов с ним сравниться не может. Результатом работы комиссии в настоящее время являются: собрание материалов для подготовки к переизданию греческого глоссария Дюканжа, переводы и исследования трудов Константина Порфирородного, в особенности его ‘Придворного Устава’, фотографическим воспроизведением рукописи которого комиссия теперь располагает, сводка данных из восточных писателей о путях на восток с картой самих путей, исследование пути из варяг в греки и ряд отдельных исследований по истории искусства и археологии Византии. Но самое замечательное в работе комиссии было все-таки то, что делал в ней сам Ф. И. Если считать, что ‘История Византийской империи’ завершила сорокалетнюю работу Ф. И., то ряд его докладов в комиссии проникнут был мыслью внести в этот основной труд дополнения и поправки, требуемые успехами востоковедения, особенно русского, и связанным со всем этим изменением взглядов Ф. И. на значение элементов восточной культуры в истории и Византии, и древней Руси.
Ф. И. с самого образования комиссии ‘Константин Порфирородный’ ясно видел, что на выполнение задач, возложенных им же и ходом развития науки на Византийскую комиссию, не хватит ни его слабеющих физических сил, ни сотрудничества редеющих рядов византинистов, и с 1923 г. он стал хлопотать об укреплении положения комиссии и обеспечении ее помещением, средствами, пособиями и штатными сотрудниками. Ф. И. указывал на то, что комиссия ‘отчасти уже объединяет, а по идее должна привлечь к своей работе всех работников в области византиноведения ‘, что сама эта работа, с одной стороны, есть подведение итогов сделанному, что, ‘с другой стороны, она может явиться одним из наилучших средств к поддержанию и выявлению как силы научных традиций в России, так и новых научных задач и новых путей в разработке необозримого материала’.
Сохранению традиций и обеспечению преемственности византиноведной работы русских ученых комиссия должна была служить, по мнению Ф. И., лишь в качестве переходного учреждения, как необходимое дополнение ее, Ф. И. задуман был Кабинет византиноведения, предназначенный для ‘наглядного проведения преемственности византийских штудий в Академии Наук с XVIII в. до последнего времени’, а затем оба учреждения должны были объединиться в Византийский институт.
Ф. И. неустанно стремился обеспечить ближайшую судьбу своего любимого детища последних лет, ставшего ему не менее дорогим, чем Русский археологический институт в Константинополе в предшествовавшие годы. Он горячо желал видеть свои пожелания осуществленными еще при своей жизни. В спокойные часы задушевных бесед Ф. И. часто возвращался к тем мыслям, которые он высказывал в своих официальных ходатайствах о комиссии. Два факта постоянно и преимущественно выдвигались при этом Ф. И. Первый заключается в бесконечном разнообразии, богатстве и важности того византийского наследия, которое хранят как музеи, так и наша история. Для византийской археологии и истории искусства очень много делают разнообразные научные учреждения СССР, рядом с ними комиссия должна была занимать, в глазах Ф. И., самостоятельное положение, так как она, не вторгаясь в работу, ведущуюся в других местах и не отвлекая от нее преданных ей сил, ставит себе самостоятельные задачи в других областях византиноведения, привлекает к работе лиц, которые иначе не нашли бы применения своим интересам и знаниям, и объединяет всех вообще византинистов в дружную рабочую семью. Изучение государственного, Экономического и финансового строя Византии, глубоко захватывавшее самого Ф. И., естественно должно было стать одной из главных задач и комиссии. Но внимание Ф. И. было привлечено и к той задаче, которая разрабатывается в последнее время в Академии особой комиссией по истории знаний. Дело в том, что в истории физики, математики и прикладных наук значение византийских писателей выступило в новом свете, благодаря ряду предпринятых академиями Европы попыток собрать все произведения, написанные на греческом языке в различных областях: астрономии, астрологии, химии, алхимии, медицины, математики и т. д. Византийцы оказываются не только хранителями традиций классической древности или эллинистической эпохи, но и творцами новых идей. Исследования недавно умершего французского ученого P. Duhem, посвященные Леонардо да Винчи, показали, что родоначальников современной нам научной мысли следует, с конца XIII в., искать в университетах Парижа и Оксфорда, где возникли учения о движении земли, множественности миров, пустоте, бесконечно больших величинах и энергии, идущие вразрез с авторитетом Аристотеля и явившиеся основой для смелых построений Леонардо да Винчи. Открывая предшественников Галилея в лице не только забытых, но и презрительно заброшенных схоластиков Сорбонны XIII — XIV вв., Duhem не может указать для них ни одного более древнего предшественника, чем византийский писатель Иоанн Грамматик Филопон VII в. [tudes sur Lonard de Vinci, II, Paris, 1909, 189 — 192, III, 1913, 254 — 256, prf., p. VI — VII.] Через посредство арабов его идеи об энергии проникли на Запад, а ранее нашли себе отзвук в трудах византийских ученых. Исследования в других областях византийской жизни раскрывают много важного. Византийская техника оказалась полна изобретательности в военном деле, строительном искусстве, между прочим пришла к мысли о возможности построить аппарат для полетов в воздухе. Византийские путешественники предпринимали поездки с чисто научной целью для определения формы земли.
Другой факт, из которого исходил Ф. И. в оценке положения комиссии, заключался в ясном сознании того, что византийские штудии в СССР не стоят одиноко и беспомощно: византиноведение на Западе, в Греции и в славянских землях развилось в самостоятельную богатую силами, берущуюся за новые и сложные задачи и уверенную в своем будущем отрасль науки. Образовались центры византиноведения во Франции, Италии, Венгрии, Болгарии, Сербии, Румынии и Греции. Уже возникло семь новых журналов специально или в значительной мере византиноведных (Byzantinisch-Neugriechische Jahrbcher, ‘ и ‘ в Афинах, Studi Bizantini в Риме, Byzantion в Брюсселе, и еще готовится один — Rivista di Studi Bizantini e Neoellenici в Риме). Смотр сил, произведенный на двух международных конгрессах (1924 г. в Бухаресте и 1927 г. в Белграде), показал, что они весьма значительны, хотя не из всех стран представители могли приехать в Белград, и что интерес к Византии покоится на чрезвычайно прочных основах, не только издавна установленных, но и вновь открываемых и углубляемых. В византиноведении последнего времени наблюдается то явление, которое можно характеризовать, перефразируя крылатое выражение Бертело: византиноведение и открывает, и как бы вновь создает предмет своего изучения. Это особенно ярко сказалось в истории византийского искусства, которая не только сильно расширила свой материал, но и смотрит на него совсем иными глазами, и находит в старом много нового и важного, благодаря, главным образом, трудам -. П. Кондакова и его школы.
Сила фактов, питавших надежды Ф. И. на успех его широких Замыслов, остается, конечно, непоколебимой, и она должна будет служить основой и поддержкой для дальнейшей работы комиссии. Смерть основателя и руководителя заставит комиссию усилить свою работу потому, что ушел тот, кто в работе ее был первым тружеником, и потому, что на комиссии лежит долг сделать все от нее зависящее для осуществления заветных желаний Федора Ивановича.
Источник текста: Памяти академика Федора Ивановича Успенского. 1848-1928 : [Сборник статей] / Акад. наук С.С.С.Р. — Ленинград : изд-во Акад. наук СССР, 1929 (тип. Акад. наук СССР). — 79 с., 1 вклад. л. портр., 21х15 см.