Эпиграммы на Н. М. Карамзина, Карамзин Николай Михайлович, Год: 1826

 
 Эпиграммы на Н. М. Карамзина ---------------------------------------------------------------------------- Эпиграмма и сатира: Из истории литературной борьбы XIX века. М., Л.: Academia, 1931-1932. ---------------------------------------------------------------------------- * * * Собрав свои творенья мелки, Русак немецкий надписал: 'Мои безделки'. А ум, прочтя, сказал: 'Ни слова! Диво! Лишь надпись справедлива.' Н. Шатров Ответ А я, хоть и не ум, но тут скажу два слова: 'Коль разум чтить должны мы в образе Шатрова, Нас боже упаси от разума такова!' И. Дмитриев * * * Был я в Женеве, был я в Париже, Спесью стал выше, разумом ниже. [Аноним] Чудеса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Видал я чудаков, которые езжали За тридевять земель Смотреть, как солнышко заморское родится. Иль слушать, как шумит заморский ветерок, Иль любоваться, как заморский ручеек По камням и песку заморским же струится... Как будто на Руси не стало ручейков, Иль будто ветерок шуметь у нас не смеет, И солнце русское согреться не умеет? [Аноним] Из послания к кн. С. Н. Долгорукому . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . К словесности на час мы нашей обратимся! Произведениями ее не восхитимся... В ней модных авторов французско-русский лик Стремится искажать отеческий язык. Один в ней следует жеманну Дюпати, Другой с собачкою вступает в симпати, Там воздыхающий, плаксивый Мирлифлор Гордится, выпусти сентиментальный вздор, Тот без просодии стихами песни пишет, Иной наивностью в развратной сказке дышит, А сей, вообразив, что он российский Стерн. Жемчужну льет слезу на шелковистый дерн. Приветствует луну и входит в восхищенье, Курсивом прописав змее свое прощенье. Всем хочется писать, велик иль мал их дар. Повсюду авторства в сердцах затмился жир, Исполнить торопясь писательски желанья, Все в ежемесячны пустилися изданья. И наконец я зрю в стране моей родной Журналов тысячи, а книги ни одной. Орел поэзии, честь лиры, слава Россов, К тебе я обращусь, великий Ломоносов, К тебе, которого в стихах бессмертный дар, В тьме подражателей родил напрасный жар! Сколь путь шероховат к Парнасу их ватаге! Надеются, прыгнут, споткнулись и - в овраге! Я часто оды их читая, хохочу, Бросаю и с тобой беседовать хочу. Но, может быть, театр здесь славой Россиянам И две на нем сестры к нам смотрят не Касьяном? Заглянем на него, заглянем на успех Искусства - в нас раждать иль слезы, или смех. Какие, общего достойны удивленья, Мы в модных драмах зрим диковины явленья? И, скучных свободясь издревле чтимых уз, Чем превосходен стал очищенный наш вкус?... В комедиях теперь не нужно острых слов: Чтобы смешить, пусти на сцену дураков! К законным детям дверь чувствительности скрыта Нет жалости к бедам несчастна Ипполита, Иль Ифигении, стенящей от отца, Один лишь 'Сын Любви' здесь трогает сердца! 'Гусситы', 'Попугай' предпочтены 'Сорене' И Коцебятина одна теперь на сцене. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Кн. Д. Горчаков 5 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И даже Мирлофлор, прозопиита дамской, Мечтающий пленять то былью нас, то сказкой Между сороками сидящий гогольком, Горячую слезу лиющ над васильком, И он умрет... Ах, нет! как сахар, он растает, В незриму превратится мглу, И свет бессовестный во веки не узнает, Что Стерном некогда он слыл в своем углу. Кн. Д. Горчаков Послание к Д. И. Хвостову Хвостов, любезный друг, послушай мой рассказ: Вчера мне вздумалось заехать на Парнас, Надеясь что могу там видеться с тобою И кой о чем спросить. Но ах, какой судьбою Пустым пустехонек Парнас я весь нашел... С досады тотчас я назад было пошел, Как вдруг попался мне в глаза Карин по щастью. 'Скажи, любезный друг', спросил я, 'иль к ненастью Нет никого у нас? Где Николев, Хвостов, И где возлюбленный дружище наш Шишков? Парнас наш опустел, на нем увяли розы, Не только что стихов, - не слышно здесь и прозы. Куда все разошлись, ну ежели врасплох Пожалует сюда теперь Чертополох! Он может завладеть нечаянно Парнасом И будет нас глушить своим нескладным гласом. Уж Доброхотова велел он оседлать И седши на него воздвигнуть хочет рать, Своими воружась прескучными стихами, Надеясь ими нас сразить, как треухами. Или - по крайности - надолго усыпить. Возможно ль дать ему воды Кастальской пить? Неужто Николев с скотами примирился И гнев его на них внутрь сердца затворился? Неужто умягчась, любезный наш Хвостов Оставил поражать марающих скотов?!. В сем граде [неразборчино В. О] еще неистребились, А мы уж их карать стихами прохладились. Неужто, удалясь от Ипокренских вод, Шишков поехал жить в янтарный свой завод?!.. И из чего он так живот свой тамо жучит, Ведь янтарей чрез то себе он не получит, А разве несколько американских бус... Давно ли у него испорченный стал вкус. И так умножилось Меркурию расходу И ныне входит он у многих нечто [Sic! В. О.] в моду. Да что-же, и Парнас я вижу неметен, - Карин мне отвечал: 'Наушкин ведь влюблен. Все разбрелись отсель. Что делать - я не знаю И как мне их собрать - ей-ей не понимаю'. Вот мой совет: теперь начни-ка ты писать, Авось либо тебе удастся всех собрать. Послушайся меня, я речь его внимаю И для того тебе мой друг напоминаю, Что время нам опять раздуть погасший жар И дополнять скорей Шишкова календарь. Кн. Д. Горчаков [На H. M. Карамзина] Пускай наш Ахалкин стремится в новый путь И вздохами свою наполня томну грудь Опишет, свойства плакс дав Игорю и Кию, И добреньких Славян и милую Россию. *** пускай Царя Великого поет, Ни мертвым, ни живым покоя не дает. Пусть список послужной поэмой называет, Спокойства моего ничто не нарушает. . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . С. Марин Из послания к Д. В. Дашкову Что слышу я, Дашков? Какое ослепленье! Какое лютое безумцев ополченье! Кто тщится жизнь свою наукам посвящать, Раскольников Славян дерзает уличать, Кто пишет правильно и не варяжским слогом - Не любит русских тот и виноват пред богом! Поверь: слова невежд пустой кимвала звук, Они безумствуют - сияет свет наук! Неужель от - того моя постраждет вера, Что я подчас прочту две сцены на Вольтера? Я христианином, конечно, быть могу, Хотя французских книг в камине и не жгу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . За что ж мы на костер с тобой осуждены? Не век над букварем твердили аз и буки - За то, что смеем мы учение хвалить И в слоге варварском ошибки находить. За то, что мы с тобой Лагарпа понимаем, В расколе не живем, но по славянски знаем. Что делать? Вот наш грех. Я каяться готов. Я, например, твержу, что скучен Старослов, Что длинные его, сухие поученья - Морфея дар благий для смертных усыпленья, И если вздор читать пришла моя чреда, Неужели заснуть над книгою беда? Я каюсь, что в речах иных не вижу плана, Что томов не пишу на древнего Бояна, Что Муз и Феба я с Парнаса не гоню, Писателей дурных, а не людей браню. Нашествие Татар не чтим мы веком славы, Мы правду говорим - и следственно неправы. В. Пушкин