Н. В. Успенский
ЕГОРКА-ПАСТУХ
I
ВСТРЕЧА В ЛЕСУ
II
ОТЕЦ И СЫН
III
ПОПЫТКА
IV
СВАТЫ
Егорка-пастух, Успенский Николай Васильевич, Год: 1871
Время на прочтение: 50 минут(ы)
Успенский Н. В. Издалека и вблизи: Избр. повести и рассказы / Сост., вступ. ст. и примеч. С. И. Чупринина.— М.: Сов. Россия, 1986. (Сел. б-ка Нечерноземья).
Был осенний вечер. Невдалеке от села Лебедкина, на опушке леса, сидел красивый парень, лет двадцати двух, в худом стареньком армяке, в низенькой шляпе, украшенной лентами. Он вил кнут, напевая песню и посматривая на табун барских лошадей, пасшихся в глубине леса, подле него лежал мешочек с хлебом, горсть пеньки с прядями конских волос и новый, недоконченный лапоть.
Солнце уже закатилось. Изредка моросил дождь, на верхушки дерев с резким щебетом взлетали дрозды, на пасеке за оврагом, тянувшимся посреди леса, громко лаяла собака. Парень окончил свою работу, снял кафтан и, положив кнут на плечо, начал обходить табун. Вдруг из-за оврага показалась крестьянская девушка в красном платке, в набойчатом, холстинном сарафане, босиком. Зорко оглянувшись кругом, парень подошел к девушке.
— Ты кого ищешь?— спросил он.
— Я так… за грибами…
— Теперь темно… не найдешь грибов…
— Ну, я так похожу…
— Ты чья? из какого дома?
— Из Губарева… Воробьевская…
— А! это что на молотилке подает,— говорил парень, идя рядом с девушкой,— что ж, он твой отец?
— Отец.
— Я и тебя словно видал… Что ж, вы хлеб-то весь свозили?
— Не знаю… там возят…
— Ты небойсь уморилась, ходивши… пойдем — посидим…
— И-и! что ты!
— Да что ж? Ничего!
— Тебе пора лошадей гнать.
— Ничего! если бы подле села,— там управитель, али сам барин увидал бы, а тут один солдат на пасеке…
Лошади, почуяв время домой, подняли головы и начали ржать. Пастух громко хлопнул кнутом, и табун, фыркая, начал опять щипать траву.
— Садись вот сюда — на кафтан.— Парень и девушка сели.— А я вот тут один стерегу… дали было малого, да он только верхом разъезжает на лошадях, совсем мне не нужен…
— Тебе бы вдвоем веселей: бывает, какая забежит в хлеб, тебе не справиться…
— Экая ты! одному лучше… ты не знаешь… Вот мы с тобой теперь вдвоем… А кабы малый-то был, нам бы не пришлось посидеть…
— Да что ж я сижу-то?— улыбаясь, проговорила девушка,— разве от этого какая…
— Да нет… все-таки… А что б ты ко мне почаще ходила?— вдруг спросил парень.
— Зачем же я буду ходить?
— Да так… может, спознались бы,— а может, я и женился бы на тебе…
— Нет! тебе жениться не придется на мне… я уж пропита!
— Когда пропита? кому пропита?
— Еще прошлый Микитий — Краюхиным…
— Знаю Краюхиных… уж не за Ваньку ли?
— За него…
— Вот оказия-то!..
— Да я бы вовсе не хотела… Знамо дело, все батюшка с матушкой… Они там — приставили свечку к образу, помолились, выпили штоф… а наше дело девичье, вестимо: только смотри на них…
— Ты бы сказала, что не пойду! Ведь жених твоего ногтя не стоит…
— Эхма! Отец с матерью боем убьют! скажут, исхарчились: тоже десятую пили за меня под телегой, на ярмарке. Сват-то скажет, все вывороти… заплати, а нам где ж взять? Мы уж весь двор сожгли… Лебеда была, соломки-то нет, топить нечем… К воротам маленько двор похож на двор, а сзади нет ничего…
— Слышь! тебя как зовут?
— Прасковья. А тебя как?
— Был Егор. Вот что! выходи за меня замуж! Я навек буду у барина служить. Нам с тобой ни дома не надо, ничего не надо!.. Будем лошадей стеречь… А на жалованье я тебе куплю панёву, и платок, и полушубок… мы зимой будем жить в господской избе… нанимают же кухарку, ты будешь варить щи нам… А летом мы с тобой вот тут… ты будешь невод вязать, а я лапти плесть… Ты знаешь, я сам из бедного дома… ты думаешь, как бы богаты были, разве пошел бы лошадей стеречь?..
— Ведь пропита-то я!.. батюшка с матушкой ну-ко будут бить… они у Краюхиных взяли две четверти ржи… отдать нечем, а как меня отдадут, сват-то, может, простит…
— За рожь я заплачу!— подхватил парень,— я по три цалковых получаю, значит два месяца только послужить… Это ничего!..— Парень помолчал,— ну, что же, будешь отказываться от Краюхиных?..
— С чево ж…— задумчиво произнесла девушка,— у тебя отец с матерью есть?
— Матери нету… один отец… он камни в горе копает… один живет… мазанка у нас небольшая есть… почесть вся завалилась.
— А ну-ко я останусь в девках?
— Экая ты! разве я с тобой смеюсь?.. ты скажи прямо, пойдешь за меня аль нет? люб я тебе аль нет?
— Неужли ж?.. не с Ванькой сменить…
— Тебе за ним пропадать надо!.. где ж тебе сжиться с ним?.. он словно блажной… а ты как маков цвет…
— За него и Ганька не пошла Андрюшина… Еремины тоже отказались… девки ни к себе уперлись…
— Что ж? упрись и ты…
— Беднота-то одолела! Ты не поверишь, мы всю зиму-лебеду ели… и той не было: покупали да за заработки брали у барина…— Девушка вздохнула.— Вишь, у тебя дома-то нет… наши не отдадут!.. Чем же ты будешь играть свадьбу-то?.. ведь надо попу три цалковых заплатить… а там вина купить…
— Экая!.. Поп наш добрый!.. вон его две лошади ходят в табуне. Я у него взял полтора цалковых, я ему отдам назад…
— Что ж только-то?
— Да что нам расход? Нам вся сила перевенчаться… а это пить-то… пускай кто хочет, тот и пьет…
В это время лошади захрапели и столпились в кучу: на опушке леса показались два волка. Парень схватил кафтан и направился к табуну.
— Постой, постой!— закричала девушка,— я с тобой…
— Не робей!.. они вон пошли… кабы тут овцы, а с лошадью где же ему справиться? они завсегда в эту пору выходят… мне уже не впервой…
— Ах, грехи тяжкие!— вымолвила девушка.
— Я верхом не сяду… иди подле меня. Я до гумна тебя провожу, а там ты пойдешь себе…
Парень замотал веревку на шею лошади, которая была привязана к дереву, и повел ее в поводу. Табун устремился по направлению к селу через овраг.
— Ну, так слышь,— говорил пастух при прощании,— я ноне же пойду к своему отцу… ты будь на своем слове верна… а уж я свое дело сделаю…
Парень сел на лошадь, гикнул и скрылся за барским гумном.
Поздно вечером пастух стучался в окно мазанки, стоявшей на краю деревни Чернолесок, которая разделялась от села Лебедкина небольшой речкой. Ночь была светлая, единственное окно мазанки ярко блестело против месяца.
— Отвори, батя!
В избе закряхтел старик.
— Ты что?
— Да так пришел… рубаху сменить.
— Зажечь-то нечего,— отпирая дверь, говорил старик.
— На что? авось месяц…
— Ты поужинал?
— Неужели ж не евши приду… ты сам-то небось дня три не ел…
— И то, парень,— сказал старик, садясь около печки и почесываясь,— намесь цалковый-то ты принес, два пуда купил, увсе вышло… Кажись, один живу…
— Один!— подхватил сын, закуривая трубку в переднем углу,— ведь у тебя хлёбова нет, и кашки-то не бывало… ешь один хлеб,— вот оно и скоро выходит…
— И чудно, братец ты мой,— проговорил старик,— как это скоро выходит! Кабы скотина была, живот бы не болел, а то нет ни поросенка, нет ни ягненка…
— Ты что ноне работал?— спросил сын.
— Работа одна: всё камни копаю, ноне чуть глиной не придавило… Анадысь вот случай-то, я тебе расскажу: пришел я к яме, а в ней сидят два волчонка… хотел я их пыймать, в город отнесть, да подумал: волчица житья не даст… она запах чует… так и не трогал: гидай их голова!.. Вот солюшки нет, горе мне… беда, да и только…
— Тут не про соль дело! я к тебе пришел маленько погутарить…
— Об чем? говори! аль тебе плохо жить?..
— Оно жить-то мне покуля ничего! Да вот ребят-то всё женят… а ты меня не женишь…
— Эх, Егорушка,— воскликнул старик,— кабы ты знал, как моя душенька болит об тебе… ты думаешь, я сам не смекаю… я у горе-то копаю, копаю, а все об тебе думаю… Люди запивают… Вон намесь Терехины усплений пили… а я пошел на ярмарку лычек купить, иду мимо-то — они гуляют… Я и вздумал об тебе… Вот кабы мочь была, я б не хуже людей разгулялся…
— Не тужи, батя… ты смотри.
— Что нам с тобой смотреть? Нам кабы господь послал по смерть хлеб-соль,— и слава богу…
— Эко, батя… хлеб-соль — хлебом-солью, а дело само собою. Вот нас с тобой двое, ты меня не бил никогда, жили мы с тобой ладно… Надо правду сказать: полюбилась мне девка…
— Где же это?
— Воробьевская… знаешь, у Губаревых…
— Как не знать! Эх, братец ты мой: голь на голь — что ж выйдет?
— Оно голь-то голь, батя! а ведь мы с тобой с голоду не помираем… авось господь! И ты живешь, и я живу… Вон ноне всю зиму лебеду ели, а живы остались… Будем оба с женою работать,— наймемся куда… а ты посмотри у работниках: каши невпроворот… еда хорошая… а что ж нам еще надо? Мне девку жалко… Ее пропили, за Ваньку косорылова… а девка-то какая!
— Так-то так, Егорушка, Краюхины люди богатые, а нам-то с чем свадьбу сыграть? ведь у нас куда ни кинь — везде клин, нет ничего!.. вон путо нашел, другой год им подпоясываюсь… а кафтанишко — в добрые люди и показаться нельзя… да уж и стар стал… хорошо, как глиной пришибет? а ну-ко нет?.. я и сяду на твои руки?.. а ты беден, хозяйка еще бедней…
— Эх, батя! дай пожить мне-то! все у нас будет: я буду служить старательно, попрошу управителя, он прибавит жалованья и тебя куда-нибудь возьмет — лес, что ль, караулить… авось как-нибудь проживем… жена будет помогать…
— Оно, вестимо, так,— ободрясь, продолжал старик,— что ж? лес караулить — это бы ничто!.. А ведь я ломом-то долблю, долблю — рук не подымешь, придешь домой, ляжешь на печку, поясница так и ломит… Как же это нам быть-то?
— Да ты уж не хлопочи, я оборудую дело… только слухайся меня: ступай ты завтра к Губаревым свататься, наперва приходи ко мне в лес, я ранехочко у приказчика выпрошу пару цалковых… Ты купи вика и ступай, запивай за меня… потому, я тебе сказываю, девке идти не хочется за косорылова… мы с ней устрелись в лесу… она за грибами ходила… Девка, одно слово, смиренная… супротив этой девки весь свет выходи — не найдешь… Что ж я буду так жить? Ты помрешь, кто меня женит? И запить некому будет…
— Оно ничего… Что ж, когда такое дело?.. вот маленько у меня не докопано до сажени… десятский приезжал, кричал, кричал…
— Авось докопаешь! Ступай, да и раз! там уж запой был… отдадут за Ваньку — девка пропала… а она мне говорила, что со всем согласьем… дело насчет, значит, родителев…
— Вот что, малый: куда ж мы ее приведем-то?
— Толкуй там, куда приведем… а у них-то что? одни ворота… двора-то нету… весь сожгли…
— Стало быть, вы промеж себя будете жить?
— А то что же! Я не во двор ее веду, а будем жить по людям, и ладно…
— Это так…— доставая тавлинку, заметил старик,— ну что ж… пожалуй…
— Вот что, батя: однова дыхнуть, жени меня на Параше… дюже будет хорошо!.. Ну, я пойду… завтра поране вставай…
— Эх, Егорушка,— говорил старик, провожая сына,— я б тебя на ком хошь женил, мочи-то не хватает…
Рано утром Ефим, так звали отца пастуха, зашел к сыну в лес, взял деньги и отправился в деревню Воробьевку, до которой считалось от Лебедкина не более двух верст. На пути в кабаке, стоявшем на большой дороге, он купил водки, белого хлеба и середку ветчины.
Ефим вошел в дом невесты, сложив провизию в сенцах.
— Что, хозяин дома?— спросил он, помолившись образам.
— Тебе что надо?— спросила хозяйка.
— Да я так пришел: мне повидаться надо.
— Тебе насчет чего же надо-то?
— Да так! поговорить насчет одного дела.
— Ты откудова?
— Чернолесский. Вскоре вошел хозяин.
— Доброго здоровья!— сказал он,— тебе что надо?
— Тут… насчет своего дела…
— Об чем же?
— Да насчет, примеру, девки…
— Какой девки?
— Силич, твоей.
— Моя пропита!
— Мало что есть! вот мы поглядим, как дело пойдет… Ефим отправился в сени, принес оттуда провизию
и, становя ее на стол, проговорил:
— Тут вот что!..
— Да это мы видали виду-то,— возразил хозяин, с пренебрежением глядя на закуску,— у нас не такие бывали: и яблок принесут и арбузов… что твоей душе угодно… Только нам теперь не до этого… я уж готовлюсь к свадьбе: вон и ржицы на солод приготовил, бражку затеваем…
— Эх, брат!— воскликнул Ефим, развязывая провизию,— люб-нелюб — повидался…
— Да что, брат ты мой, повидался… у нас уж два года дружелюбие идё с Краюхиными…
— Опоздал, батюшка, опоздал!— заговорила хозяйка, становя чугун в печку,— мы уж никак больше году с Краюхиными знаемся… и дары уж отдали.
— Мало что отдали!— сказал Ефим,— хлеб-соль во сне хорошо, а наяву еще лучше…
— Ну так что же, брат ты мой?— сказал хозяин, садясь за стол,— в чем же у нас будет дело? ты чей, откулева?
— Да я — чернолесский… Ефим… А у мня малый есть, Егорка, знаешь, в Лебедкине у барина лошадей стережет…
— Знаю, знаю… Так что ж, значит, куда же это вы мою Параньку хочете взять? ведь я дом-то ваш знаю: мой хорош, а ваш еще ловчей!..
— Э! братец ты мой любезный!— держа в руках штоф, заговорил Ефим,— и через золото слезы льются, я слыхал… Я ведь не в дом беру, а просто за Егорку: человек дорог!.. Парень тебе известный: вокруг вас другой год живет…
— Живет-то живет… ну-ко, садись за стол: там видно будет… что с тобой делать. Подноси… ну, пей сам.
— Дурья голова!— завопила хозяйка на мужа,— что у тебя горло-то как бёрда! что хошь пройдет… И рад, родимец те растяни, что вина принесли… а забыл, что девка давно пропита…
— Э! гость на гость, хозяину радость… во всем воля божия!.. вот Еремины опили, может быть, десятерых… а нам по бедности только другой пришелся…
— Я не к чему что,— держа перед хозяином стакан, говорил Ефим,— не знаю, как имя, отчество…
— Был Кузьма,— сказал хозяин и обратился к жене,— ты бы посмотрела на улице да хлудом дверь-то заперла… неравно сваты придут… Краюхин ноне Параньке говорил… То-то, стало быть, баба дура!
Хозяйка заперла дверь и возвратилась в избу.
— Садись, сват!— продолжал хозяин, обращаясь к Ефиму,— мы попросту… мы народ бедный… Аксинья! порежь ветчинки-то…
— Я сам, малый, бедный, не рассказывать тебе,— объяснил Ефим, присаживаясь на коник,— у вашего же барина камни копаю… Только вот что я тебе скажу… Нет! давай выпьем по другой… Просим покорно!
— Отрежь ребрышко,— сказал хозяин жене.
— Вся для вас!— указывая на ветчину, объявил Ефим,— дело, видишь, какое: лежу я на печке, Егорка приходит мой и пересказал мне, что твоя девка больно полюбилась ему…
В это время вошла Параша с коромыслом, увешанным рубахами.
— Здорово живете!— сказала она гостю, проходя к печке.
— Здравствуй, касатка!— проговорил Ефим, глядя на девушку,— стало быть, твоя дочка?— спросил он хозяина.
— Моя…
— Ну, я и говорю,— продолжал Ефим,— куда ж нам, говорю?.. не сыграть нам свадьбы… а он вон как: ‘У меня управляющий нипочем! Взял пару цалковых, ступай, говорит, запивай! Вот тебе вино, вот тебе и середка…’ Удалой парень зародился…
— Знамо! что говорить?— сказал хозяин,— по душе на что лучше! Только как же, сват? где же мы свадьбу-то играть будем?
— Матушка!— шептала за перегородкой девушка своей матери,— это пастухов отец?
— Он…
— Я видала парня-то… он малый хороший… я за него с радостью пойду!
— Погоди ты, девка, дай послушать, что говорят.
— Да, вишь, он хитрый какой,— продолжал Ефим,— беру, говорит, не в дом, а себе…
— Значит, по людям?— спросил хозяин,— а мы-то где ж при старости будем?
Ефим замялся, взял в руки штоф и проговорил:
— Ведь это и так сказать, это дело его! лишь было б согласие!.. ведь не нам с тобой жить… Ну-ко, сватенек, давай еще по одной…
В это время на улице раздался стук в дверь… ‘Отпирай, сват!’ — кричали несколько голосов…
— Я тебе говорил!— воскликнул хозяин, сердито смотря на жену,— это что? Беги посмотри!
— Ах, провал тебя возьми, они, и то они!— объявила хозяйка, входя из сеней в избу…
— Ну слухай, сват,— сказал хозяин Ефиму,— ты сядь поди к печке… кабысь насчет колес пришел… Аксинья! прибирай! поставь посуду-то на полку… возьми середку… поправь скатерть…
— Это кто же?— боязливо спросил Ефим, отправляясь к печке…
— Экой ты, братец ты мой! Сваты…
— Что ты врешь?
— А ты как думаешь об Параньке? За ней бяда что народу!
— Батюшка!— объявила девушка, подходя к столу,— ты меня лучше не отдавай за Ваньку… вот тебе Христос, не пойду за него! За Егора — пойду!..
— Ну, ну! знать, не учена давно?
— Ты забыла,— подхватила мать,— что у отца с матерью на гумне-то?.. кладушка одна…
Параша ушла за перегородку и села на кровать. Между тем Ефим, сидя у печки, рассуждал сам с собою:
‘Вот оно, значит, молодо-зелено… Послухал Егорку — и наткнулся… Ну, да что ж?.. я ни в чем не повинен… плохого ничего не сделал…’
Толпа мужиков и несколько баб, держа в руках жбаны с вином, ковриги хлеба, пироги, завернутую в скатерть баранину, стояли на крыльце. Хозяин без шапки встретил гостей, умильно говоря:
— Добро пожаловать, добро пожаловать…
— Мы маленько припоздали, сват,— заговорил сам Краюхин, одетый в дубленый полушубок,— за вином долго проездили: в город посылали… я хотел тебе удружить.
— Ну, благодарим на этом,— сказал хозяин.
Мужики вошли в избу, помолившись богу, снова поздоровались и начали раскладывать свои припасы на столе.
— Это чей же у вас такой?— спросил Краюхин, кивая на Ефима.
— Да чернолесский… пришел было передки поторговать… Человек тоже бедный…
— Что ж?— заметил Краюхин,— не замай… Ну что ж, сватики,— обратился Краюхин к хозяевам,— стало быть, с богом! пора помолиться в последний раз…
— Что ж?— плаксиво сказал хозяин,— давай бог час! Аксинья! вздуй огоньку, зажги свечку…
— Слава богу!— продолжал Краюхин,— попили винца вдоволь… дело сладили…
Хозяйка приставила к образу свечку, и все начали молиться в землю, приговаривая: ‘Христос господь, божия матушка!.. Сам Миколай-угодник и все родители…’
— Просим покорно! сват! что ж не садишься? мы пришли тебя угощать… И ты, сватьюшка… двигайся, двигайся дальше…
— Мне было некогда,— проговорила хозяйка,— ну, я сяду поближе: придется подать…
— Чего тут подать? у нас все тут есть. Дядя Евлам-пий! развязывай! Крой пироги-то…
Краюхин, стоя перед столом, расчистил свои усы, потер пальцами по животу, встряхнул волосами и взял в руки штоф.
— Просим покорно!..
— Пей, сват, сам,— сказал хозяин,— что в руках, то в устах…
— Ну, стало быть, будьте здоровы…
Остаток капель Краюхин брызнул в потолок, постучал опрокинутым стаканом себе по голове и объявил: ‘Вот так, чтобы наши молодые попрыгивали…’
— Пошли господи!
— Его святая воля!
— Помоги бог, что задумали, загадали…
— Авось невеста идет не куда-нибудь, а в богатый дом…
— Мы ее не обидим!— сказал Краюхин,— у нас и так баб мало… работой неволить не будем… была б только почетница…
— Своим добром хвалиться грех,— заметил хозяин, доставая кусок баранины,— а мы за ней плохого не замечали…
— Даст бог, заживем знатно…
— И жених — малый смирный…
— Я тебе, сват, по истинной правде скажу,— объявил Краюхин,— вот ему восемнадцать лет, и от него вот чего не видал… просто красная девка…
— Маленько лицом не вышел,— заметила хозяйка,— ну да стерпится — слюбится… Народ болтает, что он какой-то блажной…
— Это, я тебе скажу, природа такая!— воскликнула мать жениха,— на ем, должно, была младенческая…
— Да и насчет работы ничего…— подхватил Краю хин,— вот за водой все он ездит… это уж работа за ним… Ну, маленько недосмыслит чего, знамо, парень молодой… мы сами молоды были… Вон нонче умные-то понадели красные рубахи, пояса с махрами, лосные картузы — словно господа. А нашему брату за господами не угоняться…
— Да что говорить!— возразил один старик,— эти умные избаловались на отделку: пустились в воровство да в пьянство… Иной сошник али курицу стащит с перемета — все в кабак… Прежде их секли в конторе, а теперь сечь-то некому… Надысь мне кум Игнат рассказывал: чей-то лебедкинский малый пропил в кабаке кошку — заместо петуха…
— Что ты врешь?— раздались голоса.
— Истинная правда: к примеру, посадил ее в мешок и пустил под печку — к цаловальнику. Вот они умные-то!..
— Ах, домовой те расшиби!— удивлялись мужики, покатываясь со смеху…
— Сват! пора по другой!— сказал Краюхин,— видно, не затем принесена, чтобы ей стоять…
— С чего ж? давай…
Между тем хозяйка достала из-за пазухи красный платок и, подавая его Краюхину, сказала: ‘Вот, сваток, женишку…’
— Благодарим покорно!— сказал Краюхин и спрятал подарок в карман.
— А что, дядя Иван,— беседовали мужики,— извоз маленько поедался…
— Знамо дело, народ теперь отработался, ездока стало много. Я вот другой год смотрю и колес не стал шиновать. У господ земли много, намесь мы вдвоем у снарала цалковых двадцать сгладили у три дни… А то поедешь в извоз, где колесо, где лошадь оставишь, с одним кнутиком и придешь…
— Ноне, что говорить! народ поправится… господь хлебушка зародил…
— Эхма!— сказал хозяин,— у людей вон — скирды, у меня одна кладушка в семь копен… вот и живи целый год… у свата две четверти занял, а чем отдать?
— Слухай, сват!— заговорил Краюхин,— когда такое дело, вот тебе при свидетелях говорю: рожь твоя! я не гонюсь! у нас покелева слава богу! молодка заработает…
— Ну, благодарим…
— Мы друг об друге, а бог обо всех!.. да что ж мы пируем?— воскликнул Краюхин,— а где ж девка-то?
Все примолкли, ожидая появления невесты.
— Ну, что, сват!— проговорил хозяин,— не трогай!.. не ее дело…
Из-за перегородки вышла Параша.
— Как же не мое дело?— заговорила она, став среди избы и сдвинув брови на отца,— с Ванькой-то мне жить,— а не вам… он распустил губы-то, вы, что ль, их будете цаловать?..
— Стой, что ты, что ты!..— вставая из-за стола, заговорила мать.
— Паранька!— закричал отец,— с чего это ты вздумала? в кои века… ах, господи Христос…
— Как вы хотите,— продолжала девушка,— а я не пойду… Хоть опейтесь до смерти! а мне не быть за Ванькой…
— Вот таэ и раз!— возопила хозяйка,— какой же родимец те научил?..
— Супротив родителев итить,— подхватил хозяин,— мы пили, пили… стало быть, года два харчились… а ты все дело хочешь попортить…
— Вы пили, меня не спрашивались!..— решительно сказала девушка,— жить-то мне… Я сказала, за Ваньку не пойду — так не пойду…
— Да что ж это такое?— воскликнула мать,— лихоманка тебя убей…
— Слушай, красавица!— обратился к девушке Краюхин,— теперь, к примеру, это дело мне стоит двадцать пять цалковых… да две четверти ржи, ты слышала? это я должен выворотить все! так вот что: у твоего отца всего имения не хватит — и с тобой со всем…
— Мне имения не надо!— объявила Параша,— с голоду не помру!.. Я вам сказываю: не быть этому делу!.. Я готова душеньку отдать за того, кто мне люб-то… пускай я с голоду помру, буду таскаться по чужим углам… а то вы что же делаете? только опиваете? а мне невесть за кого идти…
— Постой! Кого же тебе надо?— спросил отец.
— Вон,— указывая на Ефима, сказала девушка,— запивали за Егора, за него иду!.. а то силком хочут отдать…
— Дура несуразная! там нет ни кола, ни двора, куда ты пойдешь-то?
— Это не ваше дело!
— Как?— воскликнул Краюхин, глядя на хозяина,— ты, сватенек, что же? за другого запивал? Ты что, почтенный,— обратился Краюхин к Ефиму,— с запоем пришел сюда?
— С запоем,— отвечал Ефим,— моих два цалковых тут запито…
— Что ты, что ты, милый человек,— сказала Ефиму хозяйка,— у нас больше году длится дело… к чему ж тебе? Грех тебе, право слово…
— Вот тебе два цалковых,— доставая деньги, закричал Краюхин,— девка моя!
— ан не твоя!— перебила Параша.
— Погоди, красавица! у тебя отец, мать есть. — Отец с матерью в этом деле мне не указ…
— Угодники святые! Что ж это такое делается?
— Оказия, малый!— говорил народ.
— Что ж? наше дело сторона…
— Иди, Паранька! я тебе сказываю, иди!— кричал хозяин.
— Не пойду! что хотите со мной делайте… сказала — не пойду!
— Что ж это, православные, будет?— кричал Краюхин,— будьте свидетели: я завтра в суд…