Въ прошедшемъ мсяц, намъ приходилось не мало говорить о смерти и умершихъ. Мы утшались мыслью, что за то въ слдующей стать постараемся разсказывать только о вещахъ самыхъ пріятныхъ и веселыхъ. А вотъ опять, волею судебъ, обозрніе наше начинается прямо съ покойника — и опять съ покойника изъ числа тхъ, утрата которыхъ чувствительна не для одного какого нибудь семейства.
Мы говоримъ о Евгеній Сю, скончавшемся 3 августа въ Савой, въ деревн ле-Барратъ, близь Аннеси.
Ни одинъ, можетъ быть, изъ впечатлительныхъ читателей просиживалъ во время оно ночи напролетъ, слдя съ лихорадочнымъ волненіемъ за приключеніями Розы и Бланки и ковами ужаснаго Родена, не одна, можетъ быть, слеза упала изъ женскихъ глазъ на страницы, содержащія въ неб разсказъ о страданіяхъ очаровательнаго принца Джальмы и златокудрой Адріенны де-Нардовилль,— а потому мы думаемъ, что нсколько свдній о жизни автора ‘Парижскихъ тайнъ’ и ‘Вчнаго Жида’ прочтутся не безъ любопытства.
Евгеній Сю родился въ Париж, 1 января 1801 года. Онъ происходилъ изъ старинной провансальской Фамиліи, стяжавшей себ почетную извстность въ лтописяхъ медицины и хирургіи. Отецъ его, Жанъ-Жозефъ Сю, былъ профессоромъ анатоміи въ Парижскомъ медицинскомъ Факультет и хирургомъ въ наполеоновской гвардіи. Онъ же былъ врачемъ Жозефины Богарне, не измнившей ему и тогда, когда она превратилась въ Жозефину Бонапарте. Она и сынъ ея, принцъ Евгеній Богарне, были воспріемниками будущаго автора ‘Парижскихъ тайнъ’.
Слдуя примру отца, Евгеній Сю избралъ себ медицинскую каррьеру. Сначала поступилъ онъ помощникомъ хирурга въ придворный королевскій госпиталь {При Людовик XVIII.}, а потомъ перешелъ на туже должность въ армію, и, при штаб герцога Ангулемскаго, участвовалъ въ испанскомъ поход 1823 года. Причиною такого перемщенія были, говорятъ, довольно значительные долги, въ которые вовлекла молодаго человка шумная и обаятельная для юноши парижская жизнь. Почтенный родитель нашего романиста хотя и обладалъ весьма значительнымъ состояніемъ, пріобртеннымъ обширною практикою, но былъ крайне скупъ и аккуратенъ. Провдавши о долгахъ сына, онъ пришелъ въ неописанную ярость, а вслдъ за тмъ благоразумно поспшилъ удалить его изъ соблазнительнаго Парижа. Скоро, впрочемъ, Сю снова вернулся на родину, а потомъ снова долженъ былъ отправиться на службу въ тулонскій военный госпиталь — опять таки по причин несходства съ своимъ родителемъ въ воззрніяхъ, касательно употребленія презрннаго металла.
Въ 1825 году, Евгеній Сю вторично возвратился въ Парижъ. Къ этому времени относятся его первые литературные опыты. Одинъ изъ пріятелей его, Фердинандъ Лангле, затялъ небольшой журналъ, подъ названіемъ ‘Nouveaut’, въ которомъ помщались театральныя обозрнія и моды. Евгеній Сю сдлался сотрудникомъ ‘Nouveaut’, и бойкія статейки его имли большой успхъ, преимущественно между ‘прекрасными читательницами’.
Между ‘прекрасными читательницами’ авторъ ‘Парижскихъ тайнъ’ пользовался, говорятъ, постоянно всевозможными успхами. Съ молоду онъ былъ хорошъ собою, а когда красота его въ свое время увяла, ее замнили, не мене обаятельныя для многихъ, слава и деньги.
Въ 1826 году, вслдствіе новой размолвки съ бережливымъ родителемъ, Евгеній Сю поступилъ помощникомъ хирурга въ королевскій флотъ, и на корабл ‘Бреславль’ совершилъ кругосвтное путешествіе. Въ той же должности и на томъ же корабл плавалъ онъ въ слдующемъ году въ Грецію и принималъ участіе, въ знаменитой Наваринской битв.
Вернувшись въ Парижъ, Сю вскор посл того лишился отца, оставившаго ему около мильона франковъ чистыми деньгами. Тогда онъ бросилъ службу и зажилъ на свобод, окруживши себя роскошью и изобиліемъ.
Праздная жизнь барича, удовлетворяющая одн дюжинныя и пошлыя натуры, скоро, впрочемъ, надола будущему автору ‘Парижскихъ тайнъ’. Онъ хотлъ дла, а можетъ быть и славы — славы иной, нежели слава богатаго вивра — и вздумалъ заняться морского живописью, подъ руководствомъ извстнаго мариниста Гюдена. Попытка эта оказалась однако-же совершенно безплодною: Сю былъ самый посредственный живописецъ. Сознавая это самъ, онъ бросилъ разъ на всегда кисть и замнилъ ее перомъ.
Въ 1830 году, въ сотрудничеств съ де-Форжемъ, Монне и Вильнвомъ, Сю написалъ нсколько комедій, игранныхъ на театр Nouveauts {‘Monsieur le Marquis’, ‘Le secret d’tat’, ‘Le fils le l’nomme’ и др.}. Въ томъ же году, по просьб друзей, давно уже убждавшихъ его издать журналъ своихъ морскихъ путешествій, онъ напечаталъ первый романъ свой: ‘Kerock le pirate’.
Романъ этотъ имлъ успхъ необыкновенный и положилъ основаніе морскому роману во Франціи. Парижскіе журналы тотчасъ же провозгласили Сю Французскимъ Куперомъ.
За ‘Керокомъ’ быстро послдовали: ‘Plick et Plock’ (1831), ‘Alar Gull’ (1831), ‘la Salamandre’ (1832), ‘la Vigie de Koat-vane’ (1833), а наконецъ — ‘Histoire de la marine franaise sous Louis XIV’ (1833-37) и ‘Abrg de l’histoire de la marine militaire de tous les peuples’, заключившія собой серію морскихъ произведеній Евгенія Сю. Два послднія сочиненія, мене другихъ извстныя нашей публик, заслуживаютъ вниманіе и спеціалистовъ морскаго дла.
Сю писалъ много и скоро, съ чрезвычайною легкостью. Одинъ вслдъ за другимъ появлялись, съ 1837 по 18-М) годъ, романы: ‘Lau-traumonl’, ‘Jean Cavalier’, ‘le Marquis de Leloriè,re’, ‘le Commandeur de Malte’, ‘la Coucaratcha’ и др. Слава автора ихъ росла не по днямъ, а по часамъ. Она достигла апогея своего съ выходомъ въ свтъ ‘Матильды’, а потомъ — ‘Парижскихъ тайнъ’ {‘Матильда’ появилась въ газет ‘Presse’, въ 1839 году, ‘Парижскія тайны’ — въ ‘Journal des Dbats’ въ 1842.}.
Кто не знаетъ этихъ романовъ, возбудившихъ въ свое время такіе горячіе толки, такую жаркую полемику, романовъ, блещущихъ умомъ, талантомъ, знаніемъ сердца и жизни и, вмст съ тмъ, поражающихъ вопіющими нелпостями всякаго рода, ходульными характерами и положеніями, ложными Эффектами, мелодраматически-раздирательными замашками? Романы эти облетли всю Европу и утвердили за авторомъ ихъ громадную популярность.
‘Матильда’ въ особенности произвела впечатлніе на дамъ и доставила Евгенію Сю множество самыхъ завидныхъ успховъ. Онъ не успвалъ отвчать на вс анонимныя письма и раздушенныя записочки, которыми осаждали его съ утра до ночи его извстныя и неизвстныя почитательницы. Вотъ одно изъ такихъ писемъ, подписанное романическимъ именемъ Octavic и тремя таинственными звздочками вслдъ за аристократическою частицею de:
‘Милостивый Государь!’
‘Произведенія ваши увлекательны невыразимо! Вы — первый писатель нашего вка. Я вамъ обязана лучшими минутами моей жизни, и счастье мое было бы совершенно полно, еслибъ судьба дозволила мн узнать человка, написавшаго столько восхитительныхъ страницъ. Не можете ли вы (увы! а не смю на это надяться!) похитить нсколько часовъ у вдохновенія и подарить ихъ одной изъ вашихъ читательницъ, боле чмъ кто либо вамъ сочувствующей? Я бываю дома каждый вечеръ.’
За тмъ слдуетъ адресъ.
Кто знаетъ, не эти ли успхи, которыхъ добиваются столь многіе и достигаютъ столь немногіе, были главнйшими причинами тхъ памфлетовъ и обвиненіи, которыми преслдовали знаменитаго романиста даже и въ его изгнаніи? Человка — ‘существо безсмертное, одаренное силою ума и даромъ слова’, по увренію г. Кошанскаго — ничто такъ не поражаетъ въ самое сердце, какъ успхъ и благополучіе ближняго.
‘Парижскія тайны’ надлали шуму еще больше ‘Матильды’. Впечатлніе, ими произведенное, было совершенно инаго рода. Затронувши самые близкіе вопросы, самые животрепещущіе интересы, романъ этотъ, какъ то всегда бываетъ со всякимъ замчательнымъ произведеніемъ,— породилъ тотчасъ же самыя разнорчащія мннія. Посл перваго смутнаго впечатлнія, публика раздлилась на дв враждебныя партіи (дло шло, разумется, не о литературныхъ достоинствахъ романа): одна видла въ новомъ произведеніи Сю книгу, достойную занять почетное мсто въ ряду лучшихъ твореніи, явленіе вполн отрадное, подвигъ честный и высокій, вдохновленный горячею любовью къ родин, другая называла ее порожденіемъ сатанинскимъ, отвратительнйшимъ пасквилемъ на Францію, зловреднйшимъ порожденіемъ гибельнаго вольнодумства, внушеннымъ ненавистью къ отечеству и презрніемъ ко всему высокому и святому. Нтъ надобности говорить, что первая партія состояла преимущественно изъ людей молодыхъ и горячихъ, возросшихъ въ новыхъ началахъ и понятіяхъ, а вторая заключала въ рядахъ своихъ всхъ благонравныхъ поборниковъ ‘старины и ддины’, slatu quo и рутины, подъ снію коей такъ легко живется dans ce meilleur des mondes possibles.
Споръ былъ жаркій и продолжительный. Пока онъ длился — книга длала свое дло, мимо всякихъ словопреній и полемическихъ перебранокъ.,
Это составляетъ, можетъ быть, ея лучшую оцнку, въ этомъ заключается ея неоспоримое и важное достоинство, съ избыткомъ выкупающее вс недостатки романа въ литературномъ отношеніи.
‘Парижскія тайны’ кончены были въ 1843 году, а въ слдующемъ году уже появился ‘Вчный Жидъ’ {Въ промежутк между ‘Парижскими тайнами’ и ‘Вчнымъ Жидомъ’ Сю написалъ ‘Терезу Дюнойе’ и драму: ‘le Prince noir ou les chauffeurs’ — въ сотрудничеств съ Дино.} возбудившій не мене толковъ и преній и окончательно утвердившій громкую славу Евгенія Сю.
Въ ‘Вчномъ Жид’, написанномъ безспорно съ благородной и прекрасной цлью, всего рельефне выступаютъ наружу вс сильныя и слабыя стороны таланта Евгенія Сю. Рядомъ съ страницами, исполненными жизненной правды и неподдльнаго блеска поэтической фантазіи, попадаются здсь другія, срывающія невольную улыбку какимъ-то ребяческимъ воззрніемъ и неумстнымъ паосомъ, приводящимъ къ абсурду и мелодрам. Фантастическій элементъ сильно вредитъ строю всего романа, и торжественныя появленія Вчнаго Жида съ его таинственными крестообразными подковами производитъ на читателя далеко не то впечатлніе, на которое, по всмъ вроятностямъ, разсчитывалъ авторъ.
Тмъ не мене, успхъ романа былъ огромный. Бельгійскіе либералы выбили въ честь Евгенія Сю медаль, и такъ какъ сумма, собранная на этотъ счетъ по общественной подписк, далеко превышала нужное количество денегъ, то на остальныя деньги напечатано было великолпнйшее изданіе ‘Вчнаго Жида’, розданное даромъ бельгійскимъ поселянамъ.
Самыя пылкія мечты Евгенія Сю осуществились. Онъ сталъ въ фокус всеобщаго вниманія, и не было грамотнаго человка во Франціи, который не зналъ бы имени автора ‘Парижскихъ тайнъ’ и ‘Вчнаго Жида’. Газеты наполнялись разсказами о частномъ быт знаменитаго романиста, о его странностяхъ, привычкахъ и пр. Вотъ какъ, между прочимъ, редакторъ ‘Constitutionnel’, извстный докторъ Веронъ, описывалъ жилище Евгенія Сю:
‘Онъ живетъ въ предмсть Сент-Оноре, въ маленькомъ домик, наполненномъ цвтами и вьющимися растеніями. Его садъ устроенъ съ любовью и знаніемъ дла, фонтанъ журчитъ тамъ среди каменныхъ гротовъ и камышей. Крытая галлерея, украшенная лпной работой и растеніями, ведетъ отъ дома къ небольшой наружной двери, скрытой подъ искусственнымъ утесомъ, Вся квартира состоитъ изъ очень маленькихъ комнатъ, кажущихся темными отъ цвтовъ и ліанъ, висящихъ на окнахъ. Мебели всевозможныхъ стилей нагромождено очень много и въ безпорядк. Гостиная наполнена украшеніями изъ раковинъ и камешковъ. Стны покрыты рдкостями, статуями, семейными портретами, картинами и другими предметами искусствъ. Драгоцнныя вазы — воспоминанія женскихъ привязанностей — наполняютъ столы. Одна изъ нихъ — подарокъ царственной руки. Со всхъ сторонъ блестятъ славныя имена: Делакруа, Гюденъ, Изабе, Верне и др. Въ одной изъ рамокъ виситъ рисунокъ г-жи Ламартинъ, тутъ же нсколько стиховъ знаменитаго поэта. Одна картина занимаетъ особое мсто: это — Анахоретя Изабе, производящій страшное впечатлніе,— какъ бы для контраста со всмъ остальнымъ кокетливымъ убранствомъ комнаты. Отовсюду несутся сладкіе ароматы, между которыми обоняніе поражается здоровымъ запахомъ русской юфти. Въ передней комнат, среди разныхъ охотничьихъ приборовъ и трофеевъ, стоятъ чучела волка и хищной птицы, долгое время жившихъ у Евгенія Сю. Тутъ-же — изображенія его любимыхъ лошадей и собакъ, писанныя имъ самимъ и Альфредомъ де Др. Въ конц сада помщаются съ особенной заботливостью дв великолпныя борзыя собаки — подарокъ лорда Честерфильда. Прекрасные золотые Фазаны и дикіе голуби свободно расхаживаютъ по дерну и каждый вечеръ прилетаютъ на ночлегъ подъ крыльцо и на цвточные ящики, стоящіе въ окнахъ. Осматривая это жилище, открытое намъ дружескою рукою въ отсутствіе хозяина, мы могли безошибочно отгадать нкоторыя черты характера человка, обитающаго здсь: страсть къ роскоши и шумнымъ удовольствіямъ вмст съ привычкою къ уединенію и размышленію, просвщенная любовь къ изящнымъ искусствамъ, привязанность къ животнымъ и растеніямъ…..’
Мы нарочно привели это описаніе, дйствительно, характеризующее многія наклонности и привычки Евгенія Сю, между которыми любовь къ изящному комфорту, столь свойственная вообще нашему времени, занимаетъ первое мсто. Много разсказываютъ о разныхъ странностяхъ знаменитаго романиста,— о томъ, напримръ, что онъ не могъ писать иначе, какъ въ раздушенныхъ палевыхъ перчаткахъ, и притомъ только изъ великолпнйшей чернилицы, цною въ 11,000 Франковъ…. Но сколько во всхъ этихъ разсказахъ правды — не беремся ршить.
Вслдъ за ‘Вчнымъ Жидомъ’ появились: Martin, l’enfant trouv’ (1846j, ‘Les Mystè,res du peuple’ (1847), и ‘Les seid pchs capitaux’ (1847), изъ которыхъ седьмой: ‘La gourmandise’ вышелъ въ свтъ только въ 1852 году. Романы эти уже не имли такого успха, какъ ‘Парижскія Тайны’ и ‘Вчный жидъ’. Работая много и скоро, Его неминуемо долженъ былъ исписаться.
Реакція посл государственнаго переворота 1848 года во Франціи имла ршительное вліяніе на судьбу нашего романиста. Онъ долженъ былъ покинуть родину и поселиться въ Савой, откуда ему уже не суждено было вызжать.
Въ своемъ скучномъ изгнаніи, Сю продолжалъ писать для разныхъ демократическихъ изданій {Къ этому же времени относятся послдніе романы его: ‘Les enfants de l’amour’ (1850), ‘La bonne areriture’ (1851), ‘Miss Maiy ou l’institutrice anglaise’ (1851), ‘Fernand Duplessis’ (1851), и ‘Le diable mdecin’ (1855).} и жить съ прежнею роскошью, поддерживать которую позволяли ему обширныя средства {Извстно, что Сю получалъ за свои романы огромныя суммы. Посл ‘Вчнаго Жида’ онъ заключилъ съ ‘Constitutionnel’ контрактъ, по которому долженъ былъ поставлять ежегодно десять томовъ и получать за то, впродолжніе четырнадцати лтъ, по сту тысячъ франковъ въ годъ.}. По словамъ его біографовъ-недруговъ, онъ занималъ цлую виллу въ полу-мили отъ Аннеси, славно лъ, славно пилъ, содержалъ прекрасныхъ лошадей и прехорошенькихъ служанокъ.
Но, видно, не вс могутъ удовлеторяться этими сторонами бытія, составляющими для столь многихъ верховныя блага, внецъ всхъ помысловъ и желаній. Сю видимо чахъ въ тоск по родин, изгонявшей, между тмъ, одного за другимъ, лучшихъ сыновъ своихъ. Ностальгія его постепенно переходила въ положительную болзнь. 1-го августа болзнь эта приняла опасный характеръ, а 3-ros въ три часа утра,— романиста не стало.
Онъ умеръ на пятьдесятъ-седьмомъ году жизни, въ полномъ сознаніи, сохранивши до послдней минуты вс свои убжденія.
Здсь не мсто входить въ подробный разборъ литературной дятельности Евгенія Сю. Скажемъ лишь одно: автора ‘Парижскихъ Тайнъ’ отнюдь нельзя и не должно смшивать (какъ это длаютъ нкоторые наивные люди) съ фабрикантами многотомныхъ романовъ, въ род Дюма-отца, маркиза Фудраса и tutti quanti. И силою таланта, и серьзностью воззрнія, и благородствомъ своихъ убжденій, онъ неизмримо выше этой плодовитой братіи, не говоря уже о томъ общественномъ значеніи, которое имютъ нкоторыя изъ его произведеній, значеніи, дающемъ Евгенію Сю видное мсто въ ряду благороднйшихъ дятелей.
Мы не разъ упоминали о недругахъ этого романиста, назойливо преслдовавшихъ его памфлетами и обвиненіями. Исходный пунктъ этихъ обвиненій составляетъ то обстоятельство, будто бы Евгеній Сю, какъ человкъ, далеко не походилъ на писателя, проникнутаго благороднымъ негодованіемъ къ неправд и злу, душевно и глубоко скорбящему о язвахъ и неурядицахъ современнаго общества. Опять таки — не здсь разбирать этотъ темный вопросъ. Замтимъ только, что зависть и ненависть могутъ очернить, въ глазахъ всему врящей на слово толпы, самое чистое имя, а если разсказывать тайны частной жизни, если разоблачать по ниточк побужденія и дйствія человческія, то не одинъ изъ героевъ добродтели, не одинъ изъ блистательныхъ кумировъ, воздвигнутыхъ на поклоненіе массъ, сойдетъ, можетъ быть, съ позоромъ съ своего возвышеннаго пьедестала, превратится въ самого обыкновеннаго смертнаго, ‘какъ вы, да я, да цлый свтъ.’ Въ людяхъ, стоящихъ выше дюжинной посредственности, въ людяхъ изъ такъ-называемой передовой дружины, слышенъ каждый диссонансъ, замтно каждое темное пятнышко. Неоспоримо, что это пятнышко поражаетъ насъ въ нихъ непріятне, чмъ въ другихъ, но неоспоримо также, что мы можемъ и должны прощать его за все то, что для насъ сдлали эти люди. Если поэтъ сказалъ намъ великое слово, пробудилъ въ насъ наши лучшія чувства, вызвалъ насъ на благое дло,— ужели жь, вмсто благодарности, мы будемъ обвинять его въ томъ, напримръ, что онъ питается не однимъ только медомъ дивіимъ и произведенія свои обдумываетъ въ теплой комнат, а не въ гарнир, открытомъ всмъ втрамъ? Нтъ, мы должны быть просто признательными ему за его великое слово: въ боле благопріятное время, усиліями людей, иначе организованныхъ, это великое слово ‘можетъ обратиться въ великое дло.