Т. В. Постникова
Е. И. Замятин: биобиблиографическая справка, Замятин Евгений Иванович, Год: 1990
Время на прочтение: 6 минут(ы)
ЗАМЯТИН, Евгений Иванович [20.I(1.II).1884, Лебедянь Тамбовской губ.— 10.III.1937, Париж] — прозаик, драматург. Родился в небогатой дворянской семье. Детство З. прошло в маленьком провинциальном городке на юге России, неторопливая, сонная жизнь которого, не лишенная своеобразного патриархального колорита, послужила материалом для многих произведений будущего писателя. Окончив в 1902 г. с золотой медалью Воронежскую гимназию, З. поступает на кораблестроительный факультет Петербургского политехнического института. Студенческие годы оказались насыщенными бурными политическими событиями, в которых З. принимает самое активное участие. Совершая заграничное плавание в качестве практиканта на пароходе ‘Россия’, он становится свидетелем восстания матросов на ‘Потемкине’, впечатления от которого легли позже в основу рассказа ‘Три дня’ (1913). Во время революции 1905—1907 гг. З. примыкает к партии большевиков, за революционную деятельность подвергается аресту и высылке в родной город, но продолжает нелегально жить в Петербурге и ближайших к нему городах с 1906 по 1911 г. и лишь по амнистии 1913 г. получает право на проживание в столице. Вспоминая впоследствии об этом периоде своей жизни, З. характеризовал его как время своей влюбленности в революцию. Одновременно он совершенствуется в избранной им профессии, проявляя незаурядные способности инженера-кораблестроителя. После окончания в 1908 г. Политехнического института З.— преподаватель корабельной архитектуры. Литературный дебют, состоявшийся в том же году в журнале ‘Образование’, оказался неудачным. Но уже с выходом в свет повести ‘Уездное’ в пятом номере за 1913 г. руководимого Р. Ивановым-Разумником журнала ‘Заветы’ к З. приходит настоящая литературная известность и широкое признание. Критика единодушно приветствовала появление ‘нового таланта’. Здесь же, в редакции журнала З. знакомится с М. Пришвиным и А. Ремизовым, оказавшим заметное влияние на творческую манеру раннего З. В последовавших за ‘Уездным’ повестях ‘Алатырь’ (1914), ‘На куличках’ (1914) и многочисленных рассказах окончательно откристаллизовались те свойства, которые придавали прозе молодого автора неповторимое своеобразие несмотря на явно прослеживающуюся связь с традициями Гоголя, Лескова, Салтыкова-Щедрина, а из современных ему прозаиков — А. Белого, Ф. Сологуба. Его имя органично влилось в ряд молодых талантливых прозаиков, заявивших о себе в 10 гг., таких, как А. Чапыгин, В. Шишков, М. Пришвин. Они сочетали верность реализму со стремлением использовать достижения модернизма в области художественной формы. Критика объединяла их под общим именем ‘неореалисты’. Позже в ряде статей, написанных после революции, З. была создана эстетическая теория неореализма. Он считал неореализм искусством синтетическим, сочетающим ‘влюбленность в жизнь и взрывание жизни’, ‘фантастику с бытом’, снимающим противоречие между тезой реализма и антитезой символизма (Замятин Е. О синтетизме // Анненков Ю. Портреты.— М., 1922.— С. 28). В острой, гротескно-сатирической форме показана З. в его ранних произведениях жизнь провинциальной, уездной Руси с ее зоологическим бытом, скукой, бездуховностью, культом ‘съедобного бога’ (А. Воронский). Вершиной этого периода творчества З. стала повесть ‘Уездное’. Ее высоко оценил М. Горький, сравнив по силе обобщения со своим ‘Городком Окуровом’ и назвав ‘вещью, написанной по-русски, с тоскою, с криком’ (Архив М. Горького.— М., 1969.— Т. XII.— С. 218). В ней вставал образ бессмертного и страшного в своем тупом равнодушии мещанства, постоянного оплота политической реакции. В ‘Уездном’ З. сразу же проявил себя как настоящий мастер слова. Сказовая манера повествования, воспринятая им в ‘школе’ Лескова и Ремизова, придавала изображаемому трагикомический оттенок, позволяя автору всегда сохранять ироническую дистанцию.
Не менее беспросветной показана З. жизнь обитателей другого провинциального города — Алатыря в одноименной повести. Однако сквозь уродливые и нелепые черты быта алатырцев пробиваются их робкие и столь же нелепые мечты о какой-то иной, нездешней жизни. ‘Алатырь’ — это повесть о бесконечной маниловщине русской провинции. Наибольшей обличительной силы З. достигает в повести ‘На куличках’, за напечатание которой номер журнала ‘Заветы’ был конфискован, а редакция и автор преданы суду. Живописуя дикие нравы, царящие на заброшенном на край света дальневосточном военном сторожевом посту, З. обнажил всю глубину нравственного разложения русского офицерства. Критический пафос повести, направленный против военного сословия, позволял поставить ее в один ряд с ‘Поединком’ Куприна и ‘Бабаевым’ Сергеева-Ценского.
Одновременно с отрицанием Руси обывательской и чиновничьей в З. жила вера в Русь народную, в ее здоровые исконные начала. По роду службы З. довелось побывать во многих уголках России, особенно сильное впечатление произвела на него поездка на Русский Север. Не люди, а богатыри под стать могучим вековым лесам, среди которых они живут, населяют отдаленную северную деревню в рассказе З. ‘Кряжи’ (1915). В крестьянской жизни З. видел также много темного и страшного (рассказы ‘Чрево’, 1913, ‘Письменно’, 1916), но именно в народной среде он находил чистые и цельные характеры (‘Африка’, 1916).
Занятия литературой и вхождение З. в литературные круги не заставили его, однако, бросить свою основную профессию, и в 1916 г. он отправляется в качестве эксперта по строительству ледоколов в Англию, где работает на крупнейших предприятиях Лондона и других промышленных городов. По его чертежам для воюющей России было построено несколько мощных ледоколов, которые после революции продолжали служить уже социалистическому Отечеству. В перерывах между чертежами З. работал над повестью ‘Островитяне’ (1917) и рассказом ‘Ловец человеков’ (1918), навеянными его лондонскими впечатлениями. С беспощадным остроумием высмеивал З. доведенную до абсурда регламентированность и ограниченность жизни лондонских обывателей. Технократическая цивилизация, перед которой они преклоняются, их самих превратила в машины, лишила всех человеческих чувств. И если, повествуя о сонном растительном существовании русского захолустья, З. опирался на традиции Гоголя и Салтыкова-Щедрина, то, сатирически изображая английского мещанина, он обращается к опыту высоко ценимых им Г. Уэллса и А. Франса. Его стиль становится суше, лапидарнее, скорее графичным, чем живописным.
Революционные события, развернувшиеся в России, заставляют З. в начале 1917 г. покинуть Англию, где, по его собственному признанию, ему ‘стало невмочь’, и вернуться на родину. Здесь он сближается с М. Горьким и активно участвует во всех культурных начинаниях, им руководимых: работает в издательстве ‘Всемирная литература’, ‘Комитете исторических пьес’, имеет самую близкую причастность к деятельности Дома ученых и Дома искусства. Одновременно он читает курс новейшей русской литературы в Педагогическом институте им. Герцена, входит в правление Всероссийского союза писателей, сотрудничает еще в нескольких петроградских издательствах и журналах. Под непосредственным влиянием З. находились многие молодые литераторы, входившие в группу ‘Серапионовы братья’. От него ими было воспринято особое внимание к построению сюжета, выверенности каждой фразы, образной выразительности языка. Сказовая манера повествования нашла свое органичное продолжение в ‘орнаментальной’ прозе 20 гг.
Художественное творчество З. послереволюционного периода отразило те колебания и сомнения, с которыми им были встречены последовавшие за ‘веселой, жуткой зимой 17—18 года’ (Повести, рассказы.— С. 33) события гражданской войны и эпохи военного коммунизма. Во многих рассказах 20 гг., таких, как ‘Пещера’, ‘Мамай’, ‘Церковь божия’, ‘Дракон’, ‘Икс’, ‘Сподручница грешных’, ‘Рассказ о самом главном’, ‘Послание Замутия, епископа обезьянского’, драме ‘Огни св. Доминика’, З. сосредоточивает свое внимание на крайностях, отрицательных сторонах разнообразного и противоречивого революционного процесса. Одним из центральных вопросов, особенно волновавших З., становится вопрос о насилии. В неизбежной жестокости классовой борьбы З. видит жестокость неоправданную, осуждает гражданскую войну как братоубийственную (‘Рассказ о самом главном’, 1923). Его собственные взгляды на сущность революции отразились в программной статье ‘О литературе, революции, энтропии и прочем’ (1923), в которой революции социальной как частному проявлению З. противопоставляет революцию космическую, универсальную, призванную противостоять всякому застою, догматизации найденной истины, ведущих к энтропии, рассеянию духовной энергии. Двигателями космической революции, согласно З., являются еретики всех времен и народов. В содержании статьи явственно были слышны отголоски полемики, которую З. вел с теоретиками Пролеткульта, восставая против их стремления к идеологической и эстетической регламентации всей советской литературы.
‘Еретическая’ позиция, которую сознательно занимал З. в 20 гг., с наибольшей отчетливостью выразилась в романе ‘Мы’ (1920), написанном в жанре антиутопии. Роман не был опубликован в свое время в советской печати, но получил хождение в литературных кругах, где был воспринят как пародия на будущее коммунистическое общество. В романе действительно содержались сатирические парафразы некоторых вульгаризаторских концепций построения социализма, выдвигавшихся в те годы некоторыми ультралевыми идеологами пролетарской культуры.
Однако объективно содержание романа было направлено против опасности, которая подстерегает любое общество, в котором произошло смещение ценностей и значение отдельной личности полностью нивелировано, низведено до уровня винтика в государственном механизме. Драматичная и противоречивая история XX в. подтвердила, что опасения З. оказались справедливыми. З. как автор ‘Мы’ стал одним из родоначальников жанра антиутопии в западной литературе. Его традиции были продолжены в творчестве О. Хаксли, Д. Оруэлла, Р. Брэдбери.
В 20 гг. получила продолжение и другая линия в творчестве писателя. Рассказы ‘Ела’, ‘Север’, ‘Русь’ (последний был написан под впечатлением живописи Б. Кустодиева) были навеяны глубокой любовью З. к русскому народному началу со всем его пестрым колоритом, стихийным размахом и удалью. Эти же мотивы прозвучали и в пьесе ‘Блоха’, созданной на основе сказа Н. С. Лескова ‘Левша’, которую сам З. назвал ‘опытом воссоздания русской народной комедии’ (Собр. соч.— Т. 1.— С. 175). Пьеса была поставлена в 1925—1926 гг. сразу двумя театрами — МХАТ-2 и Большим драматическим театром в Ленинграде и имела триумфальный успех. Одновременно З. была осуществлена инсценировка повести ‘Островитяне’, шедшая под названием ‘Общество Почетных Звонарей’. Законченная к 1928 г. пьеса в стихах ‘Аттилла’, получившая высокую оценку Горького, так и не была поставлена.
Появление за рубежом без разрешения автора переводов романа З. ‘Мы’ (первый перевод на английский язык вышел в 1924 г.) послужило поводом для широко развернутой рапповской критикой кампании по политической дискредитации З. В результате он был вынужден выйти из состава Всероссийского союза писателей и постепенно лишился всякой возможности публиковать свои произведения. Несмотря на трудность для него такого шага, в 1931 г. З. подает прошение на имя И. В. Сталина с просьбой разрешить ему выехать за границу. По ходатайству М. Горького просьба З. была удовлетворена, и в 1931 г. он покинул родину, сохранив советское гражданство. За границей, как им было предсказано в ‘Автобиографии’: ‘…Если бы в 1917 г. не вернулся из Англии, если бы все эти годы не прожил вместе с Россией — больше бы не мог писать’ (Повести, рассказы.— С. 34), З. не создал ничего значительного. Среди последних произведений З. были проникнутые глубоким уважением к личности М. Горького воспоминания о нем, написанные в 1936 г., после смерти великого пролетарского писателя. Скончался З. в 1937 г. в Париже и был похоронен на кладбище в окрестностях города, где обычно хоронили бедных русских эмигрантов.
Соч.: Собр. соч.: В 4 т.— M., 1929, Повести, рассказы / Вступ. ст О. Михайлова — Воронеж. 1986, Мы // Знамя.— 1988.— No 4-5, Соч. / Послесл. М. Чудаковой.— М., 1988.
Лит.: Григорьев Раф. Новый талант // Ежемесячный журнал для всех.- 1914.— No 12.— С. 82—85, Полонский Вяч. Заметки о молодых: Чапыгин. Никандров, Замятин // Летопись.— 1916. — No 11, Балика Д. Е. Замятин (‘Уездное’) // Балика Д. Е. В лаборатории поэта (Ф. Сологуб, А. Белый, Е. Замятин).— Белебей, 1917.— Вып. 1, Воронский А. Евгений Замятин // Воронский А. Искусство видеть мир. Портреты. Статьи.— М., 1987, Андреев Ю. Революция и литература.— М., 1987.— С. 44—50, Василевский А. Открывая Замятина // Октябрь. 1987.— No 3, Примочкина Н. Н. М. Горький и Е. Замятин… // Русская литература.— 1987.— No 4, Шайтанов И. Мастер // Вопросы литературы.— 1988.— No 12.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990
OCR Бычков М. Н.