Эпизодъ изъ жизни игрока.
Эпизодъ изъ жизни игрока.
Разсказъ М. Бретъ-Гарта.
‘Живописное Обозрніе’, NoNo 4—6, 1876
Эпизод из жизни игрока, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1874
Время на прочтение: 20 минут(ы)
….Судьба! Во всемъ и везд судьба!… Повидимому, ничего не было странне, какъ видть его въ семь часовъ утра на площади Сакраменто, обыкновенно, онъ не выходилъ изъ дому раньше двухъ часовъ пополудни, а тутъ едва башенные часы возвстили семь, какъ онъ… онъ, г. Окхорстъ, разгуливаетъ по плацу… Впослдствіи, нсколько лтъ спустя, когда, отдавшись иной разъ воспоминаніямъ, онъ проврялъ въ памяти свою полную случайностей жизнь, онъ не иначе называлъ эту раннюю прогулку, какъ толчкомъ надсмшницы-судьбы. А между тмъ, прогулка эта была вызвана очень простой причиной: половина седьмого онъ еще сидлъ за игральнымъ столомъ и сорвалъ банкъ въ двадцать тысячъ долларовъ, но тутъ онъ разсудилъ, что на этотъ разъ довольно и оставилъ залу, уступивъ свое мсто другому, конечно мене счастливому игроку. Онъ совершенно покойно дошелъ до своей комнаты и приготовился уже раздваться, какъ вдругъ, сквозь открытое окно, у котораго забыли спустить жалузи, на его лицо брызнулъ яркій лучъ вставшаго солнца, вотъ другой заигралъ на брилліантахъ его перстней, третій отразился въ зеркал, тамъ цлый снопъ раскинулся по полу и вся комната загорлась яркимъ свтомъ. Какъ-то невольно Окхорстъ подошелъ ближе къ окну и залюбовался картиной просыпающейся жизни. По сердцу его разлилось какое-то странное, неиспытанное имъ до сихъ пора, чувство восторга, онъ быстро схватилъ шляпу, и черезъ минуту очутился уже на улиц.
Воздухъ была, чистый, прохладный, откуда-то несло нжнымъ запахомъ зелени, сверху доносилось веселое, беззаботное чириканье пташекъ, на улицахъ было еще совсмъ пусто, попадались только дловыя лица мелкихъ торговцевъ шедшихъ отворять свои лавки, мрачные фигуры невыспавшихся дворниковъ, флегматично помахивающихъ своими метлами изъ стороны въ сторону, да иногда пробжитъ мальчуга или быстроглазая двчонка, подталкивающіе на ходу все, что попадалось подъ ноги. Окхорстъ посматривалъ на все съ холоднымъ любопытствомъ, но въ его взгляд не было того обычнаго презрнія и надсмшки, какіе привыкли видть въ немъ вс, хорошо знающіе его, напротивъ, онъ нечуждъ былъ даже какого-то необъяснимаго чувства удивленія, восхищенія и съ интересомъ всматривался въ красивыя лица женщинъ, шедшихъ на работу. Онъ, этотъ извстный скептикъ, который съ ледянымъ равнодушіемъ относился къ кокетству свтскихъ красавицъ, теперь залюбовался худенькой, оборванной фигуркой маленькой двочки, забгавшей къ нему со всхъ сторонъ съ протянутой рученкой. И эта двочка могла узнать дв вещи: во первыхъ, что у него доброе сердце, а во вторыхъ, то, чего до сихъ поръ не зналъ никто, что у этого красиваго господина глаза, казавшіеся всмъ черными, были на самомъ дл срые и такіе нжные, такіе ласкающіе, любящіе глаза…
Окхорстъ свернулъ въ какую-то узенькую улицу, и наткнулся на маленькій садикъ, изъ котораго выглядывали привтливыя стны благо домика, онъ заглянулъ въ ршетку, и залюбовался розами, геліотропами, желзнякомъ и другими цвтами, весело кивавшими по втру своими улыбающимися головками. И не потому онъ засмотрлся на нихъ, чтобы он чмъ-нибудь особенно выдавались, а просто оттого, что до сихъ пора, онъ видлъ цвты только въ букетахъ и на платьяхъ женщинъ. Онъ смотрлъ съ восторгомъ, съ обаяніемъ, которымъ смло могла позавидовать даже пикантная Элзлинда или восхитительная миссъ Монморанси, добивавшіяся его расположенія, какъ особеннаго патента, который бы засвидтельствовалъ ихъ славу.
А утро манило его нее дальше и дальше… Онъ дошелъ до конца плаца и услся на скамью подъ тнью раскидистаго дерева. Кругомъ было такъ тихо, что легкій шелестъ смоковницъ казался спокойнымъ дыханіемъ спящаго, по небу бгали совершенно прозрачныя облачка, терявшіяся вдали за яркой синевой. Въ воздух стоялъ одуряющій ароматъ цвтовъ, кружившій голову, заставлявшій какъ-то особенно трепетно биться сердце.
Окхорстъ легъ на скамью, подложилъ подъ голову шляпу, и забылся отъ восторга до того, что даже не слыхалъ, какъ кругомъ него, какъ-бы потшаясь надъ этой слабостью, вились и игриво щебетали прелестныя обитательницы Садовъ. Вдругъ, невдалек рзко зашуршалъ песокъ подъ колесами экипажа. Окхорстъ вскочилъ и, чего съ нимъ никогда не было, вспыхнулъ, устыдившись своей слабости. Вглядвшись, онъ увидалъ что-то въ род тележки, которую медленно тащилъ мущина, когда странный экипажъ поровнялся съ нимъ, онъ вспомнилъ, что лицо исполнявшаго роль лошади было не совсмъ ему незнакомо, затмъ, онъ тотчасъ-же припомнилъ гд и при какихъ обстоятельствахъ видалъ этого толстаго господина, въ его памяти быстро промелькнуло:— С. Франциско, зало польки, гд тотъ проигралъ долго скапливаемые имъ семьдесятъ долларовъ, вернуть не удалось.— И совершенно спокойно смотрлъ на толстяка. Тотъ-же, напротивъ, сильно покраснлъ, смутился, остановилъ тележку, и нершительно сдлалъ два шага впередъ. Окхорстъ имлъ время разсмотрть, кто былъ въ экипаж: тамъ скоре лежала, чмъ сидла молодая женщина. Все въ этой поразительно блдной и худой особ говорило о ея страшныхъ страданіяхъ, глаза совсмъ ушли въ орбиты и подозрительно блестли изъ темныхъ круговъ, блдныя губы были полураскрыты и изъ нихъ выходило тяжелое, болзненное дыханіе.
Можно было думать что скоро, очень скоро это слабое существо освободится изъ-подъ власти того толстаго олуха, который сопровождалъ ее. Въ этой болзненной, сразу бросающейся въ глаза физіономіи, было что-то такое, нжное, хватающее за душу, чего казалось невозможно не замтить. Странне всего было видть это неземное существо рядомъ съ грубымъ мужемъ: въ ней все, даже складки ея одежды напоминали что-то чистое, высокое, недосягаемое… Окхорстъ заглядлся на нее… Но здсь случился маленькій казусъ: тележка неловко повернулась въ сторону и осталась на боку. Окхорстъ поспшилъ на помощь. Въ то время какъ мужъ старался поставить тележку какъ слдуетъ, больная держалась рукою за Окхорста и, странно, отъ этого холоднаго прикосновенія, онъ задрожалъ, точно ему положили на руку кусокъ льда. Экипажъ былъ повороченъ и блдная женщина снова легла на его подушки. Мужъ подошелъ поблагодарить Окхорста за услугу и между ними завязался разговоръ, изъ котораго тотъ узналъ, что г-жа Деккеръ была почти безнадежна къ выздоровленію и что она постоянно лежала-бы въ постели, еслибы г. Деккеру, какъ столярному мастеру, не пришла счастливая мысль устроить для больной жены вотъ это самое катающееся кресло, въ которомъ онъ каждое хорошее утро, прежде чмъ начать работать, вывозитъ ее подышать свжимъ воздухомъ. Г. Деккеръ сообщилъ, что они совтывались со многими докторами и хорошими, но это ничего не помогло, вс они въ одинъ голосъ посылаютъ на воды, а какъ тутъ хать? на что подешь? Правда, г. Деккеръ разъ скопилъ восемьдесятъ долларовъ на этотъ случай, но въ С. Франциско ихъ укралъ изъ кармана пикъ-покэтъ {Pick-Pocket — карманные воришки.}. Что длать, такой ужъ неловкій, да и несчастный г. Деккеръ!… Это послднее сообщеніе было прибавлено женою. Теперь ужъ нескоро опять удастся скопить такую сумму, такъ поздка на воды и не можетъ состояться… Ахъ, какіе отвратительные эти пикъ-покэты!…
Толстое лицо мужа сдлалось красно, какъ кумачъ, но Окхорстъ оставался повидимому совершенію безстрастнымъ, онъ вполн раздлялъ мнніе г-жи Деккеръ о пикъ-покэтахъ и продолжалъ флегматично шагать подл тележки до тхъ поръ, пока она не поравнялась съ тмъ садомъ, который еще раньше привлекъ вниманіе Окхорста. Здсь, онъ просилъ своихъ новыхъ знакомыхъ подождать минутку, а самъ направился на, блый домикъ, онъ вызвалъ самого хозяина и уговорилъ отдать ему вс цвты его сада, за что предложилъ небывалую цну. Черезъ нсколько минутъ онъ вернулся къ Деккерамъ и высыпалъ на колни больной полную корзину ароматическихъ розъ. Молодая женщина радостно улыбнулась и жадно вдыхала въ себя запахъ цвтовъ. Тмъ временемъ Окхорстъ, пользуясь минутой, отвелъ въ сторону мужа и, тихо вложивъ въ его широкую ладонь четыре золотыхъ по двадцать долларовъ каждый, шепнулъ ему:
— Скажите своей жен, что пикъ-покэтъ вамъ возвратилъ украденныя деньги или скажите, что вы ихъ нашли… Однимъ словомъ, говорите все что хотите только не упоминайте о томъ, что я ихъ вамъ далъ. Слышите? Общайте мн это.
Деккеръ далъ слово не говорить жен и оба подошли опять къ тележк. Взглянувъ на молодую женщину, Окхорсту показалось, что на щекахъ ея появилась чуть замтная краска, а въ темныхъ глазахъ свтились слезы… Но онъ не далъ ей даже времени поблагодарить его и, раскланявшись, быстро исчезъ за угломъ.
Грустно признаться, что Деккеръ не сдержалъ своего общанія даже на одинъ день. Въ простот сердечной онъ считалъ неблагодарностью, грхомъ скрыть имя благодтеля и разсказалъ все какъ было. Правда, онъ хотлъ выставить Окхорста въ самомъ романическомъ свт и превозносилъ даже до великаго достоинства и возводилъ въ громадныя заслуги его умнье метать банкъ.
— Ну теперь, моя дорогая Эльза, скажи что ты меня прощаешь,— закончилъ свою восторженную рчь Деккеръ, падая на колни передъ женою.— Что длать, вдь я расчитывалъ на лучшее. Ты знаешь, какъ мн дорого твое выздоровленіе, я и думалъ, когда ставилъ на эти проклятыя карты скопленныя деньги, что можетъ быть возьму банкъ, сразу получу много-много денегъ, подемъ на воды, сдлаю теб хорошія новыя платья, чтобы ты была одта не хуже другихъ, окружу тебя покоемъ, довольствомъ…
Больная обняла мужа.
— Я тебя прощаю, мой бдный Жозефъ,— проговорила она съ улыбкою,— по настоящему, тебя слдовало бы хорошенько наказать за то, что обманулъ меня, сочинивъ ему эту гнусную исторію, ну, да ужь не будемъ объ этомъ больше говорить. Если ты мн общаешь, что никогда не повторишь того, что сдлалъ, то я тебя прощаю.
Г-жа Деккеръ подняла къ лицу т самыя розы, которыя подарилъ ей Окхорстъ, уткнулась въ нихъ и едва слышно позвала:— Жозефъ.
— Что, моя дорогая?
— Какъ ты думаешь, этотъ господинъ.. Ну, какъ его зовутъ-то?… Жакъ Окхорстъ… отдалъ бы онъ теб деньги, еслибъ я не разсказала твоей исторіи?
— Да, онъ отдалъ бы все равно, — съ экстазомъ проговорилъ Деккеръ.
— Даже еслибы онъ вовсе не видалъ меня?
Деккеръ поднялъ голову. Его жена полулежала вся обсыпанная розами. Матовая блдность ея прозрачнаго лица и странный блескъ глазъ, такъ рзко отдлялись изъ розоваго фона цвтовъ, что у толстяка Деккера, при вид этой красоты, отъ восторга даже закрылись глаза.
— Нтъ, Эльза, онъ бы такъ не отдалъ, это все твоя красота сдлала.
На другое утро, когда супруги Деккеръ выхали на плацъ у больной открылась совершенно неожиданно нервная лихорадка, она настойчиво просила увезти ее домой, потомъ, когда встртила опять Окхорста, повидимому очень удивилась и даже какъ будто не узнала его, потому что небрежно обратилась къ мужу съ такимъ вопросомъ.— Что это кажется вчерашній господинъ, или я ошибаюсь?
Когда Окхорстъ подошелъ къ нимъ и любезно поздоровался, она отвчала ему такъ холодно, что онъ сразу догадался о томъ, что мужъ все разсказалъ ей.
— Теперь, конечно, она меня презираетъ — подумалъ онъ. Разговоръ былъ самый короткій. Окхорстъ освдомился объ адрес мастерской Деккера, конечно, чтобы имть ее въ виду, если встртится необходимость заказать какую-нибудь вещь и распростился очень вжливо, но не взглянувъ даже на г-жу Деккеръ.
Едва Окхорстъ скрылся изъ виду, какъ г-жу Деккеръ охватила какая-то странная веселость. Простодушный мужъ былъ очень радъ оживленію жены.
— Но знаешь что, моя дорогая Эльза,— сказалъ онъ тономъ сожалнія,— ты уже черезъ чуръ была съ нимъ суха, онъ можетъ догадаться, что я не сдержалъ своего слова.
— Ну, такъ что-жъ?— небрежно произнесла Эльза.
Черезъ нсколько дней посл этого владлецъ срныхъ источниковъ въ Санъ-Нзабел. получилъ фамильярно написанную записку слдующаго содержанія:
‘Любезный Стефанъ! Вы жалуетесь постоянно, что у васъ всегда мало постителей. Не мудрено, Ваши воды никогда не войдутъ въ моду, если вы не улучшите помщенія для прізжающихъ къ вамъ больныхъ. Я согласенъ рекомендовать вамъ выгодныхъ кліентовъ, но съ тмъ условіемъ, чтобы вы немедленно приступили къ перестройк вашего дома, прибавьте нсколько комнатъ и отдлайте ихъ по изящне. Вполн надясь, что мое желаніе будетъ исполненію, я посылаю для работъ къ вамъ знакомаго подрядчика, который прідетъ съ женою, она очень болзненная женщина и требуетъ самаго внимательнаго и строгаго леченія. Ухаживайте за обими, какъ за близкими для васъ, быть можетъ, что къ окончанію курса леченія, я и самъ пріду къ вамъ, но ни въ какомъ случа не надолго, такъ какъ въ этомъ году я не намренъ устраивать игры. Вашъ Жакъ Окхорстъ.’
Прочитавъ это письмо товарищъ Окхорста, хитро улыбнулся, длая видъ, что все понялъ.
— Знаю, Жакъ опять хочетъ пуститься въ спекуляцію. Но почему онъ не желаетъ остаться здсь на весь сезонъ? Пишетъ, что прідетъ не надолго и играть не станетъ. Странно, очень странно! Во всякомъ случа это не даромъ. А, чортъ возьми, очень бы хотлось узнать, что онъ теперь замышляетъ.
Этотъ сезонъ былъ очень счастливымъ для Окхорста и, конечно, весьма убыточнымъ для тхъ, которые искали общества Окхорста за зеленымъ столомъ. А между тмъ онъ все-таки скучалъ въ Сакраменто. Съ нкотораго времени онъ завелъ привычку прогуливаться по утрамъ, чмъ въ высшей степени подстрекалъ любопытство своихъ знакомыхъ. Находились даже желающіе слдить за нимъ, чтобы развдать цль этихъ утреннихъ прогулокъ, но это ршительно ни къ чему не привело, разв только ставило любопытствующихъ еще въ большее недоумніе. Они узнали, что Окхорстъ избиралъ мстомъ своей прогулки плацъ, постоянно усаживался на нсколько минутъ на одну и ту-же скамейку и, затмъ, возвращался, не проговоривъ ни съ кмъ ни одного слова. Вс были въ полной увренности, что только женщина могла расшевелить этого мраморнаго Окхорста и заставить его выходить такъ рано изъ дому, а между тмъ, сколько не слдили за нимъ, но даже и тни, и признаковъ женщины не было. Наконецъ, вс ршили, что эти прогулки ничто иное, какъ ‘талисманъ’ для удачнйшихъ дйствій на зеленомъ пол.
Посл Марисвильскихъ курсовъ, Окхорстъ направился въ С.-Франциско, затмъ его видали въ Санъ-Хозе, въ Санта-Круц и въ Окланд. Вс, кто встрчалъ его, находили, что онъ какъ-то странно измнился, бросилъ свою обычную флегматичность, сдлался какимъ-то нетерпливымъ, нервнымъ, лихорадочнымъ. Полковникъ Старботтль заврялъ честью, что въ С.-Франциско Окхорстъ отказался даже сдавать карты.
Изъ Санъ-Іозе, Окхорстъ съ цлымъ обозомъ поклажи направился сухимъ путемъ въ Орегонъ, но, дохавъ до Стактона, онъ совершенно неожиданно перемнилъ путь и черезъ четыре часа уже подъзжалъ безъ всякаго багажа, верхомъ на лошади къ С. Изабельскимъ источникамъ. Дорога шла роскошной долиной, разстилавшейся у самой подошвы трехъ горъ, закутанныхъ въ темный плащъ пихтъ, между которыми блестящею рябью пестрли красныя верхушки и богатая листва извстнаго испанскаго дерева madrono. А сквозь эту роскошную зелень кокетливо выглядывали постройки отеля, то прячась за деревьями, то снова выбгая изъ за кустовъ. Окхорстъ вообще очень мало обращалъ вниманія на природу, но на этотъ разъ его охватило то-же самое чувство, какъ и въ первую утреннюю прогулку въ Сакраменто. По мр того, какъ онъ приближался къ отелю, ему стали попадаться шарабаны съ изящно одтыми дамами. замелькали блыя, голубыя, розовыя платья, роскошныя плечики, веселыя улыбки. Но Окхорстъ никого не замчалъ, онъ даже не задержалъ рысь лошади, обдавая элегантныхъ барынь цлою тучею пыли, повидимому совершенно покойно направлялся къ воротамъ отеля. А между тмъ никто и не подозрвалъ, какая страшная буря поднималась въ его душ.
По своему обыкновенію онъ гордо прошолъ сквозь толпу, не обращая никакого вниманія на завистливыя перешептыванія мущинъ и восторженные взгляды женщинъ. Только одна личность подошла пожать ему руку и что всего странне, въ обществ, лицо это считалось лучшимъ цвткомъ, котораго рожденіе, воспитаніе, и общественное положеніе не допускали ни малйшихъ пересудовъ или какихъ-либо намековъ. Это былъ Дикъ Гамильтонъ, банкиръ въ полнйшемъ и широчайшемъ смысл.
— Знаете-ли вы съ кмъ говорили?— съ ужасомъ обратился къ нему молодой джентльменъ изъ ихъ общества.
— Знаю,— спокойно улыбнулся Гамильтонъ.— Я говорилъ съ тмъ господиномъ, который на прошлой недл выигралъ у васъ тысячу долларовъ. Я съ нимъ въ очень хорошихъ отношеніяхъ.
— Но вдь это… игрокъ?— произнесла элегантная миссъ, скрививъ ротикъ въ презрительную гримаску.
— Да, но, знаете-ли, mademoiselle, я бы очень желалъ, чтобъ каждый изъ насъ игралъ такъ открыто, какъ онъ.
Окхорстъ ничего не слыхалъ изъ этого разговора, потому что былъ уже давно въ корридор перваго этажа. Онъ, повидимому, совершенно покойно расхаживалъ взадъ и впередъ, но въ душ испытывалъ такую тревогу и волненіе, какого еще не зналъ никогда Вдругъ онъ услыхалъ за собою легкіе торопливые шаги, вотъ произнесли его имя… Вся кровь бросилась ему къ сердцу, онъ обернулся и… Да, это была она! Но откуда такая перемна?! Прошло всего два мсяца, и она неузнаваема! Передъ нимъ свженькая, здоровая молодая женщина съ живымъ блескомъ глазъ и съ румянцемъ на щекахъ. А какъ она изящна въ своемъ парижскомъ плать, какая грація въ ея движеніяхъ, какая красота… Окхорстъ остановился пораженный, а она улыбалась какою-то манящею, невиданною имъ до сихъ поръ улыбкою…
Черезъ минуту онъ уже былъ подл нея, протягивая ей об руки, но она закинула свои за спину, оглядлась, нтъ-ли кого въ корридор и тономъ, чуждымъ всякой аффектаціи, проговорила:
— Знаете, мн бы ужасно хотлось не давать вамъ руки.— Еще-бы! Вы прошли недавно совсмъ около меня и не только не остановились, а даже не поклонились и заставили меня бжать за вами, какъ бгали другія бдныя женщины.
Окхорстъ смущенно проговорилъ извиненіе, ссылаясь на то, что она очень перемнилась.
— Такъ поэтому вы бы еще скоре должны были замтить меня. Кто меня перемнилъ? Вы. Да, вы меня совсмъ пересоздали… Я была бдная, несчастная больная, не надявшаяся даже подняться на ноги. А вы мн дали жизнь, здоровье, счастье… Что смутились? Конечно, вы. Думаете я этого не знаю?… Ну-съ, а теперь что вы скажете о своемъ произведеніи?
И она, свободнымъ движеніемъ откинувъ платье, сдлала граціозный реверансъ, затмъ тихо-тихо подняла руки и какъ-бы неохотно дала ихъ Окхорсту.
Много видалъ онъ женщинъ, не въ диковину ему были ихъ любезности, но пріемъ г-жи Деккеръ, этой строгой пуританки, положительно вскружилъ ему голову и онъ, Окхорстъ, не нашелся, что ей отвтить, а только крпко стиснулъ ея руки.
Она же продолжала:
— Отчего вы не прізжали раньше? Что вы длали въ Марисвилл, въ Санъ-Хозе, въ Окланд? Видите, какъ я слдила за вами, знаю гд вы даже перебывали за эти два мсяца. Я видла, какъ вы хали сюда и тотчасъ узнала васъ, да, тотчасъ-же. Я читала ваше письмо къ моему мужу, я знала, что вы сюда прідете. Но почему вы мн не написали? Вы должны непремнно написать мн… А, здравствуйте мосье Гамильтонъ!
Послднее привтствіе было адресовано тому самому представительному джентльмену, который такъ храбро поздоровался съ Окхорстомъ на площадк отеля.
Г-жа Деккеръ понизила голосъ и отняла руки, однако не столь торопливо, чтобы это бросилось въ глаза поднимавшемуся по лстниц Гамильтону. Поровнявшись съ ними, банкиръ вжливо раскланялся съ г-жею Деккеръ, кивнулъ головою Окхорсту и прошелъ мимо. Когда онъ скрылся изъ вида, молодая женщина подняла на Окхорста свои хорошіе, открытые глаза и тихо проговорила:
— Знаете, я у васъ скоро буду просить одного очень большаго одолженія.
— Приказывайте сейчасъ!
— Нтъ, нтъ! Не раньше, какъ когда мы получше узнаемъ другъ друга. А знаете, что я васъ буду просить?… Убить вотъ этого господина…
И она засмялась звонкимъ, серебристымъ смхомъ, а въ глазахъ засвтилась такая невинная, дтская веселость, что даже Окхорстъ, этотъ безстрастный человкъ, едва умвшій улыбаться, сталъ смяться вмст съ нею, эта сценка напомнила ему ягненка, подстрекавшаго лисицу устроить въ овчарн рзню.
Однажды вечеромъ, сидя на террас, въ кругу своихъ обожателей, г-жа Деккеръ вдругъ поднялась съ мста и, извиняясь, что, по нездоровью, должна раньше обычнаго часа оставить общество, направилась къ своей дач, любезно отклонивъ предложеніе проводить ее. Она пошла очень быстро, такъ что когда пришла на дачу, то отъ усталости-ли или отъ чего-либо другаго, вдругъ сильно запыхалась и крпко стиснула руками грудь. Повернувъ газовый рожокъ, она оглянула комнату и смутилась, увидавъ лежащаго на диван мужа.
— Теб, кажется, жарко, Эльза? Ты въ какомъ-то странномъ возбужденіи. Что это? Неужели опять возвращается болзнь?— озабоченно спросилъ мужъ.
Она моментально поблднла.
— Ничего… такъ… это пройдетъ…
И опять схватилась за корсажъ.
— Можетъ быть теб что-нибудь при нести… помочь чмъ-нибудь?— растерянно бормоталъ испугавшійся мужъ.
— Да, пожалуй, сходи въ отель, тамъ найдешь какихъ-нибудь успокоительныхъ капель… Поскоре!
Деккеръ поспшно вышелъ. Жена осторожно повернула въ замк ключъ и, разстегнувъ платье, вынула оттуда въ четверо-сложенную бумажку. Это была записка Окхорста. Она жадно впилась въ нее блестящими глазами, прочитала разъ, снова перечитала, и еще, еще, до тхъ поръ, пока за дверьми не послышались мужскіе шаги. Тогда она проворно спрятала се и отворила дверь. Вошелъ мужъ, она приняла капли и сказала, что ей гораздо лучше.
— Ты сегодня пойдешь еще туда?— кротко спросила. мужъ.
— Нтъ.— задумчиво отвтила жена.
— Я бы на твоемъ мст не пошелъ,— проговорилъ Деккеръ со вздохомъ сожалнія.
Онъ прилегъ на софу и подозвала, къ себ жену.
— Знаешь, о чемъ я думалъ, когда ты вошла, Эльза?
Она положила свои блые пальцы на голову Жозефа и перебирала ими пряди его волосъ.
— Я вспоминала, прошлое, Эльза, то непріятное прошлое, когда я, за лошадь и за кучера, возилъ тебя ежедневно на той скверной тележк. Мы тогда были бдны, Эльза, и ты тогда была больная, но… но мы были счастливы… А теперь у насъ и деньги есть, и домъ, и здоровье къ теб возвратилось, по ты ужь совсмъ не та… И вотъ въ этомъ-то все мое горе, все несчастіе. Я могъ теб устроить тележку, могъ выстроить домъ, но не я произвелъ въ теб эту крутую перемну. Ты здорова, прекрасна, весела, но, повторяю, это дло не моихъ рукъ… Нтъ, и тысячу разъ нтъ! Можетъ быть я бы и могъ повліять на перемну съ тобою, еслибъ не проигралъ въ проклятыя карты, но это случилось… и ужь не я, а другой пересоздалъ тебя. Я тутъ непричемъ…
Деккеръ развелъ руками и тоскливо склонилъ на грудь голову. Жена подняла на него удивленный взглядъ и ея чудные глаза смотрли такъ чисто, непорочно.
— Я и еще кой о чемъ думалъ,— продолжалъ Деккеръ.— Мн кажется, что ты слишкомъ ужь часто принимаешь у себя Гамильтона. Я это говорю не потому, чтобы мн приходила въ голову какая-нибудь чепуха… Сохрани меня Богъ! Но, знаешь, людямъ языка не завяжешь: пойдутъ толки, сплетни. Ты вдь здсь до сихъ поръ единственная женщина, о которой не сплетничаютъ, которую уважаютъ…
Деккеръ крпко обнялъ жену и во взор его было столько обожанія, столько безумной, страстной любви, какой не выразить словами.
— Ахъ, Боже мой! Да я и сама давно думаю объ этомъ, и меня удерживала только боязнь, чтобы, выпроводивъ его, не нажить себ въ немъ врага, и врага, прибавлю, очень сильнаго. Впрочемъ, вдь онъ никогда не позволялъ себ ничего лишняго относительно меня и держится такъ почтительно, какъ будто я дама самаго высшаго круга.
Лицо толстяка Деккера просіяло гордой улыбкой.
— Вотъ что, Жозсфъ, вдь я придумала какъ его выпроводить, такъ, чтобы ему не показалось обидно. Онъ здсь вдь только потому, что я пріхала, уду я, и его не будетъ, такъ вотъ какая мысль пришла мн въ голову: поду-ка я въ С. Франциско навстить мамашу, небось, онъ здсь безъ меня не останется.
Деккеръ призналъ мысль за геніальнйшую, тмъ боле, что привести ее въ исполненіе очень легко, такъ какъ туда собирался также Жакъ Окхорстъ. Чегоже лучше? Онъ. вроятно, будетъ столь любезенъ, не откажется быть твоимъ кавалеромъ.
Такимъ образомъ поздка была улажена.
Г-жа Деккеръ пробыла въ С. Франциско цлую недлю и возвратилась въ очень хорошемъ расположеніи духа Она весело сообщила, что всю недлю провела въ томъ, что бгала по городу.
— Спроси маму, она теб скажетъ, что я всюду и всегда ходила одна. Знаешь, я сдлалась теперь совсмъ независимой и горжусь, да горжусь, что могу обойтись безъ твоей помощи.
Поздка г-жи Деккеръ не привела, впрочемъ, къ желаемымъ результатамъ: Гамильтонъ и не думалъ узжать, и, по ея возвращеніи, первый поспшилъ визитомъ. Въ тотъ же вечеръ молодая женщина обратилась къ своему мужу съ такимъ предложеніемъ:
— Я хочу посовтываться съ тобой кой о чемъ,— нжно заговорила она.
— О чемъ, дорогая?
— Да вотъ о Жак Окхорст, ему, бдному, ужасно скверно въ отел: безпокойно, неудобно, а у насъ такъ же пропадаетъ одна лишняя комната. Не предложить:іи ему, когда онъ возвратится изъ С. Франциско, перехать къ намъ.
Добродушный Деккеръ былъ даже радъ предусмотрительности своей жены, и на слдующей-же недл Жакъ Окхорста. перебрался на ихъ дачу. Ва. этомъ никто не нашелъ ничего предосудительнаго: его дловыя отношенія съ Деккеромъ были всмъ хорошо извстны, а что касается до г-жи Деккера., то ея репутація неприступной красавицы стояла выше всякихъ подозрній, вс очень хорошо знали, что она добрая семьянинка и такъ любить своего мужа, что даже здсь, въ этой стран полнйшей свободы, никуда не выходить безъ него. Относительно всхъ вообще мущинъ она держала себя съ такимъ тактомъ, такъ ровно и, вмст съ тмъ, гордо, что ни одинъ изъ нихъ не ршился бы сказать ей какую-либо пошлость, или одну изъ тхъ дешевыхъ любезностей, которыми безъ стсненія осыпаютъ женщинъ извстнаго сорта. Ко всему этому она была въ высшей степени набожна и всегда съ жаромъ отстаивала религію отъ нападокъ атеистовъ. У всхъ еще была на памяти одна сценка, имвшая мсто нсколько дней тому назадъ, когда г-жа Деккеръ публично, въ общей зал накинулась на Гамильтона за то, что тотъ ратовалъ за какую-то книгу, написанную противъ религіи. Вс очень живо помнили, какъ смутился тогда Гамильтонъ, и тотчасъ-же прекратилъ свою рчь, а всхъ лучше помнила, это Окхорстъ, который съ того же самаго дня сталъ относиться къ своему другу какъ-то холодно, натянуто, сдержанно. Еслибы характеру Окхорста было свойственно чувство страха, то можно бы было думать, что онъ побаивался Дика Гамильтона.
Вообще въ Окхорст съ нкотораго времени происходила какая-то странная перемна: онъ пересталъ посщать кафе, игры, его не видли больше въ шумномъ обществ кутящей молодежи, онъ сталъ читать, полюбилъ дальнія прогулки пшкомъ, предпочиталъ свою скромную комнатку обширнымъ заламъ отелей и, что всего странне, онъ, Окхорстъ, сталъ ходить въ церковь. У меня живо остался въ памяти его первый приходъ въ храмъ, онъ вошелъ безъ Деккеровъ, даже не направился къ ихъ скамь, а услся тотчасъ-же при вход на первомъ свободномъ мст. Служба уже была начата, несмотря на то, что онъ пробрался очень тихо, безъ малйшаго шума, его присутствіе тотчасъ-же было замчено и всть о томъ, что въ церкви Жакъ Окхорстъ, какъ дуновеніе втра, въ одинъ моментъ охватила вс уголки. Результатомъ было то, что въ этотъ день вс молились какъ-то разсянно, часто вертлись на своихъ скамьяхъ и, вообще, много много нагршили А онъ, просидвъ не шелохнувшись всю службу, по окончаніи ея вышелъ такъ-же тихо, какъ вошелъ, не остановившись ни съ кмъ, даже не кланяясь никому.
Много было потомъ толковъ относительно появленія Окхорста въ церкви, нкоторые объясняли это просто блажью, фантазіей, явившейся отъ пресыщенія житейскими удовольствіями, другіе видли въ этомъ пари, третьи подозрвали что-то таинственное, четвертые, не доискиваясь причинъ, просто, въ недоумніи разводили руками. Были такіе сердитые, которые сожалли зачмъ не выкинули за двери этаго сатанинскаго человка и дали себ слово не пускать въ церковь своихъ женъ и дочерей, чтобъ он н заразились вреднымъ вліяніемъ.
Въ это-же время Окгорста, занялся и своей наружной передлкой, оні. только теперь замтилъ, что его растрепанная личность по вншнему виду рзко отличается отъ другихъ гладенькихъ физіономій, и ршилъ, что ему слдуетъ вправить себя въ общую рамку, съ этою цлью онъ выбрила’ усы, пригладилъ свои непокорные черные кудри, и внимательне занялся своимъ обыкновенно небрежнымъ туалетомъ.
И когда онъ думалъ, что нее было сдлано,— не было сдлано ровно ничего. Не стало, правда, усовъ, перемнилась прическа, одежда выглядла изящне, но онъ оставался все тмъ же Жакомъ Окхорстомъ, который сразу бросался въ глаза изъ тысячи другихъ. Онъ не могъ бросить своей гордой походки, по лишился того холоднаго спокойствія, которое многихъ ставило въ тупикъ, не измнилъ того непонятнаго выраженія своего красиваго лица, которое столькихъ сводило съ ума,— однимъ словомъ въ немъ осталось все то, (а что? я самъ не могу опредлить) что выдляло его изъ толпы.
Къ довершенію всего Окхорстъ, уступая совтамъ Дика Гамильтона, сдлался биржевымъ маклеромъ. Это произвело чуть не настоящую революцію въ биржевомъ мір.
Между тмъ сезонъ купаній кончился, многія изъ аристократическихъ семей уже ухали, а т, кто остались, начинали скучать и. отъ нечего длать, занялись сплетнями. Окхорстъ становился мрачнымъ: онъ ясно предчувствовала., что такое настроеніе общества должно неизбжно отразиться на дорогой ему особ, онъ хорошо зналъ, что сплетни не пощадятъ и Эльзу Деккеръ и что кто-нибудь, а можетъ быть и вс съ нетерпніемъ ждутъ только первой удобной минуты, чтобы свергнуть съ пьедестала ея добрую репутацію. Сама же виновница этого безпокойства ни о чемъ не думала, ничего, повидимому, не боялась и продолжала по прежнему держать свою голову гордо, какъ бы показывая этимъ, что она не ищетъ, да и не нуждается въ снисхожденіи общества.
Между тмъ то замчательное согласіе, какое до сихъ поръ существовало въ отношеніяхъ общества, собравшагося въ С. Изабелл, было неожиданно нарушено въ одно послобденное время. Еще за обдомъ Окхорстъ и Гамильтонъ, сидвшіе другъ противъ друга, какъ-то странно косились одинъ на другого: и едва со стола унесли послднее кушанье, какъ оба одновременно вскочили со стульевъ, молча направились въ корридоръ, молча же вошли въ маленькую залу для завтрака, которая теперь была пуста, и заперли дверь на ключъ.
Здсь они уставились другъ на друга и Гамильтонъ, скрививъ ротъ въ насмшливую улыбку, произнесъ самымъ небрежнымъ тономъ.
— Если ужъ намъ непремнно надо поссориться, Жакъ, то, но имя всего смшнаго, только не изъ за этой…
Гамильтонъ не усплъ еще произнести послдняго эпитета, какъ на лицо его вылился цлый стаканъ бордосскаго, который до того времени находился въ рукахъ Окхорста. Черезъ минуту оба стояли другъ передъ другомъ не узнаваемы: Окхорстъ весь дрожалъ отъ гнва, конвульсивно стиснувъ кулаки, а Гамильтонъ, съ котораго струилось вино, быль блденъ до ужаса.
— Если такъ, то хорошо!— холодно проговорилъ онъ глухимъ голосомъ.— Но знайте, что если я умру, репутація ея не только не возстановится, но упадетъ еще ниже, а если я васъ убью, то никто, поврьте, никто не пожалетъ. Мн досадно только, что я унизился до такого столкновенія съ вами, но, разъ шагъ сдланъ, его уже не воротишь…
Встрча была назначена на другой день въ лощин, въ двухъ миляхъ отъ отеля, по дорог въ Стокстонъ. Когда Жакъ принималъ изъ рукъ полковника Старботтля пистолетъ, онъ ему сказалъ:
— Чмъ бы вся эта исторія не разыгралась, я уже не вернусь больше въ отель. Въ моей комнат вы найдете кой какія инструкціи, подите…
Окхорстъ не могъ договорить, ему вдругъ что-то подступило къ горлу и. къ величайшему удивленію своего секунданта, онъ закрылъ лицо руками.
Выстрлы были сдланы почти одновременно. Рука Окхорста упала и, не владй онъ такъ силою воли, пистолетъ выпалъ бы на земь. Но онъ тотчасъ же нашелся, перехватилъ оружіе въ другую руку и сталъ въ выжидательномъ положеніи. Кругомъ стояла мертвая тишина, въ темнот оврага виднлось лишь нсколько копошившихся фигуръ, а въ воздух разносилось легкое облачко дыма.
Вдругъ надъ самымъ ухомъ Жака раздался встревоженный голосъ полковника Старботтля.
— Онъ раненъ… и тяжело… пуля прошла на вылетъ… сквозь легкіе… Вамъ теперь остается только поскоре убираться во свояси.
Окхорстъ вопросительно посмотрлъ на своего секунданта, но ничего не отвтилъ, онъ, казалось, прислушивался къ какому-то другому голосу, слабо раздававшемуся въ дали. Поколебавшись съ минуту, онъ пошелъ по направленію къ раненому, около котораго суетилось нсколько человкъ.
Въ это время къ нему поспшно подходилъ хирургъ.
— Умирающій желаетъ что-то сказать вамъ, мосье,— проговорилъ онъ.— Я знаю, что вамъ нкогда мшкать, но тому еще меньше возможности ждать…. поспшите!
Окхорстъ минуту подумалъ, вдругъ, по его лицу разлилась страшная блдность и онъ невольно нахмурилъ брови…
— Что съ вами? вы, кажется, тоже ранены?— спросилъ хирургъ.
— Ничего… маленькая царапина,— живо отвтилъ Жакъ, потомъ, горько улыбнувшись, замтилъ:
— Сегодня мн бы нкогда слушать его, ну, да пойдемъ, посмотримъ, что ему надо.
И въ нсколько шаговъ Жакъ былъ около раненаго, тотъ казался совершенно покойнымъ. Окхорстъ всталъ около на одно колно и схватилъ его руку, уже начинавшую холодть.
— Мн… надо… переговорить съ нимъ,— слабымъ голосомъ произнесъ Гамильтонъ, обращаясь къ окружающимъ.
Ихъ оставили вдвоемъ. Умирающій поднялъ на Окхорста глаза и едва слышно заговорилъ:
— Послушайте, Жакъ, простите… простите мн то… что я вамъ сообщу… не примите мои слова за… проявленіе мести… или гнва къ вамъ… Нтъ… мн просто надо очистить совсть… Я не могу умереть спокойно… если не сообщу вамъ того… что я… что я долженъ бы былъ пасть не подъ нашимъ пистолетомъ, а подъ рукою Деккера…
Жакъ вскочилъ какъ ужаленный… Вся кровь бросилась ему на, лицо… Онъ хотлъ бжать, бжать къ ней, къ этой зм, но Гамильтонъ его удержалъ.
— Еще не все!… Въ карман у меня поищите дна письма… Нашли?… Ну, возьмите ихъ себ, но дайте мн слово…. что вы прочитаете ихъ не прежде, какъ когда будете находиться въ надежномъ мст…
Жакъ ничего не отвчалъ, онъ держала, въ рукахъ два письма съ такимъ выраженіемъ, какъ будто это были горящіе угли.
— Общайте мн!— настаивалъ Гамильтонъ чуть слышнымъ голосомъ.
— Но зачмъ?— спросилъ Жакъ, выпуская руку Дика.
— А потому… потому что… когда вы ихъ прочтете… то захотите умереть…
Это были послднія слова Гамильтона. Онъ слабо пожалъ руку Жака и повалился на земь… Передъ Окхерстомъ лежалъ уже трупъ.
Около десяти часовъ того-же вечера, г-жа Деккеръ спокойно отдыхала въ своемъ кресл съ романомъ въ рукахъ, тогда какъ ея мужъ горячо трактовалъ въ кафе отеля о мстной политик. Ночь стояла темная и, сквозь полуоткрытую дверь на балконъ, въ комнату врывался нжный запахъ зелени. Г-ж Деккеръ вдругъ послышалось, что на балкон кто-то ходитъ, не успла она встать, чтобъ посмотрть, какъ что-то звякнуло, посыпались осколки разбитаго окна и у самыхъ ея ногъ стоялъ блдный Окхорстъ.
— Ради самаго Бога, Жакъ, что съ вами?! Вы съ ума сошли?! Онъ только на минуту вышелъ, сейчасъ возвратится… Подождите до завтра, тогда я буду одна и могу принять васъ, но теперь, ради нашей любви, идите скоре отсюда.
Окхорстъ спокойно подошелъ къ двери, заперъ ее два раза на ключъ, и молча подошелъ къ Эльз. Та увидла перевязанную руку, увидала страшное выраженіе лица своего Жака, но тмъ не мене въ ней не дрогнулъ ни одинъ мускулъ и она совершенно спокойно спросила:
— Что случилось, Жакъ? Зачмъ вы здсь?
Онъ разстегнулъ жилетъ и бросилъ ей на колни два письма.
— Чтобъ отдать вамъ письма вашего любовника, чтобъ васъ убить, да и себя самаго на вашихъ глазахъ,— проговорилъ онъ.
Она не вскрикнула, не проявила ни малйшаго признака страха, или даже удивленія и, спокойно скрестивъ руки на колняхъ, отвтила:
— Зачмъ-же дло стало?
Если-бы она заплакала, стала бы оправдываться, требовать объясненій, однимъ словомъ, сдлала бы то, отъ чего не удержалась бы другая,— то весь гнвъ Окхорста, который онъ до сихъ сдерживалъ, бросился-бы наружу и, конечно, черезъ минуту, на полу комнаты плавали-бы въ крови два молодые трупа. Но спокойствіе Эльзы поразило Жака, онъ опустилъ поднятую руку и не двинулся съ мста.
— Зачмъ-же дло стало?— повторила Эльза съ своей хорошей улыбкой.— Вы мн дали жизнь, здоровье, счастье, больше того, Жакъ, вы мн подарили свое сердце… Что-же? берите все это обратно, вы имете на это полное право. Берите,— я готова.
И она протянула ему руку съ той самой граціей, какъ при первой встрч въ корридор отеля. Жакъ смотрлъ на нее безумными глазами, онъ опустился передъ ней на колни и, какъ мальчика., горячо цловалъ складки ея платья, ноги, руки… А она?… Она хорошо сознавала, какую блестящую побду одержала въ этотъ вечеръ, но торжество ея было еще не полно: надо было взять знамя.
И, какъ царица, вполн увренная, что не найдется еще такого дерзновеннаго, который бы осмлился ослушаться ея приказанія,— она величественно-повелительнымъ жестомъ указала Жаку на окно. Тотъ, какъ. послушный пажъ, поднялся съ колнъ, бросилъ на свою повелительницу прощальный взглядъ и оставилъ ее навсегда.
Когда онъ исчезъ. Эльза тщательно подобрала стекла, затворила окно и, приблизившись къ камину, медленно сожгла на свчк оба письма, какъ бы любуясь тми прихотливыми формами, какія брала бумажка, свертываясь подъ пламенемъ. Не скажу, чтобы Эльза была совершенно спокойна въ эту минуту, рука ея слегка дрожала и не одна минута прошла, прежде чмъ на губахъ ея появилась прежняя улыбка. Но къ приходу мужа она уже совсмъ оправилась и встртила его также свободно, какъ обыкновенно.
Оставимъ счастливыхъ супруговъ наслаждаться покоемъ и послдуемъ за Жакомъ Окхорстомъ.
Прошло дв недли посл извстной исторіи. Онъ былъ опять въ Сакраменто и сидлъ, но прежнему обыкновенію, за зеленымъ столомъ.
— Ну какъ ваша рука?— обратился къ нему одинъ изъ партнеровъ и, переглянувшись съ другими, насмшливо улыбнулся.
Жакъ поднялъ на него свою гордую голову и, презрительно окинувъ его съ головы до ногъ, холодно отвтилъ:
— Она мшаетъ мн немного сдавать карты, но это ничего не значитъ, потому что я также хорошо сдаю и лвой.
Улыбки моментально исчезли съ лицъ присутствующихъ, а игра продолжалась съ тмъ обычнымъ безмолвіемъ, которое характеризуетъ столъ Окхорста.