Е. Л. Афонину от друзей, Афонин Ефим Лаврентьевич, Год: 1924

 
 РЖАНОЙ ВЕНОК СБОРНИК ПАМЯТИ Е. Л. АФОНИНА 'НОВАЯ МОСКВА' И 'СОЮЗ КРЕСТЬЯНСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ' 1924 Е. Л. АФОНИНУ ОТ ДРУЗЕЙ. Г. Деев-Xомяковский. Заступись Суханова. Восьмое С. Лес шумит Прощальный привет от женщин здравницы 'Фирсановки' Ф. Чернышов. Свободному сыну В. Горшков. Шеф М. К. Савин. Мужик Вера В. Труженику И. К. Коробов. Октавы В. Горшков. Смычка А. Суханова. Батьке М. Савин. Идем Ф. Нефедов. Молотьба А. Бессонов. Сон меча Е. Нечаев. Памяти Е. Л. Афонина ЗАСТУПИСЬ! РЕКВИЕМ У МОГИЛЫ Е. Л. АФОНИНА. Муз. проф. Г. Чекановкина, слова Деева-Хомяковского.  Заступись за Русь стальную Ты - кормилица, Земля! Накорми ее родную, Сбереги нам зеленя. Наше в колосе - богатство,- Жизнь и фабрик дымолет, Мир и равенство и братство Принесет нам спелый плод. Не для славы и наживы Мы наполним закрома,- Бережем мы наши нивы От боярского ярма. И для воли-вольной жизни Миру мир мы бережем! Много пролито в отчизне Крови вражеским ножем. Но не пал могучей волей Пролетарский, гордый стан, Защищая от неволи Пролетариев всех стран... Ты, не выдай Русь стальную О, кормилица, Земля! Сбереги ее родную, Сохрани нам зеленя! Г. Деев-Хомяковский. 'ВОСЬМОЕ'. (ИЗ ТЮРЕМНОЙ ЖИЗНИ тов. АФОНИНА). В грезах вся ночь пролетела, Утро настало, и вот Чую я сердцем: родные Ждут уж меня у ворот. Кажутся днями мгновенья, Жду, притаясь у дверей... Слышу шаги... Ближе... ближе... Слышу, зовут на свиданье... Сердце забилось сильней... Щелкнул тяжелый замок, Дверь, заскрипев, распахнулась... Выбежал точно зверек. По два в ряд, под конвоем,- По двору быстро иду: Вот, наконец, за 'стенами' Сладко, мучительно, жду... Хлынули в комнату люди, Вот и ко мне подбежали Здравствуйте, братья мои! Жив я! наверно не ждали. С. ЛЕС ШУМИТ. (ДРУГУ ПО ТЮРЕМНОЙ ЖИЗНИ Е. Л. АФОНИНУ.) Лес шумит. Молодой жизнерадостный лес, Полный веры в свободу и счастье. Гордо рвется листвой в глубь манящих небес, И звенит и поет песню вольных чудес И горит необъятною страстью. Лес шумит. Тяжко стонет раскатистый гром... Хмуро тянутся по небу тучи... Дико ветер гудит и в смятеньи кругом Собирает грозу... Тьма повисла кругом... Лес всему шлет свой вызов могучий. Лес шумит. Братский строй непокорных дубов Первый в битву стремится с грозою. Налетел ураган... Из отважных рядов С бурным криком свалилося трое бордов, И борьба закипела рекою. Лес шумит. Авангарды, сплотившись стеной, От врагов защищают березы, А они, шелестя изумрудной листвой, Наклонились над павшими с острой тоской И роняют горячие слезы. Лес шумит. В грозном вихре великой борьбы. Смолкли долгие стоны бессилья. Гневом, местью горят молодые дубы Против тьмы вековой и железной судьбы, Против рабских цепей и насилья. Лес шумит. Долго длится борьба. Но за ней Солнце мира осветит природу, Поле битвы зальет морем ярких лучей, Но на нем не найдет ни рабов, ни цепей, А увидит лишь труд и свободу. С. ПРОЩАЛЬНЫЙ ПРИВЕТ ОТ ЖЕНЩИН ЗДРАВНИЦЫ ФИРСАНОВКА. ЕФИМУ ЛАВРЕНТЬЕВИЧУ АФОНИНУ В возвышенном стиле речей мы не знаем, Гражданских стихов не умеем писать, И попросту вас мы теперь провожаем, Хотя предпочли бы встречать. Товарищ Афонин! Вы милый, хороший, В вас столько сердечности, столько тепла, Как будто вся жизнь ваша ясной была, А плечи не ведали тягостной ноши. В вас ясности мудрой так много, так много, Так верится с вами и в жизнь и в людей... Так пусть в бесконечности многих путей Прекрасной пусть будет там ваша дорога. В возвышенном стиле речей мы не знаем, Гражданских стихов не умеем писать, И в вечер прощальный себе пожелаем. Чтобы встретиться с вами опять... (Прочитано группой женщин у могилы т. Афонина.) Фирсановка, 21/VII-22 г. СВОБОДНОМУ СЫНУ. (ПАМЯТИ Е. А. АФОНИНА.) Маяк грядущих дней мы зажигаем смело. Пройдут десятки лет - и русский гражданин, Взглянув в минувшее, поймет какое дело Свершила наша Русь бесстрашно и умело, Какую вел борьбу ее свободный сын! И близится тот день, когда повсюду властно Знамена развернет свободный, честный труд, Когда поймет весь мир, что не была надраена Борьба, кипевшая упорно, ежечасно, Вершившая над злом последний, правый суд! Пройдут десятки лет... Изгладятся, быть может, Мучительная скорбь и ужас наших дней, Все то, что призраки кошмарной жизни множит, И пусть тогда взглянуть в прошедшее поможет Цветущий этот холм среди могил друзей! *) Федор Чернышев. *) Стихотворение это читано на могиле Е. Л. Афонина. ШЕФ. (ПАМЯТИ Е. Л. АФОНИНА) Он прожил жизнь свою не даром, Он жизнь свою отдал Москве, И был сердечным хлебодаром, Живой планетой мертвых сфер. Он весь пылал, как яркий факел, И факелом любви горел. В казарме, в Вузах, на рабфаке, Чтоб вниз глядеть, он на торе Стоял пытливо, чутко, зорко, И шел на каждый зов и клич, Красноармейскою махоркой С ним наслаждался сам Ильич. Для каждого красноармейца Он шефом был, весь с толовой, Гостинец кале дом у имелся В кармане сердца у него. Пылало жарко в сердце пламя - Немногих избранных удел - Пылало яркими делами, В огне которых он сгорел. Сгорел - и лег к стене Кремлевской С другими, славными, как он, К которым часто на поклон Приходят красные подростки. Вас. Горшков. МУЖИК. ДРУГУ-ГРАЖДАНИНУ ЕФИМУ ЛАВРЕНТЬЕВИЧУ АФОНИНУ. Там, где купец московский Тестов Кормил 'солянкой' москвичей, Средь воплей, криков и протестов, И дней бурливых, и ночей, Как властный колокол на вече, Неумолкающий твой глас, С различных поприщ из 'далече' Сзывал в кружок сойтитъся нас. И было весело и шумно Сходиться нам вокруг тебя. Ты так ревниво, многодумно, Вольную родину любя, Нас вдохновлял на труд, на дело, Волнуя мысли и сердца И речь твоя живая смело, Как будто молот кузнеца, 'Махине' мертвой и железной Давала контуры и лик. И в этой сутолке полезной Ты был и нужен и велик. И верю я, что, если-б многим Здесь довелось, как ты, гореть, То краем мощным, не убогим Могли-б мы родину узреть. М. К. Савин. ТРУЖЕНИКУ. (ПОСВЯЩАЕТСЯ Е. Л. АФОНИНУ) Ты всегда неустанно трудился, Спину гнул за дворян и царей, Жить для них ты душой утомился, Изнемог от насилья цепей... Был рабом не послушно - прилежным, Слово молвить в защиту ты! смел, И на сердце правдиво - мятежном, Страстный гнев возмущения кипел... И настал дивный час избавленья: Выбил кнут ты из царственных рук. Стихли вопли, забыты волненья, Боль недавних, ужаснейших мук... Ты свободен! Так куй свое счастье,- Молот твой - солидарность и труд, Труд не прихоть владык царевласгья, Труд - спасенье,- рабочий уют. Только в дружной, упорной работе Воплощение великих идей, В неустанной, любовной заботе О свободе и братстве людей... Вера Б. ОКТАВЫ. ЕФИМУ АФОНИНУ. Ефим, тебе сейчас совсем не до стихов, Но я пишу тебе не часто... Прочти хоть раз один, потом без дальних слов Положи куда-нибудь, и баста. Бываешь волен ты в двенадцать лишь часов От разных дел тяжелого балласта. Устанет ум и сердце - знаю все, Но все-таки пишу еще, еще... Привет скажи Мамонтовне. Давно Я не видал ее... Когда же Меня она забыла,- все равно... И мой привет ей ничего не скажет. Чужие мы и старое звено Погибшей дружбы нас не свяжет. Когда-нибудь ты скажешь, прав ли я, И ближе ль к правде мысль моя. Смотри, пришли уже другие времена И вновь назад поехали программы, И снова наша жизнь заучивать должна Экономические гаммы. Концессий жадная надвинулась стена Для Запада все настежь рамы. И мы придем чрез страшный путь к тому, Что было дико сердцу и уму. Сознаться больно даже пред собой, Но я охотно брошу эту тему, Давай поговорим о том, о сем с тобой, И вспомним прежнюю богему. Я в прошлое люблю заглядывать порой, Как в старую любимую поэму. В ней есть места, сухие, как бетон, Но чтенье их не портит сон. Ты помнишь ли полуночный вокзал, Когда с тобой мы ожидали что-то... И помнишь ли, как я тебе читал Стихи в трактире у Болота. Как ты ко мне в деревню приезжал Смотреть кирпичную работу. Бываю часто там: все та же простота, Все та ж природа-мать и та же беднота. Ты помнишь ли, как спорили порой О Гегеле, о Марксе и о Бресте, Как пылкий Xвощенко запальчиво с тобой Против еретиков вставали вместе, Как был подхвачен ты кипящею волной, Сверкающий в безудержном протесте. Но эта тема тоже не нова, Как старые изжитые слова. Еще итогов время не пришло. А нынешние цифры не по силам: Напишешь длинное, предлинное число, И смотришь на нем бессмысленно, уныло. Бессчетные ноли... ни холод, ни тепло Не чувствуются в них сквозь жидкие чернила. И только иногда утешишься подчас: Рокфеллер и Морган, мальчишки против нас. Нам некогда всегда. Мильярдищи забот. И сухи мы, и сердце уплотнили, И где уж вспоминать о том, что не придет И где суммировать космические были. События вихрились. Прошел четвертый год С тех пор, как в разные теченья мы поплыли. Но я окончу здесь припадок болтовни, Пора тебе уснуть. Коль можешь, так усни. И. К. Коробов. 1920 г. СМЫЧКА. (РАБОЧЕМУ-КРЕСТЬЯНИНУ) Мы вместе страдали и вместе боролись. Чтоб правду и волю познать, Чтоб к чорту слетели - кто царь ли, король ли, Чтоб стала народной казна, Чтоб все стало нашим, рабоче-крестянским, И нет бы сменилось на да, И злое позорище рот арестантских На красные роты труда. Мы вместе, как братья, крестьянин с рабочим, Как правая с левой рукой, Мы после победы штык в серп переточим Когда он уйдет на покой. Ведь завтра нас свяжет друг с другом по тракту Трамвай, грузовик, паровоз. Америке трактором по сердцу трахнем И вытрем культурой ей нос. Мы вместе боролись, врага поражая, И вместе, как братья, тепло Поделим плоды твоего урожая, На мой производственный плод. Вас. Горшков. БАТЬКО. (Посвящается памяти ЕФИМА ЛАВРЕНТЬЕВИЧА АФОНИНА.) Вырвала смерть беспощадная, злая Сильного, бодрого духом, борца, Вырвала грубо того, кто сгорая Лучшим желаньем будил все сердца. Кто на посту за родимое дело В смутные годы мог гордо стоять, Кто свою душу и силы так смело Мог беззаветно народу отдать. Кто ненавистное рабство народа Искоренял в долголетней борьбе, Кто за могучее слово 'свобода', К правде стремясь, забывал о себе. Мысли его и заветы достойно Будут хранить сотни тысяч сердец, Нет его больше... Так спи же спокойно, Честно достигнувший славы борец... Москва. Александра Суханова. ИДЕМ. (ПАМЯТИ Т. Л. АФОНИНА) В гром и вой в дали угрюмой, Но, рассекая мертвый мрак, Горит звездою путеводной Неугасимый наш маяк. Нас не страшат седые тучи: Ни бурей грозной, ни дождем. Подняв чело свое высоко, Мы все идем, - мы все идем... * * * Трудна избранная дорога: То гладь, то круча, то обрыв, Болят израненные ноги, Но тлеет в нас святой порыв. Никто нас здесь не остановит, Свобода служит нам вождем, В нас кровь кипит, в нас бьет отвага И мы идем, и мы идем. * * * В иную жизнь, по топким дебрям, Кладем мы первую тропу, И за собой несметной ратью Рабов прозревшую толпу От мук, от мертвого застенка, К блаженству, к счастию ведем И, несмотря на все лишенья, Мы все идем, мы все идем. * * * Мы высоко. Подняли знамя И клич наш гулок, как набат, Кто вышел с нами в путь отважно, Тот не воротится назад. И пусть из нас уж много пало - Назавтра может мы падем, А ныне, счастливы сознаньем, Мы все идем, мы все идем. М. Савин. МОЛОТЬБА. (Посвящается тов. АФОНИНУ) В брызгах солнечных купается А ржаной пушистый снег. Будто бисер рассыпается, Молодой девичий смех. На току, под пыльной дымкою, Сарафаны, в два ряда. Вырастает невидимкою Зерен - жемчугов гряда. Яркой молнией, зарницами Разыгрался барабан. Разгоревшимися лицами День до вечера румян. Посвист, гул, рубахи алые, Скрип - курлыканье водил... - Эй, пошел, пошел, удалые, Эй, голубчики, ходи! Ниже солнышко горючее... В полдень вымолочена рожь. Разошлась рука могучая, Без работы невтерпеж! У вдовы - соседки Сонюшки Непочатая скирд_а_, Уперлась верхушкой в солнышко... Подавай ее сюда! Посвист, гомон, песни вешние В расходившейся груди! - Эй, пошел, пошел, сердешные, Эй, голубчики, ходи! Ф. Нефедов. СОН МЕЧА. (Сказка красноармейца, посвящ. БАТЬКЕ АФОНИНУ ЕФИМУ.) В крови заржавленный Бойцом оставленный Спокойно в арсенале меч лежал, Он спал. Кругом покоились винтовки, шашки, пулеметы, Кровавой дожидался работы. Вдруг, нарушая общее молчанье, Послышалось меча уснувшего ворчанье Сквозь сон Кричал и возмущался чем-то он. - Эй, мистер меч, потише там ори! Воскликнула винтовка Ветерли. - Проснись, дурман,- Внушительно сказал Наган. Проснулся меч, он трясся словно в лихорадке, Как заяц, пойманный контролем на площадке. - Послушайте меня, о, други, - С трудом он вымолвил с великой перепуги - 'Ужасный сон привел меня в такое возмущение, О, горе нам, коль сбудется прескверное виденье'!.. - Ну, так поведай нам свой сон, Послышалось со всех сторон. Меч Начал речь: 'Громадный видел я во сне обоз. Оружия бесчисленное множество он вез. Там были танки, шашки, пулеметы. Мечи, гранаты, бомбометы. Орудия осадные и портовые, Ну, словом, все сословья наши боевые. И я как будто там лежал, Со злости весь дрожал. Как тут не злиться, знаете в каком порядке, Бывали мы в тылу и даже в схватке. Нас не бросали, как попало, Никто на нас не бросил грязь. 'Всегда лоснилось толстым слоем сало, Или еще какая мазь. Когда омытые людскою кровью, Победосно мы вступали в города, С какой смотрели все на нас любовью, Как восхваляли нас тогда. Как под торжественный церковный звон. Попы усердно бога умоляли, Чтоб больше силы даровал нам он, Чтобы более людской мы крови проливали. 'А в сновиденьи - просто срам, Навалены мы, как ненужный хлам. Иль, как какой-нибудь навоз Тащил на свалку тот обоз. Вокруг нас не было охраны, И встречные не воздавали должный нам почет. Наоборот, Все люди были грубияны. На нас плевали и смотрели с отвращеньем, Ну, кто бы не, был возмущен подобным: отношеньем'... Среди оружия негодованья ропот пробежал А меч, пылал гневом, продолжал: - 'С великой быстротой обоз. Чрез города, и даже океаны нес, И удивительное дело, Каким восторгом жизнь кругом кипела Какою радостью, любовью лица все сияли, Казалось, люди братьями все стали. Но то не валено, пусть улыбкой корчат ролен, Хоть при подобной обстановке дурно деется со мной, Но это вот на что, друзья, похоже. Объехали почти весь шар земной, Ни одного ни встретили сраженья. Вот удивленье! Повсюду лишь одни противные картины мира,- Как будто в тот обоз собрали все оружье мира. Но вот пред нами засияла та страна,- В степях раскинувшись широко, Где революция, война. Прошли, как дикий бурелом. И эхом отразилися далеко, Где грохотал орудий гром Семь лет под ряд, Где в воздухе носился смрад, Где пули пьяные роями Летали. Людей свинцовыми губами Целовали, Где штык и шашка удалая, Людское тело рассекая, В восторге кровью упивались. Где раздавались Увечных стоны, Где развевалися знамена С изображением Христа, Где от чугунного хлыста В ничто труды людские превращались. И вот, друзья, где мы в крови купались. В той самой стороне, Большая кузница привиделася мне. Горно пылало, И свет по всей земле могучий разливало. Тогда я только увидал, Что в ней обоз-то исчезал. Работал в кузнице кузнец, В руках держал огромный молот, Хоть с виду он и молод, Но уж такой-то молодец, Такой атлет. Двенадцати-дюймовка не собьет. И на его красивой роже, Светились тоже Любовь и радость. Тьфу, гадость!.. Силач, он как игрушки Бросал в горно винтовки, пулеметы, пушки. И знаете зачем? О, други! Он перековывал нас в плуги...' Закончил меч и тишина все звуки поглотала, Всех речь меча сковала. О, грозное молчание вокруг!.. Вдруг, Оглашая своды, Бурей разразилися оружия все роды. - Да, как он смел нас перековывать, собачий сын, Вспылил вдруг гордый карабин. - С начала до конца будь проклят твой весь сон. Воскликнул Смит-Виссон. - Скандал!- Затараторил пулемет. Народ Мне право-то сам дал, Свинцом пронизывать его же груди. И вдруг, о, ужас! Люди, люди! Ужель меня от славного от дела оторвете, И в плуг уродливый перекуете... - Милашка!- Вскричала шашка, Винтовку обнимая, Ужель придет пора ужасная такая. Ужели человек, за наши все услуги, Перекует нас в отвратительные плуги? - И будет нами грязный управлять мужик. Добавил штык. - Послушай-ка, подружка, Затарахтела пушка Толкнув соседку-пушку в бок, Болтают, будто бы конец наш недалек. Какая страсть! Не дай бог в руки кузнецу попасть Голубчики, а я-то чем же виновата, Захныкала граната. Ведь каждый должен знать из вас, Что разорваться суждено мне в жизни только ваз. Ужель мой динамит, Среди полей не прогремит. Ужель мне разорваться не придется, И ни один осколок в тело не вопьется... А впрочем, впрочем все равно, Лишь только брось меня в горно, Я разнесу и кузнеца и печь... - Довольно глупая, прервал ее с укором меч, Ты знаешь ли, кузнец какой детина: Его не пошатнет морская мина. - Послушайте, уймитесь, что за шум,- Воскликнула Дум-Дум. (Зовется этак пуля разрывная), Подумаешь, беда стряслась какая, Эй, бомба, пулемет, берданка! Какая вас карежит лихоманка. И ты, подвига бомбомет, Заткни свой рот. Такого шума не бывало и в атаке. Тьфу, собаки! Вам этот пустозвон Размазывал свой сон, С такой тревогою и вылом, Как будто то в действительности было, И вы такое же значение придали, Как на яву все сами увидали. Вы в страхе держите и свет. Пустым начали верить снам, Ведь это, срам. Вы свой же подрываете авторитет... - Послушай-ка, дум-дум, сказал тесак, Иные сны сбываются, ей-ей. Так через пять иль десять дней... - Молчи, дурак! Идиот! Заткни ты, свой поганый рот. Тебя бы следовало в серн перековать. ...И по полю таскать. Действительно, что верить снам, Простительно старухам, а не нам,- Сказал Наган, с тобой Дум-Дум вполне согласен я, Но все ж тревожится душа моя, Во времена Деникинской кампании, К нам в плен попался раненый, Вояка молодой. С пятиугольною звездой. - 'За что сражаешься',- спросил его свирепый генерал: А он так гордо отвечал: За вечный мир и за народ. - Идиот! Вскричал во гневе генерал, И расстрелять его сейчас же приказал. Боюсь, вот эти самые 'злодеи', Как ежели повсюду проведут Свои идеи, Тогда и нам капут. В серпы да в плуги всех перекуют. - Вы не волнуйтеся зараней, Сказал, кряхтя, снаряд. Об этом с ними пушки, брат, поговорят. Мы, вот их скрутим в рог бараний. - Деникин, Врангель и Колчак,- Сказал тесак,- Когда-то тоже говорили так, А все ж скрутить их не могли, Но сами там легли. - И в этом горя много нет, Ведь не на целый свет Раскинулась та дерзкая страна, Пусть у себя мир делает она, А там, где сжат в тисках народ, Война во веки не умрет. - И мне кой-что сказать, позвольте в этом роде, Винтовка молвила тревожно, Явилась ненависть ко мне в народе, Подчас меня швыряют так неосторожно, Такие взгляды злобные бросают И так ругательски ругают, Что кажется, была б я в ихней власти Они бы разнесли меня на части. Боюсь, как бы замкнутые укоры, злые взгляды, Да в бунт не превратились, ну тогда не жди пощады. В пылу сражения средь поля Нас побросают и уйдут, их воля, Тогда и нам капут. - Как ты наивна, ей ответствовала тут Дум-Дум, Коли бы ты раскинула получше ум, Тогда б увидела секрет. Слов нет, Народ и не пошел бы воевать, Кому охота грудь под пули подставлять, Но знай, что эти миллионы Правительством и телом и душой порабощении, И если-б отказаться кто посмел, Тому тюрьма или расстрел. А мне, вот что, друзья, покоя не даст. Промямлил басом бомбомет, Не для кого, конечно, не секрет, На протяженья многих сотен лет. Из года в год Наука быстро движется вперед, Боюсь, как бы народ, Поддавшись мудрому мышлению, Да не пришел к такому убежденью Мол, для чего войны бессмысленное время, Зачем губить младое племя, Пора б войне конец положить И порешат оружье уничтожить. Я изболел, друзья, от этих дум. Тут повела с улыбкой речь Дум-Дум: Да, это интереснейший вопрос, Позвольте, из него вам сделать вывод. Вы вот, Услыша это, вдруг повесили все нос, Наоборот, Чем более умней становится народ, Тем больше крепнет мощь войны. Вглядитесь в глубь морщинистую старины, Да камедный припомните-ка век, Когда ходил сражаться человек Не с пулеметом и не с шашкой, А с камнем или с деревяшкой, Дни целые возились в рукопашной схватке, А в результате: Убитыми не тысячи, а лишь десятки, К тому ж измучатся чертовски эти рати. Теперь такие войны не бывают, Сейчас при наименьшей сил затрате, Гораздо больше 'пользы' извлекают. Достаточно нажать лишь пальцем кнопку пулемета, Как валится за ротой рота. Не так давно изобрели такие пушки, Перед которыми и мы старушки, Стреляют верст, никак, на двести, Вот провалиться мне на месте. Один снаряд Пудов под сорок весит, говорят, Уж от такой громады Нельзя людишкам ждать пощады О чем же нам вое это говорит? А вот о чем, чем человек становится умней, Тем больше он желанием горит, Изобретать сложней Орудья гибели своей. Тут ясно и понятно, Что воевать людям приятно, А то, что нас все любят - несомненно, Я даже приведу пример: Какой девицам знатным нравится всех больше кавалер? Конечно, человек военный, Чтобы прослыть героем и кумиром женщин стать, Вот из чего непринужденно знать Старается повоевать. Итак, друзья, не нужно горевать, Мы не останемся во-веки без работы, Ведь эти идиоты До тех пор будут воевать, Пока земля в куски не разлетится, Сейчас мне провалиться. О, дочь моя, о, умная головка, Торжественно произнесла винтовка. Ты так легко и ясно все вопросы разрешаешь, Теперь скажи-ка милое созданье, Каким себе ты представляешь, Конец земли существованья? Не надо дальновидностью особой обладать. Чтоб увидать Судьбина землю ждет какая, Ответила с улыбкой разрывная, Военной техникою увлеченный, Да славой, иль патриотизмом вдохновленный Культурный идиот, Такую умную машину, брат, изобретет: Надавит кнопочку немного И вся земля в кусочки разлетится, Он это сделает, ей-богу, Ведь дело мастера боится. Ужасный хохот разразился Вновь Тот хохот, от какого стынет кровь, Но сводам мрачным бурно прокатился. Смех ржавленный, железный смех, Дохнул на всех Все хохотали роды. Дрожали своды. От дьявольского хохота стонал Весь оружейный арсенал. Одна лишь пирамида не вступала в споры, Одна она молчание хранила, Лишь изредка презренья полные бросала взоры. Когда ж стихать начали волны гула, Она сосновую о усильем спину разогнула, Так что винтовки все свалила И тут заговорила: 'Вы возмущены этим сном, Предполагая, что он может сбыться, Озлоблены, ночуя, что придется распроститься С кровавым ремеслом. Вы подняли свирепый вой, И все в смятеньи всполошились, Увидя над измученной землей Лучи разоружения. Да вы б должны кричать ура, Тут нужно радоваться, веселиться, Тому, что близится пора Переродиться Вам из орудий зла и смерти И орудья мирного труда. Вы будете счастливее, поверьте, Благословлять вас будут все тогда. Не очень-то приятно также мне Держать вот этих смертоносцев на спине, Была б я бесконечно рада, Хоть переделаться порогам у продсклада. Тут на нее набросилась шестидюймовка: 'Уймись, уймись чертовка, Закрой хлебало! Где ты была, что ты видала, Весь век в казармах грязных прожила, А нас учить тихоня стала, Что хорошо, что худо. Тьфу, деревянная поскуда, Ты разворчалась, укоряя, Мол, кровь оружье проливает. Ах, ты, башка твоя худая, Да как же церковь-то святая Наш славный труд благословляет. Кипит война, а тут и там. Внимая битве, божий храм Неумолкаемо трезвонит, Клятая церковь, правды дочь, Молитвы с жаром к богу гонит, Чтоб укрепил он нашу мощь Рукой всесильною еврей, Чтоб больше кровь лилась людей. Все боги, божии сыны, Без исключения всех наций Прошеньями завалены Об укрепленьи силы нашей. К тому ж и то не будешь отрицать, Вся человеческая знать: И генералы, и владыки Нам воздают почет великий. Теперь подумай-ка, дурацкая твоя башка, Приятно ль будет нам В земле копаться, как червям, Под управлением невежи мужика? Что, замолчала?' Ей пирамида отвечала: 'Поповские и царские похвалы сладки, Но эта слава на гнилой подкладке, Пустой набор фальшивых слов. Обман. Когда бы услыхали Могучий зов: Соединяйтесь пролетарии всех стран, То вы бы замолчали. Хвалу и славу воздают Военной буре Лишь те волчки в овечьей шкуре, Которые богов на все манеры продают. Вас уважают, вами дорожат, Лишь те, которые рукой преступною чертят Уродливые обществу законы. Они и шлют порабощенных миллионы Друг друга зверски убивать, Да что об этом толковать, Вы знать должны, что ваша знать Корыстью страшной одержима, Поэтому для ней война необходима, Но близится тот грозный час, Который уничтожит вас. Часы истории дрожат, Чело нахмурил циферблат, А на него взирая, От страха млеет паразитов стая И радостью трепещет бедный класс. Войны пожар кровавый не погас. Но он уж догорает. Уж на востоке мира луч сияет, И перед тем, как по земле ему разлиться, Должна великая гроза восстанья разразиться, Рассеять в прах зловещий смрад И умертвить улыбки сатаны. Тогда и пушки яростно затарахтят, Но это будет уж предсмертный вопль войны. Тот близок миг. Измученных восстанья Кровавым шрифтом начертали Срок вашего существованья. Восстаньями цветут и зреют дали. Как только лишь народ, В свои мозолистые руки, власть возьмет, Поверьте, Перекует вас всех тогда Он из орудий смерти В орудья мирного труда. От гнета меньшинства освобожденный. Он не захочет воевать: К чему хозяин многомиллионный Свое же тело будет рвать... Смотрите, вон она! Та гордая, великая страна, Где труженик-народ, Капитализма сбросив гнет, В борьбе счастье и закон себе кует... Все 'роды' охватил внимания поток, От страха млея, устремились на восток, А пирамида вдохновленно продолжала: Недавно там война усердно жатву жала. Теперь - Там мира колыбель. Вон, с улыбкой на устах, С серпом и с молотом в руках, Играет, К огню восстанья руки простирает - И рвется, как к цветку пчела, Ведь революция малютки мира мать, Она его в кипящем сердце зачала, Одна она ему и мощь и силу может дать. А вон гроза военных грез Меж сосен и берез - Гигантской кузницы пылает горн, У горна сил борьбы, отваги ноли Кузнец могучий, Рассеявший далеко смрада тучи, Низвергнувший на голову капитализма гром. Смотрите, словно прутиков пучок он сжал Десятки пушек мощною рукой, Уж молот высоко над ними приподнял, Но медлит тот герой. Вперив на запад взор, прислушиваясь чутко, Ждет он: Когда оттуда радио-голубка Примчит созревший революции пион, Он ждет, когда оковы сбросит брат, То будет для него сигнал, Тогда он с силою опустит млат И умертвит губительный металл,- Закончила она. Тишина... Ни звука... Мука. Страх, негодованье, Адские переживания Бурлили, грозно в тишине. - 'Смерть, смерть войне. Умрет война'. Могильным голосом шептала тишина. Вдруг, Поражая слух, Вопль душу раздирающий, взлетел из глубины: - Перекуют... Предсмертным воплем застонал Арсенал. Красноармеец-крестьянин А. Бессонов. ПАМЯТИ Е. Л. АФОНИНА *) *) Прочитано у могилы тов. Афонина, в годовщину смерти, 21/VII-23 г. Лучший друг! Миновал уже год, Как лежишь ты под сенью могилы, Но твой клич дерзновенный вперед Не утратил живительной силы. Он не вспышкой минутной рожден, Не случайностью вызван когда-то, Как далекий дурманящий звон, Призывающий темного брата... Ты свой клич малолетком принес От сохи, из деревни согбенной, Где твой дед задыхался от слез И отец, нищетой угнетенный... Он тобой восприят с молоком Скорбной матери - с дней колыбели, Чтоб светился живым огоньком До предела намеченной цели. И, как дар неоценный храня От лихого дозорного глаза, Никогда, ни на что не менял, Не страшась ни молвы, ни приказа... А когда мощью вспененных вод, Растопленных весны поцелуем, Всколыхнулся великий народ, Неизбывную силу почуя,- Сам себя на закланье понес, Кров, жену и детей забывая, И из первых тот клич произнес, Как предтеча Всемирного Мая. Пусть пол_о_н и объятье тюрьмы За дерзанье тебя ожидали,- Ты был тверд и сквозь завесу тьмы Ясно видел лазурные дали. А не долго ты, друг, ожидал Мореходом попутной погоды,- Скоро день лучезарный настал Небывалой доселе свободы. Спи же мирно, увидевший свет. Пораженный внезапным недугом, И прими задушевный привет И спасибо от старого друга! Старик поэт-рабочий - Е. Нечаев.