ЕЩЕ ОБЪ ИГНАШИНСКОЙ КАЛИФОРНІИ.
ЕЩЕ ОБЪ ИГНАШИНСКОЙ КАЛИФОРНІИ.
Я — й.
‘Восточное Обозрніе’, No 39, 1885 г.
Еще об игнашинской Калифорнии, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1885
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Много писалось о нашей сибирской Калифорніи, много опровергалось, но такъ или иначе значеніе ея на самомъ дл огромно. Она затронула весь край, начиная отъ Верхнеудинска, даже отъ Иркутска.
Не имя пока возможности дать полный очеркъ игнашинскаго промысла, мы спшимъ подлиться съ читателями тми данными, которыя пришлось слышать отъ разныхъ лицъ, поработавшихъ въ Калифорніи всю прошлую осень, зиму и начало настоящаго лта. Дло, по ихъ разсказамъ, заключалось въ слдующемъ. Сначала на той сторон Амура, противъ станицы Игнашиной работали (мышковали) двое, трое изъ рабочихъ, какъ говорятъ, съ Путинскихъ пріисковъ, отправившихся по слдамъ поисковой партіи горнаго инженера Лебедкина. Затмъ открытое вдругъ баснословное богатство и невозможность скрыть золото безъ разныхъ разговоровъ послужили поводомъ къ движенію рабочихъ съ Амазара и Игнашига, затмъ съ Кары и со всхъ нерчинскихъ заводовъ, откуда рабочіе бжали, получивъ задатки отъ казны. Вслдствіе этого положеніе работъ въ Нерчинскомъ кра, говорятъ, очень печально. Вслдъ за нерчинскими рабочими пошли добровольцы отовсюду: изъ Читы, Кяхты, Верхнеудинска, Иркутска и пр. Вс евреи Восточной Сибири имли агентовъ и рабочихъ въ Калифорніи. По всему краю только и было разговоровъ что про Калифорнію. Такимъ образомъ въ конц прошлой осени тамъ накопилось до 10,000 человкъ. Очевидно, чтобы прокормить такую массу, надо было доставлять много провіанта — и вотъ двинулся мелкій торговый людъ, а за нимъ и крупное купечество.
Зимой въ Калифорніи уже было 50 гостиницъ-харчевокъ, снабженныхъ въ изобиліи всмъ, въ особенности водками и винами. ‘Великія тысячи бутылокъ’.— какъ разсказывалъ очевидецъ,— роспивали каждый день, и нажился только торговый людъ, а рабочіе даже свое пропили. Ведро водки сначала стоило 50 рублей, а потомъ продавали по 1 1/2 рубля бутылку. Мясо сначала было свыше 15 руб. пудъ, а потомъ дешевле, чмъ въ Чит. Съ рабочихъ драли не на животъ а на смерть. Любимая закуска посл водки были пельмени, за что брали по 3 коп. за штуку. Не золото привлекало торговый людъ, а дороговизна продуктовъ и фантастическіе разсказы о томъ, что фунтъ хлба стоитъ рубль, рыбы — 1 руб., соль — 10 руб. пудъ,— вскружили голову всмъ. Иркутяне стали продавать дома, пожитки, закладывать все и покупать провизію. То же повторилось въ Ворхпеудинск, Нерчинск и въ особенности въ Чит. Такимъ образомъ въ конц зимы въ Калифорніи накопились цлыя горы запасовъ, какъ на нижегородской ярмарк чаю, такъ что ихъ положительно некуда было двать. Поэтому вс бросились покупать ямы и паи въ артеляхъ. Но на всхъ золота не хватило, и добрая половина вернулась обратно безъ куска хлба.
Одинъ изъ избгнувшихъ раззоренія разсказывалъ о себ слдующее:
‘Передъ пасхой подли за 4 я похалъ изъ Читы въ Нерчинскъ съ рыбой. Рыбу продалъ хорошо и домой общался вернуться скоро. И, Боже избави, чтобы что нибудь въ мысляхъ держалъ насчетъ Калифорніи, хотя дорогою и встртилъ своихъ, которые сбивали. Наконецъ, уже совсмъ собрался домой,— по тутъ-то было. Попалъ въ компанію, выпили, конечно, разговорились и вс меня стали уговаривать, чтобы я накупилъ соли, хлба, насушилъ сухарей и нагрузилъ свои четыре подводы. Говорили, что на рубль два наживешь. И что же, батенька мой, вдь такъ и сдлалъ: купилъ на вс свои деньги и хлба, и соли, и стеариновыхъ свчъ, и сухарей насушилъ. Вотъ вдь жадность какая! Похалъ. Дороги были хорошія, халъ скоро и все обгонялъ огромные транспорты, обозы лошадей по сту. Все это, значитъ, шло туда же, ну, мн и не хочется опоздать. Пріхалъ, а ужъ дорогой не разспрашивалъ, потому что ходили слухи, что будутъ по пущать и по выпущать и что кордоны поставятъ. Пріхать-то пріхалъ, а что же вышло?— Да, батенька мой, вдь на смхъ подняли, чуть со стыда не сгорлъ! Тутъ горы всякой всячины, тутъ лошадей сухарями кормили, а я-то привезъ возъ сухарей да почти возъ стеариновыхъ свчъ, а свчи здсь ни почемъ. Вотъ бда-то! Вс ревомъ ревутъ! Что тутъ будешь длать. Дай, думаю, на счастье попытаю. Просился продавать лошадь. Не тутъ-то было: самому лучшему томскому жеребцу цпа была 20 рублей. Наконецъ, распродалъ все за полъ-цны и пару коней продалъ, собралъ 200 р. и купилъ яму за 100 р. Вдь и тутъ нагрлся. Кое-какъ 50 рублей выручилъ. Ну, думаю, бда. Была по была — купилъ пай въ артели за 150 рублей и давай работать. Дай Богъ здоровья, компаніоны попались хорошіе, свои. Ну, и то едва-едва выпутались. Только разв свое окупилъ, а домой вернулся ни съ чмъ. И будь она проклята, анаема, эта Калифорнія! Дорогой встрчалъ новые обозы. Народу перло страсть. Спрашиваютъ, говорю — не здите. Нтъ, куда теб, не врятъ, нажился, говорятъ, самъ, а другимъ по желаешь этого. Тутъ одинъ знакомый еврей, Лейба Барановскій, то же самое говорилъ,— нтъ, не врятъ. А онъ, вишь, изъ Читы похалъ, 700 руб. просадилъ и вернулся. А другой еврей, нашъ же, еще лучше: набралъ золота-то 1 1/2 пуда и повозъ въ Кяхту, а дорогой чиновники отобрали, и хоть бы грошъ: такъ съ пустыми руками и пріхалъ въ Читу.— Сначала въ Калифорніи хорошо было, когда старшиной былъ нмецъ Пасси {Г. Фасси — итальянецъ, въ настоящее время онъ находится въ Петербург. Ред.}. Порядокъ былъ,— одно слово. Бывало выйдетъ Пасси на разрзъ, а народъ какъ пчелы: ‘Пасси идетъ! старшина идетъ!’ А какъ говорить зачнетъ, такъ и заливается, до слезъ доводилъ словами — вотъ какой человкъ! Ну, и уваженіе ему было за первый сортъ.
‘Въ Калифорніи народъ выбиралъ для порядку 12 старостъ и одного старшину. Я засталъ Пасси передъ концомъ, а потомъ его забрали.
‘Въ торговомъ сословіи враждовали дв партіи: евреи и молокане. Сначала молокане были одни и длали, что хотли, а когда евреи пришли — стало все дешевле и цну молоканамъ сбили. Эти-то молокане и не взлюбили Пасси, стали на него доносить, что онъ народъ бунтуетъ, что, гляди, рзня будетъ, вообще всякій вздоръ… Правда, въ ту пору набралось много бглыхъ сахалинцевъ, одно слово горлопановъ — ни имъ Китай, ни имъ Россія, но, все-таки, было чинно, потому что за воровство и за всякія безчинства пороли во всю ивановскую. Разъ поваръ изъ гостинницы по ошибк взялъ имъ чужой кучи вязанку дровъ,— такъ поршили драть и повара, и хозяина. Насилу 75-ю рублями откупились. Ну, вотъ молокане и пошли бунтовать. Подговорили старосту Пирожкова сходъ собрать и отршить Пасси отъ должности за покровительство евреямъ. Пирожковъ послалъ горниста по отваламъ трубить на общій сходъ для выбора новаго старшины. Народъ собрался. Спрашиваютъ — зачмъ? Выбирать новаго старшину. Какъ новаго? А Пасси на что? Пошли шумть. Заорали:— за Пасси послать! за Пасси послать! Послали. Не идетъ, говоритъ — отршенъ отъ должности. Какъ отршенъ? Кмъ отршенъ? Веди его сюда! Пасси и говоритъ: коли народъ меня зоветъ, ослушаться по смю. Пришелъ, взошелъ на отвалъ и началъ говорить, что евреевъ гнать не слдуетъ, что молокане хотятъ драть съ живаго и съ мертваго, что рабочій не долженъ раззоряться, и пошелъ, и пошелъ… ‘Драть Пирожкова, драть ихъ всхъ!’. Ну, и всыпали… страсть. Однако, дло этимъ по кончилось. Еще раньше того баронъ Корфъ для порядку послалъ въ Игнашипо одного князя, и князь нсколько разъ посылалъ нарочнаго за Пасси, и Пасси къ нему здилъ. Ну, поговорятъ и разойдутся. И на что это князя послали?… Когда баронъ Корфъ прозжалъ впередъ, ему доносили, что на китайской границ народъ золото копаетъ. Баронъ отвчалъ, что онъ дозволить это не можетъ и запретить не сметъ, а чтобы было тихо. Ну, чего же еще надо?! А тутъ князь! Вотъ этотъ то князь и послалъ за Пасси по доносу молоканъ. Пасси, встимо, похалъ, онъ и но зналъ зачмъ, а его схватили и отослали подъ конвоемъ въ Читу или въ Нерчинскъ — не знаю. Съ той поры въ Калифорніи и не стало порядку. Хотя и выбрали новаго старшину, степеннаго мужика Александра Ильича, но, все-таки, не то, и горлопаны сахалинцы взяли свое: работаютъ зря, надуваютъ, пьянствуютъ и дерутъ кого кому любо.
‘Золото въ Калифорніи продавали сначала въ Китай только потому, что русскіе чиновники, посланные изъ Читы и Хабаровки, давали меньше. Потомъ китайцы посылали чиновниковъ раза четыре для ловли своихъ, такъ какъ по ихъ закону золото копать грхъ, за что полагается смертная казнь, и, кром того, чтобы засвидтельствовать, что русскіе самовольно работаютъ на китайской земл. Положимъ, китайскихъ-то чиновниковъ не особенно боялись и конвоя ихняго но трусили: иныхъ дарили, а иныхъ и просто по ше. Потомъ въ Игнашнп устроили контору отъ русскаго правительства для покупки золота и воспретили продавать его на сторону, стали обыскивать отъзжающихъ, но, все-таки, золото уходило въ Кяхту: тамъ оно стоило по 4 или по 4 р. 50 к. за золотникъ. Недалеко отъ Иташина есть заброшенный Бутинымъ пріискъ, гд и золота-то нтъ, а его купилъ военный инженеръ К—въ, ну, и какъ будто робилъ. И страсть золото ему пошло. Теперь инженеръ-то въ Иркутск гостиницу выстроилъ. Съ нами работали и китайцы, и манджуры, и сахалинцы, и разные иностранцы. Китайцы боятся своихъ чиновниковъ, потому что по закону имъ смертная казнь.
— Дай, братъ, говоритъ, твоя боброва шапка, надвать буду, я русскій мужикъ — креститься буду, помирать не буду…. И заткнетъ косу подъ шапку, словно и русскій.
‘Теперь везд уже кордоны поставлены — не пускаютъ въ Калифорнію и везд объявленія разослали *). Я изъ Калифорніи стали гнать. Вотъ сахалинцы не уйдутъ. Они ршили остаться. Иначе имъ нельзя: либо русскіе поймаютъ, либо китайцы, а китайцевъ больше сотни не пошлютъ, и то для плезиру. Вдь и китайцамъ золото надо, а тутъ его продаютъ дешево — какая же охота выгонять! Золото копать грхъ, а покупать по грхъ!
‘Шутники эти китайцы!’