Эмиль Золя и Капитан Дрейфус, Неизвестные Авторы, Год: 1898 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 149 минут(ы)

Новый Сенсаціонный Романъ.

Эмиль Золя и Капитанъ Дрейфусъ.

ВАРШАВА.
Изданіе Книжнаго Магазина М. А. Ковнера.
Медовая 18.
1898.

ГЛАВА I.
Болзнь маленькаго Пьера.

Парижъ былъ залитъ яркими лучами заходящаго солнца. Толпы гуляющихъ покрывали тротуары улицъ и съ беззаботнымъ видомъ сновали взадъ и впередъ. Громкій говоръ безпрерывно прерывался веселымъ смхомъ людей, вышедшихъ на улицу, посл дневныхъ трудовъ, подышать свжимъ воздухомъ и поразмять окоченвшіе въ разныхъ канцеляріяхъ, конторахъ и. т п. члены. Веселыя парижанки въ своихъ элегантныхъ платьяхъ пестрли среди мужчинъ и своимъ звонкимъ смхомъ оглашали воздухъ. Всмъ было весело, вс отодвинули на задній планъ свои дневныя заботы и предавались минутному веселію. Завтра, быть можетъ, а, можетъ быть,— уже и сегодня вечеромъ на многихъ лицахъ, теперь беззаботно смющихся, появится какая-нибудь черточка, по которой можно будетъ сказать, что не всмъ этимъ безпечно гуляющимъ живется весело, но теперь, глядя на нихъ, невольно думалось: какой веселый народъ!

Изъ-за угла одной изъ боковыхъ улицъ появился человкъ, лтъ 35, въ военной форм. При вид гуляющей толпы, проходившей мимо него, онъ на минуту остановился, сдлавъ недовольный видъ, но затмъ ршительнымъ шагомъ сталъ проталкиваться чрезъ толпу. Черты его лица, съ нсколько орлинымъ носомъ, и курчавыми волосами, изобличали въ немъ его семитическое происхожденіе, но въ общемъ лицо отличалось благородствомъ. Прямой, свтлый взглядъ, въ данную минуту казавшійся озабоченнымъ, чмъ-то, располагалъ въ его пользу. Поэтому одиночныя группы людей въ толп, увидвъ, что онъ торопится, сторонились, чтобы дать ему дорогу. Онъ шелъ очень быстро, кое-гд ему только приходилось, останавливаться, такъ какъ толпа двигалась стной и пробраться чрезъ нее не было никакой возможности. Въ эти моменты на лиц его отражалась почти мучительная тоска, и онъ безпокойнымъ взглядомъ окидывалъ толпу, какъ бы прося разступиться и пропустить его, потому что ему нужно, очень нужно домой.

И, дйствительно, ему нужно было. Капитанъ Дрейфусъ, — это былъ онъ, — вышелъ съ утра изъ дому въ Военное Министерство, оставивъ дома больного сына. Хотя вызванный къ больному утромъ докторъ Лебренъ и успокоилъ родителей на счетъ здоровья маленькаго сына Пьера, но все время нахожденія на служб, Дрейфу съ исключительно былъ занятъ мыслями о сын. Онъ опасался теперь за своего любимца Пьера, какъ опасался всякій разъ, когда съ мальчикомъ приключалось что-нибудь неладное. Онъ любилъ своего Пьера и нердко по цлымъ часамъ, посл возвращенія изъ министерства, возился съ мальчикомъ, самъ обращаясь въ маленькаго. И сынъ отплачивалъ ему взаимностью, любя отца боле матери, что возбуждало въ матери ревность, надъ которой Дрейфусъ отъ души смялся и подшучивалъ добродушно.

Вотъ почему капитанъ Дрейфусъ такъ торопливо пробирался домой. Онъ хотлъ поскоре увидть малютку и услышать его голосъ. Когда онъ взобрался на второй этажъ, почти бгомъ по лстниц, и позвонилъ у дверей своей квартиры, въ немъ какъ-то болзненно сжалось сердце. ‘Не хуже-ли, не дай Богъ’, подумалъ про себя Дрейфусъ.

Въ это время открыла дверь его жена, Люси. Дрейфусъ взглянулъ пытливо на свою жену. Она поняла этотъ взглядъ.

— Нтъ ничего, — начала она спокойнымъ тономъ, стараясь маскировать свое волненіе.— только кашель усилился и немножко повысилась температура, — продолжала она, но видя, какое ужасное впечатлніе производитъ она своими словами на мужа, продолжала.

— Да, но теперь какъ будто температура понизилась. Во всякомъ случа, нечего теб волноваться, вдь, докторъ Лебренъ сказалъ, что ничего опаснаго нтъ, а ты самъ знаешь, что Лебренъ никогда не вретъ!

— Да, — сказалъ какъ-то глухо Дрейфусъ, снимая съ себя быстро военную шинель, — да, — повторилъ онъ опять, посл минутнаго раздумія и быстрыми шагами направился въ комнату больного сына.

Четырехлтій Пьеръ раскинулся на постельк, отъ него не вяло сильнымъ жаромъ, но все-таки по горвшимъ щечкамъ видно было, что ребенку серьезно не здоровится. Онъ спалъ. Дрейфусъ остановился въ дверяхъ и долго, долго смотрлъ на мальчика, съ такою нжною любовью на лиц, что жена, послдовавшая за мужемъ тоже въ комнату малютки, сильно взволновалась.

Въ это время малютка открылъ свои усталые, мутноватые отъ лихорадки глаза и увидлъ отца.

— Папа, папа! а лошадь купилъ?— закричалъ малютка хриплымъ голосомъ.

Отцу стало грустно. Дйствительно, онъ общалъ подарить сыну лошадь, которую они видли нсколько дней тому назадъ въ витрин одного изъ магазиновъ дтскихъ игрушекъ, когда мальчикъ былъ здоровъ и вмст съ отцомъ вышелъ на прогулку. Съ этого времени малютка постоянно мечталъ о лошади съ большимъ, блымъ хвостомъ и приставалъ къ отцу, чтобы онъ купилъ ему. Дрейфусъ, конечно, не могъ отказать малютк въ его просьб, но почему-то забывалъ о подарк, усиленно занятый длами по служб. Еще сегодня утромъ, когда мальчикъ въ жару просилъ отца не забыть купить лошади, Дрейфусъ ршилъ въ душ непремнно зайти въ магазинъ за лошадкой, но занятый мыслями исключительно о болзни сына и торопясь домой, забылъ о своемъ общаніи. Вопросъ мальчика вызвалъ въ его душ недовольство собой и жалость къ мальчику.

— Какъ это я забылъ? Какъ это я забылъ?— стучало у него въ голов, когда онъ подходилъ къ постели сына, и ршилъ немедленно же отправиться, за покупкой лошади для мальчика.

— Прости меня, мой дорогой, — искренно каясь, обратился къ малютк Дрейфусъ.— Бжалъ я на тебя посмотрть и совершенно забылъ о лошади. Прости меня, мой милый. Сейчасъ пойду и куплю.

— Сходи купить, только непремнно сейчасъ,— прошепталъ мальчикъ.

— Сейчасъ, дорогой мой, сейчасъ!— отвчалъ отецъ, — только посижу немного съ тобой и сейчасъ, пойду.

— Сходи, папа! Мн очень хочется имть лошадь!— продолжалъ мальчикъ.

Отецъ въ это время щупалъ пульсъ, прикладывалъ руку ко лбу мальчика, къ груди, къ ногамъ.

— Да, есть жаръ, и даже сильне, чмъ былъ утромъ, — подумалъ Дрейфусъ и безпокойно взглянулъ на жену.

— Но кашель прекратился, — проговорила жена, понявъ взглядъ мужа, — совсмъ почти не кашлялъ,— продолжала она, стараясь успокоить мужа.

— Папа, я буду кавалеристомъ, — пролепеталъ мальчикъ.

— Хорошо, мой милый!— невольно улыбаясь, отвтилъ отецъ.

— Я буду здить верхомъ.

— Конечно, мой мальчикъ.

Наступило молчаніе. Ребенокъ старался глубоко вздохнуть, но это ему не удавалось, и онъ разразился кашлемъ.

Лицо Дрейфуса передернуло.

— Неужели перейдетъ въ воспаленіе?— молотомъ ударило въ его голову.— Нтъ, Лебренъ сказалъ, что нтъ! Онъ не вретъ, онъ другъ мн, я считаю его другомъ своимъ, — успокоивалъ себя Дрейфусъ.

Пароксизмъ кашля прошелъ, и малютка опять заговорилъ.

— Папа, я буду тоже офицеромъ, какъ и ты! Я хочу быть офицеромъ.

— Будешь, будешь, мой голубчикъ. Только не говори много, вдь, тебя дядя докторъ просилъ, чтобы ты ничего не говорилъ, чтобы ты молчалъ.

— Иди, купи лошадь, и я буду молчать, пока совсмъ не выздоровю.

— Ну, вотъ, умница. Иду и куплю сейчасъ.

И, дйствительно, Дрейфусъ собирался идти за подаркомъ для своего малютки, но жена остановила его:

— Пообдай сначала, потомъ пойдешь. Вдь ты съ утра не имлъ ничего во рту.

Дрейфусъ колебался съ минуту, но тотчасъ же согласился отобдать.

Обдъ прошелъ вяло. Хотя, дйствительно, Дрейфусъ съ утра ничего не имлъ во рту, тмъ не мене сть ему какъ-то не хотлось. Онъ еле-еле прикасался къ кушаньямъ, несмотря на просьбы жены. Посл обда онъ слъ на диванъ и закурилъ сигару, намреваясь, окончивъ ее, пойти за лошадкой для сына. Но какая-то усталость овладла имъ сразу, до такой степени, что онъ заснулъ. Долго-ли онъ спалъ, онъ не могъ сообразить. Онъ былъ разбуженъ голосомъ жены. Какъ ни старалась госпожа Дрейфусъ сохранить спокойствіе, однако, волненіе выливалось наружу.

— Альфредъ! Пьеръ опять кашляетъ, можетъ быть, създишь къ Лебрену? пригласи его сегодня еще, онъ общалъ быть только завтра.

Дрейфусъ вскочилъ, какъ ужаленный:

— А что? Что случилось, что? Что? говори скоре.

— Нтъ, ничего, только кашель!

Госпожа Дрейфусъ не ршилась сказать мужу, что маленькій Тьеръ весь горитъ и бредитъ.

— Сходи за Лебреномъ, — продолжала госпожа Дрейфусъ, — онъ посмотритъ Пьера и успокоитъ тебя, я вижу, ты сильно безпокоишься.

Дрейфусъ согласился. Ему, дйствительно, нужно было успокоиться, потому что онъ находился въ какомъ-то безнадежномъ состояніи. Ему самому приходила даже мысль посл обда сходить къ доктору и поговорить о сын. Онъ даже заподозрилъ, что Лебренъ въ присутствіи жены не хотлъ высказать прямо всего, и поэтому Дрейфусъ почувствовалъ какое-то непреодолимое желаніе поскоре увидть Лебрена и узнать отъ него, не представляетъ-ли опасности болзнь сына.

Недолго думая, Дрейфусъ одлся и вышелъ изъ дому.

Прежде чмъ приступить къ описанію дальнйшихъ событій, обратимся нсколько назадъ.

ГЛАВА II.
Ліана де Пужи.

Въ одной изъ лучшихъ улицъ города среди довольно высокихъ и густыхъ деревьевъ, скрывавшихъ видъ съ улицы, стоялъ небольшой каменный домъ, напоминавшій своимъ видомъ дворцы венеціанскихъ дожей. Крайне цнныя, статуи и барельефы украшали наружныя стны дома, блиставшаго блымъ и чернымъ мраморомъ. Этой вншней роскоши соотвтствовало и внутреннее убранство дома. Шелкъ, серебряная и золотая парча, и разныя египетскія драгоцнныя ткани попадались въ этомъ дом, чуть-ли не исключительно золотыя, серебряныя вещи въ вид разныхъ бездлушекъ и бронзовыя высокой цнности, были раскиданы но всмъ комнатамъ. Цлыя десятки лтъ, казалось, нужно было, чтобы собрать вс эти вещи и обставить домъ съ такою роскошью,— цлую жизнь, казалось, долженъ былъ бы человкъ затратить, чтобы собрать вс эти предметы и размстить ихъ съ такимъ вкусомъ и въ такомъ порядк.

Этотъ дворецъ принадлежалъ Ліан де Пужи.

Блестящая куртизанка, привлекавшая къ себ и молодыхъ и старыхъ представителей аристократическихъ родовъ, финансовыхъ и биржевыхъ тузовъ, уже четвертый годъ блистала своей красотой и обворожительностью на горизонт Парижа. Откуда она пришла, кто она такая — врядъ-ли съумлъ бы кто-нибудь отвтить на эти вопросы, — одинъ, пожалуй, префекта полиціи могъ-бы дать боле подробныя свднія о ея прошломъ, но его никто не спрашивалъ, да и никому не было дла до того, чмъ въ прошломъ была Ліана де Пужи. Въ данную минуту она была окружена ореоломъ блеска и роемъ поклонниковъ.

Парижъ ежегодно изъ своихъ ндръ выдляетъ десятокъ-два новыхъ свтилъ полусвта. Они появляются какъ-то неожиданно, какъ метеоры. Разгульный, прожигающій жизнь Парижъ тотчасъ же ухватывается за новинку, приголубливаетъ ее, возится съ ней, безумствуетъ, доводитъ себя до раззоренія, нищеты, иногда до дуэлей и самоубійствъ. А эти звзды полусвта, попавъ въ круговоротъ, со всей страстью отдаются мишурному вншнему блеску. Блестящая обстановка, богатый выздъ, роскошные наряды — и въ придачу къ, этому рой поклонниковъ — вотъ вс ихъ стремленія. Чмъ боле успха, чмъ боле поклонниковъ, тмъ спокойне душа этой дамы полусвта, тмъ радужне представляется ей жизнь, тмъ полне чувство удовлетворенности.

И кутящій Парижъ, молодой и старый, заботится объ удовлетвореніи капризовъ минутнаго своего божества. Онъ знаетъ, что и эта звзда пройдетъ, какъ прошли тысячи другихъ, уйдетъ — неизвстно куда, какъ неизвстно, откуда она пришла, но для него это наслажденіе, для него минутное удовлетвореніе своихъ прихотей — цль жизни. И этимъ пользуются вновь произведенныя въ звзды полусвта куртизанки и пьютъ жизнь полною чашею насчетъ своихъ поклонниковъ.— Легкость, съ какой даются имъ въ руки цлыя состоянія, заставляетъ ихъ пренебрежительно относиться къ деньгамъ, но въ тоже время жизнь безъ денегъ немыслима, и он прибгаютъ къ обманамъ, подлогамъ, а подчасъ и прямо къ воровству для достиженія цли.

Ліана де Пужи была нисколько не лучше своихъ подругъ по профессіи. Напротивъ, она была гораздо жадне къ деньгамъ, чмъ, пожалуй, сотни другихъ. Она ни передъ чмъ не останавливалась для выманиванія денегъ, то у одного, то у другого изъ своихъ поклонниковъ. Она обладала способностью почти съ перваго взгляда опредлятъ характеръ того или другаго изъ своихъ новыхъ знакомыхъ, и не проходило и недли, какъ этотъ новый знакомый попадалъ уже въ число ея ревностныхъ поклонниковъ. И съ этого момента Ліана де Пужи уже играла съ своимъ новымъ поклонникомъ, какъ кошка съ мышкой. У нея всегда были на-готов слезы, рыданія, мольбы, клятвы и въ большинств случаевъ угрозы прервать вс отношенія — смотря по тому, съ кмъ ей приходилось имть въ данную минуту дло! И Ліана никогда не ошибалась въ своихъ разсчетахъ — то или другое дйствовало на ея поклонниковъ, смотря по характеру, и приводило обыкновенно къ побд, а цль у нея была одна: деньги, деньги и деньги!

Но, конечно, не только умнье опредлять характеръ мужчинъ, которые сталкивались съ ней, помогало ей въ достиженіи своихъ матеріальныхъ цлей. Это, конечно, способствовало только укрпленію отношеній между нею и поклонниками. Главнымъ орудіемъ ея побдъ была красота, поразительная красота. Совершенно прямое, открытое лицо, нсколько продолговатое, большіе черные глаза, мелкій изящный носъ, маленькій ротъ и выточенный точно изъ слоновой кости, казалось, самимъ Фидіемъ подбородокъ. Надъ всмъ этимъ поднимался алебастровый лобъ, заканчивавшійся чудною прядью свтлорусыхъ волосъ, спускавшейся сзади чуть-ли не до самой земли. Волосы ея были но своему цвту до того рдки, что никто по первому взгляду не врилъ, чтобы это былъ природный цвтъ. Многіе спорили по этому поводу, и держали пари на громадныя суммы. А графъ Лякруа, извстный игрокъ и кутила, держалъ пари съ банкиромъ Костро на цлый вагонъ шампанскаго, доказывая, что цвтъ ея ненатураленъ. Увы, графъ Лякруа проигралъ пари и долженъ былъ послать банкиру вагонъ шампанскаго. Ліана нашла пари очень остроумнымъ, когда ей сказали объ немъ, и сама съ удовольствіемъ предложила произвести надъ собой какіе угодно опыты для удостовренія въ натуральности цвта ея волосъ, попросила только банкира Костро не забыть прислать ей нсколько бутылокъ шампанскаго за то, что она помогла ему выиграть пари. Банкиръ, не долго думая, приказалъ отправить Ліан весь выигранный имъ вагонъ при записк: ‘для угощенія друзей’, и въ первый же вечеръ, съ небольшимъ числомъ знакомыхъ явился распить бутылочку — другую.

Ліана была выше средняго роста, съ высокимъ бюстомъ. Походка ея была плавная, на лиц всегда обворожительная улыбка. На видъ ей было лтъ 20— 21, хотя боле посвященныя въ ея тайны, увряли, что ей уже 28 лтъ. Первый разъ Парижъ ее увидлъ въ опер. Давалась въ первый разъ въ Большой Опер новое произведеніе Масканьи Cavalleria rusticana. Ліана появилась въ лож въ сопровожденіи пожилаго мужчины, довольно скромно одтаго — хотя и безукоризненно чисто, но безъ всякой претензіи на излишнюю роскошь. Напротивъ, Ліана была въ роскошномъ, бломъ плать декольте, усянная снизу до верху брилліантами. Красотой своей она поразила всхъ сразу и сразу получила прозвище первой красавицы Парижа. Весь театръ во время антрактовъ наводилъ на нее бинокли, такъ что она не досидла до конца представленія и ухала, быть можетъ, дйствительно, сконфуженная этимъ общимъ, вызваннымъ ею, восхищеніемъ.

Нсколько дней Парижъ только и говорилъ объ ней. Молодые люди, видвшіе ее въ театр, бгали по всмъ улицамъ и садамъ въ надежд увидться съ нею, узнать, кто она такая, и, при первой же возможности, познакомиться. И многіе изъ старичковъ, натирая ноги кускомъ шерстяной матеріи, потому что чувствовали приступы подагренныхъ покалываній — тоже мечтали объ этой красавиц. ‘Давно такой не было’ — говорили они про себя и другъ другу и чаще обыкновеннаго стали выходить на улицу и прохаживались по цлымъ часамъ, прихрамывая, въ боле посщаемыхъ фешенебельною публикою общественныхъ мстахъ — тоже въ надежд увидть незнакомку — красавицу и, чмъ чортъ не шутитъ, познакомиться съ ней.

А Ліана, какъ нарочно, нигд не показывалась. О ея красот пошли въ публик преувеличенные толки, и недли черезъ дв уже весь Парижъ зналъ ее по описаніямъ. Тщетны, однако, были вс попытки розыскать ее. Ліана канула, какъ въ воду.

Недли проходили за недлями, мсяцы за мсяцами, и ужъ Парижъ готовъ былъ забыть объ ней, какъ вдругъ съ торжествующимъ видомъ явился въ англійскій клубъ графъ Эстергази, офицеръ генеральнаго штаба, и объявилъ, что видлъ красавицу, которая произвела тогда въ театр такое впечатлніе.

— Гд, гд видли — посыпались со всхъ сторонъ вопросы.

— Сегодня утромъ въ Булонскомъ лсу.

— При какихъ обстоятельствахъ?

— Я объзжалъ сегодня утромъ новую кобылу, недавно пріобртенную отъ Маркиза Дель-Саль — знаете эту съ норовомъ, которая никого не подпускала къ себ — я уже ее укротилъ, и, хотя Лякме, бестія, фыркаетъ и бросаетъ еще на меня недружелюбные взгляды, однако мы станемъ съ нею большими друзья. мы, тмъ боле, что сегодня я, благодаря моей Лякме, заслужилъ похвалу незнакомки — да, да, этой незнакомки, этой самой.

— Какимъ образомъ? Разскажи, пожалуйста.

— А вотъ моя Лякме, изволите видть, вздумала немного пошалить со мной, заупрямилась,— я ее въ шенкеля, ни съ мста, я ее шпорами, ухомъ не ведетъ, я стягиваю мундштукъ — ни малйшаго воображенія о желаніи сдвинуться съ мста. Что за исторія, думаю, и пустилъ свободно поводья. Въ это время мимо промчался какой-то кабріолетъ, въ одно мгновеніе — я не усплъ опомниться,— моя Лякме встала на дыбы я съзжаю на крупъ,— чувствую, что быть мн на земл, ухватиться не за что, все выпустилъ изъ рукъ: и поводья, и ноги освободилъ изъ стремянъ. Но въ это время моя Лякме бросилась на переднія ноги съ такой силою, что я, сдлавъ въ воздух какое-то сальто-мортале, сразу почувствовалъ, что я увязъ у нея на ше. Тутъ я уже скоро оріентировался и тотчасъ же привелъ мою кобылу къ повиновенію. Теперь только, взглянувъ впередъ, я увидлъ, что кабріолетъ стоитъ на мст, что въ немъ, обернувшись ко мн лицомъ, стоитъ какая-то поразительно красивая женщина и привтливо улыбается. Я пришпорилъ коня, чтобы приблизиться къ кабріолету, и уже былъ въ нсколькихъ шагахъ отъ него, какъ изъ кабріолета раздался голосъ: ‘браво, маіоръ’— но голосъ такой,— говорю вамъ,— что отдалъ бы, кажется, въ ту минуту полжизни, чтобы еще разъ услышать это: ‘браво, маіоръ’.

— Ну, ты не изъ такихъ — раздалось кругомъ.

— Да, кажется, — самодовольно улыбнулся маіоръ.— Представьте себ мое изумленіе, и восхищеніе, и восторгъ, и все, что хотите, когда я увидалъ, что эта прелестная незнакомка съ такимъ поразительно чуднымъ голосомъ оказалась той самой, которую мы видли, — не помню точно, когда — въ театр на первомъ представленіи ‘Cavalleria rusticana’ въ лож съ пожилымъ мужчиной. Въ первый моментъ я какъ будто остолбенлъ, такъ что слова не могъ произнести, чувствовали, даже, что моя физіономія приняла преглупый видъ.

— Неужели глупе, чмъ всегда — пошутилъ добродушно капитанъ Дрейфусъ, слушавшій весь разсказъ не мене внимательно, чмъ другіе.

Кругомъ раздался дружный хохотъ, разсмялся и самъ Эстергази, и вскользь, въ отвтъ на шутку, проговоривъ: ‘кажется’ — продолжалъ разсказъ дальше.

— Не усплъ я, однако, придти въ себя, какъ кабріолета покатился дальше. Оставалось мн слдовать за кабріолетомъ. Вдь, правда, дружище?— обратился Эстергази къ Дрейфусу.

— Безъ сомннія, — отвтилъ тотъ.

— Такъ вотъ, я такъ и сдлалъ. Пришпорилъ коня и пустился вскачь за. кабріолетомъ. Моя Лякме, посл своего кунштика, повиновалась мн, какъ ребенокъ, и сама, повидимому проникшись торжественностью предстоящей въ моей жизни минуты, несла меня къ моей цли скоре, чмъ я, быть можетъ, самъ желалъ, потому что я хотлъ предварительно подготовить тираду, съ которой я могъ, бы обратиться къ моей незнакомк. Но не успвъ ни къ чему подготовиться, я очутился носомъ къ носу съ красавицей, и не долго, думая выпалилъ:

— Благодарю Васъ мадамъ!— Она, привтливо улыбаясь, кивнула головой. Я, собственно говоря, не понималъ въ ту минуту, почему и за что я благодарю, но это было все-таки кстати, потому что дало мн возможность заговорить съ незнакомкой и такимъ образомъ свалить съ своихъ плечъ ту тяжесть, какую я чувствую всякій разъ при этихъ неожиданныхъ уличныхъ знакомствахъ.— Брешь была сдлана, и я почувствовалъ себя легко. Сталъ я уже совершенно развязно предлагать вопросы. Сначала незнакомка какъ будто не желала отвчать на мои вопросы, а затмъ ничего — пошло гладко, и вотъ вы видите передъ собой счастливца, которому она назначила завтра въ часъ дня свиданье, — закончилъ торжественно Эстергази, растягивая какъ можно больше послднія слова.

— Гд? гд?— вырвалось изъ устъ многихъ слушателей.

— А гд?— не скажу! Это моя тайна, — лукаво добавилъ Эстергази.— А теперь пойдемте играть, господа — быть можетъ, на мн оправдается пословица: ‘кому везетъ въ любви, не везетъ въ картахъ’.

— Ну, теб всегда везетъ въ картахъ,— трепля дружески его по плечу, сказалъ Дрейфусъ.

ГЛАВА III.
Графъ Эстергази.

На другой день свиданье состоялось. Состоялось оно и на третій, и на четвертый день, и т. д. Прошелъ мсяцъ. Эстергази былъ окончательно увлеченъ.

Вскор онъ сталъ манкировать занятіями въ Штаб. Въ клуб, гд онъ прежде бывалъ постоянно, такъ какъ принадлежалъ къ числу завзятыхъ игроковъ, появлялся изрдка, садился за игорный столъ и съ ожесточеніемъ игралъ небольше часу. Какъ прежде онъ постоянно выигрывалъ, такъ теперь ему не везло до такой степени, что не получалъ ни одной карты. Злой отходилъ онъ отъ стола и, ни съ кмъ не прощаясь, уходилъ изъ клуба. За послднее время вс знавшіе его, товарищи и знакомые, стали замчать какую то перемну въ немъ. Прежде веселый, теперь стало, какимъ то угрюмымъ, точно у него было что то тяжелое на душ, точно онъ ршалъ сдлать что то недоброе. Прежде не отказывался ни отъ одной товарищеской попойки, теперь на отрзъ отказывалъ всмъ своимъ друзьямъ и товарищамъ, когда они предлагали ему провести вечеръ среди вина, пнія и женщинъ.

Вс видли, что съ нимъ происходитъ что-то неладное, вс въ одинъ голосъ ршили, что причиной этого незнакомка, съ которою чортъ попуталъ Эстергази, но не могли никакъ понять дйствительной причины этой перемны. Мало ли Эстергази насчитывалъ побдъ надъ прекраснымъ поломъ. Никогда, однако, онъ не измнялъ прежде своихъ отношеній ни къ кому. Объ Эстергази вообще составилось мнніе, что любить онъ не можетъ. Он можетъ на время заняться той или другой женщиной, можетъ даже временно произвести ее въ цль своихъ воздыханій, но все это временно — и никакая побда не могла его тронуть глубже, ни одна временная страсть не могла превратиться въ глубокую привязанность. Такъ думали вс и не ошибались, быть можетъ.

Полюбилъ ли Эстергази Ліану, трудно сказать, — сомнительно! Одно врно, что Ліана опутала его своею стью, какъ паука, и высасывала изъ него вс соки. Ліана, какъ мы сказали выше, признавала и преслдовала только одну цль въ жизни: деньги. Графъ Эстергази, между тмъ, не принадлежалъ къ числу богачей, которые могли бы бросать на лво и на право какія угодно суммы денегъ. Отецъ оставилъ ему небольшое состояніе, которое при его умренныхъ сравнительно требованіяхъ могло бы хватить надолго.

Онъ появлялся въ самомъ блестящемъ обществ, какъ и слдовало, благодаря его происхожденію, но въ этомъ обществ никогда не позволялъ себ никакихъ эксцентричностей, сопряженныхъ съ растратой большихъ денегъ. Онъ любилъ играть въ карты, но игралъ некрупно, и предпочиталъ въ цлый вечеръ проиграть 500—600 франковъ, чмъ, въ пять минуть просадить десятки тысячъ.

За крупными кушами онъ не гонялся — и, какъ правильно замтилъ, Дрейфусъ, его другъ и пріятель съ дтскихъ лтъ, всегда выигрывалъ. Этотъ выигрышъ былъ обыкновеннно не большой, никогда еще Эстергази не говорилъ, что выигралъ больше 1000 франковъ.

Черезъ мсяцъ знакомства съ Ліаной де Пужи Эстергази, исполнявшій, какъ уже сказано, вс прихоти Ліаны — хотя и самъ онъ не могъ бы объяснить, что случилось съ нимъ, куда двалась его бережливость и разсчетливость,— увидалъ, что состояніе, оставленное ему отцомъ, пришло къ концу. Да и не могло оно не придти къ концу: у Ліаны были только прихоти, оплачиваемыя десятками тысячъ. Что сдлать дальше?— ломалъ себ Эстергази голову. Бросить ее не могъ онъ. Почему не могъ?— онъ не зналъ. Онъ зналъ только, что онъ долженъ продолжать эту связь, онъ жить не могъ безъ Ліаны.— Но, вдь, я же ее не люблю, — успокаивалъ онъ себя, — слдовательно, легко броситъ! Но противъ этого ршенія протестовало все его существо. И онъ не могъ бросить. Но откуда же взять денегъ?— вдь, Ліана требуетъ денегъ, и деньги должны быть. ‘И деньги должны быть’.— повторялъ внутренній голосъ, — ‘и будутъ’. Но какъ? Откуда?— терзался Эстергази. ‘Тамъ видно будетъ’ — успокаивалъ внутренній голосъ,— ‘пока трать все, что имешь!’ И Эстергази тратилъ, тратилъ и истратилъ все до послдняго су — можно сказать. А между тмъ, чмъ дальше, тмъ требованія Ліаны стали настойчиве и расточительне, съ каждымь днемъ требованія росли, а удовлетворять ихъ Эстергази уже не могъ, это и было причиной перемны, какую замчали въ послднее время въ Эстергази.

Ліана показывалась всюду. Выздъ ея обращалъ на себя вниманіе, наряды возбуждали зависть, брильянты появились новые, прежніе исчезли. И все это стоило громадныхъ денегъ Эстергази.

Посл перваго отказа со стороны Эстергази исполнить какую то прихоть Ліаны подъ видомъ, что де ‘не получилъ еще перевода суммы’, который придетъ на дняхъ, Ліана презрительно замтила, что онъ могъ бы ей и не говорить объ этомъ, что есть много разныхъ средствъ досталъ деньги, не ожидая перевода, а ‘тмъ боле могли бы мн не говорить объ этихъ пустякахъ’ — добавила Ліана. Эстергази покоробило это сильно, но все-таки онъ ршилъ прибгнуть къ разнымъ средствамъ. Ему пришелъ въ голову Дрейфусъ. ‘Конечно, Дрейфусъ дастъ мн въ долгъ, я ему потомъ отдамъ!’ разсуждалъ Эстергази. Изъ какихъ средствъ онъ отдастъ — не брался ршать — и отгонялъ даже всякую мысль объ этомъ.

Дрейфусъ, къ которому явился Эстергази съ просьбою дать взаймы тридцать тысячъ франковъ, попробовалъ уговорить Эстергази бросить Ліану.

— Она слишкомъ дорого стоить теб! Лучше бы теб распутаться съ нею!— говорилъ Дрейфусъ.

— А что, теб жаль тридцати тысячъ — что-ли?— обиженнымъ тономъ возразилъ Эстергази на дружескій совтъ.

— Нтъ, нисколько не жаль — и я теб дамъ съ удовольствіемъ. Ты знаешь, какъ я тебя люблю, и готовь теб дать не только тридцать тысячъ.

— Ну, вотъ, благодарю тебя, другъ дорогой!— какъ бы расчувствовавшись, сказалъ Эстергази.

— Значитъ, ты не сомнваешься въ моей дружб и выслушаешь мой дружескій совтъ. Ты Знаешь, вдь, что наши отцы были друзьями, и мой отецъ, переживши немногимъ твоего, говорилъ мн, сколько у тебя приблизительно осталось состоянія посл смерти твоего отца. Роскошь, которою окружена Ліана, стоить громадныхъ денегъ, и я думаю, у тебя не много осталось. Ты, конечно, можешь разсчитывать на меня и на мое состояніе, но, вдь, при требованіяхъ этой дамы, и моихъ денегъ хватитъ не надолго. Когда мы съ тобой все потратимъ, я еще могу разсчитывать на поддержку брата, ну, а ты? Вдь, у тебя никого нтъ. Врь мн, и послушай меня: поди, брось этой дам вотъ этотъ чекъ на тридцать тысячъ и возвращайся ко мн — намъ съ тобой еще хватитъ.

Эстергази слушалъ Дрейфуса, опустивъ голову, слушалъ, казалось, внимательно, но когда Дрейфусъ кончилъ, онъ взялъ протянутый чекъ, поблагодарилъ сухо и ушелъ.

Чрезъ нкоторое время Эстергази явился еще за тридцатью тысячами. Но у Дрейфуса оказалось въ наличности только двадцать тысячъ. Дрейфусъ далъ эти двадцать тысячъ и еще разъ пробовалъ убдить своего друга бросить стоющій такъ дорого предметъ страсти. Эстергази вышелъ отъ него возмущенный.

— Мерзавецъ, пожаллъ десяти тысячъ. Говоритъ, что нтъ! Знаю я этихъ жидовъ — мошенниковъ. А тутъ же говоритъ о дружескихъ чувствахъ, о любви ко мн, суется съ своимъ благородствомъ, облагодтельствовать меня хочетъ: Мерзавецъ! Какъ бы мн отплатить теб за все твое благодтельствованіе, жидовская морда, да отплатить получше.

Еще разъ придти къ Дрейфусу, когда на расходы Ліаны опять потребовалась значительная сумма, Эстергази не ршился. Боялся-ли онъ опять усовщеваній со стороны Дрейфуса, боялся-ли наткнуться на отказъ или прямо питалъ къ Дрейфусу злобное чувство за то, что Дрейфусъ лучше его, — не беремся ршить. Деньги оказались нужными, Ліана требовала, достать нужно было, и въ ум своемъ Эстергази нашелъ отвтъ очень скоро. Онъ поддлалъ подпись Дрейфуса на вексел, и извстный всему Парижу ростовщикъ Бенасъ далъ подъ этотъ вексель деньги.. За этимъ векселемъ пошелъ другой, третій. Наконецъ, и осторожный Бенасъ отказался давать деньги, такъ, какъ требованія шли слишкомъ скоро одно за другимъ, а прежніе векселя остались неудовлетворенными.

Эстергази сдъ на мель. Ліана поняла, что онъ ей больше не нуженъ и потребовала знакомствъ. Эстергази съ изумительною ловкостью доставлялъ знакомыхъ — ея новыя жертвы. Она ему всякій разъ указывала, съ кмъ онъ долженъ ее познакомить. Какъ, ее зналъ весь Парижъ, такъ и она черезъ четыре слишкомъ года — знала почти всю подноготную всякаго изъ представителей высшаго свта. Уже четыре года прошло со времени появленія Ліаны въ Париж, уже многихъ она обобрала, высосала вс соки — многихъ уже выбросила на улицу, какъ ненужную перчатку, а все-таки еще ее окружалъ цлый рой поклонниковъ. Ліана предпочитала имть дло съ финансистами, но для придачи своему салону и своему рою поклонниковъ больше блеска не брезгала и представителями аристократическихъ родовъ и лицами высоко поставленными въ служебномъ отношеніи. Всякаго изъ нихъ она умла обворожить и всякаго умла заставитъ служить ей тмъ или другимъ путемъ. Эстергази знакомилъ ее со всми, съ кмъ она приказывала подъ угрозой отказа посщенія ея дома. Въ его душ поднимались всякій разъ цлыя тучи ревности и злобы противъ новыхъ обожателей Ліаны, онъ ненавидлъ, подчасъ до глубины души самую Ліану, но долженъ былъ все выносить, потому что онъ, уже обднвъ, не могъ доставить всего того, чего ей нужно было. Онъ понималъ, что онъ только терпимъ въ ея присугствіи, какъ поставщикъ жертвъ, — эта мысль приводила его въ бшенство, и онъ восклицалъ подчасъ:

‘О деньги, деньги, когда же я васъ буду имть въ рукахъ!’

И деньги казались ему единственнымъ средствомъ выбраться изъ этого заколдованнаго круга адскихъ терзаній, въ которыхъ онъ жилъ столько времени. Разные чудовищные планы приходили ему въ голову, чтобы достать эти деньги, но пока онъ упорно отгонялъ отъ себя вс мысли, егь совсть еще не совсмъ заглохла, — планы, которые настойчиво лзли ему въ голову,— еще казались ему безчестными.’

‘Бросить все, уйти, забыть — честне’, ршилъ онъ въ отвтъ на вс безчестныя средства, какія приходили ему въ голову.

Трудно сказать, что влекло этого человка къ Ліан. Онъ подчасъ презиралъ ее и, глядя на нее, испытывалъ чувство брезгливости, точно отъ прикосновенія гадины. Но въ то-же время онъ глубоко ненавидлъ и всякаго, кто временно пользовался расположеніемъ Ліаны. Онъ зналъ, что дйствительнаго расположенія она ни къ кому не чувствуетъ, онъ видлъ уже съ какою цлью она оказываетъ вниманіе то одному, то другому. Сколько человкъ уже прошло черезъ руки Ліаны, онъ зналъ, и, конечно, всякое новое лицо не должно было боле возбуждать въ немъ сильнаго неудовольствія, потому что онъ зналъ наврное, что и это лицо, какъ другіе, черезъ мсяцъ ограбленное, отойдетъ отъ Ліаны. А между тмъ, онъ переживалъ при появленіи новаго лица вс муки, уже прожитые имъ прежде. Любилъ онъ Ліану? Нтъ! Быть можетъ, раньте, на первыхъ порахъ, пока она не развернулась и не показала своихъ настоящихъ когтей. Но въ данную минуту онъ не любилъ ее, а все-таки не уходилъ отъ нея и хотлъ быть единственнымъ предметомъ ея обожанія.

Въ одинъ прекрасный день Ліана сказала Эстергази:

— Я слышала, что капитанъ Дрейфусъ вашъ другъ?— Я хотла бы съ нимъ познакомиться.

Эстергази всего передернуло. Онъ уже три года не былъ у Дрейфуса, и при встрчахъ въ Министерств старался избгать его взгляда. Дрейфуса обижало это сначала, но потомъ, когда въ общій голосъ было ршено, что Эстергази несчастенъ въ своей любви, Дрейфусъ пересталъ ему навязываться съ своей дружбой. Онъ ршилъ, что когда пройдетъ эта несчастная страсть, то Эстергази все равно прійдетъ къ нему.

— Съ Дрейфусомъ?— переспросилъ Эстергази.

— Да! Что тебя такъ удивляетъ, графъ?

— Удивляетъ? Нисколько! Онъ богатый человкъ!— разразился злобнымъ смхомъ Эстергази.

— Да! говорятъ!— нисколько не смущенная отвтила Ліана.— Надюсь, завтра вечеромъ его видть у себя!

— Дрейфуса?— переспросилъ Эстергази, точно не довряя, что онъ слышалъ это имя.

— Да! Дрейфуса!— хладнокровно съ удареніемъ, отвтила Ліана.

Въ этотъ же день Эстергази отправился къ Дрейфусу и объявилъ ему о желаніи Ліаны.

— И не воображаю!— отвтилъ Дрейфусъ, — еще ощиплетъ меня такъ, какъ тебя,— пошутилъ Дрейфусъ, не придавая своимъ словамъ никакого значенія..

Эстергази поблднлъ.

— Подожди, можетъ быть, и мн удастся пошутить надъ тобой когда-нибудь такъ, а, можетъ быть, и еще хуже, — мысленно проговорилъ Эстергази.

— Пойдемъ со мной, она проситъ, — уговаривалъ Эстергази громко.

— Послушай, — возразилъ Дрейфусъ, — знакомство съ нею не представляетъ для меня ничего привлекательнаго.— Я готовъ пойти съ тобой, готовъ, сдлать теб одолженіе, если это нужно теб.

— Одолженіе!— отдалось въ сердц Эстергази, точно ударомъ молота.

— Но я все-таки того мннія, что не слдуетъ мн идти туда, — продолжалъ Дрейфусъ, — и если ты вникнешь въ дло, то и самъ разсудишь, что мн тамъ длать нечего. Вдь, я женатъ и знакомство съ такою дамою…

— Пойдемъ, — настаивалъ Эстергази.— У нея вечеромъ соберется кое-кто, и для тебя, можетъ быть, найдется какое — нибудь развлеченіе. Ты любишь музыку, она очень не дурно играетъ.

— Ну, хорошо, пойдемъ. Еще разъ повторяю, что длаю это для тебя!

— Для тебя!— ‘Все для тебя’ — болзненно сжалъ Эстергази кулаки.— Какъ я ненавижу этого жида.

Они вышли вмст.

ГЛАВА IV.
Эмиль Золя.

Поздній вечеръ на двор. Въ бель-этаж громаднаго дома, по улиц Наполеона, ярко освщены три окна. Прохожій невольно на эти окна бросаетъ свои взгляды въ ожиданіи увидть тамъ двигающіяся пары — такъ освщаютъ только бальныя залы. Но напрасно онъ ищетъ тамъ движенія. Въ ярко освщенной комнат царитъ глубокая тишина, лишь изрдка она нарушается покашливаніемъ человка, сидящаго за письменнымъ столомъ, и скрипомъ пера.

Это рабочій кабинетъ. По стнамъ его разставленъ цлый рядъ шкафовъ, сквозь стекляныя дверцы которыхъ виднются полки, заполненныя книгами.

Шкафовъ здсь много, книги бросаются прямо въ глаза своими золотыми оглавленіями и поставлены стоймя. Ближе къ середин комнаты стоитъ нсколько столовъ, на которыхъ разбросаны тоже книги и карты. Въ одномъ изъ угловъ стоитъ большой глобусъ, на которомъ сдланы помтки разноцвтными карандашами.

По самой середин комнаты стоить большой столъ, покрытый зеленымъ сукномъ. За столомъ сидитъ человкъ лтъ пятидесяти на видъ. Круглое широкое лицо, обрамленное снизу подстриженной бородой съ просдью, небольшіе, бгающіе глаза раздлены нсколько сплюснутымъ носомъ, на голов еще значительная прядь волосъ, хотя надъ лбомъ замтно исчезновеніе ихъ.

Эмиль Золя откинулся на спинку кресла, на которомъ сидлъ передъ письменнымъ столомъ. Передъ нимъ на стол лежала рукопись, надъ которой онъ наклонялся по временамъ и длалъ на поляхъ дополненія. Его ‘Римъ’ былъ конченъ, и онъ длалъ въ немъ исправленія. Онъ любилъ, чтобы во время работы комната его была ярко освщена, — вотъ почему надъ самымъ письменнымъ столомъ спускалась люстра съ электрическими лампочками.

Но какъ-то работа не шла сегодня на умъ этому великому человку. Онъ задумывался сегодня чаще обыкновеннаго, уже разъ написанное, онъ переправлялъ, затмъ слова вычеркивалъ, вновь написанное, онъ опять поправлялъ.

— Нтъ, положительно ничего не выходитъ сегодня, — сказалъ про себя Золя и съ глубокимъ вздохомъ откинулся на спинку кресла.

Онъ закрылъ глаза и нсколько минутъ сидлъ неподвижно. У этого великаго человка, который всю жизнь громилъ порокъ, который повдалъ міру столько тайнъ человческой души, который мотъ бы смотрть на жизнь совершенно безразлично и даже съ насмшливостью, — было свое горе, горе глубокое, съ которымъ онъ боролся всми силами души, я все-таки чувствовалъ, что не сладить ему съ нимъ.

Онъ всталъ и сталъ быстрыми шагами ходить по комнат.

— Что длать? какъ помочь этому несчастному? Робертъ, любимый Робертъ, какъ тебя вырвать изъ этой бездны разврата, какъ сдлать изъ тебя человка, достойнаго твоей матери?— чуть-ли не съ крикомъ вырывалось изъ груди Золя.

И онъ ходилъ по комнат все быстре, — почти сталъ бгать. На его лиц отражалась усиленная работа мысли, въ своей умной голов онъ искалъ ршенія вопроса, и не находилъ его.

— Бдный, бдный Робертъ, — повторилъ мысленно Золя.

Робертъ Тизо былъ двоюроднымъ племянникомъ Эмиля Золя. Онъ былъ сыномъ двоюродной сестры великаго писателя. Двоюродная сестра Золя умерла, когда Роберту было 13 лтъ, а его младшему брату пошелъ десятый годъ. Съ своею сестрою Золя жилъ въ большой дружб, и такъ какъ господинъ Тизо прекратилъ свое земное существованіе черезъ два мсяца посл рожденія втораго сына, то поневол воспитаніе двухъ мальчиковъ легло всецло на дядю. Дядя любилъ своихъ племянниковъ со всею нжностью отца. Онъ выбиралъ имъ гувернеровъ и учителей, и, наконецъ, выбралъ лицей, куда сначала опредлилъ Роберта, а затмъ и его младшаго брата Анри. Когда надъ бдными дтьми стряслась смерть матери, всею душею отданной своимъ дтямъ, Робертъ былъ въ 4-мъ класс лицея, а Анри только что поступилъ въ него. Со смертью матери дти остались всецло на попеченіи своего дяди. И дядя ихъ не покидалъ, онъ съумлъ дать имъ и нжность ихъ матери и заботы любящаго, отца. Всякую свободную минуту онъ считалъ своимъ долгомъ удлить мальчикамъ и посщалъ ихъ въ лице. Мальчики встрчали всегда своего дядю съ радостными восклицаніями и прижимались къ нему, цловали его. Они любили тоже своего дядю со всмъ своимъ дтскимъ пыломъ. И Золя, глядя на нихъ, представлялъ ихъ себ взрослыми честными тружениками на благо человчеству, и радовалась его душа, и переполнялась счастьемъ и безграничною нжностью къ этимъ милымъ дтямъ. Учились они оба хорошо, и когда въ праздничный день приходили на квартиру къ дяд провести съ нимъ цлый день, наперерывъ разсказывали о своихъ успхахъ и похвалахъ учителей. А дядя уже заране составлялъ планъ, какъ провести съ ними праздникъ и исполнялъ всегда программу къ безконечной радости мальчиковъ. Такъ установилась и съ годами скрпла взаимная любовь, и довріе между дядей и племянниками.

Дти подросли. Сначала кончилъ курсъ въ лице Робертъ, и дяд, благодаря связямъ, удалось его устроить на службу въ Министерств Юстиціи. Казалось, на первыхъ порахъ, что изъ Роберта выйдетъ, со временемъ выдающійся государственный дятель, и при этой мысли Золя приходилъ въ безконечный восторгъ.

— Вдь, я общалъ моей сестр у смертнаго ложа сдлать изъ нихъ людей, полезныхъ для общества, и я сдлаю, — мысленно твердилъ Золя.

Вскор кончилъ курсъ и Анри. Анри пожелалъ заняться торговлей, дядя ничего не имлъ противъ этого и опредлилъ его въ одинъ изъ большихъ торговыхъ домовъ. Анри, благодаря своимъ способностямъ и благородному характеру, скоро былъ отмченъ главою дома, и въ короткое время достигъ уже значительнаго положенія. А черезъ шесть лтъ былъ командированъ въ Алжиръ въ качеств главнаго представителя торговаго дома.

Онъ отдался съ любовью длу, и судьбу его можно было считать обезпеченной. Его-быстрымъ успхамъ радовался Золя безконечно, — только разлука съ Анри заставила его опечалиться, но, понимая, какой это крупный шагъ въ карьер племянника, онъ поборолъ въ себ чувство тоски, и, провожая Анри, съ веселымъ видомъ общалъ пріхать къ нему.

— Скоро, скоро я у тебя буду, посмотрю на твое хозяйство. А ты пиши, пиши чаще, — уговаривалъ Золя своего племянника.

Анри ухалъ, съ дядей остался одинъ племянникъ Робертъ. Первое время отсутствіе Анри какъ, будто не чувствовалось. Робертъ по долгу оставался съ дядей. Говорили они о будущей карьер Роберта, о карьер Анри. Все предвщало обоимъ блестящее будущее. Анри уже замтно выдвинулся въ короткое время. Робертъ двигался тоже впередъ. Начальство, отличало его, какъ очень способнаго и трудолюбиваго чиновника, товарищи любили Роберта за его прямой, веселый характеръ.

Но дядя былъ сильно занятъ и часто путешествовалъ. Робертъ, оставаясь въ это время совершенно одинокимъ, сталъ посщать кружокъ товарищей. Въ этомъ кружк были разные люди, но Роберта какъ-то перетянула на свою сторону дурная часть. И вотъ начались кутежи, попойки и картежная игра.

Вскор Робертъ сталъ неузнаваемъ. Дядя все рже его видлъ, но сначала его не безпокоили частыя исчезновенія племянника, онъ понималъ, что молодому человку нужно развлечься. На служб начальство тоже стало замчать какія-то необъяснимыя отлучки Роберта. Робертъ отдался весь разгульной, развратной жизни. Служба стала его тяготить, такъ какъ стсняла его свободу, и посл нсколькихъ рзкихъ замчаніи начальства, онъ вышелъ въ отставку. Ему было въ это время 28 лтъ. Онъ зналъ, что у него есть состояніе и состояніе довольно большое, слдовательно, онъ можетъ жить и безъ службы.

Объ отставк племянника Золя узналъ стороной и былъ пораженъ.

— Что случилось?— глубоко опечаленный твердилъ онъ, — и что же это значилъ, что онъ давно, у меня не былъ? — задавалъ себ вопросъ Золя.

— Надо его увидть, разспросить!— ршилъ Золя и отправился къ своему племяннику, жившему невдалек.

Дома Роберта не было. Слуга, къ которому обратился Золя съ вопросомъ: ‘гд можетъ быть Робертъ?’ — только покачалъ головой и ничего не отвтилъ. Роберта дома не было уже три дня, но такъ какъ эти отлучки повторялись очень часто и слуга зналъ причину ихъ, то, конечно, не хотлъ выдавать своего барина передъ дядей.

Золя оставилъ свою визитную карточку.

— Скажи, когда придетъ Робертъ, чтобы непремнно явился ко мн сегодня вечеромъ или завтра въ 2 часа,— сказалъ слуг Золя.

— Слушаю-съ!

— Только не забудь!

— Не забуду.

— Скажи, что я желаю непремнно его видть!

— Скажу!— продолжалъ свои лаконическіе отвты слуга.

Эмиль Золя возвращался домой въ самомъ удрученномъ состояніи духа. Цлый рядъ самыхъ грустныхъ мыслей лзъ ему въ голову. При всемъ напряженіи мысли, онъ никакъ не могъ понять, почему Роберту вздумалось выходить въ отставку.

На улиц онъ встртилъ товарища своего, благодаря которому Робертъ былъ принятъ на службу въ Министерство Юстиціи.

— Что это съ твоимъ племянникомъ?— накинулся онъ на Золя.

Золя открылъ широко глаза.

— Что это съ нимъ?— повторилъ товарищъ Зодя.— Человкъ сталъ неузнаваемъ, изъ такого способнаго, трудолюбиваго, почтительнаго чиновника превратился, Богъ знаетъ, во что!

Золя слушалъ, и сердце его рвалось на части отъ несказанной боли.

— Пересталъ являться на службу, на замчанія высшихъ служащихъ сталъ грубить, нсколько разъ, его уличили въ томъ, что онъ пьянъ!

Золя молчалъ и поникъ головой.

— Связался онъ, кажется, съ Ліаной,— добраго отъ этого ничего не выйдетъ.

— Съ какой Ліаной?— упавшимъ голосомъ спросилъ Золя.

— Съ этой Ліаной,— неужели не знаешь? Какъ ее звать?!— Ахъ, да! Ліана де Пужи!

— Съ Ліаной де Пужи?…— глухимъ голосомъ, еле слышно, проговорилъ Эмиль Золя.

— Да вотъ только что я его встртилъ съ ней въ экипаж.— Еще отвернулся, сдлалъ видъ, что не замчаетъ,— растравлялъ дальше другъ Золя его рану.

— Съ Ліаной де Пужи?!— повторялъ уже про себя Эмиль Золя.

— Ну, однако, мн пора! Прощай, дорогой Эмиль! Повліяй на своего племянника, пусть исправится, все бросить — мы его опять примемъ, очень способный былъ чиновникъ. До свиданья!

Эмиль Золя машинально протянулъ руку своему товарищу, постоялъ на одномъ мст, точно громомъ пораженный, и только губы его шептали:

— Ліана де Пужи!

Онъ зналъ объ этой женщин, какъ зналъ ее весь Парижъ. Слыхалъ о тхъ жертвахъ, какія падали отъ ударовъ кровожадныхъ гостей этой Ліаны де Пужи. Объ нихъ говорилъ весь Парижъ. Чуть-ли не каждый день народная молва называла новую жертву.

— Черезъ нсколько дней и мой Робертъ будетъ на устахъ толпы!— убитый горемъ, шепталъ про себя Золя.

— Она высосетъ изъ него вс соки, и выброситъ на улицу, какъ выбросила сотни такихъ же безрасудныхъ людей!— продолжалъ разсуждать Золя, — о мой Робертъ, мой Робертъ, — взывалъ Золя въ глубокой горести.— Зачмъ ты не похожъ на своего брата?!

И мысли Золя неслись въ далекій Алжиръ и леляли любимаго Анри.

Домой пришелъ Золя, удрученный горемъ, и до того измнившись въ лиц, что встртившій его слуга даже испугался.

— Что съ вами, мосье?— спросилъ онъ входившаго въ дверь Золя.

— Нтъ, ничего, такъ нездоровится!— убитымъ голосомъ отвтилъ Золя, и прошелъ къ себ въ кабинетъ.

Затворяя за собой дверь, Золя крикнулъ слуг: ‘обдать не буду’ — и войдя въ кабинетъ бросился на диванъ.

Невесело было у него на душ. Нравственныя потрясенія, однако, вызвали въ немъ физическую усталость, и онъ вскор заснулъ крпкимъ сномъ.

Когда Золя проснулся, на двор былъ поздній вечеръ. Въ комнат было темно. Присвъ на диван, онъ сталъ тереть лобъ, точно силился что-то припомнить Вдругъ вздрогнулъ весь и шепотомъ произнесъ:

— Ахъ, Робертъ, Робертъ.

Золя всталъ и позвонилъ. Вошедшій слуга получилъ приказаніе подать чего-нибудь състь. Посл этого Золя подошелъ къ письменному столу и нажалъ электрическую пуговицу. Въ комнат стало сразу свтло, точно днемъ. Вошелъ слуга:

— Кушать подано!— доложилъ онъ.

— Хорошо!— отвтилъ Золя, — сейчасъ приду.— Надо будетъ поработать потомъ, и хоть на минуту забыться,— про себя сказалъ Золя, вынимая изъ ящика большую рукопись, на которой на первомъ лист было написано: ‘Rome’ крупными буквами.

Затмъ Золя вышелъ въ столовую и сталъ сть, повидимому, съ большимъ аппетитомъ, точно онъ совершенно забылъ о постигшемъ его гор. Физическая природа требовала своего. Однако, когда посл обда онъ пришелъ въ кабинетъ и слъ передъ столомъ, то грустныя мысли такъ охватили его, что ему трудно было работать. Все пережитое имъ проносилось въ его голов съ удивительною послдовательностью, и онъ все повторялъ про себя.

— Робертъ! Робертъ, какъ тебя выхватить изъ этой бездны разврата.

Онъ надялся, что Робертъ придетъ сегодня, ждалъ его. Большими шагами измряя комнату, онъ составлялъ въ своемъ ум цлый рядъ доводовъ, какими долженъ уговорить Роберта бросить и Ліану де Пужи и весь этотъ разгулъ, который приведетъ только къ его гибели. ‘Бдный, бдный!’ — повторялъ про себя Золя.

Въ этомъ состояніи мы и видли Золя въ начал этой главы.

Робертъ не явился. Пробилъ часъ ночи, когда Золя ршимъ лечь.

ГЛАВА V.
Альфредъ Дрейфусъ и Эстергази.

— Чортъ меня дернулъ согласиться, — мысленно разсуждалъ Дрейфусъ, когда вмст съ Эстергази они очутились на улиц.— И все моя заботливость объ этомъ человк, чувствую къ нему какое-то влеченіе. А жена моя не любитъ его. Такъ удивилась, когда я сказалъ, что иду съ Эстергази. Да лучше бы я сидлъ дома съ моей Люси и маленькимъ Пьеромъ. Пьеръ, бдняжка, спросилъ, куда я иду.— ‘Я безъ тебя не лягу, папа, буду ждать твоего возвращенія.’

Воспоминаніе о сын озарило лицо Дрейфуса, свтлой улыбкой.

— Скоро приду къ теб, мой мальчикъ!— мысленно на слова сына отвчалъ Дрейфусъ, идя рядомъ съ графомъ Эстергази и не замчая, что Эстергази отъ времени до времени взглядывалъ на него полнымъ ненависти и злобы взглядомъ.

— Какъ я хотлъ бы его стереть съ лица земли! Какъ я ненавижу эту спокойную, счастливую, жидовскую рожу.

И они шли рядомъ — эти два человка. Одинъ, исполняя просьбу друга, шелъ ради дружбы туда, гд онъ была, совершенно лишнимъ, по его мннію. Другой, кипя злобой и ненавистью къ своему спутнику, велъ его туда, гд желалъ бы никогда не видть Дрейфуса.

— Какъ безобразна эта Ліана въ своихъ прихотяхъ, — ршилъ Дрейфусъ.

И оба спутника шли рядомъ, молча, отдавшись каждый своимъ мыслямъ.

Дрейфусъ думалъ о своей жен, о томъ, что онъ счастливъ и мысленно благодарилъ судьбу за посланное счастье. Онъ былъ женатъ уже шестой годъ на дочери богатаго банкира, но не богатство привлекло Дрейфуса. Онъ самъ имлъ тридцать тысячъ слишкомъ годоваго дохода и, поэтому ухаживая шесть лта тому назадъ за своею настоящей супругою, имлъ въ виду только нравственныя ея качества. Дйствительно, Люси была женщиной съ теплымъ, отзывчивымъ сердцемъ. Дрейфусъ ей понравился съ перваго же взгляда, когда онъ появился въ ихъ дом въ первый разъ, приведенный графомъ Эстергази. Тогда усиленно добивался ея вниманія Эстергази, но Люси онъ не нравился, поэтому и на вс ухаживанія его она отвчала такъ, что Эстергази никогда не ршился сдлать ей предложеніе, хотя богатство отца Люси сильно улыбалось Эстергази. Эстергази предоставилъ ршеніе вопроса времени, а пока по временамъ посщалъ домъ отца Люси, приводя отъ времени до времени разныхъ своихъ товарищей, Къ числу ихъ принадлежалъ, конечно, Дрейфусъ.

Дрейфусъ, какъ мы сказали, произвелъ очень благопріятное впечатлніе на mademoiselle Люси. Посл полугодоваго посщенія дома отца Люси, Дрейфусъ ршился сдлать предложеніе. Люси была въ восторг. Богатый банкиръ не находилъ ни одного упрека, который можно было бы сдлать капитану Дрейфусу.

Когда узналъ объ этомъ Эстергази, его непріятно поразило это извстіе.

— Счастливецъ!— сказалъ онъ при первой встрч Дрейфусу, стараясь не смотрть ему въ глаза,— поздравляю тебя.

Отношенія ихъ продолжали, повидимому, оставаться по прежнему самыми задушевными. Дрейфусъ очень часто потомъ говорилъ Эстергази о своемъ семейномъ счастьи. Эстергази слушалъ какъ-то не то задумчиво, не то разсянно. Онъ бывалъ изрдка въ дом Дрейфуса, и тогда — Люси говорила мужу — какъ-то странно смотрлъ на нее. ‘Не люблю я его, Альфредъ, въ немъ есть что-то нехорошее!’ — говорила часто Люси Дрейфусъ своему мужу.

— Теб кажется только, моя родная!— отвчалъ на это всегда Дрейфусъ.

— Нтъ, ты мн не говори этого.— Этотъ человкъ долженъ быть очень дурнымъ. Я, конечно, не могу сказать про него ничего дурнаго, но я чувствую, я очень чувствую, что теб слдовало бы прекратить съ нимъ сношенія.

— Перестань, моя милая! Какъ-же ты хочешь, чтобы я съ нимъ прекратилъ всякія сношенія, вдь это лучшій мой другъ. Наши отцы еще были большими друзьями, такъ что въ одномъ случа, когда отецъ Эстергази оказался въ крайне затруднительномъ положеніи, мой отецъ снабдилъ его большою суммою, не имя, конечно, въ виду получить ее обратно. Нтъ, Люси, мы съ дтства друзья и большіе друзья, и вс твои безпокойства совершенно напрасны.

— Я увряю тебя, — продолжала Люси, — что въ его взгляд есть что-то недоброе. Эти большіе, черные глаза свтятся иногда недобрымъ огонькомъ. Я знаю, что ты ему другъ, дай Богъ и теб побольше такихъ друзей, какимъ ты являешься для него, но врь мн, что онъ теб не другъ. Врь мн, ты напрасно считаешь его своимъ другомъ. Молю Бога, чтобы теб никогда не пришлось разочароваться въ немъ, но есть во мн что-то, что шепчетъ мн постоянно, что Эстергази опасенъ.

— Брось эти предубжденія и предчувствія, — начиная сердиться, говорилъ Дрейфусъ.— Я увряю тебя, что Эстергази прекрасный человкъ и любитъ меня также, какъ я его.

— Нтъ, Альфредъ, не врю этому, не врю,— качая толовой, отвчала Люси.

Эти разговоры между Дрейфусомъ и его женой возобновлялись всякій разя, посл посщенія ихъ графомъ Эстергази.

Люси Дрейфусъ при появленіи Эстергази чувствовала всегда какую-то неловкость, становилась разстерянной, неестественной. Всегда съ привтливой улыбкой встрчавшая всякаго, кто входилъ въ ея домъ, она становилась сразу слишкомъ серьезной при появленіи Эстергази. Она не раздляла веселія общества, въ которомъ былъ Эстергази, и тщательно избгала взгляда графа, но чувствовала постоянно на себ его взглядъ — взглядъ злобный, пронизывавшій всю ее насквозь. И Люси боялась этого ‘чернаго маіора’, какъ въ шутку онъ былъ прозванъ товарищами.

Вс эти предчувствія жены пронеслись въ голов Дрейфуса, когда онъ шелъ рядомъ съ Эстергази. Онъ взглянулъ на лицо Эстергази: взгляды ихъ встртились. Дрейфусъ почувствовалъ себя какъ-то неловко.

— Что это ты на меня смотришь съ такою злобою,— черезъ нсколько мгновеній спросилъ Дрейфусъ?

— Нтъ, ничего!

Наступило молчаніе.

— Извини, Дрейфусъ, — черезъ нкоторое время произнесъ Эстергази.— Ты знаешь, я себя чувствую въ послднее вре₁мя не хорошо.

Дрейфусъ молчалъ, но на лбу его появились морщины, что бывало съ нимъ всякій разъ, когда онъ глубоко задумывался. И онъ думалъ о томъ, какъ бы вырвать этого человка изъ омута, въ которомъ Эстергази увязъ, какъ бы возвратить этому человку его прежніе беззаботные дни, когда этотъ его другъ постояннымъ заразительнымъ весельемъ нравился всмъ кругомъ. ‘И моей жен онъ понравился бы, и она успокоилась бы и отстранила бы вс свои предчувствія’…

^:Они шли довольно долго, прежде чмъ раздался голосъ Дрейфуса.

— Слушай, Эстергази, ты знаешь, что я тебя люблю и желаю теб счастья.

— Опять онъ со своею любовью!— промелькнуло въ душ Эстергази, — провались ты, жидова, съ своей вчной дружбой, счастливецъ!

Дрейфусъ не подозрвая, какое впечатлніе онъ производитъ своими словами, полными участія и любви къ пріятелю, продолжалъ.

— Я и вс знающіе тебя, мы видимъ, что съ тобой происходить что-то не ладное. Вс мы, конечно, знаемъ, что причиной этому служить Ліана.

— Ты, ты, ты!— готово было вырваться изъ груди у Эстергази, — ты мн не даешь всю жизнь покою — и я не успокоюсь, пока не сгублю тебя, пока не увижу твоихъ страданій, твоихъ стоновъ, мольбы о пощад, пока не наслажусь воплями твоими и воплями твоей жены, пока не изведу всхъ щенятъ твоихъ и не обезчещу тебя, какъ никто еще не былъ. обезчещенъ во Франціи. Тогда только я буду счастливъ, какъ счастливъ ты теперь.

— Я хочу съ тобой поговорить, какъ съ другомъ, — продолжалъ въ тоже время Дрейфусъ, — и отъ души хочу помочь теб выпутаться изъ твоего положенія. Ліану теб придется бросить, конечно.

Эстергази насмшливо улыбнулся.

— Бросить и начать жизнь снова такую, которую ты велъ до знакомства съ нею. Парижъ достаточно оцнилъ ея отрицательныя достоинства, и мы, твои друзья, искренно сожалемъ о томъ, что ты попался въ ея руки.

— Подлецъ!— чуть не сорвалось съ языка Эстергази.— Не нужно мн твоихъ сожалній, — мысленно проговорилъ Эстергази.

— Я полагаю, ты самъ чувствуешь, на сколько низка эта женщина. Твои матеріальныя условія ухудшились, — извини, что я затрогиваю этотъ вопросъ, но наши отношенія, я полагаю, позволяютъ мн это, — конечно, ты можешь вполн разсчитывать на меня, и я — клянусь теб, — съ восторгомъ предложу теб изъ моихъ средствъ, сколько ты пожелаешь.

— Мерзавецъ!— пронеслось въ голов Эстергази,— какъ ты ршаешься благодтельствовать мн, навязывать свою дружбу и состояніе, когда я презираю тебя, когда я ненавижу тебя.

Дрейфусъ съ трудомъ договорилъ свои послднія слова и ждалъ отвта. Онъ затронулъ очень щекотливый вопросъ, какъ ему казалось, и боялся, чтобы Эстергази не обидлся. Глубоко вруя въ дружбу Эстергази, Дрейфусъ все-таки съ нкоторыхъ поръ, сталъ относиться къ Эстергази съ большою осторожностью, потому что, видя постоянно нервное возбужденіе въ своемъ друг, опасался, какъ бы какимъ-нибудь неосторожнимъ словомъ, не попортить прежнихъ отношеній. Онъ давно уже хотлъ поговорить съ своимъ другомъ, но все какъ-то не ршался, именно, имя въ виду не обидть его предложеніемъ денегъ..

Теперь какъ-то исполнившись ршимостью, онъ затронулъ вопросъ, и, выстрливъ залпомъ послднія свои слова, остановился, какъ будто испугавшись чего-то, и ждалъ, не ршаясь взглянуть на Эстергази, отвта. Наступило довольно продолжительное молчаніе. Эстергази тоже не говорилъ, Дрейфусъ не ршался нарушать той внутренней борьбы, какая, по его мннію, должна была происходить въ душ его пріятеля. Между тмъ они подошли къ калитк дома, гд жила Ліана, Эстергази дернулъ за ручку звонка и вдали за деревьями, скрывавшими жилище отъ улицы, раздался мелкій дребезжащій звонъ колокольчика.

Черезъ нкоторое время, калитка открылась, и они, пройдя дорожку, бжавшую между высокими густыми деревьями, очутились у небольшой мраморной лстницы. Эстергази все молчалъ. Наконецъ, взойдя уже на лстницу, у самыхъ дверей, которыя должны были сію минуту раскрыться, чтобы впустить пріятелей, Дрейфусъ взволнованнымъ голосомъ повторилъ свое предложеніе.

— Объ этомъ посл!— былъ отвтъ.

Дверь отворилась, Эстергази и Дрейфусъ очутились въ квартир Ліаны де Пужи.

ГЛАВА VI.
Дрейфусъ у Ліаны де Пужи.

— Наконецъ-то я имю удовольствіе видть васъ у себя!— раздался звонкій голосъ Ліаны де Пужи,

Дрейфусъ стоялъ передъ Ліаной де Пужи.

Прежде онъ видлъ ее только издали и открыто признавалъ, что она дьявольски красива. Теперь, когда онъ стоялъ прямо передъ ней и разсматривалъ ее съ любопытствомъ объективнаго изслдователя, чтобы выяснить себ, что такъ-привлекаетъ къ ней его друга Эстергази, онъ нашелъ, что вблизи она безконечно красиве, что ничего подобнаго въ жизни онъ не видалъ. Но, забывшись на минуту подъ обаяніемъ ея ослпительной красоты, онъ вдругъ вспомнилъ о томъ, для чего служитъ этой женщин ея красота, какъ она безчестно пользуется своею красотою, сколько жертвъ прошло черезъ ея руки, превращенныя изъ богатыхъ въ нищихъ, изъ честныхъ въ преступниковъ, вспомнилъ и то, что она сдлала съ его ближайшимъ и, пожалуй, единственнымъ другомъ Эстергази, и въ немъ поднялась цлая туча злобы противъ ней.

А она, между тмъ, съ обворожительной улыбкой, продолжала:

— Очень рада, очень рада видть васъ, капитанъ!

Дрейфусъ не счелъ нужнымъ отвтить на это даже наклоненіемъ головы.

— Садитесь сюда поближе, капитанъ, вотъ на. это кресло, — и Ліана указала Дрейфусу кресло, стоящее почти рядомъ съ нею, — мы поговоримъ съ вами, — мн хочется очень поговорить съ вами!— продолжала Ліана все съ той же обворожительной улыбкой. Дрейфусъ стоялъ неподвижно.

— Что же вы, капитанъ?— разразилась Ліана, звонкимъ хохотомъ, — не желаете ссть рядомъ со мной?

Дрейфусъ повелъ глазами кругомъ, ища себ мста нсколько подальше отъ Ліаны, но такъ какъ вс были заняты, то ему поневол пришлось ссть рядомъ съ Ліаной.

— Однако, какой вы! Я себ представляла васъ совершенно другимъ!

Дрейфусъ, не говоря ничего, съ серьезнымъ видомъ сталъ разсматривать Ліану. Она была въ роскошномъ, бломъ плать, ослпительно блиставшемъ, брильянтами при масс огней, наполнявшихъ комнату.. ‘Да! поразительно красива!— произнесъ мысленно Дрейфусъ, и сталъ осматривать комнату. Ліана, между тмъ, занялась разговоромъ съ кмъ-то изъ присутствующихъ и оставила, повидимому, Дрейфуса въ поко.

Дрейфуса поразило количество лицъ. Тутъ были и молодые и старые, и военные и штатскіе, прежнія симпатіи Ліаны и настоящія. Эстергази, приведя Дрейфуса, куда-то исчезъ, такъ что Дрейфусъ почувствовалъ себя въ этой обстановк совершенно одинокимъ, да и, въ самомъ дл, чужда ему была эта обстановка.

— Зачмъ я сюда пришелъ? негодовалъ онъ на себя, и невольно мысли его обратились ко, дому, къ жен и къ любимому Пьеру.

— Моя милая Люси и не подозрваетъ, бдняжка, куда затащила меня моя дружба съ Эстергази. Еще боле возненавидла бы она его. Бдная, отчего это она чувствуетъ къ этому Эстергази такое непріязненное чувство? Говорила мн она, что онъ за ней въ прежнее время сильно ухаживалъ, но, сама не понимая причины, никогда не довряла его чувству. Все ей казалось, что оно, хочетъ жениться на ея деньгахъ, а не на ней. Странно!— мн всегда Эстергази казался такимъ безкорыстнымъ.

— А съ нимъ что-то неладное творится!— продолжало, разсуждать мысленно Дрейфусъ, — и отчего онъ не можетъ выбраться изъ этого вертепа, — и Дрейфусъ окинулъ взглядомъ ярко освщенную комнату и всхъ присутствующихъ, медленно переводя глаза свои съ одного на другого, точно желалъ разсмотрть подробно черты всякого изъ нихъ и запечатлть ихъ въ своемъ ум.

— Противныя рожи!— ршило, Дрейфусъ.— Испитыя, истощенныя! А у этого франтика какъ душа держится въ тл?— остановилъ Дрейфусъ свой взоръ на одномъ безконечно тонкомъ длинномъ субъект съ блднымъ лицомъ.— Тоже, поди, какой-нибудь маркизъ, просаживающій на Ліану отцовскія деньги. А какъ онъ блденъ, бдняга, — врно боленъ, — и въ душ Дрейфуса шевельнулось теплое участье къ этому больному юнош.

Рядомъ съ юношей сидлъ старикъ, глубокій старикъ, онъ что-то шепталъ больному юнош, и юноша самодовольно улыбнулся своими болзненно выцвтшими глазами.

— Что этому здсь нужно?— продолжалъ свои мысли Дрейфусъ — такой старый, ему лтъ семьдесятъ на видъ! Спать ему пора въ это время, а не здсь засиживаться въ этомъ вертеп. Чмъ онъ состоитъ у Ліаны, ужъ конечно, онъ ни на минуту не могъ считать себя счастливцемъ, снискивающимъ теплыя ласки Ліаны!— Что-то знакомое въ этомъ лиц! Гд я видлъ его?

Вдругъ въ душ Дрейфуса зашевелились забытыя воспоминанія, вся его жизнь до свадьбы представлялась во всей нагот. То, что ему казалось теперь такимъ омерзительнымъ, было и его удломъ. И онъ принималъ участье въ этой мерзкой, разгульной жизни среди женщинъ и попоекъ. Молодымъ офицеромъ онъ любилъ встряхнуться, какъ онъ самъ выражался, и подчасъ, можетъ быть, своимъ безпечнымъ разгуломъ могъ бы заткнуть за поясъ не одного изъ присутствующихъ здсь. А Эмилія? А Антуанетъ? А Эрминія? И, наконецъ, послдняя изъ его увлеченій — Казоттъ? Маленькая, прехорошенькая Казоттъ, любившая его до обожанія? И онъ переживалъ съ этими женщинами все то, чмъ живутъ теперь эти, собравшіеся здсь ради веселія — можетъ быть, тоже встряхнуться? Почему же въ немъ возбуждаютъ такое отвращеніе эти лица? Вдь, и он принадлежалъ къ нимъ прежде — прежде еще, когда у него не было счастья въ дом, когда не было жены и дтей, любящихъ, преданныхъ, принадлежащихъ ему всми порывами своихъ невинныхъ душъ! Почему же он тогда не находилъ въ этой жизни ничего омерзительнаго, ничего преступнаго?— Потому что лучшаго не испытывалъ!— ршило, Дрейфусъ.

— Теперь мн это гадко! Теперь… когда я испыталъ лучшее. Это лучшее дали мн жена и дти, и полный счастья я позабылъ, что я былъ тмъ же, чмъ, можетъ быть, представляется мн въ данную минуту этотъ больной юноша, и съ участьемъ взглянуло, на юношу Дрейфусъ!

— Да счастье заставляетъ насъ о многомъ позабыть, и намъ подчасъ кажется въ людяхъ гадкимъ то, что не возбуждало во, насъ отвращенія, когда мы сами длали его, — заключилъ Дрейфусъ.

— А Казоттъ? Какая она была милая, добрая, а я съ ней поступилъ такъ рзко, когда собрался жениться. Странно, вс женщины, съ которыми мн приходилось сталкиваться, дарили меня какимъ-то особымъ вниманіемъ, — нкоторыя даже влюблялись до того, что прямо заявляли, что безъ меня жить не могли. А я могъ прекрасно жить безъ нихъ. Вотъ Эстергази не везло такъ, — вспомнилъ Дрейфусъ своего друга.— Ужъ какъ ему хотлось соблазнить Казоттъ! Неудалось! а мн не стоило никакого труда. Гд теперь эта Казоттъ? Я такъ рзко прекратилъ съ нею отношенія, она такъ меня умоляла не губить ее.

— ‘Пожалй меня!— не бросай меня!’ — молила она, и при воспоминаніи объ этой разлук, стоившей и Дрейфусу не мало угрызеній совсти, всего его передернуло.

— Съ тхъ поръ она пропала! Ни слуху объ ней!— пронеслось въ мысляхъ Дрейфуса, и онъ задумался.

— Однако, это по меньшей мр нелюбезно, капитанъ!— раздался голосъ Ліаны, заставившій Дрейфуса очнуться.— Пришли въ гости ко мн, сли рядомъ со мной и не обращаете никакого вниманія на меня — не считаете даже нужнымъ поддержать нашъ разговоръ! Это обидно, очень обидно! Не правда-ли, господа, — обратилась Ліана къ присутствовавшимъ.

Въ отвтъ раздался какой-то неопредленный гулъ, который долженъ былъ, повидимому, обозначать, что Ліана говорить правду, потому что Ліана продолжала:

— Ну, вотъ видите, капитанъ, господа согласны со мной, что вы не любезны. Прошу васъ сейчасъ же исправиться и принять участіе въ нашемъ разговор.

Дрейфусъ, красня, поклонился.

— Мы говорили, — продолжала Ліана, — о представленіи ‘Паяцовъ’ Леонкавалло на будущей недл. Изъ Вны пріхала Пинетти и выступаетъ первый разъ въ Большой Опер въ ‘Паяцахъ’! Вы слыхали Пинетти?

И не ожидая отвта, продолжала:

— Маркизъ Февріе,— указывая веромъ на какого-то прыщеватаго господина, наклонилась Ліана къ Дрейфусу, — находитъ, что для нея нтъ роли въ ‘Паяцахъ.’ — Вдь вы такъ изволили выразиться, маркизъ?— обратилась она къ маркизу, всмъ своимъ, роскошнымъ и гибкимъ бюстомъ подаваясь впередъ.

Маркизъ захлопалъ нсколько разъ своими блесоватыми глазами и выстрлилъ во всю мочь.

— Да! Сударыня!

По движенію губъ его видно было, что маркизъ собирается произнести еще что-то, и вс повернулись въ его сторону, чтобы услышать, что онъ изъ себя выдавитъ. Но маркизу это выдавливаніе приходилось безконечнымъ трудомъ. Губы его двигались, самъ онъ соплъ, пыхтлъ, кряхтлъ, наконецъ, покраснлъ весь и, откинувшись на спинку стула, закрылъ, своими вками глаза, предварительно закативъ ихъ такъ сильно, что, казалось,— они ушли у него подъ, лобную кость.

— Интересный удавъ!— промелькнуло въ голов у Дрейфуса.

Какъ бы понявъ промелькнувшую у Дрейфуса мысль, Ліана сказала ему:

— Маркизъ ученый. Онъ всю жизнь посвятилъ археологіи.

— ‘Кажется, онъ самъ могъ бы служить предметомъ изученія для археолога!’ — мысленно произнесъ Дрейфусъ и, чтобы что нибудь сказать, добавилъ вслухъ:

— Я лично ничего не понимаю въ археологіи, но, мн кажется, нужно обладать крайне глубокимъ, пытливымъ умомъ, чтобы на основаніи раскопокъ, и добываемыхъ орудій древности, можно было судить о государственномъ и гражданскомъ стро древнихъ эпохъ, и съ такой вроятной обстоятельностью опредлять мру нравственнаго подъема человка въ эти отдаленныя времена, а между тмъ господа археологи — къ чести ихъ надо сказать — длаютъ это съ изумительнымъ умньемъ.

Такимъ языкомъ никто въ этомъ обществ не говорилъ. Вс какъ будто почувствовали себя неловко. Казалось, никто не понялъ, что хотли, сказать Дрейфусъ, и даже самъ великій археологъ выпучилъ на Дрейфуса свои блесоватыя глаза, и губы его не пришли въ движеніе. Нкоторые изъ присутствующихъ, даже косо посмотрли на Дрейфуса. ‘Что молъ это за человкъ? Откуда онъ взялся?’

А между тмъ, Дрейфусъ не обращалъ никакого вниманія на произволенное впечатлніе и обратился къ маркизу:

— И много вы, маркизъ, произвели раскопокъ?

Маркизъ хлопалъ глазами.

— Составили себ какой-нибудь музей ископанныхъ вами инструментовъ или жертвовали ихъ въ общественные музеи?

Маркизъ не могъ бы отвтить ни на одинъ, ни на другой вопросъ. Выручила его Ліана.

— Маркизъ не любитъ, объ этомъ распространяться, капитанъ,!— а потому не тревожьте его своими вопросами, умоляю васъ,.

Дрейфусъ съ недоумньемъ посмотрлъ на Ліану и на маркиза. Послдній, красня, соплъ и насколько его блесоватые глаза могли выражать благодарность, выразилъ ими благодарность Ліан.

— Хорошъ археологъ! Кажется, ничего не понялъ, что я ему сказалъ. Вроятно, такой же археологъ, какъ я китайскій мандаринъ! — подумалъ про себя Дрейфусъ, — во всякомъ случа, прелюбопытная штука и, дйствительно, археологическая.

Въ это время въ сосдней комнат раздался какой-то шумъ, смхъ, стукъ и оттуда вылетлъ стрлой довольно красивый, молодой человкъ.

— Меня обижаютъ, обижаютъ, — кричалъ онъ, бросаясь прямо къ Ліан на колна, — выручите, дорогая, скажите имъ, чтобы не обыгрывали меня. Посмотрите, вотъ на эту даму поставилъ послдній франкъ и проигралъ, проигралъ, и все этотъ черный — провались онъ! Эта дама — это вы, Ліана! На васъ игралъ, на ваше счастье, черномазый обыгралъ меня.

Ліана хохотала отъ души, да и вс присутствующіе улыбались.

Молодой человкъ, конечно, только притворялся, что онъ въ такомъ отчаяніи, ради шутки, чтобы позабавить Ліану.

Онъ былъ высокаго роста, пропорціональнаго тлосложенія, съ довольно правильнымъ, красивымъ лицомъ. Лицо его съ срыми, улыбающимися глазами было настолько симпатично, что невольно располагало въ свою пользу. У Ліаны этотъ молодой человкъ появился недавно, но своимъ веселымъ, откровеннымъ характеромъ до того нравился всмъ, что даже ‘черномазый’, какъ называлъ молодой человкъ Эстергази, нисколько не чувствовалъ злобы къ нему. Наивность и простота молодаго человка обезоруживала это воплощеніе злобы. Ліана принимала его ухаживанія, не придавая имъ никакого значенія, да и молодой человкъ ухаживалъ за Ліаной, безъ всякихъ, повидимому, цлей, такъ себ прямо, какъ ухаживалъ бы за всякой красивой женщиной. Опасности, въ сущности, серьезной Ліана не составляла для него никакой, хотя по присущей ей привычк она не могла не общипывать этого птенца, поручая ему исполненіе маловажныхъ, какъ казалось на первый взглядъ, порученій, но оплачиваемыхъ довольно дорого. Робертъ Тизо — это былъ онъ, — съ удовольствіемъ, исполнялъ порученія Ліаны и, какъ человкъ молодой, не особенно стснялся суммами, которыя ему приходилось затрачивать на эти порученія.

У Ліаны онъ бывалъ въ послднее время каждый день, но не она влекла его къ себ. Здсь было Роберту весело. Можно было пить, играть въ карты, пть, танцевать одному или съ Ліаной или съ какимъ-нибудь подгулявшимъ пріятелемъ — все равно. И онъ, веселился въ этомъ обществ отъ души, не стараясь даже нисколько вникнуть, изъ кого въ сущности состоитъ это общество, въ которомъ ему такъ весело. Мать ему оставила довольно большое состояніе, но благодаря характеру своему, онъ не придавалъ никакой цны деньгамъ, и поэтому состояніе его, усиленно опекуемое Ліаной, стало таять. А онъ жилъ изо-дня въ день, не заботясь о будущемъ, поставивъ своимъ девизомъ: ‘повеселй бы только’.

Общество, собиравшееся у Ліаны, какъ нельзя больше отвчало его девизу, и поэтому здсь онъ, чувствовалъ себя отлично.

— Много проигралъ, Робертъ?— продолжала хохотать Ліана. Она молодымъ людямъ говорила покровительственно ‘ты’.

— Да все, что было!— выворачивая наружу карманы, проговорилъ Робертъ.

— Ну, такъ садись! Поговоримъ! можетъ быть, въ моемъ присутствіи забудешь о своемъ проигрыш!.

— О, наврное, божественная!— стараясь изобразить на лиц восторгъ и складывая руки на груди, проговорилъ Робертъ голосомъ до того комичнымъ, что Ліана опять закатилась со смху, и ей вторили присутствующіе.

Дрейфусъ съ любопытствомъ разсматривалъ Роберта. Ему понравилось очень лицо Роберта.

— Симпатичный малый!— ршилъ Дрейфусъ.

Въ это время Робертъ Тизо бросилъ взглядъ въ сторону Дрейфуса и увидлъ незнакомое лицо.

Съ свойственной ему развязностью онъ подошелъ жъ Дрейфусу.

— Мы съ вами не знакомы, капитанъ, — сказалъ онъ, — позвольте представиться.— Весь этотъ сбродъ я знаю давно — Робертъ Тизо, — поспшилъ онъ сказать свою фамилію, потому что Дрейфусъ, вставъ съ кресла, подавалъ ему руку и произнесъ: ‘Дрейфусъ’.

— Такъ весь этотъ сбродъ я давно знаю, — повторилъ Робертъ, — препорядочная шваль, — громко расхохотался Робертъ.

Ліана опять расхохоталась и вся компанія, повидимому, нисколько не обидлась, что Робертъ передъ незнакомымъ имъ совершенно человкомъ, назвалъ ихъ швалью. Вс уже настолько привыкли къ этому милому юнош, слишкомъ, быть можетъ, неосторожному въ своихъ выраженіяхъ, что никто не обращалъ вниманія на его подчасъ острыя шутки, тмъ боле, что въ дйствительности Робертъ никогда не имлъ серьезнаго намренія обидть кого-нибудь. Все длалось имъ ради шутки. Ліана была всегда на сторон этого остроумнаго мальчика, какъ она его называла, а это обстоятельство уже много значило въ глазахъ постителей Ліаны, такъ что въ виду этого, и во многихъ случаяхъ по одному этому, никому и въ голову не приходило обижаться на Роберта

Дрейфусъ, выслушавъ замчаніе Роберта, въ первую минуту не зналъ, что длать. Въ душ, конечно, онъ соглашался съ Робертомъ, даже и самого Роберта, быть можетъ, причислилъ уже за одно ко всей компаніи, но онъ не зналъ, какъ будетъ принята эта шутка другими членами кружка Ліаны. Однако, увидвъ что шутка вызвала только смхъ, и самъ позволилъ себ отъ души расхохотаться.

Въ дверяхъ сосдней комнаты показался подъ руку съ полковникомъ Пати дю Клямомъ Эстергази. Эстергази слышалъ выходку Роберта и упорно глядлъ на Дрейфуса, послдній не замчалъ его. Когда Дрейфусъ разсмялся, Эстергази всего передернуло.

— Смешься?! Еще смешь смяться! Да, шваль собралась здсь, и я шваль, а ты, благородный, великодушный человкъ! мысленно ругался Эстергази.— Подлый жидъ!— прибавилъ онъ со злобой.

— И Дрейфусъ здсь!— обратился Пати дю Клямъ къ Эстергази.

— Какъ видишь!— отвтилъ Эстергази.

— Вотъ не ожидалъ!— проговорилъ Пати дю Клямъ.

— Отъ него всего можешь ожидать, — со злобой прошиплъ Эстергази.

— А куда же двались его высокіе принципы и нравственности, о семейной жизни?

— А чортъ его знаетъ!

— Удивительно!? Не ожидалъ, не ожидать!— проговорилъ про себя Пати дю Клямъ.— Подойдемъ къ нему поздороваться — обратился Пати дю Клямъ къ Эстергази.

— Можешь одинъ идти, я съ нимъ уже здоровался, — проговорилъ какъ-то скороговоркой Эстергази и вышелъ въ другую комнату.

Здсь онъ слъ за ломберный столикъ, за которымъ только что выигралъ у Роберта три тысячи франковъ и задумался..

Предметомъ его мыслей былъ Дрейфусъ. Съ каждымъ днемъ злоба Эстергази къ Дрейфусу росла и росла. Казалось, все существо Эстергази было охвачено безконечной злобой, и весь онъ превратился въ олицетвореніе ненависти къ Дрейфусу. Онъ сознавалъ все превосходство Дрейфуса надъ собой, и ненавидлъ его за это. Дружба и глубокое пониманіе дружескихъ, обязанностей Дрейфусомъ выводила Эстергази изъ себя.. Онъ пользовался дружбою Дрейфуса, пользовался его дружескими услугами, но всякая такая услуга со стороны Дрейфуса только вооружала противъ него Эстергази и увеличивала ненависть его. Онъ былъ правъ, когда сознался себ, что Дрейфусъ не даетъ ему покоя, онъ могъ бы быть счастливымъ только тогда, когда увидалъ бы Дрейфуса ползающимъ у его ногъ, униженнымъ, обзчещеннымъ. Но Дрейфусъ былъ слишкомъ чистъ и благороденъ и, слдовательно, дождаться того времени, когда Дрейфусъ ползалъ бы у ногъ Эстергази, было немыслимо. Если бы даже какой-нибудь проступокъ — а на такой проступокъ трудно было бы разсчитывать, — и вызвалъ въ душ Дрейфуса раскаяніе, то все таки это раскаяніе не могло бы никакъ, при гордости и благородств Дрейфуса, сопровождаться его униженіемъ. А Эстергази чувствовалъ, что только тогда и могъ бы онъ сброситъ съ себя эту давящую его злобу къ Дрейфусу, когда Дрейфусъ былъ бы униженъ.

И вращались мысли маіора Эстергази въ этомъ заколдованномъ кругу, и не находили, онъ выхода изъ. своего положенія, которое съ каждымъ днемъ становилось для него невозможне.

— Какъ бы сдлать, какъ бы сдлать это?— нестерпимо страдая, ломалъ свою голову Эстергази и не находилъ въ своемъ ум никакого ршенія.

А въ это время между Дрейфусомъ и полковникомъ Пати дю Клямомъ шелъ разговоръ.

— Удивляюсь, что васъ вижу здсь, капитанъ!— говорилъ обращаясь къ Дрейфусу Пати дю Клямъ.

— Оказалъ дружескую услугу, господинъ полковникъ, — отвчалъ Дрейфусъ, — другъ мой пригласилъ меня сюда!

— Надюсь, этотъ другъ носитъ имя Ліаны?— насмшливо замтилъ Пати дю Клямъ.

— Нтъ, господинъ полковникъ, — серьезнымъ тономъ отвтилъ Дрейфусъ, — этотъ другъ называется Эстергази.

— Эстергази? Маіоръ Эстергази?— переспросилъ Пати дю Клямъ, — но, вдь, кажется, не здсь квартира маіора Эстергази, хе, хе, хе, — покатился полковникъ со смху.— Вдь, маіоръ Эстергази… хе, хе… хе. могъ бы васъ къ себ пригласить… хе, хе… хе… у него есть своя квартира… хе, хе… хе.

— Оставимъ этотъ разговоръ, господинъ полковникъ, — взволнованнымъ голосомъ произнесъ Дрейфусъ.

— Какъ вамъ угодно?! Какъ вамъ угодно, господинъ капитанъ… хе… хе… хе… продолжалъ хохотать Пати дю Клямъ, и отъ смха его Дрейфуса всего покоробило.

У него стало невыносимо гадко на душ, и онъ ршилъ поскоре вырваться изъ этого дома.

Онъ всталъ и подошелъ къ Ліан проститься.

— Уже?— спросила Ліана удивленно, — и поужинать у меня не хотите?

— Нтъ, благодарю васъ!— Я тороплюсь домой, дома дла у меня много.

— Въ этотъ поздній часъ пора спать или, если кто привыкъ ужинать, то ужинать, а ужъ никакъ не заниматься длами, — впрочемъ, можетъ быть, есть… хе, хе… хе… такія дла, которыя успшно исполняются только ночью… хе… хе… хе.

Дрейфусъ повернулся въ сторону Пати дю Кляма:

— Довольно, полковникъ! Нашъ разговоръ слишкомъ затягивается, — произнесъ Дрейфусъ гробовымъ голосомъ, въ глазахъ его засверкали сердитые огоньки.

Пати дю Клямъ, казалось, понялъ угрозу Дрейфуса и, отвернувшись отъ него, о чемъ-то сталъ шептаться съ первымъ попавшимся сосдомъ.

Дрейфусъ поклонился Ліан, которая просила постить ее при первомъ удобномъ случа, и вышелъ въ другую комнату, чтобы увидться съ Эстергази.

Эстергази сидлъ, опершись руками на столъ и, закрывъ лицо, глубоко задумался.

— Другъ мой, я ухожу!— ударилъ легонько Дрейфусъ своего друга по плечу.

— Дрейфусъ?!— вскочилъ Эстергази точно ужаленный и открылъ широко глаза,

— Что съ тобою, — спросилъ изумленный и испуганный Дрейфусъ.

— Нтъ, ничего!— глухо отвтилъ Эстергази, протирая глаза руками и стараясь какъ будто укрыть свое лицо отъ Дрейфуса.

Дрейфусъ смотрлъ на него.

— Что съ тобой, Эстергази?— повторилъ вопросъ Дрейфусъ.

— Нтъ, такъ! ничего! я задумался, ты такъ неожиданно ударилъ меня по плечу.— Нтъ, ничего, — стараясь овладть собой, говорилъ Эстергази.

Дрейфусъ покачалъ головой не то укоризненно, не то съ участьемъ.

— Я ухожу, — посл нкоторой паузы проговорилъ Дрейфусъ.— Мн пора домой! Ты остаешься?

— Да, остаюсь еще.

— А, можетъ быть, пойдешь со мной?

— Нтъ, остаюсь еще!

— Тогда до свиданья!— какъ бы что-то ршая, медленно проговорилъ Дрейфусъ, — до свиданья, Эстергази!

— Прощай!— коротко отвтилъ Эстергази.

Когда Дрейфусъ повернулся къ нему спиной и сталъ выходить изъ комнаты, Эстергази бросилъ ему вслдъ взглядъ такой безконечной ненависти, которая не поддается описанію.

ГЛАВА VII.
Новый врагъ.

Дрейфусь шелъ домой въ мрачномъ настроеніи духа. Онъ были, недоволенъ собой, что исполнилъ просьбу Эстергази и пошелъ къ Ліан де Пужи, тмъ боле, что его присутствіе на вечер у Ліаны совершенно не нужно было, какъ оказалось, для Эстергази. Эстергази, приведя его къ Ліан, моментально скрылся въ другую комнату и игралъ, какъ выяснилось потомъ, въ карты, а его, Дрейфуса, онъ оставилъ въ обществ Ліаны и ея сомнительныхъ поклонниковъ.

‘Зачмъ я пошелъ туда?— негодовалъ на себя Дрейфусъ, — къ чему Эстергази повелъ меня туда?’

И какъ ни усиливался Дрейфусъ разршить, какая цль заставила Эстергази пригласить его къ Ліан, ршенія онъ не могъ найти. Но больше всего его мучила и даже приводила его въ искреннее негодованіе встрча и разговоръ съ полковникомъ Пати дю Клямомъ. Онъ никакъ не могъ понять всей сцены. Что Пати дю Клямъ былъ недоволенъ Дрейфусомъ,— было ясно, что глупая и ничмъ необъяснимая выходка Пати дю Кляма была умышленно состроена, — тоже было ясно, но почему онъ недоволенъ мной? почему онъ такимъ рзкимъ образомъ выказалъ это неудовольствіе?— вотъ вопросы, на которые Дрейфусъ не могъ найти отвта. Старался Дрейфусъ въ своихъ служебныхъ отношеніяхъ къ полковнику Пати дю Кляму найти что-нибудь такое, что могло бы его вооружить противъ него, Дрейфуса. И тутъ, казалось Дрейфусу, ничего не было. Напротивъ, хотя чисто оффиціальныя, но очень хорошія отношенія, казалось, установились между полковникомъ Пати дю Клямомъ и Дрейфусомъ, со времени назначенія Дрейфуса въ четвертое Отдленіе Генеральнаго Штаба. Дрейфусъ, какъ младшій въ чин, выказывалъ полковнику Пати дю Кляму полное почтеніе. Правда, иногда внутренно Дрейфусъ и позволялъ себ усумниться въ глубокихъ знаніяхъ полковника, и не разъ насмшливая, улыбка готова была появиться на лиц Дрейфуса, когда съ глубокимъ видомъ знатока Пати дю Клямъ. ршалъ тактическіе вопросы, но Дрейфусъ отлично умлъ владть собой и, прекрасно сознавая свое превосходство надъ полковникомъ, ни однимъ мускуломъ не выдавалъ себя, воздавая, согласно воинской дисциплин: кесарю кесарево. Значитъ, и съ этой стороны, Дрейфусъ, казалось, былъ совершенно обезпеченъ и не могъ вызвать со стороны полковника какихъ бы то нибыло неудовольствій противъ себя.

Такъ казалось Дрейфусу, а на самомъ дл было нчто иное, о чемъ Дрейфусъ не зналъ.

Дло въ томъ, что своими способностями и трудолюбіемъ Дрейфусъ обратилъ на себя вниманіе своего ближайшаго начальника, которому непосредственно были подчинены и Пати дю Клямъ, и Эстергази и многіе другіе. Неоднократно Пати дю Кляму приходилось выслушивать отъ своего начальника упреки за. неумніе хорошо исполнить возложенныя на него порученія и наряду съ этимъ неоднократное замчаніе:

‘Вы бы брали примръ съ Дрейфуса!’

Честолюбивому и самолюбивому Пати дю Кляму казались слишкомъ обидными эти замчанія и, такъ какъ причиной ихъ являлся, какъ ему казалось, Дрейфусъ, а не его собственное неумніе взяться за дло, то въ его душ понемногу росла злоба противъ Дрейфуса. Его нравственная близорукость не позволяла ему видть превосходства Дрейфуса, дло, имъ сдланное, казалось ему не подлежащимъ критик, а тмъ боле осужденію, и отличіе Дрейфуса начальствомъ въ ущербъ ему представлялось въ его глазахъ лишь умышленной придиркой. Онъ заподозрилъ даже Дрейфуса въ какихъ-то закулисныхъ интригахъ.

Но наружно все-таки пока между Пати дю Клямомъ и Дрейфусомъ отношенія оставались строго оффиціальными, какъ и раньше, а потому Дрейфусъ никакъ не могъ предположить, что въ душ Пати дю Кляма таится злоба противъ него.

Сегодняшняя выходка Пати дю Кляма открыла Дрейфусу глаза… Дрейфусъ понялъ, что этотъ человкъ иметъ что-то противъ него, но о дйствительной причин онъ, конечно, не могъ догадываться. Во всякомъ случа ему больно было, что въ душ человка, противъ котораго онъ лично ничего не имлъ, скрывалась какая-то злоба, вылившаяся такимъ неожиданнымъ и рзкимъ образомъ.

— А этотъ Эстергази?— Что длается съ нимъ? Чего онъ такъ испугался, когда я подошелъ и ударилъ его но плечу?— продолжалъ разсуждать Дрейфусъ.— Странное съ нимъ что-то, очень странное!— Видлъ я эту красавицу! Дйствительно, дьявольски красива, но, вдь, какъ она низка въ нравственномъ отношеніи, и неужели-же Эстергази этого не видитъ? Неужели этотъ человкъ такъ слпъ, что не понимаетъ, что такое Ліана де Пужи? Вдь, весь Парижъ знаетъ ее и видитъ насквозь, а Эстергази не видитъ? Любовь слпа!— заключилъ, грустно поникнувъ головой Дрейфусъ.

Онъ шелъ очень медленно, какимъ то усталымъ шагомъ.

— Неужели нтъ уже. никакой возможности вырвать Эстергази?— опять раздался все тотъ-же вопросъ, который неоднократно оставался неразршеннымъ, когда Дрейфусъ думалъ о своемъ друг.— Если бы…

— Альфредъ!— раздался надъ самымъ ухомъ голосъ.

Углубленный въ свои мысли, Дрейфусъ не замчалъ, что сзади его уже около четверти часа идетъ женщина, то приближаясь къ нему, съ полною ршимостью заговорить съ нимъ, то отставая, какъ будто то, что она собиралась сказать, еще не вполн было готово, — еще недостаточно она обсудила, какъ сказать и съ чего начать. Она была одта вся въ черномъ, съ густою черною вуалью, спущенною на лицо, такъ что разсмотрть черты ея лица было невозможно’ Названный по имени, Дрейфусъ остановился. Онъ не сразу пришелъ въ себя и, прошло нсколько моментовъ, прежде чмъ Дрейфусъ усплъ сообразить, кто передъ нимъ. А въ это время женщина уже взяла Дрейфуса за руку и продолжала пріятнымъ, полнымъ безконечной нжности, голосомъ:

— Альфредъ, мой дорогой, мой горячо любимый. Альфредъ!

На губахъ Дрейфуса появилась холодная насмшливая улыбка.

— О, не смотри на меня такъ насмшливо, такъ, холодно, — не разрывай моего сердца! Скажи мн, что ты меня любишь еще, что твое сердце принадлежитъ мн, что то счастливое время, когда ты сложилъ на моихъ губахъ первый поцлуй, еще вернется, что мы будемъ еще счастливы…

— Никогда!— раздался отвтъ.

Это ‘никогда’ прозвучало холодно и ршительно… Слегка поблднвшее лицо Дрейфуса доказывало, что ему непріятна эта встрча, что ему противна эта женщина, старающаяся припомнить ему счастливоевремя. Это ‘никогда’ своимъ ршительнымъ тономъ сразило и стоявшую передъ нимъ женщину. Она опустила голову, но не выпускала изъ рукъ руки Дрейфуса.

Они оба молчали.

Еслибы въ эту минуту поднять вуаль, скрывавшую лицо женщины, то видно было бы, какая страшная борьба происходитъ въ душ ея. Лицо было блдно, какъ полотно, глаза приняли какой-то испуганный видъ и губы шептали что-то, но что именно.— разобрать было трудно. Ршившись разыскать Дрейфуса, она мечтала о встрч, какъ о начал счастья, безконечнаго счастья, она строила себ планы на будущее, она знала, что Дрейфусъ жената, до нея дошли объ этомъ слухи туда далеко, гд она была посл разлуки съ Дрейфусомъ, но она знала, какъ онъ ее любилъ, а любилъ онъ ее, дйствительно, безумно, она думала, что такая любовь не можетъ пройти, и вотъ явилась, посл долгаго отсутствія къ нему, чтобы сказать, что и она его любитъ, чтобы выслушать и отъ него признаніе, и начать посл этого новую, полную небеснаго счастья, жизнь. И вдругъ она услышала ‘никогда!’ Сердце рвалось у нея на части.

Дрейфусъ сдлалъ движеніе, точно хотлъ избавиться отъ нея, она крпче сжала руку его, и полнымъ грусти и отчаянія голосомъ произнесла:

— Дорогой Альфредъ! Я любила тебя всею душою моею!

— Ложь!— опять раздался ршительный голосъ Дрейфуса.

— Не перебивай меня! Выслушай меня до конца, и потомъ суди уже,— выслушай только, что я скажу теб.

Дрейфусу становился невыносимымъ разговоръ.

— Сударыня!— сказалъ онъ рзко, — мн кажется, что между нами все уже было сказано. Все, что вы намреваетесь мн сказать, будетъ только повтореніемъ уже сказаннаго, поэтому покорнйше прошу васъ оставить меня въ поко, — и Дрейфусъ, стараясь освободиться отъ руки, державшей его крпко женщины, дернулъ сильно свою руку.

Рука женщины опустилась безпомощно, и Дрейфусъ собирался уже прекратить томившее его, неожиданное свиданіе.

— Я люблю тебя, Альфредъ, безумно. И ты будешь моимъ, какой бы цною я не купила твою любовь.

— Сударыня, во первыхъ, моя любовь непродажна, а во вторыхъ, чего вы въ сущности отъ меня хотите? Не вы ли сами отказались отъ моей любви? Да, я васъ любилъ сильно, безумно, какъ уже потомъ не могъ любить, я видлъ въ васъ единственное свое счастье и льстилъ себя, безумецъ, надеждою, что и для васъ я составлялъ единственное счастье. И въ то время, когда, казалось, это счастье должно было осуществиться, когда вс мои мечты готовы были превратиться въ желанную для меня дйствительность, когда полный счастья я не могъ себ нигд найти мста, въ то время… что сдлали вы? Вы клялись мн въ вчной любви еще наканун…

— И теперь клянусь въ вчной любви! И клянусь въ томъ, что я ни на минуту не разлюбила васъ, что…

— Не мшайте, дайте кончить! Тамъ, въ то время — повторяю — когда я чувствовалъ въ ушахъ своихъ ваши клятвы, когда я блаженствовалъ, какъ малый ребенокъ, которому собираются дать кусочекъ сахару или конфету, — что сдлали вы?— спрашиваю я васъ.

Женщина опустила голову и слушала. Каждое его слово, казалось, камнемъ падало въ ея душу, сердце ея готово было разорваться на части.

— Что сдлали вы?— повторяю я.

— Прости меня!— раздался голосъ, въ которомъ звучала нота искренняго раскаянія.

— Простить? Теперь я все простилъ, потому что вы для меня не существуете…

— Ахъ!— съ глухимъ стономъ вырвалось изъ груди женщины.

— Но тогда я не могъ простить! И никто бы не простилъ, не только я. Наканун почти нашей свадьбы отдать руку другому? Разв это можно простить?

На лиц женщины отразилось глубокое страданіе.

— Вы говорите что любили меня? Да! и мн казалось, что это такъ! Но разв любовь свою вы только и могли доказать тмъ, что вышли замужъ за генерала графа де Брюне? Разв такъ выражается любовь? Вы предпочли титулъ, сударыня, неизвстному никому имени Дрейфусъ!! Вы предпочли милліоны скромной, хотя и безбдной жизни, такъ какъ у меня кое что осталось въ наслдство отъ отца, — жизни съ никому неизвстнымъ офицеромъ!! И вы бросили меня, вамъ легко было это сдлать!

Графиня закрыла лицо руками, послышались тихія всхлипыванія.

— А каково-то мн было оставаться? Мн, оплеванному, осмянному!!

Графиня отрицательно замахала одной рукой, не отнимая другой отъ лица.

— Каково было мн?!— продолжалъ Дрейфусъ, — вы тогда не подумали объ этомъ? А я, между тмъ, потерялъ вру во все и всхъ. Если со мной поступилъ такъ человкъ, которому я отдалъ всю душу, то что же остальные люди для меня? Я былъ убитъ нравственно и долгое время не могъ придти къ себя,

— Прости!— послышалась глухая мольба, но, повидимому Дрейфусъ не слышалъ этого.

— Я не могъ долго смотрть людямъ въ глаза, мн было стыдно. Я чувствовалъ себя такъ, точно я былъ виноватъ передъ людьми, точно я сдлалъ какое-то преступленіе.. Я страдалъ такъ, какъ не многіе, быть можетъ, способны страдать, а уже вы то наврное неспособны!

Графиня вздрогнула.

— Вы стоите теперь передо мной и страдаете, — я готовъ вамъ поврить, что вы меня любите, а бросая тогда меня, вы не спрашивали себя, не будетъ-ли онъ страдать? Нтъ, графиня де Брюне, — съ удареніемъ на каждомъ слог проговорилъ Дрейфусъ, — мое счастье тамъ, гд моя жена и дти, а не съ вами. Вы ступайте себ своею дорогою, а меня оставьте въ поко.

Послднія слова Дрейфусъ произнесъ уже мягко. Жена и дти, дйствительно, примирили его съ жизнью и доставили то счастье, которое подчасъ заставляло Дрейфуса говорить о высокомъ призваніи семьи, ката единственнаго хранителя нравственнаго начала въ человк. И теперь, когда Дрейфусъ вспомнилъ жену и дтей, то вдругъ почувствовалъ непреодолимое желаніе поскоре увидть ихъ и обнять. Его влекло къ семейному очагу, гд онъ забылъ вс свои прежнія невзгоды жизни.

— Тамъ я отдохну и отъ тебя, — мысленно проговорилъ Дрейфусъ, глядя на графиню, — и отъ всего, всего!

Онъ сдлалъ нсколько шаговъ, оставляя графиню одну съ ея горемъ.

— Это твое послднее слово, Альфредъ?— раздался сзади и его голосъ.

— Послднее, графиня, — какъ то весело отвтилъ Дрейфусъ, точно вдругъ почувствовалъ себя какъ то легко, точно освободился отъ давящаго его кошмара, и продолжалъ отдаляться.

Прошло нсколько мгновеній. Кругомъ царила глубокая тишина. Вдругъ Дрейфусъ повернулся и, увидвъ, что графиня стоитъ неподвижно на одномъ мст, крикнулъ еще разъ:

— Послднее, графиня де Брюне! Надюсь, что и свиданье съ вами — тоже послднее!

И полную тишину огласилъ самый веселый, непринужденный смхъ Дрейфуса.

— Посмотримъ!!— отвтила графиня.

Постоявъ еще нсколько мгновеній на мст, гд разбились вс ея надежды и мечты о будущемъ, она съ ршительнымъ видомъ удалилась.

ГЛАВА VIII.
Маргарита Делербъ.

— Отомщу, отомщу!— повторяла въ душ графиня де Брюне посл свиданія съ Дрейфусомъ. Не того она ожидала отъ этого свиданія. Она давно готовилась къ нему, врила въ глубокую любовь Дрейфуса, разсчитывала, что одно ея слово, слово любви заставить Дрейфуса забыть семью и сложить голову къ ея ногамъ. Этого не случилось. Она была оскорблена и унижена, и чувствовала свое униженіе всмъ существомъ своимъ. Да, она его любила. Разлука съ нимъ представляла для нея адскія мученія, и она была совершенно искренна, когда говорила Дрейфусу, что она любила и любитъ его. Почему семь лтъ тому назадъ она, почти уже невста Дрейфуса, вдругъ согласилась на предложеніе богатаго и стараго генерала графа де Брюне, врядъ-ли она могла отвтить. Она могла бы объяснить этотъ поступокъ легкомысліемъ и только легкомысліемъ. Дрейфусъ былъ близокъ къ истин, когда говорилъ ей, что она предпочла титулъ ему, никому неизвстному французскому офицеру, что она предпочла милліоны скромной, хотя и обезпеченной жизни. Да, только это могло ее заставить отказаться отъ Дрейфуса и выйти замужъ за графа де Брюне, такъ какъ во всемъ остальномъ графъ не выдерживалъ сравненія съ Дрейфусомъ. Но какъ она потомъ мучилась, какъ подчасъ жизнь ей была невыносима до такой степени, что она однажды покушалась даже на самоубійство. Она заплатила дорогой цной за свой легкомысленный поступокъ. Дрейфуса она продолжала любить и съ помощью знакомыхъ узнавала все, что касалось Дрейфуса, она слдила за всякимъ его шагомъ. Страшныя нравственныя страданія перенесла она, когда до нея дошло извстье о брак Дрейфуса. ‘Почему я не свободна!’ — чуть-ли не вслухъ кричала она наболвшей душой, — ‘я своимъ присутствіемъ разстроила бы этотъ бракъ’. И она разстроила бы его или, по крайней мр, испробовала бы вс средства, чтобы разстроить. Но она была далеко отъ Дрейфуса, а притомъ же присутствіе больного мужа напоминало ей, что она несвободна, что не порвавъ отношеній съ мужемъ, она не можетъ бжать облегчить свое горе. А порвать отношенія съ мужемъ равносильно было возвращенію къ той же бдности, въ которой она жила, познакомясь съ Дрейфусомъ. Для него она хотла имть эти милліоны, для него титулъ, чтобы онъ не смлъ ее упрекнуть въ бдности. Самолюбіе руководило ею и она изъ-за мелкаго самолюбія не позадумалась разбить жизнь человка. Правда, человкъ этотъ, мы видимъ, не погибъ, онъ нашелъ истинное счастье, но сколько мученій онъ перенесъ?

Графиня де Брюне по происхожденію принадлежала къ одному изъ аристократическихъ родовъ Франція, хотя отецъ ея, Робертъ Делербъ, не носилъ никакого титула. Во время послдней Имперіи Делербъ занималъ видный государственный постъ, который онъ достигъ, благодаря выдающимся административнымъ способностямъ и искренней преданности монархіи. Въ этой републиканско-монархической Имперіи человкъ, какъ Делербъ, преслдовавшій въ жизни проведеніе идеи безусловной и искренней преданности престолу, представлялся рдкостью, и былъ цнимъ и отличаемъ Наполеономъ. Въ короткое время Делербъ составилъ себ состояніе и возстановилъ репутацію Делербовъ, какъ фамиліи очень состоятельной. Когда-то Делербы принадлежали къ числу очень богатыхъ людей, но послдующія поколнія промотали наслдіе предковъ, такъ что Робертъ Делербъ родился уже въ бдной семь.

Но недолго пришлось ему пользоваться плодами своихъ трудовъ. Наступилъ несчастный 70-тый годъ и злосчастная война съ Германіей. Вспыхнувшая затмъ революція свергла съ престола Наполеона III, покровителя Делерба. Преданный душей своему Императору, Делербъ не захотлъ измнять своимъ убжденіямъ, и республика нашла въ немъ заклятаго противника. Новое правительство сочло поэтому нужнымъ конфисковать имущество Делерба и предложило ему оставить границы Франціи впредь до дальнйшихъ распоряженій.

Его дочери Маргарит было тогда всего шесть лтъ. Она, конечно, не понимала, что происходило съ ея отцомъ, какъ не понимала и внезапнаго отъзда изъ Франціи.

— Мы демъ съ тобой въ Австрію, милая Грита, — сказалъ ей однажды отецъ, и Гриту даже забавляла предстоящая поздка, которая стоила слишкомъ много нравственныхъ страданій ея отцу.

Матери Маргарита лишилась очень рано, и не. помнила ея совершенно.

Въ Австріи Делербъ жилъ довольно бдно съ своей дочерью на т послднія крохи, которыя ему удалось скрыть отъ слишкомъ жадныхъ секвестраторовъ.

Наступило время ученія Маргариты, и Делербъ отдалъ ее въ одну изъ внскихъ школъ. Среди подругъ она пользовалась большою симпатіею, но сама она не выражала особеннаго вниманія, повидимому, ни къ кому. Училась она не дурно, но не принадлежала къ числу первыхъ ученицъ въ класс.

Тамъ пробыла она до шестнадцатилтняго возраста.

Въ одинъ прекрасный день отецъ сказалъ ей:

— Завтра демъ во Францію, милая Грита!

Тонъ отца былъ такой же сухой, какъ десять лтъ тому назадъ, когда онъ говорилъ Грит, что они дутъ въ Австрію.

Делербъ наканун получилъ извстіе, что онъ можетъ возвратиться во Францію. Ему прощались вс его преступленія противъ республики, какъ значилось въ оффиціальной бумаг, которую онъ получилъ изъ французскаго посольства въ Вн. Своего возвращенія на родину онъ не откладывалъ и ршилъ хать черезъ день. Объ этомъ ршеніи онъ и сообщилъ своей дочери тономъ, не допускавшимъ никакихъ вопросовъ. Да, и вообще Маргарита никогда не спрашивала отца о причинахъ того или другого ршенія его. Она привыкла ему повиноваться во всемъ безъ всякихъ вопросовъ или возраженій.

Делербы заняли мсто въ вагон, и поздъ тронулся.

Теперь только Робертъ Делербъ разсказалъ Маргарит свою исторію о томъ, какъ онъ, преданный монархистъ, получилъ приказаніе отъ новаго республиканскаго правительства оставить предлы Франціи, какъ имущество и состояніе его, достигшее значительныхъ размровъ, благодаря его неутомимымъ грудамъ, было конфисковано. Столько скорби и страданій слышалось въ словахъ старика, что дочь его почти не узнавала его: ‘это-ли тотъ сухой и всегда серьезный человкъ, какимъ она всегда видла своего отца.’ Никогда раньше онъ не проронилъ ни одного слова сожалнія о прошломъ, никогда не слыхала она отъ него ни одного упрека по адресу республиканскаго правленія, которое лишило ихъ всего, достигнутаго многими годами честнаго труда. А теперь лились его слова потокомъ, полнымъ горькихъ упрековъ, онъ сталъ ненавидть республиканскую Францію всею душою, какъ прежде любилъ всей душой монархическую Францію. И въ душу молодой двушки глубоко западали отцовскія страданія, ненависть, какою дышалъ ея отецъ, сообщалась ей понемногу. Оторванная съ ранняго возраста, отъ родной земли, брошенная въ среду, гд она не слыхала почти ничего, кром сухихъ географическихъ свдній, своей родин, она не научилась любить своего отечества. Отецъ, изгнанный изъ родины за свое чистое служеніе монарху, не считалъ нужнымъ развить въ душ своей дочери чувства патріотизма. Теперь, когда она узнала всю горькую правду, въ ея воображеніи Франція приняла образъ какого-то воровскаго гнзда, ограбившаго ея отца, и природная француженка видла въ своихъ соотечественникахъ только преслдователей ея отца.

Делербъ съ дочерью пріхали въ Парижъ. Онъ понемногу возобновилъ прежнія связи, разсчитывалъ даже возвратить конфискованное имущество и началъ хлопотать. Но когда онъ былъ близокъ къ цли — такъ по крайней мр ему казалось — болзнь приковала его къ постели, и вскор онъ разстался съ этимъ міромъ.

Маргарита осталась одна. Какая-то отдаленная тетка, посвятившая себя длу благотворительности, пріютила у себя Маргариту. Съ тяжелой тоской посл потери отца вступала Маргарита въ новый періодъ своей жизни. Ей пошелъ двадцатый годъ. Тетка стала ее вывозить въ свтъ, но этотъ свтъ тяготилъ Маргариту, потому что она была окружена людьми, которыхъ ненавидла за страданія, перенесенныя ея отцомъ.

Среди блестящаго роя молодыхъ людей, она вскор отличила Альфреда Дрейфуса — онъ не былъ французъ и, слдовательно, не принадлежалъ къ числу грабителей ея отца. Посл первыхъ двухъ-трехъ встрчч, съ Дрейфусомъ, она его уже любила со всмъ пыломъ своей молодой души. Дрейфусъ былъ ею очарованъ. Казалось уже, что свадьба ихъ должна на дняхъ состояться, какъ вдругъ произошло нчто непонятное.

Маргарита отдала свою руку австрійскому сановнику, графу де Брюне, и ухала съ нимъ въ Австрію, гд заняла видное мсто среди общества высшей дипломатіи.

Мужъ ея умеръ и, какъ мы видли, она явилась въ Парижъ.

ГЛАВА IX.
Союзники.

Графъ Эстергази, простившись съ Дрейфусомъ на вечер у Ліаны де Пужи, оставался тоже не долго въ дом куртизанки. Имя въ карман три тысячи слишкомъ франковъ, которые ему проигралъ Робертъ Тизо, онъ отправился въ клубъ, въ надежд увеличить свое наличное состояніе за зеленымъ столикомъ

Въ клуб игра уже шла. Банкометомъ былъ банкиръ Костро, когда Эстергази подошелъ къ зеленому столику.

— Можно?— лаконически спросилъ банкира Эстергази.

— Конечно, графъ!— былъ отвтъ.

Эстергази взялъ карту и началъ игру.

— Что это, вы уже и не здороваетесь съ нами?— послышалось нсколько голосовъ кругомъ.

— Ахъ, извините, — сконфуженнымъ голосомъ отвтилъ Эстергази, — извините, я такъ разсянъ.

— Да, да, очень разсяны!— Ну, Богъ съ вами, прощаемъ вамъ на этотъ разъ!— посыпались шутки.

Эстергази выигралъ первую ставку. За ней пошли вторая, третья. Эстергази везло.

— Давно, кажется, съ вами этого не было!— хладнокровно произнесъ банкиръ, когда выплачивалъ Эстергази пятнадцать тысячъ франковъ.

— Играть или не играть?— мысленно ршалъ Эстергази, пряча въ свой бумажникъ выигрышъ,

Но игроку трудно остановиться.

— Еще одну карту!— подуськивалъ Эстергази внутренній голосъ.

Карта была проиграна.

— Ещ одну! послднюю!—

И эту карту побилъ Костро.

Счастье измнило Эстергази. Онъ блднлъ, на лбу выступалъ холодный потъ. Онъ внутренно сталъ упрекать себя въ томъ, что поддался искушенію. ‘Опять завтра безъ денегъ’!— проносилось въ его голов, а между тмъ онъ все-таки ставилъ карту за картой, пока, дйствительно, въ карман не осталось ни одного франка.

Лицо его передергивало отъ внутренней злости, когда онъ отходилъ отъ стола.

— Что? довольно?— спросилъ добродушно банкиръ Костро вслдъ удалявшемуся Эстергази.

Но Эстергази принялъ это за насмшку и готовъ былъ броситься на разжирвшаго банкира.

Въ клуб длать было больше нечего.

Эстергази поплелся тихою походкою домой. Въ немъ бушевала невыносимая злость.

Скоро его мысли обратились къ Дрейфусу.

— Попадись онъ мн теперь!— злобно разсуждалъ Эстергази, — казалось, убилъ бы его, какъ собаку.

— Счастливая рожа!— разсмялся Эстергази съ дикой злобой.

Эстергази входилъ въ свою квартиру. Заспанный слуга снялъ съ него пальто и доложилъ.

— Была какая то дама!

— Де Пужи?— спросилъ Эстергази.

— Никакъ нтъ! Впрочемъ, не знаю. Лицо ея было густо закрыто черною вуалью.

— Чего же она хотла?

— Видть господина графа.

— Ничего не говорила?

— Оставила записку.

— Чего же ты сразу не сказалъ объ этомъ?!— начиная сердиться, крикнулъ на слугу Эстергази.

Слуга молчалъ.

— Ну?— смотрли, Эстергази вопросительно на слугу.

Слуга съ недоумньемъ глядлъ на своего барина.

— Гд же записка, дуракъ?— поднимая кулакъ, задыхался отъ злости Эстергази.

— Въ кабинет, господинъ графъ, на стол.

— Можешь идти, болванъ!— закончилъ Эстергази свой ласковый разговоръ со слугою.

Слуга уходили, въ свое логовище, бормоча:

— Нтъ, ужъ довольно этого. Завтра же начну искать себ другую квартиру, съ такимъ жить невозможно. Вчно, каки, бшенная собака! Того и гляди, укуситъ.

Эстергази быстрыми шагами прошелъ въ кабинетъ, зажегъ свчку и взялъ лежавшуюн а стол записку.

‘Завтра жду васъ въ улиц Promenade. 9 часовъ вечера’,— прочелъ Эстергази.

Записка была подписана тремя крестиками.

— Да, но вдь я ничего еще не сдлалъ!— про себя проговорилъ Эстергази.— Двсти тысячъ!. Хорошая сумма!— самодовольно ршилъ онъ.— Ахъ, еслибы ихъ получить!. Но какъ? Очень, очень трудно!— заключилъ Эстергази, засыпая.

* * *

На другой день Эстергази проснулся довольно поздно. Онъ одлся и отправился въ штабъ. Увидвъ въ штаб Дрейфуса, онъ поздоровался съ нимъ наскоро, избгая его взгляда, и боясь какихъ-либо вопросовъ. Но и Дрейфусъ, повидимому, не обнаруживалъ тоже желанія говорить, и онъ тоже избгалъ встрчи съ Эстергази даже взглядомъ, онъ былъ очень задумчивъ.

Когда пробило 9 часовъ вечера, Эстергази уже прохаживался по улиц Promenade между четырнадцатымъ и тридцать четвертымъ номерами домовъ по лвой сторон. Не первый разъ получалъ Эстергази записку, подписанную тремя крестиками, и поэтому мсто свиданья было ему хорошо извстно. Въ пять минутъ десятаго къ Эстергази подошла дама, вся въ черномъ, съ густою черною вуалью, спущенною на лицо. Она дотронулась пальцами до локтя его правой руки. Эстергази любезно предложилъ дам руку.

— Что же вы сдлали?— спросила дама чуть слышно.

— Да, пока еще ничего!— отвтилъ Эстергази.

— Слушайте, вы слишкомъ тянете. Торопитесь!

— Не было случая, — почти нтъ никакой возможности!— произнесъ задумчиво Эстергази.

— Отчего? вдь, вы бываете въ Штаб каждый день. Въ теченіи двухъ недль могли же вы найти случай раздобыть требуемое. Меня торопятъ, я васъ тороплю. Я вамъ дала списокъ того, что требуется! Вы не потеряли этого, надюсь?— упорно глядя въ глаза Эстергази, произнесла дама.

— Ношу на сердц, графиня, какъ любовную записку, — разсмялся Эстергази своей шутк.— Да, дло въ томъ, что это все находится въ рукахъ одного офицера, за десятью замками, а съ этимъ офицеромъ, — и Эстергази вздрогнулъ при воспоминаніи объ немъ, — съ этимъ офицеромъ, — продолжалъ онъ, — ничего не сдлаешь. Такъ бережетъ секреты, что, кажется, можно было-бы у него украсть жену, дтей, а это онъ отдалъ бы разв только цною своей жизни.

— А по моему, вы просто слдите плохо за нимъ. Эстергази долженъ былъ въ душ съ этимъ согласиться. Дйствительно, считая абсолютно невозможнымъ какимъ бы то ни было образомъ извлечь изъ шкафа Дрейфуса требуемыя бумаги, онъ какъ-то мало проникся желаніемъ исполнить это. Правда, общанныя двсти тысячъ сильно его соблазняли, и онъ готовъ былъ ршиться сдлать величайшее преступленіе за эти двсти тысячи, но что длать, если въ данномъ случа это было свыше его силъ. Подкупить Дрейфуса было немыслимо, украсть отъ него требуемыя бумаги — тоже немыслимо. Дрейфусъ умлъ прятать то, что составляло государственную тайну.

— Намъ извстно, продолжала графиня, — что на дняхъ должны снимать копіи съ этихъ бумагъ, а, можетъ быть, уже и снимаютъ ихъ.— Вотъ, почему я говорю, что вы плохо слдите за этимъ офицеромъ, — вдь, копіи снимаются у васъ въ Штаб, не беретъ же этотъ офицеръ ихъ къ себ домой?!— не то утвердительно, не то вопросительно заявила графиня.

— Конечно, въ Штаб, — подтвердилъ Эстергази.

— Ну, что же отсюда слдуетъ?— спросила графиня.

Эстергази молчалъ и, казалось, думалъ о чемъ-то.

— Повторяю вамъ, что въ ту минуту, когда я буду имть въ рукахъ требуемыя копіи, вы получитеиденьги. Одной рукой буду давать, другой получать, — съ улыбкой заявила графиня.

— Что же вы? Я жду отвта!— произнесла графиня, видя, что Эстергази молчитъ.

— Дайте сроку еще дв недли, приложу вс усилія,— сказалъ серьезно Эстергази.— Вы говорите, что копіи снимаются?— спросилъ онъ.

— Да! намъ извстно это. Снимаются или на дняхъ будутъ сниматься!— поправила графиня де Брюне,

— Хорошо! Черезъ дв недли здсь, на этомъ, мст, въ это же время.

— Постарайтесь!

— Постараюсь!— уже веселй отвтилъ Эстергази Графиня подала ему руку, прощаясь съ нимъ..

— А какъ фамилія этого ревностнаго служаки?— почему-то спросила графиня.

— Дрейфусъ! Капитанъ Дрейфусъ!— отвтилъ Эстергази.

Графиня зашаталась и готова была, казалось, упасть.

Эстергази подхватилъ ее:

— Что съ вами, графиня?— спросилъ испуганно Эстергази, мысленно прощаясь уже съ двумя стами тысячъ.— ‘Кондрашка’ — пронеслось у него въ голов.

Но графиня де Брюне скоро пришла въ себя. Она о чемъ-то думала, Эстергази смотрлъ на нее.

— Еще пять минутъ удлите мн, графъ!— произнесла она глухимъ голосомъ.

— Съ удовольствіемъ! съ-удовольствіемъ, графиня,— поспшилъ согласиться Эстергази,— сколько угодно, располагайте мною! облегченно заявилъ онъ, довольный, что графиню не хватила ‘кондрашка’.

— Вы другъ Дрейфуса?— спросила графиня

— Я глубоко ненавижу его!— съ разстановкой произнесъ Эстергази.— Я хотлъ быстереть его съ лица земли, но стереть — униженнымъ, опозореннымъ. Этотъ человкъ не даетъ мн ни минуты покою, я жить не могу, я не могу дышать однимъ воздухомъ съ нимъ! Впрочемъ, извините, графиня!— точно приходя въ себя, обратился Эстергази къ графин, — извините, пожалуйста, что я невольно посвятилъ васъ въ свои тайны.

— Ничего, продолжайте, — съ улыбкой отвтила она.

Она упивалась той ненавистью, которой дышали слова Эстергази. Да, и она ненавидла Дрейфуса и она готова была стереть его съ лица земли. У нея уже созрвалъ цлый планъ мщенія, самый адскій планъ. Она уже видла своего прежняго идола, Альфреда Дрейфуса, оторваннымъ отъ жены, дтей и опозореннымъ. Въ душ ея поднималась радость, адская радость, она готова была броситься на шею Эстергази и цловать его, цловать безъ конца за то, что и онъ ненавидитъ этого Дрейфуса.

— Но это останется тайной, графиня?— вопросительно взглянулъ Эстергази на графиню.

Лица ея онъ, конечно, не могъ видть за густою вуалью, поэтому онъ и не видлъ той дикой радости, какая охватила графиню и отразилась на ея лиц.

А графиня, стараясь придать своему голосу по возможности спокойный тонъ, чтобы не выдавать себя, завряла Эстергази, что его тайна умретъ съ ней, и даже общала помочь ему въ достиженіи своей цли.

— Какимъ образомъ помогу я вамъ, мой любезный графъ, еще не знаю, но вы, конечно, должны предполагать о существованіи нкоторыхъ связей у меня, мн поручаютъ такіе щекотливые вопросы, какъ извлеченіе изъ тайныхъ ящиковъ французскаго военнаго министерства секретныхъ бумагъ.

— Да!— кивнулъ головой Эстергази.

— Слдовательно, быть можетъ, мн удастся воспользоваться моими связями, чтобы кром денегъ, доставить вамъ и нкоторое нравственное вознагражденіе за услуги, которыя вы намъ оказываете.

Эстергази смотрлъ на графиню де Брюне сть благодарностью.

— А пока, прощайте! Не черезъ дв недли, а завтра въ два часа пополудни будьте у меня. Поговоримъ и посовтуемся, какъ намъ устранить вашего врага.

Эстергази и графиня де Брюне разошлись въ разныя стороны, крпко пожавъ другъ другу руки.

ГЛАВА X.
Фальшивый вексель.

Посл встрчи съ графинею де Брюне Дрейфусъ возвращался домой уже въ веселомъ настроеніи. То чувство горечи, какое онъ испытывалъ, оставивъ гостепріимную Ліану де Пужи съ ея разношерстнынъ обществомъ, повидимому, прошло у него. И даже инцидентъ съ полковникомъ, Пати дю Клямомъ не представлялся ему въ, такихъ, мрачныхъ краскахъ, какими онъ старался обрисовать его подъ первымъ впечатлніемъ, Онъ не былъ злопамятенъ, и легко прощалъ.. Почему-то ему вспомнился вдругъ ученый археологъ съ хлопающими глазами.

— Выдавливаетъ изъ себя?… ха!… ха!… ха!… и Дрейфусъ, опять расхохотался во всю глотку.

Хохотъ его даже испугалъ его самого, потому что въ ночной тишин отдался безконечнымъ, эхомъ и разбудилъ отдававшагося на тумб объятіямъ Морфея полисмена. Полисменъ собрался было проучить безпокойнаго прохожаго, нарушившаго его блаженный сонъ, но увидвъ офицера, пробормоталъ съ недовольнымъ видомъ:

— Сумасшедшій!

Дрейфусъ услышалъ замчаніе полисмена, но это его нисколько не разсердило. Онъ видлъ, какъ этотъ представитель охраны общественной тишины вскочилъ, точно ужаленный съ тумбы, и фигура полисмена до того комичной показалась Дрейфусу, что онъ чуть-чуть опять не расхохотался во весь голосъ, но приложилъ, вс усилія, чтобы подавить въ себ смхъ..

— Странная эта Маргарита! пронеслось вдругъ въ голов, Дрейфуса, — лзетъ теперь съ своею любовью.

И лицо Дрейфуса озарилось улыбкой.

— Тогда бросила меня, теперь опять я ей нуженъ. Да, бываютъ странности на свтъ!

Дрейфусъ, повидимому, забылъ, какъ много и сильно онъ страдалъ, когда Маргарита вышла замужъ за графа де Брюне. Въ его душ не было теперь ни капли злобы противъ Маргариты. Онъ все ей простилъ. Да, и трудно было бы не простить Дрейфусу. Счастливые люди все прощаютъ — это есть отличительная черта счастья. А Дрейфусъ былъ безусловно счастливъ своей семьей.

— Здравствуй, Люси,— сказалъ Дрейфусъ, входя въ свой кабинетъ, гд засталъ свою жену за письменнымъ столомъ.— Что ты длаешь?— подойдя къ жен, обнялъ ее Дрейфусъ.

— Пишу пап письмо!— цлуя мужа, отвтила Люси, — приглашаю его завтра къ намъ обдать!

— И прекрасно, дорогая!— замтилъ Дрейфусъ выпуская жену изъ своихъ объятій.— Ну, что Пьерошка мой спитъ?

— Спитъ, очень былъ недоволенъ, что его уложили до твоего возвращенія. Все кричалъ: ‘не хочу спать, папа сейчасъ придетъ!’ Насилу уснулъ.

— Милый мальчикъ!— проговорилъ Дрейфусъ, не то про себя, не то обращаясь къ жен.

— Ахъ! да! чуть было не забыла, — обратилась Люси къ своему мужу, — извини, пожалуйста. Твой братъ Матвй былъ здсь. Ждалъ тебя довольно долго. Ушелъ не боле, какъ полчаса.

— Нужно ему было отъ меня что-нибудь? Или такъ зашелъ?

— Нтъ, нужно было тебя видть. Сказалъ, что завтра забжитъ къ теб утромъ передъ поздкой на фабрику.

— Теб ничего не сказалъ, зачмъ я ему нуженъ.

— Нтъ, не говорилъ.

— Ну, пойдемъ спать, милая Люси. Чувствую усталость и, кажется, засну богатырскимъ сномъ.

Молодые супруги ушли въ спальню.

На другое утро въ девятомъ часу утра позвонилъ въ квартиру брата Матвй Дрейфусъ. Онъ былъ фабрикантомъ и съ любовью отдавался своему длу. Во все вмшивался самъ, за всмъ слдилъ, что, конечно, не нравилось старшимъ мастерамъ, такъ какъ лишало ихъ возможности обкрадывать своего хозяина. Дла фабрики, благодаря такому веденію ея Матвемъ Дрейфусомъ, шли блистательно. Съ каждымъ годомъ росли доходы фабрики и увеличивались заказы. Матвй Дрейфусъ не былъ скупъ, притомъ же любилъ своего брата Альфреда. Когда два года тому назадъ у Альфреда родилась дочь, Матвй ршилъ отчислять изъ доходовъ фабрики пять процентовъ въ пользу новорожденной.

— Когда подростетъ, у нея соберется порядочный капиталецъ, — радовался Матвй своей остроумной выдумк.

Самъ онъ быль холостъ и естественно, что привязался къ семь брата.

Когда Матвй Дрейфусъ позвонилъ, Альфредъ уже всталъ и оканчивалъ свой туалетъ. Оба брата нжно расцловались.

— Я собираюсь пить кофе!— сказалъ Альфредъ,— не хочешь-ли со мной выпить?

— Только теперь собираешься? Ахъ, вы аристократы!— смялся Матвй, — не то, что мы чернорабочіе. Нтъ, братъ, не хочу! Ты знаешь, что я пью кофе въ начал восьмого часа.

— Ну, какъ хочешь!— отвчалъ съ улыбкой Альфредъ.— А что это понадобилось теб меня преслдовать въ такую рань?— продолжалъ онъ, наливая себ кофе.

— Есть маленькое дльце, проказникъ! Изумилъ ты меня, признаться!

— А въ чемъ дло?— все улыбаясь, спросилъ Альфредъ.

— А вотъ кончай кофе, пойдемъ въ кабинетъ и запремся. Тамъ, я съ тобой и расправлюсь!

— Вотъ какъ?!…— отъ души хохоталъ Альфредъ.

— Нечего, братъ, нечего хохотать! Задамъ, я теб жару, откажешься на будущее время проказничать!— шутилъ, Матвй.

— Къ чему же намъ запираться? У меня, вдь, нтъ никакихъ секретовъ отъ Люси. Она сейчасъ, придетъ, можешь о моихъ проказахъ, говорить при ней.

— Нтъ, ужъ лучше безъ нея.

Альфредъ Дрейфусъ сдлалъ послдній глотокъ.

— Ну, какъ хочешь?! Хотя, право, не понимаю, къ чему эта таинственность.— настаивалъ, Альфредъ.

— Поймешь!

Альфредъ пожалъ съ, недоумніемъ плечами и повелъ брата въ свой кабинетъ.

— Надюсь, съ тобой ничего дурного не случилось, — остановилъ брата Дрейфусъ передъ дверью въ, кабинетъ.

— Со мной то нтъ, а вотъ съ тобой, дружище! Экій заботливый какой!— хохоталъ Матвй и, взявъ, за шею брата, сдлалъ. видъ., точно хочетъ его толкнутъ въ шею.

Оба разсмялись.

— Шутникъ!— смялся Альфредъ,.— Ну, садись, говори, въ, чемъ дло.

Матвй заперъ дверь кабинета и вынулъ изъ кармана вчетверо стоженную бумагу. Молча подалъ онъ ее Альфреду. Альфредъ взялъ бумагу въ руки и смотрлъ на брата.

— Ну?! — обратился Альфредъ къ брату.

— Разверни!— послдовалъ отвтъ.

Альфредъ разворачивалъ медленно бумагу и глядлъ вопросительно на брата.

— Читай, — продолжалъ братъ.

Альфредъ, опустилъ, глаза на бумагу и началъ читать:

— По сему нашему векселю…

— Вексель?— спросилъ онъ Матвя.

— Да, вексель, — отвтилъ тотъ.

Оба они смотрли другъ на друга съ недоумньемъ.

Альфредъ зналъ, что Матвй, какъ человкъ торговый, иметъ постоянно дло съ векселями, но недоумвалъ, почему Матвю пришла въ голову мысль, принести показать одинъ изъ его безчисленныхъ векселей ему. Въ свою очередь Матвй недоумвалъ, почему Альфредъ показываетъ видъ, что онъ не понимаетъ ничего.

— Или, въ самомъ дл, онъ не знаетъ ничего, о вексел?— задавалъ себ вопросъ Матвй.

— Посмотри подпись!— сказалъ, наконецъ, Матвй. Альфредъ взглянулъ на подпись и вздрогнулъ.

Вексель былъ подписанъ его именемъ. Совершенно отчетливо онъ прочелъ ‘Альфредъ Дрейфусъ’. Открывъ широко глаза, онъ смотрлъ на свою подпись и ничего не могъ понять. Рядомъ съ его фамиліей, нсколько выше, была другая подпись: ‘графъ Эстергази.’

Альфредъ Дрейфусъ безпомощно опустился на стулъ, лицо его поблднло, и точно затуманенными глазами онъ повелъ кругомъ себя и остановилъ свой взглядъ на брат.

Тотъ съ состраданіемъ смотрлъ на Альфреда, и уже въ душ ругалъ себя, что пришелъ съ этимъ векселемъ къ брату. Когда вексель попалъ къ нему въ руки, первая его мысль была та, что подпись на вексел поддлана, такъ какъ не допускалъ мысли, чтобы братъ не обратился къ нему, въ случа нужды, за какими-то пустячными тридцатью тысячами.. Но когда онъ ближе присмотрлся къ подписи, то вс сомннія его разсялись. Вексель, дйствительно, былъ подписанъ его братомъ. Когда же рядомъ онъ увидлъ красующуюся подпись Эстергази, котораго онъ считалъ большимъ другомъ своего брата, то сомннія его окончательно исчезли.

— Сдлалъ для друга!— подумалъ Матвй и успокоился, побранивъ только въ душ своего брата, что онъ не обратился къ нему, Матвю, за деньгами, которыми онъ, конечно, съ большими, удовольствіемъ ссудилъ бы друга брата, а то ‘эти проценты! Тутъ ихъ наврное тысячъ пять, если не больше.’

Онъ и пришелъ къ брату съ векселемъ, чтобы побранить его за недовріе къ нему, а во вторыхъ возвратить ему вексель. Но недоумніе брата, его испугъ и такая мгновенная перемна въ лиц опять заставили Матвя заподозрить подлинность векселя.

— Не онъ писалъ, а значитъ?… Нтъ, не можетъ быть! Эстергази нтъ!— старался убдить себя Матвй.— Нтъ, онъ порядочный человкъ.

— Какъ этотъ вексель попалъ въ твои руки?— раздался голосъ Альфреда.

— Я его получилъ въ уплату за товаръ, и такъ какъ считаю тебя лицомъ вполн кредитоспособнымъ, то я и принялъ этотъ вексель.

Матвй, видя состояніе брата, хотлъ шуткой отвлечь его отъ гнетущихъ мыслей. Но Альфредъ все сидлъ въ какомъ-то оцпенніи, и смотрлъ на вексель. Передъ его глазами неумолимо красовалась цифра: тридцать тысячъ, и подпись его, поддланная съ большимъ искусствомъ.

— Ты мн можешь подарить этотъ вексель?— спросилъ задумчиво Альфредъ брата.

— Брось ты этотъ вексель къ чорту и приди въ себя наконецъ, — заговорилъ Матвй, ему было тяжело смотрть на брата, — не понимаю тебя, такой пустякъ и приводить тебя въ такое отчаяніе.

— Нтъ, братъ, это не пустяки!

— Вдь, вексель не тобой подписанъ?

— Нтъ!… Да!— спохватился Альфредъ, — мной!— Да, — подтвердилъ онъ черезъ нсколько минутъ, видя широко раскрытыя глаза Матвя.

— И чего ты скрываешь отъ меня? Думаешь, что я не знаю.

— Знаешь?— испуганно переспросилъ Альфредъ.— Молю тебя, ради всего святого никому не говори!

— Будь покоенъ! Только не ожидалъ я этого отъ него.

— Пожалуйста, отнесись къ нему снисходительне. Онъ временно въ стсненныхъ обстоятельствахъ.

— Ну, Богъ съ нимъ. Довольно объ этомъ.

Братья пожали другъ другу руки. Альфредъ съ глубокою благодарностью смотрлъ на брата.

Затмъ, они вышли вмст, и всякій пошелъ къ своимъ дламъ. Матвй ухалъ на фабрику, Альфредъ направился въ военное Министерство.

Въ этотъ, именно, день сидлъ Дрейфусъ за своей работой, усиленно избгая встрчи съ Эстергази. Когда послдній проходилъ мимо Дрейфуса и поздоровался, Дрейфусъ, какъ мы видли, старался избгать взгляда своего друга.

Странныя чувства волновали душу Дрейфуса. То онъ возмущался въ глубин души поступкомъ Эстергази, называлъ этотъ поступокъ преступленіемъ противъ совсти и дружбы, страшнымъ пятномъ на мундир офицера и чести, то приходилъ въ какое-то удрученное состояніе, оправдывалъ всею душою поступокъ. Эстергази, входилъ въ его матеріальное положеніе, и въ душу его проникало глубокое сожалніе о друг. Что длать съ векселемъ, онъ не принялъ ршенія. Ему казалось, что онъ долженъ отдать его Эстергази, потому что Эстергази, наврное, испытываетъ страшныя мученія, поддлавъ подпись его.

‘Быть можетъ, отчасти угрызеніямъ совсти слдуетъ приписать въ послднее время эту перемну въ немъ. Можетъ быть, онъ нестерпимо страдаетъ отъ совершеннаго преступленія. Я ему возвращу вексель и онъ успокоится, — ршалъ Дрейфусъ — я ему поклянусь, что это останется нашей обоюдной тайной. Онъ успокоится.’ Но вслдъ за этимъ ршеніемъ приходило другое. ‘Лучше не показывать ему векселя, онъ забудетъ про него, я уничтожу его. Все-таки съ моей стороны нехорошо показывать ему вексель. Это будетъ похоже на упрекъ. Нтъ, лучше не показывать ему!’

И эти два ршенія постепенно смняли другъ друга въ мысляхъ Дрейфуса, но онъ не принялъ никакого ршенія, хотя, имя въ виду нравственное спокойствіе Эстергази, Дрейфусъ съ каждой минутой склонялся въ пользу перваго ршенія вопроса.

ГЛАВА XI.
Примиреніе.

Робертъ Гизо не явился къ дяд на слдующій день. Опасенія Эмиля Золя относительно племянника росли съ каждой минутой, но надежда не оставляла старика. Онъ ждалъ терпливо еще одинъ день, но когда и этотъ день прошелъ, а племянникъ не появился, волненіе его къ вечеру не имло границъ.

Эмиль Золя ходилъ изъ угла въ уголъ по своему кабинету и не зналъ, что предпринять.

— Даже не обращаетъ никакого вниманія на то, что я самъ къ нему ходилъ!— оскорбился старикъ.

И опять онъ видлъ Роберта маленькимъ мальчикомъ, послушнымъ, умненькимъ, и опять ломалъ себ голову, не сдлалъ-ли онъ въ воспитаніи Роберта какой-нибудь ошибки, которая и привела къ этимъ грустнымъ послдствіямъ. Но напрасно онъ терзалъ себя. ‘Ошибки не было сдлано’,— сознавался Золя.— ‘Они видть только хорошіе примры’. Наконецъ, посл долгаго раздумья, Золя ршился послать за племянникомъ своего стараго слугу.

— Сходи къ Роберту, — сказалъ ему Золя, когда тотъ явился на его звонокъ, — и если онъ дома, приведи его тотчасъ же сюда. А если нтъ дома, то скажи дамъ, чтобы Роберта, непремнно пришелъ сегодня, въ которомъ бы ни было часу. Я не лягу сегодня и буду ждать до разсвта, такъ и скажи! Слышишь?

Слуга ушелъ, а Золя по прежнему продолжалъ ходить изъ угла въ уголъ своего кабинета. Случайно его взглядъ упалъ на большую рукопись, лежавшую на письменномъ стол.

— Да, вотъ сколько уже дней не подвигается впередъ мой ‘Римъ!’ Сколько дней потеряно безплодно. А я то собирался его скоро отдать въ печать!! Эхъ, Робертъ, Робертъ, — укоризненно покачалъ Золя головой.— Видишь, сколько горя ты доставляешь мн? Того-ли я ожидалъ отъ тебя?!

Дйствительно, за эти дни Эмиль Золя перенесъ много. Разныя мрачныя мысли толпились въ его голов, и онъ не только не могъ приняться за продолженіе своего ‘Рима’, но забывалъ совершенно, что человкъ долженъ и сть, и пить, и спать. Объ этомъ напоминалъ ему слуга и, странно: Золя повиновался ему, какъ ребенокъ.

Тотъ говорилъ: ‘идите сть’, и Золя шелъ сть, тотъ говорилъ: ‘идите спать’, и Золя машинально исполнялъ требованіе своего слуги.

Посланный вернулся черезъ полчаса.

— Не засталъ дома!— сказалъ онъ.

— А гд онъ, не спрашивалъ?

— Спрашивалъ, а только неизвстно, — прехладнокровно отвчалъ слуга — ихъ уже давно не было дома… И не ночуютъ!— добавилъ она, для большей наглядности.

— Боже, не несчастье-ли стряслось надъ нимъ?— испуганно замтилъ Золя.

— Нтъ, они гуляютъ, — отвчалъ слуга.

— Ну, слава Богу, — облегченно вздохнулъ Золя!

И онъ забылъ какъ-будто, что именно кутежи племянника, о которыхъ до него дошли слухи, и волновали его въ послдніе дни. Когда вдругъ ему представилось, что съ племянникомъ могло случиться несчастье, то онъ такъ этого испугался, что эти кутежи представились ему чмъ-то дтски наивнымъ въ сравненіи съ разными несчастьями, на которыя злой случай могъ бы натолкнуть Роберта.

— Слава Богу!— повторилъ онъ еще боле успокоенный, — а ты передалъ, что я его буду ждать?

— Передалъ!

— Что я не лягу совсмъ?

— Передалъ!

— Что я буду ждать до разсвта?

— Все, все передалъ, — предупредительно замтилъ слуга, повидимому, стараясь прекратить потокъ вопросовъ своего господина.— Ужъ будьте покойны!— добавилъ онъ на всякій случай.

— Да, покойны!— про себя пробормоталъ Золя — будешь тутъ покоенъ, — и имъ снова овладли мрачныя мысли.

Былъ десятый часъ вечера. Золя слъ за столъ и сталъ писать:

Мой дорогой Анри.

Пишу теб подъ свжимъ впечатлніемъ горя, которое стряслось надъ моей головой. Только, пожалуйста, ты не пугайся, такъ какъ это только моимъ расшатавшимся нервамъ горе кажется большимъ, а вамъ, молодымъ людямъ, съ свжими силами, можетъ быть, наше стариковское горе покажется просто ребячествомъ. Такъ предупреждаю тебя, не пугайся и отнесись совершенно хладнокровно къ тому, что я теб сообщу.

Дло вотъ въ чемъ. До меня дошли слухи, что братъ твой, Робертъ, спутался съ одной куртизанкой по имени Ліана де Пужи. Можетъ быть, ты слыхалъ про такую. Въ Париж ходятъ про нее недобрыя всти. Она сгубила уже не одного молодого человка, и теперь въ ея когти попался мой любимый Робертъ. Я не знаю, настолько велика опасность, такъ какъ, не смотря на вс мои усилія увидться въ послдніе дни съ Робертомъ, свиданье не можетъ состояться. Робертъ уже нсколько дней пропадаетъ изъ дому и даже не является ночевать. Все это кажется мн крайне страннымъ и возбуждаетъ во мн серьезныя опасенія, а эти опасенія заставляютъ меня невыразимо страдать. Мн лично представляется Робертъ въ большой опасности, хотя я и стараюсь убдить себя въ томъ, что опасности никакой нтъ.

На дняхъ онъ вышелъ въ отставку, какъ сообщилъ мн мой пріятель, его ближайшій начальникъ. Изъ-за чего вышла вся эта исторія, не знаю, но она тоже убждаетъ меня въ томъ, что съ Робертомъ что-то не ладно. Я все-таки разсчитываю увидть его не сегодня — завтра и поговорить съ нимъ, а ты въ свою очередь сдлай ему тоже внушеніе отъ своего братскаго имени.

Цлую тебя крпко.
Твой дядя
Эмиль Золя.

Парижъ.

1894, Декабрь.

Едва Золя усплъ подписаться на письм, какъ раздался звонокъ, и Золя услышалъ голосъ Роберта:

— Дома дядя?

— Дома, дома!— отвтилъ слуга, — ждутъ васъ уже давно…. уже три дня, — поправился онъ.

Золя вскочилъ со стула и направился скорыми шагами въ переднюю, но племянникъ предупредилъ его.

Онъ ворвался, какъ вихрь, въ кабинетъ и бросился дяд на шею.

— Здравствуй, здравствуй, милый дяденька! Извини, давно я у тебя не былъ. Ты присылалъ за мной, приходилъ самъ, — извини, дорогой, извини, — и Роберта со всею силою сжималъ своего дядю въ объятіяхъ и цловалъ его.

Золя былъ обезоруженъ ласками племянника. Онъ собирался сдлать племяннику строгій выговоръ, а тутъ вдругъ почувствовалъ приливъ той глубокой нжности, какую онъ всегда питалъ къ своему племяннику. И онъ также сталъ отвчать ласками на ласки своего племянника.

— Хорошій дядя! Ты простилъ мн мое долгое отсутствіе?

— Да, да, простилъ, но объясни мн причину твоего долгаго отсутствія, мой дорогой!— находился Золя еще подъ впечатлніемъ ласкъ Роберта.

— Да, признаюсь теб, я закутилъ. Молодость-ли заговорила во мн, другое-ли что нибудь, но знаешь, какъ-то попалъ въ веселую компанію, и вотъ путаюсь уже цлый мсяцъ.

— Не хорошо, мой другъ.— Не хорошо, — укоризненно замтилъ Золя.— А скажи, — продолжалъ онъ посл минуты молчанія, — скажи, вотъ до меня дошли слухи…

Золя не находилъ словъ, ему казался слишкомъ щекотливымъ вопросъ, который онъ собирался предложить племяннику.

— Скажи, пожалуйста, — началъ Золя опять, запинаясь, — Ліана де Пужи!— наконецъ выстрлилъ Золя.

Роберта захохоталъ.

— Ты еще хохочешь? Ты можешь смяться?— сердись, напустился Золя.

— Извините дядя! Но вы какъ-то странно сказали! Ха… ха… ха… и Робертъ залился снова веселымъ смхомъ.

Золя, повидимому, ждалъ, когда пройдетъ этотъ припадокъ смха у его племянника, потому что, когда племянникъ кончилъ смяться, Золя началъ:

— Вотъ видишь-ли до меня дошли слухи, что ты связался съ Ліаной де Пужи. Меня сильно опечалило это извстіе. Ліана де Пужи, которую знаетъ весь Парижъ.

Робертъ, улыбаясь, утвердительно покачалъ головой, Золя взглянулъ на него, прервалъ на мгновеніе свою тираду, и затмъ продолжалъ, длая видъ, что не замтилъ насмшливаго покачиванія головой:

— Которую знаетъ весь Парижъ, — повторилъ онъ, — принадлежитъ къ числу женщинъ, которыя поставили себ въ жизни главную цль: обирать молодежь… да и безнравственныхъ стариковъ, — добавилъ Золя.— Я изучалъ этого рода женщинъ…

— Дядя! и я ихъ изучаю!— со смхомъ перебилъ Золя племянникъ.

— Перестань шутить. Я говорю съ тобой серьезно. И если говорю, то вовсе не для того, чтобы ты потшался надо мной. Я вижу, въ какой ты находишься опасности, и мой священный долгъ остановить тебя. Къ этому обязываютъ меня родство и любовь къ теб, дураку. Ты неопытенъ еще, ты жизни не знаешь, а я узналъ ее съ разныхъ сторонъ и говорю теб, что ты въ опасности.

— Полно, дядя, въ какой я опасности?

— Ты въ рукахъ злонамренной женщины!

— Ошибаетесь, дядя!

— Она тебя ограбитъ, — продолжалъ Золя, не слушая Роберта, — ей нуженъ не ты, а твои деньги!

— Это-то врно, дядя.

— Врно, врно!— встрепенулся Золя — ты это понимаешь, и все таки увлекаешься этой фуріей?

— Да, нтъ, дядя! Откуда вы это взяли?— спросилъ Робертъ.

— Какъ откуда? Ты пропадаешь у нея по цлымъ днямъ и ночамъ! Тебя видятъ на улицахъ открыто съ ней въ экипажахъ!

— Ахъ, да, какъ-то разъ прокатился. Но все это пустяки, дядя, тмъ боле, что вчера вечеромъ я далъ себ слово больше не бывать у нея.

— Да? ты говоришь правду?— обрадовался Золя.

— Искреннюю правду, дядя, но вовсе не потому, что я тамъ увлекался этой Ліаной. Она не представляла для меня никакой опасности. Я бывалъ, правда, въ ея дом, но исключительно потому, что тамъ собиралась молодежь, и мн весело было съ ней. Мы, молодые, назначали себ въ ея дом свиданье, и собирались тамъ немного побезобразничать — вотъ и все. Правда, за счастье… Робертъ запнулся.

— Продолжай, продолжай, не скрывай отъ меня, ничего, Робертъ!— настаивалъ Золя.

— За счастье бывать, въ ея дом приходилось, правда, оказывать ей небольшія услуги, — Робертъ, началъ чесать затылокъ, — услуги, — повторилъ онъ,— которыя подчасъ стоили довольно большихъ суммъ.

— Ну, вотъ видишь, ограбила тебя?

— Признаюсь, немножко!— со вздохомъ произнесъ Робертъ.

— И у тебя, небось, ничего не осталось отъ состоянія, оставленнаго теб матерью.

— Половина только, дядя.

— Ай, ай, ай, Робертъ, не ожидалъ этого отъ тебя. Роберта мучило это обстоятельство еще до свиданья съ дядей, и теперь онъ почувствовалъ угрызенія совсти. Онъ поникъ головой и задумчиво смотрлъ въ одну точку.

— Не хорошо, Робертъ, не хорошо, — усовщивалъ его Золя.— Да, такъ ты говорить, что не ради этого далъ себ слово не бывать у Ліаны де Пужи? Что же тебя заставило такъ во время одуматься?

— Дло въ томъ, дядя, что тамъ бывалъ и продолжаетъ, конечно, бывать одинъ маіоръ, графъ Эстергаэи. Этотъ маіоръ постоянно игралъ со мной въ карты и всегда, мерзавецъ, выигривалъ. Вс удивлялись его счастью, и онъ меня, каналья, вчно обиралъ. Вчера я замтилъ, что онъ передергиваетъ карты. Это меня до того поразило, что въ первую минуту я остолбенть совершенно. Но, придя въ себя, я его назвалъ шулеромъ, объявилъ объ этомъ всмъ присутствующимъ, а Ліан сказалъ, что разъ у нея собираются такое непорядочное общество, моя нога больше не переступитъ порога ея дома.

— Ну вотъ, милый Робертъ, обрадовалъ ты меня. ты самъ видишь, въ какое общество ты попалъ, и поврь мн, что общество всякой куртизанки состоитъ изъ мерзавцевъ и шулеровъ. составляющихъ съ ней одну кампанію, которая занимается заманиваніемъ такихъ неопытныхъ молодыхъ людей, какъ ты, и затмъ систематической очисткой ихъ кармановъ. Ну, очень радъ за тебя, думаю, что личный опытъ является полнымъ ручательствомъ избжать въ будущемъ повторенія ошибокъ. Ты разъ нарвался, и я надюсь, что въ будущемъ будешь остороженъ Эту твою ошибку я приписываю исключительно молодости, — въ теб кровь кипитъ еще, и нескоро уляжется, пожалуй, но всякая ошибка, сдланная нами въ жизни, рдко повторяется нами вторично. Нужно быть слишкомъ мало благоразумнымъ, чтобы обстоятельства вовлекли человка вторично въ одну и туже ошибку. Въ теб благоразумія достаточно, и я врю, что второй разъ въ жизни ты промаха не сдлаешь. Что касается потери половины состоянія твоего, оставленнаго теб матерью, то и это меня не пугаетъ. Люди теряютъ по ошибк иногда цлыя состоянія, и если въ нихъ есть хоть капля благородства и нобви къ труду, они скоро возвращаютъ потерянное. И половину твоего состоянія, растраченнаго тобой, мы будемъ считать только данью молодости и не будемъ скорбть о немъ. Хорошо? А теперь возьми дядю за руку и, прежде чмъ захочешь сдлать какой-нибудь новый шагъ, спроси этого дядю, хорошо-ли ты длаешь? И онъ теб скажетъ, хорошо или нтъ.

Золя остановился, чтобы перевести духъ.

— Еще одно, Робертъ, — началъ снова Золя.— Ты бросилъ службу, что-же ты намренъ длать?

— Я продолжаю, дядя, служить тамъ же.

Золя открылъ широко глаза.

— И на этотъ счетъ я могу васъ успокоить. Я сгоряча разсердился на своего начальника, когда, онъ сдлалъ мн замчаніе, и подалъ прошеніе объ. отставк. Но, вдь, я получилъ замчаніе за дло, и скоро понялъ, что я велъ себя, какъ мальчишка. Сегодня утромъ я явился къ моему прежнему начальнику и покаялся. Я каялся совершенно искренно, потому что я былъ одинъ кругомъ виноватъ. Начальникъ мой потрепалъ меня по плечу и сказалъ:. ‘Я такъ и думалъ о васъ. Очень радъ. Берите свое прошеніе назадъ и впредь не горячитесь. Невсегда можете напасть на начальника, который опредляетъ почти съ перваго вида, чего стоитъ тотъ или другой молодой человкъ. Вы человкъ крайне способный, съ прекрасными нравственными качествами’. Берегитесь только тхъ друзей, которые сманиваютъ, васъ на попойки и кутежи съ кокотками. Это враги ваши, а не друзья.. Я, вдь, Тизо знаю, какъ вы проводили послдній мсяцъ, и теперь радъ, что вы вернулись ко мн. Я убжденъ, что второй разъ вы не очутитесь ни въ этомъ обществ, ни въ подобномъ ему’. И подалъ мн руку.

— Ну, поцлуй, Робертъ, меня. Я очень доволенъ тобой, — обнимая Роберта, говорилъ Золя.

Въ это время глаза Золя скользнули по письму,лежавшему на стол. Золя улыбнулся.

— Вотъ, видишь, что я писалъ о теб твоему брату, — подавая письмо Роберту, говорилъ дядя.

— Что, что такое?— съ тревогой глядлъ Робертъ на дядю.

— Прочти, увидишь!

Робертъ углубился въ чтеніе. Во время чтенія письма на лбу его появлялись морщинки неудовольствія, по лицу пробгала тнь. Когда онъ кончилъ читать, онъ глубоко вздохнулъ и обратился къ дяд.

— Мы, конечно, дядя, не отправимъ этого письма?! Не надо огорчать Анри,— какимъ-то грустнымъ голосомъ проговорилъ Робертъ.

Золя смотрлъ на Роберта и радовался этой теплой, братской любви, установившейся между братьями.

— Не надо огорчать Анри!— повторилъ въ душ Золя и съ благодарностью посмотрлъ на Роберта.— И какъ я самъ объ этомъ не подумалъ, что Анри будетъ огорченъ боле моего, — негодовалъ мысленно на себя Золя.

И еще разъ взглянули другъ на друга дядя и племянникъ. Между ними молчаливо установились прежнія теплыя отношенія.

Но разъ между ними было упомянуто имя Анри, уже оно не сходило съ ихъ языковъ. Долго они бесдовали и предметомъ ихъ бесды былъ Анри.

— Насколько выше меня стоитъ Анри!— чистосердечно признавался Робертъ, — хотя онъ и моложе меня.

— Ну, я думаю, — весело замтилъ Золя, — что теб отчаиваться нечего. Оба вы хороши и вы докажете это.

— Нтъ, дядя, Анри лучше, — настаивалъ Робертъ, — и гораздо лучше.

Уже стало разсвтать, когда Робертъ Тизо подошелъ къ дяд прощаться.

— Надюсь, что ты теперь будешь чаще навщать меня?— обратился Золя къ Роберту.

— Наврное, дядя, — весело отвтилъ Робертъ.

ГЛАВА XII.
Два военныхъ атташе.

Согласно общанію, полковникъ Паницарди явился къ барону Шварцкоппену въ условленный часъ.

— Ну, что, баронъ?— обратился Паницарди, — типъ истаго итальянца, — та тучному, краснощекому барону.

— Да, пока, полковникъ, еще нтъ ничего! — густымъ басомъ отвчалъ баронъ Шварцкоппепъ.

— Я сегодня получилъ еще разъ приказаніе отъ своего правительства не медлить. Моя медлительность въ доставленіи плановъ возбуждаетъ въ глазахъ моего правительства неудовольствіе образомъ моихъ дйствій, — грустно поникъ головой полковникъ Паницарди.

— Надо торопиться!— добавилъ онъ посл нкотораго раздумья.

— Да, будьте покойны!— успокаивалъ Паницарди баронъ, — я самъ горю нетерпньемъ получить скоре планы и разсчитываю на дняхъ ихъ имть.

— Это меня крайне утшаетъ, баронъ, — хотя прошло уже столько времени, что я начинаю сомнваться въ успх. Въ надежныя-ли руки отдали вы это дло.

— О, на этотъ счетъ можете не безпокоиться, — расхохотался Шварцкоппенъ.— я еще никогда не сдлалъ ни одной ошибки, — съ гордостью добавилъ баронъ.

— Въ чьи руки вы отдали нашу тайну, позвольте васъ спросить, баронъ, если позволена мн будетъ эта нескромность.

— Съ удовольствіемъ, полковникъ. Дло это общее, а потому, конечно, вы должны знать, въ чьихъ рукахъ находится тайна. Въ рукахъ графини де Брюне.

— Ааа… знаю, — закачалъ головой Паницарди.

— Графиня врное орудіе,— продолжалъ Шварцкоппенъ, — я неоднократно имлъ возможность убдиться, что она всего достигаетъ съ удивительнымъ умньемъ, — достанетъ вамъ даже самого чорта изъ ада, если вы пожелаете, — расхохотался баронъ громкимъ смхомъ.

Паницарди тоже разсмялся.

— Графиней я пользовался постоянно въ очень серьезныхъ случаяхъ, — продолжалъ Шварцкоппенъ, когда у него прошелъ припадокъ хохота, — и долженъ вамъ сказать, полковникъ, что нердко прямо поражался той способностью доставлять нужныя мн свднія, какою обладаетъ графиня. Передъ ней, кажется, какъ передъ волшебницей, открываются самые сокровенные ящики, и она вынимаетъ изъ нихъ все, что ей въ данную минуту нужно, и закрываетъ ихъ потомъ такъ, что не остается никакихъ слдовъ ея хозяйничанья. Удивительная женщина! Мн подчасъ прямо кажется, что для нея нтъ ничего невозможнаго. Удивительная женщина!— повторилъ Шварцкоппенъ и умолкъ.

Паницарди слушалъ Шварцкоппена съ большимъ вниманьемъ.

— Что въ ней цнно въ особенности,— продолжалъ баронъ посл нсколькихъ минуть раздумья, котораго Паницарди не нарушалъ, это ея ненависть къ французамъ. Она ненавидитъ ихъ гораздо больше, чмъ мы съ вами, взятые вмст. И какъ ни стараюсь я проникнуть въ тайну этой ненависти, я никакъ не могу разршить ее. Эта природная француженка ненавидитъ свою націю и свое отечество до такой степени, что продаетъ ихъ секреты намъ, ихъ заклятымъ врагамъ, и удивительно, что сама она длаетъ это безвозмездно. Какая-то идейная ненависть руководить ею. Она пользуется нашими деньгами для подкуповъ, но себ изъ этихъ денегъ не оставляетъ, ни одной марки. Это я знаю наврное, полковникъ, — добавила. Шварцкоппенъ, когда на губахъ Паницарди, увидлъ недоврчивую улыбку.

— Ей и не нужны деньги, она сама очень богата,— добавилъ Шварцкоппенъ,— долженъ вамъ сказать…

— Вы давно ее знаете?— перебилъ Паницарди.

— О, да! Уже семь лтъ. Я познакомился съ. нею въ Вн въ мою бытность тамъ. Она появлялась при двор. Ея мужъ, хотя былъ тогда въ отставк, но объ немъ не забывали, и онъ всегда получалъ приглашенія ко двору въ парадныхъ случаяхъ. Этотъ старый дипломатъ не покидалъ своихъ связей съ дипломатическимъ міромъ и посл выхода въ отставку.

— А что его заставило выйти въ отставку?— спросилъ Паницарди.

— Ходили разные слухи. Но говорятъ, что именно повредила ему женитьба. Когда онъ былъ, въ Париж, онъ собрался жениться на француженк. Разсказываютъ, что когда объ этомъ узнали въ Вн, онъ получилъ приказаніе оставить всякую мысль о женитьб на француженк съ угрозой быть отставленнымъ отъ длъ.

— Что же, значитъ, онъ предпочелъ жениться на француженк?

— Какъ видите, да! Впрочемъ, наврное, утверждать этого не стану. Скажу только, что на такой француженк, какой оказалась потомъ, графиня де Брюне, старому дипломату можно было даже рекомендовать жениться, а не то, что отставлять его отъ службы.

— Да, да!— подтвердилъ Паницарди.

— Когда я съ ней познакомился, я былъ пораженъ, какъ я вамъ уже сказалъ, тою ненавистью, какою она дышала къ Франціи. Я не врилъ графин, и былъ убжденъ, что подъ этою наружною ненавистью она скрываете нчто совершенно противоположное. Признаться, я побаивался ее въ начал, и велъ себя съ ней очень осторожно. Но вскор мн. пришлось убдиться, что эта ненависть къ Франціи въ ней совершенно искренна.

— Можно полюбопытствовать, какой случай заставилъ васъ, баронъ, убдиться въ искренности ея ненависти къ Франціи?— спросилъ Паницарди.

— Ну, это отошло уже въ область исторіи, — съ пріятной улыбкой замтилъ Шварцкоппенъ, — мы теперь не будемъ этого извлекать на свтъ Божій,— все съ тою же пріятной улыбкой добавилъ баронъ.

— Ишь, скрытная каналья!— обозвалъ мысленно Паницарди Шварцкоппепа.

— И вотъ, видите, полковникъ, — продолжалъ свой разсказъ Шварцкоппенъ, — съ тхъ поръ графиня де Брюне своею дятельностью, направленною къ вреду Франціи, окончательно обворожила меня. Она добровольно оказала уже моему отечеству массу услугъ, и я думаю, отъ нея можно ожидать еще многаго. А пока она находится на пути осуществленія нашихъ теперешнихъ плановъ.

— Я получилъ сегодня, между прочимъ, извстіе, — сказалъ Паницарди, — что съ нужныхъ намъ, бумагъ будутъ сниматься копіи.

— Это извстіе я получилъ уже недли три тому назадъ, — самодовольно заявилъ Шварцкоппенъ, — а сегодня я скажу вамъ другую боле важную новость, — лукаво глядя на Паницарди, сказалъ баронъ..

— Какую, баронъ?— любезно спросилъ Паницарди, у него пронеслось въ голов: ‘ишь, откормленная скотина.’

— Сегодня, полковникъ, начали снимать копію! Сегодня!… Совсмъ свжая новость!— потиралъ руки Шварцкоппенъ.

— Все знаетъ, каналья!— сказалъ мысленно Паницарди, но не желая показывать вида, что ему еще неизвстно сообщенное барономъ, онъ добавилъ съ разстановкой:

— Это я знаю.

— Врешь, не зналъ, не зналъ!— мысленно отвтилъ хитрый нмецъ.

— Еще одно слово, баронъ, — обратился Паницарди къ Шварцкоппену, — значитъ, графиня сообщаетъ вамъ отъ времени до времени, насколько подвинулось дло впередъ?

— О, безъ сомннія, полковникъ. Мн извстенъ всякій шагъ ея!

— И вс лица, участвующія въ доставленіи бумагъ?— спросилъ Паницарди.

— Конечно! — широко открылъ глаза Шварцкоппенъ, какъ бы недоумвая, что Паницарди спрашиваетъ о такихъ элементарныхъ вещахъ.

— А кому поручено снимать копіи въ военномъ Министерств, баронъ?

— Капитану Дрейфусу? Знаете его?

— Нтъ! Такъ онъ и… не договорилъ Паницарди.

Шварцкоппенъ отрицательно закачалъ головой.

— Нтъ, онъ не такой! Слишкомъ преданный патріотъ!— заявилъ Шварцкоппенъ серьезно.

— Такъ кто же?— настаивалъ Паницарди.

— Другой, графъ Эстергази — маіоръ!— отвтилъ Шварцкоппенъ.

— Ахъ, этотъ? Этого я знаю. Кажется, пожить любитъ, а денежки отцовскія вс спущены… Да, этотъ очень подходящее орудіе!… съ разстановкой замтилъ Паницарди.

— Только не могу понять, — чрезъ минуту снова сталъ говорить Паницарди, — снимаетъ копіи Дрейфусъ, а Эстергази…

— Какое намъ до этого дло, полковникъ, — перебилъ Шварцкоппенъ, — наше дло достать планы, а какимъ путемъ они будутъ раздобыты, это уже насъ не касается. Это дло тхъ, кто взялся за доставку плановъ.

— Да, пожалуй!— согласился Паницарди, — Значитъ, пополамъ, баронъ?— прощаясь съ Шварцкоппеномъ, спросилъ Паницарди.

— Да, по сто тысячъ франковъ, любезный полковникъ, отвтилъ Шварцкоппенъ, провожая Паницарди въ переднюю.

ГЛАВА XIII.
Адскій планъ.

Въ два часа пополудни, на другой день посл, свиданья съ графиней де Брюне, Эстергази звонилъ въ ея квартиру.

Дверь открыла молоденькая и хорошенькая горничная, у Эстергази разгорлись глаза.

— ‘Жаль, что некогда, можно было бы заняться этой славной мордашкой’!— подумалъ Эстергази и громко спросилъ:

— Графиня дома?

—Дома, пожалуйте!— бойко отвтила горничная. Эстергази снялъ пальто и вошелъ, по указанію горничной, въ крайне богато обставленную гостинную.

Не усплъ онъ еще достаточно оглядться, какъ послышался сзади его голосъ:

— Здравствуйте, графъ.— Очень рада, что вы не опоздали!

Эстергази повернулся въ направленіи голоса и элегантно поклонился графин, брякнувъ шпорами.

— Я васъ ждала съ нетерпньемъ!— подавая руки Эстергази, говорила графиня.— Прошу васъ, садитесь, — указала графиня на стулъ.

Когда Эстергази слъ, графиня предложала ему закурить сигару.

— Не стсняйтесь, пожалуйста, — обратилась она къ Эстергази съ обворожительной улыбкой.— Я люблю сигарный дымъ.

Эстергази закурилъ сигару и смотрлъ нкоторое время на графигю.

— Не дурна, бабенька! Надо будетъ приволочься… потомъ!— промелькнуло у него въ голов.

— Мы можемъ съ вами свободно поговорить, — откидываясь на спинку дивана, сказала графиня, — я велла никого не принимать теперь, такъ что намъ никто не помшаетъ.

— Я весь въ вашемъ распоряженіи, графиня, — отвтилъ Эстергази.

— Итакъ, я начну, сказала де Брюне.

Эстергази наклоненіемъ головы далъ понять, что онъ слушаетъ.

— Вы ненавидите Дрейфуса?— спросила графиня.

— До глубины моей души, — со злобою вскиплъ Эстергази,— и только тогда почувствую себя счастливымъ, когда увижу его опозореннымъ, погибшимъ.

— Такъ дайте вашу руку,— восторженно заявила графиня, подавая руку Эстергази. Онъ пожалъ ей руку, слегка приподнимаясь на стул.

— Въ такомъ случа, — продолжала графиня,— мы съ вами союзники. И я горю къ нему ненавистью, и я желаю его гибели. Вы удивляетесь?— спросила она, видя изумленное лицо Эстергази.— Я много не буду говорить, но изъ этихъ немногихъ словъ, вы, вроятно, поймете меня.

Графиня вздохнула.

— Я любила этого человка.

— И ты тоже?!— промелькнуло въ мысляхъ Эстергази.

— Всею душою, всмъ сердцемъ моимъ. Я мечтала съ пыломъ двадцати лтней двушки о счастьи, которое онъ мн дастъ. И это счастье было такъ близко!!— вздохнула графиня.— Но я была слишкомъ бдна, и мн казалось, что я буду составлять только обузу для любимаго человка. Правда, мн извстно было, что у Дрейфуса есть состояніе, но я считала для себя унизительнымъ пользоваться состояніемъ мужа. Можетъ быть, я была неправа, разсуждая такимъ образомъ, но во мн внутри что-то было такое, что возмущалось противъ брака бдной двушки съ сравнительно состоятельнымъ офицеромъ. Самолюбіе ли это, другое-ли чувство, — не могу сказать точно, но я сильно мучилась сознаніемъ того, что могу своею особою стснить любимаго человка. А у насъ уже дло подходило къ свадьб. Правда, я не дала окончательнаго слова Дрейфусу, но его любовь, казалось мн, была такъ сильна и чиста, что я готова была дать свое согласіе всякую минуту. Онъ былъ честный человкъ…

Эстергази вздрогнули, всмъ тломъ.

— Что съ вами?— съ безпокойствомъ спросила графиня.— Можетъ быть, вамъ непріятно то, что я говорю!

— Мн непріятно, графиня, что Дрейфусъ честный человкъ. Его вс считаютъ честнымъ, и я, его заклятый врагъ, долженъ признать, что, дйствительно, онъ безконечно честенъ, такихъ людей немного.

— Да, но иногда и честность ведетъ къ гибели,— утшала графиня Эстергази.

— Совершенно врно! Продолжайте, графиня, свой разсказъ.

— Въ это время совершенно неожиданно сдлалъ мн предложеніе старый дипломатъ, графъ де Брюне. Онъ былъ очень старъ, смерти его можно было ожидать со дня на день, но онъ былъ, по слухамъ, страшно богатъ. Я, имя въ виду его богатство и близкую смерть, согласилась выйти за него замужъ. Я имла въ виду принести все богатство Дрейфусу…

Графиня умолкла. Эстергази смотрть на нее.. Трудно сказать, что думалъ въ эту минуту Эстергази, волновало-ли его душу хоть какое-нибудь чувство. Онъ слушалъ внимательно признаніе графини, но его лицо не измняло своего вида. Оно было холодно и неподвижно во все время разсказа графини. Быть можетъ, онъ радовался, что судьба послала ему сообщника его злобныхъ замысловъ, быть можетъ, онъ завидовалъ Дрейфусу въ эту минуту боле, чмъ обыкновенно. Да, какъ и не позавидовать. Эта красивая женщина пожертвовала собой, чтобы потомъ имть, возможность принести къ ногамъ Дрейфуса милліоны и сказать: ‘это для тебя я пріобрла, я собой пожертвовала ради того, чтобы дать теб состояніе, громадное состояніе!’ Счастливецъ Дрейфусъ!

— Но смерть мужа, какъ нарочно, — продолжала графиня, — не приходила. Семь лтъ прожила, еще графъ де Брюне. Семь долгихъ лтъ!… За это время Альфредъ Дрейфусъ женился и счастливъ, повидимому, теперь, — опустила графиня задумчиво голову.

Въ глазахъ Эстергази сверкнулъ недобрый огонекъ.

— Да! счастливъ!— Я слдила за нимъ все время, пока я была въ отсутствіи, — я не прекращала переписки съ моими друзьями, мн была извстна жизнь Дрейфуса до мельчайшихъ подробностей. Я знаю, что онъ счастливъ, и я глубоко ненавижу его жену и дтей… и его самого, — прибавила графиня съ какой-то особенной злобой.

— Въ то время, продолжала графиня, — когда я еще двушкой мечтала о счастьи съ Дрейфусомъ… да, впрочемъ, довольно графъ, не правда-ли? Зачмъ, растравлять свои старыя раны? Приступимъ лучше къ длу.

Эстергази поклонился въ знакъ согласія.

— Итакъ, клянемся другъ другу стереть съ лица земли капитана Дрейфуса, — торжественно воскликнула графиня, — а потомъ я разсчитаюсь съ его женой и дтьми.

— Месть, месть страшная поднимается въ моемъ сердц, графъ, — и мы сгубимъ этого человка сообща. Не правда-ли?— не оставляла графиня своего торжественнаго тона.

— Да, графиня! Клянусь вамъ, чмъ хотите!— не мене торжественно отвтилъ Эстергази.

— Я не спала всю ночь и думала, думала. Разные планы приходили мн въ голову, но я остановилась на одномъ!— Онъ мн больше всего понравился, — и графиня улыбнулась.

— Какой, графиня?

— Мы сдлаемъ Дрейфуса измнникомъ отечества, государственнымъ преступникомъ, — понимаете?— воскликнула графиня.

Но Эстергази не понималъ. Онъ даже усумнился, въ полнонъ-ли ум графиня. ‘Дрейфусъ измнникъ?’ — и Эстергази улыбнулся въ душ. ‘Такую нелпость можетъ придумать только женщина, и то только такая, у которой не вс способности находятся въ нормальномъ состояніи!’ — ршилъ про себя Эстергази.

Онъ сидлъ передъ графиней, и видно было по его лицу, что онъ ждалъ, чтобы графиня нсколько подробне развила свою мысль, если она находится въ здравомъ разсудк. Графиня видла недоумніе Эстергази и, конечно, понимала, что додуматься до того плана мщенія, который родился въ ея ум за ночь, не могъ Эстергази.

— Сейчасъ я вамъ все объясню, что я имю въ виду,— довольно спокойно начала графиня.

На лиц Эстергази отпечаталось глубокое вниманіе.

— Но предварительно я задамъ вамъ вопросъ?— продолжала графиня.— Когда у насъ будутъ планы?

Эстергази пожалъ плечами.

— Все отъ этого зависитъ. Вопроса о томъ, будутъ-ли они, я вамъ не предлагаю, — съ убжденіемъ говорила графиня, — вы, конечно, и сами не сомнваетесь, что они будутъ?— вопросительно посмотрла графиня на Эстергази.

— Приложу вс усилія!— отвтилъ Эстергази.

— Имйте въ виду, графъ, что я вамъ говорила вчера. Копіи будутъ сниматься на дняхъ, если еще не начали ихъ снимать. Копіи, конечно, будутъ сниматься въ Штаб, а слдовательно….

— Понимаю, графиня, будьте спокойны!— пере. билъ Эстергази — Случая не упущу.

— Ну, такъ вотъ, когда у насъ въ рукахъ будутъ планы, мы донесемъ на Дрейфуса, что онъ выдалъ планы.

Лицо Эстергази засіяло.

— Но доноса, конечно, недостаточно. Намъ нужно имть въ рукахъ какія нибудь боле вскія доказательства. Вы знаете руку Дрейфуса?

— Какже! Очень хорошо!— Эстергази вспомнилъ векселя, гд онъ поддлалъ подпись Дрейфуса.

— Въ руки военнаго министра должно попасть бордеро, при которомъ будто бы были переданы планы въ Германское Посольство. Понимаете?!

Но Эстергази опять не понималъ.

— Ахъ, какой вы безтолковый!— не на шутку сердясь, замтила графиня.— Вамъ должна быть принесена записка, писанная рукой Дрейфуса или, врне, кмъ нибудь, кто можетъ поддлать его руку. Эту записку вы передадите подъ великимъ секретомъ вашему начальнику или непосредственно военному министру. Въ этой записк будетъ сказано, что-де посылаю вамъ четыре прилагаемыхъ при семъ плана.

— Понимаете?— опять спросила графиня.

— Да, графиня!— теперь понимаю!

— Ну, насилу!— разсмялась графиня, точно дло касалось самой обыкновенной вещи, а не гибели человка.

— Слушайте, теперь дальше, — продолжала графиня, — У меня сохранились прежнія письма Дрейфуса. Мн кажется, что всю записку писать, поддлываясь подъ его руку, нсколько рисковано, гораздо лучше взять какое-нибудь письмо, писанное, дйствительно, его рукой, подскоблить, подчистить, что не нужно, и прибавить, что нужно. Тогда, во всякомъ случа, даже подозрительнымъ лицамъ записка можетъ казаться подлинной. Даже, наврное, покажется подлинной.

— Дьяволъ, а не женщина!— отдалъ въ душ своей Эстергази должное графин.

— Такъ, я говорю, что у меня есть прежнія письма Дрейфуса. Я занималась ими цлое утро и не нашла ни одного подходящаго. Передлать нельзя ни одного. Нтъ-ли у васъ какихъ-нибудь его писемъ?

— Не помню, конечно, были, но я такъ мало дорожилъ ими, что, кажется, вс повыбрасывалъ. Впрочемъ, посмотрю!

— Посмотрите, посмотрите! А если не найдете у себя, то обойдите, знакомыхъ его, друзей, даже прежнихъ его… ну, какъ ихъ тамъ назвать… любовницъ, что-ли? Вы должны ихъ знать, вдь, вы въ свое время вмст болтались, вроятно?!— улыбнулась графиня. Достаньте письма или лучше письмо какое-нибудь съ подходящимъ содержаніемъ. Ну, вотъ пока вамъ порученіе, торопитесь его исполнить, но въ то же время не увлекайтесь настолько, чтобы забыть о главномъ, а именно о полученіи плановъ, такъ какъ безъ этого ничего нельзя будетъ сдлать Дрейфусу.

— Конечно, конечно, — уврялъ Эстергази, — это главное.

Графиня де Брюне поражала Эстергази своею изобртательностью. ‘Если бы только удалось все сдлать такъ, какъ придумала эта вдьма!’ — вздыхалъ въ душ Эстергази, но тотчасъ же останавливалъ себя: ‘Должно и удастся. Ты долженъ, Эстергази, приложить вс усилія, чтобы удалось. Вотъ когда ты почувствуешь на себ, мой другъ милый, руку друга своего Эстергази! Поймешь, сколько страданій переносилъ изъ за тебя твой другъ, Эстергази. Поймешь всю ненависть, ненависть адскую, ненависть, которая мн жить не даетъ спокойно, пока ты, мой дорогой другъ, не заглушишь ее стонами своими, стонами безысходнаго, безпредльнаго страданія’.

И въ душ Эстергази опять закипала злоба противъ Дрейфуса, и онъ почти задыхался отъ прилива этого сквернаго чувства.

— Да, — продолжалъ онъ мысленно разсуждать, сидя противъ графини де Брюне, — берегись, Дрейфусъ, теперь. Часъ мщенія насталъ!

— Ну, на сегодня довольно!— прервала графиня злобныя мысли Эстергази, — я васъ больше не удерживаю. Дйствуйте и, главное, торопитесь.

Эстергази всталъ. Лицо его пылало такой страшной злобой, что графиня де Брюне въ душ порадовалась.

— Исполните все, что я вамъ сказала. Когда у насъ въ рукахъ будутъ планы и записка Дрейфуса, мы поговоримъ еще, какъ дальше поступать, — сказала графиня, пожимая Эстергази руку на прощаніе.

Эстергази ушелъ.

— Кажется, лучшаго орудія мести я не могла бы найти, — думала про Эстергази графиня.— Удивительное совпаденіе! Точно сама судьба указываетъ мн путь, по которому я должна идти, чтобы отомстить за свою любовь и страданія… и за оскорбленіе моего святого чувства, — добавила графиня, погодя.

ГЛАВА XIV.
Секретное порученіе.

Уже два дня Альфредъ Дрейфусъ носилъ въ карман вексель Эстергази съ своею поддльною подписью и не ршался возвратить его Эстергази. Ршеніе скрыть отъ Эстергази вексель и уничтожить его, не показывая своему другу, онъ считалъ непорядочнымъ, потому что, по его мннію, Эстергази долженъ былъ сильно безпокоиться съ того времени, какъ обстоятельства натолкнули его на подобный поступокъ. ‘Кто знаетъ, можетъ быть, это и есть настоящая при, чина той рзкой перемны въ Эстергази, которая такъ бросается въ глаза’ — разсуждалъ Дрейфусъ. ‘Его, вроятно, мучитъ теперь совсть?!’ — объяснялъ себ Дрейфусъ поведеніе Эстергази за послднее время. И Дрейфусъ боролся два дня съ самимъ собою. Ему навязчиво лзла въ голову идея о преступности, подлости поступка Эстергази, но онъ отгонялъ эту мысль и оправдывалъ въ своихъ глазахъ Эстергази. Малоли до чего можетъ довести нужда?’ — уврялъ себя Дрейфусъ, хотя внутренній голосъ говорилъ ему, что его самого даже крайняя нужда не заставила бы ршиться на подобный поступокъ. ‘А у Эстергази этой нужды совсмъ не было’, — навязывалъ Дрейфусу мысль внутренній голосъ.

Но Дрейфусъ употреблялъ вс усилія, чтобы подавить въ себ всякую мысль о преступности поступка со стороны своего друга и только думалъ о томъ, какъ передать вексель Эстергази, чтобы не обидть его. На этотъ счетъ онъ приходилъ къ разнымъ заключеніямъ. но самымъ лучшимъ казалось ему выжидать, пока не представится случай. А случай, какъ нарочно, въ теченіи двухъ дней не представлялся.

Дрейфусъ сидлъ за своей обычной работой въ Штаб, когда явился къ нему дежурный адъютантъ помощника начальника генеральнаго штаба, генерала Гонза.

— Васъ проситъ къ себ генералъ, — раскланиваясь передъ Дрейфусомъ, объявилъ адъютантъ.

— А въ чемъ дло?— спросилъ Дрейфусъ.

— Я не посвященъ въ цль приглашенія!— коротко, но съ улыбкой отвтилъ адъютантъ.

Генералъ Гонзъ приглашалъ офицеровъ штаба, минуя ихъ прямыхъ начальниковъ, для личныхъ переговоровъ очень рдко и обыкновенно такое приглашеніе не предвщало ничего добраго. Хотя Дрейфусъ и не чувствовалъ за собой никакихъ недочетовъ послужб, однако у него невольно сжалось сердце отъ этого подозрительнаго приглашенія.

— Я васъ жду, капитанъ, — опять проговорилъ адъютантъ, любезно кланяясь.

— Разв сейчасъ?— спросилъ Дрейфусъ.

— Да, капитанъ, мн приказано вамъ передать, чтобы вы сейчасъ-же пожаловали, — отвтилъ адъютантъ.

— Сейчасъ, сейчасъ иду, — съ какой-то тревогой проговорилъ Дрейфусъ.

Онъ всталъ, сталъ бережно укладывать разныя бумаги и листки, которые были разбросаны на его рабочемъ стол, затмъ все это положилъ въ большую папку и заперъ въ ящикъ.

Между тмъ собрались служащіе въ штаб и окружили Дрейфуса.

— Что это можетъ значить?— раздались вопросы.

Дрейфусъ только пожималъ плечами.

— Не знаю, не знаю!— тихо отвчалъ онъ, и когда окончилъ укладку бумагъ, взглянулъ на адъютанта.

Взглядомъ своимъ Дрейфусъ далъ понять адъютанту, что онъ готовъ слдовать за нимъ.

Адъютантъ еще разъ поклонился любезно Дрейфусу, и они вышли.

Имъ пришлось пройти цлый рядя, комната и корридоровъ, прежде чмъ они очутились въ пріемной генерала Гонза. Дрейфусъ по дорог еще разъ пытался найти въ своемъ ум. разгадку такого неожиданнаго приглашенія. Но нтъ, ни въ чемъ онъ не чувствовалъ себя виновнымъ, и потому смло, казалось ему, онъ могъ предстать передъ высокимъ начальникомъ, совсть его была чиста.

— Подождите здсь, капитанъ, — сказалъ адъютанта, опять любезно раскланиваясь передъ Дрейфусомъ, когда они очутились въ пріемной.— Я доложу объ васъ.

И адъютантъ исчезъ за дверью.

Черезъ минуту онъ опять раскланивался передъ Дрефусомъ.

— Его превосходительство проситъ васъ!

Дрейфусъ направился къ дверямъ кабинета.

Генералъ Гонзъ сидлъ передъ письменнымъ столомъ, когда вошелъ Дрейфусъ и остановился у дверей. Онъ поднялъ свои глаза на Дрейфуса и нкоторое время смотрлъ на него, молча, точно соображалъ что-то или изучалъ наружность стоявшаго передъ нимъ офицера.

— Капитанъ, — наконецъ, началъ генералъ, растягивая каждый слогъ, — по отзыву вашего ближайшаго начальства вы принадлежите къ числу офицеровъ, которымъ можно доврять исполненіе нкоторыхъ секретныхъ порученій.

Дрейфусъ поклонился. На душ у него отлегло и мрачное до этой минуты лицо стало веселй.

— Я хочу вамъ поручить одно секретное дло,— генералъ задумался.

— Какъ вы на это смотрите, капитанъ?— черезъ нкоторое время спросилъ генералъ.

— Постараюсь оправдать довріе Вашего Превосходительства и приложить вс усилія для успшнаго исполненія возложеннаго на меня порученія, — отвтилъ Дрейфусъ.

Генералъ молчалъ и упорно смотрлъ на Дрейфуса.

— И тайна, если дло секретное, Ваше Превосходительство, умретъ во мн, — добавилъ Дрейфусъ посл минутнаго молчанія.

Генералъ покачалъ головой съ довольнымъ видомъ.

— Такъ, подойдите ближе, капитанъ, я вамъ объясню, въ чемъ заключается порученіе, которое я хочу возложить на васъ. Повторяю еще разъ, что это тайна.

Дрейфусъ поклонился, желая выразить, что онъ достаточно проникся мыслью, что возлагаемое на него порученіе составляетъ тайну.

Генералъ открылъ одинъ изъ ящиковъ своего стола и вынулъ пачку бумагъ. Дрейфусъ взглянулъ на эту пачку и узналъ ее.

— Да, это тайна моего отечества!— пронеслось въ мысляхъ Дрейфуса.— Въ этомъ случа, можешь быть, генералъ, совершенно спокойнымъ, — мысленно обратился Дрейфусъ къ генералу Гонзу.— Но странно, — продолжалъ думать Дрейфусъ, — вдь эта пачка лежала у меня цлый мсяцъ, только три дня тому назадъ потребовалъ ее отъ меня начальникъ Четвертаго Отдленія, почему-же генералъ старался уврить меня въ томъ, что это тайна! Я, вдь, самъ прекрасно это знаю. Я цлый мсяцъ берегъ ее, какъ зницу ока. Почему-же меня опять увряютъ, что это тайна? Что-то не ладно!

И Дрейфусъ ршился спросить у генерала.

— Почему-же, Ваше Превосходительство, вы изволите мн внушать, что это секретныя бумаги. Эти планы лежали у меня цлый мсяцъ! Или Ваше Превосходительство не довряете мн?

— Наоборотъ, капитанъ, очень довряю. И начальникъ штаба довряетъ вамъ, поэтому мы васъ и избрали для снятія копій съ этихъ плановъ, но дло вотъ въ чемъ. До насъ дошли слухи, что въ пріобртеніи копій съ этихъ, плановъ заинтересованы наши враги, которые и прибгаютъ, вроятно, къ разнаго рода ухищреніямъ, чтобы овладть ими. Вотъ почему я стараюсь внушить вамъ еще разъ, что это глубочайшая тайна.

— О, будьте покойны, Ваше Превосходительство, — самоувренно заявилъ Дрейфусъ.

— Пока они были въ вашемъ стол, — продолжалъ генералъ, — мы были спокойны за нихъ, по теперь вамъ придется снимать копіи и, слдовательно, они очутятся на вашемъ стол. Вотъ почему я предупреждаю васъ.

Дрейфусъ поклонился.

— Повторяю, — продолжалъ генералъ, — мы васъ знаемъ, мы вамъ вримъ. Но, Дрейфусъ, — товарищескимъ тономъ началъ генералъ, — берегите планы, вы понимаете ихъ значеніе.

— Будьте покойны, Ваше Превосходительство, будьте покойны, — проговорилъ Дрейфусъ, — я съумю оправдать довріе начальства.

— Я увренъ въ этомъ, — заключилъ генералъ.

— А теперь приступимъ къ длу, — посл нкотораго молчанія добавилъ генералъ Гонзъ.— Вотъ во первыхъ снимете копію гидравлическаго пресса No 120.

Дрейфусъ взялъ планъ въ руки и поклонился.

— Во вторыхъ, снимете копію съ плана мобилизаціи резервныхъ войскъ.

И этотъ планъ генералъ передалъ Дрейфусу.

— Въ третьихъ, — продолжалъ генералъ,— планъ мобилизаціи арміи. И въ четвертыхъ, планъ крпости Бріабсонъ. Будьте любезны, капитанъ, снять копіи съ этихъ четырехъ плановъ. Времени я вамъ не назначаю на эту работу, по желательно было-бы, чтобы вы занялись ею поусердне и представили бы мн копіи въ возможно скоромъ времени.

— Постараюсь возможно скоре, — отвтилъ, кланяясь, Дрейфусъ.

Генералъ Гонзъ подалъ руку Дрейфусу и еще разъ сказалъ ему:

— Я не сомнваюсь въ васъ, капитанъ! Я врю, что вы исполните его хорошо, а намъ очень важно имть точныя и врныя копіи. Мы васъ не забудемъ.

Дрейфусъ вышелъ отъ генерала крайне довольный. И онъ, какъ всякій офицеръ, не былъ чуждъ нкоторой доли честолюбія. Послднія слова генерала: ‘мы васъ не забудемъ’ очень льстили честолюбію Дрейфуса и, хотя въ общемъ онъ былъ крайне аккуратными, и добросовстнымъ исполнителемъ приказаній начальства, онъ ршили, на этотъ разъ употребить вс усилія, чтобы дло, ему порученное, было исполнено блистательно во всхъ отношеніяхъ.

Въ прекрасномъ настроеніи духа Дрейфусъ подошелъ къ своему рабочему столу. При его появленіи опять окружили его служащіе и съ крайнимъ любопытствомъ задавали вопросы:

— Въ чемъ дло? Зачмъ звалъ генералъ? Что случилось?

По лицу Дрейфуса они могли заключить, что цлью приглашенія не была какая-нибудь непріятность по служб, потому что лицо было озарено самодовольной улыбкой, что еще боле возбуждало любопытство товарищей по служб.

Но на вс вопросы Дрейфусъ отвчалъ, что ничего особеннаго не случилось, отдлывался одними ничего не значущими: ‘такъ себ’, ‘ничего особеннаго’, ‘пустяки’ и тому подобными словами въ этомъ род.

‘Получаетъ, вроятно, новое назначеніе и не хочетъ пока говорить’, — успокоились товарищи.

О новомъ назначеніи Дрейфуса, дйствительно, ходили въ послднее время слухи и, слдовательно, ничего невроятнаго не было въ этомъ ршеніи товарищей.

Дрейфусъ же пока заперъ полученные имъ отъ генерала Гонза планы опять въ потайное отдленіе своего шкафа, гд они лежали цлый мсяцъ, прежде чмъ были взяты генераломъ Гонзомъ для проврки передъ снятіемъ копій, и сталъ заканчивать свою дневную работу.

Снятіе копій онъ отложилъ до слдующаго дня.

ГЛАВА XV.
Полицейскій агентъ Суффрэнъ.

Эстергази перерылъ у себя вс ящики письменнаго стола, перелисталъ вс книги, даже заглянулъ, въ шкафъ съ бльемъ. Ни одного письма Дрейфуса онъ не нашелъ у себя. Планъ графини де Брюне такъ охватилъ все его существо, что теперь онъ только, и носился съ мыслью достать гд-нибудь письмо Дрейфуса, которое могло бы оказаться по своему содержанію такъ или иначе подходящимъ для цли, намченной графиней де Брюне.

И странно, онъ еще не имлъ въ рукахъ копій плановъ, за которые ему будетъ заплочено двсти тысячъ, а между тмъ думалъ только о записк, на которую ему указала графиня де Брюне. Онъ какъ-то совершенно забылъ о томъ, что подобная записка совершенно не нужна, разъ у него не будетъ въ рукахъ главнаго — плановъ, а между тмъ посл свиданья съ, графиней де Брюне ему почему-то казалось, что нужна главнымъ образомъ записка, а планы ужъ какъ-нибудь сами попадутся въ руки. Еще графиню онъ уврялъ, что достать планы почти невозможно, потому что они въ слишкомъ надежныхъ рукахъ, а теперь его опасенія относительно невозможности достать планы какъ будто исчезли.

Но, на самомъ дл, они не исчезли, и Эстергази ни на минуту не заблуждался относительно невозможности или, по крайней мр, трудности ихъ достать. Сообщеніе графини де Брюне, что копіи плановъ будутъ сниматься, радовало его, потому что въ значительной степени облегчало задачу, и онъ подчасъ уже рисовалъ себя обладателемъ двухсотъ тысяча, франковъ. Слдовательно, надежда тмъ или другимъ путемъ раздобыть копіи плановъ, несмотря на видимую трудность приведенія въ исполненіе своего замысла, не покидала его, но разршеніе этого вопроса онъ предоставилъ времени.

А пока, какъ мы сказали, все его существо было поглощено мыслью найти какое-нибудь подходящее письмо Дрейфуса. Безуспшные поиски письма въ своей квартир заставили его вспомнить совтъ графини обратиться къ товарищамъ Дрейфуса. Онъ перебралъ въ своемъ ум всхъ, съ кмъ Дрейфусъ былъ въ близкихъ отношеніяхъ, нашлось, конечно, нсколько такихъ въ одномъ Штаб, не говоря уже о тхъ многихъ знакомствахъ, которыя Эстергази сдлалъ, посщая домъ Дрейфуса. И онъ уже готовь былъ совершенно обратиться съ просьбою къ одному изъ товарищей Дрейфуса, какъ вдругъ его поразила одна мысль.

— Чортъ возьми!— вскрикнулъ Эстергази, — какъ я наивенъ. И эта опытная, казалось, графиня чуть было не натолкнула меня на самый дтскій, самый наивный шагъ, какой только можно себ представить. Какая страшная глупость обратиться къ кому-нибудь изъ его товарищей. Вдь, во первыхъ, не дастъ никто, потому что моя просьба настолько странна, что во всякомъ возбудитъ подозрніе. А если бы даже у кого-нибудь и нашлось что-нибудь подходящее для меня и онъ далъ бы мн, то не подлежитъ никакому сомннію, онъ непремнно сообщилъ бы объ этомъ Дрейфусу… Да, непонятная наивность съ моей стороны! Дрейфусъ тоже заподозрилъ бы въ какихъ-нибудь тайныхъ замыслахъ своего единственнаго друга Эстергази…

И Эстергази разсмялся отъ своей злой шутки.

— А векселя?— вдругъ вспомнилъ Эстергази.— Неужели они еще не попали въ его руки? Въ такомъ случа Бенасъ молодецъ, и его слову можно врить. Общалъ, что ране двухъ мсяцевъ не пуститъ ихъ въ ходъ и держитъ свое слово. Молодецъ!.

— А что, если пуститъ или пустилъ уже!— встревожился Эстергази!— Что если они попали уже въ руки Дрейфуса?

И мысль эта давно тревожила Эстергази.— ‘Что въ самомъ дл, сдлаетъ Дрейфусъ.’ — неоднократно задавалъ себ вопросъ Эстергази. ‘Судъ, тюрьма, позоръ!’ — проносилось въ голов Эстергази и подчасъ ему становилось очень жутко.

Однако, въ низкой душ никогда не могло родиться честное, искреннее желаніе пойти сознаться въ своей вин и просить… прощенія.

Но въ послднее время онъ уже до того былъ глубоко убжденъ въ скорой гибели Дрейфуса, что. вопросъ о векселяхъ уже не казался такимъ грознымъ для его чести. ‘Они появятся посл того, какъ…’

Эстергази не договаривалъ отъ восторга, до того, казалось ему желаннымъ то время, когда случится что-то такое, отъ чего у него замирало сердце.

— Да глупо вышло бы, если бы я послушалъ совта графини, — опять возвращался мысленно Эстергази къ записк, — глупо, очень глупо! Могъ бы по губить все дло, — Эстергази съ ужасомъ представилъ себ эту возможность.

— До какой степени нужно быть осторожнымъ, — заключилъ Эстергази и отдался мыслямъ другими путями достигнуть цли.

Врнымъ средствомъ казалось ему обратиться не къ друзьямъ, а къ лицамъ, непріязненно расположеннымъ къ Дрейфусу. Но гд такихъ отыскать? Онъ, зналъ только одного полковника Пати дю Кляма, который, казалось, относился къ Дрейфусу не особенно дружелюбно, хотя о настоящей причин этого нерасположенія Эстергази не догадывался. Ему было извстно, что между Дрейфусомъ и Пати дю Клямомъ, установились сухія оффиціальныя отношенія, слдовательно, не могло быть и рчи о какой-нибудь переписк между ними вн служебныхъ отношеній. Притомъ же врядъ-ли существовала какая-нибудь оффиціальная переписка, такъ какъ предметы вднія одного и другого были до того разны, что общихъ точекъ соприкосновенія и быть не могло.

— Нтъ, тутъ ничего не подлаешь, — ршилъ Эстергази, — надо покопаться гд-нибудь подальше. Надо въ прошломъ искать этого орудія мести! Да, это единственный выходъ.

Но въ прошломъ найти что-нибудь было для него трудне. Когда Дрейфусъ молодымъ офицеромъ служилъ въ Париж, Эстергази состоялъ офицеромъ кавалерійскаго полка въ Руан, и неособенно тогда интересовался Дрейфусомъ, хотя они считались друзьями дтства. Эстергази очутился въ Париж всего 8 лтъ тому назадъ, но въ это время Дрейфусъ велъ себя уже крайне сдержанно, безукоризненно, не имлъ никакихъ любовницъ, служилъ усердно.

— Затмъ женился, м-е-р-з-а-в-е-цъ,— съ разстановкой произнесъ Эстергази.

Лицо его вспыхнуло и вслдъ за этимъ сейчасъ же покрылось блдностью. Оно дышало злобою.

И снова сталъ ломать себ голову Эстергази надъ способами розыскать записку, писанную рукой Дрейфуса.

— Ба!…— ударилъ себя Эстергази рукой по лбу.— Онъ все знаетъ. Это ходячая справочная книга Парижа!

Эстергази вспомнилъ старика, котораго Дрейфусъ видлъ у Ліаны де Пужи и при вид котораго Дрейфусу представилось что-то знакомое и вс прежніе кутежи.

— Онъ все знаетъ!— повторялъ Эстергази, — надо его найти.

И Эстергази радовался своей находк.

— Онъ будетъ сегодня у Ліаны де Пужи, а если не будетъ, то узнаю тамъ у кого-нибудь, гд онъ живетъ, — ршилъ Эстергази.

А старикъ, дйствительно, былъ ходячей справочной книгой Парижа, хотя вс его свднія касались главнымъ образомъ золотой молодежи Парижа. И онъ принадлежалъ когда-то къ этой молодежи, но, какъ большинство ея, просадилъ на кокотокъ все свое состояніе. Принадлежалъ онъ по происхожденію къ богатому и аристократическому роду. Съ дтства не пріученный къ труду, онъ очутился въ безвыходномъ положеніи, когда у него не оказалось въ карман ни одного франка. Втянувшись въ жизнь беззаботную, полную удовольствій и минутныхъ наслажденій, онъ не могъ подумать о какой бы то ни было работ.

Онъ продолжалъ появляться по прежнему среди золотой молодежи и кокотокъ, но уже сошелъ съ выдающейся роли главнаго зачинщика, а оставался лишь пассивнымъ зрителемъ и являлся изрдка совтникомъ и руководителемъ того или другого изъ птенцовъ, которые длали первые шаги на новомъ поприщ. Вроятно, первые шаги его учениковъ оплачивались настолько, что онъ могъ быть всегда прилично одтымъ. Въ этой обстановк онъ и состарился. Не мудрено, что онъ зналъ многихъ и зналъ, именно, т стороны многихъ молодыхъ людей, которыя не проникаютъ на дневной свтъ изъ мрака ночи. Онъ зналъ уже давно и Дрейфуса. Конечно, Дрейфусъ не могъ себя причислять къ вчно кутящей молодежи, но онъ появился среди нея нсколько разъ, а этого уже достаточно было для старика, чтобы разузнать и знать всю подноготную холостой жизни Дрейфуса.

Къ этому-то всезнайк и обратился Эстергази, когда въ первый же вечеръ встртился съ нимъ у Ліаны.

— Что угодно, все разскажу, — отвтилъ старикъ на вопросъ Эстергази, не знаетъ-ли онъ, кмъ въ свое время увлекался Дрейфусъ.

— Ему чертовски везло всегда у женщинъ!— началъ свой разсказъ старикъ.

Эстергази стало скверно на душ.

— Ужъ не помню всхъ ихъ… Эрминія… Каролина…— силился припомнить онъ имена женщинъ, которыми увлекался Дрейфусъ, — но больше всхъ и дольше всхъ ему нравилась Маріонъ Казоттъ.

— Казоттъ? переспросилъ Эстергази, — и что-то знакомое вспомнилось ему.— Казоттъ? Казоттъ?— старался онъ припомнить.— Гд я слыхалъ это имя?— мысленно говорилъ Эстергази.

Но какъ онъ ни старался припомнить, кто такая Казоттъ, онъ не могъ.

А старикъ въ это время продолжалъ:

— Это была прехорошенькая и миленькая женщина. Когда она появилась въ цирк на лошади…

— Ахъ! да! припоминаю, припоминаю! Наздница!— какъ будто обрадовался Эстергази.— Помню, помню.

— Вс ее помнятъ! Какъ ее не помнить!— сказалъ на это старикъ.— Она, можетъ быть, не помнить всхъ, а Дрейфуса — то я думаю… вотъ какъ помнитъ, — и старикъ провелъ указательнымъ пальцемъ по горлу и разсмялся.

— Ну, хорошо, хорошо!— разсказывайте, — торопилъ Эстергази, видимо крайне заинтересованный.

— Такъ видите, Маріонъ Казоттъ пріхала въ Парижъ съ циркомъ. Ну, конечно, офицеры-лошадники гурьбой ползли въ циркъ. Чудная наздница многимъ сразу вскружила голову. Она была окружена первое время роемъ молодежи, добивавшейся каждый по своему ея исключительнаго расположенія. Но она, повидимому, не обнаруживала ни к^гь кому исключительнаго вниманія. Впрочемъ, ходили слухи, что она подарила кое-кого своею любовью, но мн кажется, что это неправда. Можетъ быть, въ прошломъ у нея было кое-что, да и сами понимаете, гд же цирковой наздниц удержаться отъ разныхъ соблазновъ, — старикъ разсмялся, — но тутъ въ Париж, мн кажется, она была чиста. Но вотъ, дернулъ чортъ Дрейфуса придти въ циркъ. Увидлъ Казоттъ, — а про нее онъ и раньше уже слыхалъ, да чуть-ли не отъ самого меня, — понравилась, давай знакомиться. Познакомился. Вдь, въ сущности не красивъ, а ей, видавшей виды, все-таки понравился. Чортъ его знаетъ, есть въ немъ что-то такое…

Эстергази отвернулъ свое лицо отъ разсказчика, чтобы не выдать себя. Онъ весь киплъ злобой.

— Такъ понимаете, — продолжалъ старикъ, — дальше больше и, какъ водится, пошло у нихъ. Прошло мсяца три-четыре и, знаете, Казоттъ-то уже не могла появляться передъ публикой на лошади…

— Почему?— спросилъ Эстергази.

Старикъ жестами объяснилъ причину и разсмялся.

Эстергази понялъ.

— Что же дальше?— спросилъ Эстергази.

— Что-жъ дальше? Самое обыкновенное. Содержатель цирка разсчиталъ Казоттъ, и она поступила въ полное распорядіеніе Дрейфуса. Не знаю, былъ-ли онъ радъ, бдняга. Но онъ очень добрый человкъ…

Эстергази не могъ слушать этихъ похвалъ, он были ему слишкомъ непріятны. И всякій разъ, когда кто-нибудь хвалилъ Дрейфуса, онъ испытывалъ непріятное чувство. Казалось, всякая похвала Дрейфусу только усиливала въ Эстергази ненависть къ нему. Мало того, и всякій человкъ, который позволялъ себ хвалить Дрейфуса, возбуждалъ въ Эстергази враждебное чувство къ себ. Такъ было и въ данномъ случа. Онъ слушалъ старика съ напряженнымъ вниманіемъ, но его сердилъ тонъ старика, добродушно разсказывавшаго исторію любви Дрейфуса. Эстергази предпочелъ бы видть въ словахъ старика враждебное чувство, а между тмъ старикъ не только не чувствовалъ къ Дрейфусу ничего враждебнаго, а напротивъ относился къ нему съ большою теплотой.

И Эстергази уже былъ настроенъ противъ старика.

А старикъ продолжалъ:

— И онъ принялъ на свои плечи, какъ порядочный человкъ, заботу о дальнйшей судьб этой женщины. Онъ устроилъ ей квартиру и назначилъ ей ежемсячно ту же пенсію, какую она получала въ цирк. Не могу вамъ сказать, сколько именно, по знаю, что она могла безбдно существовать.

— Онъ любилъ ее?— почему-то спросила, вдругъ Эстергази.

— Этого я не могу сказать наврное, по думаю, что до нкоторой степени, да!

Старикъ остановился, точно ждалъ, что Эстергази предложитъ ему еще вопросы, но, видя, что Эстергази ограничился однимъ вопросомъ и больше не предлагаетъ, старикъ сталъ продолжать свое повствованіе.

— Скоро господинъ Дрейфусъ сдлался счастливымъ отцомъ. Изрдка посл этого мн приходилось встрчать Маріонъ, — надо вамъ значь, что я питалъ къ ней самое дружеское расположеніе,— и вообразите, она была полна счастья. Разъ даже встртилъ ее съ мальчикомъ, ему было тогда уже года полтора. Прехорошенькій мальчишка! Очень, очень похожъ на отца!— хе… хе… хе… разсмялся старикъ.

— Что же дальше?— торопилъ. Эстергази — Чмъ все кончилось?

— А кончилось, какъ часто кончается, — покачалъ головой старикъ.

— Ну?— нетерпніе овладвало Эстергази.

— Задумалъ Дрейфусъ жениться, — продолжалъ старикъ, — на Маргарит Делербъ, которая наклеила ему носъ и вышла замужъ за графа де Брюне. Знаете ее?— неожиданно спросилъ старикъ.

— Да!— отвтилъ Эстергази, — то есть, нтъ,— поторопился онъ поправиться, — вы спрашиваете о Казоттъ?

— Нтъ, о графин де Брюне!

— Графини не знаю, — сказалъ Эстергази.

— А жаль, преинтереснйшая женщина, Я ее знать, долженъ вамъ сказать, когда она была еще двушкой, — много общающей была двушкой. Теперь она опять въ Париж, но, знаете, какъ похорошла. Я вамъ долженъ сказать….

— Продолжайте лучше о любовниц Дрейфуса, графиня меня нисколько не интересуетъ, — прошиплъ Эстергази.

— Ахъ, да, виноватъ, виноватъ, удалился отъ темы, — извинялся старикъ,— удалился отъ темы…. повторилъ онъ. На чемъ я остановился?— забылъ старикъ.

— На томъ, какъ Дрейфусъ собрался жениться! Какъ онъ поступилъ съ Казоттъ?— напомнилъ Эстергази.

— Да, какъ обыкновенно.

— То есть?— недоумвалъ Эстергази.

— Хотлъ ей дать денегъ. Она не взяла. Жила потомъ въ большой бдности.

— Подлецъ!— произнесъ Эстергази приговоръ надъ Дрейфусомъ.

— За что вы его такъ ругаете? Такъ вс поступаютъ, онъ поступилъ не хуже другихъ, а можетъ быть, лучше многихъ. Онъ, по крайней мр….

Эстергази не далъ договорить:

— Гд же она теперь?

— Казоттъ?— спросилъ старикъ.

— Ну, конечно!— выходилъ изъ себя Эстергази.

— Да, живетъ гд-нибудь въ Париж. Впрочемъ не знаю, можетъ быть уже умерла. Можетъ быть нищета зала,— грустно поникъ головой старикъ.

— А вамъ не все-ли равно, гд она?— неожиданно заявилъ старикъ

— Да, все равно, все равно, — думая о чемъ-то другомъ, отвтилъ Эстергази.

Эстергази былъ удовлетворенъ разсказомъ старика, но только относительно, конечно. Ему хотлось еще спросить старика, не знаетъ-ли онъ, не было-ли какой-нибудь переписки между Казоттъ и Дрейфусомъ, но побоялся. Неожиданное замчаніе старика: ‘невсе-ли вамъ равно, гд она!’ — заставило Эстергази быть осторожнымъ. Старикъ, повидимому, если и не питалъ къ Дрейфусу какого-нибудь особеннаго расположенія, то относился къ нему все-таки безъ злобы, и всякій лишній вопросъ со стороны Эстергази могъ-бы показаться старику подозрительнымъ. Такъ, покрайней мр, ршилъ Эстергази и ограничился свдніями, которыя ему доставилъ словоохотливый старикъ,

— Маріонъ Казоттъ!— думалъ Эстергази, какъ-же, помню, помню! Я прізжать тогда въ отпускъ изъ Руана, и провелъ въ ея обществ цлый вечеръ съ офицерами. Дйствительно, была прехорошенькая, и своей смлой здой приводила въ восторгъ записныхъ кавалеристовъ. Какъ бы узнать, гд она живетъ? Интересно, узнаетъ-ли она меня?

— Однако, этотъ жидъ имлъ дьявольскій успхъ!— совершенно неожиданно мысли Эстергази обратились въ другую сторону.

И опять представился ему этотъ Дрейфусъ.

— Боже, — воскликнулъ Эстергази, — какъ мн избавиться отъ этого гнетущаго чувства. Я жить немогу, жить не могу, — повторялъ Эстергази, ломая себ руки, Когда-же я, наконецъ, сброшу съ себя это бремя.

И на лиц Эстергази изобразилось глубокое мучительное состояніе.

— Къ длу, однако-же, — проговорилъ чрезъ нкоторое время Эстергази ршительнымъ тономъ, — на поиски любезной Казоттъ! Можетъ быть, у нея я найду требуемое, — и Эстергази улыбнулся своимъ мыслямъ. Эта брошенная Дрейфусомъ жертва очень подходящая личность для моихъ цлей!

Онъ поборолъ въ себ закравшееся въ его душу чувство отчаянія, овладлъ собой и готовъ былъ дйствовать.

— Въ префектуру,— ршилъ Эстергази,— тамъ узнаемъ, гд живетъ Казоттъ. А вдругъ она умерла?— испугался Эстергаэи этой мысли.— Вдь, прошло уже много, много лтъ.

— Неужели умерла? нтъ, не можетъ быть! старался успокоить себя Эстергази.— Неужели же такая неудача встртитъ меня въ то время, когда я близокъ къ цли. Впрочемъ, сначала убдимся, а тамъ подумаемъ и о другомъ, если это такъ.

Эстергази одлъ мундиръ и, выйдя на улицу, подозвалъ извощика.

— А если меня спросятъ, зачмъ мн нужно отыскать Казоттъ?— вдругъ пришла Эстергази въ голову мысль.— Что я скажу тогда?— спрашивалъ онъ себя.— Да, скажу просто, что она отдаленная родственница, что много лтъ не видалъ ее! Навру что-нибудь однимъ словомъ и баста! Да чего имъ, наконецъ, спрашивать, какое имъ дло? Нужна мн эта особа и разыскиваю ее!. А зачмъ, почему, — какое имъ до этого дло?— храбрился Эстергази.

Извощикъ остановился у воротъ префектуры. Эстергази сошелъ, расплатился и медленными шагами вошелъ въ ворота

— Кула прикажете, господинъ маіоръ?— спросилъ привратникъ, котораго Эстергази, войдя съ порога, сразу не замтилъ.

Эстергази объяснилъ, что ему нужно узнать, гд живетъ одна особа.

— Въ справочное отдленіе, господинъ маіоръ! Второй этажъ въ углу направо.

Эстергази вошелъ во дворъ и направился въ правый уголъ. ‘Справочное отдленіе’ — прочелъ онъ вывску надъ подъздомъ.

— Сюда, значитъ, — мысленно ршилъ онъ.

Но странно, чмъ ближе она, былъ къ цли, тмъ боле чувствовалъ какую-то нершительность. Походка его стала какой-то медлительной, вывску онъ читалъ чуть-ли не по складамъ, чтобы, казалось, оттянуть время. Вообще въ немъ исчезла вдругъ прежняя ршительность въ движеніяхъ и замнилась какою-товялостью. Постоявъ передъ подъздомъ нкоторое время, переминаясь съ ноги на ногу, онъ еще разъ поднялъ глаза на вывску, но на этотъ разъ прочелъ ее уже сразу, затмъ повернулся, осмотрлъ дворъ префектуры, нашелъ, что онъ достаточно чистъ, потомъ вдругъ повернулся ко входу въ справочное отдленіе, пробормотавъ подъ носомъ: ‘глупости!’ — и ршительнымъ шагомъ сталъ подыматься во второй этажъ..

Поднявшись на верхъ. Эстергази еще разъ остановился и надъ дверью прочелъ ‘справочное отдленіе’. Затмъ онъ взялъ за ручку и чрезъ секунду очутился въ большой комнат. По стнамъ были разставлены столы, за которыми сидли разные чиновники.

На стукъ запирающейся двери вс сидвшіе чиновники повернулись, чтобы взглянуть на входящаго. Эстергази сразу почувствовалъ на себ много глазъ, ему стало какъ-то неловко.

Неловкой походкой онъ подошелъ къ ближе сидвшему чиновнику и объяснилъ о своемъ желаніи узнать адресъ.

— Вторая комната на лво!— лаконически отвтилъ чиновникъ и углубился въ свое занятіе.

Эстергази осмотрлъ комнату и увидлъ дв двери: одна вела прямо, другая на лво. Онъ медленно направился въ лво, и его взорамъ опять представилась большая комната и опять онъ увидлъ чиновниковъ, и почувствовалъ на себ ихъ взгляды. Онъ опять, подошелъ къ ближе сидвшему чиновнику и объяснилъ причину, которая привела его въ префектуру.

— Слдующая комната!— услышалъ Эстергази опять лаконическій отвтъ.

— Однако, они здсь сильно заняты, если у нихъ, нтъ времени даже объяснить толкомъ, куда мн идти,— думалъ про себя Эстергази.

Онъ прошелъ въ слдующую комнату и здсь снова обратился съ своимъ вопросомъ къ чиновнику, сидвшему ближе ко входу.

— Третій столъ!— отвтилъ опять лаконично чиновникъ и углубился въ свое дло.

Эстергази сталъ считать столы, но столы были въ два ряда по стнамъ.

— Гд же этотъ столъ, чортъ васъ всхъ возьми!— сталъ горячиться Эстергази и наугадъ подошлъ къ третьему столу въ ряду, гд сидлъ спрошенный чиновникъ.

Опять объяснилъ, чего онъ хочетъ, и опять услыхалъ лаконическій отвтъ:

— Направо!

Эстергази сталъ выходить изъ себя.

— Что это за порядки?! Толку никакого не добьешься!— ворчалъ онъ про себя и направился къ третьему столу въ противоположный рядъ.

Чиновникъ поднялъ на него глаза.

— Что вамъ угодно?

Эстергази опять повторилъ свое желаніе узнать адресъ.

Чиновникъ, довольно пожилый мужчина, подошелъ къ шкапу, вынулъ какую-то книгу, развернулъ ее и произнесъ:

— Четвертая комната внизу!

— Какъ, четвертая комната?! Здсь живетъ Казоттъ?— недоумвалъ Эстергази.

— Четвертая комната внизу!— повторилъ чиновникъ и, повидимому, считалъ свое дло законченнымъ.

— Да, объясните же толкомъ!…. чортъ васъ возьми, — хотлъ добавить выведенный изъ себя Эстергази, но во время остановился.

— Лишніе разговоры, маіоръ, недопускаются. Это отвлекаетъ отъ дла.

Эстергази чуть было не плюнулъ въ лицо чиновнику, до того онъ быль взбшенъ.

— Какія же лишніе разговоры, когда я толку не могу добиться!— горячился Эстергази.

Нкоторые чиновники переглянулись и улыбнулись, но чиновникъ, передъ которымъ стоялъ Эстергази, былъ глухъ и нмъ. Онъ, казалось, уже не видалъ и не слыхалъ Эстергази.

— Подлецы!— готово было сорваться съ языка у Эстергази, но онъ сдержалъ себя.— Пойду внизъ въ четвертую комнату.

Посл всякихъ поисковъ и вторичныхъ разспросовъ, ему удалось, наконецъ, отыскать четвертую комнату. Здсь онъ получилъ нужную справку, причемъ разговоръ его съ чиновникомъ происходилъ также молчаливо. Чиновникъ не сказалъ ни одного лишняго слова.

— Ага! улица Мадонны, — читалъ записку, данную чиновникомъ, Эстергази, — улица Мадонны, — повторилъ онъ, — Латинскій кварталъ, — читалъ Эстергази дальше — номераъ 18. Хорошо!— проговорилъ про себя Эстергази, складывая записку и пряча въ карманъ.

Въ это время подошелъ къ Эстергази какой-то человкъ

— Мадонна въ моемъ участк, — сказалъ онъ. Эстергази посмотрлъ на него съ недоумніемъ.

— Я полицейскій агентъ Суффрэнъ, — точно понявъ взглядъ Эстергази, поспшилъ отрекомендоваться Суффрэнъ.

— Очень пріятно!— отвтилъ Эстергази, хотя все-таки не понималъ, что полицейскому агенту нужно отъ него.

Полицейскій агентъ Суффрэнъ улыбнулся и, видя, что Эстергази не понимаетъ его, сталъ ему объяснять:

— Я агентъ тайной полиціи, въ моемъ вдніи часть Латинскаго квартала, въ которой находится улица Мадонны. Я знаю всю подноготную ея жителей и, если господину маіору нужны какія нибудь справки, то я могу ихъ дать.

Эстергази понялъ, наконецъ, почему Суффрэнъ подошелъ къ нему. Онъ удивился только откуда выросъ этотъ агентъ? Пока онъ разговаривалъ съ чиновникомъ, онъ не замтилъ, что почти тутъ же сидлъ Суффрэнъ, слышалъ вопросъ, предложенный чиновнику Эстергази и усплъ разсмотрть его самого.

Теперь въ свою очередь Эстергази сталъ разсматривать Суффрэна.

Передъ нимъ стоялъ человкъ высокаго роста, сильнаго сложенія. Громадное его лицо обросло кругомъ густой большой бородой. Цвта, его лица и носа — багрово-красный — доказывалъ, что Суффрэнъ не особенно стснялся, когда судьба посылала ему возможность утолить жажду. А жажду, по его собственному признанію, онъ чувствовалъ постоянно. И въ данную минуту, стоя передъ Эстергази, онъ обдавалъ его цлыми потоками неособенно ароматическаго запаха, который выдлялся откуда-то изнутри господина агента. Лицо его было все въ шрамахъ, что свидтельствовало о томъ, что господинъ Суффрэнъ бывать неоднократно на своемъ вку въ передлкахъ и стычкахъ. Но больше всего поражали его глаза, или врне одинъ лвый глазъ, потому что правый, благодаря какому-то несовсмъ удачному для Суффрэна удару одного изъ многочисленныхъ его противниковъ, закрылся навсегда. Но за то лвый, казалось, могъ смло замнить два глаза. Это была, громадный глазъ, который занималъ очень большую часть щеки и его нижній край приходился почти на одномъ уровн съ нижнею частью носа. Глазъ былъ краснаго цвта, хотя въ нкоторыхъ мстахъ красный цвта, принималъ оттнокъ фіолетоваго. И изъ этой красно-фіолетовой массы, какъ сучекъ, выдлялся прозрачный, почти блый зрачекъ. Суффрэнъ, сидя подчасъ съ какимъ нибудь пріятелемъ за бутылкой вина, разсказывалъ, что прежде у него были глаза, какъ у всякаго человка, что послдовательное превращеніе лваго глаза слдуетъ приписать разнымъ случайностямъ, — иногда онъ даже разсказывалъ, какія именно случайности были причиною превращенія. Оказывалось, что это были геройскіе подвиги, въ которыхъ Суффрэну подчасъ приходилось жертвовать жизнью. Но жизнь ему удавалось спасти, ‘только вотъ остались слды геройства’ — добавлялъ Суффрэнъ.

Вотъ эта неособенно, какъ видитъ читатель, привлекательная фигура, предложила Эстергази свои услуги.

— Какой страшный уродъ!— подумалъ про себя Эстергази.

— Нтъ, пока ничего не нужно, — отвтилъ Эстергази на предложеніе Суффрэна,— но разршите къ вамъ обратиться въ случа надобности!

— Пожалуйста,— отвтилъ агентъ тайной полиціи.— Письмо сюда въ справочное отдленіе или лично, я въ это время ежедневно здсь!— Суффрэнъ, Суффрэнъ!— предупредительно повторилъ агентъ свою фамилію.

— Благодарю васъ!— любезно раскланялся Эстергази съ господиномъ Суффрэномъ.

— Ну, и уродъ же этотъ Суффрэнъ!— говорилъ про себя Эстергази,— когда очутился на улиц.— Настоящій дьяволъ! Пьяница должно быть отчаянный! И какъ его держатъ, вдь онъ, какъ агентъ, вроятно, ни къ чорту не годится.

Но Эстергази ошибался.

Никто не могъ лучите его исполнять обязанности тайнаго агента въ Латинскомъ квартал, и именно въ той его части, гд находилась улица Мадонны. Онъ былъ неумолимымъ бичомъ для сброда воровъ, и разбойниковъ, каковые жили главнымъ образомъ въ улиц Мадонны. Бывало, когда совершится какая-нибудь громкая кража или убійство, о которомъ въ теченіи многихъ дней говоритъ Парижъ, кто находитъ виновника? Агентъ Суффрэнъ. Правда, у агента тайной полиціи Суффрэна не всегда являлось желаніе выдавать виновника. ‘Человку, вдь, тоже жить хочется!’ — успокоивалъ себя иногда Суффрэнъ. Онъ, дйствительно, зналъ всю подноготную жителей ввреннаго ему участка, и нердко хвастался, что знаетъ, что кто думаетъ. Въ этомъ хвастовств, однако, была и доля правды. Онъ иногда съумлъ предупреждать готовившееся преступленіе. Его боялись, но въ тоже время обезформленная физіономія доказывала, что ему подчасъ приходилось за свое рвеніе разсчитываться очень дорого. Но Суффрэнъ не унывалъ и уврялъ, что однимъ своимъ глазомъ, увеличеннымъ непропорціонально въ одной изъ геройскихъ стычекъ, онъ видитъ гораздо лучше, чмъ, прежде двумя. ‘Въ темнот въ особенности хорошо!— самодовольно улыбался Суффрэнъ.

Однако, въ опекуемомъ имъ участк было два, три пріятеля Суффрэна, которые прониклись его девизомъ: ‘человку, вдь, тоже жить хочется!’ и длились съ нимъ своими мимолетными пріобртеніями. На продлки этихъ воровъ Суффрэнъ смотрлъ сквозь, пальцы и даже уврялъ, что это честные люди. Они, дйствительно, въ отношеніи Суффрэна являлись честными людьми, потому что ни одна добыча не была утаена отъ Суффрэна. Посл всякой кражи Суффрэну приносилась часть, а иногда половина того, чтоимъ удалось украсть. И хотя Суффрэнъ ругалъ ихъ и всякій разъ уврялъ, что онъ ихъ выдастъ, тмъ не мене не выдавалъ никого изъ нихъ, потому что Суффрэнъ безъ вина не могъ жить, а жалованья не хватало на то количество вина, которое Суффрэнъ привыкъ выпивать уже съ давнихъ поръ.

Кром того Суффрэнъ иногда предлагалъ свои услуги частымъ лицамъ, какъ предложилъ себя графу Эстергази. Латинскій кварталъ скрываетъ въ своихъ ндрахъ много таинственнаго и нердко желавшимъ найти разгадки въ прошломъ, давно забытомъ, приходилось ихъ искать именно въ Латинскомъ квартал. Для этихъ людей Суффрэнъ былъ незамнимъ, и подчасъ въ его руки попадали довольно крупныя суммы за доставленныя свднія.

ГЛАВА XVI.
‘Паяцы’ Леонкавалло.

— Насилу досталъ билетъ, моя милая!— обратился къ супруг Дрейфусъ, снимая пальто.

— Ахъ, какъ я рада!— воскликнула Люси и, дйствительно, на ея лиц сіяла неподдльная радость.— Сейчасъ пошлю за папа, и пойдемъ втроемъ.

— Прекрасно, моя милая! Однако вели поскоре подавать обдъ, я дьявольски голоденъ.

— Сейчасъ, сейчасъ прикажу!— побжала Люси. Сейчасъ позвоню и велю подавать. А который номеръ ложи?

— Да, твой любимый, конечно. Бель этажъ No 4. Другого не взялъ бы, вдь, ты знаешь!

— Знаю, знаю, Альфредъ, — и въ восторг Люси бросилась цловать своего мужа.

— Довольно, милая, довольно!— смялся Дрейфусъ.— А ты знаешь, голоднаго человка легко задушить!— старался придать Дрейфусъ своимъ слоаамъ серьезный тонъ.

— Ахъ, извини, совсмъ забыла позвонить, — спохватилась Люси и выпустила мужа изъ объятій.— Иду, иду уже, не сердись!

Обдъ прошелъ очень оживленно Люси много Говорила, она была, что называется, въ удар. Альфредъ была, мене разговорчивъ, такъ какъ ла, съ большимъ аппетитомъ, и постоянно полный ротъ мшалъ ему говорить. Тмъ не мене онъ отпускалъ, по временамъ очень милыя шутки, и супруги отъ души хохотали. Когда обдъ кончился, Люси пошла длать свой туалетъ, а Дрейфусъ отправился въ кабинетъ, чтобы понжиться немного на оттоман и расправить свои конечности, такъ какъ цлый день онъ сидлъ въ Штаб за работой, и у него нсколько одеревенли ноги, какъ онъ сообщилъ своей жен.

Усталый мозгъ его отказывался работать, чему Дрейфусъ былъ очень радъ, такъ какъ это позволяла ему предаться сладкому far niente. Недолго, однако, продолжалось это состояніе. Скоро въ мозгу началась работа, мысли, сначала точно туманныя, далекія, стали принимать боле опредленный образъ. Дрейфусъ открылъ глаза и вдругъ вскочилъ на ноги, точно ужаленный.

Опять ему пришла въ голову мыслью вексел.

— Надо же покончить съ нимъ, — убждалъ себя Дрейфусъ, — вдь, это ребячество. Теперь у меня серьезная работа въ Штаб, надо освободиться отъ этого тревожнаго состоянія, иначе и работа не пойдетъ у меня. Я замчалъ, въ самомъ дл, за собой сегодня какую-то разсянность. Все время меня мучила мысль о вексел. Да, надо покончить! Чтобы тамъ ни было, надо вексель возвратить Эстергази.

Но разъ онъ доходилъ до этого ршенія, что надо возвратить вексель, ему представлялось всякій разъ то состояніе Эстергази, какое онъ будетъ переживать, когда увидитъ поддльный вексель въ рукахъ Дрейфуса. Дрейфусъ признавался себ въ душ, что онъ не хотлъ бы очутиться въ положеніи Эстергази, и это заставляло его постоянно оттягивать время возвращенія векселя Эстергази и, какъ мы видли, ждать удобнаго случая.

Но сегодня его мысли приняли другое направленіе.

— Что бы ни было освободиться отъ векселя нужно, — говорилъ себ Дрейфусъ, — правда, для Эстергази это будетъ непріятно, даже боле, мучительно, но я ему общаю, что объ этомъ вексел никто не узнаетъ. Впрочемъ, и общать этого не нужно. Онъ вритъ, я думаю, въ мою дружбу.

— Не послать-ли ему вексель въ анонимномъ письм?— вдругъ пришла ему въ голову мысль, и она ему показалась настолько заманчивой, что онъ подошелъ къ письменному столу и хотлъ писать письмо.

— Нтъ!— остановилъ себя Дрейфусъ, — онъ знаетъ мою руку, и приметъ это, — онъ такой странный въ послднее время, — за упрекъ, а пожалуй и того больше, за молчаливое презрніе. Нтъ, этотъ способъ не хорошъ. Лучше наедин передать ему изъ рукъ въ руки, какъ-нибудь шутя, смясь, какъ будто то, что онъ сдлалъ, я считаю пустякомъ, не стоющимъ никакого вниманія.— Да, это лучше, — по крайней мр, можетъ быть, тогда онъ не почувствуетъ въ такой сильной степени всей тяжести своего положенія относительно меня.

И, дйствительно, Дрейфусъ ршилъ поступить именно такимъ образомъ,

‘Завтра же попрошу его на нсколько словъ и передамъ ему. Немножко, можетъ быть, помучается, черезъ нсколько дней все забудется, и мы по прежнему останемся въ дружескихъ отношеніяхъ.’

Это ршеніе привело Дрейфуса въ прекрасное настроеніе. Вообще съ каждымъ днемъ нечестность поступка Эстергази какъ-то умалялась въ глазахъ Дрейфуса и, поглощенный мыслями о способахъ возвращенія векселя Эстергази, Дрейфусъ думалъ только о томъ, чтобы облегчить по возможности тяжелое состояніе своего друга, а главное, сохранить прежнія дружескія отношенія.

— Я готова уже, Альфредъ!— раздался за дверью голосъ Люси, — можно войти?

— Конечно, дорогая, — отвтилъ Альфредъ весело.

— Ты спалъ?— спросила жена, входя въ кабинетъ, и, не ожидая отвта, прибавила: что это отца до сихъ пора, нтъ?

Дрейфусъ вынулъ изъ кармана часы.

— Да, пора бы ему быть!— Начало девятаго. Можемъ опоздать!

— Что съ нимъ? Не случилось-ли чего-нибудь?— какъ-то грустно проговорила Люси.

— Ну, что же могло случиться? Сейчасъ придетъ наврное!— успокаивалъ Дрейфусъ жену.

Въ это время лакей постучалъ въ дверь, и когда Дрейфусъ крикнулъ: ‘войдите’, появился лакей съ серебрянымъ подносомъ, на которомъ лежало письмо.

Люси по почерку узнала руку отца. Она хватила быстро письмо, распечатала и громко прочла:

Мой дорогой Альфредъ и Люси!

Дла меня задерживаютъ, такъ что врядъ-ли я поспю къ началу представленія. Вы позжайте одни, а я пріду потомъ. Вроятно No 4? Да?

— Какъ папочка помнитъ?!— успокоенная, проговорила Люси и продолжала читать:

…Если да, то оставьте это письмо безъ отвта. Если же номеръ ложи другой, то сообщите чрезъ посланнаго. Пока цлую васъ.

До свиданья въ театр
Любящій васъ отецъ
Вильгельмъ Россъ.

— Ну, слава Богу!— произнесла Люси, — папа такой аккуратный, а тутъ его такъ долго не было, я стала безпокоиться!

Дрейфусъ поцловалъ свою жену. Ему были пріятны нжныя отношенія, какія существовали между женой его и ея отцомъ.

— Однако пора!— заявилъ Дрейфусъ, — иначе сильно опоздаемъ.

— Пойдемъ, пойдемъ!— торопила Люси.

* * *

Театръ ослпительно горлъ тысячами электрическихъ лампъ. Фешенебельная публика быстро наполняла его. Въ оркестр раздавались безсвязные звуки настраиваемыхъ инструментовъ. Въ первыхъ рядахъ креселъ слышались привтствія и сдержанные разговоры. Нкоторыя ложи уже были заняты декольтированными дамами и блестящими представителями мене прекраснаго пола во фракахъ. Кое гд выдлялись обтянутыя фигуры военныхъ въ форменномъ плать.

Въ этотъ день былъ назначенъ первый выходъ европейской извстности, пвицы Пинетти. Уже за нсколько дней афиши оповщали городу, что состоится первое представленіе новой оперы ‘Паяцы’ композитора Леонковалло съ участіемъ дивы Пинетти. Билеты были вс разобраны. Всякій, кто могъ, торопился послушать Пинетти, тмъ боле что объ исполненіи ею роли въ ‘Паяцахъ’ ходили восторженные слухи.

Въ лож No 4 захлопнулась су шумомъ дверь, и глазамъ зрителей представилась, обворожительная Ліана де Пужи. На нее направились бинокли изъ всхъ угловъ театра, и она почувствовала на себ сразу сотни глазъ. Но это ее не смущало такъ, какъ тогда, когда она появилась въ театр первый разъ. Она привыкла уже видть эти взгляды, ей это нравилось. Почти тотчасъ же появился въ оркестр дирижеръ и своей палочкой призвалъ оркестръ ко вниманію. Публика прекратила разговоры, и шумно занимала свои мста.

Занавсъ поднялся.

Въ это время подъзжалъ къ театру Дрейфусъ съ женой.

— Опоздали, вроятно, — шептала Люси.

— Да, должно быть, но не много, во всякомъ случа, — успокаивалъ Дрейфусъ свою жену.

— Жаль, очень жаль!— замтила Люси.

Люси Дрейфусъ, какъ и весь знатный и богатый Парижъ, интересовалась очень Пинетти. Она любила музыку и понимала ее. ‘Паяцовъ’ она особенно любила. Когда появились первые слухи о постановк въ большой опер ‘Паяцовъ’ Леонкавалло, она купила себ эту оперу и неутомимо разыгривала съ утра до вечера, что нердко вызывало со стороны мужа шутки. На первое представленіе она рвалась всей душой, такъ какъ знала оперу наизусть и хотла послушать въ исполненіи оркестра и пвцовъ т мста оперы, которыя ей больше всего нравились, притомъ же выходъ Пинетти еще больше ее подзадоривалъ.

Люси шла по лстниц такъ быстро, что Дрейфусъ едва поспвалъ за ней.

— Ты меня уморишь совсмъ, — кричалъ сзади Дрейфусъ, — дай немного передохнуть.

— Ничего, ничего, отдохнешь въ лож, торопись!— отвчала весело Люси.

Они уже очутились у двери ложи No 4.

Нетерпливая Люси открыла сама дверь, и взгляды двухъ женщинъ встртились.

Люси знала Ліану де Нужи. Она видла ее на улицахъ и ей сообщили, какая это женщина.

— Альфредъ, выгони эту тварь!— вся блдная, съ трудомъ выговорила Люси.

Ліана де Пужи вскочила, какъ ужаленная, и гордымъ взглядомъ измрила Люси.

— Могли бы прикусить себ языкъ. Тварь!— громкимъ голосомъ проговорила Ліана.

У Люси потемнло въ глазахъ, закружилось все кругомъ,— и Дрейфусъ полусознательную жену вывелъ на улицу и повезъ домой.

Ліана между тмъ сообразила, что она ошиблась номеромъ ложи и отправилась въ свою.

Она была полна негодованія.

— Вотъ, какъ себ позволяетъ оскорблять меня супруга злого капитанишки?! Хорошо! Доберусь я до тебя какъ-нибудь!— обращалась Ліана мысленно къ Люси.

Ліана была глубоко возмущена. Ей, конечно, было не до оперы, и все первое дйствіе прошло для нея незамтно.

Во время антракта въ лож ея появлялись разные поклонники, которымъ она разсказывала, до какой степени доходитъ нахальство женъ разныхъ мелкихъ офицеровъ. Она дышала вся гнвомъ. Поклонники слушали ее тоже съ негодованіемъ. Между тмъ началось второе дйствіе. Ліана была такъ возбуждена, что ршила ухать домой.

При выход изъ театра, она столкнулась съ полковникомъ Пати дю Клямомъ.

— Вы куда?— коротко спросила она.

— Въ театръ, какъ видите!— съ любезной улыбкой отвтилъ Пати дю Клямъ.

— Проводите меня домой!— приказала Ліана.

— А Пинетти?— спросилъ Пати дю Клямъ.

— Чортъ съ ней!— громкъ отвтила Ліана и приказала подавать экипажъ.— Я прошу васъ проводить меня!

— Что съ вами?— только теперь замтилъ Пати дю Клямъ возбужденіе Ліаны.

— Разскажу сейчасъ, сядемъ въ экипажъ!

Экипажъ былъ поданъ Ліана съ ловкостью кошки впрыгнула въ него. Рядомъ съ ней слъ Пати дю Клямъ.

— Что съ вами?— повторилъ вопросъ Пати дю Клямъ.

— Вообразите, вообразите…— начала было Ліана де Пужи, но слезы брызнули изъ глазъ и она не могла говорить.

Первый разъ Пати дю Клямъ видлъ женщину, которая плакала такъ ужасно. Онъ даже растерялся и не зналъ, что длать, готовъ былъ даже броситься въ окно экипажа. Онъ привыкъ всегда видть Ліану веселой, болтливой, остроумной и никакъ не предполагалъ, что эта женщина можетъ плакать. А Ліана продолжала плакать, слезы лились у нея струей. Оскорбленное самолюбіе клокотало въ ней кипяткомъ и не позволяло успокоиться.

— Откройте окна!— невнятно произнесла Ліана. Пати дю Клямъ не разслышалъ.

Ліана сама стала дергать окно съ такою силою, что, казалось, окно разлетится въ дребезги.

Тогда Пати дю Клямъ сообразилъ въ чемъ дло, и самъ поскоре открылъ окно.

Это ли физическое напряженіе Ліаны или свжій воздуха, хлынувшій волной въ открытое окно, подйствовали благопріятно на нее, трудно сказать, но, повидимому, она стала успокоиваться. Слезы перестали течь, раскраснвшее лицо и глаза понемногу стали блднть и принимать свой обыкновенный цвтъ, но говорить Ліана еще не могла.

Такъ она и прохала съ Пати дю Клямомъ всю дорогу до дому, не сказавъ ни слова о причин своего возбужденія.

Когда она ввела Пати дю Кляма въ свою квартиру, то попросила его подождать, а сама исчезла на нкоторое время въ дальнія комнаты.

— Что это съ ней, чортъ возьми?— думалъ Пати дю Клямъ, оставшись одинъ, — никогда не думалъ, чтобы эти женщины могли такъ плакать.— Никогда не могъ онъ себ представить, чтобы Ліана, у которой, кром удовольствій въ жизни, ничего нтъ, могла такъ плакать! Съ чего это вздумала она? Странно, странно! Вроятно, какое-нибудь крупное горе.

А Ліана между тмъ прошла въ свою спальню, сла передъ зеркаломъ и стала приводить свое лицо и волосы въ порядокъ. Нсколько взмаховъ гребня и пушка съ пудрой придали ея лицу почти обыкновенный видъ, такъ что, когда Ліана вышла къ Пати дю Кляму, то онъ уже не замтилъ на лиц ея никакихъ слдовъ пережитаго горя, хотя все таки видно было по глазамъ, что она плакала.

Пати дю Клямъ опять предложилъ вопросъ, что съ ней произошло.

— Во первыхъ, извините, что я лишила васъ возможности послушать Пинетти, — начала Ліана съ обворожительной улыбкой.

— Ахъ, пожалуйста, пожалуйста, — поспшилъ Пати дю Клямъ любезно, обвороженный ея улыбкой.— Кто-то съ вами поступилъ возмутительно, и я желалъ, бы знать, кто былъ причиной вашихъ слезъ.

Ліана съ благодарностью взглянула на Пати дю Кляма.

— Такъ, слушайте, — сказала она.

И Ліана стала разсказывать, какъ она сидла въ лож, ничего не подозрвая, что она ошиблась номеромъ, какъ вдругъ открылась дверь и она увидла, молодую блондинку, стоящую рядомъ съ капитаномъ Дрейфусомъ, какъ эта презрнная блондинка обратилась къ Дрейфусу и сказала: выгони эту тварь!

— Меня выгнать, тварью назвать, — опять возмущалась Ліана де Пужи и, казалось, готова была снова, заплакать, — такъ и сказала: ‘выгони эту тварь!’ Ужасно! Ужасно!

— Успокойтесь, Ліана, успокойтесь,— нжно взялъ за руку Ліану Пати дю Клямъ.

— Да, это ужасно!— посл нкотораго молчанія заявилъ Пати дю Клямъ.— Эта жидовка позволяетъ себ слиткомъ много!

— Да, да, да, — проговорила Ліана опять, — вы себ не можете представить, какъ я глубоко оскорблена.

— Я васъ вполн понимаю, Ліана! Это слишкомъ возмутительно, — поддакивалъ Пати дю Клямъ Ліан.

— Вы понимаете, я ей не могу этого простить!— опять отозвалась Ліана.

— Понимаю, понимаю!

— Я ей не могу этого простить, — повторила она.— Я ей никогда не прощу этого!— какъ-то нервно вскрикнула Ліана.

Пати дю Клямъ смотрлъ на нее съ соболзнованіемъ и видно было, что онъ, дйствительно, былъ возмущенъ поступкомъ жены Дрейфуса.

— Если бы вы были со мной, — вдругъ, ни съ того, ни съ сего обратилась Ліана къ Пати дю Кляму, — вы заступились бы за меня? Не правда-ли?

Ліана уже входила въ свою обычную роль. Она стала заигрывать съ Пати дю Клямомъ. Глазки у нея заблестли, кокетство заговорило въ ней.

Пати дю Клямъ сталъ таять подъ вліяніемъ обворожительнаго взгляда Ліаны.

— О, безъ сомннія, милая Ліана, — разсыпался уже Пати дю Клямъ, — будьте уврены. Я не оставилъ бы этого. Ужъ эти жиды почувствовали бы меня! Охъ, попадись мн въ ту минуту этотъ ненавистный Дрейфусъ!— горячился онъ, по крайней мр, наружно.

На самомъ же дл Пати дю Клямъ долженъ былъ сознаться въ душ, что онъ вовсе не принадлежалъ къ числу людей храбрыхъ. Онъ былъ, наоборотъ, крайне трусливъ по природ и ужъ, конечно, постарался бы избжать столкновенія, изъ котораго ему трудно было бы выйти цлымъ. Еще въ тхъ случаяхъ, когда Пати дю Клямъ былъ бы увренъ, что жертва, на которую онъ собирается напасть, связана по рукамъ и по ногамъ, онъ, пожалуй, восполь-зовался бы воможностью лягнуть человка безоружнаго. Ліана не была посвящена въ эти тайныя доблести полковника, она видла его всегда милымъ, предупредительнымъ и составила себ превратное понятіе объ его качествахъ.

— Жаль, что вы не начальникъ Дрейфуса, — чрезъ нкоторое время заговорила Ліана.

Пати дю Клямъ понялъ мысль Ліаны.

— О, да, Ліана, ему бы не сдобровать!— убжденно отвтилъ онъ.

И на самомъ дл, Дрейфусу, вроятно, жутко пришлось бы подъ начальствомъ Пати дю Кляма. Мы знаемъ, что отношенія между Пати дю Клямомъ и Дрейфусомъ не принадлежали къ числу дружелюбныхъ, по крайней мр, Пати дю Клямъ питалъ къ Дрейфусу прямо враждебныя чувства. Мысль, брошенная Ліаной, неоднократно рождалась и у самого Пати дю Кляма.

— Ужъ, скрутилъ бы я его!— отвчалъ себ всегда Пати на эту мысль.

— Если бы я на васъ могла разсчитывать?!— какъ-то задумчиво сказала Ліана.

— Вполн, конечно, Ліана! Неужели вы думаете, что я въ состояніи чего-нибудь не сдлать для васъ?— отвтилъ Пати дю Клямъ тономъ, недопускавшимъ и мысли, что онъ можетъ отказать въ чемъ-нибудь Ліан.

— Такъ я бы васъ просила…. впрочемъ, объ этомъ посл. Теперь я голодна и велю подавать ужинъ. Надюсь, вы не откажете поужинать со мной? Да, да… поняла Ліана вопросительный взглядъ Пати дю Кляма… совершенно одна,— разсмялась она весело.

Пати дю Клямъ припалъ губами къ ше Ліаны.

* * *

Пока происходилъ этотъ разговоръ, опера шла своимъ порядкомъ. Пинетти имла поразительный успхъ. Парижане давно не слыхали такой пвицы. Посл каждаго дйствія и проптаго номера раздавались оглушительные, несмолкаемые апплодисменты. Казалось, театръ рухнетъ отъ рева зрителей, конечно, боле высокихъ ярусовъ, мало сдержанныхъ въ проявленіи своихъ чувствъ.

Въ третьемъ ряду креселъ сидлъ Эмиль Золя съ своимъ племянникомъ Робертомъ Тизо. Они пришли къ началу представленія и, когда Ліана де Пужи съ такимъ шумомъ вошла въ ложу, и ихъ взоры невольно обратились по направленію къ лож. Эмиль Золя молчаливо взглянулъ на своего племянника. Робертъ улыбнулся въ отвть на взглядъ дяди, но покраснлъ. Ему какъ будто совстно стало, что онъ еще недавно принадлежалъ та числу ревностныхъ постителей этой дамы,

— Что же ты не былъ боле тамъ, — спросилъ посл долгаго молчанія Эмиль Золя.

— Нтъ, дядя, не былъ, — сконфуженно отвтилъ Робертъ.

Золя долго глядлъ на Роберта такимъ взглядомъ, точно хотлъ насквозь пронизать племянника. Но тотчасъ же поймалъ себя.

— Къ чему это недовріе?— упрекалъ себя Золя мысленно, — вдь, Робертъ правдивъ, онъ не станетъ мн лгать!

И Робертъ, дйствительно, не лгалъ. Посл того, какъ онъ увидлъ, что Эстергази играетъ не совсмъ чисто, онъ охладлъ къ обществу, окружавшему Ліану. ‘Мошенники какіе-то!’ — разсуждалъ про себя Тизо, со всмъ юношескимъ пыломъ обвиняя не только Эстергази, служившаго главной причиной его ршенія бросить общество Ліаны, но и всхъ остальныхъ поклонниковъ Ліаны. ‘Вс они должно быть одинаковы!’ — ршилъ тогда Робертъ и, дйствительно, на всхъ онъ смотрлъ, какъ на мошенниковъ, хотя, конечно, онъ глубоко заблуждался. Было, правда, въ обществ Ліаны нсколько лицъ, у которыхъ совсть была не совсмъ чиста, но большинство посщавшихъ Ліану безусловно принадлежали къ числу честныхъ людей. Конечно, ручаться за нихъ на будущее время нельзя, потому что неизвстно, въ какія условія поставитъ ихъ со временемъ жизнь, притомъ же легкомысліе, руководившее этими людьми, исключительное въ настоящемъ ихъ положеніи, могло впослдствіи оказаться въ другомъ направленіи, мало заслуживающемъ одобренія.

— Надюсь, твое ршеніе твердо?— продолжалъ Золя дальше пытать своего племянника.

— О, будьте покойны, дядя!— отъ души воскликнулъ Тизо.

— Я разъ, дядя, нарвался, и для меня это на долго будетъ памятно!— заключилъ Робертъ.

И дядя былъ вполн покоенъ. Въ послднее время Золя съ племянникомъ стали особенно дружны и проводили много времени вмст. Золя старался пользоваться всякой минутой и училъ своего племянника трудной наук — наук жизни. Онъ опять повторялъ Роберту уроки, которые преподавалъ прежде ему и его брату Анри. Онъ училъ ихъ любить правду и ее ставить въ основаніе всхъ поступковъ будущей самостоятельной жизни.

— Но правду любить нужно не пассивно, — училъ Золя, — недостаточно самому быть честнымъ и правдивымъ. Нужно ее требовать и отъ другихъ, нужно и другихъ заставлять любить правду. Нужно бороться за правду! Борьба за существованіе есть борьба за правду. Только правда побдитъ. Правда вчна, а мы только временные ея носители. Мы сойдемъ въ могилу и передадимъ защиту правды слдующимъ поколніямъ, а они примутъ эту чистую правду и воздадутъ намъ должное за бережное храненіе ея, сами будутъ лелять ее и передадутъ опять слдующимъ поколніямъ, и такъ, до безконечности. А враговъ у правды много, борьба за правду очень трудна. Но пусть васъ эта трудность не смущаетъ, боритесь до послднихъ силъ. Имйте въ виду, что вы боретесь не для себя, а для вашихъ дтей, внуковъ, правнуковъ, Вы имъ облегчите борьбу, и ношеніе правды въ, сердц для нихъ будетъ мене тягостно. Итакъ, изъ поколнія въ поколніе будетъ передаваться святая истина все съ меньшей борьбой, съ меньшей трудностью, пока, наконецъ, не наступитъ царство правды, царство свта. Вотъ когда на земл будетъ царство вчнаго блаженства для человка. Теперь еще много враговъ правды, человчество борется за нее много тысячъ столтій, и все-таки торжество ея еще далеко.

Такъ училъ Золя своихъ племянниковъ и уроки его глубоко западали въ юныя души слушателей.

Теперь, посл того какъ Робертъ на мгновеніе сошелъ съ того честнаго пути, какъ казалось Золя, — по которому онъ училъ его идти всю жизнь, — Золя опять воспользовался постояннымъ присутствіемъ Роберта и опять впаивалъ въ него любовь къ правд.

— Не тамъ она, не у Ліаны, милый Робертъ, — говорилъ Золя, — эта правда. Тамъ ложь и развратъ. Вотъ почему я испугался за тебя, узнавъ, что ты находишь удовольствіе бывать у этой продажной женщины. Но теперь, я спокоенъ.

Однако, когда Ліана появилась въ лож, въ сердц старика невольно закралось подозрніе, достаточно-ли Робертъ отрезвился? И онъ предложить Роберту вопросъ, не бывалъ-ли онъ у Ліаны посл ршенія прекратить посщенія этой женщины. Отвтъ Роберта окочательно его успокоилъ.

Посл этого между Золя и Робертомъ уже не было упоминаемо имя Ліаны. Хотя то съ той, то съ другой стороны слышались восторги красотой Ліаны, громко высказываемые, но для дяди съ племянникомъ это были пустые звуки, которые и отдавались о ихъ уши, не производя никакого впечатлнія.

Они пришли слушать музыку, которую оба любили, и отдались чуднымъ звукамъ, вполн наполнявшимъ театръ. Изрдка нагибались они друга, къ другу и длились впечатлніями, которыя производила на нихъ музыка. Они понимали другъ друга, и наслаждались. Это были единственные, пожалуй, слушатели, которые пришли въ театръ ради эстетическаго наслажденія, и получили его вполн.

ГЛАВА XVII.
Маріонъ Казоттъ.

Эстергази въ штатскомъ плать подходилъ къ дому No 18 по улиц Мадонны. Онъ предпочелъ одть штатское платье, чтобы не возбуждать лишнихъ подозрній. Дйствительно, появленіе офицера въ форменномъ плать тамъ, гд ютилась бднота самаго низкаго разбора, если бы и не возбудило особенныхъ подозрній, какъ думалъ Эстергази, то во всякомъ случа привлекло бы вниманіе любопытныхъ, а Эстергазихотлъ быть незамченнымъ.

Остановившись передъ высокимъ домомъ съ незатйливой архитектурой, надъ воротами котораго красовалась цифра 18, Эстергази изъ предосторожности оглядлся на вс стороны, не слдитъ-ли кто-нибудь за нимъ. Но, повидимому, никому не было до него дла, и Эстергази, довольный своей рекогносцировкой, вошелъ въ ворота. Смрадъ и удушливый запахъ, который поражала, Эстергази еще на улиц, пахнулъ на него со двора съ такою силою, что Эстергази былъ почти ошеломленъ въ первую минуту и остановился въ воротахъ неподвижно. Съ трудомъ преодолвая душившіе его газы, она, двинулся черезъ нкоторое время впередъ во дворъ, чтобы найти кого-нибудь, кто могъ бы ему указать, гд живетъ Маріонъ Казоттъ. Но на двор не было никого.

— Странно, даже и привратника нтъ!— размышлялъ Эстергази, — въ этихъ домахъ должно быть. иха, не бываетъ. А, пожалуй, они и правы! Къ чему этой сволочи привратникъ?— презрительно улыбнулся Эстергази.

Кого бы тутъ спросить?— поворачивался на вс стороны Эстергази въ надежд увидать хоть какое-нибудь человческое лицо, — точно все вымерло!

Но въ это время на его счастье съ улицы вошла въ ворота какая-то старуха, она еле двигалась, такъ какъ съ трудомъ переставляла лвую ногу. Она была одта почти въ лохмотьяхъ, по крайней мр, платье, одтое на ней, состояло изъ безчисленнаго числа кусковъ разныхъ матерій не первой свжести. На голову былъ накинута платокъ краснаго цвта тоже не первой свжести, такъ что при ближайшемъ разсмотрніи былъ скоре похожъ на рыболовную сть, чмъ на головной уборъ.

Ага! Вотъ представитель населенія этого дома!— подумалъ про себя Эстергази, и на его лиц появилась насмшливая улыбка.— Въ какомъ, однако, она богатомъ ковр, — добавилъ Эстергази, когда разсмотрлъ платье старухи.— Вотъ къ ней мн и нужно обратиться, — ршилъ Эстергази.

— Послушайте, не знаете-ли вы, гд живетъ Маріонъ Казоттъ, — идя навстрчу старух, спросилъ Эстергази.

Старуха, казалось, не поняла вопроса.

— Гд живетъ Маріонъ Казоттъ? Не знаете-ли?— повторилъ Эстергази вопросъ. Но отвта не послдовало.

Старуха упорно смотрла нкоторое время на Эстергази и, казалось, силилась понять, что нужно этому человку, но чрезъ минуту отвернулась и опять зашагала прочь отъ Эстергази.

Эстергази сталъ сердиться. Онъ схватилъ старуху за руку и крикнулъ ей прямо въ ухо на весь, дворъ:

— Гд живетъ Маріонъ Казоттъ?

Старуха испуганно взглянула на Эстергази своими закатившимися подъ лобъ отъ старости глазами и продолжала молчать.

— Глуха, должно быть!— ршилъ Эстергази, выпуская изъ рукъ старуху, — вотъ не везетъ, чортъ возьми. Въ префектур столько времени ухлопалъ напрасно, теперь приходится тратить попустому время на разговоры съ глухими вдьмами! Что длать? Неужели на этомъ вонючемъ двор ждать снова цлый часъ появленія какой-нибудь второй старухи.

Онъ не замчалъ, что въ нкоторыхъ окнахъ дома показались лица. Онъ такъ громко крикнулъ на ухо старух, что его голосъ отдался по всмъ квартирамъ, откуда и высунулись любопытные посмотрть, что происходитъ на двор. Старуха между тмъ уже успла исчезнуть куда-то.

— Что вамъ нужно?— раздался вдругъ густой голосъ почти надъ головой Эстергази.

Онъ поднялъ голову и увидлъ красное, разжирвшее лицо. Трудно было-бы ршить, кому принадлежитъ этотъ голосъ: мужчин или женщин, но Эстергази не задавался ршеніемъ этого вопроса, а видлъ лишь въ этомъ красномъ лиц средство, и зрячее и не глухое, при помощи котораго онъ можетъ, наконецъ, добиться цли, и въ данную минуту былъ такъ обрадованъ, что готовъ былъ отъ души благодарить это красное лицо въ форточк за взиманіе къ его безвыходному положенію.

— Не знаете-ли вы, гд живетъ Маріонъ Казоттъ?— громко спросилъ Эстергази.

— Маріонъ Казоттъ?— послышался вопросъ краснаго лица въ форточк.

— Да, да, Маріонъ Казоттъ?— повторилъ Эстергази, обрадованный, что, наконецъ, узнаетъ, гд живетъ Казоттъ.

— А вамъ зачмъ?— неожиданно поразилъ Эстергази вопросъ.

— Да, хочу съ ней видться!— громко сказалъ. Эстергази, — провались ты въ преисподнюю, — выругался онъ про себя.

— Видться?— повторилъ голосъ сверху.

— Да, видться!— отвтилъ Эстергази спокойно, хоть въ душ у него явилось сильное желаніе плюнуть въ это лицо.

Этотъ отвтъ, повидимому, удовлетворилъ вполн, особу съ краснымъ пятномъ на плечахъ, вмсто головы.

— Вонъ въ углу лстница. На самый верхъ. Во вторую дверь направо.

— Наконецъ-то!— облегченно вздохнулъ Эстергази.

По темной, грязной лстниц взбирался Эстергази по указанному направленію. Только теперь ему пришла въ голову мысль, что, вдь, посщеніе свое нужно чмъ-нибудь объяснить Казоттъ. ‘Странно — разсуждалъ онъ, — какъ мн эта мысль раньше не пришла въ голову!’ Сослаться на наше однодневное знакомство? Конечно, можно! Но, вдь, этого недостаточно, чтобы Казоттъ захотла разсказывать о своихъ интимныхъ отношеніяхъ къ Дрейфусу и показывать его письма! Наконецъ, съ чего начать разговоръ? какъ объяснить цль своего посщенія?’

Эти вопросы волновали Эстергази, пока онъ шелъ по лстниц, и заставляли его отъ времени до времени пріостанавливаться на ступенькахъ и обсуждать свое положеніе. Онъ чувствовалъ себя неподготовленнымъ въ данную минуту для объясненій съ Казоттъ и удивлялся, какъ онъ забылъ совершенно, что, вдь, ни съ того, ни съ сего являться куда бы то ни было нельзя, такъ какъ это можетъ возбудить только подозрніе, а въ такомъ случа достигнуть цли немыслимо. Онъ ршилъ было уже сойти и, хорошенько подумавъ надъ тмъ, какъ исполнить, не возбуждая подозрній, принятую на себя задачу, придти вторично. Но вспомнилъ въ эту минуту предостереженіе графини де Брюне: ‘торопитесь!’ Дйствительно, торопиться нужно было, потому что всякій потерянный часъ отсрочивалъ только минуту задуманнаго мщенія.

— А эта минута должна наступить какъ можно скорй!— ршилъ Эстергази,— иначе я не выдержу!— признавался онъ.

И въ самомъ дл, уже столько времени Эстергази былъ поглощенъ одною мыслью, мыслью уничтоженія Дрейфуса. Все его существо было проникнуто этой идеей, нервы были напряжены до нельзя, жизнь становилась невыносимой, она давила его, точно тяжелый кошмаръ. Выходъ былъ необходимъ изъ этого положенія и, конечно, только гибель Дрейфуса казалась Эстергази этимъ спасительнымъ выходомъ. Онъ самъ признавался себ въ душ, что онъ въ послднее время уподобился туго натянутой струн, струна готова была съ минуты на минуту лопнуть. ‘Я не выдержу!— раздавался голосъ въ душ Эстергази, и онъ чувствовалъ всмъ своимъ существомъ, что нельзя терять ни одной минуты, нужно дйствовать скоро и ршительно, или онъ желаетъ добиться цли.

— Впередъ!— почти вслухъ крикнулъ онъ.

И ршительнымъ шагомъ сталъ подниматься по лстниц. Мысль объ отсрочк посщенія Казоттъ оставила его.

Скоро онъ былъ на верхней площадк и почти ощупью долженъ былъ искать вторую дверь, до того было темно.

— Здсь!— прошепталъ Эстергази и сталъ искать звонокъ или ручку двери.

Но ни того, ни другого онъ найти не могъ. Пришлось ударами пальца заявить о своемъ желаніи войти въ квартиру. Но на эти удары Эстергази не получилъ отвта. Онъ приложилъ къ двери ухо и сталъ прислушиваться. За дверью царствовала глубокая, ничмъ не нарушаемая, тишина

Эстергази вторично ударилъ, но уже рукой и гораздо энергичне.

Снова отвта не было

— Что за чортъ?!— подумалъ Эстергази.— Можетъ быть, дома нтъ?! Этакая досада!

Но въ это время Эстергази услышалъ за дверью чей-то кашель.

— Значитъ есть кто-нибудь!— и Эстергази ударилъ въ дверь еще сильне.

На минуту все стихло. Затмъ послышалось какое-то движеніе и шлепаніе туфлями по полу. Кто-то приближался къ двери.

Эстергази съ напряженіемъ прислушивался.

Въ дверяхъ щелкнулъ замокъ, и глазамъ Эстергази представилась какая-то сгорбленная старуха. Она съ недоумньемъ измрила Эстергази взглядомъ съ ногъ до головы.

— Мать ея, вроятно!— пронеслось въ мысляхъ Эстергази.

— Маріонъ Казоттъ дома?— громко спросилъ Эстергази.

Старуха блуждающими глазами окинула опять Эстергази и раскашлялась. Припадокъ кашля былъ продолжителенъ, старуха не могла говорить и, держа за ручку двери, отвернулась отъ Эстергази.

— Больная старуха!— подумалъ Эстергази и ждалъ, когда у нея пройдетъ кашель.

Онъ бросилъ свой взглядъ поверхъ головы старухи, и его глазамъ представилась маленькая комната въ одно окно, опрятно убранная и чисто подметенная. Сквозь спущенную штору пробивался дневной свтъ, и вся комната была въ какомъ-то полусвт. На правой стн висли образа, къ лвой была приставлена кровать, не прибранная, очевидно, старуха спала или лежала. У окна была, помщенъ небольшой столъ, возл него стоялидва стула. Вотъ вся обстановка комнаты. Бдность бросалась въ глаза.

— Впрочемъ, чего же я ожидалъ?— съ недоумньемъ спрашивалъ себя Эстергази, — живетъ въ такомъ дом! Тутъ все бднота.

Тмъ временемъ у старухи, казалось, прошелъ, припадокъ кашля, и Эстергази опять предложилъ ей вопросъ, дома-ли Маріонъ Казоттъ.

Старуха, у которой отъ кашля выступилъ на щекахъ какой-то лихорадочный румянецъ, движеніемъ руки предложила Эстергази войти въ комнату.

Онъ повиновался.

Старуха заперла двери и опять движеніемъ руки указала на одинъ изъ стульевъ. Эстергази подошелъ къ стулу и слъ. Старуха направилась медленными, не совсмъ увренными шагами къ другому стулу и заняла мсто противъ Эстергази.

Она взглянула на Эстергази и, казалось, ждала чего-то.

Эстергази разсматривалъ ее. Что-то знакомое представилось ему въ глубокихъ, впалыхъ глазахъ старухи.

— Такіе-же глаза у ея дочери! пронеслось въ мысляхъ у Эстергази.

Передъ нимъ сидла сгорбленная, больная старуха. Появившійся отъ кашля румянецъ не проходилъ, и отъ него вяло чмъ-то, болзненно лихорадочнымъ. Глубокія морщины на лбу и по краямъ щекъ говорили о глубокой старости.

— Лтъ семьдесять, а, пожалуй, и того больше!— ршилъ Эстергази.

— Вы больны?— какъ будто съ соболзнованіемъ спросилъ Эстергази.

Старуха качнула головой, но ничего не отвтила.

— Однако, нечего терять времени!— подумалъ, про себя Эстергази и громко спросилъ:

— Я желалъ-бы видть Маріонъ Казоттъ!

Старуха съ недоумньемъ взглянула на Эстергази..

— Это я!— чуть слышно прошептала она.

— Вы?!— вскочилъ со стула Эстергази.

Онъ не врила своимъ глазамъ.— ‘Не можетъ быть!’ — уврялъ онъ себя.— Вдь, Казоттъ теперь, не боле тридцати пяти-шести лтъ! А этой старух вдвое больше! Когда я встртилъ Казоттъ первый разъ, ей могло быть лтъ двадцать пять, двадцать шесть, ну, самое большое тридцать, а это было лтъ восемь, девять тому назадъ, слдовательно Казоттъ никакъ не можетъ быть боле сорока лтъ теперь, а этой старух…’

— Не врите, что я Казоттъ?— проговорила, стараясь улыбнуться, старуха, но улыбка у нея не вышла: что-то безконечно страдальческое, отразилось, на лиц Маріонъ Казоттъ.

— Трудно повритъ, Маріонъ! садясь опять на стул, сказалъ Эстергази.

Старуха покачала головой.

— Да, да…

— Неужели же вы, въ самомъ дл, Маріонъ? Та Маріонъ, которую я видлъ въ цирк…

— Да, да, да…— качала головой Маріонъ Казоттъ.

Они оба умолкли и, какъ будто старались избгать взглядомъ одинъ другого. Что-то неловкое почувствовалось между ними. Ей представился прежній блескъ, который, очевидно, видлъ этотъ знакомый незнакомецъ, и ей стало какъ будто неловко предъ нимъ за свое настоящее положеніе. Ему представилась ея прежняя красота, и онъ пожаллъ на минуту эту старуху.

— Вы меня знали?— нарушая молчаніе, прошептала какимъ-то грустнымъ, упавшимъ голосомъ старуха.

— Вы меня не помните?

Старуха отрицательно закачала головой.

— Да, и не мудрено!— сказалъ Эстергази, — я пріхалъ тогда случайно изъ Руана въ Парижъ, и вотъ мы, нсколько молодыхъ офицеровъ, отправились въ циркъ. Вы меня такъ обворожили своей красотой и здой…

Старуха грустно опустила голову.

— Я попросилъ одного изъ своихъ товарищей, чтобы онъ представилъ меня вамъ. Онъ былъ съ вами знакомъ.

— Какъ онъ назывался?— тихо прошептала старуха.

— Дрейфусъ!— отвтилъ Эстергази довольный, что наконецъ ему удалось упомянуть это имя, которое вертлось у него на язык, но онъ не зналъ, какъ приплести его.

Но на старуху это имя произвело сильное впечатлніе. Она вздрогнула, вся затряслась и широко раскрыла свои глаза. Потухшій взглядъ сталъ постепенно загораться и въ глазахъ ея показались т огоньки, которые такъ нравились прежде Эстергази.

— Да, это, дйствительно, Маріонъ Казоттъ передо мной!— подумалъ Эстергази, — теперь я не сомнваюсь! Ну, къ длу!— подбодривалъ себя онъ.

Но вдругъ старуха закрыла глаза, безпомощно откинулась на спинку стула и поблднла. Ея лихорадочные румянцы исчезли.

— Милый, дорогой Альфредъ!— шептали ея уста, — Альфредъ, Альфредъ, гд ты?

Эстергази видлъ движеніе ея губъ, по разслышать не могъ, что он говорили. Онъ видлъ передъ собой женщину, брошенную Дрейфусомъ. ‘Вотъ еще одинъ врагъ Дрейфуса!— утшалъ онъ себя, — и онъ мн поможетъ достичь цли!’

Онъ вспомнилъ любовь Казоттъ къ Дрейфусу, о которой говорилъ ему старикъ, бывавшій у Ліаны де Пужи, еще разъ окинулъ взглядомъ жалкую обстановку комнаты и остановилъ свой взглядъ на лиц старухи.

— Вотъ до чего тебя довела любовь къ Дрейфусу, — говорилъ Эстергази, мысленно обращаясь къ старух, — и эта бдность и эта преждевременная старость и болзнь, все онъ, онъ причиной всего этого. И за что ты могла любить этого ненавистнаго жида? Вотъ теб плата за твою любовь. Воображаю, какъ глубоко ты ненавидишь теперь его?! Чувствую это всми силами души своей. И я ненавижу его также, какъ и ты, Казоттъ! Соединимся вмст на погибель нашему общему врагу! Охъ, Дрейфусъ, плохо теб будетъ! Вс противъ тебя.

И его лицо оснила злорадная улыбка.

Между тмъ Маріонъ Казоттъ, казалось, стала понемногу приходить въ себя. Она открыла глаза и смотрла на Эстергази. На лиц ея отразилась внутренняя работа. Она и, въ самомъ дл, напрягала свои мысли, чтобы припомнить, когда и при какихъ обстоятельствахъ она видла Эстергази съ Дрейфусомъ. Но вс ея усилія были напрасны. Какъ ни старалась, она не могла вспомнить лица Эстергази.

— А вы недавно его видли?— вдругъ спросила Маріонъ Казоттъ.

— Да… нтъ… да!— не ожидалъ Эстергази вопроса и не зналъ, что отвтить.

— Счастливъ онъ?— спросила шепотомъ старуха.

— О, да! счастливъ, злобно воскликнулъ Эстергази и закиплъ ненавистью.

Старуха покачала головой какъ-то неопредленно, такъ что нельзя было судить о томъ, довольна-ли она или нтъ полученнымъ сообщеніемъ.

Эстергази молчалъ и ждалъ чего-то отъ Маріонъ, молчала и Маріонъ, точно собиралась съ мыслями.

— Я знаю это!— вдругъ произнесла Маріонъ, оживляясь.— Я знаю, что онъ счастливъ, — повторила она и опять замолчала.

Видно было, что ей трудно говорить, но Эстергази не могъ уловить причины этого: волненіе-ли мшало ей или болзнь душила за горло, такъ что всякое слово она произносила съ какимъ-то усиліемъ,

— А вы его сильно любили?— неожиданно спросилъ Эстергази.

— О, да! Очень, очень любила я его, — оживлялась Маріонъ, — и жизнь для меня померкла съ тхъ поръ, какъ я получила отъ него послднее письмо.

— Ага! клюетъ!— подумалъ Эстергази, радуясь въ душ, — есть письмо.

— Съ этого времени, — продолжала старуха тихо, опустивъ голову, — весь міръ сталъ для меня могилой. Посл этого, послдняго письма я еще жила для своего Альфреда, старалась забыть прошлое, Старалась отдавать ему вс свои силы… но силъ у меня уже было мало. Послднее письмо его убило во мн силы…

Старуха закашлялась, и не могла продолжать дальше.

Эстергази недоумвалъ. Онъ не могъ понять, какъ это она старалась забыть прошлое и въ тоже время отдавала вс свои силы Альфреду. Однако, онъ ршилъ не перебивать старухи, онъ видлъ съ какимъ трудомъ ей достается всякое слово, а потому ждалъ продолженія разсказа, не торопя ее, хотя горлъ нетерпньемъ поскорй узнать все и приступить затмъ къ цли своего посщенія.

— Но Альфредъ не выдержалъ! убитая горемъ, я хоть любила его безумно, но не могла окружить его тми заботами и любовью, какая нужна была малютк!

— Ахъ, ребенокъ!— вдругъ догадался Эстергази.

— И онъ умеръ?— спросилъ Эстергази съ наружнымъ соболзнованіемъ.

— Умеръ, голубчикъ!— поникла головой старуха и замолчала снова.

— Да, вотъ оно что?!— думалъ Эстергази, — тмъ лучше, значитъ, она будетъ мстить и за себя и за сына! Прекрасно складываются обстоятельства!— утшалъ себя Эстергази.

— Силъ моихъ не хватило!— опять произнесла старуха, и дв крупныя слезы показались на глазахъ.

Маріонъ молчала и медленно вытирала рукавомъ слезы.

— А онъ былъ большимъ утшеніемъ въ моемъ гор, — продолжала Маріонъ, спустя нкоторое время, — я думала его выростить себ на радость, онъ былъ бы подпорою моей старости! Теперь я совершенно одна!

Маріонъ замолкла. Эстергази смотрлъ на нее и все еще не ршался спросить о письмахъ, предполагая, вроятно, что медленная исповдь Маріонъ приведетъ сама по себ къ вопросу о письмахъ. Но Маріонъ опять начала говоритъ, разсказывала только о томъ, какъ она провела у постели умирающаго сына послднія минуты, какъ она страдала потомъ, какъ безумствовала до похоронъ отъ горя, такъ что не могла ничего предпринять, совершенно убитая постигшимъ ее несчастьемъ, какъ ей не хотлось разставаться съ трупомъ любимаго ‘ангела’, который молилъ ее передъ своею смертью не плакать — ‘я скоро буду здоровъ’, уврялъ мальчикъ, — какъ, не смотря на ея сопротивленія, сосди устроили похороны и повели ее на кладбище, чтобы она видла, что уходитъ въ землю все, что привязывало ее къ земл.

— Отъ меня Богъ отнялъ все, — закончила старуха.— Сначала мн казалось, что я скоро уйду за своимъ Альфредомъ. Со мной было изо дня въ день все хуже и хуже. Я думала и о самоубійств, но не знаю, почему я тогда не кончила съ собой. Можетъ быть, и потому, что я была убждена, что скоро и безъ этого все кончится, можетъ быть, и потому, что во мн вдругъ пронеслось сознаніе, что я не вправ отнимать у себя то, что далъ мн Богъ. Вотъ, взгляните, — Маріонъ показала Эстергази иконы, — тутъ теперь я ищу забвенія, и теперь я спокойна. Молитва дала мн спокойствіе. Молитва мн дала увренность, что моему Альфреду хорошо тамъ на неб, я знаю, что онъ счастливъ. Видите, я больна, совсмъ больна. Давитъ меня что-то здсь, душитъ, иногда захватываетъ дыханіе, но мн уже все равно, я знаю, что Богъ вознаградитъ меня за мои страданія, я уврена въ этомъ. Богъ въ молитв открылъ мн это.

Маріонъ замолчала и глубоко вздохнула. Эстергази слышалъ, какъ при этомъ вздох у него что-то заклокотало въ груди, подошло къ горлу и вырвалось наружу какимъ-то свистомъ и шипньемъ.

Эстергази воспользовался минутнымъ молчаніемъ Казоттъ, чтобы предложить ей вопросъ, вертвшійся у него на язык.

— Отчего умеръ вашъ Альфредъ?

— Заболлъ и умеръ, — отвтила Маріонъ коротко, по, подумавъ какъ будто, прибавила: — Бдность зала. сть нечего было.

— Неужели же Дрейфусъ васъ бросилъ, не обезпечивъ васъ?— какъ-бы удивился Эстергази.

— О, нтъ!— отвтила Маріонъ.— Онъ обезпечилъ мальчика. Сначала онъ мн предложилъ двадцать пять тысячъ франковъ, когда мы разставались,— добавила Казоттъ, но я, конечно, не взяла ихъ. Я хотла отъ него любви, а не денегъ, и съ презрньемъ бросила ему деньги въ лицо… Онъ былъ тогда у меня послдній разъ, — грустно сказала Казоттъ,— посл этого онъ уже не приходилъ…

И Казоттъ заплакала при этомъ воспоминаніи, горькими слезами.

— Тогда онъ прислалъ мн эти деньги на другой день, но я возвратила ему. Посланный говорилъ, мн, что онъ взялъ ихъ, положилъ въ карманъ и сказалъ: ‘бдная!’ Это онъ про меня говорилъ, это онъ меня жаллъ. Да, онъ былъ очень добрый…

Эстергази покоробило.

— Прошло нсколько дней, — продолжала Маріонъ, — опять я получила уже по почт двадцать пять тысячъ! Я распечатала конвертъ! Нтъ-ли хоть слова отъ него?— думала я и, къ своей радости, нашла записку. Тамъ было написано: ‘Посылаю двадцать пять тысячъ для воспитанія нашего Альфреда.’ Его не забуду! Да, хорошій былъ человкъ. Теперь, онъ можетъ и забыть его!…

Маріонъ поникла головой.

— А не забылъ! Не забылъ!— оживилась Маріонъ, — похоронили моего мальчика, и я каждый день ходила на его могилу поплакать. Потомъ мн нездоровилось, я пролежала три недли въ кровати, не ходила на могилу совершенно. Когда, почувствовала себя бодрй, побжала опять. Прихожу на кладбище и издали не могу разобрать, куда это двалась моя любимая могилка. На мст, гд она была, а могилка была чистенькая, зеленая, вся въ цвтахъ, я сама ее подметала кругомъ и носила каждый день свжіе цвты, — тамъ, на этомъ мст вижу какой-то памятникъ. ‘Что это, думаю!’ и больно сжалось мое сердце. Похоронили, врно, въ мое отсутствіе кого-нибудь другого на этомъ мст, а моего Альфреда выбросили?’ Въ глазахъ у меня потемнло и я еле добралась до могилы. Сквозь слезы вижу вдругъ богатый памятникъ, а на немъ написано: ‘Альфредъ Казоттъ’, а внизу прибавлено: ‘отъ отца’. Не бросилъ маленькаго своего, не забылъ онъ,— Богъ вознаградитъ его за это…

— И куда же двались деньги?— перебилъ Эстергази.

— Украли!

— Посл смерти сына?

— О, нтъ! почти на другой же день посл того, какъ мн были присланы. Разв мой Альфредъ умеръ бы, если-бы у меня были деньги?— добавила Маріонъ Казоттъ, — онъ жилъ-бы и теперь.

— Что же вы не заявили полиціи о пропаж денегъ?— спросилъ Эстергази, — вдь двадцать пять тысячъ не такъ легко скрытъ!

— Ходила, ходила и сколько разъ ходила, — поспшила заявить Маріонъ, — сколько разъ меня вызывали, допрашивали по цлымъ часамъ и ко мн приходили, я жила тогда еще въ той квартир, — добавила Маріонъ для поясненія, — и спрашивали все, на кого я имю подозрніе. А на кого я могла имть подозрніе? Знали о деньгахъ только я да Дрейфусъ, да еще почтальонъ, который принесъ мн деньги. Больше никто не зналъ.

— Такъ, можетъ быть, почтальонъ и укралъ?

— А я почемъ знаю? Можетъ быть, и онъ, можетъ быть, кто другой. Этотъ почтальонъ служитъ теперь въ полиціи, онъ агентъ тайной полиціи, мы вс его знаемъ, онъ часто обходитъ вс квартиры, съ однимъ большимъ глазомъ…

— Суффрэнъ!— промелькнуло въ голов Эстергази.

— Можетъ быть, и онъ!— чуть слышно произнесла Маріонъ, какъ будто и ей приходила въ голову эта мысль.— Таскали, таскали меня, наконецъ бросила я ходить туда, потому что убивала я на это много времени, а дома у меня былъ Альфредъ, — онъ въ это время и заботлъ, трудно мн было отрываться отъ него на продолжительное время, а въ полиціи меня держали по нсколько часовъ, прежде чмъ начинали допросъ и все одно и тоже: ‘скажи да скажи на кого имешь подозрніе?’ Я и перестала ходить, вижу толку мало.

— А Дрейфусу вы написали о краж?— спросилъ Эстергази.

— Нтъ, зачмъ?— спросила Маріонъ, почти удивляясь, что слышитъ подобный вопросъ.

— И много у васъ писемъ отъ Дрейфуса, дорогая Маріонъ?— спросилъ неожиданно Эстергази.

Онъ ршилъ приступить къ длу. Хотя онъ и предлагалъ Маріонъ вопросы и, казалось, повидимому, очень интересовался разсказомъ ея, но спохватился, что слишкомъ много времени уходить на праздные разговоры, а все-таки отъ настоящей своей цли посщенія онъ былъ далекъ. Послдній вопросъ онъ предложилъ, стараясь придать своему голосу какъ можно боле нжности, для этой же цли прибавилъ и ‘дорогая Маріонъ’, чтобы Маріонъ Казоттъ видла, что онъ сочувствуетъ искренно ея горю и чтобы такимъ образомъ отвлечь всякія подозрнія.

— О, да!— отвтила Маріонъ, ничего не подозрвая, — есть письма не много, но есть. Я часто ихъ читаю, да я берегу ихъ, это большое утшеніе, я люблю письма Дрейфуса, въ нихъ столько ласки и любви. Они у меня всегда подъ подушкой. Я много лежу въ постели, силы оставили меня совсмъ, тяжело мн ходить, — добавила Маріонъ въ оправданіе того, что она много времени проводитъ въ постели. Вотъ они…

И Маріонъ встала и подошла къ постели, вынула изъ-подъ подушки связанную пачку.

— Вотъ они!— повторила она, показывая Эстергази письма издали.

— А на какія средства вы теперь живете?— вдругъ спросилъ Эстергази.

Онъ торжествовалъ въ душ. Письма Дрейфуса были на лицо. Радость охватила все его существо.

— Здсь-то уже найду что-нибудь подходящее!— ршилъ въ душ Эстергази. Онъ боялся выдать свою радость и въ то же время хотлъ отвлечь вниманіе самой Маріонъ отъ писемъ и хотлъ показать видъ, что письма его мало интересуютъ.

— На какія средства я живу?— проговорила Маріонъ, подходя обратно къ столу съ пачкой въ рук.— На какія средства живу?— повторила она, садясь на стул и не выпуская изъ рукъ писемъ, — на благотворительныя средства. Получаю каждый мсяцъ десять, пятнадцать франковъ, на нихъ и живу. Хожу въ комитетъ попеченія о больныхъ и бдныхъ старухахъ и получаю изъ рукъ Люси Дрейфусъ…

— Жены Альфреда?— удивленно спросилъ Эстергази.

— Да, отъ нея! Добрая женщина! Всегда къ праздникамъ кром пятнадцати франковъ отъ Комитета, выдаетъ мн изъ своего кармана двадцать пять, три раза въ годъ говоритъ мн: ‘а это отъ меня, милая старуха!’ И она милая, дай ей Богъ счастья, очень милая!— задумчиво произнесла Маріонъ.

Пожеланіе счастья жен Дрейфуса со стороны Маріонъ Казоттъ какъ-то не умщалось въ голов Эстергази. Онъ не могъ понять, какимъ образомъ, брошенная Дрейфусомъ женщина можетъ желать счастья и, повидимому, счастья искренняго Люси Дрейфусъ, которая явилась соперницей, оторвавшей Дрейфуса отъ груди Маріонъ. Чувство, заставившее Маріонъ желать Люси Дрейфусъ счастья было чуждо ему, онъ не могъ понять его. Когда передъ нимъ стояла графиня де Брюне, тоже оттолкнутая Дрейфусомъ, и кипла злобой и ненавистью къ Дрейфусу, это чувство онъ понималъ, понималъ и то, что графиня ненавидитъ не только Дрейфуса, но и его жену, и его дтей. А въ этой бывшей цирковрй наздниц, повидимому, не было ни капли горечи противъ Люси, напротивъ, она относилась къ Люси очень дружелюбно. Но Эстергази не пытался разспросить Маріонъ о причин ея расположенія къ Люси, онъ самъ ршила, то, что казалось ему страннымъ въ Казоттъ.

— Этихъ людей, стоящихъ на низкомъ уровн развитія, можно и за двадцать пять франковъ расположить въ свою пользу. Тмъ лучше, — добавилъ онъ мысленно, — если за письма придется заплатить, то это не обойдется дорого, — утшало, онъ себя.

Пока эти мысли проносились въ голов Эстергази съ быстротой молніи, Маріонъ вертла въ своихъ рукахъ свертокъ и смотрла на него съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ. То на лиц ея появлялась улыбка, улыбка счастливая, то вдругъ эта улыбка смнялась какою-то задумчивою грустью. Эстергази смотрлъ на нее долгое время, не нарушая ея состоянія, но ждалъ съ нетерпньемъ, чтобы Маріонъ открыла ему тайну этихъ писемъ.

— Она прочтетъ мн ихъ, — уврялъ онъ себя, — а если я самъ подниму вопросъ о содержаніи писемъ, то старуха, пожалуй, заупрямится и не прочтетъ.

— А Люси Дрейфусъ знаетъ, кто вы?— вдругъ спросилъ Эстергази.

— Знаетъ, что я старуха Маріонъ Казоттъ! Больше ничего!— отвтила Маріонъ.— Да, и зачмъ ей знать больше? Пусть живетъ въ невдніи и счастье ея будетъ полне.

— А что-же Дрейфусъ вамъ пишетъ, Маріонъ, въ этихъ письмахъ!— вдругъ нарушилъ Эстергази свое ршеніе не поднимать вопроса о письмахъ, пока она сама не станетъ ихъ читать.

Но Маріонъ, повидимому, нисколько не изумило любопытство Эстергази.

— А вотъ что!— отвтила она и стала бережно развязывать свертокъ.— Вотъ что онъ писалъ мн!— поправила она Эстергази, длая удареніе на слов ‘писалъ’.

У Эстергази сердце забилось радостью.

— Хотите знать, что онъ писалъ?— обратилась къ Эстергази Маріонъ, и взяла сверху первое письмо, а остальныя бережно отодвинула отъ себя дальше.— Такъ слушайте. Вотъ первое письмо. Они у меня сложены по мр того, какъ я ихъ получала, — пояснила Маріонъ, — такъ слушайте, — повторила она и стала читать:

‘Буду только въ семь часовъ вечера. Твой Альфредъ’. Вотъ это первое письмо. Я его получила тогда, когда перехала на ту квартиру, которую онъ нанялъ и устроилъ для меня. Если-бы вы знали, какая это была квартира, съ какимъ вкусомъ, съ какой роскошью онъ устроилъ мн ее?! Да, было время!— со вздохомъ произнесла Маріонъ.— Я была счастлива… Вотъ второе письмо, — сказала Маріонъ, взявъ слдующее и бережно складывая первое.

‘Посылаю теб, дорогой мой амурчикъ, билетъ въ театръ. Самому зайти некогда. Въ театр буду, по окончаніи встртимся у подъзда! Твой Альфредъ’,— прочла Маріонъ и взглянула на Эстергази.— Тогда мы были въ театр. Какой счастливый вечеръ мы провели тогда?!

Маріонъ задумалась.

— Вотъ третье!— сказала она опять, — пишетъ, что не будетъ у меня въ условленный часъ къ обду. Онъ всегда у меня обдалъ. Прямо изъ Штаба приходилъ ко мн и мы проводили вмст цлый вечеръ.

Маріонъ перебирала вс письма, одно за другимъ, и не читая ихъ подробно, сообщала Эстергази ихъ содержаніе. Во всхъ почти было повтореніе предыдущихъ. Обыкновенно Дрейфусъ сообщалъ Маріонъ, что къ обыкновенному часу онъ явиться не можетъ, потому что его задерживали то дла по служб, то другія обстоятельства. Эти письма не представляли, конечно, для Эстергази никакого интереса, потому что подходящими для его цли они не были.

— А вотъ начинается новая серія, — вдругъ сказала Маріонъ, — эти онъ писалъ уже посл рожденія Альфреда! А еслибы вы видли, какъ онъ безпокоился во время моей болзни, постоянно былъ со мною, почти ни на шагъ не отходилъ отъ меня. Видите, вотъ уже новыя письма. Тутъ ужъ онъ писалъ двоимъ!

— Милые Альфредъ и Маріонъ!— читала Казоттъ.— Видите?— показала она Эстергази письмо,— такъ и написано: ‘милые Альфредъ и Маріонъ’. Видите, ‘Альфредъ’ на первомъ мст. Да, онъ у насъ въ дом былъ тогда на первомъ плащ!— и Маріонъ задумалась опять.

— Да, онъ любилъ моего маленькаго!— произнесла Маріонъ не то про себя, за то, обращаясь къ Эстергази и взяла слдующее письмо.

Слдующія письма, въ сущности, были по содержанію похожи на первую серію. Только въ нихъ Дрейфусъ уже обращался къ двоимъ, называлъ милыми, дорогими и предупреждалъ, что ‘вроятно’ или ‘можетъ быть’ опоздаетъ, поэтому просилъ не безпокоиться. Въ нихъ тоже Эстергази не видлъ подходящаго для себя матеріала. Между тмъ пачка не прочитанныхъ писемъ сильно уменьшилась и Эстергази сталъ приходить въ отчаяніе.

— Столько времени потеряно и совершенно напрасно, — разсуждалъ онъ мысленно. Въ теченіи этого потеряннаго времени я самъ могъ бы написать какое угодно письмо, прекрасно подражая почерку Дрейфуса.

И мы, въ самомъ дл, видли, насколько прекрасно Эстергази поддлывалъ почеркъ Дрейфуса, если родной братъ послдняго, Матвй Дрейфусъ, принялъ подпись Дрейфуса на вексел за подлинный почеркъ брата.

А въ это время Маріонъ произнесла:

— А вотъ третья серья… и послдняя. Тутъ только два письма, а между тмъ своему врагу я не пожелала бы получить никогда въ жизни такихъ писемъ Это уже писалъ не мой добрый, нжный Альфредъ, а какой-то другой сухой, злой.

Маріонъ взяла первое письмо и, вздохнувъ глубоко, стала читать медленно, медленно, всякое слово произнося съ удареньемъ, останавливаясь на всякомъ слов, точно хотла умышленно растравлять свои раны. Сколько разъ уже она читала это письмо, и все-таки всякій разъ читала его съ одинаковыми удареніями и разстановками, точно искала всегда въ нихъ новаго значенія, новаго смысла между строчками, а не того, который безпощадно разбивалъ всю ея жизнь, вс ея мечты и дорогое счастье.

— Уже нтъ, ни ‘милые’, ни ‘дорогіе!’ Взгляните, — и Маріонъ подала Эстергази письмо.

Эстергази мелькомъ взглянулъ не на то, конечно, есть-ли тамъ ‘милые’ и ‘дорогіе’, а хотлъ уловить однимъ взглядомъ содержаніе письма, но остался неудовлетвореннымъ

— Не то, не то!— негодовать Эстергази.— Можетъ быть, послднее, — подбодрилъ онъ себя.

А Маріонъ стала читать. Въ письм этомъ Дрейфусъ просилъ Маріонъ забыть его, не-винить за то, что онъ собрался жениться на другой, благодарилъ Маріонъ за т ласки и любовь, какою она окружала его. Общественное положеніе заставляло его жить съ законной женой, и Маріонъ пойметъ, какія условія не допускаютъ и мысли о женитьб на ней, она ни въ какомъ случа не можетъ быть его законной женой.

‘Я, можетъ быть, приду еще къ вамъ, чтобы поговорить съ вами о вашемъ будущемъ, во всякомъ случа простите меня!’ — кончалось такими словами письмо Дрейфуса.

— Подлецъ!— сорвалось съ языка Эстергази, когда Маріонъ кончила чтеніе письма.

Но эту ругань онъ произнесъ не потому, что, дйствительно, былъ убжденъ въ подлости поступка Дрейфуса. Нтъ, онъ своимъ наружнымъ негодованіемъ хотлъ только показать Маріонъ, что онъ глубоко возмущенъ, и этимъ самымъ, какъ будто показать ей то, что она сама должна чувствовать въ своей душ. Маріонъ, повидимому, не раздляла его негодованія.

— Нтъ!— сказала она, — онъ не подлецъ! А вотъ и послднее письмо, — протянула она руку къ нему, какъ будто хотла продолжить свои мучительныя воспоминанія.— Вотъ видите, что онъ пишетъ. Это уже я просила его, чтобы онъ прислалъ фотографическую карточку мою, моего сына, кольцо съ рубиномъ, единственный предметъ, оставшійся мн посл смерти моей матери, — пояснила Маріонъ, — и еще одну вещь… такъ пустякъ, но для меня онъ составлялъ драгоцнное воспоминаніе о первыхъ дняхъ нашей любви. Вотъ эти четыре вещи онъ прислалъ мн при записк.

Маріонъ взяла послднее письмо, написанное ей Дрейфусомъ и громко прочла.

— Посылаю вамъ четыре вещи, о которыхъ вы просили.

Медленно сложила она прочтенное письмо, положила въ конвертъ и стала связывать вс письма въ одинъ свертокъ.

— Вотъ такъ и кончилась наша любовь, — со вздохомъ произнесла Маріонъ Казоттъ и откинулась на спинку, закрывая глаза. Она дышала тяжело, все тло ея вздрагивало. Видно было, что чтеніе писемъ, вызывавшее въ ея ум столько воспоминаній о быломъ счастьи съ мельчайшими подробностями, давалось ей не легко.

Она не видала лица Эстергази. Адская радость между тмъ, блистала въ его глазахъ. Онъ видлъ себя ужъ обладателемъ короткаго, ничего не значущаго письма: ‘посылаю вамъ четыре вещи’, но для него каждый звукъ письма бытъ живъ и дорогъ, каждое слово этого простого письма полно было для него глубокаго значенія. Когда Маріонъ читала письмо, она. не врилъ своимъ ушамъ

— Не можетъ быть, — уврялъ онъ себя, — ты не то слышишь!

А между тмъ не подлежало никакому сомннію, что онъ слыхалъ именно то, что онъ искалъ, за что, быть можетъ, дорого онъ далъ бы. Счастье улыбалось ему. Онъ хотлъ найти хоть сколько нибудь подходящее письмо, а между тмъ судьба посылала ему такое письмо, къ которому ничего не нужно прибавлять, и отъ котораго ничего не нужно убавлять. Взять его прямо такимъ, какъ оно есть, и длать съ нимъ то, что нужно.

— Вотъ оно, на ловца и зврь бжитъ!— думалаъъ Эстергази и злорадствовалъ.

— Скоро, скоро ужъ мы разсчитаемся, другъ мой дорогой, — мысленно обращался Эстергази къ. Дрейфусу.— Но какъ его взять?— продолжалъ думать онъ, но на этомъ онъ долго не останавливался. Ршеніе пришло въ голову быстро. Эстергази взглянулъ на старуху, у нея были еще закрыты глаза. Онъ медленнымъ движеніемъ поднялъ свою руку на столъ, медленно протягивалъ свою руку къ пачк. Сердце въ немъ замерло, еще одинъ мигъ и онъ выдернулъ бы письмо изъ пачки, но Маріонъ, точно предчувствуя что-то неладное, открыла глаза и опустила пачку съ письмами себ на колни. Она не видала движенія Эстергази, не подозрвала его ни въ чемъ. А рука его точно умерла на мст, она была неподвижна, такъ что Маріонъ и не обратила вниманія на то, что рука Эстергази приняла какое то странное положеніе, лежала почти во всю длину стола.

Эстергази былъ взбшенъ, его попытка украсть письмо, не удалась. Приходилось прибгать къ другому способу овладть письмомъ.

— Такъ и кончилась наша любовь, — повторила Маріонъ грустнымъ тономъ, — вотъ все наслдіе отъ этой любви, — Маріонъ ударила рукой по связк, — сынъ умеръ, осталось это. Это все мн дорого и я берегу это, только смерть можетъ меня разлучить съ этимъ.

Эстергази не понималъ, что Маріонъ хотла сказать своими словами.

— Я думаю, вамъ противны эти воспоминанія, — обратился Эстергази къ Маріонъ, — я прлагаю вы кипите жаждою мести.

Маріонъ открыла широко глаза, на этотъ разъ она, повидимому, перестала понимать Эстергази.

— Жаждою мести?— испуганно переспросила Маріонъ.

— Ну, да! Вдь столько страданій причинилъ вамъ этотъ негодный человкъ, бросилъ васъ съ ребенкомъ, — убждалъ Эстергази.

Маріонъ отрицательно замахала головой.

— Нтъ, — произнесла она, — нтъ, не браните его. Это человкъ высоко честный. Онъ не виноватъ.

— Какъ невиноватъ?— недоумвалъ Эстергази.— Бросилъ васъ съ ребенкомъ на улицу, какъ голодную собаку, и вы говорите, не виновата?

Эстергази сталъ не на шутку горячиться.

— Онъ не бросилъ меня, какъ собаку, это во первыхъ, — почти хладнокровно отвтила Маріонъ, — а во вторыхъ, почему васъ это возмущаетъ?

Маріонъ приблизила свое лицо къ лицу Эстергази и, глядя ему прямо въ глаза, спросила:

— А разв вы не сдлали бы того же въ его положеніи? И вы, и другой, и всякій изъ васъ сдлалъ бы тоже. Только другой насмялся бы сначала, а Дрейфусъ не смялся ни въ душ ни наружно, Я знаю его. Вы думаете, онъ бросилъ меня безъ сожалнія, безъ угрызенія совсти? Нтъ, ошибаетесь! Онъ жаллъ меня, я знаю.

— Такъ чего же онъ бросилъ васъ, — недоумвалъ Эстергази.

— А что я такое? Цирковая наздница, вотъ и все. У меня ни имени, ни состоянія. Откуда я? Я, вдь, и сама не знаю. Я не помню родителей, я не знала ихъ. А разв ему такую жену нужно было, ему, этому блестящему офицеру съ широтою будущностью? Разв я могла придать блескъ его обстановк? Разв я могла мечтать сдлаться его женою? Я… безъ роду и племени.

Эстергази пожалъ плечами.

— Вы удивляетесь?— замтила Маріонъ это движеніе.

— Не понимаю, прямо,— отвтилъ Эстергази,— онъ былъ причиною… да и въ настоящее время онъ причина вашихъ страданій, — поправился Эстергази,— онъ явился виновникомъ смерти вашего сына, потому что на высот счастья забылъ онъ васъ, забылъ, что онъ обязанъ позаботиться о своемъ сын, и позволилъ своему сыну умереть съ голоду. Вотъ я и не понимаю, почему вы его оправдываете, почему вы стараетесь облить гнусный поступокъ Дрейфуса, безчестный поступокъ, и стараетесь себя уврить, что Дрейфусъ былъ правъ, когда бросилъ васъ.

— Онъ мн много далъ!— поникнувъ головой, отвтила Маріонъ, — онъ мн много далъ счастья.

Эстергази пожалъ плечами.

— Но и горя не мало вы натерплись изъ-за него!— объявилъ Эстергази.

Маріонъ покачала головой.

— Онъ любилъ меня!

Она перевела дыханіе.

— До него вс играли мной, вс смотрли на меня, какъ на продажную женщину, да я и была такой, — Маріонъ взглянула на образа, — да проститъ меня Господь. Но я выросла въ цирк, а у насъ нравственность отходила на задній планъ и нравственная чистота возбуждала только насмшки. Меня мучило это, я въ душ была чиста, но… неустояла, Маріонъ опустила глаза, — много ихъ ухаживало за мной, брильянты и наряды были платой за любовь… А этотъ нтъ! Онъ не задаривалъ меня, брильянтовъ я отъ него не получала, онъ далъ мн любовь чистую, теплую. Онъ краснлъ, когда говорилъ, что меня любитъ, онъ говорилъ искренно. Я полюбила его всею душой.

Эстергази насмшливо улыбнулся.

— Какже я могу его ненавидть,— вдругъ чугъ не вскрикнула Маріонъ, — какъ я могу его ненавидть, когда онъ первый далъ мн понять, что есть и другая любовь кром той низкой, продажной. Какъ я могу его ненавидть, когда онъ первый сталъ оказывать мн уваженіе, которое вы оказываете своимъ женамъ, а вс предыдущіе видли во мн только…

Маріонъ закашлялась.

— За его короткую, но чистую любовь я благодарна ему, я до гробовой доски буду помнить его, буду благословлять его имя… буду любить добавила Маріовъ Казоттъ, опуская глаза.— Нтъ на земл лучшаго человка, нтъ честне, благородне его.

Маріонъ умолкла, предаваясь воспоминаніямъ.

Эстергази стала тяготить эта исповдь. Конечно, если бы Маріонъ обнаруживала ненависть къ Дрейфусу, то Эстергази съ наслажденіемъ слушалъ бы ее, но эта любовь, которою дышало всякое слово ея исповди было ему не по душ, не нравилось ему также и то, что письма, которыя были у Маріонъ, составляли для нея, по ея собственному заявленію, драгоцнность, а слдовательно, и получить отъ нея нужное письмо представляется не такимъ легкимъ. Правда, онъ хотлъ имть только одно письмо, послднее, полученное ею отъ Дрейфуса, и слдовательно, въ ея распоряженіи оставалась цлая куча писемъ, но онъ понималъ, что и одно письмо получить отъ нея будетъ очень трудно. Онъ сталъ уже упрекать себя въ излишней осторожности, въ нершительности.

— Уже письмо было бы у меня въ карман!— вспомнилъ онъ, что благодаря излишней предосторожности онъ упустилъ много времени, когда ему въ голову пришла мысль прямо стащить письмо

— Я знаю, что онъ счастливъ, — заговорила опять Маріонъ.— Вотъ здсь на этомъ мст, — Маріонъ указала мсто на полу подъ образами, — я вымаливала у Господа Бога счастье для него. Я иногда по цлымъ часамъ стою передъ иконами и молюсь за своего Альфреда, за жену его Люси… и дтей…

— Сумасшедшая!— ршилъ Эстергази.— Однако пора приступить къ длу, — торопилъ онъ себя.

Онъ взглянулъ на Маріонъ, крякнулъ и сталъ говорить:

— Любезная Маріонъ, я вамъ говорилъ, что я другъ Дрейфуса.

Только теперь Маріонъ сообразила, что всю свою душу она открыла передъ человкомъ, котораго она видла въ первый разъ. Она такъ бережно укрывала въ глубин души все свое счастливое прошлое, такъ бережно таила въ своей душ вс свои страданія и никому не проговаривалась ни однимъ словомъ.

‘А вотъ пришелъ какой-то человкъ, и ты все выложила ему!— упрекала себя Маріонъ.— ‘Онъ теперь знаетъ вс твои тайны и къ чему, къ чему ты разсказала ему?’ ‘Онъ говоритъ теперь, что онъ другъ Альфреда, но это не можетъ быть, онъ не осудилъ-бы его, а этотъ осудилъ, этотъ называлъ его подлецомъ.’ Такія мысли проносились въ голов Маріонъ, а Эстергази продолжалъ дальше.

— По порученію моего друга, Дрейфуса, я и розыскалъ васъ. Онъ вспомнилъ объ васъ, любезная Маріонъ, и просилъ меня посмотрть, не нуждаетесь-ли вы?

Въ душ Маріонъ поднялось чувство искренней благодарности. ‘Дорогой, любимый Альфредъ’ — шептали ея губы.— Но правда-ли то, что Альфредъ поручилъ этому человку постить меня?’ — недоврчиво взглянула Казоттъ на Эстергази и вдругъ вспомнила его.

Вспомнила, какъ онъ нахально обращался съ ней, вспомнила, какъ онъ требовалъ отъ нея любви, вспомнила его глаза, которые тогда возбуждали въ ней отвращеніе къ нему.

— Нтъ, этотъ не можетъ быть другомъ Альфреда!— ршила она въ душ.— У Альфреда не такіе друзья.

— Я вижу, что вы живете въ крайней нужд,— продолжалъ Эстергази, окидывая всю жалкую обстановку быстрымъ взглядомъ, — а Альфредъ сказалъ мн, что если я найду васъ въ нужд, предложить вамъ на первый разъ небольшую сумму, — Эстергази вынулъ бумажникъ, — и сказать вамъ, что вы можете разсчитывать на ежемсячную помощь отъ него.

— Все вретъ!— ршила Маріонъ.— Если-бы это была правда, я полагаю, онъ никому бы не поручалъ разыскивать меня, а прислалъ бы мн деньги по почт. Къ чему ему трубить по всему свту, что у него была… Маріонъ Казоттъ?— какъ-то запнулась въ мысляхъ Маріонъ.

Въ это время Эстергази вынулъ изъ бумажника стофранковый билетъ.

— Вотъ это!— сказалъ Эстергази и положилъ на столъ сто франковъ. Онъ разсчитывалъ, что этимъ билетомъ обрадуетъ Маріонъ, между тмъ Маріонъ только насмшливо взглянула на билетъ и не дотронулась до него. Она чувствовала, что въ словахъ Эстергази мало правды, она, конечно, не догадывалась о причин такой внимательности со стороны Эстергази, но ея чуткое сердце говорило, что этотъ мнимый другъ Дрейфуса потребуетъ за это вознагражденіе, только не могла сообразить, какую отплату можетъ дать она, уже старая и больная женщина.

— Но за это онъ проситъ у васъ нсколько вашихъ писемъ!— точно отвчая на тайную мысль Маріонъ, сказалъ Эстергази.

Онъ нарочно сказалъ ‘нсколько писемъ’. Ему нужно было, какъ мы знаемъ, одно послднее, но Эстергази былъ, вдь, тоже остороженъ и боялся настаивать на опредленномъ письм. Онъ не предполагалъ, что сто франковъ не произвели на Маріонъ никакого впечатлнія и хотлъ за дешевую цну получить послднее письмо Дрейфуса, онъ сказалъ ‘нсколько писемъ’, чтобы можно было возвратить ей тутъ же вс письма, кром одного, если Маріонъ станетъ настаивать на приплат.

— Которыя я и выберу самъ, — добавилъ Эстергази.

Ожиданія Маріонъ сбылись.

— Вотъ оно вознагражденіе!— пронеслось у нея въ голов.

Предчувствія ее не обманули. Зачмъ этому незнакомцу были нужны письма Дрейфуса, она не знала, конечно, и догадаться не могла, но она чувствовала, что въ этомъ предложеніи таится что-то недоброе, потому что ‘отъ этого человка ничего добраго ждать нельзя!’ — думала Маріонъ, глядя Эстергази прямо въ глаза. Она ршила не разставаться съ письмами, тмъ боле, что они въ ея положеніи, дйствительно, были единственнымъ ея сокровищемъ, разстаться съ которымъ было бы для нея слишкомъ тяжело.

— Нтъ, — отвчала Маріонъ, — эти письма не продаются. Да, наконецъ, — пришло ей внезапно желаніе сказать Эстергази, что все, что онъ говоритъ есть ложь, — если бы Альфреду они оказались почему либо нужными, онъ наврное прибгъ бы къ другому способу, врядъ-ли посвятилъ бы онъ васъ въ тайны своего прошлаго.

Эстергази былъ сбитъ съ толку и не мудрено. Онъ понялъ, что Маріонъ видитъ его насквозь. Но приложивъ вс усилія, чтобы не показывалъ вида, что Маріонъ отгадываетъ его тайныя намренія, онъ съ веселой улыбкой спросилъ.

— А почему же вы не врите мн, что Дрейфусъ, дйствительно, интересуется вашей судьбой и прислалъ меня къ вамъ? Къ чему ему эти письма, я не знаю, но могу васъ заврить честнымъ словомъ, — лгалъ безсовстно Эстергази.— что я получилъ отъ него это порученіе. Правда, оно слишкомъ щекотливо, но именно это обстоятельство и должно васъ убдить въ томъ, что подобныя порученія можно давать только такимъ друзьямъ, на которыхъ мы полагаемся.

— Нтъ, — произнесла тихимъ голосомъ Маріонъ.

Эстергази не зналъ, что длать. Онъ пожималъ плечами и старался длать улыбку, которая должна была, повидимому, убдить Маріонъ, что она не права.

— Можетъ быть, вы разршите мн, — пришла Эстергази въ голову неудачная мысль, — прибавить вамъ къ этимъ ста франкомъ, — и Эстергази вынулъ бумажникъ.

Но это для Маріонъ было уже слишкомъ.

— Прошу не оскорблять меня!— крикнула Маріонъ, у которой загорлись глаза гнвомъ и выступили опять лихорадочные румянцы на щекахъ,— я не продаюсь теперь… прошло то время… съ трудомъ договаривала Маріонъ послднія слова.

Она встала и, прижимая къ груди письма Дрейфуса, точно боясь, что ихъ у нея отнимутъ, подошла къ постели и положила ихъ подъ полушку… Затмъ медленно сама сла на подушку, какъ будто собиралась защищать свои письма и бросила злобный взглядъ на Эстергази,

Эстергази почувствовалъ себя отвратительно. Уже такъ близко былъ онъ къ цли и вдругъ потерялъ надежду, испортилъ, ему казалось, однимъ неосторожнымъ словомъ все. Онъ взглянулъ на Маріонъ, и встртилъ ея взглядъ, полный гнва, самъ почувствовалъ приступъ гнва противъ этой мерзкой старухи, какъ онъ назвалъ ее въ душ.

— Одинъ ударъ рукой!— пронеслось въ голов Эстергази дьявольская мысль, — и письма въ моихъ рукахъ.

Онъ всталъ, направился къ старух, но… онъ не палъ еще такъ низко, чтобы убивать беззащитныхъ старухъ, въ душ его проснулась совсть, онъ не исполнилъ своего адскаго замысла.

А Маріонъ видла это движеніе Эстергази, почуяла душой его замыслъ и устремила свои взоры на образа. Глаза скоро наполнились слезами, и какое-то неземное вдохновеніе разлилось по ея лицу. Она находилась въ какомъ-то молитвенномъ оцпенніи.

Когда прошло у ней это состояніе, она окинула свою комнату какимъ-то блуждающимъ взглядомъ… Вдругъ вспомнила что-то и стала испуганно озираться кругомъ, точно искала кого, но въ комнат не было никого и она понемногу успокоилась, закрыла лицо руками и заплакала тихими, смиренными слезами.

И новая мысль пробжала по всему существу Маріонъ, она вся задрожала, вскочила съ подушки и въ испуг, исказившемъ все ея лицо, смотрла на подушку, застывъ на одномъ мст недвижимо.

Дрожащую руку она сунула подъ подушку.

— Есть!— крикнула она громко, и улыбка, полная счастья, озарила лицо Маріонъ.

— Есть!— повторила она, вынимая связку писемъ.— Есть, есть! — уже шептала Маріонъ тихо, и поцловала пачку горячимъ поцлуемъ.

— Разъ, два, три…— считала Маріонъ письма одно за другимъ, чрезъ нкоторое время придя въ себя совершенно.— Вс на лицо!

ГЛАВА XIX.
Новый сообщникъ.

Эстергази ушелъ отъ Маріонъ въ отвратительномъ настроеніи духа. Онъ упрекалъ себя въ недостаточной смлости, въ неумніи взяться за дло и довести его до конца, когда уже, казалось, оно само напрашивалось, и судьба сама посылала ему прямо въ руки то, что ему нужно было для своихъ плановъ.

— Испугался дуракъ!— ругалъ онъ себя, идя по улицамъ Латинскаго квартала, — и чего испугался? Какой-то безпомощной старухи, которая и крикнуть-то не сумла бы, если-бы ей вздумалось звать кого-нибудь на помощь!— Дуракъ, дуракъ!— повторялъ мысленно Эстергази.

И, дйствительно, Эстергази могъ смло себя ругать. Письмо, которое по содержанію удивительно удовлетворяло его злостнымъ замысламъ, появилось на минуту передъ его глазами и исчезло. То, что онъ держалъ почти уже въ своихъ рукахъ, теперь было также далеко отъ него, какъ и тогда, когда онъ шелъ къ Казоттъ, недопуская и мысли, что онъ найдетъ что-нибудь подобное. ‘Прибавлю что-нибудь, подскоблю ненужное!— вертлось у него въ голов. А тутъ и скоблить не приходилось, можно было, воспользоваться письмомъ въ томъ вид, въ какомъ оно есть.

— Удивительно, какъ не везетъ!— говорилъ мысленно Эстергази.

А между тмъ, казалось бы, именно Эстергази и везло самымъ дьявольскимъ образомъ.

— Мерзкая старуха!— чуть-ли не вслухъ произнесъ онъ.— Не пойти ли обратно?— вдругъ мелькнула у него мысль.

И онъ остановился по средин улицы, точно соображая что-то.

— Нтъ, другой разъ!— ршилъ Эстергази.— Но теперь уже она мн не покажетъ писемъ, наоборотъ припрячетъ ихъ какъ можно дальше, чтобы я не могъ и догадаться, гд они. Да, наврное припрячетъ. Эхъ, подлая старуха!— обращался Эстергази мысленно къ Маріонъ.

— Какъ тутъ быть? Какъ тутъ быть? ломалъ себ голову Эстергази, — неужели такъ мимо носа и пройдетъ? А, славное письмецо, лучшее трудно и придумать!— вдругъ улыбнулся Эстергази.

— А, вдь, такъ легко было, — продолжалъ себя упрекать Эстергази.— она находилась въ какомъ странномъ состояніи. Глаза были устремлены впередъ, лицо приняло какое-то мертвое выраженіе, не двигалась, да и не понимала что происходитъ кругомъ. Точно кто-нибудь загипнотизировалъ ее. И такую минуту, такую минуту пропустить!! Ахъ дуракъ, дуракъ!— выругалъ себя еще разъ Эстергази.— Разв такая минута представится когда-нибудь еще? Какже жди!— и Эстергази презрительно улыбнулся.

Онъ шелъ медленною, но тяжелой, какою-то уставшею походкою. Мысли его вертлись все вокругъ этого несчастнаго письма. ‘Какъ его достать отъ нея? и зачмъ я не воспользовался случаемъ? Такой не представится больше!’ Вотъ два вопроса, надъ которыми онъ ломалъ себ голову. Казалось бы, что второй вопросъ ему слдовало совершенно оставить въ сторон, потому что трудно было бы найти на него отвтъ, и онъ прекрасно сознавалъ, что попытка найти въ своемъ ум причину такого опрометчиваго шага совершенно безплодна, а главное совершенно ненужна, потому что потеряннаго случая не вернешь, тмъ не мене его усталый умъ не былъ способенъ воспротивиться навязчивой мысли, не могъ родить ничего новаго. И вопросъ о томъ,— какъ достать письмо постепенно сталъ куда-то уходить, казался все боле и боле отдаленнымъ, и наконецъ въ голов Эстергази клиномъ вбился одинъ вопросъ: ‘зачмъ я не воспользовался случаемъ?’

Дйствительно, умъ Эстергази сталъ уставать. То нравственное напряженіе, въ которомъ онъ жилъ послдній мсяцъ, становилось не по силамъ, — та лихорадочная дятельность, съ какой онъ шагъ за шагомъ добивался цли своей, т. е. гибели Дрейфуса, стала измнять ему.

И опять его мыслима, представился Дрейфусъ, опять закипла въ немъ ненависть противъ Дрейфуса. Упадающая энергія получила опять толчокъ, Эстергази опять ободрился.

— Впередъ! нечего киснуть!— замтилъ онъ самъ упадокъ энергіи.

Онъ прибавилъ шагу.

— Господину маіору мое почтеніе!— вдругъ раздалось надъ его ухомъ.

Эстергази, не ожидавшій, чтобы кто-нибудь иза, знакомыхъ могъ встртиться ему въ Латинскомъ квартал, отшатнулся въ сторону и даже испугался, когда увидалъ, отъ кого исходитъ это привтствіе. Передъ нимъ стояло какое-то чудовище съ отвратительной улыбкой въ поз, которая должна была выразить почтеніе маіору.

— А, Суффрэнъ, — припоминая себ названіе чудовища и приходя въ себя, произнесъ Эстергази.— Здравствуйте, Суффрэнъ!— добавилъ Эстергази.— Что же вы на служб?— спросилъ посл минутнаго молчанія Эстергази.

— Да, господинъ маіоръ, — хитро улыбаясь, отвтилъ Суффрэнъ.

— Есть какое-нибудь новое преступленіе въ вашемъ отвратительномъ квартал?

Суффрэнъ пожалъ плечами.

— Можетъ быть, есть! можетъ быть, будетъ!— какъ-то загадочно проговорилъ Суффрэнъ.

— Неуврены сами?— опять спросилъ Эстергази.

— Неувренъ!— все съ той же хитрой улыбкой отвчалъ Суффрэнъ.

Эстергази шелъ впереди, за нимъ нсколько сзади подвигался неуклюжими шагами Суффрэнъ.

Эстергази считалъ, что онъ оказалъ уже достаточно вниманія полицейскому агенту, задавъ ему нсколько вопросовъ, и ожидалъ, что Суффрэнъ отстанетъ. Между тмъ Суффренъ, молча, шелъ сзади и Эстергази чувствовалъ его присутствіе, которое съ минуты на минуту становилось для Эстергази все непріятне и непріятне. Прогнать его Эстергази какъ-будто стснялся, ‘все таки какое-то должностное лицо!’ А Суффрэнъ, повидимому, не догадывался, что онъ. не нуженъ больше, и что Эстергази не будетъ вступать съ нимъ больше въ разговоръ.

Но, на самомъ дл, Суффрэнъ прекрасно зналъ, что онъ длаетъ. Его хитрая улыбка не сходила съ его безобразнаго лица и придавала псей фигур Суффрэна видъ какого-то злорадства.

— Вы были у Маріонъ Казоттъ?— вдругъ спросилъ Суффрэнъ Эстергази.

Эстергази остановился и взглянулъ съ отвращеніемъ на злорадную фигуру Суффрэна.

— Нтъ, еще не былъ, — почему-то отвтилъ Эстергази, не глядя больше на Суффрэна, и двинулся впередъ.

Онъ услышалъ за собой хохотъ.

— Чего вы сметесь?— повернулся Эстергази къ Суффрэну лицомъ и измрялъ его сердитымъ взглядомъ.

— Не сердитесь, господинъ маіоръ!— проговорилъ, продолжая хохотать, Суффрэнъ.

Эстергази была противна эта хохочущая физіономія. Онъ съ наслажденіемъ уложилъ бы этого урода на мст.

А между тмъ этотъ уродъ подошелъ къ Эстергази и, прекративъ хохотъ, приблизилъ свои губы къ самому уху Эстергази.

Эстергази сдлалъ было движеніе, чтобы отшатнуться, такъ какъ почувствовалъ на себ теплое дыханіе урода, которое возбуждало въ немъ отвращеніе, но не отшатнулся, потому что услыхалъ:

— Я знаю, что вы были у Маріонъ Казоттъ.

— Откуда?— изумился Эстергази не на шутку.

— Я все знаю, господинъ маіоръ!— продолжалъ изумлять Суффрэнъ маіора.

Эстергази широко открылъ глаза.

— Я знаю, зачмъ вы ходили къ Маріонъ Казоттъ!— терзалъ Суффрэнъ душу Эстергази.

Дьяволъ!— готово было сорваться съ языка у Эстергази.— А я еще переодлся, чтобы не быть узнаннымъ. Вотъ теб и на! Онъ, пожалуй, подслушалъ еще мой разговоръ съ Казоттъ.

А Суффрэнъ, точно отвчая на эту мысль Эстергази, говорилъ дальше.

— Я знаю и весь вашъ разговоръ съ Маріонъ Казоттъ, господинъ маіоръ, — и видя, что Эстергази поблднлъ, добавилъ, — вы удивляетесь этому? Какой же я былъ бы тайный агентъ, господинъ Маіоръ, еслибы я не зналъ, что происходитъ въ моемъ квартал.

И Суффрэнъ до мельчайшихъ подробностей передалъ Эстергази весь его разговоръ съ Маріонъ Казоттъ, чтеніе писемъ и предложеніе Эстергази продать нкоторыя письма.

— А сто франковъ, то вы забыли на стол.— съ улыбкой закончилъ Суффрэнъ.

— Ахъ, какъ я неостороженъ, — упрекалъ себя во время разсказа Суффрэна Эстергази, — дйствительно, этотъ дьяволъ все знаетъ, подслушивалъ, каналья.— Что же дальше онъ будетъ длать съ этими всми свдніями? Донесетъ префекту что-ли? Пропало тогда все дло. Слдилъ за мной! Заподозрилъ, меня въ чемъ-то, когда я въ префектур узнавалъ адресъ Казоттъ! Вотъ оно что!! Но какъ избавиться отъ этого назойливаго дьявола, какъ зажать ему ротъ?

Вопросы эти и подобные ему быстро мелькали въ голов Эстергази. Положеніе его, дйствительно, становилось не изъ завидныхъ, его тайные замыслы, о которыхъ знала только графиня де Брюне, стали извстны и третьему лицу.

— А это третье лицо, — презрительно посмотрлъ Эстергази на Суффрэна, — это безобразное, отвратительное третье лицо… если не станетъ участникомъ нашимъ, сдлается врагомъ, очутится на противной сторони готово разрушить всякія надежды на осуществленіе нашихъ плановъ. Эстергази хотлъ еще спросить Суффрэна, какимъ образомъ онъ подслушивалъ, оставаясь въ то же время незамченнымъ, но, подумавъ ршилъ, что не все-ли равно ему, какимъ образомъ подслушалъ Суффрэнъ? Эстергази убивала мысль, что Суффрэнъ знаетъ все.

— Ловкій мерзавецъ!— еще разъ обругать Эстергази мысленно Суффрэна.

Суффрэнъ, конечно, догадывался, что происходитъ въ душ Эстергази, и радовался, что ему удалось поставить Эстергази въ такое положеніе.

— И какъ просто все вышло, — думалъ Суффрэнъ, — сижу я въ этомъ дом съ пріятелемъ за бутылочкой, вдругъ слышу крикъ на двор. Выглянулъ въ окошко, стоитъ этотъ самый маіоръ, затмъ заговорилъ съ этой… какъ ее быть… ну, чортъ съ ней, — ршилъ Суффрэнъ, не будучи въ состояніи припомнить имени краснаго пятна въ окн, съ которымъ разговоривалъ Эстергази.— Слышу: ‘Казоттъ, да Казоттъ!’ Припомнилъ, что это тотъ самый маіоръ, который былъ вчера въ префектур. Дай, — думаю, — пойду послушаю, чего нужно отъ Казоттъ этому маіору. Къ счастью, рядомъ съ Казоттъ живетъ мой пріятель! Вотъ все и видалъ черезъ дырочку въ стн и слыхалъ.

Суффрэнъ былъ очень доволенъ собой.

— Рдко перепадаютъ нашему брату такіе случаи. Обыкновенно, ходишь, ищешь, потешь прежде чмъ добьешься чего-нибудь. А тутъ таки все просто… Можно будетъ заработать кое-что, — мысленно потиралъ себ Суффрэнъ руки.

Суффрэнъ и Эстергази шли впередъ и молчали. Каждый изъ нихъ отдавался своимъ мыслямъ и они не замтили, какъ прошли весь кварталъ и приблизились къ мосту. Повидимому, пора было имъ разставаться, а между тмъ еще не выяснилось, будутъ-ли они союзники, или Суффрэнъ перейдетъ на противную сторону. Никто изъ нихъ не длалъ предложеній, каждый изъ нихъ ждалъ слова своего собесдника.

Не доходя моста, Эстергази остановился и взглянулъ на Суффрэна, Суффрэнъ сдлалъ тоже самое. Взгляды этихъ людей встртились и они поняли другъ друга.

— Такъ, друзья?!— протягивалъ Эстергази руку Суффрзну.

— Да!— отвтилъ съ улыбкой Суффрэнъ.

Улыбка его также была безобразна, безобразно было и лицо его, какъ и прежде, но на этотъ разъ

Суффрэнъ уже не казался Эстергази такимъ отвратительнымъ, какъ раньше.

— Мн нужно достать отъ Маріонъ Казоттъ письма моего товарища, Дрейфуса, — началъ Эстергази, немного подумавъ, съ дловымъ видомъ.

Суффрэнъ кивнулъ головой.

— Хорошо!— отвтилъ онъ.

— Сумете?— спросилъ Эстергази.

— Будьте покойны! — отвтилъ Суффрэнъ, — не первый разъ!— добавилъ онъ, чтобы успокоить Эстергази окончательно.

Но Эстергази былъ покоенъ.

— Если онъ умлъ за мной слдить, значитъ, ловкій мошенникъ,

— За сколько?— спросилъ Эстергази Суффрэна, уже переставая стсняться.

— А сколько вы предложите?— нахально спросилъ Суффрэнъ.

— Тысячу франковъ!

— Маловато, — улыбнулся Суффрэнъ.

— Дв тысячи!— набавилъ Эстергази.,

— Маловато!— также улыбаясь, отвтила, Суффрэнъ.

— Ишь, жадная рожа!— промелькнуло въ голов Эстергази, и Суффрэнъ показался ему опять отвратительнымъ.— Три тысячи!— прибавилъ Эстергази еще.

— Идетъ!— отвтилъ Суффрэнъ, переставая улыбаться.

— Когда же я получу письма?— обратился Эстергази уже тономъ повелителя къ Суффрэну, — я его купилъ, — думалъ Эстергази, а потому позволялъ себ уже обращаться съ Суффрэномъ свысока.

Но Суффрэнъ не былъ особенно самолюбивъ, три тысячи франковъ представлялись ему вполн достаточной суммой, чтобы забыть о своемъ самолюбіи.

— Завтра, а, можетъ быть, и посл завтра!— отвтилъ, не задумываясь Суффрэнъ.

— Не поздне посл завтрашняго дня, Суффрэнъ!— настаивалъ Эстергази, не оставляя своего повелительнаго тона.

— Можетъ быть! Не ручаюсь!— отвтилъ хладнокровно Суффрэнъ.

— Постарайтесь, Суффрэнъ, — нсколько мягче сказалаъъ Эстергази.

— Постараюсь, — все также хладнокровно отвчалъ Суффрэнъ.

— Ну, такъ жду васъ! Риволи No 5, — сообщилъ Эстергази свой адресъ, — послзавтра утромъ, до свиданья!— и Эстергази протянулъ Суффрэну свою руку.

— Этого мало, господинъ маіоръ, — почтительнымъ тономъ замтилъ Суффрэнъ, не подавая руки Эстергази, такъ какъ его руки забгали по всмъ карманамъ.

— А? есть! думалъ, что потерялъ!— обрадованно обратился Суффрэнъ къ Эстергази.

Эстергази удивленно смотрлъ съ какою быстротою руки Суффрэна бгали по безконечному числу кармановъ въ одяніи тайнаго агента.

— Улица Риволи 5, — громко повторилъ и записалъ Суффрэнъ въ грязную, засаленную, записную книжку, вынутую имъ изъ одного какого-то очень глубокаго кармана.

Записавъ это, Суффрэнъ глядлъ вопросительно на Эстергази.

Эстергази недоумвалъ, чего еще нужно Суффрэну.

— А фамилія, господинъ маіоръ?

— Ахъ, да! Фамилія, — улыбнулся Эстергази, замчая свою разсянность. Эстергази, графъ Эстергази, — диктовалъ онъ.

— Графъ Эстергази, — записалъ Суффрэнъ, — Улица Риволи No б, графъ Эстергази!— читалъ громко Суффрэнъ, — такъ?— обратился онъ къ Эстергази.

— Совершенно врно!— отвтилъ Эстергази.— Ну, такъ жду васъ, до свиданья!

— Еще не все, ваше сіятельство, — оскалилъ черные, гнилые зубы Суффрэнъ.

— А что же еще?— недоумвалъ Эстергази.

— Задаточекъ, ваше сіятельство!— смялся Суффрэнъ, — безъ задаточка никакъ невозможно.

Эстергази сконфузился.

— Кажется, у меня очень мало!— пронеслось у него въ голов, когда онъ вынималъ бумажникъ.

Онъ сталъ рыться по всмъ отдленіямъ бумажника.

— Ихъ сіятельство изволятъ быть безъ денегъ въ настоящую минуту, — смялся надъ Эстергази мысленно тайный агентъ, — да намъ не много и нужно, такъ только нсколько франковъ, а то не на что горло промочить, — не безъ удовольствія смотрлъ Суффренъ на десятифранковые билеты, которые Эстергази вынималъ изъ разныхъ отдленій и мялъ въ кулак.

— Вотъ сто франковъ слишкомъ, Суффрэнъ, остальное при доставк писемъ.

— Хорошо!— отвтилъ Суффрэнъ, съ наслажденіемъ пряча въ карманъ полученныя отъ Эстергази деньги.

Они разстались.

ГЛАВА XX.
‘Подъ блымъ медвдемъ.’

Суффрэнъ, почувствовавъ въ карман сто франковъ съ лишнимъ, гордо осмотрлся кругомъ, какъ-будто хотлъ показать, что онъ презираетъ весь міръ. Затмъ, постоявъ еще нкоторое время на томъ мст, гд онъ разстался съ Эстергази, точно обдумывая что-то, направился быстрыми шагами обратно въ Латинскій кварталъ.

Пройдя нсколько грязныхъ, мрачныхъ улицъ, онъ повернулъ скоро въ узенькій переулокъ и съ удовольствіемъ взглянулъ на вывску ‘Подъ блымъ медвдемъ’. Онъ достигъ цли.

Кабакъ ‘Подъ блымъ медвдемъ’ былъ излюбленнымъ мстомъ сборищъ всхъ воровъ и мошенниковъ. Здсь собирались они, чтобы составить планъ дйствій, когда намтили себ какое-нибудь воровство, здсь же собирались они и для длежа добычи, которая почти вся цликомъ уходила въ карманы гостепріимной содержательницы кабака, madame Марготъ, какъ называли ее постоянные постители кабака. Сюда постоянно заходилъ Суффрэнъ и, слдовательно, не мудрено, что онъ иногда схватывалъ налету какое-нибудь неосторожное слово слишкомъ словоохотливаго участника намченнаго воровства и умлъ во время предупредить преступленіе, если у него являлась къ тому охота.

Въ этомъ кабак ‘Подъ блымъ медвдемъ’ Суффрэнъ былъ почетнымъ гостемъ, онъ сознавалъ это прекрасно и поэтому входилъ всегда въ кабакъ съ такимъ видомъ, точно онъ длаетъ особое счастье содержательниц. Его встрчала и madame Марготъ и вс ея приближенные, изучавшіе подъ ея ближайшимъ руководствомъ искусство опустошенія кармановъ щедрыхъ постителей, съ низкими поклонами, съ радостною улыбкою. Что у madame Марготъ происходило на душ всякій разъ при появленіи Суффрэна, это другой вопросъ. Она предпочла бы, вроятно, избавиться разъ навсегда отъ этого почетнаго постителя, потому что дятельность madame Марготъ не принадлежала къ числу безукоризненныхъ, а она знала, что Суффрэнъ посвященъ въ очень многія тайны ея, за которыя ей дорого пришлось бы расплатиться, если бы ему вздумалось намекнуть объ ней въ префектур. Но Суффрэнъ щадилъ пока madame Марготъ, и у него, очевидно, были собственныя соображенія, по которымъ ему представлялось боле удобнымъ не выводить до поры до времени Марготъ на чистую воду. Иногда, правда, ему приходила въ голову мысль, что пора съ Марготъ покончить счеты, но приведеніе этого въ исполненіе онъ откладывалъ въ долгій ящикъ.

Особенно пугала madame Марготъ какая-то непонятная для нея привычка полицейскаго агента платить наличными. А, дйствительно, Суффрэнъ никогда не пилъ у madame Марготъ въ долгъ. И еще была одна изумительная особенность въ Суффрэн. Онъ никогда не пилъ одинъ. Въ кабакъ онъ приходилъ всегда одинъ, но обыкновенно обращался всегда къ какому-нибудь изъ постоянныхъ постителей, лично ему извстныхъ мошенниковъ, и говорилъ:

— Ну, ‘красный носъ’, будемъ пить!

Или:

— Ну, ‘заячья нога’, я угощаю!

Онъ зналъ почти вс воровскіе псевдонимы, какими крестили другъ друга воры.

И ‘красный носъ’ или ‘заячья нога’ шли охотно пить съ Суффрэномъ, потому что знали, что Суффрэнъ не любитъ кутить въ половину, а денегъ у него было всегда много, когда онъ собрался кого-нибудь угощать.

Когда Суффрэнъ вошелъ въ кабакъ, постителей было мало, да и то какіе-то случайные, которыхъ не любила madame Марготъ, потому что увряла, что отъ нихъ только одинъ шумъ, а заработка никакого. Въ однимъ изъ темныхъ угловъ все-таки большой, зоркій глазъ Суффрэна доглядлъ ‘Птуха’.

Медленной, величественной походкой подошелъ Суффрэнъ къ сидвшему въ углу человку и, ударивъ его по плечу, произнесъ:

— Ну, Птухъ, давай пить! Что-то неможется мн!— счелъ нужнымъ добавить Суффрэнъ

У Птуха загорлись глазки. Онъ любилъ выпить и благодарнымъ взглядомъ посмотрлъ на Суффрэна.

— Марготъ, подавай!— крикнулъ Суффрэнъ толстой содержательниц кабака, стоявшей за прилавкомъ и съ подобострастной улыбкой ожидавшей приказанія Суффрэна.

Почти моментально предъ Суффрэномъ появился на стол большой кувшинъ вина съ кружками.

— сть!— лаконически крикнулъ Суффрэнъ, когда Марготъ, поставивъ кувшинъ, уходила обратно за прилавокъ,

И съ тою же быстротой появилось на стол передъ Суффрэномъ нсколько тарелокъ съ произведеніями незатйливой кухни madame Марготъ.

Суффрэнъ, молча, налилъ дв кружки вина.

— За твое здоровье, Птухъ, — выпилъ залпомъ Суффрэнъ.

Переведя дыханіе, Суффрэнъ крякнулъ и сказалъ:

— Хорошо!

— Хорошо!— отвтилъ до сихъ поръ молчавшій Птухъ.

— шь!— пододвинулъ Птуху тарелку съ какимъ-то мало аппетитнымъ кушаньемъ.

Оба собесдника стали, молча, сть.

Скоро вино было выпито, Суффрэнъ потребовалъ другой кувшинъ.

Птухъ принадлежалъ къ числу тхъ воровъ, которыхъ Суффрэнъ называлъ безвредными. ‘сть надо!— разсуждалъ Суффрэнъ, — не умирать же человку съ голоду!’ Дйствительно, Птухъ, казалось, пользовался воровствомъ только, какъ средствомъ поддерживать свое существованіе. Съ тхъ поръ, какъ его зналъ Суффрэнъ, онъ не участвовалъ ни въ одной крупной краж, и на его совсти не лежало ни одно убійство. Можетъ быть, когда-нибудь раньше, когда Птухъ былъ еще очень молодъ, ему и пришлось совершить какое-нибудь убійство, чтобы устранить съ дороги неожиданное препятствіе, мшавшее ему достигнуть цли, но въ послднее время за нимъ не числилось ни одного убійства. Онъ сталъ старъ, потерялъ свою прежнюю ловкость и смлость и ограничивался невинными, по мннію Суффрэна, воровствами въ род вытаскиванія въ толп изъ кармановъ кошельковъ у неосторожныхъ звакъ. Такихъ воровъ Суффрэнъ не преслдовалъ, а напротивъ даже, относился къ нимъ дружелюбно. Конечно, такой взглядъ полицейскаго агента можетъ показаться страннымъ, но что длать? Суффрэнъ былъ тоже человкомъ, а у всякаго человка въ такомъ возраст, какого достигъ Суффрэнъ, устанавливаются свои взгляды, въ непреложность которыхъ онъ глубоко вритъ.

Молча, сидли Суффрэнъ и Птухъ за столомъ. Если и слышались изрдка какія-то восклицанія за ихъ столомъ, то они касались главнымъ образомъ оцнки попиваемаго вина и по содержанію своему были мало значущими.

Кувшины смняли другъ друга, оба собесдника любили выпить и не отставали одинъ отъ другого. Скоро лица ихъ раскраснлись, глаза приняли какой-то усталый видъ.

— Хочешь работу?— вдругъ спросилъ Суффрэнъ Птуха, наклонившись къ самому его уху.

Птухъ утвердительно кивнулъ головой.

— Для меня!— пояснилъ Суффрэнъ.

Птухъ опять кивнулъ головой.

— Пустякъ, небольшая работа,— продолжалъ дальше Суффрэнъ.

Птухъ молчалъ и отхлебывалъ изъ. кружки вино.

— Вотъ теб пятнадцать!— вынулъ изъ кармана Суффрэнъ смятую пачку билетовъ и подъ столомъ отсчиталъ пятнадцать франковъ — потомъ больше будетъ.

Птухъ спряталъ въ карманъ деньги и снова утвердительно кивнулъ головой въ знакъ согласія.

— Въ дом, гд ты живешь!— опять продолжалъ Суффрэнъ.

Птухъ все молчалъ.

— Маріонъ Казоттъ знаешь?— спросилъ Суффрэнъ.

— Знаю!— отвтилъ Птухъ.

— У нея!— произнесъ, немного погодя Суффрэнъ.

На пьяномъ лиц Птуха изобразилось недоумнье.

— Что можетъ быть у этой старой, бдной женщины?— подумалъ Птухъ.

Суффрэнъ угадалъ мысль Птуха.

— Письма!— сказалъ онъ коротко.— Она была въ молодости очень красива! Понимаешь?

— Понимаю!— закачалъ головой Птухъ.

— Обыщешь комнату!— приказывалъ Суффрэнъ, — кажется, держитъ подъ подушкой.

— Хорошо!— отвтилъ Птухъ, — сдлаю сегодня ночью!

— Нтъ, не сегодня! Сегодня будешь пьянъ!— говорилъ Суффрэнъ.— Сегодня я угощаю.

Птухъ улыбнулся: ему больше нравилась перспектива напиться, чмъ обыскъ комнаты Маріонъ Казоттъ.

Много кувшиновъ въ этотъ день прошло передъ пьяными глазами Суффрэна и Птуха. Марготъ съ предупредительностью слдила за собесдниками и чуть только замчала, что поставленный ею кувшинъ опорожнялся, замняла его другимъ.

Разговоровъ между Суффрэномъ и Птухомъ не было больше никакихъ. Только изрдка, уже поздно вечеромъ, за столомъ, гд они сидли, слышался густой басъ Суффрэна:

— Пей, у меня сегодня праздникъ!

И Птухъ пилъ, пилъ и Суффрэнъ. Казалось, конца не будетъ этому питью. Въ конц концовъ

Суффрэнъ оперся всею своею тяжестью на столъ. Повидимому, онъ уже не могъ больше пить.

Въ это время слышался уже только пискливый голосъ Птуха:

— Пей, у меня сегодня праздникъ!— какъ попугай повторялъ Птухъ слова Суффрэна.

— Ну, до-о-воль-но!— раздался вдругъ невнятный голосъ Суффрэна.— Маа…рготь… плаа…чу!

И Суффрэнъ выбросилъ на столъ смятую пачку кредитныхъ билетовъ.

Марготъ подбжала, развернула пачку и отсчитала себ, сколько ей полагалось. Съ другого постителя она содрала бы втрое, вчетверо, пользуясь тмъ, что онъ пьянъ, съ Суффрэномъ же она не посмла этого сдлать. Правда, давно, когда-то она сдлала попытку дочиста обобрать Суффрэна, когда онъ былъ въ такомъ состояніи, но Суффрэнъ на другой день явился къ ней и съ удивительною отчетливостью припомнилъ ей, сколько онъ выпилъ и сколько слдовало получить съ него.

— Остальное давай назадъ!— сказалъ тогда Суффрэнъ, — не то я тебя… понимаешь?

И Марготъ поняла. Съ тхъ поръ она уже ни разу не длала попытки обчищать карманы Суффрэна.

И теперь она отсчитала себ только то, что ей слдовало. Остальные билеты она бережно сложила и передала Суффрэну. Суффрэнъ спряталъ деньги въ карманъ.

— Поо.. ой…демъ, П…ее…ту…хъ!— пьянымъ голосомъ приглашалъ онъ Птуха.— Ве…е…ди… до-о-мой!

Но для Птуха это было немыслимо. Онъ самъ едва держался на ногахъ. Взявшись подъ руки, они съ большимъ трудомъ вышли изъ кабака.

ГЛАВА XXI.
Смерть Маріонъ Казоттъ.

Всю слдующую за посщеніемъ Эстергази ночь Маріонъ Казоттъ провела прескверно. Посщеніе Эстергази, вызвавшее волненіе, ухудшило ея состояніе. Всю ночь душилъ ее кашель, она не могла ни на минуту сомкнуть глазъ. Къ утру во рту появились у нея куски запекшейся крови, а затмъ началось обильное отдленіе крови, кровь текла такимъ ручьемъ, что Маріонъ могла едва дышать.

— Скоро конецъ моимъ мученьямъ!— радостно пронеслось въ голов Маріонъ.

Дйствительно, она таяла.

Въ восьмомъ часу утра Маріонъ напрягла вс свои силы и поднялась съ постели. Одвшись чище и опрятне обыкновеннаго, Маріонъ захватила съ собой связку писемъ Дрейфуса и вышла изъ дому. Никогда прежде она не брала этихъ писемъ съ собой, всегда они оставались у нея подъ подушкой, когда она уходила изъ дому. Но съ посщеніемъ Эстергази у нея родилось подозрніе, что эти письма нужны кому-то для какой-то цли, ей неизвстной, и она боялась ихъ оставить дома, чтобы ихъ не украли.

Медленнымъ, нетвердымъ шагомъ шла Маріонъ за городъ… туда, гд была могила ея сына, и гд, она чувствовала, придется скоро и ей самой лечь.

— Жаль, что не рядомъ съ моимъ Альфредомъ, — мысленно сожалла Маріонъ.

Дулъ сильный юго-западный втеръ, подвигались темныя тучи, и дождь сталъ накрапывать. Маріонъ ничего не замчала. Она прижимала крпко къ себ письма Дрейфуса и думала только объ немъ и покойномъ сын.

Два только человка дали ей въ этой жизни истинное счастье, и въ мысляхъ Маріонъ неслись одинъ за другимъ образы этого счастья, былого… прошлаго… Первое знакомство съ Дрейфусомъ, его милое вниманіе къ ней, его отношенія…— Не такъ, какъ другіе…— вспомнила Маріонъ въ эту минуту. Затмъ все возрастающая любовь, потомъ жизнь въ двоемъ, счастливая, полная радости и блаженства.. Потомъ рожденіе ребенка… Опять новыя радости… Затмъ… а затмъ дни горя, безысходнаго горя… Счастье Маріонъ прошло, какъ мигъ одинъ, но оно наполнило всю жизнь ея. И Маріонъ глубоко любила Дрейфуса и сына за короткое, но полное счастье.

Дождь усиливался, но Маріонъ, поглощенная своими воспоминаніями, не обращала никакого вниманія.

Скоро показалась и кладбищенская ограда. Маріонъ хотла прибавить шагу, чтобы дойти скоре. Но трудно ей было это сдлать, дыханіе захватило, въ ушахъ зазвенло, въ глазахъ появились какіе-то темные круги и все закружилось.

— Боже, еще не сейчасъ!— взмолилась Маріонъ и прислонилась къ забору, мимо котораго она проходила въ эту минуту, чтобы не упасть.

Чрезъ нкоторое время припадокъ прошелъ, но Маріонъ почувствовала такую слабость, что принуждена была опуститься на мокрую землю.

Точно сквозь туманъ видла Маріонъ кладбищенскую ограду, душа ея рвалась туда, на кладбище, къ могил сына, а между тмъ силы оставляли ее все больше и больше…

— Не дойду!— съ ужасомъ мелькнуло въ голов Маріонъ.— Господи, помоги!— съ воплемъ застонала Маріонъ.

Повидимому, Господь услышалъ мольбу Маріонъ. Кровь хлынула у нея горломъ, но она почувствовала сразу облегченіе. Медленно поднялась она съ земли и, почти шатаясь, направилась на кладбище.

Очутившись среди могилъ, Казоттъ на минуту остановилась, подняла глаза къ небу, и дв крупныя слезы покатились у нея изъ глазъ. Она благодарила мысленно Создателя, что онъ далъ ей силы дойти до могилы сына.

Солнце точно нарочно выглянуло изъ-за тучъ и освтило памятникъ и цвты, посаженные самой Казоттъ на могил.

— Какъ хорошо, тихо здсь!— думала Казоттъ, подходя къ могил.

Казоттъ опустилась на колни передъ могилкой.

— Скоро встртимся, мой милый мальчикъ!— произнесла она почти вслухъ: глаза ея заволоклись, и неудержимыя слезы полились ручьемъ…

Но это не были слезы горечи, слезы разлуки съ жизнью… Нтъ, это были сладкія слезы, слезы радости въ виду скорой встрчи съ сыномъ… тамъ… на неб.

— Господи! прости мн вс прегршенія мои… вольныя и невольныя, прости мн преступную жизнь мою. Ты самъ знаешь, какъ я страдала, сколько мученій я перенесла. Прими, Гцрподи, эти страданія, какъ искупленіе грховъ моихъ, и не оттолкни меня, недостойную. Соедини меня съ сыномъ моимъ на лон Твоемъ! Прости, Господи, въ безграничномъ великодушіи Твоемъ всмъ людямъ, которые наталкивали меня на зло, какъ я имъ простила. Въ душ моей нтъ злобы, прими мою чистую душу. А ему, Господи, ниспошли всякое счастье. Онъ достоенъ Твоей любви!

Такъ молилась несчастная Маріонъ. Въ ея душ не было злобы ни противъ кого, и съ чистымъ сердцемъ могла она предстать на судъ Всевышняго. Не забыла Маріонъ и Дрейфуса въ своей молитв и просила Господа послать ему счастье.

Солнце скрылось, надвинулись снова тучи и чрезъ минуту разразился проливной дождь. Маріонъ все стояла на колнахъ и молилась. Дождь насквозь промочилъ ее, кругомъ образовалась лужа, Маріонъ стояла въ вод, но не замчала этого.

Кладбищенскій сторожъ, работавшій гд-то вдали, пробжалъ мимо, спасаясь домой отъ дождя, крикнулъ ей что-то, вроятно, чтобы она уходила отъ дождя, но Маріонъ не слыхана.

Сверкнула молнія, ударилъ громъ, Маріонъ не слыхала.

Она застыла въ одномъ положеніи. Въ молитвенной поз съ поднятыми къ небу глазами она похожа была на памятникъ, выточенный изъ мрамора, изображавшій скорбь матери по утрат сына.

А тмъ временемъ лужа, въ которой стояла Маріонъ, росла и вода поднималась все выше и выше.

Уже и поясница была подъ водой… Казалось, еще моментъ, и вода поглотитъ ее…

Вдругъ Маріонъ вздрогнула… Въ дикомъ ужас озиралась она кругомъ и не понимала, гд она и что съ ней. Вода поднялась уже по самую грудь. Маріонъ казалось, что кругомъ ея море. Какъ-то инстинктивно встала она и бросилась отъ могилы въ сторону… Сухо не было нигд, но по крайней мр она выбралась на дорожку, гд сравнительно было меньше воды.

Понемногу Маріонъ стала приходить въ сознаніе, вспомнила, гд она и зачмъ пришла.

Крпче еще прижала она пачку писемъ Дрейфуса и окинула взглядомъ все кладбище.

— Здсь, надняхъ!— пронеслось у нея въ мысляхъ, — но какъ здсь мокро?!— не безъ ужаса подумала она и вышла изъ кладбищенской ограды.

Вся мокрая, измученная, съ трудомъ шла она и не скоро очутилась дома.

— Дрожу вся, — говорила Маріонъ дома, — выпить бы тепленькаго!…

Но тепленькаго ничего не было. Пришлось кипятить воду, и Маріонъ какъ-то механически исполнила это. Въ теплую воду она положила кусокъ сахару и выпила. Чрезъ нкоторое время ей стало легче. Потомъ Маріонъ зажгла свчку и взяла письма Дрейфуса.

— Никому не должны достаться!— ршила Маріонъ.

Она взяла пачку Дрейфусовскихъ писемъ и развязала ее. Затмъ взяла первое письмо, прочла, задумалась на мгновеніе… и пламя свчки черезъ минуту пожирало письмо.

Послдовательно продлала Маріонъ тоже самое со всми письмами. Еще разъ вставали въ мысляхъ картины прошлаго счастья, еще разъ переживала Маріонъ вс моменты его…

На стол лежала груда пепла.

— Никому, Альфредъ, я не отдала ихъ!— обращалась мысленно, съ улыбкою на лиц, къ Дрейфусу несчастная женщина, глядя на пепелъ.

— А, еще одно, — какъ-будто вспомнила Маріонъ.

Она вынула изъ стола клочекъ бумаги и карандашъ и дрожащею рукою написала:

‘Берегись, Альфредъ, чернаго человка’.

— Потомъ выйду и отошлю ему, — ршила Маріонъ, потому что чувствовала, что силы ее оставляютъ опять, — отдохну немного, прилягу.

Маріонъ подошла къ постели и легла. Опять хлынула кровь горломъ. Маріонъ потеряла сознаніе. Нсколько мгновеній она вздрагивала. Потомъ открыла вдругъ глаза, ея губы прошептали что-то безсвязное…

Тихо спускалась смерть надъ постелью несчастной и окутывала ее своими холодными объятьями. Маріонъ отошла на судъ Всевышняго.

* * *

Тихо пробирался ночью въ квартиру Маріонъ Птухъ. Къ его счастью, дверь была отперта, и Птухъ вошелъ безпрепятственно. Потайнымъ фонаремъ освтилъ онъ на минуту комнату. Маріонъ онъ увидлъ на постели.

— Спитъ!— ршилъ Птухъ, и неслышно сталъ подкрадываться къ постели.

Скоро онъ уже засунулъ свою руку подъ подушку, но тамъ ничего не нашелъ.

— Досадно, — мысленно проговорилъ онъ, — гд же я найду ихъ теперь?

Птухъ сталъ съ фонаремъ искать по комнат мсто, куда могла бы Казоттъ спрятать письма. Но нигд ничего похожаго онъ не нашелъ. Невольно взглядъ его упалъ на столъ и на груду пепла.

— А это что?— спрашивалъ онъ себя, и вдругъ увидалъ записку.

— Берегись, Альфредъ, чернаго человка!— прочелъ Птухъ при свт своего фонаря, — что это можетъ означать?— думалъ Птухъ.

Въ эту минуту задтый имъ неосторожно стулъ упалъ съ грохотомъ. Ударъ отдался рзко по всей комнат, и Птухъ спрятался, притаивъ дыханіе, въ уголъ.

Но, повидимому, этотъ шумъ не произвелъ на Казоттъ никакого впечатлнія.

— Однако, крпко спитъ баба! подумалъ Птухъ, и сталъ всматриваться изъ угла въ неподвижную фигуру Казоттъ и прислушиваться.

— Не слышно ничего!— подумалъ Птухъ, — надо приблизиться.

И Птухъ подползъ на рукахъ къ постели и снова прислушивался.

— Странно, — произнесъ мысленно Птухъ, — не слышно совсмъ дыханія.

Птухъ приподнялся, такъ что могъ видть Казоттъ совершенно свободно, и освтилъ ее фонаремъ.

Грудь покойницы не поднималась.

— Странно!— продолжалъ разсуждать Птухъ и поднесъ фонарь къ лицу.

На него смотрли два неподвижные стекляные глаза. Лицо было мертвенно-блдно.

Птухъ отскочилъ съ ужасомъ.

— Вотъ оно что?— проговорилъ почти въ слухъ Птухъ, — а я ее еще сегодня видлъ. Царство теб небесное!— серьезно произнесъ Птухъ и задумался.

У него пропало желаніе обыскивать квартиру и нарушать мирный сонъ покойницы, какъ говорилъ онъ въ душ. ‘Чортъ съ нимъ!’ — обращался онъ мысленно къ Суффрэну, — снесу вотъ эту записку и довольно. Не хочу больше денегъ отъ него!

Птухъ взглянулъ еще разъ на трупъ Казоттъ и набожно перекрестился. Затмъ тихонько вышелъ изъ квартиры, не заперъ даже за собой двери. Онъ уходилъ въ мрачномъ настроеніи духа и упрекалъ себя за то, что ршился на такую подлость, какъ онъ называлъ свой поступокъ.

На другой день онъ разыскалъ Суффрэна ‘Подъ блымъ медвдемъ’, передалъ ему найденную записку и съ сумрачнымъ видомъ разсказывалъ Суффрэну о смерти Казоттъ. Суффрэнъ, виросемъ, зналъ уже о смерти Казоттъ. Ея сосди, найдя утромъ дверь отворенною, изъ любопытства заглянули въ квартиру и увидали Казоттъ мертвой. Тотчасъ же было сообщено о смерти ея полиціи.

— Давай, Птухъ, пить!— произнесъ Суффрэнъ, когда Птухъ кончилъ свой разсказъ.

Скоро вино заглушило въ Птух непріятное чувство, отъ котораго онъ не могъ отдлаться съ той минуты, когда увидлъ трупъ Казоттъ.

ГЛАВА XXII.
Полная удача.

На другой день посл описанной встрчи съ Суффрэномъ Эстергази очень любезно поздоровался въ Штаб съ Дрейфусомъ, спросилъ о его здоровьи, о здоровьи жены и дтей, вообще обнаружилъ такое вниманіе, что Дрейфусъ радовался отъ души, видя такую сильную перемну въ своемъ друг. Наканун вечеромъ за разговоромъ съ офицерами Генеральнаго Штаба въ клуб, Эстергази узналъ, что Дрейфусъ получилъ отъ начальства секретное порученіе. Эстергази, конечно, сразу догадался какого рода это порученіе, и ршилъ не упускать случая.

Вотъ причина перемны въ Эстергази, какую замтилъ Дрейфусъ. Дйствительно, Эстергази интересовался до такой степени всмъ, что Дрейфусъ сообщалъ о здоровьи своихъ домашнихъ, что Дрейфусу оставалось только радоваться за друга.

— Слава Богу, — мысленно говорилъ Дрейфусъ, глядя съ любовью на Эстергази, — слава Богу! Вроятно, порвалъ вс сношенія съ этой вдьмой. Вотъ снова сталъ человкомъ.

Но вслухъ пока не выражалъ Дрейфусъ своей радости, тмъ боле, что на душ у него было не особенно хорошо.

Вчерашняя исторія въ театр не осталась безъ послдствій. Люси заболла и должна была лежать въ постели. Невольно мысли Дрейфуса отрывались отъ бумаги, на которой онъ вычерчивалъ порученные ему планы и неслись домой, къ постели больной жены. Какъ человкъ благоразумный, онъ не оправдывалъ поступка своей жены, но, конечно, любя свою жену, не могъ простить и Ліан де Пужи ея выходки. Болзнь жены была не опасна, инцидентъ въ театр вызвалъ только разстройство нервовъ, но все-таки Дрейфусъ, какъ любящій мужъ, не могъ оторваться мысленно отъ Люси и отдаться вполн своей работ. Правда, вертвшійся около него Эстергази, съ своимъ прежнимъ веселымъ видомъ, какъ-будто благотворно дйствовалъ на него, но все-таки у Дрейфуса было такое сумрачное лицо, что Эстергази невольно замтилъ ему:

— Что у тебя такой мрачный видъ?

Дрейфусъ старался улыбнуться, но и улыбка у него не выходила. Онъ не сказалъ Эстергази правды, когда этотъ спросилъ у него о здоровья Люси, потому что пришлось бы разсказать всю происшедшую въ театр исторію, а Дрейфусъ ршилъ не упоминать имени Ліаны въ присутствіи Эстергази. Онъ ждалъ, что его другъ самъ разскажетъ ему о разрыв съ Ліаной, и, разъ онъ видлъ, что Эстергази молчитъ, онъ не счелъ себя вправ затрогивать этого вопроса.

Если-бы Дрейфусъ былъ повнимательне и относился бы къ своему другу мене доврчиво, онъ могъ бы замтить, что, несмотря на видимое веселіе, несмотря на шутки и прибаутки, которыя отпускалъ Эстергази въ такомъ изобиліи, его поведеніе было до нкоторой степени странно.

Эстергази ни разу не слъ противъ Дрейфуса, онъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат за спиной Дрейфуса, отъ времени до времени разсказывая, повидимому, самую забавную исторію или анекдотъ, останавливался за спиной Дрейфуса и чрезъ голову послдняго бросалъ крайне напряженный взглядъ на вычерчиваемый Дрейфусомъ рисунокъ. Посл двухъ-трехъ такихъ остановокъ, онъ вдругъ выбгалъ изъ комнаты, въ которой сидлъ Дрейфусъ, со словами: ‘пора и мн заняться’ или ‘сейчасъ опять прійду’, и съ торопливостью человка, который боится, какъ-бы не потерять нити своихъ мыслей, садился за свой столъ, открывалъ ящикъ и вычерчивалъ что-то на разостланной на дн ящика бумаг.

Эмиль Золя и Капитанъ Дрейфусъ.

ГЛАВА I.Болзнь маленькаго Пьера.

ГЛАВА II.Ліана де Пужи.

ГЛАВА III.Графъ Эстергази.

ГЛАВА IV.Эмиль Золя.

ГЛАВА V.Альфредъ Дрейфусъ и Эстергази.

ГЛАВА VI.Дрейфусъ у Ліаны де Пужи.

ГЛАВА VII.Новый врагъ.

ГЛАВА VIII.Маргарита Делербъ.

ГЛАВА IX.Союзники.

ГЛАВА X.Фальшивый вексель.

ГЛАВА XI.Примиреніе.

ГЛАВА XII.Два военныхъ атташе.

ГЛАВА XIII.Адскій планъ.

ГЛАВА XIV.Секретное порученіе.

ГЛАВА XV.Полицейскій агентъ Суффрэнъ.

ГЛАВА XVI.‘Паяцы’ Леонкавалло.

ГЛАВА XVII.Маріонъ Казоттъ.

ГЛАВА XIX.Новый сообщникъ.

ГЛАВА XX.‘Подъ блымъ медвдемъ.’

ГЛАВА XXI.Смерть Маріонъ Казоттъ.

ГЛАВА XXII.Полная удача.

Читайте также:

ГЛАВА I.
Болзнь маленькаго Пьера.

ГЛАВА II.
Ліана де Пужи.

ГЛАВА III.
Графъ Эстергази.

ГЛАВА IV.
Эмиль Золя.

ГЛАВА V.
Альфредъ Дрейфусъ и Эстергази.

ГЛАВА VI.
Дрейфусъ у Ліаны де Пужи.

ГЛАВА VII.
Новый врагъ.

ГЛАВА VIII.
Маргарита Делербъ.

ГЛАВА IX.
Союзники.

ГЛАВА X.
Фальшивый вексель.

ГЛАВА XI.
Примиреніе.

ГЛАВА XII.
Два военныхъ атташе.

ГЛАВА XIII.
Адскій планъ.

ГЛАВА XIV.
Секретное порученіе.

ГЛАВА XV.
Полицейскій агентъ Суффрэнъ.

ГЛАВА XVI.
‘Паяцы’ Леонкавалло.

ГЛАВА XVII.
Маріонъ Казоттъ.

ГЛАВА XIX.
Новый сообщникъ.

ГЛАВА XX.
‘Подъ блымъ медвдемъ.’

ГЛАВА XXI.
Смерть Маріонъ Казоттъ.

ГЛАВА XXII.
Полная удача.