Экскурсы в область русского эпоса, Миллер Всеволод Федорович, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 45 минут(ы)

**Экскурсы въ область русскаго эпоса *).**

*) Русская Мысль, кн. VI.

V.
Бой отца съ сыномъ.

Древній, широко распространенный на Запад и Восток сюжетъ о трагическомъ столкновеніи отца съ сыномъ нигд не подвергся такой детальной и высоко-художественной обработк, какъ подъ каламомъ великаго тусскаго поэта. Бой Рустема съ сыномъ составляетъ одинъ изъ популярнйшихъ эпизодовъ Рустеміады, вышедшихъ далеко за предлы Ирана, и, вмст съ тмъ, онъ получилъ глубоко-національную окраску, какъ одинъ изъ эпизодовъ великой борьбы Ирана съ Турапомъ. Обстоятельная обработка біографіи Сохраба отъ колыбели до могилы, которую мы находимъ у Фирдоуси, въ связи съ перипетіями національной войны Ирана съ Туриномъ, доказываетъ, что чусскій поэтъ располагалъ богатымъ матеріаломъ, частью собраннымъ, вроятно, его предшественниками въ поэтической обработк народныхъ иранскихъ сказаній, частью слышаннымъ и записаннымъ имъ самимъ. По всему замтно, что этотъ высокотрагическій сюжетъ былъ тсно связанъ съ именемъ національнаго богатыря, такъ что имя Рустема само собою вызывало представленіе о его богатырскомъ, убитомъ имъ сын. Такъ и на Кавказ, куда проникли отголоски иранскаго эпоса, мы находимъ именно этотъ эпизодъ Рустеміады еще досел въ народныхъ сказаніяхъ грузинъ, имеретинъ, сванетовъ, пшавовъ, осетинъ, и можно думать, что варіанты его окажутся еще въ большемъ количеств при дальнйшемъ изученіи кавказскихъ народныхъ сказаній.

Какъ бы ни были искажены и скомканы эти кавказскіе отголоски Рустеміады, они досел сохраняютъ имена иранскихъ лицъ (Ростомъ, Зорабъ, Кекевозъ-Кейкаусъ) и потому, конечно, не могутъ быть заподозрны въ самостоятельномъ происхожденіи. Гораздо трудне уяснить происхожденіе такихъ вниранскихъ версій того же сюжета, въ которыхъ мы не находимъ иранскихъ именъ и даже встрчаемъ національную окраску, наложенную иногда довольно густымъ слоемъ. Таковы, напримръ, разсказы киргизскій, русскій, эстонскій, не говоря уже о нкоторыхъ западно-европейскихъ (германскихъ и кельтскомъ). Только детальное изученіе и сопоставленіе этихъ версій съ иранской можетъ привести къ боле или мене вроятнымъ заключеніямъ.

Имя въ виду въ дальнйшемъ уяснить отношеніе русскихъ былинъ о бо Ильи съ сыномъ къ восточнымъ однороднымъ сказаніямъ, я считаю необходимымъ сначала припомнить въ главныхъ чертахъ содержаніе иранской редакціи боя Рустема съ Сохрабомъ въ изложеніи поэта Фирдоуси и извлечь изъ нея схему, которую буду имть впослдствіи въ виду при детальныхъ сопоставленіяхъ и сравненіяхъ.

I. Происхожденіе богатырского сына.

Однажды Рустемъ отправился охотиться въ предлахъ Турана и расположился на отдыхъ близъ города Семенгана. По обыкновенію, онъ отпустилъ коня Рахша пастись въ лугахъ, а самъ, съвъ цлаго онагра, заснулъ богатырскимъ сномъ. Случайно нсколько тюркскихъ всадниковъ увидали коня Рустемова, бросились его ловить и увели съ собою на аркан. Проснувшись и не найдя своего коня, Рустемъ идетъ его искать и приходить въ городъ Семенганъ. Царь, узнавъ Рустема, спрашиваетъ его, отчего онъ не на кон. Рустемъ разсказываетъ о пропаж Рахша и проситъ царя отыскать ему коня, однако, подъ угрозой снести головы его богатырямъ, если конь не будетъ найденъ. Царь общаетъ отыскать коня и приглашаетъ Рустема въ свой дворецъ. Дочь семенганскаго царя, красавица Техмимэ, узнавъ о приход Рустема, изъ желанія имть отъ него сына, приходитъ къ нему ночью, чтобы склонить его на бракъ, и достигаетъ своей цли, причемъ, по словамъ Фирдоуси, этотъ бракъ былъ освященъ мобедами (жрецами). Проведя одну ночь съ царевной и получивъ обратно коня, Рустемъ узжаетъ въ свою область, покинувъ Техмимэ.

Прежде чмъ пойти дальше, считаю нужнымъ отмтить отношеніе Техминэ къ Рустему. Въ поэтическомъ разсказ Фирдоуси о семенганской царевн, влюбившейся въ Рустема заочно, благодаря его громкой слав, и пожертвовавшей любви двичьей скромностью, чувствуется желаніе замаскировать боле грубыя черты народныхъ сказаній. Поступокъ Техмимэ получаетъ романтическій колоритъ, котораго, конечно, не было въ примитивныхъ народныхъ версіяхъ этого сюжета. Связь національнаго богатыря съ иноземкой, на чужой сторон, является неестественной и потому влечетъ за собой роковыя послдствія (столкновеніе отца съ сыномъ).

Естественно, что виновница этой связи въ народныхъ, не подправленныхъ рукой поэта, версіяхъ должна являться личностью далеко не столь идеальною, какой изображена Темхмимэ. Въ какомъ род могла быть эта иноземка, видно изъ одного очень древняго и, быть можетъ, также иранскаго варіанта того же сюжета, который мы находимъ у Геродота. Я имю въ виду общеизвстный, но, насколько знаю, еще не сопоставленный съ иранскимъ разсказъ Геродота о похожденіи Геракла въ Скиіи, въ области Гиле, на нижнемъ теченіи Днпра.

Гераклъ прибылъ въ одно изъ своихъ путешествій въ Скиію, еще не обитаемую, и заснулъ, закутавшись въ львиную шкуру (срав. персидскаго Геракла — Рустема, спящаго въ уединенномъ мст и окутаннаго своею леопардовою шкурой). Во время сна какимъ-то чудомъ исчезли его кони. Проснувшись, Гераклъ пустился на поиски, обошелъ всю страну, пока но прибылъ въ землю, называемую Гилеей (лсной). Здсь въ пещер нашелъ онъ странное существо — на половину двушку, на половину змю. Оказалось, что эта двица задержала коней Геракла и согласилась отдать ихъ ему лишь подъ условіемъ, чтобы онъ произвелъ съ ней потомство. Отъ связи Геракла съ двушкой-эхидной произошли родоначальники трехъ народовъ — агаирсовъ, гелоновъ и скиовъ. Только младшій сынъ Скиъ былъ въ состояніи натянуть оставленный отцомъ лукъ и опоясаться его поясомъ, потому онъ и остался въ стран, двое же старшіе — Гелонъ и Агаеирсъ — не могли исполнить заданной задачи и были матерью изгнаны изъ страны. Отъ Скиа произошла царская династія въ Скиіи {Геродотъ, IV, гл. 10.}.

Хотя это преданіе о происхожденіи скиовъ было разсказано Геродоту Понтійскими греками, но нтъ сомннія въ томъ, что греки только эллинизировали скиское преданіе, подставивъ своего Геракла на мсто соотвтствующаго скискаго божественнаго героя. Двиц-зм соотвтствуетъ въ другой версіи того же преданія {Геродотъ, IV, гл. 5.} нимфа, дочь олицетворенной рки Борисеена (Днпра), отъ свази которой съ Зевсомъ (очевидно, греческой перелицовкой скискаго бога) родится родоначальникъ скиовъ Таргитай. Подобно тому, какъ Рустемъ, исполнивъ желаніе Техмимэ, покидаетъ ее, оставивъ ониксъ для будущаго сына, такъ Гераклъ покидаетъ двушку-эхидну, оставивъ свой лукъ для испытанія силы будущихъ сыновей. Различіе между обоими иранскими {Называемъ это преданіе скиовъ-земледльцевъ, осдлыхъ, раненію въ виду того, что иранство этого племени понтійскихъ скиовъ можетъ считаться почта доказаннымъ. См. Осень. этюды, III, стр. 117—186.} преданіями заключается въ томъ, что скиское пріурочено къ генеалогіи трехъ народовъ и получило потому искусственный характеръ, персидское же (у Фирдоуси) сохранило въ большей степени черты непосредственности народныхъ сказаній. Съ другой стороны, въ образ двицы-зми, живущей въ горной пещер и вынуждающей Геракла произвести съ ней потомство, чувствуется, однако, больше эпической примитивной грубости, чмъ въ царевн Техмимэ, какою она представляется въ изящномъ изображеніи тусскаго поэта, хотя и онъ не затушевалъ той эпической черты, что Техмимэ прямо заявляетъ, что желала бы быть женой Рустема, чтобы имть отъ него богатырское потомство. Въ нашихъ былинахъ, какъ увидимъ ниже, баба Горынинка, вступающая въ связь съ Ильей, по грубости также больше напоминаетъ двицу-змю скискаго преданія, чмъ царевну Техмимэ {Кстати отмтимъ, что имя семенганской царевны не соотвтствуетъ той роли, которую она играетъ у Фирдоуси, а скоре прилично богатырш, врод Латагорки. Имя Техмимэ (въ лексикон Вуллерса Техника), очевидно, происходитъ отъ слова техи — сильный, богатырскій (авестійск. тахма — сильный, быстрый). Обычный эпитетъ Рустема техеитенъ — крпкотлый — происходитъ отъ того же слова, сложеннаго съ тен — тло. Не было ли въ Иран такихъ варіантовъ сказанія о Техмимэ, въ которыхъ она оправдывала на лл свое богатырское имя?}. Она напоминаетъ первую еще въ слдующемъ. Вспомнимъ, что эпитетъ горыничъ принадлежитъ змю, что въ одной (Рыбниковской) былин сынъ ея, вызывающій Илью, возитъ съ собой какую-то змю горынскую, вспомнимъ, что сказочныя двицы часто находятся въ связи съ змями (Марина и Тугаринъ Змевичъ и мн. др.), и мы найдемъ, что баба Горынична (Латыгорка, Семигорка и пр.) весьма близка къ двиц-зм у Геродота.

Посл этого небольшаго отступленія по поводу Техмимэ возвращаюсь къ передач дальнйшаго содержанія разсказа Фирдоуси о происхожденіи Сохраба. Покидая Техмицэ, Рустемъ вручаетъ ей драгоцнный ониксъ съ приказаніемъ въ случа рожденія дочери прикрпить его ей къ волосамъ, въ случа же рожденія сына привязать ему его къ рук. Затмъ Рустемъ узжаетъ изъ Семенрана въ свою область, скрывъ отъ всхъ свое семенганское любовное приключеніе. Въ надлежащее время у покинутой Техмимэ родится богатырскій сынъ необыкновенныхъ размровъ. Десяти лтъ онъ уже такъ силенъ, что никто въ его стран не дерзаетъ съ нимъ бороться {Mohl, II, стр. 64. Фирдоуси не даетъ подробностей о сил Сохраба и, изъ желанія облагородить героя, не говоритъ о тхъ богатырскихъ шуточкахъ, въ которыхъ проявлялась весьма грубо его непомрная сила. Однако, кавказскіе отголоски Рустеміады показываютъ, что народныя сказанія содержали мотивъ о томъ, что Сохрабъ такъ же шутилъ со своими сверстниками, какъ Василій Буслаевъ, Подсокольникъ (Ефименко, No VII) Константинъ (Кирев., III, No 2, стр. 117) и друг.}. Десятилтній Сохрабъ идетъ къ матери и требуетъ, чтобъ она открыла ему имя его отца, сопровождая требованіе угрозой ее убить (‘если ты откажешься отвчать на этотъ вопросъ, а не оставлю тебя въ живыхъ между великими земли’) {Mohl, ibid.}. Мать открываетъ сыну имя его отца, но совтуетъ ему скрыть свое происхожденіе, чтобы о немъ не узналъ туранcкій царь Афрасіабъ, смертельный врагъ Рустема. Сынъ ршаетъ собрать войско, идти въ Иранъ, свергнуть съ престола царя Кауса, убить его пехлевановъ и отдать престолъ своему отцу, а затмъ свергнуть и туринскаго царя, чтобы посадить на его престолъ свою мать. Готовясь къ предпріятію, Сохрабъ, подобно Рустему, осматриваетъ табуны, выбираетъ коня наложеніемъ ему руки на спину и останавливается на аюеребеякъ изъ породы Рахша.

II. Похожденія сына до встрчи съ отцомъ.

Эта часть разсказа Фирдоуси вводитъ насъ въ чисто-иранскіе интересы, въ борьбу Ирана съ Туриномъ, и потому нельзя ожидать, чтобъ этотъ отдлъ Рустеміады далъ яркіе отголоски въ народныхъ иноземныхъ сказаніяхъ.

Узнавъ о сил и мужеств Сохраба и о его планахъ, Афрасіабъ задумываетъ сразить Рустема силой Сохраба и затмъ погубить юнаго богатыря. Съ этою цлью онъ посылаетъ Сохрабу двухъ хитрыхъ туранцевъ, Тумана и Бармана, съ войскомъ, чтобы руководить его коварными совтами и не дать ему случая лично узнать отца. Сохрабъ выступаетъ въ походъ и осаждаетъ блый замокъ. Подъ стнами его онъ сражается съ Амазонкой Гурдаферидъ, принявъ ее за богатыря. Ударомъ копья въ поясницу онъ поднимаетъ амазонку вверхъ, но она отскла древко копья мечемъ и, удержавшись на кон, пустилась въ бгство. Преслдуя ее, Сохрабъ сорвалъ ей шлемъ съ головы, и разсыпавшіеся волосы обнаружили въ ней женщину. Гурдаферидъ сдалась въ плнъ и отпущена Сохрабомъ подъ условіемъ сдачи заика. Но коварная двушка обманула богатыря и насмялась надъ нимъ. Гарнизонъ заика ушелъ ночью и Сохрабу пришлось занять пустую крпость. Всть объ успхахъ Сохраба достигаетъ Кауса, и онъ посылаетъ Гива призвать изъ Забулистана главнаго пехлевана государства, Рустема. Слдуетъ описаніе прибытія Рустена къ Каусу, его ссора съ царемъ (см. Экскурсъ I) и примиреніе при посредств Гудерза. Затмъ Рустемъ ведетъ иранское войско противъ Сохраба. Желая видть молодаго богатыря, онъ въ одежд простаго туранскаго воина отправляется ночью осмотрть туранскій лагерь и прокрадывается въ шатеръ Сохаба. Послдній окруженъ туранскими вождями, въ числ которыхъ находится Женде-Резмъ, Техмимэ, прощаясь съ сыномъ, поручила Женде-Резму, видвшему Рустема, указать Сохрабу его отца, но судьба ршила иначе: выйдя изъ шатра, Женде-Резмъ замтилъ Рустема и тотъ, боясь быть открытымъ, наносить ему смертельный ударъ въ голову.

Роковая судьба устранила и другую возможность сыну узнать отца. Сохрабъ, осматривая издали иранскій станъ, спрашивалъ у Хеджира объ именахъ вождей, желая услышать отъ него имя Рустема, но Хеджиръ, думая, что Сохрабъ желаетъ сразиться съ Рустемомъ, объявилъ, что пехлевана нтъ въ иранскомъ войск.

III. Бой Сохраба съ Рустемомъ.

Сохрабъ съ войскомъ устремляется на иранцевъ, издвается надъ царемъ Еаусомъ и вызываетъ себ поединщика. Чтобы показать пренебреженіе къ царю, онъ ударами копья сшибаетъ 70 маковокъ съ ограды его шатра и приводить Еауса въ трепетъ ¹). Царь поспшно отправляетъ пехлевана Туса призвать Рустема, который одинъ въ состояніи бороться съ туранскимъ богатыремъ. Вс иранскіе пехлеваны — Гивъ, Гургинъ,

Подобно тому, какъ здсь Сохрабъ изъ пренебреженія къ царю Кейкаусу стрляетъ по маковкамъ огради его шатра, такъ въ нашихъ былинахъ Илья на зло Владиміру, вслдствіе ссоры съ нимъ, стрляетъ по золотимъ маковкамъ кіевскихъ церквей (см. Рыбн. I, 96, Гильфердингъ, столб. 284 и 458), или сшибаетъ позолоченныя маковки у княженецкихъ окошекъ (Рыбн. III, стр. 885). Такимъ образомъ, и въ форм полученнаго оскорбленія князь Владиміръ напоминаетъ Кейкауса. Тусъ — торопятъ Рустема и помогаютъ ему вооружиться. Наконецъ, Рустемъ неохотно выступаетъ противъ Сохраба, который вызываетъ его на поединокъ. Молодой богатырь, однако, чувствуетъ какое-то влеченіе къ старику и допрашиваетъ его, не онъ ли Рустемъ. Рустемъ почему-то скрываетъ свое имя и называетъ себя простымъ воиномъ.

Богатыри бьются сначала копьями, затмъ мечами и палицами, но не могутъ ничего сдлать другъ съ другомъ. Наконецъ, они начинаютъ бороться: Рустемъ пытается напрасно приподнять Сохраба, схвативъ егоза поясъ. Сохрабу же удается ударить Рустема палицей по плечу. Соперники разстаются, причемъ Сохрабъ называетъ Рустема безумнымъ старикомъ, такъ какъ онъ, несмотря на старость, надется быть сильне юноши.

Слдующій бой назначенъ на другое утро. Рустемъ сильно задумывается и опасается за исходъ единоборства. Онъ разспрашиваетъ въ иранскомъ лагер о томъ, какъ сражался Сохрабъ посл поединка съ нимъ, я узнаетъ, что онъ убилъ много воиновъ, что вс бжали передъ нимъ и даже предводитель иранцевъ пехлеванъ Тусъ, пораженный ударомъ его палицы, но выдержалъ и постыдно пустился въ бгство.

На другое утро соперники снова сходятся. Сохрабъ снова спрашиваетъ Рустема, не Рустемъ ли онъ, и совтуетъ ему отказаться отъ боя, указывая на его преклонные года. Рустемъ снова отпирается отъ своего имени и только раздражается боле и боле противъ юнаго богатыря. Бой длится съ утра до заката солнца. Наконецъ, Сохрабъ опрокидываетъ Рустема на землю, вскакиваетъ ему на грудь и хочетъ кинжаломъ отрзать ему голову. Повергнутый на земь богатырь, видя бду неминучую, прибгаетъ къ хитрости: онъ увряетъ Сохраба, что, по иранскому богатырскому обычаю, неприлично убивать противника-богатыря, въ первый разъ побжденнаго, и что боецъ лишь тогда можетъ убить противника, когда во второй разъ опрокинетъ его. Великодушный Сохрабъ, слыша это, отпускаетъ пеклевана.

Дале слдуетъ молитва Рустема къ божеству о возвращеніи ему прежней силы во всемъ ея объем (Экскурсъ I) и послдняя встрча съ Сохрабомъ. Бой былъ непродолжителенъ: Рустемъ быстро опрокинулъ противника, вскочилъ на него и вспоролъ ему груди блыя. Умирающій Сохрабъ скорбитъ о своей неудачной судьб: онъ напрасно искалъ своего отца Рустема, но умираетъ, не увидвъ его лица. Но отецъ отомститъ за сына его убійц, всюду отыщетъ его. Пораженный словами Сохраба, Рустемъ спрашиваетъ его, какія примты иметъ онъ отъ отца, и Сохрабъ указываетъ ему ониксъ, носимый имъ на рук подъ кольчугой. Ухватившись за послднюю надежду спасти пораженнаго на смерть сына, Рустемъ посылаетъ къ Еаусу за исцляющею всякія раны мазью, но коварный царь отказываетъ ему въ этой просьб, опасаясь чрезмрнаго усиленія Рустема, если останется живъ его сынъ. Передъ смертью Сохрабъ просить отца не продолжать войны съ туранцами, сопровождавшими его, и дозволить имъ безпрепятственно вернуться домой. Едва Рустемъ отправляется самъ къ Кейкаусу, чтобъ непремнно добыть мазь, какъ его извщаютъ о кончин сына. Согласно съ просьбой упершаго, Рустемъ поручаетъ своему брату Зеваре проводить туранское войско за предлы Ирана и самъ съ трупомъ сына возвращается въ Сейестанъ, гд строитъ для него гробницу.

Печальная всть о смерти сына доходить и до Техмимэ. Въ отчаяніи несчастная мать приказываетъ принести вооруженіе и одежду Сохраба, рыдаетъ надъ ними, обнимаетъ и орошаетъ слезами его коня, все свое богатство раздаетъ нищимъ, даже разоряетъ дворецъ, откуда сынъ ея отправился на войну, и черезъ годъ сама умираетъ {Mohl, II, стр. 56—153.}. Этотъ бглый перечень содержанія исторіи Сохраба и Рустема въ обработк Фирдоуси уже показываетъ, какъ полно и детально иранскій эпосъ развилъ широко распространенную фабулу о бо отца съ сыномъ. Если въ Рустеміад этотъ роковой поединокъ представляетъ лишь одно изъ многихъ похожденій Рустема, то біографія его сына разработана подробно — отъ колыбели до могилы. Сказаніе интересуется и матерью Сохраба, Техмимэ, и трагическая смерть сына подъ ножомъ роднаго отца влечетъ за собою смерть матери.

Какъ особенность иранской версіи мотива о бо отца съ сыномъ, слдуетъ отмтить дале то, что этотъ мотивъ всми нитями своими вплетенъ въ эпопею о національной борьб Ирана съ Тураномъ, и что не одна роковая судьба устраиваетъ столкновеніе Рустема съ Сохрабомъ: въ этомъ заинтересованъ цлый рядъ лицъ и, прежде всего, царь Ирана Афрасіабъ, поддерживающій изъ своихъ личныхъ видовъ заблужденіе Сохраба.

Въ виду тснаго переплетенія разсматриваемаго эпизода изъ жизни Рустема съ національною иранскою войной, въ разсказъ введенъ цлый рядъ лицъ, которыя въ данномъ случа являются второстепенными: таковы Барманъ, Туманъ, Хеджиръ со стороны туранцевъ и пехдеваны царя Кауса — Тусъ, Гивъ и проч. со стороны иранцевъ. Конечно, нельзя думать, чтобы вс иранскіе пересказы боя Рустема съ сыномъ, ходившіе во время Фирдоуси и за много вковъ раньше его, въ устахъ народа были такъ полны и обстоятельны, какъ обработанная имъ версія, чтобъ въ этихъ разсказахъ являлись вс выводимыя имъ лица и дйствовали вс т пружины, которыя въ его обработк въ общей сложности ведутъ къ трагической развязк. Индивидуальному творчеству поэта слдуетъ несомннно приписать и нкоторыя нравственныя черты дйствующихъ лицъ. Изъ-подъ его облагораживающаго калама проглядываютъ кое-гд грубыя черты боле первобытнаго народнаго рисунка, которыя онъ, какъ художникъ и патріотъ, старался ретушировать. Богатырскій сынъ, рожденный на чужбин въ Ту ран иноплеменною женщиной, носилъ въ народныхъ сказаніяхъ черты большей грубости и дикой силы, чмъ великодушный юноша Сохрабъ Фирдоуси, точно такъ же, какъ и его мать, быть можетъ, въ боле раннихъ версіяхъ скоре напоминала Геродотову нимфу-змю или нашу бабу Горынинку (Латыгорку, Семигорку и проч.), чмъ страстную и нжную царевну Техмимэ. Эту ‘облагороженномъ’ народнаго сказанія у Фирдоуси нужно постоянно имть въ виду, когда мы будемъ сравнивать его версію съ тми иноземными (напримръ, кавказскими) пересказами того же мотива, въ которыхъ, однако, отраженіе иранскихъ сказаній вполн очевидно. Съ другой стороны, уже а priori можно предполагать, что за предлами Ирана мы не встртимъ въ передлкахъ этого сказанія такихъ чертъ, которыя имютъ мстный иранскій интересъ и находятся въ связи съ великою національною войной. Вниманіе иноземнаго разскащика и слушателя разсматриваемаго сказанія сосредоточивалось естественно на трагическомъ столкновеніи отца-богатыря съ богатыремъ-сыномъ, а не на безразличной для иноземца борьб Ирана съ Тураномъ. Поэтому и цлый рядъ личностей, выводимыхъ Фирдоуси въ связи съ этою борьбой, долженъ былъ сократиться въ иноземныхъ пересказахъ. Если уже въ боле близкихъ къ Ирену прикавказскихъ странахъ мы находимъ въ народныхъ пересказахъ боя Ростона съ Зорабомъ только скелетъ этого иранскаго сказанія и кое-какіе клочки тла, то въ пересказахъ боле отдаленныхъ народностей мы должны ожидать еще большей скудости въ деталяхъ, еще большаго упрощенія и сокращенія основнаго сказанія. Такъ, напримръ, русскія версіи борьбы отца съ сыномъ настолько скудны въ деталяхъ сравнительно съ версіей Фирдоуси, настолько переработаны и подлажены подъ характеръ русскаго эпоса, настолько контаминировались другими эпическими мотивами, что при первомъ взгляд не производятъ впечатлнія отголосковъ иранскихъ,— по крайней мр, не боле, чмъ пересказы того же сюжета германскіе, кельтскіе и друг. И только детальное разсмотрніе русскихъ псенъ о бо Ильи съ сыномъ можетъ, какъ увидимъ ниже, сдлать вроятнымъ, что въ нихъ слдуетъ видть не просто русскія версіи общераспространеннаго эпическаго сюжета, а отголоски этого сюжета именно въ иранской редакціи, прошедшей, впрочемъ, чрезъ неиранскую среду раньше своего, проникновенія въ нашъ народный эпосъ.

Мы не будемъ здсь повторять работы, уже сдланной О. Миллеромъ и А. Н. Веселовскимъ по сличенію и группировк всхъ досел извстныхъ варіантовъ былинъ о бо Ильи съ Сокольникомъ (Подсокольникомъ, Збутомъ, Бориской, Аполлонищемъ, нахвальщикомъ, татарчонкомъ и пр.). Мы будемъ отмчать сначала, исходя изъ иранской версіи разсматриваемаго сказанія, только отдльныя сходныя черты, встрчающіяся въ русскомъ эпос въ той или другой комбинаціи, и уже затмъ остановимся на вопрос о былинныхъ редакціяхъ мотива боя Ильи съ сыномъ.

I. Происхожденіе сына.

Подобно тому, какъ Сохрабъ — богатырь царскаго происхожденія, сынъ Ильи, по нкоторымъ пересказамъ, называется младымъ королевичемъ Збутомъ Борисомъ {Кирев., I, No 6, 11—15.}, хотя его мать королевна при этомъ не названа, или Петромъ царевичемъ Золотничаниномъ изъ Сверной стороны да Золотой орды {Гильферд., ст. No 226 = No 288.}. Въ другихъ пересказахъ мать, какъ извстно, называется бабой Латымиркой {Рыбн., I, No 18.}, Владымеркой {Рыбн., II, No 64.}, Латыгоркой {Ефименко, No VII.}, Златыгоркой {Кир., IV, стр. 17.}, Горынинкой {Кир., I, стр. 11, 111, 120, 128—144.}, двкой Сиверьяничной {Рыбн., III, No 14. Гильфердингъ, ст. No 219, 226, 233, 246.}, женой (дочерью?) короля задонскаго и т. п.

Подробностей о связи Ильи съ этою иноземною женщиной ваши былины почти не сохранили, точно также какъ нкоторые кавказскіе пересказы, которые вообще мало интересуются матерью Сохраба.

Связь національнаго богатыря съ иноземкой во враждебной стран не могла быть естественною: она представляла черту насилія, давленія со стороны мужчины или женщины. Въ преданіи скискомъ (будемъ такъ его называть) нимфа-ехидна отпускаетъ коней Геракла только подъ условіемъ, чтобъ онъ произвелъ съ ней потомка. Техмимэ ночью входитъ въ спальню Рустема съ такимъ же требованіемъ, сванетская женщина преслдуетъ Ростома съ кровати на кровать и добивается исполненія своего желанія {См. нашу статью: Отголоски иранскихъ сказаній на Кавказ. Этноф. Обозрніе, кн. II, стр. 8.}, въ пшавской версіи Ростомъ совершаетъ насиліе надъ красавицей, убивъ ея мужа, въ русскихъ былинахъ встрчаемъ также иногда намекъ на насиліе со стороны Ильи Муромца.

‘Онъ меня въ пол побилъ,

Со мной грхъ творилъ,

Съ того я тебя родила’,—

говоритъ Сиверьянична своему сыну Сокольничку {Рыбн., Ш, 14. Ср. побывальщину у Рыбн., I, 11, стр. 65, въ которой разсказывается, что Илья побдилъ паленицу Авдотью Горынчанку и спалъ съ нею.}.

Это насиліе со стороны Ильи, какъ, вроятно, чувствовалъ и самъ народъ, идетъ въ разрзъ съ основнымъ нравственнымъ складомъ ‘стараго козака’, который вообще избгаетъ насилія и, по словамъ одной былины, даже даетъ обтъ ‘не укинуться на прелесть женскую’ {Гильфердингъ, ст. 298.}, подобно сванетскому Ростому, который не хотлъ имть связи съ женщиной {Этногр. Обозрніе, II, стр. 8.}. Но именно существованіе черты насилія въ связи Ильи съ Сиверьяничной (и проч.) свидтельствуетъ о томъ, что этотъ мотивъ древній, унаслдованный, а не возникшій самостоятельно на русской почв. Онъ сохранили потому, что ‘изъ псни слова не выкинешь’, и, несмотря на то, что противорчилъ нравственному складу національнаго богатыря. Сказители только не развиваютъ его, не обставляютъ подробностями, а упоминаютъ его вскользь, какъ бы мимоходомъ, хотя имъ же мотивируется нердко враждебность сына къ отцу. Не такъ поступаетъ съ грубыми стародавними чертами поэтъ-художникъ. Мотивъ насилія со стороны Техмимэ онъ ретушируетъ настолько, что назойливое желаніе ея имть сына отъ Рустема увнчивается законнымъ бракомъ, освященнымъ мобедами. Въ виду того, что мотивъ насилія со стороны богатыря существуетъ въ кавказскихъ версіяхъ боя отца съ сыномъ {Наприм., въ сказаніи пшавскомъ.}, которыя несомннно представляютъ отголоски Рустеміады, мы склонны думать, что и въ наши былины онъ проникъ, въ конц-концовъ, изъ того же источника, изъ какого-нибудь варіанта, отличнаго отъ версіи Фирдоуси.

Для насъ пока достаточно отмтить слдующія черты сходства между иранскимъ и русскимъ сказаніями: сынъ Ильи-Рустема прижитъ вн родины богатыря, въ иноземномъ царств, отъ случайной связи съ королевной или царевной, причемъ эта связь была мимолетной, а не прочной. Богатырь, исполнивъ свое желаніе (или желаніе женщины), оставляетъ ее и узжаетъ на свою родину.

II. Рожденіе сына и выздъ на поиски отца.

Покидая Техмимэ, Рустемъ даетъ ей драгоцнный камень-ониксъ, который долженъ служить примтой будущему сыну или дочери.

Въ полную параллель съ этимъ Илья, разставаясь со Златыгоркой, въ одномъ пересказ {Ефименко, No VII, стр. 80.}, даетъ ей перстень съ такими словами:

‘Принесешь если ты дочь засяну,

Отдай ей перстень и приданое,

А если принесешь удала добра молодца,

Благослови его дорогимъ перстнемъ,

Дай ему добра коня, да пошли его во чисто поле,

А пошли его, наказывай:

Если увидитъ онъ въ чистомъ пол стараго,

Такъ не дошедши пустъ поклонится’.

Богатырскій сынъ развивается въ силахъ чрезвычайно быстро: Сохрабъ въ 10 лтъ, по словамъ Фирдоуси, не имлъ себ соперниковъ при двор матери. Хотя, какъ мы видли, Фирдоуси не говорить объ опасныхъ шуточкахъ мальчика-богатыря съ окружающими, но въ другихъ иранскихъ пересказахъ, вроятно, он упоминались, какъ упоминаются он въ сказк о Еруслан Лазаревич и въ нкоторыхъ кавказскихъ сказаніяхъ {Наприм., въ пшавскомъ (Этногр. Обозр., II, стр. 14).}.

Въ былин No VII Ефименко, дтство Подсокольника описывается въ слдующихъ чертахъ:

Удаль молодецъ не по годамъ ростетъ, а по часамъ,

Сталъ же добрый молодецъ шести годовъ,

Сталъ онъ на улицу похаживать,

Сталъ съ ребятами поигрывать… {Стр. 81.}

Хотя въ этой былин и не говорится, какого рода были эти игры, но можно догадываться, что он были, вроятно, таковы:

Онъ шутку шутитъ не по-ребячью,

А творки творитъ не по маленькимъ:

Котораго возьметъ на руку,

Изъ плеча тому руку выломитъ,

И котораго заднетъ за ногу,

То… ногу оторветъ прочь,

И котораго хватитъ поперекъ хребта,

Тотъ кричитъ-реветъ, окорачъ ползетъ,

Безъ головы домой придетъ {Былина о Саул Левавидович. Кир., III, стр. 117.}.

У Фирдоуси І-ти лтній Сохрабъ допытывается у матери о своемъ отц, причемъ прибгаетъ къ угроз. Послднее обстоятельство кажется страннымъ и ничмъ не мотивированнымъ. Техмимэ, законной жен Рустема, обвнчанной съ нимъ съ согласія отца, повидимому, нтъ основанія скрывать имя своего мужа. Но дло въ томъ, что законныя формы ея брака были внесены самимъ поэтомъ и не существовали въ мене утонченныхъ простонародныхъ пересказахъ, въ которыхъ поэтому и угрозы матери со стороны сына были вполн умстны. Въ кавказскихъ сказаніяхъ допрашиваніе матери съ пристрастіемъ встрчается нердко: такъ, кабардинскій Ашамазъ, чтобъ заставить мать сказать ему имя убійцы его отца, сжимаетъ ей руки, въ которыхъ она держитъ горячій ячмень {Сбор. свд. о кавказ. горцахъ, V отд., II, стр. 66.}, а его двойникъ карачаевскій Ачимезъ обжигаетъ такимъ же способомъ матери руки горячею халвой {Сбор. мат. для опис. мст. и племенъ Кавказа. Вып. III, отд. II, стр. 141. Срав. также вып. X, отд. III, стр. 17.}. Въ нашихъ былинахъ такой допросъ съ пристрастіемъ не встрчается, но въ нкоторыхъ пересказахъ сынъ является еще боле зврскимъ, такъ какъ убиваетъ мать {Кирев., I, стр. 85. Ефименко, стр. 82.}.

По разсказу Фирдоуси, Техмимэ, открывъ Сохрабу имя отца, дала ему оставленный имъ драгоцнный камень и Сохрабъ съ дружиной отправляется въ Иранъ. По былин Ефименка (No VII):

Подарила она (мать) ему тогда злаченъ перстень,

А на злачномъ перстн имя, изотчина… *).

*) Оставленіе перстня отъзжающимъ богатыремъ для будущаго сына встрчается и въ былин Гильфердинга No 65, гд Добрыня (вмсто Ильи) бьется съ сыномъ богатыремъ Золотой орды. Только мотивъ этотъ попалъ не на надлежащее мсто, такъ какъ. Добрыня даетъ ‘колечко подзолоченое’сыну уже посл битвы съ нимъ.

Дале:

Сталъ Подсокольничекъ двнадцати лтъ,

Не ясенъ соколъ на возлет,

Подсокольничекъ сталъ на возраст,

Сталъ Подсокольничекъ мечемъ владть,

Сталъ Подсокольничекь и конемъ владть,

Да садился Подсокольничекъ на добра коня,

Позхаетъ Подсокольничекъ во чисто поле.

Говорила тутъ ему матушка родимая:

‘Ты подешь да во часто поле,

Ты увидишь во чистомъ пол стараго,

Не дошедши старому кланяйся,

А челомъ бей о сыру землю’ {Стр. 80.}.

Въ другой былин {Рыбн., I, No 12.}, гд дочь Ильи, вроятно, замнила сына ‘въ такую пору эпоса, когда названіе шмеянны уже не вызывало двойственнаго представленія пола’ {А. Н. Веселовскій: ‘Южно-русск. былины’, III—XI, стр. 821.}, говорится, что она была послана матушкой попровдать про батюшку. Во всхъ прочихъ былинахъ, имющихъ отношеніе къ бою Ильи съ сыномъ, нтъ никакихъ указаній на то, чтобы сынъ искалъ отца или зналъ его имя. Узнаніе уже происходитъ посл боя и вызываетъ въ сын чувство ненависти къ отцу за нкогда совершенное имъ насиліе надъ его матерью. Этою чертой, объясняющеюся смшеніемъ двухъ сходныхъ былинныхъ сюжетовъ, русскіе пересказы боя отца съ сыномъ отличаются отъ иранскаго.

III. Обстоятельства, предшествующія бою отца съ сыномъ.

Такъ какъ походъ Сохраба во глав войска въ Туранъ и его военные успхи представляли спеціально иранскій національный интересъ, то трудно искать отголосковъ этой части похожденій Сохраба вн Ирана. Трагическая встрча отца съ сыномъ настолько поглощала вниманіе иноземныхъ разскащиковъ и слушателей, что разсказъ, обыкновенно опуская вс событія, случившіяся между рожденіемъ сына и его встрчей съ отцемъ, спшилъ быстро къ развязк. Однако, въ нкоторыхъ кавказскихъ пересказахъ отразилось, хотя въ нсколько темной форм, одно похожденіе Сохраба до его встрчи съ отцомъ, похожденіе настолько интересное, что могло остановить на себ вниманіе. Это именно бой Сохраба съ амазонкой Гурдаферидъ {См. выше.}.

Быть можетъ, отголосокъ этого боя сохранился кое-гд и въ нашихъ былинахъ, хотя въ форм почти неузнаваемой. Такъ, одна былина Киревскаго {Киревскій, I, No 3, стр. 5, 2-е изд.}, представляющая весьма искаженный пересказъ встрчи Ильи съ Татарченкомъ, несомннно его сыномъ, хотя въ былин уже этого не говорится, содержитъ слдующую странную и неожиданную черту. Илья встрчаетъ въ пол ‘разъздную походную красну двицу’,— очевидно, паленицу,— и на его вопросъ, кто она и отчего одна въ пол кизакуетъ, она говоритъ, что бжала отъ Олеши Поповича, насмшника-пересмшника. На это Муромецъ говоритъ:

‘Охъ ты гой еси душа я красна двица!

Охъ ты что мн давно не сказалась?

Я бы съ Олешей перевдался,

Я бы снялъ съ Олеши буйну голову’.

Дале былина ничего не говорить, что сталось съ ‘походною’ красною двицей, а Илья вслдъ за тмъ держитъ опочивъ въ шатр, гд на него спящаго нападаетъ татарченокъ. По мннію академика А. Н. Веселовскаго, эта походная красна двица, несомннно, отвчаетъ Горынинк или Горынчанк другихъ пересказовъ {Южно-русск. былины, III — XI, стр. 318.}, а имя Алеши подстроилось здсь по смшенію, какъ, наоборотъ, у Кирев., т. I, No 4, стр. 92, въ былин о встрч съ сестрой, вмсто Алеши, названъ Илья. Со вторымъ предположеніемъ нельзя не согласиться: Алеша несомннно замнилъ здсь какое-то другое лицо, и мы полагаемъ, что это лицо то же самое, съ которымъ затмъ враждебно встрчается Илья. Двица, по ея словамъ, убжала отъ преслдовавшаго ее Алеши, который слыветъ въ нашемъ эпос волокитой. Но случайно сохранившееся названіе походная двица указываетъ на то, что встрча ея съ преслдовавшимъ ее затмъ богатыремъ была боевая и что, побжденная въ бою, она ускакала, въ чистое поле отъ преслдователя, какъ Гурдаферидъ отъ Сохраба. Смутную реминисценцію паленицы можно видть и въ вопрос Ильи: ‘что одна въ чистомъ пол козакуешь?’ Очевидно, двица представлялась въ какомъ-нкбудь боле осмысленномъ пересказ козакомъ женскаго пола. На вопросъ Ильи объ ея происхожденія, она говоритъ, что ‘жила у батюшки дочь гостиная, и бжала со новыхъ сней’. Здсь опять какая-то несообразность, объясняющаяся смутною передачей какого-то полузабытаго мотива. Почему, спасаясь отъ Олеши, дочь гостиная, живущая при батюшк, не находитъ другого средства спасенія, какъ ускакать въ степь и тамъ козаковать? Вроятно, потому, что она только по недоразумнію сказителя сдлалась скромною дочерью гостиною, а раньше была удалою паленицей, вступающею въ бой съ богатыремъ. Вспомнимъ, что Гурдаферидъ заступаетъ своего слабаго и стараго отца Геждехема, не способнаго уже воевать, оставляетъ Блый замокъ (новыя сни) и вызываетъ на бой Сохраба, затмъ, побжденная имъ, ищетъ спасенія въ бгств. Нчто подобное было, вроятно, и въ томъ полузабытомъ Пересказ, искаженіемъ котораго представляется былина Киревскаго. Если наше предположеніе о родств походной красной двицы съ персидской Гурдаферидъ правдоподобно, то, конечно, первая не можетъ быть замной бабы-горынчанки. Къ тому же, и отношенія Ильи къ походной двиц мало напоминаютъ его встрчу съ Горынчанкой, кончающуюся, какъ извстно, боемъ и любовною связью, отъ которой произошелъ Сокольникъ.

Нкоторымъ подтвержденіемъ нашему объясненію ‘походной красной двицы’ можетъ служить судьба, постигнувшая мотивъ встрчи Сохраба съ амазонкой Гурдаферидъ въ пшавскомъ сказаніи. Красавица, будущая мать Зураба, которою Ростокъ овладлъ насильно (Горынчанка, катъ Сокольника), слилась въ одно лицо съ красавицей-амазонкой (Гурдаферидъ), съ которой сразился Зурабъ. А именно, чтобы испытать сына, какъ онъ встртитъ врага, мать одлась въ мужское платье, вооружилась и въ вид всадника подскакала на пути къ Зурабу, требуя, чтобы онъ отдалъ ей оружіе. Зурабъ ударилъ копьемъ въ лошадь всадника, шапка съ него упала, и разсыпались женскіе волосы, по которымъ Зурабъ узналъ свою мать, подобно тому, какъ персидскій Сохрабъ по разсыпавшимся волосамъ узналъ въ своемъ противник амазонку Гурдаферидъ {Этнограф. Обозрніе, II, стр. 14.}. Чрезъ подобное смшеніе двухъ встрчъ съ женщинами, отца и сына, могло произойти то, что ‘походная’ двица, въ разсматриваемой былин, встрчаясь съ Ильей, напоминаетъ академ. А. Н. Веселовскому Горынинку, но, съ другой стороны, разсказывая о своемъ бгств отъ Олеши (который во второй половин былины сейчасъ же смняется татарчонкомъ), напоминаетъ Гурдаферидъ, ускакавшую отъ Сохраба.

Къ сожалнію, наши догадки о ‘походной’ двиц основаны на почв очень зыбкой, на предполагаемой, а не на личной комбинаціи мотивовъ, и потому просимъ смотрть на вышеприведенныя соображенія только какъ на попытку осмыслить внезапное появленіе ‘походной красной двицы’ и ея безслдное исчезновеніе въ разсмотрнной нами былин.

IV. Бой отца съ сыномъ.

Извстіе о назд туранскаго богатыря застаетъ Рустема въ Забулистан, такъ сказать, на границахъ Ирана, на застав Рустена вызываютъ сразиться съ туринскимъ богатыремъ, такъ какъ послдній не иметъ супротивника среди иранцевъ, и лишь Рустемъ одинъ можетъ съ нимъ справиться. Рустемъ детъ съ посланнымъ Каусомъ Гивомъ къ царю и (посл ссоры съ царемъ) соединяется съ царскимъ войскомъ, находящимся подъ начальствомъ богатыря Туса. Сохрабъ вызываетъ съ юношескою кичливостью поединщика. Славный пехлеванъ Тусъ, вступивъ съ нимъ въ бой, обращается въ бгство {О мст этого мотива въ пересказ Фирдоуси см. выше.}. Рустемъ выступаетъ противъ нахвальщика, который указываетъ ему на его старость. Противники бьются сначала копьями, затмъ мечами и палицами. Наконецъ, схватываются бороться. Во второмъ бо Сохрабъ подмялъ Рустема. Рустемъ возстановляетъ прежнюю свою силу посл молитвы къ Богу и въ новой стычк немедленно опрокидываетъ Сохраба и поретъ ему груди блыя.

Почти всмъ перечисленнымъ чертамъ находимъ мы соотвтствующія въ нашихъ былинахъ.

Илья стоитъ съ дружиной на застав, какъ Рустенъ. Ему привозятъ извстіе о нахвальщик, которому, по одному пересказу, 12 лтъ, какъ Сохрабу {Рыбниковъ, I, No 18.}. Въ другихъ былинахъ {Рыбн., I, No 14, Гильферд., No 46.} нахвальщикъ подступаетъ къ стольному городу Кіеву и вызываетъ поединщика (подобно тому, какъ Сохрабъ угрожаетъ Каусу) и извстіе объ этомъ приходитъ къ Иль {Рыбн., I, 14, стр. 81.}. Главный богатырь посл Ильи — Добрыня, какъ у Фирдоуси — Тусъ, предводитель царскаго войска, посл неудачной схватки съ назжимъ богатыремъ обращается въ бгство. Иль некмъ замниться {Видно, что, кром старика, хать некому. Кирев., I, No 2, стр. 52 (2-е изд.).}, какъ Рустему, и онъ вступаетъ въ бой съ нахвальщикомъ, который издвается надъ его старостью. Бьются послдовательно въ три пріема разнымъ оружіемъ, затмъ борются:

Закричалъ Сокольничекъ-охотничекъ:

Ахъ ты старый, сдатый песъ!

Не на мной бы ти здить по чисту полю,

Пора бы ти въ деревн сидть, свиней пасти…

Разъхалися на копья востры,

У нихъ копья въ рукахъ погибалися,

На черепья копья разсыпалися,

Разъхался на палицы боевыя:

У нихъ палицы въ рукахъ погибалися,

По маковкамъ палицы отломался,

Разъхалися на сабли востры:

У нихъ сабли въ рукахъ погибалися,

Повыщербли на латы кольчужныя.

Скоро они соходили со добрыхъ коней,

Захватился они во ухваточку,

Стали они боротися, ломатися *).

*) Рыбн., I, No 13, стр. 78, срав. Кир., I, стр. 60, No 1 и 2, стр. 53.

Бой, по одному пересказу, длится 3 дня, какъ у Фирдоуси {Кирев., I, No 2, стр. 53.}. Нахвальщикъ опрокидываетъ Илью, какъ Сохрабъ Рустема, хочетъ его зарзать (по одному пересказу), спрашиваетъ объ его имени, какъ Сохрабъ Рустема {Гильферд., No 77, стр. 463, сравн. Рыбн., I, No 12, гд, впрочемъ, паленица принята на женщину.}. Обыкновенно, однако, объ имени побжденнаго супротивника спрашиваетъ не нахвальщикъ, а Илья, такъ что приведенная изъ одной былины черта, быть можетъ, случайна.

Посл молитвы у Ильи, какъ у Рустема, прибываетъ силы, и онъ въ свою очередь, опрокидываетъ нахвальщика. Готовясь ему вспороть груди блыя, онъ спрашиваетъ его объ имени, слдовательно, съ тмъ отличіемъ отъ Рустема, что послдній спрашиваетъ Сохраба, уже нанеся ему смертельную рану. Поэтому и узнаніе сына вызываетъ въ Иль радость, а въ Рустем отчаяніе. Наконецъ, оба сказанія, иранское и русское, кончаются трагически {Объ исконности трагическаго исхода въ русскихъ былинахъ о бо Ильи съ сыномъ см. О. Миллера, наз. соч., гл. I.}, смертью сына, хотя русскія вводятъ еще одинъ мотивъ, предшествующій убіенію отцомъ сына и старающійся оправдать отца, на сторон котораго во всхъ русскихъ пересказахъ лежатъ симпатіи сказителей, мотивъ о коварномъ покушеніи сына на спящаго отца.

Дйствительно, былины съ трагическимъ исходомъ разсказываютъ, что пощаженный Ильею сынъ, узнавъ, что онъ прижитъ своею матерью отъ Ильи насиліемъ, возвращается къ отцу и покушается убить его. Отъ удара сына Илью спасаетъ тльной крестъ. Проснувшись, Илья казнитъ сына безъ жалости:

И схватилъ-то онъ Сокольника на ноги,

И ударилъ онъ его о сыру землю,

Тутъ-то ему и смерть пришла.

Выходитъ Илья со бла шатра

И ступилъ онъ Сокольнику на ногу,

Рукой хватилъ на другую,

И половину кинулъ матери на погребеніе,

А другую собакамъ на съденіе {Рыбн., II, No 64.}.

Иногда отецъ пластаетъ сыну груди блыя, разскаетъ его на мелкія части и раскидываетъ ихъ по чисту полю {Рыбн., I, No 14.}. Зврскій поступокъ Ильи соотвтствуетъ коварному покушенію сына на отца. Это покушеніе уничтожаетъ родственную связь, и нашъ народъ вполн симпатизируетъ поступку Ильи: собак собачья смерть! Въ такой развязк сюжета о бо отца съ сыномъ нельзя не видть передлки, происшедшей уже на русской почв и вызванной стремленіемъ оправдать Илью въ его расправ съ сыномъ. Чтобы не наложить тни на своего идеальнаго богатыря, наши сказители имли два исхода: они могли устранить трагическую развязку и окончить бой отца съ сыномъ благополучнымъ примиреніемъ бойцовъ вслдствіе взаимнаго узнанія ихъ родственныхъ отношеній, либо, не отступая отъ древней трагической развязки, мотивировать убіеніе сына такъ, чтобы вся вина была снята съ отца. Оба эти исхода мы и находимъ въ нашихъ былинахъ, причемъ первый, боле отступающій отъ традиціи, встрчается крайне рдко, второй же является широко распространеннымъ. Стоя на сторон отца въ его столкновеніи съ сыномъ, нашъ эпосъ долженъ былъ наложить темныя краски на нравственный обликъ этого сына и придать ему черты, значительно отличающія его отъ персидскаго Сохраба. Послдній проникнутъ любовью къ отцу, старается его отыскать, чтобы возвести на престолъ Ирана, чувствуетъ инстинктивную симпатію къ Рустему и великодушно щадитъ его посл второй схватки. Нашъ Сокольникъ (Соловникъ, Збутъ и проч.) чувствуетъ ненависть къ отцу и покушается убить его изъ-за угла, сверхъ того, въ нкоторыхъ пересказахъ, убиваетъ и мать. Понятно, что такой противоестественный злодй можетъ быть уничтоженъ Ильей съ такимъ же правомъ, какъ какое-нибудь идолище поганое или собака Валинъ-царь.

Въ нкоторыхъ былинахъ и мать Сокольника питаетъ враждебное чувство въ Иль, не проставь ему нкогда совершоннаго имъ надъ ней насилія, такъ что враждебность сына къ отцу является какъ бы наслдственной. Быть можетъ, мотивъ враждебности сына къ отцу, совершившему нкогда насиліе надъ его матерью, вошелъ въ разсматриваемыя былины чрезъ смшеніе съ такими сюжетами, гд сынъ защищаетъ мать отъ насильника-змя. Такъ, напримръ, въ одномъ пересказ былины о Вольг, этотъ богатырь, происшедшій отъ насилія Змя Горынича надъ его матерью, едва родившись, говоритъ:

‘Ужъ ты гой еси матушка родимая!

Не дамъ я тебя змю во обиду.

Когда я буду на возраст,

На возраст — пятнадцати дть,

Ужъ ти скуй мн палицу боевую,

Боевую палицу во сто пудъ,

Когда та палица легка покажется,

Ужъ скуй матушка въ полтораста пудъ,

Тогда-то я, матушка, буду со змемъ воевать,

Я заду-то къ нему въ пещерички зминыя,

Сниму ему буйную головушку,

Подниму его головушку на острый колъ,

Поднесу его головушку къ твоему дворцу’ {Рыбн., I, стр. 13.}.

Подобно этому, Подсокольникъ, по былин Ефименка, уже шести годовъ ‘зло несетъ на батюшка’, а двнадцати лтъ покусился его убить {Ефименко, No 7, стр. 80.}.

Въ противуположность сыну, Илья въ тхъ пересказахъ, гд не введенъ мотивъ о совершенномъ имъ насиліи надъ матерью, питаетъ и къ сыну, и къ матери не меньшую симпатію, чмъ Рустемъ къ Сохрабу и Техмимэ. Такъ, въ былин Кирев., No 6 {Стр. 18.}, заставивъ побжденнаго Збута-Бориса королевича сказать свою дядину отчину, Илья ‘заплакалъ, глядючи на свое чадо милое’, и сказалъ ему:

‘Позжай ты, Збутъ-Борисъ королевичъ младъ,

Позжай ты ко своей сударын матушк. *)

*) Такое же любовное отношеніе Ильи къ сыну см. въ былин Гильферд. No 46, сравн. Рыбн., I, No 14.

А въ свою очередь матушка, узнавъ о схватк сына съ Ильей, даетъ ему такое наставленіе:

‘Гой еси ти Збутъ-Борисъ королевичъ младъ!

Почто ты напутался на стараго?

Не надо бы теб съ нимъ дратися,

Надо бы съхаться въ чистомъ пол,

И надо бы теб ему поклонитися

О праву руку до сырой земли,

Онъ по роду теб батюшка, старый козакъ,

Илья Муромецъ сынъ Ивановичъ {Тамъ же, стр. 14.}’.

Такимъ образомъ, здсь мать Збута, королева Задонская, еще не смшалась съ ‘лютыми’ бабамы Латыгорками, Латымирками и пр. и напоминаетъ довольно близко королевну семенганскую Техмимэ.

Отмтивъ черты сходства и различія между иранскими и русскими пересказами сюжета о бо отца съ сыномъ, разсмотримъ теперь, основываясь на работ академика А. Н. Веселовскаго, наличныя былинныя редакцій этого популярнйшаго эпическаго сюжета.

А. Н. Веселовскій различаетъ три группы былинъ о бо Ильи съ сыномъ, каждую съ отличительными признаками.

Въ первой групп, самой обильной цр числу досел извстныхъ пересказовъ, разсказъ открывается упоминаніемъ богатырской заставы, на которой стоитъ Илья съ другими (иногда 4-мя) богатырями (Добрыня, Алеша Поновичъ, Колыванъ, Самсонъ, Добрыня, Михайло-Йотыкъ, семь братьевъ Грядовичевъ, ома Долгополый, Мужики Залшане). Къ застав прізжаетъ добрый молодецъ съ признаками Сокольника. За нимъ посылаетъ Илья Добрыню (Дуная), затмъ детъ самъ. Происходить извстный бой съ обычною развязкой. Мать Сокольника называется баба Латымирка, владымерка, Латыгорка, Амельфа Тимоеевна, Горынчанка.

Во второй групп вначал упоминается выздъ Ильи и Добрыни изъ Кіева на Фаворъ-гору (или Сафать-рку, или въ чистое поле). Извстіе о нахвальщик приноситъ иногда воронъ. Затмъ, какъ въ первой групп, противъ прізжаго богатыря посылается Добрыня. Бой Ильи. Мать Сокольника называется Сиверьяничной.

Третью группу представляетъ былина Гильферд. No 46 = Рыбн., I, No 14, въ которой молодой Солбиниковъ-татаринъ подъзжаетъ подъ Кіевъ и требуетъ поединщика. Противъ него вызжаетъ Илья и происходить извстный бой.

Изъ этихъ трехъ группъ А. Н. Веселовскій склоненъ считать схему 2-й боле первоначальной, такъ какъ находить ее въ нмецкомъ сказаніи о бо Гильдебранда съ Алебрандомъ.

Верхне-нмецкій пересказъ открывается тмъ, что Гильдебрандъ хочетъ вернуться въ Бернъ, гд оставилъ жену Утэ и гд не бывалъ въ теченіе 30 лтъ. Герцогъ Амелунгъ предупреждаетъ его, что въ пол на застав онъ встртить молодаго Алебранда, который на него нападетъ. Дитрихъ Бернскій совтуетъ Гильдебранду не биться съ Алебрандомъ, а подружиться съ нимъ. Дале слдуетъ на бернской застав встрча Гильдебранда съ молодымъ витяземъ, бой, въ которомъ отецъ обезоружилъ сына и изъ разспросовъ узналъ о его род-племени. Псня кончается узнаніемъ и отъздомъ отца съ сыномъ въ Бернъ, гд происходить радостное свиданіе съ женою и матерью.

Сходныя черты представляетъ и эпизодъ изъ Тидрексаги, основанный, вроятно, на нижне-нмецкомъ пересказ. Гильдебрандъ вызжаетъ изъ Берна вмст съ молодымъ Конрадомъ, который предупреждаетъ его быть ласковымъ съ Алебрандомъ, когда онъ встртить его, и сказаться его отцемъ, иначе ему будетъ худо: такой тотъ сильный богатырь. Затмъ Конрадъ описываетъ примты Алебранда и покидаетъ Гильдебранда. Слдуетъ встрча отца съ сыномъ, послдній на бломъ кон, въ бломъ вооруженіи, рядомъ съ нимъ два выжлеца, по лвую сторону ястребъ. Увидвъ незнакомаго всадника, Алебрандъ крпче привязалъ шлемъ, заслонился щитомъ и съ копьемъ въ рук бросился ему на встрчу. Въ слдующей затмъ схватк древки копій разлетаются пополамъ, бойцы спшились и бьются мечами. Трижды останавливаются они среди боя, дважды спрашиваетъ Алебрандъ объ имени противника, спрашиваетъ въ послдній разъ Гильдебрандъ, но отвта нтъ и бой возгорается снова. Гильдебрандъ нанесъ сыну глубокую рану въ бедро, тотъ не можетъ сражаться дале и передаетъ отцу мечъ. Когда Гильдебрандъ протянулъ за нимъ руку, отстранивъ щитъ, молодой витязь ударилъ въ него измннически, намреваясь отсчь ему руку. Но старикъ усплъ заслониться щитомъ’ говорить: ‘Этому удару ты научился у бабы, не у отца’. И, набросившись на молодца, онъ повергаетъ его на землю, самъ наслъ на него и, занеся надъ нимъ мечъ, дважды спрашиваетъ, кто онъ такой: если ты Алебрандъ, то я отецъ твой Гильдебрандъ. Тотъ называетъ себя, совершается обоюдное признаніе, въ которомъ, въ конц этого эпизода, прінимаетъ участіе еще третье лицо: мать-жена, какъ въ нмецкой псн {А. Н. Веселовскій: ‘Южно-русск. былины’, III—XI, стр. 829 и слд.}.

‘Если отвлечь отъ пересказа Тидрексаги,— говоритъ академикъ Веселовскій,— примиряющій исходъ повсти о бо и взять въ разсчетъ лишь то ея содержаніе, которое мы привели, то получается схема, во всемъ отвчающая русскимъ былинамъ, разсмотрннымъ нами подъ No II, и исключеніемъ ихъ развязки:

‘1. Поздка Ильи и Добрыни-Гильдебранда и Конрада.

‘2. Илья-Гильдебрандъ встрчается съ сыномъ, описывается вооруженіе молодца, съ нимъ выжлецы и соколъ-ястребъ.

‘3. Бой идетъ сначала конный, потомъ пшій.

‘4. Нм. сильный ударъ, нанесенный сыномъ, устрашаетъ отца, русс. Илья падаетъ подъ ударомъ сына. Илья-Гильдебрандъ повергаетъ юнаго богатыря на землю и допрашиваетъ его.

‘Аттрибуты нашего Сокольничка-охотничка не могутъ быть случайными, и это ведетъ къ дальнйшему вопросу. Въ нмецкихъ псняхъ о Гильдебранд, старый витязь возвращается домой посл продолжительной отлучки, сынъ выхалъ изъ дома, очевидно, охотиться, иначе непонятны въ пересказ сверной саги сопровождающія его собаки и ястребъ. Какъ поняты отношенія отца и сына въ русскихъ былинахъ, именно въ групп No II? Кто у себя дома: отецъ или сынъ?

‘Ршающимъ для меня являются соколъ и выжлецъ: они не показываютъ на зазжаго богатыря. Прізжалъ, стало бытъ, Илья Муромецъ? А не ршусь отвтить на это положительно.

‘Если Сокольникъ-охотникъ не могъ прізжать издалека, то тмъ самымъ схему былинной группы No III, гд Илья является защитникомъ Кіева противъ назжей паленицы, слдуетъ признать поздней, навянной, быть можетъ, тми пснями, гд такимъ защитникомъ выступаетъ юный богатырь (Михайло Даниловичъ, Ермакъ, Василій пьяница), въ нашемъ случа были бы только переставлены роли. Что касается до 1-й изъ разобранныхъ нами псенныхъ группъ, то мн представляется здсь вроятнымъ вншнее вліяніе плана былины о гибели богатырей (Киревскій, IV, стр. 108—115), она также открывается заставой, на которой, въ числ семи богатырей, стоять Алеша Поповичъ, Добрыня, Илья: является татаринъ, бусурманченокъ, противъ котораго вызжаетъ Добрыня, за нимъ Алеша, уже посл того былина выводитъ на сцену Илью, принимающаго участіе въ общей сч.

‘Группа 2-я выдляется, такимъ образомъ, для меня, какъ представляющая древнйшій типъ былины. Если стать на мою точку зрнія, то происхожденіе другихъ типовъ (1-го и 3-го) объяснить будетъ легко. Во второй групп, т.-е. въ ея древнемъ оригинал, кіевское пріуроченіе отсутствовало, бой совершался въ одну изъ поздокъ Ильи: онъ назжалъ на ‘сокольника’. Поздне, когда Илья присталъ къ Кіеву, явился главнымъ стоятелемъ за него, планъ мотива измнился: назжалъ уже сокольникъ и Илья выходилъ къ нему на встрчу, чтобы повряться съ нимъ. Здсь представлялась возможность двоякой дифференціаціи: Илья вызжалъ противъ поединщика (группа No III), либо стоялъ съ другими на застав, когда ему пришлось вдаться съ прізжимъ богатыремъ (группа No I). Представленіе заставы всего глубже проникло въ былинный сюжетъ: мы встртили его и въ псняхъ, отнесенныхъ нами ко 2-й групп. Заставой открывалась и другая былина о бо: псня о гибели богатырей на Руси, вліяніе ея запва на начальную сцену нашей былины представляется мн вроятнымъ для нашей первой группы’ {Тамъ же, стр. 884, 836 и 887.}.

При всемъ остроуміи, построеніе А. И. Веселовскимъ первоначальнаго или древнйшаго типа былины о бо Ильи съ сыномъ представляется мн нсколько искусственнымъ и едва ли вполн согласнымъ съ наличными, досел извстными былинами. На предпочтеніе, оказываемое 2-му типу (см. выше), кажется, всего боле повліяло сходство, намчаемое А. Н. Веселовскимъ между схемой этого типа и схемой эпизода изъ Тидрексаги, и особенно представленіе сына съ признаками соколинаго охотника. Но если мы ближе всмотримся въ т рубрики схемы, которыя сопоставляетъ между собою А. Н. Веселовскій, то сходство между Тидрексагой и 2-мъ типомъ былинъ о бо отца съ сыномъ представляется не настолько яркимъ, чтобъ могло свидтельствовать въ пользу особой древности (и прочности) этого типа.

1. Поздка Ильи и Добрыни-Гильдебранда и Конрада.

Если Илья естественно сопоставляется съ Гильдебрандомъ, то Добрын едва ли соотвтствуетъ Конрадъ. Добрыня вмст съ Ильей встрчаетъ сына Ильи, между тмъ какъ Конрадъ только совтуетъ Гильдебранду не биться съ Алебрандомъ и покидаетъ стараго рыцаря раньше его встрчи съ Алебрандомъ.

Такимъ образомъ, Конрадъ играетъ ту же роль, что герцогъ Амелушъ въ нмецкой псн, предупреждающій Гильдебранда о предстоящей ему встрч съ Алебрандомъ, или Дитрихъ Бернскій, совтующій Гильдебранду повести дружескія рчи съ юнымъ богатыремъ.

Выздъ Гильдебранда также не вполн соотвтствуетъ вызду Или: Гильдебрандъ возвращается въ Бернъ, гд у него жена, которую онъ не видалъ 30 лтъ. Илья вызжаетъ въ поле изъ Кіева {Въ былин этой группы Гильферд. No 283 даже неизвстно откуда.}, повидимому, безъ опредленной цли и располагается въ шатр на гор.

2. Илья-Гильдебрандъ встрчается съ сыномъ, описывается вооруженіе молодца, съ нимъ выжлецы и соколъ-ястребъ.

Вся эта рубрика принадлежитъ не только этому типу, но и типу No I. Сынъ Ильи и въ былинахъ No I называется иногда сокольникомъ {Наприм., Рыбниковъ, I, No 18.} или иметъ признаки сокольника {Наприм., Киревскій, I, 5 (соколъ), Киревскій, IV, 3 (кречетъ и соколъ), Кирев., VII, прилож. No 1 (кречетъ и выжлоки).} — сокола и выжлецовъ. Между тмъ, А. И. Веселовскій, считая аттрибуты Сокольничка въ тип No II неслучайными, выводитъ изъ нихъ, что они не показываютъ на зазжаго богатыря. Сынъ, по мннію автора, у себя дома и только выхалъ на охоту. На нашъ взглядъ, едва ли присутствіе сокола и выжлецовъ можетъ дать основаніе къ такому выводу. Сынъ во всхъ былинахъ является иноземнымъ наздникомъ, одинаково во всхъ 3-хъ различаемыхъ акад. Веселовскимъ типахъ. Въ былинахъ ІІ-го типа онъ иногда называетъ своею родиной западную или сверную сторону, Золотую орду {Гильфердингъ, NoNo 226, 283.} землю Задонскую {Киревскій, I, No 6.}, между тмъ какъ отецъ (Илья), стоитъ ли онъ на Фаворъ-гор или на Сафатъ-рк, все же предполагается не вызжающимъ за предлы Руси. Слдовательно, вопросъ: кто у себя дома — отецъ или сынъ?— ршается былинами скоре въ пользу отца, не такъ какъ въ Тидрексаг, гд отецъ представленъ возвращающимся домой къ жен въ Бернъ.

3. Бой идетъ сначала конный, потомъ пшій.

Эта рубрика схемы No II можетъ быть повторена и въ обихъ другихъ былинныхъ группахъ (I и III). Замтимъ только, что детали боя русскихъ былинъ, какъ мы видли, гораздо боле напоминаютъ бой Рустема съ Сохрабомъ, чмъ Гильдебранда съ Алебрандомъ, именно тремя видами оружія (палицы, копья, мечи) и борьбой.

4. Нмец. сильный ударъ, нанесенный сыномъ, устрашаетъ отца, русс. Илья падаетъ подъ ударами сына. Илья-Гильдебрандъ повергаетъ юнаго богатыря на землю.

Эта рубрика опять не представляетъ ничего типическаго для схемы No II, такъ какъ относится и къ другимъ былиннымъ группамъ. Вмст съ тмъ, детали нашихъ былинъ снова боле напоминаютъ бой Рустема съ Сохрабомъ, чмъ бой нмецкихъ рыцарей. Сынъ (Сокольникъ-Сохрабъ) сначала повалилъ отца (а не только устрашилъ его ударомъ), слдовательно, оказался сильне отца, который, только возстановивъ силы молитвой, могъ затмъ одолть сына. Наконецъ, въ нмецкихъ пересказахъ боя отца съ сыномъ трагическаго исхода фактически нтъ, и онъ только предполагается для древне-нмецкой псни о Гильдебранд и Гадубрант, относимой къ VIII вку (?), но дошедшей до насъ безъ окончанія, между тмъ какъ въ нашихъ былинахъ трагическій исходъ, какъ въ Рустеміад, есть основной. Такимъ образомъ, чрезъ сопоставленіе былинъ II и группы съ Тидрексагой едва ли можно сдлать выводъ о большей архаичности этой группы и, ставъ на точку А. Н. Веселовскаго, выводить изъ типа No II типы No I (открывающійся заставой) и No III (появленіемъ наздника у Кіева). А. Н. Веселовскій самъ признаетъ, что представленіе заставы всего глубже проникло въ былинный сюжетъ, такъ какъ встрчается и въ нкоторыхъ былинахъ, отнесенныхъ имъ ко П-й групп. Проще сказать, застава встрчается въ огромномъ большинств былинъ разсматриваемаго сюжета (въ 14 изъ 19) л, по всей вроятности, была въ наидревнйшемъ или основномъ тип. Вторая группа въ распредленіи А. Н. Веселовскаго выводится только изъ трехъ {Рыбниковъ, III, No 14, Гильфердингъ, No 219, Гильферд., No 226 и 233.} или (если считать недосказанную былину Кир. No 6) изъ четырехъ былинъ и почти во всемъ, кром зачала, совпадаетъ съ первой. Третья группа (наздъ нахвальщика въ Кіевъ) представлена только одною былиной {Гильферд., No 46, Рыбниковъ, I, No 14.}. Изъ этихъ цифровыхъ данныхъ позволяю себ вывести заключеніе, что къ основной редакціи принадлежать именно былины, открывающіяся богатырскою заставой, мимо которой прозжаетъ сокольникъ (etc.), а немногочисленныя остальныя былины не могутъ считаться двумя группами, на такихъ же правахъ, какъ былины основной редакціи, такъ какъ, въ сущности, представляютъ уклоненія отъ нихъ только въ зачал.

И такъ, можно думать, что основная схема сюжета о бо Ильи съ сыномъ открывалась богатырскою заставой, на которой стоялъ Илья съ другими богатырями. Дале являлся сокольникъ-юноша, съ нимъ пытался неудачно сразиться Добрыня, затмъ вступалъ въ бой Илья и, сначала опрокинутый прізжимъ богатыремъ, потомъ опрокидывалъ его, возстановивъ силы молитвой. На древность такого типа, кажется, можно найти указанія въ кавказскихъ пересказахъ разсматриваемаго эпизода изъ Рустеміады.

Такъ, въ сванетскомъ сказаніи {См. Этнограф. Обозрніе, II, стр. 9.} Ростомъ находится въ Карай (своемъ мстопребываніи для охоты) и туда прізжаетъ Зурабъ, изображаемый охотникомъ. Онъ до вечера убилъ столько зврей, что сдлалъ себ изъ костей палатку, гд расположился ночевать.

Въ осетинской сказк Ростомъ находится въ Абрасетъ-город и туда прізжаетъ отъ матери Зуранъ-ханъ {См. тамъ же, стр. 17.}.

Но еще боле яркія указанія на наши былинные аттрибуты прізжаго юноши-сокольника находимъ въ нкоторыхъ кабардинскихъ сказаніяхъ, по нкоторымъ чертамъ напоминающихъ нашу былину.

Такъ, въ сказаніи о Пши-Бадиноко, этотъ богатырь иметъ такія примты: впереди всадника кругообразная туча, позади птицы летаютъ, на спин же коня онъ раскинулъ шатеръ, пламя, которое онъ выдыхаетъ, жжетъ все на пути, а по бокамъ дв самырь-собаки рзвятся, конь его прыгаетъ и рвется изъ тсной дорожной колеи. Самъ онъ выдыхаетъ пламя клубами и солнцемъ палить отвсно, конь же поднимаетъ голову свою подъ облака {Сборникъ свдній о кавказскихъ горцахъ, V, отд. 2, стр. 61. Ср. описанія сына Ильи:

Его храбра поздка молодецкая,

Ископыта у коня метало

По цлой овчин по барановой,

У коня изо рта пламя пышетъ,

Изъ ушей у коня кудрявъ дымъ валитъ,

Исподъ стремени борзой выжлецъ выскакиваетъ,

У молодца съ плеча на плечо ясенъ соколъ перелетываетъ (Рыбниковъ, III, стр. 55).}.

Въ другомъ сказаніи ‘Насранжаке’ выводится напоминающій Сохраба и Сокольника ребенокъ-богатырь Ашаназъ, вызжающій чтобы отомстить за смерть отца и допрашивающій предварительно объ убійц отца мать съ пристрастіемъ (какъ Сохрабъ разспрашиваетъ Техмимэ объ имени своего отца). Ашамазъ вызжаетъ со двора на отцовскомъ кон ‘съ соколомъ, усвшимся на конц его плеча, и съ собакой, прыгающею у груди коня’. Съ такими атрибутами ребенокъ подъзжаетъ къ ставк (покойнаго) отца, возл которой стоитъ съ дружиной въ палаткахъ старый нартъ (богатырь) Насранжаке ‘съ блою бородой’ (Илья). Замтивъ дымокъ отъ костра, разложеннаго Ашамаэомъ, предводитель нартовъ посылаетъ узнать, кто тамъ расположился, нарта Сосрыко (Добрыня) съ десяткомъ всадниковъ. Они направляются къ дыму, но, не ршаясь подъхать къ нему, осматриваютъ издали. Возвращаются всадники обратно и говорятъ: ‘Мы не могли приблизиться къ мсту, куда ты насъ послалъ’. Насранжаке (Илья), разгнвавшись, садится на коня самъ, детъ вверхъ и къ дыму подъзжаетъ. Онъ спрашиваетъ у мальчика-богатыря, какого онъ рода. Тотъ сначала запирается, но потомъ, когда Насранжаке, обидвшись, поворачиваетъ назадъ, говоритъ: ‘Благодатный старецъ, какъ же ты нетерпливъ! Вернись, я скажу теб, кто я. Мой отецъ — Аша, я же Ашамазъ. Тотчасъ же Насранжаке слзаетъ съ коня и, облобызавъ мальчика, сажаетъ на коня и жъ войску привозить’ {Сборникъ свдній о кавказскихъ горцахъ, V, отд. 2, стр. 67.}. Дальнйшія похожденія Ашамаза — месть за отца — не представляютъ для насъ интереса, но приведенное начало сказанія, на нашъ взглядъ, живо напоминаетъ основной типъ нашихъ былинъ о встрч Ильи съ Сокольникомъ. И въ нашихъ былинахъ о встрч отца съ сыномъ, старый богатырь стоить на застав съ дружиной, какъ сдой Насранжаке съ нартами на берегу Идиля (Волги) {Въ карачаевскомъ варіант этого сказанія Насыранъ(-Насранжаке) оказывается роднымъ дядей мальчика-богатыря Ачимеза(-Ашамаза) и встрча происходитъ на застав у р. Кубани (Сафатъ-рка). См. Сборникъ мат. для опис. мст. и плем. Кавказа, вып. III, отд. 2, стр. 142.}. Къ застав подъзжаетъ богатырь-мальчикъ, сокольникъ съ соколомъ и собаками. Предводитель богатырей посылаетъ главнаго посл себя (Добрыню, Сосрыко) подсмотрть на прізжаго, и посланный устрашается. За нимъ детъ старый богатырь и происходить узнаніе.

Въ дальнйшемъ наша основная былина расходится съ кабардинской, такъ какъ въ послдней другой сюжетъ — месть за убитаго отца, хотя въ нкоторыхъ частностяхъ напоминающій сюжетъ исканія отца юнымъ богатыремъ-сыномъ. Думаемъ, что на кабардинскую обработку сюжета о мести мальчика-сына за отца повліялъ широко извстный сюжетъ о встрч отца съ мальчикомъ-сыномъ, повліялъ именно на первую половину, которую мы только одну и сопоставляемъ съ первою половиной нашихъ былинъ о встрч Ильи съ сокольникомъ. Если наше сопоставленіе основательно, то оно, съ одной стороны, свидтельствовало бы о томъ, что типъ, который намъ представляется основнымъ въ нашихъ былинахъ о встрч Ильи съ сыномъ, достаточно древенъ, съ другой — содержалъ бы, быть можетъ, указанія на путь (сверо-кавказскія степи), которымъ онъ пробрался на Русь {Впрочемъ, нужно замтить, что ни въ русскихъ, ни въ кавказскихъ сказаніяхъ аттрибуты богатырскаго юноши (соколъ, собаки) не даютъ намъ основанія видть въ немъ спеціально соколинаго охотника. Эти аттрибуты довольно распространенная въ сказкахъ черта разныхъ героевъ. Такъ, Иванъ блый въ русской сказк, изданной Н. С. Тихонравовымъ, иметъ богатырскаго коня, хорта (собаку) и сокола: ‘его богатырской конь жаръ стъ, а ходитъ зайца, а соколъ утку’ (Лтоп. русск. литер., кн. V, отд. 8, стр. 18). Въ бурятской сказк о хан-Гужир чудовище Тальлнъ-шара-мангатхай ‘несетъ на плеч топоръ, впереди его бжитъ его желтая собака, надъ нимъ летаютъ большая птица и коршунъ (Бурятскія сказки и поврья, собравши Хангаловымъ, Затопляевымъ и друг. 1889 г., стр. 66). Въ сказк горскихъ татаръ Пятигорскаго округа такъ изображается юный богатырь Рачикау’. ‘Впереди его идетъ облако, въ которомъ летаютъ звзды и вороны, впереди свтитъ солнце, а сзади луна, подъ лошадью прыгаютъ блые зайцы’ (Сбор. мат. для опис. мст. и плем. Кавказа, вып. I, отд. 2, стр. 81).}.

Въ приведенномъ кабардинскомъ (и карачаевскомъ) сказаніи встрча дяди съ племянникомъ оканчивается узнаніемъ, и родственники становятся союзниками въ общемъ дл — кровной мести за брата и отца. Но есть кабардинскія сказанія о враждебной встрч дяди съ племянникомъ, причемъ племянникъ, напоминающій Сохраба, оказывается сильне дяди, и тотъ убиваетъ его только при помощи хитрости, какъ Рустемъ Сохраба. Такъ, въ сказаніи о Сосрыко {Сборн. свд. о кавказ. горцахъ, вып. V, отд. 2, стр. 66 и слд.}, этотъ нартъ видитъ въ пол чернизину и назжаетъ на юнаго богатыря. Сосрыко крикнулъ, но крикъ его не былъ услышанъ, погнался за нимъ, но не могъ нагнать. Тогда богатырь, обернувшись, крикнулъ и крикъ его пронзилъ Сосрыко, преслдуя потомъ и нагнавъ Сосрыко, онъ вышибъ его изъ сдла и хотлъ уже снять ему голову (какъ Сохрабъ во 2-мъ бо Рустему). Сосрыко прибгнулъ къ хитрости и говоритъ, что у мартовъ теперь празднество, что въ такой день ихъ родъ не убиваютъ и что имъ должно назначить другой бой. Юный богатырь Тотырешъ соглашается пощадить Сосрыко, какъ Сохрабъ Рустема. Сосрыко узнаетъ отъ Сатаны, своей названной матери, что Тотырешъ его племянникъ, и посредствомъ хитрости, испугавъ его коня, сбросилъ Тотыреша съ сдла. Затмъ онъ, наскочивъ, вынулъ мечъ, чтобы снять ему голову. ‘Стой, я уступилъ теб вчерашній день, — сказалъ Тотырешъ, — сегодняшній ты долженъ уступить мн’.— ‘А пропади ты, глупый юноша! Станутъ ли ждать насъ нарты, пока мы будемъ возиться, назначая другъ другу сроки’,— отвтилъ Сосрыко и, снявъ голову Тотырешу, вернулся домой.

Если изъ этого разсказа устранить нкоторыя кавказскія детали, то въ основ онъ представляется варіантомъ боя Рустема съ Сохрабомъ, и, притомъ, такимъ, въ которомъ сила юнаго богатыря изображается значительно превосходящею силу стараго, который поэтому и одолваетъ противника только благодаря хитрости.

Вспомнимъ, что и въ нашихъ былинахъ иногда юный богатырь надленъ силою непомрной, напоминающею почти силу Святогора. Такъ, въ былин, изданной Л. И. Майковымъ {Русск. Филол. Встникъ 1885 г., No 1, стр. 62 и слд.}, Илья Муромецъ, настигнувъ нахвальщика, который, какъ впослдствіи оказывается, былъ ему племянникомъ (какъ Тотырешъ нарту Сосрыко),—

Загаркалъ по звриному

И засвисталъ-то ёнъ по соколиному.

Подъ нимъ (нахвальщикомъ) конь не шарашитьсе,

И самъ на кон не оглянетьсе ¹).

Оглянулся удалый добрый молодецъ,

Загаркалъ-то ёнъ по звриному,

Подъ Ильей Муромцемъ конь на колнка падь ²).

¹) Такъ же мало дйствуетъ крикъ Сосрыко на Тотыреша и крикъ Ростока на Зурапъ-хана въ осетинскомъ пересказ (см. выше).

²) Такъ Тотырешъ пронзилъ Сосрыко своимъ крикомъ.

Затмъ Илья бьетъ нахвальщика палицей по голов, но тотъ не чувствуетъ удара и считаетъ его уколомъ комара. Слдуетъ обычный бой, узнаніе, причемъ назжій богатырь называетъ себя Кузьмой Семерцяниновымъ, коварная попытка племянника убить Илью, спящаго въ шатр, и убіеніе его дядей {Удары палицей, не дйствующіе на Сокольника, упоминаются также въ былинахъ Рыбник., I, No 14 — Гильфер., No 46.}.

Мы отмтили нкоторыя сходства въ деталяхъ между нашими пересказами боя отца съ сыномъ и кавказскими, съ цлью намтить вроятный путь перехода разсматриваемаго сюжета съ Востока въ южно-русскія степи. Кавказскія сказанія въ вопрос объ иранскихъ отголоскахъ въ нашемъ эпос представляютъ несомннный интересъ, особенно въ виду того, что въ однихъ пересказахъ сохранились, какъ мы видимъ, за дйствующими лицами еще иранскія имена Ростома и Зураба, а въ другихъ, при несомннной принадлежности ихъ тому же иранскому источнику, иранскія ‘меня уже замнены кавказскими (Насранжаке-Тотырешъ) и внесены н’оторыя черты, свойственныя кавказскому нартскому эпосу.

Такимъ образомъ, пересказы 2-го рода стоятъ на той же ступени, какъ русскіе, воспринявшіе, подобно имъ, черты русскаго богатырскаго епоса. Наблюдать такую послдовательную переработку чужаго на свое на Кавказ особенно удобно, такъ какъ здсь встрчаются рядомъ оба типа сказанія — иранскія, слегка передланныя, но сохранившія еще древнія имена, ‘иранскія же второй формаціи’ введенныя въ нартскій эпосъ и утратившія древнія имена, между тмъ какъ на Руси, вслдствіе значительнаго временнаго и пространственнаго удаленія, иранскіе сюжеты, проникшіе, притомъ, въ нашъ эпосъ не непосредственно изъ Ирана, а чрезъ инородческую (тюркскую) среду, подверглись боле существенной переработк и восприняли такую національную окраску, которая иногда длаетъ почти неузнаваемыми черты иноземнаго оригинала!

Во всемъ вышеизложенномъ мы исходили изъ предположенія, что на личность Ильи Муромца наслоились нкоторыя черты Рустема иранскихъ оказаній и въ томъ числ мотивъ боя Рустема съ Сохрабомъ. Однако, многими изслдователями народныхъ сказаній уже давно указано, что мотивъ боя отца съ сыномъ встрчается въ сказаніяхъ многихъ народностей, что это одинъ изъ любимыхъ эпическихъ сюжетовъ. О. Миллеръ всю первую главу своей книги объ Иль Муромц посвятилъ разсмотрнію сказанія о бо между отцомъ и сыномъ у различныхъ народовъ и, привлекая къ сравяенію разсказы греческій, германскіе, кельтскій и иранскій, выставляетъ на видъ характерныя особенности каждаго изъ нихъ и въ томъ числ русскаго, высказываясь всюду ршительнымъ противникомъ теоріи заимствованія. Точно также А. Н. Веселовскій, сопоставляя въ деталяхъ нмецкую пснь и эпизодъ изъ Тидрексаги съ нашими пснями о бо Ильи съ сыномъ, пользуется первыми для выведенія основной или наиболе древней редакція нашихъ былинъ и нигд не проскальзываетъ у него мысль о возможности заимствованія сюжета о бо отца съ сыномъ ни нами отъ пвцевъ, ни ими отъ насъ. Такимъ образомъ, наше предположеніе о наслоеніи иранскихъ чертъ на наши былины о бо Ильи съ сыномъ стоитъ въ противорчіи съ общепринятымъ мнніемъ о принадлежности разсматриваемаго сюжета разнымъ народамъ Европы и Азіи, и, высказывая его, прибгая къ опасной теоріи заимствованія, мы вступаемъ на почву очень зыбкую. Сознавая вполн зыбкость этой почвы, мы думаемъ, однако, что дискредитованная В. В. Стасовымъ теорія и со времени Происхожденія русскихъ былинъ такъ блестяще прилагаемая акад. Веселовскимъ къ обнаруженію греческихъ былинныхъ сюжетовъ, вошедшихъ въ нашъ эпосъ, иметъ вс права на вниманіе, но Подъ двумя условіями: она приложпа, во-первыхъ, въ такихъ случаяхъ, когда сравниваемыя сказанія у разныхъ народностей представляютъ слишкомъ близкое сходство въ деталяхъ, чтобы можно было это сходство объяснять эпическою случайностью, основанной на одинаковости психическихъ свойствъ людей вообще, во-вторыхъ, если заимствованіе однимъ народомъ у другаго находится въ связи съ историческими данными и можетъ быть прослженъ или, по крайней мр, намченъ путь, которымъ шло вліяніе одного народа на другой. Думаемъ, что въ нашемъ случа мы имемъ оба эти условія.

Дйствительно, если мы сравнимъ наши пересказы о бо отца съ сыномъ съ западными — германскими, кельтскимъ (что въ достаточной полнот сдлано О. Миллеромъ) и затмъ съ иранскими (кавказскими), то не можетъ быть сомннія, что наши несравненно ближе къ восточнымъ, чмъ къ западнымъ. Въ нашу компетенцію не входитъ вопросъ, представляютъ ли изводы германскіе и кельтскій самостоятельные пересказы ‘общаго’ сюжета, или заимствованіе изъ какихъ-нибудь иноземныхъ источниковъ, но мы можемъ смло сказать, что вс эти изводы представляютъ гораздо меньше сходства въ деталяхъ съ иранскимъ сказаніемъ, нежели наши, что, впрочемъ, было нсколько разъ отмчаемо и О. Миллеромъ. О германскомъ пересказ уже была рчь выше и потому остановимся на кельтскомъ. Извстно, что въ гаэльскомъ подлинник, изданномъ Макферсономъ посл его англійскаго перевода, псня о Картон, убитомъ своимъ отцомъ Клизаморомъ, оказывается неполною: она обрывается до начала боя отца съ сыномъ, ходъ же боя и его трагическій исходъ мы знаемъ только изъ значительно ‘подправленнаго’ (и заподозриваемаго) англійскаго перевода. Вотъ существенныя черты макферсоновскаго изложенія нашего сюжета.

Клизаморъ былъ прибитъ бурею къ берегамъ рка Клейда и гостепріимно встрченъ Ревтамиромъ, старйшиной ближняго города, обитаемаго бриттами. Въ довершеніе гостепріимства, онъ выдаетъ за прізжаго свою дочь. Между тмъ, оказывается, что ее давно уже любилъ одинъ бриттъ. Между нимъ и новымъ ея женихомъ завязывается бой, кончающійся снертью бритта. Въ отмщеніе за убіеніе прежняго претендента бритты нападаютъ на Клизамора, и онъ принужденъ спасаться вплавь. Достигнувъ судовъ, онъ хотлъ было немного спустя вернуться за женой, но постоянно противный втеръ помшалъ этому.

Мойна, жена Клизамора, родила сына и умерла вслдъ за тмъ. Ддъ назвалъ мальчика Бартономъ. Когда ему было три года, Комгалъ, вождь ировъ, въ одинъ изъ походовъ своихъ на бриттовъ сжегъ родной городъ Картона, причемъ былъ убитъ его ддъ, самъ же онъ спасенъ своею нянькой. Достигнувъ юношескаго возраста, Бартонъ ршился отомстить врагамъ, не воображая, что въ рядахъ ихъ, въ числ прочихъ сподвижниковъ Фингала, сына Комгалова, ему придется встртиться съ отцомъ своимъ Клизаморомъ. Наканун битвы, обнаруживаются зловщіе признаки. Пораженный ими Фингалъ отправляетъ къ Бартону посла съ предложеніемъ мира, но юный герой отвергаетъ предложеніе, припоминая сожженіе ирами его роднаго города (здсь обрывается гаэльскій подлинникъ и остальное мы узнаемъ уже изъ пересказа Макферсона).

Между тмъ, у Фингала снова выказывается участіе къ Картону: онъ не хочетъ самъ выступать противъ юноши и вызываетъ желающаго съ нимъ сразиться изъ своей дружины. Противъ Картона выходитъ одинъ изъ богатырей Фингала, потомъ другой, и оба падаютъ подъ его ударами.

Тогда Фингалъ высылаетъ въ бой Клизамора. У юноши является предположеніе, что старый богатырь — его отецъ, и онъ обращается къ нему съ вопросомъ объ его имени. Клизаморъ говоритъ: ‘Я выросъ посреди браней, но никогда еще не называлъ врагу своего имени’. Начинается бой. Копье Картона блуждало въ его рук: все представлялось ему, что его противникъ — мужъ Мойны. Но вотъ онъ переламываетъ пополамъ копье Клизамора и вырываетъ у него изъ рукъ мечъ, но когда онъ собирался связать старика, тотъ извлекъ изъ ноженъ кинжалъ и, замтивъ открытое мсто у своего врага, нанесъ ему рану въ бокъ. На помощь бьющемуся съ Картономъ Клизамору поспшилъ Фингалъ, но онъ застаетъ Картона уже умирающимъ. Умирая, юный витязь сожалетъ, что ему не пришлось сразиться съ самимъ Фингаломъ и что онъ умретъ въ безвстности. ‘Нтъ, этого не будетъ’,— возражаетъ Фингалъ и общаетъ, что пвцы Морвена будутъ прославлять въ потомств его юную доблесть. Радость снова засіяла въ лиц Бартона. Онъ передалъ Фингалу свой мечъ, съ тмъ, чтобы, повшенный въ его чертог, онъ напоминалъ о безвременной гибели юнаго витязя. Бой вокругъ смолкъ, пвецъ проплъ псню мира. Вожди окружили умирающаго Бартона и, опершись на мечи, внимали его предсмертнымъ словамъ. ‘Боролъ Морвена,— сказалъ Вартонъ,— я гибну на середин пути. Чужая могила приметъ во цвт лтъ послдняго изъ поколнія Ревтамира… Сохрани же ты здсь воспоминанія о Бартон! Можетъ быть, мужъ Мойны и прольетъ когда-нибудь горючія слезы о гибели своего сына Бартона’. Слова эти прямо проникли Клизамору въ сердце, и онъ въ безмолвіи склонился надъ своимъ сыномъ…

Три дня оплакивали Бартона, на четвертый умеръ и его отецъ {См. О. Миллеръ, стр. 7—11.}.

Изъ этого изложенія содержанія кельтскаго сказанія видно, что оно принадлежитъ только къ одной и той же эпической ‘формул’, какъ иранское, но расходится съ послднимъ въ весьма существенныхъ чертахъ. Такъ, мать Картона умираетъ, произведя его на свтъ, и потому не можетъ дать ему никакихъ указаній объ его отц. Сынъ не ищетъ отца, я предпринимаетъ походъ, чтобы отомстить за сожженіе роднаго города. Это сожженіе, совершенное врагами во время малолтства Бартона, не находитъ никакого соотвтствія въ разсказ о дтств Сохраба и другихъ сыновей, бьющихся съ отцами. Отецъ, убивъ сына, самъ умираетъ съ горя, чего нтъ въ другихъ аналогичныхъ указаніяхъ. Наконецъ, главную роль въ кельтскомъ извод играетъ не отецъ (Близаморъ), а предводитель яровъ, знаменитый Фингалъ, съ которымъ юный богатырь стремился сразиться.

Еще меньше сходства въ деталяхъ находимъ мы между германскими и иранскимъ сказаніемъ о бо отца съ сыномъ. Алебрандъ, сынъ Гильде бранда отъ законной жены (Уте), которую мужъ не видалъ 30 лтъ и къ которой вдругъ вздумалъ возвратиться. О дтств сына ничего неизвстно. Сынъ не вызжаетъ искать отца, но встрчается съ нимъ въ то время, какъ послдній детъ къ его матери. Въ противуположность Сохрабу и Сокольнику, Алебрандъ не иметъ временнаго перевса надъ отцомъ и посл удара, ранившаго ему бедро, отдаетъ противнику свой нечъ. Наконецъ, бой не иметъ трагической развязки, и послднюю только предполагаютъ для древне-нмецкаго фрагмента псни (VIII в.?) о бо Гильдебранда съ Гадубрантонъ.

Посл труда О. Миллера стали извстны еще два новые варіанта сказанія о бо отца съ сыномъ — эстонскій и киргизскій, которые я разсмотрлъ въ отдльной замтк {Этнограф. Обозрніе. Матеріалы для исторіи былинныхъ сюжетовъ, кн. V, стр. 116 и слд.}. Отсылая за подробностями къ моей стать, коснусь лишь вкратц содержанія новыхъ варіантовъ, чтобы опредлить ихъ отношеніе къ иранскому и русскимъ пересказамъ.

Герой эстонскаго носитъ имя Бивви-аль, т.-е. человкъ съ силой подъ камнемъ, объясняющееся тмъ, что, тяготимый чрезмрною силой, онъ сложилъ часть ея подъ камень. Затмъ женился, произвелъ сына, но, соскучившись сидть дона, покинулъ жену, оставивъ для малютки примту (волчій зубъ на цпочк), и изъ Эстляндіи перешелъ черезъ море въ Финляндію, гд, совершивъ иного подвиговъ, женился на другой женщин и имлъ много сыновей и дочерей. Когда возгорлась война между финляндцами и покинутою имъ родиной, Бивви-аль былъ на сторон финляндцевъ и сильно тснилъ непріятелей. Противъ него выступаетъ прекрасный юноша, побждаетъ неузнаннаго отца и щадитъ его жизнь. Раздраженный пораженіемъ отецъ ршаетъ вернуть себ прежнюю силу и идетъ къ камню, подъ которымъ онъ ее спряталъ. Вся природа предостерегаетъ его, но напрасно. Вернувшись съ прежнею силой, Бивви-аль поборолъ юнаго богатыря, наступилъ ему колномъ на грудь, разорвалъ одежду и хотлъ вонзить ему печь въ сердце. Тутъ онъ увидлъ на юнош волчій зубъ на цпочк. По этой примт онъ узналъ сына, далеко отбросилъ мечъ и воскликнулъ: ‘Ты мой сынъ, вставай, обними меня!’ По юноша уже не могъ подняться на ноги: отецъ такъ сильно надавилъ ему колномъ на грудь, что сломалъ ее. Юноша печально взглянулъ на отца, вздохнулъ и скончался. Бивви-аль въ отчаяніи рвалъ себ волосы и громко стоналъ. Потомъ, оплакавъ сына, онъ. похоронилъ его и вернулся въ Финляндію. Здсь онъ перебилъ всхъ дтей своихъ отъ финской жены, а самъ бросился внизъ съ высокой скалы и убился до смерти.

Въ своемъ этюд объ этой’ сказк дерптскій профессоръ Шрёдеръ сравниваетъ ее съ другими однородными сказаніями и приходитъ къ заключенію, что между всми европейскими пересказами эстонскій отличается наибольшею близостью къ иранскому.

Спеціальныя сходныя черты обоихъ сказаній слдующія: сложеніе отцомъ части силы, слишкомъ для него обременительной (Бивви-аль прячетъ ее подъ камень, Рустенъ передаетъ на сохраненіе диву), оставленіе сыну примты, отъздъ отца въ другую страну, осиленіе сыномъ отца въ первомъ бою, возвращеніе отцомъ прежней силы въ полномъ объем, смерть сына, оплакиваніе и погребеніе его отцомъ. Большинство этихъ подробностей, какъ мы видли, встрчаются съ нкоторыми измненіями и въ нашихъ былинахъ о бо отца съ сыномъ. Что касается объясненія этихъ детальныхъ совпаденій между эстонскимъ и иранскимъ пересказами одного и того же сюжета, то проф. Шрёдеръ склоненъ объяснить ихъ заимствованіемъ эстами иранскаго сюжета въ средніе вка. ‘Такое заимствованіе,— говоритъ онъ,— такое странствованіе персидскаго разсказа къ эстамъ могло совершиться въ средніе вка, когда, по свидтельству многочисленныхъ кладовъ арабскихъ монетъ, шелъ торговый путь съ Востока чрезъ нашу страну (Эстляндію)’ {Этногр. Обозрніе, кн. V, стр. 10.}.

Большій матеріалъ по отношенію къ нашимъ былинамъ представляетъ, на нашъ взглядъ, киргизскій пересказъ того же сюжета, записанный А. А. Ивановскимъ {Тамъ же, стр. 13 слд.}. Киргизская сказка начинается описаніемъ боя между богатыремъ Гали и богатыршей царевной Даригой. Боролись 14 дней и на 15 Гали ослаблъ. Борцовъ ровняли. Дарига посл боя откармливаетъ себя хлбомъ и мясомъ, а Гали молитъ въ горахъ Бога, чтобы онъ укрпилъ его къ дальнйшему бою. Ему является пророкъ Джабріилъ (Гавріилъ) и укрпляетъ его въ сил. Въ слдующей борьб Гали осилилъ двицу, но пощадилъ ее. Побжденная выходитъ за него замужъ, но вскор посл свадьбы онъ покидаетъ ее, чтобы отправиться въ Медину, и велитъ назвать будущаго сына Сайдильдой. Мальчикъ, родившійся въ отсутствіе отца, уже достигши одного года, былъ такъ силенъ, что убивалъ другихъ мальчиковъ щелчкомъ въ лобъ. Старуха, у которой онъ убилъ такимъ щелчкомъ сына, совтуетъ ему лучше отыскать своего отца, чмъ убивать дтей. Сайдильда пристаетъ къ матери съ вопросами о мстопребываніи отца и на ея отказъ угрожаетъ все равно уйти отъ нея. Отправившись изъ дому и приставши къ каравану, Сайдильда по дорог убиваетъ змя. Прибывъ въ Медину, гд въ то время жилъ пророкъ Магометъ, Сайдильда, какъ человкъ ученый, былъ избранъ муллой главной мечети. Магометъ призналъ въ немъ сына Гали, но Сайдильда, боясь, что Магометъ удержитъ его у себя, не сознается въ своемъ родств съ Гали и уходить въ Мекку, гд въ то время жилъ его отецъ. Здсь происходили въ то время игры и борьба. Сайдильда изъявляетъ желаніе бороться, и Магометъ, узнавъ объ этомъ желаніи, посылаетъ изъ Медины въ Мекку поала съ приказомъ, чтобы вс боролись съ Сайдильдой.

У Гали отъ первой жены было 9 сыновей. Сайдильда всхъ ихъ побарываетъ, а за ними побарываетъ и самого Гали, не зная, что это отецъ его. Гали спрашиваетъ Сайдильду: ‘Чей ты сынъ?’ — ‘Я одинъ сынъ у матери,— отвчаетъ Сайдильда,— мой старшій отецъ — пророкъ Магометъ, а родной отецъ — ‘хазретъ’ (святой) Гали’. Обрадованный Гали обнимаетъ его и, цлуя, говорить: ‘Любезный мой, ты — ной сынъ’. Сайдильда, услыхавъ это и испугавшись, что поборолъ отца, вырывается отъ отца и убгаетъ въ горы. Вбжавъ на самую высокую верхушку, онъ ударяетъ по ней своею палкой, и на этомъ мст образуется бездонная пропасть. Сайдильда говоритъ: ‘за то, что я поборолъ своего отца и мн теперь такой стыдъ, лучше уйти въ землю’, и бросается въ эту пропасть, вмсто которой опять образовалась высокая гора.

Отмтимъ нкоторыя детали киргизской сказки:

1) Богатырша Дарига напоминаетъ богатыршу-мать Сокольника. Въ былин Ефименка (No VII) Златыгорка называется сильною, преудалою паленицею лютой. Вмст съ тмъ, Дарига — царская дочь, и это напоминаетъ т варіанты русскихъ былинъ, гд сынъ Ильи называется Петромъ царевичемъ Золотничаниномъ (Гильф.,No 226, 233), или Збутонъ — королевичемъ Борисомъ (Кирев., I, No 6).

2) Побжденный въ первомъ бою Даригой, Гали прибавляетъ себ силы молитвой къ Богу и остается побдителемъ во второмъ бою. Аналогію этому мотиву представляетъ, въ сказаніи Фирдоуси о бо Рустема съ Сохрабомъ, тотъ моментъ, когда, посл неудачнаго втораго боя съ сыномъ, Рустемъ молится Богу, и тотъ возвращаетъ ему всю его прежнюю силу, въ русскихъ былинахъ — та черта, что у Ильи, лежавшаго подъ Сокольникомъ, по молитв, прибыло силы вдвое. Но въ киргизской сказк этотъ мотивъ прибыванія силы перенесенъ въ другое мсто — въ разсказъ о борьб Гали (=Рустемъ=Илья) съ будущею матерью богатырскаго сына (Сайдильды=Сохраба=Сокольника).

3) Богатырскій сынъ въ киргизской сказк, какъ и въ другихъ однородныхъ сказаніяхъ, ростетъ не по днямъ, а по часамъ, и уже въ возраст трехъ лтъ детъ отыскивать отца. О необыкновенной молодости героевъ, тождественныхъ съ Сайдильдой, говорятъ сказанія другихъ народовъ: Сохрабъ отправляется на подвиги 12 лтъ, Сокольникъ имлъ, по былин Ефименка (No VII), 12 лтъ, когда выхалъ изъ дому.

4) Сайдильда подвергается укорамъ за то, что своими богатырскими ‘шуточками’ убиваетъ сверстниковъ, и получаетъ при этомъ совтъ хать отыскивать отца. О своемъ отц онъ подъ угрозой узнаетъ отъ матери. У Фирдоуси хотя не говорится о богатырскихъ ‘шуточкахъ’ Сохраба, но есть та подробность, что онъ въ возраст 10 лтъ допытывается у матери (Техмимэ) о своемъ отц, причемъ также прибгаетъ къ угроз. Въ нашихъ былинахъ, какъ мы видли, также упоминаются шуточки Подсокольничка, за которыя ребята

Называли его (Подсокольника) безотческимъ,

Называли его сколоышемъ (незаконнорожденнымъ).

Эти слова молодцу за обиду показались, и онъ выспрашиваетъ, какъ Сайдильда, объ отц у матери.

5) Киргизская сказка получила религіозную, мусульманскую окраску. Гази (=Рустемъ) оставляетъ жену (Даригу-Техмимэ), чтобы отправиться въ Медину молиться Богу. Сайдильда не только богатырь, но и знатокъ Корана и избирается въ Медин муллой главной мечети. Въ Медин же живетъ самъ пророкъ Магометъ, котораго Сайдильда называетъ своимъ старшимъ отцомъ. Богатырь Гали также на свои религіозные подвиги оказывается святымъ (хазретъ). Однако, сквозь мусульманскую окраску просвчиваютъ нкоторыя черты боле примитивнаго характера. Такъ, Сайдильда, хотя и знаетъ Коранъ лучше всякаго муллы, однако, убиваетъ въ шутку, щелчками по лбу, неповинныхъ мальчиковъ-сверстниковъ. Да и въ Магомет чувствуется какое-то другое эпическое лицо. Онъ замнялъ собою того эпическаго царя, который, опасаясь обоихъ богатырей — отца и сына, принимаетъ мры, чтобы они другъ друга не узнали и вступили бы въ бой. У Фирдоуси такую роль играетъ туранскій царь Афрасіабъ, хотя и иранскій царь Кейкаусъ нерасположенъ къ Рустему. Хотя киргизская сказка и измнила мотивы дйствій Магомета, но сохранила ту эпическую черту, что онъ содйствуетъ столкновенію отца съ сыномъ.

6) Прежде чмъ вступить въ борьбу съ Гали (=Рустемъ), Сайдильда (=Сохрабъ) борется съ другими богатырями, которыхъ киргизская сказка называетъ сыновьями Гали. Въ сказаніи Фирдоуси этому соотвтствуетъ то, что Сохрабъ, прежде чмъ вступить въ бой съ отцомъ, побждаетъ другихъ иранскихъ богатырей и обращаетъ въ бгство самаго сильнаго между ними Туса, преродителя всего царскаго войска. Въ нашихъ былинахъ Сокольникъ обращаетъ въ бгство богатыря Добрыню, и Илья выступаетъ (какъ Рустемъ и киргизскій Гали) противъ сына только тогда, когда уже ему ‘некмъ замниться’.

7) На описаніи боя отца съ сыномъ, столь подробномъ у Фирдоуси и въ нашихъ былинахъ, киргизская сказка (по крайней мр, по записи г. Ивановскаго) не останавливается и только упоминаетъ результатъ боя. Сынъ оказывается сильне отца. Такимъ оказывается въ первыхъ двухъ схваткахъ съ отцомъ и Сохрабъ, да и нашъ Сокольникъ сначала опрокидываетъ Илью. Затмъ въ сказк слдуетъ ‘узнаніе’, и Гали любовно относится къ побдившему его сыну. Казалось бы, что этимъ сказка должна бы кончиться. Но здсь-то всего ясне и замчается передлка, которой у киргизовъ подверглось древнее сказаніе, имвшее трагическій исходъ. Этотъ исходъ сохраненъ, но обстоятельства, его сопровождающія, измнены, и смерть сына получила новую мотивировку.

Въ виду религіозной окраски, Гали, какъ святой (хазретъ), не долженъ былъ совершить сыноубійство, между тмъ, главный интересъ древняго сюжета боя отца съ сыномъ заключается именно въ его трагической развязк. Желая сохранить этотъ интересъ, киргизскій разскащикъ нашелъ исходъ въ томъ, что сынъ, поборовшій отца, подъ вліяніемъ утонченнаго чувства стыда, вызваннаго мыслью, что онъ поднялъ руку на отца (хотя и по незнанію), кончаетъ жизнь самоубійствомъ.

Наши былины также въ огромномъ большинств сохранили трагическій исходъ боя отца съ сыномъ, но, чтобы облить Илью въ сыноубійств, ввели мотивъ о коварномъ покушеніи сына на спящаго отца. Такимъ образомъ, стремленіе сохранить древнюю трагическую развязку вызвало и въ русскомъ, и въ киргизскомъ пересказахъ переработку окончанія сказанія о бо отца съ сыномъ, новую мотивировку смерти сына, причемъ въ томъ и другомъ эпос съ отца снята всякая нравственная отвтственность за смерть сына, чего нельзя сказать ни про иранскаго Рустема (у Фирдоуси), ни про кавказскаго Ростома {См. мою статью: Отголоски иранскихъ сказаній на Кавказ. Этногр. Обозрніе, кн. II, стр. 9, 14 и 17.}.

Киргизскій пересказъ, представляющій нкоторыя черты спеціальной близости къ русскимъ, доказываетъ своимъ началомъ древность того мотива, что отношенія между богатыремъ и женщиной, будущею матерью богатырскаго сына, начинаются боемъ. Хотя этотъ мотивъ отсутствуетъ въ изложеніи Фирдоуси, но онъ могъ существовать въ персидскихъ народныхъ варіантахъ того же сюжета и, во всякомъ случа, быть внесенъ въ другія восточныя передлки, какими представляются пересказы киргизскій и кавказскіе. Въ виду общепризнаннаго значительнаго вліянія иранской культуры на туранскія (тюркскія) племена, не трудно допустить, что киргизская сказка представляетъ отголосокъ иранскаго эпическаго сюжета.

Вспомнимъ, что тюркскія племена, проникшія въ Трансоксанію, нашли здсь древнюю насиженную иранскую культуру, города, промышленность, торговлю и искусство {См., наприм., Vambery: ‘Geschichte Bochara’s oder Transoxaniens’ I, стр. 5, 9.}. Этимъ объясняется присутствіе значительнаго количества иранскихъ культурныхъ словъ въ тюркскихъ языкахъ и нкоторыхъ персидскихъ мотивовъ въ ихъ сказаніяхъ {См. предисловіе акад. Шнфнера къ I и II томамъ Радлова: ‘Proben der Volkslitteratur der trkischen Stmme Sd-sibiriens’.}. Религія Зороастра, повидимому, вышла далеко за предлы Ирана: извстный иранистъ Шпигель указываетъ на существованіе парсійскаго культа огня у кочевыхъ тюрковъ Тяньшана еще въ VII столтіи {См. Vambery, 1. с. I, стр. 15.} Акад. Шифнеръ указываетъ на слды древне-иранскаго вліянія, сохраняющіеся досел въ псняхъ алтайскихъ тюрковъ (наприм., богъ Курбыстанъ изъ монгольской передлки (Хурмусту) иранскаго имени бога Ормазда: Шалъ-Йима, играющій значительную роль въ алтайскихъ сказаніяхъ о сотвореніи міра, есть передлка иранскаго миическаго прародителя Йимы (Iima), извстнаго въ Зендавест {Badloff, 1. с.,І, р. 188 и 175.}, миическая рыба кэръ въ сказаніяхъ сагайцевъ соотвтствуетъ иранской миической рыб кара, упоминаемой въ парсійскихъ религіозныхъ источникахъ, и т. п. {См. также замтку Кёлера: ‘Die Pehleri-erzhlung von Goecht-i-fryano und der kirgisische Bchergesang und die Lerche’, въ Zeit. d. Deut. Morgenland. Gesellschaft, XXIX.} Въ виду подобныхъ фактовъ перехода иранскихъ эпическихъ именъ и миовъ къ кочевымъ тюркскимъ племенамъ, и въ сказк, записанной у киргизовъ г. Ивановскимъ, я позволяю себ видть отголосокъ Рустеміады, конечно, перешедшій чрезъ рядъ передлокъ и окрасившійся мусульманскимъ религіознымъ характеромъ. Подтвериденіемъ тому, что богатырь Рустемъ извстенъ въ Туркестан, можетъ служить киргизская легенда, недавно изданная въ киргизской газет (прибавленіе къ Акмолинскимъ Областнымъ Вдомостямъ) {‘Акджана’, киргизская легенда No 86, 1890 г.} и обязательно указанная мн А. А. Ивановскимъ. Въ ней упоминается близъ Ходжента могила богатыря Рустема, славнаго бойца Туркестана.

Такимъ образомъ, какъ и въ нкоторыхъ кавказскихъ отрывкахъ Рустеміады {См. Этнографическое Обозрніе, II, стр. 7, 24.}, Рустемъ изъ пехлевана Ирана сталъ богатыремъ Ту рана. Такъ свободно и просто народъ усвоиваетъ себ чужаго, иноземнаго героя и длаетъ его своимъ національнымъ защитникомъ! Что удивительнаго, если такую же роль могъ получить восточный Рустемъ, націонализировавшись въ нашемъ эпос?

Резюмируемъ теперь вс выше отмченныя черты детальнаго сходства между русскими и иранскими сказаніями разсматриваемаго сюжета для того, чтобъ отвтить на вопросъ, слдуетъ ли такое сходствообъяснять эпическою случайностью или нашимъ предположеніемъ объ иранскихъ отголоскахъ въ русскомъ эпос?

1) Какъ въ иранскомъ, такъ и въ русскомъ эпос отецъ, бьющійся съ саномъ, есть главная, центральная фигура народныхъ сказаній. Ни Гильдебрандъ, ни Елизаморъ не занимаютъ такого мста въ германскомъ и кельтскомъ эпос. Перваго затмваетъ Дитрихъ Бернскій, втораго — Фингалъ, между тмъ какъ нашъ Илья и иранскій Рустемъ — главные среди другихъ-эпическихъ богатырей Руси и Ирана.

2) Царевн Техмимэ соотвтствуетъ королевна или царевна Задонская.

3) Наставленіе богатыря, покидающаго женщину, на случай рожденія ею сына или дочери и оставленіе въ качеств примты драгоцннаго камня нашли мы равно въ русскомъ и иранскомъ сказаніи.

4) Необыкновенный ростъ ребенка и возрастъ (12 лтъ), въ которомъ онъ отправляется на подвиги, покинувъ мать, и наставленіе матери отъзжающему сыну,— все это сходно въ обоихъ эпосахъ.

5) Похожденіе Сохраба съ амазонкой Гурдаферидъ, быть можетъ, находитъ себ аналогію во встрч Ильи съ ‘походною красною двицей’ (?) {См. выше.}.

6) Отецъ получаетъ всть объ юномъ богатыр на застав (или ни окраин государства).

7) Бою отца съ сыномъ предшествуетъ неудачная стычка съ послднимъ главнаго богатыря, втораго по сил посл Рустема-Ильи (Добрыня-Тусу).

Продолжительность боя, три вида оружія, борьба и опрокинутіе отца сыномъ совпадаютъ въ русскихъ и иранскихъ сказаніяхъ.

9) Отецъ, возстановивъ силы посл молитвы, побждаетъ сына. Трагическая развязка.

Эти сходныя черты, какъ мы видли, въ нкоторыхъ отношеніяхъ различно комбинированы въ Рустеміад Фирдоуси и нашихъ былинахъ, но уже самое число совпадающихъ деталей длаетъ, для насъ, по крайней-мр, весьма невроятной мысль, что въ нашихъ былинахъ о бо Ильи съ сыномъ слдуетъ видть только русскую самостоятельную обработку обще-распространеннаго эпическаго сюжета,— обработку, независимую отъ иноземныхъ образцовъ и лишь случайно совпавшую съ иранскою обработкой того же сюжета въ цломъ ряд деталей. Такая психологическая случайность для насъ гораздо мене вроятна, чмъ предположеніе, что на русскую обработку разсматриваемаго сюжета повліяли восточные пересказы, сводящіеся, въ конц-концовъ, къ иранскимъ. Что же касается пути, по которому эти иранскіе пересказы проникли въ нашъ эпосъ, то онъ не можетъ еще быть намченъ съ точностью, но существованіе восточныхъ вн-иранскихъ пересказовъ того же сюжета (киргизскаго и кавказскихъ) и значительная близость ихъ въ нкоторыхъ деталяхъ съ нашими не оставляютъ сомннія въ томъ, что тотъ пересказъ, который легъ въ основаніе русскихъ былинныхъ передлокъ, проникъ въ нашъ эпосъ съ Востока черезъ южно-русскія степи, пройдя, вроятно, чрезъ тюркскую среду.

Вс. Миллеръ.

(Окончаніе слдуетъ).

‘Русская Мысль’, кн.VIII, 1891

Экскурсы въ область русскаго эпоса *).

V.Бой отца съ сыномъ.

Читайте также:

**Экскурсы въ область русскаго эпоса *).**

V.
Бой отца съ сыномъ.