Эклоги, Сумароков Александр Петрович, Год: 1787

Поэзия
Время на прочтение: 101 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ

ВСХЪ

СОЧИНЕНIЙ

въ

СТИХАХЪ И ПРОЗ,

ПОКОЙНАГО

Дйствительнаго Статскаго Совтника, Ордена

Св. Анны Кавалера и Лейпцигскаго ученаго Собранія Члена,

АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВИЧА

СУМАРОКОВА.

Собраны и изданы

Въ удовольствіе Любителей Россійской Учености

Николаемъ Новиковымъ,

Членомъ

Вольнаго Россійскаго Собранія при Императорскомъ

Московскомъ университет.

Изданіе Второе.

Часть VIII.

Въ МОСКВ.

Въ Университетской Типографіи у И. Новикова,

1787 года.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

ЕКЛОГИ.

Ириса
Агнеса
Цефиза
Дориза
Пальмира
Филиса
Калиста
Белиза
Амаранта
Дельфира
Исмена
Делія
Сильвія
Ниса
Флориса
Мелицерта
Дафна
Амарилла
Галатея
Феламира
Стратоника
Статира
Меланида
Нирена
Зенеида
Еглея
Октавія.
Юлія.
Енона
Туллія.
Ценія.
Емилія.
Олимпія
Розалія
Сильванира
Альцидіяна
Ливія
Паулина
Климена
Маргарита
Целимена
Евгенія.
Орфиза.
Андромира
Юлія
Паренія
Кариклея
Дористея
Зелонида
Брадаманта
Мартезія
Альцидалія
Ликориса
Доримена
Констанція
Порція.
Пантениса
Аргелія
Целестина
Заида
Лаура

ЕКЛОГИ

ПРЕКРАСНОМУ РОССІЙСКАГО НАРОДА ЖЕНСКОМУ ПОЛУ.

Я вамъ прекрасныя сей мой Трудъ посвящаю: а ежели кому изъ васъ подумается, что мои еклоги наполнены излишно любовію, такъ должно знати, что недостаточная любовь не была бы матерію поезіи: сверьхъ того должно и то вообразити, что во дни златаго вка не было ни бракосочетанія ни обрядовъ къ оному принадлежащихъ: едина нжность только препровождаема жаромъ и врностью была основаніемъ любовнаго блаженства. Говорятъ о воровств, о убійств, о грабеж и ябдничеств беззазорно во всякихъ бесдахъ, не уже ли такія разговоры благородняе рчей любовныхъ? А особливо когда не о скотской и не о непостоянной говорится любви. Въ еклогахъ моихъ возвщается нжность и врность, а не злопристойное сластолюбіе, и нтъ таковыхъ рчей, кои бы слуху были противны. Презрнна любовь имущая едино сластолюбіе во основаніи: презрнны любовники устремляющіяся обманывати слабыхъ женщинъ: подверженны нкоторому поношенію и женщины въ обманъ давшіяся: презрнно неблагородное сластолюбіе, но любовныя нжность и врность отъ начала мира были почтенны и до скончанія мира почтенны будутъ. Любовь источникъ и основаніе всякаго дыханія: а въ добавокъ сему источникъ и основаніе поезіи, такъ можно ли со.чиняти еклоги, естьли піитъ ужаснется глупыхъ предвареній и неикусныхъ кривотолкованій. А вы, прекрасныя помните только то, что неблагопристойная любовь и не постоянство стыдны , поносны , врдны и пагубны, а не любовь, и что любовію наполненныя эклоги и основанныя на нжности подпертой честностію и врностію читательницамъ соблазна, точною чертою, принести не могутъ, хотя и нтъ ни какога блага, изъ котораго бы не могло быти злоупотребленія. Что почтенняе правосудія, но колико изъ него происходитъ ябдъ и крючкотвореній, а слдовательно утсненій и погибели роду человческому? И что почтенняе, еклоги ли составлять наполненныя любовнымъ жаромъ и пишемыя хорошимъ складомъ или тяжебныя ябдниковъ письма наполненныя плутвствомъ и складомъ писанныя скареднымъ.
ИРИСА.
Въ день красный нкогда, какъ содице уклонялось,
И небо свтлое во мрачно премнялось:
Когда краснлися и горы и лса,
Луна готовилась ийти на небеса,
Ириса при водахъ по камешкамъ бгущихъ,
Въ кустарник, гд гласъ былъ слышанъ Нимфъ поющихь,
Вщала таинство тутъ будучи одна,
И вотъ какую рчь вщала тутъ она:
Въ сей годъ рабятска жизнь мн больше не являлась,
Въ которую я здсь цвтами забавлялась.
Какъ только лишъ пришла весенняя краса,
И отрасли свои пустили древеса,
Природа нкія мн новости вдохнула,
Лишъ я на пастуха прекраснаго взглянула,
Который въ прошлый годъ мн ягодъ приносилъ,
И всякой разъ тогда за трудъ себ просилъ,
Чтобъ я ево за то пять разъ поцловала:
По прозьб я ево безспорна пребывала.
Вообразивъ себ дни года я тово,
Отворотилася я тотчасъ отъ нево.
Куда рабятска жизнь одной зимою длась!
Я то воспомиила, а вспомнивъ то зардлась.
Гд скрылась матерня изъ памяти гроза!
Пустила къ Гиласу я мысли и глаза.
Ево желая зрть, я видя убгала:
А бывша безъ нево, со всмъ изнемогала:
Съ утра до вчера, по саму темну нощь
Влачила зракъ ево съ собой въ средину рощь.
Лицо ево по всмъ мстамъ очамъ мчталось:
И мысли кром сей другія не осталось.
Богиня паствъ и двъ! Въ т гд ты дни была
Какъ я на всякой часъ тебя къ себ звала?
Я часто муравы журчащей етой рчки,
Кропила токомъ слезъ: а васъ мои овечки
Когда вы бгали вокругъ меня блея,
Трепщущей рукой не гладила ужъ я.
А онъ терзаяся ко мн любовью злосно,
Пнялъ: доколь тобой страдати мн не сносно?
Я день и нощь горя любовію, грущу,
И бгая, по всмъ тебя мстамъ ищу.
Левъ гонитъ Волка, волкъ стремится за козою,
Голодная коза любуется лозою:
Куда стремленіе, такъ то и повлечетъ,
Потокъ на верьхъ горы во вкъ не потечетъ.
Не знала я тогда, въ котору рчь пускаться?
Престала я уже упорностью ласкаться,
Сказала: коль любя по всей моей борьб,
Пренебрегая стыдъ я вврюся теб:
А ты надъ слабою сталъ нын полновластенъ,
Перемнишься мн, другой пастушкой страстенъ:
И буду видтъ я плненны взоры мной,
Тобой обращены къ любовниц иной?
Въ вкъ розы, отвчалъ мн онъ мои пусть вянутъ,
И блы лиліи родиться впредь не станутъ:
Отъ ядовитыхъ травъ и отъ болотныхъ водъ,
Пускай зачахнетъ мой и весь издохнетъ скотъ,
Сей клятвой надо мной побда ускорилась:
А я ему душей и тломъ покорилась.
АГНЕСА.
Не отпускала мать Агнесу прочь отъ стада,
Агнеса животу была тогда не рада:
Пусти меня, пусти, она просила мать:
На половину дня по рощамъ погулять.
Лишъ выпросилася, подружк то сказала,
И Титиру прийти во рощу приказала.
Играло все тогда у Титира въ глазахъ,
Прекрасняй и цвты казались на лугахъ:
Играли пастухи согласняй во свирли,
И птички на кустахъ согласняй псни пли.
Казалася сочней и зленей трава,
Прямея древеса и мягче мурава:
Онъ помнитъ веселясь, чьимъ сердцемъ онъ владетъ:
О коей онъ и кто о немъ сама радетъ.
Воображаетъ онъ утхи прежнихъ дней,
Которы онъ имлъ во сластолюбьи съ ней:
Напоминаньемъ симъ желанье умножаетъ,
И сласть любви еще живей воображаетъ.
Пришелъ ко сторон пріятной и пусто.й,
Прийди подъ тнь древесъ, въ березникъ сей густой,
Вздыхая говоритъ и будто какъ не вритъ,
И правда кажется въ любови лицемритъ,
Твоя любезна тнь ни на единый часъ,
Не можетъ отступить отъ омраченныхъ глазь.
Когда краснются въ дали высоки горы,
Востокомъ въ небеса прекрасныя авроры,
И златозарный къ намъ приходитъ паки день,
Снимая съ небеси густу ночную тнь,
День въ паство, я въ тоску: въ любви къ теб згараю,
И въ жалостну свирль, не помню, что играю.
Насотупитъ полдень жаркъ, послдуетъ трудамь
Отдохновенный часъ, пасущимъ и стадамъ,
Пастушки, пастухи, покоятся прохладно,
А я смущаяся крушуся безотрадно.
Садится дневное свтило за лса,
Или уже луна восходитъ въ небеса,
Товарищи мои любовницъ лобызаютъ:
Меня единаго здсь горести терзаютъ:
И только я грущу вздыханіе губя,
И просыпаюся зря въ тонкомъ сн тебя,
А пробудившися тебя не обретаю,
И лишъ едину тнь руками я хватаю.
Цефиза, иль теб меня уже не жаль?
Коль жаль, прийди ко мн, скончай мою печаль!
Какъ птицамъ радостна весна, и всей природ
И нимфамъ красный день по дождевой погод,
Такъ веселъ былъ бы мн желаемый сей часъ,
Въ который бъ я тебя узрлъ во перьвый разъ.
Цефиза знаетъ ли, колико вздоховъ трачу:
Какъ горько по теб безперестанно плачу?
О втры! вы могли на небеса вознесть,
Къ Венер тающей печальную ту всть,
Что все богини сей сокровище дражайше,
Адонисъ, съ кмъ она во ремя пресладчайше,
Имла множество утхъ средь темныхъ рощь,
Незапнымъ дйствіемъ, пожалъ противну мощь!
Когда вы станете то мсто прелетати,
Цефиз гд теперь сужденно обитати,
Остановитеся вдыхните въ уши ей,
Хоть часть къ извстію сея тоски моей:
Скажите, что по ней и духъ и сердце стонетъ.
Мой свтъ! когда теб власы втръ легкій тронетъ,
А ты почувствуешь смятеніе въ себ,
Такъ знай, что встникъ то, что плачу по теб.
Но вся сія тоска Лисандра тщетно клонитъ,
Уже ево къ нему Цефиза стадо гонитъ.
Зритъ прежню онъ красу во солнечныхъ лучахъ:
Сіяетъ горизонтъ въ Лисандровыхъ очахъ:
Играютъ быстрыя струи ближайшей рчки,
И весело блютъ Лисандровы овечки.
О треблаженный часъ! любовиикъ вопіетъ,
И слезы радостны съ ней купно онъ ліетъ:
И посл какъ они потоки слезны лили,
Скорбящія сердца въ день тотъ же исцлили.
ДОРИЗА.
Еще ночь мрачная тьмы въ море не сводила,
Еще прекрасная аврора не всходила,
Корабль покоился на якор въ водахъ,
И земледлецъ былъ въ сн крпкомъ по трудахъ,
Сатиры по горамъ не бгали лсами,
А нимфы спали вс храпя подъ древесами:
И вдругъ восталъ злой втръ, и воды возмущалъ,
Сердитый валъ морской пучину восхищалъ,
Громъ страшно возгремлъ и молніи сверкали,
Луна на небеси и звзды померкали:
Cокрыли небеса и звзды и луну,
Левъ въ лсъ бжалъ густой, а китъ во глубину
Орелъ подъ хворостомъ отъ страха укрывался,
Подобно и Дамонъ во страхъ тогда вдавался:
Ркою падалъ дождь въ ужасный оный часъ:
А онъ безъ шалаша свою скотину пасъ.
Дамонъ не зналъ куда отъ безпокойства дться:
Бжалъ сушить себя и вновь по томъ одться:
Всхъ ближе шалашей, шалашъ пастушкинъ былъ,
Котору онъ предъ тмъ недавно полюбилъ,
Котора и въ нево влюбилася подобно,
Хоть сердце въ ней къ нему казалося и злобно,
Она таила то, что чувствовалъ въ ней духъ,
Но дерзновенный вшелъ въ шалашъ ея, пастухъ,
Однако какъ тогда зла буря ни сердилась,
Прекрасная ево отъ сна не пробудилась,
И лежа въ шалпш на мягкой мурав,
Что съ вечера она имла въ голов,
То видитъ и во сн: ей кажется, милуетъ,
Кто въ яв въ оный часъ, горя, ее цлуетъ.
Проснулася она: мчтою сонъ не лгалъ.
Пастухъ вину свою на бурю возлагалъ:
Дориза отъ себя Дамона посылала
А что бы съ ней онъ былъ, сама того желала.
Не можетъ утаить любви ея притворъ,
И шлетъ Дамона вонь и входитъ въ разговоръ,
Ни слова изъ рчей ево не примчаетъ,
И на вопросъ ево другое отвчаетъ.
Драгая! не могу въ молчаніи горть,
И скоро будешь ты мою кончину зрть.
Но ахъ! Вщаешь ты и громко мн и смло!..
Опомнися, Дамонъ, какое ето дло!
Ну естьли кто зайдетъ, какой явлю я видъ,
И ахъ, какой тогда ты длаешь мн стыдь,
Не прилагай слдовъ ко мн ты громкимъ гласомъ,
И что быть хочешь милъ, скажи инымъ мн часомъ.
Въ пристойно ль мсто ты склонять меня зашелъ!
Такой ли, объявлять любовь, ты часъ нашелъ!
Дамонъ отвтствовалъ на нжныя т пни,
Передъ любезной ставъ своею на колни,
Цлуя руку ей, прнявъ тишайшій гласъ:
Способно мсто здсь къ любви, способенъ часъ,
И естьли сердце мн твое не будотъ злобно,
Такъ все намъ, что ни есть, любезная способно.
Что длать ей! Дамонъ ийти не хочетъ прочь!
Взвела на небо взоръ, о ночь, о темна ночь,
Усугубляй свой зракъ, жаръ разумъ возмущаетъ,
И скрой мое лицо! Вздыхаючи вщаетъ.
Дамонъ! мучитель мой! Я мню что мой шалашъ
Смется зря меня и слыша голосъ нашъ.
Глуша ево слова, шумите вы о рощи,
И возвратись покрыть насъ темность полунощи,
Ей мнилося о нихъ всть паствомъ понеслась!
И мнилося, что вся подъ ней земля тряслась.
Не знаючи любви, люблю, сказать не сметъ,
Сказала: множество забавъ она иметъ,
Которы чувствуетъ взаимно и Дамонъ,
Збылся, пастушка, твой, збылся пріятный сонъ.
Но семъ изъ волнъ морскихъ арора свтъ рождала,
И спящихъ въ рощахъ нимфъ играя возбуждала
Зефиръ по камешкамъ на ключевыхъ водахъ
Журчалъ, и нжился въ пологихъ берегахъ:
Лса, поля, луга, сіяньемъ освщались,
И горы въ далек аророй озлащрялись.
Съ любезной нощію разсталася луна:
Съ любезнымъ пастухомъ разсталась и она.
ПАЛЬМИРА.
Годъ цлый Тирсисъ былъ съ Пальмирою въ разлук,
Годъ цлый воздыхалъ, живя въ несносной скук:
Въ деревн жалостно воспоминалъ стада,
И о любовниц онъ плакалъ иногда.
Ни что ихъ тамъ утхъ тогда не разрушало,
И все ихъ прежде тамъ въ любови утшало.
Кончаетъ солнце кругь, весна въ луга идетъ,
Увеселяетъ тварь, и обновляетъ свтъ.
Сокрылся снгъ, зефиръ на паств повваеть:
Источники журчать, и жавронокъ вспваетъ.
Приближилися т дражайшія часы,
Чтобъ видть пастуху пастушкины красы.
Къ желанной многи дни стнящаго отрад,
Отецъ нарекъ опять быть Тирсису при стад.
Все паство на ум и милый взоръ очей,
Все мыслитъ, какъ опять увидится онъ съ ней.
День щастья настаетъ, и мысли утшаеть:
Въ луга отходитъ онъ, и къ паству поспшаетъ.
Шелъ цлый день, пришелъ, зритъ ясную луку,
Свтило дневное сошло во глубину.
Но ясныя ночи тоя ему начало,
Знакомую ему пустыню означало:
Повсюду взоръ ему туть радости сулитъ,
И тропка Тирсиса въ семъ мст веселить.
Вотъ роща, гд моя любезная бываетъ:
Вотъ рчка, гд она сей образъ умываетъ.
Подъ древомъ тамо съ ней я нкогда сидлъ,
Съ высокой сей горы въ долины съ ней глядль,
Въ пещер сей она въ жары со мной бывала,
И часто тамъ меня объемля цловала:
Гд лежа на ея колняхъ я леж.ллъ,
И руки мягкія въ рукахъ своихъ держалъ.
Сей мыслію свой духъ въ пустын онъ питаетъ:
И седце нжное ево въ надежд таетъ.
Приходитъ на конецъ ко стаду онъ тому,
Которо отъ отца поручено ему,
Но Тирсисова мысль и тутъ еще мутилась:
Ну естьли мыслитъ онъ, Пальмира превратилась,
И новы радости имя въ сей стран,
Въ неврности своей не помнитъ обо мн!
Я знаю, что она меня не ненавидитъ,
Но чая, что уже здсь больше не увидитъ,
Ахъ! можетъ быть она другова избрала,
И для того уже мн суетно мила.
Она въ разлучны дни, въ поко утшалась,
Цвтами безъ меня какъ прежде украшалась.
Пальмира о теб всечасно я тужилъ!
Тебя хоть не было, твой духъ со мною жилъ:
Однако онъ себ надеждою ласкаетъ,
Хотя къ свиданью ночь ево не допускаетъ,
Которая ему заснути не дала.
Нальмира во всю ночь въ ум ево была.
Какъ радостно ево надежда услаждала,
Такъ мысль упорная надежд досаждала.
Глаза не жмурятся, что длать? востаетъ!
Но солнце на луга изъ волнъ морскихъ нейдеть:
Хоть ночи долгота ево обременяетъ,
Оно обычнаго пути не премняетъ.
Восходитъ по горамъ арора на конецъ,
И гонятъ пастухи въ луга своихъ овецъ.
Всхъ Тирсисъ зритъ, не зритъ Пальмиры онъ единой,
Не знаетъ, кое зло причесть тому причиной:
Гд длась, говоритъ, Пальмира? Иль взята
Отсел ужь ея въ деревню красота!
Мы розныхъ деревень и жить съ ней будемъ розно,
Почто на паство я пущенъ опять такъ позно!
Уже меня весна не станетъ услаждать,
Везд и завсегда здсь Тирсису страдать.
Коль здсь Пальмиры нть, уйду въ лса дремучи,
Наполню стономъ ихъ, слезъ горькихъ токи льючи,
Я буду вс мста слезами здсь росить,
И жалобы горамъ въ пустыняхъ приносить:
Вс мры радости узрвъ ее теряетъ,
И дни горчайшія въ сладчайши претворяетъ.
ФИЛИСА
Филиса полюбивъ Альцина паче мры,
Но въ перьвый разъ она ставъ узницей Венеры,
Стыдясь того, что часъ пришелъ любить начать,
Старалася въ любви таиться и молчать.
Влюбившійся въ нее пастухъ стоналъ всемстно…
Филисино лицо ставъ быть ему прелстно,
Гонялося за нимъ повсюду день и ночь.
Онъ способа не зналъ, чтобъ чмъ себ помочь.
Хотя и тщился онъ, не могъ пресчь желанья,
А склонность получить не видлъ упованья.
Когда препровождалъ минуты во трудахъ:
Садилъ ли что тогда, иль сялъ на грядахь,
Иль стригъ своихъ овецъ, иль стадо гналъ къ потоку,
Повсюду чувствуя на сердце скорбь жестоку:
Не къ трудолюбію онъ мысли прилагалъ:
Весь умъ ево тогда въ любви изнемогаль.
Какъ онъ во празности препровождаль минуты,
Тогда они ему и паче были люты,
Воображающу отсутетвенны красы,
Годами длилися въ тоск ему часы.
Дни ясны безъ нея текли предъ нимъ ночами:
Когда пастухъ имлъ Филису предъ очами,
Онъ въ сердц чувствовалъ еще жесточе сшрасть,
Не надался онъ, не напивался въ сласть.
И нкогда какъ день уже склонялся къ нощи,
Гуляли пастухи въ средин красной рощи,
Котору съ трехъ сторонъ лугъ чистый украшалъ,
Съ четвортой хладный токъ ліяся орошалъ:
Пастушки сладкія тутъ псни воспвали,
А нимфы внемля ихъ близь рощи пребывали.
Сатиры изъ лсовъ съ верьховъ высокихъ горъ,
Прельщаяся на нихъ мтали въ рощу взорь.
По многихъ ихъ играхъ сокрылось солнце въ воды.
И темнота внесла съ собой покой природы.
Идутъ ко шалашамъ оттол пастухи:
Препровождаютъ ихъ цвтущія духи,
Съ благоуханіемъ и древъ тутъ духъ мшая,
И сладостью весны пасущихъ утшая.
Одинъ пастухъ идетъ влюбяся съ мыслью сей,
Что близко видлся съ возлюбленной своей,
И отъ нея имлъ въ тотъ день пріятство ново,
Другой любовное къ себ услышалъ слово.
Тотъ полонъ радости цвтокъ съ собой несетъ,
Пріявъ изъ рукъ любви, котора кровь сосетъ:
И порученный сей подарокъ съ нжнымъ взглядомъ
Начавшейся любви хранитъ себ закладомъ.
Иной размолвився съ любезной передъ симъ,
За то что медлила поцловаться съ нимъ,
Гуляя въ вечеру съ любезной помирился:
И что любовной стонъ въ веселье претворился,
Ликуетъ прежнюю возобновивъ прнязнь,
И поцлуями, въ отмщенье длалъ казнь.
Альцинъ, единъ Альципъ идетъ ко стаду смутенъ,
Мучитель жаръ любви Альципу всеминутенъ.
Отсталъ отъ пастуховъ нещастный ото всхъ:
Какъ сонный въ лугъ идетъ единый безъ утхъ.
Еще не вышелъ онъ изъ рощи совершенно,
Онъ Видитъ предъ собой, кмъ сердце сокрушенно.
Она шла медленно, чтобъ онъ ее догналъ,
Хотя пастухъ ея намренья не зналъ.
Одна въ умахъ ихъ мысль, страсть равна ихъ тревожитъ,
Уединеніе въ обихъ пламя множитъ.
Я мнила, говоритъ, тревожася ему,
Что ужъ пришелъ давно ты къ стаду своему,
И что отъ всхъ лишъ я отстала здсь едина.
Онъ ей отвтствовалъ: моя цла скотина.
Наестся въ цлости и безъ меня она,
Она съ рукъ на руки Менальку отдана.
Мой скотъ теперь уже въ поко пребываетъ,
На мягкой онъ трав лежа не унываетъ:
Лишъ я спокойствія нигд не нахожу,
Любя тебя изъ мукъ на муки отхожу.
Она не мыслила Альцина ненавидть,
И говоритъ ему: хочу тебя я видть:
Мн скотъ твой будетъ милъ какъ собственный мой скотъ:
Какъ станешь ты гонять овецъ на токи водъ,
Я буду при теб и тамо не отступно:
И станемъ о стадахъ своихъ печися купно:
Не буду безъ тебя Альцинъ ни сть ни пить,
Не стану и подъ тнь деревъ одна ходить:
Цвтовъ не буду рвать руками я своими,
Брать стану отъ тебя, и украшаться ими.
Не съмъ сама, сыскавъ я перваго плода,
И буду приносить теб его всегда.
Пть псни стану т которы ты мн сложишь.
Теб свои дамъ пть, коль ихъ не уничтожить.
Лишъ только цловать себя теб пречу,
Сей поступи стыжусь, любиться не хочу.
Пастухъ отвтствовалъ, я въ томъ не малодушенъ.
И буду дарагой пастушк я послушенъ.
Не стану я тебя упорной называть:
Отъ нын буду я Клеону цловать:
Она упорности своей не повторила,
И закраснвшися Альцину говорила
Пришло теперь сказать привтны рчи вновь,
Цлуй меня, вдаюсь со всмъ теб въ любовь:
Какъ я была строга, прошли минуты оны:
Лишъ только никогда не поцлуй Клеоны!
БЕЛИЗА.
Белиза красотой Аркаса распаляла,
И ласкою къ нему сей огнь усугубляла,
Какую здлала она премну въ немъ,
Ту стала ощущать, ту въ сердц и своемъ.
Она любезнаго всечасно зрть желала,
Но мать ее всегда ко стаду посылала.
Когда замедлится Белиза гд когда,
Или когда пойдетъ отъ стада прочь куда,
Что длала и гд была: сказать подробно,
Пастушк не всегда казалося удобно,
Чтобъ чистымъ вымысломъ сумннья не подать,
И вольности въ гульб и доле не ждать.
Не однократно лжетъ любя свою свободу:
То прутья рзала, то черпала тамъ воду,
То связки, то платки носила на рку,
Но все ль одни слова имти языку?
Когда печальну, мать, Сострату быти чаетъ,
Сострата вымысломъ такимъ же отвчаеть:
То волкъ повадился на ихъ ходить луга,
То будто о пенекъ зашибена нога,
То гд то будто тамъ кукушка куковала,
И только два года ей жить натолковала:
То жаръ полуденный ей голову ломилъ,
Какъ молвити: груститъ, не зря тово, кто милъ
Но какъ любовники другъ другомъ ни язвились,
Къ другъ другу въ склонности еще не объявились,
Въ незнаніи о томъ препровождая дни:
Лишъ очи о любви вщали имъ одни.
А паче пастуху не очень было внятно,
Что зрть ево и быть съ нимъ купно ей нрнятно.
Она и тщилася любовнику казать,
Что нудится она, люблю, ему сказать:
И какъ привтствіе Аркасу открывалось,
Такъ только лишъ оно, изъ страсти вырывалось.
Пошла она, хоть мать ея была лиха,
Въ вчернія часы увидть пастуха:
Желавшей удалить на время скуки злобны,
Минуты т къ тому казались ей способны.
Старуха по трудамъ легла спокоясь спать:
Белиза въ крпкомъ сн оставила тутъ мать.
Приходитъ на луга въ ту красую долину,
Гд пасъ возлюбленный ея пастухъ скотину.
Не зря любовника, отходитъ въ близкій лсъ
И ищетъ своево драгова межъ древесъ,
Не представляетъ ей и та ево дуброва.
Въ луга опять идетъ ево искати снова.
Была желающа узрть ево везд,
Не обрла она любовника ни гд.
Куда ты, ахъ! куда, Белиза говорила,
Пустыня моево любезного сокрыла?
Дражайшія мста, вы сиры безъ нево,
И нтъ пригожства въ васъ для взора моево!
Коль щастливой моей противитесь судьбин,
Медвдямъ и волкамъ жилищемъ будьте нын!
Не возрастай трава здсь здравая во вкь,
И возмутитеся потоки чистыхъ ркъ!
Желаю, чтобъ отсель и птички отлетли,
И большебъ соловьи здсь сладостно не пли:
Чтобъ только здсь сова съ вороною жила,
И Флора бъ навсегда свой тронъ отсель сняла.
Что видла она, на все тогда сердилась,
Но коею къ тому боязнью побдилась,
Какъ мать свою вдали увидла она!
Покрыта тучами ей зрлась та страна.
Вздыханье дочерне сумннье ей вселяло,
И отлученьемъ симъ жаръ страсти изъявляла.
Отъ страха бросяся пастушка чтобъ уйти,
И гд бы мочь себ убжище найти,
Белиза во шалашъ любезного вбгала,
Стыдъ весь, боязнь ея тогда превозмогала.
А нжная любовь, котора сердце жгла,
Въ уединеніи и страхъ превозмогла.
АМАРАНТА.
Ликастъ о скромности Ераста твердо зналъ
И тайную любовь ему вщати сталъ:
Я бросилъ нын лукъ, я бросилъ нын уду:
Ни рыбы ужъ ловить, ии птицъ стрлять не буду,
Отъ Амаранты зрлъ я ласку ужъ давно,
Но было ласку зря мн сперва все равно,
Суровъ ли былъ ея поступокъ иль привтливъ,
Но вдругъ не знаю какъ, я больше сталъ примтливъ:
Пастушкинъ на себя взоръ частый примчалъ,
И услаждаяся глаза ея встрчалъ.
Я чувствовалъ по томъ, что кровь моя горла:
Какъ въ очи пристально ей зрлъ, она багрла,
И опуская зракъ, лучъ сердца моево,
ЗадумыВзалася, не знаю, отъ чево,
По семъ по вчерамъ дней тихія погоды,
Когда сходилися пастушки въ короводы,
Я больше вображалъ себ ея красу,
И чаще съ нею бывъ влюблялся отчасу.
И пніе ея мн нравилось и пляска,
Взглядъ былъ ея все чивъ, и умножалась ласка.
Она по всякой часъ мою питала страсть.
Отъемля у меня надъ сердцемъ прежню власть
Осталось только мн открыти то рчами,
О чемъ я ей вщалъ разъ тысячу очами.
Но какъ ей нкогда любовь мою сказалъ,
И съ воздыханіемъ то клятвой доказалъ:
Она сказала мн: я етому не врю.
Я клялся ей еще, что я не лицемрю.
Она внимала то, я мнилъ себ маня…
Имть себ въ отвтъ, что любитъ и меня,
То зря, что слушала она т рчи внятно:.
Казалося, что ей внимати ихъ пріятно,
Но вся утха мн въ тотъ ею часъ была…
Что клятвы выслушавъ колико мн мила,
Отвта мн не давъ пошла и не простилась.
Колико въ ону ночь душа моя мутилась!
Смялся прежде я, раженнымъ сей судьбой.
И все то я въ ту ночь увидлъ надъ собой,
Зрлъ прежд я съ бреговъ, какъ море волновалось.
Но вдругъ и подо мной оно возбунтовалось.
Смшно мн было зрть, коль кто въ любни тонулъ,
Но самъ, тогда, я самъ стократно воздохнулъ.
Какъ лтня свтлость дня вдругъ портится ненастьемъ,
Любовь я зрлъ бдой казавшуюся щастьемъ.
По утру покидалъ не спавъ я свой шалашъ.
Всю ночь была въ ум она, и въ день она жъ.
Какъ вы багряныя ароры всходъ играли,
И изъ загоновъ въ лугъ скотину выбирали,
Моя скотина мн престала быть мила
И праздная свирль не надобна была.
Не видлъ ни чево пріятнаго я бол,
И безъ порядка шла моя скотина въ поле.
Въ несносной я тоск заочно ей пняль.
Поить, на брегъ рки, скотины не гонялъ:
Своихъ и глазъ она мн три дни не казала,
По томъ приближилась и ето мн сказала:
Люби другую ты, кто бъ кровь твою зажгла,
И многія бы дни владть тобой могла.
Чтобъ долго зрніе и страсть твою питало,
Пригожства моево къ тому еще не стало:
Я часто на себя въ источники гляжу:
Великой красоты въ себ не нахожу.
Колико много дней весной на паств ясныхъ,
Толико на лугахъ сихъ, двушекъ прекрасныхъ.
Я ей отвтствовалъ томяся и стня:
Прекрасна только ты едина для меня,
И сердце ты мое на вки покорила,
Вздохнула тутъ она и ето говорила:
Сама не знала я, что я къ любви текла,
И что не къ дружеству, но страсть мя къ ней влекли
Когда о птички вы другъ друга цловали,
И псни на кустахъ веселы воспвали,
Что сладостна любовь, поврила я вамъ,
Изъ чистыхъ я луговъ приближилась ко рвамъ,
И нын ужъ мои не такъ свободны очи,
Но нтъ забавна дня и нтъ покойной ночи,
Уже разрушился мой прежній весь покой,
Но радости себ не вижу ни какой,
Какъ вы на древесахъ ее ни прославляли.,
Иль вы вспвая то, то ложно представляли.
Поврь, вщалъ я ей, драгая пснямъ симь,
Поврь дражайшая, поврь словамъ моимъ
Что въ истинной любви веселостей довольно,
Не весело еще то сердце, кое вольно:
Не врь себ, что ты не столько хороша,
Какъ весь тебя чтитъ лугъ и чтитъ моя душа.
Краса твоя, меня котора нын мучить,
Клянуся что во вкъ Ликасту не наскучитъ.
По сихъ словахъ душа веселья дождалась,
Прельстившая меня пастушка мн здалась.
ДЕЛЬФИРА.
Дельфира нкогда подружк открывала,
Съ которой въ дружеств Дельфира пребывала,
Все таинство души и сердца сильну страсть,
Которая надъ ней любви вручила власть:
Ты такъ какъ я млада, въ одни со мною лты,
Но я не отреклась твои принять совты,
Когда мои глаза здсь Дафнисъ обольстиль,
И взоры на себя Дельфиры обратилъ:
Чтобъ мн, когда хочу любви сопротивляться,
Присутствія ево конечно удаляться.
Покинь сіи мста, ты то твердила мн,
И скоро отходи къ другой отсель стран.
Я въ тотъ же день съ тобой при вчер простилась
И съ плачемъ съ сихъ луговъ къ другимъ мстамъ пустилась.
Во всю грустила ночь, минуты не спала:
Какое множество я слезъ тогда лила!
Предвстница лучей багряность изводила,
И во своей крас на небо восходила:
Означились цвты по злени луговъ,
И рки хрусталемъ между своихъ бреговъ.
Воспли нимфы пснь, пріятняй всякой лиры:
Сталъ слышать птичій гласъ и вяли зефиры:
Я мсто таково къ убжищу взяла
Что кажется ево природа избрала,
Дабы свои явить сокровищи вс разомъ,
И можно бъ было вдругъ окинути ихъ глазомъ.
Но вс т ахъ! мста, вс оны красоты,
Сіи древа, сіи струи, сіи цвты,
Источники, ключи, и все, что тутъ ни было
Безъ Дафниса, мой свть, казалося не мило.
И вмсто чтобъ привесть къ покою смутный духъ,
Твердило: ахъ! Когда бъ былъ здсь, былъ твой пастухъ!
Пустыня бы сія теб здсь рай являла!
Въ сихъ рощахь, ты бы съ нимъ по вчерамъ гуляла.
Тамъ, ходя бъ купно съ нимъ цвты себ рвала,
И изъ своихъ бы рукъ пучокъ ему дала.
Въ пещерахъ бы сихъ съ нимъ въ полудни пребывала:
И ягодъ бы набравъ ему ихъ сть давала.
Нтъ туть отрады мн, пошла со стадомъ въ лсъ,
И погнала овецъ подъ тнь густыхъ древесъ,
Уже свтило дня на высот стояло,
И раскаленными лучами къ намъ сіяло.
Увы! Но и туда безъ пользы я пришла,
Такую же я мысль и тамъ себ нашла:
Мн Дафниса лса представили подобно.
Такъ мсто мн и то къ покою не способно:
Я видла ево въ рукяхъ имуща лукь,
И стрлы высоко изъ Дафнисовыхъ рукъ,
Отъ Дафниса летятъ отъ древа къ древу птицы,
За Дафнисомъ бгутъ три красныя двицы,
Казалося онъ тамъ Аминту изловлялъ,
Флоризу дудочкой своей увеселяль,
Съ Ирисою отъ нихъ между кустовъ скрывался,
А мой отъ ревности духъ томный разрывался.
Отъ страсти я къ нему въ младенчеств была,
И баснь изъ ничево въ ум себ сплела,
Ихъ только Красота была тому причиной,
Хоть не былъ онъ прельщенъ изъ нихъ и ни едино:
Мн сей печальный день такъ дологъ былъ какъ годъ,
Какъ топитъ быстрый токъ брега струями водъ,
Такъ я любовію топяся огорчалась,
Ни на единый мигъ любовь не отлучалась:
Въ послдокъ страсть моя мой умъ превозмогла:
Жестокая любовь и кровь и сердце жгла,
Послала страсть меня страдающу оттол.
Узрвъ я Дафниса пришедъ на ето поле,
Когда въ сихъ онъ водахъ своихъ овецъ поилъ,
И въ псн жалобной, любови не таилъ:
Я съ стадомъ при брегахъ рки остановилась,
Поила скотъ, сама въ рчныхъ потокахъ мылась.
Не жажда на ум скота въ тотъ часъ была,
Не пыль меня лицо омыти завела,
Я шла туда, хотя должна была и рдться,
Чтобъ тутъ на пастуха дово.льно наглядться.
Гд, спрашивалъ пастухъ, была Дельфира ты,
Ахъ! Гд ты цлый день скрывала красоты.
Вс наши безъ тебя луга осиротли,
И птички рощей сихъ уже печально пли:
А мн казалося, когда Дельфиры нтъ,
Что солнце отъ очей моихъ скрываетъ свтъ.
Что было отвчать! Я слыша то молчала,
И кроя жаръ любви ему не отвчала,
Стыднея слушая любовничьи слова:
Меня пересметъ, мн мнилось и трава,
Струи источниковь, деревья и кусточки
Пушистыя цвты и маленьки цвточки.
Познавь мою любовь, пастухъ смляе сталь,
И руки въ руки взявъ Дельфиру цловалъ.
Изъ дафнисовыхъ рукъ, я руки вырывала,
Однако и ево подобно цловала.
ИСМЕНА.
При токахъ быстрыхъ водъ была долина красна.
Рамира слышу я тамъ жалобу нещасна,
Но веселюся я пріятнйшей страной,
О рощи, о луга, восплачите со мной!
Восплачите со мной источники и рки!
Но буду я любимъ Исменою во вки.
Мн больше ни чево на свт семъ не жаль,
Тверди мой, ехо, стонъ и злу мою печаль!
Исмена гд пасу, ужъ тхъ луговъ не видитъ!
Дарю подарки ей, подарки ненавидитъ.
Намнясь изъ рукъ моихъ она цвты взяла,
Однако изъ цвтовъ внка не соплела:
Цвты увяли такъ для пущой мн угрозы:
Тюлпаны, лиліи, ясмины, красны розы:
Увяла съ ними вдругъ надежда вся моя:
Не мъ, не пью, не сплю, тоскую только я.
Какъ нимфы Фебову предвстницу встрчаютъ,
И овцы голосу свирлей отвчаютъ,
Товарищи мои ликуютъ во стадахъ,
Какъ втры свжія на ключевыхъ водахъ:
А я лежу въ одр объятъ пастушьимъ домомъ,
Какъ будто дерево поверженное громомъ:
Шалашъ мой видитъ то, что я всю ночь не сплю,
И что различныя мученія терплю:
А въ т часы, когда другія вс не сонны,
Мои тяжелыя ко сну лишъ мысли склонны,
Колико въ шалаш ни тщуся отдохнуть.
Приду подъ тнь дровосъ, хочу глаза сомкнуть
Но сонъ меня и тамъ отъ мукъ не избавляетъ
Бжитъ, и во слезахъ подъ тнью оставляетъ.
Когда бъ ты грудь мою проникнути могла,
Когдабъ узнала ты, какъ ты меня зажгла,
Исмена, ты бъ о мн конечно поболла,
И о любовник нещастномъ сожалла!
Не хочешь ты внимать сихъ жалостныхъ рчей,
Отъ плачущихъ моихъ скрываешься очей.
Гд я, тамъ нтъ тебя: къ теб прийти рабю:
Хочу сказать люблю, и молвить не умю.
Или разрушити тобою мн животъ,
Чтобъ жаръ любви потухъ на дн сихъ хладныхъ водъ?
Когда коснешься ты Исмена сей дороги,
И станешь омывать на сихъ потокахъ ноги,
Воспомни, что тобой злой рокъ меня унесъ,
Смшай съ струями ихъ хотя немного слезъ.
Начни быть жалостью хоть поздно побужденна,
Коль ты не тиграми ирканскими рожденна,
И естьли какъ они ты зла не такова!
Исмена межъ кустовъ внимала т слова,
И мня: почто ему въ пустын лицемрить?
Что любитъ онъ меня, конечно должно врить.
Не стуй, говоритъ, ты здравіе губя:
Коль любишь ты меня, такъ я люблю тебя.
Я для ради тово съ тобой, мой свтъ, чужалась,
Что я притворности въ жару твоемъ пужалась.
Не часто ли любви лишъ только во устахъ:
И столько же цвтутъ какъ розы на кустахъ?
Поутру видимы прекрасны были розы:
А къ вечеру одни останутся лишъ лозы.
Клянется ей пастухъ, но клятвы пастуха
Къ чему уже, когда пастушка не лиха?
Тому, что сяно, часы приходятъ жатвъ….
Исмена говоритъ: оставь ты лишни клятвы,
Не клятвамъ врю я, но жалоб твоей,
И для свидтельства, еще пустын сей,
Котора на меня твои внимала пни.
Передъ Исменой ставъ любовникъ на колни,
Со всей горячностью и нжностью любя,
На вки въ радости вручаетъ ей себя.
Въ сладчайшемъ чувствіи минуты пролетаютъ,
Играютъ мысли ихъ, сердца и кровь ихъ таютъ,
Уже къ союзу ихъ темнютъ небеса,
И солнце нисходя садится за лса:
Сплетены втьви древъ лужайку ону кроють,
Которыя брега журчащи воды моютъ,
Гд втры тихія имъ дуютъ во власы,
И прохлаждаютъ ихъ вчернія часы.
Любовники тогда имя мысли плнны,
Отъ шума деревень въ пустыняхъ удаленны:
И удалясь еще и отъ стрегомыхъ стадъ,
Ко исполнонію въ желаніи отрадъ,
Ко увнчанію веселія приходятъ,
И беспрепятственно что надобно находятъ:
И не завидуютъ на свт ни чему,
Предпочитая то сокровище всему.
Цлуясь говорятъ сто кратъ: люблю не ложно.
Въ послдокъ — етова изобразить не можно.
Что началъ Купидонъ, то Гименъ окончалъ
И жаръ ихъ, радостнымъ восторгомъ увнчаль.
ДЕЛIЯ.
Заря вчерняя оставитъ небо вскор,
Спустилося уже прекрасно солнце въ море:
Изъ втровъ лишъ одни зефиры на лугахъ,
И шуму струй рчныхъ не слышно въ берегахъ.
Тревога больше чувствъ ни чьихъ уже не тронетъ:
Едина Делія, едина только стонетъ,
А стоня говоритъ: затьмись противный свтъ!
Къ чему ты мн уже, когда Аминта нтъ!
Когда клянясь тобой Аминтъ перемнился!
Покинулъ онъ меня, покинулъ и женился.
Гд длись клятвы т! Гд длась та любовь.,
Которая мою зажгла взаимно кровь!
О рощи, о луга, о рки, долы, горы!
Вы часто слышали т съ клятвой разговоры,
Которыми меня обманывалъ мой льстецъ:
Ни какъ не льзя пойти во внутренню сердецъ.
Розъ смя въ лютый часъ садовникъ зарываетъ,
Котораго цвтникъ рпейникъ покрываетъ:
Почто плодомъ любви прельщался ты мой взглядъ?
Рябина родилась, посянъ виноградъ.
Стни стни со мной на паств ехо нын
И разноси мой гласъ плачевный по пустын:
Трони стнаніемъ дубровы ты сіи,
И воздыханіемъ въ источникахъ струи!
А вы, о втры, симъ неврнова троните,
И въ обличеніе ему напомяните,
Что нтъ подобія жестокости ево,
И нтъ подобія мученья моево:
Не столько золъ Борей когда реветь дерзаетъ,
Не столько жестокъ волкъ какъ овцу онъ терзаетъ,
Каковъ ко мн Дминтъ за врность нын лютъ,
Не помнитъ боле прошедшихъ тхъ минутъ,
Которыя ево доволя сей страною,
Всякъ день и всякой часъ увеселяли мною.
Извстно симъ ркамъ, горамъ, долин сей,
О нжности къ нему врности моей:
И рощи и луга ево изобличаютъ:
И тропки вс что онъ измнникъ отвчаютъ.
Твердитъ источннкъ сей: я часто ето зрлъ,
Какимъ ты пламенемъ Аминтъ любя горлъ.
На брегъ, гд Делія во мн мывала ноги,
Протоптаны тобой и выбиты дороги.
Твердятъ сіи луга, гд я цвты рвала:
Любовница теб изъ нихъ внки плела.
Твердитъ кустариикъ: ты здсь ягоды рывала,
И съ поцлуями Аминту отдавала.
Свидтельница мн вотъ ета мурава,
Какія говорилъ онъ нжныя слова,
Не дожидаяся себ достойной пни.
Когда клалъ голову къ любезной на колни.
И ты былъ темный лсъ свидтелемъ сея,
Къ нему горячія любови моея!
Но нын жалобныхъ свидтель ты стнаній,
И горестныхъ моихъ о немъ воспоминаній!
Продлила бы она стнаніе свое:
Но вдругъ залаяла собака близь нее.
Не волкъ ли на овецъ подкравшися алкаетъ?
Не волкъ идетъ, но тать собака умолкаетъ.
И стала ластиться, Аминта тутъ узрвъ.
Но волкъ идетъ ко мн, идетъ жестокой левъ!
На что ты, ахъ! Начто собака замолчала,
Смятенна Делія въ досад закричала.
Приближился Аминтъ и къ Деліи подшолъ,
Но вотъ какую рчь въ устахъ ея нашолъ:
Когда злодй тобой я все спокойство рушу,
Свирпствуй, варварствуй, терзай мою ты душу!
Но въ чемъ виновенъ я? Но въ чемъ виновенъ ты?
Злодйствія твои не сны и не мчты.
Смутитесь чистыя рки сея потоки,
Какъ горести меня смутили прежестоки,
И покажите вы смущеніе ему,
Какое приключилъ онъ сердцу моему!
О солнце, былъ ли день безъ слезъ о семъ неврномъ:
Луна, была ли Ночь мн въ бол но чрезмрномъ:
И безъ стнанія могла ли я заснуть,
Или смыкая взоръ о немъ не вспомянуть!
О солнце, о луна, вы видли подобно,
Какъ мучился и я, и въ день и ночью злобно:
И можно ли сіе страданье превзойти,
Или гд равное страданіе найти!
Ты въ новой добычи имлъ себ успхи
И прежнія не могъ воспомянуть утхи:
А естьли вспоминалъ, такъ помнилъ только то,
Не тронутъ жалостью, что я теб ничто.
Не милъ уже цвтокъ, когда въ лугу засохнетъ,
Ни той лицо, о комъ любовникъ ужь не вздохнетъ:
Не горько вспоминать о прежней той любви,
Которая на вкъ застыла во крови:
Пріятна та Весна, которая ликуетъ,
И та любовница, котора не тоскуетъ:
Пріятенъ лтній день, когда дождя въ немъ нтъ.
И та любовница, котора слезъ не льетъ.
Во прежной нжности Аминтъ любовной таетъ,
И руку деліи съ горячности хватаетъ,
Но Делія уже не ту иметъ мысль,
И говоритъ: меня безумною не числь,
Ужъ позно предо мной Аминту извиниться,
Женившися не льзя ужъ больше разжениться,
Поди отсль, поди къ любезной поспшай:
А бдной Деліи стонати не мшай!
Онъ ей отвтствуетъ: тебя ли я забуду.
Тебя любилъ, люблю, тебя любити буду.
‘Когда женился ты, на что ужъ ета лсть?
‘Прошла на паств здсь не праведная всть,
Но слухъ тебя хотя со мною и поссорилъ,
Однако я отца въ послдокъ переспориль,
И помощью любви я все преодоллъ,
Отецъ мой склонности мн слдовать веллъ,
Хотя и принуждалъ жениться на богатой,
Спряжемся: буди мн за жаръ мой сердцу платой.
Вщаетъ Делія: спрягай ты Гименъ насъ,
О радостнйшій день! О треблаженный часъ!
Тушилъ горячность Фебъ средь моря въ темной нощи.
Аминтъ и Делія среди густыя рощи.
Выходитъ Фебъ изъ волнъ опять на горизонтъ,
Свжае какъ онъ былъ когда спускался въ Понтъ:
Аминтъ и Делія, какъ горы освтились,
Изъ рощи темныя свжяе возвратились.
СИЛЬВІЯ.
Отходитъ Мелибей въ густой отъ паства лсъ,
И сидя говоритъ подъ тнію древесъ,
Смотря на токи водъ, которы украшали
Брега дубровы той, и землю срошали:
О лсъ, о темный лсъ, о хладный водный токъ!
И вамъ прохлада есть, жаръ скоько ни жестокь:
А сердцу я нигд прохлады не имю,
И стражду распаленъ любовію моею.
Какъ агнецъ безъ воды въ дни песьи я томлюсь:
На что ни посмотрю, ни чмъ не веселюсь.
Ни чмъ на паств я уже не уттаюсь,
Всево спокойствія смущаяся лишаюсь,
Не вижу боле на паств красоты,
Противны мн луга, противны мн цвты,
Не милы рощи мн подобно какъ и воды,
Не милы боле пастушьи короводы,
И сладки псенки, которы я слыхалъ,
Когда о Сильвіи еще не воздыхалъ.
И пляску я любилъ: и пляска мн бездлка:
Не веселитъ меня волынка и свирлка.
Поетъ малиновка о вольности своей,
И въ вольности гласитъ подобно соловей,
Когда на горизонтъ арору призываеть,
Или когда весну прекрасну воспваеть:
А я ужь вольности ни чмъ не возврачу,
И тщетно какъ росой слезами зракъ мочу:
Ношу несносное отъ Сильвіи я бремя.
А сильвія брала въ лсу грибы въ то время,
И слышала ево послднія слова.
Пришла: омочена слезами вся трава,
На кою опершись онъ плакалъ неутшно,
Въ уединеніи стеная безпомшно:
Спросила Сильвія: о чемъ сей тяжкій стонъ.
Какія жалобы приноситъ нын онъ.
Онъ ей отвтствовалъ: мой вкъ бды промчали:
А ты вина мн той прелютыя печали
Въ которой стражду я и мучусь ночь и день:
И жизни моея осталась только тнь
Какъ древа на земли картина предо зракомъ
Изображающа злены втви мракомъ.
Не толь моя вина, что я дерзка была
И два ягненочка намдни отняла?
Коль ето, такъ я ихъ отдать обратно рада.
Возьми, ты, Сильвія, овецъ хотя полстада.
Я тмъ, увы! свое спокойствіе гублю,
Что я теб не милъ, а я тебя люблю.
Коль ты отъ етова всегда въ тоск бываешь,
Такъ видно, Мелибей, что ты позабываешь
Привтствія мои, плету теб внки,
И ржу для тебя березки и кленки,
И ихъ даю теб, по всякую недлю,
Убрати твой шалашь, и въ немъ твою постелю?
Иль мало сихъ еще любви моей примтъ?
Начто постеля мн, когда тебя въ ней нтъ?
И суетно меня ты ласкою прельщаешь,
Коль сердцемъ ты прямой любви не ощущаешь.
Начто мн одръ, когда пріятныхъ нтъ ночей,
И сладкій отъ моихъ уходитъ сонъ очей?
Инова въ семъ одр убжища не знаю,
Какъ только, что тебя стня воспоминаю,
И всяку ночь ево слезами я мочу.
Не жди меня на одръ, я замужъ не хочу:
И буду слдовать любви слпой я страсти:
Не подчиню себя во вкъ чужой я власти:
Подвластна посошку скотина моему:
А я сама себ и больше ни кому.
На свт ни чево свободы нтъ миляе:
Всево она миляй, всово неволя зляе:
Невольникь мучится: я муки не терплю:
Во дни въ забавахъ я, въ ночи спокойно сплю.
Когда восходитъ Фебъ и освщаетъ горы,
Кончаю сладкій сонъ и раскрываю взоры,
Возрть на красоту плняющую духъ:
Я слышу во свирль играетъ тамъ пастухъ:
И въ сердце мн весны пріятности вперяетъ,
А ехо голоса свирлокъ повторяетъ.
Востану: приступлю ко легкимъ я трудамъ,
И погоню овецъ ко чистымъ я водамъ,
И на зленый лугъ: а гнавъ пересчитаю:
Пригнавъ, тамъ мягкою травою ихъ питаю.
Мичатъ коровушки, пуская доломъ рыкъ,
Овечушки блютъ, мичитъ мой жирный быкъ,
Играютъ на лугу мои младыя козы:
А я во праздности щиплю нарциссы, розы,
И синеньки цвтки: меня не позабудь:
И украшаю тамъ и голову и грудь.
Въ полудни отхожу въ густыя рощей тни,
И тамъ довольствуюсь пріятностію лни.
Тнь жаркое мое дыханіе хладитъ,
И нжности лица жаръ тамо не врдитъ.
По томъ мъ ягоды, или грызу орхи,
Или съ пастушками вхожу въ игры и смхи,
Или своихъ овецъ лелю я когда,
Иль псни я пою: купаюсь иногда.
Во время вчера, въ день тихія погоды
Я пляской веселю тебя, и короводы:
Во весь я скуки день себ не нахожу.
По томъ ко сладкому покою отхожу,
И въ мысляхъ я заснувъ по утотоленьи нжныхъ,
Въ постел не врчусь, не вижу сновъ мятежныхъ.
Смотрю на образъ твой всегда ево любя:
А замужъ никогда не выйду за тебя,
Коль жизни я своей тобою не избавлю,
Такъ пастье и тебя на вки я оставлю.
Прости прекрасная любезная страна,
Которая не мн къ веселостямъ дана,
Забава свтла дня, спокойство темной нощи:
Простите вы луга, источники и рощи,
Гд всякъ день ехо мой твердило тяжкій стонъ,
К всяку ночь любовь тревожила мой сонъ:
Прости зелное широко чисто поле:
Не будешь ты внимать моихъ стенаній бол,
Не буду во глухомъ вздыхати я лсу,
И жалобь каменнымъ горамъ не принесу:
Простите озера, ключи и быстры рки:
Прости о Сильвія, прости и ты на вки!
Вскричала Сильвія, останься съ сей страной,
Умру лишась тебя, владй, владй ты мной!
И се въ томъ лс, гд ихъ тни прохлаждаютъ.
Горяча ихъ любовь и Гименъ услаждаютъ:
А что тамъ чувствуютъ любовники въ томъ дни,
Того изобразить не могутъ и они.
НИСА.
О чемъ ты стуешь и рвешся всеминутно?
Всегда вздыхаешь ты, на все взирая смутно:
Покинулъ ты свирль: не шь, не пьешь, не спишь,
И стонешь и тогда, когда въ одр храпишь:
Ни что твоихъ очей уже не утшаетъ:
Менальку мнилося такъ ехо вопрошаетъ.
Ахъ! Какъ не стовать, ахъ! Какъ не рваться мн,
Я стражду день и ночь, и въ яв и во сн,
Любезная ко мн любви не сохранила:
Слюбилася съ другимъ, Менальку измнила.
О ты неврнаія, о лютая змя!
На то ль тебя люблю по днесь какъ душу я!
Въ т дни какъ ты со мной и у меня бывала,
Другова въ рощ сей объемля цловала.
За искренность мою упорна ты была:
Обманщику себя въ минуту отдала.
О что ты здлала преступница съ собою!
А онъ имвъ тебя ругается тобою.
Коль ехо о теб въ дубровахъ умолчитъ,
Такъ солнце иль луна тебя изобличитъ.
Чево теб ни кто уликой не докажетъ,
Обманщикъ о теб на паств то раскажстъ.
Вдругъ шумъ услышался: и вс туда глдятъ,
И имя Нисино по всмъ лугамъ твердятъ:
Не волка бдящи псы ко растерзанью клонятъ,
Но зла ругатели со паства люди гонятъ.
Что онъ о Нисиной къ себ любви все лгалъ,
Спасенія, гонимъ, онъ бгомъ досягалъ.
Менальку вдругъ опять весна возобновилась,
И въ прежней красот очамъ ево явилась.
Не стонетъ горлица, ликуетъ соловей,
Гласитъ и перепелъ о вольности своей,
Поетъ малиновка, и ехо не тоскуетъ,
Кукушка на кусту не жалобно кукуетъ,
Благоуханіе цвты даютъ лугамъ,
И рки въ тишин ліются ко брегамъ:
Не зыблятся уже на нивахъ класы жирны,
Дуброва не шумитъ и втры стали смирны.
Перемнилося на паств все то вдругъ:
Сорадуется лсъ, соторжествуетъ лугъ.
То было такъ иль нтъ, Менальку такъ казалось,
Какъ сердце боле любовью не терзалось.
Къ возлюбленной своей обрадованъ идетъ:
Такъ жажда на потокъ оленя въ жаръ ведетъ
Такъ лебеди летятъ ко югу отъ морозу,
И пчелы къ втвію прекрасну видя розу.
Находитъ Нису онъ сердиту на себя,
Но сердится она не зляся, но любя:
Не прежней ревности онъ длаетъ ей пни,
Но падаетъ уже предъ Нисой на колни.
Прощается вина, и въ ту минуту вновь,
Горитъ еще жарчай съ обихъ странъ любовь.
Кто что любезное на свт погубляетъ,
Нашедъ то радости свои усугубляетъ:
По темной намъ ночи еще пріятняй свтъ:
Тамъ менше льститъ тепло гд вчно хладу нтъ:
Ихъ нжныя сердца по распр пуще таютъ,
Утхи множатся, желанья возростаютъ.
Уже свтящій Фебъ ко глубин спшитъ,
Ко Флор тихъ Зефиръ прохладою дышитъ,
Земля всей твари мать покоиться готова,
Умолкли озера и рки и дуброва,
И овцы опустивъ и шеи и хвосты,
Лизали подъ собой потоптаны листы.
Прохладна тишина природу украшаетъ,
И нжныя любви утхамъ не мшаетъ:
Меналькъ со Нисою въ пустын ночи ждалъ,
И Нису миловавъ минуты провождалъ.
Сокрылся Фебъ, и тьма настала тихой нощи:
О вы источники, и вы злены рощи,
Въ прелстны т часы любви по горькомъ дни,
Сея ихъ радости свидтели одни!
Какое зрлище въ сіе вы время зрли,
Когда любовники взаимственно горли?
Во всмъ упорною престала Ниса быть:
Стыдится, и стыдясь стремится стыдъ забыть.
Ответ: жители сихъ рощь! Почто вы птички спите?
Ко втвію сихъ древъ, ко втвію прельпните,
Венера коими зленый кроетъ одръ!
Проснися соловей, проснись и буди бодръ:
Воспой Меналькову въ любви побды славу,
И общу тающихъ любовниковъ забаву!
Со брачною свчой явился Гименъ тамъ:
Трава, ево олтарь, лужайка въ рощ храмъ.
Съ Меналькомъ въ врности тутъ Ниса присягаетъ:
А Гименъ въ оный часъ ихъ вчно сопрягаетъ.
Подъ соплетенными тутъ втвями древесъ,
Ни кто не видитъ ихъ, ниже луна съ небесъ.
Въ лсахъ сатиры спятъ, а нимфы при Діян:
Пасущія у стадъ, а Фебъ во окіян.
Довольствуйся, Меналькь, ты Нисою своей,
И тша самъ себя утхи длай ей!
А ты прекрасная умножь ево успхи,
Твои теперь ево, ево твои утхи.
ФЛОРИЗА.
Везд Флоризинымъ печальный видъ очамъ,
И свтлы кажутся подобны дни ночамъ:
Везд она груститъ, лишившися Дамета.
Ей солнце кажется лишенно прежня свта,
Цвты своей красы и влажности луга,
И мягкой муравы зленыя брега.
Уже не для нея свирли воззываютъ.
Уже не для нея и птички воспваютъ,
Ни жирны яблоки висятъ на древесахъ,
Ни роза въ терніи, ни ягоды въ лсахъ.
Не для нея струи по камешкамъ бгущи,
Собаки отъ волковъ овецъ ея стрегущи,
Не мыслитъ боле Флориза о стадахъ:
Не моетъ ужъ лица на ключевыхъ водахъ:
Не ходитъ по лугамъ, внковъ не соплетаетъ:
Нарциссъ не для нея прекрасный процвтаетъ:
Не ходитъ боле Флориза въ короводъ:
Безъ слезъ не возведетъ очей въ небесный сводъ.
Ни что прянтностьми ее уже не тронетъ:
Тоскуетъ за всегда и непрестанно стонетъ,
Даметъ ее любилъ: Дамета больше нтъ,
Съ луговъ сошелъ на вкъ любезный ей Даметъ,
Что длать на лугахъ, когда она упорна,
И къ роскоши любви ни мало не зговорна?
Флориза кается въ любви она горитъ:
Горя и каяся и плача говоритъ:
Сама противъ себя не злобствуетъ и львица,
И волка не грызетъ любимаго волчица,
Какъ горлица летитъ со нжностью къ нему.
А я змя себ, и фурія тому,
Которому всево мила я въ жизни паче:
И ахъ! За то ево оставила во плач:
Во плач и себя оставила по немъ,
И сопряженныя сердца грызу и мъ.
О вы печальныя очамъ моимъ долины!
Вы блата предо мной и непроходны тины,
Не ступитъ никогда по васъ моя нога.
Когда толико я любезному строга,
Померкни свтлая на паств солнца риза!
Крутись нещастная и винная Флориза,
Котора чувствуя жаръ лютый во крови
Казалася еще противницей любви!
Я въ т часы, когда Дамета я любила
Притворной строгостью любовника губила:
Скрывая истинну, являла я мчты:
Любила ль я ево, свидтель, ехо, ты:
И онъ ли горести Флоризиной содтел.ь.
О ехо, таинства Флоризина свидтель!
Отъ возмущенія и стона моево,
Не повторяло ли ты имени ево,
Какъ я любезнйшимъ Дамета нарицала,
Имя здсь ево всечасно восклицала.
И вы свидтели высоки древеса,
Дубровы темныя, дремучія лса:
И вы прохладныя при сихъ горахъ пещеры,
Что нтъ любви моей къ возлюбленному мры.
Вырзывала я въ лсныхъ корахъ: Даметъ!
Ты милъ дуi моей: люблю тебя мой свтъ:
И именемъ драгимъ дубровы украшала:
А васъ пещеры я слезами орошала.
Стыдилась я луговъ, ркъ, рощей и всево:
Стыдилась на конецъ и сердца своево,
Пріятенъ таковый въ отчаяньи и сонъ:
А ето на яву, упало съ сердца бремя!
О часъ прерадостный! О щастливое время!
Подобно ли сіе пріятнйшему сну!
Вкушайте подлинну любовники весну!
Прекрасны нимфы то съ горячностію зрли,
Наполнивъ горы долъ я мыслію такою,
Которою всегда лишалась я покою.
Что я ни длала, онъ былъ въ ум моемъ:
Что я ни мыслила… Все мыслила о немь.
А нын, ахъ! Когда ево на вки трачу,
Уже не отъ стыда, отъ жалости я плачу.
Даметъ! Хоть разъ когда ты къ сей стран взгляни,
И съ прежней нжностью Флоризу вспомяни!
Сія единая осталася мн жертва.
Какъ роза вяну я, и скоро булу мертва.
А ты то знай, что я зову тебя своимь,
И душу испущу я съ именемъ твоимъ.
И ежели любви не премнила злоба,
Прийди на паство ты ко мн на мсто гроба:
Вздохни пришедъ на гробъ подъ тнь густыхъ древесъ,
И вырани изъ глазъ хотя дв капли слезъ!
И се отчаянье упорство притупило….
И мысли нжныя въ ум совокупило:
Подружку въ тотъ же часъ она къ Дамету шлетъ.
И возвращаетіся на паство къ ней Даметъ.
Склонившася къ нему она ево ласкаеть,
И ко всему, чево онъ хочетъ, допускаетъ.
Исполнится то все, чево желаетъ онъ:
Пріятенъ таковый въ отчаяньи и сонъ:
А ето на яьу: упало съ сердца бремя!
О часъ прерадостный! О щастливое время!
Подобно ли сіе пріятнйшему сну!
Вкушайте подлинну любовники весну!
Прекрасны нимфы то съ горячностію зрли,
Какъ жаркія сердца подъ тнію горли.
Кипла зрніемъ сатировъ юна кровь,
И птички на кустахъ воспли тутъ любовь.
Зефиры пнію дыханьемъ отвчали,
И быстрыя струи въ источникахъ журчали.
О вы страданія дошедшія къ концу!
Касайтеся горя любовному внцу:
Насытьтеся теперь цитерскою забавой,
И наслаждайтеся побдою и славой!
МЕЛИЦЕРТА.
Не чувствуя уже прекрасныя весны,
Какія страшныя мчтаются мн сны!
Мн снились муравы и виноградны лозы,
Благоуханіе цвтовъ царицы розы,
Сладчайше пніе, любовь поющихъ птицъ,
И пляска на лугахъ младыхъ у стадъ двицъ:
А въ ету снились ночь, нескладна врана крики,
И въ теми темныхъ тамъ лсахъ сатиръ и фановъ клики.
Скрежещетъ алчный вепрь, зіяетъ тигра зевъ,
Песъ лаетъ, воетъ волкъ, реветъ ужасно левъ.
Пастухъ такую рчь отъ сна воставъ вщаетъ.
И се арора лсъ и горы освщаетъ.
И возбужденія влечетъ изъ моря часъ:
Повсюду слышится свирлей нжный гласъ:
А въ рощахъ соловьи при всход Феба свищутъ,
И овцы мягкихъ травъ въ долин тучной ищутъ:
Единый въ тхъ мстахъ стонаетъ Ипполитъ,
Тоска грызетъ ево, ни что не веселитъ:
Онъ ревности своей ни чмъ не умряетъ,
И жалобы въ одр стоная повторяетъ:
Своими я вчера глазами ясно зрлъ,
Какъ выранилъ перо на паство къ намъ орелъ:
А мелицерта сей находкой хоть гордилась,
На дерзка Атиса она не разсердилась,
Что отнялъ у нее то перышко пастухъ.
Терзаетъ мой она плненный ею духъ,
И терпитъ отъ нево сіи поступки смлы,
То зная что и мн въ колчанъ потребны стрлы,
О Атись! Имя мн твое на мысли ядъ,
Отвлекшій отъ меня моей любезной взглядъ.
Отнявъ ты мой покой, отнявъ мои утхи,
Имй пріятности, имй въ любви успхи,
И наслаждайся тмъ во щастливой судьб,
Что въ мысли радостной готовилъ я себ!
Пастушка безъ нево часъ утра ненавидя,
При стад пастуха любезнаго не видя,
Къ любезна своего приходитъ шалашу,
И мнитъ: не боленъ ли пастухъ мой, я спрошу.
Иль онъ меня уже за что нибудь не любитъ:
Сугубо мнніе и страхъ ея сугубитъ.
Что сдлалось теб, спросила у нево.
Онъ ей отвтствуетъ, томимый: ни чево.
За что толико вдругъ ты сталъ ко мн превратенъ,
Холодный твой отвтъ мн очень не пріятенъ.
Когда ты мн такой вчера дала ударъ,
Чево инова ждать? На что теб мой жаръ?
Мчта тебя о мн премной ужасала,
Вчерашній вчеръ я передъ тобой плясала,
И пла псню ту, сложилъ котору ты.
Я съ ласкою брала изъ рукъ твоихъ цвты:
Ждала горячности я вмсто зла морозу:
Приткнула ко груди тобою данну розу:
Взираю на нее въ кувшинчик храня.
Нарциссы вс твои въ стакан у меня,
И ни одинъ изъ нихъ еще не увядаетъ:
А ужъ твоя любовь къ пастушк пропадаетъ:
Но мнила я, чтобъ такъ любовь кратка была.
И что бъ еще кратчай она цвтка цвла.
Какую я теб содлала обиду?
Не только, что бъ досадь, ихъ не было и виду.
А, а! Дозналась я: перо — конечно такъ?
Что то досадно мн, признаетъ чаю всякъ.
Но естьли предъ тобой я въ этомъ провинилась,
Такъ съ Атисомъ за то довольно я бранилась:
И отняла перо, возьми ево теперь:
А впредь такимъ пустымъ химерамъ ты не врь,
Сердиться на людей всегда потребно съ толкомъ:
Не рдко кажется въ дали собака волкомь,
Соколъ вороною, ворона соколомъ,
И малая овца коровой иль воломъ.
При всхъ ли людяхъ мн ко брани подвизаться?
И что тебя люблю всемирно ль оказаться?
Пускай не вдаетъ о насъ того ни кто,
Докол надобно, чтобъ было тайно то.
Колико прежде онъ отъ ревности сердился,
Толико онъ ея невинности стыдился:
И въ сей своей вин прощенія просилъ,
Что скромности ея досадами вкусилъ.
Горячая любовь была горячимъ гнвомъ:
Былинка малая большимъ казалась древомъ.
ДАФНА.
Къ раскрытію очей и къ услажденью взора,
Выходитъ изъ за горъ прекрасная арора.
Сіяетъ на лугахъ пріятная весна:
Пастушка въ шалаш встаетъ отъ сладка сна,
И очи зрніемъ природы утшаетъ,
Котора паство ихъ богато укратаетъ.
На рощи, на луга взирая Дафна мнитъ,
Что въ вкъ суровости она не отмнитъ,
Которую всегда она Ерасту кажетъ,
Что Ерасту въ вкъ: люблю тебя, не скажетъ,
Здорова, весела пастушка тутъ была,
Но вдругъ ее тогда ужалила пчела:
И наглость учинивъ она толико грубу
Красавиц свое пустила жало въ губу.
Но что понудило змю сію тутъ ссть?
Ошиблась, чаяла цвтъ розовый обресть.
Пастушка помощи въ болзни не находить:
Кричитъ: на крикъ ея Ерастъ туда приходитъ.
Не такъ пронзителенъ ушамъ ево и вой,
Какъ робкимъ голосомъ вопящей Дафны ой.
Пожалуй помоги, она ему вщаетъ:
И два козленочка въ награду общаетъ:
Какую хочешь ты награду нареки,
Лишъ только ядъ и боль скоряя извлеки!
Онъ губы ко губамъ пастушшки прилагаетъ,
И Дафн страждущей въ минуту помогаетъ,
Но Дафн та цльба пустила жаръ во кровь:
И въ сердце къ двушк цльбой вошла любовь,
Не могшая смягчить пастушку прежде строгу:
Нашла она себ кратчайшую дорогу.
Ерастъ осмляся, пастушк говоритъ:
Что ею грудь ево мучительно горитъ:
Я стражду въ пламени тобой изнемогая,
Смягчи и мой ты боль пастушка дарагая:
Спокойству моему ни ночи нтъ ни дня:
И камень треснетъ вить отъ лютаго огня,
Лугъ тучный безъ дождя повянетъ и изсохнеть,
Скотина безъ воды зачахнетъ и издохнетъ:
Прохлады требуютъ поляны и лса,
Потребно естеству и солнце и роса.
А Дафна на ето Ерасту говорила:
Увы! Любовь, меня подобно покорила,
И я тебя люблю: о лютая пчела!
Толико ты лиха, колико ты мала.
Не тщетно сердце все во мн тобой дрожало,
Вселился самъ Еротъ теб во дерзко жало.
Не ты причина мн моей болзни злой,
Не жаломъ, но ево я ранена стрлой.
Почто дражайшая Ероту ты пняешь,
И сласть любовную во горькость премняешь,
Вщалъ любовникъ ей: и ты свой духъ уттшь.
Она отвтствуетъ: я знаю лишъ мятежь,
Который трептъ мой ежемгновенно множить:
Смущаетъ весь мой духъ, и грудь мою тревожитъ
Влюбившійся пастухъ цлуетъ руки ей-:
И терпитъ то она въ горячности своей.
А онъ горячности своей не умряетъ,
И врачеванія искуство повторяетъ.
Какъ солнце въ пасмурный день выйдетъ изъ затучъ,
И тни отогнавъ златой раскинетъ лучъ,
И горы и долы повсюду освщаетъ,
И мрачныя стада на паств озлащаетъ,
Природа вся тогда беретъ веселый видъ:
Подобно Дафна такъ Ераста веселитъ:
Ерастъ любезную по вол лобызаетъ:
А можетъ быть еще и боле дерзаетъ.
АМАРИЛЛА.
Зеленыя луга вручая тихой нощи,
Кончаетъ солнце бгъ, спускается за рощи.
Шумящая рка въ молчаніи текла,
И згладились струы подобіемъ стекла:
Успокояются уже лса и воды:
Пастушки во трудахъ сошлися въ короводы,
Одной пастушки тутъ во короводахъ нтъ:
Не пляшутъ ужъ она и псенъ не поетъ,
Крушится, что пастухъ люблю тебя не скажетъ,
Но какъ сказать, когда она любви не кажетъ.
Со Амариллою оъ обширный разговоръ,
Не сметъ и войти влюбленный Полидоръ:
Взаимныя любви не вдая стонаютъ,
И щастья своево съ обихъ странъ не знаютъ.
Во коровод онъ своей любезной ждетъ,
Любезная ево во короводъ нейдетъ.
Отходитъ даляе отъ тушошнихъ веселій,
Чтобъ горесть умягчить, но нтъ цлебныхъ зелій,
Смягчаетъ ету скорбь и въ сердц лютый ядъ,
Одинъ любезныя влюбившемуся взглядъ.
Во изумленіи пастухъ по рощамъ ходитъ:
И вдругъ нечаянно пастушку онъ находить:
Не кончилисъ игры и пляска на лугу.
Пастушка на крутомъ потока берегу:
Въ уединеніи въ уныніи сидла,
И пристально въ струи прозрачныя глдела,
Вщаючи: сквозь вась прозрачныя струи,
Проникнули до дна глаза теперь мои:
Ахъ, естьли бы они проникнули подобно,
Сквозь тверду въ сердце грудь и видли подробно,
Въ любезномъ сердц мн тончайшій самый сокь,
Какъ млкой вижу я, сквозь васъ, на дн песокъ.
Въ блаженств бъ я себя съ богиньми равну зрла,
Или бы боле въ любови не горла.
Не слышалъ Полидоръ любовныхъ сихъ рчей,
Лишъ видлъ: прыскали слезъ капли изъ очей.
Онъ, тронутъ жалостью, любезну утшаетъ:
О чемъ ты стуешь, пастушку вопрошаетъ.
Не можешь ожидать покойнаго ты сна:
Или не веселитъ уже тебя весна:
Мн кажется, теперь Зефиры какъ ни вютъ,
Власамъ твоимъ они коснутися не смютъ:
На сьтлыхъ небесахъ не знать угрюмыхъ тучъ,
И ясная луна, какъ солнце, мечетъ лучъ:
Благоуханіе надъ нашими мстами,
Долины тучныя украшенны цвтами,
Текущи съ горъ ключи журчаніемъ шумятъ,
И нкой нжностью въ насъ чувствіе томятъ.
Томися нжностью, теб она забава,
Спокойся ею ты, а мн она отрава.
Да что же здлалось прокрасная теб?
Прекрасна я иль нтъ, прекрасна я себ
Я етой похвалы гнушаюсь и стыжуся,
То зная что теб прекрасной не кажуся.
Между другихъ цвтковъ какъ розовой цвтокъ,
Или въ звздахъ звзда всходяща на востокъ,
Такъ ты въ моихъ глазахъ межъ двушокъ прекрасныхъ.
Я слышать не могу твоихъ похвалъ безстрастныхь:
Не перьвый говоритъ такую лсть пастухъ.
Когда вздыхаешъ ты драгая, то мой духъ,
А капли слезь твоихь, моей то капли крови,
Ни кто не ощущалъ толь жаркія любови:
Въ жаръ песьихъ тако дней засохшій лугъ горитъ:
Не ротъ теб то мой, но сердце говоритъ:
Теб сіи слова любезнйшая новы,
Но слышали сто кратъ то здшнія дубровы,
Какъ я именовалъ не склонную стня,
И имя здсь твое на тыквахъ у меня.
Какъ осенью морозъ во тыквы только рзнеть,
И имя тутъ мое со тыквами исчезнетъ:
Минется время тыквъ, исчезнутъ тыквы т,
Исчезнетъ тутъ на нихъ и имя красот.
Да въ сердц у меня останется во вки:
И прежде потекутъ къ своимъ вершинамъ рки.
А естьли ето я передъ тобою лгу,
Кропива пусть одна въ моемъ ростетъ лугу,
И чистый мой потокъ сокроется подъ землю.
Не льстишь ли — нтъ не льстишь — и истинну я внемлю,
Спокойся ты моя скорбящая душа,
Толико много дней всякъ часъ меня круша:
Преобратись мой стонъ въ играніе и смхи,
А ты источникъ будь свидтель сей утхи!
ГАЛАТЕЯ.
Померкли небеса, луга покрыла тнь,
И долгой кончился, средь лта, жаркой день,
Спокоилися вс трудився и потя:
Заснула въ шалат прекрасна Галатея,
Приснилось ей, что паль въ близи высокой дубъ,
И выпалъ у нея крпчайшій въ корн зубъ,
Сіяюща луна незапно помрачилась:
Вздрогнувъ проснулася она и огорчилась:
Во огорченіи толкуетъ тутъ она,
Что значилъ дубъ и зубь, что значила луна.
Дубъ палъ, конецъ моей крпчайшей то надежд,
Увижу то, чево не чаяла я прежд:
Измной пастуха красы лишится лугъ:
А зубъ у кореня, то искрнній мой другъ:
Сіянія луны незапно омраченье.
То жизни моея незапно огорченье:
Не можно сна сево ясняй истолковать:
Намрился Миртиллъ меня позабывать.
Со мягкаго одра ее согнало горе,
Хотя багряная еще арора въ мор.
Не трогаетъ еще шумъ дневный оныхъ мстъ,
Ни солнце на неб блестящихъ тамо звздь,
Свирль молчитъ, ей лсъ еще не отвчаеть,
И пньемъ соловей дня свтля не встречаетъ.
Пастушка рветъ, воставъ, сплетенныя внки,
Бросаетъ глиняны, за дверь, свои стаканы,
И съ ни.ми свжія и розы и тюльпаны:
Все то Миртиллово, Миртиллъ ей вренъ спалъ,
Не зная, что во сн высокой дубъ упалъ.
Пастушка говорить: видніе согласно,
Что видла намнясь я ьъ яв очень ясно:
Онъ очень пристально на Сильвію смотрлъ,
И взоры устремлялъ быстряе острыхъ стрлъ:
Видна, видна тово смотрнія причина,
И основательна теперь моя кручина.
Какъ агницу меня ты хищный волкъ сразилъ,
И хладостью своей мой стыдъ изобразилъ.
Пчела вкругъ розы такъ сося себя доволитъ,
И въ кустъ упадаетъ когда игла уколитъ:
Не думаетъ она, когда она сосетъ,
Что горькой ядъ себ во улій принесетъ.
Свтлютъ небеса и овцы забляли,
А солнечны лучи дубровы осіяли:
Выходятъ пастухи изъ шалашей къ стадамъ,
И устремляются къ любви и ко трудамъ:
Миртиллъ поцловать возлюбленную чаетъ,
И здравствуется съ ней, она не отвчаеть.
Тебя ли вижу я! Туда ли я зашолъ!
Ты чаялъ Сильвію здсь утромъ симъ нашолъ:
Мой домикъ видишь ты сей Сильвіинымъ домомъ.
Окаменлъ Миртиллъ, и будто какъ бы громомъ
Осыпанный, когда зла молнія сверкнетъ,
Не вритъ самъ себ, онъ живъ еще, иль нтъ.
Миртиллу т слова во пропасти ступени:
Какія Сильвія! Какія ето пни!
Ты выспался, а я терзалась въ ету ночь:
Забудь меня, пойди, пойди отсел прочь.
Невиненъ я, а ты разсержена такъ злобно,
Прости, умю быть и я сердитъ подобно.
Пойди и удались — постой — уходитъ онъ…
Ушелъ — нещастная — збылся мой страшный сонъ.
Не сонъ предвозвстилъ, что буду я нещастна,
Винна моя душа любовью съ лишкомъ страстна.
О естьли бы прошла сія моя бда,
Не стала бы я впредь снамъ врить никогда!
Любовь бду мчтой въ просоньи мн твердила.
А я событіе ея распорядила.
Изображается то все въ ум теперь:
Что мн былъ онъ душа, и будетъ посл зврь:
Покинетъ онъ меня. Конечно онъ покинетъ:
Горячая ко мн любовь ево застынеть.
Коль ледъ растопленный быть можетъ кипеткомъ,
Не можно ли вод кипячей быти льдомъ!
Пустою ревностью я бурю натянула,
И будто въ озер, я въ луж утонула.
Сама старалась я, сама себя губить:
Другую не меня онъ станетъ ужъ любить,
Меня забудетъ онъ, но я ль ево забуду!
Какъ будто скошенна трава я вянуть буду.
За дружбу станетъ онъ меня пренебрегать,
И чмъ онъ щастливъ былъ, тмъ станетъ онъ ругать.
О нестерпимая, не изреченна мука,
О поздная уже мн двушк наука!
Кропивы беречись я въ т часы могла,
Когда еще ноги кропивой не ожгла.
Идетъ ево сыскать, но только лишъ выходитъ,
Стняща пастуха во близости находитъ:
Хотя сердитливость ево, ево гнала,
Но нжная любовь дороги не дала.
Пастушка передъ нимъ виняся сонъ толкуетъ,
Мирится съ пастухомъ и больше не тоскуетъ:
Не мыслитъ боле о ужас мчты:
Стаканы подняла и брошенны цвты.
Испуганный зефиръ обратно прилетаетъ:
Пастушка въ нжности опять какъ прежде таетъ.
ЕЛАМИРА.
Часы пріятнаго при вчер зефира,
Рвала себ цвты младая еламира,
Къ пастушк подошелъ влюбившійся пастухъ,
Котораго ей былъ давно покоренъ духъ.
Пастушка и сама была любви покорна,
Хотя въ наружности казалася упорна:
И пламень чувствуя къ Леяндру во крови,
Уснливалася противиться любви:
Колико было льзя сей пламень истребляла,
Но истребленіемъ ево усугубляла,
И тщася иногда Леяндра забывать,
Старалася огня пыланье задувать,
Чмъ боле огонь задуть она желаетъ,
Тмъ больше силится и больше онъ пылаетъ.
За чмь, за чмъ ко мн сюда приходишь ты.
Мшаешь ты мн рвать, ко завтрему цвты:
Во взавтрешній мн день, на самомъ на разсвт,
Шестнатцать будетъ лтъ, какъ я живу на свт.
На что жъ рабячишься ты памятуя то,
Сердяся на меня не вдомо за что?
Я дло длаю, а ты мн въ томъ мшаешь.
На что себя, на что цвтами украшаешь,
Когда влюбившихся прельщаешь ты круша?
Да ты жъ и безъ цвтовъ довольно хороша.
Севоднешній внокъ ко завтрему увянетъ,
И перьвой мн Леяндръ смяться взавтр станетъ.
Не смхъ въ ум моемъ, тобой животъ гублю,
За ту одну вину, что я тебя люблю.
Когда тебя я гд, дражайшая, не вижу,
Потоки и луга и рощи ненавижу,
Но къ мук иногда узрть тебя хочу:
Узрвъ бесчувствую, не движусь и молчу:
Въ очахъ моихъ туманъ, на сердц тяжкій камень.
И зжетъ мою всю кровь тончайшій самый пламень,
Блдн.ю и дрожу и хладный потъ лію,
И кажется, что я кончаю жизнь мою.
И я бъ тебя, Леяндръ, подобно полюбила,
Когда бы я въ любви себя не позабыла,
Но я слыхала то, что двушка любя,
Не помнитъ иногда, въ любви сама себя:
Въ жару забудется, себя не умряетъ,
И что хранила въ вкъ, въ минуту то тряетъ.
На что жъ орателю пахать и сять рожь,
Когда ея не жать, и трудъ ево на что жъ?
На что траву косить: иль только ради тлна,
Когда бы изъ нея не длали мы сна?
Не должны яблоии въ садахъ имти мстъ,
Коль съ втвій ихъ ни кто ни яблок.а не състъ,
А въ красот еще сугубыя успхи,
Дая она другимъ даетъ себ утхи.
Но твой я вслушалась понятно разговоръ,
Да естьли яблоки сорветъ со древа воръ.
Сорвавъ плоды, когда плодами сытъ воръ станетъ,
На обнаженное онъ древо и но взглянетъ.
Ахъ, естьли бъ яблонь та чувствительна была,
Отъ горести бы впредь во вкъ не расцвла!
А естьли чувствіе мое не лицемрно,
Твое суровство мн излишно и чрезмрно,
Оставь меня, Леяндръ, оставь ты мн покой!
На что утхи мн смшенныя съ тоской?
Хочу забавами другими наслаждаться,
И въ вкъ любовію ни чьей не побждаться.
Не зжетъ не холодитъ пріятная весна,
Безстрастная такъ жизнь покойна и красна,
Не трогай ты меня, и скрой свои мн пни!
Любовникъ падаетъ предь нею на колни:
Я пней ни какихъ теб не говорю,
Лишь только мучуся и въ пламени горю:
И естьли я съ тобой въ сей часъ не соглашуся,
Въ сей часъ и жизни я передъ тобой лишуся.
Чмъ имя здсь твое на коркахъ я черчу,
Сей ножъ я кровію своею омочу.
И къ утолнію жестокія напасти,
Онъ хочетъ передъ ней, ножемъ произенный, пасти.
Пастушка вскрикнула всю память погубя::
Отчаянный Леяндръ? Люблю, люблю тебя.
Онъ бросилъ ножъ и съ нимъ свою отбросилъ муку,
И еламирину, сто кратъ, цлуетъ руку.
Шеснатцать въ оный день кончается ей лтъ,
Въ семнатцатомъ году суровости въ ней нтъ.
СТРАТОНИКА.
Наставшая весна дубровы украшала,
И быстрая рка долины орошала:
Дни хладны кончились: зима была лиха,
Пастушка прежд такъ была до пастуха.
И флора и любовь на паств тутъ ликуетъ.
Довольный Ликомидъ ужь больше не тоскуетъ:
И не осталося желать ему чево,
Ужь любитъ всей душей Стратоника ево.
Но вдругъ онъ новое мученіе находитъ:
Къ нимъ нкто на луга изъ далека приходитъ,
Ково хотлъ отець, неволю, женить,
Бглецъ судьбу свою печется премнить.
Стратоника всегда съ нимъ купно, что же чаять!
Не льзя любовнику то зрть и нжно таять.
Не допускаетъ такъ пріятнйшихъ погодъ
Пристойныхъ майскимъ днямъ въ луга ненастный годъ.
Долины гладкія очей не утшаютъ,
Какъ ихъ осенни дни злености лишаютъ:
Не громко соловей, и жалобно поетъ,
Когда совмстника въ любви своей найдетъ.
Мятется Ликомидъ, мятется и стонаетъ,
И что ему зачать, онъ самъ того не знаетъ.
У рчки, на брегу, подъ тнію древесъ,
Кропитъ зленый брегъ струями горькихъ слезъ,
И грусть, которую на сордц ощущаетъ,
Во жалоб своей онъ рощ возвщаетъ:
Когда бъ Стратоникой я сласти не вкушаль,
Слезами бъ мньше я лужайку орошалъ:
Преобратилися во грусти самы люты,
Мои нжнйшія, сладчайтія минуты:
Воображаются т радостны часы,
Когда ввряла мн Стратоника красы.
Сравнительно ли что съ несносной скорбью сею:
Другой владти сталъ любовницей моею!
Пастушка въ этотъ часъ за ягодами шла,
И шедши тутъ ево въ уныніи нашла.
Во ревности ему вопросъ ея нахаленъ:
О чемъ возлюбленный, о чемъ ты такъ печаленъ?
О чемъ печаленъ я, и спрашивать на что,
Коль больше и меня теб извстно то?
Вопросы двушкамъ такія тмъ годятся,
Которы измнять, ни мало, не стыдятся.
На сихъ мстахъ, на сихъ, въ любовномъ томъ огн,
Томима нжностью, клялась пастушка мн,
Что прежд сей потокъ къ вершин обратится,
Ахъ, нежель чьимъ твой духъ другимъ огнемъ польстится.
Взгляни на токъ воды, ліется онъ туда жъ:
Ты видишь тужъ рку: а ты уже не та жъ:
Теченья своево рка не премнила:
А ты своей ко мн любви не сохранила:
Зефиръ любуяся смотря на красоту,
Внималъ во оный часъ твою мн клятву ту:
Струи вниманію подобно прилжали:
Онъ съ клятвой улетлъ, съ ней воды убжали.
Коль ты не вришь мн имй неправу мысль:
А ты утхами мои вздыханья числь.
Ты прочь идешь, побудь: ты симъ тоску сугубишь.
Иду полна тобой, да ты меня не любишь.
Нтъ я люблю еще, къ неврной жаръ храня,
Когда неврна я, такъ ты оставь меня.
Ушла — ахъ, естьли бъ я возмогъ ее оставить,
Не долженъ ли бъ я былъ свою побду славить!
Но въ сердце такъ ея вперенна красота,
Что легче, легче мн лишиться живота.
Ни чмъ себя въ тоск пастухъ не услаждаетъ,
Въ тоск до сумерекъ онъ время провождаетъ,
И посл говоритъ: пойду я къ ней, пойду: —
Ахъ, естьли съ нею я совмстника найду!
То жатва моему всегдашнему раченью,
Скошенье радостей, свъ вчному мученью.
Отходитъ и нашелъ ее между кустовъ.
Увы! Совмстникъ тутъ: — журчить ихъ тайна словъ.
Сердитый мнитъ пастухъ, что онъ любовь отмщетъ:
А въ немъ она сильняй, и грудь ево трепщетъ.
Пастушка говоритъ: пойди, пойди на задъ,
Смягчится нашъ отецъ, возлюбленный мой братъ,
Ты сынъ ему, такъ онъ вить ето воспомянетъ,
И нудити тебя къ женидьб перестанетъ.
Гнутался Ликомидъ ошибки своея,
Что брата онъ почелъ любовникомъ ея.
Луна на небеси свтляй ему являлась:
Горячность нжная опять возобновлялась.
СТАТИРА.
Статира въ пастух кровь жарко распаляла,
И жара нжныя любви не утоляла,
Любя какъ онъ ее подобно и ево,
Да не было въ любви ихъ больше ни чево.
Пастушка не была въ сей страсти горделива,
И нечувствительна, но скромна и стыдлива.
Не мучитъ золъ борей такъ долго тихихъ водъ,
Какой же отъ сея любови ихъ имъ плодъ?
Пастухъ пняетъ ей, и ей даетъ совты,
На жертву приносить любви младыя лты:
Когда сокроются пріятности очей,
И заражающихъ литашся въ вкъ лучей,
Какъ старость окружитъ и время непріятно,
Въ уныньи скажешь ты тогда, не однократно:
Прошелъ мой вкъ драгой, насталъ вкъ нын лютъ:
Колико много я потратила минутъ,
Колико времени я тщетно погубила!
Пропали т дни вс, я въ кои не любила.
Ты все въ лсахъ одна, оставь, оставь лса,
Почувствуй жаръ любви: цвтетъ на то краса.
Она отвтствуетъ: пастушка та нещастна,
Которая, лишась ума, любовью страстна,
Къ любьи порядочной, не годенъ сердца шумъ,
Когда не властвуетъ надъ двкой здравый умъ,
Вить двка иногда собою не владя,
Въ любовиик найдетъ обманщика, злодя.
Нтъ лсти ни какой къ теб въ любви моей.
Клянуся я теб скотиною своей:
Пускай колодязь мой и прудъ окаменютъ,
Мой садъ и цвтники во вкъ не зленютъ,
Увянутъ лиліи, кусты прекрасныхъ розъ
Побьетъ и обнажитъ нежалостный морозъ.
Во клятвахъ иногда обманщикъ не запнется,
Не знаю и лишилъ во правд ли клянется,
Такъ дай одуматься: я отповдь скажу,
Какое я сему ршенье положу.
Какъ вчеръ сей и ночь пройдутъ, прийди къ разсвту,
Услышать мой отвтъ, подъ дальну липу ету:
И ежели меня, когда туда прийдешь,
Ты для свиданія подъ липою найдешь,
Отвтъ зараняе, что я твоя повсюду:
А ежели не такъ, такъ я туда не буду.
Лициду никогда тобою не владть,
Откладываешь ты, чтобъ только охладть.
Отбрось отъ своево ты сердца ето бремя,
Отчаянью еще не наступило время.
Идуща отъ нея Лицида страхъ мутитъ,
И веселить ево надянью претитъ:
Спокойствіе пути далеко убжало:
Тревожилася мысль и сердце въ немъ дрожало:
Во жаркой тако день густя облака,
Хоть малый слышанъ трескъ когда изъ далека,
Боящихся грозы въ смятеніе приводитъ,
Хоть громы съ молніей ни мало не подходятъ.
Тревоженъ вчеръ весь и беспокойна ночь:
И сонъ волненія не отгоняетъ прочь:
Вертится онъ въ одр: то склонну мнитъ любезну
То вдругъ ввргается, въ отчаянія безну,
То свтомъ окружень, то вдругъ настанетъ мракъ
Перемняется въ апрл воздухъ такъ,
Когда сражается съ весною время смутно.
Боязнь боролася съ надеждой всеминутно.
Услышавъ по зар въ дубров птичій гласъ,
И сходьбишу пришелъ опредленный часъ.
Колико пастуха то время утшаетъ,
Стократно боле Лицида устрашаетъ.
Не здравую тогда росу земля піетъ,
И ехо въ рощахъ тамъ унывно вопіетъ,.
Идетъ онъ чистыми и гладкими лугами,
Но кажется ему, что кочки подъ ногами:
Легчайшій дуетъ втръ, и тотъ ему жестокъ.
Шумитъ въ ушахъ ево едва журчащій токъ.
Чмъ боле себя онъ къ лип приближаетъ,
Тмъ боле ево страхъ липы поражаетъ.
Дрожа и трепеща, до древа снъ дошелъ,
Но ахъ любезныя подъ липой не нашелъ,
Въ немъ сердце смертною отравой огорчилось!
Тряслась подъ нимъ земля и небо помрачилось.
Онъ громко возопилъ: ступай изъ тла духь!
Умри на мст семъ нещастливый пастухъ!
Не чаешь ты змя, какъ я тобою стражду,
Прийди и утоли ты варварскую жажду:
За все усердіе. За искренню любовь,
Пролй своей рукой пылающую кровь.
Не надобна была къ погибели сей сила,
Какъ млгкую траву ты жизнь мою скосила.
Но кое зрлище предъ очи предстаеть!
Пастушка ближится и къ лип той идетъ
Лицидъ изъ пропасти до неба восхищценный,
Успокояеть духъ любовью возмущенный.
За темныя лса тоска ево бжить,
А онъ отъ радостей уже однихъ дрожить,
Которыя ево въ то время побждають,
Какъ нимфу Граціи къ нему препровождають.
Вручаются ему прелстныя красы,
И начинаются дражайшіи часы,
Хотя прекрасная пастушка и стыдится,
Но не упорствуетъ она и не гордится.
МЕЛАНИДА.
Дни зимнія прошли, на паств нтъ мороза,
Выходитъ изъ пучка едва прекрасна роза,
Едва зленостью покрылися лса,
И обнаженныя одлись древеса,
Едва очистились, по льдамъ, отъ грязи воды,
Зефиры на луга, пастушки въ короводы.
Со Меланидой взросъ Акантъ съ ней бывъ всегда,
Да съ ней не говорилъ любовно никогда,
Но вдругъ онъ нкогда нечаннно смутился,
Не зная самъ тово: что ею онъ прельстился.
Сбираясь многи дни къ побд сей Еротъ:
На крыльяхъ втра онъ летлъ во короводъ.
Къ тому способствуетъ ему весна и Флора,
А паче Граціи и съ ними Терпсихора.
И какъ въ очахъ огонь любовный заблисталъ,
Пастушки своея Акантъ чужаться сталъ.
На вс онъ спросы ей печально отвчаетъ:
Вседневно ето въ немъ пастушка примчаетъ,
И посл на нево сердиться начала.
Какую я теб причину подала,
И чмъ передъ тобой я нын провинилась,
Что вся твоя душа ко мн перемнилась?
Несмлый ей Акантъ то таинство таитъ.
Нтъ, нтъ, скажи, она упорно въ томъ стоитъ,
Коль я теб скажу, такъ будучи ли безспорна.
Колико ты теперь во спрос семъ упорна?
Не то ли? Нкогда, не помню въ день какой,
Собачку я твою ударила рукой
Какъ бросяся она ягненка испугала?
Вить етимъ я тебя Акантъ не обругала,
Могло ль бы то смутить досадою меня,
И сталъ ли бъ отъ того крушиться я стеня!
Или что зяблицу твою взяла во клтк.
Которая была повшена на втк?
Владй ты зяблицей: и, то прощаю я,
На что и клтка мн и зяблица моя?
Внимай ты таинство, да только не сердися:
А паче и того, внимай и не зардися.
Молчи! Ты хочешь мн сказати о любви.
Тобой пылаетъ огнь во всей моей крови.
Не кажетъ пастуху за ето гнвна вида,
Хотя и прочь пошла вздохнувша Меланида.
Тихъ вчоръ наступилъ, вчорняя заря,
Багрила небеса надъ рощами горя,
Лучи пылающа свтила не сіяли,
И овцы вшедшія въ загоны не бляли:
Аканта жаръ любви къ красавиц ведетъ:
Наполненъ онъ туда надеждою идетъ:
Какъ рчка быстрая по камешкамъ крутится,
И рзко бгучи играюща катится,
Въ такой стремительной и свжей быстрот,
Влюбившійся Акантъ спшитъ ко красот.
Нашель: она ево хотя не ненавидитъ,
Но прежней живности въ пастушк онъ не видить,
На сердц у нея любовь, на мысли стыдъ,
Одно пріятно ей, другое духъ томитъ.
Хотя любовница была и не привтна,
Любовь ея къ нему со всмъ была примтна.
Никакъ дражайшая ты грудь мою плня,
И тайну вывдавъ сердита на меня?
Не будешь никогда Акантъ ты мн противенъ,
Такъ что же здлано, что твой такъ духъ унывенъ?
Ахъ, чмъ твою, ахъ, чмъ я дружбу заплачу!
Не вдаю сама чево теперь хочу.
Отказъ за всю твою любовь теб нахаленъ:
Досаду принесеть и будешь ты печаленъ:
А естьли ласку я теб употреблю,
И выговорю то, что я тебя люблю,
Ты будешь требовать — люблю, не требуй бол!
Пастушка! Можетъ ли пріятно то быть поле,
Въ которомъ мягкихъ травъ не видно никогда,
И наводняетъ лугъ весь мутная вода?
Сухая вить весна не можетъ быть успшна,
Сухая и любовь не можетъ быть утшна.
Въ какой я слабости Акантъ теб кажусь!
Не только рощи сей, сама себя стыжусь.
Прекрасная уже день клонится ко нощи,
Способствуетъ намъ мракъ и густота сей рощи.
Пойдемъ туда — постой — что длать будемъ тамъ?
Тамъ будомъ длать мы то что угодно намъ.
Колико ты Акантъ и дерзокъ и безстыденъ!
Но ахъ, ужо мой рокъ, мн рокъ уже мой виденъ.
Пойди дражайшая и простуди мн кровь,
Увы! — умръ мой стыдъ, горячая любовь!
Предходитъ онъ: она идетъ ево слдами,
Какъ ходятъ пастухи къ потоку за стадами.
Сопротивляется и тамъ она еще,
Хотя и вдая, что то уже вотще,
Но скоро кончилось пастушкино прещенье,
И слдуетъ ему обихъ восхищенье.
НИРЕНА.
Пошедъ пастушки въ лсъ, орхи тамъ щипали,
И въ полдни утомясь въ лужайкахъ тамо спали.
Влекутъ и пастуховъ красавицы туда,
Куда на Понт втръ, туда течетъ вода.
Вкусняе та трава, гд мягкой лугъ тучняе:
Т слаще ягоды, которыя сочняе:
Которая кому изъ двушекъ мила,
Такъ та себя тово и находить вела.
И мягки муравы и травочки злены,
Влюбившійся Дорантъ топталъ ища Нирены,
Нирена отошла къ журчащей тутъ рк,
И отъ подругъ спала подъ ольхой въ далек.
Смущается пастухъ, лсъ темный ненавидитъ,
Противенъ онъ ему, Нирены въ немъ не видитъ.
Находитъ на конецъ подъ ольхой на лужку,
Нирену на крутомъ, у рчки, бережку.
Красавица ево подъ древомъ размталась:
Во образ ея богиня тутъ мчталась,
Когда Адониса во сти завела,
И сердце смертному, влюбленна, отдала.
Горячность лютую любовникъ ощущаетъ,
И восхищаяся красавицей вщаеть:
Представьте граціи возлюбленной во сн,
Утхи нжныя приличныя весн:
Во сновидніи упрямство побдите,
И во Цитерскій храмъ Нирену поведите,
И обольщеніемъ и силою мчты,
Стлите по пути душистыя цвты!
Но ахъ, почто красы дражайшей разбираю!
Разборомъ только симъ я боле згараю,
Мой жаръ меня, мой жаръ на муки осудилъ:
Сей гласъ хоть былъ и тихъ, пастушку разбудиль.
Встревожилася грудь, затрептали члны,
Во восхищеніи прекрасныя Нирены,
И только въ оный мигъ была она бодра,
Въ который вспрянула съ зленаго одра.
А вспрянувъ ото сна хотя она и рдлась,
Не вдала сама куда упорность длась:
И какъ противъ любви была она лиха,
Толико стала вдругъ не злобна и тиха.
Во тихости ему, за дерзость, но пняетъ,
И наглости ево она не обвиняетъ,
Такъ онъ дерзаетъ ей свои сказать бды:
Пастушка, я томлюсь какъ рыба безъ воды:
Везд тебя люблю, везд тобою стражду:
Такъ агнецъ мучится терпящій жаромъ жажду.
Пасомому скоту несносны т часы,
Коль нтъ ни дождика ии свжія росы.
Излишнія жары намъ лтомъ досаждаютъ,
Когда зефиры паствъ и насъ не прохлаждають.
И солнце на всегда на небеси горя:
Къ прохлад и оно спускается въ моря.
Пастушка крпости во сердц не находитъ,
И руки жалостно со взорами возводитъ.
Свидтель моево стнанья въ мст семъ,
О лсъ, то знаешь ты, вздыхала ль я о немъ,
И сердце было ли къ нему минуту злобно:
Но ахъ, вздыхалъ ли онъ и обо мн подобно:
Видалъ ли и меня онъ такъ когда во сн,
Съ какою нжностью въ сей часъ приснился мн:
И естьли грудь ево о мн когда вздыхала,
Такъ часто ли сіе дуброва ты слыхала:
И часто ль онъ мое здсь имя нарицалъ.
Симъ именемъ всякъ часъ я воздухъ проницалъ,
Драгая! Ты влекла мой духъ везд съ собою:
И вс сіи мста наполненны тобою.
Пастушка пастуху тутъ руку подаетъ,
И въ восхищеніи кипяща вопіетъ:
Такъ я не льстивому вручаюся злодю,
Вручаюся тому, кмъ я сама владю.
ЗЕНЕИДА.
Младой пастухъ любилъ пастушку незговорну,
И младостью ея любви своей упорну.
Съ пастушкой сей на лугъ скотину онъ гонялъ,
И коей часто онъ несклонностью пнялъ:
Не можетъ приманить малиновку во клтку,
Пархающей въ близи то съ втки то на втку:
И только рыбка та на уду попадетъ,
Сорвется и опять во глубь воды уйдетъ.
Сама она ему пути къ любви являетъ:
Являетъ, и ево въ путяхъ остановляетъ.
Какъ только пастуха воспламенитъ любовь,
И только закипитъ ево вспаленна кровь,
Любезная ево отъ робости застынетъ,
И распаленнаго въ мученіи покинетъ.
При токахъ жаждущій струи зря той воды,
Или взирающій во алч на плоды,
Коль пищ иль питью коснутися не сметъ,
Не меньше ли сего мученіе иметъ?
Сидла двушка подъ тнію древесъ,
Плела внокъ: пастухъ внокъ ея унесъ,
И скрылся отъ нея въ кустарники густыя,
Въ лужайки дальныя отъ стада, и пустыя:
И Зенеиды ждетъ возлюбленныя тамъ.
Не будетъ ли, мнитъ онъ, цитерскій тамо храмъ.
Клеона тутъ любовь надеждою питаетъ:
Хоть сердце и дрожитъ, но въ нжномъ жар таетъ.
Онъ живо вображалъ себ утхи т,
Къ прелстной коихъ ждалъ онъ тамо красот.
Пастушка ищуща внка въ лсу мдлетъ,
А сердце въ пастух тревожится и тлетъ.
Нашла ево и съ нимъ плетенный свой внокъ.
Отъ шутки едакой вся збилася я съ ногъ.
Уставша двушка подъ тнью вяза сла:
А ужъ ея судьба на ниточк висла.
Пастухъ любезную какъ прежде лобызалъ,
Но лобызаючи поболе дерзаль.
Отъ етова она жаръ лишній получила:
И отъ излишества съ травы она вскочила.
Стремится убжать, но жаръ бжать мшалъ,
И былъ приятенъ ей хотя и устрашалъ.
Она отъ пастуха не резво убгаетъ,
Такъ онъ бгушую въ минуту достигаетъ.
Любовникъ говоритъ, трепещущій стня:
За чмъ ты такъ бжишь, драгая отъ меня.
Поступокъ таковой мн видть не утшно:
Отъ волка агница бросается такъ спшно,
И птица отъ стрлка: стрлокь ее пронзеть..
А хищный овцу зврь изловитъ и грызетъ:
А я теб бды ни малой не желаю,
Къ утх и твоей разженный я пылаю,
И только за тобой гоняюся любя,
Люби меня и ты, какъ я люблю тебя:
А ты миляе мн, всево что есть на свт,
Какъ розовый цвтокъ всево прекрасней въ лт,
Клеонъ не приключай ты мн сево стыда!
Пастушка стыдъ пройдетъ какъ быстрая вода:
Рпейникъ пропадеть, исчезнетъ ето злье,
А ты почувствуешъ гоня ево веселье.
Оставь дни скучныя, начни иной ты вкь.
Нежалостливйшій ты вижу человкъ.
Нежалостлива ты, когда ты такъ упорна.
Иль мало я еще пастухъ теб покорна?
Покорностію сей со всмъ измученъ я,
Вонзи въ меня сей ножъ, вонзи вотъ грудь моя,
Душа моя тобой, несносно, огорчилась.
Склонись иль дай мн смерть! Пастушка умягчилась.
ЕГЛЕЯ.
Взаимственно въ любви прекрасная Еглея,
Ко Мерису давно на паств нжно тля,
Старалася сей жаръ изъ сердца истребить
Усиливаяся противясь не любить.
И какъ она ему холодности являла,
Надъ страстью во ум побду прославляла,
Хотя и никогда не отлучалась страсть,
Надъ етой двушкой имя полну власть.
Приятности очей, какъ можно, удаляетъ,
Не рядится, ни что красы не умаляеть:
Ни псенъ голосомъ сирены не поетъ,
Ни грацій въ короводъ ко пляск не зоветъ,
Ни что прелстною ей быти не мшало,
И все ея красу лишь только возвышало.
Малйшсй склонности пастухъ не испросилъ:
И жалобу свою въ тоск произносилъ:
Куда ни возведу свои печальны взоры,
И рощи и луга, лса, и долъ и горы,
Взд жестокости Еглеины твердитъ,
Взд спокойствіе и жизнь мою врдять.
Что должно забывать, я то воспоминаю:
Вздыхаю на лугу, въ дубров я стонаю,
Не вижу никогда такова я часа,
Въ которой бы меня не мучила краса,
Пронзившая меня прелстными очами,
Какъ солнце съ небеси воздушный край лучами.
О ней лишъ думаю: и мысли нтъ иной,
И зракъ ея всегда на памяти со мной.
Пустли бъ безъ нея луга сіи, мн мнится,
Еглея лишъ въ ум, Еглея мн и снится.
Я цль нещастію и року я игра.
О сновидніе мной зримое вчера!
О сонъ, приятныій сонъ, прошедшія мн нощи!
Мчтаніе сіе ввряю вамъ я рощи,
Я кое отущалъ благотвореньемъ сна:
Въ поток чистыхъ водъ здсь мылася она.
Нагое видлъ я ея прекрасно тло,
Доволя зрнье тмъ, чево оно хотло:
И какъ на мягкія рки сея брега,
Ступила въ муравы изъ водъ ея нога.
Узрвъ меня уже Еглея не пужалась:
Хотя стыдилася, однако не чужалась.
Любовью жаркою пастушкинъ духъ пылалъ:
А я имлъ то все чево ни пожелалъ:
И только лишь мое желанье увнчалось,
Утхи радости и все съ мечтой скончалось.
Со сладостію чувствъ сокрылись красоты,
А я во пропасти низвергся съ высоты.
Такъ Флору гонитъ прочь Еолъ глаза нащуря,
И премняется съ приятствомъ сельскимъ буря:
Такъ спящій жаждущій питье боговъ піетъ.
Тогда когда предъ нимъ болотной капли нтъ.
Еглея день отъ дня въ суровств умягчилась,
И Мериса уже въ послдокъ не дичилась.
Одолваться ей не стало больше силъ,
И чувствуетъ она, колико онъ ей милъ.
Надежда пастуху отраду общаетъ,
А онъ возлюбленной сіи слова вщаетъ:
Докол зврствуетъ твой мн какъ волчій взглядъ.
Поспетъ ли когда мной жданный виноградъ?
За то ль свирпа ты, что грудь моя покорна?
За то ли что люблю, толико ты упорна?
Когда на стебліи цвточки заблестятъ,
Трудолюбивыя и пчолы къ нимъ летятъ:
Стремится и олень къ источнику пролиту,
Желзная игла стремится ко магниту,
Струи играючи на низъ и ко брегамъ,
А овцы ко густой долин по лугамъ.
Не все ль то, что чему маня къ себ ласкаетъ,
Естественно къ себ т виды привлекаетъ?
Но что ни говорю, въ любови, я стня,
Все слабо, ежели не любить ты меня.
Ты зришь мою любовь: а зря ее хахочешь.
Чево же отъ меня, чево ты Мерисъ, хочешь?
На етотъ твой вопросъ, Еглея, я молчу,
Ты ето вдаешь, сама чево хочу.
Терпнью моему не стало больше мочи.
Пастушка жалится и потупляетъ очи.
Довольно что пронзилъ мою ты Мерись грудь:
Не требуй отъ меня еще чево нибудь,
И во желаніи старайся быть умрень,
Или клянися мн, что вчно будеть вренъ.
Клянется онъ, и ей касаяся горитъ.
Еглея ни чево уже не говоритъ,
Уже пастушкина упорства не осталось,
И исполняется, что въ ночь ему мчталось.
ОКТАВIЯ.
Несмлый Аристей стоная ежечасно,
И жалуясь на рокъ пуская стонъ напрасно,
Октавіи, любви своей, не открывалъ,
И ею бывъ любимъ, любилъ и унывалъ.
Пастушку и Филинтъ какъ онъ любилъ подобно,
Хотя о страсти зналъ онъ дружеской подробно.
Со Аристеемь жилъ онъ дружно будто братъ,
Но страсть любовная впустила въ сердце ядъ.
Онъ страсти своея ни чмъ не утоляетъ:
Отца Октавіи въ послдокъ умоляетъ,
Сказавъ о дочери ему свой тяжкій стонъ:
И соглашается на бракъ дочерній онъ.
Нещастный Аримтей въ отчаяніи тонетъ,
Любезная ево ему подобно стонетъ,
Октавіи онъ милъ, ему мила она.
Не свтло солнце имъ и не ясна луна:
Журчатъ въ уныніи ліющіясь потоки,
И втры тихія Бореи имъ жестоки:
Синютъ во очахъ зленыя луга,
Въ ушахъ шумятъ лса и стонутъ берега.
Филинтъ на паств семъ скотиной изобиленъ:
Октавія робка, отецъ во власти силенъ,
И не извстна ей любовника любовь,
Колико ни горитъ во Аристе кровь.
Не зритъ Октавія себ взаимной страсти,
Но не противится отцовой сильной власти.
Колико Аристей, Филинту, ни пняль,
Филинтъ намреній своихъ не отмнялъ.
Уже плачевный день, день брачный наступаетъ,
Невста во слезахъ горчайшихъ утопаетъ:
Уже Цитерскій храмъ на холм возвышенъ,
И благовонными цвтами украшенъ,
Гд лавры сей талать прохладно осняли,
И втвія свои ко крышк преклоняли.
Насталъ Октавіи, насталъ ужасный часъ:
Любовникъ къ ней идетъ, уже въ послдній разъ,
Ни мыслей, ни рчей своихъ не учреждаетъ,
И горькія тоски ни чмъ не побждаеть:
Почти безъ памяти къ Октавіи подшелъ.
Въ какомъ отчаяньи любезну онъ нашелъ!
Растрепанна, глаза на небо простираетъ,
Терзаетъ волосы, блднетъ, обмираетъ,
И пастуха узрвъ любима у себя
Вскричала: Аристей, я стражду отъ тебя,
Къ теб горячая сей злой любовь судьбою,
Я можетъ быть теперь умру передъ тобою.
Прости любезная пустыня на всегда,
Луга и быстрыхъ струй журчащая вода:
Простите берега крутыя етой рчки
И птички рощей сихъ и вы мои овчки!
Живи любезная, когда теб я милъ!
Любовь согласная довольно дастъ намъ силъ,
Сему насилію, горя, сопротивляться:
О страсть пора теб съ обихъ странъ являться!
Что я толь щастливъ былъ, не вдалъ я по днесь.
Отецъ ко мн идетъ, совмстникъ твой съ нимъ здсь.
Родитель не могу своей противясь дол,
Любя ево твоей повиноваться вол:
И вс твои уже приказы мн вотще:
Я жертвовала имъ не вдая еще,
Колико лютое усиліе мн злобно,
И что влюбненную и онъ любиль подобно.
И прежде тихъ Зефиръ потоки возмутитъ,
Китъ тяжкій изъ валовъ на воздухъ возлетитъ,
Совьють во глубин сихъ рощей птицы гнзды,
На землю ниспадутъ блистающія звзды,
Ахъ! Нежель я въ любви съ Филинтомъ соглашусь,
И ради я ево любовника лишусь.
Любезныхъ чадъ отцы въ бдахь не покидаютъ:
И тигры лютыя птенцовь не поядають:
Щадить дтей своихъ свирпая змя,
И я, родитель мой, любезна дочь твоя.
Съ ея желаніемъ толико онъ согласенъ,
Колико оный часъ Филинту былъ ужасенъ.
Въ одну минуту въ немь перемнился видь:
Неврнымь дружествомъ навлекъ себ онъ стыдъ:
Плодомъ который имъ безстыдно насаждался,
Бездльство учинивъ, Филинтъ не наслаждался.
Бжитъ какъ дикій зврь ко темнымъ онъ лсамъ,
И яму другу рывъ, въ ту яму палъ онъ самъ.
А Гименъ и Еротъ любящихся спрягаютъ:
Любовннки утхъ желанныхъ достигають:
И стона своево скончавъ печальны дни,
Въ готовомъ шалаш осталися одни:
И вмсто прежнія любовныя отравы,
Тамъ чувствовали вс цитерскія забавы.
ВИРГИНIЯ.
Горамъ вщалъ медонъ: мой духъ изнемогаетъ,
Виргинію любовь со Мопсомъ сопрягаетъ.
Конечно скоро волкъ, колико ни жестокъ,
Пойдетъ со агницей на чистый пить потокъ,
И серна побжитъ отъ струй на грязны воды.
Намдни двушки сошлися въ короводы:
А я для пляски имъ, въ волынку тутъ игралъ.
Рабя Мопсъ тогда къ Виргиніи взираль:
И изъ за дерева мою къ ней видя ласку,
Онъ пристально смотрлъ на двушкину пляску,
Я мыслилъ: Мопсу ли въ надежд быти той,
Чтобъ могъ когда владть онъ етой красотой!
Виргинія ума и памяти лишилась:
И наглая ево надежда совершилась.
Что мыслью присвоилъ Мопсъ я давно себ,
Безумствомъ двушки то отдано теб.
Я помню ясно то, хотя прошли дни многи,
Какъ мыла въ сей рк свои пастушка ноги,
Что думалъ я тогда, зря нжность ногъ ея:
Я чаялъ: будеть ты Виргинія моя.
Съ того часа, мой духъ вседневно распалялся,
И пламень во крови на часъ не утолялся.
Она мою узнавь горячую любовь,
Взаимно и свою воспламеняла кровь.
Почто ты грудь моя такъ долго мдля льстилась!
Въ единый къ Мопсу мигъ Виргинія пустилась.
О горы, горы вамь твержу мою тоску!
Погибли смена мои въ сухомь пску!
Во огородахъ такъ незапныя морозы,
Губятъ цвтущія благоуханны розы.
Когда стремленіе плотину разорветъ,
И токи хрусталя въ долины поліетъ:
Какъ быстрыя струи побгнутъ невозвратно,
И мсто бывшее смотренію приятно,
Оставятъ убжавъ и осуша до дна:
Тогда тамъ рытвина останется одна.
Моя увы! Любовь, коль часть моя толь злобна,
Сліянному пруду и рытвин подобна.
Отъ мста онаго не въ далек была
Виргинія, и скотъ поить она гнала:
И къ пастуху подшедъ она остановилась.
Во подозрніи надежда обновилась.
По бур зыблется такъ тихая рка,
Сіяетъ солнца лучъ сквозь темны облака.
Медонъ, я цлый день, какъ фурія, сердилась,
Услыша рчь со всмъ котора не годилась.
Но смогъ ли подлый Мопсъ языка привязать!
А мопсъ отважился мн Мопсъ люблю сказать.
Ослу ли финики на пальм созрваютъ,
И вишни сочныя румянясь поспвають!
Чмъ боле кто подлъ, и наглъ тмъ бол онъ.
Мн етова сказать не сметъ и Медонъ.
А ежели Медонъ языка не привяжетъ:
И то жъ отважася теб языкъ мой скажетъ?
Медонъ, я за ето хотя не разсержусь:
А прочь уйду, и впредь теб не покажусь.
Ступай Виргинія, ступай отсел нын,
Оставь оплакивать меня тоску въ пустын:
Оставь меня въ моей напасти на всегда,
И не кажи очей Медону никогда,
Лишай меня, лишай прелстнаго мн взора!
Взойдетъ ли въ небеса прекрасная Арора,
Иль солнце спустится ко западнымъ водамъ,
Въ отдохновеніе пасущимся стадамъ,
Шатаясь по лсамъ на каждой тамъ ступени,
Плачевны принесу моей судьб я пни:
Не буду зрть ни гд спокойнаго часа:
Наполню жалобой и рощи и лса:
А ехо тамъ мое стнанье усугубитъ:
Твердя: нещастнаго Виргинія не любитъ.
Не т сей нимф я слова употреблю:
Тверди мой ехо гласъ: Медона я люблю:
Что молвила она, то ехо разносило,
И по дубров той, люблю, люблю, гласило.
ЮНIЯ.
Багрютъ небеса сіяніемъ Ароры,
И освщаются луга, лса и горы:
Встречаетъ пніемъ богиию соловей,
И Флора нжится, Зефиръ ликуетъ съ ней.
Пекрасна Юнія воставъ отъ сна не дремлетъ,
Но пснъ соловья уже она не внемлетъ.
Ей все олно твердитъ и бдніе и сонъ:
Въ крови пастушки жаръ, на мысли Коридонъ.
О какь бы, говоритъ, я нын утшалась,
Когда бъ я лутчія забавы не лишалась!
Къ чему на нив сяъ, коль нивы кто не жнетъ,
А двк красота, когда любови нтъ?
И сочный виноградъ не празно ль лто гретъ,
Когда ни для ково сей сладкій плодъ созретъ?
Выходитъ на луга: увидла тово,
Кто ей на свт семъ любезняе всево.
Окончились часы на паств темной ночи,
И видятъ пастуха ея влюбленны очи.
Свое онъ стадо гналъ къ потоку чистыхъ водъ:
Пастушка погнала туда жъ поити скотъ:
Пришла и какь струя во бреги зыбко плещетъ,
И сердце зыбляся подобно въ ней трепщеть.
Перемнялся въ ней ежемгновенно видь:
Присутствуеть любовь, присутствуетъ и стыдъ.
Открыти таинство стремится, унываетъ,
Отваживается, безмолвна пребываетъ.
Премнна предъ всной погода такова,
Освобождается когда отъ узъ трава,
Когда на вышкахъ горъ еще снга не таютъ,
И въ рощахъ жавронки единыя летаютъ.
Не знаешь ты пастухъ въ чемь мысль теперь моя:
Не знаешь, Коридонъ, что тщуся молвить я.
Въ молчаніи моемь довольно я терпла:
Мной кровь твоя кипитъ, моя тобой вскипла.
Не столько мурав приятствуетъ роса,
И нимфамъ по зим весенняя краса,
Ни лебедю струи, во озер, прозрачны,
Колико пастуху часы сіи удачны.
Во восхищеніи не можетъ онъ молчать:
Не знаетъ и тово, какую рчь начать.
Источникъ! Моево ты щастія содтель,
Такъ будь и радости моей теперь свидтель!
Погибшія ко мн часы возвращены,
Стократно муки вс мои заплачены.
Я чаяль возростилъ на паств я кропиву,
Но крупное пшено обогатило ниву.
Стократны мн плоды терпніе даетъ,
И день, желанный день, сей жатвы настаетъ.
Въ густой пойдемъ сей лсъ, по мысляхъ мы смятенныхъ.
Подъ втвіе древесъ, покровомъ соплетенныхь,
И въ нжномъ пламени тамъ станемъ мы горть,
Что будетъ Купидонь единый только зрть.
О предражайшій день, колико ты утшенъ!
Куда — за чмъ — ахъ! Нтъ — о какъ толь поспшенъ.
Взявъ за руку ее являетъ онъ пути:
Пастушк хочется самой туда ийти.
Но сколько Коридонъ дорогу ни являетъ,
Любовь ее ведетъ, а стыдъ остановляетъ.
До соплетенныхъ древъ доходятъ на конецъ,
Гд нтъ ни пастуховъ, пастушекъ ни овецъ,
Гд солнечны лучи прохлад не мшаютъ.
И тамъ любовники желанье разршаютъ.
Еротъ сопрягъ ихъ часть и къ матери летлъ,
Доставивъ пастуху, чево пастухъ хотлъ.
Любовники уже во полномъ жар таютъ,
И поцлуями минуты исчитаютъ.
Утхи множатся, кровь тухнетъ и горитъ.
А Юнія горя, сквозь зубы, говоритъ:
Кто нжную любовь стыдяся умряетъ.
Колико щастія и сладостей тряетъ!
ЕНОНА.
Любилъ Альфозибей прекрасную Енону:
Пастушка, чувствуя любовь на сердц, ону,
Любила такъ какъ онъ подобно и ево,
Колико только льзя, и боле всево.
Она на пастуха со нжностью взирала,
И съ нимъ по всякой день рзвилась и играла.
Печется, для нево, красу превозвышать,
И грудь и голову цвтами украшать:
И миртныя листки, съ лавровыми листами,
Къ убору рветъ она ежедльно стами.
Альфезибей ее не рдко цловалъ:
И больше и того имти уповалъ.
И естьли онъ когда ее и осязаетъ,
Пастушка пастуха за ето не тазаетъ.
Но естьли дерзостенъ когда Альфезибей,
Бываетъ иногда досадно ето ей.
Толкаетъ двушка любовникову руку,
И по среди утхъ ему приноситъ муку.
Во красны тако дни густыхъ набгомъ тучъ,
Скрывается отъ глазъ свтящій съ неба лучь,
Когда усильный жаръ долины огрваетъ,
А мракъ изъ облаковъ въ нихъ рки проливаетъ.
Но противленіе такое не всегда,
Упорствуеть она и мньше иногда
Да и въ минуты т когда она слабетъ,
Испуганный пастухъ еще, еще, рабеть,
И распаленіе пастушки удалитъ.
Въ тотъ мигъ когда ей все исполнить жаръ велитъ.
Отъ робости ево утха убгаетъ:
А онъ лишъ боле тогда изнемогаетъ.
Всей преданъ мыслію и сордцемъ красот,
Гд только шла она, и тропки любитъ т:
Къ Олимпу кажутся тропинки т дороги:
И райскія струи, она гд моетъ ноги:
Т слаще ягоды, она которы рветь,
И чище та вода котору съ ней онъ пьетъ.
Не тотъ потребняй песъ который съ паствомъ ладить,
Но тотъ которова ево Енона гладитъ.
Онъ мыслить: нтъ ни гд такихъ прекрасныхъ лицъ.
И вытла изо всхъ любовь его границъ.
Не всякова Еротъ толико ранитъ мтко:
Стрляетъ онъ всегда, а сильно ранитъ рдко.
Играли, нкогда, во лтни тамо дни,
Въ гулючки пастухи, играли и они.
Пастухъ прекрасную Енону обретаетъ:
Пастушка зря ево въ уединеньи таетъ.
Мжду развсистыхь нашлъ ее онъ липъ,
И какъ рпейникъ къ ней натедъ ее прилипъ
Енона склонныхъ словь хотя и не вщала,
Однако и ни въ чемъ ему не запрещала,
Такъ онъ отважася жарчае закиплъ.
На древ соловей ево побду плъ,
Но слуху пастуха сей голосъ не внушался,
Пастухъ не пснями въ то время утшался.
ТУЛЛIЯ.
Жарь Туллія любви и силу презирала,
Но нкогда она со пастухомь играла,
И стала ощущать любовный сильный жаръ.
Колико могъ Еротъ, употребилъ ударъ.
Пастушкино лице незапно забагрлось,
Встревожилася мысль и сердце загорлось.
Забавы прежнія пастушка брося прочь.
О Періяндр мнитъ одномъ и день и ночь.
Ей кажется и жизнь безъ пастуха противна:
Когда гд нтъ ево пастушка тамь унывна:
Волынка и свирль не трогають ушей,
Ни самъ на дерев поющій соловей:
И псни зяблицы ушамъ ея не внятны,
Не злены луга и рощи не приятны.
А естьли съ нею онъ, ясна ночная тнь,
И свтелъ пасмурный въ очахъ пастушки день:
Не страшны молніи и мракъ подъ небесами,
Ни втры бурныя колеблющи лсами,
Подъемлющи на верьхъ воды со дна псокъ,
И возмущающи долину и потокъ.
Грачей противный крикъ ушей не отягчаеть,
Кокушка голосомъ унывнымъ не скучаетъ.
И какъ разгорячивъ Еротъ ее томилъ,
Пастухъ примтивъ то, что сталъ пастушк милъ,
Къ ней нкогда въ шалашъ во сумрки приходитъ,
Вщая, что овцы любимой не находитъ.
Ну, ежели въ лсу теперь овца твоя!
Пойди ее искать, пойду съ тобой и я:
И ноги для нево имя не лнивы,
Преходить безъ труда весь лугъ и дальны нивы,
И не боясь волковь въ дремучій лсъ вошла,
Но Періяндровой овечки не нашла.
Исканье тщетное труда не ободряетъ,
Настала ночь: луна пустыню осребряетъ.
Пастушка, я овцы не трявалъ, мой свтъ!
Не для овцы тебя любовникъ твой ведетъ:
Сей темный лсъ далекь отъ шалашей и стада,
Такъ буди моему страданію отрада:
Склонися прохладить мою кипящу кровь,
И увнчай мою горячую любовь!
Такъ ради ты сево меня сюда велъ дла?
На то ли объ овц твоей я такъ радла,
Что бъ ты меня возмогъ удобняй обуздать.
И вврювшусь теб себ на жертву дать?
Потребно много дней къ ршенью въ дл колкомъ:
Безвинной агницей, я шла въ лса за волкомъ.
Волкъ хищный твоея овечки не унесъ,
Да ты влекъ агннцу съ собой въ сей темный лсъ,
Уединеніе любви моей опасно.
Не стуй, Туллія, но стуй ты напрасно!
Уединеніе насъ больше распалитъ.
И распаленныхъ насъ оно увеселитъ.
О какъ колеблется разсудокъ мой, ахъ, нын.
Во младости, въ любви, во мрак и въ пустын,
Въ смятеньи, въ слабости, любимой и тобой,
Потребно много силь, бороться мн съ собой,
Противься ты моей, иль общей нжной страсти!
И жизнь моя и смерть въ твоей драгая власти.
Сокройся отъ очей ты Тулліи луна,
Не зри съ небесъ, не зри, что длаетъ она.
А вы затьмитеся блистающія звзды:
Умолкши соловьи сопрячтеся во гнзды,
Престаньте и струи въ источникахъ журчать.
Потщися, Туллія, жаръ жаромъ увнчать,
И утомленныя, ходьбою, въ лсъ сей, члны,
Спокой и преклони на муравы злены!
Блаженству нашему ты общему строга.
Уже покоятся и рощи и луга.
И солнце утомясь прохладствуетъ во Понт:
Спокойствіе во всемъ пространномъ горизонт:
Страдаю только я, въ сіи часы, да ты,
Жалй меня, жалй себя и красоты!
О лютый Періяндръ! Невинность исчезаетъ:
Вручаюся теб — пастухъ на все дерзаеть,
Не споритъ Туллія, гоня упрямство прочь,
И въ иступленіи препровождаетъ ночь,
Въ веселіи пребывъ со пастухомъ безъ спора
Докол невзошла на паство къ нимъ арора.
ЦЕНIЯ.
Ромей и Ценія на паств жили купно,
Но сердце двушки сей было не приступно.
Вс знали что къ любви пастушка несклонна:
Ни взорами когда была она винна,
Но вдругъ младая кровь ея разгорячилась:,
Ромея, Ценія, помене дичилась.
А вдая пастухъ суровости ея,
Въ желаніи своемъ таился отъ нея.
Престала быть она, какъ прежде, горделива,
Но не престала быть ни скромна ни стыдлива:
И мнитъ: когда Ромей съ любовью подойдетъ:
Что онъ суровости въ ней больше не найдетъ.
Прошла ея зима окончились морозы,
И распускаются благоуханны розы.
Грудь тлеть, таетъ кровь, перемнился нравъ:
Рабяческихъ она лишается забавъ:
Бгъ рзвый въ запуски пастушка презираетъ,
Мтаніемь мча и въ жмурки не играетъ,
Но думаетъ, какъ ей внокъ распорядить,
И въ праздникъ какъ себя прелстняй нарядить,
Какъ псню ей пропть вниманію удачняй,
И сохранити ладъ во пляск поприятннй.
Имла Ценія во всемъ премнный видъ,
Приятны робости и миловидный стыдъ.
Но сколько духъ ея Ромеемъ сталъ ни нженъ,
Сего не вдая любовникъ безнадеженъ:
И устремляется любити и молчать.
Пастушка вздумала уже сама зачать,
И не теряя дней любовнику предаться,
Коль онъ напуганный не можетъ догадаться,
Шлеть, Ценія, ево чтобъ вишенъ ей принесъ,
И слдовать за нимъ сама по вишни въ лсъ.
Пастушка, гд ихъ взять? Вить вишии не созрли:
Вчера въ лсу я былъ: мои глаза то зрли.
А я такъ видла, что вишни налились.
Не знаю, Ценія, отколь они взялись!
Ромей, не хочешь ты меня и въ томъ послушать.
Не станешь ты сама незрлыхъ вишенъ кушать.
Пойдемъ, пойдемъ со мной, пойдемъ по тмъ мстамъ:
И будь надеженъ ты, что сыщемъ вишни тамъ.
Пойдемъ, передъ тобой, я, Ценія, безспоренъ.
Ромей и мой теб и мой сталъ духъ покоренъ.
И се сквозь густу тьму угрюмыхъ самыхъ тучъ,
Ромею возсіялъ свтлйшій съ неба лучъ:
Ненастная ему погода премнилась.
Кахъ Флора нжная къ Зефиру преклонилась,
Съ такою нжностью и Ценія къ нему,
Для восхищенія и сердцу и уму.
И какъ бы зрлый плодь въ лсу томъ былъ ни пышенъ:
Идутъ во темный лсъ они не ради вишенъ,
Ни псни разныхъ птицъ ушамъ перемнятб,
Ни благовонныя гвоздички обонять,
Ни зрньемъ тамо струй прозрачныхъ побждаться,
Но сладостью любни по вол наслаждаться.
И нрежде нежели туда они дошли,
Уже премножество утхъ они нашли,
О коихъ самь Еротъ въ пути былъ имъ радтель,
И весь зленый лугъ лобзанія свидтель.
И лишъ коснулися они дубров той,
Въ минуту овладль онъ сею красотой,
Липъ были втыія иа мсто имъ покрова,
А что тамъ длалось, то знаеть та дуброва.
ЕМИЛIЯ.
У чистыя рки Емилія сидла,
И на Валерія сидящая глдла.
Прозрачна, говоритъ, она сія вода,
А сквозь твою я грудь не вижу никогда.
Любовь ко мн твою мн твой языкь вщаетъ,
Но то ль твое ко мн и сердце ощущаетъ?
Ахъ! Естьли бъ ты могла Емилія то зрть,
Ты бъ стала и сама подобно мн горть.
И нжныя любви сей двушк къ доводу,
Съ ноги ея башмакъ снявъ черпаетъ имъ воду:
Піетъ изъ башмака и чая какъ піеть,
Что нектаръ во уста изъ башмака ліетъ.
Коль я тебя любить стремлюся не на вки,
Пускай поятъ меяя водою мутной рки:
И ежели любовь моя не толь чиста,
Какъ текшая теперь вода въ мои уста,
И съ сердцемъ ежели сіи не сходны толки,
Мою скотину всю пускай похитятъ волки.
Цль мыслей ты моихь, и свтъ моихь очей.
Душа моихъ забавъ, всхъ дйствій, всхъ рчей.
Гоняю я своихъ овецъ на т дороги,
Гд мягкую траву твои топтали ноги,
И жаждой въ жаркой день томимыхъ на лугу,
Гд ты купаешься, на томъ пою брегу:
Не утренней зарей златятся долъ и горы,
Твои мн, кажется, златятъ ихъ только взоры:
Цвтокъ и злени младая мать, весна,
Тобой, а не собой въ очахъ моихъ красна.
И пусть по гробъ мой я, коль въ етомъ лицемрю,
Жить буду въ городахъ, — но сей я клятв врю.
Слыхала я о томъ какъ люди тамъ живутъ:
Притворство дружествомъ, обманъ умомъ зовутъ,
Что въ тум хитраго и льстиваго народа,
Преобразилася совсмъ у нихъ природа:
Что кончилися тамъ златова вка дни.
Хранимъ, Валерій, ихъ, лишь только мы одни.
Люблю тебя, люблю, Валерій, я сердечно:
И отъ сего часа твоею буду вчно.
По сихъ рчахъ пастухъ пастушку цловалъ:
И умножая жаръ различно миловалъ.
Въ горячности сама Емилія кипла,
И жався дерзости любовничьи терпла.
Пустился искрами огонь пастушк въ кровь,
Конечно и пожаръ произведетъ любовь.
Какъ воскъ отъ пламени уже пастушка таеть,
И во любовник супруга почитаетъ.
Привелъ во нжную Емилію онъ сласть,
И тшится простирать надъ ней и дал власть.
Но сколько склонностей пастушка ни являетъ,
Внецъ любви своей до завтра оставляетъ.
А онъ откладыватъ ни хочетъ ни чего:
Не хочетъ отойти до завтра безъ тово.
Валерій мсто все открыто здсь и наго.
Иль нть, любезная, здсь мста и инаго.
Востань, востань со мной сидящая съ трав,
Въ кустарник найдемь и мягче муравы.
Со всей онъ нжностью любезну принуждаетъ,
И на конецъ ея упорство побждаетъ.
Встаетъ Емилія: съ ней Граціи встаютъ:
И птички на кустахъ походъ ея поютъ.
Судьба въ сей часъ ево вздыханіе кончаетъ,
Емилія ему желаніе внчаетъ.
ОЛИМПIЯ.
Адрастъ Олимпіи въ любви не лицемрить,
Олимпія любви Адрастовсй не вритъ.
Клянется онъ, но льзя ль то истинной почесть,
И клятвы и хвалы сплетаетъ часто лсть.
Пастушка дуала о томъ и въ страсти зрло,
Храня сокровище. Оно докол цло:
И говоритъ себ: какъ яблоко спадетъ,
Ниспадъ уже опять на древо не взойдетъ.
Не дамъ горячности надъ нжнымъ сердцемъ власти
И страсть покорна мн, не я покорна страсти.
Не вврюсь пастуху, доколь небуду знать,
Что подлинно любовь велитъ ему стонать.
Проста пастушка та, котора допускаетъ
До крайности къ себ тово кто ей ласкаетъ,
И не намряся въ любви съ ней вчно жить,
Стремится вчный стыдъ на двку возложить,
Для утолнія любовнаго пыланья,
Ко исполненію минутнаго желанья:
И утшаяся одну минуту съ нимъ,
По жаркомъ пламени густой оставитъ дымъ,
А онъ цвтокъ сорвавъ, ругаяся кидаетъ,
Цвточикь брошенный въ презрньи увядаетъ.
Ругателю сему на щотъ ея успхъ:
А ей отъ всхъ людей надъ нею только смхъ.
Пренебрегаетъ ту пчела зелену лозу,
Съ которыя сорвутъ благоуханну розу.
Приятняй и очамъ потокъ который чистъ,
И лсъ доколь на немь не пожелтетъ листъ.
Не хищнику и плодъ во огород зретъ:
Младая агница для волка ли жиретъ!
Не буду я склонна, доколь не извщусь,
Не тщетною ли я въ любви надеждой льщусь,
Не суетну ли мысль имю я весельемъ,
Не горькую ль палынь прнемлю сладкимъ зльемъ,
Не для обмана ли въ любви Адраста трудъ,
Не т ль бру грибы, отъ коихъ мухи мрутъ,
У коихъ въ пестрот негодства утаенны:
Прелстны зрнію, но ядомъ напоенны?
Пришла она туда, гд онъ овецъ пасетъ,
Зефиръ откол къ ней вздыханіе несетъ.
Не даръ любовнику Олимпія приноситъ,
Собачки у нево ево любимой просить.
Едва онъ слезъ тогда то слыша не ліетъ,
Однако ей свою собачку отдаетъ.
Но то и зляй она собачку ту отъемлетъ,
А о горячности Адрастовой не внемлетъ,
Какъ будто все ни что, что ею онъ горить.
Пошла, а онъ тогда, остався, говоритъ:
По виду одному Олимпія двица,
Въ истинн она лютйша сама львица,
Ни малой жалости не чувствуетъ она:
Не такъ свирпствуетъ морская глубина,
Когда во октябр бываетъ буря строга,
Не такъ зима хладитъ во знак Козерога,
Не такъ противный втръ упорствуетъ судамъ,
Не столько страшенъ волкъ въ полуночи стадамъ,
И можетъ быть сама она не больше лпа,
Колико мн за всю любовь мою свирпа.
Пастушка искусивъ въ любови пастуха,
Поворотилася и стала не лиха.
Собачку отдая даеть ему и руку,
И общается любовну кончить муку.
Желанный получилъ любви Адрасть успхъ,
Но то преддвріе еще прямыхъ утхъ.
Какъ день сокроется и снидетъ солнце въ бездну,
Не въ томъ ужь вид онъ свою найдеть любезну:
Въ оджд кроющей прелстну наготу,
Онъ зритъ любовницу, но зритъ еще не ту.
Спускающееся сокрылось солнце въ понт:
Въ крови ихъ жаркой огнь и мракъ иа горизонт.
Пастушка жмурится хотя въ очахъ и мракъ,
Колико кровь кипитъ, мятется столько зракъ.
Касается Адрастъ любовницыной слав,
Ко восхитительной и общей имъ забав,
Пылаетъ тхъ минутъ сильняй за мигомъ мигъ,
И се съ любовницей любовникъ сей достигъ,
Отвергнувъ отъ себя далеко грусти люты,
Сладчайшей чувствію во естеств минуты.
РОЗАЛIЯ.
Я плакала во весь сей вчеръ востня,
Увы! Аристомонъ не любитъ ужъ меня,
Севодни не былъ здсь: день клонится ко нощи,
О вы кустарники и вы густыя рощи,
Свидтели къ нему горячности моей,
Ждала ль Розалія когда судьбины сей!
Нтъ мста гд бы я любовью не горла,
Или бы гд ево на памяти не зрла:
Нтъ тропки гд бы мой забылъ когда то духъ,
Какъ сердцу моему любезенъ сей пастухъ.
И какъ во пламени душа ево пылала,
Коль онъ чего желалъ, и я тово желала.
Не радости свои воспомню, но бду,
Когда себ сей часъ на мысли приведу,
Въ который жизнь моя въ иную претворенна,
Какъ я весь презря стыдъ ставъ вчно покоренна,
И утоляюща ево горячу страсть,
Давала надъ собой Аристомену власть.
Сія судьбина мн тогда не предвщалась:
А я всмъ чувствіемъ горяща восхищалась,
Дрожа и множа жаръ любезнаго и свой.
Страдай, Розалія, рыдай теперь и вой!
Ароры нжностью дуброва озарилась,
Въ полудни Фебъ кипль, и буря водворилась:
Въ горячности своей, лишилась я ума:
Что онъ не вренъ сталъ, я зрла то сама.
Нанина взоръ ево и сердце обольстила,
Вчера ево она, играя, щекотила,
И къ удовольствію любви и красот.
Ужъ будетъ ощущать она утхи т,
Которыми себя доволила я прежде:
Въ такой ли я ево любя была надежд!
Сіи Розаліи плачевныя слова
Внимали древеса въ дубров и трава:
Ей втры тихія стонати не мшали,
Хотя дыханіемъ ея не утшали.
Пастушка въ ревности находитъ ядъ измнъ,
Однако врный къ ней пришелъ Аристоменъ.
Весь день стрлялъ я птицъ, какъ былъ день сей ни жарокъ:
Рябинныхь я дроздовъ принесь теб въ подарокъ.
И вотъ еще теб душистыя цвты,
Да что скажи мн такъ задумалася ты?
Мн думается то, что ты меня обманешъ
Когда съ Наниною играть не перестанешъ:
Нанина хороша, а я теб врна,
Да ты жъ не говорилъ тово что я дурна.
Отсутствіемъ тоску сію ты мн сугубишь
Конечно ужъ меня ты боле не любишь.
Покинь, дражайшая, Нанину и тоску,
Состроена твоя вся ревность на пску,
Въ неврныхъ ты меня любовникахъ не числи,
Не выйдешь изъ моей, доколь я живъ, ты мысли.
Аристоменъ тебя я въ этомъ не таюсь:
Измны твоея какъ смерти я боюсь.
Теб то можетъ быть покажется и дико,
Но щастіе мое тобою такъ велико,
Что я твой жаръ ко мн чту участью богинь.
Люби меня, люби, но ревность ты откинь:
Не омрачай своихъ довольствій горькой думой:
Не тьми прекраснаго дня тучею угрюмой.
Кукушкинъ крикъ тогда досаду подаетъ,
Когда малиновка съ ней купно запоетъ.
Противно чувствію, и сердце все заноетъ,
Когда съ дыханіемъ Зефира волкъ завоетъ.
Отбросила она пустыя пни прочь,
И услаждалася любовію всю ночь.
Былъ прошлый вчерь ей всево на свт зляе,
Но ночь была всево на свт ей миляе.
СИЛЬВАНИРА.
Вщаетъ двушка воставшая отъ сна:
О ты начавшаясь прекрасная весна!
Мн мнится что меня и ты возненавидишь,
Не сильваниру ты во шалаш семъ видишь.
Возвращена твоя на паство красота,
Покрыта зленію въ долинахъ нагота,
Одлися уже и рощи и дубровы,
И дубія древнія тобою стали новы,
Примается за плугъ оратель не лнивъ,
Смягчающій хребты желзомъ жесткихъ нивъ,
И груды снжныя во буяракахъ таютъ,
Зефиры, нжася, со птичками летають,
Сокрылся зимній хладъ и удаленъ морозь,
Отсель со узами благоуханныхъ розъ,
Арора на лугахъ, со Флорой, заблистала,
Но я уже не та, не та уже я стала.
О ты вчерашній день, и ты о темной лсъ!
Не будете ль вы мн источниками слезъ,
Когда съ Тимантомъ я подъ тнью утшалась,
Въ жару забыла всо чево тогда лишалась,
Жестокой пламень весь разсудокъ поядаль,
И опаляемый цвточикъ увядалъ.
Мн только страсть одна сокровище мчтала,
Какъ наглая рука оджды отмтала:
Мной дерзко овладвъ, какъ лодкой бурный токъ,
Мн буря былъ, Тимантъ, а я была чолнокъ.
Восхитилася я, но кое было слдство!
Раскаяніе, стыдъ, стнаніе и бдство.
Мн ласки прежнія зляй стали всхъ досадъ:
Изъ райскихъ сладостей низверглась я во адъ.
Во иступленьи бывъ я сладостно дрожала,
И съ дрожью горькою отъ пастуха бжала,
Какъ серна отъ стрлка пронзенная стрлой
Я ожидающа себ кончины злой:
Я рыбкою была попадшою на уду:
И суетно уже раскаеваться буду:
Такъ бабочка, когда предъ ней огонь блститъ,
На сженье крылушекъ ко пламеню летитъ,
И въ самый мигъ когда огнемъ она играетъ,
Не долго поигравъ падетъ и умираетъ.
Ко унывающей по семъ пастушк сей,
Приходитъ щастливый, кто толь досаденъ ей…
Бги отъ глазь моихъ, докол духъ мой въ тл,
Сокройся отъ меня, бги. Бги отсел,
И не кажися мн отъ нын никогда!
Драгая, я теб вручаюсь на всегда,
Не умерщвляй меня, такимъ суровымъ взглядомъ,
Не длай сладостей вчерашнихъ смертнымъ ядомь,
Но вспоминай тово что въ вкъ нещастна я,
Ужалиль ты меня, какъ лютая змя!
Не жалостливый тигръ, сокройся въ дальни стпи!
Не тамъ сокрою я твои мн тяжки цпи,
На сей гор твое я имя нареку,
И съ именемъ твоимь я брошуся въ рку.
Твоя душа ту казнь конечно заслужила,
Не думай ты чтобъ я о томъ когда тужила,
Иду — забудь на вкь какъ онъ тебя любиль,
Лишь помни что твою невинность погубилъ!
Но время прежнее меня увеселяло,
И скуки отъ меня годъ цлый удаляло.
Пойди — ахъ, нтъ! — постой — мала ль твоя вина?
Съ виной мой жаръ пожретъ рчная глубина:
Ты всми радостьми мой пламень утушала,
Которыя вчера душа моя вкушала,
Но превратилися они мн въ пущій стонъ.
То время краткое исчезло такъ какъ сонъ:
Я сладости вкусивъ лишъ только больше тлю.
Молчи злодй — а я еще ево жалю,
Остатокь нжности на сердц сохраня!
Дражайшая, когда жалешь ты меня,
Такъ можно ль поступать со мной безчеловчно,
Когда намренъ я тебя любити вчно?
Да ты жъ по гробъ меня любить сама клялась.
То прежде времени злодй теб здалась.
Откинь отъ сордца ты смущаясь тяжко бремя,
Любови истинной пристойно всяко время!
Для вчныя любви, твоей ошибки нтъ,
Пшеницу сплую не хищникъ нын жнетъ,
Не хищникъ сытится созрлыми плодами,
Не волки властвуютъ овечьими стадами.
Я сталъ теб знакомъ, любовникъ твой и другъ.
И естьли хочешь ты, такъ буду твой супругъ.
Пойдемъ, любезная, и щастливой судьбою,
Спряжемся въ врности мы клятвою съ тобою!
И ежели Тимантъ хоть мало измнитъ,
Иль нжности въ любви когда не сохранить,
Или досадою тебя какою тронеть,
Пускай во глубин онъ сей рки потонетъ.
Иль дикій зврь ево въ лсъ темный унесеть,
Иль кровь ево змя изъ сердца изсосетъ.
Пастушка вс тогда досады забывала,
Тиманта обняла, и сладко цловала.
АЛЬЦИДІЯНА.
Не зря отъ Идаса въ любви къ себ обмана,
Влюбилась и сама въ нево Альцидіяна:
И нкогда она во нкій жаркій день,
Зашла со пастухомъ въ прохладну въ рощ тнь,
Средьлтня жаркость ей лица не раскаляла:
Но сердце въ ней любовь и больте распаляла:
Пастушка страхъ и стыдъ забывъ во т часы,
Вручаетъ пастуху прелстныя красы.
Зефиры нжныя въ семъ мст поввали
А птички сладкія тутъ псни воспвали,
Но дохновеніе Зефировъ, пнье птицъ,
Въ минуты таковы не трогаютъ двицъ,
Ни веселящихся двичью красотою,
Утхи слабы вс передъ утхой тою.
Исполиилося все чмъ кровь ея горитъ.
По исполненіи двица говоритъ:
Отъ стадъ и пастуховъ съ тобою удаляся,
Стыжуся я всево, тобою веселяся:
Не знала прежде я что буду такова:
Смется, кажется, мной мятая трава,
Смются древъ листы и втви соплетенны:
Колико ты мн милъ толь мысли возмятенны.
Мной чувствуемыя приятства тьмятъ мой умъ:
Мятусь и веселюсь въ различности я думь.
Одни меня стыдомъ ужаснымъ поражаютъ,
Другія нжности въ ум изображаютъ:
Ліется тако дождь изъ свтлыхъ съ неба тучь,
Когда не омрачень сіяетъ солнца лучь,
Когда ни лсъ ни лугъ въ очахъ не помркаетъ.
А страшный громъ гремитъ и молнія сверкаеть.
Со молніей уже громъ страшный отошелъ,
А я себ, теб въ немъ радости нашелъ,
На вкъ соединенъ со щастіемъ судьбою,
И усладились мы, ты мной, а я тобою.
На что бы блая здсь лилія цвла,
Когдабъ ее ни чья рука не сорвала?
На что бъ мы пчелъ себ и ихъ соты имли,
Когда бы никогда мы патаки не ли?
На что бы во саду и яблонь возросла,
Когда бы ни кому плода не принесла?
Или ты каешься въ любви имвъ успхи
Не вображая сей чувствительной утхи,
Которою въ сей чась ты мн себя была,
Какъ Идаса своей ты жизнію звала
Ты жизнь моя, ты свтъ очей Альцидіяны,
И не гнушаюсь я своей сердечной раны.
Какъ я стремилася ийти съ тобой подъ тнь:
Стремится жаждущій къ потоку такъ олень.
Я знаю сколько я въ очахъ твоихъ блистала.
Но ахъ! Подъ тнью сей ужъ я иная стала.
Не стуй здлавъ то дражайшая и врь,
Что стала ты еще прелстняе теперь.
Насъ слабо виноградъ на стебляхъ утшаетъ:
Прелстняй онъ тому кто ягоды вкушаеть.
Почто смущаешься съ любови снявъ плоды?
Не льзя напиться намъ не почерпнувъ воды.
Ты воду почерпнувъ воды не воспомянешь:
Напився ею ты гнушаться ею станешь:
И естьли бъ та вода чувствительна была,
Такъ стала бъ каяться что пить теб дала,
И часто бъ такъ она стыдясь воспоминала:
Тому дала я пить, ково не прямо знала.
Меня дражайшая ты знаешь какъ себя.
Я жити не могу любезный безъ тебя.
Но можетъ быть была до тхъ я поръ любима
Докол не совсмъ была поколебима.
Ни что и никогда не отведетъ меня,
Отъ той, которую теперь люблю стня,
А естьли въ нжности стнанье претворится.
Такъ мой плненный духъ и паче покорится.
Колико я тобой любезная прельщенъ,
И сколь на сей трав тобою восхищонъ,
Толико вренъ я теб по гробъ мой буду.
Такъ я тебя по гробъ подобно не забуду,
И стану всякой день я Идаса любя,
Горячимь чувствіемъ довольствовать тебя.
ЛИВIЯ.
Козъ Ливіи стада гуляли на лугу,
Она потла къ рк и сла на брегу.
Спша мыть ноги шла: дла не терпять лни,
И ноги во струи спустила по колни.
Влюбившійся Клеянтъ у стадъ ея не зря,
И жаромъ ко драгой взаимственно горя,
Въ досад ревности какь алчный агнецъ рыщетъ,
И ходя Ливію въ мстахъ окольныхъ ищеть.
Но долго онъ ища любезную ходилъ,
И ноги моющу онъ скоро находилъ.
Пропали ревности, заразы умножались:
Прекрасны ноги тутъ на прелесть обнажались.
Услышала она въ кустахъ близь рчки шумъ,
Увидла того кто видъ ея былъ думъ:
Вздрогнула, вспрянула, вздохнула и смутилась,
И въ нжный страхъ ея любовь преобратилась,
Ужасны двушкамъ свиданья таковы.
Не наступилъ ли день кошенію травы,
И виноградную покинуть кисти лозу:
Не тщатся ли сорвать уже прекрасну розу!
Ахъ! Ахъ! Тутъ Ливія испуганна кричитъ:
Два раза вскрикнула мятется и молчитъ.
Драгая! Иль меня ты нын ненавидишь?
Пугаешься, дрожишь: вить ты не волка видишь.
Конечно ты о мн худой имешь толкъ.
Клеянтъ, ты мн теперь страшняе нежель волкъ,
Не такъ бы въ сихъ мстахъ отъ волка я дрожала:
Отъ звря бъ хищнаго я резко побжала:
А ты зря ноги здсь, т ноги подломилъ,
И столько страшенъ ты, колико сердцу милъ.
Не льзя свиданія мн волю лишаться,
И здсь на един имъ стратно утшаться,
Во плнъ ты взявъ меня, мн слабу грудь пронзя.
Берест уцлть передъ огнемъ не льзя:
Мн ты помоществуй любви моей въ награду,
И отойди скоряй скоряй отсель ко стаду.
Приятельница ли, злодйка ль ты моя?
Но какь то ужь ни есть, пойду отсел.
И тщетно оба мы сердца любовью гремъ.
Цвтовъ богиня здсь гнушается Бореемъ:
Весну стада и насъ ненастіе томитъ:
И облакъ красное туманомъ лто тьмитъ:
А ты любовница, и въ етомъ не таишься,
Чево жъ, пастушка ты, чево же ты боиться:
Боюсь подвергнуться нещастливой судьб,
И быти плнницей обруганной теб.
Была воздержностью я въ паств горделива,
Презрнна на всегда облупленная ива:
Какъ съ древа снимется на немъ созрвшій плодъ,
Подастъ оно плоды въ послдующій годъ.
Въ другую древеса имютъ осень точность,
А двушка свою храняща непорочность,
Когда сокровища ей данна не спасетъ,
Ужъ боле цвтка во вкъ не принесетъ.
И естьли блескъ ея однажды помрачится,
Сей блескъ какъ молнія въ единый мигъ промчится.
Я знаю Ливія струи подобно ркъ,
Къ источникамъ своимъ не возвратятся въ вкъ.
Но естьли получатъ мста приятняй токи,
Минувшія водамъ минуты не жестоки,
И радостняе имъ наставши бъ были дни,
Когда бы чувствіе имли и они.
Внимай мои слова любезная повнятняй:
Почувствуй Ливія то что всево приятняй.
Ручей къ источнику во вкъ не потечетъ:
И въ даль ево всегда стремленіе влечетъ:
Отъ наклоненья дна, сколь втры ни жестоки,
Не возвращаются отъ втра въ задъ потоки:
Едина мыслей ты не хочешь простереть:
Живи безстрастна, я мню страстенъ умереть.
И вчно отъ тебя я взоры удаляю.
Останься, я теб на все соизволяю.
Какъ Ливія сіе Клеянту изрекла,
Такъ дал и ево какъ токи повлекла:
Желзо такъ магнитъ всей силой притягаетъ,
Пастушка въ нжности со всмъ изнемогаеть.
ПАЛИНА.
Вщала нкогда стнящая Палкна:
Противны мн сіи кустарникъ и долина,
Я тутъ лишилася невинности своей,
А кто любовникъ былъ, тотъ нын мой злодй:
Забвнны клятвы вс, забвнно увренье:
Ахъ, ты виновно въ томъ меня прельстивше зрнье!
Преобратилися утхи въ суеты,
Крапиву вижу я, гд видла цвты,
Гд чистыя струи по камешкамъ катились,
Тамъ воды для меня болотны возмутились:
Когда малиновка и зяблица поютъ,
Мн кажется они со мною воіпютъ:
Измнникь! Или ты поставилъ то въ издвку,
Что ты во лабиринтъ завелъ обманомъ двку?
Ты будто ласточку въ силки къ себ маня,
Поймалъ и ощипавъ покинулъ ты меня.
Преобратилась я изъ розы во осоки,
Не годенъ ужъ цитронъ, коль выдавятся соки:
Не полно ужъ тогда, когда плеснеть, ведро,
И скорлупа орехъ, коль вынется ядро:
Источникъ загрязненъ, не токъ воды, но лужа:
Прельстившася ища любовника и мужа,
Сыскала я себ обманщика, врага.
О горестны долы! Плачевныя луга!
На васъ я пышности двической лишилась,
На васъ, увы! Моя судьбина совершилась.
Ты клялся чтобъ себ имть меня женой,
И въ семь обман ты довольствовался мной:
А я въ сіи кусты къ свиданью приходила,
И въ сладкихъ ягодахъ ядъ смертный находила.
Къ теб въ послдн.ій разъ въ восторг прежнемъ шла:
И ахъ! Уже тебя и больше не нашла.
Проходитъ на всегда такъ резко быстры рки,
И отъ очей моихъ сокрылся ты на вки.
Грущу я всякой день, лишаюсь ночью сна,
Въ тоск моей прошла ужъ цлая весна.
И се незапно ей приятняй паство стало,
И солнце во очахъ прекрасняй заблистало:
Является Никандръ, и къ ней въ дали идетъ,
Ея веселію изображенья нть:
И гд была, къ нему бжитъ, она оттуду.
О естьли я къ нему бгу на нову уду!
Но какъ то ужъ ни есть, я съ радостью бгу,
И перестать ево любити не могу.
Палина, помнила ль Никандра ты въ разлук?
Неврный! Я была во непрестанной мук:
Но зрла я небесь и крылъ меня тумань,
Хотя твой жаръ ко мн былъ лсти и обманъ.
Драгая ты меня безвинно осуждаеш,
И нын мною ты какъ прежде обладешь,
Такъ мысли обо мн иныя ты имй:
Не выходила ты изъ памяти моей:
Сія долина мн мчталася и снилась.
Сія долина та жъ, а ты перемнилась.
Иныя видишъ ты въ долин сей цвты:
Увяли прежнія, иной мн сталъ и ты.
За что тобой меня разлука здсь губила:
Ты рвалъ меня за то, что я тебя любила,
Отъ паства отошедъ, ни слова ни сказавъ,
Льзя ль думати что ты передо мною правъ!
Наполненъ о теб я мыслью на постл,
Въ ночи я взятъ отцемъ нечаянно отсел:
Пресказано ему, кормлю я худо скотъ,
И не гоняю ихъ на токи чистыхъ водъ:
Коровъ, овецъ и козъ я вижу какь бездлку,
И тша лишъ тебя играю во свирлку.
Сію мнилъ онъ любовь во мн искоренить,
Съ три мсяца меня старался премнить,
Журя и ни на часъ не отпуская съ мста:
Въ послдокъ свдая, что ты моя невста,
Громовый отвратить разити насъ ударъ,
Мн взяти допустилъ меня судьбины даръ.
И естьли въ сердц я Палины обитаю,
И мною таешь ты, какъ я тобою таю,
Мы врную любовь на вки укрпимъ,
И какъ полдневный жаръ всей кровью воскипнмъ.
Палина говоритъ: мня быти я нещастна,
Я больше не тужу, что я толико страстна.
КЛИМЕНА.
Съ Клименою Касандръ по ягоды пошелъ,
И въ рощ ходя съ ней, съ ней много ихъ нашелъ,
И говоритъ онъ такъ: хоть ягоды и зрлы,
Не трогай ихъ: смотри на нихъ, такъ будутъ цлы:
Смотри на ихъ красы доволясь мыслью той,
Подобно такъ какъ я твоею красотой.
Престань, престань шутить, да ягоды не кушай.
шь ягоды одна, шь ягоды и слушай,
Что буду говорить: я слушать не хочу:
Пойди отсел прочь иль громко закричу,
И въ паств раскажу колико ты дерзаешь.
Прости, когда меня безъ жалости терзаешь.
Постой, постой —- иду, не любишь ты меня.
А ты по ягоды невинную взманя,
Мн вольностью моей доволиться мшаешь,
И со свободой мя невинности лишаешь:
Пойди, доколь еще владю я собой.
На что ходила я по ягоды съ тобой!
Пойди —- суровостью противъ меня ты чьванься,
Иду съ мученіемъ —-пойди —- ахъ нтъ останься.
Не агница ль бжитъ сама ко зврю въ лсъ,
Стремящася сама, чтобъ волкъ ее унесъ:
Не птичка ли летитъ во сти распущенны:
Не тучи ли къ дождю надъ рощей возмущенны:
Не жатвенна ль уже минуты мн часа:
Не хочетъ ли скосить лужайку здсь коса:
Не лилія ли здсь: не роза ли здсь вянетъ:
Не громъ ли на меня изъ страшной тучи грянетъ.
Какъ солнечны лучи взойдутъ на оризонть,
И освщаются луга, лса и понтъ,
Ко удовольствію по темной ночи взора,
Предшествуетъ лучамъ багряная арора,
И возбуждая птицъ гоня за паство тнь,
Прекрасный пастухамъ предвозвщаетъ день:
А мн смятеніе твое предвозвщаетъ,
Что тщетно кровь моя жаръ страсти ошущаетъ
И вмсто ахъ! Зари гонящей тни зракъ,
Мн жизни моея являетъ вчный мракь.
Я чаялъ то что ты нжнйшая двица:
А ты свирепая и алчущая львица.
Конечно зачалась во злйшихъ ты часахъ…
Въ непроходимыхь ты родилася лсахъ,
Суровйшими тамъ питалася плодами,
И напоялася горчайшими водами.
Ахъ! Нть отъ нжныя родилась я крови,
Не знала бъ безъ тово я нжныя любви,
И о Касандр бы не думала во вки.
О горы и долы, дубровы, рощи, рки!
Свидтели мн вы: любила ль я ево.
Но едака любовь не стоитъ ни чево:
Деревья таковы, которыя безплодны:
Шиповникъ безъ цвтовъ и рытвины безводны.
И естьли кто прямой любови не вкушаль,
На свт тотъ себя еще не утшалъ.
А я по одному то знаю вображенью,
И по несносному тобой себ раженью.
Я прямо не любиль по нын ни ково:
А ты дражайшая миляе мн всево.
Коль я теб мила, оставь меня ты въ вол,
И ни чево себ въ любви не требуй бол.
Когда бы для тово родился виноградъ,
Чтобъ только имъ одинъ довольствовался взглядъ,
Начто бы ягоды такія распложати:
Или желаніе къ досад умножати?
Такой я сладости въ любови не хочу:
Однажды я сказалъ и вчно замолчу.
Молчитъ, однако онъ пастушку осязаетъ:
Пастушка пастуха взаимно лобызаеть.
МАРГАРИТА.
Въ холодны нкогда при вчер часы,
Предь шалашемь огонь грлъ двушки красы.
Къ пастушк Марціянъ пошелъ ея любезный,
И мыслитъ тако онъ: иль вкь я кончу слезный,
Иль сихъ лишусь луговъ, сихъ рощей, сихъ я ркъ,
И маргариты ахъ! Лишуся я на вкъ.
Сіи струи тхъ мстъ не будутъ орошати,
Ни здшни васильки тамъ нивы украшати.
Сей пелеплъ моей тоски воспоминать,
Ни ехо здшнихь мсть любови состонать:
Малиновка пускай здсь пнье умножаетъ,
И пнка нжности другихъ изображаетъ.
Вщаетъ онъ пришедъ драгой сіи слова:
Прости зленыхъ сихъ луговь на вкъ трава.
Прости пастушка: я тобою огорчаюсь,
И красныхъ сихъ долинъ на вки отлучаюсь
И въ дальны отхожу отсель луга стня.
Ты хочешь на всегда покинути меня?
Мн сей потребенъ вкъ хотя и не отраденъ.
Колико вчеръ ссй, толико ты мн хладенъ,
Однако холодъ весь могла прогнати я,
Дровами хижина согрлася моя:
А сердца твоево я знать не согрваю,
Хотя и никогда тебя не забываю.
Не отвожу тебя отъ смутной мысли прочь:
Въ весь день воображенъ мчтаеться и въ ночь:
Мя теплы безъ тебя часы не услаждають,
Ни хладны при теб меня не охлаждають,
Не вкусны ягоды, не пахнетъ и ясминъ:
Поющихъ голосъ птицъ но внятенъ ни одинъ,
Темнетъ солнца лучь, луна почти не блещеть,
Струя въ источник почти уже не плещетъ:
А ужъ въ послдній разъ ты съ сею стороной.
И разлучаешься на вки ты со мной!
Когда бы ты меня дражайшая любила,
Такъ ты бъ меня любя конечно не губила.
Согласно ль твой языкъ со сердцемъ говоритъ!
Начто передъ тобой огонь теперь горитъ?
Не ради ли того чтобъ было льзя имъ жечься:
Луга безъ дождика не должны ли испечься?
Но должно ли и мн всей страстію любя,
Въ горячности моей истаять отъ тебя?
Я мучусь, Марціянъ, еще тебя и зляе,
Ты милъ, но двство мн еще тебя миляе.
Хотя бъ хотла я, къ теб не премнюсь:
По гробъ тебя люблю: до гроба не склонюсь.
Ты знаешь мой отецъ на бракъ соизволяеть,
Но мачиха мои забавы удаляетъ.
Ну что жъ бы для тебя я здлати могла?
Съ одной страны лучи: съ другой густая мгла,
Съ одной страны ужо заря на оризонт,
Съ другія ревъ въ лсу и грозна буря въ понт.
Преодолемъ то, вить мачиха не зврь,
Почто же мучимся съ тобою мы теперь?
Прекрасна лилія къ сорвенью процвтанъ,
И снгъ лугомъ весной ко очищенью таетъ.
На вс животныя ты очи возведи:
И такъ какъ и они ты дни распоряди:
И зври и скоты и птицы жаръ сугубятъ,
Не вс ни дышущи горя другъ друга любятъ?
Горячностію сей вся тварь распложена,
Твоя ль едина кровь беспрочно зазжена?
Беспрочно ль сей костеръ курится предъ тобою?
Едина ль будеть ты беспрочности рабою?
Не для тово ли мнить беспрочно ты горть,
Дабы я могъ тобой скоряе умерть?
Когда мн пламень мой толико бесполезенъ,
Живи не для меня и будь другой любезенъ,
Я щастливой даю тебя пастушк въ даръ:
Пускай меня созжетъ одну бесплодный жаръ:
Пусть пламень во крови нещастье простираетъ,
И сердце пусть мое какъ сей костеръ сгараетъ.
Такъ вдай ты что я пастушка не солгу:
Я съ симъ костромъ себя передъ тобой сожгу.
Отчаянный, внемли мои ты рчи прежде!- — —
Вручаюся теб, во сладкой сей надежд,
Что будешь вренъ ты, докол я жива:
И утверждалися т дйствіемь слова.
Вручившаясь ему пастушка хоть багрла.
Но въ ночь и хладную себя довольно грла.
ЦЕЛИМЕНА.
Душа моя, вщалъ пастушк такъ пастухъ,
Ты день отъ дня во мн воспламеняешь духъ:
И естьли цлый день когда тебя не вижу,
Сіи прекрасныя долины ненавижу:
Летаютъ нжкности всегда въ ум моемъ,
И мышлю за всегда о зрак я твоемъ:
Пойду ли въ рощи я или въ луга злены,
Воображаются твои везд мн члены:
Тропинка кажда мн жарь новый подаетъ,
И голосомъ твоимъ малиновка поетъ:
Мн мнится о теб весь воздухъ восклицаетъ,
И Целименино мн имя нарицаетъ,
Твердя и мн глася о дарагой моей:
О щастливый Оронтъ, будь вчно вренъ ей.
Сей твердый прежде дубъ со всмъ искоренится.
Какъ сей пастухъ къ своей пастушк премнится.
Но не побьетъ ли сихъ цвтовъ когда морозъ,
Не кратче ль сихъ любовь душистыхъ туберозъ,
Которы я сама своей рукой садила,
И со ясминами въ садочк расплодила?
Нарцисы, лиліи, и многія цвты,
Приятны флор здсь, колико мн милъ ты,
Но весь мой сей садокъ ей къ осени увянеть:
Не такъ ли и твоя пылати кровь престанетъ.
Моя тобою кровь стремится въ вкъ пылать.
Чево жъ намъ боле возлюбленный желать?
Блаженна наша жизнь, блаженны мы судьбою:
И кажется что мы блаженняй всхъ съ тобою.
Не изъясненными минуты будутъ т,
Которы во твоей я знаю красот,
Когда съ тобою я ни чмъ не возмущаюсь.
И я, Оронтъ, тобой подобно восхищаюсь,
Въ восторг помня т сладчайшія часы,
Въ которы вн себя бываю — — — ихъ красы
Лишь только вображу — — — но нтъ такія силы,
Минуты описать, которы столько милы,
Въ которы человкъ не помнитъ самъ собя.
Я паче живота, Оронтъ, люблю тебя:
И ежели когда съ тобою пребываю,
Я только зрю тебя и все позабываю.
Природа таковыхъ плодовъ не извела,
Которы бъ превзошли любовныя дла:
И что бы быть могло во самомъ лутчемъ цвт,
Любовной нжности прелстняе на свт!
Не ясны вс слова: ясняе мы горимъ,
Такъ станемъ ощущать. Мы тщетно говоримъ,
Не будеть наша страсть сыта воображеньемъ.
Отходятъ страсти сей они со ураженьемъ,
Подъ соплетенныя отъ паства древеса,
Гд только видятъ ихъ сквозь втви небеса.
Овсянки, зяблицы имъ псни воспвали:
Имъ горлицы къ любви охоты придавали,
И умножая жаръ какъ въ полдни солнца свтъ,
Какъ ночь подъ шаръ земной съ луной отъ насъ уйдетъ,
Къ опочиванію другова полукруга,
Разгорячаютъ такъ любовники другъ друга.
И въ восхищеніи тутъ пребыли они,
До самой полночи отъ половины дни.
ЕВГЕНІЯ.
Не мучусь горестью я нын ни какой,
Ты мн Евгенія надежда и покой.
Прекрасная весна вс твари оживляетъ,
А жавронокъ ее вспвая прославляетъ,
Меня прекрасная Евгенія живитъ:
Единственный она моихъ желаній видъ.
Мой гласъ какъ жавронка приятство предвщаетъ
Которое мой духъ надеждой ошущаетъ:
И отъ пастушки сей обильно получу,
Въ сей вчеръ я то все, что я имть хочу:
Вщаетъ Гіяцинтъ, страсть будетъ скоро прочна
Лишъ только въ небеса звзда взойдетъ восточна,
И тни омрачать долины и лса,
И въ море снидетъ Фебъ покинувъ небеса.
О море, погружай горящу колесницу:
Скоряе зрти дай стыдливу мн двицу,
Въ объятіи моемъ, во перьвый нын разъ,
Да видить только нась одна луна въ сей часъ,
Котора таковы дла привыкла зрти:
Не дай Евгеніи стыдливостью багрти,
Да не препятствуетъ твой лучъ утхамъ днесь,
Изобличеніе не надобно намъ здсь!
А вы поющія о птички отлетите,
И тшьте пніемь другихъ ково хотите,
Не пніе теперь потребно, тишина!
И се уже и се къ нему идетъ она:
Не тако на лугахъ весной прелстна Флора,
Не тако въ небеси прекрасна и Арора:
Ендиміону такъ богиня паствъ была,
Колико пастуху здсь смертная мила:
И Гіяцинтову восторгу нтъ примра:
Играетъ, кажется, вся купно гемисфера,
Казалося ему и свтъ тогда сталъ новъ,
И больше злени къ долин и цвтовъ:
Прозрачныя струи свтляй еще сіяли,
И овцы бгая приятняе блеяли.
О мати всхъ утхъ, дражайшая любовь,
Воспламеняй ея, еще кипящу кровь:
Отдай Евгеніи въ мое объятье славу,
И множь моею ей взаимственно забаву:
Восхити ты нашъ духъ до сама небеси:
Невобразительнымъ восторгомъ вознеси.
Приближилась она: пастухъ ее милуетъ:
Пастушка пастуха взаимственно цлуетъ.
Подвластна я своей предписанной судб,
Но больше и тово подвластна я теб:
Всхъ паче мръ теперь во нжности я тлю:
Однако на тебя стыдясь глядть не смю:
Стыжуся я теперь возрть и къ небесамъ:
Дрожу, поборствуй мн ко сластолюбью самъ.
Пастухъ прокорствуетъ: пастухъ не медлитъ бол:
Діану видитъ онъ имъ тающую въ пол.
Евгенія тогда не помнитъ ни о чемъ,
И распаляется Венеринымъ лучемъ.
Горячность во устахъ ей рчи притупила:
Пастушка чувствіемъ изъ мыслей изступила:
И говоритъ по томъ: безстыдна я кажусь:
И можетъ быть теб гнусна воображусь,
Но за сіи тобой мн здланны утхи,
Вдаюся Гіяцинть, вдаюсь теб на смхи.
Пастухъ отвтствуетъ: иль я то зрлъ во сн,
Что ты дражайшая уже склонилась мн?
Ты мн еще миляй, но что ни возвщаю,
Все меньше нежель то, что нын ощущаю.
ОРФИЗА.
Помркли и луга и горы и лса,
И не взошла еще луна на небеса:
Пастушка пастуху пришла пнять, но втун:
У лавра дня того съ пастушкой на канун,
Исполнилося то что стало смутно ей.
Стыдилася она горячности своей,
И начертался стыдъ досадою во зрак,
Такъ лавру тутъ пнять пришла она во мрак,
Чтобь солнца свтъ ея въ вин не обличалъ.
Пастухъ возлюбленной пастушк отвчалъ:
Меня моя любовь довольно извиняетъ,
Пастушка пастуху вздыхающа пняетъ,
И говоритъ ему: довольно дерзокъ ты,
Когда ты могъ сорвать хранимы мной цвты,
Во жаръ меня приведъ двиц запрещенный:
Волнуетъ тако валъ отъ втра возмущенный,
Противу лодочки не знающей морей:
Не знала прежде я Венеры олтарей,
И не извстна мн была сія причина,
Что толь была близка двическа кончина:
Не зрла надъ собой густыхъ я въ неб тучь:
Игралъ на небеси чистйшій солнца лучъ,
Но вдругъ ударилъ громъ и молніи блистали,
Цвтущія луга покрыты лужей стали:
Свирепый разогналъ моихъ козлятокъ волкъ,
Примру етому подобенъ сей мой толкъ.
Пастушка ты меня толико восхищала,
Колико ты сама драгая ощущала,
И не сердилась ты вчера меня любя.
Не чаянно вчера забыла я себя.
И время здсь опять и мсто намъ способно,
Забуди и теперь забудь себя подобно!
Когда ты мн такой жестокой далъ ударъ,
По крайней мр ты храни ко мн свой жаръ!
Или твоя душа была на время страстна,
А я вошла въ бду и буду въ вкъ нещастна?
Нещастенъ буду я, мн естьли не простишь.
Ахъ, я тебя люблю, а ты мн только льстишь!
Какой громовою ряжуся я грозою!
Роняется и волкъ подобно за козою:
А естьли онъ ее изъ стада унесеть,
Ужъ къ ней не ластится да кровь ея сосетъ:
Нещастіе коз, а волку то приятно.
Я знаю что и все на свт семъ превратно.
По бднія часахъ наступитъ время сна,
Предъ осенію жаръ, по хладныхъ дняхъ весна:
Покроетъ землю снгъ, покроеть и растаетъ:
Зримъ стаю лебедей, и стая отлетаетъ:
Когда прийдутъ часы, не пощадитъ морозъ
Левкоевъ и фіоль, ясминовъ, туберозъ:
Плоды во дни зимы нигд не созрваютъ,
Въ іюн рки льдомъ покрыты не бываютъ.
И естьли я теб до тхъ лишъ поръ мила,
Докол я еще твоею не была,
Я буду вспоминать мои проступки люты,
И рваться вобразивъ несносныя минуты,
Воздержности моей горяща не храня,
Въ которыя змя ужалила меня:
Въ нещастливйшій день съ тобою я слюбилась:
Змя таилася и во трав клубилась.
Ты мн миляй души, я твой а ты моя:
Докол буду живъ, теб подвластенъ я:
И естьли измню теб когда во вки,
Пускай меня пожрутъ земля иль быстры рки,
Сумннія свои дражайшая откинь:
Не мни что горькая питала мя палынь:
Ко яду белны обманный жаръ приличенъ:
Къ теб мой жаръ воликъ и чистъ и не обыченъ.
Пришедтая къ нему съ досадою пнять,
И лавра дерзостью во мрак обвинять,
Въ немь новы дерзости такіяжъ обретаетъ,
И во горячности любви вторично таетъ.
АНДРОМИРА.
Въ жару и въ нжности всего и паче мира,
Любила пастуха прекрасна Андромира.
Былъ Манлій сей пастухъ, любви достоинъ былъ:
Сію прекрасную взаимственно любилъ.
Такъ любитъ какъ она Зефира нжна Флора,
Цефала нкогда любила такъ Арора.
И какъ угоденъ былъ пастушк етой онъ,
Діяною любимъ такъ былъ Ендиміонъ.
И мало видлось такой любви примра:
Не такъ ли таяла Адонисомъ Венера?
Пастушка мыслитъ такъ: возлюбленный пастухъ,
Теб единому подвластенъ весь мой духъ,
Къ теб вздыханія всечасно воздымая.
Весн покорствуетъ среди такъ роза мая,
И силою влечетъ желзо такъ магнитъ:
Цль мыслей ты моихъ и всхъ желаній видъ:
Ежеминутно мой ты пламень умножаешь,
И радости единъ мои изображаешь:
Ты милъ душ моей и мысли вс съ тобой:
Въ восторг я когда тя вижу предъ собой:
Грущу, когда мой взоръ твой образъ покидаетъ:
Погодой хладною такъ роза увядаетъ.
А Манлій и о ней подобно воздыхалъ,
Хоть онъ отъ ней еще словъ нжныхъ не слыхалъ:
Пастухъ сей къ ней прншелъ таская грусти люты,
Горя пастушкою въ т самыя минуты,
Въ которыя она въ горячности была.
Какъ будто бы къ себ она ево звала.
Пойдемъ проходимся гд токъ струи крутится,
И быстрая вода по камешкамъ катится,
Гд сладко соловей со зяблицей поетъ,
Гд люту волку брегъ жилища не даетъ.
Въ погоду такову гуляніе пристойно,
Сей вчеръ тихъ и теплъ: коль сердце беспокойно,
Не пользуетъ уже ни кая тишина:
Не свтелъ солнца свтъ и не ясна луна,
Я чувствую всегда тоску необычайну.
Открой пастушка мн открой свою мн тайну,
И врь ты въ етомъ мн подобно какъ себ.
Пойдемъ гулять, я тамъ открою то теб:
Пойдемъ — о какъ мой духъ въ сію минуту томенъ!
Открою все теб, да только буди скроменъ:
А токи водныя не стратны Манлій мн,
Не долго имъ пробыть въ сей нашей сторон,
Лишь быстрыя струи въ минуту прокатятся,
И больше никогда назадь не возвратятся.
Пойдемъ, пойдемъ а ты во всемь уже мн врь.
Пойдемъ — за чмъ идешь пастушка ты теперь?
О какъ я мучуся тревожима борьбою!
Пойдемъ, ахъ нтъ я прочь пойду, иду съ тобою!
Идетъ отъ трепта перемняя видъ.
Идетъ любовь открыть хотя мшаетъ стыдъ.
Сама она свою ту наглость ненавидитъ,
Но Манлій щастіе свое ужъ ясно видитъ:
И какъ отъ молній лсъ, такъ онъ теперь горитъ
Пришли къ журчанью водъ: пастушка говоритъ:
Въ сію минуту вы о воды не журчите!
Мн мнится будто вы волнуя мн кричите:
Ступай пастушка ты обратно къ шалашу.
Вщаетъ роща мн: я ето возглашу,
Что буду я внимать и разнесу по стаду.
Противься своему сердечному ты яду!
Пойдемъ назадъ! Въ другой я ето часъ скажу,
Какое я себ мученье нахожу.
До завтра простоитъ въ семъ мст роща ета,
И будетъ злена до окончанья лта.
Сказала, но назадъ она оттоль нейдетъ,
Такъ Маилій таинству открытія не ждеть,
И видя что она ко склонности готова,
Дошелъ до всхъ утхъ, не говоря ни слова.
ЮЛIЯ.
Темнють небеса, спустилось солнце въ воды,
Въ стадахъ не премнивъ приятныя погоды:
Приходитъ на луга, на паство сладкій сонъ:
А Юлія грустить, грустить и Алькмеонъ:
Онъ думаетъ, она ему неврна стала,
И что надежда вся пустымъ ево питала.
Оставилъ онъ шалашь и ходитъ на лугу:
Пришелъ во мглу древесъ стоящихъ на брегу.
Но кое зрлище увидлъ онъ во мрак!
Зрмтъ ту, о коея тогда онъ мыслитъ зрак.
Явмлся свтъ ему во мрачныхъ тхъ часахъ,
Какъ звзды въ ону ночь во тьм на небесахъ.
Хотя во ревности онъ той же пребываетъ,
Однако ревность онъ на мигъ позабываетъ:
А вспомня говоритъ возлюбленной своей:
Ково неврная въ пустын ждешь ты сей?
Рка не для меня брегъ етотъ орошаетъ,
Но сходбище съ тобой другому украшаетъ.
Меня любя ты мн упорна все была:
Другому безъ упорствъ невинность отдала:
Въ препятствіи ты мн забавъ не премнялась,
А за другимъ сама ты въ наглости гонялась:
Меня забыла ты, о немъ лишъ только мнишь
Напрасно, Алькмеонъ, ты Юлію винишь:
За всю мою любовь сіе ли мн заплата,
Коль я передъ тобой ни въ чемъ не виновата?
Когда о блат мн кто скажетъ: ето лугъ,
Или что серьпъ коса, а борона то плугъ,
Ворона папугай, овца свирепа львица,
А Юлія еще по днесь еще двица,
Могу ль поврить я? — ты врь или не врь,
Но чмъ родилась я, я таже и теперь.
За чмъ же ночью ты въ сіи мста приходишь:
Ково во густот ты сихъ деревъ находишь?
Семь дней тебя не зрвъ искала я тебя,
Искавь по всякой день исканіе губя,
И видла тебя идуща къ сей пустын:
Какъ прежде былъ ты милъ, такъ милъ ты мн и нын,
О чемъ же съ Тирсисомъ ты тайно говоришь,
Коль жаркою къ нему любовью не горишь?
Я сватаю ево съ большой своей сестрою,
И тайно гворя любовь чужую строю:
Клянуся стадомъ я, что ето я не лгу.
Обманамь таковымъ я врить не могу,
Коль реяности меня ты столько научила:
Двичество свое ты Тирсису вручила:
Не мною скошена здсь Юліи трава,
А мн осталися одни твои слова:
Не мн попалася въ поток рыбка въ уду,
И съ нивы я твоей пшеницы жать не буду:
Не для меня саженьъпрекрасный былъ твой садъ,
Не мн готовился твой сладкій виноградъ,
Не для меня цвли твои прекрасны розы,
А мн осталися едины только лозы:
Клянися ты луной и солнечнымъ лучемъ:
Не можеть ты меня уврити ни чемъ,
Что, съ Тирсисомъ ты бывъ, ты мн не измнила,
И сохраняемо по нын ты хранила.
Въ сію минуту въ томъ уврю я тебя,
Теб иль Тирсису вручаю я себя,
Когда отважности моей ты сталъ содтель:
А ты о рчка будь любви моей свидтелъ,
И винности моей чинимой передъ нимъ!
Исчезнутъ ревности, исчезнутъ такъ какъ дымъ,
Пастушка пастуха цлуетъ, обнимаетъ,
И къ сердцу своему цлуя прижимаетъ.
Отверзты вс пути ко щастію ево,
Во мрак, въ густот, нтъ больше ни ково.
За ревность Юлія ревниваго тазала,
А двка ли она, то дйствомъ доказала.
ПАРЕНІЯ.
Взаимственно любовь пастушка ощущала,
И нкогда она любовнику вщала:
Любезный мой Астратъ! Пареніи ты милъ,
Однако моея ты мысли не затьмиль:
Владешь мною ты, владю я тобою,
Однако я при томъ владю и собою,
Такъ дерзкой двушки во мн не находи,
И впредки въ сумерки ко мн не приходи:
О томъ Паренія Астрата нын проситъ:
Во время темноты и волкъ овецъ уноситъ:
Уединеніе и мракъ и тишина,
И двк рытвина иль паче глубина,
И быстро озеро шумяще въ бурю злобно,
Откол иногда и выплыть не удобно.
Нещастна лодка та, которая плыветъ,
Куда ее мчить втръ, куда не путь зоветъ.
Нещастна птичка та, котора попадаетъ,
Гд горестно ея свобода пропадаетъ,
И помня завсегда минувшія часы,
И чувствуетъ уже весеннія красы,
Когда она была однимъ покрыта небомъ,
И не томимая она питалась хлбомъ.
Поборствуй самъ мн дни невинности хранить,
Дни страшно мн сіи во винны премнить.
Вчера съ тобой я бывъ едва едва здержалась
Отъ винности моей, и столько испужалась,
Что весь мой духь тогда отъ страха трепеталъ,
Когда ты дерзостно играя щекоталъ.
Не длай етова, коль любишь ты, напредки!
Не прилетитъ назадъ чижъ вылетвъ изъ клтки,
Не разорветъ силка хотъ крыльями онъ бей,
Попавшій во силки свободный воробй:
Не войдутъ во ведро пролиты съ земи воды,
Ни сорванны плоды жирть во огороды.
Докол я еще могу себя беречь,
Я сердца своево не дамъ Астрату сжечь,
Но сердце пусть мое хотя и пламенится,
Во пепель никогда онп не премнится.
Мн должно отвращатъ колико льзя ударъ,
И искрамъ не даватъ произвести пожаръ:
А естьли я тобой излишно разгорюся:
Изъ непорочныя къ безстыдну претворюся.
Не приходи ко мн ты ночи въ темноту:
Котору любишь ты, взирай въ день на ту:
А естьли ты себя не можешь премогати,
Я буду отъ тебя дрожаща убгати.
Не стану въ сумерки къ Пареніи ходить,
И буду инд я бесду находитъ.
Какъ солнце отошелъ отсл погрузится,
Я къ Лар въ т часы — — — Моя симъ грудь разится,
Такъ лутче у меня по прежнему бывай,
Да только ты себя въ жару не забывай.
Ни разу боле себя не позабуду,
И Лару шекотииъ едину только буду.
Такъ лутче ты меня, не Лару щекоти,
Да только боле чево не захоти!
А боле хоттъ отъ Лары только стану.
Такъ я тобой, Астрать, былинкою увяну.
И истощу себя весной какъ таетъ снгъ,
И потону въ тоск какь половоднью брегъ.
Когда Паренія толико ты хлопочешь,
Прости — — — Инъ длай ты со мною что ты хочешь.
КАРИКЛЕЯ.
Горя любви огнемъ и нжася и тля,
Спала подь тнью древъ прекрасна Кариклея.
Кто всхь думъ ея единственный быль видъ,
Влюбленный въ рощу ту приходитъ Никомидъ.
Увидвь онъ ее жаръ пуще ощущаетъ,
И весь воспламененъ сіи слова вщаетъ:
Ты щастлива трава, вы щастливы цвты,
Которыя сея постеля красоты,
И кроющи сей одръ о втви соплетенны!
Мысли, ахъ, мои ужасно возмятенны,
Могу ли тмъ плодомъ я очи утшать,
Который зрю всякъ день и не могу вкушать?
Зри пищу и питье и алчу я и жажду,
Къ чему любимь, люблю, когда любовью стражду,
Стараюся мой вкъ любовію губить:
Ахъ, лутче ни какой пастушки не любить!
Пастушка спящая услыша гласъ очнулась,
И въ крпкомь бывша сн отъ крпка сна проснулась.
Я видла во сн: тебя къ себ зову:
Звала, а ты ко мн пришелъ и на яву.
Къ чему такія сны ты спя употребила:
Къ чему я надобенъ? Я ето позабыла,
И помню только то, что я тебя звала,
А протчее я все сномь крпкимъ заспала.
А я прошедшія ночи сонъ помню ясно:
Пріятенъ быль сей сонъ, да ето все напрасно.
Какой сонъ видлъ ты? Потребно ль то вщать,
Чево не будешь ты во вки ощущать.
Скажи мн сонъ ты свой, я слышати желаю.
Расказомъ едакимъ я пуще воспылаю.
Пожалуй раскажи, скажи скажи мой свтъ!
Я видлъ то, чево на свт лутче нтъ.
Скажи жъ, пожалуй мн: съ травы пастушка встала,
Блиставъ лежащая, какъ стоя заблистала.
Во сн я въ сей ночи зрлъ щастливымъ себя,
И видлъ я съ собой лежащую тобя:
Не чувствовалъ любви твоей себ я муки,
И были въ сей мчт мои свободны руки:
Тебя милуя я всей кровью запылалъ,
И все исполнилъ то, чево дано желалъ.
Не разъ такой мчтой я спяща увидала,
И таковыя же сны и о теб видала,
Однако тотъ тюльпанъ со стеблая не спадетъ,
Который лишъ во сн паденіе найдетъ.
Зрить часто нищій спя во сн златыя горы,
Во полночь видитъ блескъ прекрасныя ароры,
Мн зрлось будто волкъ ягнятокъ уносилъ,
Однако ни куска онъ мяса не вкусилъ:
Огорчеваетъ сонъ, томитъ и услаждаетъ,
А дйствомъ никогда онъ насъ не награждаеть.
Не обвинить меня ни коею виной,
Что ты вчера во сн довольствовался мной:
Не назовешь и ты блаженною судьбою,
Что леживала я во сн моемъ съ тобою.
О естьли бы я легъ на ету здсь траву,
Съ тобой дражайшая подъ тнью на яву!
Пастушка ото всхъ пасущихъ удаленна,
И сновидніемъ любовнымъ распаленна,
Потупила глаза, мятется и дрожитъ,
Однако отъ сея напасти не бжитъ,
Въ уединеніи суровости промчались,
Сіяло чувствіе хоть мысли омрачались,
Подобно въ темноту густыхъ на неб тучъ,
Хоть солнца мы не зримъ, однако въ неб лучь:
Подобно кроются быстрйши воды льдами.
Но воды все текутъ и какъ текли водами.
Во отдаленной сей отъ паства сторон,
Исполнимъ на яву что зрли мы во сн,
Начто во алч намъ и въ жажд болй быти,
Когда имемъ кормъ и можемъ быть мы сыти:
Почто томимся мы въ деи нашея весны?
Исполнимъ на яву что намъ мчтали сны.
Противоборствовать пастушк было трудно,
И естьли бъ не далась она, такъ было бъ чудно.
ДОРИСТЕЯ.
Спокойте грудь мою часы сей темной ночи,
Не лйте больше слезъ мои печальны очи:
Отдвигни грусти прочь, уйми мой тяжкій стонъ,
Отрада страждущихъ о ты дражайшій сонъ!
Безмрна страсть моя, тоска моя безмрна,
Ково я толь люблю, та стала мн неврна.
Отъ Дористеи ли льзя было ждать измнъ,
Вщалъ такъ нкогда на лож Осягенъ:
Всякъ ею день тоска моя усугублялась,
Когда со пастухомъ другимъ она слюблялась:
И ввергла на конецъ во ровъ меня она,
Унывна кажется мн вся сія страна:
Стня мн кажется струи въ потоки плещутъ,
И солнечны лучи темняе нын блещутъ:
Не весело поютъ и птички въ сихъ кустахъ:
Премнно стало все въ плачевныхъ сихъ мстахъ:
Свою алькмена здсь являя гнусну службу,
Старалась утвердить въ любви порочной дружбу,
Ты щастливъ Тимократъ… Ты щастливъ, будь любимъ.
Владй во щастіи сокровищемъ моимъ.
Какое зрлище теперь воображаю!
Я самъ себя, я самъ сей мыслью поражаю:
Во сердц трептъ, шумъ во тяжкой голов,
Любезну мыслью зрю на мягкой съ нимъ трав.
Съ чужихъ пришедъ луговъ пастушку онъ цлуетъ:
Она ево какъ онъ со нжностью милуеть:
И вс приятности имлъ которы я,
Являетъ ужъ не мн любовница моя:
Не мой уже восторгъ въ восторгъ ее приводитъ,
И сладости уже съ другимъ она находить:
Уже со грядъ моихъ не я снимаю плодъ,
И съ нивъ моихъ не я сожну въ сей тучныи годъ,
Ево, саженна мной клубника насышаетъ,
Ево, а не меня пастушка восхищаетъ,
Не возвратятся дни протедшія весны:
Прошла ея любовь: проходятъ тако сны.
Прошли минуты т, мы въ кои цловались,
А съ ними и мои утхи миновались.
Скошенная трава уже не возрастетъ,
Увянувшій цвтокъ во вкъ не расцвтетъ.
О Дористея! Ты мя крпко поражаешь,
Твердивъ: ты горлиц въ любови подражаешь,
Но горлица въ любви любовнику не льститъ,
И отъ нево она съ другимь не отлетить:
Не будетъ никогда другова лобызати:
А ты ужъ не меня стремишься осязати,
Забывь, колико мн пастушка ты мила,
То помня чья теперь, не помня чья была,
Довольствуйся своей довольствуйся Исмной.
И се увидлъ онъ любезну со Алькменой,
И съ Тимократомъ тутъ: увидлъ, онмлъ:
Не громь ли надо мной, онъ мыслитъ, возгремлъ:
И живъ ли я еще! Я живъ и ето вижу!
Я паче смерти жизнь такую ненавижу.
Не мучься, вдай ты, что етотъ Тимократъ,
Пастушк сей женихъ а Дористе братъ.
Я ихъ сосватала, а онъ боясь отказа,
Чтобь не было о немь къ стыду ево расказа,
Что онъ пришедъ на нашъ прекрасный етотъ долъ,
Сорвати розу мня лишъ руку укололь:
Таился и тебя ко ревности подвигнулъ,
Докол своево желанья не достигнулъ.
Меня въ полуночи лучъ солнца осіялъ,
Отхлынуль отъ меня меня топившій валъ,
Болото вязкое въ минуту осушилось,
И сердче горестей въ минуту всхъ лишилось.
Бесдовавъ пастухъ и проводивъ гостей,
Остался въ шалаш съ возлюбленной своей:
А онъ горячности пастушки возбуждаетъ:
Пастушка пастуха взаимно услаждаетъ.
ЗЕЛОНИДА.
Гуляя говоритъ Евлампій Зелонид:
Я вс зрю прелсти въ твоемъ пастушка вид:
Не толь украшенны сея рки брега,
Не цвтоносныя зленыя луга,
Ни рощи липовы съ лужайками своими:
Прекрасны хоть они, не ослпляюсъ ими:
А на тебя когда пастушка я взгляну,
Почувствую я жаръ, почувствуя вздрогну.
Не вижу красоты подобной въ лучшемъ цвт:
Мн мнится что всево прекрасняй ты на свт,
И естьли я когда тебя драгая зрю,
Тревогу чувствую и весь тогда горю:
А прелсти твои мой умъ превозмогають,
И мысли, какъ магнить, желзо притягаютъ:
Какъ тучная трава къ себ стада влечетъ,
Мой умъ какь быстрый токъ къ теб стремясь течетъ:
Подобно такъ лтятъ цвты увидя пчелы,
Или по воздуху такъ пущенныя стрлы,
Однако отъ тово спокойство я гублю,
Скажи, пастушка мн: и я тебя люблю.
Сама я, можетъ быть, не меньше ощущаю,
И духъ тобою мой не меньше восхищаю.
Довольно я теб приятности кажу,
А что тебя люблю, во вки не скажу.
Тревогу ты мою драгая симъ сугубишь,
Однако мнится мн: меня ты мало любишь.
Я мало ли люблю, пастухъ дознайся самъ:
Съ тобою всякой день гуляю по лсамъ,
Съ тобою я однимъ хожу во вс дороги,
И при теб одномъ я въ рчк мою ноги:
Когда поутру ты во мой шалашъ войдешь,
Въ рубашк только ты одинъ меня найдешь:
Какъ будто съ двушкой я въ т часы бываю,
И что мущина тутъ, я часто забываю.
Такъ любишь очень ты? Да етова не мни,
Чтобъ кончилнсь тобой мои двичьи дни.
Къ чему же солнца свтъ, коль градъ съ небесъ валится,
Къ чему и ласка мн, коль жаръ не утолится?
Не сносно время то, мучительны часы,
Въ которыя я зрю прелстныя красы,
Когда они меня лишъ только истощаютъ,
И мн спокойствія ни чмъ не возвращаютъ:
И естьои отъ того мн только умерть,
Такъ я отъ сихъ часовъ тебя не буду зрть.
И овцы въ жаркій день палимы небесами,
Отъ жара лютаго скрываются лсами:
Убжище овцамъ во рощахъ хладна тнь,
А я тобой горю и во прохладный день.
Колико я съ тобой дружна, толь мн противно,
Что столько ты упрямъ: а то мн очень дивно,
Что ты моихъ рчей не можешь понимать.
Но естьли должно мн пастушки не замать,
Такъ рчи мн твои любезная жестоки,
Коль пити не могу, на что мн водъ потоки?
Довольно я теб что длати кажу:
Послушай, я еще ясняй теб скажу:
Пшеница на овинъ безъ жатвы не дается,
И само ни кому питье въ уста не льется:
Въ силки приманою влетаетъ воробй.
Ты щастливъ, я твоя, а ты еще рабй.
Влюбленна пастуха страсть больше не терзаетъ,
А онъ осмлився на все уже дерзаетъ.
БРАДАМАНТА.
Младая двутка не мысля ни о чемъ,
Играла на лугу со пастухомъ мячемъ:
Не по рабячьему мячемъ она балуетъ,
Коль проигрышъ ея, такъ онъ ее цлуетъ:
Коль проигрышъ ево, цлуетъ ужъ она,
Убытошна ль въ игр такая имъ цна?
Премнну сей пастухъ пастушку быти чаетъ,
И то въ лиц ея онъ ясно примчаетъ.
Скажи: пастушка, ты со мною здсь одна,
Мн тайну ету: вдругъ красна ты вдругь блдна
А мн твое лицо тмъ боле прелстно.
Скажи мн ето ты, мн ето не извстно,
И представляю я едино то себ,
Что стала кажется, миляе я теб.
А я миляй ли сталъ, или какь былъ я прежде?
Миляй. Такъ буди ты душа моя въ надежд!
Въ какой? Что здлаеть ты то чево хочу:
Прещастливъ буду я, коль ето получу.
А что такое то, иль ты тово не скажешь?
Со мной ты въ лсъ пойдеть, со мной въ лужайк ляжешь….
Послушай, Тиридатъ! Странна твоя мн рчь,
Коль Брадаманту ты съ собою нудишь лечь.
Такъ разв я въ глазахь твоихъ пастушка мерзокъ?
Не вижу етова, да вижу что ты дерзокъ:
И думается мн, что страшенъ ты теперь.
Такъ разв я змя или свирепый зврь?
Какъ камень ты тверда, а я какъ снгъ растаялъ:
И что я страшенъ сталъ я етова не чаялъ.
Ужасенъ нив градъ, на гибель колосамъ,
Лугамъ сухія дни, а втры древесамъ:
Во мрачныя часы овцамъ ужасны волки,
Когда подкрадутся. Сіи слова мн колки:
Я зрю что двку ты отъ стада отманя,
Подобно какъ и волкъ подкрался подъ меня:
Лукавство никогда съ любовью не согласно:
А я твои теперь обманы вижу ясно.
Съ начала сей весны ты сталъ о мн вздыхать,
А нын вижу я, что хочешь распахать
Лугъ чистый и смутитъ въ поток чисты воды,
И бурю навести, въ насъ красныя погоды.
Ведешь меня ко рву: я вижу твой обманъ:
И въ ясны небеса наводишь ты туманъ.
Туманъ наводишь ты, а я ищу дней ясныхъ,
Съ прекрасной говоря на сихъ лугахъ прекрасныхъ.
Не ради ль насъ краса долинамъ симъ далась?
А ты не для себя прекрасна родилась.
Не уговаривай меня пастухъ ты къ худу!
Или съ тобой мячемъ играть я впредь не буду,
И не пойду съ тобой гуляти никогда.
И съ етой стороны и съ той тобой бда.
Коль ты не склонишься, такъ я хоть жизнь избавлю,
И навсегда тебя, отъ дня сего, оставлю.
Судьба моя сіе, чтобъ былъ я бденъ, сиръ:
Такъ Флоры осенью литается Зефиръ.
Мятется двушка, дрожитъ она, рабетъ:
Пастухъ ласкается, а двушка слабетъ,
Послдній видя мигъ упорству своему,
И преклоняется въ любови ко всему.
А онъ вщаетъ ей какъ кончилась утха:
Ядра жевать не льзя не разгрызя ореха,
Такъ ты о скорлуп драгая не тужи!
Лишъ только етова пастухъ не раскажи.
МАРТЕЗІЯ.
Ревнуеть и пастухъ, ревнуетъ и пастушка:
Пастушка мнитъ, мила ему ея подружка:
А онъ съ которымъ онъ во дружб пребывалъ,
Ко пастуху тому подобно ревновалъ.
На воздыханья страсть перемнила смхи,
И на стенанія любовныя утхи.
Къ Мартезіи Филандрь не ходить во шалашъ:
Тоскуетъ онъ, а ей тоска равна и та жъ.
Клеонъ и Зелія совсмъ того не знаютъ,
Что горько ихъ они невинностью стонаютъ,
И видя что текутъ не прежнія ихъ дни,
Мнять только то о нихъ: поспорились они.
Мартезія на брегъ скотины не гоняетъ.
То Зелія ея подружка исполняетъ.
Страдаетъ ревностью пастушка сей вотще,
Но мучится Филандръ и боле еще.
Ни онъ и ни она другъ къ другу не подходятъ,
И больше ужъ ни въ чемъ забавы не находятъ:
Лишилксь радостей и всхъ любовныхъ нгъ,
Какъ рощи красоты, когда ихъ кроетъ снгъ.
И какъ подъ крышкой льда токъ водный не крутится,
И безъ журчанія подъ бременемъ катится,
Катятся такъ ихъ дни подъ бременемъ тоски,
Гд былъ зленый лугъ, имъ сохлы тутъ пески.
Всякъ день она и онъ во ревности тоскуютъ:
И зяблицы поя кукушкою кукуютъ:
Щегленка и чижа ни съ коихъ нтъ сторонъ,
И видятъ лишъ они толпы сорокъ, воронь:
Кричить на древ грачь, сова съ сычемь летаетъ.
Мегера на лугахъ прекрасныхъ обитаетъ.
Уже спустился Фебъ во волны глубоко,
Сестра ево взошла на небо высоко,
Мартезія съ одра вскочивша резко рыщетъ,
Бжитъ ко Зеліи, Филандра тамо ищетъ,
Но какъ она въ шалашъ ко Зеліи зашла,
Клеона тамо съ ней во шалаш нашла:
Клеона Зелія цлуя миловала.
Начто я Зелію, начто подозрьала!
И каяся она винится передъ ней.
А Зелія стыдясь незапной гостьи сей:
Съ досадой говорить: минуту чрезвычайну
Внесла ты въ мой шалашъ и зришь мою ты тайну,
Когда жъ увидла ты ето, скромна будь.
Ты другъ мой, такъ ты все что видла забудь.
Пастушка дружески съ подружкой разлучилась,
Но чужду зря любовь своей разгорячилась.
Какъ солнца лучь горитъ, пылаетъ онъ и зжетъ,
И въ полдни красоты двицы не брежетъ,
Подобно жаръ любви и женщинъ освщаетъ,
И безъ изъятія ихъ мысли восхищаетъ.
Какая двушка скрпиться возмогла,
Чтобъ сердца ей любовь зажечь не возмогла?
И естьли страсти сей котора ненавидитъ,
И образъ дйствія любовнаго увидитъ,
Вздрогнетъ и получитъ любовный жаръ она.
Отъ солнца тако свтъ заимствуетъ луна.
Мартезія ихъ зрвъ въ восток нжномъ тлетъ,
Подобно мурава въ Іюл едакъ плетъ.
Пгостився съ Зеліей отходитъ отъ нея,
И думаетъ она: кровь вся кипитъ моя:
Сей сладости ужъ я дней десять не вкушала,
Ниже такой себя я мыслью утшала.
Но умерщвленный мой духъ нын паки живъ:
Такъ веселъ ко брегамъ гонимый къ нимъ приплывъ:
И кажется ему, брегъ етотъ зленяе:
Подобно и во мн любовный жаръ сильняе.
Къ любовнику идетъ и чаетъ: онъ храпитъ,
Но лежа онъ въ одр томится и не спитъ:
Толпятся рыбы такъ во невод безводномъ,
Олени во лсу густомъ и непроходномъ.
Онъ вс мученія ихъ сколько есть терплъ:
Узрлъ Мартезію, узрвъ отороплъ,
Безъ сей пастушки онъ дни вка ненавидитъ,
И кажется ему: во сн онъ ето видить.
Не стуй ты Филандръ! А я теб скажу,
Что мы дурачимся и ето докажу:
И расказала все о Зеліи, Клеон.
Восторженъ радостью пастухъ сей бывшій въ стон,
Съ обихь тамо странъ усилилась любовь:
Исторія къ тому, Клеона, жгла имь кровь:
Ихъ жгло и то, что ихъ любовью дни горчились.
Они какъ огненно железо горячились.
АЛЬЦИДАІЯ.
О Альцидалія! Ты очень хороша:
Вщалъ сіе Климандръ — молчи моя душа!
И ты въ моихъ глазахъ, пастухъ, пригожь и статенъ.
А лутче и всево, что ты очамъ приятенъ.
Но сколь прекрасна ты, толико ты строга:
Свидтели мн въ томъ и рощи и луга,
И горы и долы и быстрыхъ водъ потоки,
Твои поступки вс безмрно мн жестоки:
Какъ роза ты, краса подобна ей твоя:
Воспомни, нкогда теб коснулся я,
Гораздо отдалась отъ паственнаго дола,
Какъ роза ты меня тогда и уколола.
А ты напредки такъ со мною не шути,
И нжныя любви умренно хоти:
Твои намднишни со мной Клитандръ издвки,
Гораздо дерзостны для непорочной двки.
Такъ ради жъ ты чево толико мн мила:
Иль ты мя жалила какъ лютая пчела,
Къ воспламененію моей бесплодно крови,
Когда единый боль имю отъ любови?
Имю боль и я, да нечемъ пособить.
На что жъ прекрасная другъ друга намь любить?
Чтобь быть довольными невиннымь обхожденьемъ.
На улій зрніе не чтится услажденьемъ:
На улій глядя я терплю я только боль,
А патаки не сть не вдомо доколь:
Чмъ буду больше я на патаку взирати,
И сладости сотовъ глазами разбирати,
Тмъ буду боле грудь жаломъ устрашать:
И въ страх патаки мн видно не вкушать.
Ломаютъ вить соты, какъ патака поспеть:
Тогда снимаютъ плодъ, когда сей плодъ созретъ:
Садовникъ не сорветъ незрлаго плода,
А мн шестьнатцать лтъ, такъ я еше млада.
Такъ я до времени оставлю дарагую:
Оставлю я тебя и полюблю другую.
Нтъ, нтъ, меня любя, меня не погуби:
Оставь ты ету мысль, меня одну люби!
Я больше отъ тебя любови не желаю,
Когда отчаннно тобою я пылаю,
Я жити не могу въ нещастной жизни сей,
И не хочу терпть суровости твоей.
Коль я теб пастухъ суровою кажуся — — —
Теперь еще свтло я свтлости стыжуся.
День цлый вить не годъ, такъ можно подождать
Коль можешь крпкую надежду ты мн дать,
Прийти ли мн къ теб. Мои собаки лихи.
Ихъ очень громокъ лай, мои собаки тихи:
Какъ солнце спустится и снидетъ за лса,
И не взойдетъ еще луна на небеса,
Такъ я — — куда? — — за чмъ? — — за чмь.? — — о крайня дерзость! — —
Прийду къ теб, прийду — — начто? — — на стыдъ и мерзость.
Любовныя дла старухи такъ зовутъ,
Которы безъ любви неволю живутъ,
Засохше дерево уже не зленеть,
А роза никогда младая не блднетъ.
Расходятся они и темной ночи ждутъ:
Она ждетъ радостныхь и страшныхъ ей минутъ,
А онъ исполненный пастушки красотою,
Внца желанью ждетъ и щастья съ темнотою.
ЛИКОРИСА.
Ко пастуху въ тни древъ сдша на колни,
Пастушка длала возлюбленному пни:
Съ другими говоритъ играешь часто ты,
Не нравятся ль теб другія ужь цвты?
Не хочешь ли меня ты вчно обезславить,
И лилію сорвавъ поруганъ стебль оставить?
Любовница моя измны не найдетъ,
Съ небесъ докол Фебъ отъ насъ не отойдетъ,
Докол освщать меня лучъ солнца будетъ.
Такъ Ликорису въ сей любовникъ день забулетъ,
Вить солнце въ сей же день сойдетъ во глубину,
Я ночью въ небеса на солнце не взгляну,
Но солнце укатясь изъ моря возвратится,
А Клеоменовъ жаръ ужъ вчно укатится.
Свидтельствуйте вы цвты, я кои зрю,
Что я измны ей по смерть не сотворю.
Свидтельствуйте вы сіе потоки рчны,
Что вс сіи слова мои чистосердечны!
Клянусь предъ вами здсь и моремъ и землей,
Что буду вренъ я до самой смерти ей.
Свидтели твои цвты сіи увянутъ,
А токи сихъ минутъ здсь больте течь не станутъ,
Мн знаки врности не едакъ докажи.
Я здлаю то все, лишъ только ты скажи.
Хоть втръ и встртится, плыви одной дорогой.
Я и быти не хочу ревнивою и строгой
Но естьли ставишь ты меня своей драгой,
Такъ меньше ты играй съ пастушкою другой.
Тучнйшая не льститъ меня чужая нива:
И толь я въ етомъ правъ, колико ты ревнива.
Когда съ другими я пастушками шучу,
Ты думаешь, я ихъ уже любить хочу.
Обманываешься, не то любви примты:
То яблонны цвты, а ето пустоцвты,
И яблокъ никогда они не принесутъ,
Такъ ложна мысль твоя, не праведенъ твой судъ.
Пастушка пастуха цлуетъ обнимая,
Багря, нжася, какъ роза среди Мая.
Въ очахъ любовника прекрасняй всхь она:
Блистаетъ между звздъ на неб такъ луна:
И солнечны лучи во жаркомъ самомъ лт.
Внушаютъ радости сладчайшія на свт.
Вкусивъ дражайщій плодъ любовникъ говоритъ:
Ахъ! Мало человкъ судьбу благодаритъ,
Имя таковы во младости забавы,
Важнйшія сто кратъ величія и славы.
Коль я въ моей любви не буду зрть измнъ,
Пастушка говоритъ: любезный Клеоменъ!
Коль буду я всегда довольна такъ какъ нын,
Не можетъ щастія быть больше и богин.
ДОРИМЕНА.
Тронула двушку любовная зараза:
Она подъ втвіемъ развсистаго вяза,
На мягкой мурав сидяща на лугу,
Вщаетъ на крутомъ у рчки берегу:
Струи потоковъ сихъ долину орошаютъ,
И водъ журчаніемъ пастушекъ утшаютъ:
Сихъ множатъ мстъ они на паств красоту,
Но уже тепер имю жизнь не ту,
Въ которой я, пася овецъ увеселялась,
Когда любовь еще мн въ сердце не вселялась.
Но дни спокойныя не вчно ль я гублю!
Не знаю я мила ль тому, ково люблю,
Куда мой путь лежитъ, къ добру или ко худу,
Не знаю, буду ль я мила или не буду.
Востала и сняла со головы внокъ,
И бросила она ево на водный токь,
А видя то, что онъ въ вод предъ нею тонеть,
Тонулъ и потонулъ, она то видя стонеть.
Андроникъ мя любить не будеть никогда,
Но прежде высохнетъ сея рки вода,
Ахъ! Нежель изъ ево когда я выйду плна:
Вода не высохнетъ, изсохнетъ Доримена.
Ты страсть любовная толико мн вредна,
Колико ты въ сіи мн стала дни чудна.
О коемъ пастух вздыхаю и стонаю,
О томъ, онъ любитъ ли меня илъ нтъ, не знаю:
А кто меня любя весь разумь свой затьмилъ,
Тотъ сколько ни пригожъ, однако мн не милъ.
Снной кос цвты прибытка не приносятъ,
Траву, а не цвты къ зим на сно косятъ,
Хотя въ очахъ они и больше хороши:
А мн возлюбленный миляе сталъ души:
И сколько мн онъ милъ, толико и прекрасенъ.
Безвстенъ мой мн рокъ и отъ того ужасенъ.
Когда Андроника любовь не заразитъ,
Такъ страсть моя меня въ пучин погрузитъ.
Смущается она, но время ей незлобно,
Андроникъ ставъ ей миль, ее любилъ подобно.
День жарокъ, кровь ея любовью зазжена,
Раздлась двушка, купается она,
Прохладная вода ей тло охлаждаетъ,
Но жаркія любви вода не побждаетъ.
Андроникъ въ етотъ часъ на берегъ сей пришелъ:
Сокровише свое незапно тутъ нашелъ.
До сихъ пастушка дней всегда ево чужалась,
Такъ будучи нага пастушка испужалась.
Не льзя при немъ ийти за платьемъ на травы:
И окунулася до самой головы.
Андроникъ отошелъ, но онъ не удалился,
И межь кустовъ въ близи Андроникъ притаился:
Пастушки на брегу онъ видитъ наготу,
Взираетъ на ея прелстну красоту,
И распаляется: а какъ она одлась,
Подшелъ Андроникъ къ ней: А доримена рдлась.
Не зрлъ я прелсти толикой ни коли,
Какую зрлъ теперь въ вод и на земли:
На суш на водахъ красы такой не зрится:
И наготу твою зря кто не разгорится?
Въ сей часъ я зрлъ тебя — — не льзя не закипеть,
Я больше не могу прекрасная терпть,
И утаить любви: тобой она зазженна.
Я буду щастлива иль буду пораженна.
Умру, когда слова пастушка погублю!
Живи, люби меня какъ я тебя люблю!
КОНСТАНТІЯ.
Константія любовь горячу ощущала,
И со мавриціемъ сойтися общала,
Въ неотдаленныя, но темныя лса,
Какъ скоро ясныя померкнутъ небеса.
Пришелъ тотъ часъ, она колико ни трепщетъ,
Но слова даннаго и жара не отмщетъ,
Лсъ мрачностью покрытъ и тьмою лугъ одтъ:
Уже прекрасная на сходбище идетъ:
Идущая туда она изнемогаетъ,
Но умъ восторженъ весь: такъ буря восторгаетъ
На воздухъ отъ земли легчайшій сильно прахъ:
Въ ней сильная любовь преодолла страхъ,
И всю во нжности стыдливость побждаетъ:
Горчитъ Константію и столько жъ услаждаетъ.
Дождливая лугамъ погода хоть строга,
Однако зленяй отъ дождика луга.
Сей часъ ей кажется всхъ паче мръ ужасенъ,
Но паче же всхъ мръ пріятенъ и прекрасенъ.
Пришла: пастухъ ужъ тутъ, о щастливый пастухъ!
Воскликнулъ онъ: утшь, утшь любовь мой духъ!
По что принудило тебя теперь мутиться!
Ахъ, дай Маврицій мн ко стаду возвратиться:
Отсрочь возлюбленный напасть мою, отсрочь!
Съ сей тьмою принесла и въ сердце тьму мн ночь.
Съ какимъ пришла ко мн жестокимъ ты отвтомъ!
А я тьмы ночи ждалъ съ тобою сердцу свтомъ.
Сюда въ другую ночь Маврицій я прийду:
Дай мн привыкнути ко страху, ко стыду:
Отважняе тогда я буду въ сей пустын,
Іюль, а не декабрь по мсяц іюн.
Не вдругъ, но предваренъ ко замерзанью лозъ,
Во ноябр въ лугахъ является морозъ,
Не вдругъ себ и снгъ жилище обретаетъ,
Покроетъ землю онъ, покроетъ и растаеть,
Не трогай ты меня коль я всево миляй!
И ты миляе мн всево, всево и зляй:
Не тако золъ Борей какъ море онъ терзаетъ.
Въ любви пастухъ кипитъ, пастушка замерзаеть.
Константія пришла не ласку мн явить,
Пришла Константія мя нын умертвить.
Не радуетъ меня любезная, печалитъ:
И лютая змя любовника не жалитъ.
О какъ маврицій ты, о какъ не терпливъ!
О рокъ колико мн сталъ нын ты гнвливъ!
Смягчись дражайшая! Пастушка хоть дичилась,
Хотя стыдилася, однако умягчилась,
И говоритъ ему: покорствую судьб,
Да только не на часъ вручаюсь я теб,
Такъ ежели меня Маврицій ты покинешь,
Ты душу изь меня неврностію вынешь.
Пускай разсядется долина подо мной,
Коль буду я прельщенъ во вки кмъ иной:
Пускай пожреть меня зіяющая бездна,
Коль мн опричь тебя явится кто любезна.
Ко мягкой мурав пастушку онъ ведетъ,
И устремляется съ куста сорвати цвтъ.
Рабеть двушка, рабетъ и стыдится.
Въ послдокъ на траву понудима садится.
Мн кажется еще не мрачно въ семь лсу,
Но я тебя ни чмъ ужъ бол не спасу,
Когда жъ ужъ больше я не властна надъ собою:
Довольствуйся пастухъ моею ты судьбою!
Зефиры дули ей въ растрепанны власы,
И умножали тмъ сей двушки красы.
Ему лицо ея давно уже приятно,
Но въ дйствіи такомъ приятняй многократно.
ПОРЦIЯ.
Младая Порція приятна и прекрасна,
Но столько же въ любви была она безстрастна.
То зная Калисенъ во страсти хоть киплъ,
Но не возможности до времеяи терплъ,
И мыслилъ такъ: мой духъ хотя о ней стонаетъ,
Что длать, коль она любви еще не знаетъ!
Еще, онъ думаетъ, малина не красна:
Не зачалась еще лть Порціи весна,
Не злены луга и снгъ еще не таеть,
И жавронокъ еще надъ паствомь не лтаетъ:
Но вдругъ услышалъ то, что нкакой пастухъ,
Вокрався въ сердце къ ней, плнилъ пастушкинъ духъ.
Груститъ онъ боле, грустилъ колико прежде,
Когда и стуя онъ быль о ней въ надежд.
Плеснетъ, онъ думывалъ, струя во берега,
Когда пройдетъ зима, освободивъ луга.
Хотя о Порціи то сказано и ложно,
Но Калисену быть веселымъ не возможно.
Онъ страстію еще мучительняй горитъ,
Шатается въ лсу, въ пустын говоритъ:
Къ чему ты Порція въ очахъ моихъ блисталась,
Когда ты ахъ не мн, когда не мн досталась!
На то ли ты огонь зажгла въ моей крови!
Я думалъ то, что ты не мыслишь о любви.
Невинной агницей по днесь тебя я ставилъ,
И непорочности твоей я время славилъ.
Какую вдомость я слышу о теб!
друрому отдано, что прочилъ я себ.
Мнилъ, будешь ты моя, но не моя ты стала:
Не ради ты меня какъ роза разцвтала:
Не я разгрызъ орехъ, не я ядро вкушалъ,
Другой, другой себя тобою утшалъ.
А я когда ево утхи вображаю,
Дурманъ и блену лишъ только распложаю.
Когда бъ любовникъ твой достоинство имлъ,
Такъ я бы ободрить еще себя умлъ:
А нын вижу я, стъ финики скотина,
И съ чистою водой совокупилась тина.
Но можно лъ было мнить, такой пастухъ сорветъ,
Хранимый Порціей ея прекрасный цвтъ!
Но здлалося такъ: оселъ ко смокв ходитъ,
И пищу сладкую на древ семъ находить.
Была ты Порція влюбляяся слпа,
Но нтъ уже ядра, осталась скорлупа.
Услышавъ Порція рчи, ету толь ей дику,
Во близости тогда брала она клубнику:
Является ему: за что меня бранишь?
Не винна я ни въ чемъ, а ты меня винишь!
Не знаю Калисфенъ сего я больше дива:
За что ты стремчешься какъ лютая кропива?
Или тебя въ сей часъ покинулъ умъ твой весь?
Но знала я любви, не знаю и по днесь.
А естьли искры я любови ощущала,
Такъ я единой то постел возвщала.
Услышавъ эту ночь смутилъ онъ больше духъ.
Не знаешь ли ты, мн который милъ пастухъ?
Не можно ни чево съ ево сравнять судьбою.
Я зрю ево въ сію минуту предъ собою.
О треблаженный часъ, не стуй же стня:
Такъ я тебя люблю, люби ты такъ меня:
Импоянится чево съ тобою мы желали.
Рекли: и искры въ ней пожаромъ воспылали.
ПАНТЕНИСА.
На паств двумъ сердцамъ любовь во сн не зрлась.
И вдругъ зажглась она, зажглась и загорлась:
Въ минуту въ той и въ той премна голов.
Пастушка, гд пасла, сидла на трав,
И сидячи она ягненка лобызаетъ.
Пастухъ открыти ей свою любовь дерзаетъ.
О естьли бъ двушка то здлалось теб,
Что я почувствоваль теперь тя зря въ себ!
Препроводилъ бы я свою въ утх младость,
И пребыла бъ со мной моя до гроба радость.
Я главнымъ бы часомъ сей жизни, часъ почелъ:
Онъ былъ бы для меня какъ патака для пчелъ,
Какъ дождикъ ради нивъ, когда въ поляхъ засуха:
Для Лизимахова то Пантениса духа.
Когда я подлинно пастухъ теб мила,
Тужу, что я давно твоею не была.
Онъ чувствуетъ любовь не знавъ любовной муки,
И Пантенисины цлуетъ нжно руки.
Почто любовь мя ты къ ней долго не влекла!
Въ веселіи бы жизнь моя давно текла.
Подобіемъ какъ ты по времени мороза,
Выходитъ изъ пучка прекрасна въ мн роза,
И распускается въ воздушной чистот,
Въ прелстной зрнію Зефира красот,
Когда весна сіи долины обновляетъ,
И Флора олтари въ лугахъ постановляеть,
Во цвтоносной сей долин, гд пасемъ.
Когда жъ драгая здсь мы жертву принесемъ?
Когда разсмотрится поступокъ твой подробно,
И впрямь узнаю я, что я мила подобно.
Сіе мн радости и больше приключитъ:
И ужъ меня съ тобой ни что не разлучить.
Увидя врность я не рчью, самымъ дломъ,
Предамся въ вкъ теб душею я и тломь.
Довольно ли къ любви единыхъ лишъ рчей?
Широкая рка въ источиик ручей,
Пшеница кажется въ начал намъ травою,
Нарцисъ и лилія во всход муравою:
Безъ перья видимъ мы во всякомъ род птицъ,
Во пух лишъ одномъ изшедшихъ изь лицъ.
Моя тобою кровь до нын не горла:
Велика страсть моя. Однако не созрла.
Созрй ея, созри, созрй скоряе страсть,
И дай скоряе мн вкусить желанну сласть!
Являй любовь, являй, что онъ не лицемренъ,
Что вправду любитъ онъ и будетъ вчно вренъ!
Произноси скоряй любовь сей сладкій плодъ!
Разлйся ты скоряй источникъ быстрыхъ водъ.
По сихъ рчахъ они въ кустарникахъ гуляютъ,
И боле еще другъ друга распаляютъ.
Пастухъ еще сильняй почувствовалъ любовь:
Сильняй еще и въ ней тогда кипла кровь.
Пастушка то узнавъ хотя и ужаснулась,
Но страшный видя сонъ пастушка не проснулась.
Не дйствуетъ ужъ руль, мчать лодку паруса,
И нанеслась на мль пастушкина краса.
Пастушка пастуху желанье увнчала:
Киплъ пастухъ, она кипньемъ отвчала:
И говоритъ по томъ: теперь твой жаръ жестокъ,
Но естьли сей когда замерзнетъ кипетокъ!
Когда всплыветъ на дн рки ложащій камень,
Тогда утихнетъ мой къ теб драгая пламень.
АРГЕЛIЯ.
Къ себ влюбяся ждетъ Аргеліи пастухъ,
Котораго она поколбала духъ.
Такъ паство ждетъ весны, земледльцы жнива,
Снять то, что свъ сулитъ и общаетъ нива.
Пастухъ разгоряченъ пастушкою горитъ,
И ждавъ ее въ шалашъ онъ ето говоритъ:
Восточная ззда, видъ лутчій темной ночи,
Взойди, взоиди скоряй и освти мн очи!
Тобою данная палитъ мою кровь рчь,
Прийди прийди скоряй, не дай мн сердца сжечь!
Я мышлю о теб, я весь горю тобою,
И не владю я ужъ боле собою,
Такъ ты мн слово давь, меня не обмани,
И слова даннаго ты мн не отмни!
Ты сердцу моему утхи предвщала,
Къ Павзанію прийти ты въ рощу общала,
И поручить ему прелстныя красы:
Я жду минуты той какъ ждутъ луга росы,
Какъ ждутъ на скокосъ себ съ косою ведра,
Или ужину съ нивъ и умолота щедра.
Воображаю я красу твою себ,
И прилпляюся я мысленно къ теб:
Въ изнеможеніи я страсти не крплюся,
Что жъ будетъ, какъ къ теб я дйствомъ прилплюся!
Восхитишь ты мою воспламененну кровь,
Взойдетъ на вышшую степень моя любовь,
Какъ солнце до сего дошедъ жарчайта знака,
Который на лугахъ зовемъ мы знакомъ рака.
Но естьли не прійдешь ты къ етой сторон,
Иль будешь ты пришедъ сопротивляться мн,
Такъ будешь моему всево ты сердцу зляе,
Колико ты. Всево на свт мн миляе.
Подобно изъ земныхъ исходитъ тако ндръ,
Ко Флор на луга противный бурный втрь:
А я красавицы приходъ моей считаю,
Часами, въ кои я какъ снгъ весной растаю.
Но се идетъ она ево увеселить:
Идеть она къ нему, кровь больше воспалить.
И усугубити ему въ любови щастье,
Разсыпать непогодь и разогнать ненастье,
Сама любовію нжнйшею горя:
По бур всходитъ такъ на небеса заря,
И дня приятнаго пгеддвріе являетъ,
А ожиданьемь дня уже увеселяетъ.
Отпрыгиваетъ такъ быть вткою сучокъ,
Такъ кажеть листики цвтка очамь пучокъ,
Въ густйши онъ идеть съ любовницею тни,
Аргелію къ себ сажаеть на колни.
Павзаній стыдно мн, что я пришла къ теб:
Не представляла я сей робости себ,
Въ которую меня отважности ввергаютъ:
Къ закланью агницы не сами прибгаютъ,
Не преклоняются къ сорванію цвты.
О коль я дерзостна, коль дерзостенъ и ты!
Ни рдись не трепщи, что я тебя милую,
И чувствуй лишь любовь! И такъ тебя цлую.
Но ты цлуешься и жмуряся глядишь.
Я жмурюсь отъ тово, что ты меня стыдишь.
Спокой любезная свои дрожащи члны,
Едины только зрять сіе древа злены.
Я въ дерзости моей стыжуся и тебя,
И липъ и сей травы, и ахъ, сама себя.
Но стыдъ Аргелію хотя и поражаетъ,
Однако жаръ ея и больше умножаетъ.
Духъ весь въ Аргеліи любовью воспылалъ,
И исполняется, чево пастухь желалъ.
ЦЕЛЕСТИНА.
Сидящій на гор приморской со любезной,
Во время тишины увеселяясъ безной,
Пастухъ любовниц сіи слова вщалъ:
Кто горести, какъ я, въ любви не ощущалъ,
Хотя препятствія въ любви воспоминаетъ,
Прямой горячности въ любви еще не знаетъ.
Тогда приятняй день, когда встаешь отъ сна,
Приятняй во своемъ начал и весна:
Когда гуляемъ мы въ позленломъ пол,
Въ начал злени приятства видимъ бол.
Могла ль бы тишина прелстна быти водъ,
Когда бы безъ премнъ и бурь прошелъ весь годъ.
Не возвышай пастухъ премны ты толико,
Чтобъ было щастіе мое тобой велико:
Не предвщай своихъ пастушк ты измнъ,
Когда не можешь въ вкъ ты мною быть забвнъ.
А естьли Валтазаръ теб когда прискучу,
Какъ рыба безъ воды томяся я размучусь.
Со Целестиною всегда я тщуся быть,
И не могу тебя до гроба позабыть.
Любовь моя не цвтъ и вчно не увянетъ:
Такъ пища никогда противною не станетъ.
Или забылъ ужъ ты мн молвленны слова:
Весна по перьвыхъ дняхъ уже не такова,
И посл насъ она не столько услаждаетъ?
На время знать тебя страсть нжна побждаетъ.
Не о любовницахъ я это говорилъ,
Я быліе себ, а не плоды варилъ.
Коль въ клтку я сажалъ поймавъ силками птицу?
Манилъ ли я тогда въ силки къ себ двицу?
Наскучитъ ли кому когда ево душа?
А ты мн такъ мила, колико хороша.
Какъ солнца жаркій лучъ во вки не простынеть,
Мой духь тебя по смерть драгая не покинетъ,
И не минется мой ко Целестин жаръ,
Докол буду я на свт Валтазаръ.
И я тебя во вкъ любезный не забуду,
И Целестиною лишать тебя не буду.
Коль долго я когда не зрю мой свтъ тебя,
Во т часы сама не помню я себя:
И всякой разъ тобой въ часъ оный огорчаюсь,
Когда съ тобою я любезный разлучаюсь.
На мысли ты моей всегда и въ день и въ ночь:
Твой зракъ отъ глазъ моихъ не отступаеть прочь,
Какъ воскъ во теплот, такъ я тобою таю,
И мыслію тебя повсюду обртаю.
Наполненна моя тобою голова,
Какъ мягкая въ лугу цвтами мурава:
И сердце такъ мое тобою распаленно,
Колико во огн железо раскаленно,
Имешь надо мной и ты подобну власть:
И описала ты мою своою страсть.
Владй моимъ любовь и сердцемъ ты и духомъ,
Увеселяй меня и зрніемъ и слухомъ,
И осязаніемъ! Пастушки слыша гласъ,
И видя предъ собой любезну въ оный часъ,
Ко осязанію пастухъ уже стремится:.
Пастушка нжною пріятностью томится,
И утомленна съ нимъ отходитъ во кусты
Приморской той горы во ивники густы.
Готовитъ имь Еротъ тамъ новыя успхи,
А мягкая трава любовникамъ утхи.
ЗАИДА.
Примтилъ Кассій, то, ево Заида любитъ,
Такъ онъ горячу къ ней свою любовь сугубитъ,
Кидается къ нему ея умильняй взоръ,
Приятняй съ нимъ ведетъ пастушка разговоръ,
Различныя ему отличности являетъ,
И многое ему пастушка дозволяетъ.
Даетъ себя ему она пощекотить,
И съ нкой дерзостью съ собою пошутить:
Поцловать себя не рдко допущала,
Хотя притворствуя лицо и отвращала.
Не рдко говоритъ ему обинякомъ,
О чемъ груститъ она, и думаетъ о комъ,
И что она уже и паство ненавидитъ,
Когда любезнова день цлый не увидитъ.
Зазженъ огонь зазженъ во ихъ младой крови,
И ко взаимственной готово все любви:
Взаимственно пастухъ пастушк подражатель:
Ко желтымъ колосамъ готовится такъ жатель.
Готовится пастухъ рвать розовы цвты,
Снять вишни съ дерева, изъ улья взять соты:
Прельщенъ какъ онъ Зефиръ ясминными духами.
Гуляли въ красный день пастушки съ пастухами.
Не пало съ небеси еще въ луга росы,
Но ужъ приближились вчернія часы:
Минуты ближатся, чтобъ солнцу укатиться,
Пора ко шалашамь пастушкамъ возвратиться.
И Кассій съ двушкой любя ее давно,
Задумавшись идетъ: въ ум у нихъ одно:
Отстала двушка пастухь остался съ нею.
Заида я теб едва сказати смю,
Что въ сердц ахъ моемъ скрывалося по днесь:
Послушай ты, а мы уединенны здсь,
И стны видны намъ строенья разваленна,
Коль ты подобной мн любовью распаленна,
Пойдемъ туда! Зачмъ пойдемъ? Войдемъ туда!
Не длай Кассій ты мн етова стыда!
Войдемъ дражайшая, скончай мою ты муку!
Пастушка пятится, пастухъ ея взялъ руку,
И во развялииы прекрасную ведетъ:
Пастушка съ пастухомъ въ развалины идетъ.
Пастухъ воспламененъ, пастутка малодушна,
И стала пастуху противяся послушна.
Вкушаетъ ягоды во алчности своей,
До етова часа невдомыя ей,
И говоритъ по томь: о время ты мн грозно!
Ахъ, что я здлала! Я каюсь только позно:
Должна была свой жаръ я больше умрять,
Дабы невинности своей не потерять,
Но сорванъ ужъ левкой и лилія увяла:
Затьмилось то тобой, чмъ прежде я сіяла,
Одной ли лишъ теб пришла сія чреда?
Я быти таковой не мнила никогда.
Ты стала мн теперь и прежняго миляе.
Остивъ двушку пастухъ уже смляе.
И хочетъ онъ еще пастушку разманить.
Пастутка етова уже не премнить:
Пускай ты здлала, что двк не прилично,
А естьли учинишь ты дло то вторично,
Не потеряешь ты ужъ больше ни чево.
Ахъ, я лишилася тобой уже всево!
Почто съ тобой пастухъ я прежде не дичилась,
И ахъ, почто почто я столь разгорячилась!
Зажглась и въ пламени забыла весь я страхъ,
И вспомнилась, когда узрла вь пепл прахъ.
Заида пастуха хотя и обвиняетъ,
Но зная, что ему безъ пользы все пняетъ,
И немогущая по прежнему ужь быть,
Хоть горести сея еще не льзя забыть,
Взирая на свою уже невинность мертву,
Вторично пастуху себя даеть на жертву.
ЛАРА.
Былъ нкто: скромность онъ гораздо ненавидлъ,
И брдиль онъ то все, что только онъ увидлъ,
А отъ того ни съ кмъ ужиться онъ не могъ.
Пастухъ онъ былъ: болталъ и збился посл съ ногъ,
Луга своимъ овцамь почасту промняя.
На всхъ болталъ лугахъ скотину пригоняя.
Пришедъ на новый лугъ не всмъ еще знакомъ,
Ужъ мыслить вымолвить худое что о комъ.
Увидлъ нкогда любви онъ нжну томность,
Вотъ способь оказать ему свою нескромность!
Онъ щуку мнить поймавъ варитъ соб уху:
Къ едва знакомому подходитъ пастуху:
Расказывалъ ему: онъ видлъ то и ето,
И другу онъ ево мрачитъ сей встью лто.
Пришлецъ сей тихія ручьи возволновалъ.
Мльчайшая струя Дамоклу бурный валъ:
Уже предъ нимь цвты приятства не имли:
Зефиръ Бореемъ сталъ, дубровы зашумли.
Чьево не возмутитъ такая сердца всть!
И что на свт семъ сего тяжел есть!
Такъ небо ясное въ полудни помрькаетъ,
Когда ко ужасу въ тьм молиія сверькаеть,
И псней соловей сокрывся не поетъ:
Втръ вержетъ шалаши и нивы градъ біетъ.
На вышшихъ бдствіе Дамоклово стпеняхъ,
Ево любовница сидла на колняхъ,
У пастуха свою грудь нжну оголя,
Себя и пастуха подобно распаля.
А дерзкая рука пастушку миловала,
Когда любовника пастушка цловала.
Дамоклъ мученіе несносно ощущалъ,
И жалобы свои дубров возвщалъ:
И слышать не хотлъ о ревности я прежде:
Въ такой ли съ Ларою любился я надежд!
Другой иметъ то, что прежде я имлъ:
Тобой неврная весь разумъ мой омллъ:
Жарчайше для меня Іюнни дни блистали:
Не зрлъ я осени, и ужъ морозы стали,
Не пожелтли здсь зленыя луга,
А на лугахъ ужо насыпаны снга.
Преддверья не было къ сей лютой мн премн:
Не портилось ни что, и вижу все во тлн.
Отъ друга упросилъ, дабы кто то сказалъ,
Нещастіе сіе ясняе доказалъ.
Болтаетъ сей пришлецъ, языка онъ не вяжешъ.
И въ паств Ларина любовника онъ кажетъ.
Но кто любовникъ сей? Дамокла кажетъ онъ,
Прошелъ престратнйшій прошелъ Дамокловъ сонъ,
И боле душа ево не волновалась:
Возникли радости и ревность миновалась.
И какь онъ агницу потерянну нашелъ:
Къ любовниц своей, обрадованъ, пошелъ:
Сошли снга долой съ полей истаяваясь:
Въ мчт ползла змя, мчтою извиваясь.
Онъ Лар расказалъ мчтаніе свое,
Она ево журитъ за мнніе сіе:
А онь отвтствуетъ: ково кто любитъ мало,
Тово и ревностью ни что ни позамало,
А я любезную всхъ паче мръ люблю,
И сей любви доколь я живъ, не истреблю.
Тобою мн судьбы не изъясненно щедры:
Вокореняются подобіемъ симъ кедры,
Своихъ достигнувъ силъ по возраст своемъ,
Какъ ты дражайшая во сердц въ вкъ моемъ.
И я возлюбленный люблю тебя подобно,
Однако вить любить безъ ревности удобно.
Сумароков Александр Петрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Эпиграммы, Сумароков Александр Петрович, Год: 1787
  2. Притчи и сатиры, Сумароков Александр Петрович, Год: 1781
  3. Надписи, Сумароков Александр Петрович, Год: 1787
  4. Элегии, Сумароков Александр Петрович, Год: 1787
  5. Оды разные, Сумароков Александр Петрович, Год: 1787
  6. Загадки, Сумароков Александр Петрович, Год: 1781
  7. Преложение псалмов, Сумароков Александр Петрович, Год: 1781
  8. Эпитафии, Сумароков Александр Петрович, Год: 1787
Электронная библиотека