Эгоистъ
(Повсть Принца де Линя.)
Эгоистъ
(Повсть Принца де Линя.)
‘Встникъ Европы’, No 14, 1809.
Эгоист, Линь Шарль-Жозеф Де, Год: 1809
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Графъ Бонваль и думалъ и дйствовалъ и жилъ для одного только себя, какъ же иначе? Онъ имлъ порядочный доходъ, былъ знатенъ, фортуна избавила его отъ необходимости быть или обманутымъ, или обманщикомъ, или ласкателемъ, или игрою ласкателя, или кланяться другимъ, или видть вокругъ себя многое множество низкопоклонныхъ просителей. Въ дом отца своего имлъ онъ случаи еще прежде вступленія въ свтъ, хорошо познакомиться съ людьми. — ‘Я могъ бы ихъ ненавидть, говорилъ онъ, ибо я находилъ везд однихъ неблагодарныхъ, видлъ множество злыхъ, еще боле глупцовъ и порядочное количество самохваловъ, тщеславныхъ, лицемровъ и прочее.’ А женщины!… Но изъ того, что говорилъ онъ о женщинахъ, моглабы составлена быть толстая книга: онъ только смялся, вычисляя женскія добродтели, и смялся потому, что былъ эгоистъ. Этотъ же самый эгоизмъ препятствовалъ ему долго останавливать свое вниманіе на тхъ лицахъ, которыя принадлежали къ какому нибудь изъ вышеозначенныхъ классовъ людей. ‘Какая нужда, говорилъ онъ, наполнять мн сердце свое чувствами непріятными? Я эгоистъ!’
Отецъ оставилъ ему порядочное имніе, на двадцать пятомъ году переселился онъ въ деревню.
Сначала возобновилъ онъ въ своей памяти все то, что читалъ и видлъ. Получивъ хорошее воспитаніе, онъ умлъ и мыслить и писать, и все его утро посвящено было собственному упражненію, потому что онъ былъ эгоистъ. Онъ началъ учиться Медицин, и много заниматься Юриспруденціею, не желая имть нужды въ Лкаряхъ и Юристахъ: одни, утверждалъ онъ, морятъ своихъ ближнихъ, другіе ихъ разоряютъ.
Онъ говорилъ: я эгоистъ, слдовательно философъ. Другой сказалъ бы: я философъ, потому что эгоистъ! Но это великая разница!
Иногда передъ крыльцемъ отца своего случалось ему видать нищихъ, одтыхъ въ жалкое рубище: это препятствовало ему находить полное удовольствіе въ тхъ пышныхъ праздникахъ, которыми отецъ его забавлялъ своихъ сосдей. Я никогда не стану давать праздниковъ — такъ думалъ онъ — но также и не хочу встрчаться съ людьми, которыхъ лице, болзненный видъ и бдная одежда могли бы меня разстроить. Что же онъ сдлалъ? Роздалъ по деревнямъ своимъ нсколько денегъ и нсколько рецептовъ. Я охотникъ строиться (разсуждалъ онъ еще): надобно выдумать небольшой, прекрасный домикъ, похожій на Сократовъ, онъ будетъ прибранъ очень просто, но опрятно, построенъ на лугу, подъ тнью старыхъ дубовъ, на берегу прозрачнаго и быстраго ручья, старушки будутъ сидть за пряжею, старики и дти работать для виду, то есть, иногда носить кирпичь и землю, молодыя двушки пть, вязать чулки, сять и садить цвты — a вс, не слишкомъ слабые и не слишкомъ больные, разсаживать группами душистыя деревья, или выкапывать каналы для моего ручья, который непремнно долженъ бжать излучинами по всему моему лугу. Молодыя двушки будутъ въ сухое время поливать дернъ, a молодые мужчины его укатывать: это моя роскошь. Сверхъ того въ деревн моей открылся теплый ключь: хочу построить купальню для отставныхъ солдатъ, изувченныхъ на войн — я не люблю отвратительныхъ зрлищъ — и при ней маленькую казарму, дешевую, простой, деревенское, но самой пріятной архитектуры, отъ этой казармы въ нсколькихъ шагахъ будетъ находиться больница изъ необтесаннаго камня, съ деревянными колоннами, съ соломенною крышкою — это необходимо для того, чтобы я не могъ видть больныхъ,которые должны приходить къ теплому ключу только въ то время, когда я буду еще спать. Я не люблю уродовъ, разв только такихъ, которые изувчены ружейнымъ выстрломъ. Я эгоистъ!
Не знаю, что говорилъ Графъ Бонваль съ своими садовницами, но он часто смялись и вчно пли. Въ домъ его была одна только повариха и одинъ слуга, одна лошадь и одинъ конюхъ, и этотъ послдній превращался въ скорохода, какъ скоро Его Сіятельство садился на коня, но вс, и лошадь и слуга и повариха и конюхъ, казались весьма довольными своею участію. Въ часы отдохновенія Графъ Бонваль заставлялъ слугу своего читать вслухъ разныя повсти о шуткахъ, о глупостяхъ, о хитрыхъ обманахъ, о простодушіи добрыхъ людей, и такія забавныя, что громкій хохотъ слушателей раздавался за четверть мили.
Полно разговаривать съ садовницами: я уже довольно образованъ, поселяне мои вс здоровы, хочу жениться — мн тридцать лтъ. Такъ говорилъ Графъ Бонваль. Крестьяне его каждое Воскресенье ходили къ обдн, и одинъ разъ въ шесть мсяцевъ на исповдь: они всегда получали: отпущеніе грховъ, ибо грхи ихъ были самые невинные. Священникъ прекрасно служилъ обдню, очень порядочно игралъ въ шахматы, но худо сочинялъ проповди, за то Графъ Бонваль писалъ прекрасныя наставленія о должностяхъ Христіянскихъ и любви къ ближнему, a Священникъ, имвшій звонкій голосъ и хорошую память, и прекрасно декламировалъ ихъ съ высокой каедры.
За Графа сватали двухъ невстъ — одна, дочь знатнаго человка, могла бы открыть ему дорогу къ важнымъ чинамъ, другая, наслдница разбогатвшаго мщанина, принесла бы ему нсколько милліоновъ въ приданое. Не возьму ни той ни другой, сказалъ Графъ Бонваль. Я эгоистъ! — ‘Отдайтежь свои деньги въ процентъ: вы можете удвоить свои доходы.’ — Не отдамъ! отвчалъ Графъ Бонваль, я эгоистъ: хочу лишить себя половины имнія, чтобы имть жену и дтей.
Говорили: этотъ человкъ слишкомъ много учился, но онъ не иметъ здравой Логики и худо толкуетъ слова. Философы считали его своимъ. Вы не живете для одного себя, говорили они ему, вы живете по видимому для другихъ. — ‘Это правда, отвчалъ имъ Графъ: живу для другихъ, потому что я эгоистъ.’
Это имя, которымъ онъ славился, имя, ненавистное для всхъ, такъ называемыхъ мудрецовъ, сдлало его непріятелемъ всхъ добродтельныхъ людей, которые, предавши анаем секту философовъ, были уврены, что нтъ ничего на свт ужасне эгоизма. При Двор, гд судятъ только по словамъ и по слуху, бранили безъ милости нашего эгоиста, не было ни одного придворнаго., который не называлъ бы его человкомъ ужаснымъ, вреднымъ, достойнымъ вислицы или ссылки. Но какъ, по нещастію, не удалось еще ему сдлать ничего такого, за что бы можно было наградить его петлею, то и позволяли ему очень спокойно вести обыкновенный образъ жизни, a наконецъ и совсмъ его забыли, какъ будто бы онъ въ самомъ дл оказалъ великія услуги отечеству — въ войнъ побдами, или въ мирной время искусными переговорами.
Но одинъ изъ придворныхъ, вспомнивъ объ немъ при случа, спросилъ: огорченъ ли Графъ Бонваль тмъ, что сказано объ немъ Государю, и тмъ, что думаетъ объ немъ Государь?’ — Онъ смется, отвчали любопытному. — ‘Новый порокъ! этотъ человкъ не иметъ чувства!’
Графъ Бонваль вспомнилъ, что онъ когда-то встртился съ пріятною, осьмнадцати лтнею двушкою, дочерью отставнаго Полковника, его сосда, человка уединеннаго. Онъ приказалъ спросить, не согласится ли она быть его женою? Она согласилась, Священникъ благословилъ супруговъ и прочиталъ имъ проповдь, сочиненную имъ самимъ и только переправленную Графомъ Бонвалемъ. Молодыя садовницы плясали къ свадьб съ молодыми солдатами, которые начинали, по немногу собирать разтерянные свои члены, a старыя пли псни, можетъ быть слишкомъ веселыя для ихъ лтъ.
Графиня смотрла за молодыми садовницами, a отецъ ея не давалъ лниться молодымъ работникамъ. Она получила хорошее воспитаніе, и слушать ея разговоры было отдохновеніемъ для Графа. Когда удавалось ему сдлать что-нибудь доброе, то узнавали объ этомъ по его веселому виду.— Какое щастіе не быть эгоистомъ! восклицалъ тесть.— ‘Прошу меня извинить, отвчалъ Графъ, я эгоистъ!’ — Не врю! Разв не знаете, какъ разтолковано слово эгоистъ въ Лексиконъ? — ‘Какое мн дло до вашего Лексикона! я имю свой, не ищите во мн добродтелей, я эгоистъ! Я длаю добро для себя, и естьли пользуются имъ другіе, то это всё для меня же. И такъ не трудитесь быть благодарными, естьли вамъ въ моемъ домъ лучше, нежели въ какомъ нибудь другомъ мст. На что увеличивать вещи? Добродтели, соединенныя съ пожертвованіемъ или борьбою, мучительны. Думай о себ, и тогда не захочешь имть передъ глазами ни бдности, ни страданія, иначе ты будешь собственнымъ своимъ непріятелемъ!’ — Но, Государь мой, значеніе слова эгоистъ! — ‘Но, Государь мой, слово эгоистъ значитъ личность, a я имю собственную, какъ видите сами’.
Графиня два или три раза была беремянною, и Графъ, человкъ весьма бережливый, никогда не тратилъ денегъ на Акушеровъ и Лкарей, онъ самъ былъ порядочный Медикъ, онъ даже умлъ изрядно бросать кровь. Благодаря эгоизму, удвоилъ онъ въ нсколько лтъ свои доходы, ибо длая добро своимъ крестьянамъ, онъ, можно сказать, отдавалъ деньги въ процентъ, они работали: на него лучше, нежели ихъ сосди на своихъ Господъ, которые, желая быть эгоистами, не имли чести быть ими, ихъ обманывали, и они обманывались, потому что сами хотли обманывать…. Эти господа были сухи, мрачны, заботливы, заняты собою и безъ причины, a Графъ Бонваль былъ веселъ, здоровъ, имлъ полное и свжее лице, глаза блестящіе, сердце его было спокойно — и все отъ того, что онъ былъ эгоистъ.
Боже мой! сказала ему однажды Графиня, какъ испугали меня этимъ именемъ! или вы не эгоистъ, или я не знаю, что говорю! — ‘Я эгоистъ, отвчалъ Графъ, a вы очень хорошо знаете, что говорите. Но мой Лексиконъ не во всмъ сходствуетъ съ вашимъ. Иногда называютъ добродтелью то, что не есть добродтель’ — На примръ врность жены — ‘Всегда необходима для ея щастія’ — Благотворительность! — ‘Потребность души!’ — Дружба! — ‘Ктожь захочетъ быть одинокимъ!’* — Мужество! — ‘Кому весело потерять честь!’ — Любовь къ истинн! — ‘Разв не хотите, чтобы вамъ врили?’ — Справедливость, — ‘Нужна для спокойствія совсти’. — Любовь къ ближнему! — ‘Желайте ему добра и длайте ему добро, естьли имете способы: вотъ вся любовь къ ближнему! Но любить можно только того, въ комъ увренъ, иначе добродтель была бы простотою, a добродтель, между нами сказать, весьма не худое дло. На примръ, вы говорите: надобно прощать обиды. Я согласенъ, что это добродтель, но я съ своей стороны забываю обиды. Мщеніе мн противно: я не могу ни мститъ, ни прощать! Сперва полюбилъ я васъ по склонности сердца, посл началъ любить, потому, что узналъ васъ коротко, a теперь люблю, ибо желаю вашего щастія для моего собственнаго — и все это отъ того, что я эгоистъ’.
Этотъ же эгоизмъ былъ причиною и скупости Графа Бонваля: онъ не имлъ управителя, за то имлъ обыкновеніе похищать нкоторую часть изъ собственныхъ доходовъ своихъ, какъ должно истинному управителю: на примръ, возобновляя условіе съ откупщиками, или отдавая въ наймы свою купальню, онъ говорилъ: столько то денегъ потребовалъ бы съ меня стряпчій: я имю право отложить такую же сумму въ запасную шкатулку. Столько бы надобно было мн ежегодно платишь моему Лкарю, естьлибъ я самъ не умлъ лчить — столько Акушеру — столько учителю, когда бы я самъ, не былъ учителемъ своихъ дтей — вс эти деньги принадлежатъ шкатулк. Такъ поступалъ онъ во время малолтства дтей своихъ, но когда они пришли въ возрастъ, то есть, когда старшему сыну было уже тринадцать лтъ, a младшему двенадцать: то и сохранную шкатулку, которую прежде изрдка отпирали, чтобъ выдать за мужъ молодую садовницу, или угостить на лугу поселянъ обдомъ, заперли на замокъ, и она уже боле не отворялась.
Какой примръ всхъ пороковъ подаетъ дтямъ своимъ Графъ Бонваль! говорили вс, и знакомые и незнакомые нашего эгоиста’ Какой онъ ужасный скупецъ! — Однимъ словомъ, Графъ Бонваль былъ очень замаранъ въ свтъ — старайтесь посл этого заслужить доброе имя! уважайте людское мнніе! Но Графъ Бонваль и не думалъ о томъ, что думали объ его характеръ: онъ смялся! — Новый порокъ — говорили свтскіе люди — онъ нечувствителенъ, онъ не дорожитъ честію.
Но что бы сказали, желаю знать, естьли бы онъ поступалъ совсмъ иначе? — ‘Онъ ввряетъ дтей своихъ наемникамъ, онъ никогда ихъ не видитъ, онъ не знаетъ цны деньгамъ, онъ хочетъ казаться чувствительнымъ, онъ всмъ надодаетъ своимъ знакомствомъ, онъ филантропъ — надобно его остерегаться.!’
Дти Графа Бонваля росли не по годамъ, a по часамъ — они были такъ счастливы! дышали такимъ здоровымъ воздухомъ! мать ихъ была такъ довольна своею участью! около ихъ все было такъ спокойно, все прыгало и пло! Графъ не принималъ на себя труда быть веселымъ, но онъ хотлъ, чтобы другіе веселились для его забавы.
Записавъ дтей своихъ въ военную службу, онъ имъ сказалъ: будьте храбры, мои друзья, и любите боле всего справедливость! поступая иначе, вы огорчите меня, a я не люблю огорченія. Богъ съ вами! позжайте въ полкъ. — И тотъ и другой были красавцы: ихъ принимали везд очень хорошо, но вс кричали: это дти эгоиста! — ‘Слдовательно эгоизмъ дурное дло!’ говорили они другъ другу.
Прекрасная двушка, съ нжнымъ голосомъ, игравшая роли Агнесъ на театр того провинціальнаго городка, въ которомъ находился полкъ нашихъ Графовъ, вздумала уврить младшаго, что она любитъ его страстно — и онъ поврилъ. Добрая Жюльета — говорилъ онъ въ своемъ восторг — какъ нжно ея сердце! какъ она уметъ любить! Онъ скоро замтилъ, что Директоръ театра давалъ очень малое жалованье, и разсудилъ его утроить. Жюдьета имла небольшія прихоти, на примръ, она любила прекрасныя шали, золотыя цпочки, кружева, алмазы, молодой Графъ входилъ въ долги, чтобы удовлетворять прихотямъ Жюльеты. Можно ли жить для одного себя? — думалъ онъ.— назовутъ эгоистомъ!
Братъ его, старшій Графъ Бонваль, встртился на улицъ съ офицеромъ, который показался ему необыкновенно печальнымъ. Что съ тобою сдлалось? спросилъ онъ — ‘Проигрался!’ — Вотъ сто червонцевъ! Офицеръ взялъ деньги, и черезъ четверть часа были они проиграны. — Другой изъ его товарищей продалъ ему дурную лошадь за тройную цну: это я принужденъ сдлать — говорилъ онъ — отъ того что родные давно не присылали мн денегъ’— ‘Онъ правъ! подумалъ молодой Бонваль, и я также! Не надобно жить для одного себя, хорошо быть полезнымъ и для другихъ.’
Отецъ, не употребляя шпіоновъ, зналъ очень хорошо, что длали его дти. Онъ подослалъ къ нимъ одного своего сосда, ихъ знакомца. Этотъ человкъ долженъ былъ назвать себя разореннымъ и просить у нихъ помощи. Онъ очень хорошо съигралъ свою ролю: и тотъ и другой были добросердечны, разплакались, стали искать денегъ, нигд не могли найти, пришли въ отчаяніе. Притворный бднякъ, увидя ихъ горесть, бросился къ нимъ на шею и сказалъ: друзья мои! не огорчайтесь, я васъ обманулъ! Вашъ батюшка долженъ былъ заплатить мн порядочную сумму за то, чтобы я притворился на время нищимъ, ибо я его ученикъ въ эгоизм. Вотъ дв тысячи червонцевъ, которыя онъ вамъ даритъ, чтобы научить васъ быть нсколько эгоистами.’ Вс трое плакали, вс трое смялись, и за ужиномъ вс трое напились до пьяна за здоровье добраго отца, бранили, цловали, били милаго обманщика, и наконецъ дали ему слово исправиться.
И въ самомъ дл они жили нсколько времени очень порядочно: и великодушіе и любовь стоили имъ очень дешево, въ одномъ только случа отступили они отъ правила бережливости, старшій далъ сто червонцевъ молодой двушк, которая, для прокормленія своей бдной семьи, хотла выдти замужъ за стараго урода, a младшій отдалъ половину всхъ денегъ своихъ одному изъ офицеровъ, который имлъ нещастіе убить на дуэл своего соперника, и принужденъ былъ спасаться бгствомъ,
И Графъ и Графиня радовались своею жизнію: деревня ихъ, сады, садовники и садовницы, все разцвтало и веселилось. Вс окружавіше ихъ были щастливы, сосди не знали, что думать объ эгоистъ. Уже не казался онъ имъ человкомъ ужаснымъ, не будучи основателемъ секты (что очень опасно даже и въ добр), онъ имлъ многихъ учениковъ: всякой возвращался отъ него и веселе и довольне, мннія его признавали софизмами, парадоксами, толковали ихъ криво и косо, такъ называемые безпристрастные люди пожимали плечами, а т, которые боле всего любили свои выгоды, говорили: мы знаемъ свою пользу, и хотимъ подражать Графу Бонвалю.
Дти его отличились на многихъ сраженіяхъ: они были человколюбивы, мужественны, великодушны, ихъ уважали и любили. Многіе догадывались, что отецъ ихъ, при всхъ ужасныхъ своихъ правилахъ, далъ имъ хорошее воспитаніе.
Правду сказать, они мене занимались метафизическимъ разсматриваніемъ понятій о добр и зл, нежели онъ, но они длали добро по чувству и привычк: Натура дала имъ прекрасную душу. Узнавши на опыт, что можно жить для другихъ только тогда, когда умешь жить для себя, они разливали вокругъ себя щастіе: оказывали уваженіе и подавали помощь старымъ солдатамъ, были наставниками молодыхъ, изцлителями раненыхъ, и желая быть довольными собою, исполняли, какъ не льзя лучше, обязанности своего званія.
Естьли они не будутъ довольствоваться теперешнимъ своимъ жалованьемъ и тми деньгами, которыя даетъ имъ отецъ (говорилъ Графъ Бонваль), то со временемъ и жалованье Фельдмаршала будетъ для нихъ недостаточно.
Но вотъ бда: честолюбіе разстроило голову и обстоятельства одного, a философія свела съ ума другаго, къ нимъ присоединились любовь и супружество: четыре нещастія, вышедшія изъ Пандорина ящика. Одна великая Принцесса дочь какого-то маленькаго владтельнаго Князя, плнилась старшимъ Графомъ, и онъ, въ свою очередь, плнился ею, a слава быть мужемъ великой Принцессы, и слдственно зятемъ маленькаго Владтельнаго Принца, вскружила ему голову. Но тесть лишилъ свою дочь наслдства, a зятю своему приказалъ въ двадцать четыре часа выхать за границу маленькаго княжества — но это приказаніе исполнено было мене нежели въ пять часовъ. Любовь нашихъ любовниковъ: усилилась отъ нещастій, за то хозяйство было очень худо. Великая Принцесса продала все, что удалось ей унести изъ родительскаго дома, оставивъ у себя одну только шубу, которую принуждена была носить цлое лто, не имя другаго убора, шуба износилась къ началу зимы, и Принцесса принуждена была, въ трескучіе морозы, надть на себя кисейное платье, которое купила по случаю за два флорина. Не взирая на эти маленькія непріятности, супруги жили порядочно, они могли кормиться, покупая състные припасы въ долгъ: a это главное, когда мы хотимъ быть и здоровы и веселы
Младшій, который, повидимому, вообразилъ, что любовь есть пламя неугасимое и жребій неизбжный, и не подумалъ противиться своей привязанности къ одному пріятному личику, привязанности, которая показалась ему полною страстію. Едва позволилъ онъ себ спросить, кому принадлежали т пламенные глаза, которые зажгли такой пожаръ въ его сердц, едва онъ далъ себ время узнать, что побдительница его была дочь мщанина, которая просто носила продавать на рынокъ вишни. Очень хорошо! сказалъ онъ: чемъ боле между нами неравенства, тмъ боле доказательствъ моей безкорыстной любви. Онъ сочинилъ дурные стихи на глаза и вишни своей торговки: мать назвала ихъ сумасшедшими, онъ написалъ другіе на одн только вишни: отцу показалось, что они слишкомъ вольны. Но маленькая торговка, которая очень часто посщала одну пирожницу, свою сосдку и подругу, и разбирая иногда отъ скуки обвертки сладкихъ пирожковъ, находила между ими нжныя псни, элегіи, мадригалы, умла цнить поэзію, и радовалась, что молодой Графъ сравнивалъ ее съ гвоздикою, розою, незабудкою, персикомъ, одно только было ей нсколько непонятно: для чего въ нжныхъ своихъ стихахъ упоминалъ онъ о терніяхъ. — Милая непорочность! воскликнулъ Графъ. Жребій брошенъ! она будетъ моею. Одинъ молодой Священникъ, восхищенный миловидностію и вишнями прекрасной торговки, согласился ихъ обвнчать, а мать и отецъ указали имъ двери.
Такимъ образомъ младшій Графъ Бонваль былъ нсколько сутокъ въ восхищеніи отъ великодушной жертвы, принесенной имъ философіи, онъ наговорилъ много сумасброднаго о прямомъ благородств, о равенств состояній и правъ:, о любви, которая одна даетъ истинное щастіе — но тесть и теща, имя другаго рода правила, и разсудивъ что возвышатьcя значило себя унижать, вздумали съ нимъ поссориться, и такъ разстроили ихъ кредитъ, что ни одинъ двоюродный братъ и ни одна двоюродная ceстра, не давали новобрачнымъ въ долгъ тхъ бездлокъ, которыя были нужны для ихъ пропитанія. Шутка ли, умирая отъ любви, умирать и съ голоду!
Бонваль отецъ, узнавши, что невстка его Принцесса въ жестокомъ насморк, и что невстка его Лизета начинаетъ худть, поспшилъ къ нимъ на помощь. Это разстроило нсколько его намренія. Та тысяча червонцевъ, которую онъ принужденъ былъ дать каждому сыну своему на свадьбу, отложена была въ запасную шкатулку и назначена для отдлки канала, который украсилъ бы его садъ, и между тмъ доставилъ бы ему великій доходъ: извиваясь по лугу, покрытому стадами, и орошая снистыя рощи, онъ соединилъ бы его владнія съ моремъ.
Узнавши о женидьб своихъ дтей, онъ сперва пожалъ плечами, потомъ засмялся, услышавъ, что они терпятъ голодъ и холодъ, онъ топнувъ три раза ногою, воскликнулъ: какая досада! потомъ — опять засмялся. Тмъ лучше! сказалъ онъ наконецъ, семейство мое умножилось двумя дочерьми, он сдлаютъ меня счастливымъ, потому что я самъ намренъ составить ихъ счастіе. Знакомые и незнакомые говорили въ одинъ голосъ: какъ жаль, что он дти эгоиста! ибо это имя все еще непріятнымъ образомъ отзывалось въ ушахъ, но какъ же удивились знакомые и незнакомые, когда оба Графа, одинъ съ своею Принцессою, другой со своею торговкою, явились опять въ свтъ, какъ будто бы съ ними ничто не случилось и когда отецъ великодушно простилъ имъ — одному то, что онъ взобрался слишкомъ высоко, a другому то, что онъ опустился слишкомъ низко!
Онъ сумасшедшій — возопили знакомые и незнакомые — онъ поступаетъ несходно съ своими правилами, онъ не довольствуется собственными пороками, онъ оправдываетъ и укореняетъ чужіе. Для чего не посадилъ онъ дтей своихъ въ желтой домъ? — Одинъ изъ его откупщиковъ, желая избавить себя отъ платежа денегъ, завелъ съ нимъ тяжбу, сочинилъ ложное условіе, подписался подъ его руку — Графъ Бонваль веллъ его отыскать, доказалъ ему, что онъ бездльникъ, и убдивши его своимъ, краснорчіемъ взять прозьбу свою назадъ, возобновилъ съ нимъ прежнее условіе и не захотлъ его сдлать нещастнымъ. Могъ ли бы я найти какое-нибудь утшеніе въ горести и раззореніи цлаго семейства? думалъ онъ, я былъ великодушенъ для собственнаго моего спокойствія.
Впрочемъ не должно воображать, чтобъ Графъ Бонваль неумлъ поддерживать права помщика. Одинъ изъ ближайшихъ сосдей его дйствовалъ совсмъ иначе: войдя во владніе деревень, имъ купленныхъ и смежныхъ съ Графскими, онъ уступилъ вс свои права крестьянамъ, онъ называлъ себя Философомъ и филантропомъ. Какая разница между этимъ человкомъ и эгоистомъ! говорили знакомые и незнакомые. Правда и то, что этотъ человкъ, при всей любви своей къ человчеству и справедливости, богатлъ одинъ и разорялъ своихъ свободныхъ крестьянъ. Онъ не прощалъ ни малйшей вины, и строго взыскивалъ вс недоимки, крестьяне его могли лниться, сколько хотли, могли шататься изъ трактира въ трактиръ, могли входить въ большіе долги, и даже могли для уплаты ихъ продавать помщику за безцнокъ и домы свои и скотину — все это было очень согласно съ правилами Филантропіи.
Любя человчество, говорилъ онъ, я долженъ не упущать безъ наказанія ни малйшаго проступка. Свобода и равенство сдлали мало по малу то, что каждый началъ мшаться не въ свое дло, a это разорило республику. Филантропъ, имлъ боле другихъ денегъ, скупилъ у республиканцевъ послднее ихъ имущество, и оставилъ имъ пользоваться одними правами ходить съ нищенскою сумою по большимъ дорогамъ.
Садъ эгоиста часъ отъ часу становился лучше, a садъ философа былъ не иное что, какъ маленькая липовая роща, и посреди ея бюстъ Ж. Ж. Руссо. Надобно имть самое жестокое сердце, чтобы заставлять своихъ братьевъ копать въ ужасные жары землю. Братья эгоиста работали въ пот лица — это правда, за то они хорошо были накормлены, пили прекрасное вино, и приходили въ больницу его лчиться, когда случалось имъ занемочь. Братья философа читали, писали, длали опыты экономическіе по журналамъ — и при всемъ томъ умирали съ голоду.
Правительство, узнавши о притсненіяхъ добраго помщика, о нкоторомъ чудовищъ, извстномъ подъ именемъ эгоиста, о разореніи нсколькихъ деревень, захотло исправить сіе злоупотребленіе. Въ домъ друга людей является Комисаръ. Очень радуюсь, что вижу своими глазами плоды эгоизма, говорилъ онъ. Государь мои! требую отъ васъ именемъ Правительства отчета въ вашихъ поступкахъ! — ‘Вы ошибаетесь! не меня зовутъ эгоистомъ, это мои сосдъ Бонваль. Я другъ человчества’.
Комисаръ началъ разспрашивать. Такъ точно, отвчали ему, этого человка называютъ другомъ людей. — ‘Гд же деревня эгоиста?’ — Вотъ она — ‘Я врно найду въ ней толпу нещастныхъ’. Онъ скачетъ къ Графу Бонвалю. Подъзжаетъ къ его деревн, видитъ прекрасныя хижины, свтлыя, опрятныя и веселыя, и посреди ихъ на зеленомъ лугу домъ помщика, въ одинъ этажъ, самой пріятной архитектуры. Передъ нимъ обширная площадь съ четырьмя прекрасными фонтанами, каждый окруженъ густыми липами. —‘Здсь живутъ щастливые и веселые люди, подумалъ Комисаръ. Далеко ли до деревни эгоиста?’ — Ему никто не умлъ отвчать, ибо никто не зналъ, что такое эгоистъ: ни одинъ изъ веселыхъ поселянъ не умлъ ни читать, ни писать. — Мы не знаемъ господина эгоиста, отвчали они Комисару: конечно это иностранецъ. — ‘Какъ фамилія вашего помщика?’ — Мы не имемъ помщика, у насъ есть добрый отецъ. Не подалеку отъ этой деревни есть господинъ, у котораго множество братьевъ, умирающихъ съ голоду, нашъ Господинъ, напротивъ, иметъ не братьевъ, a дтей, которые вс очень веселы и сыты. Имя его Графъ Бонваль.
Комисаръ изумился. Бонвалемъ называли и того эгоиста, который представленъ ему былъ, какъ ужасное чудовище. Онъ не осмлился показаться ему на глаза, и поскакалъ назадъ, чтобы отдать Правительству врный отчетъ во всемъ томъ, что онъ слышалъ и видлъ.
Другъ человчества, котораго вс подданные разсудили промнять свободу свою на ужасные налоги, обременявшіе крестьянъ эгоиста, скоро совсмъ лишился способовъ удовлетворять благородной потребности своего сердца: корыстолюбію, и богатть на счетъ бдныхъ. Онъ поселился въ город и началъ наживать деньги, описывая наслажденія сельской жизни и щастіе поселянъ, принадлежащихъ Филантропу, который уметъ цнить свободу и права человчества.
Но щастіе можетъ ли продолжаться вчно? Сыновья Графа Бомваля имли много успха въ служб, они всякіе три мсяца посщали одинъ разъ своего добраго отца, вмст съ Принцессою, торговкою и двумя здоровыми внуками, Наконецъ посплъ и каналъ — и Графъ былъ щастливйшимъ человкомъ въ мір, ибо около десяти квадратныхъ миль населяли такіе люди, которые своимъ щастіемъ были ему одному обязаны. Онъ занимался всемъ, какъ я уже говорилъ. Наконецъ захотлось ему быть и Капитаномъ собственнаго своего корабля. Въ одинъ прекрасный день прогуливался онъ по морю съ сыновьями, невестками и внуками — поднялась ужасная буря: это разстроило нсколько праздникъ на палуб. Капитанъ бросилъ якорь, но его сорвало сильнымъ втромъ, онъ разсчелъ, что ему одному извстно было то мсто, гд находилась свая, имъ самимъ вбитая, съ большимъ кольцомъ для корабельнаго каната. — ‘Я умю плавать, сказалъ онъ самому себ! И чтоже могу я длать одинъ на свт, естьли все милое моему сердцу погибнетъ! Съ Богомъ!’ — Онъ бросается въ море, борется съ волнами, спшитъ привязать корабельный канатъ къ кольцу, которое одинъ только онъ могъ найти подъ водою, привязываетъ, но самъ выбивается изъ силъ, видитъ неизбжную погибель, посылаетъ изъ глубины волнъ послднее благословеніе жен, дтямъ и внукамъ, и утшая себя мыслію, что смерть избавляетъ его можетъ быть отъ ужаса быть свидтелемъ какого-нибудь нещастія милыхъ ему людей, погибаетъ въ ндр блаженства почти съ наслажденіемъ, и съ тмъ же самымъ эгоизмомъ, какой имлъ онъ во вс минуты своей жизни. В.