Экскурсы в область русского эпоса, Миллер Всеволод Федорович, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 35 минут(ы)

**Экскурсы въ область русскаго эпоса *).**

*) Русская Мысль, кн. X.

VII.
Къ исторіи типа Ильи Муромца.

Частныя, детальныя изслдованія, предпринятыя вами по поводу нкоторыхъ личностей и сюжетовъ русскихъ былинъ, поднимаютъ нкоторые общіе вопросы о нашемъ народномъ эпос, на которые мы постараемся дать посильный отвтъ въ этомъ и слдующемъ экскурс. Но, прежде чмъ перейти къ этимъ вопросамъ, припомнивъ вкратц содержаніе предъидущихъ экскурсовъ.

Чтобы объяснить себ противорчіе, которое чувствуется между историческою и эпическою личностью кн. Владиміра, мы выставили гипотезу, что на личность эпическаго Владиміра оказалъ вліяніе обычный типъ сказочнаго царя-деспота и самодура. Послдній типъ, съ чертами наибольшаго сходства съ эпическимъ Владиміромъ, мы нашли въ иранскомъ цар Кейкаус, при которомъ и ради котораго Рустемъ совершалъ свои главные подвиги. Отношенія Кейкауса къ главному богатырю Ирана Рустему живо напоминаютъ отношенія кн. Владиміра къ Иль. Кейкаусъ не любитъ Рустема, угрожаетъ ему казнью, но при наступленіи ‘бды неминучей’ просить у него прощенія и ищетъ у него защиты. Кейкаусъ отличается такою же слабостью къ неврной жен Судабэ, какъ Владиміръ къ Апраксіи. Какъ Кейкаусъ отправляетъ за невстой посольство, такъ въ нашихъ былинахъ богатыри въ посольств добываютъ жену для Владиміра. По характеру персидская царица (Судабэ) и русская княгиня (Апраксія) также оказываются весьма сходными. Эти аналогіи дали намъ возможность выставить предположеніе, что на личности Владиміра и Апраксіи повліяли типы Кейкауса и Судабэ, проникнувшіе въ нашъ эпосъ въ связи съ главнымъ иранскимъ пехлеваномъ Рустемомъ, и дальнйшій вопросъ, ршеніе котораго должно было подтвердить это предположеніе, состоялъ въ томъ, можно ли въ типахъ Рустема и Ильи найти такія аналогіи, которыя должны быть объясняемы не случайнымъ ‘эпическимъ’ сходствомъ, а вліяніемъ одной личности на другую, Рустема на Илью? Поэтому въ Экскурс III мы старались сначала уяснить сходство въ основномъ тип иранскаго и русскаго богатыря и нашли его въ значительномъ числ физическихъ и нравственныхъ признаковъ. Такъ, у обоихъ сила божественнаго происхожденія, у обоихъ она была уменьшена не безъ вмшательства божества и при случа, по ихъ молитв, была возстановлена, оба прибгаютъ къ одинаковымъ пріемамъ въ борьб съ врагами (вырываніе деревьевъ, маханіе врагомъ, нападеніе на середку непріятельскаго войска), оба любятъ бражничать, оба отличаются между другими богатырями старшинствомъ въ возраст. Въ нравственныхъ свойствахъ замчается между Рустемомъ и Ильей не меньшее сходство. Оба отличаются спокойнымъ мужествомъ, увренностью въ своей сил и своей миссіи. Оба нестяжательны, благочестивы, великодушны, руководятъ младшими богатырями, относясь къ нимъ любовно и добродушно, оба держать себя самостоятельно и гордо предъ властителями, откровенно высказываютъ имъ правду, но, вмст съ тмъ, несмотря на ихъ неблагодарность, являются по ихъ призыву на защиту родной страны. Оба въ теченіе всей жизни ведутъ борьбу съ національнымъ врагомъ (тюрками, татарами), охраняя границу государства (Сейестанъ, богатырская застава) и безъ дла не сидятъ при царскомъ (княжескомъ) двор, удаляясь отъ царя (князя) на нсколько лтъ, иногда вслдствіе разлада съ властителемъ.

Установивъ такое сходство въ тип двухъ главныхъ національныхъ богатырей обоихъ эпосовъ, иранскаго и русскаго, мы поставили дальнйшій вопросъ, не найдется ли сходства и въ нкоторыхъ похожденіяхъ и подвигахъ того и другаго?

Сдлавъ нсколько методологическихъ замчаній о пользованіи отдльными деталями, встрчающимися въ былинахъ, мы старались относительно иранскаго эпоса доказать, что на ряду съ похожденіями Рустема мы можемъ пользоваться и похожденіями Исфендіара (этого alter ego Рустема), какъ матеріаломъ для сопоставленія съ похожденіями Ильи. Приступая дале (въ Экскурс IV) къ сравненію сюжетовъ, прикрпленныхъ къ именамъ Рустема и Ильи, мы сопоставили по содержанію первую поздку Ильи Муромца въ Кіевъ съ мазандеранскимъ походомъ Рустема и походомъ Исфендіара на ‘Мдный’ замокъ. Сходство обнаружилось, прежде всего, въ основномъ план тхъ и другихъ сказаній. Какъ Рустемъ, отпущенный отцомъ Залемъ на службу царя Кейкауса, отправляется его искать въ Мазандеранъ и избираетъ изъ двухъ дорогъ — дальней и близкой, вторую, на которой встрчаетъ нсколько препятствій (заставъ), такъ Илья, отпущенный отцомъ къ князю Владиміру, отправляется въ Кіевъ, избравъ кратчайшую, но опаснйшую дорогу, на которой встрчаетъ три заставы. И въ русскомъ, и въ иранскихъ разсказахъ (о Рустем и Исфендіар) препятствія, встрчаемыя богатырями, двухъ родовъ — физическія (горы, водяныя пространства) и встрчи съ непріятелемъ въ вид чудовищъ и богатырей. Отыскивая въ иранскихъ сказаніяхъ личность, соотвтствующую Соловью-разбойнику, мы старались объяснить странность этого существа — не то птицы, не то богатыря и чародя — тмъ, что въ похожденіи Ильи съ Соловьемъ скомканы черты разныхъ похожденій Рустема (Исфендіара). Какъ птица, Соловей напоминаетъ персидскаго Симурга, какъ богатырь, помогающій, по нкоторымъ былинамъ, Иль въ избавленіи города Кракова, персидскихъ плнныхъ проводниковъ Рустема и Исфендіара (Аулада и Кергсара), какъ чудовище, опрокидывающее свистомъ и рявканьемъ людей и коней, персидскихъ дивовъ (врод ‘благо’ дива или властителя дивовъ назаядеранскаго царя). Если при этихъ сопоставленіяхъ личность Соловья еще осталась не вполн разъясненной, то все же нашъ разборъ дозволялъ намъ вывести хоть то заключеніе, что, въ виду соотвтствія въ основномъ план русскаго и иранскаго сказанія, похожденію Ильи съ Соловьемъ должно было соотвтствовать въ иранскомъ сказаніи нчто такое, что, подвергнутое переработк и искаженію, а также позднйшему народному бытовому осмысленію (въ связи съ разбойничествомъ), дало, въ конц-концовъ, эту странную мозаическую фигуру. Передлка, исказившая до неузнаваемости первоначальный типъ, объясняется такъ же, какъ мы предположили дале, въ экскурс объ Уруслан, перенесеніемъ личности восточнаго сказочнаго царя на Владиміра и локализаціей цли поздки богатыря (въ городъ Кіевъ). Отыскивая дальнйшія черты сходства между похожденіями Ильи и Рустема (Исфендіара), мы старались указать возможную связь между встрчей Ильи съ колдуньей-королевичной и встрчей Рустена (Исфендіара) съ колдуньей, хотя это сопоставленіе и не представляется намъ вполн убдительнымъ. Нкоторыя иранскія параллели были паи отмчены дале въ нкоторыхъ деталяхъ былинъ о нашествіи Калива-царя. Таковы: имя Калинъ, сопоставленное нами съ именемъ тюркскаго предводителя Калуна, заключеніе Ильи въ ногребъ, находящее параллель въ заключеніи Исфендіара въ крпость, яма съ рогатинами, въ которую попадаютъ и Рустемъ, и Илья.

Въ дальнйшемъ Экскурс (У) мы сравнили детально разсказъ нашихъ быіннъ о бо Ильи съ сыномъ съ однороднымъ иранскимъ разсказомъ о бо Рустема съ Сохрабомъ и старались доказать, что на Руси сохранилось очень много такихъ деталей этого сюжета, которые неизвстны однороднымъ западнымъ разсказамъ (германскимъ и кельтскому), и сближаютъ русскія версія съ иранской и другими восточными. Такъ, наприм., отецъ, бьющійся съ сыномъ, есть главная центральная фигура равно въ русскомъ и иранскомъ эпос. Обоимъ эпосамъ извстно царское (королевское) происхожденіе женщины, съ которою богатырь вступаетъ въ мимолетную связь, въ обоихъ отъзжающій богатырь даетъ жен наставленіе на случай рожденія сына или дочери и оставляетъ примту. Дале необыкновенно быстрое развитіе сына, рожденнаго въ отсутствіе отца, 12-ти лтній возрастъ при отъзд его на поиски отца, похожденіе сына съ амазонкой (?), полученіе отцомъ всти о назд богатыря (сына) въ то время, когда отецъ стоитъ на застав (или на границ государства), неудачная стычка т прізжимъ богатыремъ (сыномъ) перваго по сил богатыря посл Рустена (Ильи), продолжительность боя отца съ сыномъ, три вида оружія и борьба, опрокинутіе отца сыномъ, возстановленіе силы отца по молитв, трагическая развязка боя,— все это равно принадлежитъ русскимъ и иранскимъ разсказамъ. Такія детальныя совпаденія не могутъ, на нашъ взглядъ, объясняться случайностью, но свидтельствуютъ о вліяніи иранскаго сюжета на русскій, прошедшемъ чрезъ какую-то инородческую среду.

Дальнйшій Экскурсъ (VI), въ которомъ мы разсмотрли составъ тюркской перешедшей на Русь сказки объ Уруслан, несомннно въ главномъ своемъ содержаніи основанной на мотивахъ Рустеміады, подтвердилъ выводъ предшествующихъ Экскурсовъ. Мы видли, что сказка состоитъ изъ двухъ сюжетовъ, соотвтствующихъ: первый — мазандеранскому походу Рустема, второй — бою Рустема съ Сохрабомъ. Между этими сюжетами, составляющими начало и конецъ сказки, вставленъ рядъ другихъ, весьма хорошо извстныхъ изъ другихъ восточныхъ сказокъ, но не представляющихъ явныхъ отголосковъ Рустеміады.

При разбор сказки, вмст съ тмъ, оказалось, что эпизодъ встрчи Уруслана въ пол съ прекрасными царевнами соотвтствуетъ встрч Ильи съ колдуньей-королевачной, а эпизодъ встрчи Уруслана со сторожемъ царя Далмата, богатыремъ Ивашкой, стерегущимъ путь къ царю 33 года, напоминаетъ встрчу Ильи съ Соловьемъ-разбойникомъ, залегавшимъ 30 лтъ путь къ князю Владиміру.

Такого рода соотвтствія между сказкой объ Уруслан и былинами объ Иль даютъ основаніе установить между ними тснйшую связь, объясняющуюся, по нашей гипотез, тмъ, что приблизительно одинъ и тотъ же эпическій восточный матеріалъ легъ въ разное время въ основу нкоторыхъ сказаній объ Иль и въ основу сказки. Но въ виду гораздо боле близкаго соотвтствія въ тип между Ильей и Рустемомъ, чмъ между послднимъ и У Русланомъ, слдуетъ заключить, что перечисленные выше мотивы Рустеміады подверглись въ сказк большей переработк, чмъ въ былинахъ, хотя сказка сохранила нсколько иранскихъ именъ (Залазаръ, Бартаусъ, Арашъ), которыя народнымъ былевымъ эпосомъ не были, вроятно, унаслдованы уже изъ тюркской (предполагаемой) среды, служившей посредницей между иранскими сюжетами и русскими былинами.

Этими выводами, собственно, исчерпывается наша задача — отмтить иранскіе отголоски въ былинахъ объ Иль Муромц. Но, вмст съ тмъ, ваша гипотеза поднимаетъ нкоторые вопросы, которые мы считаемъ необходимымъ поставить, хотя едва ли намъ самимъ удастся дать на нихъ удовлетворительный отвтъ.

Первый вопросъ — объ историческомъ генезис типа Ильи Муромца,— вопросъ, который содержитъ въ себ радъ другихъ. Баковъ былъ основной первичный типъ Ильи Муромца? Былъ ли этотъ типъ только русскою передицевкой иноземнаго типа Рустема, или онъ существовалъ раньше, чмъ на него наслоились черты иноземнаго національнаго богатыря? Имлъ ли этотъ типъ какую-нибудь историческую подкладку, или онъ вполн идеальный? Въ какомъ отношеніи находится типъ народнаго богатыря къ библейскому имени, которое онъ носитъ?

Какъ примирить крестьянское происхожденіе Ильи съ тмъ, что нигд въ былинахъ онъ не является крестьяниномъ, а исключительно козакомъ, и, притомъ, старымъ?

Мы уврены, что остроумію академика А. Н. Веселовскаго удастся впослдствіи разъяснить эти вопросы, на которые были уже даваемы разные, но далеко не удовлетворительные отвты. И если съ своей стороны мы касаемся слегка этихъ темныхъ вопросовъ, то лишь въ надежд, что наши недоумнія и гаданія могутъ навести другихъ на боле удовлетворительныя соображенія.

Что касается хронологическаго развитія типа Ильи Муромца, то личное наше убжденіе, находящееся въ связи и съ нашею гипотезой о вліяніи личности Рустема на Илью, и съ нашимъ взглядомъ на первоначальную общественную среду, въ которой возникъ нашъ богатырскій эпосъ, таково, что Илья не могъ быть искони крестьянскимъ сыномъ изъ села Карачарова, а былъ личностью гораздо боле значительною по своему общественному положенію. Можно сколько угодно любоваться исключительно принадлежащимъ русскому эпосу типомъ богатыря-крестьянина, стоятеля за интересы народа, нердко въ оппозиціи съ княжескою властью, но трудно доказать, что Илья съ самаго начала былъ идеальнымъ представителемъ крестьянства.

По мннію покойнаго О. Миллера, первоначальныя псни объ Иль Муромц должны были сложиться въ суздальской Руси, куда, вмст съ средоточіемъ исторической жизни, могъ перейти и первоначальный кіевскій (Владиміровъ) эпосъ (полож. 16). Въ этихъ псняхъ Илья представляя’я уже крестьянскимъ сыномъ изъ Мурома и въ Суздальской области получилъ этотъ типъ свое дальнйшее историческое развитіе {Илья Муромецъ, стр. 810.}.

Мы не знаемъ, однако, какъ съ этимъ сравнительно позднимъ возникновеніемъ типа Ильи въ Суздальщин покойный изслдователь примирялъ свидтельства западныхъ памятниковъ о существованіи богатыря Ильи въ кіевскомъ період нашего эпоса.

Таковы свидтельства германской поэмы Ортнитъ, относящейся къ началу XIII в., и норвежской Тидрекъ-саги (половины XIII в.). Въ первой поэм, какъ извстно, однимъ изъ дйствующихъ лицъ является Ilias von Riuzen (Илья изъ Руси), и нмецкій ученый Мюлленгофъ, а за нимъ академикъ Ягичъ {См. назв. соч., стр. 219 и слд., гд Ягмчъ подвергаетъ критик мнніе проф. Кирпичникова, что Ilias af Greca и Ilias von Riuzen не одно и то же лицо и что оба они не имютъ ничего общаго съ нашимъ эпическимъ Ильей.} и академикъ Веселовскій) не сомнваются, что въ этомъ Иль изъ Руси сохранился на нмецкой почв отголосокъ русскихъ сказаній объ Иль Муромц. Ilias von Riuzen въ поэм представленъ дядей короля Ортнита и его врнйшимъ помощникомъ. Онъ указываетъ племяннику на достойную его супругу — дочь властителя въ Судерс Махореля — и общаетъ ему помощь. Илья проситъ только отложить походъ за невстой до весны: ему надо създить на Русь, гд онъ не былъ около года, поглядть на жену, дтей и на дружину. Въ условленное время вс отправляются въ походъ, который кончается счастливо, благодаря помощи духа, карлика Альбериха (оказывающагося отцомъ Ортнита), и храбрости и сил Иліаса. Иліасъ даже такъ расходился въ битв, что Альберихъ уговариваетъ его не свирпствовать безъ нужды, и когда Иліасъ не унимается, требуетъ, чтобы Ортнитъ удержалъ своего дядю. Племянникъ изъ-за этого чуть даже не поссорился съ Иліасомъ {См. изложеніе содержанія Ортнита у А. И. Кирпичникова. Поэми Ломбардскаго цикла, стр. 21—24.}. Когда же затмъ Ортнитъ, утомленный битвой, подвергается крайней опасности, то Иліасъ, призванный Альберихомъ, спшитъ къ нему на выручку, беретъ у него его мечъ и выдерживаетъ натискъ враговъ, до тхъ поръ, пока отдохнувшій Ортнитъ не присоединяется къ нему, и они вмст обращаютъ непріятеля въ бгство {Ibid., стр. 27.}.

Въ Тидрекъ-саг, относимой Рассманомъ и Унгеромъ къ середин XIII в., представляется какая-то странная генеалогія русскихъ властителей. Въ Россіи (Ruzciland) царствуетъ корбль Гертнидъ (нм. Ортнитъ), которому подчинена сверхъ того и большая часть Греціи. Главный городъ Руси Holmgard (Новгородъ). У Гертнида было два сына отъ королевы: Озангтриксъ и Владиміръ и 3-й сынъ отъ наложницы — Иліасъ. Отецъ посадилъ (передъ смертью) Озангтрикса надъ Villcinaland (страной лютичей — велетабовъ, по Мюлленгофу), Иліасу далъ ярдство въ Греціи, а сыну своему Владиміру титулъ короля надъ всей Rucziland (Русью) и Pulinaland (область полянъ). Дале мы узнаемъ, что у Иліаса, ярда Греціи, были два сына — Гертнить и Гирдиръ, изъ которыхъ Гертнитъ получилъ отъ Озангтрикса (дяди) впослдствіи титулъ ярла, имніе въ Вильциналавд, и былъ отправляемъ дядей въ посольство за невстой къ королю гунновъ Миліусу. Не касаясь разсказовъ саги, не имющихъ никакого отношенія къ Руси, отмтимъ еще, что король Гуналанда Аттила воевалъ съ Владиміромъ и отнялъ у него городъ Palteskia (Полтьскъ — Полоцкъ). Въ войн съ Аттикой помогалъ Владиміру ярдъ Греціи. Этотъ ярдъ Греціи Иліасъ отождествляется, по смыслу саги, съ ярдомъ Ирономъ, такъ какъ въ другомъ мст Иронъ является также братомъ Владиміра, и ему посл паденія Владиміра Аттила передаетъ власть надъ Русью {Кирпичниковъ, стр. 108.}.

Мы не беремъ на себя попытки привести въ связь эти данныя нмецкой поэмы и саги съ русскими историческими или эпическими фактами, но не сомнваемся, что Ilias von Riuczen, Ilias Jarl af Greka и Jarl Iron af Greca — одно и то же лицо, представляющее въ нмецкомъ эпос отголосокъ русскаго эпическаго Ильи, раньше чмъ онъ сталъ Муромцемъ, крестьянскимъ сыномъ изъ села Карачарова.

Мы видимъ, что въ Тидрекъ-саг ярдъ Иліасъ является братомъ короля Владиміра, и, вмст съ академикомъ А. Н. Веселовскимъ, не считаемъ себя вправ ‘заподозрвать сагу въ ошибк и извращеніи другихъ, боле древнихъ отношеній’ {Южно-русскія былины, I, 38.}. Конечно, Илья не равноправенъ королю Владиміру, такъ какъ рожденъ отцемъ отъ наложницы, но онъ получаетъ власть надъ окраинною частью Русскаго государства (Греціей), какъ Рустенъ надъ областью Сейестанонъ. Быть можетъ, въ происхожденіи ярла Ilias’а отъ наложницы слдуетъ видть на нмецкой почв искаженный отголосокъ происхожденія Владиміра отъ наложницы (Малуши), но, во всякомъ случа, для насъ важно то, что до нмецкихъ ‘сказителей’ доходили спутные слухи о національномъ русскомъ богатыр, какъ о личности близкой къ Владиміру по происхожденію, хотя и уступавшей ему по роду матери. И этотъ русскій богатырь-дружинникъ (ярлъ) уже былъ такъ громко извстенъ въ русскихъ сказаніяхъ XIII вка, что имя его проникло изъ Руси далеко на западъ и сверъ. Трудно предположить, что въ этихъ сказаніяхъ Илья уже былъ крестьянскимъ сыномъ, котораго прославляла въ своихъ псняхъ дружинная среда, окружавшая князей. Мы вполн согласны съ академикомъ Веселовскимъ, что ‘представленіе Ильи крестьяниномъ принадлежитъ сверно-русской пор эпоса: въ старыхъ псняхъ о немъ открылись свернымъ сказителямъ черты, которыя были такъ поняты или такъ истолкованы: въ богатыр, подвиги котораго были имъ особенно симпатичны, они увидли своего героя, крестьянина-богатыря. Въ XIII вк его знали еще ярломъ-дружинникомъ {Южно-русскія былины, стр. 89.}.

Чтобы уяснить себ, какія черты древняго Ильи могли послужить къ низведенію его въ эпос въ крестьянское сословіе, можно сдлать нсколько предположеній, напримръ: Илья, хотя и дружинникъ князя, могъ въ сказаніяхъ относиться къ нему самостоятельне, чмъ другіе богатыри-дружинники, йогъ сталкиваться съ княземъ и въ этихъ столкновеніяхъ поддерживать интересы всей земли противъ княжескихъ,— словомъ, могъ такъ же относиться къ князю, какъ полунезависимый сейестанскій властитель Рустемъ къ царю Кейкаусу. При переход эпическаго запаса былинъ изъ создавшей ихъ дружинной и придворной среды въ простонародье, къ крестьянамъ-пахарямъ, этотъ независимый дружинникъ могъ быть осмысленъ, какъ стоятель за интересы простонародья противъ княжеской власти, и самъ получить крестьянское происхожденіе.

Во-вторыхъ, слдуетъ отмтить, что ярлъ Илья, какъ сынъ отъ наложницы (по свидтельству Тидрекъ-саги), все же былъ родомъ ниже Владиміра, и это бастардное происхожденіе могло въ какихъ-нибудь сказаніяхъ о столкновеніяхъ Владиміра съ Ильей быть поставляемо послднему на видъ разгнваннымъ княземъ. Вдь, глумится же въ былинахъ князь Владиміръ дйствительно надъ Ильей — ‘сельщиной-деревенщиной’, не зоветъ его на пиръ, не сажаетъ на почетное мсто и т. д. {Такъ, въ иранскомъ епос Исфендіаръ, дйствующій по порученію цари ГушПепа, хуіитъ происхожденіе Рустема. Mohl, т. IV, стр. 493.}. Такого рода хула происхожденія Ильи въ устахъ Владиміра могла также повліять на даюкратизацію національнаго богатыря, на низведеніе его изъ родственниковъ князя въ крестьянство. Но такія и подобныя имъ предположенія могутъ разсчитывать только на нкоторую степень вроятности. Достоврнымъ же остается фактъ, какъ бы мы его ни объясняли, что древній Илья былъ по своему общественному, положенію ближе къ иранскому Рустему, чмъ къ муромскому крестьянину. Да оно и понятно, если, какъ мы предполагаемъ, Рустемъ отчасти отлился на почв Руси въ образ Ильи. Съ нкоторымъ рискомъ можно выставить дале гипотезу, не объясняется ли изъ Ирана загадочный дублетъ ярла Ильи — ярлъ Иронъ. Появленіе этого страннаго имени въ Тидрекъ-саг въ связи съ именемъ ярла Ильи, быть можетъ, случайно сохранившійся отголосокъ иранскаго прототипа Ильи, Рустема, знаменитаго пехдевана Ирана въ борьб съ Тураномъ.

Въ промежуточной (тюркской) сред, чрезъ которую нкоторые эпизоды Рустеміады прошли на Русь, быть можетъ, къ имени героя пристало прозвище по его національности (Ирани значитъ иранецъ по-персидски) или послднимъ было даже замнено имя Рустемъ, и это прозвище, смненное на Руси именемъ Ильи, кое-гд еще повторялось безсознательно на раду съ христіанскимъ именемъ. Такимъ образомъ, и до составителя Тидрекъ-саги донеслись два имени русскаго богатыря — ярлъ Илья и ярдъ Иронъ {Переходъ долгаго а въ о — обычное явленіе въ нкоторыхъ иранскихъ діалектахъ. Срав. осет. иронъ, мазандер. iron etc.}.

Помимо западныхъ (нмецкихъ) свидтельствъ, кажется, можемъ и въ современныхъ былинахъ найти указанія на то, что Илья только впослдствіи омужичился, когда нашъ эпосъ перешелъ въ крестьянскую среду.

Придавъ ему крестьянское происхожденіе, сверно-русскіе сказители (въ данномъ случа исказители) не создали ни одной былины, гд бы Илья являлся настоящимъ крестьяниномъ съ сохой, какъ другой ‘представитель’ крестьянства — Минула Селяниновичъ. Крестьянскою работой онъ занимается только одинъ разъ въ жизни: корчуетъ пни подъ пашню посл своего исцленія каликами, а затмъ покидаетъ крестьянскую среду навсегда и до самой старости ни разу не возвращается въ нее. Вс свои подвиги онъ совершаетъ какъ богатырь-дружинникъ на служб Владиміра, либо какъ вольный старый козакъ (въ былинахъ безъ отношенія къ кіевскому князю). Насколько механически крестьянство приклеено къ старому козаку, видно, напримръ, изъ такихъ былинъ, гд Илья уже сейчасъ по исцленіи и вызд изъ родительскаго дома успваетъ преобразиться въ стараго козака, или изъ такихъ, гд онъ прямо называется ‘старымъ Козаковъ города Мурома, села Карачаева’ {Рыбниковъ, т. II, стр. 2.}, какъ-будто существовали какіе-то муромскіе козаки.

Дале, мы видимъ, что хотя Илья вообще отличается нестяжательностью, былины о его встрч съ разбойниками любятъ описывать его богатство и роскошь вооруженія {Изъ былинъ Рыбникова, т. Ш, No 7, стр. 28 (Кирев., т. I, стр. 57), мы знаемъ, что Иль было не чуждо и дворянское благородное занятіе охотою и что у него было свое подворье богатырское (стр. 29). По мннію Д. Ровинскаго, ‘родовитость Ильи подтверждается извстіемъ Лассоты о томъ, что гробница его показывалась рядомъ съ гробницей другаго богатыря, причемъ об гробницы были поставлены каждая въ особомъ придл при соборной церкви въ Кіев’ (т. IV, стр. 183).}.

Слды позднйшаго искаженія въ простонародномъ дух можно видть и въ ссорахъ Ильи съ княземъ Владиміромъ. Въ этихъ ссорахъ, по справедливому замчанію Д. Ровинскаго, ‘чувствуется, прежде всего, протестъ простаго народа противъ правительственныхъ притсненій, противъ увеличенія сборовъ съ царскихъ кабаковъ, вздорожанія вина и непомрныхъ поборовъ съ простонародной голи. Самыя причины ссоры очень неясны, впрочемъ, былинщику нуженъ былъ какой-нибудь, хотя бы и пустой, поводъ, только бы привести дло къ ссор и заставить Илью заступиться за бднаго человка, за голь, и вотъ начинаетъ у него Муромецъ уничтожать все казенное: хлещетъ, колотитъ княжескихъ богатырей, застольщиковъ и самого князя, обламываетъ съ дворца золотыя маковки, разбиваетъ царскіе кабаки, тутъ же стаскиваетъ и кресты съ церквей, — хотя церкви и Божіи, но кресты на нихъ поставлены не по-писаному, а никоновскіе крыжи, и потому не за грхъ такіе крыжи Иль Муромцу съ голями и на вино пропить. Это тотъ же самый протестъ, который, въ боле беззубой форм, перешелъ въ позднйшія народныя картинки: ЛГыши кота погребаютъ, Котъ казанскій и т. п.’.

Дйствительно, грубыя выходки Ильи, придающія ему интересъ въ ‘простонародной сред (особенно сред голей кабацкихъ), несомннно искажаютъ высоконравственный обликъ, просвчивающій въ большинств подвиговъ Ильи, и должны быть объясняемы, какъ позднйшее простонародное наслоеніе. Но наслоеніе могло лечь только на нчто древнее, грубая подкалевка на прежній рисунокъ, боле соотвтствовавшій типу Ильи. Не трудно предположить, что въ древнихъ, впослдствіи безобразно размалеванныхъ, отношеніяхъ Ильи къ князю Владиміру правда и справедливость были всегда на сторон Ильи и что столкновенія его съ княземъ были достаточно мотивированы, между тмъ какъ теперь Илья въ своихъ дикихъ, мало мотивированныхъ выходкахъ переступаетъ вс мры и не знаетъ удержу, какъ пьяная толпа при каждомъ бунт обязательно разбивающая кабаки.

Естественными, такъ сказать, законными мотивами ссоры древняго Илья съ княземъ могли быть: неблагодарность, выказываемая княземъ народному богатырю, изъ чувства зависти къ его подвигамъ (таково чувство Кейкауса къ Рустему), или доврчивость князя къ клеветникамъ, наговаривавшимъ ему на богатыря. При этихъ мотивахъ ссоры, князь могъ подвергать въ своемъ несправедливомъ гнв народнаго богатыря заключенію (какъ Владиміръ засадилъ, по наговору, своихъ бояръ Илью въ погребъ или какъ Гуштаспъ, по виговору, заточилъ въ крпость на цпь своего сына Исфендіара), но затмъ, при наступленіи бды неминучей, властитель раскаивался въ своемъ безразсудств, освобождалъ богатыря, а тотъ, великодушно простивъ обиды, спасалъ отечество и властителя отъ враговъ. Словомъ, намъ представляется, что въ древнйшихъ столкновеніяхъ Ильи съ княземъ, давшихъ основу къ дальнйшей вульгарной размолвк, Илья (или его предокъ) долженъ былъ быть, по самому смыслу мотивовъ столкновеній, богатыремъ, весьма близкимъ къ князю, жившимъ при его двор, настолько авторитетнымъ по происхожденію и заслугамъ, что йогъ вызвать въ княз зависть къ своему вліянію и слав, — лицомъ врод князя Рустема или царевича Исфендіара, а не пріхавшимъ изъ деревни мужикомъ, богатыремъ, который начинаетъ спьяна буянить лишь потоку, что сразу не поврили его побд надъ Соловьемъ, или который остается недоволенъ княжимъ подаркомъ (черта, совершенно несогласимая съ безкорыстіемъ Ильи).

Наконецъ, быть можетъ, слды древняго, не простонароднаго происхожденія Ильи сохранились въ извстныхъ трехъ былинахъ Ефименко (NoNo І, IV, V), которыя постоянно сопровождаютъ имя Ильи титуломъ ‘осударь нашъ’ {Также государемъ называется Илья въ былинахъ Гильфердинга, 219, 232 и 305.} и въ одной былин Рыбникова {Рыбн., IV, стр. 8.}, гд Илья не называется крестьянскимъ сыномъ, хотя и живетъ въ Муром, и, собираясь хать въ Кіевъ-грядъ’

‘Приходилъ на свой широкій дворъ,

Говорилъ-то своимъ слугамъ врныимъ,

Сдлайте-ко, уздайте добра коня’ и проч.

Отмтимъ также, что въ рукописномъ сказаніи объ Иль Муромц (рукопись No 222, XVIII в., изъ собранія H. С. Тихонравова) Илья называется богатыремъ изъ славнаго города Мурома, а не крестьянскимъ сыномъ, и избавленный имъ Сибеской (т.-е. сибежскій) царь, обращаясь къ нему, называетъ его ‘свтъ государь Илья Муромецъ’ {См. Этногр. Обозрніе, кн. VIII, стр. 302, въ стать Н. С. Тихонравова. Пять былинъ по рукописямъ XVIII в.}.

Въ связи съ южно-русскимъ происхожденіемъ древняго Ильи находится и вопросъ о его прозвищ.

Въ настоящее время, кажется, уже большинство изслдователей эпоса пришло къ убжденію, что прозваніе ‘Муромецъ’ и сверно-русское мстное прикрпленіе Ильи — факты его позднйшей эпической исторіи. Названіе Муромецъ ничто иное, какъ позднее осмысленіе ничего не говорящей сверной Руси старой формы прозвища Ильи, которая дошла да насъ въ нсколькихъ варіантахъ, какъ южно-русскихъ, такъ и свернорусскихъ: Моровлинъ (Ляссота), Муравленинъ (Кмита чернобыльскій), Муровицъ (финск. Muorovitsa), Муровецъ (въ запискахъ Панкева и въ одной рукописной побывальщин XVIII в. у Л. И. Майкова, въ которой и городъ, откуда Илья родомъ, названъ Моровъ), Dia Muurovits (у Луиса де-Кастильо) {См. А. Н. Веселовскаго: ‘Юж. русск. былины’, вып. I, его же Ж. М. Н. Пр. 1883, апрль, No 220, тамъ же, 1890 г., мартъ, стр. 9—10 и 22. В. Каллашъ — мелкія этнолог. замтки въ Этнограф. Обозрніи, 1889 г., кн. III, стр. 204—5, и кн. V, стр251,1 его se pro domo sua — тамъ же, стр. 248, гд сдланъ экскурсъ въ исторію разработки вопроса о прозвищ Ильи.}. Для объясненія происхожденія прозвища Муровецъ и друг. было указано немало топографическихъ названій, относящихся къ южной Руси. Таковы, напримръ: село Моровскъ (Черниг. губ., Остер. узда), соотвтствующее древнему г. Моровійску или Моровіеску, существовавшему раньше XII в., такъ какъ первое упоминаніе о немъ въ лтописяхъ относится къ 1139 г., Муравсхій шляхъ по водораздлу Днпра и Дона’ рка Муравецъ, воспваемая въ одной волынской псн, островъ Моровинъ, мстность Муравица, Муравскій островъ на Днпр и др. {См. замтки В. В. Каллаша въ Этнограф. Обозрніи, кн. III, стр. 204, и V, стр. 251.}.

Дале мы предложимъ нашу догадку относительно мстности, къ которой былъ прикрпленъ древнйшій южно-русскій Илья раньше, чмъ, онъ сталъ Муромцемъ. По для мотивировки нашего предположенія необходимо сначала остановиться на первомъ подвиг Ильи — на освобожденія въ Чернигова отъ обложившей его рати.

Извстно, что, отправляясь изъ родительскаго дома, изъ Мурома, въ городъ Кіевъ къ князю Владиміру, Илья длаетъ значительный крюкъ’ освобождая по пути городъ Черниговъ. Намъ кажется, что упоминаніемъ Чернигова въ значительномъ числ былинъ о первой поздк Ильи въ Кіевъ можно до нкоторой степени воспользоваться, какъ датой для прикрпленія Ильи къ сверской (черниговской) Руси и къ дотатарскому періоду.

Вообще для хронологіи нашего эпоса (конечно, относительной) иметъ значеніе тотъ фактъ, что въ числ городовъ, упоминаемыхъ былинами (Кіевъ, Смоленскъ, Ростовъ, Муромъ, Рязань, Владиміръ, Турокъ (?), Угличъ, Суздаль, Галичъ Волынскій), Черниговъ встрчается гораздо чаще другихъ, называясь нердко славнымъ {Кирев., I, стр. 38, III, 20.}, стольнымъ {Наприм., въ рукоп. былин XVIII в. изъ собранія . И. Буслаева, см. Этногр. Обозрніе, VIII, стр. 25.} и обыкновенно, въ тсной связи съ Кіевомъ {Наприм. Гильферд., No 152 (ст. 784), тамъ же, столб. 90, 779, 1284, 878.}. Такъ, по нкоторымъ былинамъ, заставы, встрченныя Ильей, были имъ встрчены на пути изъ Чернигова въ Кіевъ, или застава богатырская, на которой стоитъ самъ Илья, находится между Кіевомъ и Черниговомъ {Кирев., I, стр. 52, Гильферд., 8.}. Прогнавъ изъ-подъ Чернигова басурманскую рать, Илья получаетъ приглашеніе оставаться въ немъ княземъ, царемъ или воеводою {Наприм., Кирев., I, 28, 85, 88, Гильферд., 17, 440, 1000. Князь Черниговскій упоминается у Гильферд., столб. 17.}. Былины упоминаютъ владыку черниговскаго, который держитъ закладъ за Алешу Поповича противъ Тугарина {Кирев., II, 77.}, за Ивана Гостинаго противъ князя Владиміра {Тамъ же, III, 5.} и за Дюка Степановича противъ Чурилы {Гильферд., столб. 779 и 81.}, причемъ мсто для скачки въ послдней былин опредляется разстояніемъ отъ Кіева до Чернигова {Ср. Рыбник., III, No 34.}. Въ Чернигов сидитъ какой-то воевода {Кирев., I, 36.} или король {Тамъ же, III, 111.}, отецъ Авдотьи Лебеди-Блой, или Димитрій гость богатый — отецъ Настасьи Димитріевны {Рыбник., II, No 13.}. Упоминается какая-то рка Черниговская въ обычной роли рки Смородины, возл которой стоялъ дубъ съ гнздомъ Соловья разбойника {Гильферд., 302.} и гора черниговская {Ефименко, стр. 26 и 27.}. Въ Чернигов проживаютъ, по указанію нкоторыхъ былинъ, бояринъ Ставръ Годиновичъ {Рыбн., II, No 19, Гильферд., 21 и 140, Этногр. Обозрніе, VIII, стр. 25.} и Данило Лавчанинъ {Кирев., III, 86.}. Черниговъ славится золотою казной {Гильферд., 361.}, заморскими винами, калашницами и двушками {Ефименко, стр. 26.}.

Эти сравнительно частыя упоминанія Чернигова въ былинахъ, и, притомъ, въ связи съ Кіевомъ, должны, повидимому, указывать на тотъ періодъ южно-русской исторіи (XI, XII вв.), когда Черниговъ считался первымъ городомъ посл стольнаго Кіева, когда столъ черниговскій только кіевскому уступалъ въ значеніи и потому нердко стоялъ съ нимъ въ антагонизм {Вспомнимъ, какъ владыка черниговскій, держащій закладъ противъ кн. Владиміра, завладваетъ его тремя кораблями на Днпр. Кирев., III, 8.}. Упорно держащійся въ былинахъ мотивъ, что богатырь прогоняетъ отъ осажденнаго Чернигова непріятельскую рать, въ связи съ поздкой того же богатыря въ Кіевъ, долженъ указывать на тотъ періодъ, когда эти оба города были въ тснйшей связи, и это низводитъ насъ къ XI, XII или началу XIII столтій. Въ XI и XII вв. Черниговъ неоднократно подвергался осад, главнымъ образомъ, вслдствіе княжескихъ между усобій, причемъ князья сами приводили половцевъ къ его стнамъ. Такъ, въ 1094 году Олегъ Святославичъ изъ Тмутаракани съ половцами подступилъ къ Чернигову, опустошилъ его окрестности, пожегъ монастыри, и Мономахъ, сначала затворившійся въ город, ушелъ изъ него въ Переяславль, уступивъ черниговскій столъ Олегу {Лтоп. Подъ 1094 г. См. Багаля: ‘Исторія сверской земли до половины XIV в.’. 1882 г., стр. 171.}.

Не мало терпла Черниговская земля отъ княжихъ усобицъ при Черняховскихъ князьяхъ Всеволод Ольгович (1128—1140) и Владимір Давидович (1140—1151), вслдствіе притязаній Ольговичей на кіевскій столъ. ‘Все княженіе Владиміра Давидовича въ Чернигов,— говорить г. Багалй,— наполнено было войнами, Черниговское княжество въ это время нсколько разъ было опустошаемо, но не половцами, а русскими войсками Изяслава’ {Тамъ же, 214.}. Въ 1152 г., во время похода Юрія Суздальскаго со многими русскими князьями и половцами на южную Русь, половцы, по его приказу, повоевали многія мста около Чернигова, 12 дней половцы стояли подъ городокъ, пока не пришла къ нему на помощь кіевская рать (Изяслава и Вячеслава), что побудило половцевъ оставить отрядъ Юрія {Лтоп. подъ 1152 г. и Багалй, 215.}. ‘Разореніе Черниговской области,— говоритъ Голубовскій {Печенги, турки и половцы до нашествія татаръ, стр. 86.},— было не меньше, чмъ другихъ княжествъ въ удльный періодъ, но, главнымъ образомъ, здсь причиной были княжескія междуусобія. Кочевники-половцы весьма часто были приглашаемы то тмъ, то другимъ княземъ Чернигова, и Святославичи довели свою область до самаго обезлюднія. Уже въ 1159 г. Святославъ Олеговичъ жалуется на запустніе (черниговскихъ) городовъ: Любеча, Морозова, Оргоща и Всеволожа’. Наконецъ, разгромъ Черниговскаго княжества завершается въ 1239 году взятіемъ Чернигова татарами, сожженіемъ его и опустошеніемъ всей области {Память о разореніи Чернигова татарами сохранилась въ одной псн, записаной въ Симб. губ. Кирев., вып. VII, стр. 54:

‘Было во город во Чернигов —

Воевали, бузовали три татарченка,

Они били, разбивали нашъ Черниговъ-градъ.

Намного они брали золотой казны,

А еще того побольше чечью жемчуга’ и т. д.}. Память объ этомъ событіи должна была въ народ тсно связаться съ памятью о мученической кончин въ орд черниговскаго кн. Михаила и его боярина еодора. Внукъ Михаила, Борисъ Васильевичъ, сопровождавшій дда въ орду, получилъ позволеніе возвратиться въ свой удлъ. ‘Съ этого времени,— говоритъ, г. Багалй,— о князьяхъ черниговскихъ почти вовсе не упоминается въ лтописяхъ’ {Назв. соч., стр. 268.}.

Такимъ образомъ, въ былинномъ мотив обложеніе Чернигова непріятельскою ратью можно видть отголосокъ тхъ военныхъ дйствій, которыя совершались подъ стнами Чернигова въ періодъ времени отъ половины XI до половины XIII вка: половецкихъ погромовъ, самостоятельвыхъ (наприм., въ 1068 и 1187 гг.) или чаще въ союз съ русскими войсками, и, наконецъ, татарскаго погрома 1239 года. Нельзя ли сдлать отсюда какія-нибудь заключенія о богатыр, котораго народное сказаніе приводитъ въ тсную связь съ городомъ Черниговомъ? Кажется, можно. Еслибъ мы предположили, что Илья Муромецъ былъ искони прикрпленъ происхожденіемъ къ Муромской области и затмъ введенъ въ кругъ кіевскихъ богатырей, то его поздка въ Кіевъ, въ этотъ эпическій центръ богатырскій, конечно, объясняется весьма естественно, такъ же, какъ, напримръ, поздка ростовскаго Александра Поповича въ Кіевъ. Но уже не такъ легко объяснить, почему понадобилось муромскому богатырю по дорог въ Кіевъ (sic) пріхать къ Чернигову и совершить около него свой первый богатырскій подвигъ по вызд изъ дому. Будь это еще какое-нибудь чудесное приключеніе, врод борьбы съ змемъ, мы могли бы предположить, что въ похожденія богатыря былъ въ данномъ случа вплетенъ фантастическій сказочный мотивъ, но дло Ильи подъ Черниговомъ не носитъ какого-нибудь любопытнаго сказочнаго характера, а скоре напоминаетъ какъ будто историческую черту. Хотя во многихъ былинахъ мы находимъ этотъ подвигъ Ильи, но разсказывается онъ обыкновенно кратко, не картинно, въ нсколькихъ стихахъ, и весь интересъ разсказа сосредоточивается, главнымъ образомъ, на той черт, что черниговцы приглашаютъ Илью, какъ освободителя, остаться у нихъ въ князьяхъ или въ воеводахъ, на что онъ отвчаетъ отказомъ.

Появленіе Чернигова въ былинахъ о муромскомъ богатыр еще было бы умстно, если бы дйствительно Черниговъ лежалъ на пути изъ роднаго села Ильи въ Кіевъ. Но этого нтъ. Илья длаетъ значительный крюкъ, чтобы по пути въ Кіевъ освободить Черниговъ. Конечно, можно предположить, что для муромскихъ сказителей этотъ крюкъ и не представлялся крюкомъ, по ихъ незнанію географіи. Но и это предположеніе мало вроятно: направленіе къ матери городовъ русскихъ, къ кіевскимъ святынямъ, столь много посщаемымъ населеніемъ всхъ концовъ Руси, должно было быть такъ же хорошо извстно всюду на Руси въ средніе вжа, какъ и въ наше время. Въ виду всего этого, намъ кажется возможнымъ прибгнуть къ слдующей гипотез, которая должна объяснить вышеприведенные факты, именно, что

1) Илья длаетъ значительный крюкъ, чтобы освободить Черниговъ.

2) Освобожденіе Чернигова — первый подвигъ Ильи по вызд изъ дому.

3) Населеніе Чернигова проситъ Илью остаться у нихъ княземъ или воеводой, т.-е. относится къ Иль лучше, чмъ Владиміръ кіевскій.

4) Заставы, осиленныя Ильей, лежатъ именно на пути изъ Чернигова въ Кіевъ.

Кажется, можно предположить, что древнйшій Илья, раньше своего прикрпленія къ Мурому, былъ прикрпленъ къ другой мстности и именно въ Черниговщин. Онъ могъ быть связанъ съ городомъ Черниговомъ и потому совершаетъ для его освобожденія свой первый подвигъ, какъ богатырь Черниговщины. Этимъ объясняется и ласковое отношеніе къ нему черниговцевъ, и то обстоятельство, что во многихъ былинахъ заставы помщены именно на пути изъ Чернигова въ Кіевъ, а не изъ Мурома въ Кіевъ.

Совершая первый подвигъ по вызд изъ дому у Чернигова, древній Илья, вроятно, вызжалъ не изъ такого отдаленнаго родного мста, каковъ Муромъ, а откуда-нибудь поближе къ Чернигову. Продолжая гадать, откуда могъ выхать древній Илья, мы натыкаемся на городъ Моровскъ (Моровійсгь), принадлежавшій къ городамъ Черняговскаго княжества въ XII, XIII в. и нердко упоминаемый въ лтописи въ описаніи событій, разыгрывавшихся подъ Черниговомъ или въ Черниговской области {Такъ, въ 1189 г. въ черниговскомъ город Моровійск Ярополкъ кіевскій заключаетъ миръ съ Ольговиченъ Всеволодомъ, въ 1152 г. Изяславъ, по дорог въ Черниговъ, осажденный Юріемъ суздальскимъ съ половцами, останавливаются у Моровійска въ 1164 г. у того же города останавливается Юрій суздальскій въ поход на Черниговъ, въ 1159 г. Святославъ черниговскій упоминаетъ Моровійскъ въ числ своихъ городовъ: ‘Господи,— говоритъ онъ,— ты видишь мое смиреніе, не желая проливать христіанской крови, я взялъ (отъ брата) Черниговъ съ 7 пустыми городами, въ которыхъ сидятъ псари да половцы: Моровійскомъ, Любескомъ, Оргощемъ, Всеволожемъ’, въ 1160 году въ этомъ город съхались Святославъ Ольговичъ съ Ростиславомъ Мстиславичемь, чтобы заключить союзъ, въ 1571 г. Олегъ Святославичъ новгородъ-сверскій въ усобиц съ черниговскимъ Святославомъ Всеволодовичемъ сжигаетъ его города — Лутаву и Моровіескъ.}. Конечно, точное мстоположеніе этого города неизвстно, но весьма вроятно, что онъ стоялъ на мст ныншняго села Моровска (въ Остерск. узд, Черниговской губ., на правомъ берегу Десны), по дорог изъ Чернигова въ Кіевъ {См. Багалй, стр. 145.}, и поэтому, если бы дйствительно древній Илья былъ прежде прикрпленъ къ Моровску, былъ Ильею моровскимъ, ему естественно было бы хать чрезъ Черниговъ въ Кіевъ и освобождать отъ враговъ (иногда татаръ) главный городъ родной области. Конечно, отстаивать послднюю черту нашей гипотезы, именно древнйшее прикрпленіе Ильи къ Моровску (Моровійску), мы не станемъ {Хотя для подкрпленія ея можно сослаться на принадлежащую Л. Н. Майкову былину, гд роднымъ городомъ Ильи названъ Моровъ.}, но принадлежность древняго Ильи Черниговщин (предшествующее его прикрпленію къ Суздальщин), кажется намъ весьма вроятнымъ и по нкоторымъ другимъ соображеніяхъ, которыя выскажемъ ниже {Отмтимъ, что въ былин Калинина (Гильф., No

Илья проситъ у отца благословеніе хать въ городъ Черниговъ, а затмъ уже изъ Чернигова въ Кіевъ, къ ласковому князю Владиміру.}.

Дальнйшее прикрпленіе южнорусскаго (сверянскаго) богатыря къ Мурому, какъ извстно, находится въ связи съ колонизаціоннымъ движеніемъ сверянскаго населенія на сверо-востокъ и переходомъ исторической сцены въ Суздальщину и затмъ въ Московщину. Уже при Мстислав, брат Ярослава, въ понятіе Сверской земли входитъ, кром главнаго ядра — области сверянъ — область радимичей и вятичей съ Муромо-Рязанскою землей {Багалей, стр. 49.}. Колонизація послдней земли, нкогда сплошь населенной финскимъ элементомъ, въ силу географическихъ условій мстности, двигалась очень медленно и финскій элементъ лишь туго проникался славянскимъ. ‘Главными дятелями въ этой мирной колонизаціи были, конечно, вятичи, этимъ только и можно,— говоритъ проф. Багалй,— объяснить тсную связь Муромо-Рязанской земли съ Сверской’ {Наз. соч., стр. 81.}. Городъ Муромъ уже существовалъ въ конц XI в. и лежалъ на самомъ порубежьи Русской земли съ землями камскихъ болгаръ, которыми былъ временно взятъ въ 1088 г. {Что Муромъ принадлежалъ Сверской земл, видно изъ словъ, сказавшихъ Олегомъ Святославичемъ Изяславу Владиміровичу, сыну Мономаха: ‘Иди у волость отца, своего Ростову, а то (Муромъ) есть волость отца моего’. Багалй, стр. 182, со ссылкой на Ип. лтопись, стр. 185.}, основаніе Рязани относитъ Д. И. Иловайскій {Исторія Рязанскаго княжества, стр. 24.} къ шестидесятымъ годамъ того же столтія, къ княженію Святослава Ярославича. Обрусеніе этихъ земель и распространеніе въ нихъ христіанства длаетъ сильные успхи лишь съ половины XII в., когда у твердилось оно у вятичей. Ярославъ Святославичъ, получивъ въ удлъ муромо-рязанскія земли, особенно энергично ведетъ борьбу со всми элементами, враждебными христіанству. Посл него, при его сыновьяхъ, Муромо-Рязанская земля обособляется отъ Сверской. Между тмъ какъ самъ Ярославъ еще употреблялъ усилія, чтобы утвердиться въ Приднпровьи, сыновья его не возобновляютъ притязаній на старшинство въ род Святославичей и не думаютъ покидать своихъ сверо-восточныхъ волостей для того, чтобъ отыскивать неврныя земли на юг {Багалй, стр. 138.}. Съ этого времени среднее теченіе Оки все боле и боле выдляется изъ общей системы удловъ и начинаетъ жить собственною жизнью. Въ конц XII в. (въ 1198 г.) произошло нарушеніе прежней религіозной зависимости Муромо-Рязанской земли отъ Чернигова, когда Рязань получаетъ особаго епископа. Въ силу смшаннаго этнографическаго элемента, вошедшаго въ составъ этой земли, а также въ силу ея сосдства съ землею Ростово-Суздальской, она забываетъ впослдствіи свою связь съ Сверскою землей и входитъ въ боле тсную связь съ Русью сверо-восточной {Ibid., стр. 177.}. Но она когда-то получила изъ южной Руси, именно изъ Черниговскаго княжества, и христіанство, и часть своего славянскаго населенія, которое переходило сюда вслдствіе татарскаго погрома, опустошившаго южныя части Черниговской области. Вообще жъ концу XIII в. прилегающія непосредственно къ степямъ южно-русскія окраины запустли и нтъ признака славяно-русскаго населенія въ малорусскихъ частяхъ Курской губерніи, въ степномъ район Черниговской и Полтавской по Сул, Сейму и Нижней Десн {Житецкій. Кіевская Старина 1884 г., августъ, стр. 57.}. Естественно, что вмст съ населеніемъ переходили на сверо-востокъ и южныя историческія псни съ ихъ богатырями кіевскими, черниговскими, переяславскими и друг. Къ этому періоду должно относиться и прикрпленіе муровскаго богатыря къ новымъ мстамъ, которое мы видимъ въ нашемъ эпос. Вслдствіе полнаго забвенія черниговскаго города Моровска и близкаго звуковаго сходства его имени съ Муромомъ, не трудно себ представить, какъ древній Муровецъ, или Моровецъ перешелъ въ Муромца, а разъ этотъ эпитетъ утвердился за нимъ, народная фантазія стала искать и родины его въ какой-нибудь мстности Муромской области. Вроятно, въ разныхъ областяхъ, гд были извстны псни объ Иль, бывали попытки и къ прикрпленію его къ той или другой мстности {Наприм., въ былин Рыбн. (т. III, Я 4) Илья называется родомъ изъ Кракова, села Березина.}. Но, въ силу неизвстной для насъ причины, въ современныхъ былинахъ ршительно утвердилось, какъ его мсторожденіе, село Карачарово или Карачаево (Владимірской губ.). Можетъ быть, и здсь, какъ въ замщеніи Морова Муромомъ, повліяло какое-нибудь звуковое сходство, созвучіе названія села Карачарова съ какою-нибудь сверскою мстностью, упоминавшеюся въ похожденіяхъ Ильи. Во всякомъ случа, ршить этотъ вопросъ мы едва ли когда-нибудь будемъ въ состояніи, но, за неимніемъ точныхъ данныхъ, можно, пожалуй, рискнуть слдующею догадкой, основывающеюся, впрочемъ, на очень зыбкой почв — на перевираніи мстныхъ названій, для котораго можно найти не мало данныхъ въ нашемъ эпос. Нельзя ли предположить, что село Карачарово (Карачаево) явилось какъ замна боле южнаго города Карачева, древняго города черниговскихъ князей, лежавшаго приблизительно на границ княжества Черниговскаго и Новгородъ-Сверскаго и упоминаемаго лтописью въ изложеніи политическихъ событій, начиная съ половины XII в. {Имя города Карачева въ лтописяхъ встрчается съ 1146 года, когда, во время усобицы между кн. Святославомъ новгородъ-сверскимъ и князьями черниговскими, Святославъ, не надясь удержаться въ Новгород-Сверскомъ, пошелъ къ Карачеву, разорилъ его и потомъ бжалъ къ вятичамъ. По заключеніи мира, около 1156 г., Святославъ Олеговичъ вымнялъ себ Карачевъ. Затмъ Карачевъ принадлежалъ Святославу Всеволодовичу кн. кіевскому или завислъ отъ него и служилъ опорнымъ пунктомъ кіевскимъ князьямъ въ войнахъ ихъ съ половцами и Рязанью. Съ 1246 г., посл нашествія татаръ, Карачевъ сдлался главнымъ городомъ особаго удла, основаннаго Мстиславомъ, сыномъ кн. Михаила черниговскаго.}. Быть можетъ, этотъ городъ былъ связанъ въ древнихъ сказаніяхъ съ похожденіями Ильи. Подтвердить это предположеніе можно мстнымъ преданіемъ, досел прикрпленнымъ къ г. Карачеву иди, точне, къ его области. Къ окрестностямъ города пріурочивается мстопребываніе былиннаго Соловья-разбойника. Въ 25 верстахъ отъ Карачева протекаетъ рка Смородинная и на берегу ея находится древнее село ‘Девятидубье’. Мстные старожилы указываютъ то мсто, гд было расположено гнздо Соловья разбойника. И теперь на берегу Смородинной находится огромныхъ размровъ пень, который, по преданію, сохранился отъ девяти дубовъ {См. Московскія Вдомости 1890 г., No 101, корреспонденція изъ Карачева, Орловской губерніи. См. также Этногр. Обозрніе, кн. III, стр. 206. По сообщенію С. Н. Маслова, въ Орловской губ., Карачевскаго узда, есть село ‘Девять Дубовъ’ и ‘Соловьевъ перевозъ’.}. Въ современныхъ былинахъ Илья ничмъ не связанъ съ Карачевымъ, и этотъ городъ вовсе не упоминается. Но въ полукнижной повсти о 7 богатыряхъ, изданной по рукописи XVII в. Н. И. Костомаровымъ {Памятники старинной русской литературы, вып. 2, и Богатырское слово, изданное Е. В. Барсовинъ, гд калика говорятъ о себ (стр. 16): ‘Зовутъ меня по имени Никита Ивановичъ, родомъ если Карачевецъ’.}, Илья во глав шести богатырей по дорог въ Царьградъ встрчаетъ двнадцать каликъ перехожихъ: ‘А у каликъ атаманъ, и зовутъ его Никитою, а родомъ Карачевецъ’ (т.-е. изъ города Карачева). Этотъ Карачевецъ не захотлъ уступать своего платья Алеш, но уступаетъ его съ готовностью Иль. Названіе Никиты по городу, откуда онъ родомъ, вроятно, послдній отголосокъ памяти о город Карачев, сохранившійся въ былинной записи XVII в. {Нельзя при этомъ не вспомнить, что Илья также иногда переодвается каликою (Кирев., т. IV, стр. 41) и назвался въ одной былин Никитой Заолшаниномъ (Кир., т. IV, стр. 47). Въ Богатырскомъ слов, изданномъ Е. В. Барсовымъ, Никита Карачевецъ иметъ и одно съ Ильей отчество — ‘Ивановичъ’ (стр. 15).}.

Воспоминаніе о немъ, подтверждаемое мстными карачевскими преданіями о Соловь и р. Смородинной, должно было такъ же исчезнуть изъ эпоса, какъ память о южномъ город Моровск. Но, быть можетъ, созвучіе Карачева съ Карачаевымъ повело къ прикрпленію къ этому селу рожденія и первыхъ опытовъ силы Ильи. Какъ мстное преданіе карачевское связываетъ имя Ильи съ ркой (Смородинной) и разбойникомъ (Соловьемъ), такъ мстное карачаровское преданіе, доставленное О. Миллеру г. Экземплярскимъ, связываетъ также своего богатыря съ ркой (Окою) и разбойниками. По берегамъ Оки, поросшимъ густымъ дубовымъ лсомъ, безстрашно бродили въ древнее время шайки разбойниковъ, отъ которыхъ много страдали жители окрестныхъ селеній. Чтобы избавиться отъ этихъ разбойниковъ, жители Карачарова задумали приблизить русло Оки къ своему селу: въ такомъ случа, полагали они, шайки разбойниковъ не осмлятся бродить по берегамъ рки, и вотъ они поршили очистить берега Оки отъ дубняка, а самый дубнякъ побросать въ рку и тмъ измнить ея теченіе по направленію къ селу. Каждый житель долженъ былъ очищать отъ дубняка свой пай по рк и закидывать этимъ дубнякомъ ея русло. Здсь, за этою работой, Илья Муромецъ, только что исцленный странниками, засталъ своихъ родителей, которые трудились почти безплодно. Появленіе его удивило всхъ. Еще боле удивилъ всхъ Илья своею необыкновенною силой: онъ безъ затрудненія и въ короткое время очистилъ доставшійся на долю его родителей пай, съ корнемъ вырывая изъ земли дубы {О. Миллеръ, стр. 286.}.

Аналогія между карачаровскимъ и карачевскимъ преданіемъ представится еще ярче, если мы припомнимъ слдующія совпаденія: какъ въ карачаровскомъ Илья вырываетъ руками дубы, чтобы завалить рку Оку, такъ въ былинахъ онъ же, вырывая съ корнями дубы, моститъ мосты, чтобы перейти черезъ рку Смородинку, текущую въ области Карачева, какъ Ока въ области Карачарова, и какъ въ карачаровскомъ преданіе этотъ подвигъ Ильи связанъ съ преданіемъ о разбойникахъ, жившихъ на берегу Оки, такъ въ карачевскомъ, какъ и въ былинахъ, на берегу Смородинной живетъ разбойникъ Соловей. Нельзя ли поэтому видть въ карачаровскомъ преданіи позднйшее прикрпленіе Ильи, вызванное созвучіемъ обоихъ мстныхъ названій — Карачева и Карачарова?

Впрочемъ, еслибъ эта догадка и оказалась несостоятельною, еслибъ не сходство названій было поводомъ къ прикрпленію Ильи къ селу Карачарову, а что-нибудь другое, это вопросъ не важный. Важно то, что вся былинная исторія Муромца доказываетъ, что Илья сталъ Муромцемъ сравнительно поздно, уже въ татарскій періодъ, когда въ эпос стали значительно глохнуть воспоминанія о мстностяхъ южной Руси, когда она становится для сказителей ‘страной незнаемой’. Еслибъ Илья дйствительно съ самаго начала былъ связанъ съ Муромскою областью, эпосъ донесъ бы до насъ сказанія о какихъ-нибудь подвигахъ его, совершенныхъ имъ въ родной области и для нея. Но ничего подобнаго не знаютъ былины. Илья немедленно по исцленіи детъ въ Кіевъ, совершаетъ свой первый подвигъ для освобожденія Чернигова и всю свою долгую ‘трехсотлтнюю’ жизнь проводитъ въ степи, на застав между Кіевомъ и Черниговомъ, въ поляхъ цицарскіихъ, не возвращаясь никогда въ родное село Карачарово. Словомъ, ‘старому’ Иль нечего длать съ мужиками-пахарями, онъ не дорожитъ своею ‘отчиной’ и всмъ складомъ своей эпической жизни доказываетъ свое южное, сверянское, происхожденіе, яркіе слды котораго не могли затушевать ни Суздальщина, ни Московщина.

Коснемся теперь другаго вопроса, также представляемаго именемъ нашего народнаго богатыря: въ какомъ отношеніи къ нему находится его’ библейское имя? Обычное объясненіе, что народный богатырь получилъ ни одного изъ самыхъ народныхъ (хотя и ветхозавтныхъ) святыхъ подъ вліяніемъ агіографіи, едва ли можетъ насъ вполн удовлетворить. Конечно, можно сослаться на то, что другой ‘крестьянскій’ богатырь, Микула’ Селяниновичъ, носитъ имя другаго не мене популярнаго святаго, что въ народныхъ смазкахъ объ Иль Муромц Илья дйствительно смшиваете’ съ Ильей Пророкомъ {См. сказку объ Иль пророк, зап. Манжурой въ с. Алексевк, Алекс. у., Екатериносл. губ., въ ст. Сумцовской. Кіевск. Старина 1887 г., ноябрь, стр. 419, ср. Худяковъ: ‘Матеріалы для изученія народи, словесности’, стр. 6 (‘громъ происходитъ отъ того, что Ильи Муромецъ на шести жеребцахъ здитъ’), Романовы ‘Блорусск. сборн.’, вып. IV, стр. 17, 16 11, Иваницкій: ‘Сборникъ H. Н. Харузина’, II, стр. 168 и слд.}, что въ исцленіи Ильи странниками замтно вліяніе апологическихъ мотивовъ {См. Халанскій, назв. соч., стр. 94 и слд.}. Все это такъ, но казалось бы, что еслибъ на народнаго богатыря было перенесено имя народнаго святаго, то, вмст съ именемъ, должна была бы быть прихвачена хотя какая-нибудь черта изъ апологическаго типа Ильи Пророка. Между тмъ, ни одной такой черты нельзя указать въ тип Ильи богатыря {Едва ли можно считать такою чертой муромское преданіе о кон Ильи, выбивающемь копытомъ источники воды.}. Но, оставляя въ сторон неизвстный намъ мотивъ прикрпленія апологическаго имени къ народному богатырю и констатируя только самый фактъ этого прикрпленія, все-таки, можно поставить вопросъ: было ли въ данномъ случа прикрплено ими библейскаго пророка, пришедшее на Русь изъ Византіи вмст съ христіанствомъ, или имя Ильи, вмст съ типомъ богатыря, зашло на Русь съ Востока?

Этотъ вопросъ не покажется страненъ, если мы припомнимъ, что пророкъ Илья такъ же популяренъ на мусульманскомъ Восток, какъ былъ въ Византіи или на Руси, и что его имя могло и на Восток быть прикрплено къ богатырскимъ личностямъ {У Эседа, сына Самана, родоначальника династіи Саманидовъ (IX в.) были сыновья: Нухъ, Ахмедъ, Яхья и Иліасъ, см. Vambery: ‘Geschichte von Bokhara’, I, p. 60.}. Такъ, извстный богатырь Гесеръ-ханъ является, по словамъ г. Потанина, у киргизовъ подъ именемъ На дыра, который сливается съ мусульманскимъ ХизръИльясомъ. У киргизовъ Баянъ-аульскаго округа г. Потанинъ записалъ слдующее преданіе: ‘Ильясъ и Казыръ были двоюродными братьями (киргизы неправильно произносятъ Кадыръ). Ильясъ помогаетъ страждущимъ отъ крушенія на вод, гд онъ проходитъ, тамъ трава зеленетъ. Казыръ и Ильясъ выпили животворной воды, потому и не умираютъ {Очерки сверо-западной Монголіи. Вып. IV, стр. 819. Срав. Илью Муромца, пьющаго цлительную воду по приказу божественныхъ странниковъ.}. Сказаніе о томъ, что Илья вмст съ Хизромъ пьютъ изъ источника жизни, было занесено въ письменность уже персидскимъ поэтомъ Низами {См. Spiegel: ‘Eranische Alterthmnskunde’, II, 614.}. Вспомнимъ дале чуднаго всадника Хазретъ-Ильяса, помогающаго, въ сказк, записанной Лермонтовымъ, Ашикъ-Керибу (=Добрын) прискакать домой. Вспомнимъ также хазарскаго богатыря Иліаса, сына Михраса, упоминаемаго предшественникомъ Фирдоуси, поэтомъ Дакики. Въ отрывк изъ творенія послдняго поэта, включенномъ Фирдоуси въ его Шахъ-намэ, разсказывается, какъ во время войны Рума (Византійской имперіи) съ хазарами гостившій у византійскаго царя иранскій царевичъ Гуштаспъ убилъ въ единоборств страшнаго предводителя хазаровъ Иліаса, сына Михрасова {См. Mohl., т. IV, стр. 269 и 270.}. Намъ, конечно, никогда не будетъ извстно, откуда персидскій поэтъ X в. (Дакики) взялъ сообщаемую имъ легенду о хазарскомъ’богатыр Иль, но въ занесеніи этого хазарскаго Ильи въ эпическія сказанія Ирана, повидимому, слдуетъ видть такой же отголосокъ чужеземнаго эпоса, какой мы видимъ въ Ильяс русскомъ, занесенномъ въ Тидрекъ-сагу и въ поэму Ортнитъ. Что имя Ильи возможно въ хазарскомъ эпос (если таковой существовалъ), въ этомъ не можетъ быть сомннія въ виду распространенія іудаизма въ высшемъ класс хазаръ и мусульманства въ народ.

Слдуетъ думать, что это имя дйствительно было прикрплено у хазаръ къ какому-нибудь крупному лицу и пользовалось широкою извстностью, если оно вошло въ эпосъ сосдней страны, какъ имя предводителя и представителя всего хазарскаго народа. Продолжая гадать, можно было бы допустить такое предположеніе относительно прикрпленія именно Ильи къ главному богатырю русскаго эпоса: къ хазарамъ, находившимся подъ сильнйшимъ вліяніемъ Ирана, могли донестись отголоски Рустеміады и личность богатыря Рустема получить другое имя — имя ветхозавтнаго Ильи. Снабженный этимъ именемъ, типъ Рустема могъ стать извстенъ тмъ русскимъ племенамъ, которыя нсколько вковъ были подъ хазарскимъ владычествомъ. Такимъ образомъ, имя Ильи могло быть извстно и даже популярно у русскихъ славянъ раньше внесенія къ нимъ, хрістіанства съ византійскою агіологіей {Не потому ли первая церковь въ Кіев, раньше оффиціальнаго введеніи хрістіанства, была построена именно въ честь Ильи Пророка?}. Конечно, всмъ этимъ гаданіямъ, быть можетъ, навсегда суждено остаться гаданіями, но мы сочли, возможнымъ не умолчать даже и подобныхъ предположеній, чтобы показать, что и вопросъ объ имени Ильи Муромца далеко не такъ простъ, какъ, кажется, и что до сихъ поръ о немъ можно сказать лишь одно: non liquet.

Переходя къ вопросу: былъ ли Илья Муромецъ лицомъ историческимъ’, кы находимъ въ отвт на этотъ вопросъ почти полное единодушіе у изслдователей нашего эпоса. ‘Всего странне,— говоритъ акад. Ягичъ,— во всякомъ случа, то, что значительнйшая личность ныншней великорусской эпики, средоточіе цлаго круга былинъ, Илья Муромецъ не нашелъ, мста въ русскихъ лтописяхъ. Русскія лтописи ничего не говорятъ, намъ объ Иль Муромц. По лтописямъ Ильи Муромца нтъ. Мы стоимъ. Здсь предъ загадкой, которую едва ли удастся когда-нибудь изслдователю ршить. Мало или ничего намъ не поможетъ то, что онъ представитель, грома или молніи, или силы русскаго народа и т. д. Ибо, скажемъ, пусть и такъ, но, вдь, мы хотли бы узнать, когда и почему народная эпика o олицетвореніе свое привязываетъ къ столь конкретно-обрисованной личности, къ человку по имени Илья, родомъ изъ села Карачарова, близъ, города Мурома и т. д. Весь этотъ конкретный, точно опредленный образъ, не можетъ быть простою случайностью, онъ иметъ какой-нибудь особый, поводъ, котораго только мы не можемъ открыть’ {‘О славян. народ. поэзіи’. Слав. Ежегодникъ, 1878 г., стр. 908 и слд.}.

‘Если г. Квашнинъ-Самаринъ, — говоритъ покойный О. Миллеръ, — полагаетъ, что Илья, сохранившійся въ народномъ эпос подъ своимъ крестнымъ именемъ, сохранился въ Никоновской лтописи подъ старорусскимъ дохристіанскимъ именемъ Рогдая, о которомъ тутъ говорится, что онъ одинъ назжалъ на триста человкъ, то, вдь, это предположеніе, не боле. Илья, по всей вроятности, не изъ тхъ героевъ, которые когда-то дйствительно жили, а потомъ превращены были народнымъ воображеніемъ въ богатырей, онъ герой вполн идеальный, но это не мшаетъ ему быть лицомъ несравненно боле историческимъ, чмъ цлое множество лицъ въ самомъ дл существовавшихъ и даже оставившихъ нкоторый слдъ въ исторіи. Дло въ томъ, что въ идеальной личности Ильи Муромца вполн высказался историческій характеръ русскаго народа’ {Исторія русской слов. Галахова, т. I, стр. 101.}. Съ своей стороны мы вполн присоединяемся ко взгляду, высказанному покойнымъ изслдователемъ. Любимый народный богатырь, сказанія о которомъ въ теченіе ряда вковъ жили въ устахъ народа, долженъ былъ воспринять нсколько послдовательныхъ историческихъ наслоеній и въ ‘томъ смысл стать выразителемъ историческаго характера русскаго народа, но онъ сталъ именно народнымъ идеаломъ вслдствіе того, что никогда не былъ историческимъ лицомъ и никогда не носилъ историческаго имени. Мы не знаемъ при томъ состояніи, въ которомъ дошелъ до насъ богатырскій эпосъ, много ли въ былинахъ скрывается воспоминаній о дйствительно историческихъ лицахъ, но, по крайней мр, онъ сохранилъ намъ не мало именъ историческихъ (какъ, напримръ, Владиміръ, Запава Путятична, Хотенъ Блудоеичъ, Мишатко Путятичъ (см. соображенія Ягича въ Слав. Ежегод. 1878 г., стр. 211—212, Галаховъ, стр. 83), Добрыня, Алеша (Александръ) Поповичъ, Иванъ Даниловичъ (см. Халанскій, стр. 45), Ставръ, Садко, Дунай {Въ Ипатіевской лтописи подъ 1281 г. въ числ воеводъ князя Владиміра Васильковича оказывается Дунай. См. О. Миллера — у Галахова, стр. 89.}, Василій Буслаевъ {Безсоновъ — у Киревскаго, т. V, стр. LXV и слд.}, Вольга Святославичъ (Олегъ?), которыя носятъ эпическія личности. Главный же богатырь русскаго эпоса носитъ такое же неисторическое имя, какъ лишь немногіе другіе: Святогоръ и Микула Селяниновичъ {На искусственность послдняго отчества мы уже указывали какъ-то раньше.}. Какое же заключеніе можно отсюда сдлать? Повидимому, то, что Илья искони былъ чистымъ продуктомъ народной фантазіи (въ противуположность большинству другихъ богатырей), безразлично, создала ли его народная фантазія sponte sua, или лишь обработала по-своему продуктъ чужой, инородческой фантазіи.

Что ничего историческаго искони не было въ Иль, что все историческое было имъ пріобртено лишь впослдствіи, какъ позднйшая окраска, видно изъ того, что и его эпическій предшественникъ, также какъ и онъ, вышелъ изъ области фантазіи, но не усплъ прикрпиться къ кіевскому циклу, такъ какъ погибъ отъ избытка силъ. Мы говоримъ о Святогор. И былины, и изслдователи ихъ указываютъ на то, что Илья является наслдникомъ этого великана. Онъ присутствуетъ при его смерти, учится у него богатырскимъ пріемамъ, наслдуетъ его мечъ-кладенецъ и часть силы. Какъ эпическій отецъ Ильи, Святогоръ гораздо древне, чмъ данный ему въ отцы на-прокатъ карачаровскій крестьянинъ Иванъ Тимоеевичъ. И этотъ предшественникъ Ильи,— на что слдуетъ обратить вниманіе,— принадлежитъ наравн съ кавказскими великанами вполн сказочному міру. И что же? Изъ всхъ богатырей нашего эпоса только одинъ Илья вступаетъ съ нимъ въ сношенія, является его ‘младшимъ братомъ’ и преемникомъ. Ни одинъ же изъ богатырей, носящихъ историческое имя, никогда не встрчается (въ былинахъ) со Святогоромъ. Не указываетъ ли это опять-таки на то, что и преемникъ Сватогора такое же неисторическое лицо, какъ самъ Святогоръ? Но пойдемъ дале. О происхожденіи богатырской силы Ильи мы имемъ два сказанія: одно муромское (полученіе силы чрезъ каликъ), другое — не прикрпленное ни къ какому мсту Руси (полученіе силы отъ дуновенія Святогора), какъ не былъ прикрпленъ къ Руси, даже не здилъ на Русь, самый податель силы. Это не два варіанта одного сказанія, но два совершенно разныя, независимыя другъ отъ друга сказанія. Спрашивается, которое изъ нихъ древне? Многіе признаки говорятъ за то, что муромское сказаніе, проникнутое апологическими чертами, есть боле позднее. Хотя оба сказанія равно извстны современнымъ олонецкимъ сказителямъ, но они не длаютъ попытки согласовать ихъ,— попытки тмъ боле безплодной, что согласованіе невозможно: одно сказаніе логически исключаетъ другое, такъ какъ оба не могутъ хронологически умститься въ біографіи Ильи, такъ же, какъ не можетъ человкъ дважды родиться. Если, такимъ образомъ, Илья, уже по происхожденію своей силы отъ великана, искони не имлъ никакого отношенія къ русской исторіи и даже русской почв {По былин Гильф. No 1, Илья похалъ искать Святогора на Святыя горы (слд., не на Руси), а его отца на какую-то гору Палавонскую. Въ No 273 встрча Ильи съ Святогоромъ на Святыхъ горахъ, Святогоръ живетъ въ щельяхъ (т.-е. въ пещерахъ), какъ, напримръ, кавказскіе великаны.}, то, во-первыхъ, становится возможнымъ предположеніе, что его первоначальный типъ не былъ самостоятельнымъ продуктомъ русскаго народнаго творчества, а лишь впослдствіи обнародился, во-вторыхъ, что этотъ богатырскій типъ вошелъ позже нкоторыхъ другихъ богатырей въ эпическій южно-русскій циклъ, напримръ, позже Добрыни Никитича, племянника Владиміра.

Вообще въ исторіи нашихъ былинъ, какъ и въ исторіи другихъ устныхъ эпосовъ, замчаются два параллельные процесса, которые могутъ быть названы процессомъ историзаціи и (sit venia verbi) поэтизаціи. Процессъ историзаціи состоитъ въ томъ, что чисто-сказочные сюжеты, событія, нкогда происходившія за тридевять земель въ тридесятомъ царств, прикрпляются жъ историческимъ именамъ и историческимъ временамъ. Такъ, какая-нибудь восточная сказка съ сюжетомъ о выход замужъ жены въ отсутствіе мужа вслдствіе козней его соперника, прикрпляется къ историческому имени Добрыни, сказочный сюжетъ о музыкант, покровительствуемомъ морскимъ царемъ (быть можетъ, похожденіе финскаго Вейнемейнена) прикрпился къ имени новгородскаго купца Садка и т. п. Противуположный процессъ поэтизаціи состоитъ въ томъ, что историческая псня, имвшая сюжетомъ реальное событіе, теряетъ подъ вліяніемъ поэтическаго вымысла свой историческій характеръ, смшиваясь съ чисто-сказочными сюжетами, и въ теченіе времени переходитъ въ сказку, пріобртаетъ чудесный элементъ, иногда сохраняетъ лишь историческія имена. Такъ, въ извстной исторической псн о Гришк Отрепьев его жена Марина безбожница обернулась сорокою и изъ палатъ вылетла, такъ, слухи въ народ объ убіеніи Иваномъ Грознымъ сына дали поводъ къ извстной псн, въ которой, вмсто убіенія, дло кончается спасеніемъ царевича Никитой Романычемъ и радостью царя, такъ, въ псн, сложившейся по поводу осады Пскова Баторіемъ, находимъ совпаденіе съ пснью объ осад Волока Дамскаго Сигизмундомъ. Имени Баторія вовсе нтъ. Защитникъ Пскова Иванъ Петровичъ Шуйскій замненъ воеводой Карамышевымъ, король, разбитый имъ, убгаетъ и заклинается подобно Калину, Батыг и пр.

‘Не дай, Боже, мн въ Руси бывать,

Ни дтямъ моимъ, ни внучатамъ,

Ни внучатамъ, и ни правнукамъ’ *).

*) Кирев., т. VI, стр. 187—190.

Имя князя Романа, который, по извстной псн Кирши Данилова, ‘жену терялъ’, смняется послдовательно именемъ князя Демьяна {Ibid., т. VI, стр. 111.}, донскаго козака {Ibid., 118, 114, 117, 119.}, добраго молодца {Ibid., 123, 124, 125.}, молодаго маіора {Ibid., 126, 127.} и т. д., и т. д.

Мы заговорили объ этихъ двухъ процессахъ, присутствіе которыхъ въ нашемъ эпос могло бы быть подтверждено множествомъ примровъ, потому, что одинъ изъ нихъ — историзація — игралъ значительную роль въ эволюціи сказаній объ Иль Муромц, другой — поэтизація — въ исторіи многихъ другихъ богатырскихъ типовъ. Чтобы развить эту мысль, намъ слдуетъ затронуть основной вопросъ о зарожденіи нашего богатырскаго эпоса и о его дальнйшемъ развитіи. Всестороннее разсмотрніе этого вопроса завело бы насъ слишкомъ въ сторону, но, оставляя для дальнйшаго экскурса вопросы о времени и мст зарожденія южно-русскаго эпическаго цикла, спросимъ себя только о томъ, что было началомъ ныншнихъ ‘старинъ’ о богатыряхъ, которымъ дано въ литератур названіе богатырскихъ былинъ?

Если научная разработка памятниковъ эпическаго народнаго творчества различаетъ въ нихъ дв рубрики: былины и псни историческія, то это дленіе, несомннно, иметъ извстное научное значеніе, но только не для народныхъ сказителей. Для послднихъ Илья Муромецъ и прочіе богатыри Владимірова цикла такія же вполн историческія лица, какъ Иванъ Грозный, Гришка Отрепьевъ, Петръ Великій и проч. Въ псенномъ репертуар однихъ и тхъ же олонецкихъ ‘сказителей’ бытуютъ, наравн съ былинами въ нашемъ смысл, псни историческія (Гришка Отрепьевъ, Алексй Михайловичъ, Иванъ Грозный, Петръ, Шведская война, Петербургская старина и проч.), также какъ псни о Большомъ бык, Птицахъ, Птух и Лисиц, Двухъ любовникахъ и т. п. {См. Списокъ былинъ по содержанію въ сборн. Гильфердинга.}. Личности изъ псенъ, которыя мы вносимъ въ рубрику историческихъ свободно, пренебрегая пространствомъ и временемъ, въ устахъ пвца переходятъ въ рубрику былинъ.

Такъ, Марина перешла въ псни о Добрын, Ермакъ въ псни объ Иль, хотя онъ же фигурируетъ въ псняхъ объ Иван Грозномъ, донскіе козаки захали во времена Владиміра и т. п. Это побуждаетъ насъ поставить вопросъ, существовало ли вообще основное различіе между битами и историческими пснями? Думаемъ, что нтъ. То, что въ настоящее время стало былиною (въ пашенъ смысл этого слова), было когда-нибудь пснью историческою. Мы не утверждаемъ этого, конечно, о всхъ ныншнихъ былинахъ вообще, но допускаемъ такой переходъ исторической псни въ былину въ теоріи. Дйствительно, если, съ одной стороны, мы встрчаемъ въ нашихъ былинахъ радъ древне русскихъ историческихъ именъ, а съ другой — находимъ, что лицамъ, носящимъ эти имена, приписываются дянія не историческія, а фантастическія, то, повидимому, слдуетъ думать, что съ теченіемъ столтій историческое содержаніе, подъ вліяніемъ процесса поэтизаціи, было мало-по-малу замнено фантастическимъ. Нтъ сомннія, что когда-то существовали въ народ дйствительно историческія воспоминанія, напримръ, о Владимір, Добрын, быть можетъ, уже въ вид псенъ,— нельзя думать, что въ кіевскій періодъ нашего эпоса народъ зналъ о Добрын, какъ историческомъ лиц, только то, что разсказываютъ о немъ современные олонецкіе сказители. Конечно, о немъ знали (напримръ, въ III в.) такіе факты, которые могли быть положены въ основу исторической псни, и процессъ историзаціи (напримръ, перенесеніе на имя Добрыни вышепомянутой восточной сказки) могъ произойти лишь гораздо позже, когда отъ историческаго Добрын помнилось только имя и весьма смутно родство его съ кн. Владиміромъ. Смотря съ этой точки зрнія на былину и историческую псню, мы можемъ сказать’ что различіе между ними не заключается въ отношеніи пвца къ содержанію (для него то и другое — историческій фактъ), а лишь во времена, т.-е. историческая пснь можетъ въ теченіе столтій подъ вліяніемъ процесса поэтизаціи перейти въ былину. Предположимъ, что въ Олонецкой губерніи сохранились бы еще въ 20 или 21 столтіи т условія, благодаря которымъ изслдователи могли найти въ ней въ XII в. въ устахъ народа былины Владимірова цикла. Очень возможно, что будущій изслдователь нашелъ бы тамъ историческую пснь объ Иван Грозномъ въ таковъ вид, что въ ней, кром имени царя, не было бы уже ни одной исторической черты, да можетъ быть не было бы и самаго имени Грознаго. Но быть можетъ также, что въ круг владиміровыхъ богатырей оказался бы генералъ Скобелевъ, подобно тому, какъ у ‘сказителей’ нашего времени Ермакъ перешелъ въ ряды кіевскихъ богатырей. Быть можетъ, наконецъ, что и пресловутая ‘старина’ о Іов и Мар, сптая Гильфердингу Матреной Меньшиковой, къ тому времени утратила бы вс свои сербизмы (тамбура, горная вила, родимая майка), получила бы вмсто Іова и Мары историческія имена (въ силу процесса историзаціи), и будущій изслдователь уже не открылъ бы такъ легко, какъ Гильфердингъ, ея непосредственный источникъ (стихотворенія Щербины). Повторяемъ, но избжаніе недоразумній, что мы отнюдь не возводимъ всхъ былинъ съ историческими именами къ историческимъ пснямъ (историческія имена могли входить въ чисто-фантастическіе сюжеты), но полагаемъ, что о такихъ историческихъ лицахъ, какъ Добрыня, Александръ Поповичъ, Ставръ и нкоторые друг., нкогда ходили псни, съ теченіемъ вковъ утратившія историческія черты до неузнаваемости и перешедшія на ступень былинъ. Напротивъ, типъ Ильи Муромца и основныя сказанія о немъ искони не имли ничего историческаго и пріобрли историческую окраску въ теченіе времени. Это основное отличіе типа Ильи отъ нкоторыхъ другихъ эпическихъ лицъ, на нашъ взглядъ, имло существенное значеніе въ эволюція нашего эпоса, оказало сильное вліяніе на его циклизацію. Рядомъ съ чистовншнею связью богатырскихъ сказаній, съ княземъ Владиміромъ, появилась въ личности Ильи внутренняя связь, появился духовный центръ, народный идеалъ, по отношенію къ которому опредлилось значеніе другихъ эпическихъ личностей, народная ихъ оцнка. Вслдствіе проникновенія вмст съ Ильею (отголоскомъ Рустема) личности восточнаго царя деспота и самодура (Кейкауса), а, можетъ быть, и связанной съ нимъ личности его развратной жены царицы, и, вслдствіе прикрпленія Ильи ко временамъ Владиміра, личность этого эпическаго князя должна была сильно омрачиться въ своемъ нравственномъ облик. То же можно предположить о личности жены Владиміра. Затмъ, нкоторые богатыри, раньше Ильи занимавшіе боле видное мсто (напримръ, Добрыня), должны были также уступить въ значеніи новому свтилу {Вспомнимъ, какъ негостепріимно относятся къ прізжему Иль кіевскіе богатыри, особенно Алеша, даже бросающій въ него ножомъ.}. Но самый главный процессъ, проявившійся въ эпическомъ цикл, былъ тотъ, что народная фантазія старалась опредлить отношенія Ильи ко всмъ богатырямъ я почти осуществила это стремленіе. Илья въ современномъ состояніи нашего эпоса является во множеств былинъ о другихъ богатыряхъ: его имя, вское слово или какой-нибудь поступокъ проходятъ красною нитью въ былинахъ о такихъ богатыряхъ, какъ Добрыня, Алеша, Потыкъ, Дюкъ, Чуркла, Данила Ловчанинъ, Суханъ, Ермакъ. Онъ названый старшій брать Добрыни и Алеши, помогаетъ имъ дломъ, совтомъ и участіемъ, онъ даетъ Потыку знать объ измн его жены и затмъ, когда Потыкъ сидлъ въ погреб, первый признаетъ звуки, раздающіеся изъ-подъ земли, и спшитъ выпустить его на Божій свтъ, онъ встрчаетъ дружелюбно Дюка Степановича, учить его ухваткамъ богатырскимъ, принимаетъ въ немъ участіе во время его состязанія съ Чурилой, но, вмст съ тмъ, и не даетъ ему убить Чурилу, проигравшаго закладъ, онъ осуждаетъ Владиміра на попытку овладть женою Данилы Ловчанина и сидитъ за это въ погреб, онъ вызывается обслдовать похвальбу Сухана, засаженнаго Владиміромъ въ погребъ, и свидтельствуетъ о правдивости его словъ, онъ выручаетъ Ермака въ битв, онъ хоронить богатыря Святогора, наконецъ, онъ, какъ предводитель дружины, собираетъ вокругъ себя на заставы всхъ русскихъ богатырей и во глав ихъ же погибаетъ въ битв съ силою ‘нездшней’. Такимъ образомъ, неисторическая личность стала духовнымъ центромъ всего южно-русскаго богатырскаго эпоса, тмъ ядромъ, котораго ему недоставало, тмъ цементомъ, который скрплялъ отдльныя былины плотне, чмъ прежняя чисто-вншняя ихъ связь — имя Владиміра стольно-кіевскаго. Дальнйшая исторія нашего эпоса вплоть до нашихъ вреденъ есть, вмст съ тмъ, исторія типа народнаго богатыря.

Всев. Миллеръ.

‘Русская Мысль’, кн.XI, 1891

Экскурсы въ область русскаго эпоса *).

VII.Къ исторіи типа Ильи Муромца.

Читайте также:

**Экскурсы въ область русскаго эпоса *).**

VII.
Къ исторіи типа Ильи Муромца.