Охотничьи разсказы и стихотворенія
Изданіе журнала ‘ОХОТНИЧІЙ ВСТНИКЪ’
МОСКВА, 1913 г.
ЕСИМБЕКЪ
ЕСИМБЕКЪ
(РАЗСКАЗЪ).
П. Сиротинъ.
Есимбек, Сиротин П., Год: 1913
Время на прочтение: 6 минут(ы)
У богатаго аула {Аулъ нсколько юртъ вмсто войлочныхъ шалашей.} рода Кунту, кочевавшаго въ камышахъ и пескахъ, около озера Балхашъ и щеголявшаго своими блоснжными юртами, {Круглый войлочный шалашъ.} среди окружныхъ ауловъ, пріютилась небольшая, черная отъ времени и дыма, покосившаяся юрта охотника за лисицами Есимбека.
Есимбекъ, приземистый киргизъ, лтъ 55—56 истрепанномъ ватномъ халат и большой лисьей шапк на голов. Лицо Есимбека ужасно. Разсченная на двое нижняя губа, длинные передніе зубы-клыки лежатъ на разсченныхъ половинкахъ губъ, какъ бы поддерживая ихъ. Широкій шрамъ переносицы, которая вдавлена внутрь, такъ что видны наружу только дв большія ноздри, тянется во всю лвую щеку. Лвое вко оттянуто шрамомъ внизъ.
Давно, лтъ двадцать тому назадъ, въ жестокой схватк съ заклятымъ врагомъ, его ударили по лицу два раза ‘айбалта’ {Топорикъ полумсяцемъ на длинной рукоятк. }.
Шрамы эти превратили лицо Есимбека въ вчную гримасу какого-то миологическаго божества монголовъ.
Въ волости онъ былъ извстенъ подъ кличкой ‘Джиртыкъ’ {Порванный.}.
Есимбекъ былъ бездтенъ. Его жена Чокотай, грязная, съ выбившимися клоками сдыхъ волосъ изъ никогда немытаго головного убора, въ порванныхъ грубыхъ сапогахъ почти всегда сидла у входа юрты съ веретеномъ въ рукахъ и для сосдей пряла безконечную пряжу изъ бараньей шерсти.
Внутренность юрты вполн соотвтствовала вншнему ея виду, поломанный деревянный сундукъ противъ входа, въ которомъ хранится все мелкое имущество, съ лвой стороны на голой земл постель изъ соломы, прикрытая порваннымъ войлокомъ и заплатаннымъ въ десяти мстахъ старымъ ватнымъ одяломъ.
На очаг, посреди юрты, большой немытый чугунный котелъ. Погнутый мдный чайникъ около. Возл сундука мшокъ съ поджареннымъ просомъ. Вотъ и все.
Однако, несмотря на такую убогую обстановку, Есимбекъ не нуждался. Не разъ случалось видть варившееся въ котл мясо. Чай же, въ мдномъ чайник, кипятился каждый день.
Цлое лто Есимбекъ сидитъ въ своей юрт, ничего не длая. Только, изрдка, създитъ въ какой-нибудь, близъ лежащій, аулъ пость мяса, если услышитъ, что тамъ предполагаютъ зарзать барана.
Въ юрт Есимбека живетъ еще одно существо — собака Тасъ. {Тасъ, рзвая туземная порода собакъ, борзая въ миніатюр, только на длинныхъ и тонкихъ ногахъ, короткая коричневая шерсть.}
Рдкое исключеніе.
Никогда киргизъ не позволитъ пустить въ юрту собаку — нечистое животное.
Въ волости по поводу собаки Есимбека даже ходилъ одинъ анекдотъ.
Захалъ, какъ-то, Есимбекъ въ богатую юрту мстнаго богача Серикная, слывшаго очень скупымъ — напиться. Собака, привыкшая бытъ съ хозяиномъ, а можетъ быть, боясь злыхъ овчарокъ богача, нырнула за нимъ.
Слъ Есимбекъ у дверей, изъ уваженія къ старику и ждетъ, что ему предложатъ выпить кумысу. Вс молчатъ. Минутъ черезъ пять Серикнай и говоритъ Есимбеку:
— Первый разъ вижу, чтобы гость вводилъ въ юрту собаку.
Обиженный Есимбекъ ему отвтилъ:— Я тоже первый разъ встрчаю, чтобы гостю, захавшему въ аулъ, не предложили бы гостепріимства. Собака же меня кормитъ. Я считаю ее, въ данномъ случа, лучше тебя, пожалвшаго чашки кумыса.
Дйствительно собака кормила Есимбека.
Наступала осень. Есимбекъ садился на поджарую лошаденку и мелкой трусцой отправлялся на песчаные барханы около озера Балхашъ. Лисицъ въ прибрежьи Балхаша водится очень много.
Завидвъ лисицу, собака, вытянувшись въ струнку, стрлой несется вслдъ, и если лиса не успетъ добжать до норы — хватаетъ ее острыми зубами за шею и, какъ ни вертись, она попадаетъ въ руки Есимбека, скачущаго вслдъ за ними на лошади.
Нора также не спасаетъ кумушку. Тонкое тло, на длинныхъ ногахъ, ползетъ за лисой и въ нору. Если не удалось лисиц выбраться другимъ выходомъ, гд, обыкновенно, поджидаетъ ее самъ Есимбекъ, съ палкой въ рукахъ, собака вытаскиваетъ ее на свтъ Божій.
Каждая поздка приноситъ Есимбеку 5—6 лисицъ. Осень и зима до 150. Тмъ и живетъ.
Я познакомился съ Есимбекомъ на охот.
Въ одну изъ охотничьихъ поздокъ по прибалхашскимъ камышамъ, остановился я на ночлегъ въ юрт — отарчи (т. е. одинокая юрта, въ которой живутъ исключительно пастухи).
Кром трехъ пастуховъ, сидящихъ вокругъ яркаго огня, разведеннаго посреди юрты, въ сторон, въ полутни сидлъ какой-то киргизъ, повидимому гость. Близко прижавшись къ нему, лежала маленькая коричневая собачка.
Вглядвшись въ лицо киргиза, я понялъ, что это сидитъ Есимбекъ.
Есимбекъ меня интересовалъ еще раньше.
Когда одинъ изъ пастуховъ скипятилъ въ чайник чай, я пригласилъ Есимбека раздлить со мной скромный ужинъ — изъ яицъ, сыра и хлба. Разговоръ, естественно, велся объ охот на волковъ и лисицъ, но мн хотлось услышать отъ Есимбека исторію его схватки съ бывшимъ его другомъ.
Улучивъ моментъ, я спросилъ Есимбека, правда ли, что беркутомъ {Степной орелъ.} можно брать волка.
— Волка,— Есимбекъ при этомъ сплюнулъ въ сторону табакъ, бывшій у него за щекой,— да по моему нтъ такой дичи, на которую нельзя бы охотиться съ беркутомъ.
— Господинъ, ты можетъ быть не повришь. А я врю, что говорятъ старики. А они говорятъ, что хорошіе охотники спускали беркута даже на самого джолбарса {Тигръ.} и брали его. Я много слыхалъ про это. Выслдятъ хозяина камышей, да и спустятъ беркута. Далеко къ небу взовьется беркутъ, да оттуда камнемъ и падаетъ на тигра. Прямо на спину садится. Запуститъ глубоко въ тло тигра свои полуторавершковые когти, клювомъ и рветъ ему тло. До сердца добирается. А тигръ и мчится, куда глаза глядятъ. Шеи-то повернуть не можетъ, чтобы схватить беркута, а лечь на спину не сообразить. Если только чистая мстность, то тигръ погибъ. Заклюетъ его. Одно спасенье, густой камышъ или кустарникъ.
Былъ такой случай, разсказывали старики, спустили беркута на тигра. Беркутъ слъ ему на спину. Впереди же былъ густой кустарникъ. Тигръ.въ ужас туда, да и шмыгъ въ узенькую лазейку. Беркутъ, должно быть, хотлъ удержать тигра и схватился лапой за бывшій по близости, кустъ. Такъ одна половинка беркута и осталась на тигр, а другая на кустарник. Разорвалъ его пополамъ.
Глаза Есимбека горли дикимъ огнемъ, какъ будто онъ самъ былъ беркутомъ и рвалъ тло тигра.
— У меня самого былъ беркутъ, да такой, что я спускалъ его даже на архаровъ. {Дикій козелъ.} И не разъ бралъ. Хорошее было время.
Есимбекъ вздохнулъ и замолчалъ.
— Разскажи, Есимбекъ, эту исторію. Говорятъ, изъ-за беркута тебя разорили и обезобразили,— попросилъ я.
— Э, господинъ, стоитъ ли говорить. Народъ мы дикій, темный. Готовы не только все отдать, что имемъ, за вещь, которая понравится, себя не пожалемъ. Ну, вотъ исторія-то и произошла отъ этого.,
Жилъ я зажиточно. Было у меня десятка три кобылицъ да сотни четыре барановъ. Ничего не длалъ.
Пилъ лтомъ кумысъ въ горахъ, а зимой лъ мясо. Сгонишь бывало на базаръ десятка два барановъ — и на подать хватитъ, и жен на тряпки.,
Лтъ 26—27 тому Назадъ, похалъ также на базаръ. Вижу, какой-то киргизъ продаетъ молодого беркута.
Безъ денегъ и безъ покупокъ тогда домой вернулся. Двадцать два крупныхъ барана за него отдалъ и лошадь въ придачу.
Сталъ я кормить и ухаживать за птицей. Беркутъ оказался хорошій. Черезъ годъ уже на лисицу спускалъ. Штукъ пятьдесятъ бралъ за зиму. Лтомъ охотиться нельзя — линяетъ. А еще черезъ два года пріучилъ брать и архаровъ.
Сильно полюбилъ я птицу. Въ степи вдь никакихъ развлеченій нтъ. А тутъ однешь новый халатъ и шапку. На лвую руку рукавицу изъ сушеной сырой кожи. И выдешь въ степь съ беркутомъ. Сердце такъ и прыгаетъ отъ радости и счастья, когда взглянешь на птицу и на завистливые взгляды встрчныхъ. Царемъ себя чувствовалъ.
Былъ у меня одинъ пріятель, ‘тамыръ’. {Корень. Пережитокъ прошлаго, когда два киргиза братались и клялись вчно защищать другъ друга. Въ доказательство дружбы отдаривали — что только понравиться другой сторон.} Ты, наврное, знаешь, что это значитъ.
Вотъ прізжаетъ онъ ко мн, какъ-то весною въ гости и говоритъ — ‘Хочу взять отъ тебя подарокъ’. Выбирай любое — все твое, говорю я.
Коппай, такъ звали моего ‘тамыра’, и говоритъ: я возьму беркута.
У меня даже сердце остановились. Не ожидалъ, что Коппай беркута выберетъ. Изъ головы вылетло, что пріятель раньше еще зарился на мою птицу.
Нтъ, Коппай, говорю ему, бери все, что хочешь, а беркута я теб не отдамъ.
Кром беркута ничего не возьму, говоритъ. Слъ на лошадь и ничего не говоря ухалъ.,
Дня черезъ два пріхали ко мн два вліятельныхъ старика и потребовали отъ имени Коппая, чтобы я выполнилъ свое обязательство ‘тамыра’. Я сказалъ, посланнымъ, что согласенъ отдать все, что ни потребуетъ — даже жену, но беркута не отдамъ. Такъ и ухали ни съ чмъ.
Дней черезъ пять прискакали пастухи и говорятъ — люди Коппая отбили и угнали неизвстно куда мой табунъ лошадей. Обидно показалось. Я сдлалъ въ свою очередь то же — угналъ у родственниковъ Коппая табунъ штукъ въ пятьдесятъ.
Съ тхъ поръ и стали мы заклятыми врагами. Судились года два. Денегъ извели пропасть. Каждому хочется утопить другъ друга. Скота стало у насъ меньше. Злоба же другъ на друга все растетъ и растетъ.
Однажды, ду съ родственникомъ въ городъ — продать штукъ десять лошадей. Коппай же у брода рки Чу, знаешь, наврное, бродъ ‘тайге чу’, и поджидаетъ меня съ двумя молодацми.
Тутъ и схватились Мы въ драку. Коппай меня два раза топоромъ и ударилъ по лицу.
— Ему тоже попало. Черезъ два дня умеръ.
— Дло это по обычаю старики замяли — не довели до русскаго суда. Заставили только за смерть кунъ {Вно — по обычному праву киргизъ.} уплатить.
— Все, что имлъ, ушло въ уплату куна — и скотъ, и беркутъ. Нищимъ остался. Родственниковъ же, чтобы поддержать матеріально, у меня не было.
— Поставилъ я тогда свою юрту около богатыхъ кунту. Кое-какъ я питался отъ нихъ за мелкія услуги. Да должно быть на старости лтъ Аллахъ снова повернулъ ко мн свой ликъ. Похалъ я какъ-то года три тому назадъ къ родственникамъ моей жены въ гости и привезъ оттуда щенка Тась. Вскормилъ его. А теперь, собака меня и кормитъ, какъ теб извстно. Ее такъ же, какъ и беркута тогда — люблю.
Говоря это Есимбекъ любовно погладилъ спавшую около него собаку.