Б. Л. Двинов
Б. Л. Двинов
Ф. И. Дан
Ф. И. Дан
(Мартов и его близкие)
(Мартов и его близкие)
Примечания
Примечания
Ф. И. Дан, Двинов Б. Л., Год: 1959
Время на прочтение: 18 минут(ы)
В ‘Записках социал-демократа’ Ю. О. Мартов писал: ‘Вскоре после приезда в Питер…1 я познакомился с только что кончившим Дерптский университет врачем Ф. И. Гурвичем (ныне — Дан). Уверенность, с которой он, еще не участвовавший в практической революционной работе, и лишь путем теоретических занятий пришедший к социал-демократизму, говорил о партийных задачах, заставила меня с первых же встреч прозреть в нем будущую руководящую революционную силу. Он сейчас же принял участие в наших усилиях прежде всего создать при помощи молодежи серьезный технический аппарат’.
Мартов не ошибся. Прошло очень мало времени и как только в Петербурге разразилась знаменитая в истории рабочего движения России забастовка ткачей, в которой участвовало до 30.000 рабочих и которая положила начало массовому рабочему движению в России, Ф. И. Дан примкнул к этому движению. Годом раньше, когда в 1895 году был образован ‘Союз Борьбы за освобождение рабочего класса’, Дан сразу стал одним из руководителей этого зачатка социал-демократического рабочего движения в России. С тех пор и на протяжении полувека Дан оставался на посту одного из виднейших руководителей российской социал-демократии.
Федор Ильич Гурвич-Дан родился в Петербурге 19 октября 1871 г. (н. ст.). Его отец владел в Петербурге аптекой и считался состоятельным человеком. Для его матери это был второй брак, она имела сына от своего первого брака, и по семейным условиям дети воспитывались вне дома. Будучи студентом, Ф. И. лишился отца, что, впрочем, на его дальнейшую жизнь мало повлияло, так как Ф. И. не был привязан к дому. {119}
По окончании гимназии в Петербурге, Ф. И. поступил на медицинский факультет Дерптского университета, который и закончил, получив диплом врача. Здесь в университете, Дан познакомился со студентом Р., который уже был причастен к политике и даже успел подвергнуться политическим преследованиям. Это знакомство, надо думать, оказало на Ф. И. некоторое влияние. Решающим, однако, для всей дальнейшей жизни Ф. И. было то, что в годы своего студенчества он заинтересовался экономической, социологической и философской доктриной Карла Маркса, и в результате, Дан на всю жизнь стал убежденным марксистом, практическим выражением чего была его принадлежность к социал-демократическому рабочему движению. Это и было отмечено Мартовым.
Таким образом, путь Ф. И. Дана к социализму был не совсем для того времени обычным: не эмоциональный протест против политического режима царского самодержавия и гуманитарный протест против экономического и социального порабощения труда, а теоретическая подготовка, изучение трудов Маркса привели студента-Дана к борьбе с политическим режимом монархии и социальным строем капитализма. Таков был путь Дана, уже полностью сложившегося человека и практикующего врача, к революционной организации и социалистической доктрине, и Дан целиком отдал себя социал-демократии.
‘К социал-демократическому движению Дан примкнул в 1894 году’, свидетельствует Большая Советская Энциклопедия (изд. 1-ое, 1930 г., т. 12, стр. 314/315). Вернее будет сказать, что это были лишь зачатки социал-демократического движения, весьма скромных размеров, в виде немногих рабочих кружков, которыми руководили немногие интеллигенты. Одним из них был Дан. Подлинная политическая и социалистическая деятельность Дана началась в 1895 году в связи с организацией Союза Борьбы за освобождение рабочего класса. После ареста руководителей центральной группы Союза в лице Мартова, Ленина и др., в центральную группу вошел Дан, приняв на себя функции арестованных. Здесь впервые Дан (и Потресов) пишет прокламации к рабочим и впервые пытается руководить массовым рабочим движением.
Недолго, однако, длилась работа Дана: в августе .1896 г. Дан подвергся первому аресту, который надолго прерывает его политическую деятельность.
Мартов был арестован в ночь на 5 января 1896 года. Одновременно был разгромлен весь центр Союза Борьбы. Од- {120} нако, пишет Мартов, ‘настоящая катастрофа разразилась в августе, когда из состава Союза были вырваны Ф. И. Гурвич, М. А. Сильвин, Н. К. Крупская’. Совершенно очевидно, что руководство Союзом находилось в руках Дана.
После полуторагодичного заключения в Доме Предварительного заключения (‘Предварилка’) и в Петропавловской крепости, Дан был выслан на три года в г. Орлов, Вятской губернии. Здесь он работал, как статистик и, благодаря своей теоретической подготовке, написал исследование ‘О положении крестьян в Вятской губернии’, опубликованное в ‘Трудах’ Вольно-Экономического общества. В то же время начинается публицистическая деятельность Дана, который, под псевдонимом Берсенева, публикует в журнале ‘Русская Мысль’ статью в защиту марксизма против участников сборника ‘Проблемы идеализма’.
Отбыв три года ссылки, Дан в 1901 году выехал в Берлин, где занялся организацией нелегального транспорта в Россию только что возникшей тогда в Мюнхене ‘Искры’, сыгравшей потом историческую роль в деле создания Российской Социал-Демократической Рабочей Партии. Одновременно Дан помогает Карлу Каутскому в работе по расшифровке ‘Теории прибавочной стоимости’ Маркса. В это время Ф. И. начинает сотрудничать в ‘Искре’. По его рассказу, он весьма неуверенно и с большой опаской приступил к писанию своих первый статей в газете, и только настойчивости Мартова, убеждавшего его: ‘Вы умеете писать’… ‘Вы должны писать’…, Дан обязан был тем, что в ‘Искре’ начали появляться его статьи, которые сразу выдвинули их автора в первые ряды социал-демократических публицистов.
В единой тогда социал-демократической партии не только Мартов высоко ценил своего будущего соратника, но и Ленин ставил ставку на своего будущего ярого противника. Когда Ленин написал свою знаменитую впоследствии брошюру ‘Что делать’, ставшую потом ‘библией’ большевиков, он первому послал ее — Дану, очевидно рассчитывая найти в его лице единомышленника (в своей переписке Ленин называл Дана ‘наша надёжа’) и был разочарован отрицательным отзывом Дана о брошюре (рассказ Дана автору этих строк). Это, однако, не помешало тогда именно Дану провезти эту брошюру Ленина нелегально в Россию.
В марте 1902 года Дан был делегирован ‘Искрой’ на партийную конференцию, которая собралась тогда в Белостоке, и которая была подготовительной к будущему съезду партии. {121}
Дан провел конференцию и начал объезд промышленного района Центральной России, но был арестован на вокзале в Москве. (Дан был выдан полиции провокатором Меньшиковым, который впоследствии покаялся Бурцеву, сам стал эмигрантом и приходил в Париже каяться и к самому Дану)…
После нового полуторагодичного тюремного заключения Дан был выслан на пять лет в Восточную Сибирь. Попав на Ангару, в Енисейскую губернию, Ф. И. немедленно пустился в обратный путь и прибыл заграницу по свежим следам недавно состоявшегося — в 1903 т. — Второго съезда РСДРП, который положил начало историческому расколу партии на большевиков и меньшевиков, с его последующим драматическим развитием. Совершенно естественно, что обе фракции пожелали иметь Дана в своих рядах. Здесь Ленин, с целью привлечь Дана в свою фракцию, предложил ему познакомиться с каким-то ‘секретным досье’, которое должно было скомпрометировать меньшевиков. Результат был прямо противоположный: ‘досье’ морально оттолкнуло Дана от Ленина, и с этого времени Дан окончательно определил свое место в социал-демократии, связав себя политически с Плехановым, Засулич, Аксельродом и Мартовым. Можно без преувеличения сказать, что с октября 1903 года Дан становится — рядом с Мартовым — признанным вождем меньшевистского течения в социал-демократии.
Дан становится членом редакции ‘Искры’ и в то же время он неустанно работает над организацией партии. О положении, занятом в это время Ф. И. в партии можно судить по тому, что в 1904 году Дан пишет обстоятельный доклад о работе партии в России и делегируется на Международный Социалистический конгресс в Амстердам. Имя Дана становится известным Интернационалу.
Тем временем в России, потерпевшей жестокое поражение в войне с Японией, наростают крупные события, и Л. О. и Ф. И. Даны перебираются из Женевы, где тогда издавалась ‘Искра’, ближе к русской границе — в Вену. Здесь, в Вене, их застает весть о событиях в России в октябре 1905 года, давших России суррогат парламентаризма, а Данам подлинную политическую амнистию, пользуясь которой они немедленно возвращаются в (Россию и поселяются в Петербурге. Дан принимает активное участие в организации первой легальной партийной газеты ‘Начало’, соредактором которой он становится.
В то же время он возглавляет политическое руководство партией, работа которой сейчас весьма усложнилась легальными возможностями, созданными первой русской революци- {122} ей 1905 года. Новая политическая обстановка побудила обе части расколотой социал-демократической партии — большевиков и меньшевиков — сделать попытку достигнуть объединения и воссоздания единой РСДРП. С этой целью созывается в Стокгольме съезд партии, в президиум которого входит Дан, роль которого — при отсутствии на съезде Мартова — была тем более велика, что на съезде меньшевики оказались в большинстве. Дан входит в объединенный ЦК партии, избирается в редакцию центрального органа партии и на известный срок становится официальным лидером партии.
Скоро, однако, выясняется, что ‘акт объединения’ является на деле ‘потерянной грамотой’, что Ленин ведет, наряду с партийной активную фракционную работу, нисколько не считаясь с решениями ‘объединительного’ съезда. В результате, общий ЦК ‘объединенной’ партии распадается, и Дан берет на себя функции руководителя организации и политики меньшевиков. В качестве лидера партии Дан является одним из главных руководителей работы социал-демократических фракций Первой и Второй Государственных Дум.
Разгром Первой революции и торжество реакции в России завершается в 1907 году разгоном Второй Государственной Думы и третье-июньским государственным переворотом Столыпина. Начинается новая фаза политического развития России и новые условия работы для старых нелегальных социалистических партий. После ареста членов социал-демократической фракции Второй Г. Д. и после Лондонского съезда партии, Дан вынужден вновь бежать заграницу. Здесь он издает вместе с Мартовым, сперва в Женеве, а затем в Париже, меньшевистский ‘Голос Социал-Демократа’ и принимает ближайшее участие во всех партийных совещаниях тех лет, столь богатых внутри-партийными спорами и фракционными расхождениями.
Годы реакции были использованы лидерами партии для подведения итогов первой революции, первой большой победы и не меньшего поражения. Результатом этой исследовательской работы явился т. н. ‘пятитомник’, не потерявший своего значения и по сей день. В этом коллективном труде Ф. И. Дан участвовал как за своей подписью, так и под псевдонимом Данилов, концентрируя свое внимание на вопросах теории и идеологии, что имело большое значение для укрепления идей меньшевизма и определения позиции партии в последовавшие вскоре бурные годы Первой мировой войны. {123}
В связи с исполнившимся в 1913 г. 300-летием царствования династии Романовых была объявлена политическая амнистия. Пользуясь ею, Ф. И. Дан немедленно возвращается в Россию и поселяется в Петербурге. Дан, естественно, становится одним из главных руководителей партии и ее печати, как ‘Луч’, ‘Новая Рабочая Газета’ или журналы ‘Наша Заря’, ‘Дело жизни’ и др. Вместе с тем Ф. И. политически руководит работой социал-демократической фракции Четвертой Государственной Думы.
Этой многосторонней деятельности Дана положила конец война 1914 года, после объявления которой Л. О. и Ф. И. Даны были сейчас же арестованы и высланы в административном порядке в Восточную Сибирь, в г. Минусинск, где тогда собралась довольно значительная колония ссыльных русских социалистов. Однако, в 1915 году Дан, как врач, был мобилизован и отправлен сперва в Иркутск, а оттуда в Ходжент, в Туркестанском крае. Здесь, в г. Ходженте, его застала весть о февральской революции.
Как известно, война внесла острое размежевание в ряды всех социалистических партий мира, в том числе и российских. Не миновало это размежевание и меньшевиков. Оно шло преимущественно по линии: оборонцы и интернационалисты. Находясь в ссылке, Дан с самого начала войны занял интернационалистскую позицию, войдя в группу так называемых ‘Сибирских циммервальдистов’, выпустивших в конце 1914 года один номер ‘Сибирского Журнала’, который был немедленно же закрыт властями. После его закрытия, 1 января 1915 года вышел журнал ‘Сибирское Обозрение’ со статьей Ф. И. Дана (Ф. Д.) — ‘Две войны’, но и этот журнал был закрыт после первого же номера. Пользуясь, однако, свободой общения и свободой дискуссий, минусинская группа ссыльных социал-демократов, во главе с Даном (в нее входила и Ева Львовна Бройдо), определила свое отношение к войне и встала на позиции интернационализма. Когда появилось письмо стоявшего на патриотической позиции Г. В. Плеханова к социал-демократическому депутату Государственной Думы Бурьянову с советами социал-демократической фракции голосовать за военные кредиты, то минусинская группа ссыльных социал-демократов, во главе с Даном, выпустила коллективный протест против этого письма Плеханова.
Одновременно Дан — под прозрачным псевдонимом ‘Над’ — сотрудничал и в далеком самарском ‘Нашем Голосе’, в котором он отстаивал политику интернационализма и идею {124}
{Стр. 125 — дефект оригинала}
ших Дана не только в суровой обстановке борьбы в 1917 г. и в Совете, характеристика ‘мало общительного’ Дана может вызвать только улыбку. Дан был весьма общителен и даже приветлив. ‘Холодноватым и резким’ Дан становился, как только дело касалось практического решения или отстаивания своей позиции перед противником.
Лидером советского большинства был И. Г. Церетели. Рядом с ним стоял Дан, принявший на себя труднейшую задачу воплощения принятых резолюций в реальность. Деятельность Дана в Совете была весьма многосторонняя: он выступал с докладами, он ездил на рабочие и солдатские митинги, он вырабатывал резолюции, он редактировал ‘Известия’ Советов, он следил за политической работой Совета и он писал статьи. Наряду с этим он возглавлял партию.
‘Я не знаю — пишет Суханов, наблюдавший работу Дана, ‘как справился бы с революцией Дан без Церетели в качестве лидера… советского большинства. Но я твердо знаю, что Церетели был бы как без рук, если бы Дан не пошел с ним… Роль Дана настолько велика, что его позиция имела весьма существенное значение’. И далее: ‘…он [Дан] несомненно один из самых крупных работников в лаборатории политико-социалистической мысли… неблестящий, но несомненно деловой писатель, не первоклассный, но незаменимый деловой оратор — Дан. всегда представлялся мне наиболее государственным человеком из всего нового руководящего советского ядра. Человек, которого не могло что либо ослепить, человек крайне основательный, хладнокровный, уравновешенный — он среди правящей советской группы представлялся мне не только способным наилучше теоретически мыслить, но и практически управлять…’ (курсив подлин.).
И Суханов признается: ‘Враг Дана, ненавидящий, предубежденный, не ждущий ничего доброго из Назарета — я помню не один случай, когда я горячо аплодировал его выступлениям’. Показательное признание…
Те качества Дана, о которых было сказано выше, в соединении с большой волей, настойчивостью и выдержкой, сделали из Дана самую влиятельную, могущую ‘управлять’, фигуру в могущественном органе революции — в Совете.
‘…десять миллионов штыков находятся скорее всего и больше всего в распоряжении Дана’, писал Суханов. {126}
Это положение накладывало на Дана громадную историческую ответственность. Эти ‘десять миллионов штыков’ были охраной страны и защитой революции, но всем было хорошо известно, что больше всего эти десять миллионов штыков хотят прекращения войны и возвращения домой. Кровавый призрак войны стоял перед вождями советского большинства, властно требуя ответа. Как представляли они себе выход из войны? В своем докладе ‘О войне’ на Первом съезде Советов Дан говорил:
‘Путь к ликвидации войны, хотя бы и связанный с некоторой отсрочкой, только один — международный. Он состоит в прояснении сознания Западной демократии и в ее давлении, совместно с нами, на международный империализм. Проблема мира может быть разрешена только в таком международном масштабе совместными усилиями рабочих всех стран’.
Увы, история этой ‘некоторой отсрочки’ не дала. Ленин сумел использовать создавшееся положение, чтобы в октябре разрубить этот ‘гордиев узел’ революции.
Дан, конечно, хорошо понимал, что Февральская революция погибла не потому, что после ‘июльских дней’ Временное правительство не догадалось или не посмело разгромить большевистскую партию и объявить ее вне закона, как это часто приходится слышать. Несомненно, что Дан после разгрома ‘Февраля’ долгими годами возвращался мыслью к роковому вопросу о войне, как бы ‘проверяя свою историческую ответственность за провал революции. В статье ‘К десятилетию германской революции’ в 1928 году Дан писал, явно отвечая на мучившую его мысль:
‘Путь к сепаратному миру с Германией казался закрыт. Ведь то была императорская Германия, военная мощь которой казалась неисчерпаемой. Заключить же с нею сепаратный мир значило бы капитулировать перед нею, предоставить ей все материальные запасы и все воинские силы России, передать ей самое русскую революцию, быть готовым к восстановлению монархии в России и даже к продолжению войны, но — уже на стороне Германии, в вынужденном союзе с императорско-германским империализмом.
Возможно ли такое предательство по отношению не только русской революции, но всего рабочего Интернационала?’. (‘СВ’ No 21, 1928, курс. ориг.). {127}
Так тогда ‘казалось’, и вожди февральской революции закрывали глаза на тот простой и убедительный факт, что Россия воевать больше не могла…
В приведенных выше словах Дана, написанных свыше 11 лет после ‘Октября’, он объяснял — и как бы оправдывал — свою позицию по вопросу о войне в период ‘Февраля’.
Однако, еще в октябре 1917 года Дан понял всю безнадежность политики коалиции и верности союзникам, саботировавшим демократический мир, и присоединился к Мартову, приняв его интернационалистскую позицию в вопросе войны и мира.
Демократическая Февральская революция погибла, и в жизни и деятельности Ф. И. Дана открылась новая страница, по своему драматизму не уступающая периоду его борьбы с монархией. В своей книге ‘Два года скитаний’ Ф. И. дал подробный и красочный отчет о своих скитаниях по тюрьмам и ссылкам в первые годы после ‘Октября’. В этой книге он, между прочим, описал и свой арест в Петрограде в феврале 1921 года, в канун Кронштадтского восстания и в разгар рабочих забастовок в Петрограде. Перепуганный большевистский наместник в Петрограде — Г. Зиновьев сделал ‘выемку’ меньшевистского актива, во главе с Даном, и готовился их расстрелять, но этому воспротивился ЦК большевистской партии 2. Дан пишет:
‘Подъехали к Чеке. Старое, знакомое здание градоначальства, где в девяностых годах помещалась царская охранка. Сюда я входил ровно 25 лет тому назад, молодой социал-демократ, член ‘Союза Борьбы за освобождение рабочего класса’, впервые арестованный за энергичную деятельность нашего ‘Союза’ во время забастовки ткачей, открывшей эру массового рабочего движения под знаменем {128} социал-демократии. Это была, можно сказать, заря того революционного движения, которое низвергло царский трон и вознесло к власти большевиков. И, вот, теперь, четверть века спустя, — тоже рабочая забастовка, и тоже сотни пролетариев идут в тюрьму, и я опять с ними, а преследуют, арестуют, допрашивают нас большевики, наши тогдашние товарищи н братья по ‘Союзу’, в числе основателей и виднейших деятелей которого были и Мартов, и Ленин, и нынешние столпы коммунизма, и вожди теперешних меньшевиков… Какая фантасмогория!..’.
Вряд ли надо что прибавить к этим скупым строчкам, в которых нашла отражение вся трагедия русской революции…
В истории ‘Октября’ Кронштадтское восстание является большой вехой, тогда казалось — поворотным пунктом революции: диктатура отступила… ‘Красноречив язык пушек — писал тогда в ‘Соц. Вестнике’ Мартов — он один способен внушить уважение диктаторам — даже тем из них, которые называют себя марксистами’. ‘Уважая’ пушки, Ленин перешел от 100% коммунизма к государственному капитализму. Но это не могло удовлетворить ни матросов, ни рабочих. В дни рабочих волнений и забастовок в Петрограде меньшевистская организация выпустила листок к рабочим, в котором формулировала требования:
‘Необходимо коренное изменение всей политики власти, и, в первую очередь, рабочим и крестьянам нужна свобода. Они не хотят жить по большевистской указке, они хотят сами решать свою судьбу. Товарищи, поддерживайте революционный порядок. Организованно и настойчиво требуйте:
Освобождения всех арестованных социалистов и беспартийных рабочих. Отмены военного положения, свободы слова, печати и собраний для всех трудящихся. Свободы перевыборов завкомов, профсоюзов и советов. Созывайте собрания, выносите резолюции, посылайте к властям делегатов, добивайтесь осуществления ваших требований’.
В брошюре, изданной большевиками к седьмой годовщине Кронштадского восстания, мы находим любопытную выдержку из показаний Ф. И. на допросе после его ареста:
‘Для настоящего момента я считаю в России необходимым в интересах трудящихся и особенно пролетариата, сохранение советской системы, но с тем, чтобы эта система {129} была, согласно теории ее и ее конституции, действительным свободным самоуправлением трудящихся, а не замаскированной формой партийной диктатуры.
Что касается дальнейшей эволюции этой системы к совершенным демократическим формам, в которых, по моему убеждению, только и может быть осуществлено социалистическое переустройство общества, то темп и характер такой эволюции настолько зависят, с точки зрения интересов рабочего класса, от ряда непредвиденных ныне международных и внутренних факторов, что ни о какой твердой связанности в этом отношении для нашей партии не может быть и речи’.
После такого ответа Дан был отправлен в тюрьму: сперва в Предварилку, а оттуда в Кресты, где обычно производились расстрелы, а уж оттуда Дан был переведен в Москву, в Бутырки. Там два года его скитаний закончились тюремной голодовкой, которая была прекращена на 7-ой день — 10 января 1922 года. Из тюрьмы Ф. И. вышел с готовым приговором Чеки: высылка заграницу, куда он выехал 26 января.
Началась долгая и последняя эмиграция Дана: сперва — Берлин, а затем, после прихода к власти в Германии Гитлера, бегство в Париж, чтобы летом 1940 года, при приближении гитлеровской армии к Парижу, вновь бежать из Парижа в Нью Йорк. Здесь в Нью Йорке, кончились скитания Дана — кончились дни его жизни…
С переводом Дана в Бутырскую тюрьму там оказались четыре члена ЦК: Дан, Ежов, Николаевский и Плесков. (Ф. А. Череванин сидел в Орловской тюрьме). Это была значительная часть ЦК, в особенности, если вспомнить, что в это время члены ЦК: Абрамович, Бройдо, Далин и Мартов уже были заграницей. Естественно, что ‘бутырцы’ пожелали участвовать в идеологической работе партии и ‘подать голос’, что вполне совпадало с желанием действовавшего на воле ЦК. Поэтому, когда надо было издать какой-нибудь новый документ, ‘воля’ всегда старалась предварительно согласовать его с ‘тюрьмой’. Вскоре при этом обнаружились разногласия: ‘тюрьма’ оказалась ‘левее’ ‘воли’. Тюремной ‘фракцией’ ЦК руководил, конечно, Ф. И. Дан. (На воле с ним солидарен был только Бэр). Это внесло тогда не малую нервозность в работу. {130}
Не имея возможности остановиться здесь подробно на дискуссии между волей и тюрьмой, укажу на основные разногласия. Их было три: Ф. И. считал ответ Мартова по вопросу об Учредительном Собрании неправильным, ибо боялся развития стихийных народных движений, которые в условиях голода и хаоса того времени могли повести к торжеству контр-революции. Затем, Дан стоял за ‘урезанный лозунг’ — ‘свобода для трудящихся’, что следует и из приведенной выше выдержки из его показаний при аресте. Ф. И. писал: ‘только с утверждением позиции трудящихся может быть речь о расширении свобод’. Наконец, Дан считал принятую тогда в партии формулу — ‘соглашение пролетариата с крестьянством’ — неясной и недостаточной и предлагал заменить ее другой — ‘соглашение всех социалистических партий и общесоциалистическая власть’.
Не возражая в принципе против ‘соглашения’, действующий ЦК требовал, чтобы этому ‘соглашению’ предшествовала демократизация власти и страны. Ф. И. за это отвечал, — это ‘одновременные и параллельные процессы’. Мы — на воле — остались при своем. ‘Тюрьма’ протестовала. Редакция ‘Соц. Вестника’ — Мартов и Абрамович — присоединились к ‘воле’. Инцидент был исчерпан3.
А потом в тюрьме началась упомянутая уже голодовка, за которой последовала высылка.
Когда Дан в начале 1922 года приехал в Берлин, он застал там 4-х членов ЦК партии (Р. Абрамович, Е. Бройдо, Д. Далин и Л. Мартов), которые уже в течение года издавали журнал ‘Социалистический Вестник’. Журнал был не только рассчитан на осведомление Европы о том, что происходит в России и наоборот, но это был орган борьбы с диктатурой за идеи демократии и социализма. Само собой разумеется, Дан немедленно вступил в состав редакции журнала, а после смерти в 1923 году Мартова, Дан стал редактором журнала при соредакторах — Р. Абрамовиче и Д. Далине. С тех пор Дан, до раскола Заграничной Делегации партии в 1940 году был признанным вождем партии.
Разразившийся в 1930 г., в результате краха на Волл {131} стрит, хозяйственный кризис в Европе, приведший в Германии спустя несколько лет к власти Гитлера, и заостривший до крайности международное положение, Ф. И. расценивал, как ‘начало новой эпохи, в которой будут поставлены на карту основные проблемы дальнейшего бытия человечества’. Для него проблема стояла следующим образом: ‘Победа или поражение? Социализм или погружение в кровь и грязь новых войн и вместе с тем безнадежный мрак? Так будет стоять вопрос в той великой битве, которая готовится, которая разразится’… Он был уверен в победе социализма и в тайниках души мечтал самому быть не только свидетелем, но и участником этой великой битвы. Сознание неутомимого борца и неукротимая энергия Дана те мирились с вынужденным бездействием в эпоху бури и натиска, и неизбежно толкали его на путь необоснованного оптимизма, который, кажется, его никогда не оставлял. Так, в Париже в 1936 году, Ф. И. сказал мне: ‘На мне лежит обязанность привести всех вас обратно в Россию’…
В основе политической концепции Дана лежали следующие положения: при расколе рабочего класса — поражение пролетариата и его социалистической партии неизбежно. В России этот раскол неизбежно приведет к поражению революции и торжеству контр-революции. Вывод: как на международной арене, так и в России необходимо соглашение с коммунизмом. Это он и отстаивал. Он отстаивал его, когда сидел в тюрьме и когда вышел на волю, он отстаивал его, находясь в России или в эмиграции, он отстаивал его, когда фракционный раскол захватил и меньшевистскую партию, он отстаивал его и тогда, когда пучина второй мировой войны грозила поглотить всё рабочее движение в мире. Такова была его политическая концепция. Только исходя из этой его общей концепции можно понять политические зигзага Ф. И. в годы последней эмиграции.
Когда во второй половине двадцатых годов бушевала борьба фракций в ‘монолитном’ РКП — борьба ‘правых’ бухаринцев с ‘левым’ ‘объединенным блоком’ Зиновьева-Троцкого, этот большевистский раскол нашел отклик и в меньшевистской среде: часть идеологически поддерживала ‘правых’, а другая часть — и с ними Ф. И. — поддерживала ‘левых’4. Как известно, борьба фракций в большевистской {132} партии кончилась капитуляцией обоих фракций перед ‘вне-фракционным’ Сталиным. Тем самым была исчерпана и дискуссия меньшевиков о ‘меньшем зле’. Тем более, что в порядок дня европейской политики стал грозный вопрос о надвигавшемся фашизме и гитлеризме.
Верный своей концепции, Дан не видел иного пути спасения международного социализма и демократических свобод помимо согласованных действий социализма с коммунизмом. Казалось, что и коммунизм приходит к тому же выводу. Образованный во Франции, возглавленный Блюмом, Народный фронт, состоявший из социалистов, коммунистов и левых радикалов, казался Дану решением задачи. Коалиционное правительство Блюма не только подавило грозивший республике фашизм, но одновременно провело социальные реформы, о которых французский рабочий до того и не мечтал. При всём этом правительство Блюма полностью сохранило демократическую конституцию Франции.
Положение в мире обострялось. Казалось, Франция дала пример, и Дан рисовал себе радужные перспективы объединенного наступления рабочего движения на фашизм, его уничтожения и на этой базе дальнейшее шествие социализма по пути побед… Его не пугал даже и призрак войны, уже маячивший на горизонте, ибо — по его концепции — эту войну против капитализма и реакции поведет Социалистический Интернационал.
Мы знаем, чем кончились эти несбыточные мечты: пришли Гитлер, Франко и Петэн… Леон Блюм оказался в тюрьме. Черные тучи реакции заволокли горизонт. Но, может быть, самое большее разочарование Ф. И. Дану принес Сталин, который не оставил камня на камне от всего стройного построения Дана. Сталин, строивший ‘социализм в одной стране’, оказался в союзе с Гитлером, своим злейшим врагом. Этого никто не ожидал. Это было равносильно обвалу.
Сталино-гитлеровский пакт от 23 августа 19.39 г. был для Дана показателем полного и окончательного перерождения режима. В обращении ‘Ко всем членам партии’, единогласно принятом Заграничной Делегацией (кажется, что Дан был его автором), можно прочесть: ‘Сталин сам разоблачает свой режим, как величайшего врага всех тех благ и идеалов, за которые борется рабочий класс. Он сам ставит свою диктатуру на одну доску с диктатурой национал-социалистического варварства’ и т.д. {133}
Не менее остра и категорична и единогласная резолюция З. Д. в связи с нападением Сталина на Польшу: ‘сталинская деспотия сама срывает с себя те революционные одежды, в которые она долго рядилась и в глазах мирового пролетариата сама разоблачает себя, как господство выродившейся национал-империалистической клики, павшей до уровня гитлеризма. Сталинское правительство… окончательно порывает со всеми традициями и принципами пролетарского социализма’.
Как видим, в оценке сталинского режима не было разногласий между Ф. И. и большинством З. Д. Но уже уйдя из ‘Соц. Вестника’ и основав свой журнал ‘Новый Мир’, Дан писал (‘Новый Мир’ NoNo 1 и 2, март-апрель 1940 года, ‘Два пути’):
‘В сталинском единодержавии… большевистская диктатура окончательно отрывается от трудящихся масс и противопоставляет себя им, как политическая форма господства нового привилегированного слоя, вышедшего из революции, но заинтересованного не только в ее остановке, но и в извлечении социально-революционного ‘жала’ из ее завоеваний, в консервативно-реакционной переработке их. Поэтому… в эпоху сталинского единодержавия защищать эти завоевания (революции)… можно и должно лишь в непримиримой борьбе со Сталиным’.
‘Отношение диктуется не каким либо ‘бережением’ сталинской диктатуры за ее революционный паспорт, не какими либо иллюзорными надеждами на ее эволюцию и не какой либо наивной переоценкой ‘легальных возможностей’…
Не лучше обстоит, по мнению Дана, дело и с внешней политикой Сталина: ‘Внешняя политика сталинского единодержавия не меньше, чем его внутренняя политика, укрепляет всюду силы и тенденции контр-революции’. (‘Н. М.’ No 2).
Никаких политических или тактических разногласий тогда, как видим, у Дана с большинством З. Д. еще не было. Внезапное нападение Гитлера на своего вчерашнего союзника, сразу отбросившего Сталина в стан демократии, изменило, конечно, всю картину и позволило Дану рисовать себе совсем другие перспективы. Теперь он увидел в войне подтверждение своего диагноза и прогноза. Конец войны рисовался ему в виде страшного столкновения двух миров, мира прошлого — капиталистического и мира будущего — социалистического. Это будет {134} тот ‘последний и решительный бой’, о котором социалисты мечтали еще со времени Маркса и за победу которого Ф. И. боролся уже с полвека. Ему казалось, что только сейчас, в интернациональных рамках борьбы, созданных войной, и может быть разрешена проблема социализма, неразрешимая в рамках национальных, где она неизбежно может принять, как в России, антидемократические формы.
Эта концепция Дана включала в общий социалистический фронт и мировой коммунизм. Дан пришел к мысли о необходимости создания ‘синтеза’ между социализмом и коммунизмом, который позволил бы обоим соединить свои силы для общей борьбы за социализм и общей победы. Без такого объединения сил мечтать о победе социализма не приходилось и тогда оставалась альтернатива: кровь, грязь и безнадежный мрак… Во избежание этой перспективы Дан считал необходимым создание ‘синтеза’ на основе компромисса для обеих сторон.
Дан придавал решающее значение отсутствию частной собственности на средства производства в Советской России и господству там общественных форм хозяйства. Он предсказывал неизбежную демократизацию большевистского режима и делал отсюда далеко идущие политические выводы.
Большинство руководящего партийного коллектива в лице Заграничной Делегации (включая и автора этих строк) за концепцией Дана не, последовало и в условиях полного отрыва от России, без всяких связей со своими единомышленниками на родине, раскол в ЗД, при столь резких разногласиях, стал неизбежен.
В середине 1943 года раскол был оформлен: Дан порвал с группой ‘Социалистического Вестника’ и с журналом, с которым он был столько лет так тесно связан.
Еще в 1940 году, в Париже, когда коллектив Заграничной Делегации еще не был расколот, Дан ушел из ‘СВ’ и выпустил свой отдельный орган — ‘Новый Мир’, который после переезда в Нью-Йорк был переименован в ‘Новый Путь’. Логика фракционной борьбы такова, что она всегда всё более обостряется. Этому обострению не мало способствовал и боевой темперамент Дана. В результате обе группы недавно еще единой Заграничной Делегации заговорили, то определению Ф. И., ‘на враждебно-противоположных языках’.
Вскоре, однако, оказалось, что не все участники группы Дана правильно поняли его идею и его концепцию и вынужде- {135} ны были из нее уйти. ‘Вопрос шел о том — писал Дан — состоит ли наша задача в том, чтобы быть органом подготовки грядущего идеологического и организационного ‘синтеза’, или же в том, чтобы стать орудием ‘подготовки капитуляции ‘здоровых’ остатков социал-демократии перед большевистским правоверием’, и Ф. И. порвал с апологетами последней ‘концепции’, отказавши им в месте на страницах своего журнала, ибо в этом случае ‘мы были бы никому не нужны’.
Дан был уверен (и по окончании войны), что ‘политика советского правительства должна будет сильно обновиться — в сторону ‘Народного Фронта’ на международной арене и ‘демократизации’ на внутренней’. ‘Я уверен — писал он, — что теперь приближается время не только пропаганды, но и реализации наших идей’. Он ставил себе задачу как можно скорее перенести его новые идеи на международную арену. Этим идеям была посвящена его предсмертная книга ‘Происхождение большевизма’, значение которой он высоко ценил ‘для всего мирового рабочего движения’, так как ‘она трактует тему высоко-мирового значения’, и поэтому он считал ‘свой труд на 9/10 потерянным, если бы ему суждено было оставаться… лишь для русских читателей’…
Запас оптимизма и волевой энергии у Дана был неисчерпаем. В последние годы своей жизни он тяжело болел, но и в этом положении он неустанно работал над своей книгой, редактировал ‘Новый Путь’ и вел обширную переписку, пропагандируя идею ‘синтеза’. За полгода до своей смерти он в частном письме от 1 июля 1946 г. писал:
‘…я убежден, что наступающий год будет ‘поворотным’ и в обще-международном отношении, и во внешней и даже внутренней политике Советского Союза, — и притом поворотом в нашем направлении’…
Страстность старого борца и социалиста диктовали эти строки… Дан доживал свои дни в величайшем напряжении, в ожидании осуществления мечты…
Наступающий новый год унес навсегда Дана, освободив его от страшных физических мук (Дан умер от рака легких) и избавив его от тяжелых моральных переживаний от еще одного, — и может быть самого горького, — разочарования.
Ф. И. Дан умер 22 января 1947 г. Тело его предано кремации. {136}
После Мартова Дан был самым авторитетным и влиятельным вождем меньшевистской партии. В его лице ушел последний представитель той плеяды социал-демократов, которые стояли у колыбели российской социал-демократии, с именем которых неразрывно связана вся история русского социализма.
Имя Федора Ильича Дана принадлежит истории. {137}
1 Речь идет о возвращении Мартова из Вильно, куда он был сослан в 1892 г. на 2 года.
2 Зиновьев хотел всех арестованных меньшевиков объявить ‘заложниками’, но ЦК б-кой партии ему в этом отказал. Тем не менее, в течение 8 дней родственники арестованных меньшевиков имели все основания считать их расстрелянными, так как 5 марта в 3 часа ночи они выбыли из Предварилки ‘в распоряжение коменданта ВЧК’, что имело вполне определенный смысл. Только 13-го числа родственникам удалось их разыскать живыми в ‘Крестах’. Насколько серьезно было их положение можно судить по тому, что однажды ночью на квартиру Л. О. Дан неожиданно нагрянул нарком просвещения Луначарский, чтобы ее успокоить, что Ф. И. не грозит расстрел.
3 Обо всем этом см. Б. Двинов: ‘От легальности к подполью’, стр. 52-64.
4 Вынужден отметить, что я — и не я один — отстаивал положение, что обе большевистские фракции нам одинаково чужды.
Источник текста: http://socialist.memo.ru/books/perli/martov/martov08.htm.