Экскурсии в область психиатрии, Лесевич Владимир Викторович, Год: 1887 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 40 минут(ы)

Экскурсіи въ область психіатріи.

1. О психическомъ вырожденіи.

Психологія настоящаго времени, устранивъ навсегда т задачи, которыя представляли безъисходный кругъ для метафизическихъ ученій стараго времени ‘о душ’, ршительно вступила на врный путь опыта и теперь можетъ уже считаться наукою установившеюся. Разставшись со скудною исключительностью интроспективныхъ пріемовъ наблюденія, новая психологія, прежде всего, преобразовала свой методъ и, найдя свою прочную опору въ научной физіологіи, стала быстро и успшно развиваться. Благодаря полученной ею устойчивости и жизненности, новая психологія нашла возможность распознаться среди той пестрой массы явленій, въ которой то терялась, то создавала себ мечтательные выходы прежняя умозрительная доктрина. Не изслдованіе трансцендентной субстанціи и ея свойствъ составляетъ теперь задачу психологіи, а методическое изслдованіе психическихъ явленій, раскрытіе управляющихъ ими законовъ, выясненіе связи ихъ съ законами сопредльныхъ областей. Психологъ нашего времени не закрываетъ глазъ, не затыкаетъ ушей для вящей сосредоточенности на самонаблюденіи и не ищетъ въ себ только самомъ матеріаловъ для ршенія всхъ вопросовъ своей науки. Онъ обращается къ обширному міру, его окружающему, наблюдаетъ другихъ людей различныхъ возрастовъ, половъ, состояній, расъ и національностей, не упускаетъ изъ вида міръ животныхъ, пользуется данными исторіи и внимательно слдитъ за всми разнообразными явленіями вырожденія, придавая громадное значеніе фактамъ психо-патологическимъ и анормальнымъ вообще. Вс эти разнообразныя проявленія психической силы (mind) старается онъ систематизировать и охватить одною общею научною теоріей.

Примыкая къ наукамъ біологическимъ, психологія должна была съ первыхъ же шаговъ своихъ на пути научномъ усвоить и основной руководящій принципъ біологическихъ наукъ — идею эволюціи или развитія. Идея эта, помимо вопроса объ ея философскомъ, т.-е. междунаучномъ, значеніи, иметъ для психологіи въ высшей степени важное значеніе и, пожалуй, она можетъ назваться любимою идеей нашего времени, по любимою вовсе не въ томъ смысл, въ какомъ бываютъ любимыя идеи ненаучной среды. Идея эволюціи стала любимою идеей XIX вка совсмъ не въ силу тхъ же причинъ, по которымъ какая-нибудь идея симпатіи, напримръ, сдлалась любимою идеей XVI столтія, какъ то утверждаетъ остроумный А. Лангъ {Andreto Lang: ‘Custom and Myth’. London, 1886, p. 189.}. Тутъ не играли никакой роли потребность остановиться на какомъ-нибудь ‘объясненіи’, необходимость ‘свести’ неизвстное на нчто столь же неизвстное, здсь передъ нами окончательный результатъ методическаго научнаго обобщенія со всми его плодотворными послдствіями и блестящими приложеніями, и въ нихъ и можетъ заключаться причина, почему идея стала ‘любимою’. Притомъ же, пути и цли познанія нашего вка и вка XVI, вообще говоря, такъ несходственны, что упомянутое выше сравненіе можетъ разв служить для того, чтобъ отчетливо и рзко отмтить современное значеніе идеи эволюціи.

Идея эволюціи, какъ извстно, разсматриваетъ высшія или сложнйшія формы существованія, какъ зависимыя отъ низшихъ и возникающія вслдъ за ними, она представляетъ міровую жизнь какъ постепенный переходъ отъ неопредленнаго къ опредленному, отъ простаго къ сложному, и полагаетъ причину этого процесса въ самомъ мір, такимъ образомъ преобразовывающемся. И такъ какъ ‘все живущее отцвтаетъ и угасаетъ’, то и эволюція не значитъ еще прогрессъ. Рядомъ съ процессомъ выработки (laboration) идея эволюціи предполагаетъ процессъ вырожденія (dgneration) или разложенія. Такимъ образомъ, и въ области психическихъ явленій эволюціонная теорія, вслдъ за психологіей, приводитъ насъ къ психо-патологіи или психіатріи, наук объ аномаліяхъ психической жизни, установленіе которой, такъ же какъ и психологіи, стадо возможно лишь тогда, когда явилась возможность устраненія трансцендентныхъ теорій, когда для изслдованія открылся врный путь научнаго метода.

Общій переворотъ, пережитый наукой о психической жизни, выразился въ коренномъ измненіи понятія о личности человка, о нашемъ ‘я’. ея этомъ важномъ пункт намъ нельзя не остановиться.

Нсколько лтъ назадъ мы имли уже случай пояснить, что непосредственное самосознаніе человческой личности вырабатывается на почв дятельности организма, а потому никогда и не можетъ быть дано a priori. Поэтому-то, какъ объясняли мы тогда, воззрніе первобытнаго человка всегда охватываетъ словомъ ‘я’ всю совокупность организма, организмъ представляется ему какъ нчто единое, выраженіемъ чему и служитъ мстоименіе перваго лица. Научное изслдованіе исправляетъ это воззрніе и приводитъ къ тому убжденію, что организмъ можетъ служить основаніемъ для понятія нашего ‘я’ лишь по стольку, по скольку онъ является носителемъ психическихъ функцій, и хотя ‘я’, такимъ образомъ, является какъ сумма ощущеній, чувствъ, представленій и наблюденій, нами испытываемыхъ и переживаемыхъ {Письма о научной философіи. Сдб., 1878 г., стр. 179. Въ этомъ общемъ опредленіи заключаются уже данная для различенія первичнаго и вторичнаго ‘я’, о чемъ будетъ говорено дале.}. Придавая теперь мысли этой большую степень полноты и точности, мы считаемъ нужнымъ добавить, что хотя ‘я’, какъ и всякое другое естественное явленіе, подчинено закону эволюціи и, слдовательно, не является, подобно Паллад, исходящею изъ головы Зевса, но образуется, формируется, установляется, ‘эвольвируетъ’ рука объ руку съ эволюціей организма. Представляя собою ‘центръ тяжести психическихъ функцій’, поднявшихся до высоты сознанія и обладающихъ стойкими сознательными энергіями, оно въ этомъ смысл легко поддается сравненію съ ‘динамическимъ центромъ группы магнитовъ’, расположенныхъ другъ подл друга въ различныхъ направленіяхъ и снабженныхъ каждый своею безразличною точкой. Это образное сравненіе облегчаетъ пониманіе необходимости измненія динамическаго центра съ перемною группировки элементовъ. Эта же послдняя не можетъ не сдлаться иною, какъ только сила возбудимости частей подвергнется существенному измненію или, когда идетъ рчь объ эволюціи нашего ‘я’, измненію органическому {Д-ръ Г. Шюле: ‘Душевная болзни’. Переводъ Д. Г. Фридберга. Харьковъ, 1880 г., стр. 168.}. Или еще точне: единство нашего ‘я’ есть координація извстнаго числа состояній организма, это — сцпленіе въ данный промежутокъ времени извстнаго количества отчетливыхъ состояній сознанія, сопутствуемыхъ другими, мене опредленными, и цлою массой состояній чисто-физіологическихъ. Координація эта непрестанно колеблется между двумя крайними точками: между совершеннымъ единствомъ и абсолютною дискординаціей, но даже и въ нормальномъ состояніи сознанія она бываетъ нердко весьма недостаточна и представляетъ нсколько сосуществующихъ рядовъ, то прерывающихся, то переходящихъ одинъ въ другой. Во всхъ же случаяхъ неизмнно consensus сознанія остается подчиненнымъ consensus’у организма {Т. Рибо: ‘Болзни личности’. Перев. д-ра П. Викторова. Москва, 1887 г.}. Множественность органической индивидуальности, являющаяся, такимъ образомъ, въ связи съ процессомъ эволюціи, упрощаетъ основную психологическую задачу, устраняетъ изъ нея все мистическое и незакономрное и сводитъ всю психическую жизнь къ доступнымъ наук фактамъ { Lester F. Ward: ‘Dynamic Sociology’. New-York, 1883, т. I, p. 376.}.

Имя передъ собой, вмсто идеи абсолютнаго единства какой-то трансцендентной субстанціи, аггрегатъ психическихъ состояній, координацію извстныхъ моментовъ психической жизни, подвижное и условное единство органическихъ функцій, мы должны представить себ теперь, какъ consensus элементовъ этого текучаго, измнчиваго, колеблющагося, множественнаго нчто переливается подобно игр цвтовъ морской поверхности и ежемгновенно отражаетъ на себ вліяніе многоразличныхъ внутреннихъ и вншнихъ условій, связь, гармонія его элементовъ то укрпляется, то слабетъ, то нарушается отчасти или вполн, то получаетъ высочайшую степень интензивности, то падаетъ до нудя. Эти безчисленные градаціи и оттнки, эти то рзкія, то едва уловимыя колебанія и пертурбаціи сложныхъ и многочисленныхъ элементовъ личности, будучи систематизированы и классифицированы, даютъ нсколько общихъ типическихъ картинъ и, прежде всего, представляютъ противуположеніе координаціи уравновшенной и устойчивой и координаціи шаткой и нестойкой, между которыми затмъ и располагаются уже группы или полосы всхъ остальныхъ промежуточныхъ оттнковъ. О пограничной черт двухъ крайнихъ, противуположныхъ типовъ не можетъ быть, конечно, и рчи. Такой черты, какъ то и было тысячу разъ повторяемо на вс лады, нтъ и быть не можетъ. ‘Естественныя группы обозначаются всегда только одними своими ядрами (nuclei), но не имютъ очертаній (outlines), он со всхъ сторонъ сливаются съ другими системами чуждаго имъ характера. Натуралистъ, при изображеніи природы, долженъ держаться того самаго принципа, котораго придерживается граверъ,— Начинать со свтлыхъ пятенъ, какъ исходныхъ точекъ, и мало-по-малу сгущать точки, пока не заполнятся промежуточныя пространства’ {Francis Galton: ‘English men of science’. London, 1874, p. 2.}.

Психіатры теперь такъ и поступаютъ. Начнемъ съ извстнаго Крафтъ-Эбинга, который твердо установляетъ положеніе, что психопатическіе процессы не могутъ кореннымъ образомъ отличаться отъ процессовъ физіологической жизни, такъ какъ болзнь есть жизненный процессъ при ненормальныхъ условіяхъ и здоровье по отношенію къ ней не представляется абсолютною противуположностью. Между нормальнымъ и анормальнымъ состояніемъ организма существуютъ аналогіи и переходныя ступени. Элементы, изъ которыхъ строится психическая жизнь, остаются въ томъ и другомъ случа одни и т же, измняются только условія ихъ координаціи. Характеристическая черта болзненныхъ процессовъ заключается въ томъ, что они возникаютъ независимо отъ вншнихъ раздраженій, вслдствіе чего и нарушаютъ гармонію между сознаніемъ и явленіями окружающаго міра. Какая разница между человкомъ, погруженнымъ въ глубокую скорбь вслдствіе тяжкихъ утратъ, и человкомъ, унывающимъ безъ всякаго вншняго повода, скорбящимъ объ утратахъ воображаемыхъ? Въ сопоставленіи душевнаго состоянія обоихъ этихъ людей намъ представляется весьма ярко выраженная аналогія. Обыденная жизнь представляетъ множество такихъ аналогій и, благодаря имъ, становится невозможнымъ провести рзкую пограничную черту между физіологическимъ и патологическимъ состояніемъ. Въ большинств случаевъ психическая болзнь начинается не разстройствомъ познавательныхъ способностей, а болзненными душевными движеніями, т.-е. разстройствами чувствъ: недостаточно мотивированными или вовсе не мотивированными настроеніями духа, душевными волненіями и явленіями ненормальной раздражительности характера. Вс эти состоянія аналогичны съ извстными состояніями вполн здороваго¹ человка. При внимательномъ разсмотрніи отдльныхъ случаевъ нельзя провести никакой раздлительной черты между душевными волненіями, еще не выходящими изъ области нормальнаго, и нкоторыми душевными движеніями, мотивированными хотя и въ слабой степени, но, судя по ихъ напряженности, продолжительности и временной потер самосознанія, уже явно патологическими, какъ это мы наблюдаемъ въ извстныхъ случаяхъ болзненной мозговой организаціи и при нкоторыхъ нервныхъ болзняхъ {Крафтъ-Эбин: ‘Учебникъ психіатріи’. Перев. А. Черемшанскаго., Спб., 1881 г., т. I, стр. 32—36.}.

Общая характеристика пониженія психической дятельности отъ уровня, нормальнаго къ анормальному или патологическому, очерченная въ предшествовавшихъ строкахъ, могла бы, если бы то было нужно для нашихъ цлей, распасться на спеціальныя разсмотрнія отдльныхъ рядовъ психическихъ моментовъ, смняющихъ здоровое состояніе личности съ болзненнымъ. Такіе ряды представляли бы, по удачному выраженію французскаго психіатра Глея {D-r E. Gley: ‘Les aberrations de l’instinct sexuel’. (Revue Philosophique, 1884, No 1).}, линіи наименьшаго сопротивленія каждаго отдльнаго типа психическому заболванію. Такъ, напримръ, печальное: настроеніе указывало бы на линію наименьшаго сопротивленія по отношенію къ меланхоліи, веселое — по отношенію къ маніи, мизантропія обозначала бы тяготніе къ нравственному помшательству, извстнаго пошиба фривольность — къ эротоманіи и т. д. Такая спеціализація, необходимая только для изученія частныхъ типовъ или случаевъ, не всегда прослживаемая даже и психіатрами въ курсахъ общей патологіи помшательства, для насъ была бы безполезна и удлинила бы только наше изложеніе. Мы остановимся дале на ближайшемъ разсмотрніи двухъ такихъ рядовъ, а теперь ограничимся общею характеристикою промежуточной между здоровьемъ и болзнью инстанціи, находимою въ сочиненіяхъ извстныхъ психіатровъ, и начнемъ съ Маудсли, который указываетъ на значительное число лицъ, безпрестанно встрчающихся въ обществ, которыя ‘отличаются эксцентричностью мысли, чувствованій и поведенія я которыя, не будучи положительно помшанными, обращаютъ, однако же, на себя вниманіе и крайне затрудняютъ ршеніе вопроса о ихъ нравственной и юридической отвтственности. Они до такой степени отличаются отъ обыкновенныхъ людей своими чувствованіями и мыслями, они совершаютъ такія странности, что всегда можно предположить въ нихъ крупицу помшательства, имъ присущъ тотъ темпераментъ, который можно назвать темпераментомъ сумасшедшихъ,т.-е. неустойчивостью или несостоятельностью ихъ нервныхъ элементовъ, обнаруживающеюся внезапными выходками, странными и импульсивными мыслями, чувствованіями и поведеніемъ. Такое состояніе, коренящееся очень часто въ наслдственной надорванности, можетъ быть названо спазмодическимъ неврозомъ’ {Henry Moudsley: ‘La pathologie de Г esprit’. Trad. de l’anglais par le Dr. Germont. Paris, 1883, p. 317.}. Такого же рода личностей описываетъ и Ломброзо, придавая имъ названіе маттоидовъ (отъ итальянскаго слова matto — сумасшедшій), онъ набрасываетъ бглый очеркъ характера маттоидовъ, руководствуясь, главнымъ образомъ, наблюденіями Раджи, который описалъ больныхъ этой категоріи подъ общимъ названіемъ ‘невропатовъ’ {C. Lombroso: ‘Genio e follia in rapporto alla medicina legale, alla critica ed alla etoria’. Torino, 1882, p. 150—151.}. Хорошую характеристику этихъ же лицъ даетъ проф. Бехтеревъ, называя ихъ ‘психопатами’ и соединяя въ общую картину отдльныя черты, разбросанныя у разныхъ писателей по психіатріи, и дополняя эти данныя собственными наблюденіями {‘Психопатія (психо-нервная раздражительная слабость) и ея отношенія къ вопросу о вмненіи’. Казань, 1886 г.}. Общую же и весьма яркую картину всхъ этихъ представителей ‘наслдственнаго невроза’ находимъ мы еще и у Шюле, который изображаетъ этого рода субъектовъ съ дтства хилыми и болзненными, то чувствительными къ чужому горю, то равнодушными тамъ, гд другіе выказываютъ состраданіе, впадающими въ малйшее раздраженіе, доходящее иногда до судорогъ, и составляющими истинное мученіе для воспитателей. ‘Многіе изъ нихъ,— говоритъ Шюле,— остаются загадками для всхъ, такъ какъ рядомъ съ этимъ неисправимымъ темпераментомъ у нихъ часто обнаруживаются богатыя умственныя способности, а иногда даже по-истин замчательная даровитость. Но и этотъ одинокій плодъ рдко вызрваетъ на наслдственной почв: вскор начинаютъ проступать эксцентрическія направленія ума, любовь къ пустякамъ, поразительная неровность логическаго развитія, широта взгляда въ одномъ случа, узкость въ другомъ,— и все это безъ доступности воздйствіямъ, вчное, ходячее противорчіе, будто отдльныя душевныя направленія, обыкновенно стремящіяся къ одному общему центру тяжести, дйствуютъ вс только за свой счетъ. Такимъ образомъ, въ глазахъ внимательнаго наблюдателя усиливающаяся, по мр дальнйшаго развитія, дисгармонія душевной, жизни — второй характеристическій признакъ описываемой формы — очень скоро подрываетъ обманчивыя надежды. Въ другихъ случаяхъ даже нтъ и обмана, такъ какъ уже съ самаго начала обнаруживается tardes ingenium. Часто около этого времени наслдственныя клейма начинаютъ выступать съ еще большею осязательностью. Является перемежаемость умственнаго развитія: вялость и безучастность смняются порывистою жаждой труда, безпричинное охлажденіе — горячею энергіей. Нтъ также недостатка въ боле серьезныхъ проявленіяхъ дефекта нравственной сферы, несмотря на нжный возрастъ: наклонность къ лжи и воровству, злорадство и жестокость, своимъ мрачнымъ свтомъ уже теперь освщаютъ передъ нами картину будущаго’. Въ зрломъ возраст душевный разладъ у такого рода личностей выступаетъ въ еще боле поразительной нагот. ‘Что бы ни начинали эти больные, все это они чрезъ нкоторое время снова бросаютъ, внутренняя неудовлетворенность, неугомонная страсть къ перемнамъ ради перемны, безъ всякихъ причинъ, обращаетъ въ ничто большую часть ихъ начинаній. Но вотъ, посл долгихъ метаній, найденъ настоящій путь, цль достигнута, и что же?— совершенно неожиданно появляется остановка въ развитіи, охота и интересъ къ излюбленному занятію, на которое потрачено такъ много труда и усердія, пропадаютъ, больной самъ не знаетъ почему,— и пропадаютъ, чтобы больше не воскреснуть. Это и есть преждевременное слабоуміе многихъ изъ такихъ наслдственныхъ существованій: взобравшись со стремительною быстротой на извстную высоту развитія, они завядаютъ, какъ лишенное соковъ дерево, ихъ наслдственное приданое было слишкомъ скудно и слишкомъ быстро растрачено’ {Шюле, тамъ же, стр. 221 и 222.}. Тутъ, очевидно, немного уже надо сгустить краски, чтобы дойти до картины полнаго помшательства, до совершеннаго крушенія ‘логическаго отношенія’ человка къ вншнему міру вообще и соціальной сред въ особенности. Очерченная же стадія, охватывающая преимущественно людей, не настолько еще нарушившихъ это логическое отношеніе, чтобы попасть подъ опеку или въ больницу, иметъ то особенно важное общественное значеніе, что опредляетъ нравственную цнность того немалаго количества людей, которые, вращаясь среди насъ и подчасъ вліяя на т или другія дла, нечувствительно и незамтно, то тамъ, то сямъ, вносятъ свой духъ, коверкаютъ условія жизни по своему разумнію и подвергаютъ своему психопатическому вліянію здоровый ростъ той или иной личности, той или иной отрасли дятельности.

II.

Въ дополненіе общаго очерка психической дегенераціи, представленнаго въ предшествующей глав, остановимся еще только на двухъ спеціальныхъ рядахъ психическихъ явленій и покажемъ нисхожденіе ихъ отъ нормальнаго уровня до патологическаго. Я имю въ виду, во-первыхъ, иллюзіи и галлюцинаціи и, во-вторыхъ, ту особенную форму невропатическаго разстройства, которую нмцы называютъ ‘die Grbelsacht’ и которую, пожалуй, можно назвать метафизическимъ помшательствомъ.

Джемсъ Слди, посвятившій цлую монографію изслдованію иллюзій и галлюцинацій, особенно налегаетъ на опроверженіи того обычнаго предразсудка, который, какъ видно, такъ же. силенъ въ Англіи, какъ и у насъ, будто между здравымъ и умственнымъ состояніемъ и такимъ, которое способно подвергаться иллюзіямъ и галлюцинаціямъ, проходитъ рзвая разграничительная черта. Обыденное мышленіе, — говоритъ Слди,— не разумющее такихъ различій, исключаетъ изъ числа здравомыслящихъ тхъ, которые подвержены иллюзіямъ и галлюцинаціямъ, а, между тмъ, нтъ ничего боле ошибочнаго, какъ такое мнніе. Слли доказываетъ, что если пассивныя и активныя иллюзіи (галлюцинаціи) и изучались до сихъ поръ, главнымъ образомъ, психіатрами, то это происходило оттого, что психіатры имли передъ глазами самыя рзкіе и опредленные случаи такого рода разстройствъ, въ особой же степени иллюзіи и галлюцинаціи встрчаются у людей здоровыхъ и должны быть разсматриваемы какъ естественныя условія человческой жизни вообще. Изучившему эти явленія извстно, что иллюзіи и галлюцинаціи въ нормальной и патологической сфер переходятъ одн въ другія съ такою нечувствительною постепенностью, что изученіе ихъ нельзя не вести совмстно. Научное изслдованіе иллюзій должно, такимъ образомъ, сдлаться выходомъ не только въ науку о психическихъ разстройствахъ, но и въ психологію и теорію познанія. Оно, кром того, должно пролить много свта на нкоторыя важныя историческія личности и событія, которыя вн этого свта остаются или совершенно непонятными, или извращенными ложнымъ толкованіемъ {‘Illusions, a psychological study’ by James Sully. London, 1881. См. еще: ‘The blat upon the brain’ by W. Freland. London, 1885.}. Психіатрія входитъ тутъ въ самую близкую связь съ этикой и соціологіей, такъ какъ она, по мткому выраженію Гуичарди, разсматриваетъ человческій мозгъ какъ ‘органъ исторіи’ {G. Guicciardi:’Psicologia e psichiatria’ (Rivista sperimentale di freniatria. Anno XI, fascicolo IV).}. Мы имли случай указать въ нашемъ этюд ‘о буддійскомъ нравственномъ тин’ важное значеніе теоріи галлюцинацій на измненіе мистическихъ движеній и добавимъ теперь, что въ исторіи буддизма, также какъ и въ исторіи другихъ аналогическихъ явленій соціально-патологическаго характера, можно прослдить цлый рядъ ступеней, ведущихъ отъ нормальнаго или близкаго къ нормальному состоянію до совершенно типичнаго галлюцинаторнаго помшательства.

Переходя теперь къ ‘метафизическому помшательству’, мы, прежде всего, замтимъ, что линіею наименьшаго сопротивленія, по которой всякая, предающаяся метафизическому паренію, личность можетъ низойти до психическаго разстройства, слдуетъ считать боле или мене присущій всякому истинному метафизику поэтическій даръ или — соотносительно — приложеніе всякимъ метафизикомъ присущаго ему поэтическаго дара къ изслдованію отвлеченныхъ вопросовъ.

Положеніе это требуетъ нсколько пространнаго разъясненія.

Англійскій психіатръ Тривзъ — въ стать, о которой мы когда-нибудь поговоримъ подробно {Frederick Treves: ‘The physiology of some phases of the poetic mind’ (Journal of mental science, 1878, April and July).} — путемъ обстоятельнаго и тщательнаго анализа доказываетъ, что основное свойство поэтическаго ума заключается въ неспособности точно отражать вншнія условія и положенія. Поэтому, утверждаетъ Тривзъ, поэты должны считаться людьми ненормальными, и отъ нихъ можно ожидать аномалій не въ однихъ только проявленіяхъ ихъ поэтическаго творчества, а и во многихъ другихъ отношеніяхъ. И въ самомъ дл, жизнеописанія извстныхъ поэтовъ показываютъ, что они были крайне неспособны относиться нормально къ дйствовавшимъ на нихъ стимуламъ и всегда проявляли массу эксцентричностей и массу несообразностей въ интеллектуальномъ, моральномъ и соціальномъ отношеніяхъ. Исключенія, конечно, всегда были, но здсь идетъ рчь не объ исключеніяхъ, а о тхъ лишь явленіяхъ, которыя могутъ считаться общими. Подмчая несообразности поэтовъ, можно прослдитъ незамтный переходъ отъ поэтическаго настроенія къ помшательству. Нердко понтовъ считаютъ помшанными, и, въ свою очередь, въ нердкихъ случаяхъ помшательства на первый планъ выступаетъ полная неспособность правильно усвоивать и упорядочивать впечатлнія. Значеніе этихъ впечатлній очень часто преувеличивается и вообще обнаруживается если не поэтическая способность, то, по крайней мр, преобладаніе воображенія. Фантастическія представленія, иллюзіи и галлюцинаціи сумасшедшихъ бываютъ иногда поразительны, и если въ нихъ нердно отсутствуютъ изящество и красота, то это происходитъ оттого, что психически-больные часто бываютъ лишены того регулятива, который всегда есть у истиннаго поэта и который ставитъ его въ возможность отличать прекрасное отъ безобразнаго.

Если мы остановимъ наше вниманіе на томъ, не разъ уже указываемомъ, факт что непосредственно къ поэтамъ примыкаютъ метафизики, то намъ не трудно будетъ расширить приложеніе мысли Тривза. Что такое метафизики, какъ не своего рода поэты? Метафизики — это такія творческія натуры, умъ которыхъ не принимаетъ замчаемыхъ ими событій и фактовъ просто и опредленно, не изслдуетъ при свт знанія, пріобртеннаго ране, не сравниваетъ съ другими дйствительно однородными событіями и фактами, не провряетъ ихъ неизмнно опредленными пріемами и способами, но реагируетъ на эти событія и факты подобно уму поэтическому, т.-е., какъ то выяснилъ Тривзъ, сводитъ ихъ къ чему-то новому, къ продукту своего собственнаго творчества. Вся разница между метафизикомъ и поэтомъ только и заключается въ томъ, что мысль поэта устремляется въ міръ образовъ, въ міръ представленій, а мысль метафизика — въ міръ абстракцій, въ міръ понятій. И метафизикъ, какъ поэтъ, не можетъ справляться съ дйствующими на него стимулами, а принимаетъ ихъ на почву зыбкую и подвижную своего воображенія и тотчасъ же уносится за предлы возможнаго опыта, въ міръ, существующій только въ его мысли. По этой причин метафизики, какъ и поэты, проявляютъ массу эксцентричностей и несообразностей, и затмъ, по этой наклонной плоскости, легко спускаются до того умственнаго состоянія, въ которомъ исчезаетъ возможность правильно усвоивать и упорядочивать впечатлнія. ‘Уже давно замчено, что метафизиковъ слдуетъ считать поэтами, не угадавшими своего призванія’,— говоритъ Рибо. И, развивая свою мысль, онъ проводитъ остроумную параллель между поэтами и метафизиками, показывая, какъ тсно примыкаютъ одни къ другимъ и какъ даже вовсе сливается высокая поэзія и метафизика, напримръ, въ третьей части великой поэмы Данте. Рибо сближаетъ картезіанизмъ съ трезвою и размренною поэзіей XVII вка и логику Гегеля съ великою поэмой Гте. Онъ припоминаетъ изреченіе Гегеля: ‘одни мистики только умли философствовать’ и спрашиваетъ по этому поводу: ‘не значитъ ли это, что метафизика считается тмъ боле возвышенною, чмъ она боле походитъ на мечты и грезы?’ ‘Намъ пришлось бы прослдить всю исторію метафизики,— говоритъ онъ,— для того, чтобы вполн уяснить все сходство ея съ поэзіей’ {Th. Ribot: ‘La psychologie anglaise contemporaine’. Paris, 1875, pp. 19—20.}. Противупоставляя пріемъ науки пріемамъ метафизики, Рибо длаетъ еще одно замчаніе, которое какъ нельзя лучше указываетъ на ту наклонную плоскость или ту линію наименьшаго сопротивленія, которая является фатальною для метафизическихъ умовъ. Допуская для примра, что математику стали разрабатывать метафизики, Рибо говоритъ, это они, несомннно, задались бы, прежде всего, изысканіемъ принциповъ, а потому ихъ работа заключалась бы въ разсмотрніи аксіомъ, обсужденіи законности метода, ршеніи вопросовъ о томъ, что такое — количество, мра, время, пространство, и они никогда не сознали бы въ себ ршимости приняться за самое дло. Они могли бы даже потеряться въ странныхъ системахъ чиселъ, подобно Пиагору и Платону {Ibid., p. 11.}. Выходитъ, однимъ словомъ, что мечтательство погубило бы ихъ дло. Тщетно напрягаясь силою творчества найти начало всхъ началъ, они не только не дождались бы результата всхъ результатовъ, но не дождались бы ровно ничего. Злополучіе метафизиковъ — всегда тянуть свою нить не иначе, какъ изъ-за надзвздныхъ сферъ, и никогда не дотягивать ее до земли — сказалось бы и въ этомъ случа, какъ и въ тысяч другихъ.

Метафизики, впрочемъ, ставятъ себ выспренность эту въ заслугу, и каждый изъ нихъ готовъ, конечно, повторить вслдъ за бездарнымъ, но искреннимъ поэтомъ:

‘Вспылалъ мой умъ ужасной жаждой!

И, какъ растопленный металъ,

Огнемъ бжитъ по мысли каждой

Зловщій грохотъ всхъ началъ!’

Но всецло отдаваясь ‘грохоту всхъ началъ’, метафизикъ не знаетъ, что его, какъ Данте, заблудившагося въ темномъ лсу, ждутъ на пути страшилища, появленіе которыхъ предвидлъ ученый и свойство и значеніе которыхъ онъ описалъ. Джемъ Слли, въ сочиненіи, на которое мы уже ссылались, удлилъ нсколько страницъ и тмъ иллюзіямъ, которыя возникаютъ ‘изъ преувеличенія значенія сознанія’, или — какъ, по-моему, точне выразилась бы та же мысль — изъ смшенія сознанія и знанія. Нкоторые философы, говоритъ Слли, предполагаютъ, что, вопрошая свое сознаніе, они отстраняютъ отъ себя всякій рискъ заблужденія. Свидтельство сознанія представляется для этого рода мыслителей запечатлннымъ высшею авторитетностью, не подлежащею сомннію. И они, въ самомъ дл, всегда ссылаются на свое сознаніе, какъ на послднюю инстанцію во всхъ философскихъ спорахъ. А, между тмъ, тутъ легко и оказывается иллюзія, вмсто истины. Такъ, напримръ, при ршеніи вопроса о простйшихъ неразложимыхъ состояніяхъ сознанія, философу, довряющему одному внутреннему наблюденію или свидтельству сознанія, всегда можно поставить на видъ слабость его вниманія или другой недостатокъ его метода и усомниться въ врности его выводовъ. Точно также, если философы этого пошиба утверждаютъ, что понятіе пространства не заключаетъ въ себ мускульнаго чувства,— иллюзія ихъ легко можетъ происходить отъ несовершенства внутренняго анализа. Самимъ психологическимъ явленіямъ присуща извстная сложность и запутанность, поощряющая заблужденія самонаблюденія. Такъ, напримръ, когда представители извстныхъ философскихъ направленій заявляютъ о своей пресловутой способности познавать интуитивно самый фактъ того самопобудительнаго (спонтанейнаго) самоопредленія нашей дятельности, которое стоитъ выше вліянія мотивовъ и заправляетъ этимъ вліяніемъ, то мы можемъ усмотрть, что это представленіе возникаетъ частью изъ смшенія фактовъ настоящаго момента самосознанія съ выводами, изъ него длаемыми, частью изъ естественнаго предрасположенія нашего ‘я’ облекаться высшею мощью абсолютной самобытности.

Такимъ же путемъ ошибочнаго самонаблюденія возникаютъ и другія философскія иллюзіи, которыя отчасти представляются, впрочемъ, переживаніями (survivais) грубйшихъ иллюзій обыденнаго мышленія, смягчившихъ только свои формы {J. Sully о. с., рр. 206—208.}.

Можетъ случиться, однако же, что ‘грохотъ всхъ началъ’, получивъ въ иллюзіяхъ всякаго рода только укрпляющее его питаніе и, лишась послдняго регулятива, ‘вскипаетъ такой ужасной жаждой’, утоленіемъ которой можетъ быть только одинъ бредъ. Такъ и совершится постепенное нисхожденіе отъ нормальнаго состоянія къ патологическому. Катастрофа эта, само собою разумется, можетъ совершиться и при другихъ условіяхъ и иными путями, но, такъ или иначе, а намъ представится, бредъ чисто-метафизическаго характера. Съ однимъ изъ обращиковъ этого бреда мы теперь и ознакомимся.

‘Что за странное слово ‘Mensch’ (человкъ), — говоритъ больной д-ра Бергера.— Въ начал буква ы, въ конц — шипящая, и зачмъ же именно такъ звучитъ это слово? Я произношу его громко нсколько разъ и прихожу, наконецъ, къ сомннію, въ самомъ ли дл произношу я то именно слово, которое соотвтствуетъ понятію ‘человкъ’? Быть можетъ, я произношу слово, означающее совсмъ иной предметъ,— почему я непремнно долженъ былъ попасть на правильное выраженіе? Да и существуетъ ли основаніе для того, чтобъ извстное слово, за исключеніемъ звукоподражательныхъ, непремнно выражало такое-то опредленное понятіе? Не одинаково ли владютъ даромъ слова нмцы и французы, напримръ, и почему у однихъ говорится ‘l’homme’, у другихъ — ‘Mensch’? И такъ, нтъ разумныхъ основаній для того или иного выраженія. Значитъ, произволъ,— произволъ, вн насъ существующій,— предустановляетъ даже рчь людей, которые, однако же, если не что другое, то свою рчь должны бы были установить на разумныхъ основаніяхъ, такъ, чтобы народъ, имющій значеніе въ духовномъ отношеніи, могъ дать всякой вещи соотвтствующее ей наименованіе, но нтъ, все это уже предустановлено… Человкъ движется вообще по предопредленнымъ путямъ, и если ему удается открыть что-либо, какъ ему кажется, своимъ разумомъ и своими усиліями, если ими онъ объясняетъ какое-нибудь явленіе, то онъ становится, вдь, только орудіемъ, которое осуществляетъ то, что должно было осуществиться. И эти люди хотятъ еще утверждать, что они сами открыли истину! И они же подымаютъ еще объ этомъ споръ и стараются убдить другъ друга! И всякій требуетъ признанія, что онъ де, въ силу своей изъ ряду вонъ выходящей проницательности и наблюдательности, двигался впередъ и осчастливилъ міръ извстною дозой прогресса!… И такъ, предустановленный произволъ предопредляетъ прогрессъ, онъ вынуждаетъ изобртенія и поступательное знаніе законовъ природы. Если бы творящая сила пожелала устроить природу иначе, могла ли бы она это совершить? И тогда естествоиспытатели съ тою же логичностью доказывали бы, что такъ именно все должно быть и иначе быть не можетъ, а пасторы съ тмъ же благоговніемъ восхваляли бы мудрость, проявляющуюся даже и въ мелочахъ’ {Dr. Oscar Berger: ‘Die Grbelsucht, ein psychopathisches Symptom’. (Archiv fr Psychiatrie und Nervenkrankheiten. VI Band., 1 Heft).}.

Этотъ философствующій больной никогда не могъ угомонить своего усугубленія въ мысляхъ о всякаго рода предметахъ. Какъ истинный метафизикъ, онъ, погружаясь въ пучины глубокомыслія, не оставлялъ въ поко и самыя обыденнйшія явленія, и по поводу ихъ тотчасъ же начиналъ философствовать.

‘Почему, — спрашивалъ онъ, — у стула четыре ножки? Почему не одна? Если мы отвтимъ, что стулъ, имющій только одну ножку, долженъ, согласно законамъ природы, упасть, то моя мысль не можетъ удовлетвориться такимъ отвтомъ, и я снова спрашиваю: зачмъ этотъ законъ природы именно таковъ? Зачмъ не существуетъ, напримръ, такого, въ силу котораго стулъ могъ бы, повинуясь особеннаго рода притяженію, держаться на одной ножк, и лишь только вмсто нея устраивалось бы дв или боле,— тотчасъ же, подъ вліяніемъ силы, подобной электричеству, вслдствіе образованія особаго рода электрической цпи, отъ соприкосновенія двухъ ножекъ съ поломъ, возникало бы проявленіе не притягательной, а отталкивающей силы, и внезапно лишнія ножки стула отбрасывались бы и стулъ падалъ?’ {Dr. Oscar Berger: ‘Die Grbelsucht, ein psychopathisches Symptom’. (Archiv fr Psychiatrie und Nervenkrankheiten. VI Band., 1 Heft).}.

Мн остается сказать въ заключеніе этой главы, что психическая дегенерація, выражающаяся въ разнаго рода психическихъ болзняхъ, классификаціи которыхъ можно найти въ курсахъ психіатріи, всегда почти иметъ и вншнее выраженіе или, какъ говоритъ Морель, свой ‘типическій отпечатокъ’. Отпечатокъ этотъ можетъ бросаться въ глаза даже и тогда, когда мы только просмотримъ атласъ рисунковъ знаменитаго сочиненія Мореля {B. А. Morel: ‘Trait des dgneressences physiques, intellectuelles et morales de l’sp&egrave,ce humaine etc.’ Paris, 1857.}. Но замтимъ при этомъ случа, что основою психическаго вырожденія все же таки остается строеніе мозга и его функціи, а потому вншнее проявленіе иногда можетъ быть и обманчиво для глаза обыкновеннаго наблюдателя. Д-ръ Флоринскій обращаетъ вниманіе на то, что дегенеративныя формы, не гармонирующія съ физіологическими отправленіями органовъ, не указываютъ на улучшеніе народа даже въ физическомъ отношеніи. Если искусственная форма разнаго рода животныхъ и цнится хозяевами, то не надо забывать, что формы эти всегда идутъ въ ущербъ общему здоровью и крпости этихъ животныхъ и нужны человку для извстныхъ спеціальныхъ цлей. Вслдствіе этого, свинья, до безобразія заплывшая жиромъ, или изнженный рысакъ, пригодный только для удовольствія и тщеславія его хозяина, считаются лучше обыкновенной свиньи и здоровой, крпкой лошади. Въ человческомъ же род такихъ спеціальныхъ цлей для усовершенствованія и, слдовательно, исключительной заботы о своемъ породистомъ нос, рукахъ, ногахъ и пр. существовать не должно. Граціозныя формы и тонкія черты могутъ считаться совершенствомъ въ такомъ только случа, когда он составляютъ не исключительную задачу улучшенія породы, когда развитіе ихъ не идетъ въ ущербъ физіологическому отправленію и гармоническому развитію боле существенныхъ и важныхъ органовъ. ‘Развивать одн вншнія формы чисто съ эстетическою цлью значитъ содйствовать вырожденію породы, точно такъ же, какъ подобное вырожденіе мы должны признать въ зоологическомъ смысл и за вышеупомянутыми животными, хотя они и считаются въ хозяйственномъ отношеніи усовершенствованными’ {Ф. Флоринскій. ‘Усовершенствованіе и вырожденіе человческаго рода’. Спб., 1866 г., стр. 169.}.

III.

Выше было замчено, что ‘естественныя группы обозначаются только двоими ядрами, но не имютъ очертаній и со всхъ сторонъ сливаются съ другими системами чуждаго имъ характера’. Согласно этому основному положенію, ряды психическихъ состояній, идущіе отъ нормальныхъ типовъ къ патологическимъ, предполагаются какъ бы представляющими крайнее постепенное и едва замтное сгущеніе красокъ, но оба конечные пункта этихъ родовъ, ядра или соотвтствующіе имъ въ данномъ случа типы, предполагаются опредленными, постоянными и безусловными. Эта опредленность, постоянство и безусловность могутъ быть допускаемы, однако же, только до тхъ поръ, пока мы разсматриваемъ изучаемый комплексъ явленій въ одномъ лишь исключительномъ, психологическомъ отношеніи, пока мы беремъ его безотносительно ко времени и мсту. Мы искусственно создаемъ опредленность и постоянство нашихъ конечныхъ пунктовъ, мы умышленно, такъ сказать, обусловливаемъ ихъ для уясненія нашего тезиса, но немедленно затмъ мы должны признать, что, относя конечные пункты нашихъ рядовъ или ядра противуполагаемыхъ естественныхъ группъ къ опредленной эпох или опредленной стран, мы и ихъ самихъ длаемъ неопредленными, непостоянными и условными. Такимъ образомъ, наше основное положеніе о постепенности перехода нормальнаго состоянія въ патологическое должно получать въ каждомъ данномъ случа свое конкретно-индивидуальное значеніе, подвергаясь во времени и въ пространств безчисленнымъ передвиженіямъ и колебаніямъ.

Возьмемъ для примра такъ называемое ‘импульсивное помшательство’, въ настоящее время оно считается совершенно опредленною формой психическаго разстройства и во всякомъ курс психіатріи можно найти его описаніе, и, однако же, не всегда это было такъ. Шюле говоритъ, что импульсивное помшательство открывается или сразу, какимъ-нибудь внезапнымъ насиліемъ, или же предварительно хранится въ сознаніи больнаго въ вид темнаго влеченія. Въ первомъ случа больнаго толкаетъ какая-то невдомая сила, о которой онъ не въ состояніи дать себ никакого отчета, во второмъ импульсъ принимаетъ какой-нибудь боле или мене опредленный складъ: чей-то голосъ повелваетъ больному совершить какой-нибудь чудовищный поступокъ и т. п. Вообще импульсивный больной предается своему роковому влеченію въ припадк внезапнаго замшательства, часто влекомый какъ бы темною силой, но онъ при этомъ сохраняетъ самосознаніе, хотя и теряетъ самообладаніе. Иной разъ онъ совершаетъ поступокъ совершенно равнодушно, но всегда при сознаніи чего-то роковаго, чего-то допускающаго одно слпое повиновеніе {Шюле, о. с., стр. 344 и 345.}. Д-ръ Ле-Бонъ, характеризуя импульсивныхъ субъектовъ, говоритъ, что они, подобно дикарямъ, женщинамъ и дтямъ, руководствуются однимъ только моментальнымъ побужденіемъ. Разсудокъ не играетъ у нихъ роли посредствующей инстанціи между побужденіемъ и поступкомъ, какъ у людей сравнительно высшаго развитія. Смотря по возбуждающимъ ихъ мотивамъ, для нихъ и порокъ, и добродтель могутъ быть одинаковы доступны. Съ одинаковою ясностью совершая дянія героическія и самыя черныя преступленія, они готовы или броситься въ пламя для спасенія незнакомца, или убить того, кто навлечетъ на себя ихъ ненависть. Цлые народы обладали такимъ импульсивнымъ характеромъ. Итальянцы среднихъ вковъ и эпохи Возрожденія представляютъ одинъ изъ совершеннйшихъ образцовъ. Остановимся для примра на фактахъ, которые даютъ намъ мемуары извстнаго Бенвенуто Челлини. Онъ разсказываетъ, какъ его братъ, узнавъ, что одинъ изъ его друзей былъ убитъ караульными солдатами, ‘разражается такими криками бшенства, что было слышно за десять миль’, и затмъ, найдя убійцу, онъ тотчасъ же бросается на него и вонзаетъ ему шпагу въ животъ. Товарищи павшаго въ свою очередь накидываются на нападающаго и ранятъ его смертельно. Челлини желаетъ немедленно же отомстить за смерть брата, но ему препятствуютъ, тогда онъ подстерегаетъ врага, наконецъ, настигаетъ его и пытается отрубить ему голову ударомъ ножа. Противникъ, опасно раненый, старается скрыться, но Челлини догоняетъ и вонзаетъ ему кинжалъ въ спину съ такою силой, что не можетъ вытащить его назадъ. Папа узнаетъ о случившемся, но такъ какъ онъ находится въ хорошемъ расположеніи духа въ этотъ день, то и не придаетъ происшествію никакого значенія.

Пап этому былъ, впрочемъ, свойственъ такой же импульсивный характеръ, какъ и всмъ его современникамъ. Возникаетъ новое происшествіе: Бенвенуто Челлини встрчаетъ на улиц пріятеля своего Бенедетто, который завязываетъ съ нимъ ссору, Челлини тотчасъ хе бросаетъ ему въ физіономію первые попавшіеся подъ руку камни и ранитъ противника, но не серьезно, такъ что раненый можетъ въ тотъ хе день приняться за свои обычныя занятія. О приключеніи этомъ разсказываютъ пап. Первосвященникъ, находящійся этотъ разъ въ дурномъ настроеніи, немедленно же отдаетъ приказъ губернатору арестовать Челлини и немедленно же повсить, прибавляя, что губернаторъ не долженъ являться къ нему на глаза ране, чмъ не исполнитъ этого приказанія. Челлини удается скрыться, и тотъ же папа, который утромъ хотлъ повсить великаго художника, объявляетъ вечеромъ, что ‘ни за что на свт не желаетъ погубить его’. Вс эти личности повинуются инстинктивнымъ импульсамъ, такъ же мало колеблясь, какъ мало колеблется кошка, бросаясь на попадающуюся ей на глаза мышь.

Вс приключенія, о которыхъ повствуетъ Челлини и которыя, впрочемъ, совершенно аналогичны съ приключеніями, передаваемыми и другими источниками той же эпохи, позволяютъ намъ представить себ во всей ясности вс эти импульсивные характеры. Истинктивное побужденіе и дйствіе никогда не раздлялись вмшательствомъ размышленія. При встрч съ врагомъ первымъ дломъ было нападеніе на него съ цлью убійства, точь-въ-точь какъ у враждующихъ между собою собакъ, внезапно встрчающихся и тотчасъ же кидающихся одна на другую. Бенвенуто, напримръ, встрчаетъ своего соперника — золотыхъ длъ мастера Помпейо — въ аптек, не говоря ни слова, онъ вонзаетъ ему въ горло кинжалъ. Онъ, впрочемъ, увряетъ, что не намренъ былъ убить его, но прибавляетъ тономъ философа: ‘никогда нельзя полагаться на силу наносимыхъ ударовъ’. Въ другой разъ Челлини по пути во Флоренціи) зазжаетъ на постоялый дворъ и узнаетъ отъ хозяина, что по заведеннымъ у него правиламъ прозжающіе должны платить за все впередъ. Челлини получаетъ кровать, по его же собственнымъ словамъ, совершенно исправную и чистую, но его до такой степени оскорбляетъ требованіе уплаты впередъ, что онъ замышляетъ ни боле, ни мене, какъ поджечь домъ, чтобы выместить обиду. Онъ не приводитъ въ исполненіе этого замысла единственно только по затруднительности выбраться изъ своей комнаты во время пожара. И вотъ онъ ограничивается тмъ, что, взявъ ножъ, портитъ имъ стоявшія тутъ же новыя кровати. Импульсы — порывистые, поводы — слабые, нравственности — никакой {D-r G. Le Bon: ‘Probl&egrave,mes anthropologiques’ (Revue philosophique, 1881, 5).}.

Имя въ виду эти и подобные факты, нельзя будетъ не согласиться съ англійскимъ психіатромъ Хгеардомъ, что человкъ, способный сообразоваться съ обычаями первобытнаго общежитія, можетъ оказаться совершенно неспособнымъ приспособляться къ боле строгимъ требованіямъ сравнительно передоваго общества, и точно также человкъ, способный къ самостоятельности при пастушеской или кочевой жизни, потребуетъ опеки надъ собой, попавъ въ среду той хитрой или безчестной цивилизаціи, какова современная, когда люди крадутъ не столько при помощи насилія, сколько посредствомъ обмана. Такъ, напримръ, у варварскихъ и свирпыхъ народовъ многія психическія растройства, какъ-то: бснованіе эпилептиковъ, припадочное неистовство паралитиковъ и буйственное возбужденіе маніаковъ могутъ, по своимъ вншнимъ проявленіямъ, очень слабо различаться отъ обычнаго проявленія недисциплинированныхъ страстей и легко сходятъ за преходящія вспышки извстнаго темперамента. Существуетъ родъ маніи, встрчающейся весьма нердко, проявленія которой почти тождественны съ проявленіями легкаго опьяненія. Больной обнаруживаетъ извстную степень возбужденнаго состоянія, мысли его текутъ съ большою быстротой, но связываются между собою не столько логическою или естественною ассоціаціей, сколько разнообразными душевными волненіями даннаго момента или какою-нибудь случайною связью, какъ, напримръ, сходствомъ словъ и т. п. Рчь больнаго становится, такимъ образомъ, если не безсвязною, то непослдовательною. Больные этого рода большею частью лукавы и злонамренны. Хотя они и не способны къ сдерживанію своихъ импульсовъ, но могутъ, однако же, какъ то нердко случается съ пьяными, скрытничать и вести рчь такъ, что невозможно становится отличить ихъ отъ здоровыхъ. Возможно ли сомнваться, что на низшей сравнительно съ нашею ступени цивилизаціи личности эти непремнно будутъ считаться нормальными? И въ самомъ дл, ихъ и нельзя признать ненормальными, принявъ въ разсчетъ ихъ общественную среду.

Вообще можно сказать, что вопросъ о психическомъ разстройств личности можетъ ставиться только тогда, когда разсматриваемое дйствіе ея стоитъ ниже обычной нормы даннаго общества. Когда же принимаются къ разсмотрнію факты безразличные, не можетъ быть и рчи о психическомъ разстройств. Безсмысленно было бы говорить о маніи убійства, какъ форм психическаго разстройства, тамъ, гд убійство является признаннымъ обычаемъ, или считать убійство признакомъ сумасшествія въ такой стран, гд оно совершается безпрестанно.

Даже въ одномъ и томъ же обществ можно подмтить колебанія, на которыя нельзя не обратить вниманія. Остановимся, напримръ, на половыхъ излишествахъ англійскаго культурнаго общества. Если половыя побужденія обнаруживаются у молодой особы женскаго пола и особа эта не уметъ обуздывать ихъ силою личной води, то проявленія эти, наврное, будутъ признаны симптомами нимфоманіи и послужатъ оправданіемъ для тхъ принудительныхъ мръ, какія окажется нужнымъ принять. Если подобный же казусъ случится съ молодымъ человкомъ при тхъ же условіяхъ, то казусъ этотъ, наврное, будетъ разсматриваться только какъ признакъ того, что юноша ‘еще не перебсился’. Болзнь не неизбжна, однако хе, ни въ первомъ случа, ни во второмъ. СЬли же общественное мнніе станетъ когда-либо относиться къ половымъ излишествамъ какъ женщинъ, такъ и мужчинъ одинаково строго, то всякая попытка ‘перебситься’ будетъ непремнно разсматриваться какъ опредленная форма помшательства. То же самое можно сказать и о пьянств: сто лтъ тому назадъ о немъ не было и рчи. Теперь поговариваютъ уже о немъ какъ о форм помшательства. Еще черезъ сто лтъ помшательство всякаго пропойцы перестанетъ быть вопросомъ {William R. Huggard:’Dfinitions of ineanity’ Journal mental science,}.

Соображенія Хггарда, истекающія, главнымъ образомъ, изъ наблюденія англійскихъ общественныхъ отношеній, въ основныхъ чертахъ приложимы, конечно, ко всякой стран. И у насъ, тоже на протяженіи извстнаго періода или въ одно и то же время на значительныхъ разстояніяхъ, можно наблюдать весьма различную оцнку человческихъ дйствій. Кто помнитъ, напримръ, бытъ помщиковъ до эмансипаціи крестьянъ, согласится, конечно, что самое яркое воспоминаніе объ этомъ быт можетъ возникнуть у современнаго человка лишь при посщеніи буйныхъ отдленій домовъ для умалишенныхъ. Кому же приходилось прозжать хоть бы въ недавнее время, примрно лтъ семь-восемь назадъ, тысячи дв-три верстъ за Уралъ, тотъ знаетъ, конечно, что цлая масса лицъ, выбитыхъ изъ колеи въ Европейской Россіи и не ужившихся потомъ даже и въ Западной Сибири, находятъ себ теплыя мста въ Восточной, и здсь своимъ поведеніемъ, опять-таки, напоминаютъ тхъ же буйныхъ больныхъ. Эти ‘буйные’ рука объ руку съ уголовными, ссылаемыми ежегодно массами, создаютъ здсь такую нравственную атмосферу, въ которой импульсивность дйствій едва ли не столь обычна, какъ и въ томъ обществ, которое изображаетъ Челлини, съ тою разницей только, что убійства совершаются сравнительно рже, а всего чаще пускаются въ ходъ палки и кулаки. Сходство двухъ импульсивныхъ теченій заходитъ такъ далеко, что намъ случалось даже слышать т же замчанія о сил ударовъ, которыя длаетъ Челлини, тмъ же философскимъ тономъ говорилъ намъ одинъ изъ защищавшихся отъ ночнаго нападенія грабителя, что онъ наносилъ удары съ разсчетомъ не убить нападавшаго, и затмъ, какъ бы помня, что ‘никогда не слдуетъ полагаться на силу удара’, онъ прибавилъ: ‘отойдя немного, я оглянулся, лежавшій немного шевелился,— значитъ, ударъ былъ вренъ!’ Нельзя сомнваться, что большая часть этихъ сибирскихъ героевъ сидла бы въ острогахъ или психіатрическихъ больницахъ по сю сторону Урала, но дореформенная Сибирь должна еще видть въ нихъ не помшанныхъ, не импульсивныхъ больныхъ, а вліятельныхъ членовъ общества, нердко ршающихъ судьбу случайно занесенныхъ туда злымъ рокомъ нормальныхъ людей!

IV.

Мы сказали уже, что человческая личность представляетъ аггрегатъ психическихъ состояній или, точне, координацію извстныхъ моментовъ психической жизни, подвижное и условное единство органической функціи, текучее, измнчивое, колеблющееся множественное нчто, согласованіе и гармонія элементовъ котораго переливаются подобно игр цвтовъ морской поверхности, и, ежемгновенно отражая на себ вліяніе многоразличныхъ внутреннихъ и вншнихъ условій, то укрпляется, то слабетъ, то нарушается отчасти, то вполн, то получаетъ высочайшую степень интензивности, то падаетъ до нуля… Послдующее изложеніе показало намъ, что, продолжая сравненіе текучести и подвижности человческаго ‘я’ съ игрою и переливами цвтовъ на поверхности миря, мы должны будемъ сказать, что хотя мы и можемъ отличить на поверхности моря синіе, переходящіе то въ голубой, то въ зеленый, тоны отъ фіолетовосрыхъ, сбивающихъ то на свинцовые, то на пепельные, но мы никогда не въ состояніи обозначить, гд именно начинаются переливы одного характера и гд другаго. Мало того, въ разное время дня, въ разныхъ мстахъ берега, при разной облачности неба, картина все мняется и мняется, переходы однихъ тоновъ въ другіе становятся все неуловиме, устойчивость различій — все безнадежне. Де то ли же самое зрлище представляетъ намъ и человческое ‘я’? Не только переходы отъ его гармонической координаціи къ полному крушенію всякой гармоніи оказались несовмстимы съ проведеніемъ какой бы то ни было опредленной пограничной черты между нормальнымъ и патологическимъ состояніемъ, но и самыя опорныя точки эти при ближайшемъ разсмотрніи представились подвижными и въ пространств, и во времени, такъ что оріентировка оказалась возможною только для данной страны, въ данный періодъ времени. Затмъ, чуть мы переходимъ эти границы, вс элементы сложной картины снова приходятъ въ движеніе, намченные пункты перемщаются и требуется новая, соотвтствующая мсту и времени, оріентировка.

Но какъ человкъ, всматривающійся въ игру цвтовъ на морской поверхности, можетъ настолько изучить эту игру, что, вопреки всей ея прихотливости, найдетъ возможность установить извстные типы морскаго ландшафта какъ для разныхъ пунктовъ берега, такъ для разныхъ частей дня, для разныхъ временъ года и разныхъ состояній погоды, и, владя кистью, можетъ зафиксировать физіономіи подмченныхъ типовъ у себя на полотн, такъ правдиво и врно, что никто не смшаетъ виды мори днемъ и виды моря ночью, виды съ отмели и виды съ горы,— точно такъ же и изучающій жизнь психическую, измнчивое море человческаго ‘я’, можетъ, вооружась наукою, преодолть вс трудности оріентировки и ввести въ рамки науки то, иго съ перваго взгляда какъ будто и отказывалось помститься въ нихъ. Идея эволюціи и здсь оказываетъ свою неоцненную услугу: она располагаетъ все многообразное различіе культурныхъ формъ но степенямъ ихъ развитія, классифицируетъ типы различныхъ стадій координаціи элементовъ человческаго ‘я’, показываетъ прогрессъ или элаборацію этой координаціи въ однихъ случаяхъ, при одной совокупности условій, регрессъ и дегенерацію въ другихъ случаяхъ, при другихъ условіяхъ, и, такимъ образомъ, фиксируетъ схваченные моменты и типы, давая возможность не только распознавать ихъ, но предвидть ихъ возникновеніе или исчезновеніе и, слдовательно, способствовать тому или другому. Послдній результатъ такой работы, конечно, будетъ, все же таки, пріуроченъ къ опредленной эпох и опредленному мсту, но понятія этой эпохи и этого мста будутъ шире понятія эпохи и мста, наблюдаемыхъ обыденнымъ свидтелемъ событій, такъ какъ эти понятія будутъ относиться ко времени и мсту, занимающимъ опредленный пунктъ въ эволюціонномъ ряду, и будутъ находиться въ извстной связи какъ съ предшествовавшими имъ, такъ и съ сосуществующими группами явленій другихъ типовъ. Въ довершеніе всего, послднимъ словомъ такого изслдованія явится если не практическое, то, по крайней мр, теоретическое преодолніе условій времени и мста самого изслдователя, такъ какъ, опираясь на общую совокупность своей работы, онъ будетъ въ состояніи противупоставить окружающей его сред идеалъ того лучшаго, осуществимаго будущаго, съ высоты котораго ему возможно будетъ судить и оцнивать переживаемое.

Уловивъ постоянство и неизмнность отношеній, скрытыя за непостоянствомъ и измнчивостью явленій, наблюдатель, стоящій на научной точк зрнія, оставитъ далеко за собою обыденнаго зрителя, теряющагося среди пестроты и кажущейся ему случайности совершающагося, но не станетъ догонять и метафизика, уносящагося за предлы опыта въ міръ призраковъ своего якобы-знанія. У трезваго наблюдателя есть своя прочная почва, свои ясныя цли, свои опредленныя средства, и, твердо полагаясь на нихъ, онъ бодро идетъ впередъ именно настолько, насколько онъ можетъ идти, не уклоляясь отъ своего пути. Онъ принадлежитъ опредленному времени и опредленной стран, но онъ уже владетъ извстными опорными точками, которыя составляютъ достояніе общее и неизмнное впредь до тхъ поръ, пока самыя основы современной науки остаются непоколебимыми и достаточными для разумнія окружающаго насъ міропорядка.

Мы подошли къ вопросу о факторахъ вырожденія и указали на эволюцію среды, и, главнымъ образомъ, общественной среды, и на эволюцію личности, какъ на факторы основные, существенные. Если мы подумаемъ, что отрицательный ходъ эволюціи, т.-е. дегенерація этихъ обоихъ факторовъ, приводитъ не къ какому-нибудь такому или иному существованію, о свойствахъ и достоинствахъ котораго могли бы еще затять споры т, которые симпатизируютъ дегенераціи, или же спорщики quand mme, но просто-на-просто — къ прекращенію самаго существованія дегенерирующаго, къ его небытію, то этимъ самымъ не только положимъ конецъ усугубленію въ мысляхъ въ этомъ направленіи всякаго рода мудрецовъ, но, вмст съ тмъ, установимъ, что положительный ходъ эволюціи есть движеніе въ сторону діаметрально противуположную дегенераціи общественныхъ узъ, разложеніе общества, исчезновеніе его, есть разложеніе связующей его солидарности, альтруизма, гуманизаціи, прогрессъ которыхъ показываетъ положительный, элаборативный характеръ общественной эволюціи, высшее раскрытіе ея жизнеспособности. И не то же ли мы видимъ и въ жизни личности? Невропатія, слобоуміе, идіотизмъ, — и на этомъ пункт полное участіе психической жизни и, вмст съ тмъ, окончательное пресченіе продолженія рода,— смерть и индивида, и его племени. Обратное движеніе эволюціи личности установляется тутъ само собой и связь этой эволюціи съ ходомъ эволюціи общественной среды очерчивается весьма опредленно.

Чтобы представить себ вполн ясно и опредленно связь нашего ‘я’ съ окружающею его средой и, главнымъ образомъ, общественною средой, мы остановимся, прежде всего, на установленномъ Мейнертомъ различеніи первичнаго ‘я’ или первичной идивидуальности отъ вторичнаго ‘я’ или вторичной индивидуальности. Ядромъ первичной индивидуальности, по иде Мейнерта, служитъ обособленіе собственнаго тла ребенка отъ вншняго міра. Образъ ‘я’ съ центральнымъ представленіемъ о собственномъ тл будетъ для насъ тмъ ядромъ, вокругъ котораго кристаллизуются наичаще повторяющіяся впечатлнія вншняго міра, а равно — наичаще воспроизводимыя образныя воспоминанія, особенно т, которыя сопряжены съ аффектами. Образы эти также образуютъ весьма прочныя соединенія и составляютъ ядро вторичной… ‘Матеріалъ

этой индивидуальности лежитъ вн границъ собственнаго тла. Такимъ образомъ, индивидуальность совершенно децентрализуется и становится функціей, которая вмщаетъ въ себ многое изъ вншняго міра’. ‘Въ составъ этого вторичнаго ‘я’ входятъ: близкія лица, собственность, совершенство въ искусствахъ и т. д.’ ‘Иногда индивидуумъ жертвуетъ собственнымъ тломъ и, такимъ образомъ, изъ всей этой массы составныхъ элементовъ своего ‘я’ тмъ или инымъ путемъ сознательно уничтожаетъ первичное ‘я’. ‘Человкъ, жертвующій своею жизнью, надется при этомъ сохранить многія, не мене дйствительныя составныя части своей-индивидуальности, независимыя отъ составныхъ частей его собственнаго тла’ {Мейнертъ: ‘Психіатрія’. Перев. М. Б. Ліона и П. И. Ковалевскаго. Харьковъ, 1885 г., стр. 191 и 192.}.

Эти указанія Мейнерта какъ нельзя лучше вскрываютъ самое основаніе связи личности и окружающей ее среды, и надо признать поэтому, что Маудсли весьма врно указываетъ на неизбжность приспособленія отдльной личности къ общественной сред даже и на первыхъ грубыхъ стадіяхъ развитія. И тутъ уже возникаетъ контроль надъ страстями, вызываемый необходимостью считаться съ воздйствіемъ страстей своего ближняго, и становится основою первобытнаго соціальнаго чувства. При дальнйшемъ успх общественнаго развитія отношенія человка къ обществу становятся опредленне и сложне. Симпатія къ людямъ становится однимъ изъ условій развитія всякаго общественнаго строя, и никто никогда не можетъ устранить это условіе. Только психически-больной исключаетъ себя изъ общаго хода жизни своей среды, не чувствуетъ и не работаетъ за одно съ нею. Человконенавистничество есть начало душевной болзни. Если какая-нибудь личность не можетъ установить гармоническихъ отношеній между собою и окружающимъ обществомъ, то личность эта уподобляется болзненному элементу организма и такъ же, какъ элементъ этотъ, должна быть устранена, для того чтобы организмъ могъ продолжать свою нормальную дятельность, такая личность сдлалась чуждою обществу можно сказать, чуждою самой себ, такъ какъ нормальному ‘я’ присуще согласованіе съ жизнедятельностью своего рода. Личность, же, которая сторонится отъ своихъ ближнихъ, которая преслдуетъ только одни свои эгоистическіе интересы и знать ничего не хочетъ объ альтруистическихъ узахъ, связующихъ ее съ обществомъ, находится, наврное, на пути вырожденія, она идетъ или къ преступленію, или къ сумасшествію {Maudsley: ‘La pathologie etc.’, pp. 105 et suiv.}.

Преступленіе можетъ во многихъ случаяхъ обозначать тотъ оттнокъ психическаго разстройства, на которомъ необщественность (асоціальность) психически-больнаго индивида переходитъ въ противуобщественность (антисоціальность). Тогда какъ меланхоликъ, маніакъ, паралитикъ, идіотъ, кретинъ, теряя способность гармонировать съ окружающею ихъ общественною средой, приносятъ вредъ обществу безсознательно и безсмысленно и въ нкоторомъ случа представляются безвредными, а въ другихъ — сравнительно легко укротимыми и устранимыми, т дегенеративныя личности, болзнь которыхъ заключается въ сознательной противуобщественности, въ такъ называемомъ нравственномъ помшательств или нравственномъ идіотизм, сохраняя иногда почти вполн свой логическій аппаратъ, пользуются имъ для борьбы съ общественностью и стремятся къ подчиненію общественныхъ интересовъ своимъ личнымъ, эгоистическимъ цлямъ. Они объявляютъ войну не такимъ или инымъ формамъ общественности, не ставятъ себ задачею измненія этихъ формъ, — нтъ, они вооружаются противъ самаго принципа общественности, противъ солидарности, связующей членовъ общества, противъ всхъ плодовъ альтруизма. Счастье, трудъ, достояніе и спокойствіе ближняго они приносятъ въ жертву своему ненасытному своекорыстію и алчности и не знаютъ ни мры, ни границъ своего человконенавистничества. Конечная ихъ цль — праздность, развратъ и бражничанье. Въ извстные эпохи и въ извстныхъ странахъ личности эти могутъ настолько гармонировать если не со всею своею общественною средой, то съ нкоторымъ большинствомъ ея, что дйствія ихъ сходятъ только за своеобразныя причуды и прихоти, но въ наше время они были обслдованы очень тщательно, и изученіе ихъ дало въ результат весьма опредленный патологическій типъ, имющій, какъ показало новое наблюденіе Ломброзо, близкое соотношеніе къ типу эпилептическому (type de l’pilepsie) {L’aomo delinquente in rapporta all’antropologia, giurisprundenza e aile discipline carcerarie. 8 edizione. Torino, 1884. Identit dell’epilessia colla pazzia morale e delinqnenza congenita. (Archivio di pstchiatria, scienze penali etc. Vol. VI., fase. I — II). La fusion de la folie morale et du criminel-n. Rponse М. Tarde. (Rev. , 1885, No 8).}. Такимъ образомъ, противуобщественность и болзненность слились окончательно въ комплексы симптомовъ чисто-объективнаго характера.

Но если нравственный типъ личности находится въ такой тсной связи съ жизнью той общественной среды, которой личность эта принадлежитъ, то возникаетъ въ высшей степени важный и богатый послдствіями вопросъ о томъ, гд мы должны установить исходную точку всякаго дегенеративнаго ряда? Выясненіе этой исходной точки иметъ первостепенное значеніе, такъ какъ разъ исходная точка дана, законъ наслдственности довершаетъ все остальное и, какъ было замчено выше, прескаетъ на извстной дегенеративной стадіи зачахнувшую втвь.

Большая часть психіатровъ нашего времена, считая помшательство дегенеративнымъ явленіемъ, ставятъ его появленіе въ зависимость отъ двоякаго рода условій: во-первыхъ, отъ болзненныхъ врожденныхъ расположеній, переносимыхъ на индивидъ уже въ моментъ зачатія и служащихъ выраженіемъ у наслдуемыхъ патологическихъ состояній мозга родителей, и, во-вторыхъ, въ пріобртеніи въ теченіе жизни самого индивида болзненныхъ измненій строенія и отправленій мозга, а также и такого рода болзненныхъ состояній, которыя при наслдственной передач могутъ переходить въ психическія разстройства. къ такимъ болзненнымъ состояніямъ причисляютъ: сифилисъ, алкоголизмъ, чахотку, рахитисъ и нкоторыя другія. Эти исходныя точки такъ называемыхъ наслдственныхъ метаморфозъ играютъ въ высшей степени важную роль, какъ полагающія начала дегенеративнымъ рядамъ и ускоряющія процессы дегенераціи тамъ, гд процессы эти получили свое начало ране.

Рей-Ленкестеръ, изучившій явленія вырожденія спеціально въ области зоологической, считаетъ, что исходную точку явленіямъ этого рода даетъ паразитизмъ. Всякое новое сочетаніе условій, дающее животному возможность безъ большаго напряженія пользоваться обезпеченностью и достаточнымъ количествомъ пищи, обыкновенно ставитъ это животное на путь вырожденія. Точно то же случается и съ дятельнымъ здоровымъ человкомъ, внезапно длающимся обладателемъ значительнаго богатства, то же постигло и древній Римъ, когда онъ сталъ обладателемъ богатства современнаго ему міра. Привычки паразитизма всегда дйствуютъ въ этомъ смысл. Лишь только паразитическое существованіе обезпечивается, какъ начинается атрофія членовъ: ноги, челюсти, глаза, уши исчезаютъ, и сравнительно богато-одаренное животное становится простымъ мшкомъ, принимающимъ пищу и кладущимъ яйца {Вау Lankester: ‘Degeneration. А chapter in Darwinism’. London, 1880, p. 33.}.

По отношенію къ человку паразитизмъ долженъ всегда и неизбжно, какъ то можно заключить и изъ предшествовавшаго изложенія, оказывать пагубное и нравственно-разрушительное вліяніе. Паразитъ теряетъ нормальныя связи со своею средой, онъ не нуждается въ приспособляемости къ ней, ему становится излишне то напряженіе психическихъ силъ, котораго требуетъ жизнь въ томъ случа, когда она должна слиться со своею общественною средой и установить соотношенія къ ней. Мы видли, что даже на первобытныхъ ступеняхъ развитія общественности вопросъ объ отношеніи личности въ окружающимъ ее являлся уже исходною точкой зачаточной морали и что при дальнйшемъ ход общественнаго развитія узы, связующія индивиды и общество, осложнялись, требовали себ все большаго и большаго вниманія, вызывали у личности все большее и большее напряженіе. Но въ жизни паразита никакого усилія воли не требуется, никакой сосредоточенности не нужно, нтъ помину даже и о тхъ примитивныхъ разсчетахъ, въ которыхъ едва только свтится заря человческой нравственности. Что же удивительнаго, если паразитъ роковымъ образомъ дегенерируетъ, если онъ съ первыхъ же моментовъ сознанія своего паразитизма становится какъ бы исключеннымъ изъ общества, чуждымъ окружающимъ его людямъ: онъ не живетъ съ ними общими чувствами, онъ не длитъ ихъ труда и заботъ, онъ всецло погруженъ въ свои эгоистическіе интерес, живетъ только ими и только для нихъ. Естественнымъ послдствіемъ такихъ противуобщественныхъ инстинктовъ и ненормальныхъ условій жизни является и ненормальность самой личности: дятельность высшихъ, заправляющихъ центровъ его нервной системы слабетъ, координація психическихъ элементовъ падаетъ, начинается та психическая дезорганизація, которая можетъ на первыхъ порахъ имть и весьма слабое вншнее выраженіе, но теченіе и развитіе которой не оставляютъ уже никакихъ сомнній для всякаго внимательнаго наблюдателя.

Надо прочитать у П. И. Якобія, въ его прекрасномъ сочиненіи: О подбор по отношенію къ наслдственности, т замчательныя страницы, въ которыхъ этотъ талантливый авторъ рисуетъ пониженіе нравственной силы и энергіи личности, поставленной въ условія паразита, и входитъ при этомъ въ такую обстоятельную обрисовку этого процесса, которая только и возможна въ пространной монографіи, а не простой журнальной стать. Надо прочитать эти интересныя и поучительныя описанія и дополняющіе ихъ примры, чтобы со всею ясностью и во всей полнот представить себ роковую неизбжность дегенераціи при данныхъ условіяхъ. Намъ не-невол приходится довольствоваться сдланными общими указаніями и, не пытаясь даже исчерпать вопросъ, примириться съ неизбжностью обработки его въ тхъ тсныхъ предлахъ, въ которые онъ у насъ введенъ. Возбудить интересъ къ предмету, отмтить его значеніе, открыть просвтъ къ его изученію и уясненію,— вотъ все, на что мы можемъ разсчитывать, — все, что только мы можемъ имть въ виду {P. Jacoby: ‘tudes sur la slection dans ses raports avec l’hrdit chez l’homme’. Paris, 1881, pp. 25 et suiv.}.

Нельзя, однако же, терять изъ вида, что паразитизмъ иметъ и другую свою сторону, которая такъ же необходима соотносительно къ нему, какъ выпуклая сторона какой-нибудь кривой поверхности — къ вогнутой ея сторон. Если есть индивиды, которые могутъ, безъ большаго или даже какого бы то ни было напряженія своихъ силъ пользоваться достаточнымъ или даже боле чмъ достаточнымъ количествомъ пищи и полною обезпеченностью и прочими благами жизни, то всенеизбжно бокъ-о-бокъ съ ними существуютъ другіе индивиды, напрягающіе свои силы до переутомленія и не завоевывающіе себ, однако же, ни достаточнаго количества пищи, ни обезпеченнаго существованія. Отъ взора проницательныхъ психіатровъ не ускользнуло, что не только въ первомъ изъ этихъ случаевъ, но и во второмъ, нервная система не выдерживаетъ ненормальныхъ условій, перерождается и вырождается. Гармонія между ‘я’ и требованіями вншняго міра нарушена и тамъ, и здсь, нарушеніе это ведетъ къ, возростанію числа психическихъ заболваній и даетъ замтное преобладаніе дегенеративнымъ формамъ {Д-ръ Ліонъ: ‘Земледльческія колоніи для душевнобольныхъ’ (Архивъ психіатріи проф. Ковалевскаго, т. I, No 2, стр. 105 и слд.).}, т.-е. увеличиваетъ число тхъ рядовъ, эволюція которыхъ идетъ отрицательнымъ путемъ даже и въ томъ случа, когда, вполн или отчасти, измняются породившія ее условія.

Обратимся къ психіатрамъ, и мы увидимъ, что почти вс они говорятъ о психическихъ разстройствахъ наслдственныхъ и пріобртенныхъ.

Но какъ же пріобртаются психическія разстройства организмами, не отягощенными наслдственностью? Жизнью, конечно, но подъ этимъ выраженіемъ, за незначительнымъ исключеніемъ чисто-индивидуальныхъ случаевъ, всегда разумютъ, и не могутъ не разумть, вліянія среды и, главнымъ образомъ, общественной среды. Если же намъ укажутъ на Балла, напримръ {В. Bail: ‘Leons sur les maladies mentales’. Paris, 1880—1883, p. 354.}, какъ на психіатра, который видитъ въ наслдственности единственную причину психическаго вырожденія, то придется спросить: гд же исходная точка патологической наслдствености, если только, нормальный, здоровый типъ — не фикція воображенія? Если же мы допускаемъ существованіе такого нормальнаго, здороваго типа, то мы должны будемъ признать не только полную обусловленность всякой исходной точки вырожденія въ данное время, при данныхъ вншнихъ условіяхъ, но и не сомнваться еще въ томъ, что въ каждый данный моментъ возникаетъ не малое количество такихъ исходныхъ точекъ въ форм психическихъ или иныхъ болзней, которыя въ нисходящихъ звеньяхъ ряда, прямо или метаморфически, объявляются, какъ наслдственныя психическія разстройства. Въ этіологіи психическаго вырожденія, какъ видно изъ этого, среда и наслдственность играютъ соотносительныя роди, и намъ, при опредленіи ихъ сравнительнаго значенія, необходимо всякій разъ обращать вниманіе на то, сосуществованіе ли явленій, или ихъ послдовательность важны въ данномъ отдльномъ случа. Балль очень остроумно сравниваетъ психически-больныхъ съ ‘мщанами во дворянств’.При старомъ режим, говоритъ онъ, эти послдніе въ своей новой сред все же оставались мщанами, тогда какъ дти ихъ и внуки считались уже настоящими дворянами. Такъ и помшанные: у всхъ, у всхъ есть своя родословная, и у всякаго можно прослдить начало его ‘предрасположеній’, по всякій, замтимъ мы при этомъ, можетъ, порывшись въ архивахъ, доискаться, когда именно родъ его былъ возведенъ въ дворянство и при какихъ именно обстоятельствахъ. Обстоятельства эти, къ какому бы прошедшему и давнопрошедшему они ни относились, не могутъ не выдвигаться во всей своей трагичности изъ-за фактовъ современныхъ, наблюдаемыхъ нами непосредственно, они всего чаще не волны, за то видны тысячи имъ подобныхъ, и сомнваться въ ихъ существованіи мы ни въ какомъ случа не можемъ.

Вопросъ этотъ подвергся недавно новому пересмотру по отношенію къ нравственно-помшаннымъ и прирожденнымъ преступникамъ, т.-е. психически-больнымъ исключительно дегенеративнаго характера.

Школа Ломброзо-Ферри сдлала, какъ извстно, особенно много для изученія преступниковъ вообще и прирожденныхъ преступниковъ въ особенности, она, однако же, опираясь, главнымъ образомъ, на біологическія данныя, старается стушевать значеніе общественныхъ условій по отношенію къ развитію преступности и сводитъ большую часть преступныхъ типовъ къ наслдственности. По мннію представителей этой школы, общество будетъ и впредь-совершенствоваться, лишь съ тою самою постепенностью, съ которою оно прогрессивало до настоящаго времени, и никакая реформа не сможетъ поднять нравственнаго уровня его, такъ какъ высота этого уровня обусловливается цлыми вками эволиціи и не можетъ подняться подъ вліяніемъ частныхъ воздйствій. Школа Ломброзо не разсчитываетъ поэтому на быстрый подъемъ общественной нравственности и иметъ въ виду лишь послдовательныя, постепенныя улучшенія ея, для чего она и старается изыскать врнйшія средства.

Въ противуположность этой, такъ называемой ‘позитивной’ школ, другая — школа Турати-Колаяни {Filippo Turati: ‘Il delitto е la questione sociale’. Milano, 1883.— Napoleono Goiajanni:‘L’alcoolismo, sue consequenze morali e sue causa’. Catania, 1887. Тутъ читатель найдетъ указаніе и на другія сочиненія Конаяни. См. еще: ‘Rivista di fflosofia sdentifica’. Vol. IV, No 1.} — утверждаетъ, что хотя противники ея и установляютъ, вмсто прежнихъ отвлеченностей и предразсудковъ, научное изслдованіе преступника, все же они еще остаются далеко отъ непосредственнаго прикосновенія къ общественнымъ язвамъ, такъ какъ они упускаютъ изъ вида, что современная организація общества представляетъ явленіе ненормальное, патологическое:, оно построено на тунеядств и на дисгармоніи интересовъ и даетъ преступность, какъ логическое послдствіе своего уклада. Преступность поэтому не можетъ быть излечена раньше, чмъ не очистится кореннымъ образомъ его источникъ. Оцнка значенія преступности вытекаетъ изъ этихъ положеній сама собой. Преступленіе представляется продуктомъ трехъ факторовъ: естественнаго, индивидуальнаго и общественнаго, и, сообразно такому различенію факторовъ преступленія, самые преступники распадаются на пять категорій: помшанныхъ и полупомшанныхъ, прирожденныхъ-неисправимыхъ, руководимыхъ страстью, дйствующихъ но привычк и случайныхъ. Въ первыхъ трехъ категоріяхъ преобладаютъ факторы естественные и индивидуальные, въ двухъ послднихъ — факторы общественные. Съ перваго взгляда очевидно, что преступники двухъ послднихъ категорій не совершили бы своихъ дяній, если бы у нихъ были отняты вызвавшія эти дянія условія. Къ тому же, статистика, какъ то признаетъ и школа Ломброзо, указываетъ на крайне незначительный процентъ преступниковъ первыхъ трехъ категорій въ общей масс всхъ преступниковъ, да и изъ этого незначительнаго количества надо исключить преступниковъ помшанныхъ, включаемыхъ обыкновенно только благодаря очень ужь грубой аналогіи ихъ поступковъ съ поступками дйствительныхъ преступниковъ. Затмъ, значительное большинство преступниковъ, а именно около ⁴/₅всего ихъ числа, принадлежа двумъ послднимъ категоріямъ, является исключительно какъ пагубное послдствіе патологическихъ условій общественной среды. Вообще можно утверждать, что въ послднемъ итог среда всегда создаетъ человка, общественная среда создаетъ гражданина. Это не значитъ, однако же, что она его импровизируетъ, — нисколько: она его формируетъ постепенно, мало-по-малу, въ послдовательномъ ряд поколній, путемъ подбора и приспособленія. А изъ этого можно заключить, что и три первыя категоріи преступниковъ могли бы исподволь исчезнуть изъ общества при улучшеніи и оздоровленіи его. Воспитаніе получило бы тогда иное, новое значеніе и дало бы новые результаты, тогда и улучшеніе человческой нравственности получило бы реальное осуществленіе.

Установивъ принципіально значеніе среды по отношенію къ возникновенію и развитію психическаго вырожденія, бросимъ хотя бглый взглядъ на то, что оно представляетъ въ современной дйствительности.

Сравнительно простыя задачи боле раннихъ періодовъ общественнаго развитія до чрезвычайности усложнились и запутались въ наше трудное время, и никакой личный опытъ, никакая умлость, никакая сноровка не въ состояніи теперь, помимо случая, удачи, обмана, хищничества и насилія, преодолть т безчисленныя преграды, которыми усянъ въ настоящее время путь жизни. Этотъ общій характеръ нашего времени самъ по себ указываетъ уже на неизбжность возростанія психическихъ болзней, этого показателя роста психическаго вырожденія. Статистика подтверждаетъ этотъ печальный фактъ. Констатированіе его стало общимъ мстомъ у психіатровъ, и то и дло являются новыя его потвержденія {Си., между прочимъ, статью д-ра Людвига: ‘Die Zunahme der Geisteskrankheiten’, въ Deutsche Bundschau. October 1885.}. Нкоторыя прежнія причины, вліявшія на возростаніе числа психическихъ разстройствъ: суевріе, невжество и т. д., частью поослабли, но на мсто ихъ явились новыя обстоятельства, дйствующія съ гораздо большею активностью и неотвратимостью. Психическое вырожденіе возросло до степени серьезной общественной опасности, на которую все чаще и чаще начинаютъ указывать съ самой компетентной стороны.

Серьезность этой опасности усиливается еще и тмъ обстоятельствомъ, что направленіе, въ которомъ складываются современныя общественныя условія, безмрно отстало отъ выводовъ науки и сообразной съ ними выработки жизненнаго уклада. Современному человку еще далеко до установленія и приложенія къ жизни того высокаго искусства, о которомъ пока мечтаютъ еще только лучшіе умы, которое, споспшествуя естественной эволюціи, систематически облегчая побду человка надъ природой, не надрывало бы самого человка, не вырождало бы его. Кому же теперь не очевидно, что ходъ общественнаго развитія, оставаясь традиціоннымъ, нисколько не подвигается къ облегченію все усложняющихся я утрудняющихся задачъ, и, обходя ясную и прямую постановку назрвающихъ вопросовъ, накопилъ массу болзненнаго напряженія, создалъ безчисленныя новыя трудности и не мало поработалъ въ пользу преуспянія дегенераціи? Но если и въ самомъ бдствіи, порожденномъ такимъ, положеніемъ вещей, можно отыскать зачатки лучшаго будущаго, то, все же таки, современное поколніе поставлено лицомъ къ лицу съ печальнымъ сознаніемъ возростанія упадка психическихъ силъ и все боле и боле накопляющихся условій тхъ патологическихъ моментовъ, которые являются исходными точками, вырожденія и черезъ цлый рядъ поколній несутъ свои пагубныя послдствія. А, между тмъ, для многихъ самая идея о возведеніи споспшествованія естественной эволюціи въ искусство, въ сознательное систематическое руководительство, представляется еще или чуждою, или непонятною, и тянется нескончаемая рчь о слдованіи путемъ естественнымъ, путемъ природы, что на практик сводится, собственно говоря, къ пресловутой систем laissez faire. ‘Вс,— говоритъ Лестеръ Уордъ,— которые заговариваютъ объ усовершенствованіи естественнаго хода событій, причисляются сторонниками естественной эволюціи къ сонму болтуновъ, дерзающихъ измнять непреложное. Ихъ системы объявляются утопическими, открытые ими законы — bruta fulmina. Вс усилія въ этомъ направленіи считаются вздорными и вс попытки получаютъ названіе невжественныхъ посягательствъ на непреложность законовъ природы’ {Lester F. Word: ‘Mind as a social factor’ (Mind. October 1884).}.

И такъ, пока остается установленнымъ фактомъ, что число психически-больныхъ повсемстно возростаетъ, что психическое вырожденіе идетъ все crescendo. Психіатры, установивъ этотъ фактъ, не могли не попытаться оцнить его значеніе, и мы, дйствительно, очень часто встрчаемъ въ ихъ сочиненіяхъ разсужденія на эту тему, — разсужденія, то старающіяся смягчить хотя отчасти безотрадность положенія, то приступающія къ нему со всею горечью сознанія истины. Нашъ извстный психіатръ, недавно скончавшійся, А. У. Фрезе, въ своемъ Курс психіатріи, очень сомнвается, чтобы цивилизація сама по себ могла вліять на возростаніе числа помшанныхъ. Сравненіе странъ цивилизованныхъ и нецивилизованныхъ несостоятельно, по его мннію, потому, что исчисленіе психическихъ больныхъ въ нецивилизованныхъ странахъ совершенно гадательно, а потому и въ разсчетъ принято быть не можетъ. Ушывая и и мъ на перевсъ числа помшанныхъ въ центрахъ цивилизаціи разныхъ странъ сравнительно съ окраинами этихъ же странъ, Фреве говоритъ, что, ‘останавливаясь только на этомъ факт, утверждали, что цивилизація способствуетъ развитію душевныхъ болзней. Что такое цивилизація? Цивилизація, это, конечно, коллективное понятіе, выражающее собою общее возростающее развитіе человка какъ въ умственномъ и нравственномъ, такъ и въ матеріальномъ отношеніяхъ. Трудно было бы a priori согласиться съ тмъ, что процессъ возрастающаго развитія, ведущій насъ къ постоянному сознательному совершенствованію, несъ въ самомъ себ зачатки заболванія. Цивилизація учитъ насъ, напротивъ, все боле и боле сознательно относиться какъ къ самому себ, такъ и къ окружающимъ условіямъ. Она учитъ насъ, какимъ образомъ избгать болзней, какимъ образомъ предохранять себя отъ нихъ и сохранять свое здоровье. Цивилизація открываетъ все боле и боле средствъ, способствующихъ сохраненію здоровья. Она не только даетъ возможность пріобртать большую сумму эмпирическихъ познаній, по и постоянно стремится примнять ихъ къ длу. Одна знакомитъ насъ съ нашимъ организмомъ, и не только организмомъ отдльнаго человка, но и съ организмомъ всего общества, государства. Словомъ, она везд проливаетъ свтъ. Каковъ бы онъ ни былъ, трудно согласиться съ тмъ, что подобный просвщающій процессъ могъ быть признанъ моментомъ, увеличивающимъ число помшанныхъ’ {Л. У. Фрезе: ‘Краткій курсъ психіатріи’. Спб., 1881 г., стр. 133 и 134.}. Фрезе, какъ видно, смшалъ науку и цивилизацію, теоретическія разсужденія ученыхъ и дйствительный ходъ жизни, принадлежность двухъ-трехъ съ тмъ, что присуще чуть не всмъ, а потому аналогія его слаба. Не резонне ли бы спросить: правильно ли называть цивилизаціей тотъ строй жизни, который приноситъ такіе печальные плоды? Да эту мысль наводятъ и т соображенія Крафтъ-Эбинга, которыя Фрезе упоминаетъ вслдъ за только что приведенными своими доводами. Соображенія знаменитаго психіатра, имющіяся нын въ боле полномъ изложеніи {D-r R. v. Krafft—Ebbing:’Ueber gesunde’ und kranke Nerven’. Tbingen. Безъ обозначенія года. Предисловіе помчено 1885 г.}, очень живо и ярко рисуютъ тягостный и болзнетворный режимъ торгово-промышленнаго класса съ его жгучею погоней за наживой и чувственными, удовольствіями, съ его вчною суетой, антигигіеническимъ образомъ жизни и острыми разочарованіями биржевой игры и спекуляцій, или же неизбжными послдствіями шалопайства — скукою, пресыщеніемъ и т. п., Но все это — только одна сторона медали, другая, относящаяся къ тмъ массамъ, которыя своимъ чернымъ трудомъ поддерживаютъ весь этотъ режимъ и вырождаются подъ гнетомъ условій, прямо противуположныхъ яду пресыщенія и отрав бездльнаго недосуга, могли бы показать современную цивилизацію, какъ цлое, и навести на вопросы, правильное освщеніе которыхъ разрушило бы до тла сладкогласіе добродушныхъ наблюдателей, глядящихъ на нее сквозь розовое стекло своей мечтательности.

Гораздо трезве Фрезе отнесся къ занимающему насъ вопросу англійскій психіатръ Хакъ-Тьюкъ, который, прежде всего, установляетъ различіе между извстнымъ намъ состояніемъ общества и отвлеченнымъ понятіемъ цивилизаціи (civilisation in the abstract). ‘Если мы станемъ разсуждать о совершенной цивилизаціи,— говорить онъ,— то, ясное дло, мы должны будемъ разумть нчто совсмъ иное, чмъ смшанное состояніе, представляемое современнымъ обществомъ. Нашъ пауперизмъ и наше пьянство во всемъ его объем придется устранить и — воплотить идею цивилизаціи въ образованной, нравственной и религіозной части нашего общества. Но если бы мы стали прилагать этотъ терминъ къ современному состоянію такъ называемой цивилизованной Европы, то намъ пришлось бы подвести подъ эту идею выдающіяся черты этого состоянія, несмотря на то, что он представляютъ остатки стараго варварства. Такимъ образомъ, нашъ отвтъ на вопросъ о вліяніи цивилизаціи на распространеніе психическихъ болзней находится въ полной зависимости отъ того смысла, который мы придадимъ термину ‘цивилизація’. Если мы исключимъ порокъ и нужду, то исключимъ, вмст съ тмъ, и плодотворнйшія причины помшательства, и тогда вліяніе цивилизаціи должно сдлаться въ высшей степени благотворнымъ, хотя въ самомъ процесс ея и могутъ оказаться нкоторыя неблагопріятныя вліянія. Если же мы допустимъ включеніе въ наше понятіе всхъ условій жизни всего населенія современныхъ цивилизованныхъ странъ, не исключая и той части этого населенія, которая страдаетъ заразъ отъ нищеты и пороковъ, но которая, въ то же время, играетъ въ высшей степени важную роль въ споспшествованіи успхамъ страны по отношенію ея богатства и развитію промышленности и современное состояніе которой до извстной степени обусловлено поступательнымъ ходомъ цивилизаціи, то въ такомъ случа отвтъ нашъ на поставленный выше вопросъ будетъ далеко не благопріятный.

‘Цивилизовать, согласно обычному опредленію этого термина, значитъ вндрять искусство правильной жизни, выводить изъ варварства, совершенствовать способность къ сожительству въ громадномъ обществ, и затмъ, если бы ничего боле и не требовалось, то, въ случа, когда вс эти условія были бы выполнены, цивилизація могла бы совмщаться съ невоздержностью, расточительностью и значительнымъ накопленіемъ нищеты. Все это отчасти или, скоре, вполн согласуется съ дйствительнымъ состояніемъ цивилизаціи нашего времени. Но идеальная цивилизація должна быть чмъ-то гораздо боле высокимъ, и въ теоріи, по крайней мр, ей слдуетъ бытъ въ антагонизм ко всмъ этимъ бдствіямъ: она должна предполагать нчто большее, чмъ одно только накопленіе знаній или усовершенствованіе утонченности жизни’ {Daniel Hack Take: ‘Insanity in ancient and modern life, with chapters on ita prerention’. London, 1878, pp. 6—7.}. Въ конц-концовъ, Хакъ-Тьюкъ приходятъ къ заключенію, что ‘цивилизація должна быть признана причиною психическихъ болзней’, ‘но, когда я говорю это,— прибавляетъ онъ,— я не желаю утверждать, что человкъ образованный и живущій въ довольств легче подпадаетъ помшательству или слабоумію, нежели бдный земледлецъ, обремененный семьею, помщающійся въ тсномъ жиль, не всегда сытый и часто пьяный, моя мысль заключается только въ томъ, что земледлецъ цивилизованной страны очень часто боле подверженъ неблагопріятнымъ психическимъ вліяніямъ, чмъ какой-нибудь членъ совершенно необразованнаго племени, и что даже наивыгоднйшимъ образомъ обставленный образованный человкъ находится въ большей опасности въ этомъ отношеніи, нежели ‘невжественный дикарь’. Я знаю, что мое заявленіе о вліяніи цивилизаціи на возростаніе числа помшанныхъ сочтется многими какъ измна современному прогрессу, человчности и даже христіанству, но поскольку возростаніе это приписывается злоупотребленію цивилизаціи, постольку предъявляется обвиненіе противъ такого злоупотребленія, поскольку же оно обусловливается со стороны культуры умственныхъ способностей, постольку условія эти ставятся въ параллель съ условіями жизненности высшихъ формъ организаціи сравнительно съ жизненностью формъ низшихъ. Высшіе организмы несутъ только кару за сравнительно большее развитіе своей впечатлительности и чувствительности. Цивилизація предполагаетъ извстный рискъ, такъ какъ она заключается въ выработк высшей формы умственной жизни, и поэтому высшимъ проявленіемъ мудрости съ нашей стороны было бы признательное принятіе ея даровъ и уклоненіе отъ сопряженнаго съ ними риска посредствомъ предупрежденія психическихъ заболваній’ {Ibidem, р. 9—11.}.

Изъ предшествующаго явствуетъ, что возрастанію психическаго вырожденія въ какой-нибудь стран должно непремнно соотвтствовать какъ крайнее выраженіе этого вырожденія, соотносительное возростаніе числа помшанныхъ, такъ и вс остальныя стадіи, лежащія широкою полосой между состояніемъ нормальнымъ и анормальнымъ. При этомъ, какъ то и очевидно, соціально-патологическое состояніе страны можетъ боле или мене ясно сознаваться внимательными и вдумчивыми наблюдателями и вызывать у нихъ то настроеніе, которое, пожалуй, съ вульгарной точки зрнія можно назвать пессимистическимъ, но которое на самомъ дл будетъ только истинною оцнкой дйствительнаго положенія вещей. Настроеніе это можетъ идти рука объ руку съ энергическимъ стремленіемъ помочь длу или оно можетъ вызывать уныніе и отчаяніе — это будетъ зависть отъ того, въ какой мр захваченъ дегенеративнымъ процессомъ самъ наблюдатель, но во всякомъ случа оно не минуетъ того, кто можетъ разумть положеніе и принимать его къ сердцу.

Изъ европейскихъ странъ, Португалія представляетъ весьма типичный примръ интензивнаго развитія дегенеративнаго процесса. Обстоятельное изслдованіе португальскаго психіатра д-ра де-Сенна, появившееся два года тому назадъ {Dr. А. М. Senna: ‘Os alienados em Portugal. I. Historia e estatistica’. Lisboa, 1884.}, показываетъ, что здсь возростаніе числа психически-больныхъ идетъ въ ужасающихъ размрахъ. Сопоставляя вновь добытыя данныя съ тми, которыя были собраны ране, именно въ 1851 и 1870 годахъ, де-Сенна считаетъ, что возростаніе числа душевно-больныхъ въ его отечеств можетъ быть выражено слдующимъ поразительнымъ рядомъ: ¹/₁₇₂₅, ¹/₁₂₇₁, и ¹/₇₂₄. И такъ, число больныхъ возросло за 15 лтъ боле чмъ вдвое. Такое быстрое возростаніе числа психическихъ разстройствъ,— какъ говоритъ д-ръ де-Сенна,— показываетъ быстрый упадокъ португальской расы и объясняетъ, вмст съ тмъ, историческую малозначительность, выпавшую на долю Португаліи въ настоящемъ вк. Этотъ упадокъ расы обнаруживается и другими признаками: на первомъ план д-ръ де-Сенна выставляетъ чрезвычайную апатичность португальскаго общества къ своимъ дламъ вообще: ‘Португалія есть такая страна, гд не любятъ работать, или, лучше сказать, такая страна, въ которой главное стремленіе большинства заключается въ созиданіи для себя такого положенія, въ которомъ можно бы было не работать’. Въ этой сред, точно въ сред еле-влачащихъ свое существованіе грибовъ, если и возникаетъ какой-нибудь боле здоровый и крпкій организмъ, способный къ проявленію возвышенныхъ чувствъ и великодушныхъ идей, ему рдко идутъ на встрчу слова ободренія и дружественные совты, но всего чаще грибы всмъ громаднымъ скопомъ накидываются на него со своею вздорною критикой и, если сочтутъ нужнымъ, соединяютъ свои шапочки и безпощадно душатъ то проявленіе жизни, которое дерзнуло обнаружить присущую имъ ничтожность’ {Ibid., p. 19.}. При такомъ положеніи вещей бдность является главною причиной психическаго вырожденія, а беззаботность о больныхъ довершаетъ затмъ ея губительную работу, тогда какъ апатія общества закрываетъ послдній просвтъ въ будущемъ {Ibid., pp. 73—76, 86 etc.}.

Де-Сенна впервые показалъ картину психическаго вырожденія португальскаго народа при научной разработк фактовъ и правильномъ указаніи корней и нитей бдствія, но ране, съ самаго начала настоящаго столтія, раздаются уже голоса публицистовъ, историковъ, поэтовъ, сливающіеся въ одинъ общій вопль о бдствіяхъ и гибели отечества.

Историкъ португальской литературы Ромеро Ортисъ приводитъ цлый рядъ отрывковъ изъ португальскихъ писателей настоящаго столтія, ясно свидтельствующихъ о томъ остромъ чувств, которое гложетъ людей, понимающихъ всю трагичность положенія современной Португаліи. Они называютъ Португалію страною, подверженною болзни, они отчаиваются въ ея будущности, они, наконецъ, впереди видятъ только смерть {D. Antonio Romero Ortiz: ‘La literatura Portugneza en el siglo XIX’. Madrid, 1870, pp. 420—5.}.

Въ Португаліи, какъ видно, есть основаніе прежде другихъ странъ перечисленныхъ въ извстной книг Маркса Нордау {Max Nordau: ‘Die conventionnellen Lgen der Kulturmdnschheit’. Leipzig, 1886.}, забыть восклицаніе ищущаго познанія и счастья Фауста:

Zum Augenblicke drft’ich sagen:

Verweile doch, du bist so schn!

В. Лесевичъ.

(Продолженіе слдуетъ).

‘Русская Мысль’, кн. II, 1887

Экскурсіи въ область психіатріи.

1. О психическомъ вырожденіи.

Читайте также: