‘Не упоминайте этого имени. Я человек нервный, и, как у всех писателей, у меня больное сердце. Одно упоминание ненавистного имени грозит мне припадком’.
Так буквально выразился при мне один довольно известный писатель, когда случайно в разговоре речь зашла о г. Чуковском.
Писатель этот — не исключение. Вы можете встретить целый ряд других лиц — как принадлежащих к литературному цеху, так и интересующихся не только литературою, которые не могут спокойно слышать, а тем более говорить, о молодом модном критике и в лексиконе бранных слов не находят достаточно сильных и ярких выражений, чтобы охарактеризовать автора книги ‘От Чехова до наших дней’, и, уж конечно, считают его популярность призрачною, ничтожною, незаслуженною.
Но рядом с хулителями Чуковского — у молодого критика большое число почитателей, — и не простых почитателей, а ярых, восторженных, которые готовы его считать чуть не своего рода Белинским нового типа, новейшей складки.
Передо мной лежит ряд отзывов о Чуковском. Если сгруппировать их вместе — и те, в которых ругают г. Чуковского, и те, в которых хвалят его, то получится один из самых странных, можно смело сказать, небывалых литературных портретов русского писателя.
Но тот, кто на основании этого портрета пожелает составить себе понятие о том, кто такой г. Корней Чуковский, что представляет он собою в современной критике, — жестоко ошибется. Составленный из отдельных отзывов подобный портрет представляет нам г. Чуковского в виде не то хамелеона, меняющего свои краски сообразно тому, кто и как на него смотрит, не то известной под названием калейдоскопа игрушки, состоящей из массы разноцветных стеклышек, принимающих вид то той, то другой сказочной картины, сообразно тому, как встряхнуть эту игрушку.
‘Корней Чуковский талантлив, порою проницателен и почти всегда остроумен. У него есть страницы, которые со временем, быть может, попадут в хрестоматию’, — говорит остроумный фельетонист С. Любош (‘Слово’ 09). ‘Чуткости и талантливости Чуковского, едкости его пера — отрицать, думаю, нельзя, — пишет Александр Блок, но тут же добавляет, что ‘Чуковский — пример беспочвенной критики, что у него нет одной фанатической мысли’, ‘и потому он всех тянет за разные хвосты и совсем не хочет постараться объединить литературные явления так или иначе, найти двигательный нерв современной литературы’ (‘Час’ 07, No 61). ‘Чуковский — подлинный талант’, ‘чтение его фельетонов и книг вызывает странное чувство: интересно, весело, тонко, смеешься, одобряешь, а все же рядом колышется какая-то беспокойная тень… Неясное, тревожное чувство испытываешь при чтении статей и книг г. Чуковского. Бойкие, острые, забавные мысли беззаботно кружатся хороводом, вертят самого автора в игривом танце’, — вот что подметил И. Жилкин (‘Слово’ 08. 8, VI). ‘Чуковский — один из самых ярких представителей современной жизни, но все его статьи — это минутные впечатления талантливого человека, у которого нет пока определенного миросозерцания. Поэтому он не критик, а даровитый фельетонист’, — решает Д. Философов (‘Столичная Почта’ 08. 7, II). Тот же автор находит, что главное качество К.И. Чуковского — громадный здравый смысл и что из этого качества происходят все недостатки молодого критика (??). ‘Едкие характеристики г. Чуковского’ Философов считает выливанием ушатов холодной воды, ‘каковую миссию г. Чуковский исполняет блистательно, с юмором, талантом, веселым остроумием’ (‘Московский еженедельник’ 09.21. III). ‘Чуковский — критик. Он схватывает особенности личности писателя — стиля, сюжетов, побуждений, настроений. У него есть вкус, есть интерес к литературе, есть любовь к ней’, — пишет А. Горнфельд (‘Товарищ’ 08). ‘Г. Чуковский — enfant terrible прогрессивной критики’, — утверждает обозреватель печати ‘Нового времени’ (09. III). ‘Г. Чуковский импрессионист, критик впечатления, и в этом оригинальность, в этом его прелесть. И мыслит он по-особенному, по-Чуковскому, и пишет не по трафарету’, — заявляет Мих. Соколовский (‘Голос правды’ 08. 5. XII). ‘Оригинальное изложение, умение схватывать черты разбираемого автора, своеобразный ‘стиль’ — все эти качества выгодно отличают г. Чуковского в ряду современных наших критиков’, — дает аттестацию критик ‘Нивы’ (09. I). ‘Пишет Чуковский, по обыкновению, как бы резвяся и играя’, — замечает Вл. Боцяновский (‘Русь’ 09). ‘Чуковский сильный человек, с удачей, с большими надеждами в будущем, с хорошей судьбой в будущем’, — заметил В. Розанов под впечатлением лекции Чуковского о Пинкертоне (‘Журнал театра Худ.-лит. Об-ва’ 09.8.). ‘Чуковский, увлекающийся ролью ‘критика Пинкертона’, — не только не всегда умелый Пинкертон, он еще и весьма нехитрый критик’, — заявляет Н. Чужак (‘Сибирская заря’ 09, 15, III).
Присоедините к этим цитатам мнение Куприна, который заявил, что очень ценит Чуковского, что в нем есть злость и страстность и видно, что он много читает (‘Биржевые ведомости’ 08. 17. VI), и слова Леонида Андреева, который находит, что у Чуковского есть и смелость в суждениях, есть оригинальность в мыслях, но что он не глубокий критик (‘Русь’ 08.19. XI). Прибавьте, наконец, то, что вы читали на столбцах ‘Вестника литературы’, где говорится, что Чуковский писатель безусловно талантливый и оригинальный (статья Лукиана Сильного, 08.5), но что он не критик, по крайней мере, не критик в том смысле, как мы привыкли понимать это слово, а скорее литературный силуэтист или даже портретист-карикатурист, от таланта которого буквально веет свежестью молодого задора, не признающего никаких условностей, никаких шаблонных трафаретов (статья того же, 08. IV), — и вы поймете, почему необычайно трудно ответить на вопрос, что такое ‘чуковщина’ и что такое тот новый жанр своеобразной, легкой критики, который создал К. Чуковский. И я уверен, что даже сам г. Чуковский не в состоянии ‘определить’ себя…
Источник текста: Вестник литературы, No5, май 1909.